ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

ШИ НАЙ-АНЬ

РЕЧНЫЕ ЗАВОДИ

ТОМ I

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Линь Чун в метель отправляется в кумирню Бога гор. Лу Цянь сжигает амбары с фуражом

Итак, Линь Чун вышел на прогулку, и вдруг его окликнули. Оглянувшись, он увидел трактирного слугу Ли Сяо-эра, которого он знал, когда жил в Восточной столице. В свое время Линь Чун часто помогал Ли Сяо-эру. Однажды Ли украл деньги у хозяина кабачка, за это его арестовали и предали суду. Тогда Линь Чун поручился за него, внес залог и избавил его от суда. Однако оставаться в Восточной столице Ли уже не мог. Благодаря Линь Чуну, снабдившему его деньгами, Ли удалось выехать из города и устроиться в другом месте. И вот, совершенно неожиданно, они снова встретились:

— Как ты сюда попал? — спросил Линь Чун.

— После того как вы, господин, спасли меня и помогли покинуть столицу, — отвечал Ли Сяо-эр, почтительно кланяясь, — я отправился на поиски работы, но так ничего и не нашел. Я долго скитался, пока не попал в Цанчжоу. Тут я обратился к одному кабатчику по фамилии Ван. Он взял меня к себе слугой и скоро убедился, что я человек старательный, умею хорошо прислуживать за столом, готовить вкусные закуски и приправы. Гости были довольны мной, и дела кабачка пошли очень успешно. Хозяин даже отдал за меня свою дочь. Родители жены вскоре умерли, и мы остались вдвоем. Кабачок наш находится как раз против лагеря. Сегодня я отправился собрать долги и вот встретил вас, моего благодетеля. Но вы-то как очутились здесь?! — спросил он Линь Чуна.

Линь Чун показал клеймо на своем лице и сказал:

— Я впал в немилость у командующего Гао Цю, и он устроил так, что я попал под суд и был приговорен к клеймению и ссылке. Здесь я сторожу храм Владыки неба. А что будет со мной дальше, я и сам не знаю. Никак не ожидал я встретиться здесь с тобою.

Ли Сяо-эр пригласил Линь Чуна к себе в кабачок, усадил за стол и, позвав жену, велел ей поклониться благодетелю их семьи. И муж и жена были очень рады видеть Линь Чуна в своем доме:

— У нас нет здесь никаких родственников, — говорили они, — а сегодня само небо послало вас, нашего благодетеля. [148]

— Но я ведь ссыльный преступник, — возражал Линь Чун, — и боюсь, что недостоин быть в вашем обществе.

— Не говорите так, — ответил Ли Сяо-эр. — Кому не известно ваше почтенное имя? Если вам нужно что-нибудь постирать, погладить или починить, мы все сделаем.

Беседуя с Линь Чуном, Ли поставил перед ним вино и закуски, а когда наступил вечер, проводил в храм. На следующий день Ли снова пригласил Линь Чуна к себе. Так Линь Чун стал своим человеком в доме Ли, и хозяин часто носил ему горячую пищу и воду. Видя, какое почтение оказывает ему семья Ли, Линь Чун отдал им часть серебра.

Не будем, однако, рассказывать об этом подробно, а вернемся лучше к делам поважнее.

Время летело быстро, скоро наступила зима.

Стеганая одежда Линь Чуна и его белье стараниями жены Ли были приведены в порядок. Однажды Ли стоял у дверей, приготовляя закуски, и вдруг увидел, что двое каких-то людей один за другим быстро вошли в кабачок. Присмотревшись внимательнее, Ли по одежде определил, что первый был военным, другой больше походил на охранника или слугу. Войдя в кабачок, оба посетителя уселись. Тогда Ли вошел испросил:

— Прикажете вина?

В ответ первый незнакомец вынул лян серебра и отдал его Ли Сяо-эр со словами:

— Эти деньги возьми себе, а сейчас принеси кувшина три-четыре лучшего вина. Когда же придут гости, подай вино и закуски и ни о чем не спрашивай.

— Каких гостей вы ожидаете, господин? — спросил Ли Сяо-эр.

— Сходи в лагерь для ссыльных, — отвечал пришедший, — и позови сюда начальника лагеря и надзирателя. Я хочу с ними побеседовать. Если они будут о чем-нибудь расспрашивать, скажи им, что здесь их ждет один начальник, у которого есть к ним дело.

Ли обещал все исполнить. Сперва он отправился за надзирателем, вместе с ним пошел в дом начальника, — и втроем они пришли в кабачок. Здесь Ли успел заметить, что неизвестный военный почтительно приветствовал гостей:

— Нам не приходилось встречаться раньше, — сказал начальник лагеря. — Могу ли я узнать ваше почтенное имя?

— У меня к вам письмо, — отвечал незнакомец, — и вы сейчас все узнаете. Подай-ка вина! — обратился он к Ли.

Ли тут же принес вино и фрукты и расставил на столе тарелки с закусками. Военный наполнил чашки и пригласил гостей садиться. Все это время Ли был очень занят, он обслуживал своих гостей и летал, как челнок в ткацком станке. Второй гость, пришедший вместе с военным, приказал подать чан с горячей водой и стал подогревать вино. [149]

Выпив чашек по десять, они снова заказали вина и велели принести обед. Когда все было подано, военный обратился к Ли:

— Ну, теперь мы сами будем подогревать вино, а ты не приходи, пока не позовут. Нам нужно побеседовать.

Ли послушно вышел. Подозвав жену, он сказал:

— Эти люди пришли сюда неспроста.

— С чего это ты взял? — спросила жена.

— Судя по их говору, они из Восточной столицы, в Цанчжоу приехали впервые и не были знакомы с начальником лагеря. Когда я подавал вино и закуски, то слышал, как надзиратель произнес имя командующего Гао Цю. Уж не замыслил ли этот военный что-нибудь против Линь Чуна? Я постою у дверей, а ты спрячься за занавеской и послушай, о чем они говорят.

— Сходи-ка ты лучше в лагерь и позови Линь Чуна, может, он их признает, — предложила жена.

— Ничего ты не понимаешь! — прикрикнул на нее Ли. — Линь Чун человек вспыльчивый и сгоряча может убить человека или спалить дом. Вдруг окажется, что незнакомец как раз и есть тот самый Лу Цянь, о котором он нам рассказывал? Неужели Линь Чун отпустит врага живым? А если произойдут какие-нибудь неприятности, то и нам с тобой несдобровать. Поди-ка лучше послушай, а потом мы придумаем, что делать.

— И то верно, — согласилась жена, возвращаясь в комнату. Часа через два она вышла к мужу и сказала.

— Они все шептались, и я ничего не могла разобрать. Только и заметила, как тот, который похож на военного, вынул что-то завернутое в платок и передал начальнику и надзирателю. Верно, в свертке было золото или серебро. Я слышала, как надзиратель говорил: «Ладно, уж как-нибудь мы с ним покончим».

В это время гости велели подать суп. Ли поспешил выполнить приказание и в тот момент, когда менял тарелки, увидел в руках у начальника письмо. Ли подал еще супу, принес новые закуски. Гости просидели за столом еще около часа, расплатились, и начальник лагеря с надзирателем первыми покинули кабачок; вслед за ними ушли и незнакомцы, опустив головы и пряча лица.

Не успела за ними закрыться дверь, как вошел Линь Чун.

— Ну, брат Ли, как идет торговля? — приветствовал Линь Чун хозяина.

— Мой благодетель, — взволнованно ответил Ли, — прошу вас, присаживайтесь. Я как раз собирался к вам, у меня для вас очень важные вести.

— Что случилось? — спросил Линь Чун.

Тогда Ли попросил Линь Чуна пройти в комнату и, усадив его, сказал: [150]

— Только что отсюда вышли какие-то подозрительные люди, которые прибыли из Восточной столицы. Они пригласили в кабачок начальника лагеря и надзирателя, и здесь все вместе долго сидели и закусывали. Я слышал, как надзиратель упоминал в разговоре имя командующего Гао Цю. Это показалось мне подозрительным, и я велел жене послушать, о чем они говорят. Но она ничего не поняла, так как они беседовали шепотом. Только под конец она услышала, как надзиратель сказал: «Что ж, ладно. Уж как-нибудь мы с ним покончим». Затем незнакомцы достали сверток, не то с золотом, не то с серебром, и передали его начальнику лагеря и надзирателю. После этого они побыли в кабачке еще некоторое время, а затем разошлись. Что это за люди, мы не знаем, но у нас возникло подозрение, что они замышляют что-то недоброе против вас, мой благодетель:

— А каков этот человек из себя? — спросил Линь Чун:

— Он небольшого роста, — отвечал Ли. — Лицо у него чистое и бледное, ни усов, ни бороды нет, на вид ему лет тридцать с лишним. Тот, кто был с ним, также невысокого роста, но со смуглым лицом.

Услышав это, Линь Чун даже привскочил от изумления:

— Первый — несомненно Лу Цянь! — воскликнул он. — И эта гнусная тварь осмелилась прийти сюда, чтобы причинить мне зло! Ну, пусть только попадутся мне, от них одно мокрое место останется!

— Будьте осторожнее, — увещевал Ли. — Еще в древности говорили: «Во время еды бойся подавиться, а во время ходьбы — споткнуться».

Линь Чун был взбешен. Он тут же покинул кабачок, пошел на рынок и купил небольшой кривой кинжал. Спрятав его под одежду, Линь Чун отправился на поиски Лу Цяна и обошел весь город.

А Ли и его жена сидели дома ни живы ни мертвы от страха. Однако ничего особенного в этот вечер не произошло. На следующее утро Линь Чун встал, умылся и, захватив свой кинжал, снова пошел в город. Он бродил по всем улицам и переулкам и целый день провел в поисках. Но и на этот раз все обошлось спокойно и в городе не произошло никаких событий. Тогда Линь Чун направился к дому Ли.

— Опять у меня ничего не вышло! — сообщил он другу.

— Благодетель наш, — сказал Ли, — мы хотели бы, чтобы все кончилось благополучно. Вы должны беречь себя.

Линь Чун снова вернулся к себе в храм. Так прошла еще ночь. Несколько дней продолжал Линь Чун свои поиски по улицам города, но, никого не обнаружив, начал постепенно успокаиваться.

На шестой день после описанного происшествия начальник лагеря вызвал к себе Линь Чуна и сказал ему: [151]

— Вы уже давно живете здесь, а я еще ничем не помог вам, как об этом просил господин Чай Цзинь. Сейчас этот случай представился. За восточными воротами, в пятнадцати ли от города, находятся военные склады. Каждый месяц туда доставляют фураж, и на этом деле можно кое-что подзаработать. Сейчас складами ведает один старый отставной солдат. Я хочу назначить вас на это место, а его перевести сюда присматривать за храмом. Отправляйтесь вместе с надзирателем и приступайте к работе:

— Что ж, — ответил Линь Чун. — Я согласен.

Выйдя из лагеря, Линь Чун тут же пошел к Ли Сяо-эр и сказал:

— Начальник лагеря назначил меня заведовать военным складом. Что вы об этом думаете?

— Это, конечно, лучше, чем работа в храме, — заметил Ли. — При приеме фуража можно кое-что заработать. Но раньше никто не получал этого места, не дав взятки начальнику:

— Выходит, он не только не собирается причинить мне зла, но даже назначает на хорошую должность, — задумался Линь Чун. — Что бы это могло значить?

— А вы не раздумывайте над этим, благодетель, — сказал Ли, — лишь бы все было в порядке. Плохо только, что вы будете жить далеко от нас. Впрочем, когда выдастся свободное время, я обязательно приду навестить вас.

Ли принес вина и закусок и пригласил Линь Чуна к столу.

Не стоит, однако, вдаваться в утомительные подробности. Расставшись с Ли, Линь Чун пошел в храм, собрал свои вещи, взял кинжал и пику и вместе с надзирателем пошел к начальнику лагеря попрощаться. После этого они отправились на склады.

Стояла холодная погода, резкий северный ветер гнал по небу темные тучи. С утра, не переставая, валил снег. В дороге Линь Чуну и надзирателю не попалось ни одного кабачка, где можно было бы задержаться, и вскоре они прибыли на место, где увидели перед собой глиняную стену, в которой было двое ворот. Толкнув ворота, они вошли внутрь. Там было несколько амбаров для фуража, вокруг стояли скирды соломы. Посреди двора находились два жилых помещения, крытых соломой. В одном из них старый солдат грелся у огня:

— Начальник лагеря назначил на твое место Линь Чуна, — сказал старику надзиратель. — Ты же вернешься обратно и будешь служить в храме Владыки неба. А сейчас сдай Линь Чуну имущество.

Солдат взял ключи и повел Линь Чуна осмотреть хозяйство. [152]

— Количество фуража следует записывать и склады опечатывать, — наставлял старик новоприбывшего. — Эти стога соломы пересчитаны и занумерованы.

После того, как все было проверено, Линь Чун с солдатом вернулись, и служивый, собрав свои вещи, сказал:

— Жаровню для угля, котел, чашки и тарелки — все это я оставляю тебе...

— У меня в храме тоже остались кое-какие вещи, и ты можешь взять их себе, — ответил Линь Чун:

— Если захочешь купить вина, — сказал солдат, показывая на кувшин из тыквы, висевший на стене, — то можешь сходить в кабачок, что на большой дороге, в двух-трех ли к востоку отсюда.

Затем солдат и надзиратель двинулись в обратный путь.

Оставшись один, Линь Чун положил свои вещи на постель и первым делом решил развести огонь пожарче. В заднем углу комнаты была навалена куча хвороста и угля. Он подбросил несколько кусков угля в очаг, представлявший собой простое углубление в земляном полу, затем взглянул наверх и увидел, что потолок хижины совсем обветшал и порывы ветра раздувают солому во все стороны.

«Как же можно прожить здесь всю зиму? — подумал Линь Чун. — Когда погода станет получше, надо будет сходить в город и позвать кровельщика, чтобы он починил крышу».

Линь Чун придвинулся ближе к огню, так как холод пробирал его все сильнее. Тогда он вспомнил про кабачок, о котором говорил ему старый солдат. «Почему бы мне не сходить туда и не купить вина?» — подумал он. Не мешкая, он достал из узла немного серебра, прикрыл жаровню с углем, нацепил на пику кувшин из тыквы, надел войлочную шляпу и, выйдя из помещения, запер дверь на щеколду. Ворота он тоже замкнул на замок и пошел по направлению к востоку.

Снег все сыпал и сыпал и, словно драгоценные камни, хрустел под ногами Линь Чуна. Линь Чун шел боком, спиной к ветру. Между тем метель все усиливалась. Не прошел Линь Чун и пол-ли, как увидел перед собой старую кумирню. Поклонившись, он произнес:

— Добрые духи, помогите мне! А я в благодарность принесу вам жертву.

Пройдя еще немного, Линь Чун увидел какие-то жилища и среди них за изгородью шест с пучком соломы. Это означало, что здесь находится кабачок. Когда Линь Чун вошел туда, хозяин осведомился:

— Откуда пожаловали, господин?

— Узнаешь этот кувшин? — в свою очередь спросил его Линь Чун.

— Да, — отвечал хозяин, взглянув на кувшин. — Он принадлежит старому солдату, который живет на складе. [153]

— Правильно, — отозвался Линь Чун, — так оно раньше и было.

— Ну, раз теперь вы охраняете склад, — сказал хозяин, — то уж разрешите считать вас своим гостем. Прошу присаживаться, погода нынче холодная, выпейте несколько чашек вина.

С этими словами хозяин нарезал на тарелку говядины, налил в кувшин горячего вина и пригласил Линь Чуна выпить и закусить. Отпив немного, Линь Чун заказал еще вина и мяса за свои деньги. Закусив как следует, он попросил наполнить кувшин из тыквы, захватил с собой еще два куска говядины и расплатился с хозяином. Тыкву он подвесил на пику, а мясо сунул за пазуху. Затем, поблагодарив хозяина, он покинул кабачок. Выйдя за ворота, Линь Чун свернул на старую дорогу, но теперь ветер дул ему прямо в лицо. К ночи метель разбушевалась вовсю.

Несмотря на глубокий снег и встречный ветер, Линь Чун скоро добрался до своего склада, но, войдя в ворота, так и ахнул от изумления и испуга. Казалось, само небо покровительствовало добрым и справедливым, ибо стужа и буран спасли Линь Чуну жизнь. Пока его не было, крыши обоих жилых помещений обрушились под тяжестью снега.

«Что же теперь делать?» — подумал Линь Чун, кладя на снег пику и кувшин. Опасаясь, как бы от тлеющих углей, оставшихся в очаге, не начался пожар, он разворотил груду обломков и, забравшись в нее по пояс, стал шарить по земле руками. Однако вскоре обнаружил, что растаявший снег загасил последние искры. Линь Чун продолжал шарить на том месте, где прежде находилась кровать, вытащил, наконец, свое стеганое одеяло и вылез из кучи обломков. Было уже совсем поздно, и он подумал: «Теперь негде даже развести огонь. Как же мне быть?» Тут он вспомнил о старой кумирне, которую видел на расстоянии в пол-ли от склада, и решил, что временно сможет укрыться там. «Переночую там, — решил он, — а утром посмотрим, что делать дальше». Свернув одеяло и нацепив на пику кувшин с вином, он плотно закрыл ворота, запер их на замок и направился к кумирне.

Проникнув в ограду, он прикрыл ворота и припер их камнем, лежавшим неподалеку. В кумирне он осмотрелся. Над алтарем возвышалась глиняная, позолоченная статуя Бога гор; по сторонам стояли статуи его помощников: писца и посыльного. В стороне лежала куча жертвенной бумаги. Тщательно все осмотрев, Линь Чун обнаружил, что других помещений в кумирне не было и никто ее не охранял.

Он положил на кучу бумаги свою пику, поставил кувшин с вином и, стряхнув, снег со шляпы, снял белый полотняный халат, уже изрядно промокший. Все это он положил на алтарь, затем расстелил одеяло, лег на него и укрылся до пояса. [154] Достав кувшин с вином, он, не разогревая, начал потихоньку пить его, заедая купленной в кабачке говядиной.

Так Линь Чун лежал, выпивая и закусывая, как вдруг услышал снаружи какой-то шум. Мгновенно вскочив на ноги и прильнув к трещине в стене, он увидел, что склады с фуражом охвачены пламенем. Огонь с треском и шумом пожирал постройки. Линь Чун схватил пику и уже собрался бежать, чтобы позвать народ на помощь, как вдруг услышал чьи-то голоса. Он осторожно подкрался к воротам и прислушался. Разговаривая между собой, к кумирне быстро приближались трое. Они попробовали было открыть ворота, но им помешал камень. Тогда они остановились у ворот, глядя на пожар, и один из них сказал:

— Ну что, неплохо придумано?

— Вы оба хорошо постарались, — ответил второй. — Когда я вернусь в столицу и доложу об этом командующему Гао Цю, ручаюсь, он наградит вас высоким и почетным назначением. Теперь у наставника Чжана не будет причин упорствовать:

— Наконец-то нам удалось покончить с Линь Чуном, — вставил третий. — Теперь молодой Гао поправится:

— Какой же упрямец этот наставник Чжан. Ведь сколько раз к нему посылали людей с просьбой выдать дочь за молодого Гао, — вставил его собеседник. — Сколько раз ему говорили, что Линь Чуна уже нет в живых, но Чжан ни за что не хотел верить этому. А здоровье молодого Гао все ухудшалось. Вот командующий и отправил нас, чтобы просить вас покончить с этим делом. Но мы никак не думали, что все это так скоро окончится.

— Когда я перелез через стену, — начал первый, — я поджег сено в десяти местах, и выбраться оттуда он никак не мог!

— Да уж он теперь, верно, сгорел, — заметил второй.

— Если бы даже ему и удалось спастись, — сказал третий, — все равно его ждала бы смертная казнь. Ведь по его вине сгорел военный склад.

— А теперь пойдем в город, — предложил первый.

— Подождем еще, — возразил второй. — Посмотрим на пожар, а потом отыщем пару костей, чтобы по возвращении в столицу показать их командующему и молодому Гао; пусть убедятся в том, что мы умеем работать.

Линь Чун по голосу узнал надзирателя, Лу Цяня и Фу Аня. «Небо сжалилось надо мной, — подумал он. — Если бы не развалилась сторожка, я был бы заживо сожжен этими негодяями».

Он потихоньку отодвинул камень, взял в правую руку пику и, распахнув левой рукой ворота, закричал:

— Стой, мерзавцы! Теперь-то вы от меня не уйдете! [155]

Те хотели было бежать, но от испуга не могли двинуться с места. Линь Чун поднял пику, и она с хрустом вонзилась в тело надзирателя. Перепуганный насмерть, Лу Цянь не мог пошевелить ни рукой, ни ногой и взмолился:

— Прости меня!

Фу Ань успел отбежать всего шагов на десять, но Линь Чун настиг его и со всей силой всадил ему пику в спину — тот повалился. Теперь Линь Чун вернулся к Лу Цяню. Тот бросился было бежать, но не успел сделать и трех шагов, как Линь Чун с криком: «Ты еще бежать, гнусный бандит!» — схватил его за плечо и швырнул в снег. Отбросив пику и наступив ногой на грудь Лу Цяня, он выхватил кинжал, занес его над Лу Цяном и сказал:

— Ты, мерзкая рожа! Я ведь никогда не враждовал с тобой! Почему же ты решил погубить меня? Правильно говорится: «Можно простить убийцу, но нельзя простить предателя!»

— Я не виновен, — взмолился Лу Цянь. — Командующий приказал мне это сделать, и я не мог нарушить его воли:

— Ах ты гнусный разбойник! — сказал Линь Чун. — Мы с малых лет были друзьями и вот сегодня ты пришел, чтобы убить меня. Как же ты смеешь говорить, что непричастен к этому делу? А теперь попробуй моего кинжала!

С этими словами он разорвал одежду Лу Цяня и всадил ему кинжал прямо в сердце. Изо рта, носа, ушей и глаз Лу Цяня хлынула кровь; Линь Чун вынул сердце и печень врага и, оглянувшись кругом, увидел, что надзиратель пытается подняться на ноги. Линь Чун прыгнул к нему и, прижав к земле, крикнул:

— Гнусная тварь! Ты оказался таким же бандитом, как и другие! Ну так отведай и ты моего кинжала!

Он отрезал надзирателю голову и насадил на пику. Затем он отрубил головы остальным двум убитым, вложил кинжал в ножны, связал за волосы все три головы, возвратился в кумирню и положил их на жертвенник перед богом горных духов. Надев халат, он подпоясался кушаком, напялил войлочную шляпу, осушил до дна кувшин с вином и, бросив его вместе с одеялом, захватив пику, вышел из кумирни и направился на восток.

Через каких-нибудь четыре-пять ли ему встретилась толпа крестьян из соседних деревень, которые с ведрами и баграми бежали тушить пожар:

— Бегите скорее и попытайтесь спасти, что можно! — крикнул он, — а я пойду доложу начальству! — И он, сжимая в руках пику, продолжал свой путь дальше. Между тем снежная буря все усиливалась.

Часа четыре шел Линь Чун, когда наконец почувствовал, что замерз до мозга костей. Оглядевшись, он убедился, что склады остались далеко позади. Перед ним был небольшой [156] редкий лесок. Вдали, там где лес становился гуще, виднелось несколько хижин, соломенные крыши которых были покрыты снегом. В одной из хижин сквозь трещину в стене мелькал огонек. Туда и направился Линь Чун. Он раскрыл двери и вошел. Посреди комнаты сидел пожилой крестьянин, вокруг него несколько молодых. В очаге, устроенном прямо в земляном полу, потрескивал хворост.

Линь Чун подошел к сидящим у огня крестьянам и почтительно поздоровался с ними:

— Я из города и служу в лагере ссыльных, — сказал он. — Я весь промок. Прошу вас, разрешите мне погреться и обсушиться немного.

— Грейся, кто тебе мешает? — отозвались крестьяне. Линь Чун подошел к огню и примялся сушить свое платье.

Отогревшись, он вдруг заметил на углях кувшин, от которого исходил винный запах:

— У меня есть кое-какая мелочь, — сказал Линь Чун, — не дадите ли вы мне немного вина?

— Мы каждую ночь должны по очереди караулить закрома с рисом, — отвечал ему старший крестьянин. — Сейчас уже за полночь, погода холодная, и этого вина не хватит нам самим. Где уж тут с тобой делиться? Лучше ты на него не рассчитывай.

— Ну уж две-три чашки вы, наверное, могли бы мне дать, я бы хоть немного согрелся, — возразил Линь Чун.

— Вот что, молодец, оставь-ка ты нас в покое! — оборвал его крестьянин.

Однако запах вина все сильнее раздражал Линь Чуна: ему очень хотелось выпить.

— Как бы там ни было, а поделиться со мной вы могли бы, — настаивал Линь Чун.

— Мы разрешили тебе погреться у очага, — ответили ему крестьяне, — но теперь ты требуешь еще и вина. Уходи-ка отсюда подобру-поздорову. Не уйдешь, так останешься висеть на этой балке под потолком.

Это разозлило Линь Чуна, и он закричал:

— У вас ни стыда, ни совести нет!

С этими словами он с размаху воткнул свою пику в очаг и, выхватив оттуда горящую головешку, сунул ее прямо в лицо пожилому крестьянину. У того сразу же загорелись усы и борода. Остальные крестьяне вскочили со своих мест, и Линь Чун набросился на них, размахивая своей пикой. Старый крестьянин первым выскочил из хижины. Остальные в испуге застыли на месте, но, опомнившись, тоже обратились в бегство:

— Как будто все разбежались, — сказал себе Линь Чун. — Вот теперь, господин Линь Чун, и вы может угоститься!

На кане стояли две чашки из кокосового ореха. Он взял одну, зачерпнул вина и, осушив ее до половины, вышел из [157] хижины. Но шел он неуверенно, покачиваясь и нетвердо держась на ногах.

Не прошел Линь Чун и одного ли, как вдруг налетел порыв сильного ветра и опрокинул его у края глубокой канавы. И уж он, конечно, не в силах был подняться! Когда пьяный упадет, то уже не может встать на ноги. И Линь Чун остался лежать в снегу.

Крестьяне тем временем позвали на помощь и с дубинками и другим оружием прибежали в хижину. Не найдя там Линь Чуна, они бросились за ним по следу и увидели его лежащим в снегу. Неподалеку валялась оброненная им пика.

Было уже время пятой стражи. Крестьяне подошли к Линь Чуну, подняли его с земли, связали и куда-то повели. Если бы они не привели его туда, вы не узнали бы, почему

В камышовых заводях скопились
Тысячи военных кораблей,
На крутом прибрежий столпились
Сотни молодых богатырей.

Поистине:

Если об этом хоть раз упомянешь,
Сразу неистовый дух разрушений
Холодом страха охватит людей.
Если об этом рассказывать станешь,
Сразу суровый и горестный ветер
Словно пронизывает до костей.

О том, куда крестьяне привели Линь Чуна, вам расскажет следующая глава. [158]

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Чжу Гуй пускает из павильона над водой поющую стрелу. Линь Чун снежной ночью приходит в стан Ляншаньбо

Мы рассказали о том, как пьяный Линь Чун ночью свалился в снег и не мог уже больше подняться, и о том, как его нашли крестьяне, связали и куда-то повели. Его привели в какую-то усадьбу. Из дома вышел слуга, объявил, что господин еще не вставал, и предложил подвесить Линь Чуна к балке.

Когда стало светать, Линь Чун пришел в себя, огляделся и крикнул:

— Кто осмелился связать меня и подвесить к балке?! На его крик из дома выбежали крестьяне с палками.

— Ты, негодяй, еще орать вздумал! — рассердились они.

— Нечего с ним разговаривать! — закричал старик, которому Линь Чун опалил усы и бороду. — Бейте его! Вот встанет господин, он ему задаст!

Крестьяне бросились на Линь Чуна и принялись дружно колотить его палками. Он не мог защищаться и только кричал:

— Погодите, я еще с вами разделаюсь!

В этот момент из дому вышел работник и сказал:

— Господин идет!

Уже помутневшими глазами увидел Линь Чун хозяина усадьбы: заложив руки за спину, он приближался к террасе.

— Кого это вы бьете? — спросил хозяин.

— Вора поймали! — отвечали крестьяне. — Прошлой ночью он хотел украсть у нас рис.

Подойдя поближе и узнав Линь Чуна, хозяин тут же отогнал крестьян и освободил его.

— Как это вы, господин наставник, оказались в таком положении? — удивился он.

Услышав это, крестьяне поспешили удалиться. Линь Чун взглянул на своего собеседника и увидел, что это не кто иной, как сановник Чай Цзинь. [159]

— Спасите меня, милостивый господин! — взмолился Линь Чун.

— Но как вы очутились здесь, господин наставник? — снова спросил Чай Цзинь. — И почему мои люди посмели вас оскорбить?

— Сразу всего не расскажешь, — ответил Линь Чун. Тогда они вошли в комнаты, уселись, и Линь Чун подробно рассказал обо всех своих злоключениях.

— Что за несчастная у вас судьба, друг мой! — воскликнул Чай Цзинь. — Но сейчас небо сжалилось над вами, — продолжал он. — Теперь вы в безопасности. Это мое восточное поместье, здесь вы можете немного пожить, а тем временем мы что-нибудь придумаем.

Затем Чай Цзинь приказал слуге принести чистую одежду, чтобы Линь Чун мог переодеться, пригласил гостя во внутренние теплые комнаты, где уже были приготовлены вино и закуски, и стал его потчевать. Так Линь Чун снова оказался в поместье Чай Цзиня и прожил здесь неделю. Но оставим его пока и поговорим о том, как развертывались события.

Когда начальник лагеря в Цанчжоу сообщил о том, что Линь Чун убил надзирателя, Лу Цяня и Фу Аня и сжег военный склад, начальник области сильно встревожился. Он тут же велел повсюду расклеить объявления о поимке Линь Чуна. Во все концы были разосланы соглядатаи, во всех деревнях, трактирах и постоялых дворах были развешены объявления с описанием примет Линь Чуна и его изображением. За поимку преступника была обещана награда в три тысячи связок монет. Повсюду шли поиски. В каждом кабачке только и говорили, что об этом деле.

Когда слухи эти дошли до Линь Чуна, он почувствовал себя так, словно сидел на иголках. Вечером, когда Чай Цзинь вернулся домой, Линь Чун сказал ему:

— Милостивый господин! Вы приютили меня в своем доме, и я очень вам за это признателен. Но сейчас мое пребывание здесь становится опасным. Если меня найдут в вашем поместье, вы можете пострадать. Вы были очень милостивы и щедры ко мне. Поэтому разрешите попросить вас одолжить мне немного денег на дорогу, и я отправлюсь искать себе новое пристанище. Если останусь жив, постараюсь когда-нибудь верной службой отплатить вам за добро.

— Раз уж вы, дорогой брат, решили уйти отсюда, — сказал Чай Цзинь, — тогда я посоветую вам, куда отправиться. Я дам вам туда письмо. Что вы об этом думаете?

— Вы так добры и великодушны, господин мой, что беспокоитесь даже о том, где мне укрыться, — произнес растроганный Линь Чун. — Но что это за место, о котором вы говорите? [160]

— Гора Ляншаньбо среди болот и озер, в области Цзичжоу, провинции Шаньдунь, — ответил Чай Цзинь. — Этот район имеет свыше восьмисот ли в окружности. Там, среди болот и зарослей, расположен укрепленный стан Ваньцзычэн. В нем обосновались трое удальцов. Старший из них — Ван Лунь, по прозвищу «Ученый в белых одеждах»; второго зовут Ду Цянь — «Достающий до небес», а третий — Сун Вань, по прозвищу «Бог-хранитель, живущий в облаках». Эти храбрецы собрали вокруг себя человек восемьсот молодчиков и занимаются разбоем. Много людей, совершивших тяжелые преступления, укрылись там, чтобы избежать наказания, и эти трое удальцов оставили их у себя. С этими удальцами у меня хорошие отношения, и мы переписываемся. К ним я и хочу отправить вас с письмом. Вы согласны?

— Если бы все это удалось, — ответил Линь Чун, — то лучше и не придумаешь.

— Беда лишь в том, друг мой, — продолжал Чай Цзинь, — что дорога из Цанчжоу, по которой вам нужно идти, охраняется солдатами. Они останавливают и обыскивают всех прохожих. Ведь по всем дорогам расклеены объявления о вашем аресте.

Чай Цзинь опустил голову и задумался. Немного погодя он объявил:

— Я знаю, как провести вас по этой дороге.

— Вы так добры и милостивы ко мне, — сказал Линь Чун, — что я во век этого не забуду.

В тот же день Чай Цзинь распорядился, чтобы один из его слуг взял узел с одеждой, вышел на заставу и ждал там. Потом приказал оседлать тридцать лошадей, захватить луки, стрелы и дорогое оружие. Когда все было готово, он велел взять беркутов и охотничьих собак. Все сели на лошадей и выехали из поместья. Среди охотников ехал и Линь Чун.

Когда всадники подъехали к заставе, два начальника, несшие охрану, сразу же признали Чай Цзиня. До того, как они стали военными, им приходилось бывать в его поместье.

Они поднялись с мест и приветствовали его:

— Господин сановник снова отправился поразвлечься?

Чай Цзинь сошел с коня и спросил у них:

— Что вы здесь делаете, господа начальники?

— Мы присланы охранять дорогу, — отвечали они. — От начальника области Цанчжоу получена бумага с приказом об аресте преступника Линь Чуна; к бумаге приложено описание его примет. Нам приказано тщательно обыскивать всех, кто проходит по дороге, и только после этого пропускать. [161]

— Что же вы не можете признать его? — засмеялся Чай Цзинь. — Ведь преступник как раз находится среди моих охотников.

— Ну вы-то, господин, знаете законы, — также смеясь, отвечали те, — и не станете прятать Линь Чуна и помогать ему. Поэтому вы можете спокойно ехать дальше.

— Ну уж если вы оказываете мне такое доверие, — продолжал шутить Чай Цзинь, — то на обратном пути я подарю вам дичь, которая попадется нам в лесу.

После этого они распрощались с охраной и миновали заставу. Через пятнадцать ли они встретили высланного вперед работника с одеждой Линь Чуна. Тогда Чай Цзинь попросил Линь Чуна сойти с коня, снять охотничий наряд и переодеться в собственное платье. Линь Чун прицепил кинжал, надел войлочную шляпу с красной кистью, взвалил на спину узел, взял пику и, простившись с Чай Цзинем и остальными, пошел своей дорогой.

Чай Цзинь же и его свита сели на лошадей и отправились на охоту. К вечеру все двинулись домой. На заставе они поделились добычей с начальниками и возвратились в поместье. Но об этом можно больше и не говорить.

Вернемся же теперь к Линь Чуну. Прошло уже более десяти дней с тех пор, как он простился с Чай Цзинем. Наступил последний месяц зимы; погода стояла холодная. Небо было покрыто тяжелыми снежными тучами; дул порывистый северный ветер. Временами сильный буран заволакивал все кругом. А Линь Чун все шел и шел, увязая в снегу.

Вечерело. Становилось невыносимо холодно. И тут Линь Чун заметил вдали, на берегу озера, кабачок, который стоял словно придавленный снегом. Линь Чун поспешил туда, раздвинул камышовые циновки и, согнувшись, вошел внутрь. В комнате было много скамей и столов. Выбрав место, Линь Чун уселся, прислонил к стене свою пику, опустил наземь узел, снял войлочную шляпу и повесил на стену саблю. Тем временем к нему подошел слуга и спросил:

— Сколько прикажете подать вина?

— Для начала дай мне два рога, — сказал Линь Чун. Слуга нацедил из бочонка два рога вина и поставил их перед Линь Чуном.

— Есть у вас какая-нибудь закуска? — спросил его Линь Чун.

— Есть сырая и вареная говядина, гуси и молодые цыплята, — отвечал слуга.

— Принеси-ка мне пока что два цзиня вареной говядины! — приказал Линь Чун.

Слуга ушел и скоро вернулся с блюдом мяса и с тарелками овощей. Потом поставил перед Линь Чуном большую чашку и наполнил ее вином. [162]

Осушив несколько чашек, Линь Чун заметил, что какой-то человек подошел к двери, остановился там, заложив руки за спину, и смотрит, как идет снег. Затем незнакомец спросил слугу:

— Кто это пьет там вино?

На этом человеке была соболья шуба и теплая зимняя шапка с бахромой на полях; ноги его были обуты в сапоги из оленьей шкуры с узкими голенищами. Он был высокого роста и имел внушительный вид. Скулы на его щеках сильно выдавались, усы и борода рыжего цвета свешивались, напоминая трезубец.

Линь Чун подозвал слугу, велел подлить вина, а затем пригласил его за свой стол.

— Выпей со мной чашечку, — предложил он.

Когда слуга выпил, Линь Чун спросил его:

— Скажи, пожалуйста, далеко еще до Ляншаньбо?

— Нет, — отвечал слуга, — всего несколько ли, но проехать туда можно лишь на лодке, так как сухопутной дороги нет.

— А ты поможешь мне найти лодку? — спросил его Линь Чун.

— Где же ее найдешь в такой буран, — отвечал слуга. — Да и время позднее.

— Я хорошо тебе заплачу, — настаивал Линь Чун. — Очень прошу тебя найти лодку.

— Да разве ее сейчас найдешь? — твердил слуга.

— Что же мне делать? — сказал Линь Чун задумчиво.

Он выпил еще несколько чашек вина, на душе у него стало тяжело, и он погрузился в свои невеселые мысли. «Когда-то я был военным наставником в столице, — думал он, — свободно ходил по улицам города, выпивал и веселился сколько моей душе угодно. Кто бы мог подумать, что из-за этого негодяя Гао Цю мне доведется с клеймом на щеке идти в подобное место. У меня есть семья, но я не имею возможности жить с ней, у меня есть родина, но я не могу возвратиться туда и вынужден прятаться в такой глуши!»

Грустные думы расстроили его. Он попросил слугу дать ему кисточку и тушечницу и написал на стене следующие восемь строчек:

Я — Линь Чун справедливый —
    грозен в битве и тверд в непогоду,
Я всегда и повсюду
    всей душою был верен народу.
Раньше слыл я героем,
    знала имя мое вся держава,
И до самой столицы
    донеслась моя громкая слава.
Но заслуги исчезли,
    окружен я повсюду врагами. [163]
Довелось мне скитаться,
    как былинке, гонимой ветрами.
А теперь пред собою
    снова твердую цель я поставлю,
На восток от Тайшаня
    снова имя свое я прославлю!

Написав это, он бросил кисточку и снова принялся за вино. В это время человек в шубе подошел к нему и, крепко обняв за плечи, сказал:

— Какая храбрость! Вы совершили тяжкое преступление в Цанчжоу и пришли сюда. Ведь власти предлагают за вашу голову три тысячи связок монет. Что же вы намерены предпринять?

— Вы принимаете меня за кого-нибудь другого, — промолвил Линь Чун.

— А разве вы не Линь Чун «Барсоголовый»? — продолжал незнакомец.

— Моя фамилия Чжан, — ответил Линь Чун.

— Неправда! — рассмеялся незнакомец. — Вы только что написали свое имя на стене, на щеке у вас клеймо. Как же вы можете все это отрицать?

— Что ж, вы хотите арестовать меня? — спросил Линь Чун.

— К чему это мне? — со смехом сказал незнакомец.

Он вывел Линь Чуна в павильон, который находился у воды позади кабачка. Приказав слуге зажечь огонь и отвесив Линь Чуну поклон, как это полагалось по обычаю, незнакомец попросил его сесть и сам уселся напротив.

— Я только что слышал, друг мой, как вы спрашивали дорогу на Ляншаньбо и просили найти лодку; но зачем переправляться вам на этот остров? Ведь там разбойничий стан.

— Не буду скрывать от вас, — сказал Линь Чун. — Меня жестоко преследуют власти, и мне просто некуда деться. Поэтому я и решил отправиться в стан Ляншаньбо и просить тамошних молодцов принять меня к себе.

— Вам, несомненно, кто-нибудь посоветовал отправиться туда?

— Да, эту мысль подал один старый друг из Цанчжоу, — отвечал Линь Чун.

— Уж не Чай Цзинь ли? — спросил незнакомец.

— Откуда вы его знаете, почтенный господин? — удивился Линь Чун.

— Сановник Чай Цзинь в дружеских отношениях с главарями этого стана, — отвечал незнакомец. — Они часто обмениваются письмами. Когда Ван Лунь провалился на государственных экзаменах, он вместе с Ду Цянем обратился к Чай Цзиню, и Чай Цзинь приютил их. Они некоторое время жили [164] у него в поместье. Затем хозяин снабдил их всем необходимым на дорогу. С тех пор они питают к нему чувство глубокой благодарности.

— Вот уж недаром говорится: «Глаза есть, а горы Тайшань не заметил», — сказал с поклоном Линь Чун. — Могу я узнать ваше имя?

— Зовут меня Чжу Гуй. Здесь я нахожусь как разведчик по поручению предводителя Вана, — с почтительным поклоном поспешил ответить незнакомец. — Сам я из уезда Ишуй, области Ичжоу. Среди вольного люда я известен под кличкой «Сухопутный Крокодил». Мои товарищи из стана велели мне открыть этот кабачок, чтобы наблюдать за проезжими. Когда здесь проходит какой-нибудь богач, я сообщаю в стан. В отношении вас, уважаемый друг, я не решился что-либо предпринять потому, что услышал, как вы расспрашивали про дорогу на Ляншаньбо. Затем увидел, как вы написали на стене свое славное имя. Здесь бывали люди из Восточной столицы, они много рассказывали о вашем мужестве и героизме. Я никак не ожидал, что сегодня буду иметь честь встретиться и познакомиться с вами. Если вдобавок к вашему славному имени у вас имеется еще рекомендательное письмо от господина Чай Цзиня, то предводитель Ван, несомненно, предоставит вам какое-нибудь почетное место.

Тем временем на столе появилось вино и блюда с мясом, рыбой и другими яствами, и Чжу Гуй стал угощать Линь Чуна. Так они просидели в павильоне весь вечер.

— Как же мне все-таки найти лодку, чтобы переправиться на остров? — спросил Линь Чун.

— Лодка найдется, — сказал Чжу Гуй, — об этом вам нечего беспокоиться. Пока ложитесь, отдыхайте, а на рассвете мы вместе двинемся в путь.

После этого они пошли спать. Когда наступила пятая стража, Чжу Гуй проснулся и пошел будить Линь Чуна. Умывшись, они выпили по пять чашечек вина и немного закусили. Еще не рассвело. Хозяин открыл окно, взял изогнутый лук, положил на тетиву поющую стрелу и, прицелившись, пустил в ту часть залива, где камыш был примят и поломан.

— Что все это значит? — спросил Линь Чун.

— Таков сигнал, принятый в нашем стане, — ответил Чжу Гуй. — Сейчас появится лодка.

И действительно, вскоре из небольшой заводи показалась быстроходная лодка с несколькими разбойниками. Она плыла прямо к павильону. Чжу Гуй взял оружие и имущество Линь Чуна, и они отправились к лодке. Когда они уселись, лодка отчалила и поплыла назад через реку. Спустя короткое время они достигли острова.

Когда лодка пристала к песчаной отмели, Чжу Гуй и [165] Линь Чун вышли на берег. Один из перевозчиков вынес вещи и оружие Линь Чуна, остальные отвели лодку обратно в заводь.

Выйдя из лодки и оглядевшись, Линь Чун увидел вокруг огромные в несколько обхватов деревья; впереди на небольшом холме стоял павильон, а за поворотом дороги виднелся разбойничий стан. Перед воротами было сложено всевозможное оружие: копья, мечи, кинжалы, алебарды, луки, арбалеты, щиты. Повсюду валялись куски дерева и камни для сбрасывания на врага.

Разбойники, сопровождавшие Чжу Гуя и Линь Чуна, прошли вперед доложить о прибытии гостей. Когда прибывшие вошли, то увидели, что по обеим сторонам узкого прохода выстроилась охрана с флагами в руках. Гости миновали еще двое крепостных ворот и только тогда подошли к главному входу лагеря. Линь Чун заметил, что все ворота усиленно охраняются. Вокруг лагеря высились громады гор, а между ними имелась гладкая, как зеркало, площадка примерно в пятьсот квадратных чжанов. В этом горном ущелье помещались главные ворота разбойничьего стана. По обеим их сторонам находились караульные помещения.

Чжу Гуй провел Линь Чуна в парадные покои. В центре, на кресле, восседал человек. Это и был главный предводитель разбойников — Ван Лунь. По бокам, также в креслах, восседали второй предводитель — Ду Цянь и третий предводитель — Сун Вань.

Чжу Гуй и Линь Чун выступили вперед и, поклонившись, произнесли при этом обычное приветствие. Стоя рядом с Линь Чуном, Чжу Гуй обратился к предводителю со следующими словами:

— Этот человек — наставник восьмисоттысячного войска Восточной столицы. Зовут его Линь Чун, по прозвищу «Барсоголовый». По навету командующего Гао Цю его приговорили к ссылке в Цанчжоу. Там его обвинили в поджоге военных складов. Линь Чун убил трех человек. После этого ему удалось укрыться в усадьбе господина Чай Цзиня, который относится к нему с большим уважением. Он написал ему рекомендательное письмо и направил сюда.

Линь Чун достал из-за пазухи письмо и почтительно передал Ван Луню. Последний вскрыл письмо, прочитал его, пригласил Линь Чуна сесть в четвертое кресло, а Чжу Гуй занял пятое.

Затем Ван Лунь приказал слугам принести вина. После того как все выпили по три чашки, Ван Лунь спросил гостя:

— Как здоровье господина Чай Цзиня?

— Он часто выезжает на охоту и проводит время в свое удовольствие, — ответил Линь Чун.

Ван Лунь задал гостю еще несколько вопросов, а затем [166] подумал: «Я всего лишь неудавшийся ученый. Когда мне не повезло на экзаменах, мы отправились сюда вместе с Ду Цянем и занялись разбоем. К нам присоединился Сун Вань, мы собрали вокруг себя шайку удальцов. Но разве есть у меня способности, чтобы руководить ими? Что же касается Ду Цяня и Сун Ваня, то они в военном деле совсем мало смыслят. И вот сегодня к нам неожиданно прибыл этот человек — наставник дворцового войска и, несомненно, большой знаток военного дела. Где уж нам тягаться с ним! Он, конечно, заткнет всех нас за пояс и станет нами командовать. Поэтому, чтобы избежать неприятностей, лучше я под каким-нибудь предлогом избавлюсь от него и отошлю его обратно. Это, правда, нехорошо, и мне неудобно будет перед Чай Цзином: он может подумать, что я забыл оказанные им милости... Ну, да сейчас не до этого!»

Ван Лунь приказал приготовить вина и угощение и пригласил всех к столу. В пиршестве приняли участие и другие удальцы. В конце трапезы Ван Лунь приказал людям, прислуживавшим за столом, принести блюдо с пятьюдесятью лянами серебра и двумя кусками шелка, после чего поднялся и сказал:

— Господин Чай Цзинь рекомендовал вам, господин наставник, отправиться в наш стан и вступить в нашу компанию. Но, к сожалению, я должен сказать, что в нашем стане мы постоянно ощущаем недостаток продовольствия, помещения у нас небольшие и неказистые, да и народу совсем мало. Поэтому я опасаюсь, что вам не понравится у нас, а это нас очень огорчило бы. Вот мы и приготовили вам скромные подарки; не обессудьте и не откажитесь принять их. Вы, несомненно, найдете себе более достойную компанию и сможете спокойно обосноваться где-нибудь в другом месте. Только уж, пожалуйста, не сердитесь на нас!

— Разрешите мне, почтенные предводители, обратиться к вам, — сказал Линь Чун. — Я прошел много ли, надеясь найти у вас пристанище. Меня рекомендовал господин Чай Цзинь, и я думал, что вы примите меня к себе. Я не обладаю никакими талантами, но все же очень прошу вас разрешить мне остаться здесь. Клянусь, что, если мне придется умереть, защищая ваш лагерь, я не остановлюсь перед этим, считая подобный поступок самым большим счастьем моей жизни. Я говорю от чистого сердца, а не ради того, чтобы добиться вашего расположения. Не за серебром пришел я сюда и поэтому умоляю вас, предводители, оставить меня в вашем лагере.

— Да ведь у нас здесь тесновато, — настаивал Ван Лунь. — Мы не можем даже как следует устроить вас. Вы уж на нас не сердитесь.

Видя, какое направление принимает беседа, Чжу Гуй поспешил вмешаться. [167]

— Старший брат мой! — сказан он Ван Луню. — Не гневайся на меня. Хотя продовольствия в нашем лагере и не так много, но мы можем добыть его в соседних деревнях и городах. На горах и около озер вдоволь леса, его хватит хоть на тысячу домов. Этого человека очень рекомендует нам господин Чай Цзинь. Как мы можем отправить его? Ведь господин Чай Цзинь всегда относился к нам с вниманием и оказывал большие милости. И если он узнает, что мы отказались приютить этого человека, что он подумает о нас? Да к тому же наставник — человек с большими способностями и может принести нам пользу.

— Стоит ли из-за одного человека разговаривать? — вставил также Ду Цянь. — Почтенный брат, если мы не оставим его здесь, господин Чай Цзинь будет недоволен нами. Он подумает, что за все его милости мы платим черной неблагодарностью. Господин Чай Цзинь сделал нам немало добра, и теперь, когда он посылает к нам своего человека, мы не можем отказать ему.

— Ради господина Чай Цзиня мы должны оставить его здесь и сделать одним из наших вождей, — выступил в защиту Линь Чуна также и Сун Вань. — Иначе весь вольный люд будет возмущен нашей неблагодарностью.

— Братья, — сказал Ван Лунь, — хоть он и совершил в Цанчжоу великое преступление, все же мы не знаем, с какими намерениями он явился сюда. Возможно, он пришел разведать, что у нас тут делается. Как же нам быть?

— За совершенное мною преступление карают смертью, — сказал Линь Чун. — Я пришел сюда присоединиться к вам. Какие же у вас могут быть сомнения?

— Раз вы искренне хотите к нам присоединиться, — сказал Ван Лунь, — то дайте нам соответствующее поручительство.

— Я немного знаю грамоту, — сказал Линь Чун. — Принесите мне бумагу, я готов написать.

— Вы не поняли, наставник, — засмеялся Чжу Гуй. — Когда кто-либо из добрых молодцев хочет присоединиться к нам, он должен представить особый вид поручительства. Это значит, что вы должны спуститься с горы, убить какого-нибудь человека и принести сюда его голову. Тогда уже у нас не останется никаких сомнений. Это-то и называется здесь «поручительством».

— Что ж, — согласился Линь Чун, — спуститься с горы и кого-нибудь подкараулить нетрудно, боюсь только, что никто мне не встретится.

-Даю вам три дня сроку, — сказал Ван Лунь. — Если в течение трех дней вы принесете нам поручительство, мы примем вас в свою компанию. Если же за это время вы ничего не сделаете, то пеняйте на себя. [168]

Линь Чун согласился. С наступлением вечера все разошлись. Чжу Гуй, попрощавшись, вернулся в свой кабачок. Линь Чун же взял оружие, вещи и направился в помещение для гостей, где и заночевал.

На следующее утро он встал рано, выпил чаю, подвязал к поясу меч, взял пику и в сопровождении одного из удальцов спустился с горы. Переправившись на другой берег, он выбрал глухое место и стал ждать случайного путника. Он прождал до самых сумерек, но никто так и не показался на дороге. Линь Чун был очень расстроен и возвратился в стан. Ван Лунь спросил его:

— Ну, где поручительство?

— Сегодня я не смог его принести, так как на дороге никто не показывался, — отвечал Линь Чун.

— Если вы не представите его и завтра или послезавтра, — сказал Ван Лунь, — то вам уже нельзя будет здесь оставаться.

Линь Чун промолчал, но на сердце у него стало еще тяжелее. Придя в помещение для гостей, он попросил поесть и затем отправился спать.

На следующий день он встал с рассветом, позавтракал вместе с удальцами и, захватив оружие, снова спустился с горы. Сопровождавший его удалец сказал:

— Сегодня мы отправимся на южную дорогу.

Они переправились на другой берег и остановились в лесу, но, прождав до полудня, так никого и не встретили. В полдень показалась большая группа путников, более трехсот человек, шедших цепочкой. Но Линь Чун не рискнул напасть на них и только проводил их взглядом. Он подождал еще некоторое время; стало вечереть, а на дороге никто больше не появлялся. Тогда огорченный Линь Чун сказал своему спутнику:

— Что за несчастная судьба у меня! Я провел здесь уже два дня, но так и не встретил путешественника, который шел бы один. Что же мне теперь делать?

— Не кручиньтесь, брат, — сказал тот. — У вас еще один день в запасе. Завтра мы отправимся на восточную дорогу и покараулим там.

Вечером они вернулись в лагерь, и Ван Лунь снова обратился к Линь Чуну с вопросом:

— Ну, а как у вас дела сегодня?

Линь Чун не ответил на слова и лишь тяжело вздохнул.

— Что ж, видно, и сегодня ничего не вышло, — улыбаясь, продолжал Ван Лунь. — Я дал вам три дня сроку, два уже прошло. Если и завтра у вас ничего не получится, нам не стоит больше встречаться. Вы пойдете и поищете себе другое пристанище. [169]

Совсем расстроенный, Линь Чун пошел в свою комнату. Подняв глаза к небу и тяжело вздохнув, он сказал себе:

— Кто бы мог подумать, что из-за этого негодяя Гао Цю я окажусь здесь?! Наступили для меня самые тяжелые времена! Нет мне пристанища ни на небе, ни на земле!

Прошла еще ночь. Проснувшись на рассвете, Линь Чун встал, позавтракал и, связав свои вещи в узел, оставил их в комнате. Затем, снова подвесив свой меч и взяв пику, он переправился в сопровождении удальца на другой берег и двинулся по направлению к восточной дороге.

— Ну уж если и сегодня мне не удастся добыть поручительство, — сказал Линь Чун, — то придется уйти куда-нибудь в другое место и искать пристанище там.

Достигнув подножья горы, они спрятались в лесу у восточной дороги и стали ждать. Солнце было уже в зените, а на дороге так никого и не было видно. К этому времени снегопад прекратился, небо прояснилось и солнце ослепительно сияло. «Линь Чун взял пику и, обращаясь к удальцу, сказал:

— Ну, как видно, у меня ничего так и не выйдет! Лучше уж засветло вернуться за вещами и отправиться в какое-нибудь другое место!

Но в это время удалец, указав рукой, промолвил:

— Ага, наконец-то! Посмотри-ка, там как будто идет прохожий!

— О! Судьба все же смилостивилась надо мной! — воскликнул Линь Чун.

Вдали они увидели человека, который спускался с горы. Подпустив его на близкое расстояние, Линь Чун взял на изготовку свою пику и неожиданно выскочил из засады. Заметив его, испуганный путник только крикнул: «Ай-я!» — и, бросив свой груз, пустился наутек. Линь Чун кинулся за ним в погоню, но где там! Незнакомец, словно ветер, перемахнул через холм и исчез.

— Вот видишь, какая у меня горькая участь! — сокрушался Линь Чун. — Целых три дня ждал я, пока покажется одинокий путник! И когда наконец он показался, я упустил его!

— Ничего, — заметил удалец, — хоть тебе и не удалось убить человека, зато ты получил его добро и представишь это взамен поручительства.

— Тогда отнеси это все в лагерь, — сказал Линь Чун, — а я подожду здесь еще немного.

Разбойник взял коромысло с кладью, но едва он вышел из лесу, как вдруг увидел какого-то огромного человека, который показался из-за, холма.

Завидев этого человека, Линь Чун сказал:

— Наконец-то небо оказывает мне милость! [170]

Но великан с мечом в руках, заметив Линь Чуна, громовым голосом вскричал:

— Ах ты недорезанный разбойник! Куда это ты потащил мои вещи? Я собирался выловить вас всех, а ты еще осмеливаешься вставать мне поперек дороги!

С этими словами он бегом кинулся к Линь Чуну, Линь Чун тоже выступил вперед и приготовился к бою.

Если бы этот человек не схватился с Линь Чуном,

К сумрачным отрогам Ляншаньбо
Не сошлись бы яростные тигры
С белым, словно снег, пятном на лбу,
Поднимающие мглу и вихри.
И к отвесным, диким берегам
Не сошлись бы грозные отряды
Златоглазых барсов-храбрецов,
Прыгающих через водопады.

О том, кто вступил в борьбу с Линь Чуном, вы, читатель, узнаете из следующей главы. [171]

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Линь Чун вступает в шайку разбойников в стане Ляншаньбо. Ян Чжи продает свой меч в Восточной столице

Итак, Линь Чун вдруг увидел перед собой противника. На лице у него виднелось темное пятно, на щеках торчала жидкая рыжая бороденка. На нем была высокая войлочная шляпа, украшенная на макушке пучком красных конских волос, боевой халат из белого атласа, подпоясанный пестрым льняным кушаком, штаны, подвязанные внизу полосатыми лентами из белой и черной материи. Ноги были обуты в длинные теплые чулки из шкурок сайги и меховые туфли из невыделанной воловьей шкуры. На боку у него висел кинжал, а в руках он держал меч. Ростом противник был в семь с половиной чи.

Незнакомец откинул шляпу за спину и остался в косынке, завязанной по углам узлами. Выпятив грудь и подняв меч, он закричал:

— Отвечай, разбойник, куда ты дел мое добро?

Линь Чун не ответил. Он был сильно зол, усы его стали дыбом. Вытаращив глаза, с мечом в руках он ринулся на противника.

Снег перестал идти, и небо прояснилось. У берега реки, затянутого тонкой полоской льда, лицом к лицу столкнулись два храбреца, готовые уничтожить друг друга. То наступая, то отступая, они схватывались уже много раз, но пока еще нельзя было сказать, кто победит. Они сошлись еще десять раз, и вдруг в самый решающий момент боя с горы раздался голос:

— Эй вы, молодцы! Хватит драться!

Линь Чун выскочил из круга. Противники, не выпуская мечей из рук, взглянули наверх. Там стояла толпа разбойников и среди них Ван Лунь, Ду Цянь и Сун Вань. Они спустились с горы и на лодках подъехали к месту битвы.

— Вы храбрые воины, — сказал Ван Лунь. — Его мы знаем — это наш брат Линь Чун, — продолжал он. — Можем ли мы узнать, кто вы и как вас зовут, темнолицый удалец? — спросил он незнакомца. [172]

— Я потомок трех поколений военачальников, — отвечал тот, — внук знаменитого Яна, получившего высокое воинское звание; фамилия моя Ян, а имя Чжи. Я скитаюсь по западным окраинам страны. В молодости я держал экзамены по военному искусству и был назначен командиром в дворцовое войско. Вскоре после этого император пожелал устроить в своем парке искусственную гору и послал на озеро Тайху десять военачальников из своего войска, в том числе и меня. Нам повелели привезти в столицу мрамор для постройки искусственной горы. Но судьба сыграла со мною злую шутку. Мы уже добрались с мрамором до Хуанхэ, когда началась буря. Нашу баржу перевернуло, и весь мрамор пошел ко дну. Конечно, после этого возвратиться в столицу я уже не мог. Мне пришлось бежать, спасая свою жизнь. Сейчас вышло помилование, и я, собрав все свои ценности, решил вернуться в столицу и преподнести их тайному совету, в надежде получить прежнее место. Проходя здесь, я нанял носильщика, но никак не ожидал, что вы ограбите его. Может быть, вы вернете мое добро?

— Не вас ли зовут «Черномордым Зверем?» — спросил Ван Лунь.

— Это я и есть, — ответил Ян Чжи.

— В таком случае, — продолжал Ван Лунь, — разрешите пригласить вас в наш стан выпить и закусить, а вещи мы вам вернем.

— Добрый человек! — сказал Ян Чжи. — Раз вы знаете меня, то лучше просто верните мои вещи. Это для меня важнее, чем приглашение выпить вина.

— Уважаемый военачальник, — сказал Ван Лунь, — еще несколько лет тому назад, когда я ездил в столицу держать экзамены, мне приходилось слышать ваше славное имя. Сегодня же я имел счастье познакомиться с вами. Разве могу я отпустить вас без угощения? Очень прошу вас погостить в нашем стане и побеседовать снами. Никаких других намерений у меня нет.

После этого Ян Чжи не оставалось ничего другого, как отправиться с Ван Лунем и всей компанией в лагерь. Был приглашен и Чжу Гуй. Они прибыли в парадный зал, где слева стояли четыре кресла: для Ван Луня, Ду Цяня, Сун Ваня и Чжу Гуя; справа были поставлены еще два кресла. В первое из них усадили Ян Чжи, второе занял Линь Чун. После того как все разместились, Ван Лунь велел зарезать баранов и устроить пир в честь Ян Чжи.

Не вдаваясь в подробности, все же скажем, что после того как было выпито по нескольку чашек вина, Ван Луню пришла в голову такая мысль: «Если я оставлю Линь Чун а здесь, то он скоро затмит нас всех. Лучше уж я проявлю человечность и оставлю также и Ян Чжи, который может соперничать с Линь Чуном».

Указывая на Линь Чуна, он сказал Ян Чжи: [173]

— Наш друг Линь Чун — наставник восьмисоттысячного войска Восточной столицы. Командующий Гао Цю не терпит около себя порядочных людей и устроил так, что Линь Чун был осужден, заклеймен и сослан в Цанчжоу. Но и здесь Линь Чуну не повезло: он провинился перед властями и теперь вот попал к нам. Вы сказали, начальник, что направляетесь в Восточную столицу, надеясь получить там место. Не подумайте, что я уговариваю вас, но я сам когда-то бросил гражданскую службу и стал военным, а затем пришел сюда и занялся разбоем. Ведь за вами числится преступление, и, хотя вышло помилование, трудно рассчитывать, что вас восстановят в должности. Вся военная власть в руках Гао Цю, и вряд ли он примет вас на службу. Не лучше ли вам остаться в нашем лагере? Добычу будем делить справедливо, пить и есть вволю и станем хорошими друзьями. Как вы на это смотрите?

— Очень благодарен вам за хороший прием и сердечное ко мне отношение, — отвечал Ян Чжи. — Но в Восточной столице у меня остался родственник, который пострадал из-за меня, а я ничем еще не помог ему. Я надеюсь, что вы вернете мне вещи, а если и нет, то я все равно отправлюсь туда, даже с пустыми руками.

— Что же, раз не хотите оставаться здесь, — смеясь, сказал Ван Лунь, — мы не станем насильно вас удерживать. Но, может быть, вы окажете нам честь и останетесь переночевать, а завтра тронетесь в путь.

Ян Чжи охотно согласился. Пирушка продолжалась допоздна, и лишь глубокой ночью все разошлись. На следующее утро хозяева и гости встали рано, и Ван Лунь устроил прощальный завтрак в честь Ян Чжи. После завтрака предводители велели одному из разбойников принести вещи, которые накануне были отняты у Ян Чжи, и пошли проводить его с горы. Внизу они простились с гостем, приказали переправить его в лодке на другой берег и вернулись в стан. Только теперь Ван Лунь согласился, чтобы Линь Чун стал четвертым предводителем, а за Чжу Гуем осталось пятое место. С этого времени разбои и грабежи совершались под предводительством всех пяти главарей, о чем мы говорить больше не будем.

Теперь вернемся к Ян Чжи. Выбравшись на дорогу, он отпустил провожавших его людей, нанял в носильщики местного крестьянина и двинулся в путь. Через несколько дней он прибыл в Восточную столицу, отыскал там гостиницу и остановился отдохнуть с дороги. Он расплатился с носильщиком, и тот поспешил домой.

Войдя в гостиницу, Ян Чжи опустил на пол свой узел, снял кинжал и меч. Затем позвал служителя, дал ему денег и велел купить вина и мяса. Прошло несколько дней. Ян Чжи удалось найти человека, который согласился помочь ему устроить все дела. Деньги и ценные вещи пошли на взятки [174] различным чиновникам, от которых зависело восстановление Ян Чжи в прежней должности. И только после того как он израсходовал почти все, что принес с собой, ему удалось добиться приема у командующего Гао Цю и лично вручить ему прошение.

Ян Чжи пришел во дворец. Когда Гао Цю ознакомился с его делом, то вышел из себя.

— Что же это такое! — закричал он. — Из десяти посланных за мрамором военачальников девять вернулись в столицу, выполнив поручение, и лишь ты один потерял груз по дороге. Более того, ты не явился с повинной, а предпочел укрыться, и в течение долгого времени тебя нигде не могли найти. Теперь ты вернулся и просишь о восстановлении в прежней должности. Несмотря на помилование, я не могу принять тебя обратно, ведь ты совершил преступление!

С этими словами Гао Цю взял кисть и, написав на прошении «отказать», выгнал Ян Чжи из приемной.

Совершенно подавленный, Ян Чжи возвратился в гостиницу. «Прав был Ван Лунь, — думал он, — когда уговаривал меня остаться у них, но ведь имя мое незапятнано, и мне не хотелось порочить память родителей. Я надеялся отдать все мои способности и все мое искусство службе в пограничной страже, завоевать своей семье славное имя, передать его потомству и быть достойным своих предков. Но, увы, это мне не удалось! Какой вредный, низкий и жестокий ты человек, Гао Цю! Разве можно так оскорблять людей!»

Подобные грустные мысли обуревали Ян Чжи.

Он прожил в гостинице еще несколько дней и остался без единой монеты в кармане. «Что же теперь делать? — думал он. — У меня остался лишь драгоценный меч, который я получил от предков. Он всегда был со мной, но сейчас, когда я в таком безвыходном положении, мне остается лишь продать этот меч хотя бы за тысячу связок. Тогда у меня будут деньги, я смогу уехать, обосноваться где-нибудь и зажить спокойно».

В тот же день Ян Чжи взял меч, прикрепил к нему пучок травы в знак того, что он продается, и отправился на рынок. Сначала он пошел в конные ряды, где простоял две стражи. Но покупатели не подходили. В полдень он двинулся к мосту Млечного Пути — Тяньханьчжоу, где было особенно людно. Через некоторое время он заметил, что находившиеся кругом люди бросились в переулки, словно спасаясь от кого-то. Ян Чжи прислушался к разговорам, стараясь понять, что происходит. Народ разбегался с криками: «Прячьтесь скорее!». «Тигр идет!»

«Что за чертовщина! — подумал Ян Чжи. — Откуда в таком большом городе тигр?»

И вдруг вдалеке он заметил огромную темную фигуру. Человек этот был сильно пьян и шел, покачиваясь из стороны в сторону. Приглядевшись к нему, Ян Чжи узнал известного [175] всей Восточной столице бродягу и хулигана Ню-эра, по прозвищу «Лысый Тигр». Он славился тем, что повсюду учинял скандалы и дебоши. За это его уже несколько раз судили, но даже в столице на него невозможно было найти управы. Вот почему, завидя его, население города разбегалось и пряталось.

Приблизившись к Ян Чжи, Ню-эр выхватил у него из рук меч и спросил:

— Сколько просишь за меч, молодец?

— Этот драгоценный меч достался мне в наследство от предков, — отвечал Ян Чжи, — и я хотел бы получить за него три тысячи связок монет.

— Что за диковина твой меч! — воскликнул Ню-эр. — Почему ты так дорого за него просишь? Если я куплю нож за тридцать медяков, то смогу резать им и мясо и бобовый сыр. А что толку в твоем дурацком мече, который ты еще называешь драгоценным?!

— Да разве можно сравнивать мой меч с железным ножом, который ты можешь купить в лавке! — возразил Ян Чжи. — Этот меч действительно драгоценный.

— Да почему же он драгоценный? — не отставал Ню-эр.

— Во-первых, — отвечал Ян Чжи, — им можно рубить и медь и железо. Во-вторых, если держать над лезвием волосок и подуть на него, лезвие перережет волосок. И наконец, если вонзить этот меч в человека, на лезвии не останется ни капли крови.

— А сможет он рассечь медную монету? — спросил Ню-эр.

— Давай монету и увидишь сам, — ответил Ян Чжи.

Ню-эр зашел в лавку, около моста, где торгуют фруктами, взял там двадцать медных монет, по три вэня (Вэнь — мелкая медная разменная монета.) каждая, и, вернувшись обратно, положил их стопкой на перила моста.

— Ну, молодец, — сказал он, обращаясь к Ян Чжи. — Если ты рассечешь эту кучу монет, я дам тебе за меч три тысячи связок денег.

Не осмеливаясь подойти близко, люди издали наблюдали за происходящим.

— Это пустяки, — сказал Ян Чжи.

Он засучил рукава, взял в руки меч и, примерившись, одним ударом рассек пополам сложенную кучку денег. Зрители не могли удержаться от восторга.

— Нашли чему удивляться, — заворчал Ню-эр. — Что ты еще хвалился сделать? — спросил он Ян Чжи.

— Поставь против лезвия волосок, дунь на него, и он будет прорезан на две части, — сказал Ян Чжи. — Можешь взять сразу несколько волосков, они тоже будут разрезаны.

— Не верю, — сказал Ню-эр. [176]

Он выдернул из своей головы пучок волос и, отдавая Ян Чжи, сказал:

— А ну посмотрим, что у тебя получится.

Ян Чжи взял волосы в левую руку и, держа над лезвием, сильно дунул на них. Все волосы были разрезаны пополам и полетели на землю. Тут снова раздались возгласы одобрения; толпа зрителей все росла.

— Ну, а еще что можно сделать твоим мечом? — приставал Ню-эр.

— Им можно убить человека и на лезвии не останется крови, — повторил Ян Чжи.

— Как же это может быть? — спросил Ню-эр.

— Он так быстро рассекает человека, что не остается и следов крови, — пояснил Ян-Чжи.

— Не верю я этому, — твердил Ню-эр. — Найди кого-нибудь и заколи, а я посмотрю! — предложил он.

— Как же можно, — возразил Ян Чжи, — ни за что ни про что убить среди бела дня человека? Если не веришь, приведи сюда собаку, я заколю ее, и ты посмотришь.

— Так ведь ты же говорил о человеке, а не о собаке, — возразил Ню-эр.

— Ну вот что, — сказал Ян-Чжи. — Не покупаешь, не надо, зачем попусту беспокоить людей?

— Ну-ка, дай мне еще посмотреть! — сказал Ню-эр.

— Да что ты в конце концов привязался ко мне! — не выдержал тут Ян Чжи. — Что я игрушка для тебя, что ли?!

— А хватит у тебя духу убить меня? — спросил Ню-эр.

— Ни раньше, ни сейчас не имел я на тебя обиды, — отвечал Ян Чжи. — Не состоялась у нас сделка, и ладно. Так что убивать мне тебя не к чему.

Тут Ню-эр крепко схватил Ян Чжи за руку и сказал:

— Я куплю этот меч во что бы то ни стало.

— Если берешь, — ответил Ян Чжи, — то плати за него.

— А может, у меня нет денег? — спросил Ню-эр.

— Так зачем же ты меня держишь? — сказал Ян Чжи.

— Я хочу заполучить этот меч, — настаивал бандит.

— А я тебе его не отдам, — возражал Ян Чжи.

— Если ты настоящий мужчина, так руби меня своим мечом, — говорил Ню-эр.

Тут Ян Чжи рассердился и так толкнул Ню-эра, что тот шлепнулся у его ног, но тут же вскочил, бросился на Ян Чжи и схватил его за грудь.

— Люди добрые! — вскричал Ян Чжи. — Будьте свидетелями! У меня нет денег на дорогу, и я вынужден продавать свой меч. А этот разбойник отнимает его у меня да еще лезет в драку.

Однако никто из присутствовавших из страха перед Ню-эром не решился заступиться за Ян Чжи. [177]

— А, так ты еще заявляешь, что я тебя убью! — гаркнул Ню-эр. — Да если я забью тебя даже до смерти, так что тут особенного?

С этими словами он размахнулся правой рукой и хотел ударить Ян Чжи кулаком, но тот сумел вовремя увернуться и с мечом в руке кинулся на своего противника. Резким движением он вонзил меч в шею Ню-эра, и тот повалился на землю. Тогда Ян Чжи подбежал к нему и дважды всадил меч в грудь врага. Хлынула кровь, заливая все вокруг. Ню-эр умер. Тогда Ян Чжи обратился к присутствовавшим со следующими словами:

— Я убил этого мерзавца и не желаю впутывать вас в это дело. Бродяга мертв, и я сам пойду в городскую управу доложить обо всем. Вас же я попрошу пойти со мной вместе и быть моими свидетелями.

Народ толпой повалил вслед за Ян Чжи в суд, чтобы дать свои показания. Когда они пришли, правитель области как раз был там. Ян Чжи с мечом в руке и сопровождавшая его толпа вошли в зал суда и встали на колени. Положив перед собой меч, Ян Чжи стал давать показания:

— Когда-то я был командиром дворцового войска. Мне поручили доставить в столицу мрамор, но в пути я потерял его и лишился своей должности. Не имея денег на дорогу, я взял этот меч и пошел на рынок продавать его. Неожиданно мне встретился бродяга Ню-эр, который пытался силой отнять у меня меч да еще грозился избить меня. Я не стерпел и убил этого негодяя. Все эти люди свидетели того, как все произошло.

Окружающие подтвердили его слова и рассказали, как было дело. Тогда правитель области сказал:

— Поскольку ты пришел сюда и сам во всем сознался, я освобождаю тебя от предварительного наказания палками, полагающегося в таких случаях.

Но правитель тут же распорядился принести большую кангу и надеть ее на Ян Чжи, а двух служащих, в сопровождении судейских, послал на мост Тяньханьчжоу произвести расследование на месте. Туда же были отправлены под стражей Ян Чжи и все свидетели. Когда следствие было закончено, составили акт, и свидетелей, давших расписку, что они по первому вызову властей явятся для судебного разбирательства, отпустили домой. А Ян Чжи отправился в тюрьму, в которой обычно держали людей, приговоренных к смертной казни.

Когда тюремная охрана и надзиратели узнали, что Ян Чжи убил «Лысого Тигра» — Ню-эра, они преисполнились к заключенному глубокой симпатией и не только не вымогали у него денег, а, наоборот, окружили его заботой и вниманием. Жители района, прилегающего к мосту Тяньханьчжоу, в благодарность за то, что Ян Чжи избавил их от вредного и опасного [178] человека, собрали ему деньги на пропитание, а также на подношения чиновникам, ведущим дело, что должно было облегчить участь Ян Чжи.

Подробно разобравшись в обстоятельствах убийства, судья понял, что Ян Чжи человек известный и хорошей репутации. Учитывая, что он избавил Восточную столицу от вредного и беспокойного человека, а также и то, что никакой семьи у Ню-эра не было и, следовательно, никто, кроме него самого, не пострадал, судья решил смягчить наказание. После нескольких допросов он вынес заключение о том, что убийство совершено во время драки, не преднамеренно.

Через шестьдесят дней судья сообщил свое мнение правителю области. Ян Чжи вызвали в управление, сняли с него колодки и наказали двадцатью палками. Затем его заклеймили и приговорили к ссылке в округ Даминфу, где он должен был служить в войсках.

Меч Ян Чжи был конфискован в казну. Для сопровождения осужденного к месту ссылки назначили охранников Чжан Луна и Чжао Ху и вручили им препроводительную бумагу. Потом на Ян Чжи надели железную кангу весом в семь с половиной цзиней, приказали обоим охранникам отправляться в путь и хорошенько следить за ссыльным.

К тому времени владельцы крупных лавок у моста Тяньханьчжоу собрали деньги и ждали там прихода Ян Чжи. Они пригласили его вместе с охраной в кабачок и там угостили вином и закусками. Передавая собранные деньги охранникам, торговцы сказали:

— Помните, что Ян Чжи — хороший человек. Он пострадал лишь за то, что сделал людям добро и уничтожил зло. Поэтому мы просим вас бережно и заботливо относиться к нему по дороге в Северную столицу.

— Можете быть спокойны, — отвечали Чжан Лун и Чжао Ху. — Мы и сами знаем, что он хороший человек, и если бы вы даже не просили, мы все равно хорошо бы к нему относились.

Ян Чжи поблагодарил провожавших его горожан за добрые слова и принял переданные ему на дорожные расходы деньги. После этого они распрощались и разошлись.

А Ян Чжи в сопровождении охранников вернулся в гостиницу, где раньше жил, расплатился за комнату и питание и забрал оставленные здесь вещи. Там он угостил охранников и попросил найти лекаря, который наложил бы пластыри на раны от палочных ударов. После этого он вместе с охранниками отправился в путь по направлению к Северной столице. На всех промежуточных больших и маленьких станциях и в городах, которые им приходилось проходить, они покупали мясо и вино, и Ян Чжи всякий раз угощал охранников. На ночь они останавливались на постоялых дворах, а днем продолжали [179] путь. Через несколько дней они прибыли в Северную столицу, прошли прямо в центр города и, отыскав гостиницу, остановились в ней передохнуть с дороги.

Начальник гарнизона округа Даминфу Северной столицы по имени Лян Чжун-шу был очень влиятельным человеком, так как в его руках была вся военная и гражданская власть. Он приходился зятем сановнику Цай Цзину — воспитателю наследника императора тогдашней династии.

Был десятый день второй луны. Лян Чжун-шу находился в управлении, когда охранники привели туда Ян Чжи и вручили бумагу, выданную им областным управлением. Просмотрев ее, Лян Чжун-шу вспомнил, что когда-то, в бытность свою в Восточной столице, встречался с Ян Чжи, и сейчас, признав его, попросил подробно изложить все, что с ним случилось. Ян Чжи рассказал, как командующий Гао Цю отказался восстановить его в прежней должности, как, израсходовав все свои деньги, он вынужден был продавать свой меч, сообщил он и о том, как ему пришлось убить Ню-эра. Выслушав откровенный рассказ Ян Чжи, Лян Чжун-шу остался очень доволен. Он приказал снять с Ян Чжи кангу и сказал, что оставляет его служить в своем управлении. Затем начальник области выдал охранникам расписку в том, что они доставили Ян Чжи по назначению, и отправил их обратно в Восточную столицу. Об охранниках речи больше не будет.

Вернемся к Ян Чжи. Попав в управление Лян Чжун-шу, он старательно выполнял все свои обязанности, оставаясь на службе с утра до ночи. Видя такое усердие, Лян Чжун-шу решил повысить его в должности, назначив помощником войскового командира с установленным месячным жалованьем. Однако, опасаясь, что это может вызвать недовольство других военачальников, Лян Чжун-шу издал приказ, в котором всем начальникам предлагалось в назначенный день созвать подчиненных на учебное поле у Восточных ворот для проведения военных испытаний. В тот же вечер Лян Чжун-шу вызвал к себе Ян Чжи и сказал ему:

— Я хочу повысить вас в должности и сделать помощником войскового командира с установленным месячным жалованьем. Не знаю только, достаточно ли вы опытны в военном искусстве.

— Ваш покорный слуга, — отвечал Ян Чжи, — вырос в семье, где из поколения в поколение детей учили военному делу и готовили из них военных начальников. К тому же я был начальником дворцового войска. Все восемнадцать видов военного искусства я изучил с малых лет. Когда вы заговорили о повышении меня в должности, мне показалось, что туча, нависшая надо мной, рассеялась и снова засияло солнце. Если вы окажете мне эту милость, я сделаю все, что в моих силах, чтобы отблагодарить вас. [180]

Лян Чжун-шу остался очень доволен ответом Ян Чжи и подарил ему кольчугу. Никаких событий в этот вечер больше не произошло.

На следующий день утро выдалось хорошее. Дул легкий ветерок, пригревало солнце. Была середина второй луны. Когда Лян Чжун-шу окончил свой завтрак, они с Ян Чжи сели на лошадей и в сопровождении большой свиты направились к Восточным воротам. У военного учебного плаца начальника области встретило множество военных чинов. Подъехав к павильону, Лян Чжун-шу сошел с лошади. Затем он поднялся в павильон и занял специально приготовленное для него большое, отделанное серебром кресло. Справа и слева от него двумя рядами разместились командиры воинских частей — старшие военачальники, их помощники, сотники, наставники и младшие командиры. Все они, числом до ста человек, чинно расселись по своим местам.

На особом возвышении перед павильоном стояли два инспектора войск — один по фамилии Ли Чэн, по прозвищу «Небесный Князь», и другой — Вэнь Да, по прозвищу «Большой Меч». Это были заслуженные командиры, не знавшие себе равных по отваге. Стоя перед Лян Чжун-шу во главе приведенных ими войск, они трижды прокричали установленное приветствие. Над помостом, где они стояли, взвился желтый флаг. Это был сигнал. По обеим сторонам поля выстроились музыканты с барабанами, литаврами и трубами. Трижды протрубили трубы, и каждый раз им отвечал громоподобный грохот барабанов и литавр. Наступила торжественная тишина, никто не осмеливался разговаривать.

Затем над помостом снова поднялся флаг. Выстроившиеся на поле войска замерли. Стоявшие на помосте взмахнули красным флагом, раздался барабанный бой, и отряд в пятьсот человек, расположенный там, откуда неслись звуки барабанов, разделился на две колонны. Каждый боец сжимал в руках оружие.

С помоста снова подали сигнал. Теперь уже махали белым флагом. Перед начальником области двумя ровными рядами выстроился конный отряд; всадники натягивали поводья, осаживая своих лошадей.

Тогда Лян Чжун-шу приказал позвать командира по имени Чжоу Цзинь. Из рядов конников, стоявших справа, тотчас же отделился воин и, подскакав к павильону, спешился, затем приставил к ноге копье и громким голосом приветствовал начальника области.

— Вы должны, — сказал Лян Чжун-шу, — показать нам свое военное искусство.

Выслушав это приказание, Чжоу Цзинь с пикой в руке вскочил на лошадь и три или четыре раза проскакал перед павильоном, проделывая оружием боевые приемы. Зрители [181] шумно выражали ему свое одобрение. Тогда Лян Чжун-шу сказал:

— Позовите командира Ян Чжи!

Ян Чжи появился перед павильоном и приветствовал начальника области.

— Ян Чжи, — сказал, обращаясь к нему, Лян Чжун-шу, — мне известно, что вы занимали должность командира в дворцовом войске Восточной столицы и за совершенное преступление сосланы сюда. Поскольку сейчас усилился разбой, государство нуждается в храбрых и искусных воинах. Сможете ли вы померяться силами с командиром Чжоу Цзинем? Если вы выйдете из соревнования победителем, то займете его место.

— Если это приказ вашей милости, то осмелюсь ли я ослушаться! — отвечал Ян Чжи.

Тогда Лян Чжун-шу приказал привести коня и велел хранителю оружия и снаряжения выдать Ян Чжи все необходимое для боя с Чжоу Цзинем.

Ян Чжи облачился в полученную накануне кольчугу, плотно обмотал ее вокруг себя, одел на голову шлем, подвесил к поясу меч, взял лук, стрелы и длинную пику и, сев на коня, быстро выехал на поле. Как только начальник увидел Ян Чжи, он приказал начинать состязание на пиках. Чжоу Цзиня очень рассердила вся эта затея, и он сердито сказал:

— И этот ссыльный преступник осмеливается еще выступить против меня!

Мог ли Ян Чжи подумать, что ему доведется состязаться с Чжоу Цзинем? Однако, не случись этого, про Ян Чжи не сложилась бы поговорка:

Среди тысячи воинов имя его
Было всех и грозней и известней.
Среди подвигов ратных заслуги его
Были всех и славней и чудесней.

О том, как закончился этот поединок и кто вышел из него победителем, вы узнаете из следующей главы.

(пер. А. Рогачева)
Текст воспроизведен по изданию: Ши Най-ань. Речные заводи. Том 1. Гос. изд. худ. лит. М. 1959