ПОТОЦКИЙ СТАНИСЛАВ

Китайцы,

их хронология, религия, язык, науки, многолюдство, правление, торговля, нравы, обычаи, искусства, памятники и важнейшие изобретения.

(Сочинение Графа Станислава Потоцкого из достоверных источников почерпнутое. Все находящееся в нем, говорит Сочинитель, взято из Писем миссионерских, из разных Путешествий, к числу которых принадлежат и два последние, то есть Лорда Макартнея и Баррова. В ожидании новых известий из Китая, которыми недавно отправленное туда Английское посольство без сомнения, обогатит всеобщую статистику, небесполезным почитаем возобновить в памяти читателей наших сведения о Китайской Империи, достойной любопытства по многим отношениям. Рдр.)

Удивительную, единственную в свете картину представляет Китайское государство. В сей стране, неизмеримой и прекрасной, от времен глубокой древности процветает народ многолюднейший в [180] мире, с самого начала своей образованности управляемый по законам и обычаям земли своей, равно постоянный в науках своих как и в искусствах. Пример народа, которой тем есть ныне, тем был за тысячу лет прежде, и который отдаленную древность делает как бы нам современною, - такой пример достоин быть предметом нашего внимания и удивления.

Отдельное, самою природою обеспеченное положение Китая и отвращение народа от знакомства с чужестранцами были причиною долговременной их неизвестности. Свет незнал даже имени такой страны, которая была, может статься, первою в мире по многолюдству своему и гражданской образованности. Ни один из древних, называемых у нас классическими, писателей даже не догадывался о бытии Китая. Молчит о нем Гомер; Геродот, современный Конфуцию, равным образом ничего об оном неупоминает. В веке, наступивший после отца Истории, когда Александр разрушил царство Персидское, имя Китайцов также недошло до Греков. Врассуждении Персов, которые жили ближе к Китаю, сказать можно, что они, по всей вероятности, незнали земли сея; они видели в Индии народы просвещенные, и за лучшее признавали обращать оружие к западу нежели к востоку, то есть к странам [181] неведомым, нежели известным. Их примеру последовал Александр, который принужден был отказаться от принятого намерения покорить всю Индию; но в противном случае успехи могли бы даже до Китая довести ненасытного завоевателя, гордыне коего пределы всего света казались тесными.

Римляне столько же ведали о Китайцах, как и Греки. Знаю, что многие думают, будто Римляне разумели их под именем Серов. Ето мнение основано на том показании, что народ сего имени обитал на востоке, в стране изобилующей шелком, которой по сей причине был назван от Римлян sericum. - Однакож известно, что не оттуда, а из Персии Римляне получали малое количество шелку. Один только историк Флор, и притом писавший около ста лет по смерти Aвгуста, упоминает о мнимом посольстве от Серов, будто бы приходившем к сему Государю для испрошения oт него дружества. Современные писатели неговорят о том ни слова, и вот по чему известие о посольстве кажется весьма сомнительным! Притом же такого поступка никак нельзя приписать Китайцам, которым с отдаленнейших веков законы запрещают нетолько сообщаться с чужестранцами, но даже переступать границы своего [182] отечества. Да и к чему бы послужила им дружба Августа? Не уже ли к столь необыкновенному поступку склонить их достаточным было могущество Римского Монарха, вовсе для них нестрашное и даже им неизвестное. География Птоломеева назначает место Ceрике подле Скифии за Имаусом (extra Jmaum), то есть в стране Татарской, изобилующей хлопчатою бумагою (В самом деле места у древних писателей, которые упоминают о Серах, более по видимому относятся к хлопчатой бумаге нежели к шелку, и следственно показывают, что Серы были не Китайцы, а Татаре. Virg. Georg. II - Sil. Ital. l. VI. Plin. I. VI. Соч.). Правда что в Китайской Истории упоминается о посольстве от Ан-ту, царя народов западного океана, до Бун-ти, которой царствовал в Китае в 166 году до xpистианского летосчисления; из чего и заключают, яко бы оное посольство было отправлено от Марка Аврелия для обеспечения торга шелком, которой часто перехватывали Парфяне (Касательно сего надобно читать Трактат о торговых сношениях между Римлянами, Татарами и Китайцами, сочиненный Дегинем. Меm. de Litter. Т. XXXIl, р. 355, Соч. ). Китайская История ничего не говорит об yспехе упомянутого посольства, которого нижe следов ненаходим в Греческих и Римских писателях. И [183] так cиe сношение, по видимому, должно быть вымышленным; по крайней мере оно нимало непознакомило древних с Китаем, которой как прежде, так и после равно был неизвестен Римлянам. Может быть Китайцы на границе своего государства решили дело с послами, и таким образом сбыли их с рук по старинному обыкновению; следственно посольство не могло Римлянам дать сведения о Китайцах, и по тому само осталось у них неизвестным, а между тем Китайская гордость внесла сей случай в летописи государства.

Не станем распространяться о колонии Иудеев, которая поселилась в Китае скоро по открытии Александром в Индию дороги, у и будто бы доныне там находится; живучи внутри государства, она немогла внешним народам сообщить сведений о Китае.

В седьмом веке некоторые хpистиане Неториевой секты пришли в Китай из Индии. Сначала терпело их правительство, всегда снисходительное к иноверцам; но чрезмерно ревностное их старание обращать в свою веру жителей было наконец причиною совершенного их истребления.

Славное путешествие двух Магометан, в 9 веке предпринятое, долго оставалось [184] Неизвестным в Европе; оно заключает в себе, по видимому, достоверное описание Китая, ибо представляет его таким, каким находим cиe государство в наше время.

Вот все те источники сведений о Китае, которые могли быть известны в Европе до 13 столетия, в начале коего Чингис-Хан овладел оным государством. В сие время многие христиане Греческого исповедания вошли туда вместе c войском и были покровительствуемы Татарами, а Коблай-Хан, вступивши на престол и положив основание городу Пекину, дозволил даже им построить там церковь. Около того же времени, а именно 1269 года, путешественник Марко Паоло, дворянин Вeнециянский, прибыл ко Двору упомянутого Императора и его защитою двадцать шесть лет занимался торговлею. Он был в Китае и в других отдаленнейших странах Азии, и первый по возвращении своем известил Европу о таких краях, коих даже имена до того времени были ей неизвестны. Но все, что ни говорил он о Китае, хотя совершенно соответствует нынешним сведениям о сем государстве, предкам нашим казалось слишком неправдоподобным вымыслом, так что великолепный дворец Императорский, [185] чудесные богатства, обширность края, торговля, земледелие, бесчисленное многолюдство Китая, словом все, в последовавшие времена доказанное новейшими путешественниками Европы, тогда принято было за басню. Зато уже поверили вздорным повестям, которые в то время сделались весьма славными, как то о Седмигорском старике и его убийцах. Небылица принята и уважена, а справедливые и основательные выкладки Марка Паоло о Китае приобрели ему титул Марка Миллиона, которым в насмешку называли сего путешественника (Viaggi di M. Paolo. Ram. II. 2 Bergeron T. 2).

Из числа позднейших путешественников яснее всех и подробнее писали о Китае многие миссионеры, и именно Иезуиты, которых христианская ревность туда призывала. Даже Вольтер в етом отдает им справедливость, а Вольтера, кажется, нельзя упрекнуть в пристрастии к Иезуитам. Может быть одни увлечены были силою впечатления, когда увидели многолюдство и образованность Китайцев; может быть другие обязанностию своею почитали опровергать увеличенные показания первых о мудрости и об искусствах обитателей Китая. Иногда оказывается в их сочинениях даже боязливый тон людей, [186] опасающихся обнаружить правду и тем оскорбить самолюбие народа, посреди которого пребывание их всегда было затруднительным и опасным. Как бы то ни было, их не льзя винить в неискренности и дурных намерениях. Ежели мы рассудим, каким был Китай во второй даже половине шестьнадцатого века и какою была в то же время Европа, то очевидно окажется, что оное древнее государство имело преимущество на своей стороне если не в науках, то по крайней мере в полезных искусствах, равно как в предметах удовольствия и роскоши. И тогда Китай находился в таком точно состоянии, в каком был во времена отдаленные, и из которого, по всем вероятностям, никогда он невыдет.

Первые из числа путешественников Европейских не могли не удивляться терпимости, какая господствовала в Китае относительно всех мнений духовных, тогда как ереси и фанатизм терзали большую часть Европы. Китай незнал в то время других несчастий, кроме местных недостатков в съестных припасах. Земледельческое искусство едва только начинала в Eвропе обогащаться полезными опытами, к усовершенствованию оного служащими, а большая часть Китая уже уподоблялась тщательно обработанному саду. Когда [187] Французский Король первый надел шелковые чулки и через осмнадцать после того лет Королева Елисавета только начала подражать етой же роскоши; в то время все поселяне среднего Китая с головы до ног покрыты были шелком. В то же самое время Европа очень мало еще имела тех красивых и удобных домашних приборов, которых употребление сделалось теперь всеобщим; напротив того Китайцам их лак, их фарфоры, их бумага, их шелк, их редкие дерева, а особливо прекрасной их тростник бамбусовый, все доставляли в изобилии. Уборные столики Европейских наших женщин были очень бедны благоуханиями, услаждающими обоняние. Когда прабабки наши употребляли, вместо булавок, заостренные из дерева спички, в то время Китайские женщины изобиловали столь приятными для них приборами, сосудцами с благовониями из золота, серебра, слоновой кости, перламутра, или черепахи. Храбрые предки наши сыпaли еще на соломе, тогда как последний из Китайских Мандаринов покоился на шелковых перинах. Календарь - бывший в те времена столь неисправным в Европе, что Папа Григорий XIII нашелся принужденным, для предупреждения всеобщего замешательства, убавить 10 дней в одном году, - в Китае всегда был предметом [188] особенного старания правительства и ученых Десятичное счисление, cиe столь полезно ученых наших открытие 17 века; с давних времен существовало в системе Китайской Арифметики. И так неудивительно, что все ето сделало сильное впечатление в первых миссионерах. Все, ими виденное в Китае, казалось для них необыкновенным, а потому и в описание их вошли многие статьи, которые сочтены были за баснословные Европейскими их современниками.

Хронология Китайцев неможет быть достоверною, по причине неясности первого периода их философии. Фо-ги почитается у них основателем государства и первым философом. Он царствовал будто бы за 2954 года до рождества Хpистова. Летосчисление Китайцев началось за 2647 лет прежде нашей Еры, в осмый год царствования Фоангти, имевшего предшественниками своими Фо-ги и Ксинга, из которых последний сидел на престоле якобы 110 лет, а первый 140. По сему счислению оказывается, что правление Фо-ги предупредило потом несколькими столетиями; но оные отдаленные времена помрачены такими чудесностями, что в них не льзя определить достоверной епохи, не принявши в уважение свидетельства целого народа. [189]

В какое время ни жил бы етот Фо-ги, видно только то, что он был более Гермесом или Орфеем Китая нежели великим философом и ученым богословом. Говорят, что он изобрел азбуку и два музыкальные инструмента, один о 27 струнах, а другой о 36. Уверяют также, что книга Иеким, ему приписываемая, содержала в себе глубочайшие тайны, и что Фо-ги, собравши людей, научил их общежитию,- преподал им понятие о бытии единого Бога, и объявил, каким образом должно Ему покланяться. Она занимает третье место в У-киме, или собрании древнейших книг Китайских; вся состоит из линеек сплошных и проведенных точками, сложенных различным между собою образом. Китайцы, а за ними в след и другие народы почитали оные книги за емблемматическую историю натуры, причин ее многоразличных явлений, таинств чародейства и других важных сведений. Наконец ученый Лейбниц решил ету загадку, и доказал, что иное как знаки арифметические.

Преемники Фо-ги старались усовершенствовать те установления, коих он почитается основателем, то есть они старались смягчить обычаи и приучить его к полезным обязанностям [190] общежития. - Ксин-нум пошел еще далее: он дал народу своему наставления о землепашестве, открыл ему некоторые сведения касательно растений и показал первые опыты врачебного искусства.

Философия Китайского правительства, кажется, долго имела только политическое и нравоучительное направлении, если судить о ней по прекрасным сентенциям Царей Иaо, Ксума и Иу. Книга, в которой они находятся, называемая У-ким, или собрание, заключает в себе не одни сентенции, составляющие только первую часть; вторая часть ее содержит в себе поемы и нравоучительные оды; третья сочинение из линеек Фо-ги, о котором выше упомянуто; четвертая, называемая весна и осень, содержит в себе сокращенную историю разных Государей, в которой неумолчано и oб их проступках; пятая есть обрядник, к которому приложены наставления о том, что наблюдать должно при церемониях духовных и светских, равно как и предписания о обязанностях людей каждого состояния, изданные при трех поколениях Императоров Гиа, Ксама и Хеу. Конфуций гордился тем, что вычерпал всю премудрость из древних сочинений Царей Иao и Ксума. Словом сказать У-ким есть памятник словесности достовернейший, [191] священнейший, наиболее уважаемый в Китайской Империи.

Правление древнейших Царей - философов можно почитать за первый период Китайской философии; другой начинается от Ноо-си или Ли-лао-киума и оканчивается смертию Менция.

Китай имел многих философов еще до Конфуция. Из них более всех славился Ли-лао-киум, родившийся за 504 года до нашего летосчисления в провинции Соо. Ему приписывали глубокие познания в науке о богах, духах, бессмертии души и проч. До тех пор философия была нравоучительною; потoм явилась Метафизика, а в след за нею секты, ненависть и гонения.

Конфуций остерегся от сетей етого рода философии, и был предан той, которая процветала при первобытных Государях в Китае. Он родился в деревне Цеу-иe Королевства Ксам-тоунг за 450 лет до нашего летосчисления. Фамилия его была знаменита, а рождение чудесно: вокруг его колыбели носились звуки небесной музыки, и два дракона стояли на страже при новорожденном. На шестом году своего возраста Конфуций имел уже рост возмужавшего человека и старческую важность. Справедливее всего то, что он силою мудрости [192] своей достиг до первых чинов в государстве; но сделавшись ненужным, а может быть еще и ненавистным развращенному двору, оставил его и учредил в Королевстве Сум школу нравоучительной философии, которая очень скоро наполнилась учениками и потoм произвела множество нетолько сведущих людей, но и добрых граждан.

Конфуциева философия заключалась более в действиях нежели в словах. Ученики любили его при жизни, и долго оплакивали его кончину. Нет у Китайцев сочинений ни древних, ни новых, которые бы так они ценили, по которым более учились бы и которые, можно прибавить, менее разумели бы пяти классических или святых книг, называемых кинга, собранных и объясненных Конфуцием; и действительно они достойны внимания по тому времени, в которое были написаны. Память Конфуция и его сочинения доныне в уважении у Китайцев, которые почитают их с благоговением, и cиe благоговение подавало повод миссионерам нашим сильно спорить между собою. Одни называли оное идолопоклонством, несовместным с духом хpистианства; другие же, а именно Иезуиты, судили не так строго, и почитали неболее как гражданскою почестью. Как бы то ни [193] было, но происшедшая из того вражда была наконец причиною изгнания миссионеров из Китая и возникшей потoм нетерпимости против хpистианской веры в государстве, в котором она весьма было распространилась.

Трудно решить, Сократом ли Китайским, или Анаксагором был Конфуций; чтобы удовлетворительно отвечать на етот вопрос, надлежало бы иметь глубокие сведения в языке: видно однакож по его сочинениям, что он более углублялся в науку о человеке и нравах, нежели в изыскания о натуре и ее причинах. Вообще главные правила его имеют много сходства с учением древних Стоиков.

Менций явился в последовавшем веке. Почти всеобщее мнение свидетельствует, что он быстротою ума и красноречием превзошел Кунфуция, но далеко отстал от него в невинности нравов, простoте сердца и скромности беседы.

Спустя три века после Конфуция философия и литтература почти совсем истреблены были по приказанию тирана Хи-Оуганг-Ти. (Ето случилось спустя 200 лет после Рождества Христова. Как уверяют Китайцы, тиран сжег все книги единственно по той причине, что возымел глупой замысел прослыть в потомстве первым Императором, учредившим порядок общежития в Китае, и что для того же хотел он, чтобы история государства начиналась от его царствования. Сие происшествие кажется очень сомнительным; а если почесть его справедливым, то оно может служить доказательством, что в ето время науки были уже повсеместными: только невероятно, чтобы один Император при конце своего царствования все сочинения, рассеянные в таком обширном и просвещенном государстве, каким долженствовало тогда быть Китайское, мог собрать в одно место. К томуж еще в Китае находились и другие независимые Государи, которым нельзя было приказывать; а всего вероятнее, что науки немного утратили от сожжения книг Китайских. Барров. Т. 2, р. 2 и 3.) [194]

Етот варвар, завистник своих предшественников, неприятель ученых, притеснитель подданных своих, приказал сжечь все книги, какие только собрать мог, кроме касающихся до землепашества, врачебной науки и магии. Четыреста пятьдесять ученых, которые с остатками библиотек своих спрятались между горами, и были исторгнуты из своих убежищь и преданы пламени. Толикое же число других, страшась подобного жребия, решились лучше кинуться в воду с высоких скал острова, на котором укрывались, нежели впасть [195] в мучительские руки. Науки запрещены были под строжайшим наказанием, a оставшиеся книги погребены в забвении - Когда Государи фамилии Ган начали стараться о восстановлении литтературы, то едва могли отыскать некоторые сочинения Конфуция и Менция. Книги первого найдены в развалинах стены полусогнившими, и с етого поврежденного и недостаточного екземпляра сделаны списки, находящиеся ныне в большом количестве

Восстановление наук можно почитать за третий период древней философии Китайской; в то время секта Фое распространилась в государстве, а с нею вместе идолопоклонство, безбожие и суеверия всякого рода, так что трудно решить, что было из двух пагубнее: варварство ли, в которое Хи-оуганг-ти погрузил Китайцев, или ложные науки, в последствии времени их заразившие. - Скоро появилась секта Квиетистов, Ун-гвеи-киao (недействующих, nihil agentium): спустя три века после Рождества Xpистова Китай наполнился сими безумными празднолюбцами. Еще спустя пять веков размножилась секта называемая Фан-кин: ето Епикурейцы, для которых порок, добродетель, Провидение, бессмертие, были ничего незначущими словами. K несчастию, ета [196] философия очень соблазнительна и по тому нескоро истребилась; она тем более была вредною, что весь народ кинулся к приманчивым ее правилам.

Началом философии средних веков в Китае почитаются 10 и 11 столетия, когда появились два философа Хен-ку и Хим-ци. По мнению некоторых, они были многобожники; другие почитают их атеистами; иные опять называя их деистами, думают, что истолкователи сочиненных ими книг распространили ложные мнения, несправедливо приписываемые самим философам. От них возникла новая секта Ученых, Иy-киao, которая с двумя другими Фое-kиaо и Лао-киао господствует по всему государству. Все три толки суть нечто иное как измененные виды суеверства, идолопоклонства, многобожия или безбожия, главные правила коих, по мнению сведущих людей бывшие началами философов среднего века, и ныне еще удерживаются учеными, которые принимают их с некоторыми переменами, происшедшими, может быть, от сообщения с Европейцами.

Если бы касательно древности Китайского народа неоставалось других доказательств, кроме употребляемых им письменных знаков, то и один проницательный взгляд на них удобен рассеять все [197] сомнения. Китайский язык так оригинален, столько отличен от языков всех других народов, которые не происходят от Китайцев, что ни в составе оного, ни в знаках письма невозможно найти ниже малейшего сродства с другими языками в целом свете. Правда что некоторые, впрочем искусные писатели, находили между. Китайским письмом и Египетскими иероглифами. Некоторые почитали Китайские знаки изменившимися иероглифами, говоря, что каждой знак есть вещественный образ представляемого понятия, и в доказательство приводили немногие примеры. В самом деле доныне сохранились древние знаки письма Китайского, начертанием своим сходные с представляемою вещию, на примере круг значит солнце, дуга - месяц, и проч.; но весьма вероятно, что такие знаки употребляемы были неиначе как только в качестве сократительных, подобно нашим календарным, или астрономическим. Если же в непамятные времена и были употребляемы к Китае иероглифы или знаки изображающие понятия; то надобно принять за достоверное, что они после замены собранием других знаков, произвольно изобретенных, но принятых всеми, приведенных в систему и навсегда оставшихся в употреблении, подобно системе наших Европейских алфавитов, в которой [198] знаками изображаются не понятия, а только одни звуки. Хотя История упоминает о том времени, когда Китайцы незнали другого способа удерживать в памяти случившиеся происшествия кроме узлов на снурках, подобных бывшим в употреблении у Перувианцов; однако же мы не находим в ней никаких известий, которые давали бы повод думать, что у Китайцов когда либо были иероглифы. Китайская грамота, совершенно отличная от складу нашего азбучного порядка, заключает в себе неболее 212 главных знаков, из которых составляются все прочие. У Китайцов сохранилось предание, почитаемое ими за достоверное, что Фо-ги был изобретателем начертаний, по которым они пишут свои знаки, и которые, думать надобно, остались доныне неповрежденными. Ему же приписывают они большую часть всех своих знаний, что и подало славному Бальи почитать Фо-ги чужестранцем, принесшим в Китай первые семена просвещения; ибо искусства и науки немогут начаться и принести плоды в короткое время жизни одного человека. Может быть Китайцы в разные епохи мало по малу и вводили перемены в систему своей грамоты; но коренные правила, по которым они начертывают свои знаки, по всей вероятности, остаются доныне неизменившимися. Сие мнение [199] подкрепляется тем непоколебимым постоянством, с которым они держатся своего, впрочем бедного, языка. Со времени знакомства, с Европейцами они не приняли нижe одного чужестранного слова; но всем новым для себя вещам, всем прежде незнаемым у себя народам дали Китайские названия.

Из числа всех заключений наиболее те вводят в обман, которые извлекаются из етимологических сравнений: допустивши их, можно бы отважиться доказывать, что язык Китайский имеет некоторые отношения, общие языкам всех прочих народов. Речь Китайская совершенно односложна, и каждое слово ее оканчивается гласною буквою; при том же в ней недостает некоторых букв нашего алфавита: оттуда происходит, что она неможет вдруг выражать многих слогов. Число таких слогов, которые Европеец в состоянии выговорить и которые для уха его кажутся внятными, простирается не свыше 300; следственно один звук имеет часто многие значения. Когда встречаются слова, которых особенного знаменования Китаец не может показать выговором, в таком случае он чертит на воздухе письменные знаки, оным присвоенные, и сим способом уничтожает всякое сомнение. - Речь в каждой почти провинции особенная; но язык письменный [200] один во всем государстве, между тем как названия письменных знаков, или звуки подлежат изменению.

Хотя изобретение Китайских знаков принадлежит к числу превосходнейших ума человеческого произведений; однакож оно никак не может равняться высокому изобретению нашей азбучной системы, которой древние мудрецы приписывали даже небесное происхождение. - Китайские знаки можно почитать весьма близкими к так называемой пасиграфии, или всеобщему письму, о составлении коего многие ученые мужи весьма прилежно старались; они представляют взору не только одно понятие, но даже несколько оных. - Некоторые знаки, представляющие простые предметы, или простые понятия, были стихиями, или первобытными корнями Китайского языка, и их весьма немного; выше уже упомянуто, что их находится не более 212. Один из сих знаков, или его сокращение, непременно входит в состав каждого другого знака в языке, и по тому почитается ключем сего последнего. Каждый знак есть нетолько словом, но вместе и определением, то есть в сопряженных с ним чертах заключает он полное на себя изъяснение. Ето показывает, что нет знака (как бы впрочем ни был он составлен), которой [201] невыражался бы одним словом, хотя каждая из составных частей его имеет особенное значение и выговаривается особливым образом. При изучении письменного языка Китайского нет нужды затрудняться выговором звуков и изменением голоса, как то бывает в других языках. Китайские знаки говорят глухому и немому так же выразительно как самый сильный язык человеку, который пользуется употреблением всех чувств своих. Вообще ето язык, говорящий не слуху, но единственно. - При изучении его великая трудность встречается в сократительных знаках; писатели почитают их весьма для себя полезными, хотя в них исчезают многие черты, находившиеся в полном знаке. Наконец скажем в коротких словах: етот язык требует, чтобы читатель, даже в самых лучших сочинениях, находил более смысла в своей догадке, нежели в начертании. Совершенно выучиться ему нет возможности, неприобретши глубоких сведений врассуждении Китайских нравов, обычаев, мнений и даже привычек. - Таблица, составленная г-м Стаунтоном и приложенная к Путешествию Баррова в Китай, показывает, что Европеец может перенять из всего Китайского языка 342 простых звуков, или односложных, которые с помощию остановок и изменений голоса [202] Китайцы умеют умножить до 1332 слов, действительно находящих в языке. Уверяют, что в Китайском языке считается до 80,000 знаков, и как всякой знак долженствует иметь свое название, то разделивши 80,000 знаков на 1332 слова, увидим, что на шестьдесят знаков достанется только по одному имени, то есть одно только имя, состоящее из одного слога, относится к шестидесяти знакам, из которых каждой имеет особливое значение. Оттуда происходит, что многое написанное покитайски не может быть вразумительным для слуха без помощи зрения. Когда односложный звук каждого знака употребляется для изображения разных значений, то можно сказать, что собственного значения он вовсе неимеет. - Китайцы в отправлении дел и в общежитии легкие изменения голоса, которые употребляют они для выражения своих 1332 слов, могут изобразить пятьнадцатью тысячами письменных знаков, следственно каждой односложной звук заключает в себе около двенадцати разных знаменований. Употребление одних и тех же слов для выражения предметов совершенно различных, без всякого сомнения, дает речи смысл неопределенный и нередко служит поводом к весьма странным и смешным ошибкам, а особливо в устах чужестранца. [203]

И так изучение столь многих тысячь знаков, наполняющее всю жизнь ученого Китайца - cиe изучение от самого детства до седых волосов составляющее весь круг его упражнений и никогда неувенчаваемое совершенным успехом - столь высоко у них ценится, что при екзаменах, открывающих путь к высшим почестям, ему дают преимущество перед всеми прочими занятиями! Но не пустое ли дело трудиться всю жизнь свою для изучения тому, в чем у нас, невыходя из детского возраста, можно совершенно успеть посредством 24 литер? - И вот те тяжкие оковы, которыми Китайцы обременяют умы своих ученых! Сия непреодолимая трудность, удерживая их при изучении знаков, всегда будет отдалять их от знания вещей, всегда будет стеснять их таланты в оковах 80,000 начертаний, которые все еслиб и удалось узнать кому либо из ученых, то счастливец сей мог бы только похвастать, что умеет читать и писать на своем языке; но ета мозголонная наука никогда несделает его ни великим поетом, ни великим писателем. - И так все сказанное выше оковывает в сей знаменитой земле всякое стремление ума человеческого и удерживает его на той степени, на которой он однажды остановился. Таким образом система письма и языка, по [204] видимому, служит доказательством, что Китай и ныне остается тем, чем был за несколько пред сим столетий, ежели только ета неподвижная одеревянелость небыла причиною понижения степени наук и художеств.

(Продолжение в след. книжке.)

Текст воспроизведен по изданию: Китайцы // Вестник Европы, Часть 88. № 15. 1816

© текст - Потоцкий С. 1816
© сетевая версия - Тhietmar. 2009

© дизайн - Войтехович А. 2001
© Вестник Европы. 1816