СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
ВОСТОКА И ЗАПАДА

HOA-TSIAN: Chinese courtship in verse, to which i added an appendix treating of the revenue in China, etc. ГОА-Т3ИАН, Китайская поэма, с разными прибавлениями, изд. Перринг Томс. Лондон и Макао. 1824 г. in 8

¹.

П. Семедо, первый доставил нам некоторые основательные сведения о Поэзии Китайской ². Весьма немногое находим, касательно сегo предмета, в сочинениях его предшественников, далее и в сочинении Дюгальда, который просто поместил в ученой компиляции своей, вольные переводы многих Китайских стихотворений, сделанные разными миссионерами. Отсюда Фререт взял материялы для своего Рассуждения о [117] Китайской Поэзии, из коего напечатано извлечение в Записках Академии Изящной Словесности ³, и в коем Автор прибавил еще отрывок, полученный им от Аркадия Гоамжа. С того времени мы встречали только маленькие отрывки Китайских стихотворений, неверно переведенные, или лучше сказать, совсем переделанные, в собрании Записок наших миссионеров и в отдельных книгах, изданных П. Амиотом. Я не говорю о Похвале Мукдену, Французским преложением коей мы одолжены сему писателю, ибо это сочинение, писанное в подлиннике неправильными стихами, или мерною прозою, называемою Китайцами Wen-tchhang, не столько поэма, сколько ораторское сочинение, похожее на те, в которых древние риторы забавлялись собиранием в кучу всех украшений цветистого и отличного слога.

Совcем не таково сочинение, напечатанное в Макао Г-м Томсом, тамошним типографщиком Индийской компании и выданное им в Лондоне. Это настоящая поэма, и что более замечательно, поэма повествовательная или роман, в шестистопных стихах - род сочинений, необыкновенный в Китае и которого мы имеем весьма немного примеров между книгами, к нам привозимыми. Сочинение сей поэмы приписывают двум Кантонцам, и некоторые выражения, принадлежащие к наречию, в сей области употребляемому, заставляют думать, что такое предположение не без оснований. Достойно похвалы предприятие того, кто первый знакомит нас с [118] неизвестною доныне отраслью Литтературы Китайской, и хотя множество трудностей ею представляемых может быть таково, что их никогда не возможно иностранцу победить совершенно, но еще большую похвалу заслуживает тот, кто подобно Г-ну Томсу, хорошо выполнит трудную, взятую на себя обязанность.

Внешния формы Китайском Поэзии довольно уже известны. Каждый стих у Китайцов должен заключать в себе полный смысл и наращения у них почти никогда нетерпимы, так что слово значущее фразу (phrase) употребляется у Китайцов также вместо слова: стих. Впрочем, правила у них изменялись по временам и сделались, от усовершенствования искуства писать стихи, весьма строгими и весьма сложными. Китайские стихи были сначала ничто иное, как рифмованные строки, вообще составленные, каждая из равного числа слогов. Рифмы стихов состояли единственно в определенном возвращении некоторых звуков, которые, в случае нужды, производились самым простым средством - повторением одних и тех-же слов. Стихи продолжают и ныне подчинять рифме; но поэты новейшие обременили себя игом более тягостным, введя в средину стиха систему прозодическую, прежде прилагаемую только к окончаниям. Слоги (syllabes), из коих составляется каждый стих, ограничены решительно числом пяти или шести. Первый и третий слог, в стихе пятисложном, и первый и пятый в шестисложном, оставлены свободными, но положено, чтобы парные слоги возобновляли, в порядке последовательном и [119] обратном, из стиха в стих и из станса в станс, два главные ударения (accens), которым подчинены все Китайские слова. Такие новые затруднения, кажется, нисколько не остановили гения Китайской Поэзии и может быть, никогда не писали в Китае столько стихов, сколько пишут их с того времени, когда трудно сделалось писать хорошиe стихи. Надобно, впрочем, согласиться, что никакая система стихосложения не представляет, более Китайской, величайших препятствий к изящному и естественному выражению мыслей. Желая остаться понятными и рассудительными, Поэты Китайские побеждают препятствия на счет Грамматики. Поэтический слог позволяет им выпущения, удвоения слов, вставки, и всего более перевороты и обороты, непозволительные в прозе, где первый закон - быть ясным и понятным.

Но гораздо более делает стихи Китайские темными, безпрестанное употребление множеств выражений метафорических и извращенных, которые должно брать не в обыкновенном и народном их смысле, но в фигурном их значении, какое мгновенно придано им поэтом. Далее, затруднительны применения к делам, анекдотам, мнениям, обычаям: все это знакомо образованными Китайцам, а нам весьма мало известно. Эмблеммы и символы Китайцов совершенно отличны от всех эмблемм и символов, которые замечаем у других народов. Есть такие, которых отношение к предмету ими выражаемому можно понять; напротив, есть и такие, которых значение угадать не возможно, если оно [120] не объясняется в замечаниях. Изящный вкус требует от Китайских поэтов расположения символов так, чтобы они являлись в симметрическом порядке, чтобы, поставленные в одном стихе, они точно соответствовали символам другого стиха. Из сего расположения выходит какой-то двойной язык и иногда троякий смысл, а это то и считается в Китайской Поэзии совершенною прелестью. Весьма легко не только ошибиться в их тонкостях, но одно недоразумение далеко увлекает нас от истинного смысла и приводит к порядку идей, не имеющих никакого отношения с идеями сочинителя. Во всех сих случаях перевод, самый верный, может передать только простое значение слов и речей. Совсем не возможно соблюсти применений и отвлеченного смысла, производимых идеями частными или вспомогательными. Случайно разве, можно сохранить иногда что нибудь в переводе одного или двух стихов, но совершенная была-бы нелепость подумать о сохранении их в сочинении большом, последовательном или в отрывке несколько продолжительном.

Cии замечания могут показать цену внимания и познаний Г-на Томса, какие потребны ему были для полного уразумения поэмы, почти из трех тысяч стихов состоящей, и поясняют нам также, каким образом перевод его верный в том, что касается до представления исторического смысла подлинника, не дает нам почти никакой идеи о поэтическом его смысле: двоякий, и по-видимому противоречащей отзыв об одном и том же переводе; но краткий обзор легко [121] изгладит наружность парадокса в нашем мнении и покажет строгую его точность.

Самое название поэмы может быть предметом замечания, способного показать нам, что должно думать о фигурном слоге Китайских поэтов. Два слова составляют название; первое, значит цветок (une fleur), второе, таблицу или что нибудь, служащее для письма. В обыкновенном смысле, слагая cии два слова, выражают бумагу с золотыми цветами, на которой пишут стихи, письма, поздравления и проч. Г. Томс ставит здесь Английское слово courtaship, значущее нe-вежливость (civilité) как переводили его в некоторых литтературных журналах ⁴, но вообще, льстивое угождение и особенно услужливость женщине, или сватанье. Последний смысл, как ни удаленным кажется от первого, заключается однакож в слове Hoatsian, потому что бумага с цветами употребляется во всех тех случаях, когда хотят изъявить чувства, или выразить обеты, предметом коих бывает брачный союз.

Три первые стиха поэмы представляют другой пример загадочных оборотов, почитаемых Китайцами за тонкие намеки, и некоторых совершенно не возможно было-бы угадать, если-бы о намерении поэта не сказал нам в примечаниях к поэме изъяснитель сего ⁵. Китайское слово, [122] значущее удовольствие, любовь, волокитство, составлено из двух коренных, которые, взятые отдельно, значат ветер и месяц (la lune). Долго надобно-б было изъяснять причину, доставившую сему сложному слову то значение, какое имеет оно ныне в обыкновенном употреблении. Но должно однакож знать, что любовь есть предмет поэмы, о которой мы говорим. Сочинитель почел себя обязанным поставить слово: любовь, при начале поэмы, и он сделал это двояким образом, именно: поставил слово ветер во втором стихе своем -

ВЕТЕР осенний дышет пред ним благоуханием белого непюфара -

А слово, месяц, поместил в третьем стихе -

Виден возрастающий новый месяц, которого свет подобен отблеску воды.

И в скрытнейшем смысле он поместил еще месяц и ветер, в первом -

Стоя, облокотясь на балкон, наслаждаются прохладой вечера.

Здесь, говорит изъяснитель, первые слова стиха выражают месяц, а последния относятся к ветрy и - выходит слово любовь. Англинский переводчик, ни здесь, ни в других подобных местах, не передает нам смысла Китайских применений, а мы не хотим упрекать его за это, потому что было бы сколько трудно, столько-же и излишно заниматься ими. Если мы остановились над ними несколько времени, это потому, что нам казалось любопытным для читателей, понятие, до какого излишества тонкостей [123] увлечен народ, которому подобные детские игрушки кажутся усладительным изяществом.

Таким образом, сказать, что Г. Томс везде становил слова в простом смысле, не смотря на метафорические выражения их в подлиннике, не значит уличить его в неверности перевода. Только сим способом можно было переводить, желая, чтобы перевод был понятен, хотя правда что сей образ перевода уничтожает поэтическую форму множества подробностей. Что делать! Слово: красный, в Китайском язык есть синоним слова: прекрасный, но ни в каком другом языке нельзя соблюсти частного смысла, следующего из соединения сих слов ⁶. Яспис есть эмблемма совершенства и нежности, восток эмблемма супружества. Восточный гость значит у Китайцов зятя, и в противоположность, всякий другой гость называется гость западный. Китайцы говорят, что юноша стоит под окном: это значит, что он учится; два человека одного окна, значит: они соученики, и от того слово: окно, сделалось синонимом слова: ученик. Множество тысяч выражений сим подобных и всего чаще, неизъясненных в словарях, суть украшения поэтического слога Китайцов. Они необходимо должны исчезнуть в Европейском подражании подлиннику. Много, если переводчик понимает их, но передать свои познания читателям он может не иначе, как посредством обширных объяснений.

Г. Томс не хотел входить в подробности, почти безконечные, объяснений сего рода. Он [124] ограничился, как мы уже сказали, верною передачею смысла поэмы, во всем том, что касается до рассказа происшествий, последования разговоров и мыслей, с которыми они перемешаны. Рассматриваемый с сей только стороны, перевод Г-на Томса все еще должен обратить на себя большое внимание. В первый раз, мы видим Китайский поэтический роман, которого содержание и главнейшие происшествия постараемся изложить нашим читателям.

Молодой ученый по имени Лианг, безпокоимый желанием сыскать себе достойную подругу (это желание Китайские романисты приписывают своим героям с самых юных лет), оставляет дом матери и идет жить к тетке своей Су-тшеу. Прогуливаясь ночью, в саду, которого описание очень долго занимает сочинителя, он доходит до беседки, где две молодые девушки, племянницы хозяйки дома, при свете луны, играют в шашки, или сказать вернее, забавляются особенною Китайскою игрою, похожею на игру в шашки. Прелести одной из сих девушек так сильно поражают сердце Лианга, что он смертельно влюбляется. Но прекрасная Иao-сиан, предмет его страсти, приехала на немного времени, по случаю дня рождения тетки, и вскоре удаляется к своему отцу, Генералу, прежде бывшему школьному товарищу отца Лиангова. Юноша следует за нею в сиe убежище и не могши увидеть ее, покупает дом, коего сад отделен только стеною от сада отца Иао-сианы. Введенный, под именем родственника, в дом отца своей возлюбленной, юноша имел случай увидеть стихи, сочиненные ею на один из [125] самых любимых предметов Китайской Поэзии - плакущую иву, свесившуюся над потоком воды. Он отвечает стихами на тот же предмет и притом, с одинакими рифмами. Этот способ знакомиться с любимыми особами, есть самый обыкновенный способ Китайских поэтов. Вдруг, родителям Иао-сианы пришло в голову отдать ее за молодого соседа. В стене, разделяющей сады, сделали дверь и такое расположение доставляет случай к встречам и свиданиям молодого ученого, сперва с служанкою Иао-сианы, а потом и с нею самою - редкое положение в вымышленном повествовании - и прелестная девушка чувствует всю опасность его. Она, краснея, говорит своему любовнику: «Мы встретились под грушею и ходим по полю, засеянному дынями» - т. е. те, которых застают под грушею, могут быть подозреваемы в намерении рвать плоды ее, а кто ходит по дыням, может замарать ноги. Красавица упрекает своего любовника, советует ему многое весьма сурово; но все это не помешало ей, во второе свидание, поклясться ему в вечной верности и в том, что она никогда не будет супругою другого. «Если нарушу клятвы, - говорит она, - пусть я умру, пусть навсегда провалюсь в ад и никогда не вступлю в круг бытия! Если ты нарушишь клятвы, пусть утонешь ты в реке и с трудом избегнешь ocтрия секиры!».

Различные приключения задерживают развязку, которая казалась близкою. Отец молодого ученого грозит ему выбором другой невесты; отец Иао-сианы избран укротить возмущение на границах. Первое из сих приключении производит сцены [126] ревности, какие находим в романах всего света, а второе, цепь событий, какие могут быть вероятны только в Китайских романах. Генерал Ианг, отец Иao-cианы, разбит неприятелем; Лианг, в немногое время достигнувший первых степеней ученых и сделавшийся государственным чиновником, испрашивает поручение идти освободить отца своей возлюбленной и получает его, ибо известная вещь, что умный и ученый человек не может быть худым воином. Однакож, ученый Лианг не совсем был счастлив в своем предприятии. Его окружили и несколько времени он считался погибшим. Это дает случай Иao-сиане выразить свою горесть и доказать свое постоянство. Другая девушка, которую отец Лианга назначал ему супругою, бросилась в реку и едва спасена каким-то офицером. Между тем один ученый, бывший школьный товарищ Лианга, назначен командовать войсками, сражается и выручает двух своих предшественников. Все трое возвращаются победителями ко двору и получают награды, соответственные их заслугам. Они получают титулы Пе, или, как говорит Англинский переводчик, производятся в достоинство Герцогов. Юный Лианг не встречает более препятствий для свадьбы с прекрасною Иао-сианою, а она не противится супружеству его в одно и то же время, с тою девушкою, которую назначал ему отец его; она первая в сем случае исполняет волю Государя. Двойное супружество, как верх счастия для чувствительного и нежного Китайца, есть развязка, к которой часто прибегают в романах Китайских. За всем тем, видя [127] снисходительность своей первой супруги, Лианг не мог не сказать: «Весьма немногие женщины в свете способны к такой добродетельной привязанности».

Вот основание, впрочем, очень обыкновенное, на котором Китайский Поэт старался рассыпать цветы Поэзии. Он разделил свое сочинение на пять книг и подразделил его на шестьдесять небольших глав. Мера, им избранная, есть стансы - каждый составлен из четырех стихов в семь слогов; но Поэт так мало подчинял себя этому размеру, что во многих листах находятся стихи в 6, 8, 9 и даже в 11 слогов. Учащиеся будут благодарны переводчику за старание (которое может сделать чтение перевода его менее приятным для простых читателей) передать каждый стих Китайский одною строкою прозы. Текст Китайский занимает верхнюю, а перевод нижнюю часть страниц. Это первый пример перевода Китайской поэмы, напечатанного вместе с оригиналом и тем более полезное произведение для занимающихся Китайскою Литтературою, что Англинский перевод, как мы уже сказали, очень верен.

Текст и перевод Гоа-тзиана занимает 247 стр. После него следует прибавление переводчика на 93 стр., где помещены разные прозаические отрывки; ода Китайская, из 280 стихов, у которой строки перепутаны наподобие сети; отрывки из Жизнеописаний женщин, послуживших переводчику для составления примечаний к поэме и наконец, таблицы доходов и расходов Китайской Империи и торговли Европейцов в Кантоне. [128] Поверить их не с чем, а потому позволено сомневаться, чтобы сии таблицы представляли нам результаты более верные и более основательные, нежели те, какие находим в сочинениях миссионеров, в описаниях путешественников Англинских и Французских и особенно в Miscellaneous Notices, Сира Георга Стаунтона.

Г. Томс обещает издать вскоре Историю трех государств, знаменитый Китайский Исторический роман, им уже переведенный, который составит два тома, in 8. Трудно будет заключить в такое малое пространство, что нибудь другое, кроме извлечения из сего огромного романа, который разделяется на 60 книг и 120 глав, в двенадцать раз более огромных, нежели в Гоа-тзиане.

(С Французск.)

Несмотря на отзыв Г-на Абель-Ремюза о статистических таблицах, приложенных Г-м Томсом к переводу Китайской поэмы, мы почитаем любопытным для читателей краткое извлечениe из оных. Г. Томс объявляет, что сведения о доходах Китая извлечены им из сочинения Китайца Ванг-квеи-шинга, написанного им в 1823 г. и доныне находящегося в рукописи, а все другие сведения взяты из Тсин-шина или актов, обнародываемых Китайским правительством чрез каждые три месяца. Посему, не видим мы причины, почитать сведения, доставленные другими учеными, более достоверными. По крайней мере, вот что Китайцы сами говорят о своем государстве: [129]

Остаток употребляется на содержание четырех Министров Двора и Коллегии. В числе доходов не положен сбор с Китайской торговли и сбор хлебом, которого часть отдают войскам, кроме жалованья деньгами, так что весь доход, считая хлеб и деньги, составляет около 74½ милл. таэльсов = 25 милл. фунт. стерл. или более 520 милл. рублей.

Любопытный оффициальный акт, переведенный Г-м Томсом в прибавлении, есть донесение, поданное Министрами Син-тзунг-иг и Июан-сеан, в 1822 г., нынешнему Императору Тау-Квангу. Они [130] говорят о продаже чинов в Китае, за что ежегодно выручается казною значительная сумма денег. Изображая пагубные следствия сего источника государственных доходов, они описывают злоупотребления, от продажи чинов происходящие. «Тут не разбираются ни достоинство, ни качества человека, а только количество денег; какого-же соблюдения законов, какой правоты ожидать от чиновников, купивших свой чин? Когда выбирается государственный человек не за деньги, а по праву службы и сведений, от него требуется, чтобы три колена его предков не были замараны преступлением; пять свидетелей и ручательство начальника округа должны удостоверить, что в трех поколениях предков его не было ни шпиона, ни распутного человека, ни комедиянта и - ничего этого не требуется от покупающего место за деньги - требуется одно золото! Но, скажут нам, мы видим зло, да где взять денег, если уничтожить сей доход? Самое маленькое уменьшение расходов во дворце Императриц, в один год составит десятилетнюю сложность суммы, выручаемой за продажу чинов. Сверх того, можно уничтожить следующие расходы: каждый год, во дворце Фунг-Сеау тратят 100 т., жрецам Пекина дарят 120 т., на исправления сада Июан-Минг издерживают 120 т., платы работникам в сем саду дают 100 т., подарки женщинам живущим в сем саду, составляют 250 т. Вот миллион таэльсов! Если употребить его не на прихоти, а заменить им пагубную продажу чинов - какое добро для народа, какая слава Императору! Пусть (прибавляют Министры) за [131] наше дерзкое представление отрубят нам головы или велят варить нас в кипящем масле, мы не трепещем - да совершится судьба наша!».

Император выслушал донесение и велел объявить, что «считает Министров Иуан-сеана и Син-тзунг-ига вернейшими сынами отечества, которые своими благородными делами напоминают великих вельмож древности Июн-шванг-шу и Гунг-леанг-ку».

Н. П.

Комментарии

1. Статья сочиненн. Г-м Абель-Ремюза (J. de S. Февр. 1826 г.)

2. Hist. univer. de la China, ч. I, стр. 11. Француз. перевод, стр. 82.

3. Т. III. Hist. стр. 289.

4. В Азиятском Журнале (Сент. 1825 г.) и Всеобщ. Бюллетене (V. 304) название книги переведено было просто: Civilité chinoise. Пер.

5. Мы имеем перед глазами Китайское изданиe подлинника, с замечаниями Тшунг-твея, который изъяснял Гоа-Тзиан, также как Шинг-тсиан изъяснил некоторые знаменитые в Китае поэмы, как-то Шуи-гу-Tшуун и Cu-cиaнг-ки. Cоч.

6. Кроме русского. Пер.