-

Описание Кяхты.

(Окончание.)

Китайская слобода называется Май-май-ченн (Май-май значит купля и продажа, т. е. торг, ченн городок.) Она также построена четвероугольником, но гораздо больше Руской и снаружи обведена твердым и частым палисадом. В северной и южной стороне находятся трое ворот с каланчами. Вокруг сей палисадной стены идет снаружи дощатая дорожка. На стороне, обращенной к Руской слободе, пред каждыми из троих ворот, построены высокие дощатые заборы, препятствующие видеть, что происходит во внутренности слободы. На них изображена Китайская буква: Фу, т. е. щастие. Китайцы полагают, что заборы сии могут предохранить их от всех вредных влияний и действия брани, которою, может быть, Руские [122] вздумают их величать. Это мнение принадлежит к учению Фюнн-шуй т. е. ветр и вода. — На каждом из четырех углов построены караульни; сверх оных находится еще одна караульня к северу от Май-май-ченна на дороге в Рускую Кяхту; в ней живут сторожа, оберегающие обоз, который состоит иногда из нескольких тысяч тележек о двух колесах, на коих перевозится Руские товары в Китай. Для произращения овоща, без которого Китайцы жить не могут, разведены многие огороды. Чрез речку построены два моста. Вода в ней мутная и нечистая: по сей причине вырыты подле мостов колодцы. Улицы прямы и идут к воротам, от чего слобода разделяется на несколько правильных четвероугольников. Посреди города, на перекрестке обеих главных улиц, построена высокая башня над просторною залою; в ней висят деревянные дощечки, на коих изображены повеления Коменданта. На башню сию всходят но крыльцам со всех четырех сторон. На низшем краю ее кровли, построенной уступами, висит [123] множество чугунных и другого метала колокольчиков равного вида. При самом слабом ветре издают они беспрестанно весьма приятные звуки.

Димы построены плотно один подле другого, и редко имеют окна на улицу. Каждый дом имеет ворота, чрез которые можно войти во двор. На дворе построены, в обыкновенном Китайском вкусе, жилой дом, кухня, амбар для хранения товаров и службы — не из камня, а из каких-то известковых плит, которые хотя не могут противостоять сырости, но вообще составляют стены твердые и гладкие. Над воротами написано обыкновенно имя хозяина или означение чем он торгует, с изображением буквы Фу. Домы на двор выкрашены; дерево и решетки размалеваны яркими красками. По входе чужого во двор, хозяин и домашние люди его встречают, чтоб пребольшие дворовые собаки на него не напали; вводят в гостиную, и подчуют чаем, сахарными пирожками, сухими плодами и курительным табаком. [124] Комнаты внутри покрыты дурным лаком или, обыкновеннее, бумагою, которая испещрена картинками, выпечатанными водяною краскою. В потолке, есть небольшое отверзтие для пропуска свежего воздуха. Окон со стеклами в Китайских домах нет, но широкие рамы заклеены, вместо стекол, самою тонкою бумагою без лаку. В средине окна приметно небольшое отверзтие, заклеенное слюдою, и служащее не для впущения света, но для того, чтоб чрез него можно было смотреть на улицу. Сквозь большую, прозрачную бумагу проходит в комнату довольно свету. Снаружи приделаны к окнам навесы, так, что ни снег, ни дождь не может повредить бумаги. На улицах и во дворах наблюдается великая опрятность, какую можно найти только в Голландских городах; вообще Китайцы отличаются от всех торгующих на Кяхте народов порядком, исправностию, вкусом и остроумием. Притом они хитрее всех, и к торговле способнее Жидов в Европе и Армян в Могаметанской Азии. Приезжающие на Кяхту Китайцы, суть уроженцы [125] северных частей областей Бе-джи-ли и Шанн-си. За позволение производить торг, платят они своему Правительству известную подать. Они все холостые, потому что Китайскими законами запрещено вывозить женщин в чужие земли и даже в пограничные города; богатые имеют наложниц из Монголок, которые живут в юртах, вне города. Молодые Китайцы лицами похожи на благообразных женщин Калмыцкого племени, живущего при озере Кёкенуре между Китаем и Тибетом. Они почти все очень хорошо говорят по Монгольски. Многие из них знают столько по Руски, что сами могут отправлять торговые свои дела, но выговор их весьма невнятен, так напр., вместо! Двадцать пять монет, они говорят: туа-зе-ти пиати мониза и пр. — Руские купцы никогда не учатся Китайскому языку.

Близь южных ворот, по левую руку, находится дом живущего всегда на Кяхте Манджурского Начальника или Дзаргочия. (Дзаргочий есть Монгольское слово, означающее судью. По Китайски он называется Шен-ши-жин, а по Манджурски Бейдежи.) [126] При нем бывает всегда главный караул, состоящий обыкновенно изо ста или пятидесяти конных пограничных Монголов. Сии Манджуры не всегда бывают равного чина; время пребывания их на Кяхте не определено.

Подле дома Дзаргочия построены два великолепные храма, из коих один посвящен Гесыр-Хану.

(Гесыр-Хан есть Монгольское имя помещенного в число богов Полководца, жившего по время Сан-гуо или трех Государств, в начале третьего столетия по Р. Хр. По свидетельству Монгольских писателей, он происходит из земли, лежащей при озере Кёкенуре. Китайцы называют его Юан-юй или Гуан-юн-джанн. Он был Предводителем армии Лией-бея, который в 199 году по Р. Хр. возмутился против Императора Хиан-ди, из поколения Хан, покорил город Хиа-бей и поручил Юан-юю управление оным. В следующем году Цао-дзао, Полководец Императорский, вновь завоевал сей город, и взял в плен Юанн-юя, который вступил в его службу, и оказал ему важное вспоможение. Цао-дзао весьма уважал его, но не мог удержать при себе. Юан-юй возвратился к Лией-бею, совершил в союзе с ним многие великие подвиги, но в 220 году был взят в плен Сун-гиуном, и казнен с своим сыном и многими другими Полководцами. — Китайцы полагают, что он не умер, а только помещен в число полубогов. Царствующая ныне в Китае Манджурская династия признает его хранителем своего рода. — Он изображается сидящим; по левую его руку стоит сын его Гуанн пинн, а по правую смуглый его оруженосец.) [127]

При входе в оный, представляется взору жертвенник, покрытый.плодами, яствами и конфектами, и обвешенный желтою шелковою материею. На нем стоит доска с надписью:

ди	тай
уан	цынн
уан	танн
ниян	да
	хуанн

Т. е. «нынешнему великому Августейшему Императору Тайцынскому (Тай-цынн имя царствующей ныне Манджурской династии в Китае.) десять тысяч лет».

Сей храм посещается одними Китайцами, и содержит в себе многие уродливые изображения полубогов и духов, которым приносят ежедневно пищу и жертвы, под надзором старшины сего храма. Монголы имеют описания жизни и подвигах Гесыр-Хана, но не ходят в его храм на молитву. [128]

Другой храм находится в южной стороне, украшен также великолепно, и посвящен Богу Хомшин-Бодди-Саддо (Бодди значит по Монгольски совершенный дух, а Саддо тело.). Сие божество почитается воплотившимся Брамою и есть одно из главнейших божеств Ламайской веры. Бодди-Саддо изображается различным образом. Ламаиты полагают, что он появится при преставлении света и будет судить всех людей. К нему обращают они свои молитвы. Все Монархи нынешней Китайской династии исповедовали преимущественно Ламайскую веру. На их щет содержатся Патриархи оной в Пекине и Жи-хо, что в Монголии. По сей причине важнейшие Манджурские фамилии приняли оную. Все Манджурские чиновники, на Урге и в Кяхте ее исповедуют. — При сем случае должен я заметить, что многие писатели несправедливо полагают, будто религия Фо в Китае, Пегу и Сиаме есть таже, что и Ламайская. Обе они суть секты веры Буддистской, но существенно [129] между собою различные, ибо последователи Фо почитают дух Далай-Ламы излиянием божества, но не признают его, подобно Тибетанам и Монгольцам, видимою главою своей церкви.

К югу от сих храмов стоит, на площади, имеющей сообщение с двором Дзаргочия, высокий, раскрашенный и покрытый лаком столп, на котором поднимаются в торжественные дни большие «лаги и вымпела посредством веревок, а по ночам факелы и фонари.

Во время пребывания моего на Кяхте Китайцы торжествовали наступление своего нового года или так называемый белый месяц. Все домы обвешены были множеством разноцветных бумажных флагов, которые развевались и посреди улиц на пестах. На них разными красками написаны были буквы, изъявляющие поздравление. В четырех сторонах города, в конце главных улиц воздвигнуты были небольшие часовни с истуканами, пред которыми поставлены были в жертву пироги Охотники производили барабанами и [130] свистками нестерпимой шум. Вне часовен выставлены были на красной бумаге надписи в честь трех начал, (Сан-юян) высшего, среднего и низшего. Сии три начала изображаются из виде трех старцев, сидящих в молитве. Первый из них называется Мандарином небесным, другой земным, а третий водяным, следственно три начала, по их понятию, суть; небо, земля и вода. Везде, на жертвенниках и пред истуканами в домах, горели курительные палочки (хианн). Казалось, что народ не оказывал отличного уважения к сил часовням; он проходил мимо их равнодушно, или забавлялся мучительною единообразною музыкою. Еще должно заметить, что все улицы покрыты были лопнувшими пороховыми хлопушками, которыми в сие время производят прегромкий треск.

В Май-май-ченн приезжают нередко знатные особы, духовные и светские, из разных стран Монголии, для закупки Руских и Китайских товаров, которые трудно получить в малых городах. Здесь [131] живут и Бухарцы, торгующие исключительно ревенем.

В обоих Кяхтинских торговых местах, Руские обходятся весьма коротко с Китайцами, и для торгу беспрепятственно ходят из одной слободы в другую. Манджурский тираничный начальник Дзаргочий посещает Руских чиновников, и принимает их у себя. Но сообщение сие происходит только днем: вечером все должны быть дома. По пробитии зари в Руской слободе, поднимается на дворе Дзаргочия ракетка, и ворота в обеих слободах запираются до утра.

Дзаргочий управляет судною частию в Май-май-ченне. Все купцы и приезжие из Китая должны предъявлять ему полученные ими позволения на отправление торга; он решает споры между Китайцами и Монголами. В помощь ему дан низший чиновник, обыкновенной из Манджуров, называемый Бошха, т. е. Коммисар. Власть его невелика. О происшествиях на границе, от Горбицы до Иртыша, как-то о переходе чрез рубеж, о воровствах и [132] пр. доносят ближайшие передовые посты письменно Руской пограничной Канцеллярии на Кяхте и Дзаргочию в Май-май-ченне. В неважных случаях решение определяется весьма скоро. Для лучшего обозрения границы и всех находящихся на ней караулов, разделена она в известных расстояниях на части, имеющие особых надзирателей. Они живут в пограничных многолюдных селениях, где всегда бывают не без дела, и сносятся изустно с живущими против них Китайскими и Монгольскими начальниками. О всех пограничных военных делах Руской пограничной Коммисар, сносится, по поручению Канцеллярии, с Китайским Бошхою на Монгольском языке. Между Монгольскою Ургою и Губернским городом Иркутском (находящимися между собою в расстоянии 700 верст) иногда ездят курьеры, отправляемые Дзаргочием в Май-май-ченне. С Китайской стороны приезжают курьерами обыкновенно пять человек, а именно Бошха, с помощником, писарем и двумя служителями. При скорой езде (обыкновенно верхами) [133] Руские и Китайские курьеры получают ежедневно на обед и на ужин по живому барану, из которого сами готовят кушанье. Шкуры достаются Бошхе. С Руской стороны число посланных бывает различное. — Китайцы, Манджуры и Монголы, при самых важных церемониях, никогда не снимают шапки, а изъявляют почтение, опуская ладони и преклоняя колена до земли, немногими, но весьма искусно расположенными высокопарными словами. Таким образом приветствуют сии курьеры и Иркутского Гражданского Губернатора, но от всех Руских чиновников требуют они приветствия, поклоном и снятием шляп, по Европейскому обычаю.

Построением Кяхты совершенно достигли предположенной цели, но при Цурухайту на реке Аргуни, напротив того, нельзя было завести торгового места. Сие произошло не от каких либо упущений, но положение той страны не имело удобства Кяхты, куда Руские товары привозятся водою, не доезжая только 26 верст, а именно по Селенге до деревни Усть-Кяхты, на ручье того же [134] имени, имеющем источники свои в северной стороне Кяхтинских высот. Дорога в Цурухайту идет, напротив того, по диким горам и весьма затруднительна; по сей причине Китайцы не привозили туда никогда многих товаров. Ныне приезжают они туда только в Июне месяце с Манджурским Штаб-Офицером и его свитою из города Науна. Сей пограничный начальник объезжает порученную ему часть границы, по Амуру и Аргуни. — Сюда привозят Китайцы кирпичной чай, курительной табак, белые и голубые, весьма толстые бумажные и некоторые шелковые изделия, шелк и другие безделицы для употребления Руских и Монголов. За сие берут они всякую скотину, меха, овечьи шкуры, юфть, толстое сукно и т. п. Вся сия торговля производится Китайцами без всякого старания, и единственно для того, чтоб оставление оной не было почтено нарушением торговых трактатов.

Хотя по договору назначено отправлять в Пекин караваны чрез каждые три года, но сие никогда в точности не наблюдалось; [135] по заключении оного, ездили туда не более шести караванов, а именно в 1727-28, 1732, 1736-37, 1741, 1746 и 1755 годах. Но так как при сих караванах Российская торговля мало получала прибыли, то Императрица Екатерина, Указом от 10 Августа 1762 года, повелела прекратить отправление всех казенных караванов в Китай, и на Кяхте предоставила всю торговлю частным людям, которая от того весьма возвысилась, так, что ныне нет надобности отправлять караваны в Пекин.

Пер. А. М.

Текст воспроизведен по изданию: Описание Кяхты. (Из путешествий Г. Клапрота) // Сын отечества, Часть 33. № 42. 1816