АРХИМАНДРИТ ПЕТР КАМЕНСКИЙ,

начальник десятой Российско-Императорской миссии в Пекине.

В полночь 17-го мая 1845 года двенадцать мерных, но унылых ударов большого колокола Городецкого Феодоровского монастыря возвестили братии и обитателям древнего града Радилова о мирной кончине служителя Божия. То почил архимандрит Петр Каменский — «престарелый пастырь юной пекинской церкви», бывший начальник десятой Российско-Императорской миссии в Пекине.

Архимандрит Петр Каменский более полвека трудился на благо юной пекинской церкви и не вотще: с именем его связывается расцвет пекинской миссии и православного христианства в Китае. Как один из выдающихся начальников пекинской миссии, архимандрит Петр Каменский заслуживает того, чтобы вспомнить о нем спустя пятьдесят лет после его кончины.

Предлагаемый рассказ составлен мною на основании подлинных своеручных бумаг архимандрита Петра и его «дневника» за некоторые годы, с выдержками, где нужно, сведений из равных печатных источников, касающихся пекинской миссии вообще.

I.

Первые сношения русских с китайцами и начало греко-российской церкви в Китае.

Наша миссия в Китае считает свои годы со дня заключения Нерчинского мирного трактата 27-го августа 1689 года, по которому [318] плененные в 1685 году албазинцы, со священником своим Димитрием, остались в Пекине, под именем Русской сотни, и для них Богдыхан велел построить церковь; правильно же организованная наша духовная миссия начала свои действия в Пекине только со 2-го апреля 1715 года 1.

В 1839 году, в составе двенадцатой миссии, под начальством архимандрита Поликарпа Тугаринова, отправился в Китай из воспитанников С.-Петербургской духовной академии иеромонах Гурий Карпов 2, саратовский уроженец. Тогдашний преосвященный саратовский, Иаков Вечерков, в отеческом благорасположении к иеромонаху Гурию, благословив его на предлежащий подвиг благовествования, выразил желание прочитать где-нибудь о православной церкви в Китае. Отвечая желанию просвещенного архипастыря, иеромонах Гурий, 14-го августа 1844 года, из Пекина сообщил по этому предмету преосвященному Иакову следующее:


«Ваше преосвященство, милостивейший архипастырь! Вас интересует китайская церковь; вы желали бы прочитать где-нибудь о ней. Трудно; источники, из коих можно было бы почерпнуть что-нибудь сносное об этом предмете, скудны. О католическом христианстве в Китае можно прочитать в записках католических миссионеров, изданных в Европе под названием "Lettres Edifiantes". О греко-российском же христианстве в Пекине - прочитать решительно негде, да и самое христианство греко-российское в Пекине — предмет очень щекотливый: вслух говорить о нем не много радости.

Вот что узнал я о начале его в Пекине:

В те блаженные времена, когда русские, соблазнясь удачею Ермака, не спросясь наших государей, своего рассудка и вещественных средств, задумали покорить Китай, — горсть отважных удальцов перешли Амур и, поставив острог, назвали его Албазином. Прожив несколько лет довольно спокойно и видя, что их хозяйство на чужой земле не обратило на себя большого внимания пограничных китайцев, они задумали еще более углубиться в Китай. Но тут дело получило другой оборот: их попросили убраться за границу. Русские просили отсрочки, указав на посеянный, но еще не убранный, хлеб; их оставили в повое. На другой год русские снова посеяли хлеб и под этим предлогом снова желали остаться в Китае. Но китайцы хлеб истребили. Русские обиделись нарушением прав собственности, и вот сначала вышла ссора, потом драка и, наконец, война. Конь-си, в то время царствовавший в Китае император, выслал сильное войско с повелением истребить мятежников. Русские, услышав об этом, отослали своих жен и детей в Нерчинск, а сами, в числе 500 человек, смело ждали неприятеля. Эта неслыханная дерзость увенчалась полным успехом: большая половина китайского войска легла [319] на месте, а остальные возвратилось с вестью и чудными рассказами о русских, о их необыкновенной храбрости, силе; о их заколдованных панцирях и шлемах, кои выдерживают самые сильные удары сабли, отбивают пули, даже и ядра. Что прикажете делать с такими людьми? Конь-си выслал свою гвардию, запретив ей вступать в открытый бой, а принудить к сдаче голодом и предложить желающим службу в рядах китайского войска, или удалиться на родину, за границу. Русским не хотелось возвратиться на родину, где их ожидали или кнут, или виселица; опасались же и вероломства китайцев. После многократных усилий пробиться сквозь облегавшую их цепь гвардии, мучимые голодом, потерявши большую часть своих товарищей в бесполезных схватках и ночных вылазках, они решились сдаться на волю победителей. Как русские, — пленники были христиане. Они принесли с собою в Пекин образ Св. Николая; у них был и священник, старец Димитрий. Лишь только пришли они в Пекин, император причислил их к своей гвардии, под именем Русской роты, отвел им квартиры, обеспечил им содержание и назначил жалованье: каждому солдату 3 ланы (6 руб. сер.) в месяц, унтер-офицеру — 4 ланы, офицеру — 5 лан; дал им и жен, но к несчастью для русских, из Син-бу — из смирительного дома, где они содержались за примерный разврат. Русские приняли эти милости императора и просили, чтобы им построили церковь. Конь-си подарил в северо-восточном углу Пекина одну каменную кумирню, которую русские переделали в церковь и освятили во ими Софии Премудрости Божией. Вот начало греко-российского христианства в Пекине» 3.


О первых сношениях русских с китайцами и о начале греко-российской церкви в Пекине историк «Российской иерархии» говорить так: «Сношение россиян с китайцами началось вскоре по присоединении сибирских стран под российскую державу. Российские промышленники, а особливо казаки, переходя из степи в степь для звероловных промыслов, мало-по-малу дошли до реки Амура, познакомились здесь с мунгалами, посредством мены своих мехов на товары китайские, и начали даже распространять свои селения по мунгальской земле и по реке Амуру; между прочим, построили крепости Нерчинск и Албазин, и основали там первые греко-российские церкви. Между тем, китайский хан, услышав о заведении российских селений в мунгальских краях и особливо по реке Амуру, в 1684 году требовал уничтожить их; но, не получив удовлетворения, послал войско и разорил оные. Многие из россиян были там побиты; а из крепости Албазина в 1685 году, по разорении всех крепостных зданий и церкви, жители, со священником, отведены в плен и поселены, в пяти верстах от столичного города Пекина, слободою, под названием Русской сотни. А хотя в 1689 году, августа 27-го, и заключен был, в Нерчинске, между Российскою и Китайскою империями, мирный трактат, но вышеупомянутые пленные, [320] со священником своим Димитрием, остались в Пекине. Для них китайский хан повелел, при упомянутой слободе, построить церковь, в коей вышеупомянутый же священник и совершал священнослужение около 30-ти лет 4. Этот плененный из Албазина священник Димитрий, по свидетельству директора Кяхтинской таможни, Петра Голяховского, «без дальних познаний, ведя себя кротко и благочестиво, и обладая христианскими правилами, многих в Пекине привлек к себе китайцев, которые охотно принимали от него христианскую веру, а в китайском правительстве дотого успел, что оно обратило благосклонное на него внимание 5.

II.

Начало нашей духовной миссии в Пекине и ее организация.

Когда плененный албазинский священник Димитрий «весьма уже престарел», — прибыл в Пекин, в 1713 году, с купеческим караваном, сибирский «купчина» Григорий Осколков и по поручению сибирского губернатора обратился к манчжурской коллегии с просьбою о дозволении присылать в Пекин из России священников для исправления службы Божией и духовных треб всяких чинов людям греко-российского исповедания, ибо пленный албазинский священник Димитрий, в Русской Сотне находящийся, «весьма уже престарел».

По ходатайству Осколкова и по докладу манчжурской коллегии, китайский богдыхан согласился на просьбу, с тем только условием, чтобы вместе с российским священником присылаем был и доктор, искусный в излечении наружных болезней. Такой миссии дозволено было тогда же приехать с китайским посольством, возвращавшимся в Пекин чрез Сибирь от калмыцкого хана.

Когда, в 1714 году, китайское посольство проезжало чрез Тобольск, то велено было с ним отправить в Пекин архимандрита Илариона Лежайского (из крестовых иеромонахов дома тобольского митрополита) и иеромонаха Лаврентия, иеродиакона Филимона, четыре человека церковников и трех служителей (доктора, по ненахождению такового в Тобольске, с ними не отправлено), кои все и прибыли в Пекин 20-го апреля 1715 года. [321]

Эта первая ваша духовная миссия принята была в Пекине с отменною честью и была в особенной милости у китайского хана. К несчастью, архимандрит Иларион в конце 1719 года скончался. Тогда китайский трибунал отправил иеродиакона Филимона с служителем Григорием к сибирскому губернатору, князю Гагарину, с следующим письмом: «Ты прежде просил от императора (чрез Осколкова), чтоб русские, находящиеся в нашем великом царстве, могли молитвы творить и просить от Бога вечного между обоих государств мира. И для того с нашим второго ордена мандарином Имьяном послал ты архимандрита Илариона, священника Лаврентия, диакона Филимона с семью русскими, о коих приходе в сие государство как скоро доложили мы нашему преудивительному государю, то он архимандрита пятой степени, а священника и диакона седьмой степени мандаринства достоинством пожаловал; прочих же семерых воинами учинил; домы и иждивение, и кормы, и все потребное им дал, и с нашими русскими для молитвы в церкви соединил. В нынешнем же году архимандрит ваш Иларион, болезновав, умре. А как от времени постановления границ Нерчинским трактатом между обоими государствами жили мы в великом согласии; того ради послали мы диакона Филимона и служителя Григорья, которые вам объявят о смерти оного архимандрита. Ты же, Гагарин, определи: хочете ли сюда прислать архимандрита, или к вам возвратить и остальных здесь находящихся, и о сем к нам ответ пришли».

Между тем, император Петр I, до получения еще известия о смерти архимандрита Илариона, в том же 1719 году, отправил в Китай, в качестве чрезвычайного посланника, гвардейского капитана Льва Измайлова, поручив ему, между прочим, исходатайствовать у китайского хана позволение иметь в Пекине русского агента и при его дворе построить церковь для приезжающих русских и отвести под оную земли. По получении же известия о смерти архимандрита Илариона, велено Измайлову взять с собою в Пекин иркутского архимандрита Антония Платковского, который с послом и прибыл в Пекин в ноябре 1720 года. Посланник Измайлов был принять богдыханом весьма ласково, и ему обещано дать место российскому агенту в Пекине и построить для приезжающих туда русских купцов двор и церковь (что и исполнено было). По другим же вопросам соглашение предоставлено было будущему съезду обоюдных на границе послов.

Пред выездом из Пекина посланник Измайлов получил от русского правительства повеление: «архимандрита Антония Платковского обратно вывезти в Иркутск», так как святейший Синод, по [322] сношению с Сенатом, заблагорассудил вместо архимандрита отправить в Пекин епископа, «дабы в поспешество распространения греко-российского православия в Китае, можно было ему из самых обращенных китайцев же поставить духовенство». Для китайской миссии избран был во епископа иеромонах Иннокентий Кульчицкий, бывший прежде префектом Московской академии. 5-го марта 1721 года он был в С.-Петербурге хиротонисан и наименован епископом переславским, а 19-го апреля, того же года, он уже отправился в Пекин, но доехал только до Селенгинска, а в Пекин пропущен не был китайскими властями, так как не последовало еще съезда послов, яа котором, кроме соглашения по обоюдным вопросам обеих держав — российской и китайской, — мог бы быть «совет и договор» и о приеме в Пекине русского епископа.

Дела наши с Китаем «по вопросам» еще не были улажены, когда скончался Петр I. Императрица Екатерина I, именным указом от 18-го июня 1725 года повелела: для окончательного решения дел с Китайскою империею отправить туда полномочного чрезвычайного посланника, действительного статского советника, иллирийского графа, Савву Владиславовича-Рагузинского; а другим указом от 4-го августа повелено было преосвященному Иннокентию, ежели со стороны китайского правительства препятствия не будет, ехать с сим послом в Пекин.

«Китайские министры встретили графа на границе, но на требование его о приеме преосвященного Иннокентия в Китай отказали вторично, «потому-де, — как писал Рагузинский в иностранную коллегию, — что особа епископа при дворе китайском в великой степени почитается, да к тому же в листе сибирского губернатора в мунгальский трибунал епископ Иннокентий назван духовною особою великим господином, а из сего китайцы вывели подозрение, будто бы он превеликая особа. Министры говорили, что богдыхан такую превеликую особу никогда принять не повелит, ибо у них великий господин называется их Кутухта, и им другую такую превеликую особу, каков Иннокентий, не надобно; но что когда все другие дела с китайским двором окончатся, то, может быть, архимандрит и священники опять приняты будут, но епископ никогда».

Основываясь на ответе китайских министров, наш посол предложил иностранной коллегии такое мнение: «ежели необходимо нужно посылать в Пекин духовную особу, то посылать доброго и ученого мужа, под именем архимандрита, и при нем от четырех до шести персон, снабдив его из Синода властью епископскою, о которой бы он отнюдь не разглашал». Мнение это нашим [323] правительством было принято, и посол в этом направлении должен был действовать при заключении трактата между Российскою империею и Китайским государством.

Когда все переговоры с Китайским двором были окончены, посол наш граф Савва Владиславович заключил с китайским правительством генеральный трактат (1728 г.) пятым пунктом которого постановлено: «Коен или дом, который ныне для российских в Пекине обретается (посольский двор), будет для россиян и впредь приезжающих. Оные будут жить в сем доме, при котором и церковь сделана вспоможением вельможей, которые имеют надсмотрение в делах российских. При церкви будет жить лама (архимандрит) и прибавятся другие три ламы (два иеромонаха и иеродиакон), которые прибудут, как решено, и при той же церкви поставлены будут 6. Россиянам не будет запрещено молиться и почитать своего Бога по своему закону. Кроме того два церковника и пятеро учеников, которые по-русски и по-латыни знают, в Пекине будут обучаться языкам, будут жить также в сем доме и всем им, когда прибудут, дастся корм из царского иждивения, а по окончании срока, по своей воле да возьмутся назад».

Согласно этой статье трактата - русское правительство стало отправлять в Пекин чрез каждые семь лет (до 1805 года, а после через 10 лет) миссию в составе архимандрита-начальника с званием старшего священника, двоих иеромонахов, иеродиакона и двоих церковников, да от иностранной коллегии четырех учеников-студентов для обучения китайскому и манчжурскому языкам. При отправлении, каждой миссии давалось наставление, как поступать в Пекине.

Начальною целию, для которой были посылаемы в Пекин наши духовные миссии, было только отправление священнослужения и исправление треб церковных для живущих в Пекине христиан греко-российского исповедания, но с шестой миссия духовным членам ее, сверх сего, стали вменять более всего проповедь слова Божия и [324] распространение православного христианства между китайцами, а потому всем назначаемым в Пекин духовным особам предписывалось «особенно стараться, по прибытии в Пекин, изучиться тамошним языкам, дабы впредь возложенную на них должность проповеди могли они отправлять без препятствия и с желанным успехом».

Иеромонах Гурий в вышеприведенном письме его к преосвященному Иакову о начале нашей духовной миссии в Пекине и ее организации пишет так: «Когда священник Димитрий уже слишком устарел, сделался неспособным к исполнению христианских треб, даже служению, — албазинцы - так мы называем русских христиан знамённых - просили императора Конь-си, чтобы он у русского правительства выпросил для них священника. Русское правительство, получив такую просьбу из Китая, выполнение оной поручило теперь и в последующее время иркутскому духовному начальству. Найти охотников было нельзя; хорошие люди самим были нужны: поэтому послали и после долго посылали в Китай таких людей, кои самим были в тягость. Вот и начало духовной миссии в Пекине. Цель ее — не распространение христианства, а только исправление христианских треб у албазинцев. Так как отправление миссии всегда соединено было с расходами и немаловажными, то, чтобы иметь какое-либо вознаграждение за убытки, русское правительство предложило китайскому: нельзя ли к числу духовных лиц, посылаемых к ним по желанию Пекинского двора, присовокупить несколько человек светских учеников, с тем, чтобы они во время своего пребывания в Пекине, изучивши китайский и манчжурский языки и возвратившись в Россию, могли служить переводчиками при взаимных сношениях. Китайцы согласились, и с этих пор духовная миссия перешла в ведомство министерства иностранных дел, получила штат и инструкцию. О христианстве в инструкции сказано: «Стараться о распространении света учения Христова, всемерно избегая нескромной ревности, могущей произвести больше вреда, нежели истинной пользы» 7.

III.

Деятельность первых девяти миссий.

Пекинская духовная миссия в первые сто лет своего существования находилась в плачевном состоянии. Отделенный и незнаемый [325] Китай был страшен в глазах большинства русских; поэтому добровольцев за это время, которые не нуждою, но волею шли бы в Китай, находилось мало, да и тем приходилось горько разочаровываться по прибытии в Пекин; по большей же части посылаемы были туда лица в составе миссии неволею, которые, при прощании с родиной и отечеством на пути в неведомую страну, нередко обливались горькими слезами. Подневольное миссионерство для многих из них было пыткой. Живя среди замкнутых китайцев, презиравших европейцев, и между дичавшими потомками албазинцев, — среди самой неблагоприятной азиатской обстановки, миссионеры сами часто дичали и впадали в слабости. Тем не менее и эти начальные подневольные миссии вынесли на себе нелегкий подвиг служения: они посильно сослужили свою службу церкви и отечеству, и хотя не оставили после себя выдающихся следов своей деятельности, но и скромная заслуга их должна быть помянута благодарным словом историка 8.

В 1809 году возвратилась в Россию из Пекина восьмая миссия. Начальник ее, архимандрит Софроний, пред свят. Синодом и министерством иностранных дел, в оправдание скромной деятельности и малых результатов по утверждению и распространению православного христианства в Китае действовавших доселе миссий, выставлял препятствием то, что приезжавшие туда из России монашествующие посылались всегда почти из неученых, и при том не молодые люди, которые, по причине слабой памяти, были уже не в состоянии, живя в Пекине, научиться китайскому языку, и по причине своего непросвещения, подвергались, у считающих себя умнее всех на свете китайцев, презрению и посмеянию. Последние считали за великий стыд иметь своими учителями, по их мнению, диких и неученых людей, не знающих ни их церемониальных обычаев, ни разговора 9. Что касается младших членов миссий-церковников и учеников, то они, по словам архимандрита Софрония, не только не уловляли китайцев во спасение, но сами часто уловлялись китайцами, и, шатаясь пьяными по улицам Пекина, губили этим и последнюю свою репутацию 10.

Девятая миссия за неисправное поведение свое в Китае и за беспорядки в самой миссии в целом составе своем, с начальником во главе — архимандритом Иакинфом Бичуриным, по возвращении ее в Россию, была предана суду, и святейший Синод нашел вынужденным бывшего начальника, архимандрита [326] Иакинфа, несмотря на его глубокое знание китайского языка и Китая, лишить священного сана и послать на заточение в Валаамский монастырь, а членам миссии, иеромонахам Серафиму и Аркадию, запретить священнослужение 11.

Современник девятой миссии, директор Кяхтинской таможни, надворный советник Петр Голяховский в секретном донесении министру финансов от 22-го мая 1819 года так описывает как поведение и деятельность девятой миссии, так и прежних: «Однажды, — говорит он, — и именно в апреле 1817 года, по связи разговора делая разведывания по препоручению здешнего (иркутского) господина начальника губернии (Н. И. Трескина) о образе жизни архимандрита, находящегося ныне в Пекине (Иакинфа), и о мнении, в каком по поведению своему находится он у китайского правительства я у публики, к крайнему сожалению и к стыду нашему, я получил от г. дзаргучея 12 весьма невыгодный отзыв о нем. Далее речь наша склонилась к прочим, принадлежащим в миссии, и он, сделав общее замечание, что когда начальник худ, то не можно ожидать, чтобы подчиненные его были хороши, обратил речь свою в следующему вопросу: для чего люди без поведения посылаются в Пекин? — Сколько мы теряем чрез неудачный выбор начальника нашей духовной миссии в Пекине во мнении как у китайского правительства, так и у тамошней публики?! Очень жаль, что не все начальники миссии были с поведением в течение столетия и не все они имели нужные сведения и образованность, посредством коих могли бы сблизиться с китайцами и пользоваться их доверенностью и их характером. Ежели бы в течение такого времени выбор их всегда падал на человека с лучшим поведением и поступками, означающими его скромность и постоянство; с правилами осторожности и, одним словом, благоразумия; с уменьем обращаться ласково и обязательно; со свойствами мирными и тихими; с такими сведениями, умом и характером, которые могли бы показать в нем уважительное достоинство нашей нации и немаловажную степень просвещения и которые постепенно привязывали бы к нему просвещенного и делового чиновника и купца сведущего, который бы разного рода угодливостью и вежливостью мог сладить с грубостью манчжура, не унижая своего достоинства, и обратить ее себе в приязнь, а честностью войти в доверенность осторожного китайца, не вдруг доверяющего себя иноземцу; ежели бы всегда начальники с [327] таковыми качествами и образованностью в продолжение минувшего столетия посылаемы были в Пекин с присоединением к ним иеромонахов, иеродиакона, церковника и учеников с подобными свойствами и некоторыми нужными сведениями, — то в настоящее время мы видели бы себя в лучших связях китайского правительства, и китайцы, судя по них, имели бы об нас почтительное понятие, которое, постепенно приближая их к нам, утвердило бы дальнейшие отношения их с нами.

В доказательство — какое действие может иметь над китайцами одно хорошее поведение и благоразумные поступки наших духовных особ, я осмеливаюсь привести в пример нашего простого, без дальних познаний священника, отведенного в плен из Албазина в Пекин. Он, ведя себя кротко и благочестиво и обладая христианскими правилами, многих привлек в себе китайцев, которые охотно принимали от него христианскую веру, а в китайском правительстве дотого успел, что оно обратило благосклонное на него внимание, которым и преемник его, архимандрит Иларион, ведший себя тоже благоразумно, не переставал пользоваться, и возвысил оное дотого, что от богдыхана почтен был достоинством мандарина 5-го класса, а иеромонах и иеродиакон, находившиеся при нем, получили чины 7-го класса. Со смертию же сего архимандрита, последовавшею в Пекине 1819 года, кончилось и особенное благоволение китайского правительства, потому что вторая духовная миссия так дурно вела себя, что принужденным нашлись начальника ее, архимандрита Антония, выслать из Пекина под присмотром (за арестом) в Россию. С сего времени наши миссии не могли поправить себя в добром мнении у правительства, но еще более утвердились в невыгодном для него понятии, потому что последовавшие за тем начальники их, исключая архимандрита Гервасия и Амвросия (IV-й и V-й миссии), были или без надлежащей образованности для такого великого поста, или без поведения, как нынешний архимандрит (Иакинф). Таким образом доброе начало к ближайшим связям с китайцами, положенное благочестием и христианскими правилами простого священника и архимандрита Илариона, совершенно было разрушено в минувшем столетии. И теперь не остается вам ко благу нашего отечества, как постоянно следовать тому, что я высказал насчет выбора начальника духовной миссии и тех, которые будут составлять число ее» 13.

Член двенадцатой миссии, иеромонах Гурий, о первых девяти миссиях говорит, что они не принесли ожидаемой пользы, может быть потому, что штат был недостаточен, а может быть и потому, что члены [328] миссий набирались в Иркутске, не обращая внимания на то: кандидат в члены миссии имеет ли расположение, способность к языкоучению, даже способен ли он на что-нибудь; его избирали и посылали в Китай потому, что никакие исправительные меры попечительного начальства не действовали. Император Александр I, по представлению о. архимандрита Петра, отправлявшегося начальником десятой миссии, увеличил штат, указав студентов и духовных избирать непременно в Петербурге и из высших учебных заведений, со свидетельством об отличной нравственности и способностях 14.

IV.

Религиозно-нравственное состояние православной общины в Китае и ее численность пред десятой миссией.

Христианство наше в Пекине можно почесть за чудо, за особенную милость Божию, что не вовсе истребилось, — говорит иеромонах Гурий. Малое число христиан (албазинцев), христиан больше по имени, рождению, привычке, нежели убеждению, что могли они значить против трех миллионов народонаселения (Пекина)? Что могли они противупоставить совокупному натиску бесчисленных суеверий, обычаев совершенно разнородных, примеров соблазнительных, — жизни, духу китаизма, совершенно расходящимся с жизнью и духом христианства? Пища, одежда, помещение, служба, связи, знакомства — все раскрывало им новый мир, вливало в них новый дух, вытесняя родное, с собою принесенное. Меньше было бы странности, если бы у русских, пришедших в Китай, были священники, словом и делом наставляющие их вере; по крайней мере, еслиб жены их были христианки. Промыслу не угодно было ниспослать им этой милости. Священники их сами требовали наставления, а жены... из Синбу. Соображая все обстоятельства, в каких находились албазинцы в Пекине, не представляется страдным то, что к XIX столетию они совершенно окитаились и кроме обличья, да какой-то русской отваги в них ничего не осталось. Праздные, необразованные, лукавые, вероломные, больные душою и телом албазинцы, как и их китаянки-жены, не показывают готовности принимать и исполнять Евангельское учение. Албазинцы в потомстве — это испортившийся виноградный сок, из которого не только нельзя сделать вина, но [329] даже и уксуса. Несмотря на то, христианство в Китае существует; правда, оно похоже больше на обстреленный корабль — без парусов, мачт и руля, с пробитыми боками и сильною течью, но, под кровом Божиим, этот жалкий корабль в тихой пристани, на месте неглубоком» 15. «Ныне (в 1810 году, спустя два года по прибытии в Китай девятой миссии) в Пекине, — говорит автор «Российской иерархии», — весьма мало исповедующих греко-российскую веру, а в самой Русской сотне, из 35 человек мужского пола, едва некоторые носят имя христиан; действительно же почти все уклонились в китайское идолопоклонство» 16. Дурное поведение членов девятой миссии, редко совершаемое богослужение и при том без подобающего благоговения, а с небрежением, повлекли за собою, по словам Голяховского, то, что оставшиеся христиане от прежних миссий, проповедью слова Божия и благочестием взысканные, видя сие, постепенно отклонялись от церкви и обращались к прежнему идолопоклонству; и даже самое поколение русских, умножившихся от взятых в плен из Албазина, впало в идолопоклонство, и теперь (в 1819 году — в год сформирования десятой миссия), вместо умножения нашего православия, судя по числу многих десятков лет бытности нашей миссии в Пекине, остается там нашего исповедания христиан весьма малое количество» 17. К приезду в Пекин десятой миссии крещенных албазинцев было всего уже только 22 человека и четверо крещенных из китайцев из деревни Дун-динь-яль. Во время пребывания девятой миссии в Пекине в церковь к службам являлось почти одно семейство из Русской сотни, именно семейство старшины Алексея.

V.

Образование десятой миссии.

Не далее как через год, если только не в самый год прибытия девятой миссии в Пекин, китайский министр иностранных дел Сун приглашал уже всех членов миссии в себе в палату «для некоторых объяснений». Дело в том, что начальник миссии, архимандрит Иакинф, по взгляду чопорного китайского чиновного люда, [330] вел себя ниже своего положения: он, не стесняясь, ходил в Пекине по базарам, гостиницам и всяким народным собраниям, удовлетворяя тем своей научной любознательности и любви к наблюдениям, но не отвечая взгляду китайцев на иностранцев вообще и на миссионеров в особенности; помощники же архимандрита Иакинфа вели себя очень неприлично. Когда эти «некоторые объяснения» на помощников не подействовали, — пекинская палата внешних сношений пожаловалась на них иркутскому губернатору, Н. И. Трескину, который счел нужным дать ход этой жалобе китайского правительства и сообщил о ней в С.-Петербург. Между тем незамедлило попасть в руки обер-прокурора святейшего Синода, князя А. И. Голицына, чрез министра финансов Гурьева, известное секретное донесение директора Кяхтинской таможни Голяховского о поведении как девятой, так и прежних миссий, и о выгодах, какие бы можно было приобресть от духовной миссии, если бы изложенные им в донесении предметы были поставлены ей в непременную обязанность. В заключении этого донесения говорилось: «поелику наша духовная миссия посылается от лица нашего правительства, то нужно дать ей такое содержание, которое бы показывало богатство его (правительства) и чтоб она, имея избыток в своем содержании, могла для угощения принимать по достоинству своему китайцев, в коих будет иметь надобность для видов правительства. Сверх того, весьма неизлишне будет снабдить ее и от времени до времени посылать к ней вещи, интересующие китайцев».

Все это показывало как святейшему Синоду, так и министерству иностранных дел, в ведении которых состояла наша пекинская духовная миссия, что практикуемый доселе способ образования состава миссий, посылаемых в Китай, крайне неудовлетворителен, и что на будущее время необходимо строже относиться к выбору лиц, а самую миссию обеспечить в средствах настолько, чтобы все говорило о великом государстве, правительством которого она посылается в Китай.

Когда чрез Иркутск стали доноситься в С.-Петербург недобрые вести о составе и состоянии девятой пекинской миссии, и когда наше духовное и светское начальство занялось вопросом о лучшей постановке дела по организации пекинской миссии, — в это время в министерстве иностранных дел состоял переводчиком китайского и манчжурского языков Павел Иванович Каменский, бывший прежде того студентом в составе восьмой миссии в Пекине. Не чуждый тех вестей о пекинской миссии, какие неслись чрез Иркутск в С.-Петербург, он решился с одной стороны выступить на защиту пекинских миссионеров, а с другой — указать: каков должен быть миссионер в Китае. В 1815 году Каменский представил сибирскому [331] генерал-губернатору И. Б. Пестелю «Примечания, клонящиеся к усовершенствованию состава в Пекин посылаемых миссий». В этих «Примечаниях» он говорит: «В Европе миссионер лучшим почитается, когда он при остроте своего разума, нрава будет веселого, обращения смелого, а вместе забавного и расторопного. Свойства сии, при поддержании их безнужным по крайней мере достатком, везде найдут себе открытые компании, всякие в мыслях свободы, и в разговорах вольности исполненные. Миссионер в Европе переменяет только место, а в образе жизни и обращении никакой не восчувствует перемены. Напротив того для миссионера, в Китай посылаемого, таковые свойства совершенно пагубны. Ни одна черта из оных не сильна отворить двери в дом и к самому средственному гражданину. Теперь сделать можно вопрос: любящий светское обращение, молодой, веселого характера миссионер, не терпящий, говорю, уединения, куда обратится? В Китае для подобных иностранцев свободен и открыт только путь в пекинские ярмарки, во все торговые ряды, в съестные, чайные и питейные трактиры, в разные гульбища и тому подобные публичные места. Новый миссионер, стесненный в способах к невинному, но веселому препровождению времени, не имея лучших средств, переменяет европейское платье на китайское, и по новости своей посещает сии места. Отменный рост его, цвет лица, глаз, волос, поступь и все обороты нового сего гостя, в мнении их — яко иностранца, - всегда презираемого, обращают на него взоры целой публики. Невежественная как везде, но в Китае и надменная чернь, толпясь со всех сторон, окружает его не менее дерзко, как беспорядочно и кичливо о всем его вопрошает; ответы же его, с их крайне ограниченными разговорными формами не согласные, пересмеивают нещадно, даже до оскорбления. Веселый по природе миссионер, не нашед прекрасному свойству своему соответствующего удовольствия, возвращается оттуда в унынии и в мыслях своих полагает недостаток сей заменить обращением с европейскими миссионерами; но надобно было ему знать, что европейцы сии суть монахи, совсем необыкновенного ордена. Они, при многих подражания достойных качествах с россиянами, по их мнению, иноверными, обращаются весьма не охотно; а по изгнании их ордена из российских столиц, должно предполагать и большие их холодности, даже до некоторой степени неприязненности. По испытании всего того, веселый наш миссионер, вопреки своих свойств, должен повергнуть себя в безмолвное уединение. Но природу переменить трудно, и особенно когда она в течение предшествовавших лет укоренена и привычками».

Одновременно с «Примечаниями», отправленными Пестелю, Павел [332] Иванович писал и к обер-прокурору святейшего Синода, князю А. Н. Голицыну, по вопросу «об усовершенствовании состава в Пекин посылаемых миссий» между прочим следующее: «Китайский народ есть народ ума проницательного, свойства хитрого, нрава тихого. Он по своей системе правления, никаким системам неподобной, но системе древней и целой нациею с великою ревностию единодушно защищаемой, может почесться народом довольно просвещенным, но ко всему своему до безумия предубежденным. По общему национальному его духу всякий некитаец есть варвар, презрения достойный, все некитайское не заслуживает внимания, и все, против их системы приводимое в доказательство, есть ересь, смеха и наказания достойная. В Китае все ограничено правилами: ни одно движение простого обращения из оных не исключается. Образ жизни даже между поселянами доведен до возможной точки утончения. Благородная компания их более походит на беседу ученую, нежели на какое-либо пиршество. И правила сих обыкновений ни в каком месте не ослабляются. Иностранец дорого покупает их знакомство. Он вступает в круг их общества не иначе, как в новый мир, и дотоле нещадно осмеивается, пока в правилах обыкновений не учинится им подобным. Жить среди такого народа трудно, а еще труднее сделаться его учителем 18. Из сих немногих строк видеть можно, какова должна [333] быть посылаема туда свита (миссия). Она должна иметь в себе столько ума и просвещения, чтоб при всех их оскорбительных, нередко безумных умствованиях, могла сохранить свое спокойствие, столько наконец терпения, чтобы чрез столь продолжительное пребывание великодушно могла выносить все их неудобовыносимые озлобления» 19.

Этот голос министерского чиновника, знакомого с китайцами и положением наших миссионеров сразу обратил внимание духовного и светского начальства. И вот, когда наступило время формировать состав новой десятой миссия на смену девятой — начальствование над ней было предложено Павлу Ивановичу Каменскому, тогда уже 54-летнему мужу.

После уронившей себя в главах как китайского правительства, так и китайцев и даже албазинцев девятой миссии, с ее начальником, необходимо было поставить во главе миссии такого человека, который мог бы твердо держать нелегкое знамя православия и силою своего ума и воли влиять на окружающий его люд. Таким лицом вполне отвечающим требованиям трудного и важного поста в глазах начальства, и явился Павел Иванович Каменский. На предложение принять начальствование над десятой миссией, с обязательным поступлением в монашество, Павел Иванович отвечал словами Спасителя: «dicit Christas: nemo ad Me potest venire, nisi Pater, qui misit Me, illum traxerit».

Как компетентному лицу, начальство поручило составить Павлу Ивановичу и новую инструкцию в видах скорейшего и лучшего приведения в порядок дел пекинской миссии. Понимая всю важность и ответственность подобной работы, Павел Иванович принял во внимание прежние инструкции, дававшиеся в руководство прежним миссиям, но внес и много новых положений, сообразно с изменившимися задачами миссии и видами на нее правительства. Инструкция эта оказалась вполне практичной, согласной с местными условиями жизни в Китае, с деятельностию наших миссионеров и их пасомых, а потому и выдержала несколько изданий в последующее время, входя в существенных частях своих в инструкции 1839 и 1847 годов.

Составленная Каменским инструкция удостоилась высочайшего утверждения 4-го августа 1818 года. Существенные положения ее состоят, во 1-х, в том, что жалованье и содержание для миссии было определено в гораздо большем размере против прежних окладов, а именно в 16.250 руб. сер. (против прежнего оклада в [334] 6.500 р.). При этом впервые указаны новые статьи расходов, не бывшие прежде. Росписание расходов было составлено в таком виде: 1) архимандриту 2.000 р. с., как и прежде, 2) иеромонаху-помощнику начальника и 3) иеромонаху, исправляющему должность казначея, по 650 р., вместо прежних 400 р.; 4) иеродиакону, 5) двоим церковникам по 500 р., вместо прежних 300 р.; 6) троим студентам по 500 р., вместо прежних 400 р.; 7) лекарю 700 р.; 8) на общий для всех стол, отопление и освещение всего подворья и прислугу для всей миссии 5.000 р.; 9) архимандриту на наем служителей и содержание двух экипажей — одного для него, а другого для миссии 1.000 р.; 10) на содержание частных учителей манчжурского, китайского и монгольского языков и письменные принадлежности 500 р.; 11) на церковные потребы 250 р.; 12) на содержание и обучение албазинских мальчиков 1.000 р., 13) на постройки и ремонт в монастыре и церквах 500 р.; 14) на покупку китайских и манчжурских книг 500 р.; 15) на подарки учителям и другим необходимым для миссии лицам 500 руб.

Во 2-х, годовое жалованье по этой инструкции должно было обращаться в пенсию тем из членов миссии, о которых, по возвращении в Россию, будет засвидетельствовано начальником миссии, что они по мере их сил трудились над выполнением возложенных на них правительством обязанностей. На такую пенсию не имели права причетники и иеродиакон, если он не был из учёных. Начальнику миссии, по возвращении его в Россию, обещана награда в виде производства во епископа, если он окажется достойным этого сана. Иеромонахи с самого поступления в миссию награждались золотыми наперсными крестами из Кабинета Его Величества, а по выезде из Пекина могли быть произведенными в архимандриты монастырей, в каких святейшему Синоду благоугодно будет предоставить им настоятельство. Светские же студенты, со времени поступления своего в миссию, должны были награждаться чинами, а по возвращении в отечество, за труды и выполнение своих обязанностей, быть произведенными в высшие чины и пожалованы орденами, с причислением на службу министерства иностранных дел в качестве переводчиков.

В 3-х, новою инструкциею были в точности определены предметы занятий для каждого из членов миссии как духовных, так и светских, смотря по образованию, полученному им в России. Всем же вообще членам вменено в обязанность обучаться — духовным преимущественно китайскому языку, а студентам, сверх того, манчжурскому и монгольскому.

В 4-х, учрежден Совет миссии. Председателем Совета назначался начальник миссии, членами оба иеромонаха, лекарь и один из старших студентов. Должность секретаря возлагалась также на [335] одного из студентов. К действиям Совета отнесено вообще управление делами, касающимися внутреннего и внешнего благосостояния миссии. Сюда принадлежали: а) надзор за поведением и занятиями членов миссии, б) указание мер для поощрения их и средств воздержания от предосудительных поступков, в) внушение осторожного и благоразумного обращения с китайцами, г) бдительный надзор за сохранением в целости церковного и монастырского имущества и казны, отпускаемой на содержание миссии, наконец, д) попечение о поддержании православной веры между албазинцами и приобретение новых чад к церкви Христовой из природных китайцев 20.

6-го мая 1819 года Павел Иванович в Александро-Невской лавре принял пострижение в монашество с именем Петра от рук самого митрополита с.-петербургского Михаила. Мая 12 монах Петр посвящен был в иеродиакона, 26-в иеромонаха, а 30 мая возведен в сан архимандрита в Казанском соборе, при чем ему, как начальнику миссии, пожалована панагия первоклассного монастыря и митра, шитая золотом по красному бархату, украшенная драгоценными камнями. Июня 29-го в день ангела — архимандрит Петр был всемилостивейше сопричислен к ордену св. Анны 2-й степени и пожалован брильянтовым наперсным крестом и пожизненной пенсией в 1.000 рублей в прибавку к прежде получаемой в 600 рублей.

Согласно новому штату пекинской миссии, император Александр 1 по представлению архимандрита Петра, указал начальнику десятой миссии избрать при посредстве некоторых лиц в состав этой миссии как духовных, так и светских членов непременно в С.-Петербурге из с.-петербургских учебных заведений и при том лиц с отличною нравственностию и с такими же способностями. Поэтому, из С.-Петербургской духовной академии поступил и произведен в иеромонаха, с званием помощника или наместника начальника миссии, Вениамин Морачевич; другой член, Даниил Сивиллов, из учеников философии Александро-Невской семинарии, был пострижен в монашество и посвящен в иеромонаха с званием казначея миссии. Из Невской лавры взят был послушник Веретенников, который, по произведении в иеродиакона, назван Израилем. Из Невской же лавры один из послушников, Алексей Исаков Сосницкий поступил причетником, а другой - Николай Иванов Вознесенский избран из учеников С.-Петербургского Петропавловского духовного училища. Он поступил в миссию старшим причетником на правах студента. Из медико-хирургической академии, кончивший курс лекарем, в чине IX класса, Осип Михайлович Войцеховский назначен [336] был врачом миссии. Из той же академии, в чине XII класса, поступил студентом Василий Кириллович Абрамович. Из Петербургской же духовной академии был утвержден в звании студента и в чине XII класса Кодрат Григорьевич Крымский. Наконец, из Петербургского педагогического института, в чине XII же класса, Захар Феодорович Леонтьевский занял четвертую вакансию студента миссии. Выбор всех членов миссии, как духовных, так и светских, оказался как нельзя более удачным, и только иеродиакон Израиль не выдержал своего «термина» в Пекине и спустя 5 1/2 месяцев возвратился обратно в Россию.

VI.

Учебные годы и служба Павла Ивановича Каменского (архимандрита Петра) до назначения его начальником десятой миссии.

Павел Иванович Каменский родился в июне 1765 года в селе Каменке, Макарьевского уевда, Нижегородской губернии 21. Родитель [337] его, священник Покровской церкви села Каменки, о. Иоанн, имел в семействе, кроме Павла, еще сына Сергея (скончался на службе протоколистом в Пензе 17 сент. 1792 г.) и двух дочерей: Мавру и Агапию. По окончании в 1787 году курса наук в Нижегородской духовной семинарии, которая — за время обучения в ней Павла Каменского — была особенно в блестящем положении, благодаря покровительству таких просвещенных и европейски образованных нижегородских иерархов, каковыми были Иоасаф Заболотский и Дамаскин Семенов-Руднев [особенно последний] 22, Павел Каменский — с богатым запасом богословско-философского образования, с основательным знанием классических языков, особенно латинского, на котором свободно читал, говорил и писал, а из новейших — французского, с достаточным запасом сведений по истории, географии и отчасти немецкого языка — выступил в жизнь. Просвещенное внимание европейски образованного Дамаскина к Нижегородской семинарии и ее воспитанникам так электризовало последних, что они неохотно шли на епархиальную службу, а рвались в высшие учебные заведения и особенно в Московский университет, так что, наконец, Дамаскин принужден был своею властию удерживать их в епархиальном ведомстве 23. По примеру своих товарищей и Павел Каменский наметил для себя рано или поздно поступить в Московский университет, а потому не искал места на епархиальной службе, а поступил до времени (23 января 1788 г.) в учителя народного [338] училища в город Балахну. В этой должности он оставался не долго: ревностное желание обогатить ум свой познаниями побудило его оставить службу при училище и поступить студентом в Московский университет, где он продолжал учиться логике, физике, математике, всеобщей истории и естественному праву по 14 ноября 1791 года. Затем он был определен помощником надзирателя в С.-Петербургский воспитательный дом, где сверх этой должности занимался преподаванием воспитанникам арифметики и правил гражданской жизни. В 1793 году отправлялась в Пекин восьмая российско-духовная миссия под начальством архимандрита Софрония Грибовского. Каменский изъявил желание участвовать в ней в качестве студента, и 20-го февраля этого года был зачислен в коллегию иностранных дел учеником манчжурского и китайского языков, а 31 марта отправился вместе с миссией в Пекин и находился там до 11 мая 1808 года. При отъезде в Пекин ему пожаловано было на экипировку 1.000 рублей. Во время пребывания в Пекине он изучил язык, нравы и обычаи народов, населяющих Китай, и был употребляем пекинским верховным советом и трибуналом иностранных дел к переводам с латинского на манчжурский и китайский языки бумаг, присылаемых из Европы. В это пребывание свое в Пекине П. И. Каменский в 1795 году положил из своих весьма немногих книг «основание казенной библиотеки при миссии и лелеял ее как нежное дитя». По возвращении в Россию в 1808 году, он был тогда же определен переводчиком китайского и манчжурского языков во второй департамент коллегии иностранных дел. Находясь в этой должности, он получил чины титулярного советника (1812 г. декабря 31) и коллежского асессора (1814 г. апреля 11). При пожаловании последним чином Каменский получил за свою ревностную службу пожизненный пенсион в 600 рублей. В 1816 году (июля 10) по именному Высочайшему указу определен был членом комитета императорского Человеколюбивого общества и попечителем Галерного селения. В 1818 году избран был комитетом российского Библейского общества в директоры оного. Кроме того, Каменский состоял членом корреспондентом императорской С.-Петербургской академии наук, членом Парижского королевского азиатского общества, Копенгагенского общества северных антиквариев и вольного общества любителей наук и художеств и имел медаль за 1812 год — в память отечественной войны. Далее, Павлу Ивановичу было предложено начальство над десятой миссией, снаряжаемой в Китай, и он принял это предложение 24. [339]

VII.

Сборы, отъезд и приезд в Пекин десятой миссии.

По собрании всех членов миссии, из которых иные ездили для свидания и прощания с родными, часть назначенных лиц из ее состава выехала из С.-Петербурга 6 декабря 1819 года, а начальник миссии с остальными членами отправился в путь 28 декабря. Пред отъездом в Китай архимандрит Петр был на прощальной аудиенции у императора Александра I и сказал, что будет просить на предлежащий ему подвиг у Господа помощи. Государь при этих словах возвел очи и произнес псаломски: «Гласом моим ко Господу воззвах, и услыша мя от горы святые Своея» и добавил: «часто так взывал я ко Господу, и Той всегда выслушивал меня».

В Казани члены съехались вместе, и отсюда миссия уже в целом составе продолжала путь до Иркутска, куда и прибыла 20 февраля 1820 года. В Иркутске сибирский генерал-губернатор М. М. Сперанский принял миссию весьма радушно и в знак особого благоволения к ней подарил ее начальнику — архимандриту Петру, свой перевод книги Фомы Кемпийского «Подражание Христу» с латинским подлинником самого лучшего издания. Вместе с тем он поручил архимандриту Петру подвести китайский, манчжурский и российский переводы к лексикону Сань-хэ-бонь-лань, на монгольском языке составленному переводчиком при восьмой миссии монгольского языка Василием Новоселовым. Из Иркутска миссия направилась в Кяхту и 1-го июля увидела синеющие хребты монгольских гор. В Кяхте она пробыла ровно два месяца в приготовлениях к дальнейшему пути чрез Монголию. О предстоящем следовании российской духовной миссии чрез Монголию в Пекин сибирский генерал-губернатор М. М. Сперанский еще в мае месяце дал знать правителям китайским в Урге. Приставом миссии был назначен один из чиновников министерства иностранных дел, коллежский ассесор, Е. Ф. Тимковский, в должности обозного — Е. И. Разгильдеев, переводчиком монгольского и манчжурского языков — А. П. Фролов, старшиною — А. И. Разгильдеев с командой из 29 сибирских [340] казаков. На переезд миссии сделаны были в Иркутске 10 крытых повозок с упряжью на три лошади в каждую. Для доставления тяжестей от Кяхты до Калгана (в 200 верстах от Пекина) и обратно, было заготовлено 85 верблюдов. Часть их была куплена, а прочие пожертвованы бурятами. Под вьюками вышло за границу 31 августа 1820 г. 64 верблюда, остальные были взяты в запас. Бурятами же добровольно, без всякой платы, было выставлено 150 лошадей и дано 28 быков на пищу. Сверх того, для перевозки ломких вещей, принадлежащих членам миссии, было отпущено 6 одноколок.

За немногими исключениями, миссия ехала по станциям у колодцев, на которых останавливалась и восьмая миссия в 1794 году. По дороге члены миссии интересовались встречающимися видами, попадавшимися растениями и жителями. Монголы приветствовали русских словом: «Здравствуй», и часто осаждали расспросами о России л о них самих. На пути пристав миссии немало израсходовал равным китайским и монгольским вожатым, а также провожавшим миссию китайцам на подарки в виде водки, сукна, табакерок, медальонов, подносов, ложек, ножниц, ножей и вилок, шитых казанских сапогов, помады, духов ит.п. Членам миссии пришлось немало потерпеть в пути от сырости, холода и других невзгод, между которыми особенно был тяжел падеж скота. По прибытии через 2 1/2 месяца в Калган по снегу при морозе в 18° Реом., с северным ветром, члены миссии чувствовали приметное ослабление здоровья и нужду в теплом помещении. Часть обоза была оставлена приставом миссии у цахарского ламы Байн-цагана до обратного пути.

Первого декабря в пекинском предместье новую миссию встретили студенты прежней: Сипаков и Зимайлов. По распоряжению начальника девятой миссии, архимандрита Иакинфа, они привезли с собою 4 лучших китайских телеги. В этих телегах, а пристав на приведенной также верховой лошади — новая миссия должна была въехать в Пекин. В двух почти верстах от Пекина, на русском кладбище, встретил новую миссию бошко (унтер-офицер) Ургентай. Поклонившись праху соотечественников, члены новой миссии вступили наконец в Пекин чрез одни из северных ворот его (Аль-динь-мынь) и в церемониальном порядке проехали по главной Сипайловой улице. Масса любопытных китайцев следовала за русскими. У ворот русского подворья новую миссию встретили иеромонахи прежней миссии — Серафим и Аркадий с церковником Яфицким, а в настоятельских покоях принял гостей сам начальник миссии, архимандрит Иакинф, который затем отлично угостил и успокоил всех новоприбывших. Путешественники разместились в разных китайских одноэтажных [341] домиках русского подворья со слюдой в окнах, с простой полуевропейской, полукитайской обстановкой и с топкой извне, нагревавшей снизу каменный пол.

На другой день, 2-го декабря, новою миссиею было принесено благодарственное моление Господу Богу в Сретенской церкви. Затем у приезжих с старожилами начался обмен мыслей, приготовление сложных китайских костюмов или обмен их на европейское платье новоприбывших. После итого начались церемониальные приемы китайских чиновников, обмен подарков с ними, сообщение в китайскую палату внешних сношений оффициальных бумаг и получение оттуда ответов, торжественные выезды из посольского двора для осмотра города, наконец визиты к католическим миссионерам и прием их. Обе церкви Сретенская и Успенская были тщательно освидетельствованы. С 7 декабря члены новой миссии занялись на южном подворье приемом от прежней миссии церковной утвари и ризницы. 4-го января 1821 года был прием иеромонахом Вениамином из ведения прежней миссия земель и домов, принадлежащих миссии. 26 января члены старой миссии передали в библиотеку свои книги, которые не нашли нужным взять с собою.

10 мая 1821 года члены старой миссия стали окончательно укладываться в дорогу. С 11 мая начались прощальные приемы и визиты отъезжавших в Россию. Обе миссии пробыли вместе 5 1/2 месяцев.

15 мая 1821 года, в 8 часов утра, архимандрит Петр с двумя иеромонахами совершил божественную литургию и по окончании оной молебствие о даровании доброго пути возвращавшимся в отечество. Во втором часу, после обеденного стола, бывшего у архимандрита Петра, начали отправляться в путь. Сперва выступил обоз миссии на 30 верблюдах и 5 телегах, в сопровождении 5 казаков. Спустя час после того отправилась и миссия в следующем порядке: впереди ехал казачий старшина, за ним 9 казаков по три в ряд; потом в носилках начальник прежней миссии, о. Иакинф, также иеромонахи Серафим и Аркадий. У каждых носилок находился казак верхом. За ними казачий сотник, потом пристав миссии с обозным, переводчиком, студентами Сиваковым, Зямайловым и церковником Яфицким. Шествие заключали два казачьих урядника. Исключая трех духовных особ, несомых на носилках, все прочие ехали верхом, в парадной одежде. Сзади следовали в китайских телегах архимандрит Петр и все члены новой миссии. Любопытные и знакомые из китайцев и манчжур в большом числе собрались на русское подворье и провожали русских до Аль-динь-мыньских ворот, а некоторые даже до русского кладбища. День был знойный. Пекинская [342] полиция, по приказанию начальства, полила улицы и провожала ехавших от квартала до квартала для удержания черни в порядке.

У русского кладбища, лежащего в версте с небольшим от Аль-динь-мыньских ворот, немного влево от большой дороги шествие остановилось. Здесь, на черте между живыми и мертвыми, отъезжающие простились со всеми членами миссии, оставшейся в Пекине. Не для чего говорить о противоположности взаимных чувствований: одни возвращались в объятия отечества, после долгого временного отсутствия, другие заступили их место с неизвестностию будущего 25.

Аполлон Можаровский.

(Продолжение следует).


Комментарии

1. «История российской иерархии», Амвросия. Ч. II, стр. 446, 447 и 449. Москва, 1810 г.

2. «История С.-Петербугской духовной академии», Чистовича, стр. 383. Спб., 1857 г. Гурий, впоследствии первый архиепископ таврический.

3. «Русская Старина», изд. 1884 г., сент. кн., стр. 655-657.

4. О «Истор. Рос. иерархии», ч. II, стр. 442, 446 и 447.

5. «Замечания о Китае». Рукоп. Н. И. Вознесенского в библиотеке Казанской духовной академии. «Прав. Собесед.» за 1886 г., август, стр. 422.

6. Церковь при посольском дворе (Коене) отстроена была только при втором начальнике миссии, архимандрите Антонии Платковском, а освящена — во имя Сретения Господня — уже начальником третьей миссии, архимандритом Иларионом Трусовым; до сего же временя богослужение совершалось в Софийской церкви при Русской сотне, которая в 1730 году от бывшего в Пекине чрезвычайного землетрясения развалилась было, но от поселян Русской сотня вновь перестроена богдыханским иждивением и освящена тем же архимандритом Иларионом во имя св. Николая Чудотворца. В последнюю перестройку — она освящена в честь Успения Богородицы.

7. «Русская Старина» на 1884 г., сент., стр. 657.

8. «Правосл. Собесед.» за 1866 г., февр., стр. 166 и след.

9. «Странник» за 1860 г., май, стр. 184.

10. «Правосл. Собесед.» за 1886 г., февр., стр. 179.

11. «Правосл. Собесед.» за 1886 г., май., стр. 79.

12. Джаргуди (по русскому произношению дзаргучей) — судья. См. «Настольный словарь» Толя, т. II, стр. 33. Спб. 1864 г.

13. «Правосл. Собесед.» за 1886 г., авг., стр. 420-423.

14. «Русская Старина» за 1884 г., сент. стр. 658.

15. «Русская Старина» за 1884 г., сент., стр. 658-661.

16. «История Росс. иерархии», ч. III, стр. 485.

17. «Правосл. Собесед.» 1886 г., авг., стр. 424.

18. В черновом наброске «о качестве китайца» Каменский говорит: «китаец, поступая медленно, вид являет постояннейшего. Он - разговаривая не скоро, — показывает себя глубокомысленным. В Китае всякий шаг и всякое слово на мере. Споров у них ни о чем никогда не бывает. Наружное поведение их и нравственность пленительны. Но в оскорблениям слишком чувствительны, выходят из себя до некоей степени неистовства. Мстительность принимается за добродетель. Коварность и скрытность составляют его мудрость. Откровенность, чистосердечие и простота суть степени китайской глупости. Китайцы хладнокровны во многим добродетелям. Ко всему своему привержены до суеверия, а от иностранного всего отвращаются до безумия, и особенно французского, легкомысленного и в словах о в действиях, вертопрашества. Скорые движения европейца в обращении, при первом шаге, подают китайцу причину сделать слишком невыгодное заключение, из коего никто его вывести не может. По-европейски — пить и есть свободно, без жеманства, у них есть — пить и есть по-собачьи. Китаец вне дома своего играет роль прескромного, преумеренного и есть чистый лицемер; но в кругу жен своих и развязен, и роскошен, и даже пышен. От века не слыхано, чтоб природные китайцы от каких— либо иностранцев образовались, но всего обыкновеннее, что иностранцы образуются от китайцев. Так, мунгал, завладев Китаем, впоследствии и сам — изнежившись — переродился в китайца. Теперь с манчжуром то же последовало. Утонченная хитрость китайца для простосердечных европейцев непостижима. В Китае всяк (считается?) в классе уже преступников, кто с европейцами сведет дружбу. Каково же среди таковых жить?!»

19. Исторические сведения о деятельности графа М. М. Сперанского в Сибири, 1819-1822 г. — Вагина, в 2-х томах. Спб. 1872 г., т. II, стр. 616-617.

20. «Правосл. Собесед.» за 1886 г., май, стр. 54-67.

21. В некрологе архимандрита Петра, помещенном в № 21 «Нижегородских Губернских Ведомостей» за 1845 год, ошибочно год рождения Павла Каменского указывается 1773, а отсюда и все дальнейшие хронологические указания из жизни архимандрита Петра, приводимые в некрологе, оказываются неверными. Так, там говорится, что Каменский кончил полный курс в Нижегородской семинарии на 16 году (конечно — это немыслимо, да и в практике наших семинарий нет ни одного подобного примера), тогда как он кончил курс 22 лет; далее, в некрологе говорится, что Каменский в первый раз отправился в Китай в 1793 году, будучи 20 лет, а ему было тогда в действительности 27 лет; наконец, говорится, что он скончался на 73 году, тогда как он скончался без одного месяца 80 лет. Эта хронологическая неточность некролога произошла от того, что автор его в послужном списке архимандрита Петра прочитал цифру «7» за «1». Но эта хронологическая неточность некролога не так важна, как важна та ошибочность сведений об архимандрите Петре, которая со столбцов «Современных Известий» (№ 251 за 1884 г.) занесена на страницы «Церковного Вестника». В последнем (№ 38 за 1884 г.) в заметке: «Кому принадлежит проект учреждения нашей миссии в Китае» говорится: «Архимандрит Петр Каменский по окончании курса в духовной академии (?) вышел из духовного звания и служил при Екатерине II в светском ведомстве в чине коллежского асессора (?). Исполняя различные работы до составлению проектов для наших миссий, он между прочим сочинил проект миссии в Китае, который обратил на себя внимание высшей церковной иерархии, поднесен был императрице (?) и ею утвержден. Этот проект был причиной перехода Каменского в монашество, так как никого более не признали достойным привести его в исполнение, кроме самого автора, и предложили ему отправиться в Китай начальником миссии с посвящением в архимандриты, на что он изъявил согласие. В Китае он пробыл 10 лет (?), изучая все наречия китайского ленка, учредил монастырь (?) и обратил многих язычников в христианскую веру. По истечении десятилетнего срока он возвратился в Россию и был настоятелем (?) одного из монастырей. По прошествии десяти лет, когда дела миссии пошли дурно, архимандриту Петру предложили вторично отправиться в Китай, и он поехал. Исправив опущения, обратил еще многих в христианство, докончил изучение китайских наречий, и по прошествии вторичных десяти лет возвратился на родину». Несостоятельность этих измышлений, принадлежащих досужей фантазии кн. Баюшева - очевидна. Рождение архимандрита Петра в 1765 году я основываю на следующем месте его «Дневных Записок»: под 1-м января 1835 года он пишет: «по возможности рассудка, по сие время 70 года возраста, во мне остающегося, рассматривал я ход несчастнейшей жизни моей» и проч.

22. Истор. нижегор. иерарх., арх. Макария, стр. 159, 162, 163 и 173. Спб. 1857 года.

23. Ibid., стр. 174 и 175.

24. См. послужной список архимандрита Петра Каменского, наложенный в указе Нижегородской духовной консистории Городецкого Феодоровского монастыря строителю Варлааму от 11 апреля 1833 г. за № 2226, обязательно доставленном мне теперешним настоятелем Феодоровского монастыря, о. архимандритом Феодосием. Указ этот касается водворения архимандрита Петра, согласно его желанию и просьбе, на покой в Феодоровскую обитель.

25. «Правосл. Собесед.» за 1886 г., май, стр. 29 и след.

Текст воспроизведен по изданию: Архимандрит Петр Каменский, начальник десятой российско-императорской миссии в Пекине // Русская старина, № 2. 1896

© текст - Можаревский А. 1896
© сетевая версия - Тhietmar. 2017
©
OCR - Иванов А. 2017
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Русская старина. 1896