ШИ НАЙ-АНЬ

РЕЧНЫЕ ЗАВОДИ

ТОМ II

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

Сун Цзян пишет мятежные стихи в ресторане Сюньянлоу. Дай Цзун приносит поддельное письмо из Ляншаньбо

Итак, Ли Куй толкнул двумя пальцами девушку, и та упала замертво. Приятелей задержали, и хозяин, обращаясь к ним, спросил:

— Как же теперь быть, почтенные господа?

Видно было, что он совсем растерялся. Затем он приказал слугам оказать девушке помощь. Лицо ее смочили водой, и вскоре она пришла в себя. Ей помогли подняться. Тут все заметили, что у нее на лбу сорван кусочек кожи: это и было причиной обморока.

Все очень обрадовались, когда девушка очнулась. Но ее родители, услышав, что дочь толкнул «Черный вихрь», до того испугались, что долго не могли двинуться с места и уж конечно не осмеливались сказать обидчику ни единого слова. Понемногу девушка оправилась и заговорила. Мать привела в порядок ее прическу и украшения, потом взяла платок и повязала голову дочери.

— Как вас зовут и откуда вы пришли? — спросил их Сун Цзян.

— Мы скажем вам всю правду, уважаемый господин, — отвечала на это старуха. — Наша фамилия Сун, и когда-то мы жили в столице. Эта девушка — наша единственная дочь, зовут ее Юй-лянь. Отец обучил ее нескольким песенкам и кое-как устроил сюда, в «Павильон Лютни», чтобы она пением зарабатывала на жизнь. Да вот беда, она у нас слишком опрометчива и иногда делает глупости. Вот и сейчас, не посмотрела на то, что вы тут беседуете, вошла и сразу же запела. Сама виновата. Уважаемый господин по неосторожности поранил ее немножко, но не стоит, конечно, обращаться к властям и впутывать вас в это дело, уважаемые господа.

Видя, что женщина рассуждает довольно разумно, Сун Цзян сказал ей:

— Не могли бы вы послать со мной кого-нибудь в лагерь? Я дам вам двадцать лян серебра, чтобы ваша дочь могла [86] хорошо отдохнуть. А потом вы выдадите ее замуж за доброго человека, и ей больше не придется петь песенки в таких местах.

Почтительно кланяясь Сун Цзяну, родители девушки твердили:

— Как можем мы рассчитывать на такую милость?

— Это мое решение, — сказал Сун Цзян. — Слов на ветер не бросаю. Пусть ваш муж идет со мной, и я дам ему деньги.

Родители девушки продолжали кланяться Сун Цзяну.

— Примите нашу глубокую благодарность за вашу милость.

— Ну, что ты за негодяй такой! — ругал в это время Дай Цзун Ли Куя. — С кем ни встретишься, сразу же затеваешь ссору и заставляешь нашего почтенного брата расплачиваться за твои выходки. Слишком дорого ему это обходится!

— Но ведь я только прикоснулся к ней, а она возьми да повались, — оправдывался Ли Куй. — Никогда еще не встречал такой неженки, как эта чертова девка! Меня вот хоть сто раз бей, все равно ничего мне не сделается.

При этих словах все рассмеялись.

— Скажи хозяину, что деньги за вино и угощение заплачу я, — сказал Чжан Шунь слуге.

— Ничего, ничего, не беспокойтесь, идите, — отвечал слуга. Услышав это, Сун Цзян, обращаясь к Чжан Шуню, решительно запротестовал:

— Да разве можно, дорогой друг! Я пригласил друзей выпить вина, а вы будете за это платить?

— Я почитаю это за счастье. Уж очень долго я ждал встречи с вами, — сказал Чжан Шунь. — Когда вы жили в Шаньдуне, я со своим старшим братом все собирался навестить вас. А сегодня само небо послало мне счастливый случай. Разрешите оказать вам хотя бы этот скромный знак внимания и не придавайте этому особенного значения.

— Господин Сун Цзян, — сказал Дай Цзун, — ведь наш брат Чжан Шунь хочет выразить вам свое чувство уважения, и вы не должны возражать.

— Хорошо, дорогой друг, — отвечал Сун Цзян. — Но если вы заплатите сейчас, то разрешите мне пригласить вас как-нибудь еще раз.

Чжан Шунь остался очень доволен и, захватив с собой две рыбы, вышел из «Павильона Лютни» вместе с Дай Цзуном, Ли Куем и стариком Суном. Все они отправились провожать Сун Цзяна в лагерь. Сун Цзян привел их к себе в канцелярию и усадил там. Затем Сун Цзян принес два слитка серебра по десять лян каждый и отдал старику Суну. Тот горячо поблагодарил его и ушел, и говорить об этом мы больше не будем.

Время было позднее, Чжан Шунь отдал принесенную им рыбу Сун Цзяну, а Сун Цзян передал ему письмо от Чжан [87] Хэна. После того, как Чжан Шунь распростился и ушел, Сун Цзян вытащил слиток серебра весом в пятьдесят лян и, передав его Ли Кую, сказал:

— Возьмите его, дорогой друг, на. расходы.

Они распрощались, и Дай Цзун с Ли Куем поспешили в город. Что касается Сун Цзяна, то одну из полученных рыб он подарил тюремной страже, а вторую оставил для себя. Сун Цзян был большим любителем свежей рыбы и немного пожадничал. А под утро, во время четвертой стражи, он вдруг почувствовал сильную резь в желудке. К рассвету его прослабило больше двадцати раз; он до того ослаб, что у него закружилась голова, и, повалившись на пол, он так и заснул.

Сун Цзян был очень хорошим человеком, и тюремная стража усердно заботилась о нем, готовила ему кашу и кипятила воду. Между тем Чжан Шунь, памятуя, что Сун Цзян любил рыбу, достал еще два больших золотых карпа и принес ему в благодарность за то, что тот доставил письмо брата. Но войдя в помещение, он увидел, что Сун Цзян болен и лежит в кровати, а вокруг него хлопочут другие заключенные. Чжан Шунь решил сейчас же пойти за врачом, но Сун Цзян стал возражать.

— Я просто испортил себе желудок тем, что пожадничал и съел слишком много свежей рыбы. Будьте добры, купите мне закрепляющей настойки из шести трав, и все будет в порядке. — Затем он попросил отдать одну рыбу начальнику лагеря Вану, а вторую — надзирателю Чжао. Чжан Шунь исполнил его просьбу и пошел за настойкой. Принеся настойку, он вернулся домой, и о нем мы пока говорить не будем.

Заключенные дали Сун Цзяну выпить лекарство и продолжали ухаживать за ним. На следующий день к нему в гости пришел Дай Цзун и принес вина и мяса. Вместе с ним явился и Ли Куй. Войдя в канцелярию, они узнали, что Сун Цзян перенес тяжелую болезнь и еще не может ни есть, ни пить. Тогда они сами закусили и, пробыв у него до самого вечера, распрощались и пошли домой. Но об этом тоже говорить нечего.

Пролежав несколько дней, Сун Цзян почувствовал себя здоровым и окрепшим. Тут ему в голову пришла мысль отправиться в город и разыскать Дай Цзуна. Он подождал еще день, никто его не навестил, и на следующее утро, после завтрака, захватив с собой немного денег и закрыв комнату, Сун Цзян беспечно зашагал по городу. Не доходя до областного управления, он спросил у прохожих, где проживает начальник тюрем Дай Цзун.

— У него нет никакой семьи, — отвечали ему, — и живет он в кумирне Гуаньинь (Гуаньинь — богиня милосердия.) рядом с кумирней Чэнхуанмяо (Чэнхуанмяо — бог, покровитель города.). [88]

Услышав это, Сун Цзян направился в кумирню Гуаньинь, но дверь ее оказалась закрытой — Дай Цзун куда-то ушел. Тогда он стал разыскивать Ли Куя. На все его расспросы ему отвечали: «У этого парня нет ни кола, ни двора. Есть у него какое-то жилище при тюрьме, но где его самого искать — сказать трудно. Он обретается то тут, то там, а как его найти, никто не знает».

После этого Сун Цзян решил найти Чжан Шуня. Но ему сказали, что инспектор рыбной торговли живет в деревне за городом и появляется на берегу реки только в те дни, когда торговцы скупают улов у рыбаков. В городе же он бывает лишь тогда, когда ему нужно собирать долги.

Выслушав все это, Сун Цзян решил прогуляться по предместьям города. Он чувствовал себя очень одиноким, и ему было грустно. Бездумно шагая, он вскоре вышел на берег реки, и перед ним открылись такие красивые места, что он смотрел и не мог насмотреться.

Так он шел, пока не остановился у харчевни. Подняв голову, он увидел высокий шест, на котором висела надпись: «Сокровищница реки Сюньян». Кроме того, под карнизом дома была еще одна вывеска, на которой в стиле Су Дун-по (Су Дун-по — псевдоним знаменитого поэта Сунской эпохи Су Ши (1036-1101).) были выгравированы «Сюньянлоу» — «Терем Сюньян». Тут Сун Цзян вспомнил, что еще в Юньчэне ему приходилось слышать о прекрасной харчевне «Сюньянлоу» в Цзянчжоу. «Вот это она и есть, — подумал Сун Цзян. — Пусть я один, но мне следует зайти и посидеть в этой харчевне. Подымусь-ка я наверх и немного отдохну».

По обе стороны входа стояли столбы, выкрашенные в красный цвет. На каждом столбе было прибито по белой дощечке с надписью из пяти иероглифов. Одна надпись гласила: «Здесь лучшее в Поднебесной вино», а другая — «Наша харчевня — лучшее место в Поднебесной».

Поднявшись наверх и подойдя к столику, откуда была видна река, Сун Цзян облокотился на перила и не мог оторвать глаз от раскрывшейся перед ним картины. Он выражал свое восхищение громкими возгласами. Тут к нему подошел слуга и спросил:

— Разрешите узнать, уважаемый господин, ожидаете ли вы кого-нибудь, или же думаете посидеть у нас в одиночестве?

— Я поджидаю двух друзей, — ответил на это Сун Цзян, — но они еще не пришли. Ты пока принеси мне кувшин хорошего вина. Ну и к нему каких-нибудь закусок, мяса, фруктов. Не подавай только рыбы.

Слуга спустился вниз и через некоторое время принес [89] поднос с закусками и кувшин прекрасного вина сорта «Ланьцяо фынъюэ». Поставив кувшин и поднос на стол, он налил вина, а затем расставил закуски: жирную баранину, молодых цыплят, гуся, приготовленного в вине, и лучшую говядину. Все это было разложено на ярко-красных тарелочках.

Сун Цзян остался очень доволен и с одобрением думал: «Какие изысканные яства и какая замечательная посуда! Нет, Цзянчжоу действительно хороший город! Правда, я попал сюда в ссылку, но все же повидал много прекраснейших мест. В наших краях тоже есть и горы, и старинные памятники, но разве можно их сравнить с такой красотой, как здесь!»

Так, сидя в одиночестве, облокотившись на перила, Сун Цзян наслаждался вином, выпивая чашку за чашкой, и не заметил, как быстро захмелел. В голове у него стали бродить разные мысли, и он подумал: «Родился я в Шаньдуне, вырос в Юньчэне. Сам я человек с образованием, у меня много друзей среди вольных удальцов, и я как будто завоевал себе некоторую известность. Но мне уже за тридцать лет, а у меня нет ни славы, ни богатства! Напротив, на моей щеке клеймо, я ссыльный, и даже не знаю, увижу ли когда-нибудь отца и брата!»

Прохладный ветерок и красивые пейзажи навеяли на Сун Цзяна грусть, и у него из глаз полились слезы, и вдруг у него сами собой неожиданно сложились стихи на народный мотив «Луна над Западной рекой». Подозвав слугу, он попросил принести кисточку и тушницу, а сам тем временем встал и, осмотревшись вокруг, увидел, что на белой стене еще до него кто-то писал стихи и эпиграммы. «Почему бы и мне не написать здесь? Может быть мне когда-нибудь удастся прославить свое имя. Я буду проезжать эти места и прочту свои стихи — они напомнят мне о трудных временах».

Итак, находясь под воздействием винных паров, Сун Цзян растер тушь, взял кисточку и, обмакнув ее, подошел к стене и написал:

С юных лет изучал я премудрые книги,
Изучал я события прежних веков,
А когда возмужал, стал о будущем думать
И душой был к великим деяньям готов.

Был в те годы похож я на грозного тигра,
Что лежит на холме, озирая пески,
Лютый гнев затаив, поджидал я добычу,
Подобрав свои когти и спрятав клыки.

А теперь на меня навалилось несчастье,
Словно вор, опозорен я и заклеймен,
Нелегко оставаться мне ссыльным в Цзянчжоу,
Но дождаться надеюсь я лучших времен. [90]

О, тогда за себя отомстить я сумею,
Дайте только избавиться мне от оков,
И Сюньян голубую до самого устья
Обагрю я горячею кровью врагов!

Прочитав написанное, Сун Цзян пришел в восторг и засмеялся весьма довольный собой. Он выпил еще несколько чашек вина и совсем развеселился. Размахивая руками и притопывая ногами, он взял кисть и приписал еще четыре строчки, которые гласили:

Я душою в Шаньдуне, а телом — в Цзянчжоу,
По морям и по рекам ношусь я с тоской.
Если ж цели своей я достигнуть сумею,
Не сравнится и сам Хуан Чао со мной!

В конце стихотворения Сун Цзян поставил пять больших иероглифов: «Написал Сун Цзян из Юньчэна». Затем он бросил кисть на стол, запел и выпил еще несколько чашек вина. Незаметно он напился допьяна и уже не мог владеть собой. Подозвав слугу, он попросил подать счет и расплатился, оставив сдачу на чай. После этого, размахивая рукавами, он спустился с лестницы и, пошатываясь, побрел обратно к лагерю.

Придя к себе, он повалился на кровать и проспал до пятой стражи. На утро он совершенно забыл о том, что накануне писал стихи на стене харчевни «Сюньянлоу». Страдая от похмелья, он лежал в своей комнате один, но об этом мы не будем рассказывать.

Теперь речь пойдет о том, что на другом берегу реки Сюньянцзян находился городок Увэйцзюнь. Это было довольно заброшенное место. Там проживал бывший тунпань — помощник начальника области, по имени Хуан Вэнь-бин, который временно находился не у дел. И хотя человек он был довольно образованный, но по натуре своей — льстивый и завистливый, с очень ограниченными интересами. Он завидовал тем, кто был достойнее и способнее его, и всегда старался причинить им вред. Над теми же, кто был ниже его, он злобно издевался. Излюбленным его занятием было отравлять людям жизнь.

Разузнав, что теперешний правитель области Цай Цзю является девятым сыном советника императора, Хуан Вэнь-бин всеми силами старался добиться его расположения и частенько переправлялся через реку, чтобы навестить его и преподнести ему какие-нибудь подарки. Все это делалось в расчете на то, что тот замолвит за него словечко перед советником императора, и тогда ему, Хуан Вэнь-бину, дадут какую-нибудь должность.

И надо же было Сун Цзяну столкнуться с этим человеком и претерпеть из-за него новые бедствия! В тот день Хуан Вэнь-бину наскучило сидеть дома. Не зная, как развлечься, он вышел в сопровождении двух слуг, купил подарки и в [91] небольшой быстроходной лодке переправился через реку на другой берег, а там пошел в областное управление навестить начальника Цай Цзю. Но ему не повезло — начальник принимал гостей, и Хуан Вэнь-бин не решился войти. Он возвратился к реке. Оказалось, что слуги привязали его лодку у самой харчевни «Сюньянлоу». А так как погода была жаркая, то Хуан Вэнь-бин решил зайти туда и немного отдохнуть. Войдя в помещение, он огляделся и поднялся наверх. Здесь он подошел к перилам и, облокотившись на них, стал любоваться окрестностями. Затем он заметил стихи, написанные на стене и, чтобы скоротать время, стал их читать. Некоторые стихотворения были хороши, другие — несуразны. Читая, Хуан Вэнь-бин иронически улыбался. Но вот ему на глаза попались четверостишия Сун Цзяна на стене о «Луне над Западной рекой». Хуан Вэнь-бин пришел в смятение и воскликнул:

— Да ведь это мятежные стихи! Кто мог написать их?

Взглянув на подпись, он узнал, что эти четверостишия «написал Сун Цзян из Юньчэна». Тогда Хуан Вэнь-бин решил еще раз внимательно перечитать их.

С юных лет изучал я премудрые книги,
Изучал я события прежних веков,
А когда возмужал, стал о будущем думать
И душой был к великим деяньям готов.

Хуан Вэнь-бин усмехнулся и подумал: «Однако этот человек высокого о себе мнения». И продолжал читать:

Был в те годы похож я на грозного тигра,
Что лежит на холме, озирая пески,
Лютый гнев затаив, поджидал я добычу,
Подобрав свои когти и спрятав клыки.

Хуан Вэнь-бин, склонив набок голову, размышлял: «Видно, этот парень не доволен своей судьбой». Дальше в стихах говорилось:

А теперь на меня навалилось несчастье,
Словно вор, опозорен я и заклеймен,
Нелегко оставаться мне ссыльным в Цзянчжоу,
Но дождаться надеюсь я лучших времен.

Снова улыбнувшись, Хуан Вэнь-бин сказал себе: «Да к тому же он и не благороден — просто какой-то ссыльный военный».

О, тогда за себя отомстить я сумею,
Дайте только избавиться мне от оков,
И Сюньян голубую до самого устья
Обагрю я горячею кровью врагов! -

прочитал Хуан Вэнь-бин и, покачав головой, подумал: «Кому же это ты, негодяй, собираешься мстить? Задумал учинить [92] здесь беспорядки? Но что ты можешь сделать, раз ты всего-навсего ссыльный?»

Я душою в Шаньдуне, а телом — в Цзянчжоу,
По морям и по рекам ношусь я с тоской.

«Ну, эти две строчки тебе еще можно простить», — пробормотал Хуан Вэнь-бин и продолжал читать:

Если ж цели своей я достигнуть сумею,
Не сравнится и сам Хуан Чао со мной!

Тут Хуан Вэнь-бин даже язык высунул от изумления и, качая головой, сказал себе:

— Этот мерзавец — настоящий бандит. Он хочет превзойти в жестокости самого Хуан Чао! Да это же самый настоящий мятеж!

Прочитав еще раз подпись: «Написал Сун Цзян из Юнь-чэна», Хуан Вэнь-бин подумал: «Я часто слышал это имя; наверное, какой-нибудь мелкий чиновник». И, подозвав слугу, он спросил:

— Кто написал эти стихи?

— Вчера вечером приходил какой-то человек, — отвечал слуга. — Он сидел один, выпил кувшин вина, а потом написал стихи.

— Каков он из себя? — продолжал расспрашивать Хуан Вэнь-бин.

— На щеке у него клеймо, — сказал слуга. — Наверное, ссыльный из лагеря. Он низкого роста, смуглолицый и полный.

— Так, так, — произнес Хуан Вэнь-бин и попросил слугу принести кисточку, тушь и бумагу. Он списал стихи Сун Цзяна и, спрятав их, приказал слуге, чтобы написанное на стене не стирали. Затем он спустился вниз и пошел к своей лодке, где и провел эту ночь.

На следующий день после завтрака Хуан Вэнь-бин отправился к начальнику области в сопровождении слуги, несшего корзинку с подарками. Начальник только что закончил утренний прием в управлении и возвратился домой. Хуан Вэнь-бин попросил слугу, который впустил его, доложить о нем начальнику. Прошло довольно много времени, прежде чем слуга пригласил Хуан Вэнь-бина пройти во внутренние комнаты. Здесь его встретил сам Цай Цзю, и после обычных приветствий Хуан Вэнь-бин преподнес начальнику области свои дары. Затем они уселись на местах, предназначенных для хозяина и гостя, и Хуан Вэнь-бин сказал:

— Я приходил к вам, господин начальник, еще вчера. Но в вашем доме было много гостей, и я не решился беспокоить вас. А сегодня опять пришел засвидетельствовать вам свое почтение. [93]

— Помилуйте, мы же с вами близкие друзья, — укоризненно промолвил Цай Цзю. — Вам ничто не мешало пройти прямо к нам. Конечно, моя вина в том, что я не встретил вас.

В это время слуги подали чай. За чаем Хуан Вэнь-бин обратился к хозяину дома:

— Разрешите спросить, ваша милость, не получали ли вы за последнее время известий от вашего уважаемого батюшки — советника императора?

— Только позавчера получил от него письмо, — последовал ответ.

— Разрешите полюбопытствовать, что нового в столице?

— Мой батюшка написал о том, что историк-астроном доложил императору о результатах наблюдения за небесными явлениями. Установлено, что свет созвездия Большой Медведицы падает на южные владения княжеств У и Чу. Это — знамение, что там могут появиться лихие люди. В этих местах необходимо установить строжайшее наблюдение и уничтожать мятежников. Вдобавок, ребятишки на улицах распевают какие-то подозрительные песенки.

Знайте: дом и дерево -
Для всей страны беда,
А глава разбойников -
Работа и вода.
Тридцать шесть неистовых
Могучих храбрецов
Города шаньдунские
Зажгут со всех концов!

В связи с этим мой отец приказывает мне быть особенно осторожным в моей области.

Выслушав это, Хуан Вэнь-бин долго сидел задумавшись, а затем с улыбкой сказал:

— Ваша милость, это дело не простая случайность. — С этими словами он вынул из рукава стихи, которые списал со стены в харчевне «Сюньянлоу». Передавая листок начальнику Цай Цзю, он добавил:

— Я не думал, что этот человек находится здесь.

— Да ведь это же мятежные стихи! — воскликнул Цай Цзю. — Где вы их раздобыли, господин тунпань?

— Вчера вечером, — отвечал Хуан Вэнь-бин, — не осмелившись войти в ваш дом, я возвратился на берег реки и, не зная, как убить время, зашел в харчевню «Сюньянлоу». Там я стал читать стихи, написанные на стене праздными гуляками, и среди них нашел вот эти.

— Но кто же мог их написать? — удивленно спросил начальник области.

— Тут точно указано имя этого человека, — сказал Хуан Вэнь-бин. — Под стихами стоит подпись: «Написал Сун Цзян из Юньчэна». [94]

— А кто он, этот Сун Цзян? — спросил начальник.

— Он сам об этом ясно пишет, — сказал Хуан Вэнь-бин. — Прочтите слова:

А теперь на меня навалилось несчастье,
Словно вор, опозорен я и заклеймен,
Нелегко оставаться мне ссыльным в Цзянчжоу,
Но дождаться надеюсь я лучших времен.

Нет никаких сомнений, что это какой-то ссыльный, один из заключенных в военном лагере.

— Но что может сделать какой-то ссыльный преступник? — удивился начальник Цай Цзю.

— Нет, ваша милость, — возразил Хуан Вэнь-бин, — этой угрозой пренебрегать нельзя. Ведь подозрительные песенки, которые мальчишки распевают на улицах, и сообщение вашего почтенного батюшки, имеют прямое отношение к этому человеку.

— Откуда это видно? — с недоумением спросил начальник области.

— Подумайте сами, — отвечал Хуан Вэнь-бин. — В уличной песенке говорится о доме и дереве. Это означает, что человек, который собирается разорить страну, носит фамилию Сун, иероглиф которой состоит из двух знаков: ключевого знака «дом» и знака «дерево». Теперь дальше, вторая строчка связывает главаря разбойников с водой и работой. Это говорит о том, что имя человека, который подымет народ на мятеж включает знаки «вода» и «работа», которые составляют иероглиф «Цзян». Имя автора этих мятежных стихов как раз и состоит из иероглифов Сун и Цзян. Само небо предопределило, чтобы это дело попало к вам в руки. Вы спасете страну!

— А что же тогда значат слова: «Тридцать шесть неистовых, могучих храбрецов города шаньдунские зажгут со всех концов»? — спросил начальник области.

— Число может означать либо годы, либо количество участников, — отвечал Хуан Вэнь-бин. — А что касается слов: «города шаньдунские зажгут со всех концов», так ведь уезд Юньчэн и находится в Шаньдуне. Здесь уже полное совпадение.

— А точно ли, что этот человек находится здесь? — спросил начальник области.

— Слуга в харчевне «Сюньянлоу» сказал мне, что какой-то человек написал эти стихи позавчера, — произнес Хуан Вэнь-бин. — Да ведь не так уж трудно установить, кто он такой. Стоит вам только просмотреть списки заключенных, и вы сразу узнаете — есть здесь такой человек или нет.

— Вы очень умны и дальновидны, господин тунпань, — похвалил его Цай Цзю и тут же приказал принести из канцелярии списки заключенных.

Вскоре посланный вернулся со списками, и начальник области принялся просматривать их. Действительно, в конце [95] списка он нашел запись о том, что в пятом месяце в лагерь Прибыл новый ссыльный Сун Цзян из уезда Юньчэн. Увидев эту запись, Хуан Вэнь-бин сказал:

— Вот он, тот самый человек, о котором распространяются слухи. Это дело не шуточное. Медлить нельзя! А то об этом могут проведать те, кому не следует. Необходимо срочно арестовать его и посадить в городскую тюрьму. А там уже можно будет подумать, что делать дальше.

— Вы совершенно правы, — согласился начальник области. Он тотчас пошел в управление, приказал вызвать главного начальника тюрем Дай Цзуна и, когда тот, кланяясь, явился, немедленно отдал приказание:

— Сейчас же отправляйтесь в лагерь для ссыльных и возьмите под стражу преступника Сун Цзяна из уезда Юньчэн, написавшего мятежные стихи в харчевне «Сюньянлоу». Выполняйте без задержки.

Выслушав это распоряжение, Дай Цзун пришел в ужас. Но делать было нечего. Он вернулся в тюрьму, отобрал несколько надзирателей и дал им такое наставление:

— Идите сейчас же к себе домой и захватите свое оружие, а потом собирайтесь в кумирне Чэнхуанмяо, что рядом с моим домом.

Когда надзиратели отправились по домам, Дай Цзун, прибегнув к волшебству, в один миг очутился в лагере. Здесь он сразу же прошел в канцелярию к Сун Цзяну, а тот, поспешно поднявшись навстречу и приветствуя его, сказал:

— Позавчера я был в городе и повсюду искал вас, уважаемый друг, но так и не смог найти. Мне было тоскливо одному, я отправился в харчевню «Сюньянлоу» и выпил там целый кувшин вина. И вот уже второй день, как у меня шумит в голове, никак не могу прийти в себя после этой выпивки.

— Дорогой брат, — сказал Дай Цзун. — Что вы написали там на стене?

— Да кто же помнит, что ему приходит в голову во хмелю? — удивился Сун Цзян.

— Так вот, — сказал Дай Цзун, — меня только что вызывал к себе начальник области и приказал доставить к нему в управление преступника Сун Цзяна из Юньчэна, написавшего мятежные стихи в «Сюньянлоу». Когда я услышал об этом, мне стало страшно за вас. Я должен явиться сюда со стражниками, но пока сказал им, чтобы они собрались около кумирни Чэнхуанмяо, а сам пришел к вам, чтобы предупредить об опасности, дорогой брат. Что же теперь делать? Чем можно помочь вам?

Сун Цзян почесал затылок и тяжело вздохнул.

— Ну, теперь я погиб!

— Я хотел бы, дорогой брат, посоветовать вам, как спастись, — сказал Дай Цзун. — Не знаю только, как вы на это [96] посмотрите. Сейчас мне нельзя здесь задерживаться. Я должен прийти сюда с людьми, чтобы взять вас под стражу. Вам же я советую растрепать волосы, помочиться прямо на пол, лечь в эту лужу и притвориться сумасшедшим. А когда я приду сюда со стражниками, несите несусветную чушь и прикидывайтесь круглым идиотом. Тогда я вернусь к начальнику области и доложу ему об этом.

— Я очень признателен вам, дорогой друг, за этот совет, — сказал растроганный Сун Цзян. — Разрешите надеяться, что вы не оставите меня своей помощью и в дальнейшем.

Дай Цзун простился с Сун Цзяном и сразу же оказался в городе возле кумирни Чэнхуанмяо, где его ожидали стражники. Отсюда он поспешил с ними обратно в лагерь. У ворот Дай Цзун нарочито громко закричал:

— Кто здесь недавно прибывший преступник Сун Цзян?

Дежурный надзиратель провел всех их в канцелярию. Тут они увидели Сун Цзяна, который с растрепанными волосами сидел прямо на полу в луже собственной мочи. Дай Цзуна со стражниками он встретил такими словами:

— Это еще что за чертовы люди?

— Схватить этого мерзавца! — заорал Дай Цзун.

Сун Цзян, вытаращив глаза, полез в драку и в то же время выкрикивал все, что ему приходило в голову.

— Я зять императора — Сын Неба! — кричал он. — Мой тесть послал меня сюда во главе стотысячного войска, чтобы я истребил всех вас в Цзянчжоу! Впереди нас идет сам владыка преисподней — великий князь Янь-ло, а за нами следует князь зла полководец У-дао! Сын Неба передал мне золотую печать, которая весит более восьмисот цзиней! Эта печать дает мне право перебить всех вас чертей!

— Да он сумасшедший, — в один голос сказали стражники. — Куда мы потащим такого?

— Правильно говорите, — согласился с ними Дай Цзун. — Надо раньше доложить начальнику, ну, а если он потребует, тогда мы придем опять и заберем этого сумасшедшего.

И все они отправились в областное управление, где их ожидал начальник Цай Цзю. Дай Цзун доложил ему:

— Сун Цзян умалишенный! Он ходит под себя и не обращает на это никакого внимания. Он весь вымазался в нечистотах, так что и смотреть тошно, и несет всякий вздор. Поэтому мы и не решились вести его сюда.

В тот момент, когда Цай Цзю хотел расспросить Дай Цзуна подробнее, поспешно вошел Хуан Вэнь-бин, до того сидевший за ширмами, и, обращаясь к начальнику области, сказал:

— Не верьте этим словам! Стихи Сун Цзяна и манера его письма свидетельствуют о том, что он совсем не сумасшедший. Тут какая-то хитрость. И чтобы там ни было, прежде [97] всего его надо доставить сюда. Если он сам не может идти, его надо принести!

— Вы совершенно правы, господин тунпань, — сказал начальник области и, обращаясь к Дай Цзуну, приказал: — Что бы с ним ни было, доставьте его сюда!

С болью в сердце Дай Цзун снова отправился со стражниками в лагерь. Там он сказал Сун Цзяну:

— Дорогой брат, нас постигла неудача. Вам придется пойти с нами.

Посадив Сун Цзяна в бамбуковую клетку, они понесли его в город. Придя в областное управление, они поставили клетку перед начальником.

— Подведите этого мерзавца сюда! — приказал тот.

Стражники исполнили приказание и сказали Сун Цзяну, чтобы он встал перед начальником на колени. Но где там! Сун Цзян и не подумал повиноваться. Свирепо тараща глаза, он закричал, показывая пальцем на Цай Цзю:

— Это еще что за мерзкая тварь? Да как он смеет задавать мне вопросы? Я зять самого Нефритового императора! Тесть послал меня во главе стотысячного войска перебить всех в Цзянчжоу! Впереди идет сам властелин преисподней, а за мной следует князь зла У-дао. У меня золотая печать весом в восемьсот с лишним цзиней! Если хочешь избежать смерти, так прячься скорее, а то я сейчас всех вас прикончу!

Начальник области смотрел на Сун Цзяна и не знал, что делать. Тогда Хуан Вэнь-бин, обращаясь к нему, сказал:

— Вызовите из лагеря надзирателей и стражников и спросите, был ли этот человек сумасшедшим уже тогда, когда прибыл в лагерь, или же он сошел с ума на этих днях. Если он был ненормальным, когда его доставили в лагерь, тогда можно поверить, что это действительно так. Если же его сумасшествие началось недавно, то это уловка.

— Вы совершенно правы, — обрадовался начальник области и тотчас же послал в лагерь.

Надзирателей и стражников долго допрашивали, и они, не осмелившись лгать, показали все, как было.

— Когда этот человек пришел в лагерь, он был здоров и сошел с ума только сегодня, — говорили они.

Услышав это, начальник области сильно разгневался и, подозвав тюремных стражников, приказал им связать Сун Цзяна и дать ему пятьдесят ударов палками. Сун Цзян был избит до полусмерти, кожа его во многих местах была содрана, и кровь текла ручьями. Дай Цзун тяжело переживал это зрелище, но ничего не мог сделать, чтобы помочь своему другу.

Вначале Сун Цзян продолжал еще нести какую-то несуразицу, но затем боль, причиняемая ударами палок, стала невыносимой, и он признался: [98]

— Я виновен в том, что в состоянии опьянения необдуманно написал мятежные строки. Никаких других намерений у меня не было.

Начальник области приказал тщательно записать показание Сун Цзяна, надеть на него кангу весом в двадцать пять цзиней, какую обычно надевают на приговоренных к смерти, и бросить его в тюрьму. Сун Цзян был до того избит, что не мог передвигать ногами. Его заковали и препроводили в тюрьму, где поместили в камеру смертников.

Дай Цзун старался помочь своему другу всем, чем только мог, и приказал тюремным стражникам бережно относиться к Сун Цзяну. Он сам готовил и приносил ему пищу, однако все это к нашему рассказу уже не относится.

Далее речь пойдет о том, как начальник области пригласил Хуан Вэнь-бина к себе домой и, пройдя с ним во внутренние покои, еще раз выразил ему свою благодарность.

— Если бы не ваш высокий ум и проницательность, господин тунпань, — сказал он, — то этот мерзавец обманул бы меня.

— Ваша милость, вы не должны медлить с этим делом, — настаивал Хуан Вэнь-бин. — Напишите письмо и сейчас же отправьте его в столицу вашему уважаемому отцу. Это серьезное государственное дело. И кстати, спросите, не доставить ли этого преступника живым в столицу. В этом случае они должны будут прислать за ним тюремную повозку. Если же из опасения, что преступник может сбежать по дороге, его не затребуют, вы казните его здесь, и этим предотвратите большие бедствия в будущем. Несомненно, сам император обрадуется, когда узнает об этом.

— Все, что вы говорите, господин тунпань, очень разумно, — сказал на это начальник Цай. — Я немедленно отправлю к батюшке гонца с письмом и кстати пошлю кой-какие подарки. Я напишу также о ваших, господин тунпань, заслугах и попрошу отца, чтобы он лично доложил о вас императору. Тогда вы в самом недалеком будущем получите высокое и почетное назначение и сможете наслаждаться славой и почестями.

— Моя судьба в ваших руках, ваша милость, — сказал, низко кланяясь, Хуан Вэнь-бин. — За вашу доброту я буду вечно обязан вам.

Затем Хуан Вэнь-бин напомнил начальнику области о необходимости написать письмо и приложить печать, а потом спросил:

— С кем же вы пошлете это письмо? Есть ли у вас доверенный человек?

— Я пошлю начальника тюрем Дай Цзуна, — сказал Цай Цзю. — С помощью какого-то волшебства он может пройти в день восемьсот ли. Завтра же он отправится с письмом [99] в столицу и проделает путь туда и обратно в каких-нибудь десять дней.

— Если он сможет так быстро доставить это письмо, то лучшего, конечно, и желать нельзя, — ответил на это Хуан Вэнь-бин.

В этот день начальник Цай Цзю устроил во внутренних покоях угощение в честь Хуан Вэнь-бина, и лишь на другой день тот распрощался с начальником и вернулся к себе в Увэйцзюнь.

Далее следует сказать о том, что начальник области Цай Цзю уложил драгоценные украшения в две корзинки и опечатал их. На следующее утро он вызвал к себе Дай Цзуна и сказал:

— Я приготовил подарки и письмо, которые хочу отправить в Восточную столицу советнику императора — моему отцу. Пятнадцатого числа шестого месяца день его рождения. Времени осталось мало, и только ты один можешь доставить посылку к сроку. Так что будь любезен, не откажи взять на себя этот труд. Дождись ответа и сейчас же возвращайся обратно. Я щедро награжу тебя. По дороге нигде не задерживайся, чтобы не вышло каких-нибудь неприятностей.

Дай Цзун не мог отказаться от этого поручения. Ему оставалось только взять письмо и посылки. Поклонившись начальнику области, он пошел домой и, приготовившись в путь, заглянул в тюрьму попрощаться с Сун Цзяном и успокоить его.

— Дорогой брат, — сказал он, — начальник области посылает меня в столицу, но через десять дней я вернусь обратно. В доме советника императора я постараюсь познакомиться с нужными людьми, чтобы спасти вас от беды. В мое отсутствие у вас не будет недостатка в пище, так как я велел Ли Кую готовить и приносить вам еду. Потерпите несколько дней.

— Я не теряю надежды, дорогой брат, что вы спасете меня, — сказал Сун Цзян.

Дай Цзун вызвал Ли Куя и в присутствии Сун Цзяна обратился к нему с такими словами:

— Наш уважаемый брат по неосторожности написал мятяжные стихи и за это его заключили в тюрьму. Чем все это кончится, еще неизвестно. Сейчас меня посылают в Восточную столицу, но я скоро вернусь. А пока поручаю тебе каждый день приносить еду нашему почтенному брату.

— А что особенного в том, что он написал мятежные стихи? — удивился Ли Куй. — Мало было случаев, когда мятежники становились сановниками! Будьте спокойны и отправляйтесь в Восточную столицу. И пусть только кто-нибудь попробует тронуть его здесь, в тюрьме! Будут к нему [100] относиться хорошо — все будет в порядке, а если нет, я рассеку обидчика своим топором надвое.

— Смотри же, брат, будь осторожен, — повторил перед уходом Дай Цзун, наставляя Ли Куя. — Не пей лишнего и не забывай приносить еду нашему почтенному брату. Напьешься, так он у тебя тут будет голодать.

— Дорогой брат, — отвечал на это Ли Куй. — Вы можете идти со спокойной душой. Если же у вас есть сомнения на этот счет, то даю слово, что с сегодняшнего дня и до самого вашего возвращения я не возьму в рот ни капли. Потом уж наверстаю потерянное! Пока же буду неотлучно находиться при нашем уважаемом брате Сун Цзяне и прислуживать ему.

— Ну, дорогой друг, если ты так твердо решил заботиться о нашем почтенном брате, то я очень доволен, — сказал Дай Цзун и в тот же день отправился в путь.

А Ли Куй действительно совсем бросил пить и все время находился в тюрьме, ухаживал за Сун Цзяном и ни на шаг не отходил от него.

Однако говорить об этом мы пока больше не будем, и расскажем лучше о Дай Цзуне. Вернувшись домой, он сменил обмотки на ногах, надел пеньковые туфли на восьми завязках и желтую, цвета абрикоса, рубашку. Затем подпоясался и вложил в пояс табличку с обозначением своей фамилии и должности. Надев на голову новую повязку, он спрятал в сумку письмо, взвалил на плечи корзинки с подарками и тронулся в путь. На дороге за городом он вынул четыре бумажки с волшебными письменами и привязал по две к каждой ноге, шепча при этом заклинания. Через миг он очутился далеко от Цзянчжоу.

Он шел безостановочно до самого вечера и заночевал на постоялом дворе. Здесь он снял с ног талисман, сжег жертвенные бумажные деньги в честь духов дорог и лег спать. На следующее утро он выпил, закусил и, покинув постоялый двор, снова подвязал к ногам бумажки с заклинаниями. Затем он подхватил корзиночки и пустился в дальнейший путь.

Дай Цзун шел так быстро, что в ушах у него свистел ветер и ноги едва касались земли. По дороге он поел немного овощей, а когда наступил вечер, снова заночевал на постоялом дворе. Поднявшись перед рассветом во время пятой стражи, он по холодку пошел дальше. Было уже часов десять утра, когда он прошел примерно триста ли, но ему так и не попался по дороге какой-нибудь чистый трактирчик. Было начало шестого месяца, и Дай Цзун весь обливался потом от жары. Он уже стал опасаться солнечного удара. К тому же он сильно проголодался, и его нестерпимо мучила жажда. Но тут он увидел трактирчик, расположенный на опушке леса недалеко от озера. [101]

Дай Цзун поспешил туда; в трактирчике оказалось уютное и чистенькое помещение, где стояло два десятка красных столиков.

Дай Цзун вошел, опустил свою ношу на пол, распоясался, снял желтую, цвета абрикоса, рубашку, вспрыснул ее водой и повесил сушить на перила. Затем он расположился за столиком, и к нему подошел слуга.

— Сколько прикажете подать вина, господин служивый? И какого вы желаете мяса — свинину, баранину или говядину?

— Вина много не надо, — ответил Дай Цзун. — Принеси мне хорошую порцию риса.

— У нас есть и вино, и рис, и пампушки, а также лапша, — сказал слуга.

— Скоромного мне ничего не надо, — отказался Дай Цзун. — А вот если у вас есть какой-нибудь овощной суп, так подай.

— А не разрешите ли вы принести вам бобового сыру, заправленного маслом и перцем? — спросил слуга.

— Ну что ж, прекрасно! — сказал Дай Цзун.

Слуга ушел и вскоре принес миску с бобовым сыром и две тарелки с овощными закусками. Поставив все это на стол, он налил три больших чашки вина. Дай Цзун, голодный и измученный жаждой, одним духом проглотил и сыр и налитое вино. Но едва он хотел приняться за рис, как почувствовал, что у него все завертелось перед глазами и повалился на скамью.

— Готов! — закричал слуга. В тот же миг из внутреннего помещения вышел человек. Это был не кто иной, как Чжу Гуй, один из главарей стана Ляншаньбо.

— Отнеси корзинки в комнату, — сказал он слуге и обратился к двум своим помощникам. — А вы обыщите этого молодца.

Те поспешно бросились к Дай Цзуну и обыскали его, но в сумке нашли лишь бумажный сверток с письмом и передали его Чжу Гую.

Взглянув на конверт, Чжу Гуй увидел, что письмо семейное. На конверте было написано: «Письмо родным с пожеланием счастья и благополучия. Моему уважаемому отцу от почтительного и покорного сына Цай Дэ-чжана».

Чжу Гуй вскрыл письмо и прочитал: «Я сейчас задержал того человека, о котором у вас распевают песни, имя его Сун Цзян из Шаньдуна. Я посадил его в тюрьму и жду ваших распоряжений...»

Прочитав эти слова, Чжу Гуй до того растерялся, что оцепенел и потерял дар речи. Лишь когда его помощники подняли Дай Цуна и потащили на кухню, где обычно свежевали туши, Чжу Гуй пришел в себя. Он огляделся и заметил [102] свешивающийся со скамейки пояс, в который была вложена ярко-красная табличка. Взяв эту табличку, Чжу Гуй прочитал; «Дай Цзун, начальник двух тюрем в Цзянчжоу».

— Обождите-ка немного, — остановил он своих помощников, а про себя подумал: «Я часто слышал, как наш военный советник У Юн говорил о своем друге Дай Цзуне, волшебном скороходе из Цзянчжоу. Вероятно, это он и есть. Но почему он несет письмо, которое должно погубить Сун Цзяна? Само небо послало это письмо в мои руки». Он приказал:

— Дайте-ка противоядие, надо привести его в чувство и разузнать, в чем тут дело.

Один из помощников тут же приготовил настойку. Приподняв Дай Цзуна, они влили эту жидкость ему в рот. У Дай Цзуна сразу же дрогнули веки и раскрылись глаза и он встал на ноги. Увидев в руках Чжу Гуя распечатанное письмо, Дай Цзун закричал:

— Ты кто такой? Как ты осмелился напоить меня дурманом и распечатать письмо, посланное советнику императора? Ты знаешь, какое за это полагается наказание?

Чжу Гуй рассмеялся.

— Стоит ли говорить о каком-то дурацком письме! Подумаешь, письмо какому-то советнику императора! Да будь здесь император великих Сунов собственной персоной, мы не побоялись бы выступить против него!

Услышав это, Дай Цзун даже испугался.

— Кто же вы, удалец? — спросил он. — Не откажитесь назвать свое имя.

— Я один из удальцов горного стана Ляншаньбо. Зовут меня Чжу Гуй, — ответил тот.

— Если вы один из вожаков Ляншаньбо, то должны, конечно, знать господина У Юна.

— Он военный советник у нас в лагере и ведает всеми военными делами, — сказал Чжу Гуй. — А вы откуда его знаете? — спросил он в свою очередь.

— Да мы с ним самые лучшие друзья, — воскликнул Дай Цзун.

— Значит, вы тот самый начальник тюрем Дай Цзун, волшебный скороход из Цзянчжоу, о котором так часто вспоминает военный советник У Юн? — спросил Чжу Гуй.

— Тот самый, — ответил Дай Цзун.

— А советник У Юн послал вам письмо с господином Сун Цзяном, когда тот проходил мимо нашего лагеря по дороге в Цзянчжоу. Так почему же вы теперь хотите погубить жизнь нашего уважаемого брата Суна?

— Что вы говорите! — воскликнул Дай Цзун. — Ведь мы с господином Сун Цзяном самые лучшие друзья и братья. А сейчас он попал в беду из-за того, что написал мятежные [103] стихи. Пока я ничем не мог помочь ему, и вот сейчас спешу в столицу, чтобы найти там какую-нибудь возможность спасти его. Как же вы можете думать, что я хочу погубить его?

— Если вы мне не верите, — сказал Чжу Гуй, — тогда почитайте сами письмо начальника области Цай Цзю.

Прочитав письмо Дай Цзун был поражен. Он подробно рассказал Чжу Гую о том, как они встретились с Сун Цзяном, как тот передал ему письмо У Юна и как случилось, что Сун Цзян изрядно подвыпив, необдуманно написал мятежные стихи на стене в харчевне «Сюньянлоу».

— Если дело обстоит так, — сказал Чжу Гуй, — то я попрошу вас, господин начальник, отправиться со мной в наш стан и там посоветоваться с главарями. Надо придумать, как спасти жизнь господина Сун Цзяна.

Чжу Гуй устроил угощение в честь Дай Цзуна, а затем пустил на противоположный берег сигнальную стрелу. Оттуда сразу же отчалила лодка, в которой на веслах сидело несколько удальцов.

Захватив с собой корзинки, Чжу Гуй и Дай Цзун прыгнули в лодку и вскоре прибыли в Цзиньшатань и оттуда отправились в лагерь. Советнику У Юну доложили, что в лагерь пришел начальник тюрем Дай Цзун, и тот поспешил навстречу гостю. После церемонии приветствия, У Юн сказал:

— Давно расстались мы с вами, дорогой друг! Каким же это ветром занесло вас сюда? Прошу пройти в главное помещение.

Представив Дай Цзуна остальным главарям, Чжу Гуй рассказал все, что он узнал от начальника тюрем, и закончил такими словами:

— А сейчас господин Сун Цзян брошен в тюрьму.

Выслушав всё это, Чао Гай попросил Дай Цзуна сесть и стал подробно расспрашивать о том, что случилось с Сун Цзяном. И Дай Цзун снова принялся рассказывать, как Сун Цзян написал мятежные стихи и что за этим последовало.

Чао Гай встревожился и решил немедля собрать на совет всех главарей; он задумал снарядить отряд удальцов в поход на Цзянчжоу, чтобы освободить Сун Цзяна и привести его в горный стан.

— Брат мой, — стал отговаривать его У Юн, — нельзя действовать так опрометчиво. Отсюда до Цзянчжоу очень далеко, и если мы пошлем туда наш отряд, то можем попасть в большую беду. Ведь мы, как говорится, прежде времени потревожим змею в траве и не только не спасем, но наоборот, погубим Сун Цзяна. В этом деле силой не возьмешь, здесь надо действовать хитростью. Я человек хотя и без особых дарований, но придумал небольшой план и, если [104] господин Дай Цзун возьмет на себя труд выполнить его, жизнь Сун Цзяна будет спасена.

— Говорите, господин советник, мы слушаем вас, — сказал Чао Гай.

— Сейчас мы знаем, — начал У Юн, — что начальник области Цай Цзю послал господина Дай Цзуна в Восточную столицу с письмом к советнику императора и теперь ждет его возвращения с ответом. Мы этим воспользуемся и сами ответим на письмо Цай Цзю, а господин Дай Цзун выдаст наш ответ за ответ советника императора. В нашем письме будет сказано: «Преступника Сун Цзяна ни в коем случае не казнить, а немедленно доставить его под стражей в столицу. После тщательного допроса он будет подвергнут публичной казни. Это положит конец всяким слухам и разговорам о нем». Можно написать еще что-нибудь в этом роде. А мы тем временем будем поджидать его здесь, и наши удальцы отобьют его у стражников. Как вы находите этот план?

— А если его повезут другой дорогой? — неуверенно сказал Чао Гай. — Не случится ли большей беды?

— Эту возможность легко предусмотреть, — заметил Гун-Сунь Шэн. — Мы вышлем разведчиков на ближние и дальние дороги и повсюду устроим засады. Тюремная телега не минует нас, и мы освободим Сун Цзяна. Но я опасаюсь другого — начальник области может и не послать его в столицу.

— Все это хорошо, — произнес Чао Гай. — Только у нас никто не сможет подделать почерк Цай Цзиня.

— Об этом я уже подумал, — сказал У Юн. — Сейчас в стране наиболее распространены четыре стиля начертания иероглифов, а именно: стили Су Дун-по, Хуан Лу-чжи, Ми Юань-чжана и Цай Цзиня. Это четыре непревзойденных каллиграфа Сунской династии. В городе Цзичжоу у меня есть знакомый ученый по имени Сяо Жан. Он очень искусно подражает почеркам знаменитых каллиграфов, за что народ прозвал его «Чудесным писцом». Он умеет также владеть копьем, палицей, обоюдоострым мечом и саблей. Я знаю, что он отлично пишет стилем Цай Цзиня. Мы должны попросить господина Дай Цзуна немедля отправиться к Сяо Жану и под тем предлогом, что в монастыре Тайаньчжоу нужно снять копию надписи на каменном памятнике, заманить каллиграфа сюда. Но для этого прежде всего надо преподнести ему пятьдесят лян серебра, чтобы он мог оставить их на расходы своей семье. А вслед за ним мы заманим в горы и всю его семью. Так мы заставим его остаться у нас. Как вы относитесь к этому?

— Конечно, письмо он напишет, но где же взять печать? — спросил Чао Гай.

— И об этом я уже подумал, — отозвался У Юн. — Я знаю еще одного знаменитого человека. Он славится на весь [105] Китай и живет сейчас тоже в Цзичжоу. Имя его Цзинь Да-цзянь. Это выдающийся резчик по камню и может хорошо вырезать печати. Кроме того, он прекрасно владеет оружием в бою и большой мастер борьбы. В народе его прозвали «Искусный резчик по нефриту». Ему тоже надо послать пятьдесят лян серебра и привести сюда якобы для того, чтобы соорудить памятник. Эти люди пригодятся в нашем стане.

— Вот это хорошо! — воскликнул Чао Гай.

В этот день они устроили в честь Дай Цзуна пиршество, а когда наступил вечер, разошлись отдыхать.

На следующее утро после завтрака Дай Цзуна нарядили монахом и дали ему двести лян серебра; привязав к ногам свои магические бумажки с заклинаниями, он спустился с горы. От Цзиньшатаня его перевезли на лодке, а дальше он зашагал по направлению к Цзичжоу. Не прошло и двух страж, как он уже был в городе и сразу стал расспрашивать, где проживает знаменитый каллиграф Сяо Жан. Ему рассказали, что Сяо Жан живет восточнее управления округом, напротив храма Конфуция, и Дай Цзун поспешил туда.

Подойдя к дверям, он откашлялся и окликнул:

— Дома ли господин Сяо?

Ученый тотчас же вышел и, увидев незнакомого монаха, спросил:

— Откуда вы, отец, и по какому делу пожаловали ко мне? Дай Цзун почтительно поклонился и ответил:

— Я монах из горного монастыря Тайаньчжоу и ведаю там хозяйственными делами. Сейчас мы отделываем в храме Зал Пяти священных гор, и именитые жители нашего города пожелали установить каменные плиты и вырезать на них надписи. Меня послали к вам, господин ученый, с просьбой прийти в наш монастырь и помочь нам в этом деле. Мне приказано передать вам на расходы для вашей семьи пятьдесят лян серебра. День для установки плит уже назначен, и я очень прошу вас, господин ученый, поспешить и отправиться вместе со мной.

— Но ведь я могу только писать иероглифы и переписывать книги, — сказал на это Сяо Жан. — А больше я ни к чему не пригоден. И если вы собираетесь устанавливать каменные плиты, то необходимо пригласить и резчика по камню.

— У меня есть еще пятьдесят лян серебра, — промолвил Дай Цзун, — и я должен пригласить в монастырь знаменитого резчика по камню господина Цзинь Да-цзяня. Не откажите в любезности указать мне, где он живет. Я найду его, и мы вместе отправимся в путь.

Получив пятьдесят лян серебра, Сяо Жан пошел с Дай Цзуном к резчику Цзинь Да-цзяню. Едва они миновали храм Конфуция, как Сяо Жан поднял руку и, указывая вперед, произнес: [106]

— Вон как раз идет наш знаменитый резчик по камню, — и, окликнув Цзинь Да-цзяня, познакомил его с Дай Цзуном и рассказал, по какому делу пришел из монастыря Тайаньчжоу этот монах.

— Этот почтенный отец, — закончил он, — принес нам по пятьдесят лян серебра и предлагает пойти вместе с ним, чтобы выполнить там необходимую работу.

Увидев серебро, Цзинь Да-цзянь очень обрадовался. Затем каллиграф и резчик пригласили Дай Цзуня в кабачок, чтобы угостить его вином и скромно закусить.

Передавая Цзинь Да-цзяню пятьдесят лян серебра на расходы для его семьи, Дай Цзун снова напомнил:

— Предсказатель уже выбрал счастливый день для начала работы, и я очень прошу вас, почтенные господа, сегодня же отправиться вместе со мной.

— Сегодня слишком жарко, — возразил на это Сяо Жан. — Мы все равно много не пройдем и вряд ли доберемся до ближайшего ночлега. Лучше завтра встать до рассвета во время пятой стражи и тронуться в путь, как только откроются городские ворота.

— Вот это правильно, — поддержал его Цзинь Да-цзянь.

Договорившись так, они разошлись по домам, чтобы приготовиться в дорогу. Сяо Жан оставил Дай Цзуна ночевать у себя.

На другой день во время пятой стражи Цзинь Да-цзянь с узелком в руке подошел к дому Сяо Жана, и они все втроем тронулись в путь и вышли из города. Пройдя десять ли, Дай Цзун сказал своим спутникам:

— Я не смею, почтенные господа, слишком торопить вас. Вы можете идти и не спеша. Но я должен предупредить именитых жителей нашего города, чтобы они приготовились достойно встретить вас.

С этими словами он ускоренным шагом двинулся вперед, а каллиграф и резчик со своими узелками продолжали путь не торопясь.

Так они прошли около восьмидесяти ли, как вдруг около полудня впереди послышался разбойничий свист, и со склона горы на них ринулась шайка удальцов. Разбойников было человек пятьдесят, и вел их Ван «Коротколапый тигр», который орал на ходу:

— Кто вы такие? Куда идете? Ну-ка, удальцы, взять их! Выньте у них сердца и приготовьте закуску к выпивке.

— Мы идем в монастырь Тайаньчжоу, чтобы сделать там в храме каменные плиты. У нас нет с собой ни полушки. В узлах только по одной смене одежды, — сказал тогда Сяо Жан..

— А нам не нужно ни ваших денег, ни одежды, — отвечал Ван «Коротколапый тигр». — Нам нужны сердца и печень таких умных людей, как вы, чтобы приготовить закуску к вину. [107]

Тут Сяо Жан и Цзинь Да-цзянь рассердились, вспомнили свое искусство владеть оружием и с палицами в руках бросились на «Коротколапого тигра». А тот в свою очередь, взмахнув мечом, бросился им навстречу. После семи жестоких схваток Ван бежал. Победители собрались было преследовать его, как вдруг с горы послышались удары гонга, и с левой стороны показался Сунь Вань «Бог-хранитель, живущий в облаках», а справа — Ду Цянь «Достающий до небес». За ними следовал белолицый Чжэн Тянь-шоу. Каждый из них вел за собой отряд человек в тридцать, и они все разом бросились на Сяо Жана и Цзинь Да-цзяня. Захватив их в плен, они вернулись в лес и там сказали им:

— Вы, почтенные, можете не беспокоиться. Мы действуем по распоряжению нашего начальника Чао Гая. Он приказал нам встретить вас и просить присоединиться к нашему стану.

— А какая вам польза от нас? — спросил Сяо Жан. — Ведь наших способностей не хватит даже на то, чтобы связать курицу. Мы способны только есть.

На это Ду Цянь отвечал:

— Во-первых, наш военный советник господин У Юн хочет познакомиться с вами, а во-вторых, нам известно, что вы искусны в обращении с оружием. Поэтому к вам и послали Дай Цзуна, чтобы он пригласил вас.

Эти слова так изумили Сяо Жана и Цзинь Да-цзяня, что они только молча переглядывались. Тем временем все подошли к кабачку Чжу Гуя, и здесь в честь прибывших было устроено пиршество. Вскоре за ними пришла лодка, и они отплыли к горе, где находился стан разбойников.

В стане познакомились с Чао Гаем, У Юном и другими главарями; во время торжественного пира им сказали, что необходимо написать ответ начальнику области от имени его отца-сановника Цай Цзиня.

— Вот поэтому-то мы и решили просить вас, почтенные господа, присоединиться к нашему стану и вместе бороться за справедливое дело, — закончил У Юн.

Выслушав это, Сяо Жан и Цзинь Да-цзянь сказали:

— Мы не против того, чтобы быть с вами. Но беда в том, что дома у нас остались семьи, и им плохо придется, когда власти узнают, где мы находимся.

— Об этом, уважаемые братья, вы можете не беспокоиться. Завтра с рассветом все уладится.

Весь этот день они пировали. А на следующее утро пришли удальцы и доложили, что все доставлены на место.

Тут У Юн, обращаясь к Сяо Жану и Цзинь Да-цзяню, сказал:

— Ну, почтенные господа, можете встречать ваши семьи. Сяо Жан и Цзинь Да-цзянь ушам своим не поверили. Но они пошли вниз по склону и на полдороге увидели, что на [108] нескольких носилках несут их жен и детей. В изумлении они стали расспрашивать своих, как все случилось, и услышали следующее:

— Вскоре после вашего ухода к нам пришли с носилками вот эти люди и сказали: «Ваши мужья сейчас лежат в гостинице за городом, так как их поразил солнечный удар. Они послали нас за вами, чтобы вы поскорей пришли к ним на помощь. Когда они вынесли нас из города, то больше не позволяли сходить с носилок и доставили прямо сюда».

Обе семьи говорили одно и то же. Сяо Жан и Цзинь Да-цзянь не проронили в ответ ни единого слова. Теперь они потеряли всякую надежду возвратиться домой, и им оставалось только заняться устройством своих семей в горном стане.

Затем У Юн пригласил к себе Сяо Жана, чтобы обсудить с ним письмо, подделать почерк Цай Цзиня и тем спасти Сун Цзяна.

— Мне уже приходилось вырезать официальные и личные печати сановника Цай Цзиня, — сказал Цзинь Да-цзянь.

Они взялись за дело и работали до тех пор, пока письмо и печать не были готовы. Затем в стане устроили прощальное угощение Дай Цзуну и проводили его в путь. Внизу его переправили на лодке от Цзиньшатаня к кабачку Чжу Гуя; а там Дай Цзун подвязал к ногам четыре бумажки-талисманы, распростился с Чжу Гуем и двинулся в обратный путь.

Теперь следует рассказать о том, как, проводив Дай Цзуна к переправе, советник У Юн вместе с другими главарями вернулся в стан, где продолжался пир. И вот, в самый разгар веселья, У Юн вдруг вскрикнул: «Ой, какая беда!» Никто не понял в чем дело, и все обратились к нему с просьбой рассказать, что произошло.

— Вы и не представляете себе, какая случилась беда, — отвечал У Юн. — Ведь письмо, которое я послал, поведет к гибели Дай Цзуна и Сун Цзяна!

Эти слова вызвали большое смятение среди главарей, и они принялись наперебой допытываться:

— Какая же ошибка допущена в вашем письме, господин советник?

— Я слишком спешил и в этой спешке думал лишь о том, что было, не думая о том, что будет. В этом письме допущена большая оплошность, — отвечал У Юн.

— Я ручаюсь, что никто не отличит моей руки от руки советника императора, — заметил Сяо Жан. — И ручаюсь, что ни в одном слове нет ошибки. Разрешите спросить вас, господин советник, о какой оплошности вы говорите?

— И я также ручаюсь, что печать сделана мной безукоризненно, — добавил Цзинь Да-цзянь. — Поэтому и мне непонятно, в чем ошибка. [109]

Тогда У Юн, подняв два пальца, рассказал им. И словно сама судьба предрешила, чтобы удальцы из Ляншаньбо

Устроили побоище в Цзянчжоу
Да так, что пыль взвилась до небосклона,
А после все вверх дном перевернули
В священном храме Белого дракона.

Поистине, говорится:

Пройдя под градом вражьих стрел,
Спаслись герои-побратимы,
Пройдя сквозь лес мечей и пик,
Друзья остались невредимы.

Какую оплошность совершил У Юн, читатель узнает из следующей главы. [110]

ГЛАВА СОРОКОВАЯ

Герои Ляншаньбо устраивают побоище на месте казни. Малое собрание в храме Белого дракона

Итак, Чао Гай и остальные главари, выслушав военного советника У Юна, спросили, какую же ошибку он допустил в письме. И он отвечал:

— В письме, которое мы вручили сегодня утром начальнику тюрем Дай Цзуну, я по недосмотру допустил ошибку из-за написания древним стилем «сяочжуан» и вырезанных на печати четырех иероглифов «ханьлинь Цай Цзинь», которые значат ученый Цай Цзинь. Вот из-за этого-то Дай Цзуна привлекут к ответственности.

— Но я сам видел много писем и сочинений советника императора Цай Цзиня, и на всех этих документах была именно такая печать, — возразил Цзинь Да-цзянь. — Я сделал точную копию без малейшего отступления. О какой же ошибке идет речь?

— Никому из нас не пришло в голову, что теперешний начальник области Цзянчжоу господин Цай Цзю — сын императорского советника Цай Цзиня. Как же можно было на письме отца к сыну ставить официальную печать? Вот в этом-то и состоит ошибка. А я не заметил ее! В Цзянчжоу сразу все обнаружат, и Дай Цзуну не миновать беды.

— Так надо поскорее догнать его и передать другое письмо, — воскликнул Чао Гай.

— Разве его догонишь? — сказал У Юн. — Ведь он же волшебный скороход и сейчас прошел уже не менее пятисот ли. Однако медлить нельзя, мы должны принять меры, чтобы спасти их обоих.

— Что же можно придумать? — спросил Чао Гай.

Тогда У Юн, наклонившись к нему, прошептал несколько слов и затем уже громко добавил:

— Вы наш начальник и должны тайно отдать приказ всем. Только так и можно сейчас действовать. Времени терять никак нельзя. [111]

Но о том, что это был за приказ, кому было поручено его выполнить и как отряды тотчас же отправились с горы, мы пока говорить не будем.

Между тем Дай Цзун в назначенный срок возвратился в Цзянчжоу и, явившись в управление, вручил ответ начальнику Цай Цзю. Тот был очень доволен, что Дай Цзун возвратился вовремя и, наградив его тремя чашками вина, спросил:

— А ты видел моего отца?

— Нет, я не видел вашего почтенного отца, потому что пробыл там всего одну ночь и сразу же отправился в обратный путь, — отвечал Дай Цзун.

Правитель области вскрыл конверт и в начале письма прочитал: «Письмо и посланные тобой многочисленные подарки я получил...» А далее говорилось: «Император выразил желание посмотреть на этого преступника Сун Цзяна, поэтому немедля прикажи сделать прочную тюремную повозку, в которой и отправь злодея под надежной стражей в столицу. Необходимо принять меры, чтобы преступник не сбежал в дороге». И в конце письма было сказано: «Что касается Хуан Вэнь-бина, то я доложу о нем императору, и он, несомненно, получит высокое назначение».

Дочитав письмо, начальник области не мог скрыть своей радости; он тут же приказал принести слиток чистого серебра в двадцать пять лян и дал его в награду Дай Цзуну. Затем Цай Цзю приказал сделать крепкую тюремную повозку и устроил со своими чиновниками совещание, чтобы решить, кого послать в охрану, и когда отправить преступника.

Нет надобности распространяться о том, как Дай Цзун, поблагодарив начальника области, отправился к себе домой, а потом, захватив с собой вина и мяса, пошел в тюрьму повидаться с Сун Цзяном.

Расскажем лучше о Цай Цзю, который очень спешил отправить преступника в столицу и не мог дождаться, когда будет готова тюремная повозка. И вот дня через два, когда все приготовления были закончены, к начальнику области вошел привратник и доложил о приезде Хуан Вэнь-бина из Увэйцзюня. Цай Цзю приказал просить гостя во внутренние покои. Хуан Вэнь-бин, как обычно, привез подарки — вино и свежие фрукты.

— Вы постоянно оказываете мне такое большое внимание. Я, право, не достоин этого, — промолвил Цай Цзю.

— Немного деревенских фруктов такой пустяк, о котором и говорить не стоит, — вежливо возразил Хуан Вэнь-бин,

— Могу поздравить вас, — сказал начальник области. — В скором времени вы, несомненно, получите назначение.

— А откуда вам это известно? — поинтересовался Хуан Вэнь-бин. [112]

— На днях из столицы возвратился посланец с ответом на мое письмо, — сказал Цай Цзю. — Преступника Сун Цзяна приказано отправить в столицу. О вас же скоро будет доложено императору, и вы получите высокое назначение. Об этом мне написал мой отец.

— Ну, если так, то я глубоко благодарен вам за вашу поддержку, — отвечал Хуан Вэнь-бин. — Однако этот ваш посланец действительно чудесный скороход!

— Если у вас есть какое-нибудь сомнение, — промолвил начальник области, — так я покажу вам письмо моего отца, и вы убедитесь, что я ничуть не ошибаюсь.

— Боюсь, что не совсем удобно читать семейное письмо, — усомнился Хуан Вэнь-бин. — Но если вы доверяете мне, то разрешите взглянуть на него.

— Что вы, что вы, господин тунпань, — запротестовал начальник области. — Ведь мы же с вами лучшие друзья, и нет ничего особенного в том, что вы прочтете это письмо. — И приказав слуге принести письмо, Цай Цзю протянул его Хуан Вэнь-бину.

А тот внимательно прочитав его с начала до конца, повертел в руках и стал рассматривать конверт. Ему сразу же бросилось в глаза, что печать была слишком четкой и свежей, и, покачав головой, он проронил:

— Это письмо поддельное.

— Ну, тут уж вы ошибаетесь, господин тунпань, — уверенно возразил начальник области. — Это писал мой отец собственной рукой. Я знаю его почерк. Как же оно может быть поддельным?

— Разрешите спросить вас, господин начальник, — продолжал Хуан Вэнь-бин. — Такая ли была печать на письмах, которые вы получали раньше?

— А ведь правда, — воскликнул начальник области, — на других письмах вовсе никакой печати не было, там просто стояла подпись моего отца. Видно, на этот раз у него под рукой оказался ящичек с печатями, и он, случайно взяв ее, поставил на конверте.

— Милостивый господин начальник, простите меня за смелость, — настаивал на своем Хуан Вэнь-бин, — но это письмо фальшивое, кто-то хочет вас обмануть. Как вам известно, у нас в стране сейчас весьма распространены четыре стиля начертания иероглифов, которые ввели знаменитые каллиграфы Су Дун-по, Хуан Лу-чжи, Ми Юань-чжан и Цай Цзинь. И совсем не трудно научиться подражать им. А этой печатью ваш уважаемый отец пользовался еще в те времена, когда получил ученую степень ханьлинь. И, конечно, многие видели эту печать на документах, которые были им написаны раньше. Но с какой стати станет ваш отец прикладывать печать с обозначением своей ученой степени после того, [113] как стал советником императора? Тем более что в данном случае он писал сыну, и не было никакой необходимости ставить официальную печать. Ваш уважаемый отец — человек высокопросвещенный и мудрый и, конечно, не мог допустить такой небрежности. Если же вы сомневаетесь в том, что я говорю, допросите вашего посланца, пусть он вам скажет, кого видел в доме вашего отца. Если он солжет, тогда ясно, что это письмо поддельное. Простите меня, господин начальник, за то, что я позволил себе быть столь многословным, но из чувства благодарности за все ваши милости я должен был все это вам высказать.

— Ну что ж, то, что вы предлагаете, очень легко сделать, — отвечал начальник области. — Сейчас мы проверим этого человека. Он прежде никогда не был в Восточной столице, и по его ответу на первый же вопрос сразу будет видно, правду он говорит или лжет.

Предложив Хуан Вэнь-бину остаться за ширмой, начальник области вышел в управление и распорядился немедленно привести к нему Дай Цзуна. Стражники тотчас же бросились разыскивать его.

Здесь надо напомнить, что в день своего возвращения Дай Цзун отправился в тюрьму повидаться с Сун Цзяном и там тихо рассказал ему обо всем. Новости эти очень обрадовали Сун Цзяна.

А на следующий день друзья пригласили Дай Цзуна на пирушку. И вот, когда он с приятелями сидел в кабачке и попивал вино, его разыскали посыльные и сообщили, что он должен сейчас же явиться к начальнику области. А тот встретил Дай Цзуна такими словами:

— Я заставил тебя потрудиться, и ты хорошо выполнил мое поручение, а я еще не вознаградил тебя за это как следует.

— Мой долг выполнять приказания вашей милости, — отвечал Дай Цзун, — и разве осмелился бы я отнестись без должного внимания к вашему поручению!

— Я был очень занят, — продолжал начальник области, — и не имел возможности поговорить с тобой. Ну-ка, расскажи, через какие ворота ты вошел в город?

— Я добрался до столицы поздним вечером и не знаю, как назывались ворота, — отвечал Дай Цзун.

— А кто встретил тебя в доме моего отца? — продолжал расспрашивать Цай Цзю. — И где тебя устроили на ночлег?

— Встретил меня привратник и, взяв письмо, ушел в дом, — спокойно рассказывал Дай Цзун. — Немного погодя он вернулся за посылкой и сказал мне, чтобы я шел в гостиницу и там переночевал. Ранним утром я снова постучался в дом вашего отца, вышел тот же привратник и вручил ответ на ваше письмо. Помня о том, что я должен выполнить поручение [114] в срок, и боясь опоздать, я не стал ни о чем расспрашивать и поспешил в обратный путь.

— А сколько лет тому привратнику? И какой он из себя: худой или толстый, черный или белый, высокий или низкий, носит бороду или нет?

— Я пришел к дому вашего почтенного отца поздним вечером и в темноте не мог разглядеть привратника, — отвечал Дай Цзун. — А на следующий день я был там слишком рано и в предутренних сумерках тоже ничего не мог рассмотреть. Но мне кажется, он не особенно высок, а так — среднего роста, как будто немолод, с небольшой бородкой.

— Взять злодея! — в гневе закричал Цай Цзю.

С десяток стоявших здесь стражников подбежали к Дай Цзуну, крепко схватили и повалили его.

— Я же ни в чем не виновен! — взмолился тот.

— Казнить тебя мало! — продолжал кричать начальник области. — Старый привратник нашего дома Ван-гун умер уже несколько лет тому назад. Теперь привратником — молодой Ван, так как же ты смеешь говорить, что он пожилой и с бородкой? Да к тому же молодому Вану не дозволяется входить во внутренние покои моего отца. Все письма получает старший слуга Чжан, который передает их управляющему Ли, а уж тот доставляет во внутренние покои. Только после этого передаются подарки. И ответа на письмо приходится ждать дня три. Кроме того, как могло так получиться, что ты отдал две корзины с подарками, и никто даже не вышел и ни о чем не расспросил тебя? А я-то поддался на твой обман, негодяй! Ну, теперь выкладывай все начистоту — кто тебе дал это фальшивое письмо?

— Я сказал вам всю правду, — настаивал Дай Цзун. — Я очень волновался и спешил в обратный путь, поэтому ничего не разобрал.

— Врешь! — закричал начальник области. — Этого закоренелого разбойника надо бить, тогда он, может быть, и скажет правду. Эй вы, — крикнул он стражникам, — вздуть его как следует!

Тут тюремные стражники поняли, что дело серьезное — в такой обстановке не приходится считаться с тем, кто перед тобой, и, повалив связанного Дай Цзуна, принялись так избивать его, что срывали с него куски кожи, и кровь лилась ручьями. Не будучи в силах дольше терпеть такую пытку, Дай Цзун вынужден был сознаться, что письмо фальшивое.

— Ах, мерзавец, откуда же ты достал его? — заорал начальник области.

— А вот как это было, — начал свой рассказ Дай Цзун. Когда я проходил мимо Ляншаньбо, на меня напала шайка разбойников, они схватили меня, связали и потащили в горы. Они хотели разрезать меня на куски и вынуть мое [115] сердце. Но прежде чем резать, они обыскали меня и нашли письмо. Прочитав его, разбойники отобрали корзинки с подарками, но меня пощадили. А я, понимая, что теперь не могу к вам возвратиться, умолял их, чтоб они там же, в горах, покончили со мной! Ну, тогда они и написали это письмо, чтобы помочь мне избежать ответственности. Я же, опасаясь наказания за свершенное мной преступление, позволил себе обмануть вашу милость.

— Складно ты говоришь, — заметил начальник области, — только в твоих словах чувствуется какая-то фальшь. Ясно, что ты был в заговоре с разбойниками из Ляншаньбо. Вы задумали присвоить мои корзины с подарками! И ты еще смеешь обманывать меня? Продолжайте бить этого мерзавца! — снова приказал он.

Однако, несмотря на пытки, Дай Цзун так и не признался в том, что был связан с лагерем Ляншаньбо. Цай Цзю попытался еще раз подвергнуть его допросу, но тот твердил одно и то же. Тогда начальник области решил:

— Хватит его допрашивать! Принесите большую кангу, наденьте ему на шею и бросьте его в тюрьму!

Выйдя из управления, начальник области поблагодарил Хуан Вэнь-бина.

— Ваша прозорливость, господин тунпань, помогла мне избежать большой ошибки.

— Нет сомнения в том, — отвечал тунпань, — что этот человек связан с людьми из Ляншаньбо, он участвует в заговоре — они готовятся поднять мятеж. Если не покончить с ними сейчас, то в дальнейшем могут произойти большие бедствия.

— Надо записать показания этих двух злодеев, — сказал начальник области, — и приложить эти бумаги к делу, а виновных под конвоем вывести на базарную площадь и там обезглавить. Потом можно будет послать донесение императорскому двору.

— Вы приняли мудрое решение, ваша милость, — сказал на это Хуан Вэнь-бин. — Поступив таким образом, вы, во-первых, заслужите милость императорского двора, так как это, несомненно, будет признано большой заслугой, а во-вторых, помешаете разбойникам из Ляншаньбо освободить преступников из тюрьмы.

— А все ваша прозорливость, господин тунпань, — произнес начальник области. — И вы можете не сомневаться в том, что я позабочусь о вашем назначении на высокую должность..

В этот день Цай Цзю устроил в честь Хуан Вэнь-бина пиршество, после которого сам проводил его до дверей, и Хуан Вэнь-бин вернулся в Увэйцзюнь.

На другой день начальник области вызвал следователя и приказал ему немедленно завести дело на двух преступников [116] и приложить к нему показания виновных. Кроме того, он еще велел написать приказ, что через день на базарной площади будут обезглавлены два злодея. С древних времен говорится: «Не откладывай суда над мятежниками». А раз так, то во избежание тяжких бедствий в дальнейшем нельзя откладывать и казни преступников Сун Цзяна и Дай Цзуна.

Следователь Хуан, которого вызвали для составления этого дела, был большим приятелем Дай Цзуна. Но у него не было никакой возможности помочь другу, и он мог только горевать в душе. Однако, обращаясь к начальнику области, Хуан все же решился сказать:

— Завтра государственный праздник, а послезавтра пятнадцатое число седьмого месяца — праздник середины лета. В эти дни запрещается совершать казни. И через три дня тоже государственный праздник. Выходит так, что совершить казнь можно будет только на пятый день.

Все, что мог сделать следователь Хуан, так это продлить Дай Цзуну жизнь еще на несколько дней, но он старался добиться этого в надежде, что за три дня можно будет придумать какой-нибудь лучший выход.

Выслушав Хуана, начальник области согласился с ним.

Спустя пять дней, утром на базарную площадь, где должна была состояться казнь, прислали людей подмести и привести все в порядок. Затем к главным воротам тюрьмы подошли палачи и охрана из местных войск — не менее пятисот человек. В полдень главный надзиратель тюрьмы доложил начальнику области, что все приготовления закончены. Цай Цзю предупредил, что будет лично наблюдать за свершением казни.

Что же касается следователя Хуана, то ему не оставалось ничего другого, как представить начальнику области две дощечки с написанными на них обвинениями, и начальник поставил там одно слово: «Обезглавить». Затем дощечки с приговором были прикреплены к камышовой циновке.

Несмотря на то, что тюремная стража в Цзянчжоу была в самых добрых отношениях с Дай Цзуном и Сун Цзяном, спасти их было невозможно.

Между тем осужденных уже одели соответствующим образом, смочили их волосы клейкой водой а потом скрутили наподобие рога или клюва гуся и воткнули по бумажному красному цветку. После этого осужденных подвели к алтарю темнолицего бога тюрьмы и здесь подали им по чашке риса — для вечного успокоения и по чашке вина — для прощания навеки.

Когда приговоренные съели рис и выпили вино, их повели от алтаря к повозке. Около семидесяти стражников сопровождали осужденных, когда их выводили за ворота тюрьмы; Сун Цзян шел впереди, а Дай Цзун — позади. Здесь они остановились и только поглядывали друг на друга, не имея [117] возможности обменяться, хотя бы одним словом. Сун Цзян переминался с ноги на ногу, а Дай Цзун, опустив голову, тяжело вздыхал.

В это время на улицы города высыпало огромное множество любопытных. Набралось несколько тысяч человек, они стояли вплотную, толкаясь и наседая друг на друга. Осужденных провели на место казни, где их тесным кольцом окружила вооруженная стража. Сун Цзяна поставили лицом к югу, а Дай Цзуна — лицом к северу. Потом их заставили сесть и дожидаться прихода палача, который должен был казнить их после полудня. Столпившиеся вытягивали шеи и подымали головы, чтобы прочесть написанные на дощечках обвинения. Одно гласило:

«Преступник Сун Цзян в городе Цзянчжоу сочинил мятежные стихи и распространил злостные слухи. Он был связан с разбойниками из Ляншаньбо и вместе с ними готовился поднять мятеж. Согласно закону подлежит смертной казни через обезглавливание».

На другой дощечке было написано:

«Преступник Дай Цзун при помощи поддельного письма пытался освободить Сун Цзяна и связался с разбойниками из Ляншаньбо, чтобы вместе с ним поднять мятеж. Согласно закону подлежит смертной казни через обезглавливание. Ответственный за свершение казни Цай Цзю, начальник области Цзянчжоу».

В это время сам Цай Цзю подъехал к месту казни и сдерживая своего коня, ожидал доклада.

Но тут в восточном конце площади вдруг появилась группа нищих — заклинателей змей, которые изо всех сил пробивались вперед. Стража не в силах была остановить их.

А пока на одном конце площади происходила эта свалка, с западной стороны подошли продавцы лекарств, вооруженные палицами, и также неудержимо устремились вперед. Напрасно стража кричала им:

— Да что же вы, дурачье безголовое, не понимаете, куда лезете?

— Сами-то вы дурни бестолковые, деревенщина! — отвечали из толпы вооруженные палицами продавцы лекарств. — Мы-то в каких только городах ни побывали, где нас только ни носило. И казни мы видели в разных местах! Даже когда сам император в столице казнил людей, и то пускали народ посмотреть. А вы в своей дыре казните каких-то двух человек и думаете, что потрясаете всю Поднебесную! Что за беда, если мы проберемся вперед и посмотрим на эту казнь?

Перебранка не утихала, и начальник Цай закричал:

— Не пускать их! Отогнать назад!

Шум не прекращался, а с южной стороны вдруг [118] показались носильщики с грузом, которые в свою очередь стали проталкиваться вперед.

— Сейчас здесь будет совершена казнь! — закричала стража. — Куда же вы лезете со своей кладью?

— Да как вы смеете задерживать нас? — отвечали те. — Мы несем груз для самого начальника области!

— Сегодня вы все равно должны пройти другой дорогой!

Тогда носильщики опустили свой груз на землю и, взяв в руки коромысла, принялись молча осматриваться по сторонам. А в это время с северной стороны подошли торговцы с двумя повозками и стали силой прокладывать себе дорогу к месту казни.

— Эй вы, куда лезете? — кричала им стража.

— Идем своей дорогой, — отвечали торговцы. — Пропустите нас!

— Как же мы можем пропустить вас? — возмутились стражники, — ведь сейчас здесь будет совершаться казнь! Идите другой дорогой.

— Здорово придумали, — даже рассмеялись торговцы. — Мы идем из столицы и никаких ваших захолустных дорог не знаем. Нам надо тут пройти!

Стража не могла, конечно, этого разрешить и преградила путь. Тогда торговцы тесно сбились в кучу и стояли, не двигаясь с места.

Таким образом базарная площадь со всех четырех сторон оказалась окруженной людьми, старавшимися прорваться к месту казни. Даже сам начальник области ничего не мог поделать с ними. А торговцы между тем взобрались на свои повозки и, устроившись там, стали смотреть, что происходит в центре площади.

Спустя некоторое время народ расступился, и вперед вышел глашатай, который крикнул:

— Время — третья четверть пополудни!

— Казнить преступников! — отдал приказ главный наблюдающий. — По окончании доложить мне!

Палачи с двух сторон подошли к приговоренным и сняли с них канги, а те палачи, которые должны были совершить казнь, держали наготове свои секиры.

Но рассказ ведется медленнее, чем развертывались события.

Как только торговцы, стоявшие на повозках, услышали: «Казнить!» — один из них выхватил из-за пазухи небольшой гонг и с силой ударил в него несколько раз. И в тот же миг все кругом пришло в движение. Надо сказать, что на базарной площади была чайная с нижним и верхним помещениями, и вот вдруг наверху показался огромный, похожий на тигра, черный человек. На нем не было никакой одежды, в каждой руке он держал по топору. Испустив рычание, подобное [119] раскату грома, удалец прыгнул прямо вниз и, взмахнув своими топорами, положил на месте двух палачей и тут же бросился на начальника области.

Охранники пытались было пиками преградить ему дорогу, но разве в силах они были сделать это? И начальник области, прикрываемый со всех сторон охраной, бежал, спасая свою жизнь.

Тем временем на восточной стороне площади нищие — заклинатели змей извлекли спрятанные в одежде острые кинжалы и напали на стоявших вблизи стражников.

А на западной стороне продавцы лекарств подняли невообразимый шум и стали пиками и палицами избивать тюремную стражу. Вскоре все стоявшие неподалеку от них стражники были перебиты.

В то же время на южной стороне базарной площади носильщики, действуя своими коромыслами, наносили удары направо и налево, избивая всех, кто попадался под руку. Тут на северной стороне торговцы соскочили со своих повозок и, толкая их вперед, прокладывали себе путь в толпе. Двое из них прорвались к приговоренным, и один взвалил себе на спину Сун Цзяна, а другой — Дай Цзуна; остальные стали стрелять из луков, швырять камнями, а некоторые вытащили дротики и размахивали ими. Эти люди, нарядившиеся торговцами, на самом деле были: Чао Гай, Хуа Юн, Хуан Синь, Люй Фан и Го Шэн. Среди наряженных продавцами лекарств и вооруженных палицами и пиками были: Янь Шунь, Лю Тан, Ду Цянь и Сунь Вань. В роли носильщиков выступали: Чжу Гуй, Ван «Коротколапый тигр», Чжэн Тянь-шоу, Ши Юн, а под видом нищих — заклинателей змей пришли: Юань Сяо-эр, Юань Сяо-у, Юань Сао-ци и Бай-шэн.

Эти семнадцать вожаков из Ляншаньбо привели на место казни более ста молодцов и во всех концах площади устроили резню. И вот тут они увидели выпрыгнувшего из чайной голого черного человека, который, размахивая двумя топорами, упорно пробивался вперед.

Чао Гай и его товарищи не знали, — кто этот удалец, но они видели, что он, прокладывая себе путь, разит направо и налево. Тут Чао Гай вдруг догадался: «Это Ли Куй, по прозвищу «Черный вихрь»! Дай Цзун ведь говорил, что этот малый — лучший друг Сун Цзяна, но очень дерзок и необуздан». И Чао Гай громко окликнул Ли Куя:

— Эй, добрый молодец! Уж не ты ли «Черный вихрь»?

Но тому некогда было вступать в разговор. Он, как пламя, метался из стороны в сторону, взмахами своих топоров укладывая подряд всех, кто попадался на пути. Тогда Чао Гай приказал двум удальцам, которые несли на спинах Сун Цзяна и Дай Цзуна, следовать за этим черным молодцом. А тот, уходя с площади, оставил за собой множество убитых, [120] кровь лилась ручьями. Сколько он погубил людей — и не счесть.

Вожаки, переодетые торговцами, бросили свои повозки и вместе с остальными пошли за черным удальцом. Отходивших прикрывали Хуа Юн, Хуан Синь, Люй Фан и Го Шэн. Они стреляли из своих луков, и стрелы, как тучи саранчи, летели на площадь. Тут уж ни солдаты, ни жители Цзянчжоу не осмеливались преследовать их.

А между тем черный удалец шел прямо к берегу реки, продолжая избивать всех, кто попадался ему на дороге: все тело его было выпачкано кровью. И даже на самом берегу он все еще размахивал топорами. Но тут Чао Гай, преградив ему путь мечом, закричал:

— Народ здесь ни при чем! Прекрати избиение людей!

Но разве мог Ли Куй остановиться? Каждый взмах его топора нес смерть.

Так они отошли от города примерно на семь ли, но тут бурная широкая река делала крутой поворот, а впереди не было никакой дороги. Чао Гай пришел в отчаяние, однако чернолицый молодец сказал ему:

— Не расстраивайтесь! Отнесем пока нашего почтенного брата вон в тот монастырь.

Действительно, невдалеке виднелся большой монастырь, ворота которого были плотно закрыты. Удалец, подняв свои топоры, ударил по воротам и, распахнув их, ринулся вовнутрь.

Чао Гай и остальные последовали за ним и, осмотревшись, увидели храм, у храма рос старый можжевельник и голубые сосны. Деревья бросали на землю густую тень. Над входом в храм висела доска с четырьмя большими золотыми иероглифами: «Священный храм Белого дракона».

Сун Цзяна и Дай Цзуна внесли в храм и опустили на пол. Только теперь Сун Цзян решился открыть глаза. Увидев Чао Гая и его товарищей, он со слезами сказал:

— Уважаемый брат мой! Не во сне ли я вижу вас? Чао Гай ему отвечал:

— Вот, не хотели вы, дорогой брат, остаться у нас в горах, потому и пришлось вам испытать столько горя! Но кто же этот черный удалец, который с такой яростью избивал людей?

— А это и есть Ли Куй «Черный вихрь», — сказал Сун Цзян. — Он все предлагал освободить меня из тюрьмы, но я не соглашался, боясь, что из этого ничего не выйдет.

— Да, такого человека редко можно встретить, — промолвил Чао Гай. — У него огромная силища, да к тому же он не боится ни меча, ни стрел.

— Сейчас необходимо достать одежду для наших уважаемых братьев, — напомнил Хуа Юн. — Ведь им не во что переодеться. [121]

Тут все увидели, как из галереи вышел Ли Куй с топорами в руках и направился дальше.

— Вы куда это, дорогой друг? — окликнул его Сун Цзян.

— Ищу монахов, — отвечал Ли Куй, — и всех их прикончу! Стервецы проклятые, и всего-то они боятся: и чертей и богов! Среди бела дня сидят с закрытыми воротами. Вот найду их и принесу в жертву у ворот храма. И где они только попрятались?

— Идите-ка сюда, я познакомлю вас со своими друзьями, — позвал Сун Цзян.

Услышав это, Ли Куй выпустил из рук свои топоры и, низко кланяясь Чао Гаю, произнес:

— Уважаемый брат мой! Не осуждайте меня, невежду, «Железного быка»!

Затем он познакомился со всеми остальными главарями и узнал, что Чжу Гуй его земляк. Оба они очень обрадовались. Но тут Хуа Юн, обращаясь к Чао Гаю, сказал:

— Уважаемый брат! Вы приказали нам следовать за почтенным братом Ли, и вот теперь мы попали в безвыходное положение. Впереди большая река, которая преграждает нам путь. И нет ни одной лодки, которая выручила бы нас. Что же будет, если из города пошлют за нами погоню? Нам нужна подмога, а где ее найдешь?

— А вы не волнуйтесь, — вмешался Ли Куй. — Мы с вами снова войдем в город и перебьем там всех вместе с этой тварью начальником области Цай Цзю. Только тогда можно будет успокоиться!

— Ну, дорогой мой, — сказал недавно пришедший в себя Дай Цзун, — твоя необузданность до добра не доведет. В городе наберется пять-семь тысяч пешего и конного войска. Если мы вздумаем пробиваться в город, то непременно потерпим поражение и погубим все дело.

— Вон на том берегу я вижу несколько лодок, — сказал в это время Юань Сяо-ци. — Мы с двумя моими братьями переплывем реку, захватим эти лодки и доставим их сюда. А там уж можно будет всех переправить. Как вы на это смотрите?

— Да, это был бы наилучший выход! — воскликнул Чао Гай.

Тогда братья Юань, не мешкая сбросили с себя одежду, оставив одни пояса, и, заткнув за них кинжалы, попрыгали в воду. Однако не успели они отплыть от берега и половину ли, как оставшиеся на берегу увидели, что вниз по течению вихрем несутся три больших весельных лодки. В каждой лодке сидело не менее десяти человек, все они кричали и свистели и у всех в руках было оружие. Стоявшие на берегу пришли в большое волнение. [122]

Находившийся в храме Сун Цзян, узнав об опасности, с горечью воскликнул: «Какая же у меня несчастная судьба!» — и поспешно вышел из храма посмотреть, что случилось. Передняя лодка приблизилась, и Сун Цзян увидел в ней здорового детину со сверкающим пятизубцем в руках. Волосы его были подвязаны красным шнурком. Он был в коротких штанах из белого шелка; налегая на весла, детина, не умолкая, свистел. Сун Цзян тотчас же признал в нем Чжан Шуня и, махая рукой, закричал:

— Дорогой брат, спаси нас!

Тут Чжан Шунь и его товарищи увидели Сун Цзяна и радостно откликнулись:

— Вот и хорошо! — и, как ветер, подлетели на своих лодках к берегу.

Увидев это, братья Юань повернули назад и вернулись к берегу. Сун Цзян видел, что в лодке Чжан Шуня было еще человек десять здоровых молодцов. Во второй лодке сидел Чжан Хэн вместе с Му Хунем, Му Чунем, Сюэ Юном и десятью работниками. В третьей лодке находились Ли Цзюнь, Ли Ли, Тун Вэй, Тун Мэн и с ними более десятка торговцев солью. Все они, вооруженные пиками и палицами, высадились на берег.

Чжан Шунь, встретившись, с Сун Цзяном, был вне себя от радости и, низко кланяясь, со слезами на глазах, говорил:

— Когда я узнал, что вас отдали под суд, я потерял покой. Но ничего не мог сделать для вашего спасения. Потом я узнал, что арестовали также и Дай Цзуна. В это время я не имел возможности встретиться с уважаемым братом Ли Куем и решил разыскать своего старшего брата, чтобы вместе с ним отправиться в поместье почтенного Му. Там мы собрали желающих помочь вам. И вот сегодня решили войти в город Цзянчжоу, прорваться в тюрьму и освободить вас. Мы никак не ожидали, что найдутся другие, которые спасут вас и доставят сюда. Не смею спрашивать, кто эти доблестные герои. Может быть, это справедливейший господин Чао Гай «Небесный князь» из Ляншаньбо?

— Это и есть уважаемый брат Чао Гай, — сказал на это Сун Цзян, указывая на стоявшего впереди других Чао Гая. — Я хочу попросить всех вас войти в храм и почтительно приветствовать его.

Тогда Чжан Шунь с восемью своими товарищами, Чао Гай с шестнадцатью, а за ними Сун Цзян, Дай Цзун и Ли Куй — всего двадцать девять человек вошли в храм Белого дракона. И эта их встреча стала известной впоследствии под названием «Малое собрание в храме Белого дракона».

После того, как все двадцать девять молодцов закончили церемонию приветствия, в храм торопливо вбежало несколько человек. [123]

— Со стороны Цзянчжоу слышатся звуки гонгов и барабанов, из города в погоню за нами выступили пешие и конные войска. Вдали видно множество флагов, которые закрывают солнце. Копья, сабли и мечи торчат густо, как конопля в поле. Впереди — одетая в броню конница, а позади — копьеносцы со своими начальниками. С длинными мечами и секирами все они идут к храму Белого дракона.

— В бой! — закричал Ли Куй и, схватив свои топоры, ринулся из храма.

— Ну что ж, — сказал Чао Гай. — Раз начали, так надо доводить дело до конца. Ну, удальцы мои, — обратился он ко всем, — помогите мне. Мы должны перебить все войско в Цзянчжоу до последнего человека и лишь потом сможем двинуться в Ляншаньбо.

— Мы все готовы выполнить твои приказания, начальник! — в один голос отвечали герои.

И вот около ста пятидесяти человек с боевыми возгласами высыпали на берег реки Цзянчжоу. И видно так уж было суждено, чтобы

Алой кровью друзей и врагов
Обагрились речные просторы,
И повсюду дымящихся тел
Поднимались кровавые горы.

И так уж, наверное, было предначертано, что:

Над бурливыми волнами голубой дракон возник
И запрыгал, изрыгая ядовитые клубы,
А разгневанные тигры, издавая мощный рык,
Забрались высоко в горы для неслыханной борьбы.

О том, как Чао Гай со своими добрыми молодцами избежал беды, читатель узнает из следующей главы.

(пер. А. Рогачева)
Текст воспроизведен по изданию: Ши Най-ань. Речные заводи. Том 2. Гос. изд. худ. лит. М. 1959

© текст - Рогачев А. 1959
© сетевая версия - Тhietmar. 2015
© OCR - Иванов А. 2015
© дизайн - Войтехович А. 2001 
© Гос. изд. худ. лит. 1959