ШИ НАЙ-АНЬ

РЕЧНЫЕ ЗАВОДИ

ТОМ II

ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ ПЕРВАЯ

У Юн хитростью заманивает в лагерь "Нефритового цилиня". Чжан Шунь ночью переворачивает лодку на переправе в Цзиньша

Итак, монах из монастыря Лунхуасы в разговоре с Сун Цзяном назвал имя одного из самых знаменитых людей в Хэбэе — Лу Цзюнь-и, известного под прозвищем «Нефритовый цилинь». У Юн, услышав их разговор, сказал:

— Я отправлюсь прямо в Северную столицу и думаю, что сумею уговорить Лу Цзюнь-и прийти к нам так же легко, как достать что-нибудь из кармана. Я хотел бы только взять с собой одного помощника, смелого и обладающего необычной внешностью.

Не успел он договорить, как «Черный вихрь» Ли Куй вскочил и громко крикнул:

— Дорогой брат, господин советник! Я пойду с вами!

— Нет, приятель, обожди! — сказал на это Сун Цзян. — Самое большее, на что ты способен, это устроить пожар. На худой конец ты можешь убить, ограбить, ворваться в какой-нибудь город. А тут дело очень тонкое. Разве можно такому человеку, как ты, поручать подобное дело?

— Да ведь вы же сами говорили, что я безобразен, а сейчас опять из-за каких-то подозрений не желаете меня отпускать, — обиделся Ли Куй.

— Это вовсе не потому, что я сомневаюсь в тебе, — отвечал на это Сун Цзян. — Но в Даминфу сейчас находится очень много солдат и охраны, и если кто-нибудь из них распознает, что ты за человек, ты можешь зря погибнуть.

— Да что обо мне толковать, — сказал Ли Куй. — Нельзя, так не надо. Кажется мне только, что господин военный советник не найдет себе более подходящего помощника.

— Если ты согласен выполнить три условия, которые я поставлю тебе, — сказал тут У Юн, — тогда я возьму тебя с собой. Если же не сможешь выполнить, то оставайся в лагере,

— Не то что три, — воскликнул Ли Куй, — даже все тридцать условий я готов в точности выполнить. [452]

— Первое условие, — начал У Юн, — касается твоего пристрастия к вину. С сегодняшнего дня ты не должен больше пить, забудь о вине до тех пор, пока мы не вернемся обратно. Во-вторых, ты пойдешь под видом послушника, будешь неотступно следовать за мной и выполнять все, что я тебе ни скажу. Ты не должен выказывать ни малейшего неповиновения или строптивости. Ну и третье мое условие — самое трудное. С завтрашнего дня ты будешь изображать из себя глухонемого. Так вот, если ты согласен принять эти три условия, то я беру тебя с собой.

— Не пить вина и изображать из себя послушника я еще могу, — отвечал Ли Куй. — Ну, а насчет того, чтобы закрыть рот и не разговаривать, то боюсь, как бы я не задохнулся!

— Стоит тебе только открыть рот, как тут же случается беда, — сказал на это У Юн.

— Ладно, и это не так уж трудно сделать, — согласился тогда Ли Куй. — Я положу в рот медяк, и все будет в порядке.

Главари в ответ лишь рассмеялись. Разве могли они отговорить его? В тот же день в Зале верности и справедливости был устроен прощальный пир и к вечеру все разошлись по своим домам отдыхать.

На следующее утро У Юн увязал необходимые ему в дорогу вещи, а Ли Кую велел одеться послушником, взять коромысло с кладью и спускаться с горы. Сун Цзян и остальные главари собрались в Цзиньшатань проводить их. Сун Цзян несколько раз предупреждал У Юна, чтобы тот был осторожен и следил за Ли Куем.

Затем У Юн и Ли Куй простились со всеми и стали спускаться с горы. А Сун Цзян и остальные главари вернулись в лагерь.

Теперь мы последуем за У Юном и Ли Куем, которые направились в Северную столицу. Они шли уже несколько дней и каждый раз с наступлением вечера останавливались на постоялом дворе. Как только рассветало, они готовили себе завтрак, закусывали и шли дальше. В дороге Ли Куй то и дело чем-нибудь досаждал У Юну. Так они шли несколько дней и, наконец, достигли Северной столицы, где остановились отдохнуть на постоялом дворе в окрестностях города. В этот вечер Ли Куй пошел на кухню чтобы приготовить ужин и там дал слуге такую затрещину, что у того кровь пошла изо рта. Слуга пожаловался У Юну.

— Очень уж злой ваш немой послушник, — сказал он. — Сегодня я замешкался немного с растопкой печки, и за это он так избил меня, что я до сих пор плюю кровью.

Услышав это, У Юн поспешил извиниться перед слугой и дал ему десять связок монет на лечение. Ли Куя он, конечно, отчитал как следует, о чем говорить мы здесь не будем. [453]

Прошла ночь. Наши путники поднялись на рассвете, приготовили себе завтрак и поели. Затем У Юн позвал Ли Куя в комнату и начал читать ему наставления.

— Ты ведь сам во что бы то ни стало хотел пойти со мной, — сказал он Ли Кую. — А всю дорогу причинял мне всякие неприятности. Но сейчас мы войдем в город, и тут уже шутки плохи. Смотри не погуби меня!

— Да как же я посмею сделать это? — отвечал ему Ли Куй.

— Теперь я хочу договориться с тобой вот о чем, — продолжал У Юн. — Следи за мной, и как только увидишь, что я подал знак головой, застынь на месте и не двигайся.

Ли Куй обещал все это выполнить. Они переоделись и собрались идти в город. У Юн повязал голову черным шелковым платком, который закрывал ему весь лоб до самых бровей, и облачился в рясу даосского монаха, сделанную из черного шелка, отороченную белой каймой. Подпоясался он разноцветным поясом, а на ноги надел черные полотняные туфли с квадратными носками. В руках у него был колокольчик, из сплава золота и меди.

Что же касается Ли Куя, то он сколол свои рыжие взлохмаченные волосы двумя большими костяными шпильками, надел короткий халат из грубой ткани и подпоясался пестрым коротким кушаком. На ногах у него были башмаки, в каких обычно ходят по горам. В руках он держал длинный посох. К посоху была прикреплена бумага с надписью:

«Знаю законы зла и добра,
За предсказанье — лян серебра».

Покончив с переодеваньем, они заперли комнату, вышли с постоялого двора и направились к южным воротам столицы.

А надо вам сказать, что в те времена было очень неспокойно. Страна кишела разбойниками, и поэтому во всех городах, больших и малых, стояли войска для охраны. Северная столица была главным городом провинции Хэбэй. А если прибавить к этому, что там находился штаб армии полководца Лян Чжун-шу, то станет вполне понятно, что охрана в этом районе была достаточно сильна.

Но вернемся к У Юну и Ли Кую. Не спеша, вразвалку пришли они к городским воротам. Как раз в этот момент человек пятьдесят охранников окружили своего начальника, восседавшего в центре. Приблизившись к ним, У Юн глубоким поклоном приветствовал начальника.

— Откуда прибыли? — спросил его тот.

— Фамилия моя Чжан, а имя Юн, — отвечал У Юн. — А этого послушника зовут Ли. Мы бродим с ним по белу свету и зарабатываем себе на жизнь гаданьем. И вот теперь мы [454] пришли в ваш почтенный город, чтобы предсказывать людям их судьбу.

С этими словами он вынул поддельное свидетельство и протянул его начальнику охраны.

— А у этого послушника глаза отъявленного бандита, — сказал кто-то из охраны.

Услышав это, Ли Куй вскипел от гнева и хотел уже было броситься на обидчика, но У Юн быстро подал условный знак, и Ли Куй опустил голову. Тогда У Юн выступил вперед и извиняющимся голосом сказал:

— Коротко об этом человеке не расскажешь. Этот послушник хоть и глухонемой, но силен необычайно. А поскольку он сын нашей служанки, вырос у нас в семье и, можно сказать, является одним из членов ее, то мне пришлось взять его с собой. Человек он невежественный, вести себя не умеет, но я все же умоляю вас простить его. — И, поклонившись начальнику охраны, У Юн двинулся вперед.

Тяжело ступая, Ли Куй последовал за ним. Так они пришли к центру города. У Юн позванивал колокольчиком, который держал в руке, и нараспев выкрикивал:

С юных лет Гань Ло отважный
Был прославлен и велик,
А Цзы Я желанной славы
Лишь впоследствии достиг.
Янь Хуэй недолго прожил -
Пал на тридцать пятый год,
Но зато Пэнь Цзу почтенный
Смог дожить до восьмисот!
Был Фань Дань судьбой обижен,
В гроб нужда его свела,
А у хитрого Ши Чуна
Полной чашей жизнь была.
Ибо столько гороскопов,
Сколько смертных среди нас,
И судьбою предначертан
Нашей жизни каждый час.
Если точно знать хотите,
Кто родится, кто умрет,
На кого падет бесчестье,
Кто богатство обретет, -
Обо всем гадать готов я
Для почтенных горожан,
Но сперва прошу смиренно
Серебра отвесить лян.

Затем он снова звякнул колокольчиком. Толпа городских ребятишек человек в шестьдесят окружила их и с веселым шумом следовала за ними. Шествуя таким образом, У Юн и Ли Куй достигли улицы, где находились кладовые Лу Цзюнь-и. Медленно раскачиваясь и напевая свои стишки, У Юн стал ходить перед домом. Между тем толпа ребят, следовавшая за ними, все увеличивалась, и шум и веселье нарастали, [455] Богач Лу в это время как раз находился в своих кладовых и наблюдал за тем, как его управляющий производит расчеты. Услышав доносившийся с улицы шум, он подозвал одного из служащих и спросил его:

— Что это происходит на улице?

— Да там-действительно есть над чем посмеяться, уважаемый хозяин, — отвечал тот. — По улице ходит странствующий гадальщик. За предсказание судьбы он просит целый лян. Кто же даст ему такие деньги? Гадальщика сопровождает его помощник, страшный и безобразный на вид. У него какая-то странная походка, не как у всех людей. Ну вот, ребята бегут за ними и забавляются.

— Раз этот человек ценит себя так дорого, то он должен, конечно, обладать большой ученостью. Пригласи-ка его ко мне, — приказал богач Лу.

Служащий поспешно выбежал и крикнул:

— Учитель! Наш господин приглашает вас к себе!

— А кто он такой — ваш господин? — спросил У Юн.

— Это всеми уважаемый господин Лу Цзюнь-и, — отвечал служащий.

Тогда У Юн и его «послушник» свернули к дому и, откинув дверную занавеску, вошли в зал. У Юн приказал Ли Кую сесть в кресло с высокой гнутой спинкой в виде шеи гуся и ждать его. Сам же он прошел вперед и, низко поклонившись Лу Цзюнь-и, приветствовал его. Отвечая на его приветствие, Лу Цзюнь-и спросил:

— Могу ли я узнать, откуда вы родом, учитель, и как ваше уважаемое имя?

— Фамилия моя Чжан, имя Юн, а прозвище «Небесные уста», — ответил он. — Мои предки происходили из провинции Шаньдун. Я умею предсказывать судьбу человека даже до того, как он родился на свет. Могу также определить, когда он умрет. Угадываю, будет ли человек знатным. Однако все это я делаю лишь после того, как получу один лян.

Тогда Лу Цзюнь-и пригласил У Юна пройти в маленькую внутреннюю комнату, где они и уселись как полагается — один, заняв место хозяина, другой — гостя. После чаю Лу Цзюнь-и приказал служащему принести один лян серебра, чтобы вознаградить У Юна за гаданье.

— Я прошу вас, учитель, погадать, что ждет меня в жизни, — обратился он к У Юну.

— Для этого мне нужно знать год, месяц и число вашего рождения, — отвечал тот.

— Учитель! — сказал Лу Цзюнь-и. — Благородного человека интересуют лишь бедствия, которые могут с ним приключиться, а вовсе не богатства. Мне не нужно знать о том, буду ли я знатным и богатым в дальнейшем. Вы скажите только, что ожидает меня сейчас. В этом году мне исполнилось [456] тридцать два года. Родился я в первый год цикла «И-Чоу», в третий день второго месяца, в четвертую ночную стражу, под знаком «Бин янь», в час «Дин мао».

И вот У Юн вынул железные счеты, встряхнул их и, пощелкав костяшками, в изумлении воскликнул:

— Ну и чудеса!

— Что же меня ожидает, уважаемый прорицатель? — спросил с тревогой Лу Цзюнь-и.

— С вами должны произойти столь странные вещи, что я не решаюсь даже говорить вам об этом, — сказал У Юн.

— Но прошу вас, господин учитель, без стеснения указать путь человеку, который находится в заблуждении, — стал просить Лу Цзюнь-и.

— В вашей семье, уважаемый господин, — сказал тогда У Юн, — в ближайшие сто дней должны произойти страшные события. Вы потеряете все свое состояние, а сами погибнете от меча.

— Ну, тут вы ошибаетесь, учитель, — сказал с улыбкой Лу Цзюнь-и. — Я родился в Северной столице, вырос среди богатства. У нас в роду никто из мужчин не совершал преступления и ни одна женщина не выходила замуж дважды. Да и сам я веду свои дела очень старательно. Ничего противозаконного в жизни своей я не совершал, чужого имущества себе не присваивал. Почему же вдруг должны произойти страшные события?

При этих словах У Юн даже в лице изменился и, вернув деньги, тут же поднялся и пошел, приговаривая со вздохом:

— В Поднебесной все любят лишь лесть да угодливые речи. Что ж, ладно! Не зря говорится:

Я ему дорогу указал,
Путь вперед прямой ему наметил,
Но мои правдивые слова
С гневом он и ненавистью встретил!

Разрешите откланяться, господин!

— Вы не сердитесь на меня, учитель, — стал успокаивать его Лу Цзюнь-и. — Я говорил необдуманно. На самом деле я очень хотел бы выслушать ваши наставления!

— Так уж издавна повелось, — отвечал У Юн, — что правде с трудом верят.

— Я готов выслушать все, что вы мне предскажете, и хотел бы, чтобы вы ничего от меня не скрывали, — сказал тогда Лу Цзюнь-и.

— Ваша жизнь, уважаемый господин, — произнес У Юн, — протекала до сих пор благополучно. Но в этом году она столкнулась со зловещей планетой Тайсуй (Тайсуй — Юпитер.). И вот тут-то как раз [457] и находится граница бедствия, которое произойдет именно в ближайшие сто дней. Ваша голова отделится от тела. Так предопределено в книге жизни, и избежать этого вам не удастся.

— Можно ли куда-нибудь уехать или скрыться? — спросил Лу Цзюнь-и.

У Юн снова встряхнул свои жестяные счеты и, как бы про себя, пробормотал:

— Есть один только способ избежать столь страшного несчастья, — это отправиться за тысячу ли к юго-востоку отсюда. Правда и в тех местах вам придется пережить страх. Но никакого вреда вам лично от этого не будет.

— Если только мне удастся избежать бедствия, я щедро вознагражу вас, — воскликнул Лу Цзюнь-и.

— Судьба ваша заключена в стихе, — молвил У Юн. — Я скажу вам его, а вы запишите этот стих на стене. И вот, когда в будущем мои слова оправдаются, вы убедитесь, что я кое в чем разбираюсь.

Лу Цзюнь-и велел принести тушницу и кисть и записал на стене, на уровне своего роста, стих, который продиктовал ему У Юн:

Среди камышей проплывает челнок —
    герой на заре одиноко плывет.
Кто в жизни своей справедлив до конца,
    лишь тот свою душу от кары спасет.
Рассчитывай только на силы свои,
    упорно стремись к своей цели вперед,
Тогда избежишь ты бесчисленных бед,
    избавишь себя от жестоких невзгод.

Когда Лу Цзюнь-и кончил писать, У Юн собрал свои гадательные принадлежности и, отвесив низкий поклон, собрался в путь. Но Лу Цзюнь-и стал удерживать его.

— Посидите немного, учитель, — просил он. — После полудня пойдете.

— Спасибо вам, уважаемый господин, за доброе отношение ко мне, — поблагодарил У Юн. — Но я боюсь, что ничего не успею заработать. Я думаю, что когда-нибудь еще смогу навестить вас.

И с этими словами он встал и пошел. Ли Куй, взяв свой посох, последовал за ним. Лу Цзюнь-и провожал их до ворот.

Расставшись с Лу Цзюнь-и, У Юн вместе с Ли Куем вышли за ворота и отправились прямо за город, на постоялый двор.

— Ну, наша задача выполнена, — сказал тогда У Юн Ли Кую. — Теперь нам надо как можно скорее возвращаться в лагерь и приготовить там все для встречи Лу Цзюнь-и. Рано или поздно он придет к нам!

А сейчас, читатель, оставим пока У Юна и Ли Куя, направлявшихся к себе в лагерь, и вернемся к Лу Цзюнь-и. [458]

После посещения У Юна он каждый вечер выходил за ворота, сидел одиноко и подолгу смотрел на небо. Тревожные думы охватили его. Временами он даже разговаривал сам с собой, мучаясь неизвестностью.

И вот однажды, не в силах дальше терпеть подобных мучений, он позвал своего доверенного слугу и приказал ему созвать на совещание всех ведающих торговыми делами. Вскоре все собрались. Среди пришедших был также и главный управляющий дома Лу Цзюнь-и, по имени Ли Гу.

Этот Ли Гу был уроженцем Восточной столицы. В Северную столицу он приехал разыскивать одного своего знакомого. Однако поиски его оказались тщетны, и он чуть было не замерз у ворот дома Лу Цзюнь-и. Лу Цзюнь-и спас его и оставил у себя. А когда убедился, что Ли Гу очень старательный и трудолюбивый человек, да к тому же еще умеет писать и знает счет, Лу Цзюнь-и взял его к себе на службу. Через пять лет Ли Гу получил повышение и был назначен на должность управляющего домом. Теперь он уже ведал всеми делами Лу Цзюнь-и не только по дому, но и по торговле. Под его началом находилось до пятидесяти человек служащих. И в самом доме, и вне его он был известен под именем главного управляющего Ли.

Итак, в этот день все служащие во главе с главным управляющим Ли Гу собрались в доме Лу Цзюнь-и и приветствовали своего хозяина. Оглядев собравшихся, Лу Цзюнь-и спросил:

— А почему же я не вижу здесь...

Но не успел он договорить, как вперед выступил человек лет двадцати пяти на вид, с очень тонкой талией и могучими плечами. Ростом он был более шести чи. Борода и усы его трезубцем опускались вниз. Голову его покрывал платок, повязанный в форме плода айвы, а поверх он носил обруч с изображением зверей. На нем была белая куртка с серебристым оттенком, подпоясанная красным поясом в крапинку, и желтые сапоги из местной промасленной кожи. За уши он воткнул себе цветы.

Человек этот происходил из Северной столицы. Еще в раннем детстве он остался круглым сиротой и воспитывался в доме Лу Цзюнь-и. Он отличался ослепительно белой кожей. В свое время Лу Цзюнь-и пригласил очень искусного татуировщика и велел ему разукрасить тело своего воспитанника рисунками, после чего он стал походить на нефритовый столб с инкрустациями. Тело его напоминало узорчатую парчу, и тут не было ему равных.

Но не только этим выделялся воспитанник Лу Цзюнь-и. Он мог играть и на флейте, и на лютне, умел петь и танцевать, ловко разгадывал шарады, прекрасно вышивал. За что бы он ни взялся — все ему удавалось. Но это еще не все. Он [459] понимал все говоры и наречия, а также знал деловой язык различных профессий.

Никто не мог сравниться с ним по способностям. Он владел сычуаньским арбалетом и стрелами с тремя наконечниками. А когда отправлялся за город на охоту, то всегда без промаха бил намеченную дичь. Возвращаясь к вечеру домой, он привозил с собой не менее ста штук разной дичи. В спортивных соревнованиях все призы неизменно доставались ему. Да! Это был замечательно умный, живой и интересный человек, и если уж он о чем-нибудь говорил, то всегда со знанием дела.

Фамилия этого человека была Янь, и в семье он был первым сыном. Настоящее его имя было Цин. Ну, а среди населения столицы он был известен под прозвищем Янь Цин «Расточитель». Надо вам сказать, что этот Янь Цин был одним из самых близких людей Лу Цзюнь-и. Выйдя вперед, он приветствовал своего господина и вместе с Ли Гу встал рядом с ним. Ли Гу стоял по левую сторону, Янь Цин — по правую.

— Недавно я решил погадать о своей судьбе, — обратился Лу Цзюнь-и ко всем собравшимся. — И вот мне предсказали, что в ближайшие сто дней со мной случится несчастье, и я должен погибнуть. Есть один лишь способ избежать этого бедствия, — это уехать на юго-восток за тысячу ли отсюда. Я стал думать, куда бы мне отправиться, и вспомнил, что в области Тайань, на великой восточной горе Тайшань находится монастырь Тяньцижэнь, духи которого ведают рождением, смертью и бедствиями всех людей Поднебесной. Отправившись туда, я, во-первых, смогу принести жертву для искупления своих грехов, во-вторых, избежать грозящей мне беды и, наконец, в-третьих, предприму кое-что по части торговли, а кроме того, посмотрю страну и народ. Тебя, Ли Гу, я попрошу подобрать десять больших подвод и погрузить на них товар для провинции Шаньдун. Когда все будет готово, мы отправимся вместе с тобой. А Янь Цин на время останется здесь и будет управлять всеми делами. Передай ему все сегодня же, так как через три дня я хочу двинуться в путь.

— Уважаемый хозяин, — сказал на это Ли Гу, — вы совершаете ошибку. Не зря пословица говорит:

Гадальщик гадает и деньги берет,
А все получается наоборот!

Не обращайте лучше внимания на глупые речи какого-то предсказателя и оставайтесь дома. Ничего с вами не случится!

— Нет, — возразил Лу Цзюнь-и. — Судьба моя предопределена, и ты мне не перечь! Если со мной действительно случится несчастье, то потом поздно будет раскаиваться.

— Дорогой господин мой, — вставил свое слово и Янь Цин. — Выслушайте мои неразумные слова. Путь, по которому [460] вы хотите ехать в Тайань провинции Шаньдун, проходит как раз мимо стана Ляншаньбо. Сейчас там Сун Цзян собрал большую шайку, которая грабит и разбойничает. Правительственные войска не могут даже приблизиться к ним. Если вы, почтенный хозяин, твердо решили совершить обряд жертвоприношения, обождите немного, пока станет спокойнее, и тогда поедете. Не верьте глупым разговорам гадальщика. Уж не разбойник ли из Ляншаньбо приходил сюда под видом предсказателя для того, чтобы смутить ваш покой? Жаль, что в тот день меня не было дома. Если бы я находился здесь, то сразу разоблачил бы этого монаха, и, ручаюсь, тогда было бы над чем посмеяться!

— Не говори глупостей, — рассердился Лу Цзюнь-и. — Кто бы осмелился обмануть меня? Что значат эти разбойники из Ляншаньбо? Для меня они просто сорная трава! Да я сам охотно отправлюсь туда, чтобы выловить их и показать миру, как искусно я владею оружием. Лишь тогда я смогу считать себя настоящим воином!

Не успел он еще всего сказать, как из-за ширмы вышла его жена и тоже стала отговаривать его.

— Дорогой муж, — обратилась она к нему, — я долго слушала твои речи. Еще в старое время люди говорили: «Нигде не может быть хорошо так, как дома». Стоит ли обращать внимание на глупые предсказания какого-то гадальщика и из-за этого бросать такое огромное дело, как у тебя, или из одного страха лезть в пекло к самому дракону, или в логово тигра?! Оставайся-ка лучше дома, оставь в стороне всякие думы и заботы, устрой себе отдельное помещение, уединись там и предавайся всяким размышлениям. И тогда ничего решительно с тобой не случится.

— Ну что вы, женщины, понимаете? — возразил ей Лу Цзюнь-и. — Раз я твердо решил ехать, то лучше уж больше не говорить об этом.

— Под вашим высоким покровительством мне удалось немного выучиться военному мастерству, — снова заговорил Янь Цин. — Я не хочу хвастаться, но думаю, что могу быть вам полезен в пути, дорогой хозяин. Если нам встретятся разбойники, то я ручаюсь, что человек пятьдесят из них уложу на месте. А управляющего Ли Гу вы оставьте здесь, пусть он ведет дела. Я же буду служить вам верой и правдой.

— Да я только потому и беру с собой Ли Гу, что сам плохо разбираюсь в торговле, — отвечал на это Лу Цзюнь-и. — А Ли Гу это дело знает и будет вместо меня вести торговлю. Тебя же я оставляю здесь для того, чтобы ты охранял мой дом. Конечно, всевозможные расчеты будут вести другие, а ты остаешься за главного управляющего. [461]

— В последнее время у меня появились признаки цинги, — сказал тогда Ли Гу, — и пускаться в такой дальний путь мне никак нельзя.

Услышав это, Лу Цзюнь-и рассвирепел и стал кричать:

— Недаром говорится: «Тысячу дней держат войско, чтобы использовать его в одном сражении». Впервые за все время ты понадобился мне для поездки и уже находишь всякие отговорки. Если еще хоть кто-нибудь станет возражать мне, тут же отведает моих кулаков!

Ли Гу был так перепуган, что только поглядел вслед хозяйке, которая плавно, словно пава, удалилась к себе во внутренние покои. Что же касается Янь Цина, так он и подавно не смел больше слова произнести.

Все разошлись. Ли Гу ничего не оставалось, как сдержать свой гнев и начать приготовления к отъезду. Он нанял десять подвод и пятьдесят мулов, которые должны были везти их, а также десять носильщиков для того, чтобы вести подводы. Затем на подводы нагрузил товар; все было как следует запаковано и увязано.

Закончив на третий день все необходимые приготовления, Лу Цзюнь-и совершил возжигание фимиама, и затем дал каждому из остающихся подробные наставления. В тот же вечер он вызвал Ли Гу и приказал ему взять еще двух служащих, вместе с ними закончить все необходимые приготовления и выезжать из города. После этого Ли Гу ушел.

Когда жена Лу Цзюнь-и увидела отъезжающие подводы, она с плачем ушла в дом.

На следующий день Лу Цзюнь-и встал в пятую стражу, помылся и оделся во все новое, затем он позавтракал, достал оружие, пошел во внутренние комнаты и совершил возжигание благовонных свечей перед таблицами своих предков. Перед уходом из дому он наказывал жене:

— Хорошенько присматривай за домом. Самое большее через три месяца, а может быть и дней через пятьдесят я вернусь.

— Береги себя в дороге, дорогой мой, — говорила ему жена. — Почаще пиши и скорее возвращайся! — тут она снова заплакала.

Янь Цин, прощаясь с хозяином, также не сдержал слез.

— Ну, Янь Цин, ты остаешься дома, смотри делай все как следует. По пустякам не шуми, — наставлял Лу Цзюнь-и Янь Цина.

— Раз вы уезжаете, хозяин, то как могу я допустить какую-нибудь небрежность! — отвечал ему на это Янь Цин.

И вот Лу Цзюнь-и взял свою палицу и отправился за город, где его встретил Ли Гу.

— Ты возьми себе двух помощников и отправляйся вперед, — приказал ему Лу Цзюнь-и. — А если встретишь [462] хороший постоялый двор, то приготовь там еду. Когда подъедут подводы, возчики сразу же смогут поесть. Таким образом, мы не будем зря задерживаться в пути.

Ли Гу взял свой посох и в сопровождении двух помощников направился вперед, а Лу Цзюнь-и с несколькими служащими пошел за подводами, охраняя их. По дороге они проходили мимо красивых высоких гор и прозрачных источников. Дорога открывалась широкая и ровная. Любуясь окружающей природой, Лу Цзюнь-и был очень доволен и думал про себя:

«Если бы я остался дома, то разве увидел бы когда-нибудь подобные красоты?»

Когда они прошли около сорока ли, их встретил Ли Гу. Здесь они пообедали, а Ли Гу снова пошел вперед. Так они прошли еще ли пятьдесят и снова подошли к постоялому двору, где их уже ждал Ли Гу, приготовивший еду для возчиков, а также место для подвод и ночлега.

Войдя на постоялый двор, Лу Цзюнь-и приставил к стене свою палицу, повесил на крючок шляпу, снял с пояса кинжал, переменил башмаки и чулки и сел за стол. Но рассказывать об этом подробно мы здесь не будем.

На следующее утро наши путники встали, как только рассвело, разожгли огонь и приготовили еду. А когда люди поели, животные были накормлены и подводы приготовлены, они тронулись дальше. Так, останавливаясь на ночлег на постоялых дворах и с рассветом пускаясь в дальнейший путь, они прошли несколько дней.

Как-то раз путники остановились подкрепиться и передохнуть на одном постоялом дворе. И вот, когда на следующее утро они уже собрались в путь, к Лу Цзюнь-и подошел слуга и обратился к нему с такими словами:

— Я хотел бы предупредить вас, уважаемый господин, — сказал он, — что примерно в двадцати ли отсюда дорога проходит мимо стана Ляншаньбо. Главным начальником у них там сейчас Сун Цзян. И хотя проезжающим путникам они не наносят вреда, однако вам, уважаемый господин, все же не мешает принять меры предосторожности и пройти это место тихо и без суматохи.

— Так вот оно что! — сказал, выслушав его, Лу Цзюнь-и и тут же приказал одному из своих служащих принести сундук с его одеждой. Открыв его, он вынул узел, из узла достал четыре белых шелковых флажка. Затем он попросил у слуги четыре бамбуковых шеста и прикрепил к ним флажки. На каждом из флажков было написано четыре строки по семь иероглифов со следующим значением:

Великодушный Лу Цзюнь-и из Северной столицы
Взял яшму, золото с собой и едет через горы.
Из дальних мест его обоз пустым не возвратится,
С товаром драгоценным он домой вернется скоро! [463]

Когда Ли Гу, служащие Лу Цзюнь-и, возчики и слуга постоялого двора увидели эту надпись, они все так и ахнули от изумления.

— Не иначе, как вы, уважаемый господин, приходитесь родственником главному начальнику лагеря в Ляншаньбо Сун Цзяну? — спросил слуга.

. — Я богатый и всеми уважаемый человек в Северной столице, — отвечал на это Лу Цзюнь-и. — Какие же могут быть у меня родственники в этом разбойничьем лагере? Давно уже я собирался приехать сюда, чтобы захватить Сун Цзяна.

— Почтенный господин, прошу вас, говорите немного потише, — сказал слуга, — меня хоть не впутывайте в это дело. Должен вам сказать, что тут шутки плохи. Если б с вами пришел отряд даже в десять тысяч человек, то и тогда вы не смогли бы подступиться к ним.

— Хватит ерунду молоть! Все вы здесь заодно с этими разбойниками!

Слуга постоялого двора даже уши заткнул, чтобы не слушать слов Лу Цзюнь-и, а все возчики от страха так и замерли на месте. Ли Гу и все остальные опустились перед Лу Цзюнь-и на колени.

— Дорогой хозяин! Пожалейте хоть нас, дайте нам возможность живыми выбраться отсюда, — стали они умолять его. — Не дайте нам погибнуть в этом чертовом логове!

— Да что вы понимаете! — крикнул им сердито Лу Цзюнь-и. — Как могут какие-то несчастные воробьи бороться против дикого лебедя?! Не раз горевал я о том, что искусство, которое я приобретал всю свою жизнь, до сих пор нигде не мог применить. Но вот сегодня мне наконец представляется счастливый случай проявить свое уменье. И если я не воспользуюсь этим, то чего же мне тогда еще ждать? В мешках, которые вы погрузили на подводы, имеются конопляные веревки. Этим разбойникам суждено погибнуть. Каждым ударом своего меча я буду разить их поодиночке; вы же вяжите их и бросайте на подводы. Мы лучше бросим товары для того, чтобы погрузить вместо них разбойников. И лишь когда мы доставим их главаря в столицу и получим за это вознаграждение, я буду считать, что не зря прожил на свете. Если кто-нибудь из вас откажется пойти вместе со мной, я прикончу его на месте.

В конце концов четыре подводы с флажками отправились вперед, а за ними двигалось еще шесть. Ли Гу и все остальные плакали, но вынуждены были подчиниться Лу Цзюнь-и. А он обнажил меч, крепко, тремя узлами прикрепил его к своей палице и, быстро догнав подводы, зашагал по направлению к Ляншаньбо. Они продвигались вперед по извилистой горной дороге. Спутники его с каждым шагом все сильнее тряслись от страха. Но Лу Цзюнь-и ни на что не обращал внимания и шел очень быстро. [464]

Выступив в поход на рассвете, они шли примерно до полудня, когда увидели вдалеке большой лес. Лес этот состоял из бесчисленного множества таких огромных деревьев, что стволы их нельзя было обхватить руками. И вот в тот момент, когда наши путники приблизились к лесу, оттуда донесся резкий свист. Ли Гу и оба его помощника от страха не знали, куда скрыться. Однако Лу Цзюнь-и приказал им отъехать с подводами в сторону и охранять их. Подводчики спрятались под подводы. Но Л у Цзюнь-и крикнул:

— Смотрите же, как только я собью кого-нибудь из них, вы тут же его вяжите!

Не успел он договорить, как все увидели появившийся из лесу отряд удальцов численностью человек в пятьсот. В это время где-то позади стали бить в гонги, и из лесу вышел еще один отряд, также примерно человек в пятьсот, который отрезал подводам путь к отступлению. Одновременно в лесу взвилась ракета и оттуда выскочил удалец, который, размахивая двумя топорами, громовым голосом закричал:

— Почтенный господин Лу Цзюнь-и! Не узнаете ли вы глухонемого послушника, который приходил с даосским монахом?

Тут Лу Цзюнь-и все понял и крикнул:

— У меня давно уже было желание выловить вашу разбойничью шайку, и вот теперь я специально пришел сюда для этого. Немедленно же позовите сюда Сун Цзяна. Пусть он явится ко мне с повинной. Если он откажется это сделать, я сейчас же перебью вас всех до одного! Никто не уйдет!

Ли Куй в ответ лишь расхохотался и сказал:

— Уважаемый господин, сегодня исполняется то, что предсказал вам наш военный советник. И уж лучше вы сами идите к нему и занимайте подобающее вам место!

Слова эти взбесили Лу Цзюнь-и, и он с мечом в руках ринулся на Ли Куя. Ли Куй взмахнул своими топорами и приготовился к отпору. Так между ними начался бой. Но не успели они сойтись в третий раз, как Ли Куй вдруг выскочил из круга и пустился бежать по направлению к лесу. Лу Цзюнь-и с мечом в руках погнался за ним. В лесу Ли Куй очень ловко уходил от противника, бросаясь то в одну, то в другую сторону. Это еще больше разозлило Лу Цзюнь-и, и он вихрем ворвался в лес. В тот момент, когда Ли Куй скрылся в самой чаще, Лу Цзюнь-и пробежал сосновый лес и выскочил с другой стороны. Но там он никого не обнаружил и хотел уж было повернуть обратно, как вдруг навстречу ему вышла группа людей, и один из них громко крикнул:

— Почтенный человек, обождите! Ведь сюда не так-то легко попасть! Давайте познакомимся!

Взглянув на говорящего, Лу Цзюнь-и увидел, что это был [465] толстый монах в черной рясе, державший почему-то большой железный посох.

— Откуда ты появился здесь, монах?! — воскликнул удивленно Лу Цзюнь-и.

— Я «Татуированный монах», зовут меня Лу Чжи-шэнь, — отвечал тот, расхохотавшись. — А сейчас я по приказу нашего военного советника пришел сюда для того, чтобы встретить вас и, избавить от беды.

Лу Цзюнь-и снова пришел в ярость и стал всячески поносить монаха.

— Ах ты лысый осел! — кричал он. — Да как же ты смеешь так неучтиво вести себя со мной?!

И, взмахнув мечом, он ринулся на Лу Чжи-шэня. Тогда Лу Чжи-шэнь, размахивая над головой своим посохом, пошел ему навстречу. На третьей же схватке Лу Чжи-шэнь выбил меч из рук Лу Цзюнь-и и, повернувшись, побежал прочь. Лу Цзюнь-и бросился за ним. Но тут из толпы удальцов вышел У Сун и, держа в руках два кинжала, подбежал к Лу Цзюнь-и.

— Уважаемый господин! — сказал он ему. — Следуйте лучше за мной, не ходите туда, где должна пролиться кровь!

Тогда Лу Цзюнь-и перестал преследовать Лу Чжи-шэня и бросился на У Суна. Но на третьей схватке У Сун отступил и убежал. Тут Лу Цзюнь-и даже расхохотался и крикнул:

— Да я не побегу за тобой! Никчемные вы людишки! И руки-то об вас марать не хочется!

Но едва он произнес это, как увидел стоявшего на склоне холма человека, который сказал ему:

— Уважаемый господин Лу Цзюны-и! Вам не следовало бы так хвалиться! Разве вы не слышали поговорки: «Человек боится своей участи, как железо боится горна». План, который составил наш советник, так же неумолим, как сам рок! Так разве можете вы от него скрыться?

— А ты кто такой? — воскликнул Лу Цзюнь-и.

— Меня зовут «Рыжим дьяволом» Лю Таном, — ответил тот со смехом.

— Ну погоди, разбойник! — закричал Лу Цзюнь-и и, взмахнув мечом, бросился на Лю Тана.

Но как только они сошлись в третий раз, появился какой-то человек, который крикнул:

— Почтенный господин! Му Хун «Неудержимый» к вашим услугам!

И тут Лю Тан и Му Хун уже вдвоем стали биться на мечах с Лу Цзюнь-и. И опять же, как только они сошлись в третий раз, Лу Цзюнь-и вдруг услыхал позади себя шаги. С криком: «Вот тебе!» — он сделал выпад вперед, но Лю Тан и Му Хун отскочили на несколько шагов. Тогда Лу Цзюнь-и быстро повернулся, чтобы посмотреть, кто стоит у него за спиной, и [466] увидел «Орла в облаках» Ли Ина. Окружив Лу Цзюнь-и, три главаря образовали треугольник. Однако Лу Цзюнь-и нисколько не испугался, так как чем дальше он сражался, тем больше в нем прибавлялось силы.

И вдруг в самый разгар боя с вершины горы донеслись удары гонга. Тут главари притворились, будто допустили ошибку, вышли из круга и покинули поле боя,

Что же касается Лу Цзюнь-и, то он уже весь покрылся потом и не стал их преследовать. Лу Цзюнь-и вышел из леса и отправился искать своих людей и подводы, но на старом месте он никого не нашел. Тогда он взобрался на высокий холм и огляделся. Далеко под горой он увидел группу удальцов, которые гнали перед собой подводы. А люди, сопровождавшие Лу Цзюнь-и, во главе с Ли Гу были связаны в одну цепочку и гуськом плелись за разбойниками. Под барабанный бой и удары гонга их препроводили на другую сторону леса.

Когда Лу Цзюнь-и увидел эту картину, в его груди вспыхнуло пламя такой злобы, что, казалось, из ноздрей его повалил дым. С мечом в руках он погнался за уходящим отрядом противника. Но не успел он уйти далеко от холма, как вдруг заметил впереди двух удальцов, которые крикнули ему:

— Куда бежишь?!

Один из них был не кто иной, как «Бородач» Чжу Тун, второй — «Крылатый тигр» Лэй Хэн. Увидев их, Лу Цзюнь-и стал яростно ругаться.

— Вы, мерзкие разбойники! — кричал он им. — Верните-ка лучше подобру-поздорову мои подводы, людей и мулов!

Но Чжу Тун, поглаживая рукой свою бороду, сказал е улыбкой:

— Уважаемый господин Лу Цзюнь-и! Неужели вы до сих пор не понимаете, что происходит? Наш военный наставник частенько говорил: «Созвездия могут только сойтись, но никогда не разлетаются». Раз дело приняло такой оборот, то вам не остается ничего больше, как занять место одного из главарей.

Эти слова вызвали у Лу Цзюнь-и новую вспышку гнева, и он, взмахнув мечом, бросился на своих противников. Чжу Тун и Лэй Хэн также взялись за оружие и приготовились к отпору, И все повторилось сначала. На третьей схватке противники Лу Цзюнь-и повернули назад и бросились наутек.

«Надо было сбить хотя бы одного из них, — подумал Лу Цзюнь-и, — тогда я мог бы требовать от них мои подводы».

И, забыв об опасности, он что было духу помчался за ними. Но противники его уже куда-то исчезли. В это время с вершины горы донесся барабанный бой и звуки флейты. Взглянув наверх, Лу Цзюнь-и увидел развевающиеся на ветру флаги оранжево-желтого цвета с вышитыми на них иероглифами: «Во имя неба вершим справедливые дела». [467] Повернувшись кругом, он увидел большой красный шелковый зонт с золотой каймой, под которым шествовал Сун Цзян. По левую сторону от него находился У Юн, а по правую — Гун-Сунь Шэн. В сопровождении группы человек в семьдесят, они приближались к Лу Цзюнь-и и почтительно приветствовали его.

— Уважаемый господин, — сказали они, — мы очень рады видеть вас в добром здоровье!

Это обращение окончательно вывело Лу Цзюнь-и из себя. Указывая на главарей пальцами, он стал всячески поносить их. Тогда У Юн стал успокаивать его:

— Почтенный господин! Не надо так гневаться! Наш начальник Сун Цзян давно слышал о вашем славном имени и относится к вам с должным уважением. По его приказанию я лично приходил в ваш дом, чтобы как-нибудь завлечь вас к нам в лагерь. Мы хотим вместе с вами творить волю неба. Поэтому не считайте нас чужими людьми.

— Закоренелые вы разбойники! — продолжал ругаться Лу Цзюнь-и. — Да как же осмелились вы обмануть меня?!

В это время стоявший позади Сун Цзяна Хуа Юн выступил вперед, приладил к тетиве лука стрелу и, в упор глядя на Лу Цзюнь-и, крикнул:

— Ну вот что, почтенный господин Л у Цзюнь-и! Не особенно задавайтесь своими способностями! Я покажу вам сейчас, как стреляет Хуа Юн!

С этими словами он пустил стрелу, и она попала в кисть на шляпе Лу Цзюнь-и. Тот испуганно повернулся и хотел было бежать назад, но в этот момент с горы раздался оглушительный треск барабанов, и на восточном склоне показались «Гром и молния» Цинь Мин и Линь Чун «Барсоголовый». Во главе отряда, над которым развевались знамена, с воинственными криками они мчались с горы. В это же время с западного склона также со знаменами, криком и шумом приближался другой отряд во главе с Ху-Янь Чжо и Сюй Нином.

Лу Цзюнь-и не на шутку перепугался и, растерявшись, не знал, куда бежать. День клонился к вечеру, и Лу Цзюнь-и чувствовал боль и усталость в ногах. К тому же он испытывал голод и понял, что попал в безвыходное положение. Тогда он пустился бежать не разбирая дороги. Сумерки уже сгустились, снизу поднялся густой туман, который сплошь окутал горы. Все небо было усеяно звездами, пробивался слабый свет луны. Лу Цзюнь-и перестал различать, где кусты, а где трава.

Он огляделся по сторонам, и ему показалось, что он забрел на край света. Кругом были заросли бамбука, впереди необозримые пространства воды. Лу Цзюнь-и остановился, взглянул на небо и тяжело вздохнул.

«Не послушался я добрых людей и вот теперь попал в беду!» [468]

Так он стоял удрученный своими думами, и вдруг увидел, что из камышей показался маленький челнок, в котором сидел рыбак. Перегнувшись через борт, этот рыбак крикнул:

— Вы очень отважны, ваша милость! Как могли вы в третью ночную стражу очутиться здесь? Ведь это место, где хозяйничают удальцы из Ляншаньбо!

— Я сбился с пути, — объяснил ему Лу Цзюнь-и, — и никак не могу найти себе пристанища. Не поможешь ли ты мне?

— Надо сделать большой крюк и лишь тогда можно попасть в городской поселок, — сказал на это рыбак. — Это в тридцати с лишним ли отсюда. Но дорога там скверная, да и найти ее трудно. Вот по воде туда всего каких-нибудь пять ли. Если ваша милость не пожалеет десять связок монет, то я живо доставлю вас на своей лодке.

— Только перевези меня и помоги мне найти постоялый двор, я щедро награжу тебя за это, — пообещал Лу Цзюнь-и.

Тогда рыбак причалил к берегу, помог Лу Цзюнь-и сойти в лодку и тут же оттолкнулся железным багром. Проплыв примерно ли пять, они вдруг услышали впереди всплеск весел. Из камышей стрелой вылетел маленький челнок. Там находилось двое. На носу стоял совершенно голый человек с багром в руках, а позади, на веслах, сидел другой. Находившийся на носу держал наперевес багор и распевал разбойничью песенку с такими словами:

Мы — грозные братья-герои,
    в горах Ляншаньбо мы живем,
Ни книг, ни стихов не читаем,
    но славно владеем копьем.
Раскинули сеть мы большую,
    чтоб тигру запутаться в ней,
Расставили много приманки,
    чтоб рыбу поймать покрупней!

От страха Лу Цзюнь-и не мог произнести ни слова. В этот момент из зарослей камыша с левой стороны выехала еще одна лодка, на которой также находилось два человека. Гребец поскрипывал веслами, а находившийся на носу держал багор наперевес и тоже напевал:

За что враги меня ругают?
    Я — не грабитель, не злодей,
Я злых и лживых истребляю,
    не трогаю простых людей.
Играю с черным леопардом,
    не знаю никаких святынь,
И очень рад, что в этой лодке
    сидит Нефритовый цилинь!

Тут Лу Цзюнь-и застонал от отчаяния. Но в этот момент показалась еще одна лодка, которая быстро мчалась [469] вперед. На носу стоял человек с перевернутым багром в руках и также пел:

Среди камышей проплывает челнок —
    герой на заре одиноко плывет.
Кто в жизни своей справедлив до конца,
    лишь тот свою душу от кары спасет.
Рассчитывай только на силы свои,
    упорно стремись к своей цели вперед,
Тогда избежишь ты бесчисленных бед,
    избавишь себя от жестоких невзгод!

Как только он умолк, люди со всех трех лодок хором приветствовали Лу Цзюнь-и. В лодке, которая находилась в середине сидел Юань Сяо-эр, слева Юань Сяо-у и справа — Юань Сяо-ци. Все они приближались к лодке Лу Цзюнь-и. В это время Лу Цзюнь-и вспомнил, что совсем не умеет плавать, и крикнул рыбаку:

— Скорее вези меня к берегу!

Но в ответ на это рыбак лишь расхохотался и сказал:

— Над нами темное небо, под нами зеленые воды. Я родился и вырос на реке Сюньянцзян и теперь пришел в Ляншаньбо. Я никогда не скрывал и не скрываю своего имени — зовут меня Ли Цзюнь «Дракон, пенящий воды»! Своим упорством и отказом присоединиться к нам вы понапрасну губите свою жизнь, почтенный господин!

Лу Цзюнь-и окончательно растерялся, но все же крикнул:

— Один из нас должен погибнуть! — И, схватив свой меч, он выбросил его вперед, нацелившись прямо в сердце Ли Цзюня. Но Ли Цзюнь крепко ухватился за борт лодки, одним рывком перевернулся и нырнул. Лодка закружилась, а меч пошел ко дну.

Тут из-за кормы вынырнул еще один человек.

— Я — «Белая лента в воде» Чжан Шунь! — крикнул он.

И, вцепившись руками в борт лодки, он стал ногами вздымать волны. Затем он схватил лодку за борт и перевернул ее. Лу Цзюнь-и полетел в воду.

Поистине говорится:

Как в сеть для ловли фениксов однажды
Попал дракон — владыка гор и рек,
Так в эту хитроумную ловушку
Попал необычайный человек.

Что дальше случилось с Лу Цзюнь-и, вы, читатель, узнаете из следующей главы. [470]

ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ ВТОРАЯ

Янь Цин, пустив стрелу, спасает своего господина. Ши Сю прыгает с балкона на лобное место

Итак, Лу Цзюнь-и, несмотря на свои необычайные способности, плавать все же не умел. Когда Чжан Шунь перевернул лодку, Лу Цзюнь-и пошел ко дну. Но Чжан Шунь схватил его за пояс и поплыл с ним к берегу.

Там они увидели горящие факелы и человек шестьдесят, которые ожидали их и сразу же окружили плотным кольцом. У Лу Цзюнь-и отобрали кинжал, сняли с него мокрую одежду и хотели связать. Но в этот момент «Волшебный скороход» Дай Цзун закричал?

— Не смейте применять к почтенному господину Лу Цзюнь-и никакого насилия!

Тут из толпы вышел человек с узлом одежды и подал Лу Цзюнь-и расшитый парчовый кафтан. Затем восемь носильщиков принесли паланкин и усадили в него Лу Цзюнь-и, после чего все двинулись в путь. Еще издали они увидели большую толпу людей, освещенных тридцатью парами красных шелковых фонарей с рисунками. Под музыку и барабанный бой толпа шла им навстречу.

Во главе толпы шествовали Сун Цзян, У Юн и Гун-Сунь Шэн. Приблизившись, они сошли с коней. Лу Цзюнь-и тоже поспешно вышел из своего паланкина. Тогда Сун Цзян, а вслед за ним остальные главари опустились перед ним на колени. Лу Цзюнь-и тоже опустился на колени и обратился к ним с такими словами:

— Я ваш пленник, но об одном только прошу: поскорее покончить со мной.

— Пока, уважаемый господин, вернитесь, пожалуйста, в ваш паланкин! — ответил, улыбаясь, Сун Цзян.

Все снова сели на своих коней и под звуки музыки и бой барабанов прошли три прохода. Они прибыли прямо к Залу верности и справедливости и там спешились. Лу Цзюнь-и пригласили в зал, где множество свечей ярким пламенем [471] освещали все кругом. Сун Цзян выступил вперед и, извиняясь, обратился к Лу Цзюнь-и:

— Я давно уже слышал о вашем славном имени, почтенный господин, и каждый раз оно, подобно грому, поражает мой слух. Я счастлив, что встретил вас сегодня. Наконец-то осуществилось желание всей моей жизни. Наши друзья доставили вам много неприятностей, но будьте великодушны и простите их!

Затем, выступив вперед, заговорил также и У Юн:

— Недавно я получил приказание нашего старшего брата направиться в ваш дом и под видом предсказателя заманить вас, уважаемый господин, в наш лагерь, чтобы вы вместе с нами боролись за справедливость и осуществили волю неба.,

Когда У Юн кончил, Сун Цзян пригласил Лу Цзюнь-и занять самое почетное место. Но Лу Цзюнь-и в ответ почтительно поклонился и сказал:

— Я человек без таланта, знаний и способностей. Я оскорбил ваше достоинство и заслуживаю самого сурового наказания. Зачем же устраивать какое-то представление?

— Да разве осмелились бы мы шутить с вами? — возразил извиняющимся голосом Сун Цзян. — Мы действительно преисполнены всяческого уважения к вашим высоким добродетелям, и я лично давно уже стремился засвидетельствовать вам свое глубочайшее уважение. Весь этот план мы придумали для того, чтобы заманить вас сюда. А теперь просим вас быть нашим начальником. Мы же всегда и во всем будем беспрекословно подчиняться вам!

— Замолчите! — крикнул Лу Цзюнь-и. — Смерть ничто в сравнении с тем, что вы мне предлагаете!

— Ну ладно, мы это обсудим завтра, — сказал У Юн.

В честь Лу Цзюнь-и был устроен пир, и ему пришлось даже выпить несколько бокалов вина. После этого прислуживающие отвели его во внутреннее помещение на отдых.

На следующий день Сун Цзян приказал забить коров и лошадей и снова устроить большой пир, на который был приглашен Лу Цзюнь-и. После многих увещеваний Лу Цзюнь-и наконец согласился занять почетное место за столом. Когда всем поднесли вина по нескольку раз, Сун Цзян поднялся со своего места и, держа в руках чашу, обратился к Лу Цзюнь-и:

— Вчера ночью мы нанесли вам оскорбление, уважаемый господин, но, зная ваше великодушие, надеемся, что вы простите нам это. И хоть лагерь наш место слишком незначительное для такого человека, как вы, и как говорится: «Здесь и коню негде передохнуть», однако для вас, почтенный господин, на первом месте должны быть верность и справедливость. Я охотно уступлю вам свое место в лагере и прошу вас не отказываться от этого. [472]

— Вы ошибаетесь, господин начальник! — отвечал на это Лу Цзюнь-и. — За всю свою жизнь я не совершил ни одного преступления. У меня есть кое-какое состояние. Сейчас я верный подданный великих Сунов и хочу остаться таким и после своей смерти! Я готов скорее умереть, чем принять ваше предложение!

— Раз вы, почтенный господин, не согласны, то мы не можем силой удерживать вас, — сказал тут У Юн. — Если бы даже мы поступили подобным образом, то смогли бы задержать у себя только ваше тело, а душу все равно не завоевали бы. Ничего не поделаешь, приходится смириться с тем, что нам не удалось уговорить вас присоединиться к нам. Но мы просим вас погостить у нас хотя бы несколько дней, а потом мы доставим вас прямо к вам домой.

— Вы убедились уже в том, что я ни за что не останусь здесь, так почему бы вам не отпустить меня домой сейчас же? — спросил Лу Цзюнь-и. — Ведь родные, не получая от меня никаких известий, будут беспокоиться.

— Ну, это очень легко уладить, — успокоил его У Юн. — Мы пошлем вперед Ли Гу с подводами, и вам, почтенный господин, ничто не помешает задержаться здесь еще на несколько дней.

— Господин управляющий! — обратился он к Ли Гу, — подводы с товарами у вас в порядке?

— В полном порядке! — отвечал тот.

Тогда Сун Цзян приказал принести два больших слитка серебра и преподнести их Ли Гу. Два слитка поменьше выдали его помощникам, а десяти подводчикам дали по десять лян серебра. Все они низко кланялись и благодарили Сун Цзяна. После этого Лу Цзюнь-и, обращаясь к Ли Гу, сказал:

— Ты знаешь, что пришлось мне пережить. Так вот, когда вернешься домой, расскажи обо всем жене. Пусть она не тревожится. Через несколько дней я вернусь домой.

Ли Гу, которому не терпелось как можно скорее убраться из этих мест, только поддакивал:

— Не беспокойтесь, все будет сделано!

Простившись со всеми, Ли Гу покинул зал.

Вслед за ним поднялся У Юн и сказал:

— Вы можете не беспокоиться, уважаемый господин, и оставайтесь здесь. Я сам провожу Ли Гу с горы и тут же вернусь обратно.

Вскочив на коня, У Юн отправился на мыс в Цзиньшатань, где стал ожидать Ли Гу и сопровождавших его людей. Спустя немного времени показался Ли Гу, который спускался с горы со своими помощниками, подводчиками и караваном. Отряд У Юна в пятьсот человек окружил их с двух сторон, а сам У Юн сел в тени ивы и, подозвав к себе Ли Гу, сказал ему: [473]

— Мы обо всем уже договорились с вашим хозяином. Он будет занимать у нас второе место. Еще до того, как вы попали сюда в горы об этом было предсказано в мятежных стихах, которые ваш господин написал на стене своего дома. Я могу объяснить вам смысл этих стихов. Там всего двадцать восемь иероглифов. Первая строфа начинается с фамильного знака вашего хозяина «Лу» и значит:

Среди камышей проплывает челнок
    — герой на заре одиноко плывет.

Начальный иероглиф второй строфы — первый знак имени вашего хозяина «Цзюнь», вся строчка гласит:

Кто в жизни своей справедлив до конца,
    лишь тот свою душу от кары спасет.

Начальный иероглиф третьей строфы — это второй знак его имени «И», а строчка целиком заключает в себе следующий смысл:

Рассчитывай только на силы свои,
    упорно стремись к своей цели вперед,

И, наконец, четвертая строфа начинается иероглифом «Фань», который означает «поднять мятеж», а всю строчку надо понимать так:

Тогда избежишь ты бесчисленных бед,
    избавишь себя от жестоких невзгод.

Таким образом, четыре начальных иероглифа значат: «Лу Цзюнь-и — мятежник». Но откуда вам было знать, что сегодня вы окажетесь здесь? Сначала мы хотели прикончить вас всех, но потом решили, что это даст повод думать о людях из лагеря Ляншаньбо, как о жестоких и несправедливых. Поэтому мы и отпускаем вас домой. Расскажите же всем в столице, что ваш господин никогда больше не вернется.

Ли Гу и его помощники только земно кланялись, благодаря за такую милость. Затем У Юн приказал подать лодки и переправить Ли Гу с его людьми на другой берег. Высадившись, караван спешно двинулся обратно в Северную столицу.

А теперь наше повествование пойдет по двум линиям. Мы не будем говорить пока о том, как Ли Гу со своими спутниками возвращался в столицу, а поведем рассказ о том, как У Юн, вернувшись в лагерь, вошел в Зал верности и справедливости. Там он присоединился к пирующим и снова стал увещевать Лу Цзюнь-и. Лишь ночью все разошлись на отдых. На следующий день в лагере снова было устроено празднество. И вот Лу Цзюнь-и, поднявшись со своего места, стал говорить: [474]

— Я очень благодарен вам, уважаемые главари, за ваше гостеприимство. Однако сейчас каждый день, проведенный здесь, кажется мне годом. Так что сегодня разрешите мне распрощаться с вами.

— Я, ничтожный человек, безмерно рад, что мне выпало счастье познакомиться с вами, почтенный господин! — сказал на это Сун Цзян. — И завтра я лично хочу устроить в честь вас маленькое торжество и поговорить с вами по душам. Очень надеюсь, что вы не откажете оказать нам честь своим присутствием.

Таким образом, прошел еще один день. А на завтра Сун Цзян пригласил гостя к себе. Еще через день его пригласил к себе У Юн. Затем то же самое сделал Гун-Сунь Шэн. Но не стоит, пожалуй, вдаваться в излишние подробности. Достаточно вам сказать, что более тридцати главарей лагеря по очереди устраивали пиры в честь своего гостя. За торжествами время летело быстро, и незаметно прошло уже больше месяца. Тут Лу Цзюнь-и не вытерпел и решительно заявил, что хочет отправиться в путь.

— Мне очень не хочется расставаться с вами, уважаемый господин! — сказал Сун Цзян. — Но раз уж вы решили во что бы то ни стало вернуться домой, то завтра я устрою в Зале верности и справедливости скромный прощальный пир.

И вот на следующий день Сун Цзян устроил прощальное торжество. Но тут среди остальных главарей начался ропот.

— Если наш старший брат проявляет к почтенному господину столь глубокое уважение, то мы со своей стороны должны выказать ему еще большее почтение. Неужели мы допустим, чтобы прощальный пир устроил только наш старший брат? Разве мы не люди? Или это выйдет по пословице: «Ценят только кирпичи и не обращают внимания на черепицу»?

Вдруг раздался громкий голос Ли Куя:

— Сколько горестей пришлось мне перенести, когда я ходил в Северную столицу за вами! Неужели же после этого вы не окажете мне чести присутствовать на прощальном пиру, который я устрою специально для вас? Ведь наша жизнь так же тесно связана? как глаза и брови. Смотрите! Я буду биться с вами не на жизнь, а на смерть!

— Мне никогда еще не приходилось слышать столь удивительной манеры приглашения гостей, — сказал, расхохотавшись, У Юн и, обращаясь к Лу Цзюнь-и, добавил: — Покорнейше прошу вас, уважаемый господин, обратить внимание на скромные пожелания наших людей и пожить здесь еще немного.

Так незаметно прошло еще дней пять, после чего Лу Цзюнь-и уже окончательно решил двинуться в путь. В это [475] время в Зал верности и справедливости вошел Чжу У, а с ним вошли еще несколько главарей. И Чжу У сказал:

— Хоть все мы здесь люди и маленькие, однако служим по мере сил наших старшему брату. Почему же вы не хотите и нам оказать чести? Разве в наше вино подмешана какая-нибудь отрава?! Если вы, почтенный господин Лу Цзюнь-и, обидите нас и не захотите принять нашего угощения, то мы не можем поручиться за то, что, не говоря уже о нас самих, наши люди не причинят вам какой-нибудь неприятности.

— Не надо горячиться! — выступил вперед У Юн. — Я попрошу от вашего имени господина Лу Цзюнь-и побыть у вас еще несколько дней и думаю, что он не откажет. Ведь не даром говорится в пословице: «На пир приглашают с добрыми намерениями».

Лу Цзюнь-и был не в силах больше противиться общему желанию и вынужден был остаться еще на несколько дней. Таким образом он пробыл в лагере около пятидесяти дней. А если считать с пятого месяца, то есть с того момента, когда он выехал из Северной столицы, то получилось, что в Ляншаньбо он жил уже два с лишним месяца. Задули холодные ветры, по утрам на траве жемчугом рассыпалась роса. Приближалась осень.

Лу Цзюнь-и всем сердцем рвался домой и сказал как-то об этом Сун Цзяну,

— Что же! Дело это не мудреное! — с улыбкой ответил ему Сун Цзян. — Завтра же мы проводим вас до Цзиньшатаня.

Лу Цзюнь-и был несказанно обрадован этим. И действительно, на следующий день ему вернули его прежнюю одежду, меч и палицу. Все главари спустились с горы, чтобы проводить его в путь. На прощанье Сун Цзян преподнес Лу Цзюнь-и блюдо с золотом и серебром.

— Не подумайте, что я отвергаю ваш дар, — сказал Лу Цзюнь-и. — У меня дома довольно всякого добра. — Я возьму ровно столько, сколько понадобится для того, чтобы добраться до столицы. А остальное я не могу принять.

Проводив Лу Цзюнь-и до Цзиньшатаня и распрощавшись с ним, Сун Цзян вместе с остальными главарями вернулся в лагерь, и говорить об этом мы больше не будем.

Последуем за Лу Цзюнь-и. Он шел, не останавливаясь, дней десять и наконец добрался до Северной столицы, Когда он приблизился к городу, было уже совсем поздно, ворота были заперты, и ему пришлось переночевать на постоялом дворе,

С наступлением утра он покинул постоялый двор и, горя от нетерпения, зашагал в город словно на крыльях. И вот, когда до его дома оставалось уже немногим более ли, он вдруг заметил какого-то человека, одетого в лохмотья. Голова оборванца была повязана рваной косынкой. Увидев Лу [476] Цзюнь-и, человек опустился на землю и стал плакать. Приглядевшись к нему, Лу Цзюнь-и узнал своего воспитанника Янь Цина.

— Янь Цин! Что за вид у тебя?! — спросил он испуганно.

— Здесь я не могу вам всего рассказать! — отвечал Янь Цин.

Тогда Лу Цзюнь-и отошел с ним за угол глинобитной стены и стал подробно расспрашивать о том, что случилось.

— Не прошло и полмесяца с тех пор, как вы, господин, уехали, — начал Янь Цин, — вернулся Ли Гу. Он сказал вашей жене, что вы присоединились к Сун Цзяну в Ляншаньбо и заняли в лагере второе место. Об этом же он сообщил и властям. Теперь он живет с вашей женой, а на меня рассердился за то, что я не пожелал слушаться его. Весь дом он забрал себе, все опечатал, а меня выгнал из города. Но это не все. Вашим родным и знакомым он объявил о том, что если хоть один из них предоставит мне убежище, то он не пожалеет половины своего состояния, чтобы упрятать моего спасителя в тюрьму. После этого я не мог больше оставаться здесь, вынужден был найти жилье за городом и жить подаянием. Если вы, дорогой хозяин, сейчас вернулись из Ляншаньбо, то послушайтесь моего совета, возвращайтесь туда и придумайте какой-нибудь способ, чтобы уладить все эти дела. Если же вы появитесь в городе, то непременно попадете в ловушку!

— Да что за ерунду ты мелешь, мерзавец! — крикнул рассерженный Лу Цзюнь-и. — Моя жена не такой человек!

— Дорогой хозяин, — возразил ему Янь Цин. — Ведь нет же у вас сзади глаз, как же могли вы все видеть?! Вы всегда были заняты, увлекались военными занятиями, а любовными делами мало интересовались. Хозяйка с этим Ли Гу давно уже вступила в связь, а теперь они даже не скрывают этого и открыто живут, словно муж и жена. Если только вы вернетесь домой, дорогой хозяин, вам не избежать беды.

Слова эти окончательно вывели Лу Цзюнь-и из себя, и он стал яростно ругать Янь Цина.

— Пять поколений нашего рода жили в Северной столице! — кричал он. — Кто не знает этого? Да будь у этого Ли Гу даже несколько голов, он и тогда не решился бы на такое дело! Ты, конечно, натворил всяких бед, а теперь всю вину хочешь свалить на других! Я сейчас вернусь домой, выясню что там произошло, и тогда мы с тобой еще поговорим!

При этих словах Янь Цин горько заплакал, подполз на коленях к Лу Цзюнь-и и ухватил его за полу одежды. Но Лу Цзюнь-и оттолкнул его от себя ногой и быстро зашагал по направлению к городу. Там он пошел прямо к своему дому и заметил, что все его служащие, увидев его, сильно [477] перепугались. А Ли Гу поспешил ему навстречу, пригласил его в зал, где и совершил полагающиеся поклоны.

— А где Янь Цин? — спросил Лу Цзюнь-и.

— Вы пока не спрашивайте об этом, — поспешно отвечал Ли Гу. — Тут дело такое, что сразу всего и не расскажешь! В дороге вы перенесли немало трудностей. Отдохните сначала, а потом я вам обо всем расскажу.

В это время из-за ширмы с плачем вышла жена Лу Цзюнь-и.

— А, жена! Здравствуй! — приветствовал ее Лу Цзюнь-и. — Скажи мне, что случилось с Янь Цином?

— Да уж лучше, дорогой, и не спрашивай, — отвечала она так же, как и Ли Гу. — Этого сразу-то и не расскажешь. Ты в дороге перенес, вероятно, много трудностей. Отдохни сначала, а потом я тебе все поведаю.

Тут в душу Лу Цзюнь-и закралось сомнение, и он во что бы то ни стало решил узнать, что случилось с Янь Цином. Ли Гу сказал ему:

— Господин, вы вначале переоденьтесь, совершите поклоны перед таблицей предков, позавтракайте. А эту историю вы успеете еще услышать.

Тем временем были приготовлены еда и закуски, которые подали Лу Цзюнь-и. Но едва он взялся за палочки и хотел приняться за еду, у передних и задних ворот раздались шум и крики, и в тот же момент в помещение ворвалось человек триста стражников. Лу Цзюнь-и так и замер от испуга и изумления. Стражники связали его и повели прямо в управление начальника гарнизона, то и дело награждая палками.

В это время правитель области Лян Чжун-шу как раз находился в управлении. Справа и слева от него стояли две шеренги свирепых на вид стражников. Лу Цзюнь-и ввели в зал и поставили перед правителем на колени. В стороне, также на коленях, стояли Ли Гу и жена Лу Цзюнь-и. Тут правитель области заорал:

— Ах ты мерзавец этакий! Ты ведь был честным гражданином столицы! Как же ты осмелился перейти на сторону разбойников в Ляншаньбо? Да еще занять у них место второго начальника? А сейчас ты пришел сюда, чтобы помогать им из города? Решили, значит, напасть на Северную столицу? Вот тебя и поймали. Что же скажешь ты в свое оправдание?

— Дьявол меня попутал! — отвечал Лу Цзюнь-и. — Один из разбойников Ляншаньбо, по имени У Юн, пришел ко мне в дом под видом гадальщика и своими лживыми речами смутил мое чистое сердце и обманом заманил к ним в лагерь. Они продержали меня более двух месяцев. Но теперь мне все же посчастливилось вырваться от них и вернуться домой. Я пришел сюда без всякого злого умысла. И надеюсь, что ваша милость разберется в этом деле. [478]

— Да как только язык у тебя поворачивается говорить все это? — продолжал кричать Лян Чжун-шу. — Если ты не был связан с разбойниками, то почему прожил там столько времени?! Даже твоя жена и Ли Гу подали заявление о твоем преступлении! Что же, все это выдумки, значит?!

— Раз уж вы, хозяин, вернулись сюда, — заговорил тут Ли Гу, — так для вас же лучше будет признаться во всем. Даже на стене нашего дома написаны стихи, в которых скрыт злой умысел. Какое же еще нужно доказательство? Тут и разговаривать много не приходится.

— Ты не подумай, что мы хотели причинить тебе какой-нибудь вред, — вставила свое слово и жена Лу Цзюнь-и. — Мы боялись лишь одного, что ты и нас впутаешь в это дело. Ведь не зря говорится пословица: «За одного мятежника истребляют весь род до девятого колена».

Лу Цзюнь-и, стоя на коленях, заявил, что обвиняют его несправедливо.

— Хозяин, вы не должны сетовать на свою судьбу, — уговаривал его Ли Гу. — Правду не скроешь, а ложь легко выявляется. Вам лучше сейчас во всем признаться, чтобы избежать лишних страданий.

— Дорогой муж, — снова сказала жена Лу Цзюнь-и, — ты ведь знаешь, что здесь в управлении ложные дела не разбирают. А против правды возражать трудно. Если ты в чем-нибудь провинился, то погубил и меня. Так уж лучше пожалей сам себя и признайся во всем, и к тебе, может быть, проявят снисхождение и избавят от тяжелых наказаний.

Надо вам сказать, что Ли Гу успел подкупить всех служащих управления. Поэтому судья Чжан, который вел это дело, выступил вперед и сказал:

— Человек этот настолько упрям, что без палок от него никакого признания не добьешься!

— Да, вы правы! — подтвердил Лян Чжун-шу и тут же приказал: — Всыпать ему!

Стражники тут же связали Лу Цзюнь-и, повалили его и так исполосовали палками, что кожа у него потрескалась, а кровь лилась ручьем. Он четыре раза терял сознание и, наконец, не в силах выносить таких мучений, пал ниц и, тяжко вздыхая, сказал:

— Нет, уж видно на роду мне написано умереть позорной смертью! Я вынужден признать то, в чем никогда не был виноват.

Чжан записал его показание и велел принести кангу весом в сто цзиней, которую обычно надевают на смертников. Эту колодку надели на шею Лу Цзюнь-и и бросили его в тюрьму. Всем присутствовавшим было тяжело смотреть на несчастного. [479]

В тюрьме Лу Цзюнь-и первым делом привели в канцелярию и поставили на колени посреди комнаты. На кане сидел Смотритель, который выполнял также и обязанности палача. Звали его Цай Фу, и родился он в Северной столице. За то, что Цай Фу был мастером своего дела, народ прозвал его «Железные руки». Рядом с ним стоял его родной брат, надзиратель тюрьмы. За пристрастие носить в руках цветок, народ в Хэбэе прозвал его «Цветок» Цай Цин. Так вот этот Цай Цин с дубинкой в руках стоял рядом со своим братом.

— Уведите преступника в отдельную камеру, — распорядился Цай Фу. — Я сейчас схожу домой и скоро вернусь.

Цай Цин увел Лу Цзюнь-и, а Цай Фу отправился к себе домой. Выйдя из ворот тюрьмы, он увидел человека со слезами на глазах, который с миской пищи в руках вышел из-за стены управления. Цай Фу знал его — это был Янь Цин «Расточитель».

— Брат Янь Цин, что ты здесь делаешь? — окликнул его Цай Фу.

Тогда Янь Цин опустился на колени. Слезы градом катились из его глаз.

— Уважаемый господин начальник, — начал он. — Сжальтесь над моим несчастным хозяином, который невинно пострадал. У меня нет денег, чтобы потратить на питание ему, так вот я за городом выпросил у людей немного еды и хочу передать ее своему господину. Дорогой господин смотритель, не могли бы вы...

Но он так и не мог договорить, так как от горя у него перехватило дыхание, и он рыдая повалился на землю.

— Я знаю это дело, — сказал Цай Фу. — Ты можешь идти и передать ему еду.

Поблагодарив смотрителя, Янь Цин вошел в тюрьму. А Цай Фу продолжал свой путь. Когда он миновал уже мост, то встретил хозяина чайной, который, приветствуя его, сказал:

— Господин смотритель! У меня в чайной наверху вас ждет какой-то гость, он хочет поговорить с вами.

Цай Фу вошел в чайную и поднялся наверх. Там сидел не кто иной, как сам главный управляющий Ли Гу. После того как они обменялись поклонами, Цай Фу спросил:

— Чем могу быть полезен, господин управляющий?

— Хитрить с вами мне не приходится, и обманывать вас я не буду. Мое дело вам, конечно, хорошо известно. Сегодня вечером вы должны со всем покончить. К сожалению я не могу предложить вам ничего особенного, разве что пятьдесят лян золота в слитках, имеющих форму долек чеснока, которые я захватил с собой. А что касается чиновников управления, так с ними я потом тоже щедро рассчитаюсь.

— Разве вы не видели надписи, которая высечена на камне во дворе управления? — с усмешкой спросил Цай Фу. — [480] Она гласит: «Притеснять народ нетрудно, но небо обмануть нельзя». Думаете, я не знаю о ваших темных делишках? Вы захватили все его состояние, отняли у него жену, а теперь еще хотите, чтобы за пятьдесят лян я лишил его жизни. Ну, а когда сюда приедет ревизия? Ведь я погибну!

— Если вам, господин смотритель, мало того, что я предлагаю, то можно прибавить еще пятьдесят лян, — отвечал на это Ли Гу.

— А, значит господин управляющий хочет «кормить кошку ее же хвостом, который он у нее отрежет!» — съязвил Цай Фу. — Вы думаете, что жизнь такого почтенного, всеми уважаемого и известного в Северной столице гражданина стоит всего лишь сто лян?! Нет, раз вы хотите, чтобы я покончил с ним, то меньше чем о пятистах лян и речи быть не может. И вы вовсе не должны считать это вымогательством с моей стороны!

— Что ж! Такие деньги у меня найдутся, и я сейчас же передам их вам, господин смотритель, — согласился Ли Гу. — Только прошу вас покончить с этим делом сегодня же ночью.

— Завтра можете прийти за трупом! — сказал Цай Фу, вставая и пряча деньги в карман.

Поблагодарив его, Ли Гу в самом лучшем настроении от правился домой. А Цай Фу, едва только вошел к себе в дом, как увидел, что дверная занавеска поднялась и в комнату вошел какой-то человек.

— Разрешите приветствовать вас, господин смотритель, — сказал незнакомец с поклоном.

Перед Цай Фу стоял человек необычайно изящной и красивой наружности, безукоризненно одетый. На нем был кафтан с круглым воротом цвета воронова крыла, стянутый вышитым поясом. Голову его покрывал убор, украшенный перьями фазана. Башмаки сверкали жемчугом.

Человек этот низко поклонился Цай Фу, и Цай Фу в свою очередь поспешил ответить на приветствие.

— Могу ли я узнать ваше почтенное имя, и зачем понадобился я уважаемому господину? — спросил он гостя.

— Не пройти ли нам во внутренние комнаты? Там и поговорим, — предложил незнакомец.

Цай Фу пригласил его в небольшую комнату для совещаний, где они и уселись как полагается, один на месте хозяина, другой на месте гостя.

— Только попрошу вас, господин смотритель, не удивляться тому, что вы от меня услышите, — начал гость. — Я потомок императоров великой Чжоуской династии, уроженец Хэнхайцзюня области Цанчжоу, и зовут меня Чай Цзинь, по прозвищу «Маленький вихрь». Человек я по натуре щедрый, люблю справедливость и вожу знакомство со многими удальцами в Поднебесной. Но со мной произошло несчастье: [481] я совершил преступление и вынужден был бежать в Ляншаньбо. И вот сейчас я получил приказ нашего старшего брата Сун Цзяна отправиться сюда и разузнать, что случилось с Лу Цзюнь-и. Кто мог подумать, что эти бесчестные алчные чиновники вместе с развратниками-прелюбодеями причинят ему такое зло и упрячут его в тюрьму? Жизнь его в опасности, но дальнейшая его судьба в ваших руках. Так вот, рискуя своей жизнью я пришел сюда для того, чтобы договориться с вами. Если вы сохраните Лу Цзюнь-и жизнь, тогда можете рассчитывать на наше доброе к вам отношение. Мы никогда не забудем сделанного вами доброго дела. Если же вы поступите иначе, наши отряды подойдут к городу, сравняют его с землей и уничтожат всех до одного, хороших и плохих, старых и малых. Я давно слышал, что вы честный и справедливый человек. Подарка я не принес с собой, но вот у меня есть тысяча лян золота, и я прошу вас не отказаться принять их. Вы можете, конечно, арестовать меня, в обиде я на вас не буду.

Цай Фу от страха даже холодный пот прошиб, и он долго не мог вымолвить ни слова.

— Когда мужчина решает какое-нибудь дело, он много не раздумывает. Поэтому прошу вас поскорее ответить мне, — сказал Чай Цзинь, подымаясь.

— Вы можете идти, достойный человек! — заговорил наконец Цай Фу. — Я непременно что-нибудь придумаю.

— Значит, вы согласны! — воскликнул Чай Цзинь. — За эту милость вас отблагодарят.

С этими словами он вышел за дверь, подозвал своего спутника и, взяв у него золото, передал Цай Фу. Затем, распрощавшись с хозяином, Чай Цзинь ушел. Мы не сказали о том, что Чай Цзиня сопровождали два человека, и один из них был «Волшебный скороход» Дай Цзун.

Что же до Цай Фу, то он так растерялся, что ничего не мог придумать, и после долгих размышлений отправился в тюрьму, где рассказал своему брату обо всем случившемся.

— Дорогой брат, — сказал Цай Цин, выслушав его. — Ты всегда умел разрешать всякие трудные вопросы, что же останавливает тебя сейчас в этом маленьком деле? Ведь не зря говорит пословица: «Когда убиваешь человека, посмотри на его кровь, а если спасаешь кого-нибудь, доведи дело до конца!» Раз уж ты взял эту тысячу лян, то используй их для подкупа чиновников. Лян Чжун-шу и судья Чжан — люди алчные, и, если дать им взятку, они, несомненно, сохранят Лу Цзюнь-и жизнь. Его могут сослать куда-нибудь, но в этом случае жизнь его будет зависеть уже от удальцов Ляншаньбо. А наша задача будет выполнена.

— Да я и сам так думаю, дорогой брат, — отвечал на это Цай Фу. — Так вот постарайся устроить Лу Цзюнь-и получше. [482] Утром и вечером приноси ему хорошей еды и вина и скажи, что о нем беспокоятся.

На том и порешив, Цай Фу и Цай Цин потихоньку подкупили чиновников. Между тем Ли Гу, убедившись на следующий день, что просьба его не выполнена, отправился к Цай Фу и стал упрекать его, требуя выполнить данное ему обещание. Но тут в разговор вступил Цай Цин.

— Мы уж совсем было собрались прикончить его, — сказал он, — но господин Лян Чжун-шу не пожелал этого и приказал сохранить Лу Цзюнь-и жизнь. Вы уж лучше сами договоритесь о своем деле с высшим начальством, и, как только нам прикажут, мы тут же все выполним.

Тогда Ли Гу сейчас же отправил посредника к Лян Чжун-щу, чтобы предложить ему взятку. Но, выслушав, в чем дело, правитель сказал посреднику:

— Ведь это же дело тюремного начальства! Что же вы хотите, чтобы я сам пачкал руки? Через день-два Лу Цзюнь-и заставят покончить с собой.

Итак, никто не пожелал выполнить просьбы Ли Гу. Что же касается судьи Чжана, то, получив деньги, он лишь переменил в бумаге дату приведения приговора в исполнение. Но тут пришел Цай Фу и стал настаивать на скорейшем разрешении этого дела. Тогда судья Чжан пошел на доклад к правителю области.

— Какое же решение вы предлагаете? — спросил его Лян Чжун-шу.

— По моему скромному мнению, — отвечал Чжан, — явных улик против Лу Цзюнь-и нет. Он обвиняется в том, что долгое время находился в Ляншаньбо. Но его вынудили к этому, и по существующему положению такое предосудительное поведение может послужить основанием лишь к тому, чтобы присудить его к сорока ударам палками, клеймению и высылке за три тысячи ли. Считать его настоящим преступником, заслуживающим смертной казни, — нельзя. Не знаю, каково будет решение вашей милости.

— Вы очень проницательны, господин писарь! Ваше мнение полностью совпадает с тем, что думал и я об этом деле! — сказал Лян Чжун-шу, выслушав его.

Затем вызвали Цай Фу и приказали ему доставить Лу Цзюнь-и в управление. Тут с Лу Цзюнь-и сняли тяжелую кангу, зачитали его показание и приговор. После этого ему дали сорок палок и снова надели на него шейную кангу в двадцать цзиней весом, обитую листовым железом. Сопровождать его в ссылку на остров Шамыньдао были назначены стражники Дун Чао и Сюэ Ба.

Напомним читателю о том, что Дун Чао и Сюэ Ба в свое время служили в Кайфынском областном управлении и сопровождали Линь Чуна, который был выслан в Цанчжоу. За [483] то, что они не смогли прикончить в пути Линь Чуна, команд дующий Гао Цю отдал их под суд, в результате чего они были приговорены к клеймению и ссылке в Северную столицу. Но когда они прибыли сюда, Лян Чжун-шу убедился в том, что люди они дельные и толковые и оставил их работать при управлении. И вот теперь их назначили сопровождать в ссылку Лу Цзюнь-и.

Получив препроводительную бумагу, Дун Чао и Сюэ Ба отвели Лу Цзюнь-и в пересыльный пункт, а сами отправились по домам, чтобы собраться в дорогу. Они быстро закончили сборы и были готовы отправиться в путь. Узнав обо всем, Ли Гу даже застонал от горя и послал человека за Дун Чао и Сюэ Ба, чтобы поговорить с ними. Когда стражники пришли в кабачок, Ли Гу встретил их и попросил присесть. Закуски и вино были приготовлены заранее. Ли Гу обождал, пока стражники выпили чашки по три вина, и затем повел такую речь:

— Я не стану обманывать вас: Лу Цзюнь-и — мой враг! Теперь его присудили к ссылке в Шамыньдао. Путь предстоит дальний, а у него за душой нет ни медяка. Так что всю дорогу вам придется тратить свои деньги. Вернуться обратно вы сможете лишь через три-четыре месяца. У меня нет при себе ничего особенного, но пока что прошу не отказаться от этих двух слитков серебра в качестве задатка. За несколько ли до конца второго перехода есть одно подходящее место, там вы и покончите с ним. Не забудьте срезать у него с лица клеймо и принести его мне. Это будет служить доказательством того, что вы свою задачу выполнили. Тогда каждому из вас я выдам в награду пятьдесят лян золота слитками, имеющими форму долек чеснока. Ваше дело будет написать рапорт о том, что он умер. Вот и все. Что же касается управления, то там я все сам устрою.

Выслушав его, Дун Чао и Сюэ Ба переглянулись и долго молчали. Но вид двух слитков серебра возбудил их жадность. Первым наконец заговорил Дун Чао:

— Боюсь, что мы этого не сможем выполнить!

— Дорогой брат! — возразил ему Сюэ Ба. — Управляющий Ли Гу — известный и всеми уважаемый человек. Я думаю, что ради него мы сможем постараться. Ну, а если возникнут какие-нибудь неприятности, то он уж конечно побеспокоится о нас.

— Я не из тех людей, которые забывают оказанную им услугу или добро, — отвечал Ли Гу. — Щедро отблагодарю вас, вот увидите!

Получив серебро, Дун Чао и Сюэ Б а простились с Ли Гу и вернулись домой и, завязав свои узлы, тут же двинулись в путь. [484]

— У меня еще не зажили раны от ударов, — сказал им Лу Цзюнь-и. — Нельзя ли нам отправиться в путь завтра?

— Заткни свою глотку! — крикнул ему Сюэ Ба. — Нам и так не повезло, что приходится возиться с такой нищей дрянью, как ты. Ведь до Шамыньдао и обратно больше шести тысяч ли. Сколько денег у нас уйдет на дорогу? А у тебя ни одного медяка за душой! Сам подумай, сколько хлопот ты нам доставил!

— Пожалейте человека, которого незаслуженно постигло несчастье! — сказал Лу Цзюнь-и.

— Все вы богачи такие! — стал браниться и Дун Чао. — Когда все благополучно, от вас и полушки не дождешься! А вот теперь небо наконец открыло свои глаза и воздало тебе по заслугам! Ну ладно, не горюй. Мы уж как-нибудь поможем тебе идти!

Лу Цзюнь-и вынужден был проглотить нанесенную ему обиду и двинуться в путь. Когда они вышли из восточных ворот, Дун Чао и Сюэ Ба привесили свои узлы и дождевые зонты к шейной канге Лу Цзюнь-и. В пути они то проявляли жестокость, то сменяли ее на милость. К вечеру, когда они прошли уже около пятнадцати ли, впереди показалось небольшое торговое местечко. Отыскав постоялый двор, путники решили остановиться на ночлег. Слуга провел их в комнату, где они и расположились.

— Мы чертовски устали, — проворчал Сюэ Ба, — а кроме того, мы на казенной службе, и не к лицу нам ухаживать за преступником! Если хочешь есть, так иди разводи огонь побыстрее!

Лу Цзюнь-и ничего не оставалось делать, и он, как был с кангой на шее, отправился на кухню. Здесь он попросил у слуги немного хвороста и развел огонь. Слуга помыл для него рис и сварил кашу, а также вымыл миски и палочки для еды.

Надо вам сказать, что Лу Цзюнь-и вырос в богатой семье и не привык к такой работе. Да к тому же хворост был сырой, никак не разгорался, и огонь в конце концов совсем погас. Когда Лу Цзюнь-и стал изо всей силы раздувать его, пепел залепил ему глаза. А Дун Чао ничего не хотел знать и продолжал ворчать и браниться. Когда еда наконец сварилась, стражники все забрали себе, а Лу Цзюнь-и не посмел попросить у них хотя бы немного. Наевшись до отвала, стражники бросили остатки холодной еды Лу Цзюнь-и. Сюэ Ба не переставал издеваться над своей жертвой. Когда Лу Цзюнь-и поел, ему приказали согреть воды для мытья ног, и лишь после того, как вода вскипела, он решился пройти в комнату и присесть.

Вымыв ноги, стражники налили в таз кипятку и предложили помыть ноги также и Лу Цзюнь-и. Но не успел он снять [485] туфли, как Сюэ Ба окунул его ноги в таз. Жгучая боль пронзила Лу Цзюнь-и, и он вскрикнул.

— Мы за тобой ухаживаем, а ты вместо благодарности еще рожу кривишь! — закричал на него Сюэ Ба.

Затем оба стражника улеглись на кан спать. Лу Цзюнь-и они железной цепью привязали к двери, цепь замкнули на замок. Когда пробило время четвертой стражи, Дун Чао и Сюэ Ба встали и велели слуге приготовить еду. Подкрепившись и увязав свои вещи, они собрались в путь.

Ноги Лу Цзюнь-и были сплошь покрыты волдырями, и он не мог даже встать. А погода стояла осенняя, дождливая, на дороге было скользко. Поэтому Лу Цзюнь-и спотыкался и падал почти на каждом шагу. Но Сюэ Ба безжалостно колотил его своей дубинкой. Что же касается Дун Чао, то он притворно уговаривал своего приятеля не быть столь жестоким. И так всю дорогу они горько жаловались на свою судьбу.

Пройдя примерно около десяти ли, они увидели впереди большой лес. Тут Л у Цзюнь-и взмолился:

— Я не могу больше идти, — сказал он. — Сжальтесь надо мной и дайте мне немного отдохнуть.

Стражники ввели его в лес. На востоке занималась заря, кругом не было ни души.

— Рано мы сегодня проснулись, — сказал тут Сюэ Ба, — и потому очень устали. Можно бы здесь соснуть немного, да, пожалуй, ты еще убежишь!

— Будь у меня даже крылья, то и тогда я не смог бы улететь, — отвечал на это Лу Цзюнь-и.

— Никто тебе не поверит, — сказал Сюэ Ба. — Давай мы лучше свяжем тебя!

И с этими словами он развязал находившуюся вокруг его пояса веревку, обмотал ее вокруг Лу Цзюнь-и и привязал его к сосне. Ноги его он также привязал к дереву.

— Дорогой брат! — сказал после этого Сюэ Ба, обращаясь к Дун Чао. — Выйди из леса и покарауль там. Если кто-нибудь покажется, ты кашляни!

— Только живее кончай, брат! — поторопил его Дун Чао.

— Ну, об этом можешь не беспокоиться! — отвечал Сюэ Ба. — Твое дело караулить.

Сказав это, он взял дубинку и обратился к Лу Цзюнь-и с такими словами:

— Ты на нас не сердись. Твой управляющий Ли Гу велел нам покончить с тобой по дороге. Если бы даже ты и дошел до Шамыньдао, то и там тебе пришел бы конец. Так лучше если ты расстанешься с жизнью сейчас. Когда ты попадешь в загробный мир, не обижайся там на нас. Через год в этот день будет годовщина твоей смерти.

Услышав это, Лу Цзюнь-и. горько заплакал и наклонил голову, готовый принять смерть. А Сюэ Ба обеими руками [486] поднял свою дубинку и размахнулся, нацелившись прямо в висок Лу Цзюнь-и. Стоявший на посту Ду Чао услышал глухое падение и, решив, что все кончено, поспешил в лес. Но тут он увидел, что Лу Цзюнь-и по-прежнему стоит, привязанный к дереву, а Сюэ Ба лежит распростершись на земле, дубинка же его отлетела в сторону.

— Что за чудеса! — воскликнул Дун Чао. — Может быть Сюэ Ба перестарался и так здорово хватил, что сам свалился?

Подойдя к Сюэ Ба, он хотел помочь ему встать, но поднять его был не в силах. Изо рта Сюэ Ба текла кровь, а грудь его на три-четыре цуня пронзила небольшая стрела. Дун Чао хотел закричать, но вдруг увидел, что прямо перед ним на дереве сидит человек.

— Лети! — закричал неизвестный.

Раздался свист, и в шею Дун Чао вонзилась стрела. Он грохнулся на землю вверх тормашками. Тогда человек легко спрыгнул с дерева, вытащил кинжал и освободил Лу Цзюнь-и от веревок. Разбив надетую на узника кангу, незнакомец обнял Лу Цзюнь-и и горько заплакал. Когда Лу Цзюнь-и решился наконец приоткрыть глаза, он увидел перед собой Янь Цина.

— Янь Цин — это ты! — воскликнул он. — Так значит моя душа снова встретилась с Тобой?

— Я иду по пятам за этими мерзавцами от самого управления, — объяснил Янь Цин. — Но мне и в голову не могло прийти, что они захотят расправиться с вами здесь, в этом лесу. Теперь вы видели, хозяин, как я покончил с ними, убив этих негодяев двумя стрелами?

— Ты спас мне жизнь, — отвечал на это Лу Цзюнь-и, — но погубил стражников. Твое преступление еще больше отягчает мою вину. Куда же нам теперь деваться?

— Во всех бедствиях, которые вам пришлось вынести, господин, виновен Сун Цзян, — сказал Янь Цин. — И теперь нам одна дорога — в Ляншаньбо!

— Но раны от побоев и обваренные ноги не дают мне ступить ни шагу, — с горечью пожаловался Лу Цзюнь-и.

— Медлить нам нельзя! — сказал Янь Цин. — Я понесу вас, господин мой, на спине.

С этими словами он быстро оттащил в сторону трупы стражников, прихватил лук и стрелы, заткнул за пояс кинжал, взял дубинку и, взвалив на спину Лу Цзюнь-и, двинулся на восток. Однако, пройдя немногим более десяти ли, Янь Цин почувствовал, что дальше идти не может. В это время они подходили к небольшому деревенскому постоялому двору. Путники вошли туда и попросили, чтобы им отвели комнату и подали еды. Подкрепившись, они расположились на отдых. [487]

Между тем прохожие нашли тела убитых стражников и тотчас же сообщили об этом старосте ближайшей деревни, а тот донес волостному старосте, который, в свою очередь, отправил донесение в областное управление Даминфу. Из управления тотчас же был откомандирован чиновник для расследования, который опознал в убитых стражников управления Дун Чао и Сюэ Ба. Когда весть о случившемся дошла до правителя области Лян Чжун-шу, тот вызвал к себе начальника по борьбе с разбойниками в области Даминфу и отдал приказ в кратчайший срок поймать преступника. Увидев стрелы, которыми были убиты Дун Чао и Сюэ Ба, стражники пришли к заключению, что это мог сделать только Янь Цин. Это обстоятельство усугубляло неотложный характер дела.

Немедленно было назначено человек двести стражников, которые повсюду расклеили объявления. В этих объявлениях были указаны приметы Лу Цзюнь-и и Янь Цина. Всему населению как близлежащих, так и дальних населенных пунктов и деревень, а также содержателям всех постоялых дворов предлагалось принять меры к задержанию преступников,

А Лу Цзюнь-и в это время находился на том постоялом дворе, где они остановились, и лечил свои раны. Он все еще не мог двигаться, и им пришлось задержаться здесь на некоторое время. Между тем весть об убийстве стражников дошла также и до слуги того постоялого двора, где жили беглецы, так как повсюду только и разговоров было, что об этом преступлении. Когда слуга увидел указанные в объявлении приметы, у него возникли подозрения относительно постояльцев, и он отправился к деревенскому старосте сообщить о том, что у них на постоялом дворе остановились два каких-то странных на вид человека, но те ли это люди, о которых говорится в объявлении, он не знает. Староста донес об этом стражникам, и стражники тотчас же отправились на постоялый двор.

Что же касается Янь Цина, то как раз в это время он взял лук и стрелы и пошел бродить по окрестностям в расчете на то, что ему удастся подстрелить какую-нибудь дичь, и они с Лу Цзюнь-и смогут подкрепиться. И вот когда он возвращался на постоялый двор, то услышал, что в деревне стоит необычайный шум. Янь Цин спрятался среди деревьев и стал наблюдать. Тут он увидел, что человек двести стражников с пиками и мечами в руках окружили повозку, на которой сидел связанный Лу Цзюнь-и. Янь Цин хотел было броситься на помощь своему господину, но вспомнил, что у него нет никакого оружия, и лишь горестно застонал.

«Если я сейчас же не пойду в Ляншаньбо, — подумал он, — и не сообщу о том, что произошло, Сун Цзяну, и не попрошу его прийти на выручку, то мой господин погибнет». [488]

И Янь Цин тут же отправился в путь. Он шел долго, но наконец почувствовал сильный голод. Однако у него не было ни одного медяка, чтобы купить себе еды. И вот, дойдя до какого-то холма, он остановился отдохнуть. Улегшись в густой чаще, Янь Цин проспал до рассвета. Проснулся он в печальном настроении и, услышав, как на деревьях стрекочут на все лады сороки, подумал:

«Если бы мне удалось сбить одну из них, то в деревне я попросил бы воды, чтобы сварить птицу, и хоть немного утолил бы голод».

Выйдя из лесу, он поднял голову, осмотрелся и увидел, что сороки все еще сидят на деревьях и, глядя на Янь Цина, стрекочут по-прежнему. Тогда Янь Цин тихонько снял свой лук, взглянул на небо и загадал: «У меня осталась всего одна стрела. Если я попаду в цель, — мой господин останется жив, если же промахнусь, — значит ему суждено умереть».

Он поднял лук, приложил к тетиве стрелу и сказал:

— Смотри же не подведи!

Раздался свистящий звук, и стрела попала прямо сороке в хвост. Птица упала как раз у холма. Янь Цин бросился туда, но сороки нигде не нашел. Зато он увидел идущих ему навстречу двух человек. У шедшего впереди косынка была повязана в виде свиной морды. Голову его украшали две золотых нитки. Одет он был в черную шелковую куртку, перехваченную в талии поясом, вышитым золотом, мягкие конопляные чулки и легкие башмаки, а в руках держал длинную дубину.

Тот, что шел позади, был в старомодной широкополой соломенной шляпе, которая защищала его от пыли, и в куртке из крученого шелка чайного цвета. Пояс на нем был пурпурного цвета, а башмаки он носил из грубой самодельной кожи. На спине у этого человека был узел, в руках короткая дубинка, у пояса висел кинжал.

Оба путника прошли так близко от Янь Цина, что один из них задел его плечом. Обернувшись и посмотрев им вслед, Янь Цин подумал:

«У меня совсем нет денег на дорогу. Почему бы мне не напасть на них и не отобрать у них узел? Тогда-то я уж наверняка доберусь до Ляншаньбо».

И он, повесив свой лук через плечо, пустился вдогонку за путниками. А те, опустив головы, продолжали идти вперед. Нагнав их, Янь Цин взмахнул рукой и нанес тому, что был в широкополой шляпе сильный удар в спину, как раз против того места, где находится сердце. Тот сразу же грохнулся наземь. Но когда Янь Цин занес кулак и приготовился ударить человека, который шел впереди, тот со всего размаха ударил своей дубиной Янь Цина. Удар пришелся прямо в левую ногу, и Янь Цин повалился. [489]

В это время второй путник, сбитый Янь Цином, вскочил, подбежал к Янь Цину и, встав на него ногой, выхватил кинжал. Но тот взмолился:

— Добрый человек! Поверь, я не боюсь смерти. Но мне обидно умереть, не выполнив своего долга!

Услышав это, незнакомец остановился, помог Янь Цину подняться и спросил:

— О чем это ты толкуешь?

— А почему ты спрашиваешь меня об этом? — спросил в свою очередь Янь Цин.

В этот момент первый путник дернул Янь Цина за руку, и у того на запястье открылась татуировка.

— Не ты ли будешь Янь Цин из дома Лу Цзюнь-и? — быстро спросил он.

«Теперь от смерти мне, видно, не уйти, — подумал Янь Цин. — Придется говорить всю правду. Пусть забирают. Если помирать, так хоть вместе с моим господином!»

— Да, я и есть Янь Цин из дома Лу Цзюнь-и! — отвечал он.

Эти слова привели обоих путников в изумление, и после некоторой паузы один из них сказал:

— Хорошо еще, что мы не успели убить тебя! Так ты и есть уважаемый брат Янь Цин? А знаешь ли ты, кто мы такие? Мы главари из лагеря Ляншаньбо. Меня зовут Ян Сюн, а его — Ши Сю! По приказу нашего старшего брата мы идем в Северную столицу разузнать что-нибудь о Лу Цзюнь-и. Наш военный советник У Юн и с ним Дай Цзун идут следом за нами и ждут от нас известий.

Тогда Янь Цин поведал Ян Сюну и Ши Сю все, что произошло.

— В таком случае, — сказал тогда Ян Сюн, — я с братом Янь Цином вернусь в лагерь, чтобы доложить об этом нашему начальнику. Придется придумать что-то другое, а ты, — сказал он Ши Сю, — иди в Северную столицу один и, когда разузнаешь, что там делается, возвращайся!

— Вот и отлично, — обрадовался Ши Сю. Он вытащил из-за пазухи жареные лепешки и сушеное мясо и отдал их Янь Цину.

Затем он передал Янь Цину также и свой узел, и тот вместе с Ян Сюнем отправился в Ляншаньбо. Когда они пришли в лагерь и явились к Сун Цзяну, Янь Цин снова обо всем подробно рассказал. Выслушав его, Сун Цзян сильно встревожился и позвал на совет всех главарей для того, чтобы вместе с ними выработать дальнейший план действий.

Однако вернемся к Ши Сю. Отправляясь в Северную столицу, он не захватил с собой запасной одежды и пришел в том, в чем был. Когда он подошел к городу, уже наступил вечер, и ворота были заперты. Поэтому ему пришлось [490] остановиться на ночлег в пригороде. На следующее утро после завтрака он направился в город. Там он заметил, что жители всего города чем-то расстроены и ходят, тяжело вздыхая. Ши Сю начал подозревать что-то неладное. Тогда он пошел на рынок и начал расспрашивать горожан, что случилось. Какой-то старик сказал ему:

— Да вы, господин, ничего не знаете! У нас в столице жил один почтенный человек по имени Лу Цзюнь-и. Он был очень богат. И вот разбойники из Ляншаньбо заманили его каким-то образом к себе. Но ему удалось все же вырваться от них и вернуться домой. Однако здесь против него затеяли дело и присудили Лу Цзюнь-и к клеймению и ссылке в Шамыньдао. Что произошло дальше, мы не знаем. Известно лишь, что сопровождавшие его в дороге два охранника оказались убитыми. Вчера вечером Лу Цзюнь-и доставили в столицу, а сегодня после полудня приведут на рыночную площадь и казнят. Если хотите, то можете посмотреть на это.

Эта новость подействовала на Ши Сю словно ушат ледяной воды. Он поспешил на городскую площадь и увидел там двухэтажный трактир. Ши Сю сразу же прошел наверх и, выбрав место, откуда видна была улица, сел за столик. К нему тотчас же подошел слуга и спросил:

— Уважаемый господин пригласил кого-нибудь или будет выпивать один?

— Подай большую чашку вина, хороший кусок говядины и не лезь с глупыми вопросами! — сердито крикнул Ши Сю, вытаращив глаза.

Слуга перепугался, быстро налил два рога вина, нарезал целое блюдо говядины и подал все это посетителю. Ши Сю разом выпил вино и съел мясо. Через некоторое время он услышал, что на улице поднялся невообразимый шум и подошел к окну посмотреть, что там происходит. Тут он увидел, что во всех домах и магазинах люди торопливо закрывают окна и двери. В этот момент к Ши Сю снова подошел слуга.

— Вы что, господин, пьяны, что ли? — спросил он его. — Сейчас на площади будут казнить человека. Расплачивайтесь-ка поскорее и спрячьтесь где-нибудь в другом месте,

— А мне-то чего бояться? — рассердился Ши Сю. — Убирайся-ка ты сам отсюда, если не хочешь, чтобы я поколотил тебя!

Слуга, не смея возразить что-либо, спустился вниз. Через некоторое время послышался оглушительный барабанный бой и удары в гонг. Эти звуки, казалось, сотрясали все небо. Выглянув из окна, Ши Сю увидел на перекрестке место казни, которое было окружено народом. Более двадцати палачей, вооруженных мечами и пиками, вели по улице связанного Лу Цзюнь-и. У трактира они остановились и [491] заставили его опуститься на колени. Цай Фу «Железные руки» взял меч, приготовленный для казни, а Цай Цин «Цветок», поддерживая кангу, надетую на Лу Цзюнь-и, стал оправдываться:

— Господин Лу Цзюнь-и! Вы сами понимаете, почему так случилось. Вам следовало быть осторожнее. Мы с братом виноваты, что не смогли спасти вас, но что мы могли сделать? В храме Пяти мудрецов мы приготовили для вашей души место. И пусть она найдет там успокоение.

Когда он кончил говорить, из толпы раздался крик:

— Час настал!

Тут с шеи Лу Цзюнь-и сняли кангу. Цай Цин крепко держал его за голову, а Цай Фу уже занес над ним меч. Присутствовавший на казни судья огласил преступление Лу Цзюнь-и. Толпа разом зашумела. В тот же момент Ши Сю, сидевший наверху, выхватил из-за пояса свой меч и гаркнул:

— Удальцы из Ляншаньбо здесь!

Услышав это, Цай Фу и Цай Цин бросили Лу Цзюнь-и и, разорвав на нем веревки, бросились бежать. А Ши Сю тем временем спрыгнул прямо со второго этажа вниз и, размахивая мечом, рубил головы людей, словно это были тыквы. Более десяти человек пало от его руки, когда он вцепился в Лу Цзюнь-и и, увлекая его за собой, побежал к югу.

Улиц Северной столицы Ши Сю не знал, да и Лу Цзюнь-и, совершенно обезумевший от страха, едва мог двигаться.

Когда о случившемся донесли Лян Чжун-шу, тот переполошился, немедленно приказал старшему своей охраны вести воинов запереть все городские ворота и разослал охрану ловить беглецов.

Будь ты, читатель, молодцом и героем, но как перебраться тебе через высокие городские стены и глубокий городской ров?

Поистине:

Он землю разрыть был готов,
Но нет ни когтей, ни клыков,
Он в небо хотел бы взлететь,
Но крыльями надо владеть!

О том, как спаслись Лу Цзюнь-и и Ши Сю, читатель _% узнает в следующей главе.

(пер. А. Рогачева)
Текст воспроизведен по изданию: Ши Най-ань. Речные заводи. Том 2. Гос. изд. худ. лит. М. 1959

© текст - Рогачев А. 1959
© сетевая версия - Тhietmar. 2015
© OCR - Иванов А. 2015
© дизайн - Войтехович А. 2001 
© Гос. изд. худ. лит. 1959