ШИ НАЙ-АНЬ

РЕЧНЫЕ ЗАВОДИ

ТОМ I

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

Ян Чжи сопровождает носильщиков о подарками. У Юн пускается на хитрость, и все драгоценности попадают в руки заговорщиков

Итак, в тот момент, когда Гун-Сунь Шэн беседовал с Чао Гаем о том, что ценности, отправляемые из Северной столицы, нажиты нечестным путем и их поэтому следует перехватить, некто ворвался в комнату, схватил Гун-Сунь Шэна за грудь и закричал:

— Я все слышал! Да как вы смеете замышлять такое?

Это был не кто иной, как мудрый У Юн. Узнав его, Чао Гай рассмеялся и сказал:

— Перестаньте шутить, учитель, и познакомьтесь-ка лучше с нашим новым другом!

Гун-Сунь Шэн и У Юн отвесили друг другу полагающиеся в таких случаях поклоны, и У Юн произнес:

— Я давно уже слышал от вольного люда славное имя Гун-Сунь Шэна, «Дракона, летающего в облаках», но никакие думал, что именно сегодня мне представится случай с ним познакомиться.

— Этот уважаемый ученый, — сказал в свою очередь Чао Гай, представляя У Юна, — мудрый учитель У Юн.

— Я тоже много слышал от вольного люда о вас, почтенный учитель, — отозвался Гун-Сунь Шэн, — о вашей великой учености. Но кто мог подумать, что я увижу вас в поместье Чао Гая? Наша встреча в этом доме еще раз доказывает, что великодушие и справедливость старосты влекут к нему доблестных героев со всех концов страны.

— У нас собралось несколько друзей, — сказал Чао Гай, — пойдемте во внутренние покои, и вы познакомитесь с ними.

Они отправились во внутренние покои, где Гун-Сунь Шэн познакомился с Лю Таном и братьями Юань. Все решили, что их встреча не случайна и что почетное место среди них должен занять Чао Гай.

— Я всего лишь владелец небольшой усадьбы, — возразил Чао Гай, — как могу я занять место старшего?

— Вы самый старший из нас, — сказал ему У Юн, — послушайте меня и сядьте на почетное место. [220]

Чао Гаю оставалось только согласиться. Второе место занял У Юн, третье Гун-Сунь Шэн, четвертое — Лю Тан, пятое — Юань Сяо-эр, шестое — Юань Сяо-у и седьмое — Юань Сяо-ци. Доблестные герои решили устроить пиршество. Стол снова был накрыт, подали еще вина и закусок. Немного погодя У Юн сказал:

— Староста Чао Гай! Вы видели во сне, будто на крышу вашего дома упали семь звезд Большой Медведицы. И вот сегодня случилось так, что семеро удальцов собрались здесь для свершения общего дела. Не служит ли ваш сон небесным предзнаменованием? Поистине богатство само идет нам в руки. Позавчера мы толковали о том, что Лю Тану надо бы разведать, какой дорогой повезут подарки; ему пора сегодня приступить к делу.

— В этом нет уже никакой нужды, — заметил Гун-Сунь Шэн. — Мне удалось узнать, что путь их лежит через перевал Хуанниган.

— В десяти ли к востоку от Хуаннигана, — сказал Чао Гай, — расположена деревня Аньлэцунь. Там проживает один бездельник по имени Бай-шэн, по прозвищу «Дневная Крыса». Когда-то он тоже обращался ко мне за помощью, и я давал ему денег.

— Не указывает ли на него белое сияние, излучаемое Большой Медведицей? — промолвил У Юн. — Если это так, то мы должны использовать этого человека.

— Отсюда до перевала все же далеко, — сказал Лю Тан, — и нам надо бы обосноваться где-нибудь поближе.

— Вот мы и остановимся в доме Бай-шэна, — предложил У Юн. — Там найдется, где передохнуть, да к тому же и сам Бай-шэн нам понадобится.

— Учитель У Юн, — обратился к нему Чао Гай. — Как же мы все-таки завладеем этими подарками — хитростью или силой?

— Я все обдумал, — смеясь, ответил У Юн. — Подождем, пока они прибудут, и тогда уж решим, что делать. Если придется действовать силой, возьмем силой. А если можно будет обойтись хитростью, пойдем на хитрость. Я уже решил, как действовать, не знаю только, одобрите ли вы мое предложение. А состоит оно в следующем...

И У Юн подробно изложил свой замысел. Выслушав его, Чао Гай даже ногой притопнул от восхищения и воскликнул:

— Чудесный план! Не зря народ прозвал вас мудрым. Вы превзошли по уму даже Чжу-Гэ Ляна (Чжу-Гэ Лян — знаменитый стратег III в. н. э. герой исторического романа «Троецарствие».). Замечательный план!

— Однако не будем больше говорить об этом, — [221] продолжал У Юн. — И если по старой пословице «и у стен есть уши», то за окном они есть и подавно. Пусть пока все это останется между нами.

Чао Гай сказал:

— Братья Юань! Возвращайтесь домой, а когда придет время, все мы соберемся здесь. Учитель У Юн пока что по-прежнему будет обучать детей; вас же, уважаемые Гун-Сунь Шэн и Лю Тан, я прошу погостить в моей усадьбе.

Весь этот день друзья пировали и только поздно ночью разошлись в отведенные им комнаты. На следующий день они поднялись рано. Еда уже была готова, и они позавтракали. Затем Чао Гай достал тридцать лян серебра и, передавая его братьям Юань, сказал:

— Хотя подарок мой и очень скромен, надеюсь, вы примете его.

Однако братья Юань стали отказываться и согласились взять серебро лишь после того, как вмешался У Юн.

— Нельзя отказываться, если дарит друг.

Затем все отправились провожать братьев Юань. По дороге У Юн потихоньку наставлял их и закончил свою речь следующими словами:

— Смотрите, не задерживайтесь, когда придет время! Распрощавшись с друзьями, братья Юань направились в свою деревню Шицзецунь, а Гун-Сунь Шэн и Лю Тан остались в усадьбе Чао Гая. У Юн часто навещал их, чтобы еще и еще раз обсудить задуманное дело.

Не вдаваясь в подробности, расскажем лишь о том, как начальник окружного управления в Даминфу, Лян Чжун-шу, накупив подарков на сто тысяч связок монет, приготовил их к отправке и назначил день выхода каравана. И вот однажды, когда он сидел со своей женой во внутренних комнатах, та спросила его:

— Дорогой супруг! Когда же отправятся люди с подарками?

— Все уже готово, — отвечал Лян Чжун-шу, — и можно отправлять их хоть завтра. Но меня тревожит одно обстоятельство.

— Что именно? — спросила жена.

— В прошлом году я также израсходовал на покупку подарков сто тысяч связок монет, — отвечал Лян Чжун-шу. — Однако люди, сопровождавшие караван, оказались ненадежными, и все драгоценности попали в руки разбойников, которых до сих пор не удалось выловить. Так и на этот раз я никак не могу найти среди моих подчиненных достойного, кому смог бы доверить подарки. Это меня и беспокоит.

Жена указала на террасу и сказала: [222]

— Почему бы вам не назначить начальником охраны вот этого человека? Вы всегда говорили, что он обладает исключительными достоинствами. Я думаю, он справится с поручением и доставит подарки.

Взглянув на террасу, Лян Чжун-шу увидел Ян Чжи и, поразмыслив немного, подозвал его к себе.

— А я и забыл про вас! — сказал он. — Так вот, если вы доставите подарки к месту назначения, это даст мне возможность повысить вас в должности.

Сложив руки и отвесив почтительный поклон, Ян Чжи промолвил:

— Осмелюсь ли я ослушаться приказа вашей милости?! Не знаю только, что я должен буду делать и когда мне следует отправиться.

— Я велел отрядить десять больших повозок из областного управления, — сказал Лян Чжун-шу. — Охрана их поручена моим людям. На каждой повозке прикреплен желтый флаг с надписью: «Подарки ко дню рождения императорского наставника». Кроме того, к каждой повозке будет приставлен сильный и выносливый солдат. В ближайшие три дня караван отправится в путь.

Ян Чжи выслушал и сказал:

— Прошу вас, не подумайте, что я уклоняюсь от вашего поручения, но ехать с подарками я не смогу. Покорно прошу вас найти для этой цели какого-нибудь другого, более достойного и надежного человека.

— Так ведь я стараюсь для вашего же блага, — удивился Лян Чжун-шу. — К поздравительному письму, которое я посылаю сановнику Цаю вместе с подарками, я приложу письмо, в котором буду просить его щедро отблагодарить вас. А затем, по его распоряжению, вы вернетесь. Как же вы можете отказываться от этого?

— Господин мой, — отвечал Ян Чжи. — Я слышал, что подарки, посланные в прошлом году, были захвачены разбойниками и что разбойников пока еще не выловили. В нынешнем году разбойников на дорогах развелось еще больше. Водного пути в Восточную столицу нет, и ехать можно лишь сушей через горы Цзыцзиньшань, Эрлуншань, Таохуашань, Саньгайшань, Хуанниган, Байшау, Еюньду, Чисуньлин, где разбойников всего больше. По этим местам не рискуют ходить в одиночку даже бедняки. А если разбойники узнают, что отправлены ценные подарки, то, конечно, постараются захватить их. Пойти с караваном — значит, обречь себя на гибель; не лучше ли оставить эту затею?

— Но можно усилить военную охрану, — возразил Лян Чжун-шу, — и все будет в порядке.

— Даже если бы вы послали десятитысячное войско, ваша милость, — сказал Ян Чжи, — то и оно вряд ли справилось [223] бы с разбойниками. При одном известии о разбойниках солдаты разбегаются.

— Так, по-вашему, совсем не надо посылать этих подарков? — спросил Лян Чжун-шу.

— Сопровождать их я согласился бы лишь при одном условии, только не знаю, примете ли вы его? — ответил Ян Чжи.

— Раз уж я поручаю вам это дело, почему бы мне не принять ваше предложение? — отозвался Лян Чжун-шу. — Говорите...

— По-моему, — сказал Ян Чжи, — подарки не следует отправлять на повозках, — лучше увязать их в десять тюков и подвесить к десяти коромыслам, как это обычно делают купцы, а для переноски подарков выделить из охраны десять сильных солдат, которые и отправятся под видом носильщиков. Кроме того, мне нужен будет еще один человек в помощь — вот и все. Мы будем выдавать себя за купцов и потихоньку доставим подарки в Восточную столицу. Только так, я полагаю, это и может сойти благополучно.

— Что ж, это верно, — согласился Лян Чжун-шу, выслушав его. — Я пошлю письмо и заверяю вас, что при возвращении вы будете повышены в должности.

— Премного благодарен вам за ваше высокое внимание ко мне, — ответствовал Ян Чжи.

В тот же день Лян Чжун-шу велел Ян Чжи упаковать подарки, а также выбрать воинов, которые будут их нести.

На следующий день Ян Чжи вызвали в управление, и, когда он прибыл туда, навстречу им вышел Лян Чжун-шу.

— Когда же вы собираетесь в путь? — спросил он.

— Разрешите, ваша милость, доложить вам, — с поклоном отвечал тот, — что завтра утром готов выйти с караваном. Жду лишь ваших распоряжений.

— Моя супруга, — сказал Лян Чжун-шу, — посылает коромысло с подарками для жен своего отца, которые я также поручаю вам. А для вручения подарков она отправляет с вами мужа своей кормилицы — управляющего Се и еще двух начальников стражи.

— В таком случае, ваша милость, я не могу сопровождать подарки, — сказал Ян Чжи.

— Почему же вы не можете? — удивился Лян Чжун-шу. — Все уже увязано и приготовлено к отправке.

— Я отвечаю за сохранность десяти коромысел с подарками, — почтительно возразил Ян Чжи, — и носильщики этих коромысел подчиняются мне. Они будут отправляться в дорогу в назначенное мною время, останавливаться, когда я прикажу, отдыхать и ночевать там, где я найду нужным. Теперь же вы хотите послать вместе со мной управляющего [224] и двух начальников из охраны вашей супруги. Управляющий этот служит у вашей супруги, да к тому же еще муж ее кормилицы. Если в дороге между нами возникнут разногласия, я не смогу настоять на своем. И когда мы не выполним поручения, разобраться в том, кто прав, кто виноват, будет трудно.

— Ну, этому легко помочь, — сказал Лян Чжун-шу, выслушав его. — Я распоряжусь, чтобы все они подчинялись вам, вот и все.

— Если так, то не смею отказываться и жду ваших распоряжений, — отвечал Ян Чжи. — И если только я не выполню данное мне поручение, вы можете сурово покарать меня.

— Не зря я избрал вас для этого дела, — сказал довольный Лян Чжун-шу. — Вы человек умный и предусмотрительный.

Он тут же вызвал управляющего Се и двух начальников, назначенных сопровождать подарки, и объявил им:

— Командир Ян Чжи согласился охранять одиннадцать коромысел с подарками, посылаемыми в Восточную столицу, где должен будет передать их императорскому наставнику. Вся ответственность за выполнение этого поручения лежит на нем. Вы трое будете сопровождать его и в пути должны во всем повиноваться ему: вставать, находиться в дороге, делать привалы и останавливаться на ночлег только по его приказу. Перечить ему вы не должны. Отвечать же вам придется лишь за то, что поручила вам моя супруга. Будьте осторожны. Поскорее отправляйтесь и быстрее возвращайтесь назад. Смотрите, чтобы все было в порядке.

Выслушав Лян Чжун-шу, управляющий обещал выполнить все, что ему приказано. В тот же день Ян Чжи был назначен главным начальником охраны каравана.

На следующее утро, едва рассвело, тюки с драгоценностями были перенесены в управление для отправки. Старый управляющий и два начальника охраны также несли небольшие узлы с подарками. Затем прибыло одиннадцать рослых солдат, переодетых носильщиками. Ян Чжи надел широкополую соломенную шляпу и легкую одежду из темной материи, опоясался широким поясом, на котором висели кинжал и сабля, и обулся в соломенные туфли. Старый управляющий переоделся купцом, а начальники охраны — его подручными. У каждого был меч и несколько хлыстов. Затем Лян Чжун-шу снабдил их нужными бумагами, и они, плотно закусив, распростились и двинулись в путь.

Лян Чжун-шу сам вышел проводить их и видел, как солдаты, взяв на плечи коромысла с грузом, вышли на дорогу. За ними шли Ян Чжи, управляющий Се и два начальника охраны. Весь караван состоял из пятнадцати человек. Покинув управление, они двинулись к воротам Северной столицы И взяли путь на восток. [225]

Была как раз середина пятой луны, и хотя погода стояла ясная, но из-за невыносимой жары идти было очень трудно. Ян Чжи, стремясь попасть ко дню рождения — пятнадцатому числу шестой луны, торопил носильщиков. Прошло несколько дней с тех пор, как они покинули Северную столицу. Ян Чжи каждое утро подымал своих людей в час пятой стражи, и они отправлялись в путь до наступления жары, а в полдень, когда наступал зной, приказывал делать привал. На восьмой день пути селения уже почти не встречались, реже попадались прохожие. Дорога шла в гору. Теперь Ян Чжи стал требовать, чтобы люди выходили в семь-восемь часов утра и останавливались на ночлег в шестом часу вечера.

С наступлением жары, когда носильщики под тяжестью ноши едва волочили ноги от усталости, им на пути попался лесок. Все сгорали от желания остановиться и немного передохнуть. Но Ян Чжи все подгонял и подгонял их, а если кто останавливался, то он не только бранился, но даже пускал в дело хлыст.

Оба начальника охраны несли лишь узлы со своими вещами, но все же выбивались из сил и еле тащились позади всех. Это очень сердило Ян Чжи, и он говорил им:

— Разве вы не понимаете, какая на мне лежит ответственность? Вы не только не помогаете мне подгонять носильщиков, но и сами едва-едва тащитесь. А эта дорога не место для шуток.

— Да мы хотели бы идти быстрее, но не в силах, — отвечали начальники охраны, — жарко уж очень. Прошлые дни шли утром, по холодку, и путь казался легче, а вот теперь почему-то совершаем переходы в самое жаркое время. Нескладно как-то все получается.

— Что за вздор вы мелете? — рассердился Ян Чжи. — Прежде дорога была спокойная, а сейчас места пошли опасные, если их днем не пройти, то ночью подавно никто не рискнет и шагу ступить.

Начальники промолчали, а про себя подумали: «Этот мерзавец еще смеет бранить нас ни за что ни про что». А Ян Чжи то мечом, то плеткой подгонял носильщиков. Начальники охраны уселись в тени деревьев, поджидая старого управляющего, и, когда тот подошел, сказали ему:

— Этот Ян Чжи, черт бы его побрал, находится всего-навсего в услужении у правителя области, а ведет себя как важный сановник!

— Но ведь правитель области приказал нам ни в чем не перечить Ян Чжи, — сказал управляющий. — Вот я и молчу, хотя в последнее время и сам едва выношу его. Что поделаешь, придется потерпеть.

— Правитель области сказал это просто из [226] вежливоти, — возразили начальники. — Вы, господин управляющий, должны взять дело в свои руки, и тогда все будет в порядке.

— Нет, — ответил на это управляющий, — придется нам все же подчиняться ему.

Они шли все утро и лишь в полдень остановились на постоялом дворе. Носильщики обливались потом и едва дышали от усталости. Обращаясь к управляющему, они говорили:

— Вот уж злая нам выпала доля! Мы, конечно, хорошо понимаем, что как солдаты мы должны подчиняться приказу, но почему нас заставляют идти в такую адскую жару, тащить на себе тяжелую ношу да еще за каждый пустяк бьют хлыстом? Можно ли терпеть подобные мучения?

— Не принимайте этого так близко к сердцу, — уговаривал их управляющий. — Как-нибудь доберемся до Восточной столицы, а там я вас всех награжу.

— Да если бы он обращался с нами так же, как вы, господин управляющий, нам не на что было бы обижаться, — отвечали носильщики.

Прошла ночь. Еще до рассвета все поднялись и собрались по холодку двинуться в путь, но тут вскочил Ян Чжи и заорал:

— Куда собрались? Сейчас же ложитесь и спите! Когда нужно будет выходить, я скажу!

— Но если мы не выйдем рано утром, — настаивали носильщики, — то днем, в жару, снова будем еле двигаться, а вы за это нас бьете!

— Да что вы понимаете? — выругался Ян Чжи и, схватив хлыст, начал их избивать.

Носильщики, едва сдерживая гнев, повиновались. Лишь около девяти часов утра они встали, не спеша приготовили завтрак и, подкрепившись, отправились в путь. Всю дорогу Ян Чжи подгонял их, ни разу не разрешая прилечь в тени. Носильщики сердито ворчали. Начальники охраны также жаловались управляющему, но тот делал вид, будто ничего не слышит, хоть и сам был зол на Ян Чжи.

Не вдаваясь в подробности, скажем только, что так шли они дней пятнадцать. Во всем караване не было ни одного человека, который бы не питал лютой ненависти к Ян Чжи. Однажды, переночевав на постоялом дворе, они поднялись около девяти часов утра, не спеша приготовили себе завтрак и поели. Был четвертый день шестой луны. Жара стояла такая, что даже утром солнце накаляло своими лучами небо. Воздух был напоен зноем. Путникам предстояло идти по узкой извилистой тропе между горными кручами. С обеих сторон вздымались хребты. Ян Чжи глаз не спускал с носильщиков. И вот, когда люди прошли уже более двадцати ли, их охватило непреодолимое желание немного передохнуть в тени деревьев. [227] Но за малейшую попытку остановиться Ян Чжи принимался бить их хлыстом и кричать:

— Идите быстрее! Пораньше остановимся на отдых! Носильщики то и дело поглядывали на небо. Синева его была безоблачна. Нестерпимая жара доводила людей до полного изнеможения. Но Ян Чжи все подгонял их, желая поскорее выбраться из этой глухой и безлюдной местности. Когда солнце было в зените, камни на дороге так раскалились, что обжигали ноги путников — идти становилось совершенно невозможно. Носильщики роптали:

— От такой жары и умереть недолго!

Но Ян Чжи все торопил их, покрикивая:

— Быстрее, быстрее идите! Вот минуем перевал, а там посмотрим!

И они шли дальше. Впереди действительно виднелся перевал. Едва достигнув его, все носильщики, как по команде, опустили на землю коромысла с поклажей, а сами укрылись в сосновом лесу и растянулись под деревьями. Это вывело Ян Чжи из себя, и он закричал:

— Беда мне с вами! Разве можно прохлаждаться в таком месте? Сейчас же вставайте и снова отправляйтесь в путь!

— Хоть режь нас, — отвечали ему носильщики, — а дальше мы все равно не в силах идти!

Тогда Ян Чжи принялся стегать их хлыстом по чем попало. Но все было напрасно: когда с земли вставал один, другой снова валился, и Ян Чжи ничего не мог с ними сделать. В это время на перевал поднялся и управляющий с начальниками охраны. Они задыхались от изнеможения и тоже сели в тени под соснами передохнуть. Увидев, что Ян Чжи избивает носильщиков, управляющий сказал ему:

— Они переутомились и просто не могут двигаться. Вы уж не сердитесь на них.

— Господин управляющий! — возразил Ян Чжи. — Вы, видно, не знаете, что места эти кишат разбойниками. Перевал называется Хуанниган. Даже в спокойные времена разбойники грабили здесь прохожих среди бела дня, так можно ли ждать чего-либо хорошего в такое тревожное время, как сейчас? Никто не решился бы сделать тут привал!

Выслушав Ян Чжи, начальники охраны сказали:

— Мы уже много раз слышали от вас подобные речи. Вы говорите это для того, чтобы запугать нас.

— Может быть, вы все-таки разрешите людям передохнуть в самый зной? — взмолился управляющий. — А потом пойдем дальше.

— Вы так и не хотите понять меня! — возмутился Ян Чжи. — Разве можно здесь отдыхать? Отсюда до самого подножия перевала, на расстоянии более семи ли, не встретишь [228] жилья, такое это глухое место! А вы еще предлагаете останавливаться здесь!

— Как хотите, — сказал управляющий, — а я отдохну немного. Ступайте с носильщиками вперед!

Тогда Ян Чжи снова взмахнул хлыстом и крикнул:

— Тот, кто сейчас же не двинется в путь, получит двадцать ударов!

В ответ на это носильщики промолчали, но один из них, обращаясь к Ян Чжи, промолвил:

— Господин начальник! Вы идете с пустыми руками, а каждому из нас приходится тащить груз в сто цзиней весом. Вы нас не считаете людьми. Если бы был здесь сам правитель округа, то и он выслушал бы нас. Вы же не желаете понять, как нам трудно, и только ругаетесь.

— Ах ты скотина! Как ты смеешь возражать мне? Да тебя только бить и надо! — завопил Ян Чжи и, схватив хлыст, принялся стегать носильщика прямо по лицу. Тут управляющий крикнул:

— Начальник Ян! Остановитесь! Выслушайте меня! Когда я был управляющим в доме императорского наставника в Восточной столице, то видел там многих военачальников, и все они были со мной обходительны. Не сочтите мои слова пустой болтовней, но вспомните, что вы сами были присуждены к смерти и спаслись лишь потому, что наш правитель округа пожалел вас и сделал военачальником. Но должность ваша не так уж велика, чтобы быть слишком заносчивым. Я служу управляющим в доме начальника области, но если бы был всего лишь деревенским старостой, то и тогда бы вам следовало прислушаться к моим словам. Вы же только и знаете, что бьете их. Да разве можно так обращаться с людьми?

— Господин управляющий, — ответил ему на это Ян Чжи, — вы городской житель, родились и выросли в богатом доме, откуда же вам знать об опасностях, которые таятся в этих глухих местах?

— Мне приходилось бывать в разных местах, — ответил старый управляющий, — и в Сычуани, и в Гуандуне и в Гуанси, но нигде я не видел таких надменных людей, как вы.

— Можно ли сравнивать прежние спокойные времена с тем, что происходит сейчас? — возразил Ян Чжи.

— За такие речи, — рассердился управляющий, — вам следовало бы вырвать язык. Почему же это у нас сейчас неспокойно?

Только было хотел Ян Чжи возразить, как вдруг заметил, что из-за деревьев кто-то выглядывает.

— Ну, что я говорил? — сказал Ян Чжи. — Разбойники уже тут! [229]

С этими словами он отбросил свой хлыст, выхватил меч и бросился в лес с криком:

— Кто это смеет подглядывать за моим добром?!

Войдя в лесную чащу, он увидел семь тачек, расставленных в ряд. Тут же в тени отдыхали шесть совершенно голых людей. Неподалеку стоял здоровенный детина с красным шрамом на виске и держал в руках меч. Завидев Ян Чжи, он ринулся ему навстречу, а остальные шестеро с криком вскочили на ноги.

— Кто такие?! — крикнул Ян Чжи.

— А ты кто такой? — спросили те в свою очередь.

— Вы, видно, разбойники! — продолжал Ян Чжи.

— Ошибаешься, — отвечали незнакомцы. — Мы всего лишь мелкие торговцы и никаких денег не можем тебе дать.

— Если вы мелкие торговцы, то это вовсе не значит, что я крупный купец, — сказал Ян Чжи.

— Так что же ты за человек? — удивились они.

— Сначала сами скажите, откуда вы, — настаивал Ян Чжи.

— Нас семеро братьев, — отвечали они ему. — Мы из Хаочжоу, везем в Восточную столицу финики на продажу, держим путь через этот перевал. От многих прохожих мы слышали, что здесь, на Хуаннигане, орудует шайка разбойников и грабит проезжих купцов. Но мы все же решили, что пойдем по этой дороге, так как никаких ценностей мы не везем и все наше богатство составляют финики. На перевале нас одолела жара, и мы решили до вечера передохнуть в лесу, а как станет прохладнее снова пустимся в путь. Тут мы услышали голоса. Опасаясь встречи с разбойниками, мы послали вот его разузнать, что за люди появились на перевале.

— Так вот оно что! — сказал Ян Чжи. — Значит, и вы купцы. А я, заметив, что за нами кто-то подглядывает, подумал, что вы разбойники, и поэтому пришел сюда разведать, что и как.

Тут торговцы принялись угощать его финиками, приговаривая:

— Почтенный путешественник, отведайте нашего товара. Но Ян Чжи отказался и, взяв меч, вернулся к своим.

— Если в этих местах в самом деле водятся разбойники, — сказал старый управляющий, все еще сидевший на земле, — то не стоит нам здесь задерживаться.

— Я подумал было, что это недобрые люди, — заметил Ян Чжи, — а они, оказывается, торговцы финиками.

— Если бы все, что вы нам рассказывали об этих местах, оказалось правдой, — сказал управляющий так громко, чтобы его слышали носильщики, — то этих купцов давно уж не было бы в живых. [230]

— Ну, не стоит об этом много разговаривать, — возразил Ян Чжи. — Ведь я хочу, чтобы ничего плохого с нами не случилось. Отдыхайте пока, а когда жара спадет, тронемся дальше.

Носильщики заметно повеселели. Ян Чжи воткнул в землю свой меч и, отойдя в сторонку, присел в тени дерева.

Не прошло столько времени, сколько нужно, чтобы съесть полчашки риса, как вдали показался человек с коромыслом, на котором висели две кадушечки. Подымаясь в гору, он напевал песенку:

В синем небе, словно пламя,
    Пышет солнце злое,
И зеленый рис в долинах
    Пожелтел от зноя.
На поля свои крестьянин
    Смотрит со слезами,
А сановники в прохладе
    Машут веерами.

Распевая, человек взошел на перевал, снял с плеч коромысло и сел в лесу отдохнуть.

— Что у тебя в кадушках? — спросил кто-то из носильщиков.

— Вино, — ответил тот.

— Куда ж ты его несешь? — допытывался носильщик.

— В деревню, продавать, — отвечал человек.

— Сколько стоит кадушка?

— Пять связок монет, — сообщил владелец кадушек. Посовещавшись между собой, носильщики решили, что если в такую отчаянную жару человек страдает от жажды, то не грех и выпить немного — зной не так будет чувствоваться. Они уже принялись было собирать деньги на вино, как вдруг Ян Чжи окликнул их:

— Что вы там опять задумали?!

— Да вот хотим купить вина и немного утолить жажду, — отвечали ему носильщики.

— Как же вы осмелились без моего разрешения покупать и пить вино? — закричал разгневанный Ян Чжи и, схватив меч, стал избивать их рукояткой.

— Ведь мы же ни в чем не провинились, — завопили носильщики, — чего же шуметь! На вино мы собирали свои деньги, так какое вам до этого дело? За что вы нас бьете?

— Олухи вы этакие! — кричал Ян Чжи. — Ничего вы не понимаете, только и можете жрать да пить, что под руку попадется, а совсем не думаете о тех трудностях, которые случаются в дороге. Ведь сколько добрых путников было одурманено различными снадобьями?

— Сами-то вы, почтенный купец, мало что понимаете, раз болтаете такие глупости, — сказал торговец вином, глядя с [231] ехидной улыбкой на Ян Чжи. — Я и продавать-то вам ничего не думал, а вы начинаете нести всякую чушь.

С противоположной стороны леса на шум с мечами выбежали торговцы финиками узнать, что случилось.

— Несу я вино продавать в деревню, — стал рассказывать владелец кадушек, — и решил немного отдохнуть от жары в тени на перевале, а эти люди захотели купить у меня вина. Не успел я его продать им, как этот почтенный купец говорит, что в мое вино подсыпано какое-то снадобье. Ну не вздор ли это?

— Тьфу! Ерунда! — плюнули торговцы финиками. — А мы уж думали, что это разбойники. Ну, если дело только в этих разговорах, то не велика беда. Мы и сами только что говорили, что не плохо бы сейчас выпить. Раз они сомневаются, продай-ка нам для начала одну кадушечку.

— Нет, нет! — поспешно отказался продавец. — Не стану я продавать!

— Да что ты за чурбан бестолковый! — кричали ему торговцы. — Мы-то ничего ведь тебе не говорили! Ты несешь вино для продажи. Денег мы заплатим, сколько нужно, так почему бы тебе не продать нам немного? Сам сообрази — тратиться на растопку, чтобы подогревать вино, тебе не придется, а нас спасешь от жажды и жары.

— Да я бы продал вам одну кадушечку, — отвечал торговец, — только вот они говорят обо мне плохо. А кроме того, у меня нет ни черпака, ни чашки.

— Уж больно ты строгий, — засмеялись торговцы финиками. — Мало ли кто что скажет! А черпак у нас найдется.

Они отправили двух человек к своим тачкам, и те вскоре вернулись, неся скорлупу от кокосового ореха, служившую чашкой, и полные пригоршни фиников. Все семеро братьев окружили кадушку, открыли ее и каждый по очереди зачерпнул и выпил, закусывая финиками. Очень скоро они опустошили всю кадушку.

— А мы даже не спросили, сколько ты хочешь за вино! — спохватились торговцы финиками, покончив с выпивкой.

— Цена у меня всегда одна, — сказал виноторговец. — Пять связок монет за кадушку и десять связок за коромысло.

— Что же, пять так пять, — отвечали купцы. — Спорить не станем, только прибавь нам еще черпачок!

— Нет уж, — возразил торговец. — Цена у меня твердая. Пока один из купцов расплачивался, другой подошел ко второй кадушке, открыл ее и, зачерпнув вина, начал пить. Увидев это, торговец бросился к нему, но тот с черпаком в руке побежал в лес. Торговец пустился за ним вдогонку, но тем временем другой купец вышел из лесу с чашкой из кокосового ореха и, подбежав к кадушке, тоже зачерпнул себе [232] вина. Тогда торговец бросился назад, выхватил у него чашку и вылил вино обратно в кадушку.

— Ну и бесцеремонный же вы народ! — корил он купцов, бросив чашку на землю. — С виду как будто люди приличные, а безобразничаете!

У наблюдавших эту сцену носильщиков жажда разгорелась еще пуще.

— Почтенный господин! — сказал один из них управляющему. — Замолвите за нас словечко. Торговцы финиками купили одну кадушку, а другую могли бы купить и мы. Хоть бы горло промочить немного, ведь от такой жары и помереть недолго, а здесь даже воды не найдешь. Пожалейте нас, господин!

Слушая эти просьбы, старик управляющий и сам был не прочь выпить, поэтому, обращаясь к Ян Чжи, сказал:

— Торговцы финиками выпили одну кадушку. Осталась еще одна. Может быть, вы все-таки разрешите носильщикам выпить немного вина? Все же им полегче будет, — ведь здесь на перевале даже воды не найдешь.

Ян Чжи тем временем думал про себя: «Я наблюдал за этими людьми, пока они покупали и пили вино. Из второй кадушки они тоже выпили полчерпака. Вино, вероятно, хорошее. Да к тому же я сурово обращался с носильщиками. Можно, пожалуй, разрешить им и выпить».

— Что же, если вы, господин управляющий, считаете это возможным, пусть пьют, — согласился Ян Чжи. — А потом мы двинемся в путь!

Услышав это, носильщики тут же собрали между собой пять связок монет и подошли к торговцу, чтобы купить у него вина.

— Нет, нет! Не продаю, — сердито твердил тот. — В это вино подмешано снотворное.

— Послушай, любезный! — увещевали они торговца, сконфуженно улыбаясь. — Ты уж не гневайся на нас!

— Я сказал — не продам! Не задерживайте меня! — упрямо твердил торговец.

— Ну и дурак же ты! — вмешались тут купцы. — Люди немножко погорячились, сказали лишнее, а ты сразу в обиду. Ну поругал нас — и хватит, а они причем? Продай-ка им лучше вина.

— Разве это дело — без всякого основания бросать такие обвинения? — не унимался торговец.

Но тут купцы оттеснили его в сторону, кто-то из них поднял кадушку и передал ее носильщикам. Те взяли кадушку, открыли и собрались было пить, но оказалось, что у них нечем даже зачерпнуть вина. Тогда они очень вежливо обратились к купцам с просьбой одолжить им свои черпаки. Те охотно согласились, да еще предложили немного фиников на закуску. [233] Носильщики не знали, как благодарить купцов за такую любезность.

— Дело обычное! — возражали те. — Мы ведь такие же купцы, как и вы. Стоит ли говорить о какой-то несчастной сотне фиников?!

Поблагодарив их, носильщики зачерпнули вина и вначале поднесли по чашке управляющему и Ян Чжи. Однако Ян Чжи от вина отказался. Тогда выпил управляющий, за ним начальники охраны, а затем уже и все остальные накинулись на кадушку и вмиг опустошили ее.

Ян Чжи, который также томился от жажды, хоть вначале и отказывался, увидев, что все выпили и остались невредимы, не утерпел, взял черпачок и отхлебнул половину, закусив финиками.

Торговец сказал им:

— Так как один из купцов уже выпил черпак, и вина в кадушке осталось немного меньше, я сбавлю за нее полсвязки монет.

Когда носильщики расплатились, виноторговец, сосчитав деньги, поднял на плечо коромысло с пустыми кадушками и ушел, по-прежнему напевая свою песенку.

А семеро купцов стояли под соснами и, наблюдая за носильщиками, то и дело выкрикивали:

— Еще один свалился! Тот тоже!

Люди Ян Чжи чувствовали, как у них тяжелели головы и подкашивались ноги. Уставившись друг на друга, они, как подкошенные, валились на землю.

Тут семеро мнимых братьев быстро выкатили из лесу свои тачки, сбросили на землю лежавшие в них финики и вместо них нагрузили одиннадцать коромысел драгоценностей. Увязав и покрыв как следует груз, они с веселым шумом покинули перевал.

Ян Чжи лежал весь расслабленный, не в силах подняться с земли и громко стонал в отчаянии. Остальные были не в состоянии ни подняться, ни шевельнуться, ни даже сказать слово, лишь смотрели широко раскрытыми глазами, как семеро купцов забрали драгоценности и увезли их.

Кто же, по-вашему, были эти семь купцов, торговавших финиками? Да не кто иные, как староста Чао Гай, У Юн, Гун-Сунь Шэн, Лю Тан и три брата Юань. А виноторговца изображал Бай-шэн, по прозвищу «Дневная Крыса». Вы спросите, как удалось им подмешать в вино снадобье? А вот как. Когда Бай-шэн пришел на Хуанниган, в обеих кадушках у него было хорошее вино. Но после того, как осушили первую кадушку, Лю Тан умышленно открыл вторую и хлебнул оттуда вина с тем, чтобы рассеять всякие подозрения. После этого У Юн пошел в лес, достал зелье и, положив его в черпак из кокосового ореха, сделал вид, что хочет еще зачерпнуть вина. [234] На самом же деле, когда он опустил черпак в кадушку, зелье смешалось с вином и в нем растворилось. А когда У Юн поднес вино к губам, Бай-шэн выхватил у него чашку и вылил вино в кадушку. Так они осуществили задуманный У Юном план, который стал известен под названием «хитростью добыть подарки».

Ян Чжи выпил меньше, чем остальные, и поэтому пришел в себя скорее. Он с трудом поднялся с земли, чувствуя себя очень нетвердо на ногах, и оглядел своих людей: у всех изо рта текла слюна, и ни один не мог даже пошевельнуться. Тогда Ян Чжи с негодованием сказал:

— Вот и пропали подарки ко дню рождения. Как же я вернусь к правителю области Лян Чжун-шу?! Не нужны мне теперь эти бумаги, лучше изорвать их. Что эти люди наделали! У меня есть семья, но я не могу вернуться к ней. У меня есть родина, но нет в ней для меня пристанища. Куда же мне теперь деваться? Лучше умереть здесь, на этом перевале!

С этими словами он подоткнул полы халата и приготовился броситься в пропасть.

Вот уж поистине говорится:

Смотри: молодой и отважный, стоит он
    Над пропастью смерти своей:
Так цвет облетает, едва распустившись.
    От буйных весенних дождей.
Все ближе и ближе конец его жизни.
    Мгновенья уже сочтены:
Так мерзнет под инеем гибкая ива
    При свете девятой луны.

О дальнейшей судьбе Ян Чжи, который искал смерти на Хуаннигане, вы, читатель, узнаете из следующей главы. [235]

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

Лу Чжи-шэнъ нападает на гору Эрлуншань и с помощью Ян Чжи овладевает монастырем Баочжусы — «Драгоценной жемчужиной»

Итак, на перевале Хуанниган у Ян Чжи хитростью отобрали подарки, которые он вез ко дню рождения сановника, и после этого он решил, что лучше умереть, нежели снова показаться на глаза правителю Лян Чжун-шу. Он совсем уже собрался броситься со скалы в пропасть, когда в голову ему вдруг пришла мысль, заставившая его остановиться.

«Родители мои дали мне жизнь, — подумал он, — и я вырос крепким и здоровым. С малых лет я постиг восемнадцать видов военного искусства. Так неужели я должен умереть так нелепо?.. Чем мне сейчас искать смерти, не лучше ли подождать, когда она сама за мной придет? А там посмотрим, что делать дальше».

И он вернулся к своим спутникам. Они смотрели на него широко раскрытыми глазами, но ни один не мог подняться на ноги. Ян Чжи обругал их и сказал:

— Все это произошло лишь потому, что вы не послушали меня. А теперь вот и я впутан в это дело.

Он поднял лежавший под деревом меч, подвесил к поясу кинжал и, убедившись, что ничего не забыл, тяжело вздохнул и покинул перевал.

Лишь ко времени второй ночной стражи стали приходить в себя и остальные. Один за другим они подымались на ноги, горько жалуясь на свою судьбу.

— Не слушались вы добрых советов военачальника Ян Чжи, вот и меня, старика, погубили, — сетовал убитый горем управляющий.

— Почтенный господин! — отвечали они. — Теперь уже горю не помочь, и нам остается лишь обсудить, как быть дальше.

— Да что вы можете придумать? — отмахнулся управляющий.

— Нечего и говорить, вина, конечно, наша, — отвечали носильщики. — Но ведь недаром еще в старину говорили: «Когда человека охватывает пламя, он сам старается погасить его. Если оса забирается под одежду, — одежду надо сбросить». [236] Будь командир Ян Чжи здесь, мы, конечно, не смогли бы оправдаться. Ну, а раз он ушел неизвестно куда, то почему бы нам по возвращении не свалить всю вину на него? Мы можем сказать правителю Лян Чжун-шу, что всю дорогу Ян Чжи издевался над нами, бранил, избивал и притеснял нас так, что мы даже вздохнуть боялись. А потом он сговорился с разбойниками, напоил нас зельем, связал и, забрав все драгоценности, скрылся.

— Пожалуй, вы дело говорите! — согласился управляющий. — Завтра же заявим местным властям обо всем, что с нами произошло, и оставим здесь двух начальников охраны, которые вместе с чиновниками будут расследовать это дело и разыскивать виновных. Сами же немедленно вернемся в Северную столицу и сообщим правителю о случившемся. Пусть он доложит обо всем наставнику государя с тем, чтоб правителю области Цзичжоу был дан приказ выловить эту шайку разбойников.

Не будем подробно рассказывать о том, как на следующее утро управляющий вместе со своими людьми отправился к правителю области Цзичжоу и сообщил о случившемся.

Вернемся к Ян Чжи. На душе у него было тяжело. С мечом в руке спустился он с перевала Хуанниган и пошел на юг. В полночь Ян Чжи остановился в лесу передохнуть. В голове его проносились мысли, одна печальней другой: «Вот остался я без всяких средств к существованию, — думал он. — Нет у меня здесь ни друзей, ни знакомых. Как теперь быть, и ума не приложу».

Начало светать. Ян Чжи решил воспользоваться прохладой и двинуться дальше. Пройдя около двадцати ли, он почувствовал, что совершенно измучен, и остановился у какого-то кабачка, сказав себе: «Если я немного не выпью, то умру на дороге».

Он вошел в кабачок, сел на скамейку из тутового дерева и положил возле себя меч. У очага возилась женщина. Увидев Ян Чжи, она обратилась к нему:

— Может быть, гостю что-нибудь приготовить?

— Дай мне поскорей два рога вина, — потребовал Ян Чжи, — а потом свари рису. Если же у тебя есть мясо, то приготовь и мяса. Платить я буду сразу за все.

Женщина кликнула слугу и велела налить гостю вина. Сама же принялась варить рис и жарить мясо. Когда все было готово, она подала кушанье Ян Чжи.

Наевшись, Ян Чжи встал из-за стола и, захватив свой меч, покинул кабачок.

— Вы же не заплатили ни за еду, ни за вино! — крикнула ему женщина вдогонку.

— Запиши пока что все это в долг, — обернулся Ян Чжи, — а я потом приду и расплачусь. [237]

И он двинулся дальше.

Однако слуга, который подавал вино, бросился за Ян Чжи вдогонку. Но Ян Чжи ударом кулака сбил его с ног и пошел дальше. Женщина принялась причитать, однако Ян Чжи не обращал на нее никакого внимания и продолжал свой путь, когда вдруг услышал, что кто-то гонится за ним и кричит:

— Куда это ты уходишь?!

Оглянувшись, Ян Чжи увидел позади какого-то человека с высоко засученными рукавами и большой дубиной в руках.

«Ну, парень, погнался ты за мной на свою беду!» — подумал Ян Чжи и остановился. Но вслед за этим человеком бежал с вилами в руках слуга, а за слугой неслись еще три крестьянина, вооруженные кольями.

«Прикончу сначала одного, — сказал себе Ян Чжи, — остальные испугаются и сами отстанут». Подняв меч, он приготовился сразиться с подбежавшим к нему человеком, который, размахивая дубинкой, наступал на него. После того как они схватились уже раз тридцать, стало ясно, что человек этот, конечно, не может состязаться с Ян Чжи в военном искусстве. Ему оставалось лишь защищаться и уклоняться от ударов.

В тот момент, когда подбежавшие крестьяне хотели вступить в бой, человек, бившийся с Ян Чжи, вдруг выскочил из круга и крикнул:

— Стой! Погоди! Здорово ты владеешь мечом! Как тебя зовут?

— Я никогда и ни перед кем не скрываю своего имени, — ударив себя в грудь кулаком, отвечал Ян Чжи. — Зовут меня Ян Чжи, по прозвищу «Черномордый Зверь».

— Уж не вы ли военачальник Ян Чжи, из Восточной столицы?

— А откуда вы знаете меня? — с удивлением осведомился Ян Чжи.

— Вот уж поистине: «Глаза есть, а горы Тайшань не заметил!» — сказал человек. Отбросив дубину, он почтительно склонился перед Ян Чжи.

Ян Чжи в свою очередь спросил:

— Кто же вы такой?

— Сам я из Восточной столицы, — отвечал тот, — и был учеником Линь Чуна, наставника восьмисоттысячного войска. Зовут меня Цао Чжэн, предки мои были мясниками. Я и сам слыл очень искусным мясником, хорошо снимал шкуры, разделывал мясо, скоблил кости. За мою ловкость в этом деле люди прозвали меня «Дьяволом Ножа». Один богач дал мне пять тысяч связок денег и послал в Шаньдунь торговать. Но здесь я неожиданно проторговался, и мне нельзя уж было возвращаться на родину. Тогда я женился тут на дочери крестьянина и живу теперь в доме жены. Женщина, которую [238] вы видели у очага, как раз и есть моя жена, а парень с вилами — мой шурин. Вы сражаетесь не хуже моего учителя Линь Чуна. Вот почему я и не мог устоять против вас.

— Так вот оно что! — воскликнул Ян Чжи. — Вы обучались у Линь Чуна! Учитель ваш пострадал от командующего Гао Цю и ушел к разбойникам на Ляншаньбо.

— Мне рассказывали о нем, — сказал Цао Чжэн, — но я не знал, правда ли это. Прошу вас, господин начальник, в мой дом подкрепиться и отдохнуть.

Они вернулись в кабачок. Войдя в комнату, Цао Чжэн пригласил Ян Чжи сесть и приказал жене и шурину приветствовать начальника полагающимися по обычаю поклонами. На столе снова появились вино и закуски, и Цао Чжэн принялся потчевать Ян Чжи.

— А как вы, господин начальник, очутились в наших краях? — спросил он гостя.

Ян Чжи рассказал Цао Чжэну всю свою историю, начиная с того, как пропал по дороге мрамор, который он вез в столицу, и кончая похищением подарков, которые послал Лян Чжун-шу.

— Ну, раз такое дело, — отозвался Цао Чжэн, — прошу вас погостить некоторое время у меня, а там решим, что делать.

— Я глубоко признателен вам за хорошее отношение, — сказал Ян Чжи, — но боюсь, что власти станут разыскивать меня, и мне не следует задерживаться здесь.

— Но куда же вы пойдете? — спросил Цао Чжэн.

— Скорее всего к Ляншаньбо, — промолвил Ян Чжи, — хочу разыскать там вашего учителя Линь Чуна. Однажды, проходя по тем местам, я повстречался с ним. Он как раз спускался с гор, и нам пришлось померяться силами. Ван Лунь, который был свидетелем нашего состязания, решил, что мы одинаково искусны в бою, и хотел оставить нас у себя. Вот тогда-то я и познакомился с вашим учителем. Ван Лунь уговаривал меня остаться у них, но я не желал быть разбойником. Сейчас же, когда меня снова опозорили и считают преступником, мне стыдно к ним возвращаться. Вот я и не знаю, что предпринять.

— Вы правы, — отвечал на это Цао Чжэн, — я также слышал, что Вань Лунь человек ничтожный и ограниченный. Он не уживается со своими друзьями. Рассказывали даже, что когда мой учитель пришел в их стан, то вынес немало оскорблений от этого Ван Луня. Лучше будет, пожалуй, поступить следующим образом. Неподалеку отсюда в районе Цинчжоу есть гора Эрлуншань. На этой горе стоит монастырь Баочжусы. Он со всех сторон окружен хребтами, и проникнуть туда можно лишь по одной-единственной тропинке. Настоятель монастыря вернулся к мирской жизни и отрастил себе волосы. [239] Примеру его последовали и остальные монахи. Говорят, что этот парень собрал шайку человек в пятьсот и занимается разбоем. Имя его — Дэн Лун, а прозвище «Желтоглазый Тигр». Если вы, господин начальник, решили идти в разбойники, отправляйтесь туда. Там вы будете жить спокойно.

— Если есть такое место, — сказал Ян Чжи, выслушав его, — то почему бы мне и на самом деле не укрыться там и зажить спокойной жизнью.

Переночевав у Цао Чжэна, Ян Чжи занял у него немного денег и, распростившись с ним, взял свой меч и отправился на гору Эрлуншань.

Он шел весь день и, когда стало смеркаться, увидел издали высокую гору. «Переночую я, пожалуй, в лесу, а завтра поднимусь на гору», — подумал Ян Чжи. Но, свернув в лес, он замер от испуга и неожиданности. На сосновом пне сидел, наслаждаясь прохладой, здоровенный голый монах. Спина его была разукрашена татуировкой. Увидев Ян Чжи, он схватил посох, лежавший у его ног, вскочил на ноги и воскликнул:

— Ты еще откуда взялся, скотина проклятая?!

«Этот монах мой земляк, он тоже из Западных провинций. Надо поговорить с ним», — подумал Ян Чжи, слушая его брань.

— А вы откуда взялись, почтенный отец? — в свою очередь спросил он монаха.

Но тот ничего не ответил и с воинственным видом поднял свой посох.

«Однако этот лысый черт не отличается особой вежливостью, — рассердился Ян Чжи. — Проучу-ка я его, каналью, как следует!»

И он ринулся на монаха с мечом. Так началась эта схватка в лесу. Они сходились и расходились, наступали и отступали уже пятьдесят раз, но нельзя было сказать, кто окажется победителем.

Наконец монах, как бы нечаянно выскочив из круга, воскликнул:

— Отдохнем немного!

Оба остановились.

В душ-е Ян Чжи чувствовал к противнику симпатию и думал: «Откуда же он пришел, этот монах? Человек он способный и так мастерски владеет искусством боя, что мне стоит большого труда устоять против него!».

— Эй ты, темнолицый! — окликнул его монах. — Кто ты такой?

— Я начальник Ян Чжи из Восточной столицы, — ответил тот.

— Не ты ли продавал в Восточной столице свой меч и прикончил мошенника Ню-эра? — спросил монах. [240]

— А вы разве не видите на моем лице клеймо? — сказал Ян Чжи.

— И надо же было нам встретиться здесь! — рассмеялся монах.

— Смею ли я спросить о вашем имени, почтенный монах? — промолвил Ян Чжи. — И откуда вам известно, что я продавал меч?

— Я не кто иной, как сотник Лу Да, что служил в управлении командующего в Яньаньфу, — отвечал монах. — Убив мясника, я бежал и скрылся на горе Утай, где принял монашество и получил имя Лу Чжи-шэнь. А так как спина моя разукрашена татуировкой, то люди прозвали меня «Татуированным Монахом».

— Значит, мы земляки, — рассмеялся Ян Чжи. — Во время своих скитаний я не раз слышал ваше почтенное имя. Говорили, что обосновались вы в монастыре Дасянго. Как же вы очутились здесь?

— Это длинная история, — ответил Лу Чжи-шэнь. — В монастыре я ведал огородами и как-то встретил Линь Чуна, по прозвищу «Барсоголовый», которого Гао Цю хотел погубить. Опасаясь, что охранники по дороге в ссылку убьют его, я проводил Линь Чуна до Цанчжоу и тем спас ему жизнь. Мне и в голову не приходило, что эти охранники, вернувшись, донесут Гао Цю о том, что, когда они уже совсем собрались покончить с Линь Чуном в лесу Диких Кабанов, им помешал Лу Чжи-шэнь — монах из монастыря Дасянго, который шел с ними до самого Цанчжоу. Люди Гао Цю в ярости готовы были убить меня и сказали игумену, чтобы тот выгнал меня вон из монастыря. Но и этого им было мало. Они послали людей схватить меня, но, к счастью, жившие по соседству бездельники успели предупредить меня об опасности, и негодяи просчитались. Прежде чем бежать оттуда, я поджег стоявшую на огороде сторожку, а потом отправился бродить по белу свету. Но мне что-то не везет, и я никак не могу пристроиться. Однажды, когда я проходил через местечко Шицзыпо, в округе Мынчжоу, я чуть было не погиб от руки одной женщины, содержательницы кабачка. Она напоила меня каким-то зельем, но, на мое счастье, ее муж вовремя вернулся домой. Узнав, кто я такой, а также придя в восхищение от моего посоха и кинжала, он дал мне противоядие и спас меня. Порасспросив обо всем, он оставил меня погостить, а под конец мы даже побратались. Эта супружеская пара хорошо известна среди вольного люда. Его зовут «Огородник» Чжан Цин, а жену его — «Людоедкой» Сун Эр-нян. Они очень славные и гостеприимные люди. Я прожил у них дня четыре и узнал, что смогу устроиться в монастыре Баочжусы, на горе Эрлуншань. Я пошел к Дэн Луну, рассчитывая присоединиться к его шайке. Однако этот скот не захотел принять меня, и мы дрались [241] с ним не на жизнь, а на смерть. Не будучи в состоянии одолеть меня, этот подлец запер все ворота, а другого пути пробраться туда — нет. Как ни ругался я и ни поносил мерзавца, он ни за что не захотел выйти, чтобы еще раз со мной сразиться. Разозлил он меня порядком, но что теперь предпринять, не знаю. Вот уж никак не ожидал, что и вы, друг, придете сюда.

Ян Чжи остался очень доволен рассказом Лу Чжи-шэня. Они снова поклонились друг другу, как полагалось по обычаю, а затем сели, и Ян Чжи в свою очередь во всех подробностях поведал монаху историю о том, как он продавал свой меч, как убил Ню-эра и, наконец, как лишился подарков, которые ему поручено было доставить в Восточную столицу ко дню рождения сановника. Рассказал он и о том, что Цао Чжэн посоветовал ему отправиться в эти места.

— Раз он заперся, то нам его не выманить оттуда. Лучше, уж вернуться к Цао Чжэну и посоветоваться с ним, — закончил он.

Приняв такое решение, они поспешили покинуть лес и направились к Цао Чжэну. Когда они пришли в кабачок, Ян Чжи представил Лу Чжи-шэня хозяину. Тот быстро приготовил закуску и вино и стал потчевать своих гостей. За столом они принялись обсуждать вопрос о том, как лучше захватить гору Эрлуншань, и Цао Чжэн сказал:

— Если разбойники действительно закрыли ворота, монастырь не взять и десятитысячному войску, где уж вам двоим справиться! Я думаю, что надо действовать не силой, а хитростью!

— Что за мерзкая тварь, — выругался Лу Чжи-шэнь. — Когда я пришел к нему в первый раз, он не пожелал приютить меня и даже не пустил в монастырь. Тогда я вступил с ним в смертный бой и так двинул его ногой в пах, что он повалился на землю. Но когда я собрался прикончить мерзавца, его люди унесли этого бандита на гору и спасли. Потом они закрыли свои чертовы ворота, а я остался внизу, ругая их на чем свет стоит. Однако этот бродяга так и не решился больше спуститься вниз и вступить со мной в поединок.

— Если это место и в самом деле подходящее, — сказал Ян Чжи, — то почему бы нам не пойти туда и совместными усилиями не одолеть их?

— Но в монастырь невозможно пробраться, — возразил Лу Чжи-шэнь, — да и взять его нам не по силам.

— Я кое-что придумал, — вмешался в разговор Цао Чжэн. — Не знаю только, понравится ли вам мое предложение.

— Мы с большим удовольствием выслушаем вас, — отвечал Ян Чжи.

Тогда Цао Чжэн принялся объяснять им свой план. [242]

— Вы должны сменить свой наряд, — сказал он, обращаясь к Ян Чжи, — на простое платье, в каком ходят здешние крестьяне. Посох и кинжал, почтенный отец, я у вас пока возьму. Своему шурину и нескольким работникам я велю доставить вас к подножью горы, а там мы вас свяжем веревками. Я умею так завязывать узлы, что их легко быстро распутать. Потом мы подведем вас к монастырю и, указывая на вас, скажем бандитам, что этот монах напился пьяным у нас в кабачке и отказался платить за вино. В пьяном виде он, дескать, грозился собрать против вас людей и разгромить весь стан, и тогда мы связали его и решили передать главарю. Этот бандит, конечно, впустит нас к себе на гору, а когда мы попадем в их стан и встретимся лицом к лицу с Дэн Луном, мы дернем за узел, веревки распустятся, и я тут же передам вам, почтенный отец, ваш посох и кинжал. И когда два таких молодца, как вы, бросятся на них, им не устоять! А когда вы покончите с главарем, остальные сами вам подчинятся. Ну, как вам нравится мое предложение? — спросил он в заключение.

— Здорово! — в один голос воскликнули Лу Чжи-шэнь и Ян Чжи.

Весь этот вечер они пировали, но не забыли позаботиться и о продуктах на дорогу. На рассвете следующего дня они поднялись, плотно закусили и в сопровождении шурина хозяина и нескольких работников направились к горе Эрлуншань. Узел со своими пожитками Лу Чжи-шэнь оставил в доме Цао Чжэна.

В лес они пришли после полудня и здесь переоделись. Ян Чжи надел широкополую бамбуковую шляпу, предназначенную для защиты от солнца, рваную полотняную рубаху; в руке у него был меч. Цао Чжэн взял посох Лу Чжи-шэня, а все остальные вооружились дубинками. Лу Чжи-шэня связали так, чтобы узлы легко можно было распутать, а конец веревки вручили двум крестьянам. Окружив Лу Чжи-шэня, все двинулись к подножью горы.

Когда они приблизились к монастырю, то увидели, что там наготове расставлены огромные луки и стрелы, бутылки с известью и большие камни. Охранявшие ворота разбойники, узнав, что крестьяне привели связанного монаха, стремглав помчались на гору доложить об этом своему главарю. Через некоторое время над воротами показались два старших разбойника. Обращаясь к пришедшим, они спросили:

— Откуда вы? Что вам здесь надо и где вы захватили этого монаха?

На это Цао Чжэн ответил:

— Я из деревни, что неподалеку отсюда, содержу небольшой кабачок. Этот толстый монах иногда заходит ко мне выпить вина. На этот раз он напился допьяна и отказался уплатить. [243] Да еще все время кричал, что пойдет в Ляншаньбо, наберет там несколько сот удальцов и нападет на гору Эрлуншань. Он грозился также разорить все окрестные деревни. Тогда я хорошенько напоил этого мерзавца, связал его и решил привести к вашему начальнику в знак почтения и уважения наших людей, а также, чтобы избавить себя от возможных бедствий. Старшие разбойники, выслушав Цао Чжэна, радостно воскликнули:

— Ладно! Дело ясное! Обождите здесь немного!

Затем старшие разбойники поспешно поднялись на гору и доложили о том, что внизу ждут люди, которые привели толстяка монаха. Это сообщение очень обрадовало Дэн Луна, и он приказал:

— Давайте их всех сюда! Уж теперь-то я отомщу этому подлецу за все. Я выну у него печень и сердце, чтобы приготовить из них закуску к вину!

Разбойники тут же отперли ворота и повели пришедших к своему главарю. Когда Ян Чжи и Цао Чжэн шли по разбойничьему стану, они делали вид, что крепко держат Лу Чжи-шэня. Следуя через укрепленные проходы, они убедились, насколько это место было неприступным. По обеим сторонам проходов вздымались высокие горы, кольцом окружавшие также и весь монастырь. И над всей этой громадой горделиво возвышался горный пик, к которому вела одна лишь узкая тропинка. В проходах было навалено много бревен, камней для метания, огромные луки и стрелы; вдоль стен торчали густо натыканные острые и крепкие бамбуковые колья.

Миновав трое ворот, закрывавшихся подъемными решетками, они очутились перед главным храмом, в который вели три входа. Площадка перед храмом, гладкая, как зеркало, была обнесена частоколом. У дверей храма стояло человек восемь разбойников. Завидев связанного Лу Чжи-шэня, они, показывая на него пальцами, стали оскорблять его, выкрикивая:

— Ах ты лысый осел! Имел еще дерзость нападать на нашего предводителя! Ну, теперь попался! Вот обожди, мы с тобой разделаемся!

Лу Чжи-шэнь молчал. Его повели дальше, в главный зал храма. Все статуи из храма были вынесены, посредине стояло большое кресло, покрытое тигровой шкурой. По обеим сторонам входа двумя рядами стояли разбойники, вооруженные пиками. Через некоторое время двое бандитов ввели под руки Дэн Луна и усадили в кресло. Цао Чжэн и Ян Чжи, крепко держа Лу Чжи-шэня, подвели его к главарю разбойников.

— Ты, лысый осел! — начал Дэн Лун, обращаясь к монаху. — Как ты осмелился напасть на меня, да еще ударить ногой в пах? Опухоль и синяки от твоих ударов у меня до сих пор еще не прошли. Зато уж теперь я поговорю с тобой!

Тут Лу Чжи-шэнь, страшно вытаращив глаза, завопил: [244]

— Ну, держись, скотина!

Крестьяне дернули за конец веревки, узел распустился, и веревка упала. Выхватив из рук Цао Чжэна свой посох, Лу Чжи-шэнь с невероятной быстротой стал вращать им в воздухе. Ян Чжи сбросил наземь бамбуковую шляпу и взмахнул мечом. Пустил в ход свою дубинку и Цао Чжэн, а вслед за ним свирепо ринулись вперед и остальные крестьяне. Дэн Лун хотел было улизнуть, но Лу Чжи-шэнь с такой силой хватил его посохом по черепу, что рассек надвое не только его голову, но разбил вдребезги даже кресло, в котором сидел Дэн Лун.

Ян Чжи тем временем заколол человек пять разбойников, а Цао Чжэн кричал:

— Сдавайтесь! Кто попытается сопротивляться, будет уничтожен!

Разбойники, которых насчитывалось не менее шестисот человек, да и их главари были до того перепуганы всем происшедшим, что сразу же заявили о своем беспрекословном повиновении. Трупы Дэн Луна и других разбойников тут же втащили на гору и сожгли за монастырем.

Затем выяснили, много ли добра имеется в амбарах, осмотрели и привели в порядок все жилые помещения, проверили остальное имущество и строения, находившиеся за монастырем. Позаботились также о вине и закусках для пиршества. Лу Чжи-шэнь и Ян Чжи стали хозяевами разбойничьего стана и устроили в честь этого празднество с угощением. Все рядовые разбойники выразили полную готовность подчиняться им, а младшие вожаки были оставлены на своих местах. После этого Цао Чжэн распростился с двумя молодцами и вместе с крестьянами возвратился домой.

Вернемся теперь к старому управляющему и носильщикам, которые сопровождали подарки. Весь обратный путь они выходили в поход рано поутру и в полдень останавливались на отдых. Придя в Северную столицу, они направились прямо в управление и, представ перед Лян Чжун-шу, повалились ему в ноги.

— В дороге вам пришлось вынести немало трудностей, — сказал Лян Чжун-шу. — Но где же военачальник Ян Чжи? — спросил он.

— Мы и сами не знаем, — отвечали они. — Человек этот забыл об оказанных ему милостях и оказался отъявленным разбойником. На седьмой день пути мы достигли перевала Хуанниган. Жара стояла невыносимая. Мы зашли в сосновый лес отдохнуть немного в тени. Нам и в голову не приходило, что Ян Чжи вступит в сговор с семью разбойниками, которые выдавали себя за торговцев финиками. А он, вероятно, договорился с ними идти одной дорогой, и люди эти ждали нас впереди со своими тачками. Когда мы пришли на Хуанниган, разбойники были уже там, в сосновом лесу. Вскоре мы [245] увидели торговца, который нес на продажу вино и остановился на перевале отдохнуть. Нам, конечно, не следовало бы пить этого вина, потому что туда было подсыпано зелье, а мы не удержались, выпили и позволили им одурманить себя. Ну, а потом нас связали веревками, и разбойники вместе с Ян Чжи нагрузили на тачки все драгоценности, посланные ко дню рождения, прихватив заодно и наши пожитки, и увезли все это в горы. Мы доложили обо всем правителю области Цзичжоу и оставили в управлении начальников охраны, которые помогут местным властям в розысках и поимке разбойников. Сами же мы поспешили вернуться, чтобы доложить вашей милости о случившемся.

Ляп Чжун-шу был очень расстроен этим сообщением и принялся ругать Ян Чжи:

— Вот закоренелый преступник! Тебя осудили и сослали сюда, а я постарался возвысить тебя и снова сделать человеком. Как же ты посмел отплатить мне за все это черной неблагодарностью! Ну попадись теперь мне, я тебя на мелкие кусочки искромсаю!

Затем он приказал позвать писца, велел ему тут же составить бумагу в управление областью Цзичжоу и отправил ее с особым нарочным, который должен был ехать, не останавливаясь ни днем ни ночью. Лян Чжун-шу спешно отправил также письмо в Восточную столицу своему тестю, сообщая обо всем случившемся.

Мы не будем рассказывать о том, как гонец доставил бумагу в Цзичжоу, а вернемся лучше к тем, кто отправился с донесением в Восточную столицу к императорскому наставнику. Прибыв туда, посланцы передали ему донесение Лян Чжун-шу. Прочитав письмо, сановник Цай Цзин был чрезвычайно возмущен.

— Эти разбойники совсем обнаглели! — воскликнул он. — В прошлом году они также захватили подарки, которые послал мне зять, и до сих пор эти драгоценности так и не найдены. Теперь они снова ограбили караван. Так дальше продолжаться не может!

Он велел послать правителю области Цзичжоу приказ, в котором предлагалось немедленно выловить шайку разбойников и доложить об этом. Бумага была отправлена с нарочным.

Что же касается правителя области Цзичжоу, то, получив от Лян Чжун-шу приказ выловить разбойников, он совсем растерялся. И как раз в это время привратник доложил ему, что в управление прискакал из Восточной столицы гонец императорского наставника и говорит, что должен видеть правителя области по чрезвычайно важному и срочному делу. Это сообщение совсем расстроило правителя Цзичжоу, и он с грустью произнес: [246]

— Сомненья нет, и он по тому же делу — о похищении подарков ко дню рождения!

Правитель поспешил в приемную и, поздоровавшись с гонцом, сказал:

— Я уже получил бумагу правителя области Лян Чжун-шу по этому же делу и отправил людей для поимки разбойников. Но никаких следов до сих пор обнаружить не удалось. Еще позавчера я получил уведомление начальника местных охранных войск о том, что он отправил на розыски командира отряда и уполномоченного по борьбе с разбойниками, которым под страхом наказания велено выловить бандитов. Однако и им не удалось еще ничего сделать. Как только будет получено хоть какое-нибудь сообщение, я тотчас же лично прибуду в управление императорского наставника и доложу об этом.

— Я посланец императорского наставника, — отвечал тот. — Мне приказано самим наставником отправиться сюда и проследить за тем, чтобы вы выловили всю шайку. Перед отъездом наставник приказал мне лично оставаться в вашем управлении, пока не будут изловлены семь разбойников, притворившихся торговцами финиками, продавец вина и сбежавший командир Ян Чжи. На розыски их вам дается десять дней, после чего вы должны под конвоем прислать их в Восточную столицу. Если вы не выполните этого распоряжения в указанный срок, я боюсь, вам придется отправиться на остров Шамыньдао (Шамыньдао — остров в провинции Шаньдун, место ссылки особо важных преступников.). Да и со мной, не знаю, что будет, так как возвратиться обратно я не смогу. Если вы, господин начальник, сомневаетесь в достоверности моих слов, прошу вас ознакомиться с приказом, который я привез.

Прочитав приказ, начальник области так испугался, что распорядился тут же вызвать чиновников, ответственных за поимку разбойников. Вскоре в управление вошел человек и приветствовал начальника области.

— Кто вы такой? — спросил тот.

— Я — Хэ Тао, командир отряда по борьбе с разбойниками, — почтительно отвечал пришедший.

— Дело о краже подарков ко дню рождения на перевале Хуанниган поручено вам? — спросил начальник области.

— Разрешите вам доложить, господин начальник, — отвечал Хэ Тао, — что, после того как мне было приказано взяться за это дело, я не знаю отдыха ни днем ни ночью. Я отправил на Хуанниган самых ловких и расторопных людей, и хотя уже наказал некоторых палками, однако никаких следов преступников до сих пор так и не обнаружено. Не подумайте, господин начальник, что я нерадиво отношусь к вашим приказаниям, я действительно не знаю, что предпринять. [247]

— Что за дурацкие разговоры! — рассердился правитель области. — Недаром говорят: «Если начальник не строг, подчиненные ленятся!» Мне тоже стоило больших трудов добиться такого высокого поста. Сейчас императорский наставник прислал к нам своего гонца с приказом в течение десяти дней изловить всех разбойников. Если приказ не будет выполнен, я не только лишусь места, но и буду сослан на остров Шамыньдао. Вы начальник отряда по борьбе с разбойниками и не проявили должного усердия, а это доставит мне много неприятностей. Вот я и сошлю вас в такое место, куда и дикий гусь не залетал.

Затем правитель области вызвал татуировщика, приказал ему поставить на щеке Хэ Тао клеймо с надписью: «Сослан в область...», названия пока не велел проставлять и, обращаясь к Хэ Тао, сказал:

— Хэ Тао! Если ты не выловишь разбойников, это будет зачтено тебе как тяжкое преступление и уж тогда ни на какое снисхождение ты не рассчитывай.

Выслушав его, Хэ Тао покинул управление и направился к себе. Он вызвал подчиненных в секретную комнату и начал совещаться с ними. Когда он сообщил им о своем разговоре с правителем области, они словно онемели и сидели разинув рты, как гуси, которым стрела попала в клюв, или же как рыба, проглотившая крючок.

— Вы приходите сюда в установленное время и получаете свое жалованье. А сейчас, когда пришла беда, все вы молчите, как будто в рот воды набрали. Хоть бы мне посочувствовали. Ведь меня уж заклеймили.

— Помилуйте, господин начальник, — раздались голоса. — Мы ведь не деревянные и не каменные — все понимаем. Но, видать, эти разбойники, нарядившиеся купцами, — не здешние, а пришли издалека, из каких-нибудь глухих горных районов. Здесь они воспользовались случаем, захватили драгоценные подарки, а теперь вернулись в свой стан и живут себе припеваючи. Как же их отыщешь? А если бы мы даже и знали, где они, то и тогда ничего не могли бы сделать.

Хэ Тао, который еще в начале этого разговора был расстроен, выслушав своих подчиненных, впал в отчаяние. Покинув управление, он сел на коня и поехал домой. Там он отвел коня в конюшню, вошел в дом и остался наедине со своими печальными мыслями. Увидев его в таком состоянии, жена спросила:

— Что это у тебя сегодня вид какой-то необычный?!

— Да ты ничего и не знаешь! — ответил на это Хэ Тао. — Несколько дней тому назад правитель округа отдал письменный приказ, в котором говорилось, что на перевале Хуанниган шайка разбойников ограбила караван с подарками, посланными Лян Чжун-шу — правителем области — своему тестю. [248] Всего подарков было одиннадцать коромысел. Но, как я ни старался, разбойников так и не удалось найти. Сегодня, как раз когда я собирался просить правителя округа продлить срок поимки разбойников, он сам прислал за мной человека и, вызвав в управление, приказал немедленно всех выловить и направить в столицу. Когда на его вопрос о том, как обстоят дела, я ответил, что никаких следов найти пока не удалось и никто еще не пойман, он тут же приказал поставить на моем лице клеймо ссыльного. Только место ссылки он еще не проставил. Теперь подумай, что со мной будет!

— Как же быть? — спросила жена, выслушав его. — Что придумать?

В этот момент вошел Хэ Цин, младший брат Хэ Тао.

— Тебя еще только здесь не доставало, — проворчал Хэ Тао. — Что тебе здесь нужно? Или в карты играть некуда пойти?

Но жена Хэ Тао, женщина хитрая, поманила Хэ Цина за собой и сказала:

— Пойдем-ка, деверь, на кухню. Мне надо кое о чем с тобой поговорить.

Хэ Цин отправился вслед за невесткой, прошел в кухню и там уселся. Женщина подала на стол мясо, закуски, подогрела немного вина и пригласила Хэ Цина выпить и закусить.

— Вы оба, ты и мой брат, всегда издеваетесь надо мной и унижаете меня, — сказал Хэ Цин своей невестке. — Пусть я человек никчемный, но все же родной брат твоего мужа. И какой бы важный пост он ни занимал, родных забывать не следует. Ничего не было зазорного в том, если бы вы пригласили меня выпить чашечку вина в одной комнате с вами.

— Ну, ты ведь ничего не знаешь, — сказала невестка Хэ Цина. — У твоего брата сейчас очень тяжело на душе.

— Мой брат всегда получает много денег и ценностей. Куда же все это девается? Хоть и брат я ему, а не часто его беспокою, так почему же ему тяжело?

— Сейчас я тебе все расскажу, — отвечала невестка. — Дело в том, что на перевале Хуанниган шайка торговцев финиками похитила подарки, посланные правителем Северной столицы области Даминфу Лян Чжун-шу своему тестю в Восточную столицу. Сейчас правитель области Цзичжоу по приказу императорского наставника велел в десятидневный срок выловить разбойников и отправить их в столицу. Если к назначенному времени разбойники не будут схвачены, твоего брата за невыполнение приказания сошлют в отдаленные места. Разве ты не заметил у него на лице клеймо ссыльного? Остается лишь указать место ссылки. Плохо ему придется, если в ближайшее время он не сумеет [249] поймать этих разбойников. Так до тебя ли ему сейчас? Вот я и решила угостить тебя здесь, а ты уж не сердись на брата. Очень невесело у него на душе.

— Слышал я, как люди толковали об этих подарках, — промолвил в раздумье Хэ Цин. — А где это случилось?

— Говорили, будто на перевале Хуанниган, — отвечала невестка.

— Кто же эти грабители? — продолжал расспрашивать Хэ Цин.

— Да опомнись, деверь, ведь ты не пьян еще как будто! — рассердилась женщина. — Я ведь только что тебе сказала, что похитили подарки семь торговцев финиками!

В ответ на эти слова Хэ Цин разразился смехом:

— Так вот оно что! Ну, если это были просто торговцы финиками, тогда чего же горевать? Почему брат не пошлет каких-нибудь ловких людей их выловить?

— Легко тебе говорить, — возразила невестка, — а вот пойди поймай их!

— Дорогая сестра! — сказал, смеясь, Хэ Цин. — Стоит ли из-за этого тревожиться! У брата моего много приятелей, которых он постоянно принимает у себя и угощает. Вот только своего родного брата он совсем не замечает. Теперь же, когда ему пришлось туго, друзья покинули его, оправдываясь тем, что не могут помочь ему. А если бы он был хотя бы немножко обходительнее со своим братом и хоть иногда приглашал его выпить, брат этот, может быть, что-нибудь и посоветовал бы сейчас.

— Дорогой деверь! — воскликнула жена Хэ Тао. — Ты что-нибудь знаешь об этом деле?!

— Поживем-увидим! — отвечал Хэ Цин. — Когда моему дорогому брату и впрямь будет угрожать опасность, может быть, я смогу ему чем-нибудь помочь.

С этими словами он поднялся и собрался уходить. Но невестка стала удерживать его, приглашая выпить еще. Слова деверя удивили ее, и она поспешила подробно рассказать мужу обо всем, что он говорил. Выслушав ее, Хэ Тао тотчас же попросил позвать брата и с приветливым видом обратился к нему.

— Брат, если ты знаешь, куда скрылись разбойники, почему же ты не хочешь сказать об этом и избавить меня от беды?

— Что ты! Ничего я не знаю. Я пошутил. Где уж мне, младшему брату, оказывать помощь старшему?!

— Дорогой брат! — не унимался Хэ Тао. — Не будь таким бездушным. Вспомни все хорошее, что я сделал тебе, и забудь про огорчения, которые я тебе когда-либо причинил. Спаси меня! [250]

— Брат мой! — отвечал Хэ Цин. — У тебя около трехсот подчиненных. Среди них есть, конечно, и толковые и ловкие люди. И если они ничего не могут сделать, как же я, маленький человек, могу тебя спасти?

— Не говори о них, брат, — сказал Хэ Тао. — Я вижу по твоим словам, что ты что-то знаешь. Почему же ты ждешь, чтобы меня другие спасли? Скажи, куда скрылись разбойники, и я не останусь перед тобой в долгу. Выручи меня из беды!

— Да что же я могу поделать? — отнекивался Хэ Цин. — Я сам ничего не знаю!

— Не мучь меня! — взмолился Хэ Тао. — Ведь мы с тобой дети одной матери!

— А ты не спеши! — ответил Хэ Цин. — Вот когда тебе и вправду придется туго, я постараюсь что-нибудь сделать, чтобы выловить эту шайку мелких воришек.

— Дорогой мой деверь! — вмешалась в разговор жена Хэ Тао, — найди способ спасти брата. Не забывай, что вы кровная родня. Императорский наставник велел немедленно поймать всех разбойников. Они ведь ограбили караван с ценностями, а ты говоришь «мелкие воришки».

— Сестра! — отвечал Хэ Цин. — Сколько оскорблений пришлось мне вынести от старшего брата из-за того лишь, что я пристрастился к картам! Я испытываю страх перед братом и не могу с ним спорить. Когда ему было хорошо, у него были и вино и закуски, он веселился с другими, а теперь вот и я понадобился!

В этих словах Хэ Тао уловил намек. Он достал десять лян серебра и, положив их на стол, сказал:

— Прошу тебя, брат, взять пока вот это серебро, а когда разбойники будут пойманы, я награжу тебя золотом, шелком и другими подарками.

— Ну, брат! — рассмеялся Хэ Цин. — Ты совсем, как тот человек, про которого говорится: «В тяжелую минуту припадает к стопам Будды, а как пройдет беда, и — свечи не зажжет». Взять у тебя сегодня серебро, значит заниматься вымогательством. Сейчас же спрячь его. Если ты будешь поступать подобным образом, я вовсе ничего не скажу. Напрасно ты думаешь, что помощь мою можно купить за деньги.

— Это всего лишь часть обещанной властями награды в триста — пятьсот связок монет. Ты уж не откажись, брат, помочь мне, скажи, где сейчас эти разбойники?

— Да можно считать, что у меня в кармане, — отозвался Хэ Цин, хлопнув себя по ляжке.

— Что ты, брат? — изумился Хэ Тао. — Как же это они у тебя в кармане? [251]

— А ты пока не спрашивай, — прервал его Хэ Цин. — Сказал я, что они в моих руках, значит так и есть. Убери-ка ты свое серебро и впредь не думай меня подкупать. Помни, что мы с тобой братья! — говорил Хэ Цин с расстановкой.

Не случись всего этого,

В уезде Юньчэн не явился бы вскоре
За благо и правду борец неизвестный,
В горах Ляншаньбо не явился бы воин,
Собравший лихих удальцов Поднебесной.

О чем сообщил Хэ Цин, читатель узнает из следующей главы.

(пер. А. Рогачева)
Текст воспроизведен по изданию: Ши Най-ань. Речные заводи. Том 1. Гос. изд. худ. лит. М. 1959

© текст - Рогачев А. 1959
© сетевая версия - Тhietmar. 2015
© OCR - Иванов А. 2015
© дизайн - Войтехович А. 2001 
© Гос. изд. худ. лит. 1959