№ 325

1806 г. марта 8. — Реляция посла Ю. А. Головкина императору Александру 1 по поводу объяснения цинским правительством причин возвращения русского посольства

/л. 173/ Государь.

Я имею честь приложить перевод листа Трибунала к Сенату по поводу отсылки посольства (См. док. № 287). Для кабинета менее высокомерного и тщеславного, нежели пекинский, сия бумага, сколь бы дурна ни была ее логика, сошла б за оправдание, но по китайским протокольным нормам это является вполне откровенным выражением страха и замешательства. Не указывая на сие скопище грубых обвинений, из коих составлена /л. 173об./ переписка Трибунала, я лишь покорнейше прошу ваше императорское величество соблаговолить сопоставить сей последний документ с двумя предшествовавшими, писанными по поводу отсылки листа Сената касательно духовной миссии и по поводу захода судна капитана Крузенштерна в порт Кантон (См. док. Мі 197,256). В одном обвинения из-за нескольких якобы лишних строк перед титулом китайского монарха, в другом угроза [514] разрыва договоров, прекращения торговли и даже ареста подданных вашего императорского величества.

Ежели какое-либо событие должно было возбудить негодование и свирепость китайского правительства, то сие, вне сомнения, зрелище иностранца, публично дающего пример отказа воздать почести, требуемые величием государя, и доказывающего сей горделивой нации, что имеются равные их /л. 174/ государю. Однако, несмотря на проступки, столь важные и столь прочные во мнении пекинского кабинета, его жалоба умерена, его обращение робко и его рассуждения темны или ложны. Опасаясь справедливого неудовольствия вашего императорского величества, китайский Трибунал предполагает обезоружить ваше величество преувеличенным повторением чувств, предполагаемых в вашем величестве по отношению к китайскому монарху. Наконец, все сии столь свойственные китайскому правительству разрывы всех дружеских отношений, применявшиеся в разное время десять раз и по самым ничтожным поводам, теперь не только не имели места, но они не смеют позволить себе даже угрозу оных, когда достоинство их государя компрометировано и его повеления отвергнуты. Верно, что вся вина падает на меня, но нужен был виноватый, и, конечно, не пекинскому кабинету вначале /л. 174об./ обвинять Трибунал, либо ургинского вана. Я старался развить сии замечания в заметках на полях листа Трибунала. Сие мнение подкрепляют сведения, полученные мною через курьеров с границы, где я содержу много тайных эмиссаров. Я прилагаю экстракт письма из Пекина к маймачинскому заргучею, который назначен заменить ургинского амбаня и теперь первый обвиняет его, равно как и вана.

Из всего, что я имел честь изложить вам, государь, представляется несомненным, что не только Министерство и Трибунал, но даже император опасаются последствий отсылки посольства; что от него, вероятно, скрыли обиды и оскорбления, кои позволили себе его чиновники и что оным должно трепетать того, что /л. 175/ истина дойдет до их государя.

Было б, однако ж, весьма опасно полагаться на сию притворную умеренность китайского правительства. Убедившись в своей неправоте в сем случае, оно желает вначале уяснить себе впечатление, кое произведут его поступки, и лишь после сего оно определит свое поведение. Еще раздираемое и гордыней, и страхом, оно, вероятно, воспользуется малейшим предоставленным ему преимуществом и вернется к системе насилия и оскорблений, столь сообразной с его страстями и, к несчастию, слишком долго терпевшейся единственною державою, коей оно опасается. Я счел бы себя весьма несчастным, ежели б единственно политика оберегала меня от наказания вашим величеством по требованию китайского правительства; однако сие самое желание становится непременным условием, ежели они хотя на минуту надеются избежать /л. 175об./ недовольства и негодования, коих они ныне опасаются. Генералы Якоби ¹ и Ламб были переведены в другие места потому, что их твердость и усердие не понравились китайцам и они закрыли торговлю, требуя наказания оных. Опираясь на подобные примеры они, возможно, употребят тот же способ, дабы получить требуемое удовлетворение, и нет сомнения, что новое снисхождение не сделает их более покладистыми; ежели они, однако, лишатся сей надежды и впервые услышат язык великой державы, на мгновение забывающей о некоторых торговых выгодах, чтоб с силою говорить о своих правах и достоинстве, чтоб заявить о своей готовности поддержать оные — тогда сии притязания тщеславия и чванства скоро умолкнут и не столь затруднительно будет установить /л. 176/ своего рода равновесие в обоюдных отношениях. Только вашему императорскому величеству принадлежит определить должные размеры удовлетворения за обиду, нанесенную посольству вашего величества; но робкое поведение китайского правительства и особливо продолжение торговли и дружеских [515] отношений оставляют вашему величеству выбор средств и время. И хотя в настоящее время сии средства должны ограничиться простой декларацией, чрезвычайно важно, чтоб ее содержание и меры, ее сопровождающие, не выдали б ни малейшего желания войти в переговоры прежде, нежели мы вполне получим следующее нам удовлетворение. Ежели я желал сделать церемониал предметом переговоров и послать курьера в Пекин, я, вне сомнения, сознавал недостаточность сих мер, однако они, как я имел уже честь заметить вашему императорскому величеству, предоставляли мне возможность выиграть время, необходимое для /л. 176об./ торговли; однако в нынешних обстоятельствах, когда Министерство, Трибунал и ван равно скопроментированы, нетерпение начать переговоры уничтожило б все наши преимущества, отправка же курьера в Пекин была б не только бесполезна ввиду той выгоды, кою все виновные могли б извлечь, дабы уклониться от требуемых объяснений, но коль скоро безопасность его персоны, как и Крузенштерна, не будет обеспечена, то не останется более выбора и должно будет прибегнуть к силе и карательным мерам.

Сколь бы мало доверия ни заслуживал последний шаг Трибунала, я не могу не признаться вашему императорскому величеству, что его лист вызвал у меня чувство удовлетворения, весьма утешившего меня во всех тяготах, на кои я осужден. Я осмеливаюсь представить сей лист вам, государь, как /л. 177/ вернейшее свидетельство усилий, кои я приложил для исполнения повелений вашего величества, и ваше достоинство было защищено не в ущерб общественному благосостоянию. Я был бы еще более счастлив, ежели б мог представить вашему императорскому величеству какие-либо объяснения по делу капитана Крузенштерна, вне сомнения, более спешному, нежели дело посольства; однако оно по тому самому требует чрезвычайных средств, коих план я не могу рассчитать и, следовательно, не могу предвидеть последствия.

Я лишь покорнейше прошу ваше императорское величество припомнить, что я имел честь заметить вашему величеству в докладе от 20 февраля (См. док. № 301), что ежели в сем случае действовать с китайским правительством прежним способом, то Крузенштерн будет погублен, нанесенное посольству оскорбление никогда не будет смыто, а /л. 177об./ торговля все же будет прекращена. Смею уверить вас, государь, что только тогда, когда китайское посольство будет принуждено явиться туда, куда вашему величеству угодно будет повелеть, станет можно надеяться укрыться от дурных поступков китайского кабинета; честные объяснения, самые ясные доводы суть язык ему неизвестный; разговор слагается лишь из воли деспота и подчинения раба. Со времени последних новостей, кои я имел честь донести вашему императорскому величеству по поводу Крузенштерна, мои корреспонденты на границе не смогли доставить мне более подробных сведений; я сумел лишь узнать, что тунгусы называют русских лоча, что доказывает, что переводчики корабля Крузенштерна принадлежат к сей народности.

Внешняя меновая торговля по-прежнему весьма деятельна, но внутри /л. 178/ России совершается много спекуляций, повысивших цены на китайские товары. Я стараюсь сколько возможно предупредить оные, но приманка прибыли все еще сильнее.

Я отправил всех штаб-офицеров в Нерчинск для продолжения их работ. Полковнику д’Овре, в частности, поручено собрать все сведения, освещающие положение наших областей до Амура и смежных провинций Маньчжурии. Хирург посольства должен исследовать там состояние больниц. Одному из ученых поручено произвести раскопки в недавно открытом туземном городе. [516] Врач в настоящее время исследует 2 минеральных источника, расположенные в окрестностях Баргузина и могущие с небольшими издержками стать весьма полезными./л. 178об./

Позвольте мне, государь, рекомендовать благоволению вашего императорского величества подателя сего доклада господина Гурьева. Превосходные способности, деятельность и усердие сего молодого человека заслуживают быть особо отмеченными. В течение нескольких лет он был в разлуке с семьей, и я не хотел лишить ее утешения вновь его увидеть.

Остаюсь с глубочайшим почтением, государь, вашего императорского величества нижайший, преданнейший и покорнейший слуга и подданный граф Головкин.

Иркутск, 8 марта 1806-го.

На л. 173 над текстом справа по-русски: Получено 6 апреля 1806-го.

Там же слева: №  4.

АВПРИ, ф. СПб. Главный архив, 1-7, on. 6, 1805 г., д. №  1-а, п. 27, л. 173-178 об. Подлинник на французском яз. Перевод с французского яз. Н. Б. Зубкова.

Комментарии

1. Якоби (Якобий) Иван Варфоломеевич (1726-1803) — генерал-поручик, иркутский и колыванский генерал-губернатор (1783-1789) (Русские экспедиции по изучению северной части Тихого океана во второй половине XVIII в.: Сборник документов. — М., 1989. — С. 380).

И. В. Якоби является автором проекта о необходимости решения вопроса о Приамурье, написанном не ранее ноября 1796 г. и опубликованном под названием ”Начертания к двойственному умножению польз.” — ЧОИДР. — 1858. — №  4 (Беспрозванных Е. Л. Приамурье в системе русско-китайских отношений, с. 125, 186).