АНГЛИЯ И КИТАЙ.

Новый и чрезвычайно важный вопрос не только для Английского народа, но, может быть, для всего образованного мира, решен Великобританским Парламентом большинством немногих голосов, и, что примечательнее, решен людьми, не имеющими никакого понятия о вопросе. Дело идет о нескольких ящиках чаю, — но в этих ящиках заключается судьба целого государства, процветавшего слишком три тысячи лет, считающего в недрах своих слишком двести миллионов жителей. Английское купечество, покровительствуемое Вигами, сбирается, силою и вопреки Праву Народному, вторгнуться в дела и быт «Средиземного Государства». Война объявлена «Сыну Неба» простым «биллем, о дозволении всякому Англичанину свободно торговать с Китаем», — и меркантильная предприимчивость может теперь сделать с Китаем, что ей угодно, а известно, что значит дух корысти, и до чего он доводит людей! Китай по сие время был заперт вековыми своими законами сребролюбию Европейца. Иностранцы были исключены из его торговли, и она входила в сообщение с ними как бы украдкою, только на границе, в двух весьма отдаленных местах, на Кяхте и в Кантоне, чрез посредство привилегированных компаний. Ныне Английский Парламент дозволил всем и каждому промышлять с этою страною повсюду, где кто найдет удобнейшим, — и не взирать на ее вековые законы. Решение дерзкое и даже безнравственное: только будущее время в состоянии показать, в какой еще степени [38] основано оно на здравой политике, и согласно с выгодами народа: теперь жребий брошен, и Английская торговая предприимчивость должна или покорить себе Китай, или сокрушиться об его нравы, законы и силу, засыпав свое отечество развалинами бесчисленных банкротств. Следствия могут быть огромны: добытый хитрою и всегда почти бессовестною жаждою золота, принужденный отворить все свои входы и выходы иностранцам, наводненный их изделиями и понятиями, Китай или сделается для Англии тем, чем была новооткрытая Америка для Испании, — и в таком случае перестанет быть Китаем, или, по испытанному упрямству и дерзости своего правительства, вовлечет ее в разорительные экспедиции для защиты чести и собственности ее подданных, обижаемых и преследуемых мандаринами, и наконец в войну, которая неминуемо подвергнет величайшей опасности владычество ее в Индии, и взвалит на самую Англию новое бремя долгов, смятений и домашних бедствий. По сю пору последнее гораздо вероятнее первого.

Теперь уже не время входить в разбор доводов, представленных Комитету Парламента в пользу необходимости отнять у Ост-Индской Компании право исключительной торговли с Кантоном, и объявить ее вольною, потому что право отнято, и торговля с Китаем объявлена свободною с 1837 года. Остается рассмотреть только средства, какие торжествующие соперники Компании имеют в виду употребить для достижения своей цели, и судить о вероятных успехах затеи по следствиям первых попыток.

Средства весьма простые. Торговая предприимчивость говорит: — Китай не хочет наших благодеяний? он уклоняется от чести иметь с нами выгодные [39] для него же самого сношения? Ну, так мы явимся к нему с векселем в одной руке, а в другой со штыком, и тогда увидим, что он скажет! Он должен или принимать наши векселя, или подвергнуться неприятности принять наши войска в Пекине.

Прения Комитета, совещания происходившие в Департаменте Колоний, адресы, письма, представления, дышат страшным воинственным духом и изъясняются на этот счет весьма решительно. Бывший Директор Кантонской фактории, Г. Марджорибенкс, в письме своем к Президенту Департамента, он же и многие другие лица в заседаниях Комитета, и некоторые очень важные особы, во время парламентских прений, говорили без всяких чинов об отправлении военных кораблей для устрашения Его Богдоханского Величества, и, если потребуется, предлагали завладеть какою-либо Китайскою областью или гаванью. Говорят, будто сам Лорд Клив изъявил готовность начальствовать экспедициею, и ручался покорить все чайное государство с 10,000 войска. Дело идет не на шутку!... Г. Вальтер Стивенсон-Девидсон, который хорошо знает Китай, утверждал в Комитете, что двадцатитысячная армия может беспрепятственно во всякое время двинуться из Кантона в Пекин и занять столицу; но на вопрос, — есть ли между этими двумя городами удобные пути для войска, отвечал: Право, не знаю! Почтенный член, по-видимому, имел высокое понятие о поданном им мнении, потому, что даже старался доказывать совершенную законность предлагаемой меры к понуждению «Сына неба» торговать с Англиею на основании Политической Экономии Гг. Бентама и Сея. [40]

Как мнения Г. Маржорибенкса с товарищи и приятели встретили приверженцев и возбудили надежды не в одном Г. Девидсоне, то мы постараемся объяснить то, чего почтенный член, по собственному своему признанию, и вероятно весь Комитет, «право, не знают».

От Кантона до Пекина около двух тысяч верст; четыре пятых этого расстояния совершаются водою, а остальное сухим путем. Двинувшись с армиею из Кантона, на Большом Канале, справедливо так называемом, ибо в Европе нет ему подобного, наши торгующие герои конечно застанут множество судов всякого рода и тысячи рабочих людей, всегда готовых тащить их бичевою. В многочисленных прибрежных городах и селениях, в казенных запасных магазинах, в десяти тысячах наполненных хлебом джонках, или лодках, найдется на всю дорогу изобильное продовольствие для их победоносного войска. Ни одна крепость не будет в состоянии остановить его шествия. Китайское войско в бумажных шишаках, в длиннополых на вате мундирах, с ружьями, из которых стреляют с помощию фитилей, рассеется при первом залпе Английской артиллерии; несколько легких полевых орудий достаточно, чтоб разбить ворота крепчайших городов, и оградить победителей от всякого нападения. Словом, ничто не воспрепятствует Англичанам торжественно вступить в самый дворец Богдохана. Но если Китайцы решатся, для спасения отечества, на отчаянное и весьма простое средство? если они сроют берега Большего Канала, снабжаемого водою посредством множества больших рек, текущих с запада? В таком случае огромное пространство земли вдруг будет затоплено водою, и вместе с неприятельскою армиею погибнут [41] многие тысячи жителей с их жилищами, стадами и всем имуществом.

Но положим, что это крайнее средство не будет приведено в исполнение: тогда что? — с какою целию пойдете вы в Пекин? — и что последует с Английским войском в Пекине? Оно будет обмануто в своих предположениях и надеждах. Оно не найдет в этой Императорской столице, подобно как в замках и дворцах Набобов, Раджей и Бегумов Индейских, целых груд куруров рупий, целых куч золота в разных видах, алмазов, рубинов и других драгоценных камней. Богдоханское казнохранилище, в вознаграждение за военные издержки, не наделит их подобными сокровищами: несколько тысяч серебряных тайлов, монет в виде деревянных башмаков; такое же число кусков шелковой материи, употребляемой на подарки, да столько же шелковых мандаринских халатов, сапогов на подошве из папки и кошельков для бетеля; сверх того несколько ю-ши, камня счастия, то есть, простой яшмы; множество фарфоровых чашек и блюд, и наконец изрядный запас павлиньих перьев и бронзовых, коралловых и цветных стекляных шариков для украшения шапок четырнадцати классов Мандаринов, в знак относительного их чина, — вот все, или почти все, чем Английское войско может надеяться поживиться в Пекине. При виде его, оно верно не скажет того, что сказал Фельдмаршал Б***, смотря на Лондон с вершины церкви Св. Павла: «То-то было бы что пограбить!» Владетель Небесной Империи не имеет иных сокровищ; чертоги его не украшаются роскошными убранствами; у него нет ни дорогих камней, ни великолепных конюшень, ни пышных экипажей. В путешествиях по своему [42] государству, употребляет он запряженную в одну лошадь, кибитку, без рессор, прыжки которой по каменной мостовой так забавно описаны Г. Иллисом в «Посольств Лорда Амгерста».

В числе даров, представленных Лордом Макартнеем престарелому Императору Цян-Луну, была великолепнейшая Английская карета. Начальник придворных евнухов, чтоб ознакомиться с употреблением подарка, для него совершенно незнакомого, спросил, указывая на золотом шитые красные козлы, как будет всходить на них Император. — «Это место для кучера, отвечали ему, а Император будет сидеть в самой карете». — «Возможно ли, чтоб кто нибудь осмелился сесть выше великого нашего Ван-ди?» вскричал он. «Нет, нет; отвезите ее в сторону». — Приказание вероятно было в точности исполнено, ибо карета найдена в последствии Голландцами в углу старого сарая, между взломанными Китайскими кибитками.

Но повторим вопрос: какую цель могло бы иметь подобное предприятие противу Пекина? Ту ли, чтоб присоединить весь Китай, с его двумя стами миллионов жителей, к их, так называемой Английской Ост-Индской Империи, привесив его к ней, как драгоценную серьгу к уху Эфиоплянина? Самые отчаянные защитники свободной торговли с Китаем доселе еще не решаются на такую крайность: они на первый случай ограничиваются планом отправить к Пекину войско с тем, чтоб страхом заставить Палату Церемоний изменить свои отечественные законы и постановления, и поторговать с почтенным Великобританским купечеством на основании Английского Коммерческого и Банкротского Уставов. Мера, отнюдь не надежная для достижения такой [43] блистательной цели! Опиумом, стол убийственным для физических сил народа, столь быстро развращающим нравы, и которым Ост-Индские Англичане так искусно и так честно производят контрабанду с Китайцами, вы скорее покорите себе Китай, чем силою оружия. Примеры действия этого драгоценного «колонияльного товара», приводимые Г. Гуцлавом, сопровождавшим Капитана Линдсея, о котором скажем мы после, поистине ужасны. Сам Г. Маржорибенкс говорит, что трубка опиума была причиною пожара, истребившего дворец Кантонского Вице-роя; что старший сын Китайского Императора умер от употребления любимого наркотического снадобья, и что все знатные и богатые Китайцы преданы этой пагубной страсти. Торговля опиумом, строго запрещенная «вековыми» законами, до того усилилась, что один из Вице-роев сделал предложение снять с нее запрещение. По достоверным известиям, Китай платит ежегодно до четырех миллионов фунтов стерлингов, (100,000,000 р.) за опиум, привозимый из одной только Бенгалии. Если правительство отменит запрещение, то мак будет возделываться столь же повсеместно, как и табак; народ сделается хилым и слабым, и жители западных гор, еще в недавнем времени возмущавшиеся, и, может быть, доныне не совершенно укрощенные, вновь овладеют Китаем.

Не худо было бы, чтоб те, которые желают отправить военную экспедицию в Китай, привели себе на память, что Англию укорить можно уже в нескольких несправедливых этого рода поступках, поистине немного приносящих нам чести, — как-то, в овладении Датским флотом, в захвачении Испанских талионов с золотым грузом, в задержании Голландских торговых судов, и проч.; но эти [44] действия, при всей своей противности Праву Народному, еще не могут быть поставлены в сравнение с предполагаемым разорением городов и селений Китайских, поводом к которому было бы единственно то, что Китайцы не хотят вступить в постоянные торговые и дружеские сношения с Англиею или с другою какою иностранною Державою. Они не хотят вступить, будучи убеждены опытом многих веков, что единственно сохранению своих законов и обычаев от чужеземных влияний одолжены они благоденствием государства, неизменившегося в течение трех тысяч лет, и обилующего народонаселением, перед которым малочисленны все прочие народы Земного Шара. Неужели мы, человеколюбивые и правосудные Англичане, потому, что надеемся быть сильнее Китайцев считаем себя в праве повелевать им где и как должны они принимать наши корабли, и на каком основании производить с нами торговлю?

Впрочем, желая всего счастия и блага спекулянтам, сбирающимся стрелять картечью в церемонных купцов Поднебесной Империи, при подписании вместе с ними контрактов на поставку чаю, мы смеем утверждать положительно, что покушение насильно вторгнуться в Китайское государство будет безуспешно. Им, может быть, удастся и весьма далеко простерть нарушение непреложных законов Китая, и вытеснить из океана его военные джонки, и раздражить противу себя всех мандаринов от мала до велика; вступить с ним в открытую войну, и огнем и мечем опустошить берега Желтого моря, и Китайцы не только будут вне всякой возможности изгнать их из своего отечества, но даже вряд ли окажут и слабое сопротивление. При содействии местной черни, всегда готовой способствовать контрабандистам, запрещенная торговля между [45] Англиею и Китаем может также чрезвычайно усилиться. Не менее того, безрассудны те политики, которые советуют объявить войну за чай огромной и отдаленной Империи: они судят о целом, по малейшей части предмета. Неужели из того, что контрабандисты, рыбаки, самый черный и низкий народ, населяющий прибрежный места, успевает иногда порядком настращать таможенных мандаринов и при их глазах производить в окрестностях Кантона запрещенную торговлю, заключают они, что и верховное Китайское правительство не имеет ни каких средств против контрабанды, других мер защиты против наглости иностранцев, кроме открытой силы, которой мы не боимся? Неужели они думают, что торговля чаем может процветать вопреки воле целого правительства, если оно решительно против нее восстанет? Можем уверить всемогущую торговую предприимчивость, которая творит чудеса, завоевывает Индии, порабощает великих Монголов, содержит на откупе 130,000,000 людей, и теперь вздумала дать урок великому Богдохану в Законодательстве и Политической Экономии, что она не заставит цвести ни одного чайного дерева, когда оно будет срублено топором; что одного Императорского повеления достаточно, чтоб остановить совершенно эту отрасль промышлености в целом государстве, и что если Китайское правительство рассудить за благо запретить самое возделывание чая, то через год в Поднебесной Империи не останется ни одного чайного куста.

«Пустое!» говорят защитники свободной торговли и контрабанды: «Китайское правительство никогда на это не решится; чайные заводчики и торговцы, местное Кантонское начальство и самое Пекинское казначейство будут всеми способами противудействовать [46] исполнению такой отчаянной меры; сверх того чай составляет в Китае предмет первой необходимости». Отнюдь не пустое! Все эти возражения, повторяемые так часто и с такою самонадеянностью, подлежат еще величайшему спору, ибо, как скоро Китайское правительство увидит себя действительно оскорбленным, и свои учреждения в опасности, то нет сомнения, что все частные уважения будут оставлены в стороне: оно решится на все, и пожертвует чайными рощами для своего спасения. Подобные меры совершенно в духе Восточных правительств. А что касается до предположения, будто чай составляет предмет необходимости в Китае, то этого никак нельзя принять за совершенную истину: вещество, употребляемое там простым народом, под названием чая едва ли заслуживает это имя. «Плохой чай и сухой рис», говорит Г. Девис в своем показании на вопрос Комитета, «есть поговорка, служащая в Китае эмблематическим выражением нищеты. Чай, привозимый в Европу, возделывается не для Китайцев, но исключительно для заграничной торговли. Производство этого рода чая распространилось там единственно от увеличения запроса на него иностранцами, и с помощию ссуд, которыми снабжали они его производителей. И так, как истреблением чайных рощей будет в особенности нанесен удар только тем торговцам, которые находятся в связях с Европейцами, то едва ли можно сомневаться в том, чтоб Китайское правительство не оправдало государственною необходимостью этой решительной меры. Существование и благоденствие Китайской Империи основаны, по коренным законам и понятиям народа, на отеческой об нем заботливости Богдохана и его мандаринов; и потому должно полагать, что как с одной стороны эта мера не удивит ни одного Китайца своею [47] беззаконностью, так с другой, в случае необходимого истребления чайных насаждений, будет сделано распоряжение о снабжении земледельцев, снискивавших пропитание от этого промысла, пшеном из казенных магазинов, до того времени, пока прежние чайные земли не будут обращены или на какое либо другое выгодное употребление. Провинция Фу-кян, особенно бесплодный ее берег, продовольствуется и теперь хлебом, доставляемым с острова Формозы; и правительство столько печется о достаточном его привозе, что суда с хлебом изъяты от всякой пошлины. Но как западные берега Формозы подвержены в настоящее время мятежам, и как на них дается убежище морским разбойникам и контрабандистам, то это послужит еще большим побуждением заменить чайные насаждения производством хлебных растений. Следующее обстоятельство может, также иметь опасное влияние на последствия покушений Англичан насильно завести торговые сношения с Китаем. Жители Фу-кянские всех долее сопротивлялись ныне царствующей в Китае династии, и не хотели признать ее владычества. Это весьма памятно правительству, и оно не усомнится, для спасения себя и государства, уничтожить приманку, привлекающую к этим берегам Европейцев не с одною целию торговли, но и для отвлечения жителей от чувств верноподданства. Китай в самом деле есть страна бедная: в ней скитаются десятки миллионов людей, питающихся одними сарачинским пшеном и просом, и эти два произрастения составляют основание народного стола. И действительно, сарачинское пшено для Китайца то же, что картофель для Ирландца. Г. Гуцлав говорит, что бедные разваривают обыкновенно рис как можно более, чтоб удобнее утолить голод. Они вероятно не знают способа, употребляемого Готтентотами, которые, в подобных [48] случаях, как можно крепче перетягивают живот. И так, в случае прекращения всяких торговых сношений между Китаем и Европейскими Державами, возделывание проса и сарачинского пшена будет гораздо выгоднее для сего государства, нежели хозяйство чайного дерева, тем более, что и в финансовом отношении последняя отрасль промышлености не составляет великой важности: из парламентских донесений видно, что государственный доход Китая с чайной торговли не превышает полумиллиона ф. ст. (12,500,000 р.).

Не без основания полагать можно, что употребление чая в виде напитка, введено в Китае во времена не весьма отдаленные. По крайней мере, древние писатели о нем не упоминают. Шелк, лен, пенька суть коренные произведения этого края; но не к ним принадлежат табак, хлопчатая бумага и чай. Иезуит Триго утверждает, что употребление чая в Китае не было известно в древности, и что в языке Китайском нет даже слова для его означения, хотя, впрочем, это несправедливо. Местное народное предание говорит, что чай первоначально введен в употребление в провинции Ху-нань, для исправления неприятного вкуса воды. Древнейшее сведение об этом растении находим мы в повествовании двух Магометанских путешественников, бывших в Китае в IX веке. Говоря между прочим, что обыкновенный напиток Китайцев есть род вина, приготовляемого из сарачинского пшена, они упоминают также о некоторой траве, называемой ша, (ча-е, листья дерева ча), которую пьют, наливая ее горячею водою, потому, что она излечает всякие недуги. Из этого заключить можно, что, в то время, чай не был еще во всеобщем употреблении. Но как бы то ни было, все-таки несправедливо полагать, будто Китайцы [49] имеют неодолимое пристрастие к чаю. Приготовляемый для домашнего употребления, он несравненно низшей доброты нежели тот, который отправляется за границу: иногда дают ему вид небольших шариков, похожих на клубки смоленых бичевок; иногда; напротив, делают из него род плоских лепешек, подмешивая в них какое-то клейкое вещество; часто употребляются также сушеные листья чайного кустарника без всякого дальнейшего приготовления. Сверх того Китайцы делают сухую эссенцию этого растения, горькую как полынь, и сохраняют ее в небольших кусочках. Листья известного растения называемого камеллиею, camellia sesanqua, равным образом употребляются вместо чая; а по словам Аббата Грозье, в Шан-дун-ской губернии, и в северных областях Китая, чай извлекается из некоторого рода мха. И если, говорит тот же самый писатель, подмешанный чай нередко попадается в самом Китае, то как льстить себя мыслию, что мы никогда не пьем настой со мха, подбираемого на Ман-ин-хень-ских утесах?

В Кантоне однако ж нельзя опасаться подобных обманов. Ост-Индская Компания имеет всегда особенного и опытного чае-кушателя, tea-taster, браковщика, из природных Китайцев, обязанного отведывать привозимые чаи, и произносить об них приговор, и если хоть один из ящиков отправленных в Лондон, окажется низшего противу пробного вкуса достоинства, он немедленно бывает возвращаем в Кантон Хонгу, или Китайской Чайной Компании, и купец Хонга, который доставил его Английской фактории, препровождает дурной товар обратно тому, от кого сам его купил. Но вольные торговцы не будут пользоваться этим преимуществом. Опрометчиво устремясь с деньгами, по открытии свободной [50] торговли к северо-восточным берегам Китая, они должны будут сами осматривать и браковать товар, в котором не знают ни какого толку; Китайцы обманут их на каждом шагу, без всякого обеспечения на случай неосмотрительности или злоупотребления; они принуждены будут совершенно положиться на честность низшего класса Китайского народа, который не ставит себе в бесчестие надувать ни своих, ни чужестранцев, — и пока Англия, будь она весь век управляема таким так теперь завоевательно-меркантильным министерством, объявит войну Богдохану, из-за того, единственно, что его коварные подданные подвергают обманам почтенное Английское купечество, промышляющее с ними контрабандою, образованная Европа, за исключением одной России, вдоволь покушает Китайского мху.

Но между тем, как мы рассуждаем о возможности и вероятных следствиях свободной торговли с заветным отечеством счетных досок и самоваров, вот, первая попытка нарушить его спокойствие уже отважно сделана, — и мы с душевным прискорбием видим, что даже печатный отчет о неприличной экспедиции корабля «Амгерст» под начальством Капитана Линдсея к северо-восточным берегам Китая для разведения на них первых семян контрабанды, написан в духе, сильно подстрекающем к противузаконному торгу с теми местами, приводя почти на каждой странице примеры удачного сопротивления местной законной власти, и вперяя читателям в тысяче различных видах учение о том, как лучше возмущать Китайцев противу их правительства. Те и другое, к несчастию, не замедлят сыскать себе последователей и искусных учеников между златолюбивыми приверженцами [51] свободной торговли, — ибо хотя, по словам Г. Линдсея, экспедиция в торговом отношении и не достигла вполне своей цели; хотя сами Директоры предприятия признаются, что неудовлетворительность ее последствий на первый случай не подлежит сомнению, и что нельзя не пожалеть о том, что план такого важного начинания был составлен с столь малым благоразумием и осторожностию», — при всем том, мужественная решимость молодого человека, начальствовавшего над нею и сопутствовавшего ему Немецкого миссионера, Г. Гуцлафа, произведет в умах и удивление и страсть к подражанию, и как раз будет причиною кровавых неудовольствий между Китаем и Англиею.

Несмотря, однако ж, на приведенные замечания, должно сказать по совести, что «Описание» этой экспедиции заключает в себе множество занимательных подробностей, обнаруживающих безрассудность и бессилие властей на северо-восточных берегах Китая (Подробное извлечение из этого описания было напечатано в течении прошлого месяца во многих нумерах Санктпетербургских Ведомостей: отсылаем к нему любопытных. Б. д. Ч.): в нем живо изображены и робость горделивых мандаринов при появлении горсти вооруженных чужеземных торговцев, и унизительные их меры, чтоб принудить пришельцев удалиться, и беззащитность большой части городов, гаваней и судоходных рек Китайских.

Отчет об этом, составленный Г. Линдсеем, издан распоряжениями Г. Маржорибенкса. Главная его цель — показать, до какой степени может быть распространена Английская торговля с северными портами Китая; которые именно из них должны быть, предпочтены прочим, и каково расположение жителей [52] и правительств страны к иноземным торговцам. Г. Линдсею было поставлено в обязанность избегать всякого повода к неудовольствиям с Китайцами, и остерегаться нарушать в чем-либо существующие у них постановления; а всего более не подавать подозрения, что он имеет какое-либо особенное поручение от Ост-Индской Компании. По-этому, Г. Линдсей, боясь быть узнан в Кантоне, переменил собственное имя свое, Юг-Гамильтон, на Китайское название Гу-ги-ми, и объявил, что корабль его идет из Бенгалии в Японию.

«Из сего уже обнаруживается, говорят Директоры фактории, что с самого начала предприятия, Г. Линдсей был принужден поступать в отношении к Китайцам совершенно не так, как поступали мы, стараясь во всех случаях оказывать пред ними прямодушие и откровенность. Очевидно, что с обнаружением подобного поведения, — ибо рано ли, поздно ли, оно непременно обнаружится, — уважение, приобретенное Ост-Индскою Компаниею благородным ее обращением с туземными властями, должно будет значительно уменьшиться». Из парламентских бумаг. Корабль «Амгерст», 1833.

Г. Маржорибенкс издал небольшое сочинение под названием — «Нечто о характере Англичан»: оно переведено было на Китайский язык с намерением сделать его известным во всей Поднебесной Империи. Само собою разумеется, что в нем заключались выспренние похвалы соотечественникам автора, и незаслуженные порицания Кантонского правительства. Г. Девис, хороший Английский литератор и знаток Китайского языка и бывший в то время второприсутствущим в Комитете фактории, сделал весьма справедливое возражение на подобное злоупотребление Китайского книгопечатания. Заняв потом место председателя, он благоразумно и честно [53] запретил Г. Линдсею распространять в Китайской публике это сочинение, и даже требовал у него возвращения всех бывших при нем экземпляров. Г. Линдсей действительно представил ему ящик с несколькими стами экземпляров, удостоверяя, что у него их более нет. Несмотря на то, он однако же после получил от известного ориенталиста, Г. Моррисона, пятьсот этих книжек, как бы для раздачи их между жителями Кореи и Японии, но в самом деле роздал значительное их число Китайцам. Постыдный этот поступок, побудил Директоров сделать следующие колкие замечания.

«Желательно знать, что сделало бы Английское правительство, если б Китайское судно, нагруженное запрещенными товарами, прибыло к какому-нибудь Великобританскому порту, закрытому для иностранного флага, и если б, после оказанного сопротивления допустить в гавань, капитан судна стал раздавать между береговыми жителями сочинение, беспощадно ругающее их правительство, и взывающее их к мятежу против него? Неужели такой поступок остался бы без возмездия? Согласно ли с достоинством Англии действовать подобными мерами; прилично ли так подкапывать здание ветхого и боязливого правительства, с которым для своих торговых видов желала б она быть всегда в мире и согласии?» Из парламентских бумаг. Корабль «Амгерст», 1833.

Несколько извлечений из отчета Г. Линдсея убедят читателей, что, несмотря на затруднительность завести при настоящих обстоятельствах открытую торговлю с северо-восточным берегом Китая, существует однако ж возможность торговать с ним посредством насильственной контрабанды, — и могут дать понятие об опасном направлении, какое скоро примет это дело и для Поднебесной Империи и для самой Великобританнии. Говоря об Амое, [54] гавани Фу-кяньской области, где некогда Англия имела свою факторию, Г. Гуцлав присовокупляет:

«Нигде не оказывали мы такой покорности, и нигде не обращались с нами так дурно, как в этом городе. Полиция разгоняла, в глазах наших, народ, подходивший к нашему судну или издали на него смотревший. Некоторые Китайцы были наказываемы бамбуковыми тростями на джонках, стоявших близ самого корабля нашего, с тем, чтоб крик их был нам слышан; потом их водили по городу с повешенными на шее досками, на которых написано было что эти преступники осмелились смотреть на корабли Западных чертей. Все это делалось не только для устрашения народа, но вместе с тем и для унижения нас в глазах его. Мы терпеливо переносили эти поступки, и мандарины, поощряемые нашим бездействием, дошли до того, что окружили наш корабль, и направили на него свои орудия. Они простерли бы дерзость и далее, если б не заметили, что, в случае нападения, мы имеем средства к обороне. Несмотря на то, мы ничего против них не предприняли, желая узнать, что произведет безмолвная наша покорность».

Город Амой поныне весьма важен в торговом отношении, и служит местом пребывания многим богатым купцам. Бесчисленные их джонки, из которых иные содержат в себе до 800 тоннов, производят обширную торговлю с Ост-Индским Архипелагом; они ходят в Борнео, Макассар, Батавию и к островам Сулу; многие из них отправляются в Сингапор, для закупки опиума и Английских мануфактурных изделий. Страна одна из бесплоднейших в целом Китае, и продовольствие доставляется в город большею частию с острова Формозы. Г. Линдсею было объявлено мандаринами, чтоб он со всевозможною поспешностию оставил Амой; что все припасы будут ему выданы [55] безденежно, и чтоб экипаж его ни под каким видом не осмеливался сходить на берег, и вступать в сношения с жителями. Несмотря на то, Англичане вошли в город, и были приняты народом, с изъявлениями приязни. На следующий день Английский корабль был окружен множеством военных Китайских судов, и на них-то совершены были наказания, о которых рассказывает Г. Гуцлав. Г. Линдсей успел однако ж испросить для себя свидание с мандаринами, но ему не было дозволено сидеть в их присутствии. Один из них, родом из Кантона, решительно объявил, что под предлогом запастись припасами, дорогие гости скрывают какое-нибудь неприязненное намерение. «Да», сказал он Г. Линдсею, потеряв терпение: «я равно ненавижу и презираю и судно ваше, и вас самих», — и, обратясь к г. Гуцлаву, который прекрасно говорит по-Китайски, присоединил: «Я знаю, что ты здешний уроженец, изменник отечеству, и служишь этим чертям, под чужеземным одеянием». Г. Линдсей упрекает сам себя за то, что, при испрошении свидания, он не договорился предварительно, чтоб ему было оказано надлежащее уважение, и полагает, что он и его товарищи унизили себя в глазах Китайцев, согласись стоять в их присутствии.

По-этому он решился при первом случае вполне вознаградить себя и своих товарищей за претерпенное унижение, и, прибыв к большому городу Фу-чу-фу, смело пустился вверх по реке, протекающей через него. Потом он занял с своим экипажем одно из казенных присутственных мест, велев сказать мандарину, покушавшемуся заставить его удалиться, что он плут, невежда, не умеет жить с людьми, и что он, Г. Линдсей, и его люди, на зло ему, будут сидеть и спать там, где и он. Потом [56] еще приказал он поставить стол, и расположился с товарищами вокруг него, посреди многочисленного собрания мандаринов, пораженных столь неожиданными поступками. Из этого примера можно заключить, говорит Г. Линдсей, что в делах с Китайцами надобно только оказывать твердую волю и готовность на всякую опасность для достижения своей цели, — и тогда наверное получишь от них все, чего хочешь. Далее, начальник экспедиции посетил Китайского Вице-адмирала, Чина. Последний обошелся с ним весьма учтиво, уверяя, что все потребности его корабля будут удовлетворены. Г. Линдсей отклонил это предложение, и объявил, что он прибыл единственно для открытия свободных сношений с жителями, и что в случае какого-либо сопротивления его намерению, он с вечерним приливом вступит в гавань. Вице-Адмирал был чрезвычайно и не без причины удивлен таким отзывом.

Случилось, что Вице-адмиральская джонка наткнулась на корабль «Амгерст», и Г. Линдсей отправил на нее четырех матрозов, для перерезания каната. Китайцы, увидев Англичан, всходящих на палубу их судна, были объяты таким паническим страхом, что разбежались в разные стороны: иные кинулись в трюм, другие на корму; некоторые даже бросились в море; на палубе остались только Вице-адмирал с ближайшим своим служителем, но как тот, так и другой были в величайшем смущении. Тогда, один из Англичан, Г. Симпсон, перерезал канат, и спокойно удалился с своими товарищами.

Последствия этих поступков должны конечно падать на совесть Г. Линдсея. Несчастный Вице-адмирал и двое других морских офицеров были [57] разжалованы и выключены из службы за то, что допустили Английское судно войти в реку. Через несколько дней, Г. Линдсей получил от Вице-адмирала, Чина, письмо в самых трогательных выражениях.

«Вице-рой», писал он, «донес Императору, что любезный нам корабль ваш прибыл сюда, и остается здесь уже несколько дней. Он намеревается лишить нас за то звания, чести и всего имущества. Таково определение судьбы, и смею ли я роптать на нее? Вы, старший брат мой, конечно не предвидели, что прибытием своим меня погубите, и я не питаю против вас ни злобы, ни негодования. Если я успел поселить в вас ко мне взаимное уважение, и если смею надеяться с вашей стороны снисхождения к настоящим обстоятельствам, исполните усерднейшую мою просьбу, и удалитесь из здешней гавани, чем избавите вы нас от тяжкой вины. Сообщая вам это, молим духов о вашем благополучии, и желаем, чтоб все находящиеся на корабле вашем пребыли здравы».

Сверх того, Вице-адмирал, Чин, посетил Г. Линдсея, и в продолжение трех часов осматривал его корабль. Когда Г. Линдсей предложил ему кусок камлота, он учтиво, но положительно, отказался, говоря, что приехал для дружеского свидания, а не для взятия подарков.

Из Фу-чу-фу, экспедиция отправилась в Нин-пу, город, лежащий в заливе Чу-сань. Эта гавань была прежде открыта для Англичан; она без сомнения удобнейшая из всех, лежащих но северо-восточному берегу Китая, для сношении через город Хан-чу-фу с областями, производящими чай и шелк. Здесь она была встречена ласково и гостеприимно. Любопытству и расспросам мандаринов, купцов и лавочников, не было конца. «Каждый желал иметь [58] экземпляр сочинения об Англии, слава которой распространялась с удивительною быстротою». При всем том народ был недоволен прибытием Английского корабля, и требовал, чтоб он удалился на некоторое расстояние от берега. Но Г. Линдсей, припомнив себе совет, данный Г. Дроммондом, нынешним Лордом Стратгаллан, Капитану Крузенштерну, — «никогда не спрашивать у Китайцев дозволения, но действовать, и потом уже извиняться в сделанном поступке», — решился поступить совершенно вопреки требованию. Старшие мандарины были однако ж кем-то уведомлены, что «судно западных чертей рыщет по Океану, стараясь, подобно крысе, проникнуть в приморские города», и что за ним должно наблюдать, преследовать его и заставить удалиться, — и не остались в бездействии.

Г. Линдсей, несмотря на свою дерзость, был совершенно поставлен в тупик одним мелким мандарином, по имени Ма, и, потеряв надежду на заведение торговых сношений с этим городом, вознамерился отправиться в дальнейший путь; особенно, когда мандарин объявил ему, что народ имеет полную причину полагать, что они прибыли не для торговли, но для собрания сведений о стране. Он хотел возражать на столь обидное подозрение, но Ма сказал ему в ответ: «Хотите ли знать причину? Мы боимся вас, потому, что замечаем в вас слишком много хитрости: суда ваши ходят по всем направлениям; вы измеряете глубину моря, составляете карты, и в неделю можете узнать местность не хуже нас самих. Корейцам мы дозволяем входить во все наши гавани: они глупы, и мы их не опасаемся; они видят вещи, но ничего не примечают». Мандарин, право, был не дурак! [59]

Подозрение, будто их хотят подсмотреть, до того усилилось между Китайцами, в особенности когда корабль «Амгерст» вошел в реку, что сильный отряд войска был расположен вокруг городских стен, и десять вооруженных джонок было выслано в подкрепление. Г. Линдсей был вновь с учтивостию убеждаем удалиться; на что однако ж он отвечал одними угрозами Китайскому адмиральскому судну. Поступок этот сам он признает «несовсем-то справедливым», но извиняется тем, что Китайцы «так бессмысленны!» Хитрый мандарин, Ма, заботившийся только о том, чтоб без шуму разделаться с Англичанами, всеми мерами старался заставить Г. Линдсея принять все припасы безденежно, и сверх того шесть сот доллеров, в виде придачи, за медленное их доставление. Его предложения, само собою разумеется, были отвергнуты; но Г. Линдсей, видя неудобства завести торговые сношения с такими трусами, должен был оставить Нин-пу, взял направление к северу, и поплыл в гавань Шан-э, лежащую в провинции Цян-нань. Здесь корабль его был остановлен в устье реки, и ему было объявлено запрещение итти далее. На это он отвечал, что имеет необходимую надобность войти в город, — что и было исполнено на самом деле. На вопрос, где жилище вашего Тау-тай, один молодой Китаец отвечал ему, что Тау-тай, отправился в гавань для встречи Английского судна. Следующая выписка может служить доказательством величайшей наглости наших Англичан, и вместе с тем показывает, какого успеха могут надеяться последователи системы насильственной торговли.

«Не доверяя этому извещению» говорить Г. Линдсей, «мы продолжали путь, и, по указаниям, с готовностию даваемым жителями, достигли обширного здания, где живет Тау-тай. [60] При появлении нашем, поставленные у дома стражи хотели запереть вход, и мы с трудом успели, растолкав их, проникнуть на двор. Тут увидели мы множество нижних полицейских служителей, но не нашли ни одного порядочного человека. Трое дверей, ведущие во внутренность здания, были замкнуты и заложены перекладинами. Подождав несколько минут, мы начали сильно стучать; но как нам не отворяли, то двое из моих спутников, Симпсон и Стефенс, решились отпустить два таких удара в средние двери, что они соскочили с петлей, и с ужасным стуком упали на землю. Мы вошли в главную судейскую залу, в противоположном конце которой Тау-тай заседал в полном присутствии. При столь внезапном появлении Западных чертей никто, разумеется, не обратил внимания на невежливый их поступок: напротив мы были приняты с величайшею учтивостию, нам немедленно подали чай и трубки с табаком». Из парламентских бумаг. Отчет Г. Линдсея, 1833.

Увидев Англичан, один только Чи-хен, с неудовольствием сказал, встав с своего места: «Вам нельзя торговать здесь; вы должны ехать в Кантон». Потом он сел, а Г. Линдсей поместился прямо против него. Тогда он опять встал, и, бросив на него гневный взгляд, вышел из комнаты, не произнеся ни слова. Но и этот храбрый чиновник, по словам Г. Линдсея, на следующий день был учтивее и сговорчивее. Что касается до нас, то мы по совести удивляемся, как Чи-хен не приказал схватить их, и посадить в тюрьму. Но снисходительность его послужила, по-видимому, только к утверждению Г. Линдсея в любимом его правиле, «что уступчивость производит наглость; а твердость и настойчивость исторгают у Китайца учтивость и вежливое обхождение».

Нельзя однако не пожалеть, что следствия этой твердости и настойчивости всегда обращаются на лица, [61] всего менее виновные. Наказание, постигшее Вице-адмирала и двух морских офицеров в Фу-чу-фу, уже должно было усовестить наших Аргонавтов: теперь опять их поведение подвергло невинного жестокому наказанию.

«Мы имели случай, говорит Г. Линдсей, быть свидетелями строгости Китайской дисциплины: однажды увидели мы, что два палача вели мандарина, у которого глаза были завязаны платком, а уши проткнуты короткою бамбуковою тростью с небольшим флюгером; перед мандарином, один человек нес его шапку с золотым шариком, а другой доску с следующею надписью: Повелением Главноначальствующего над Су и Суном, за нарушение военного порядка, уши его проколоты в устрашение всех и каждого». В этом виде несчастный был водим сперва вдоль берега, потом по всем военным джонкам, близ него стоявшим, а потом приведен на адмиральский корабль. В последствии узнали мы, что все преступление его состояло в том, что он пропустил наш корабль, не донесши о том предварительно начальству».

Но пора прекратить любопытное и поучительное повествование, о котором извлечения наши, по своей необходимой краткости, не могут дать полного понятия. Мы приведем только его заключение, состоящее из нескольких строк, но в которых содержится вся нравственность предприятия, и вся будущность отношений между Англиею и Китаем.

«Я полагаю, говорит начальник экспедиции, что можно будет, вопреки всем запрещениям, законам и всем усилиям Китайского правительства, открыть в Фу-чу-фу торговлю опиумом и изделиями Английских мануфактур. Торговля эта будет во многом иметь сходство с тою, которая производилась нами с Испанско-Американскими колониями, до их освобождения». [62]

Не должно ли ожидать, что следствием этой торговли будут тоже освобождение Китая и учреждение в нем Республик?

Со времени возвращения Г. Линдсея, Кантонское начальство получало многократные повеления из Пекина, ни под каким видом не пропускать ни одного иностранного судна к северо-восточным берегам Китая, и чтоб вся иностранная торговля производилась исключительно в Кантоне. Хотя лица, получавшие подобные повеления и не имели средств к их исполнению, но то несомненно, что Китайское правительство принимает меры к укреплению всех слабых точек берега; несомненно, равным образом, что если теперь хотя одно Английское судно появится на тех водах, и вступит в торговые сношения с жителями, между Англиею и Китаем тотчас произойдет разрыв, и самый Кантон будет закрыт для Великобританского флага.

Quarterly Review.

Текст воспроизведен по изданию: Англия и Китай // Библиотека для чтения, Том 3. 1834