СОФРОНИЙ ГРИБОВСКИЙ
ИЗВЕСТИЕ
О КИТАЙСКОМ, НЫНЕ МАНДЖУРО-КИТАЙСКОМ ГОСУДАРСТВЕ,
И О ТОМ, КАКИЕ В НЫНЕШНЕЕ ВРЕМЯ НАРОДЫ В СЕЙ СЛАВНОЙ ИМПЕРИИ ПОЧИТАЮТСЯ ГЛАВНЫМИ, ТАКОЖДЕ КАКИЕ МАНДЖУРО-КИТАЙСКОМУ ИМПЕРАТОРУ ПРИНАДЛЕЖАТ НАЦИИ; КАК ПОБЕДИТЕЛИ ЖИВУТ С СВОИМИ ПОБЕЖДЕННЫМИ; КАКОЙ ПОРЯДОК СОБЛЮДАЕТСЯ В СЕМ ГОСУДАРСТВЕ; КАКИМ ОБРАЗОМ УЧРЕЖДЕНА В ОНОЙ ИМПЕРИИ ЭКОНОМИЯ; КАКИЕ У КИТАЙЦЕВ ЗАКОНЫ; КАКОВЫХ КИТАЙЦЫ НРАВОВ; КАКИЕ ИХ ОБЫЧАИ; В ЧЕМ СИЕ ГОСУДАРСТВО СИЛЬНО И В ЧЕМ СЛАБО; КАКАЯ В ТОМ МЕСТЕ ЗЕМЛЯ; КАКИЕ ПРОИЗНОСИТ РАСТЕНИЯ; КАКИЕ ВОДЯТСЯ В КИТАЕ ЖИВОТНЫЕ; КАКОЕ ПРЕЖДЕ ИМЕЛИ КИТАЙЦЫ ПОНЯТИЕ О БОГЕ, И КАКОЕ ТЕПЕРЬ ИМЕЮТ; ОТКУДУ ВЗОШЛО В КИТАЙ ИДОЛОПОКЛОНСТВО; КАКИМ ОБРАЗОМ И ОТКУДУ ПРОИЗОШЛИ КАКИЕ СЕКТЫ; ТАКОЖДЕ И О ПРОЧИХ СЕГО ГОСУДАРСТВА ПОЛОЖЕНИЯХ, С ПОЛИТИЧЕСКИМИ ПРИМЕЧАНИЯМИ, УЧИНЕННОЕ В БЫТНОСТЬ ОДИННАДЦАТИЛЕТНЕГО МОЕГО В ПЕЙДЗИНЕ ПРЕБЫВАНИЯ.
* * *
КАКИЕ НАРОДЫ В НЫНЕШНЕЕ ВРЕМЯ В КИТАЕ ПОЧИТАЮТСЯ ГЛАВНЫМИ.
§ 1. Всяк, желающий о Китайском Государстве знать, должен быть прежде известен, что оное в настоящее время населяют два главные народа: 1. Мандзы, или лучше их называть Ханьзы, по Европейски Хинцы, а по Российски Китайцы. 2. Царствующий ныне народ Манджуры; а кто таковы Манджуры, когда они Китай взяли, и каким образом, должно читать бывшего в Пекине учеником, а по выезде в Россию Коллежским Советником, Алексея Леонтиева, из Манджурского языка на Российский, о происхождении Манджурского народа, переведенную историю, и другую его же переводу книжку, о взятии Манджурами Пекина, о коем происшествии и в конце сих замечаний значится. О других же, обитающих ныне в Манджуро-Китайском Государстве, как то: [24] Российских, то есть, Албазынцах, плененных в 1751 году, Малой Бухарии Татарах (сии Татары иначе называются Кашкары, Элеуты, Бухары), живущих в Пекине веропроповедниках, которых небольшое число, такожде находящихся у Манджуро-Китайского Хана в покровительстве народах, Корейцах, Формозцах, Аньнаньцах и Индейцах, такожде нынешних Монголах, кои второму Манджуро-Китайскому Хану, Кансию, добровольно покорились и некоторым образом щитаются подданными, однако не совсем подданны; о Калмыках, перебежавших в подданство к Манджуро-Китайскому Государю, при Хане Цян-Луне; Тибетцах, живущих в покровительстве у сего же Хана, не для чего много упоминать; ибо все прочие нации, выключая Китайцев, почитаются незнающими ни каких наук и благонравия, следовательно, ныне царствующему Манджуру не могли дать ни какого просвещения, равно как и от своих владетелей и покровителей не могли получить ясного света. А поелику Манджуры не иное что есть, как Солоны или Тунгусы, или, как их Европейские веропроповедники называют, Татары, то и они, до взятия Китайского Государства, не лучшее имели о науках понятие, как и реченные народы, а по сей причине, похитивши Китайский престол, кроме приобретения у побежденных коварством Китайцев любви, принуждены были принять политику, обычаи и нравы Китайцев, удержав не мало своего национального, о чем ниже упомянется, потому что Манджуры, яко степной народ, ничего почти собственного своего хорошего не имели, а по сему, не находя более от кого научиться, необходимо должны были все учение принять Китайское. А хотя б Европейские веропроповедники гораздо более могли способствовать Манджурам в их просвещении касательно их политики и нравственности, однако они за непристойное почитают, дабы присылаемые от данников Князей к Императору всей подсолнечной (как мыслит, но крайней мере, наружно говорит сие Правительство) люди, для показания Китайцам некоторых наук и художеств, могли преподавать какие либо политические, или нравственные, правила, а по сему веропроповедники употребляются только на обучение Китайцев и Манджуров математике и прочих художеств, хотя, по нерадению учеников, а вероятно и по хитрости их учителей, до сих пор невидно, дабы кто из Китайцев, или Манджуров, в [25] математике, музыке, живописи, в часовом мастерстве, медицине, надлежащий успех показал. Европейские веропроповедники Китайцев обучают только починять часы, а не вновь делать; а по сему никто из Китайцев новых часов не умеет делать. Политика же и нравственность к Европейским веропроповедникам не надлежит; но они и сами весьма во многом обязаны тамошним обычаям сообразоваться.
В КАКОВОМ СОГЛАСИИ ЖИВУТ ПОБЕДИТЕЛИ С СВОИМИ ПОБЕЖДЕННЫМИ.
§ 2. В предыдущем параграфе упомянул я, что Манджуры, по взятии Китая, приняли со нравами обывателей сей земли и политику; но сим, однако, способом не учинили Хинцов добрыми себе приятелями, которые, чувствуя прежние свои права, никогда не перестают на похитителей престола внутренно враждовать, а по сему ни одного случая не упущают, ежели где либо оный откроется из Китайцев предводитель, или, как Манджуры называют такового, бунтовщик, итти против Императора вооруженною рукою, к чему сами Манджуры (то есть, Манджурское Правительство) подают сильные причины. Чинимые народу грабительства, великое презрение, несносное рабство, суть такие пружины, кои в другом, не столько ослабевшем в духе и военных делах, народе, в случае возмущения, гораздо бы сильнее действовали, но будучи и в настоящем состоянии, делают Государю немалые противления, кои суть очень справедливы; ибо определяемые по губерниям Губернаторы, причиняют народу несносные притеснения, разоряя их имение и повергая их жизнь в великую опасность, на коих разорителей искать или весьма трудно, или и невозможно; говорю невозможно, поелику умерший Хан Цян-Лун, сам будучи крайне сребролюбив, подавал и своему министерству гибельный пример к сребролюбию, что из следующего дела ясно видеть можно. Сычуанской губернии на Губернатора много было в непомерных взятках доносов, который, будучи ко Двору позван, в допросе явился виноватым, смертный приговор тому мздоимцу был определен; но, за поднесенную необыкновенной величины Императору Цян-Луну жемчужину, в своей вине был прощен, и паки в то же место Губернатором послан; из поднесенной же [26] жемчужины Император велел вделать для себя табакерку, которая жемчужина не менее была, как в куриное яйцо; но сия табакерка была причиною законной его 2-й супруги Императрицы смерти. Сия табакерка досталась Хану Цян-Луну не от Сычуанского Губернатора, а подарена была ему одним Графом, его Государя родственником, который выкупил оную за 100 лан серебра из накладной лавки. Помянутый же Губернатор, можно думать, поднес Государю много золота, за которое и получил прощение.
Потом паки тот же Сычуанский Губернатор был по доносам в непомерных грабительствах двоекратно обвинен, и когда последний раз был выведен для исполнения смертного приговора на площади, то нечаянно получил от Императора Цян-Луна совершенное прощение и определен, в 3-й раз, в то же место, где и прежде был, Губернатором, без сомнении, за поднесенное злато и серебро.
Но прежде нежели приступлю к повествованию о раздоре и разлучении между Императором Цян-Луном и женою его, Императрицею, случившемся по причине украденной у Хана жемчужной табакерки, не безнужным почитаю написать о том, что Император Цян-Лун был женат на двух женах, которые, по Манджуро-Китайскому обычаю, называются законными супругами и производятся часто в Императрицы. И так в сем месте уведомляю читателя о обеих Цян-Луновых женах-Императрицах. Сии все нещастные Государыни наследовали весьма неблагополучный конец своей жизни, претерпев великие напасти и обиды от своего мужа. Первая из них умерла от следующей причины: когда муж ее, Цян-Лун, за ограбление гробницы одного нещетно богатого Евнуха, в коей нашел высокого и толстого болвана, сделанного из самого чистого золота, и утверждают Китайцы, будто, за ограбление сей гробницы, Цян-Лун, по причине обличения, чинимого ему первыми Министрами, осудил сам себя в Дзинянь на 4 месяца в ссылку, то, находяся в том месте, влюбился весьма сильно в одну монахиню, что Императрица приметя, стала мужу своему выговаривать, чтоб он, для удаления всеобщего соблазна, отослал любимую им монахиню в свой монастырь, за кои выговоры Цян-Лун, на свою супругу крайне осердясь, отослал ее прочь от себя, с таким [27] приказанием, дабы она впредь никогда к нему не приходила, и его бы с того времени не знала, от чего она, впавши в великую печаль, на возвратном пути из ссылки в Бейдзин умерла.
Вторая Императрица, Цян-Лунова супруга, скончалась наиболее по нижеследующему случаю. Один граф, Государев родственник, подарил Государю Цян-Луну, выкупленную из закладной лавки, заложенную неизвестно кем, жемчужную табакерку, которую один Евнух украл. Император за пропавшую табакерку взял подозрение и гнев на свою Императрицу, и начал пытать ее девок, в коей пытке замучены три девки до смерти. Императрица, пришедши к своему мужу, стала ему за его мучительство выговаривать, напоминая, что он, будучи пребогатый Государь, за такую маловажную вещь, не имея в воровстве доказательства, запытал до смерти три девки. Император, имея на нее давно уже великое негодование, начал ее бранить, а когда она стала более пред ним оказывать дерзновения, доказывая, что она его не раба, а жена, то он, дав ей несколько пощечин, свалил ее на землю и начал таскать за волоса и бить ногами. А когда уже от такого жестокого труда изнемог и дал время биемой поотдохнуть, то она, вставши, побежала к Государыне матери жаловаться на своего мужа; но свекровь начала ее же винить в нескромности. А когда невестка стала доказывать нанесенную ей от ее сына, а своего мужа, без вины обиду, и изъясняться, что она не есть раба, и что, по положениям Государственных законов, должна иметь те права и привилегии, которые Императрицы имеют, то свекровь приказала ей, дабы она пошла к своему мужу просить в учиненной пред ним грубости прощения; но когда невестка такого ее приказания не послушала, а сказала, что она, яко напрасно обиженная Императрица, никогда сего не сделает, то свекровь, разгневавшись на нее за гордое ослушание, стала ее бранить. Невестка, не вынесши от своей свекрови ругательств, будучи и без оных уже угнетенна, схватив нож, отрезала себя половину косы, доказывая, что с того времени не хочет быть Цян Луновою женою, за что была свекровью из палат выгната. После пришел и сын к матери жаловаться на свою жену. Но мать сказала ему, что он весьма непристойно поступает, бия свою супругу-Императрицу, а притом и без вины, и для того велела ему, пошедши [28] примириться с нею, коих приказаний своей матери Цян-Лун, будто послушав, вышел от нее; но пришедши в свои покои, гораздо еще жесточае бивши свою жену, приказал ее выгнать из двора, дав ей волю искать себе места там, где сама хочет. Такой жестокий и подлый своего сына поступок, оказанный против своей супруги, Императрица-мать услышав, призвала к себе сына, коему повелела, дабы он ни коим образом не смел выгонять своей жены, представив ему, что такого примера от самой древности в Китае не бывало, дабы когда Государь законную свою жену-Императрицу, отогнавши от себя, не дал ей ни дому, ни пропитания, и тем бы отдал ее и свою честь на поругание; «ибо, говорила мать, негде искать ей убежища, разве пойти к твоему конюху в наложницы, дабы он ее кормил и одевал; а когда ты не хочешь отселе с нею жить, то отведи ей внутрь дворца пристойные ее чести покои, дай ей честное и довольное содержание и услугу»; которому повелению родительницы Хан Цян-Лун последуя, определил бывшей своей супруге все, что мать-Императрица ему ни приказала, где она несколько времени, подобно вдовствующей Государыне, прожив, скончалась. По смерти ее, Император Цян-Лун ни одной из низших жен не делал уже болею Императрицею. После реченная табакерка, корень толиких злоключений, нашлась. Евнух, укравший оную, казнен. Поелику Государева печать хранится у Императрицы, без коей печати Китайские Императоры не могут иметь ни какой власти, то действительная Императрица, по сей притчине, должна иметь превеликую важность; она обязана каждый день приходить к своему супругу-Императору, для спросу, нет ли какого важного дела, для коего бы нужна была печать?
НА КАКИХ НАЧАЛАХ УТВЕРЖДАЕТСЯ КИТАЙСКОЕ, НЫНЕ МАНДЖУРО-КИТАЙСКОЕ, ПРАВЛЕНИЕ, И В ЧЕМ СОСТОИТ СЕГО НАРОДА ПОЛИТИКА.
§ 3. Китайское (ныне Манджуро-Китайское) правление, как и в Европе; о сем известно, утверждается на почитании и повиновении детей к своим родителями подданных к Государю, учеников к своим учителям, подчиненных к начальникам, жен к своим мужьям; а политика сего правительства — следовать во всем древнему учению, преданиям и обычаям, хотя бы они были вредны и с [29] разумом несходны; Царские дела, хотя бы были и самомалейшей важности, или и не имели б в себе никакой важности, почитать великим секретом. Что же сказать о таких, кои содержат в себе некоторую тайну? Положена за объявление всякого Государева тайного дела, ежели иногда не смертная казнь, то либо лишение чинов, или чинов и имения. Но такая строгость, за объявление Царевых тайностей, придворных Евнухов не устрашает, которые все происходящее внутрь Ханских палат вне вынося, пущают в народ. Желая удовольствовать свое сребролюбие, Хан Цян-Лун первому своему Евнуху объявил, что он хочет ехать к своих предшественников гробницам, для отдания им должного поклонения; прямое же намерение сего Монарха было то, дабы, открыв Царские гробницы, взять ежели не все золото, серебро и прочие драгоценности 1, то, по крайней мере, не малое сих вещей количество, о коем своем предприятии Государь велел тому Евнуху [30] отнюдь никому не объявлять; но он на другой же день многим своим приятелям Ханово намерение сказал, а в скорости и от Хана получил повеление (который не знал что помянутая тварь открыла уже прежде его определение), дабы он и прочим сказал, что Государь, де, желает для вышереченной причины, восприять путь на кладбище своих предков; а при сем велел тому же скопцу пойти на базар и тайно проведывать, как народ о таком его предприятии будет говорить. Евнух, возвратясь к пославшему его, донес ему, что весь народ его проклинает, называя грабителем мертвых, который и в могилах лежащим не дает спокойно, приобретенным ими во временной жизни, имением пользоваться. Император, услышав от посланного такой репорт, оставил в то время свое предприятие.
Император Цян-Лун, опасаясь (как можно не без основания думать) потеряния в Хинах престола, примыслил, для перевода в Манджурию серебра следующий способ; наполнив сим драгоценным металлом многочисленные телеги, отправил оные в прародительское свое место, где прежде велел, отведши каналами в сторону немалую реку, сделать на дне той реки из дикого камня обширную кладовую, а по отделке кладовой, положив в оной сказанные драгоценности, пустить реку в прежний свой путь, что все и учинено. Река, устремись в прежнее свое место, покрыла с золотом и серебром погреба.
КАКОЕ В КИТАЕ СУЩЕСТВУЕТ ПРАВОСУДИЕ.
§ 4. Восписываемые Европейцами нынешнему Манджуро-Китайскому правлению похвалы не заслуживают им малого вероятия, которые похвалы значатся в издаваемых ими книгах, в коих разве околичные дела, не принадлежащие к сущности вещи, несколько справедливы, но и то пополам с ложью. Я, имев случай узнать о правосудии Манджурского правления, и о точном соблюдении ими своих законов, пишу в сем месте об оном самую истину. По причине непродажи мягкой рухляди Российским офицером Игумновым, было оставлено на жалованье несколько бобровых и собольих кож, по продаже коих довольствовал бы себя и прочих окладным жалованьем. Как не было других купцов, или, лучше сказать, никто не был к покупке той рухляди допущен, [31] кроме одного торговавшего на Кяхте, именем Лю-сио-джов; но поелику и сей купец давал за рухлядь малую цену, то я долго не мог оной продать. Напоследок 1795 года, тем же купцом Лю-сио-джов мягкая рухлядь за сходную цену куплена, с тем, однако, дабы чрез некоторое время внести за кожи серебро. Сроки платежа были положены. Для утверждения доверенности дал он, Лю-сио-джов, от себя на богатый дом крепость и верующее письмо, почему я и отдал ему ременную рухлядь. Таковая выгодная продажа рухляди учинила меня, не привыкшего к купеческим делам, на несколько дней спокойным. Но такое мое спокойствие пресеклось превеликими хлопотами, узнавши, что помянутый купец Лю-сио-джов, в сроке, в доме, в серебре, в весу серебра совершенно меня обманул, чем был я завлечен с сим плутом в Трибунале судиться. Сверх проданной неудачно рухляди, для отвращения великих нужд, имевших непременно в седмолетнее время случиться, поелику жалованья на меня и на прочих оставлено было только на 2 года и на восемь месяцев, а известия ни откуду я не имел, что оное будет прислано, по новости, а особливо по незнанию моему Китайцев, отдал было я, с согласием всей свиты, немалое количество церковной суммы, с получаемыми ежемесячно процентами в долг. Но в скором времени я узнал, что должник, взявший у меня сказанную сумму, простиравшуюся, сравнительно с нашею монетою, на 2,200 рублей, без вести бежал. По каковым причинам, как на Лю-сио-джов, взявшего обманом рухлядь, так и на занявшего в долг церковные деньги, подал я в Иностранный Трибунал письменное доношение.
Иностранная Коллегия, хотя от меня и приняла на тех плутов доношение, но, кроме отлагательства и проволочки, никакого удовольствия мне в моей обиде не делала; сами офицеры удовольствовать меня в моей просьбе сроки полагали, но сами же они определенной термин и нарушали; но такой их поступок несколько был бы сноснее, естьли б только на том и остановливался, чтоб водить меня без всякого в моей просьбе удовольствия; но чинимые присутствующими ругательства произвели во мне большую еще печаль и беспокойство, нежели одна неотдача суммы. Я, видя, что Иностранная Коллегия, кроме водки, насмешек и брани, лучшего [32] ничего не делает, 1796 года, Ноября 27 дня, послал ученика, Василия Новоселова, просить удовольствия, касательно отдачи за рухлядь серебра и долговых денег. Посланный ученик, Новоселов, между разговорами с офицером Кы сказал, что «мы читая, де, по Манджурски ваши законы и уложения, находим в оных, что здешним гражданам с иностранцами, каковы и мы, нельзя иметь такого дела, кое бы клонилось к обиде иностранного человека». Офицер Кы ответствовал ученику Новоселову на его предложение следующим образом: «Вы, де, наши законы напрасно читаете, поелику оные в настоящие времена вовсе у нас недействительны. Но и в присутствии многих офицеров в Трибунале, когда тот же ученик представлял о причиняемых мне с прочими обидах, и в доказательство привел, что ваши же законы таковых, де, плутов велят жестоко наказывать, офицеры на приведенное Новоселовым свидетельство с насмешкою сказали, что «вы, де, напрасно, де, читаете такие книги, которые у нас давно уже забвению преданы». Таковые присутствующих офицеров ответы вовсе лишили меня надежды видеть когда либо в моей просьбе удовольствие, почему я, написав на Латинском языке прошение (ибо в то время не знали еще ученики ни по Манджурски, ни по Китайски), поехал с оным к первому Министру, Хотажиню, искать на Трибунальских офицеров, не делавших мне в моих просьбах удовольствия, правосудия, взяв вместе с собою одного Иеромонаха и двух учеников. Приехавши в 12-м часу ко двору Хотажиневу, не застал его у себя, почему принужден был дожидаться, пока приедет в сторожку. В 3-м часу по полудни, когда услышали, что несут Хотажиня, то принимающий прошения Фын да Бошону (чин против нашего Прапорщика), выведши всех нас четырех на средину двора, поставил меня с Иеромонахом напереди, а двух учеников позади нас. Когда приближился к нам сидевший в носилках Хотажинь, Фын да Бошону велел мне, приложив к голове прошение, дожидаться, пока поравняются с нами носильщики. Лишь только стали против нас носилки, то Бошону схватил у меня прошение, и закричав: «Олосу да-Лама!» опрометью бросился бежать к порчедзам для отдачи того моего прошения, которое Хотажинь приняв, приказал чрез три дня дожидаться резолюции, которой не токмо в пользу мою никогда не воспоследовало, но ниже после спрошено, был ли я с [33] прочими в просьбе удовольствован? Ибо как рухлядь, так и церковные деньги были, с общего согласия духовной свиты и учеников, отданы. По прошествии многого времени с превеликими моими хлопотами, возвращена как за кожи, так и долговая вся сумма. Офицер, именен Юн, который, без сомнения, был покровителем обманщика Лю-сио-джов, на которого я более прочиих присутствующих, за его ругательства, в поданном Джунтану, то есть, первому Министру, доношении жаловался, не токмо ни чем не наказан, но после еще сделан и столоначальником. Из таких, оказываемых Манджурским начальством, иностранцам в их обидах удовлетворений удобно можно видеть, какое в настоящее время в Китае существует правосудие, и как можно согласить разглашаемые в Европе о нынешнем Манджуро-Китайском правлении толь многие похвалы.
О СУЩЕСТВОВАНИИ В КИТАЕ, С САМОГО ОСНОВАНИЯ СЕГО ГОСУДАРСТВА ПО СИЮ МАНДЖУРСКУЮ ДИНАСТИЮ, ПРАВЛЕНИЯ, И О СВОЙСТВЕ КИТАЙСКОГО НАРОДА.
§ 5. Из приложенной при сем журнале о Китайском Государстве хронологии с самого его основания по сию царствующую Манджурскую династию, называемую Тайцин, можно усмотреть, какое было в Китае до сего времени правление, и какового Китайцы свойства, и что Китайские Ханы не всегда были полными Императорами, но выбор в Государи был посредством удельных князей. А потому Китайские Императоры были на таковом же точно основании и правах, на каковых в недавнем времени Римский Император, выключая некоторые периоды времен, в которые в Китае были абсолютные Императоры, не ограниченные удельных князей сеймами, каковы и нынешней Манджурской Династии Ханы, кои суть совершенные Императоры. Но зависевшие ли от выбора Князей, или самовластные Китайские Императоры, всегда видели в своих подданных многих зломышленников и дерзких злодеев. Не упоминая, что и самих Ханов в Китае не очень много было добрых, как из этой же хронологии видеть можно, повиновение ж своему доброму учению, научающему доброму правлению, Китайцы, а теперь и Манджуры, весьма давно вовсе позабыли, и посему ныне в Китае правосудие ни малейшего места не [34] имеет, о чем я не токмо от многих знающих хорошо течение государственных дел слышал, но и на самом деле многократно сам видел.
Я выше упомянул, что в Китае немного было таких династий, как Государи были абсолютными Императорами, каковы теперь Манджуро-Китайской династии; но всегда почти ограничивалась их власть сеймами удельных князей. Теперь намерен уведомить о том, что в Китае правление не есть деспотическое, каковым оно в Европейских исторических и географических книгах названо, но лучше и справедливее именовать его прямым монархическим. Разве такой деспотизм, каков в Китае, назвать деспотизмом, согласным с здравым разумом, а не таким, каков в Турецком Государстве, или каков в темные времена заводил Римский Папа. Выполнять Китайскому Императору положенные предшественниками его законы, отправлять против желания своего весьма часто относящиеся к богослужению церемонии, вставать в полночь и ехать на кладбища, или кумирни, для принесения жертв и молитв: никак нельзя сказать: sic volo, sic statuo, и sit pro ratione voluntas, кое изречение в деспотическом правлении Государю удобно можно сказать. Да и прочими должностями, к выполнению коих непременно Китайские Ханы обязаны, удобно можно доказать, что в Китае правление не есть деспотическое, справедливее разуметь его монархическим, нежели деспотическим. Обязаны Манджуро-Китайские Императоры следовать неуклонно древнейшему Китайскому учению, а посему и должен Государь непременно выполнять следующие законы: ночью в 2 часа пополуночи вставать, один есть и пить, не пить публично вина, послушным и покорным быть Императрицам, бабке и матери, а за непочитание терпеть от них, стоя на коленях, жестокие выговоры, и класть пред ними частые земляные поклоны. Что же в сей Империи во всех делопроизводствах, как государственных, так и частных, существует неописанное злоупотребление, в том ни деспотическое, ни монархическое правление нисколько невиновно, но первою причиною, по моему мнению, можно положить великое многолюдство; ибо вообще щитая принадлежащих к ведению Манджуро-Китайского Императора значащихся в Географии, приложенной при сем журнале, одного [35] мужеского полу душ, не полагая в сие число 20-летних юношей, 203,381,267, а по некоторым, перечням 230,500,000, не причисляя к Манджуро-Китайской державе вновь присоединенные княжества: Малую Бухарию, Калмыков, Яркянцов, Халимов и пр.
А как в теликом множестве народа потребно Государю иметь немалое число и надзирателей, кои бы смотрели за поведением и нуждами народа, то, кроме природной к сребролюбию и собственным интересам сей нации жадности, и сие наносит вред правосудию, а простому народу всегдашнее притеснение, что Государь, сколько бы прозорлив и правдолюбящий ни был, ни как и средней части злоупотребления, чинимого начальством, видеть не может, хотя нынешний Император Дзяцын, по Европейски Киа-Кинг, старающийся прилежно о искоренении мздоимства, будучи сам сребролюбив, довольно может о поведении своего Министерства узнавать; однако укоренившегося однажды зла и давно уже закосневшего, не токмо вовсе истребить, но и средственно поправить яс может, хотя наказанием многих за мздоимство отвратить оное и старается.
Вторую причину великого неправосудия, существующего в Китае, можно принять сию, что тамошние Императоры, кроме своих покоев и дворца, редко что другое могут видеть; а хотя во время путешествия на кладбища, или в Монголию, иногда для моциона, и верхи ездят, однако, поелику окружены многочисленною армиею, сопутствующею ему 2, то и не могут ничего лучше видеть, как и сидя дома, который обнесен стенами, а посему и должен по большей части полагаться на своих вельмож, которые, весьма много обманывая своего Монарха, имеют в великом небрежении спасительные законы. А иногда, как выше сказано, и самые Ханы, по причине ненасытного сребролюбия, преступают оные. Случается, что тамошние Ханы, по излишней и обманчивой к какому-либо министру доверенности и любви, причиняют [36] великий вред своему Государству. В таковой любви и доверенности в первых годах жизни моей в Пекине был у Императора Цян-Луна вышереченный Хешень в достоинстве и власти Джун-Тана (Джун-Тан честию и должностию против Европейского первого Статского Министра; но Хотажин заведывал и всеми военными делами), которому я подавал на Трибунальских офицеров доношения; а дабы яснее узнать, сколько в Китае Ханские любимцы данную им от своего Монарха доверенность и власть употребляют во зло, то из следующего примера можно видеть. Хешень, о коем я выше упомянул, был в Китае самим ближайшим Императорским любимцем и первым министром, а за год пред кончиною Хана Цян-Луна был пожалован Гуном (чин более Европейского графа, по одному только имени, а не по власти) и могуществом и силою не только всех вельмож Китайского Государства превышал, но Цин-Ванов, Дзюн Ванов, да и на самого нового Государя Дзя-Цина, Цян-Лунова сына, мало взирал. Он был родом Манджур, прежде сего служил в армии в самих малых чинах. Но как некоторые говорили, что Хешень, за остроту разума достигнул до такой чести и силы, на коих мнение и я соглашаюсь, а другие приводили возвышения сего Министра иную, гораздо хуждшую причину; но как бы то ни было, Хешень на сие достоинство возведен и удостоился быть Ханским наперсником, а после и Императорским шурином. Ибо Государь Цян-Лун, имея к Хешеню великую любовь и доверенность, выдал свою дочерь за его сына. Сему вельможе Хан Цян-Лун препоручил все, касающиеся до всей Империи, дела, положился во всем на его верность. Один Хешень безысходно почти находился при Государе, о всяких делах, о которых сам хотел, докладывал Императору, на кои всегда почти получал по своему желанию резолюции, ибо он в Манджуро-Китайском Государстве, как его и веропроповедники называли, был как бы вторым Императором. Имея же сребролюбием зараженный дух, все способы употреблял на приобретение неправедным образом драгоценных камней, золота, серебра и прочих дорогих вещей. Слышно было, что сей сильный Министр мог, на кого имел злобу, и смертию казнить. По тамошнему обыкновению, при таковых особах, должно быть не малому числу служителей, почему и у Хешеня было великое множество прислужников, из коих [37] некоторые имели и светло-голубые шарики (чин против бригадира) ни один из них не получал и малого числа жалованья, выключая евнухов 3, и все жили на собственном своем коште; но при таких кажущихся невыходах, многие из них крайне были богаты, а бедного не было ни одного; что же можно думать о их господине? 1796 года в Ноябре месяце говорили мне Европейские веропроповедника, что Хешеневы служители, коих было, не щитая Евнухов, более 1000 человек, целую ночь перенашивали, из одной кладовой в другую, большие ящики, наполненные золотом 4, в числе коих некоторые ящики были и с драгоценными камнями, о чем по утру же на другой же день, кроме Хана, весь Пекин узнал. Не объявлял сей Министр своему Государю и таких происшествий, кои могли его обеспокоивать, о которых необходимо нужно было Императору знать, на пр., в 1795-м и 1796-м годах была в семи местах война, и, как говорили, в троих очень опасная; Джун-Тан Императору докладывал, что бунтовщиков небольшие шайки в двух местах появились, которых, по их бессилию, скоро и с малым трудом усмирить можно.
Но обращаюсь к Хешеню. Все, находящиеся у Манджуро-Китайского Государя в подданстве и покровительстве, обязаны в [38] определенные времена Пейцинскому двору присылать дани 5, одни чрез два года, другие чрез три, а некоторые чрез пять лет, выключая Корейского Царя, который должен присылать к Манджуро-Китайскому Императору дань три раза в год, а имянно: в Новый Год или Первую Луну, другой раз в день рождения Императора, третий в зимний поворот. А какие Княжества и откуду тамошнему Императору присылат дань, должно смотреть 2-й том Китайских законов и уложений 1 часть, страницу 270 по 287, где подробно описываются, как привозимые к Пекинскому двору подарки, так и получаемые, в соответствие оных, отдарки. Прежде ли они приехавши с дарами в Пекин бывали у первого [39] Министра, или после, о том мне не было известно. Но только слыхал я от людей, достойных вероятия, что приезжавшие с данью, должны были с самими драгоценнейшими вещами первые являться к Хешеню. Неоднократно же слыхал я от Европейских веропроповедников, что всех девятнадцати Губерний Губернаторы, приезжая ко Двору в вышереченные сроки, то есть, три раза в год, на поклонение Императору, должны были первые являться к Хешеню, к коему доступ был крайне труден; ибо служители и евнухи всякому, хотящему видеть Джун-Тана, великие чинили препятствия; должно было проходить к тем покоям, где жил Джун-Тан, много дверей; при каждых воротах и дверях стояли служители, кои идущего к их господину спрашивали: кто, откуду и за каким делом идет? по объявлении же причины, кто, откуду и за чем, дает стражу входа, по крайней мере, не менее десяти лан серебра. Таким способом надлежало всякому, имевшему нужное дело, снискивать к Джун-Тану доступ, с тем токмо различием, что, по мере приближения, нужно было удвоять, утроят, а нередко и удесятерять, дачу серебра.
КАК В НЫНЕШНЕМ МАНДЖУРО-КИТАЙСКОМ ГОСУДАРСТВЕ ПОСТУПАЮТ ВЛАСТИ С СВОИМИ ПОДЧИНЕННЫМИ КАСАТЕЛЬНО ИХ БЛАГОДЕНСТВИЯ.
§ 6. Всякому доброму и честному гражданину покажется такое злоупотребление, чинимое сим могущественным Министром, противным, достойным ненависти и отвращения, ежели не будет знать, в каком ныне находится Манджуро-Китайское Государство состоянии; узнавши же о сем, без сомнения, обратит частную к одному Хотажиню ненависть, к тамошнему правительству на всеобщую, узнав, что приходящие к Хешеню на поклонение Губернаторы, не менее сего вельможи, в своих Губерниях грабили и разоряли (как и теперь грабят и разоряют) своих подчиненных. Приносили к Хешеню Губернаторы в подарки не только драгоценные камни, золото и серебро, но и другие высокой цены вещи, сему вельможе от подчиненного ему начальства в великом множестве в дар были посылаемы, а иные красавиц и на женский вкус воспитанных мальчиков присылали, кои драгоценности, то есть, камни, золото и проч., по большей части насильным образом у купцов отняты. [40] Ибо в Китае самый малейший проступок лишает зажиточного гражданина, или поселянина, немалой части имения, а посредственное преступление и всего часто имения, и часто по оклеветанию, тамошнего места житель в конец разоряется, о чем на своем месте обстоятельнее будет сказано. А теперь должен я привести к концу повествование о Хотажине и заключить достойною сего грабителя кончиною. Умерший Император Цян-Лун, чувствуя изнеможение своих сил, по шести десяти летнем царствовании своем, назначил наследником престола пятнадцатого Вана, то есть, пятнадцатого своего сына, что случилось 1795 года, Ноября 27 дня. Еще до света начали для сбору звонить в большой колокол, по которому звону должно было, собраться все дворянство; звон продолжался очень долго. Потом, чрез несколько дней, состоялся указ, дабы все дела, также и делание монеты, производились во имя нового Императора, Дзя-Цина, который, однако, не имел ни какой силы и власти, но все важные дела принимал и решал посредством Хешеня старый Император. Сей самолюбивый корыстолюбец так производил дела, как только было ему угодно, в чем не токмо прочие Ваны не могли ему противоречить, но и сам новый Хан ни малой не имел смелости ему прекословить, опасаясь его на себя гнева. Старый Хан, Цян-Лун, по причине старости и дряхлости, учинившись к правлению Государства неспособным, в великой задумчивости решал так дела, как сказывал ему Хешень, от чего произошли в Государстве опасные войны и замешательства, а из оных открылась немалая в вещах надценка, в серебре же великая дороговизна, так что никто не помнил, сколько я от Европейцев и старых Китайцев мог слыхать, дабы за лану серебра в промене когда либо можно было получить и тысячу чохов (медная монета), о чем мне и предшественник мой, Архимандрит Иоаким, сказывал. По приезде же моем в Пейцин ту самую зиму променивалась лана серебра по 1200 чохов. Такой необыкновенный ход серебра и чохов до тех пор был мне неизвестен, пока не умер старый Государь Цян-Лун и его любимец Хешень. По кончине же Цян-Луновой и Хотажиневой о реченной дороговизне серебра сказывал Русской сотни крещенный Албазинец, Иван, по Китайски Де-Чын, а помнится, что о сем же деле слыхал я и от веропроповедников, что Хешень, не удоволившись грабительствами, вздумал умножить золото и [41] серебро следующими средствами: построив во всех городах лавки, наполнив оные медною монетою, всяк купец, желающий ехать из Пейдзина в другие провинции, или другие города, мог, посредством Хешеневой домовой канцелярии офицеров, иметь с Джун-Таном договор, состоявший в том, дабы хотящий покупать на серебро какие либо вещи, не брал оного с собою, но отдавал бы оное Джун-Тану Хешеню, на место коего, по данному ему в получении от него серебра, векселю, толикое же число принял с променом за каждую лану чохами. Такой оборот, употребленный Джун-Хешенем Таном, приобрел ему несметное множество серебра, а во всей Империи умаление оного.
Но время уже о следствиях, учиненных Хешенем, дел кратко упомянуть, каковым нередко творящие подобные сему нечестивцу дела, подвергаются. Раздраженное всемогущего владыки правосудие, рассматривая всякого человека дела, полагает оным праведную награду и долготерпеливейшего Господа возбуждает к неумолимому суду 1798 года, Декабря 28 дня, по Китайскому календарю, 11-й луны в последних числах, от рождения своего на 89 году, Император Цян-Лун умер; а как, по тамошнему обыкновению, день Государевой кончины утаевают, то, по смерти уже Цян-Луновой, начал слух носиться, будто в Пейдзине явился такой пророк, по словам коего как протчее, им сказанное, в точности сбылось, так и в том ему, без сомнения, можно верить, что Хан Цян-Лун непременно скоро умрет, однако, де, не смотря на событие его пророчеств, взят под стражу, где до первого числа Новой Луны крепко содержится. 1-е и 2-е числа Новой Луны прошли в обыкновенных празднованиях, а третьего состоялся о смерти Хана Цян-Луна указ, в силу которого Манджуры и Китайцы должны были, оставив потехи, всяк по чину и состоянию своему приняться за траур, все лавки велено запереть, потешные огни и комедии совершенно запрещены; а какой у Китайцев и Манджуров траур и протчие в сем случае обряды, о том будет на своем месте, а здесь намерен я сказать о смерти Хешеневой. 1799-го года, Февраля 6 дня, пришедши ко мне Русского двора дворников сын, именем Лиел, объявил, что живущий недалеко от Российского Посольского двора Бейле (достоинство против Европейского Князя) взят под стражу, а с ним вместе взяты и первые [42] его служители 6. К вечеру чрез того же вестника паки услыхал я, что взят был Хешень, а с ним и его приятель, Фулио-да-Жин, которых мимо Татарской слободы повезли в роспусках, скованных по рукам, ногам и шее железною цепью, а привезши их до всенародной нормы, посадили в оную. Тогда же взяли их и первых служителей. Имение обоих, Хешенево и Фулиово, взято на Государя, жен Хешеневых распродано, выключая первой, которая была сослана вместе с своим сыном, и кажется с невесткою, то есть, с Хановою сестрою, на Государево кладбище, где он должен был жить без всякого дела. Читая сии замечания, должно читателю прийти в великое удивление, а может быть покажется ему и невероятным, увидев описываемое много количество Хешенского богатства. Одного серебра, иные сказывали, десять дней, а другие и более, пребольшими телегами возили в казенные амбары, кои телеги нарочно для поклажи тягостей в Китае делаются; телег же было каждый день серебром наполняемо не менее как до двадцати, и такое число серебра нашлось в одном только Пейдзине (Пекине), не щитая бесчисленного множества лежавшего по всем городам в лавках, которые он, как выше сказано, везде имел. Сам Император Дзя-Цин с удивлением сказала, что «я, де, никак не мог себе и представить, дабы частный человек мог толикое богатство иметь, которого я во всех моих Государственных кладовых не мог найти. Так же превеликое множество золота, и пять больших сундуков драгоценных камней, между коими много было и необыкновенной величины, и протчих драгоценностей, как Китайских, так и Европейских, превеликое множество, между коими были и такие вещи, коих и самые Ханы не имели, что все Государь взял в свои сокровищницы, а серебро определил в выдачу служащим жалованья 7. К умножению и показанию своей суетности и [43] тщеславия, сделал Хешень в своем дому, на заднем дворе, из серебра и золота обширный виноград, коего дерева были сделаны из самого чистого серебра, а кисти на тех деревах были половила золотых, а половина из драгоценных камней. У первого его служителя или главного дворецкого, которого он из ямщиков за то, что его во время бедности, куда было ему надобно, возил безденежно, произвел в немалые чины, сыскано, кроме других дорогих вещей, многие миллионы лан серебра. По взятии в тюрьму Хешеня, на третий день присланы были допрощики, из коих первым определен старший брат Государя, именем Ши-и-е (то есть, одиннадцатый брат Государев), а вторым Лю-да-Жинь, верховного совета член, который был из природных Китайцев, бывый прежде сего учителем Хешеню; а поелику как сыны, так и внуки умершего Хана Цянь-Луна непримиримую вражду на Хешеня имели, то Ши-и-е, пришедши с Лю-да-Жинем в то место, где сидел, скованный порукам и ногам, Хешень, с насмешкою сказал: «Здравствуй, Алихада Амбань!» Но колодник не стал пред ним и на колени, что у Манджуров и Китайцев немалым почитается преступлением. Ван такое для себя от тюремщика видя презрение, приказал было палачу жестоко бить его по щекам; но товарищ его, Лю-да-Жинь, сказал ему: «Ты, де, Ван поступишь против законов, естьли станешь бить Хешеня, поелику, де, он признается во всех своих преступлениях, а признающихся искренно в своих злодеяниях законы пытать запрещают; а ежели ты станешь его мучить, то я пойду прочь». Таковыми Лю-да-Жиновыми словами Ши-и-е убежден, оставил жестокое против узника намерение. Февраля 12 дня, 1798-го года, Китайской 1-й Луны 19 дня, прислал Император Дзя-Цин, для удавления Хешеню, белую фандзу, издав прежде для всенародного, известия указ, состоящий в 20 пунктах, который, в конце сего журнала прилагается. Удивительная сего Министра была неустрашимость, который пред самою кончиною говорил изрядные стихи, приложенные в конце сего же журнала. Слышно было, что Хешень, казнившему его палачу, дабы скорее его удавил, дал с золотом кошелек. Велено было сыну смотреть на смерть своего отца, которому Хешень, имея уже на своей шее наложенную петлю, говорил следующее наставление: «Разум мой, употребленный мною на зло, меня погубил; смотри, сын, люби правду; не [44] старайся о собирании многого богатства, которое многим погибель, а никому истинного добра не приносит; в пример сказываемой мною правды, возьми меня, твоего отца!» По изречении сыну такого наставления, немедленно был удавлен. Такую кончину своей жизни и дел наследовал первый силою и властию по Государе, а богатством, по словам всех Китайцев, превышавший не токмо всех Манджуро-Китайского Государства богачей, но и самого Хана, Министр, который, со времени честей и власти, не надевал по два раза сапогов, как он в допросе сам признался, а может быть и всего платья, тот, напоследок, сидя в гнусной темнице, окован цепями, не имел и худого туфячка, на коем бы мог положить сладострастием изнеженное свое тело. Взятый же с ним товарищ его, Фулио-да-Жинь, по лишении всех чинов, выпущен из тюрьмы и послан простым солдатом, для смотрения старого умершего Хана Цян-Луна кладбища, с определением обыкновенного ежемесячное солдатского жалованья, трех лан серебра: но по прошествии годичного времени, паки дан ему чин против Прапорщика, с прибавкою двух лан серебра; но Фулио не долго пользовался Ханскою милостию, ибо Хан приметив, что Фулио препорученное в его ведение кладбище смотрит нерадиво, опять, лишив его чина и жалованья, послал бывшего Манджурского Царства в столичный город Мугдень, приказав посадить его на два месяца в тюрьму, из коей ходатайством своей тетки быв свобожден, паки получил чин не выше же Прапорщика, и месячного жалованья пять лан серебра, с определением должности смотреть за казенными лесами; но как, по недосмотрению его, разворовано великое множество самых лучших дерев, то Фулио паки чина и жалованья лишен, и назначен к поимке воров, коих ежели сыщет, то не токмо от казни избавится, которая ему за его нерадение имела последовать, но и довольное награждение от своего Монарха получить, чем Фулио устрашен и ободрен, старанием своим поймал сто воров, за что не токмо совершенное получил прощение, но и чин против нашего Порутчика, с десятью ланами серебра месячного жалованья, чрез год Фулио дан чин Маиорский, и годового жалованья 160 лан серебра, а 1803 года, от вступления на престол Дзя-Цина на 8 году, пожалован паки Фулио Ван-да-Жином (то есть, большим человеком), и послан в [45] один город градоначальником, с получением 500 лан серебра годового жалованья, но за худые свои дела паки всего был лишен. Во время же путешествия, 1805 года, Императора в Манджурию, паки получил Государеву милость; ибо он, вышедши на встречу Хану, отъехав далекое расстояние пути, когда Хан приближился к тому месту, где был Фулио, то Фулио, став на колени, начал плакать. Хань, по узнании плачущего, спросил: «За чем ты здесь, плут?» Фулио отвечал, что он понеже много виноват, то просит у его Величества милости. Хан, таковым Фулиевым смирением тронут, возвратил ему прежний чин, и повелел жить в Пейдзине. Фулио произошел от древней и славной фамилии, называемой Фу. Отец и дед Фулиев были Джун-Танами, то есть, Государственными первыми Статскими Министрами, которые обыкновенно бывают Верховного Совета членами. Отец Фулиев был Императору Цян-Луну шурином, ибо законная Цян-Лунова супруга, то есть, Императрица, была родная сестра Фуши, а матерь Фулиова, следовательно, нынешний Хан Дзя-Цин будет по матери брат. Вина, за которую Фулио взят и посажен с Хешенем в тюрьму была сия, что все коварства и недоброжелательства к новому Императору Хотажиневы Фулио знал, да и все дела его ведал, и нигде об оных, где следовало, не объявлял.
При отбирании на Государя Фулиового имения, найдено великое множество разного рода преизрядных Европейских вещей, к коим вообще все Маиджуры и Китайцы немалую склонность имеют, почему оные обыкновенно гораздо дороже Китайских продаются, выключая Европейских шелковых материй, кои обыкновенно дешевле Китайских.
О ЧИНИМОМ ОБИЖЕННЫМ ОТ МАНДЖУРСКОГО ПРАВИТЕЛЬСТВА УДОВОЛЬСТВИИ.
§ 6. Живший при мне для услужения крещеный Китаец Филип, по Китайски Либа, один раз на мой вопрос, для чего он много печалится, сказал: что, де, «я отдал в проценты 60 лан серебра, коему делу прошло теперь уже пять лет, а ни процентов, ни серебра не отдает должник; отдано же серебро на два только года, почему давно должно мне оное получить». Я советовал ему, [46] дабы он пошел на своего должника жаловаться в Трибунал. Но он сказал: что «я, де, только и имел 60 лан серебра, а когда итти в Приказ с жалобою, то надобно еще прибавить 60 лан, да и то сомнительно, получу ли когда ни есть в прозьбе моей какое удовольствие? И потому пусть уже мое серебро пропадает». Весьма многие Китайцы, в нанесенных им обидах, не могут просить в Присутственных Местах себе защищены, лучше желая лишиться собственности, нежели, вступив в прозьбу, терпеть совершенное разорение. Когда кого из зажиточных граждан, по какому либо делу, позовут в Приказ, то ответчик, не видавши еще и судей, лишь только прийдет в Присутственное Место, тотчас дает приказным сторожам не мало серебра, не будучи еще ни о чем и спрашивав. Ежели судимый богат, а дело может кончиться в нижнем суде, то в таком случае высший приказ подкупает нижшего места присутствующих, дабы они, не окончив дела судимого, прислали его под суд к ним, где сей бедный паки судится, и такое притеснение до тех пор терпит, пока в конец не истощится 8. В 1796-м году, Июля 16 дня, пойманы были из неприятельских войск два Генерала и по привезены [47] в Пейдзин, представлены к Хану Цян-Луну. В допросе показали, что они весьма законно приняли против его оружие, ибо, де, «мы, говорили, вступились за народ, несносно Манджурами угнетаемый, которые, входя в домы и лавки, грабят, что хочут, и народу ни от кого нет никакой защиты». Хан, выслушав от пленников таковой их дерзости притчины, приказал Хотяжиню, до справки, посадить их под стражу; а когда отводимы были из Государевых палат арестанты, то Хешень стал их ругать, называя безрассудными, потому что они осмелились противиться такому Государю, который в своей власти всю подсолнечную имеет, «ибо, де, он, говорил бессовестный сей Министр, иными государствами владеет по наследству, а другие покорил оружием, в числе коих держав завоевано и Российское великое Государство». После слышно было, что Хан велел сих невольников, из под стражи выпустив, послать в те места, где была война, Губернаторами.
МОЖНО ЛИ С ХОРОШИМИ СПОСОБНОСТЯМИ ИМЕТЬ МЕСТО И ДОЛЖНОСТЬ?
§ 7. С самыми изрядными дарованиями не сыщет в Китае ни места, ни должности тот, который бы, не имея денег, захотел искать прибыльного звания, ибо в сей державе ни сколько не смотрят, кто какого поведения, и сколько к чему способен, но проведывают, как богат, и сколько хочет за определение к желаемой им должности дать серебра. Почему ныне в Манджуро-Китайском Государстве все места совершенно состоят на откупе, а по большой части и чины продажны. Ежели который чиновник купит Губернаторство, тот едет в Губернию, как бы в собственную свою деревню, куды приехавши., поступает там с подчиненными своими нижшего степени офицерами, разоряя народ прежалостным образом. Каждый нижшего чина офицер должен не один раз в год своего Губернатора чествовать немалым количеством серебра, или дорогих вещей, кои дары собираются из имения крестьян, или купцов, которые тем большого сожаления достойны, что лишены способов где либо сыскать на таковых разорителей правосудия. Всяк чиновник, определяемый чрез деньги в какой ни есть город начальником, [48] берет с собою, смотря по своему чину, а особливо по месту, довольное число служителей, кои должны быть все наемные. При договоре нанимающихся в служители Китайцев, кого из них офицер признает к услуге способным, тот дает будущему своему господину немало серебра, смотря, однако, по месту, как велика и богата та округа, в которую господин его определен начальником 9. Сам офицер принесенных от своих подчиненных подарков не принимает, но оные берет первый его служитель, который и с просителями о всяких делах торгуется, сколько за исправление оных должно дать ему серебра, коего половина идет на офицера, а другую берут себе служители.
КАКАЯ ЧИСТОТА И ПОРЯДОК В ПЕКИНЕ, И СКОЛЬКО РАЧИТЕЛЬНО СМОТРИТ ПЕКИНСКАЯ ПОЛИЦИЯ ЗА ОНЫМ.
§ 8. Не говоря о других Китайского Государства губернских городах, в коих только мимоездом я бывал, и то не во многих, пишу о чистоте, соблюдаемой в самом столичном городе Пейдзине, о совершенстве коей толь много разглашают в Европе. Иногда в конце второй, а временем в начале третьей Луны (то есть, в нашем Марте) открываются во всем Пекине канавы, из коих толь худой исходит смрад, что с трудом можно ходить по улице. Пред казенными домами в конце месяца Маия закрываются, но пред купеческими лавками и частными домами, до тех пор оных не закрывают, пока уличному офицеру и солдатам от купцов и протчих не служащих граждан не будет дано немалое число чохов; ежели ж бы который купец, или другой какой обыватель, не захотел офицеру дать денег, то всегда будет близ его лавки не закрыта смердящая яма, а потому никто к сему купцу для покупки товаров, по притчине смраду, не захочет притти в лавку. Нужники у Китайцев делаются в домах [49] для женского только полу, выключая больших и благородных домов, где делаются для всей фамилии домовые отходы. Простые же Китайцы и Манджуры вне своих дворов испражняются. Ежели же случится мущине столько быть больным, что не будет в состоянии и на улицу выйти, то в таком случае сын отца, брат брата, и родственник родственника, для исправления естественной нужды, вне двора выводит, что я и сам видал, от чего в Пейдзине, выключая осени и зимы, весною и летом смрад бывает; а хотя и сделаны по сторонам больших дорог народные нужники, однако в оные немногие желают ходить. К умножению гнусной вони в Пейдзине способствует и то, что продаваемый для удобрения огородов и пашень человеческий кал, возимый по большим улицам, в многочисленных незакрытых тележках, крайне много причиняет мерзкого смраду. Неоднократно езжал я в юговосточные вороты, называемые Цян-Цин-Мынь, к коим не доезжая, близ самой дороги, внутрь другого города, или в загородье, видел превеликие стоги человеческого помету, от коих стогов толь несносный исходил смрад, что едва я домой не возвратился. На вопрос мой: «дорого ли стоят те кучи калу?» служитель мой мне сказал, что «неменьше, де, надобно за все заплатить, как 20,000 лан серебра». Хотя в Пейдзине самые большие улицы, по моему примечанию, и не уже Московских и Петербургских, но поелику ни чем не вымощены, то во время пребольших дожжей, обыкновенно в Июле месяце в сей стране идущих, делается невылазимая грязь, а зимою от снега не меньше же оной бывает. А хотя внутрь города большие улицы, казенные лопатники и чистят, однако же и то проезжающим каретам мешает, что по средине большой дороги, или веревками перевешивают, или поставляются уличными солдатами деревлные триножники, дабы никто чистым путем не ехал; по обоим же большой дороги сторонам, для больших с тягостию телег, отведены малые дороги, по которым в сухое только время, без дальнего затруднения, по притчине великой грязи и глубоких выбоев, можно проезжать, а за городом поелику дороги не чистятся, то во время и малых дожжей бывает очень грязно. В сухое время, для умаления великой пыли, часто поливают лопатники большие улицы весьма смердящею из гнусных канав водою, от чего на улице несносная вонь бывает. [50]
СМОТРЕНИЕ ПОЛИЦИИ КАСАТЕЛЬНО ГРАЖДАН.
§ 9. Упомянув в предыдущем параграфе о смотрении в Пейдзине за чистотою, теперь надлежит уведомить о том, сколько рачительно Пейдзинская полиция смотрит за благочинием. Европеец, читая о Китайском государстве известия, и видя в них богатство оного, не может иногда и поверить, дабы в Пейдзине столько было нищих, сколько их в самом деле находится, которые в зимнее время ходят нагие. 1796 года, в месяце Феврале 6-го числа, в одном купеческом южном Пейдзина городе, померло их до 800 человек, а во всем городе до 8 тысяч. Сколько же можно думать погибло сих нещастных людей во всех северных провинциях Китая! Во время самых жестоких стуж, каковы в Пейдзине быть могут, не имеют нищие никаких домов, но скитаясь полунагие, а большею частию и нагие, но улицам, от холоду и голоду умирают; в полдень и вечеру дается им небольшое количество казенной каши, а более нет им ни откуду ни малой помощи. Читая о таком злострадании, в богатейшем Китайском Государстве, пришедших в нищету разного чина и состояния людей, не можно, кажется, по человеколюбию, не иметь о многочисленных тысячах наготствующих сострадания, не имеющих от своего начальства ни малейшего призрения и лишенных всех способов к провождению благополучной жизни людей; но узнавши притчину бедности сих весьма многих бродяг, не много будем соболезновать о таковой их гнусной участи. Сей род людей во всем Китае от всех почитается ворами и мошенниками; они и по другим притчинам приходят в такое состояние, как то: чрез нечаянное потеряние всего имения, похищенного ворами, или насилием властей отнятого, которые достойны всякого сожаления, ежели б можно их от плугов нищих распознавать, коих, однако, как можно думать, не очень много; но самые начальные нищеты их притчины полагаю я следующие: 1) мотовство сей нации; 2) леность; 3) неповиновение детей своим родителям; 4) сами родители, о чем на своем месте будет сказано, как, то есть, родители с своими детьми поступают. Развращенный сын, не стерпев наказания своего отца, идет прочь от него; а как такой своеволец нигде ужиться не может, то и нельзя ему никуды более итти, кроме в нищие; принять же его из человеколюбия не малая [51] предлежит опасность, ибо он, непременно обворовав своего благодетеля, прочь бежит, да и искать на его негде, поелику всяк знает, что нищие суть воры. Они, для сыскания на свои нужды денег, ходят по купеческим лавкам, где очень нагло и гнусно поступают, обмарав лице свое человеческим калом, садятся на стоящую близ лавки скамью, или, разрезав нарочно свою руку и намазав кровью рожу, до тех пор не отходят от лавки, пока купец даст ему несколько чохов, отогнать же его самому купцу прочь от лавки нельзя, ибо сей бесчинник, упав близ лавки, станет кричать, или до тех пор у лавки лежать, пока кто из уличных солдат не увидит и не сделает к лавочнику прицепки, для чего он бедного человека бьет. Почему купец, боясь таковых от полицейских притеснений, дает нищему чохи, дабы скорее удалить его от своей лавки. Ежели кто из Манджуров, или Китайцев, умрет, то в сем случае нанимаются нищие нести в пышном балдахине с телом гроб, коим дается от нанявшего их нести мертвеца черное короткое платье. Можно без всякой ошибки правду сказать, что в таком бедном и подлом состоянии не токмо бесчисленное множество находится из простолюдинов, но можно между нищими найти и царской крови, великих же фамилий очень не мало; они подаваемые, или уворованные, деньги, не токмо на лакомство употребляют, но оные ночью в карты и кости проигрывают. Днем они везде но улицам бродят за промыслом, а ночью, ежели летом, везде им ночлег, а ежели зимою, то нанимают большие домы, кои очень мало хозяин нагревает, по восхождении же солнечном должны паки искать себе другой квартиры, или паки давать хозяину за постой деньги, хотя их атаман и довольное пропитание и одежду имеет 11. Что же касается до престарелых и увечных нищих, то для них сделаны больницы. Пища и одежда определена из Государевой суммы. Но сии бедные и дряхлые калеки, по притчине очень худого старания своих смотрителей, крайние во всем недостатки претерпевают; ибо приставленные для [52] смотрения больниц офицеры очень мало о больных пекутся. Но из определенной на их содержание суммы, весьма скудно им уделяя, и одного почти их кашицею кормя, все протчее серебро берут себе по карманам, а бедных и беспомощных старцев и старух оставляют жить в холоде и голоде; и по сей-то притчине скитающиеся по улицам, престарелые бедные, коих так же не малое число я видел, благополучнейшими себя почитают тех, кои живут на казенном содержании. В 1801-м году, когда выпущены были из больниц старые и дряхлые нищие, то, приняв данной богатыми купцами лучшей пищи, многие померли; а другие, кои мало были покрепше, впали в болезнь, и едва могли привыкнуть их желудки к крепшей пищи, будучи заморены кашицей.
О ПОСТАНОВЛЕНИИ КАСАТЕЛЬНО ГОСУДАРСТВЕННЫХ ДОХОДОВ.
§ 10. Пейдзин разделен проведенною по средине стеною на две неравные части: лежащая к северу часть называется точным городом, где и Государев дом, а стоящая к полудню есть меньшая часть, и почитается загородным местом или загородьем, хотя и населена многочисленным строением, да в полуденной части, которая за воротами, называемыми Цин-Мынь, всего Пейдзина главное определено торжище; однако кроме того, что сия [53] часть Пейдзина меньшая северной части, и потому можно загородьем почитать, что в оной находится довольно много нарочно оставленных пустых мест, где прямо на полдень стоят Небесной и Земной храмы, обведенные обширными стенами, близ коих вделаны Государевы пруды с содержащимися в них красными и разноцветными рыбами. На восток же и на запад лежащие места отведены полициею, ово для погребения бедных, не имеющих своих земель, ово для отдачи в наем под хлебопашество и другие надобности обывателей Пейдзинских, которые оную землю нанимают. В поперечной стене, отделяющей старую городскую стену от новой, окружающую загородную часть (ибо сия стена, по свидетельству Китайцев, не очень давно сделана), находятся трое ворот в средине и двое в углах стены, одни на востоке, а другие на западе; следовательно, с наугольными воротами, будет в поперечной стене пять ворот, кои называются следующими именами: стоящие прямо Государевых палат на полдень называются Цин-Мынь; к западу построенные именуются Шунь-Джи-Мынь: к юговостоку от дворца же находящиеся нарицаются Ха-Та-Мынь; наугольные одно имя имеют Бянь-Мынь и не щитаются в числе десяти ворот, состоящих в ведомстве у Пейдзинского Генерала-Полицмейстера. Равно как и те вороты, кои вделаны в новой стене, коих смотрят нижшего чина офицеры и хранят во время ночи у себя ключи, а не относят к Тиду или Генерал-Полицмейстеру. Вороты, находящиеся в загородной стене, по просторечию, называются следующими именами: ниже равноденственного восхода именуются Шако-Мынь; на юговостоке называются Цян-Цин-Мынь; на полудни именуются Юн-Дин-Мынь, на западо-юге стоящие нарицаются Нань-Си-Мынь; на западе ниже равноденственного зовутся Чан-Ань-Мынь. В городской же стене, то есть, окружающей точный город, вделано шесть ворот, кои, так же по просторечию, называются, как и протчие, сими именами: выше равноденственного востока, а ниже северовостока, ворота Циху-Мынь; на самом северо-востоке вороты Тун-Джеу-Мынь, на севере Ань-Динь-Мынь; на северо-западе Де-Ше-Мынь; на западе выше равноденственного Пин-Дзы-Мынь; на западе Си-Джи-Мынь. Как от трех ворот, стоящих в поперечной стене, так и от шести ворот, существующих в городской стене, должны приставленные [54] офицеры для смотрения оных ворот, по захождении солнечном, и по извещении биением в железную доску, дабы вояк сколько возможно поскорее шел в свое место, запирать ворота, а заперши, относить ключи к Генерал-Полицмейстеру. Сего вельможу Христианские веропроповедники называют Praefectus novem portarum. Всяк, привозящий в Пейдзин товары, должен во всех воротах, как городских, так и загородных, платить в казну пошлину 12. Ни в одних воротах ниже 20 лан серебра каждый день не приходит, в иных же от тридцати до пятидесяти ежедневно собирается. Но сей сбор пошлиных денег не есть в Пейдзине самый главный; самый же больший приход серебра близ Хатамынских ворот, стоящих в поперечной стене, отделяющей старой город от нового, где учреждена и пошлинная главная контора, в которую каждый месяц вступает, собранное во всех реченных воротах, пошлинное серебро, а из оной весь сбор отдается ежемесячно же в главное казначейство. А как, кроме хлеба и живности, со всех вещей пошлина собирается, то в одном Пейдзине ежегодных доходов, причисляя и места, даваемые на откуп продавцам, вступает в казну серебра 5542 лан за привозимые со всего Манджуро-Китайского Государства в Хата-Мынь товары следующие: превеликое число хлопчатой бумаги, чай, сахар песочный 13, и леденец, превеликое множество китайки и полотна, разного рода шелковых, полушелковых и других материй, чрезвычайное множество, в пребольших корчагах, выплетенных 14 из прутьев, семенного масла и простого вина, хлопчатобумажных и пеньковых веревок, в пребольших глиняных корчагах, разного рода полуденных стран напитков, неимоверное [55] количество всякого хлеба и протчиих вещей бесчисленное множество. Никому не позволено продавать своих товаров, пока от главной конторы не будет положена на оных казенная печать, которая есть красного цвету; так же со всех таможен и застав, да и со всех платящих пошлину мест, ежели пошлинное серебро и все государственные приходы в одно место снесены будут, то более будет нежели 400,000,000 лан серебра, кроме крупы и протчиих хлебных припасов 15.
КАКИМ ОБРАЗОМ И ОТКУДУ ДОСТАВЛЯЕТСЯ КРУПА И ПРОТЧИЕ ХЛЕБНЫЕ ПРИПАСЫ?
§ 11. Из юговосточных и полуденных стран привозится в больших барках белое и желтое Сарацынское пшено 16, по Китайскими, что значит крупа, так же пшеница и ячмень зерном доставляются сюда обыкновенно наемными людьми из пленных от Пейдзина областей, коих нанимают подрядчики от себя в деревне тянуть с хлебом барки бичевого, и таким способом переменными свежими людьми из далеких полуденных стран привозится к главному портовому городу, называемому Тун-Джеу, отстоящему от Пейдзина в 19 Российских верстах и 300 саженях. Такой привоз казенного хлеба производится посредством частных подрядчиков, кои доставку казенных вещей снимают на себя. Начинают пригоняться в Тун-Джеу суда в последних числах Апреля, где бывает и хлебу и протчиим всем привозимым водяным путем вещам главная свалка. Для казенных хлебных припасов построены близ города Тун-Джеу на восточной стороне многочисленные амбары, в которые носят и кладут крупу и протчий хлеб, переложив оный из барок в мешки, а из Тун-Джеу привозят тот хлеб в Пейдзин [56] проведенным от Пейдзина до Тун-Джеу каналом, к восточным воротам, называемым Циха-Мынь, где переложив на телеги, развозят по амбарам, построенным для сего случая, как в самом дворце и на восточной стороне внутри города, так и близ городской стены, на помянутой же стороне за городом, коих строении великое множество и не малой обширности. А как по тамошнему климату обыкновенно весна бывает сухая, то, по притчине мелкости канавы, до последних чисел Июня, или до первых Июля, не можно пригонять в Пейдзин судов, кроме разве небольшая числа: а с сего времени, поелику от частых и пребольших дожжей канава наполняется, то по первые числа Сентября, то есть, когда канава замерзнет, бывает самый великий ход судов с хлебом 17, с первых же чисел Декабря очищается канава от барок. Сия канава имеет течение свое от северозапада, из большого пруда, отстоящего от Хайтена в двух с половиною Российских верстах, а от Пейдзина в 10, или немного более. Хайтен подобен Царскому Селу, с тем только различием, что Всероссийских Императоров Летний дворец внутрь самого Царского Села, а Манджуро-Китайских Ханов летний (в коем он часто зимою, осенью и весною, а летом и всегда живет) дом отстоит от села Хайтена (которое ближе можно назвать, по многолюдству и великому множеству всяких вещей, обширным городом, нежели селом) в пяти Китайских, а трех Российских верстах, который, по тамошнему Азиатскому их вкусу, крайне пространен и великолепен, о чем будет ниже; течет до Пейдзина, а пришедши к городу, разделяется на многие части, окружая весь город, и пущая внутрь оного воду, после же обтекши всю городскую стену, соединяется на востоке в один канал и течет до города Тун-Джеу, где впадает в текущую с северной стороны небольшую речку, называемую Юнь-Лян, по коей речке все идущие с полуденных стран со всякими вещами барки пристают близ города Тун-Джеу, а отсюду в вышереченное время отправляются в Пейдзин. Но как сия, текущая от Пейдзина, канава запружена каменными пятью плотинами, которые [57] одна от другой в различном расстоянии: иная отстоит от другой в двух с половиною Российских верстах, иная в трех, а некоторые и в пяти; на средине сих плотин сделаны из дикого камня мосты, между кои текущая вода падает на низ, со стороны же водопада сделаны плотины довольно высоки, почему пригоняемые из Тун-Джеу в Пейдзин судна должны на стороне водопада сгружаться, хлеб, крупу, или другие вещи необходимо нужно перенашивать на другую сторону плотины, на коей стороне обыкновенно стоят в готовности барки; на оные переклав мешки, везут к другой плотине, близ коей подобным образом свалив в барки хлеб, гонят далее, и таким способом сгружая и нагружая хлебом судна, пригонят к помянутым воротам. Привозится же из объявленных стран, как выше сего значится, разной доброты Сарацынское пшено, как белое, так и желтое, пшеница и ячмень зерном. Разного же рода просяная крупа, черный горох и из разного хлеба солома, для корму казенных лошадей, равно как и для продажи гражданам, кому чего из сих вещей надобно, так же и трава, доставляется в казенные дворы из лежащих около Пейдзина деревень.
О КАЗЕННЫХ ДОХОДАХ, ПОЛУЧАЕМЫХ СЕРЕБРОМ.
§ 12. В недальнем расстоянии от столицы, деревенские жители, равно как и всех провинций хлебопашцы, должны платить за землю, от каждого Му земли 18 по три, по 5-ти, по 6-ти фуна серебра, смотря по доброте земли, и для казенных лошадей черного гороху, соломы и травы. Каждые хлебопашец должен серебро вносить в уездное казначейство зимою и отдавать оное для взвешивания приказному служителю, который, осмотрев качество оного и взвесив, сказывает крестьянину, полное ли, или неполное число серебра, хорошее ли, или худое оно. А как при всяком делопроизводстве, в нынешнем Манджуро-Китайском Государстве, первый предмет больших и малых казенных деловцов — мздоимство, и все их мысли устремлены на взятки, то и в сем случае бедный крестьянин не остается без великих убытков. Ибо [58] приемщики, для вступающего в казну сборного с пшена серебра, нарочно делают ложные весы, коими навешивают серебро так, что против истинного весу выходит иногда немного меньше двойной цены, а иногда и лана на лану; а как безответному хлебопашцу, при развешивании серебра, праведно ли, или неправедно оно весится, нельзя приемщику и слова сказать, то уже крестьянин отдает столько серебра, сколько ему прикажет подьячий, а посему вместо указных трех фунов, прибавляет еще три фуна, дабы получить от приемщика в отдаче серебра квитанцию, а и таким образом никогда оная ему не дается.
КАК ПРИНИМАЕТСЯ В ГЛАВНОМ КАЗНАЧЕЙСТВЕ ГОСУДАРСТВА СУММА, И КАКИМ ПОРЯДКОМ ПРОИЗВОДЯТСЯ В МАНДЖУРО-КИТАЙСКОМ ГОСУДАРСТВЕ ВСЯКОГО РОДА КАЗЕННЫЕ ДЕЛА?
§ 13. К Новому Году, к Первой Луне, со всех губерний должны начальники, как вновь вступившую серебром оброчную сумму, так и оставшуюся от всех годовых расходов, привозить в Пейдзинское Казначейство, где от них принимается точно таким же образом, каковым они принимали от крестьян, навешивая лишнее серебро, как и они во время приема оного делали. Таковые обманы и несказанные плутовства во всех Государственных делопропзводствах, начиная с самых малых чинов до самых принцев или великих князей, находящихся при должностях, чинится, ибо и они от своих подчиненных берут взятки, как и те от своих подкомандных, почему все общественные дела находятся в крайне худом порядке. Я уже и прежде упомянул, что никакого места и должности, хотя посредственно прибыльной, без денег в Китае получить нельзя; а как иной на покупку места и должности не редко тратит все свое имение, то и возвращает паки оное не инаким образом, как грабительством имения своих подчиненных. В 1799-м году, ныне царствующего Хана Дзя-Цина от получения полной Императорской власти на 1-м году, а от вступления на престол на 4-м, подано было от одного офицера, именем Хун Лянь-Дзиня или Лифон-Иоа, по прозванию Хуна, Государю на все правительство, состоящее в 80 пунктах, доношение, в коем доноситель представил, что начиная от Императорских братьев и племянников, до самого нижайшего чина офицеров, выключая весьма [59] редких, и то не в больших чинах, протчие смотрители народного благополучия своим мздоимством причиняют оному несносные притеснения и обиды, производя суды единственно на мзде. Дело, как мог я вернее слышать, происходило следующим образом: сказанный офицер Хун Лянь-Дзянь или Лифон Иоу, был при старом Императоре, Цян-Луне, фискалом, но за излишную смелость сослан был в ссылку. Новый Хан Дзя-Цин, по смерти отца своего и по принятии полной власти, вспомня Лянь-Дзянь, велел его из ссылки возвратить, с тем, дабы он, по прибытии своем, явился к Государю, который когда по приезде явился к Хану, то Хан Лифон Иоа благосклонно приняв, начал хвалить его верность, прозорливость и рачение к прежде порученной ему, преставившимся родителем его, Государем Цян-Луном, надзирательской должности; «Почему», говорил Дзя-Цин, «и я желаю тебя определить к той же службе, в коей ты при родителе моем находился». А как сей офицер по Китайскому весу весьма почитался ученым, то и мог Хану на его предложение ответствовать следующим образом: «Я, де, говорил Вашему Великому Святейшеству, в возлагаемой на меня должности желаю усердно служить, но токмо опасаюсь того, дабы мне, за мое усердие и ревность в исполнении моего звания, не пострадать более, нежели при твоем родителе». Но когда Хан Дзя-Цин твердо его обнадежил, что за смелое представление истины не подвергнется его гневу и не будет терпеть никакого угнетения, то Лифом Иоу, поверив Ханским словам, смело вступил в первую свою должность, в коей, однако, не более двух годов находился, ибо дерзновенный и неустрашимый его дух (или лучше назвать его дерзким) паки исходатайствовал ему Государеву немилость. Сей ревностный, но нескромный, к Государевой пользе офицер, подал, как выше сказано, самому Хану реченное доношение, которое Хан, принявши, велел донощику ожидать на оное резолюции. Чрез несколько дней Хун Лянь-Дзянь был пред Императора позван, где были два вельможа, а имянно Государев учитель, а другой, вышереченный горбатый Люда-Жинь. Когда Лянь-Дзинь к Хану явился и был спрошен, точную ли он правду в поданном своем на все правительство доношении пишет, и несомнительно ли знает о причиняемых начальством всему народу обидах, то Лянь-Дзянь Хану на его вопрос отвечал следующее: «Я, Государь, не токмо совершенно знаю [60] написанные в моем доношении, внедрившиеся во всей твоей Империи, великие злоупотребления, но ежели Твоему Святейшеству благоугодно, я теперь же готов пространнее написать об оных с показанием притчин, откуду такие непорядки происходят». Хан паки вопросил доносителя: «Какие то притчины и откуду происходят во всем Государстве непорядки и народные бедства, и кто таких бедствий главная притчина?» Хун Лянь-Дзянь сказал Государю, что «первою и важнейшею притчиною народного угнетения я почитаю тебя самого, Государь, а другого притчиною тебя окружающих». На вопрос Ханов, почему он смеет взносить на него такие речи, которые ни малой правды в себе не содержат, — Лифон Иоу отвечал так: «Твое, де, Государь, невнимание и нерассмотрение, каковых людей своими советниками имеешь, заставило меня назвать тебя первою притчиною народного бедствия; ибо есть, де, некоторые между описываемыми мною совершенные злодеи отечеству, коих непременно должно смертию казнить, хотя и все недостойны твоей Царской милости». Государев учитель, бывший как выше сказано, при сем случае, Лифон Иоа спросил: «Кого бы он признавал столько злым неприятелем отечеству?» Хун Лянь-Дзянь дерзновенно вопрошающему его отвечал: «Так первому, де, тебе надобно отрубить голову, а после и другим, подобным тебе по очереди, яко первым злодеям Государя и отечества». Люда-Жинь, присутствовавший, как выше сказано, тут же, сказал доносителю, дабы «он по крайней мере уважил, во первых, особу своего Монарха, которого, де, обязан ты почитать благоговейнейше, а во вторых, так же требует от тебя долг твой и учителя своего, у которого, де, и ты прежде учился, достойно почтить». Хун Лянь-Дзянь Люда-Жиню ответствовал следующим образом: «Я, де, твоих наставлений ни мало не требую, ибо я теперь стою пред моим Монархом, а не пред тобою, и говорю по моей должности то, что ему знать нужно и полезно, а тебе, де, до меня нет никакого дела; я, де, знаю, что и ты за птица, однако тебя в моем доношении нет». А потом Хану объявил, для избежания угрожающих ему опасностей, следующие предосторожности: «Ежели, де, ты, Государь, говорил Хун Лянь-Дзянь, не будешь и отселе входить во все, касающиеся твоей особы, дела, но паки станешь и впредь полагаться на своих советников, которые суть подлые ласкатели и великие плуты, да и сам ты не воздержишься от настоящих твоих [61] слабостей и других непристойных высокой твоей особе нехотений, то я, будучи верным и усердным двоим рабом, каковым и сам ты меня признал, охотно подвергаюсь такой казни, какую ты мне изволишь определить, и всенижайше объявляю тебе, что не более двух, или много трех, годов будешь царствовать; а при сем повели тому, кого ты находишь вернее меня, пусть хорошо проведает, куды Ваны, забыв стыд, честь и достоинство, ездят по ночам; да и сын твой, отзывающийся болезнию, дабы не ездить к учителю, очень часто не бывает ночью дома». Император в превеликой ярости велел Хун Лянь-Дзяня взять в тюрьму, а о Ванах и своем сыне, Наследнике, велел тайно справиться, точно ли они ездят ночью по непотребным домам, и когда, по исследовании, явился на Валов и Царевича донос справедливым, то, по прошествии трех дней, присланы были к Хун Лянь-Дзяню от Хана нарочные, с таким предложением, дабы он от всех 80 пунктов, поданных на правительство, произвольно отрекся; но сей твердый человек присланным к нему с реченным предложением дал следующий ответ; «Я, де, нахожусь, говорил, в воле его Великого Святейшества, и потому, хотя он не токмо повелит мне голову отсечь, но естьли прикажет и тело мое в куски изрезать, от истины отречись никак не хочу». Посланные, возвратясь к Хану, объявили Хун Лянь-Дзяня намерение; почему и сам Император, видя в доношении его правду, велел без военного наказания, отрешив от должности и запретив всякого рода подавать ему, Государю, бумаги, отпустить его домой, с тем, дабы впредь его никогда ко двору не призывать. А после я слыхал, что Хан определил сему доносителю годового жалованья 200 лан серебра.
Комментарии
1. Прежде Китайские, а ныне Манджуро-Китайские Ханы, Принцы и большие той Империи вельможи, по своему обыкновению, задолго прежде своей смерти, делают славные гробницы, украшая оные по всю свою жизнь различно; по смерти их кладут в оные те найпаче вещи, которые умерший любил, а в 4 угла гроба по 50 лан серебра, но, без сомнения, богачи кладут во гроб серебра несравненно более, нежели 200, к коему прибавляют и золото, и полагают с сими вещами и тело умершего. Когда умрет Император, то, по прошествии обрядного времени, то есть, такого времени, которое определено на стояние с телом гроба в дому, относят в дом хранения, то есть, в сделанный великолепный дворец, или род часовни, где на первый случай умершего Императора, или Императрицы, тело поставляется, пока, по прошествии некоторого времени, не отнесется на настоящее кладбище; по принесении же тела на точное кладбище и по положении оного в гробницу, которая не иное что, как прекрасная пространная зала без окошек, заваливают на глухо каменьями двери, вводят с Императорским телом и тех всех, коих он в сей жизни любил. Они и сами себе такой смерти будто желают (хотя сему и нельзя верить), дабы тем показать, сколько они своему Монарху были верны, и поставив им самого лучшего Сарацынского пшена и других всяких съестных припасов, забивают и их вместе с покойником, откуду им никак уже возвратиться нельзя. Сей безумный и натуре противный обычай Хан Си-Кан отменил. Теперь не заключают с Ханским трупом живых людей. Правду можно сказать, что при случае нужды, ежели бы из оных гробниц все сокровища взять, то в трудных обстоятельствах несколько лет можно всю Империю во всяком довольстве содержать.
2. Прежде я думал, что Манджуро-Китайские Императоры, во время своих выездов, сопровождаются многочисленным войском единственно для одного великолепия, но живучи долго в Пекине, узнал точную сим пышным выездам причину, которая есть сия, что Манджуро-Китайские Ханы крайне боятся, дабы от своих подданных не претерпеть убийства.
3. Евнухов ни при котором вельможе не положено, кроме при сих персонах, при Цин-Ванах, Даюн-Ванах, Бейлах, Бейзах, Гунах, кои суть родственники Государю. Тако же и с женской стороны дочерям Государевым для услуг по штату определены евнухи. Не имеющие же ни какого родства с Государем, какового бы кто чина и достоинства ни был, не должен, однако, по их законам, при себе евнухов иметь; а как Хотажинь, или Хешень, был Государев шурин, то и имел казенных при себе евнухов.
4. К Хотажиню привозили серебро в больших глиняных корчагах, а привезши ко двору, отдавали оные корчаги дворецкому (Именем Лю-Тудзы по смерти Хешеневой жестоко наказанному и сосланному в ссылку.); для отвращения же подозрения сказывали привезшие в подарок Хотажиню серебро следующим образом: Такой-то Губернии Губернатор прислал к Его Сиятельству, в знак своего высокопочитания, той страны самых лучших напитков. Но случалось иногда дворецкому такие сосуды получать, которые, вместо серебра, наполнены были железом, или свинцом; а откуду такие дары были присылаемы, ни Джун-Тан, ни его дворецкие, не. могли проведать, поелику не было на корчагах ни каких знаков.
5. Я, пиша о присылаемых от живущих у Манджуро-Китайского Хана в покровительстве Князей подарках, называл оные данью, ибо Китайцы и Манджуры, щитая весь свет Хану их подвластным, ни как иначе не могут думать, кроме, что все приезжающие в Пекин посланники, хотя бы они и Европейские были, привозят их Государю дани. А посему весьма нужным нахожу всенижайше донести Всероссийскому Правительству, дабы, в случаи отправы в Пекин Посланника, благоволило доложить Его Императорскому Величеству, или ежели возможно, и без докладу учинить, то есть, отправленному в Пекин Всероссийскому Императорскому Посланнику повеление, дабы как сам он, Посланник, так и все, находящиеся при нем, были самим найвеликолепнейшим образом, как только может славнее и Всероссийскому Двору приличнее, одеты. Так же и все снаряды при въезде в Пекин представить самым пышным образом, что Китайцы почитают для таковых персон, каковы суть Посланники великих Государств, нужным и должным, почему к тем иностранцам, которые приезжают в Китай в самом пышном и драгоценном платье, и прочем, касающемся до великолепия наряде, весьма почтительны. И благоволить повелеть Всероссийскому Посланнику, дабы он, при встрече с тамошней стороны офицеров, не отдавал им находящихся от Всероссийского Двора в Пекинскому подарков, ни в Джан-Дзякове или иначе Калгане, ни приехавши в Пекин, хотя б и было требовано от тамошнего Министерства, дабы подарки были присланным отданы; но лучше оные послать, за препровождением Российского офицера с некоторым числом солдат, под Российскими знаменами во Дворец. Ибо тамошнее правительство, получив от чужестранного Посланника присланные к их Хану дары, тотчас накрывает знаками своего Государя и коварно говорит, будто сказанные подарки по тому, де, накрываются Государственными знаками, что оные следуют их Хаун-Дию. В самом же деле всему своему народу представляют, что привезена от Всероссийского Монарха к их Государю должная дань.
6. У Китайцев, а теперь у Китайцев и у Манджуров, такой обычай, что когда за какое преступление берут под следствие господина, то для допросу берут с ним вместе и первых его служителей, коих жестоко пытают, не знают ли они за своим господином еще какого дела; малых же и отдаленных прислужников оставляют в покое.
7. Сколько было у Хешеня драгоценных камней, золота и серебра и протчих вещей, о том значится, хотя и не все, в приложенном при сих замечаниях указе.
8. В древних Китайских законах, в спорных делах, прилепою соблюдаемы были пять правил, различающих ссорющихся по одному только наружному виду. 1. Донос истца есть ли чистосердечный и истинный, или по злобе и ложный? По первому уложению предписывалось в истце примечать способ речи и сочинение слов, как оную речь доноситель в суде предлагал, и обыкновенно называлось такое примечание примечанием слов. 2-е уложение или правило научало примечать черты устен и лица ссорющихся особ, и называлось примечанием лица. 3-е правило предписывало судиям смотреть, с каким духом истец дело свое судье предлагал, и именовалось примечанием отдышки (observatio respirationis), 4-е правило научало примечанию ушей, то есть, хорошо ли выслушал истец судейские речи, и как на оные отвечал, в возмущении ли духа, и посторонним ли образом свои предлагал речи, или без страха и порядочно? 5-е, напоследок, правило научало судей примечать в судящихся сомнительный и непостоянный взгляд и бросание очей, то есть, приметно ли что лукавого в оных и неправого? по коим правилам можно бы о присутствующим с спорющихся познавать страсть и бесстрастие. По сим 5 законам Китайский Ареопаг, хотя сокровенные сердец чувствования мог посредством прилезшего взыскивания узнавать, но в нынешние времена сии добрые законы или в забвении лежат, или, что справедливее сказать, в презрении.
9. Каждый офицер, определяемый в город для исправления должностей, берет с собою на собственный свой кошт учителя, то есть, в знании законов искусного деловца, который ему показывает, как он должен возложенное на себя звание выполнять, при решении всяких дел, и какие способы употреблять на приобретение собственных, с обидою подчиненных, прибытков.
10. (Отсутствует. — OCR)
11. Чудный и удивления достойный у Китайцев сей обычай. Нищие имеют своего начальника или старшего нищего, который по наследству, как я слыхал, такое состояние получает. Сего старшего нищего все протчие нищие, находящиеся в Пекине, слушают, и ему с почтением повинуются, а посему кто желает дабы к его дому, или к лавке, нищие не приходили, тот должен дать старшему нищему несколько денег, за что получит от него некоторый значок, который когда увидят нищие, то ни к дому, ни к лавке, имеющей оной, никогда притти не смеют.
Иной притчины не могу найти толикому множеству Царской крови персон, находящихся не токмо в плотниках, каменщиках и других, весьма неприличных их происхождению, состояниях, но даже и в тамошних нищих, как многоженство тамошнего Хана, и к чему можно так же причислить варварские и зверские того народа нравы. Живут в находящихся при Уснинском храме церковных домах два принца крови, получающие солдатское жалованье, то есть, в месяц по три ланы, кои так бедны, что не могут каждомесячно и за пожилое заплатить. Сии два принца, троюродные нынешнему Императору Дзи-Цину братья, происходящие по прямой линии от Юн-Тия, определенного Кансием в наследники Манджуро-Китайского престола, который, как в ином месте значится, был от своего родного брата, Государя Юн-Джена, в великом угнетении. Ежели узнает Манджуро-Китайской Хан, что из его родни сделался кто либо тамошним нищим, то немедленно велит такового тайно удавить.
12. Не берется пошлина с следующих вещей: 1. Со всей живости. 2. Со всякого хлеба. Сие для меня кажется непонятным, что в Китае, с привозимых гусей, уток, кур, пошлина не берется, а за ввозимые в город яйца должно платить пошлину.
13. Сей сахар песочный не одного сорта: есть очень белый, есть не очень чист, есть желтый, а есть совсем черный; сей последний Китайцы пьют во время чувствуемой стужи в теле, положив в оный свежего имбирю и сварив вместе, от чего производится пот и облегчается болезнь.
14. Сии сосуды выплетены из прутьев, внутри выклеены простою крепкою бумагою, в средине вымазаны, с пенькою и с кишачьею кровию смешанною, известью.
15. Поелику теперь против прежних годов не мало прибавлено на все вещи пошлины, которая надбавка учинилась по приезде моем в Пейдзин, чрез 4, или чрез 5 лет, при нынешнем Хане Дзя-Цыне, то ныне не менее собирается серебра, как около 800,000,000, причисляя к сему все без малейшего упущения Императорские доходы.
16. Сарацынское желтое пшено от долговременного лежания делается из белого желтым, а не родится желтым.
17. Самый больший привоз всяких вещей водою бывает с первых чисел Июля до последних чисел Сентября, а с сего времени хотя и приходят барки с казенным хлебом, однако не в большом числе.
18. Му часть земли в окружность мерою 360 саженей, а Китайская сажень содержит в себе 10 Китайских аршин без одного вершка; фун серебра против наших трех и некоторой части полушки.
Текст воспроизведен по изданию: Известие о китайском, ныне манджуро-китайском государстве // Чтения в императорском Обществе истории и древностей российских при Московском университете, Книга 1. 1861
© текст -
Попов Н. 1861
© сетевая версия - Thietmar. 2022
© OCR - Иванов
А. 2022
© дизайн -
Войтехович А. 2001
© ЧОИДР. 1861