СОФРОНИЙ ГРИБОВСКИЙ

ИЗВЕСТИЕ

О КИТАЙСКОМ, НЫНЕ МАНДЖУРО-КИТАЙСКОМ ГОСУДАРСТВЕ

О НЕУДОБНОСТИ УПЛАЧИВАТЬ ДОЛГИ, ПРИШЕДШЕМУ КУПЦУ В УПАДОК.

Ежели случится по каким притчинам притти купцу в упадок, то поправить свое состояние разве с превеличайшим трудом, и то едва едва кое-как может, поелику у Китайцев проценты невероятно велики; от одной ланы серебра каждый месяц должно заплатить указных процентов три фуны серебра, не менее наших пяти копеек; следовательно, в год надобно заплатить указных процентов, от 1 ланы три чина, шесть фумов, на Российские деньги, по крайней мере, шесть гривен, по казенному счету; но указные проценты, разве при займах великих сумм, ход свой иногда имеют, ибо часто, при купеческих кредитах, полагаются на большие суммы и меньшие проценты для удобнейших оборотов, в коих Китайцы крайне остры. Но такие проценты партикулярные и бывают только между приятелями, которые, однако, должник своему заимодавцу непременно обязан платить каждый месяц от ланы; когда же занимает кто медною монетою, то от каждой тысячи чохов обязан заплатить в месяц 20 чохов, на Российские деньги 4 копейки. Китайцы, при покупке вещей, вычитают из тысячи чохов 20 чохов, кроме нижеследующих вещей, за которые всегда должно отдать полными веревками, то есть, без вычету, а имянно: за китайку, за полотно, когда какую закладную вещь покупать, за наем лошади, при заплате наемному работнику, то есть, тому работнику, который нанимается служить хозяину долговременно, а не тому, который работает при разных строениях поденно, ибо у такого хозяин вычитает чохи; при отдаче за пожилое, а может быть, есть и еще некоторые вещи, за кои должно отдавать [98] полными веревками, поелику Китайская медная монета имеет на средине; дырочку и нанизывается на веревочку, коих веревочек не малое число продается в лавках и в разносе. Китайцы в одном чохе щитают два чоха, что чужестранцу, вновь приехавшему, не малым бывает преткновением, ибо Китаец всякую вещь и продает и покупает на малые только чохи, коих 2 в одном; почему чужеземец, приехавши вновь в Китай, не знавши ходу денег, вместо 500 чехов, при покупке вещи, принужден платить 1000 чохов, вместо 50 чохов заплатит 100 чохов, хотя в нынешнее время в Китае малых чохов и нет, а только одни большие обращаются; однако в Пейдзине не может купец большими чохами делать щету, по обыкновенно всегда щитает малыми, и пятидесяти-чоховую вещь, при продаже, называет 100-чоховою. Есть же еще не в дальнем расстоянии от Пейдзина такое место, в коем 166 больших чохов содержат в себе, по мнению тамошних жителей, малых 500 чохов. Что же касается до займов малого количества серебра, то нередко полагаются частные проценты с 1 ланы по 4 фуна, а иногда и более, каков рост пришедшему уже в убожество платить крайне трудно, да и почти невозможно; когда же должник не отдает надлежащих процентов, то полагаются на оные рекамбии, а посему необходимо нужно впасть в неуплатимые долги, от коих, когда у должника нет довольно земли, то надлежит ему или бежать и укрываться, что у Китайцев очень часто случается, или быть тамошним нищим.

В КАКИХ ПОЛОЖЕНИЯХ ВООБЩЕ ВСЕ КИТАЙЦЫ СОГЛАСНЫ, И В ЧЕМ ОНИ МЕЖДУ СОБОЮ РАЗНЯТСЯ?

Китайцы хотя и все в отправлении великолепных общественных церемоний между собою согласны, но в употреблении пищи и пития много между собою не сходствуют. Полуденные Хинцы обыкновенно роскошнее протчих стран своих единоземцев, а посему Дзянаньские или Южные Китайцы, в сластопитательной и нежной пище много преимуществуют пред протчими своими единоземцами; воздержнее же других стран обширной сей Империи Западные обитатели, кои нарочито в своих расходах бережливы. Но я такую бережливость Лосилов или Западных Китайцев [99] почитаю не одну склонность их к собиранию богатства, но более скудость тех мест, где они живут, хотя и любви к имению не должно от них отделять. Непроходимые, к западу лежащие, каменные горы, простирающиеся не на одну тысячу Российских верст, не имеют на себе, кроме древесных плодов, кои с великим трудом и рачением тамошних жителей, упражняющихся в удобрении худой земли, родятся, более ничего, а внутрь себя великое множество разных металлов, в числе коих не малое количество находится и драгоценных, коих всякому хотящему не запрещено изыскивать; места же, на которых можно исправлять хлебопашество между горами, не многие, да и те наполнены каменьями и щебнем, которую землю хотя многими веками жители тех мест и удобрили, однако растущим в их странах хлебом с превеликою трудностию и в самые хорошие годы могут себя прокормить. О Северных же обитателях Китая нечего много писать; ибо кроме того, что они живут между превысокими каменными горами, совсем к хлебопашеству и скотоводству неспособными, но считая от Пейдзина к Монголии, не много им и места остается; ибо не более расстояния от Пейдзина к Монгольской границе, как 470 Российских верст, которые места мало не все наполнены горами и диким камнем; почему едва могут своим хлебопашеством, производимым на вычищенных от каменьев местах, имеющих очень малое пространство, и сами себя прокормить, выключая рогатого скота, который к ним, яко к ближним соседям, из Монголии довольно пригоняется, такожде и садовных плодов, в не малом количестве растущих; во всех протчих вещах не малый имеют недостаток, который привозимыми из столицы и протчих поблизу лежащих, изобильных хлебом и протчими вещами, губерний отвращается, а почему и на Севере живущие от Пекина или, правильнее, от Пейдзина, Китайцы не роскошнее в жизни Западных. Но как я слыхал, что в сии места виноватых в ссылку посылают, то из сего можно заключить, что в Северных местах важного купечества не имеется; разве тамошние жители производят маловажный торг с пограничными Монголами, похожими на их руку товарами, да для своих округ потребные вещи; в протчие же части Китая, познаю, чтоб могли что из вещей отпущать; а как выше упомянуто, что Лосилы или Западные Китайцы бережливо [100] живут, то посему во всем Манджурском Государстве нет их богатее купцов, которые б во все страны Империи многочисленнее разного рода товаров отправляли ³⁷.

Китайцы к дракам очень склонны, а посему, во время выездов, всегда почти случалось мне видеть дерущихся на улице; когда случится при драке быть какому ни есть знакомцу, то он бьющихся разводит и мирит, что всегда бывает; когда же нет в то время ни кого из приятелей, то никто не смеет мешаться между двух противников, пока уличный солдат не придет; но сей смотритель не всегда поспешает унимать драку, но будто не видит, ожидая в своем месте, не воспоследует ли убийство, дабы после с убийцы, или с его хозяина, знатную себе получить [101] прибыль, доложив прежде своему офицеру ³⁸. Бранных у Китайцев слов не много, а когда ссорятся, то употребляют следующую брань: вамва, что значит на нашем языке: черепаха, будзянли, незнающий никакой благопристойности, мяозды, непросвещенный, дикий, или противящийся своему Государю, или не имеющий над собою Государя, — сии, по мнению Китайцев, ругательства самые большие, за кои они вступают в драку, при начатии коей ссорющиеся, обвернув вокруг головы косу, закатывают рукава и вступают в драку. Есть же у них и другие бранные речи, кои не так им противны. Хотя в Пейдзине и великое множество простого вина, которое всяк, кто имеет достаток, может гнать и свободно продавать, заплатив в городе, в сборной конторе, пошлину, а притом и гораздо дешевле, нежели у нас, хотя нашего гораздо хуже, по притчине неприятного запаху; однако, сколько мне довелось, во все мое в Пейдзине пребывание, во время проездов, видеть, никогда более не случалось кроме двух, или троих, раз, на улице приметить пьяного Китайца, хотя все улицы наполнены ходящим и ездящим народом; а хотя, может быть, в винной лавке, где я никогда не бывал, и напиваются до пьяна; однако и тут не можно Китайца видеть, что он пьяный, ибо в таком случае нанимает кто ни есть из его знакомцев лошадь с телегою, в которой он тотчас едет домой; а посему, как выше упомянуто, очень редко случалось мне видеть, дабы Китаец, подобно Российскому дьячку, или ученику, живущему в Пейдзине, шатался пьяный по улице.

КИТАЙЦЕВ РЕЛИГИЯ.

§ 26. Что надлежит до религии, то хотя в некоторых Европейских сведениях и значится, что Китайские (ныне Манджуро-Китайские) Государи и их вельможи, равно как и их ученые, веруют и покланяются единому истинному Богу, имея, де, ум [102] довольно просвещенный естественным богопознанием, однако, я, в 1797 году, Октября 8-го дня, будучи на восточной стороне за городом, видел восемь человек различной степени офицеров, которые нарочно посланы были от Императора кланяться ужасной толщины и длины дереву, лежащему под сараем, в честь которого поставлена и кумирня, с каменными столбами, на коих Манджурскими и Китайскими вырезанными литерами означено: бог дерево, а хотя Шань-Ди и точно значит небесного Царя, то есть, Бога, однако Китаец и Манджур небесного Бога немного разве выше почитает прочих своих богов, на пр., бог земли, бог воды, бог огня, и проч. бесчисленные вещи, кои Манджуры и Китайцы почитают богами и им с жертвоприношением покланяются. Суеверие сего народа самое грубое и безрассудное, на прим., будто в седьмой Луне, то есть, в нашем Августе, 7-го Китайского числа, во всем их Государстве ни одной нет сороки, потому что оные в сие время отлетают на воздух для делания из самих себя чрез реку мосту ³⁹, по коему живущие в звездах муж и жена, жившие на земле в великом несогласии и вражде, которая была притчиною, что они супружней должности исполнять не могли, по смерти же их, бог женидьбы, сожалея о их состоянии, позволил им в год один раз, 7-го числа седьмой Луны, перешедши тот, составленный из сорок, мост (ибо они не на одной стороне реки живут, но муж на северной, а жена на полуденной), супружеским образом между собою совокупляться; и хотя сие Китайцев суеверие ни сколько с разумом несходно, однако они твердо оное защищают, и таким своим пустоверием не малому у Европейца подвергаются осмеянию, когда я помянутого числа видел в Русском Посольском Дворе две сороки; а как сказанные две особы ходят по сорочьим головам, то будто с их голов своими ногами стирают перья; но и сии рассказы их смешные. Не мало сей народ приписывает Божия всемогущества и своему Хуан-Ди (Императору), который может повелевать не токмо протчим животным, но и насекомым, коего повеления черви со всякою готовностию слушают, какую беспредельную тамошних Ханов власть, простирающуюся на все твари, из следующего [103] Китайцев доказательства понять можно. Какой-то Хан Китайской еще династии или фамилии приказал питающимся скотским калом жукам, дабы ни одного из них в Пейдзине не было; жуки, получив от Хуан-Ди такое повеление, того же часа все выползли за город; и так будучи связаны Хуан-Диевым повелением, даже до сего времени ни один из них не смеет вползти в город. Да и точно, во всю мою бытность в Китае, никогда не видал в Пейдзине такого жука, да и быть в городе такого рода жукам никак не можно; ибо коль скоро скотина выкаляется, тотчас продавцы и берут кал в свои корзины, и для того сему червяку, по неимению свойственной себе пищи, и не можно водиться в Пейдзине. Но суеверные Китайцы, не рассуждая сей притчины, приписывают небытие в их столичном городе жуков повелению своего Хана. Во время засухи, обыкновенно весною бывающей, Хуан-Ди, или Хуан-Шань, затворясь в своих покоях, молится небу, постясь один за всех; когда же долго не бывает дождя, то великий сей жрец едет на место, отстоящее от Пейдзина в 36 Российских верстах, называемое Тан-Шань, близь теплых вод, к находящемуся в горней пещере каменному дракону, для испрошения у него дождя, коего дара когда Хан от дракона не получит, то Велит положить его в кандады, а после за немилосердие его бить. Я спросил жившего у меня для услужения Китайца, для чего, де, ваш Государь сажает в кандалы каменного змея, который биения не чувствует и ничего не разумеет? На что они мне сказал, что наш, де, Хуан-Шань не каменного биет змея, а живого. Я паки спросил, в котором же месте тот живой змей живет? Он мне на сие ответствовал, что живой змей находится в воде; а как я опять предложил ему вопрос: видал ли он сам реченного им живого змея? — он мне такой дал ответ: «Все единогласно говорят, что есть живой дракон, обитающий в воде. Но я сам никогда его не видал».

Нигде я никогда толикого множества ворон, галок, коршунов не видал, как в Пейдзине, которые, начиная с месяца Октября до средних чисел Апреля, всегда прилетают в город; а как для птицы нет лучшего места, как такое, где множество ветвистых дерев, то они многочисленными стадами и прилетают на ночь в Императорский сад, подобный великим рощам, яко [104] в такое место, где им очень выгодно ночевать; ибо там, кроме стражей, и людей нет; откуду по утру, на зоре, паки за город отлетают ⁴⁰, делая всегда по утру на лету большой крик Китайцы такое прилетание и отлетание ворон и протчих птиц, к могуществу и власти своего Хуан-Шана относит, который повелевает, в кое время должно коршунам, воронам, галкам, в его величества сад прилетать, и когда не позволяется быть им в оном. А сверх сего утверждают сии высокие умы, что их Хуан-Ди птахам указал, дабы они, пока городские ворота не будут отперты и оттворены, за город бы не летели, коему повелению сии безразумные твари с великим благоговейством повинуясь, до положенного им термина за город не вылетают, не смея перелететь городской стены. Да и многие, не токмо не заслуживающие никакого вероятия, но и невозможные дела суеверный сей народ, по притчине совершенного невежества, присвояет своему Государю. 1801 года, один Хошень объявил в Приказе, что ежели не будет некоторая часть прудов, сделанных между Небесным и Земным храмами, засыпана землею, то для Государя и Государства щастия не будет; почему в Маие месяце, 1803 года, те части прудов, на кои указывал Хошень, чтоб оные засыпать, и засыпаны.

О ОБРЯДАХ, БЫВАЕМЫХ ПРИ ПОГРЕБЕНИЯХ.

Известно в Европе, что Китайцы для погребения своих родителей и сродников ничего не жалеют, что есть неоспоримая правда ⁴¹. [105] Я и выше сего упомянул, что и не имеющему почти дневного пропитания, погребение родителей и близких родственников стоит не менее 5000 чохов; которых несут на кладбище 6 носильщиков. А поелику честь и слава, делаемая Манджурами и Китайцами своим умершим, состоит первее всего в великолепных и богатых выносах, знаки же, показывающие славные выносы, суть следующие: число носильщиков, искуство нести и множество предыдущих с разнообразными вещами. Преставльшагося гробу самый богатый и славный вынос почитается тот, при коем носильщиков гроба 64 человека; не столько богатый состоит в 48 человеках; очень средственного состояния несут 32 человека; при выносе бедного не более носильщиков, как только 16 человек; не имущего почти и дневного пропитания сопровождают 8 человек. Предшествующих же с разными знаками умершего гробу точного числа не положено; иногда же более предшествующих, нежели несущих. Вся слава и честь, воздаваемая при выносах покойникам, состоит в искустве носильщиков, которые нарочно более месяца учатся, как итти во время выноса, где остановиться, какие при несении гроба делать шаги, какова церемония не токмо при выносах Императорской фамилии и протчих больших вельмож и их родственников умерших, но и других богатых людей, ежели кто в состоянии сделать умершему великолепное погребение, соблюдается. Носильщики, которые обыкновенно почти бывают из нищих, пронесши городом тело, переменяются у городских ворот, и берут гроб новые, кои должны оный нести до кладбища. Такая перемена всегда наблюдается в пышных выкосах, стоющих умершего сроднику 200, или 300, лан серебра. При таких [106] церемониях бывают Хошены и Ламы, кои читают книги и бьют в тазы. При выносах же не так богатых, сии молитвенники, кроме того, что по умершем отпевают в дому, в процессии не бывают. Богатые, по своем умершем для отправления поминовении, зовут Хошенов и Ламов, первый раз от погребения преставившегося чрез 2 месяца, 2-й раз чрез год, 3-й раз через год же, а более никогда уже сих молитвенников не приглашают. За труды дают им, кроме серебра, платья, обувь, пищу; Даосов же в сих случаях не бывает. А откуду сии три секты получили свое начало, из настоящего замечания увидеть можно.

ЧЕМУ ВЕРУЮТ ЛАМЫ И ХОШЕНЫ, И ОТКУДУ ОНИ ВЕДУТ СВОЕ НАЧАЛО.

Ламы и Хошены касательно Богопочитания одно основание имеют, и в своем мнении, в рассуждении веры, между собою согласны; понеже обе сии секты верят преселению душ, а, следовательно, и запрещают, или, по крайней мере, не советуют убивать животных; такожде оба сии толка почитают и покланяются лжебогу Фо. Родился сей обманщик, как в хронологии значится, при Государе Кан-Ване, на 16-м году его царствования, в Западной Индии, от отца, именем Фань, княжеского достоинства, и матери Мое, за 1061 год до Рождества Христова, заводчик Хошенской секты и учитель Пифагорова преселения душ, кое учение, по прошествии 65 лет по Рождестве Христовом, Ханским попечением введено в Китай, о чем в Китайских летописях значится так: 5-й Династии, называемой Хань, 15-й по порядку Государь, Мин-Ди, или Кан-Ван, живший около Рождества Спасителя мира, некогда ночью видел во сне некоторое золотое лице, высотою в 30 аршин, сходящее к нему свыше и гласящее сим образом: «Я есьмь святый на Западе»; по какой притчине Император Кан-Ван созвал всех своих вельмож и советников, для объявления им своего сна, по услышании коего, сказали вельможи следующее: «Мы, де, часто слыхали, что на Западе явился святой, которого ты, Государь, ночью видел; ежели пойдем, поклонимся и уверуем в него, то всегдашней жизни путь обращен». Сказав сие, радуясь, взаимно себя поздравили. Итак сам Император положил отправиться на Запад для взыскания сего святого; но будучи уговорен своими министрами, представившими ему, что [107] Императорский престол ни на один день не должен быть праздным, и дабы сам Государь своим Государством управлял, а вместо себя послал бы для сыскания вышереченного святого двух вельмож. Император, такой совет от своих министров благосклонно приняв, отправил для сего дела двух посланников, которые, достигнув малой Европы ⁴², а то есть, до лежащей на западе от Китая Индии, до княжества, называемого по Китайски Тянь-Джу, по причине весьма долгого пути и великих трудов не хотя далее ехать, не исполнили Ханского повеления, а посему начали проведывать, нет ли в той стране, в которую они приехали, такой религии, которая б до того времени не была еще Китайцам известна. В то время находились там последователи некоторой секты, утверждавшие о себе, будто они без отца родились, и имевшие богом Фо; итак от сих последователей Фоевых Императорские посланники, получив о Фо известие, его Фоево наставление и некоторые молитвы, кои были читаемы служителями Фо в честь сему божку, возвратились к пославшему с ответом, что они нашли на Западе того святого, для сыскания которого были посланы ⁴³, которого учение есть сие: веровать преселению душ, запрещать убивать животных, хранить посты и часто молиться. Сию религию и учение Фоево Китайский Император с верою приняв, соорудил в честь Фо многие капища, коего обожатели в Китае суть Дамы, Хошены и Даосы; но должно, однако, знать, что Даосы находятся такие, которые Фо не признают за бога, но или небу, или Конфуцию кланяются, или ничему не верят.

КРАТКОЕ ОПИСАНИЕ ЛОУДЗЫЕВОЙ СЕКТЫ.

Последователи Лоудзыевому учению разделяются на два состояния, из коих одни женятся и живут с женами в кумирнях, а другие ведут холостую жизнь, подобно Хошенам. Которые имеют жен, те, подобно нашим белым священникам, распущают волосы и носят такой же формы, как наши священники, [108] одежду; а неженатые Даосы завертывают на средине головы в ком полосы и одеваются крайне гнусно, имея верхнюю одежду, составленную всю из разноцветных лоскутков; что же касается до Хошенов, которые так же называются и бонзами, то они до единого все монахи; есть так же в Китае и Хошенки, которые, чаятельно, делают сказанные материи. А как сего рода людей, то есть, Хошенов, в Китае превеликое множество, так что во всем Государстве весьма редко можно сыскать такую деревню, в коей бы, по крайней мере, не было хотя одного Хошена, то по сей ли, или по другой, притчине, но, конечно, по великому множеству, дозволяется хотящему жениться выходить в светское состояние, с тем, однако, условием, дабы не желающий более быть Хошнном, дал в кумирню на общество ишака; ежели же по бедности не имеет ишака, или по скупости не захочет оного дать, то в таком случае, бежав в другую губернию, безопасно в оной женится, оставив свою форму, то есть, отростив паки косу и переменив платье, будучи уверен, что никто не имеет нужды за ним гоняться. Весьма многие родители отдают своих детей в Хошены, особливо же тех младенцев, коим случается в сих летах быть больными; ибо они верят, что данный ими сын, или дочка, в служение Фоеве, выздоровев, достигнет желаемого ими возраста, а почему у многих Хошенок можно видеть и стопы ног в натуральном своем положении, а не так как у протчих Китайских женщин изуродованы. Возрасшего сына, или дочку, когда захочут родители паки взять из кумирни обратно в свой дом, в том не имеют они никакого препятствия, хотя бы сын был уже и Хошеном, отдав за него начальству кумирни какой ни есть выкуп. Хошены и Хошенки ходят летом с открытыми головами, которые они наголо бреют, а зимою завязывают голые свои головы черным атласом. Всяк, [109] вступающий в Хошены, должен учиться для отправления молитв книгам, кои писаны на Тунгутском языке. Сих книг светской Китаец не умеет читать. Хошены и Ламы встают ночью, звонят в колокол и отправляют завтриню. Ламы молитвы свои отправляют сидя на скамьях, а держащий первое место начинает читать и петь; по окончании стихов бьют в ладони и паки читают. Самая главная в Пейдзине кумирня стоит недалеко от ворот, называемых Ань-динь-минь, близ Городской стены, в малом проулке. Сия кумирня прежде была четвертого сына Кансиева домом, который, по смерти своего родителя, похитил престол и назвался Юн-Дженом. Он, будучи уже Государем, превратил реченный свой дом в кумирню, которая весьма великолепна и вмещает в себе множество Лам. Я, будучи в Новый год в сей кумирне, видел Ламское богослужение; они при чтении молитв бьют и в бубны; идучи в свои капища надевают на себя желтого цвету мантии; на головах носят шапки подобно картузам, только сделаны немного повыше картузов. Ламы носят ординарную одежду, точно такую же, какую все Манджуры, Китайцы и Монголы, с сим только различием, что Ламы должны носить одежду желтого и красного цвету, а протчим всем сего Государства обитателям употребление желтого цвету запрещено.

От Пейдзина в 50 Российских верстах, на верху превысокой горы, лежащей на западе, в древние еще времена выстроена пребольшая кумирня, в которой жили и живут Хошены. Оная кумирня, для всех, находящихся в Китае, Хошенов, как бы Духовная Академия; всяк, обучавшийся в сей кумирне, Хошен чрез три года получает оного места аттестат, деревянную чашку и большой кусок желтого полотна. И как весьма многие Хошены живут поданием милостыни, то народ в чашку кладем чохи, а по желтому полотну узнает, что тот проситель милостыни обучался в большой кумирне, а посему и милостыню дает щедрее, ибо тот ученый Хошен вешает сказанный кусок полотна чрез правое плечо, который бы всеми был видим. Сему Хошену не позволяют уже правила выходить в светскую жизнь; желающий Хошен (которому можно) паки вступить в светскую жизнь, должен, при выходе своем из кумирни, соблюсти [110] следующий обряд: купивши хлеба, свечей и плодов, поставить пред болванами, потом, взяв новую корзину и новый веник, вычесть кумирню и принести к большим кумиренным воротам корзину, веник и сор, положенный в корзину, положить все пред начальником той кумирни, где выходящий в светскую жизнь был Хошеном. Начальник кумирни, хватив веник и закричав на выходца, произнося сии слова: «Уже ли ты изменяешь Фоеве?» — гонит его веником прочь из кумирни, и таким образом желающий жениться оставляет хошенство навсегда.

Хотя, по преданию Фоеву, как выше я упомянул, и не позволяется последователям его учению ни каких животных убивать, однако многие Хошены и Ламы и все едят всяких животных, употребляемых в снедь, мяса, хотя можно многих Хошенов найти, которые не едят ни мяса, ни рыбы, что у Китайцев за едино почитается; ибо кто не ест мяса, а ест рыбу, того Китаец не признает за постившегося, а сверх сего должен постящийся непременно воздержаться, по Китайскому обычаю, от ядения луку, чесноку и не пить вина, а во первых, от жены.

Хотя Ламы и Хошены одного исповедания, однако в том токмо между собою различаются, что Ламы — Манджурские и Монгольские и еще некоторых княжеств жрецы, а Хошены только Китайские; и для того, при настоящем Манджурском правлении, все Ламы живут на Ханском жалованье; а напротив немногие Хошенские кумирни пользуются сею Императорскою милостию; многим Даламам даются и офицерские шарики. Они имеют свой штат, состоящий из Лам же, и обязаны каждый день бывать во дворце. В главнейших кумирнях и Хошены начальствующие имеют офицерские шарики.

Ламы находятся в самом Пейдзине и близко около Пейдзина, а более в Китайских границах нигде их нет. Когда Хошен внутрь своей кумирни вделает проступок, достойный телесного наказания, то наказывается от своего начальника в кумирне, а ежели учинит оное вне кумирни, то приемлет суд и наказание в гражданском присутственном месте, поелику в Китае, по подобию Европейских держав, нет духовного правительства, которое своего ведомства виноватого человека [111] обыкновенно судит и наказывает; но в Китае всяк, кто бы он таков ни был, непосредственно подвержен светскому суду; о Ламах же, поелику у них в Монголии есть свое духовное правительство, то в случае не очень важной вины, учиненной вне кумирни, не могу знать, где судится виноватый Лама; за большие же преступления определяет и Ламам сам Государь казнь, как случилось в 1797-м году, что за учиненное Ламами насилие девке, которая от оного умерла, Хан Кян-Лун велел 10 человек Ламов, виновных смерти помянутой девки, убить палками до смерти. Ламы присылаются из Монголии в Пейдзин, с надеждою чрез три, или чрез пять, лет перемены. Того же года привезен, был под суд в Пейдзин живой Монгольский бог Гиген, за то, как я слыхал, что, по любовным делам, убил своего Шан-дзабу, то есть, главного своего управителя имении, который, живучи под следствием в худом доме, ошелудивел; но Монголы, не смотря на такое своего бога законопреступление, с великим благоговением ему покланялись, разглашая, что такую неволю и болезнь сам Гиген по своему желанию терпит, а когда бы сам он не хотел быть в Пейдзине и терпеть неволю и болезнь, то в сей же час мог бы, повесив город на волоске, улететь в свое место; да и многие нелепые, противные здравому разуму, могущества и силы сей покрытый глубоким мраком невежества народ своему Гигену приписывает.

В описании Ламынской и Хошенской сект упомянуто нечто и о Даосах, кои суть различного исповедании и богопочитания, ибо некоторые из них небо обожают, овые Фо богом почитают, некие Конфуцию веруют, а иные никакого божества не признают. Теперь остается нечто сказать о тех Даосах, которые почитают одного из ученейших, бывшего в древности, современника Конфуциева, именем Лоудзы; потом постараюсь описать как ложное, так и истинное, о его жизни предания. Которые покланяются оному Лоудзы, те называются Лау-дао, коих религия есть сия: 1-е, сложивши ноги сидеть по обыкновению Китайскому; 2-е, постоянно и скромно седя, производить правильные и равные отдышки; 3-е, составлять и принимать бессмертные пилюли, дабы никогда не умереть. Уведомив о сем, приступаю к повествованию о самом Лоудзы. [112]

О ВЫМЫШЛЕННЫХ О НЕМ ПОВЕСТВОВАНИЯХ.

Многие верят и утверждают о Лоудзы, как о творце мира, неба, земли, духов и божка Фо, и называют его всевышним царем и виною бытия всех вещей Сии почитатели Лоудзыевы учат, что он был во чреве матернем 801 год, по прошествии коих, прежде нежели естественным путем вышел, прогрыз у матери своей левый бок, и таким рождением умертвил свою родительницу.

ИСТИННОЕ ОПИСАНИЕ ЛОУДЗЫЕВА ПРОИСХОЖДЕНИЯ, В КОЕМ, ОДНАКО, ПО КИТАЙСКОМУ ВКУСУ ВМЕШАНЫ ПУСТЫЕ ВЫДУМКИ, КАК ОБЫКНОВЕННО И ВСЕ ВООБЩЕ КИТАЙСКИЕ ИСТОРИИ ОТ ОНЫХ НЕ ОЧИЩЕНЫ.

Лоу-дзы родился в провинции Гу-Гуан, при Государе 3-й династии, или фамилии, называемой Джеу, Дин-Ване, бывшем прежде Рождества Христова за 560 лет, и прозван прежде был Ли: пришедши в возраст, определен был малым начальником, в которой должности находясь, выдумал способ составлять сверхъестественные пилюли, средство сидеть и питать дух для понесения всегдашнего в жизни искушения; следовательно, и тогда, как ученый и благочестивый, от всех уже был почитаем. В то время случилось Государю услышать, что на Западе есть найлучшие драгоценные камни, для сыскания коих определил Хан послать людей самых верных и честных; а как Лоу-Дзы у всех был в немалом почтении, то Министерство представило его Государю, дабы он его, как разумного человека, назначил в оную посылку. Государь, возведши его на самую высшую степень честей и достоинств, отправил, для исполнения своих намерений, на Запад. Лоу-дзы, получив указ, отправился в вышереченную страну, сидя на зеленом быке. По выезде за Китайские границы, по притчине старости, лишился сил, и как, по своему учению, сидел он всегда поджавши ноги, но сей путь казался для него непреодолимою трудностию, а посему для сыскания драгоценностей далее итти не мог, ниже к Хану с пустыми руками смел возвратиться, и для того, по притчине великой печали, удавился, от рождения своего на 82 году. Бывшие при нем, возвратясь к Государю, объявили, [113] что Лоу-Дзы на зеленом быке пошел на небо. Государь, услышав о таковом отсутствии Лоудзыевом, крайне опечалился, и для сего признал его высочайшим и древнейшим царем, в честь коего потомки различные вымыслили чудеса, почему и до ныне находятся такие, кои ему божескую воздают честь.

УЧЕНИЕ ФОЕВО И ЛОУДЗЫЕВО О МИРОБЫТИИ.

Фо полагал первоначальною притчиною миробытия вечную пустоту, а Лоу-дзы принимал началом всех вещей ничто. Следовательно, Фо и Лоу-дзы, в своих мнениях о мироздании, не сходствовали в одних только терминах, ибо ничто и существенная пустота суть термины одного значения. Фо велел последователям своим называть себя богом и создателем всех вещей; но пред смертью, двоим из своих учеников признался, чтоб его никто не почитал за бога, да и учение его никто бы не принимал за истинное, поелику оное было исполнено лжею и обманом. Что же касается до Конфуциева учения в рассуждении начала мира, то он своим последователям преподал, что видимый сей мир сотворен от сущности, зависящей от совершенной истины, которой он приписывает божеские свойства. Весьма вероятно, что в их древнейших книгах, называемых Дзины, было учение о богопознании справедливее и яснее, но ныне те книги в различные времена очень много испорчены, а, особливо заводчиками разных сект, так что значащийся в Дзинах Шан-ди, что точно знаменует Небесного Царя, приписали древним своим Ханам, в честь которых нынешние Китайцы и жертвы приносят.

Кум-Фуки или Конфуций в своем учении преподавал, что на Севере есть верховная истина, пришествия коей должен ожидать Китай; по сей притчине велел ученикам своим, обратясь лицем на север, часто покланяться реченной истине.

О ЗАВЛАДЕНИИ МАНДЖУРАМИ КИТАЕМ.

Уведомив кратко об обитающих ныне в Китае главных народах и о протчих, принадлежащим сому скипетру, нациях; сказав, как победители с побежденными живут, не упустил [114] обявить, какой порядок соблюдается в сем славном Государстве, каким образом учреждена в сей Империи экономия, какие в сем Государстве законы и сколько прилежно исполняются, какие нравы сего народа, какая их политика, в чем сие Государство сильно и в чем слабо, какая земля в том месте, какие приносит произрастания, какие водятся в Китае животные, какое Китайцы прежде имели понятие о Боге и какое теперь имеют, откуду взошло в Китай идолопоклонство, каким образом и откуду произошли какие секты, такожде и о протчих сего Государства положениях, кои на своих местах в сем же замечании порознь означены. Теперь самым кратким образом намерен уведомить о начале в Китае Манджурского правления, как правительствовали нынешней, то есть, Тайцинской династии Ханы, начиная с первого, именем Шун-Джи, который, но приходе в Пейдзин, был первым Манджуро-Китайским Императором, возведен на престол родным своим, с отцовской стороны, дядею, о чем ниже будет; но прежде нежели начну дописывать настоящей династии правление, не недостойным почитаю объявить, каким образом взошли и утвердились в Китае Манджуры. Когда уже Минская династия или фамилия клонилась к совершенному падению, и последний из сей фамилии Государь, именем Чунь-Джень, был окружаем такими министрами, которые ни совести, ни верности в себе не имели, а были врагами Государя и отечества, то целая дивизия военных Китайцев, видя, что их отечество непременно должно подвергнуться великому злоключению, ушедши в Мугдень, предались Манджурскому Царю, и сделались Манджурам как бы путеводителями в Пейдзин. Китайское Министерство, терзаясь взаимною завистию и ненавистию, которая, частию между своими вельможами, а частию между вельможами и евнухами, жестоко свирепствовала, очень мало думало о безопасности своего Государя, своей и отечества; губернаторы же и провинциальные начальники, по здешнему обыкновению, не малые чинили своим подчиненным угнетения, а продолжавшиеся три года сряду великие неурожаи приводили простой народ в отчаяние; и когда Китайская Монархия не имела уже никакой надежной подпоры, которая б могла ее в падении ее поддержать, в то время воспоследовало Минской династии совершенное истребление, которое произошло следующим образом. [115]

САМОКРАТЧАЙШЕЕ ОПИСАНИЕ О ВЗЯТИИ СТОЛИЧНОГО КИТАЙСКОГО ГОРОДА ПЕЙДЗИНА РАЗБОЙНИКОМ ЛИ-ДЗИ-ЧИНОМ, ПЕРЕВЕДЕННОЕ С ЛАТИНСКОГО ЯЗЫКА, ИЗ КНИГИ, НАЗЫВАЕМОЙ: КИТАЙСКИЕ ЗНАНИЯ.

Восемь предводителей разбойничей толпы о преимуществе до тех пор между собою спорили, пока двое не учинялися всего сказанного скопища главными предводителями, истребив помянутых шесть своих соперников. Сии два сильные разбойники, из коих один назывался Ли, или Ли-Дзы-Чин, природный Китаец, губернии Шан-си, из окружного города Ми-Джи-Сянь, как видно из приложенной при сих замечаниях его жизни; а другой, природный же Китаец, именем Джан-Сян-Джун. Они, опасаясь, дабы не быть друг от друга истребленным, между собою разделились. Джан-Сянь-Джун пошел к западным губерниям, и оные, как в хронологии значится, прежалостным образом опустошал и народ убивал; а Ли-Дзи-Чин обратил дух и полки свои к северным странам; и так Ли из губернии Шан-Си, которой часть во владении своем уже имел, пошел в губернию Хо-нань и оной губернии главный город Кайфын осадил; но претерпев под оным поражение, принужден был на время осаду оставить; но потом паки тот же год вторично атаковал и содержал оный в осаде чрез шесть месяцев, не находясь в силах принудить осажденных к сдаче города, которые, будучи постоянны и к своему Государю верны, лучше желали есть человеческие мяса, нежели злодею покориться; присылается на помощь осужденным Императорское войско, которое никакого подозрения не имея и ничего не опасаясь, городу и гражданам причиняет погибель; ибо когда начальники того войска думали, что по разломании берегов у реки Кроцеи, можно будет разбойническое войско водою потопить, то напротив случилось, что город с 300,000 жителей водою был истреблен. Сие нещастие учинилось 1642 года, в месяце Октябре; по сему случаю Ли-Дзи-Чин, взяв во свою власть всю сию губернию, всех без исключения бывших в той губернии начальников велел побить; а которые офицеры были уже в отставке на пенсии, тех приказал лишить пропитания, запретив выдавать им [116] определенную Государем пенсию; народу же оказывает себя благосклонным, все тягости и подати с него слагает, что видя, Государевы войска, во множестве к нему стекаются, от чего Ли-Дзи-Чин, вождь разбойников, по умножении толиких сил, принимает уже на себя титул Императора, и по претерпении от Государственных войск многих поражений, по преодолении великих трудностей и по совершенном покорении губернии Шан-си, вступает в губернию Джилискую или Пейдзинскую, и к самой столице безопасно поспешает, куды уже более тысячи человек надзорщиков давно послал, с тем, дабы они, до пришествия его, учинили бунт, ни мало не сомневаясь о взятии Пейдзина по притчине непомерного предателей вероломства и вельможей между собою и евнухами несогласия. Поставлено было, для защищения города, 70 тысячи охранительного войска, однако Ли-Дзи-Чин, в третий день по приходе своем к Пейдзину с тремя стами тысячей войска, отверстыми воротами входит в город и прямо устремляется к Государевым палатам. В то время Хан Чунь-Джень занимался постом и Хошенскими молитвами, а посему и не знал ничего того, что делалось вне его палат; но наконец известился, что был уже предан. С 600 вооруженных хотел в ворота пройти и славно умереть, но впавши в отчаяние, видя себя всеми оставленным, удаляется в сад, идет на Угольную гору, и вшедши в стоящую на той горе беседку, на поле своей одежды; собственною своего кровию, написал следующие слова: «Мои меня предали, со много делай, что хочешь, токмо народ мой пощади». Потом, обнажив меч, пятнадцатилетнюю дочерь свою, еще бывшую невесту, дабы в разбойничьи руки не впала, когда хотел умертвить, то она, уклонясь удара, не много отдалилась, но имея отрубленное у себя рамо, надает и умирает. Потом Государь Чунь-Джень, наложив на свою шею веревку, сам себя удавляет, Государь, достойный лучшей участи, Государь, любивший свой народ, что случилось на 36-м году его возраста; а с ним и все царское поколение, состоявшее, как пишут историки, из 80 тысяч человек, по малу истреблено. Следуя примеру своего Государя, первый его Министр там же удавился, что в ином месте Государыни и вернейшие евнухи над собою учинили. Долго искали Императорского тела, потом на другой день по случаю найдено, и пред глаза седящего на престоле тирана принесено, коему разбойник [117] Ли-Дзи-Чин, великую обиду варварски оказав ⁴⁴, двум царским сынам (ибо третий перворожденный от рук сего злодея ушел) приказал отсечь головы, а вельмож самим жесточайшим образом велел заколоть, чего весьма многие были и достойны. Потом весь город подвергнулся бешенству и насилию разбойников. Вдруг к высвобождению столицы самой испытанной верности вождь, именем У-Сан-Ку, приуготовляется, который в то время был над Китайскою армиею, стоящею против Монголов в городе Лаодуне. Осаждается город и самая непреодолимая крепость, отстоящая от Пейдзина в 70 верстах, содержится от разбойничьих войск в атаке; а дабы принудить сына к сдаче города с крепостью, выставляет злодей отца У-Сан-Куева на городскую Пейдзинскую стену, угрожая казнить старика самою жестокою смертию, ежели он не сдаст города с крепостью. У-Сан-Куй, пришедши к столице, увидел на стене своего отца, пред коим пав на колени, смиренно просил прощения, изъясняясь, что более должен он Государю и отечеству, нежели отцу; а посему лучше желает тысячу крат умереть, нежели бесчестно служить разбойнику. Похваляет отец сыновнее намерение, предает себя за Государя и отечество мучительной смерти ⁴⁵. А сыпь, желая отмстить Государеву и отцовскую смерть, отправляет с дарами к Манджурскому Царю посольство, возбуждая его к принятию оружия и к вспомоществованию против тирана. Положив за такую услужность выгодные условия, Манджурской Царь, не столько за присланные дары и полагаемые У-Сан-Куем за данную помощь выгодные кондиции, сколько для получений Китайской короны, охотно, с 60-ю тысячами войска, имея при себе и реченную Китайцев бежавшую дивизию, приходит в Китай и, по расточении разбойнического войска, помянутый город от осады свобождает. Мучитель Ли-Дзи-Чин бежит в Пейдзин и входит во дворец, в коем, однако, не думая быть безопасным, расхищает царские сокровища и, зажегши город с дворцом, бежит в губернию Шан-си, преследуем и поражаем храброю [118] Манджурскою конницею, а более У-Сан-Куевыми ратниками. Между тем Манджурский Царь, именем Дзун-Ди, прибывши в Китай, умер, назначив прежде наследником престола меньшего своего сына, возложив на своего родного брата, именем А-Ма-Вана, войны и правления попечение. Вдруг шестилетий отрок, сверх лет мудрый, торжествуя, входит в город, и с общим всего народа радостным приветствием и радостным восклицанием, как избавитель и хранитель престола, приемлется, на престоле посаждается, от всех Императором признавается, с таковым всенародным восклицанием: «Да здравствует сей наш Государь, да здравствует десять и десять тысяч лет!» — и чрез сей народный глас сделался шестилетний младенец Манджу-Китайским Императором и назван Шун-Джи, то есть, счастливое правление ⁴⁶, от коего началась нынешняя Императорская, царствующая в Китае, династия или фамилия, именуемая Тай-Цин, то есть, фамилия великой светлости.

Сей Манджуро-Китайский Хан первым годом владения своего, как бы предвозвещающим для себя благополучие, определил тот год, который был владения Государя Чунь-Дженя 17-м, и для него злосчастнейшим; был тогда от начала Китайской монархии цикл 73, год цикла 21-й ⁴⁷, а по Рождестве Христовом 1644.

И так Минская династия наследовала такой же конец, каково было ее начало, ибо выгнавший из Китая Монголов или, как их называют Европейцы, Татар, владевших Китаем 89 лет ⁴⁸, был самого низкого состояния слуга Хошенский, прежде того скотский пастух, предводитель разбойников, который, выгнавши из Китая западных Татар (Монгол), основал свою династию, назвав оную Тай-Мин, которая фамилия благополучно продолжалась [119] под 17-го Императорами 276 лет, о чем в приложенной при сем хронологии обстоятельно значится, пока, напоследок, большею частию от разбойника Ли-Дзи-Чина, а частию первым Манджурским Ханом Шун-Джи, в конец не истреблена.

Таким образом Манджуры, возобладав Китаем, в оном утвердились, которым весьма мудро управляют; но о сем будет обстоятельно написано в приобщеннной при сих замечаниях хронологии.

Стихи, сказанные при самой кончине казненным первым Министром, Хошенем, 1799 года:

Феб двадцать дал кругов, как я во сне вращаюсь,

Но нынь с богатством всем и с светом разлучаюсь.

Но лишь наполнится Китай водой внутри,

Воздвигнут Ханцы мне преславны олтари.

ДРЕВНЕЕ ОБЫКНОВЕНИЕ, БЫВШЕЕ У МАНДЖУРОВ ПРИ ПОГРЕБЕНИЯХ УМЕРШИХ.

Прежде Манджуры тела своих мертвецов сожигали, как можно видеть из приложенной при сих замечаниях хронологии, в коей значится, что первого Манджуро-Китайского Хана, Шун-Джи, труп был сожжен. Но во время Императора Кан-Си, сына Шун-Джиева, такое обыкновение отменено. И теперь, кроме Хошенов и Лам (тамошних монахов), никакого другого состояния людей тел не сожигают. Умершего Хошена и Ламы труп посадя, обстанавливают досками, кладут большое деревянное уголье в рот, в уши, под мышцы и под бедры, а потом зажигают. Сожженный прах, собрав в сосуд, прячут в яму, подобную безводному колодезю.

Архимандрит Софроний.

(Грибовский, который, по словам г. Н. С. Щукина, сообщившего это сочинение, писанное на Корейской бумаге, и лично знавшего его и бывших с ним студентов (Каменского, Липовцева, церковника Богородского и ученика Новоселова) в миссии нашей в Китае, возвратился оттуда в Россию только в 1808 году.)

Комментарии

37. В Манджуро-Китайском Государстве, когда купец точно богат, то без сравнении всякого Европейского купца богатее, так что серебру своему, сколько Китаец ни тонок и рачителен в расчете своего имения, не знает, однако, числа. Недалеко от Российского Посольского Двора, близ городской стены на полдень, в малом расстоянии от Цинь-Мишя, или от ворот, стоящих от дворца на полдень, был один купец так богат, что имел пребольшой погреб, наполненный серебром; да и ныне живущий близ городской же стены, недалеко от Русского Двора, на полудне, Татарин, богаче еще реченного купца, который хотя торгует рогатым только скотом, доставляя быков и баранов на все губернии, однако несчетное имеет богатство, а посему во всех городах того Государства имеет лавки. Все мясники, как Пейдзинские, так и других губерний, покупают у помянутого Татарина быки и бараны. Говорят Китайцы, что при Хане Кян-Луне, отце нынешнего Государя, Дзя-Цина, был в его империи из Лосилов первый купец, о коего имении когда сказано Хану, что оное неимоверно великое, то Хан велел его позвать к себе; а когда тот купец пред Государя явился и был от него спрошен, сколько он имеет у себя серебра, на что купец отвечал ему, что у меня, де, серебро столько занимает места, сколько можно в моем доме глазами измерить. Император, узнавши толикое множество у того купца серебра, приказал искать за ним такой вины, за которую бы можно его наказать; а когда надзиратели приметили, что реченный богач учинил какое-то преступление, то Хан велел все серебро у него взять, оставив ему малую только часть оного, а после приказал его казнить. Правдива ли сия повесть, или ложна, я заподлинно о том утвердить не могу. Но сие точно утверждаю, что В Китае очень богатый купец, Европейского очень богатого купца, своим капиталом весьма много превосходит.

38. У Китайцев есть такое обыкновение: когда чей служителя сделает какое важное преступление, то уличные офицеры берут и хозяина в полицию, хотя бы он вовсе не был виноватым, где сей бедной гражданин, так как бы учинивший какую вину, должен откупаться деньгами; особливо же за великое преступление купленного раба не малые господин претерпевает напасти в Приказах.

39. Китайцы млечный на небе путь называют рекой.

40. В сем саду есть гора, сделанная не малым искуством из вынятой для большого близ нее пруда земли; внутрь сей горы сделаны превеликие кладовые, для поклажи каменного уголья, кои оным и наполнены; а сия предосторожность потому взята, дабы, в случае осады от неприятеля, можно весь город довольствовать оным, по какой притчине и называется реченная гора: Мый-Шань, что по Российски значит: угольная гора. Сия гора, имея не малое в окружность пространство, вся усажена разного рода деревами, и сколько можно извне видеть, дикими, ибо внутрь, кроме солдат и офицеров, определенных для охранения того места, ни кого иного не впущают. Не малое же число на оной горе и около горы построено очень хороших кумирень и беседок; на сей то горе, в стоящей на самом верху беседке, последней династии Китайский Хан, именем Чунь-Джень, во время взятия бунтовщиком Лидзи-Чаном Пейдзина, удавился.

41. Весьма нужно и полезно Архимандритам, обретающимся в Пейдзине, предписать, что в таком случае делать. Когда кто из священнослужителей, церковников, или учеников, умрет, ибо на погребение Архимандрита и протчих священнослужителей Манджуро-Китайский Хан дает по 15 лан серебра, на похороны же церковника и ученика определено пять лан, которая сумма, то есть, 5 лан серебра, дается от Хана и на умершего на улице Китайского нищего; из коего даяния Ханьского на умершего Россиянина можно заключить, что Манджуро-Китайское правительство никаких иностранцев толико подлыми и бедными не почитает, сколько живущих по трактату в их державе Россиян; ибо когда я вопрошающим меня веропроповедникам сказал, сколько Хан дает на похороны умершего Россиянина, то они стали такому даянию смеяться, сказывая, что когда кто либо из нас умрет, то Хан никогда на преставшегося менее не определяет, как, по крайней мере, пятьдесят лан серебра.

42. Китайцы разделяют Европу на большую и малую.

43. По принесении из Западной Индии в Китай Фоевской религии, и по сооружении Фою многих великолепных капищ, всех колодников велел Хан, выпустив из тюрьмы, определить к хранению лжебога Фо, с его капищами; и хотя сии Фоевы стражи ходили на воле, однако дабы не разбежались и за прежние дела не принялись, то велено им обрить свои головы, по которым бы можно узнавать, что они были из числа хранящих Фо; они называются Хошенами. А как сии Хошены трезвым и постоянным своим поведением довольно показали, по языческому мнению, святыню, то начали в сие состояние итти и из знатных фамилий, потом делались Хошенами и некоторые Князья, а напоследок и сами Императоры в сие состояние вступать не гнушались, что видно из приложенной при сих замечаниях хронологии.

44. На сем месте в истории о Ли-Дзи-Чине совсем иначе значится.

45. В Ли-Дзи-Чиновой жизни и похождении об У-Сан-Куе и его отце на сем месте значится совсем противно.

46. Читатель когда увидит в каком либо о Китае замечании имя Китайского Хана, напр., Чунь-Джень, Шун-Джи, Кан-Си, то да будет известно, что сии имена Государей не суть имена собственные, но имена правления, или прозвания, кои они тогда принимают, когда вступают в правление.

47. Каждый цикл содержит в себе, по Китайскому счислению, 60 годов,

48. Сих Татар потомков Российские историки называют Золотою Ордою, они же и Капчатскими Татарами именуются.

Текст воспроизведен по изданию: Известие о китайском, ныне манджуро-китайском государстве // Чтения в императорском Обществе истории и древностей российских при Московском университете, Книга 1. 1861