-

АРХИМАНДРИТ ПЕТР КАМЕНСКИЙ,

начальник десятой Российско-Императорской миссии в Пекине ⁴⁹.

XII.

Огорчения архимандрита Петра пред окончательной сдачей дел по миссии. — Просьба об увольнении на покой. — Отъезд в Городецкий Федоровский монастырь.

С одной стороны в министерстве иностранных дел остались недовольны знаниями светских членов миссии, а с другой — не удовлетворились экономическими отчетами миссии. Относительно недовольства знаниями светских членов миссии у архимандрита Петра отмечено: «Никто, — говорят клеветники, — не спорит, что миссионеры суть люди весьма благонравные, и что даже поведением своим сделали честь отечеству, что все, сохранив нравственность и телесное здоровье (а живя в Китае не уловиться китайцами есть дело не совсем из обыкновенных; мои же сочлены не уловились и не только не погибли как в Вавилоне, но еще приобрели опытность спасать других), приобрели важные в Китае знакомства, полезные для отечества и проч., но при всем том безграмотны. Какая клевета! Наши миссионеры и за средственные в 10 лет успехи предостойны не порицания, а наград, ибо и средственные успехи достигаются чрезмерными трудами; от них нельзя требовать совершенства. Может быть и моим сочленам в азиатском департаменте производили пробу знания так же, как и нам в первое возвращение из Китая в 1808 году в Кяхте, не принимая во внимание того, что Китай [98] столько имеет языков, сколько имеет провинций, почему восточный китаец не разумеет западного, а южный — северного; один народ, но чрез толмачей говорит во ста местах. Вот почему хотя, кажется, никто столько не трудится, как китайский миссионер, но при всем том всегда остается малоуспешным. Я скажу о себе правду: мы учились 16 лет преприлежно; при возвращении в отечество (1808 г.), первый чрезмерно оскорбительный встречается с нами опыт или проба нашего знания в Кяхте. Здесь директор коммерции был Петр Дмитриевич Вонифатьев, который довольно чрез китайцев наслышался, что мы учились и прилежно и успешно. К торговле сей (с Россией чрез Кяхту) допущены купцы только западной стороны, а прочих губерний никто не имеет права торговать. Западное наречие языка от пекинского северного совершенно отлично — и этих стран и природные жители между собою разговаривают чрез толмачей. Упомянутый директор весьма хотел видеть успех наш чрез разговор с природными китайцами, и к удивлению своему находит нас разговаривающих с западными китайцами туго — и чрез то заключил, что мы успели худо. Чрез несколько дней посещали его и по зову и без зову те пекинские китайцы, кои препровождали нас до сего места — тут мы с пекинскими и разговаривали очень твердо и обращались в полной мере развязно. Чрез сей опыт тот же директор заключил об нас, что мы успели в китайском языке очень хорошо. Напоследок только эти два противоположные опыта были открыты» ⁵⁰. [99]

Одна беда родит другую. Об этой другой своей печали архимандрит Петр пишет: «Услышал я, что отчеты, сделанные в Пекине, неудовлетворительны; что по каким-то счетам подпадают сомнения. Я истинно, как многогрешный священник, скажу, что если есть какая неправда, даже желаю не только на заплату всем пенсионом жертвовать, но и понести сверх того, в пример другим, всякое наказание. О. Иакинф (Бичурин - предместник архимандрита Петра по начальствованию в Пекинской миссии, знаменитый синолог и бесславный судьбою), кажется, хорошо отплатит мне ⁵¹. Буди воля Божия! Я его (Иакинфа) судьбою обещаюсь быть довольным, но молю и прошу подкрепления Божия. Меа unica voluptas est Domini voluntas. Каких я в мире почестей не сподобился? Теперь остается только умереть. In mari viximus, in portu moriamur — о сем прошу и молю Преблагого Господа» ⁵².

Среди таких огорчений о. Петр получил письмо от настоятеля Городецкой Федоровской обители, иеромонаха Амвросия. Радуясь тому, что о. Петр избирает его обитель своим местопребыванием, [100] Амвросий, 14 декабря 1832 г. между прочим писал ему: «Обитель наша не богата, однако не богата и случаями, чрез которые бы могла повредиться нравственность христианская. Обитель ваша не богата, однако Промысл Божий ее не лишает самонужных вещей в содержании. Обитель наша не богата и малозначительна в сравнении с другими, однако, можно сказать, важна по древности, ибо существует более шести сот лет, и важнейшая по событиям: ибо основана великим князем Георгием Всеволодовичем. Благоверный и великий князь святый Александр Невский, возвращаясь из Орды, в оной обители восприял ангельский образ, восприял и кончину святого жития своего временного. Обитель наша не только важна, но и по всему нужна существовать в таком месте, где разврат я раскол коренное свое имеют гнездо, раскольническую часовню и старообрядческую церковь, и стадо овец Христовых развлекается на оба сии предмета. Но при всем том обитель сия по недостатку своему не может поддержать своего существования: ограда, кельи и прочее строение монастырское пришли в крайнюю ветхость. Обязанность моя требовала, чтоб я взошел в положение обители, почему и просил епархиальное начальство, чтоб оно представило о недостатках нашей обители куда следует, с вспрашиванием потребной суммы на поправление оной, которое, приняв во уважение прописанные причины, доказывающие древность и важность монастыря и необходимость существования его для поддержания в том месте религии, представляет Святейшему Синоду сделать свидетельство монастырю и смету на поправку оного, каковое представление скоро послано быть имеет в Святейший Синод. Сия причина побуждает меня беспокоить ваше высокопреподобие всепокорнейшею просьбою: благоволите надеяться вашего содействия пред теми особами, которые могут иметь влияние на дело наше. Ваше ходатайство вознаградится ходатайством Небесные Царицы; о наших же греховных молитвах, которые мы в священную обязанность поставляем возносить за ваше высокопреподобие, и упоминать не смею, потому что они меньше значат, нежели ничто в сравнении с молитвами Небесные о нас Царицы. Сверх сего, позвольте вспомянуть и то: обители нашей существовать в таком месте, в котором отступление действуется, весьма нужно для поддержания церкви православной, как и прежде мною писано было. Прошу вас, молю вас! Удостойте благосклонного внимания смиренную просьбу всепокорнейшего вашего слуги и почитателя, недостойного иеромонаха и грешного строителя Амвросия».

Радость архимандрита Петра по поводу получения этого письма была так велика, что 9 января 1833 г. он писал Св. Синоду: «Приблизившаяся старость моя, а с оной и слабость здоровья требуют от дел успокоения. Я, всенижайший послушник, совершенно волю [101] ною предай святейшей воле Святейшего Синода, всенижайше прошу назначить мне место, где бы я, оплакивая моя согрешения, провел остаток дней моих. Нижегородской губернии, Городецкой Феодоровской обители строитель, прежний мой учитель, иеромонах Амвросий приглашает меня в оную, и я любви исполненное его приглашение приемлю за особенное счастие. И когда воспоследует на сие святейшее соизволение, то всенижайше прошу для отправы туда и водворения снабдить меня нижайшего паспортом».

На другой день, 10 января, архимандрит Петр писал Синоду: «На сих днях из предполагаемой мною для моего пребывания Городецкой Феодоровской обители, в 45 верстах от Нижнего Новгорода отстоящей, строитель, мой бывший учитель, престарелый иеромонах Амвросий, между прочим, с радостию изъявляет желание принять меня для успокоения моей старости в оную. За сим пишет, что обитель сия находится в Крайней ветхости, а потому епархиальное начальство, делав смету, вскоре не преминет представить в Святейший Правительствующий Синод с испрошением суммы на поддержание и поновление — по событиям своим, по шестисотлетней древности своей и по окрестным обстоятельствам — весьма нужной обители. Я о ветхости оной и прежде ясное уже имев понятие, внутренно по сему предмету предполагать быть ей полезным. Теперь неизвестно мне, как велика поступит смета; а я, дабы толико убогой обители, пребыванием своим в оной, и более не причинить стеснения, в течение 1833 и 1834 годов всеусердно жертвую 5.000 рублей. Что же сверх сего по смете окажется нужным, то всенижайше прошу Святейший Правительствующий Синод не лишить милостивого воззрения, а меня нижайшего для отправы туда и водворения в оную обитель снабдить Святейшего Синода указом. А поелику подлинное письмо оного строителя содержит исторические сведения, то я всенижайший послушник при сем оное прилагаю» ⁵³. [102]

18 марта 1833 года был послан из Святейшего Синода указ преосвященному нижегородскому Амвросию (Мореву) о состоявшемся в Синоде увольнении архимандрита Петра, согласно его желанию, на покой в Городецкую Федоровскую обитель.

В указе этом, между прочим, читаем: «Как к увольнению из С.-Петербурга бывшего начальника пекинской миссии архимандрита Петра в предстоит никаких препятствий ни со стороны Святейшего Синода, ни со стороны министерства иностранных дел, то из уважения к долговременному и полезному его, архимандрита, служению и согласно изъявленному им желанию, дозволять ему уклониться на новой и иметь пребывание в Городецком Феодоровском монастыре Нижегородской епархии, почему и предписать (и предписывается) преосвященному нижегородскому: а) приказать настоятелю Феодоровского монастыря отвести для жительства его, архимандрита, в помянутом монастыре приличные келии; б) дозволить ему, архимандриту, когда пожелает священнодействовать как в Феодоровском монастыре, так и вне оного, во всей Нижегородской епархии».

Получив паспорт, архимандрит Петр оставался в Петербурге еще около двух месяцев и выехал из него только 18 мая. Под 30 апреля у него записано: «Не взирая на неприятные обстоятельства, постараюсь с помощию Божиею отсюда из С.-Петербурга выехать в Москву. Помоги Господи! Неприятно смотреть на слезы моих подчиненных — вот моя печаль!» А пред самым отъездом из Петербурга он отметил в своей «тетради»: «Я отъезжаю из сего места, пораженный сокрушением, по причине оклеветания добрых моих подчиненных и по истине редких сынов отечества. Бог по благости своей да рассудит прю (в смысле "распрю". — OCR) сию и помилует нас. Одни мудрые в свое время поймут сии приключения».

Расставания и прощания архимандрита Петра начались с 7 мая и продолжались по самый день отъезда. С особенною любовию он отмечает прощание с генерал-губернатором Западной Сибири П. М. Капцевичем, который 13 мая устроил для него обед и подарил двумя полотенцами.

Угостивши лаврскую братию и простившись с лаврскими и академическими чинами, архимандрит Петр, в купленной за 450 рублей коляске (после подарил ее Федоровской обители), по молитве к [103] Богу, отправился 18 мая в путь по московской дороге. В Москве пробыл он более месяца. Московский митрополит Филарет оказал ему многие милости и крайнее благоволение. К августу архимандрит Петр прибыл на место своего покоя. 29 июня 1834 года ему пожалован был брильянтовый перстень в 3.000 рублей, который он употребил на украшение призревшей его обители.

XIII.

Упражнения архимандрита Петра в уединения на покое. — Благотворительность и кончина ого.

Будучи на покое, архимандрит Петр все свободное время посвящал на чтение книг и несказанно был рад, когда никто и ничто не препятствовало ему отдаваться излюбленному им занятию. О каждой прочитанной книге и статье он делал свой отбыв и выдержки большие или малые, смотря по интересу содержания и назначению, с каким оные были делаемы.

Настольными книгами для упражнений архимандрита Петра служили: «Подражание Христу» — Фомы Кемпийского, «Диоптра» — неизвестного автора и «Псалтирь» Блаженного Августина. К чтению их он прибегал всегда, как скоро начинал чувствовать в себе «сухость духа», а также и физическое утомление от чтения других книг, или от выписок из оных.

О книге «Подражание Христу» архимандрит Петр говорит: «Я сию книгу читать по истине любил во всю жизнь. Сперва она попалась мне в Пекине — в первый термин моего пребывания там — на латинском и китайском языках. Тогда я с усердием и любовию ее читал многократно. Возвратившись в 1808 году в отечество, я имел ее на латинском языке, но средственного издания. Когда же я в 1820 году, будучи уже архимандритом, паки ехал чрез Иркутск в Пекин, тогда его высокопревосходительство господин генерал-губернатор М. М. Сперанский пожаловал мне и свой перевод и латинский подлинник самого лучшего издания, но я, любя Пекинскую библиотеку, мною заведенную и нежно возращенную до возможного совершенства, и сей бесценный подарок передал в оную. Доброе я дело сделал, что подарил оную в Пекинскую библиотеку, надеясь получить оную в отечестве, но теперь, не находя таковой в отечестве, жестоко оскорбляюсь. К усугублению оскорбления не мог найти и на русском 1819 года перевода, а купил на латинском языке, но [104] с недостатками: первое, что печать излишно мелка, а второе — штиль не выправлен. Истину скажу, что недешево бы заплатил за сию же книгу, но позднего, как а думаю, издания, и прекрасной печати и пресладко выправленной, каковая пожалована была мне при выезде из отечества в Пекин».

Кроме настольных книг архимандрит Петр читал все, чем успел запастись в Петербурге и что потом-уже живя на покое — приобретал или покупкою, или в дар. В самом чтении он не соблюдал какого-либо систематического порядка и не преследовал строго намеченной пели, но читал потому, с одной стороны, что в чтении он обретал покой: «я всюду искал покоя и нашел его только в уединении и чтении» — слова архимандрита Петра под 29 июля 1841 года, с другой — он читал потому, чтобы не быть праздну. В этом случае он называл свой процесс чтения «подражанием труду того монаха, который занимался перетаскиванием камней с одного места на другое, чтобы не быть праздну». Архимандрит Петр не находил ничего противоположнее трудолюбия и праздности, а потому, когда в его жизни выпадали случаи, что упражнения его прерывались, например, посетителями, он после с удвоенными усилиями старался возместить напрасно потраченное время. Но, упражняясь без строгого плана и цели со всем прилежанием юноши, архимандрит наконец пришел к тому заключению, что его прилежность была педантическая, школьная. Под 20 октября 1841 года Петр пишет: «болезни и старость претворяют меня из прилежного в ленивого, но и прилежность была не вполне монаха украшающая, но какая-то педантическая, школьная».

В современном кончине архимандрита Петра некрологе о нем, напечатанном в неоффициальной части «Нижегородских Губернских Ведомостей» за 1845 г. № 21, неизвестный автор говорит об архимандрите Петре, что «он и живя на покое продолжал заниматься китайским языком и Китаем». Нельзя сказать, чтобы все то была правда. Насколько и как архимандрит Петр, живя на покое, занимался китайским языком и вообще Китаем — эта сторона его трудов в уцелевших его «Дневных Записках» за 1832-34; 1840 и 1841 годы рисуется в таком виде:

По прибытии в Россию, по окончании дел Пекинского миссионерства, архимандрит Петр на первых порах не мог сразу оторваться от Китая, с которым он, так сказать, сжился в долгие годы своего пребывания в столице Срединной империи, и потому естественно, в первое время — прежде чем пред ним открылись иные занятия, отдавался занятиям китаизмом, но потом, чем дальше шло время, он более и более охладевал к Китаю, и когда пред ним [105] развернулись отечественные книжные богатства и он, не имея возможности по преклонности деть обнять всей этой громады мудрости — не раз готов был плакать, горько сожалея о бесплодно потраченном времени на изучение в течение 27 лет китайского языка.

Живя на покое, отец Петр отличался подвигами благотворения и христианскою жизнью: он на свой счет возобновил монастырские здания и щедрою рукою раздавал милостыни всем приходящим просить о ней. Не редко он сам оставался без денег, отдавая последние бедным. Ко времени водворения архимандрита Петра на покой Феодоровская обитель, по словам тогдашнего строителя ее иеромонаха Амвросия, по недостатку средств не могла поддерживать своего существования: ограда, кельи и прочее строение монастырское пришли в крайнюю ветхость. Архимандрит Петр, прежде чем избрать Феодоровскую обитель местом своего покоя, знал и ее ветхостях и уже внутренно предполагал быть ей полезным, а когда окончательно решил всенижайше просить Святейший Синод назначить ему местом покоя Феодоровскую обитель, то, чтобы столько убогой обители пребыванием своим в оной и более не причинить стеснения», всеусердно пожертвовал на возобновление ее в течение 1833 и 1834 годов 5.000 руб. Кроме того, на украшение призревшей его обители он употребил 3.000 рублей, цену высочайше пожалованного ему брильянтового перстня уже во время пребывания его на покое.

В пользу Феодоровской обители архимандрит Петр подарил и ту коляску, стоившую 450 рублей, на которой он прибыл на место покоя из Петербурга; в монастырскую библиотеку пожертвовал несколько книг, а строителям обители по преемству-натуральную трость. Передавая последнюю, он написал следующее завещание, адресованное строителю обители Варлааму: «Достопочтеннейший отец строитель, возлюбленный о Господе брать! Сего числа посетил нашу обитель 76-летний села Митрофанова священник Андрей Феодорович, который, видя приблизившуюся свою старость и не имея сына наследника, от родителя своего в наследство полученную трость, серебром оправленную, с фигурою крокодила, из слоновой кости выточенного, подарил меня, в 70-летний возраст уже вступившего; я также смотря на преклонность лет моих, делаю ваше высокопреподобие оные наследником, с предположением для увековечения памяти почтеннейшего дателя, с передачею в потомство строителям сей обители. 2 декабря 1833 года. Завещатель в сей обители на покое живущий - архимандрит Петр Каменский».

Обновляя на свои средства призревшую его обитель и украшая ее, архимандрит Петр в тоже время не переставал благотворить всем присным и дальним, помогая им и деньгами и советам [106] добрым и предстательными ходатайствами пред лицами власть предержащими. Памятуя слова апостола: «аще кто о своих, паче же о домашних не печется, таковый веры отвергся и неверного горший», архимандрит Петр при первой же открывшейся возможности постарался обеспечить в средствах содержания сначала своих духовных детей, а потом, как мы видели — кровных родных по плоти.

Затем всю свою пенсию в 2.000 рублей сер. архимандрит Петр за удовлетворением собственных неприхотливых нужд, расточал на благотворения ближним и дальним, знаемым и незнаемым: «кто бо у меня не братия, и кто не сестры? а потому и денег я не берегу, а предварительно раздаю, прежде нежели оные получу в руки», пишет архимандрит Петр. И это вполне справедливо ⁵⁴.

Первый день прибытия архимадрита Петра в обитель повоя ознаменовался для него следующим неожиданным благотворением. В этот день забрался на монастырский двор какой-то крестьянин Владимирской губернии и повесился. Вынутый своевременно из петли, крестьянин этот объяснил, что «решил удавиться по причине покражи у него 35 рублей, выработанных чрев сечение камней для делания шоссе». «Тогда я, пишет архимандрит Петр, призвал его и, преподав ему христианское наставление, чтоб он, благодатиею Божиею, освободившись от толь страшные погибели, явился бы к своему священнику, исповедался бы и приобщился св. тайн. Поувещавав его — в облегчение угнетающей его печали — дал ему 25 рублей» ⁵⁵. [107]

Кроме благотворений деньгами и добрым советом и участием, архимандрит Петр благотворил лицам, обращавшимся к нему, и своим ходатайством.

Архимандрит Петр характеризовал себя так: «Что в творениях мерзостнее меня?! — Положил, с 1836 года обещание горячих напитков не пить, но солгал окаянный, а излишнее употребление вина бывает причиною великих зол, непозволительных вожделений и многих преступлений; я все сие на себе вижу. Помилуй мя, Боже, по велицей милости Твоей! Я искал покоя и обрел было его в уединении и чтении, но мир находит и здесь. Старость свои имеет причины в образе жизни; но мирские люди, желая старости отдать свое уважение, просят к себе. Старик, подобный мне, не хотя прогневать их усердие, соглашается быть у них; там встречается новое для старика неудовольствие: просят и подчуют тем и другим подлинно из усердия, но старому человеку служит таковое подчивание в обременение».

Так тихо и мирно текли дни архимандрита Петра, когда в марте 1841 года скончался монастырский староста И. И. Богатый, его сверстник по летам. — «Он умер на 75 году, - записал 7 марта Петр в своем дневнике, да я и себе считаю столько же. Служитель мой Петр Михайлов 72 лет, как по паспорту его значится. Это завело в разговор нас — что в здешнем месте я гроб не всегда можно купить готовый. Но кажется за этим остановка не будет. И языческие мудрецы, как Диоген говорил: к чему такая излишность заготовлять погребальное, когда, говорил, живым омерзеет мой труп, тогда поневоле выбросят и отдалят куда-нибудь, и сего погребения и довольно... Христианину предлежит не столько думать о погребальных приуготовлениях, сколько об очищении грехов — и чтоб было [108] чем помянуть, говорю относительно дел; подлинно умереть грешнику страшно, ибо предлежать две вечности — одна счастливая, а другая невыразимо несчастная. Надобно помнить вечность и особенно в преклонных летах, хотя смерть не щадит и всякий возраст».

С 1840 года начали посещать его одна за другой болезни. Так 12 января он жалуется на удушье; 27 января — на крайнюю слабость в ногах; 17 февраля — на мучительный кашель; под 3 апреля он пишет: «Подлинно старость сама собою есть болезнь. Чувствую еще головной шум, как бы жужжание насекомых в отдаленности. Позыву на пищу мало. Очень нужно бы посоветоваться с врачами, но здесь их нет, а в Нижний Новгород ехать распутица не позволяет». С 9 апреля открылась еще глазная болезнь, мучительная для него особенно тем, что лишала его возможности заниматься чтением книг. 19 сентября архимандрит Петр жалуется на общее расслабление всех членов и на отвращение в трудам.

Силы его заметно слабеют. «Болезни мои многоразличны и едва ли не все оные произошли от чрезмерной простуды ног. Зубы болят, десны пухнут, голени ног нестерпимо зудят, подошвы ног зябнут, как ни одевай их и в постеле. Чувствительнее всех оных болезней — в левом паху значительная опухоль, как уверяют меня, от грыжи происходящая; но если все эти болезни не умножатся, то я многогрешный считаю их сносными». «Болезни час от часу умножаются: к прежним прибавилась вновь болезнь левой стороны головы».

Несть человек, иже поживет и не умрет; предлежит человеку едино — умрети: и «престарелый пастырь юной Пекинской церкви» — архимандрит Петр Каменский скончался 17 мая 1845 года. Могила его находится за алтарем соборной монастырской церкви.

Аполлон Можаровский.

Комментарии

49. См. «Русскую Старину» март 1896 года.

50. Спустя 9 лет по вторичном возвращении ив Китая, именно в 1840 году, когда архимандрит Петр пребывал уже на покое, — он с грустью вспомнил и свое прошлое и оклеветанных его светских членов миссии и записал к сведению, «чтобы не было забыто» следующее: «О, Китай! много ты у меня унес бесценного времени: 27 лет проведено над машинальными только твоими занятиями; но утешает одно только то, что потеряно оное бесценное время по службе; ежели же бы не это, то никакими слезами толикой утраты оплакать было бы невозможно. Китайские оные занятия, и притом деннонощные, не только не умножают познания, но и прежде приобретенных чрез долговременности лишают. Следовательно, миссионеры сии особенное отечества заслуживают воззрение. Самая тупость их не только заслуживает снисхождение, но и сожаление. Я на себе видел преоскорбительные опыты, что после семинарских и университетских и 16-ти летних китайских занятий, быв уже в половине пятого десятка лет, заставляем был вместо простых копиистов писать текущих дел копии — тогда, когда китайских занятий невозможно еще кончить до гроба. Но заставляли писать копии с выражением: «К чему умножать копиистов, у нас и китайские переводчики ничего не делают». — Каково это было переносить? а не знают того, что и природный китаец, ежели перестанет упражняться в своем языке, то чрез несколько лет сделается полуграмотным. Я сделал сие примечание в половине 8-го десятка лет жизни, по истине до избытка награжденный по Высочайшей милости; следовательно, говорю правду, чтобы не было забыто в потомстве».

51. Главным виновником осуждения о. Иакинфа с братией был архимандрит Петр. Говорят, что по приезде в Пекин архим. Петр был поражен прежде всего запустением церквей; о чем и незамедлил донести Святейшему Синоду. Стоустая молва прибавляет, что о. Иакинф очень нелюбезно принял нового начальника миссии, бросив ему на пол церковные ключи с словами: «на, возьми». В данное время (1833 г.) монах Иакинф жил уже не на Валааме в ссылке, а в Петербурге, и занимал должность переводчика китайского языка при министерстве иностранных дел, имел много хороших знакомых среди высшего петербургского общества и благожелателей. Министерство иностранных дел ценило его, как глубокого синолога, которому не было тогда равного в России («Прав. Собеседн.» 1886 г., май, стр. 77 и 80). Следовательно, монаху Иакинфу теперь удобно было отплачивать архимандриту Петру за свое «Валаамское сиденье».

52. Пораженный до глубины души клеветой и сомнениями и, не находя утешения изнывающему своему сердцу у друзей, архимандрит Петр почувствовал большую перемену в здоровье, так что стал опасаться за жизнь. «Предчувствуется сближение со смертию, которая, впрочем, учинилась мне даже желательною», — написал архимандрит Петр вслед за изложением своей печали по поводу «сомнений», и тут же начертал духовное завещание: «Имения у меня, кроме для расплаты за годовой стол, никакого не останется. Распродав рясы и прочие употребляемые вещи, половину отдать на воспитанниц и крестниц, а другую половину престарелой сестре моей вдовой пономарице и пензенским сиротам. Пусть погребут меня добрые люди, коих можно найти в гавани».

53. Под 11 марта 1833 года у архимандрита Петра отмечено: «Член Святейшего Синода преосвященнейший митрополит Иона, всегда являющий мне недостойному грешнику архипастырское благоволение, после всенощной, во изъявление особенного благоволения при взятия от него благословения, удержав ною руку, пожелал благополучной отправы в преднамереваемую мною Городецкую Феодоровскую обитель. Я успел на сие сказать, что я прошением просил Святейший Синод о сем. Из сего его высокопреосвященства приветствия видно, что о сем ныне было трактовано. Потом подошел я принять благословение преосвященнейшего Смарагда, который благоволил сказать: «Не спешите, с нами отпразднуем Пасху» (2 апреля), чрез что также подтвердилось, что мое увольнение в Святейшем Синоде утверждено».

Под 21 марта записано следующее: «Вчера по вечеру из канцелярии Святейшего Синода получен паспорт до предназначенного мне на житье в Нижегородской епархии Городецкого Феодоровского монастыря». И далее: «Последняя расстаня с петербургскими разных сословий и степеней бывшими начальниками, сослуживцами, благотворителями, сотрудниками и добрыми друзьями причинит мне немало хлопот. Долг требует со всеми видеться и, как говорится, проститься. С преподобным преподобен будеши и с мужем неповинным неповинен будеши. Но всяк, иже оставит дом, или братию, или сестры, или отца, или матерь имени Моего ради, сторицею приимет, глаголет Господь».

54. На листе 229-м дневных записок за 1834 год у архимандрита Петра записано: «Погорельцам села Корочева, вотчины Турчанинова, дан рубль и обещано 12 рублей к Крещению». После сделана приписка: «отданы в генваря». Еще: «Гороховецкого уезда, вотчины Вас. Ек. Алексеева, погорельцам деревни Стародавыговской дана полтина и 10 рублевая ассигнация обещана в Крещению; Вязниковским погорелым даны 5 рублей ассигнациями и обещано дать в Крещение 20 рублей». Приписка: «отданы 6 генваря». Случалось, что архимадрит Петр для удовлетворения просящих у него, лишь бы не отпустить их тощими, прибегал к займам за большие проценты. Так под 16 января 1834 у него записано: «Ввито у Кошатиной 200 рублей ассигнациями, за кои до маия проценту 20 рублей отданы». Под 5 марта 1833 года у архимандрита Петра записано: «5-е число и сто рублей уже получай: не богатство ли? А?

Коль дал Господь тебе именье,
Так бедных им ты снабдевай,
В том долг твой есть и попеченье
Сирот, убогих воспитай».

55. Этот крестьянин спустя 8 лет сильно напугал архимандрита Петра: «К немалому моему оскорблению, пишет архимандрит Петр, при самом рассвете 28 марта 1841 года в Великий пяток, когда я с служителем — после вчерашнего стояния — крепко еще спали — вдруг слышим у дверей и у овна крепко стучащегося. Служитель кой, отворив окно, видит величайшего роста мужика, требующего со мною видеться. Я встал, подошел к окну, а он, вынув бумагу, подает мне, говоря: «есть оброчная господская недоимка; припадаю к ногам твоим: помоги сему моему несчастию». Я, услыша оброчную, недоимку, представил себе, что это просит не десятков рублей, но ежели не тысяч, то по крайней мере сот; а как я по истине не только таких денег, но и для себя не имею 5 рублей, захлопнув окно, с гневом отослал его прочь. Служитель же мой Петр, из С.-Петербурга со мною в сию обитель ехавший, погнал в этом человеке того мужика, коего мы тогда по въезде во двор нашли вынутым из петли. Он же почти чрез 8 лет явился и опять с просьбой. Правда, я не узнал его, но едва ли и первое его явление не была хитрая для уловления сожаления проезжих выдумка! Спасет его Господь. Явиться ему ко мае в такой день кажется, заранее обдумано было».

Текст воспроизведен по изданию: Архимандрит Петр Каменский, начальник десятой российско-императорской миссии в Пекине // Русская старина, № 4. 1896