ШИ НАЙ

ШИ НАЙ-АНЬ

РЕЧНЫЕ ЗАВОДИ

ТОМ I

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ

Монах У Сун, напившись пьяным, избивает Кун Ляна. Предводитель, по прозвищу «Золотистый Тигр», великодушно освобождает Сун Цзяна

На десятой схватке У Сун решил пойти на хитрость. Он сделал вид, что парирует ложный выпад монаха, а затем, когда монах ринулся вперед, увернулся и нанес точный удар кинжалом. Голова монаха гулко стукнулась о землю и откатилась в сторону, а тело его рухнуло на камни. Тогда У закричал:

— Выходи, женщина! Я не убью тебя, а только спрошу кое о чем.

Женщина вышла из кумирни и принялась низко кланяться У Суну.

— Перестань, — сказал У Сун. — Скажи лучше, как это место называется и кем тебе приходился этот монах.

— Я — дочь старого Чжана, что живет у подножья горы, — плача сказала женщина. — Здесь, на могилах предков, наша родовая кумирня. Я не знаю, кто этот монах. Как-то он пришел к нам и попросился переночевать. При этом он похвалялся, что может управлять силами земли, ветра и воды. Моим родителям не следовало пускать его в нашу усадьбу, но они хотели узнать у него, правильно ли выбрано место для нашего семейного кладбища. Но монах в конце концов так обвел моего отца, что тот пригласил его пожить у нас несколько дней. Когда же этот гнусный монах увидел меня, то и вовсе не захотел уходить. Вот уже скоро три месяца, как он живет здесь. Мерзавец этот погубил не только моего отца и мать, но и моего брата с женой. Наконец он заставил меня перебраться сюда и жить с ним в этой кумирне. Послушника он тоже насильно привел откуда-то. Горы эти называются хребет Сороконожек — Усунлин. Монаху понравились эти места, и он назвал себя хозяином горы Усун.

— У тебя есть какая-нибудь родня? — спросил У Сун.

— Есть родственники, крестьяне, — отвечала женщина. — Но кто из них посмел бы спорить с ним?

— А у этого негодяя были деньги или ценности?

— Скопил он лян двести золота и серебра... [470]

— Так скорее вынеси их из кумирни — я сейчас подожгу ее, — сказал У.

— Учитель, может быть, вы желаете покушать и выпить? — спросила женщина.

— Принеси мне сюда, — сказал У.

Женщина сказала:

— Прошу вас, учитель, войти в помещение. Там будет удобней.

— А не притаился ли кто-нибудь там, чтобы убить меня?

— Что ж, по-вашему, мне не дорога голова? Разве стану я обманывать вас? — возразила женщина.

Тогда У Сун последовал за женщиной в кумирню. На маленьком столике у окна он увидел вино и мясо. Пока У Сун ел и пил из большой чашки, женщина собрала золото, серебро, разные ценности и дорогие ткани. После этого У Сун поджег кумирню изнутри. Женщина вытащила узел с вещами и поднесла их У Суну, но тот сказал:

— Мне не надо. Возьми все это себе и уходи отсюда. Да побыстрее!

С благодарностью поклонившись У Суну, женщина пошла вниз с горы, а У Сун бросил оба трупа в огонь. Затем он вложил кинжалы в ножны и зашагал по извилистой горной дороге на Цинчжоу.

Шел У Сун более десяти дней и на всем пути — в городах, деревушках, на постоялых дворах — видел приказ о поимке У Суна. Однако У Сун, переодетый странствующим монахом, не встретил ни одного человека, который бы заинтересовался его личностью и остановил его.

Шла одиннадцатая луна. Погода стояла очень холодная. В дороге У Сун покупал вино и мясо, но холод все равно донимал его. Он поднялся на голый перевал и увидел перед собой высокую скалистую гору. У Сун спустился с перевала, прошел еще около ли и наконец заметил деревенский кабачок. Возле калитки протекал чистый ручеек. За домом был крутой обрыв, там громоздились отвесные скалы. У Сун быстро зашагал к кабачку и, войдя, сел и громко крикнул:

— Хозяин! Неси мне для начала две меры вина. И немного мяса!

— Не хочу обманывать вас, учитель, — отвечал хозяин. — Немного вина у меня еще найдется, да только оно деревенское, собственного приготовления. А вот мясо я все распродал — ничего не осталось.

— Ну что ж, давай хоть вина согреться, — сказал У Сун.

Хозяин принес две меры вина и налил большую чашку. На закуску он подал блюдо овощей. У Сун быстро выпил вино и приказал принести еще две меры. Хозяин пошел за вином и, возвратившись, снова наполнил чашку, а У Сун все пил. Он и в дороге был уже навеселе, а теперь, выпив сразу четыре [471] меры, сильно опьянел. Тут вдобавок поднялся ветер, вино ударило У Суну в голову. Он крикнул:

— Эй, хозяин, а это правда, что у тебя нет никакой еды? Продай мне немного мяса из того, что ты оставил для себя! Я за все заплачу тебе.

— Первый раз встречаю такого монаха, как вы, — сказал, улыбаясь, хозяин, — Вы все требуете вина и мяса. Где же мне взять мяса? Лучше, учитель, заканчивайте поскорее.

— Я ведь не даром ем. Почему ты не хочешь продавать мне? — спросил У Сун.

— Я уже вам сказал, что у меня ничего, кроме простого вина нет. Откуда я вам возьму?

В этот момент в кабачок, в сопровождении четырех человек, вошел рослый, здоровый парень. Хозяин кабачка, расплываясь в угодливой улыбке, приветствовал его поклоном.

— Прошу вас садиться, господин.

— А ты приготовил то, что я приказывал? — спросил вошедший.

— И курица и мясо — все готово. Ждали вашего прихода, господин.

— А где мой зеленый с цветами кувшин?

— Все здесь, — отвечал хозяин.

Гость и его спутники уселись за столик напротив У Суна, парень занял главное место, а прибывшие с ним сели по бокам. Хозяин принес зеленый с цветами кувшин, откупорил глиняную пробку и налил вино в большую белую чашу. У Сун украдкой наблюдал за ним. Дуновение ветерка донесло до него чудесный аромат хорошего, выдержанного в земле вина. У Сун почувствовал, как в горле у него защекотало. С трудом сдержал он себя, чтобы не броситься к соседнему столу и не схватить чашку с вином.

Тут хозяин принес поднос, на котором лежали две жареные курицы и блюдо великолепного мяса. Поставив еду перед гостями, хозяин подал еще и овощи. Затем он взял черпак и стал разливать вино.

У Сун посмотрел на стоявшую перед ним маленькую миску с овощами и пришел в ярость. В голове у него шумело от вина. Вот уж поистине — перед глазами море разливанное, а живот подвело от голода. У Сун готов был разнести кулаком стол в щепы. Зычным голосом он заорал:

— А ну, хозяин, иди-ка сюда! Как же ты, мерзавец, смеешь обманывать своих посетителей?

— Учитель, — заговорил хозяин, торопливо подходя к нему, — не сердитесь. Хотите еще вина, так скажите.

Но У Сун, вытаращив глаза, кричал:

— Тварь ты бессовестная. Почему ты не подал мне этот кувшин вина и этих кур?! Разве я не заплатил бы тебе? [472]

— Но ведь все это господин прислал из дому. А здесь они решили просто повеселиться, — отвечал хозяин.

У Сун был очень голоден и, не желая слушать, продолжал орать:

— Ты еще врать смеешь!

— В жизни своей не видел я такого дикого монаха! — воскликнул хозяин.

— Ах, так ты меня, своего господина, еще и диким обзываешь? — заревел У Сун. — Задаром ты кормишь меня, что ли?

— Никогда не слышал, чтобы монах называл себя господином, — пробормотал хозяин.

Тогда У Сун вскочил и, взмахнув рукой с растопыренными пальцами, так ударил хозяина по лицу, что тот кубарем отлетел в другой угол. Сидевший напротив посетитель, увидев, что хозяин никак не может подняться и все лицо его распухло, поднялся с места и, указывая на У Суна, сказал с яростью:

— Да это разбойник, а не монах! Он ведет себя совсем не по-монашески. Монахи не должны давать волю своим страстям. Как ты смеешь драться?

— А тебе что за дело? — рявкнул У Сун.

— Я хотел добром уговорить тебя, а ты, наглый монах, еще смеешь оскорблять меня!

Эти слова привели У Суна в бешенство, и, оттолкнув стол, он прыгнул вперед.

— Ты с кем так разговариваешь, мерзавец?..

— Ах ты, гнусный монах! Уж не собираешься ли ты драться со мной? Хочешь самого дьявола раздразнить? — Огромный детина расхохотался и поманил У Суна к себе. — Ну-ка, разбойник, выходи, я поговорю с тобой!

— Ты думаешь, я испугаюсь и не посмею вздуть тебя? — крикнул У Сун и побежал к двери, но парень выскочил из кабачка первым. У Сун одним прыжком догнал его, и тогда тот увидел, что справиться с этим монахом не так-то легко. Парень встал в позицию и приготовился к отпору. У Сун схватил его за руку. Парень, напрягая все силы, старался свалить монаха, но где ему было справиться с У Суном! У Сун подтащил его, вплотную к себе, а затем без труда толкнул, как ребенка, и парень полетел на землю. Нечего было и думать одолеть У Суна.

У деревенских парней — товарищей огромного детины — при виде этого задрожали руки и ноги, и они не осмелились вмешаться. Встав ногой на грудь противника, У Сун нанес ему тридцать ударов кулаком в наиболее уязвимые места. Затем он поднял его с земли и бросил в ручей, протекавший около калитки. «Ой, беда!» — закричали парни и бросились в воду спасать своего товарища. Вытащив его и поддерживая с обеих сторон, они увели его по дороге на юг.

А хозяин кабачка, получив затрещину, так перепугался, [473] что онемел и не мог двинуться с места. С большим трудом дотащился он до внутренней комнаты и спрятался там.

— Ну вот и хорошо, что никого нет! — сказал довольный У Сун. — Теперь уж я угощусь как следует!

Он зачерпнул вина из белой чаши и стал пить. Жареные куры и мясо стояли еще не тронутые. У Сун не стал брать палочки, а отрывал мясо прямо руками и ел, как ему было удобно. Он быстро выпил вино и съел почты все мясо. Теперь он был сыт и пьян. Завязав за спиной длинные рукава рясы, он вышел из двери и пошел вдоль ручья.

Дул порывистый северный ветер, и У Сун едва продвигался вперед. Но не прошел он и пяти ли, как из-за глиняного забора на краю дороги выскочил рыжий пес и, увидев прохожего, с громким лаем бросился на него. Пьяному У Суну не хватало только предлога, чтобы поскандалить. При виде собаки он страшно разозлился и, выхватив кинжал, большими скачками погнался за ней. Рыжий пес, продолжая лаять, бросился наутек и перепрыгнул на другой берег ручья. У Сун с силой замахнулся и метнул кинжал, но промахнулся и, потеряв равновесие, полетел прямо в воду. Голова его словно свинцом налилась, и он барахтался в ручье, не в силах подняться. Собака замерла на месте, но все еще продолжала рычать.

Стояла зима, и хотя ручей был неглубок — всего каких-нибудь один-два чи, — вода была ледяной. Когда У Суну удалось наконец выкарабкаться на берег, он был мокрым с головы до ног. Тут он заметил, что кинжал его лежит на дне ручья и лезвие ярко блестит при свете месяца. У Сун наклонился, чтобы достать его, и снова свалился в ручей.

В это время из-за забора, тянувшегося вдоль ручья, появилась толпа. Впереди шел высокий мужчина с палицей в руках, в войлочной шапке и стеганом шелковом халате цвета пуха гусенка. За ним следовало десять человек с колами и граблями. Увидев лающую собаку, они заглянули в ручей, и один из них воскликнул:

— Да никак в воде барахтается тот самый проклятый монах, который избил нашего младшего господина! Старший господин взял с собой десятка два работников и пошел искать его в кабачок, а монах, оказывается, здесь!

Тут к ним подошел парень, тот самый, которого избил У Сук. Он успел уже переодеться и держал в руке меч. За ним шло человек тридцать поселян, вооруженных копьями и палками. С криками и свистом они искали У Суна. Подойдя поближе и увидев У Суна, который все никак не мог выбраться из воды, парень сказал высокому детине в желтом стеганом халате:

— Вот этот самый разбойник-монах и избил меня.

— Давайте отведем негодяя в усадьбу, а там уж как следует допросим и вздуем его, — предложил детина в желтом халате и, обернувшись к поселянам, приказал: [474]

— Ну-ка, беритесь живей! Все бросились к ручью.

Бедный У Сун все еще не протрезвился и был не в состоянии защищаться. В тот момент, когда он пытался выкарабкаться из воды, его схватили, выволокли за ноги и потащили за стену к большой усадьбе, двор которой был окружен выбеленным забором и высокими соснами и ивами.

У Суна втащили во двор, сорвали с него одежду, отобрали кинжалы и узел, за волосы подтащили к иве и привязали. Затем принесли связку прутьев и начали избивать. В эту минуту из дома вышел человек и спросил:

— Кого это вы опять избиваете, друзья?

Все почтительно сложили руки, и детина в желтом халате сказал:

— Учитель, разрешите вам сказать. Сегодня мой брат с четырьмя приятелями пошел в кабачок около дороги выпить вина, а этот проклятый монах затеял ссору, избил брата, поранил ему лицо и голову и бросил его в ручей, так что брат мой чуть было не замерз. Хорошо еще, что приятели помогли ему спастись. Дома он переоделся и, взяв с собой людей, отправился искать монаха. А этот негодяй съел все мясо, выпил вино, а потом пьяный свалился в ручей у ворот усадьбы. Вот мы и притащили его сюда, чтобы проучить как следует, и тут уже разглядели, что это не настоящий монах: на лице у него выжжено клеймо из двух иероглифов — «Золотая печать». Вор прикрывал их волосами. Конечно, это сбежавший преступник; мы допросим его и сдадим властям.

— Незачем нам допрашивать, — произнес его брат. — Этот чертов разбойник всего меня искалечил, и теперь мне нужно месяца два, чтобы поправиться. Лучше сразу убить этого злодея и сжечь его труп. Тогда я буду считать свою обиду отомщенной.

С этими словами он схватил прутья, собираясь снова бить У Суна, но подошедший сказал:

— Дорогой друг, погоди! Дай-ка мне сперва посмотреть на него. Кажется мне, что он хороший человек.

У Сун уже немного пришел в себя и стал понимать, что происходит вокруг. Он не проронил ни слова и лишь закрыл глаза, ожидая, что его опять начнут избивать. А тот, кто спас У Суна от побоев, подошел к нему сзади и, взглянув на его спину, сказал:

— Странно. На спине у него еще не совсем зажившие раны. Затем он зашел спереди, откинул волосы со лба У Суна и, пристально поглядев на него, воскликнул:

— Да ведь это же мой младший брат У Сун!

Тогда У Сун открыл глаза и, взглянув на стоявшего перед ним человека, сказал: [475]

— Неужели это вы, мой старший брат?

— Сейчас же освободите его, — крикнул тот, — это мой младший брат.

Детина в стеганом халате цвета желтого гусенка и избитый парень испуганно спросили:

— Как может быть этот монах вашим братом, учитель?

— Да ведь это У Сун, который убил тигра на перевале Цзинянган и о котором я вам так много рассказывал. А теперь я и сам не знаю, как он стал странствующим монахом.

Услышав это, братья тотчас же развязали У Суна, принесли ему переодеться и, поддерживая под руки, провели в парадный зал.

У Сун остановился, чтобы поклониться своему старшему другу, но тот, поддерживая У Суна, с тревогой и радостью в голосе сказал:

— Дорогой брат, ты еще не совсем протрезвился. Давай сядем и побеседуем.

Тогда У Сун взглянул на говорившего и радость охватила его. Хмель постепенно стал проходить. У Сун попросил горячей воды, помылся, немного перекусил и почтительно поклонился своему другу.

Человек этот был не кто иной, как Сун Цзян, известный также по имени Сун Гун-мин из уезда Юньчэн.

— А я думал, дорогой брат, что вы живете в поместье сановника Чая. Как же вы очутились здесь? — спросил У Сун. — Не во сне ли я все это вижу?

— После того как мы расстались с тобой, — отвечал Сун Цзян, — я прожил в поместье еще полгода. Не получая из дому никаких вестей и опасаясь, что отцу приходится трудно, я отправил домой своего брата Сун Цина. Он написал мне, что в судебном деле отцу оказывают большую помощь командиры Чжу Тун и Лай Хэн и что моих родственников больше не беспокоят. Меня же до сих пор разыскивают и хотят арестовать, о чем повсюду расклеены приказы. Но прошло уже много времени, и теперь опасность не так велика. Здесь живет почтенный человек, по имени Кун. Много раз отправлял он к нам домой людей справиться обо мне. Узнав, что мой брат Сун Цин возвратился к отцу, а я остался у сановника Чая, почтенный Кун прислал за мной, и я переехал в его поместье. Место это называется Байхушань — гора Белого Тигра. У Куна есть сыновья. Младший Кун Лян, по прозвищу «Огонь», очень вспыльчив и любит затевать ссоры. Старший, тот, что в стеганой желтой одежде, его брат Кун Мин, по прозвищу «Комета», Вот они-то и хотели отделать тебя. Они любят фехтовать на пиках и палицах. Я подучил их немного, и теперь они называют меня учителем. Живу я здесь уже полгода и не сегодня-завтра собираюсь переехать в крепость Цинфын. Еще в поместье сановника Чая довелось мне узнать, что ты убил [476] огромного тигра на перевале Цзинянган и стал командиром охранного отряда в городе Янгу. Говорили еще, что ты убил Си-Мынь Цина и тебя сослали, но куда, я не знал. Как же ты превратился в странствующего монаха?

— Расставшись с вами, дорогой брат, я пришел на перевал Цзинянган и убил тигра. Зверя доставили в город Янгу, и начальник уезда назначил меня командиром отряда. Вскоре я узнал, что моя невестка ведет себя недостойно и спуталась с Си-Мынь Цином. Они отравили моего старшего брата, и из мести я убил их обоих, а потом пошел в уездный суд и сознался в своем преступлении. Дело мое передали в областной суд в Дунпинфу, где меня выручил областной судья, приговорив лишь к ссылке в Мэнчжоу.

Затем У Сун подробно рассказал о встрече в Шицзыпо с Чжан Цином и его женой, а в Мэнчжоу — с Ши Энем; о том, как избил Цзян Мынь-шэня, убил пятнадцать человек, в том числе и командующего Чжана, и, сбежав, снова попал в дом Чжан Цина. Рассказал он и о том, как жена Чжан Цина переодела его странствующим монахом, как он пошел в горы Усунлин и там испробовал свой кинжал, убив в кумирне монаха, и, наконец, как попал в деревенский кабачок и избил младшего Куна.

Своим рассказом У Сун так ошеломил Кун Мина и Кун Ляна, что те бросились перед ним на колени и стали отбивать поклоны. У Сун тоже поклонился им и сказал:

— Я очень обидел вас и прошу прощения.

— Что вы! Мы сами виноваты — «глаза у нас есть, а горы Тайшань не разглядели». Умоляем вас простить нашу вину, — сказали Кун Мин и Кун Лян.

— Ну, если вы, уважаемые, не обижаетесь на меня, то прошу вас приказать высушить мое монашеское свидетельство и все вещи. Мне нужны также мои кинжалы и четки, я не могу без них обойтись.

— Не беспокойтесь, я уже распорядился, и все будет вам возвращено, — сказал Кун Мин.

У Сун в знак благодарности поклонился, после чего Сун Цзян пригласил старого Куна и познакомил его с У Суном. Но о том, какой роскошный пир устроил старый Кун, рассказывать не будем.

Итак, У Сун заночевал у Сун Цзяна. Они долго беседовали обо всем, что с ними случилось за последний год, и Сун Цзян остался очень доволен своим другом. На следующий день У Сун поднялся на рассвете, умылся, прополоскал рот и вышел в зал приветствовать всех собравшихся. Сели завтракать. Кун Мин был за хозяина, а Кун Лян, превозмогая боль, ухаживал за гостями. Старый Кун распорядился зарезать барана и свинью, и снова началось пиршество.

В этот день в поместье Куна побывали все родственники [477] и соседи. Они приходили засвидетельствовать У Суну свое почтение. Собрались также все домочадцы. Сун Цзян был очень весел, но после пира обратился к У Суну с таким вопросом:

— Где же ты теперь думаешь найти себе пристанище?

— Я рассказал уже вам, дорогой друг, — отвечал У Сун, — что огородник Чжан Цин дал мне письмо и сказал идти на гору Эрлуншань к татуированному монаху Лу Чжи-шэню и остаться в его стане. Сам Чжан Цин также собирается туда.

— Что же, это хорошо, — произнес Сун Цзян. — Кстати, на днях мне сообщили из дому, что начальник крепости Цинфан, по имени Хуа Юн, по прозвищу «Маленький Ли Гуан», знает о том, что я убил Янь По-си и все время шлет мне письма, приглашая приехать к нему пожить. Это недалеко отсюда, и вот уже два дня, как я хочу отправиться туда, но не решаюсь из-за неустойчивой погоды. Однако все равно идти надо, и лучше всего, пожалуй, если мы навестим Хуа Юна вместе.

— Боюсь, дорогой брат мой, что идти туда вместе нам очень опасно, — ответил У Сун. — Преступления мои столь тяжки, что даже при общей амнистии меня не простят. Потому я и решил укрыться в разбойничьем стане на горе Эрлуншань. К тому же я переодет странствующим монахом, и в таком виде идти с вами мне неудобно, дорогой брат. Стоит кому-либо заподозрить меня, как схватят и вас. И хотя мы дали друг другу клятву жить и умереть вместе, но было бы нехорошо впутывать в наши дела и Хуа Юна. Лучше уж мне идти прямо на гору Эрлуншань. А если небо сжалится над нами и мы останемся живы, я непременно разыщу вас, дорогой друг. Может быть, к тому времени выйдет прощение.

— У тебя, брат мой, благородное сердце, — сказал Сун Цзян. — И раз ты еще надеешься верой и правдой послужить императору, само небо поможет тебе. Пусть будет так, как ты решил, я не смею тебя отговаривать. Побудь со мной еще несколько дней, а потом отправляйся в путь.

Прошло дней десять. Сун Цзян и У Сун собрались уходить. Но старый Кун и его сыновья ни за что не хотели отпускать их и уговорили остаться еще дней на пять. Однако, когда этот срок стал близиться к концу, Сун Цзян решительно заявил, что ему пора идти. Хозяин устроил прощальный пир, который продолжался весь день.

Утром старый Кун отдал У Суну все его вещи: черную рясу странствующего монаха, письмо, монашеское свидетельство и железный обруч, четки, кинжалы и деньги и еще новую одежду. Затем он подарил Сун Цзяну и У Суну по пятидесяти лян серебра на путевые расходы. Сун Цзян решительно отказывался брать деньги, и старому Куну и его сыновьям пришлось засунуть серебро в узлы с вещами.

Пока Сун Цзян одевался, У Сун облачился в одежду [478] монаха, одел на голову железный обруч, на шею — четки из человеческих костей, собрал узел и к поясу привесил два кинжала. Сун Цзян, взяв свой меч, кинжал и узелок, одел войлочную шапку, и они распрощались с хозяином. А сыновья хозяина Кун Мин и Кун Лян, приказав поселянам нести вещи, провожали гостей более двадцати ли, когда Сун Цзян наконец взял свой узел и сказал:

— Вы проводили нас достаточно. Дальше мы пойдем одни.

Тогда Кун Мин и Кун Лян еще раз поклонились им и отправились с работниками домой. А сейчас речь пойдет о другом.

Шагая по дороге, Сун Цзян и У Сун толковали о всякой всячине; шли они до позднего вечера и заночевали под открытым небом, а ранним утром встали, позавтракали и двинулись в путь. Они прошли еще около пятидесяти ли и вступили в торговое местечко Дуаньлунчжэнь, где дороги расходились в трех направлениях. Сун Цзян обратился к прохожему с вопросом:

— Какая дорога ведет к горе Эрлуншань и к городу Цинфын?

— Это дороги разные: дорога на запад — к горе Эрлуншань, дорога на восток — к городу Цинфын, который находится как раз за горой Цинфын.

Тогда Сун Цзян сказал У Суну:

— Ну, дорогой брат, сегодня мы должны с тобой расстаться. Выпьем на прощанье!

— Я провожу вас немного, а потом пойду своей дорогой, — промолвил У Сун.

— Нет, не делай этого, — возразил Сун Цзян. — Правильно гласит древняя поговорка: «Провожай гостя хоть за тысячу ли, а расставаться все же придется». Лучше отправляйся прямо отсюда — раньше придешь на место. В стане воздерживайся от вина. Если выйдет императорский указ о помиловании, уговори Лу Чжи-шэня и Ян Чжи явиться с повинной. Вас назначат охранять границу, и вы с оружием в руках добудете себе славу, оставите почетное имя потомству и не зря проживете свою жизнь. Я же человек преданный, но ни к чему не способный, и вряд ли сумею выдвинуться. А вот такой герой, как ты, дорогой брат, может совершить великие дела. Крепко запомни мои слова. Мы еще когда-нибудь встретимся с тобой.

У Сун внимательно выслушал наставления Сун Цзяна. Они зашли в кабачок, выпили по нескольку чашек вина, расплатились и ушли. На окраине города, у развилки дорог, У Сун четыре раза низко поклонился своему другу. Сун Цзяну так тяжело было расставаться с У Суном, что он прослезился и еще раз повторил:

— Дорогой брат! Не забывай моих слов: воздерживайся от вина, не затевай ссор, береги себя. [479]

И У Сун пошел на запад.

Запомните, читатель, что У Сун отправился на гору Эрлуншань в горный стан Лу Чжи-шэня и Ян Чжи. Но сейчас мы об этом говорить не будем, а вернемся к Сун Цзяну, который пошел на восток к горе Цинфын и всю дорогу не переставал думать об У Суне. Так он шел несколько дней и наконец увидел вдали высокую гору причудливой формы, покрытую густым и высоким лесом. Сун Цзян очень обрадовался и, не сводя с нее глаз, заспешил вперед. Незаметно прошел он еще несколько переходов и даже забыл спросить у встречных, где можно остановиться на ночлег. Приближался вечер, и Сун Цзян с беспокойством подумал: «Будь сейчас лето, я провел бы ночь где-нибудь в лесу, но ведь сейчас глубокая зима, по ночам дует ледяной ветер. А вдруг появится какой-нибудь лютый зверь — тигр или барс? Разве справлюсь я с ним? Тут не долго и погибнуть».

Так, размышляя, он торопливо шагал по узенькой тропинке на восток. Прошло два часа, на душе у Сун Цзяна стало тревожно. Совсем стемнело, и теперь он не видел даже дороги у себя под ногами. Неожиданно он наткнулся на веревку, в кустах зазвенел медный колокольчик, и сейчас же из засады выскочили человек пятнадцать разбойников. С криками налетели они на Сун Цзяна, отобрали у него меч и узел с вещами, повалили на землю и связали. А затем зажгли факелы и повели Сун Цзяна на гору. Он следовал за ними, тяжко вздыхая. Скоро его привели в разбойничий стан. Оглядевшись при свете факелов, он увидел высокий частокол. Сун Цзяна ввели в помещение, где стояли три кресла, покрытые тигровыми шкурами. За этим домом находилось еще какое-то большое строение.

Сун Цзяна так связали, что он был похож на голубец с начинкой из рисовой каши, завернутый в лист лотоса; пленника привязали к деревянному столбу, и он слышал, как разбойники разговаривали между собой:

— Предводитель только что заснул. Сейчас докладывать ему не стоит. Подождем, пока он протрезвится, придет сюда и сам вырежет сердце и печень этого быка. А мы сварим из них суп на похмелье да еще полакомимся свежим мяском.

Сун Цзян, прислушиваясь к этому разговору, думал про себя: «И все это я терплю лишь за то, что убил какую-то шлюху. Кто бы мог подумать, что меня ждет такая злая судьба!»

Разбойники зажгли свечи, стало светло как днем. Все тело Сун Цзяна онемело, он почти ничего уже не чувствовал и не мог пошевелиться, а лишь огляделся и поник головой, тяжело вздыхая.

Время подходило к третьей страже, когда за своей спиной он услышал шаги и голоса разбойников: [480]

— Предводитель проснулся.

Они сняли нагар с фитилей ламп, чтобы было светлее. Сун Цзян украдкой взглянул на предводителя. На голове его была повязка с рогом, похожим на шишку на голове у гуся, а поверх повязки — красная шелковая косынка. Одет он был в стеганый шелковый халат цвета красного финика. Предводитель сел в среднее кресло, покрытое тигровой шкурой

Этот удалец по фамилии Янь, по имени Шунь и по прозвищу «Золотистый Тигр» был родом из Лайжоу, провинции Шаньдун. Когда-то он торговал лошадьми и овцами, но потерял все свое богатство, ушел в леса и занялся разбоем. И теперь этот самый Янь Шунь, проспавшись после выпивки, сел на почетное место и спросил:

— Ну, молодцы, где вам удалось достать этого быка?

— Мы сидели в засаде за горой, — отвечали те, — и услышали, что в лесу зазвенели колокольчики. Этот бык шел один с узлом на спине и, споткнувшись о веревку, упал. Мы схватили его и притащили к тебе, предводитель, чтобы сварить из него суп на похмелье.

— Прекрасно, — произнес предводитель. — Позовите сюда двух других главарей, и мы вместе съедим его.

Спустя некоторое время вошли еще двое удальцов и сели в кресла, стоявшие по бокам. Тот, что сел слева, был низкорослый, с короткими руками и ногами, но большие глаза его так и сверкали. Это был Ван Ин, родом из Лянхуайя. Среди вольного люда он был известен под кличкой «Коротколапый Тигр». В прошлом Ван Ин был возчиком. Однажды его нанял купец, и у Ван Ина разгорелись глаза на богатый груз. Воспользовавшись случаем, он ограбил купца. Потом это дело открылось, и Ван Ина посадили в тюрьму. Но ему удалось бежать на гору Цинфын, где он вместе с Янь Шунем занялся разбоем.

Молодец в темно-красной косынке, справа от Янь Шуня, по фамилии Чжэн, по имени Тянь-шоу, происходил из Сучжоу, провинции Чжэцзян. Он был красив, высок, худощав и широк в плечах; борода и усы у него росли клином. За красоту и белизну лица Чжэн Тянь-шоу прозвали «Белолицый Господин». Раньше он был серебряных дел мастером, но еще с детства пристрастился к военным упражнениям и в конце концов ушел к удальцам в зеленые леса. Проходя мимо горы Цинфын, он повстречался с «Коротколапым Тигром» Ваном и вступил с ним в бой. Они схватились примерно раз шестьдесят, но так и не смогли одолеть друг друга. За ловкость и силу предводитель стана Янь Шунь оставил храбреца на горе и сделал третьим главарем.

Когда все трое уселись, Ван сказал, обратившись к разбойникам: [481]

— Ну, молодцы, пошевеливайтесь! Выньте у этого быка печень и сердце и сделайте нам три чашки крепкого супа с острой приправой на похмелье.

Один из разбойников тут же принес большую медную лохань с водой и поставил перед Сун Цзяном, а другой, засучив рукава, вооружился специальным острым ножом. Тот, что принес лохань, зачерпнул руками воды и плеснул Сун Цзяну на грудь. Делалось это для того, чтобы горячая кровь отлила от сердца. Тогда и сердце и печень становятся нежными и приятными на вкус.

А когда разбойник плеснул водой в лицо Сун Цзяна, тот тяжело вздохнул и произнес:

— Вот как суждено умереть Сун Цзяну!

Услышав это имя, Янь Шунь закричал разбойнику:

— Стой! Что он там говорит о Сун Цзяне?

— Он сказал: «Вот как суждено умереть Сун Цзяну!» — ответил разбойник.

— Эй, приятель! Ты знаешь Сун Цзяна? — поднявшись с места, спросил Янь Шунь.

— Я и есть Сун Цзян.

Тогда Янь Шунь подошел к нему вплотную:

— А ты какой Сун Цзян? Откуда родом?

— Я из Юаньчэна, области Цзижоу. Служил там писарем в уездном управлении.

— Неужели ты тот самый Сун Цзян, по прозвищу «Благодатный Дождь», который убил Янь По-си и присоединился к вольнице? — вскричал Янь Шунь.

— Откуда вы знаете об этом? — удивился Сун Цзян. — Да, я тот самый Сун Цзян.

Янь Шунь был поражен. Выхватив из рук разбойника нож, он быстро перерезал веревки, снял с себя стеганую шелковую одежду, накинул на плечи Сун Цзяна и усадил его на свое место. Затем он велел приблизиться «Коротколапому Тигру» и Чжэн Тянь-шоу, и они все втроем склонились перед Сун Цзяном в низком поклоне. Тот поспешил ответить на приветствие и спросил:

— Почему же это вы, почтенные мужи, вместо того чтобы убить меня, оказываете мне такие почести?

Тогда все три главаря опустились на колени, и Янь Шунь сказал:

— Я, недостойный, должен был бы взять нож и выколоть собственные глаза. Не распознать благородного человека, не расспросить как следует и чуть было не погубить его! Ведь если бы само небо не надоумило вас произнести свое имя, я так бы ничего и не знал. Более десяти лет скитался я среди вольного люда, занимался разбоем и часто слышал ваше почтенное имя: мне рассказывали о вашем милосердии и бескорыстии, о том, как вы помогали бедным людям, попавшим [482] в беду или несчастье. Я мог лишь сетовать на мою несчастную судьбу за то, что не имел случая оказать должные почести столь уважаемому человеку. Сегодня же самому небу угодно было, чтобы желание моего сердца исполнилось, и мы встретились.

— За какие же добродетели вы оказываете такой незаслуженный почет мне, скромному человеку? — спросил Сун Цзян.

— Почетный брат мой, — сказал Янь Шунь, — помощь и покровительство героям и честным людям прославили вас по всей стране, ваше имя произносят с глубоким уважением. Горный стан в Ляшнаньбо стал так силен, что слава о нем идет по всей нашей земле. И люди говорят, что эту славу стан приобрел благодаря вам. Но скажите, откуда вы идете и почему вы оказались здесь в одиночестве?

И Сун Цзян подробно рассказал о том, как спас Чао Гая, убил Янь По-си, а потом бежал, как жил у сановника Чай Цзиня и у старого Куна и как решил отправиться в крепость Цинфын — к начальнику крепости Хуа Юну. Слушавшие его предводители были рады встрече с Сун Цзяном и тут же распорядились принести для него одежду. Они приказали зарезать овец и лошадей и пировали до рассвета, а затем велели младшим разбойникам устроить Сун Цзяна на ночлег. На следующий день утром Сун Цзян рассказал им все, что с ним приключилось по дороге, а также о замечательном подвиге У Суна. Узнав об этом, предводители даже ногами затопали от досады:

— Ну и не везет же нам! Как было бы хорошо, если бы он пришел сюда! Жаль, что он отправился в Эрлуншань.

Мы не будем рассказывать здесь в подробностях о том, как Сун Цзян прожил около недели в стане на горе Цинфын, и о том, как за ним там ухаживали, угощая лучшим вином и разными яствами.

Шли первые дни последней луны года, время, когда население Шаньдуна совершало жертвоприношения на могилах своих предков. И вот однажды дозорные пришли с подножия горы и доложили:

— На большой дороге показался паланкин в сопровождении нескольких человек. Носильщики несут две корзины с изготовленными из бумаги жертвоприношениями, чтобы сжечь их на могилах.

Ван «Коротколапый Тигр» был очень похотлив и сразу же подумал про себя: «В паланкине, несомненно, женщина».

Он отобрал с полсотни удальцов и приготовился спуститься с горы. Несмотря на все старания, Сун Цзян и Янь Шунь не могли удержать его. Ван взял свое оружие и, ударив в гонг, стал спускаться с горы. Сун Цзян, Янь Шунь и Чжэн [483] Тянь-шоу остались в стане и продолжали пить вино. Прошло часов пять, когда наконец один из дозорных, ходивший на разведку, явился с донесением:

— Отряд спустился до половины горы, и охранники разбежались! Предводитель захватил женщину, которую несли в паланкине. Никакой добычи, кроме серебряной курильницы, нет.

— Куда же отнесли женщину? — спросил Янь Шунь.

— Он приказал отнести ее в свое помещение, — ответил дозорный.

Услышав это, Янь Шунь громко расхохотался, а Сун Цзян заметил:

— Оказывается, брат Ван падок до женщин. Удальцу это чести не делает.

— Женщины — это его единственная слабость, — сказал Янь Шунь. — А так во всех делах он впереди.

— Прошу вас обоих, пойдемте со мной и уговорим его оставить женщину в покое, — сказал Сун Цзян.

Янь Шунь и Чжэн Тянь-шоу повели Сун Цзяна на другую сторону горы, в помещение Вана. Когда они, толкнув дверь вошли к нему, Ван обнимал женщину и о чем-то уговаривал ее. Увидев вошедших атаманов и Сун Цзяна, он поспешно вскочил на ноги и пригласил их сесть. А Сун Цзян, взглянув на женщину, спросил:

— Откуда вы, почтенная сударыня, и что за важное дело заставило вас отправиться из дому в такое время?

Женщина, превозмогая стыд, выступила вперед и, отвесив низкий поклон, сказала:

— Ваша покорная служанка — жена начальника крепости Цинфын. Здесь похоронена моя мать, и вот я решила совершить жертвоприношение на ее могиле, захватила с собой жертвенные предметы и отправилась сюда. Разве осмелилась бы я отправиться в путь просто так, ради удовольствия! Умоляю вас, господин мой, спасите меня!

Слова ее ошеломили Сун Цзяна: «Уж не жена ли это начальника крепости Хуа Юна, к которому я собираюсь идти? Ее надо обязательно спасти». И он спросил:

— Как же это ваш муж начальник Хуа Юн не поехал на могилу вместе с вами?

— Почтенный господин, — ответила женщина, — начальник Хуа Юн мне не муж.

— Но вы только что назвались супругой начальника крепости Цинфын, — сказал Сун Цзян.

— Вам, милостивый господин, вероятно неизвестно, что в крепости Цинфын теперь два начальника, один гражданский, а другой военный. Военный начальник — Хуа Юн, а гражданский начальник — мой муж Лю Гао. [484]

«Ее муж служит вместе с Хуа Юном, — подумал Сун Цзян, — и если я не спасу ее, мне неудобно будет идти туда». Он сказал Вану:

— Я хотел бы поговорить с вами. Не знаю только, согласитесь ли вы выслушать меня.

— Прошу вас, говорите, уважаемый брат мой, — ответил Ван.

— Когда порядочный человек запутывается в любовных делах, он становится предметом насмешек, — сказал Сун Цзян. — Женщина эта — супруга чиновника, назначенного императорским двором. И я прошу вас ради меня, а также ради чести вольных людей отпустить ее домой к мужу. Что вы об этом думаете?

— Дорогой брат, выслушайте меня, пожалуйста, — сказал Ван Ин. — У меня никогда еще не было жены. Эта женщина — жена начальника крепости. Все чиновники причиняют народу лишь зло, так зачем же вам беспокоиться о них? Уж вы лучше оставьте эту женщину мне.

Тогда Сун Цзян опустился перед ним на колени и сказал:

— Уважаемый брат мой, если хотите, я сам выберу для вас хорошую жену, которая будет ухаживать за вами, и поднесу вам подарки к свадьбе. Но эта женщина — жена человека, который служит вместе с моим другом. Как же можете вы так поступать с ней? Освободите ее.

Янь Шунь и Чжэн Тянь-шоу, поддерживая Сун Цзяна, сказали:

— Дорогой брат, встаньте, пожалуйста. Это дело легко уладить.

— В таком случае очень вам благодарен, — ответил Сун Цзян.

Видя, что Сун Цзян во что бы то ни стало решил спасти женщину, Янь Шунь, не обращая внимания на Ван Ина, приказал носильщикам усадить ее в паланкин и унести. Женщина стала земно кланяться и повторять:

— Благодарю вас, милостивый предводитель.

— Почтенная госпожа, не благодарите меня, — сказал Сун Цзян. — Я вовсе не предводитель этого горного стана, а лишь путник на дороге из Юньчэна.

Женщина, снова поклонившись и поблагодарив их, уселась в паланкин. А носильщики, получив свободу, помчались с носилками вниз с горы, как на крыльях, и досадовали лишь на то, что матери родили их не с четырьмя ногами.

Ван Ин молчал. Ему было и стыдно и досадно.

Сун Цзян повел его в переднюю комнату и сказал:

— Дорогой брат, вы не должны сердиться, я сдержу свое слово и найду вам такую жену, которой вы будете довольны.

Янь Шунь и Чжэн Тянь-шоу расхохотались, а Ван Ин вынужден был согласиться с Сун Цзяном, и хотя в душе был [485] недоволен, не решался возразить и старался скрыть свой гнев. Ему не оставалось ничего другого, как разделить веселье своих друзей и принять участие в пире в честь Сун Цзяна.

Однако об этом мы больше говорить не будем.

Вернемся теперь к солдатам, сопровождавшим женщину. Когда разбойники увели их госпожу, они вернулись в крепость и доложили начальнику Лю Гао о том, что его жену захватили разбойники с горы Цинфын.

Услышав это, Лю Гао пришел в ярость.

— Бездельники! — закричал он. — Как вы осмелились бросить госпожу? Всыпать им палками!

— Нас было всего семь человек, — оправдывались солдаты, — а их было сорок. Разве могли мы справиться с ними?

— Молчать, негодяи! — крикнул Лю Гао. — Сейчас же отправляйтесь и освободите свою госпожу, иначе я отдам вас под суд и брошу в тюрьму!

Напуганные солдаты взяли человек восемьдесят здоровых солдат на подмогу и отправились в горы с намерением освободить госпожу. Но совершенно неожиданно они вдруг встретили на полдороге двух носильщиков, которые сломя голову мчались с паланкином. Встретив свою госпожу, солдаты спросили:

— Как же вам удалось выбраться оттуда?

— Те мерзавцы унесли меня в стан, но когда узнали, что я жена начальника крепости Лю Гао, то так испугались, что поспешно стали кланяться мне и приказали носильщикам отнести меня вниз с горы, — ответила та.

— Госпожа, пожалейте нас, — сказали солдаты. — Скажите нашему господину, что мы отбили вас у разбойников. Спасите нас от побоев.

— Я сама знаю, что сказать, — отрезала она.

Солдаты, кланяясь, благодарили ее и, окружив носилки, двинулись в обратный путь. Заметив, как быстро идут носильщики, они сказали:

— В городе вы плететесь с паланкином, словно утки или гуси. Почему же сейчас вы бежите со всех ног?

— Да и сейчас мы не могли бы двигаться быстро, — отвечали носильщики, — если бы какой-то черт не подгонял нас сзади кулаком.

— Уж не мерещится ли вам? — засмеялись солдаты. — Позади ведь никого нет.

Тут только носильщики решились оглянуться и воскликнули:

— Ай-я! Мы так мчимся, что собственными пятками колотим себя по затылку.

Все расхохотались. Когда они вернулись в крепость Цинфын, начальник Лю Гао очень обрадовался и спросил свою жену: [486]

— Кто же спас тебя и доставил сюда?

— Бандиты захватили меня и хотели обесчестить, — ответила жена. — Я сопротивлялась, и они решили убить меня. Но тут они узнали, что я жена начальника крепости, и больше не осмелились даже пальцем тронуть меня, и обошлись со мной почтительно. Потом пришли эти солдаты, отбили меня и привели домой.

Услышав это, Лю Гао приказал выдать солдатам десять кувшинов вина и зарезать для них свинью. Но говорить об этом больше нет надобности.

После того как Сун Цзян спас женщину и дал ей возможность выбраться из горного стана, он прожил там еще неделю и решил отправиться в крепость к Хуа Юну. И вот однажды он заявил, что собирается распрощаться и уйти с горы. На настойчивые просьбы предводителей побыть еще немного, он не соглашался, и им осталось только устроить прощальный пир. Каждый из них подарил Сун Цзяну деньги и ценности. Подарки Сун Цзян завернул в свой узел. Утром Сун Цзян поднялся рано, вымылся, выполоскал рот и позавтракал. Потом он увязал свои вещи, простился с предводителями и спустился с горы. Предводители захватили с собой вина, фруктов, мяса и провожали его более двадцати ли, до большой дороги. Там они выпили с Сун Цзяном и, прощаясь, никак не могли расстаться с ним.

— Дорогой брат, — уговаривали они его, — когда будете возвращаться из крепости Цинфын, обязательно приходите к нам. Мы надеемся снова повидаться с вами.

Сун Цзян взвалил узел на спину, взял меч и, пожелав атаманам всего хорошего, пошел своей дорогой.

Если бы я, рассказывающий эту историю, родился в одно время с Сун Цзяном и жил в одно время с ним, я удержал бы его, вернул обратно и не дал бы ему пойти к Хуа Юну, где он чуть было не погиб.

Поистине говорится:

Когда тебя постигнет неудача,
Знай: так судьба тебе повелевает.
Когда нахлынут облака и ветер,
Знай: ничего случайным не бывает.

Кого встретил Сун Цзян, когда пришел к начальнику крепости Хуа Юну, вы узнаете из следующей главы. [487]

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ

Сун Цзян ночью идет смотреть на новогоднюю иллюминацию. Хуа Юн учиняет расправу в крепости Цинфын

Гора Цинфын находилась всего в ста с лишним ли от Цинчжоу, а крепость Цинфын была построена в Цинфынчжэне — городе Чистых Ветров — на перекрестке трех дорог. Дороги эти вели к трем горам, пользовавшимся дурной славой, чем и была вызвана необходимость построить здесь крепость. В городе жило около пяти тысяч человек, а от гор крепость находилась на расстоянии дневного перехода.

А сейчас мы продолжим рассказ о Сун Цзяне. Три главаря разбойников, простившись с ним, вернулись на вершину горы, а он с узлом на спине пошел по извилистой дороге, ведущей к крепости Цинфын. Придя в город, он спросил прохожего, где живет начальник крепости Хуа Юн.

— Управление крепости находится в центре города, — ответил горожанин. — На южной стороне — маленькая крепость, где проживает наш гражданский начальник Лю Гао, а в северной части города живет военный начальник Хуа Юн.

Сун Цзян поблагодарил горожанина и направился на север. Когда он подошел к воротам, солдаты-охранники спросили его имя и фамилию и пошли доложить о нем. Вскоре из крепости вышел молодой военачальник. Он схватил Сун Цзяна за руки, приказал солдатам взять у гостя узел, меч и кинжал и сам повел Сун Цзяна в парадное помещение. Усадив гостя в кресло, он почтительно поклонился ему четыре раза. Поднявшись, он сказал:

— С тех пор как я расстался с вами, дорогой брат, прошло около шести лет. Но я постоянно думал о вас. Узнав, что вы убили подлую потаскуху и что власти повсюду вас разыскивают, я был здесь как на иголках. Более десяти писем написал я вам в поместье, все справлялся о вас, но так и не знаю, получили ли вы их. Сегодня само небо осчастливило меня, послав вас сюда, дорогой брат мой. Теперь я счастлив видеть вас живым и здоровым. [488]

С этими словами Хуа Юн снова поклонился Сун Цзяну. Помогая ему подняться, Сун Цзян сказал:

— Уважаемый брат, не надо столько церемоний. Прошу вас сесть и выслушать меня.

Тогда Хуа Юн скромно присел на стул, и Сун Цзян подробно рассказал о том, как он убил Янь По-си, как после этого укрылся в поместье сановника Чай Цзиня, а затем у старого Куна, где он встретился с У Суном, и как его схватили на горе Цинфын, где он познакомился с Янь Шунем и его друзьями. Выслушав его, Хуа Юн сказал:

— Дорогой брат, вам пришлось много выстрадать. Сегодня, к счастью, вы добрались сюда. Поживите здесь несколько лет, а потом мы подумаем, как быть дальше.

— Если бы даже мой брат Сун Цин и не прислал мне письмо в поместье старого Куна, я все равно пришел бы навестить вас, — сказал Сун Цзян.

Хуа Юн пригласил Сун Цзяна пройти во внутренние комнаты, позвал свою жену Цуй-ши и велел ей приветствовать Сун Цзяна поклонами, как старшего брата мужа. Он приказал также своей младшей сестре выйти и приветствовать Сун Цзяна поклонами, как своего старшего брата.

Потом он приготовил ароматной воды для мытья и предложил Сун Цзяну новую одежду, обувь и чулки. Во внутреннем помещении в честь гостя было приготовлено угощение.

В тот же день, во время угощения, Сун Цзян рассказал Хуа Юну о том, как спас жену начальника Лю Гао. Когда Хуа Юн услышал это, он нахмурил брови и спросил:

— Дорогой брат, зачем вам нужно было спасать эту женщину? Было бы гораздо лучше, если бы она замолчала навеки.

— Странная вещь! — сказал Сун Цзян. — Узнав о том, что она жена начальника крепости Цинфын, я ради вашего сослуживца не остановился даже перед тем, чтобы навлечь на себя недовольство «Коротколапого Тигра» Вана и приложил все силы, чтобы дать ей возможность уйти с горы. Как же можете вы так говорить!

— Дорогой брат, вы еще многого не знаете, — сказал Хуа Юн. — Не примите мои слова за хвастовство, но я должен сказать, что крепость Чистых Ветров очень важна для города Цинчжоу. И если бы оборона ее была возложена только на меня, то никакие разбойники, ни ближние, ни дальние, не посмели бы не только нападать, но даже и близко подходить к Цинчжоу. Однако недавно главным начальником крепости сюда прислали старого болтуна и завистника. Он гражданский начальник, но человек крайне невежественный. Вступив в должность, он стал притеснять всех сколько-нибудь зажиточных людей и чинить всякие беззакония. Я всего лишь его [489] помощник по военным делам, и эта гадина вызывает у меня возмущение. Мне досадно, что я не могу убить такую подлую, тварь. Стоило ли, дорогой брат, спасать жену отъявленного негодяя? Тем более что и сама она никакими достоинствами не обладает, лишь подстрекает мужа на дурные дела, клевещет на порядочных людей, да к тому же жадна на взятки. Жаль, что разбойники не потешились над этой злой ведьмой. Нет, дорогой брат, зря вы спасли ее.

Тогда Сун Цзян принялся увещевать Хуа Юна:

— Добрый брат, вы ошибаетесь. Еще в древности говорили: «Узел ненависти надо развязывать, а не затягивать». Он ваш сослуживец, и даже если у него есть недостатки, старайтесь не замечать их и откройте глаза на его добродетели. Нельзя быть таким озлобленным, мудрый брат мой.

— Вы мудрый человек, дорогой брат, — сказал Хуа Юн. — Завтра, когда я встречусь в управлении с начальником Лю, я расскажу ему, как вы спасли его жену.

— Поступив подобным образом, дорогой брат, — сказал Сун Цзян, — вы проявите свою доброту.

И Хуа Юн и его семья ничего не жалели для радушного приема Сун Цзяна. Они ухаживали за ним целый день, угощали вином, а вечером приготовили ему постель во внутренней комнате, повесили полог и пригласили отдохнуть.

На следующий день в честь Сун Цзяна снова устроили торжество.

Но не будем останавливаться на этих подробностях. Прибыв в крепость Цинфын, Сун Цзян в течение нескольких дней веселился и пил вино. В подчинении Хуа Юна было несколько преданных ему людей. Каждый день один из них, получив деньги на расходы, должен был сопровождать Сун Цзяна и показывать ему достопримечательности города. Сун Цзян с удовольствием гулял по окрестностям, осматривая крепость и храмы. А приставленные к нему люди старались показать все самое интересное и тем доставить Сун Цзяну удовольствие.

В Цинфыне было несколько небольших увеселительных и чайных домиков, но об этом мы распространяться не будем., Однажды Сун Цзян со своим сопровождающим посетил эти домики, прошелся в ближайшие деревни, храмы и монастыри, а потом зашел в кабачок выпить вина. Когда они собрались уходить, его спутник вынул деньги, чтобы расплатиться за вино. Но разве мог Сун Цзян позволить ему сделать это? Он достал свои деньги и расплатился сам, а вернувшись домой, ничего не сказал об этом Хуа Юну. Спутник его остался очень доволен, так как провел время в праздности и в прогулках, да и деньги остались целы. И так продолжалось каждый день: кто-нибудь из верных людей сопровождал Сун Цзяна, но Сун [490] Цзян всегда расплачивался сам и вскоре завоевал всеобщую любовь и уважение.

Так он прожил в крепости более месяца. Кончалась последняя луна старого года, и наступила ранняя весна; приближался праздник Нового года.

Сейчас мы расскажем вам о том, как население города Цинфын готовилось к этому празднику. Каждый пожертвовал в пользу городского храма деньги или вещи, а в храме соорудили огромный фонарь в форме рыбы. Сверху протянули гирлянду с разнообразными цветами, к которой подвесили около семисот разноцветных фонариков.

Внутри храма устраивались игры и представления. Перед каждым домом сооружались разукрашенные арки, на них развешивались фонари. На улицах затевались всевозможные развлечения и потехи. И хотя все это нельзя было, конечно, сравнить с празднествами в столице, все же это было большим веселым торжеством для жителей Цинфына.

В праздничный вечер Сун Цзян был в крепости и пил вино с Хуа Юном, Небо было совершенно безоблачным. Еще утром Хуа Юн ездил в управление и отрядил несколько сот солдат для стражи по городу в новогоднюю ночь. Кроме того, он отправил людей для охраны ворот крепости. К вечеру он вернулся и пригласил Сун Цзяна отведать засахаренных фруктов.

— Я слышал, что сегодня ночью на улицах города будет зажжено много фонарей, — сказал Сун Цзян Хуа Юну. — Мне хотелось бы полюбоваться иллюминацией.

— Я бы охотно сопровождал вас, дорогой брат, — сказал Хуа Юн, — но, к сожалению, занят сегодня на службе. Пойдите с кем-нибудь из моих домашних, но возвращайтесь пораньше. Я буду ждать вас, и мы выпьем вина в честь нашего славного праздника.

— Прекрасно, — сказал Сун Цзян.

Когда стемнело и на востоке взошла золотая луна, Сун Цзян в сопровождении нескольких близких Хуа Юну человек не спеша отправился в город. Гуляя по улицам, они любовались устроенными у ворот каждого дома арками, разукрашенными разноцветными фонарями. Фонари разнообразной и причудливой формы были расписаны сценами из разных историй. Некоторые были разрисованы чудесной росписью: пионами, мимозами, цветами лотоса и другими.

Вчетвером, рука об руку, подошли они к храму, полюбовались огромным фонарем-рыбой и затем направились по дороге на юг. Сделав не более семисот шагов, они при ярком свете факелов и фонарей увидели впереди толпу людей, веселившихся у ворот большого двора. Слышались звуки барабана, гонгов и литавров и одобрительные возгласы зрителей. Там выступали актеры в масках, Сун Цзян хотел посмотреть на [491] них, но так как он был маленького роста, то стоявшие впереди мешали ему. Люди, сопровождавшие Сун Цзяна, знали распорядителя представления и попросили, чтобы толпа расступилась и дала возможность Сун Цзяну пройти вперед и посмотреть на игру.

Главный актер играл грубого деревенского парня с неуклюжей походкой, и Сун Цзян, глядя на него, разразился громким хохотом.

Надо сказать, что этот двор принадлежал начальнику крепости Лю Гао, и сейчас начальник с женой, в компании еще нескольких женщин, смотрели представление. Услышав смех Сун Цзяна, жена Лю взглянула в его сторону и сразу узнала его при свете фонарей. Показывая на Сун Цзяна, она сказала мужу:

— Ха, вон тот маленький черномазый парень и есть атаман разбойников, которые схватили меня на днях.

Услышав это, Лю Гао сначала даже испугался. Вызвав человек семь из своей охраны, он приказал схватить парня, который смеялся. Сун Цзян, услышав это, повернулся и пошел прочь. Но не миновал он и десяти домов, как солдаты настигли его, схватили и отвели в крепость. Там они взяли четыре веревки, связали его и привели в управление. А три его проводника, увидя, как взяли Сун Цзяна, побежали к Хуа Юну и сообщили ему о случившемся.

А в это время начальник Лю Гао уже находился в управлении и приказал привести Сун Цзяна. Охранники, окружив Сун Цзяна, ввели его в управление и поставили на колени перед начальником Лю.

— Да как смеешь ты, разбойник с горы Цинфын, открыто появиться здесь и еще смотреть на празднество с фонарями, — закричал Лю. — Что можешь ты сказать в свое оправдание сейчас, когда тебя поймали?

— Я торговец из города Юньчэн, — сказал Сун Цзян. — Зовут меня Чжан-сань. Я старый друг начальника Хуа Юна, приехал сюда уже давно и никогда не был разбойником на горе Цинфын.

Но жена начальника Лю Гао выскочила из-за перегородки и закричала:

— Ты еще отпираться вздумал, мерзавец! Или ты забыл, как я называла тебя там, на горе, главарем?

— Вы ошибаетесь, сударыня, — почтительно отвечал Сун Цзян. — Разве я не сказал вам еще тогда, что я приезжий из Юньчэна и был схвачен разбойниками так же, как и вы?

— Если ты действительно купец, — сказал Лю, — и они тебя схватили, то как же смог ты освободиться и прийти сегодня сюда смотреть на праздничные торжества?

— Там, на горе, — сказала жена Лю, — ты, мерзавец, [492] держал себя высокомерно и гордо восседал на главном месте, не обращая ни на кого внимания.

— Сударыня, — сказал Сун Цзян, — вы совсем забыли, что я приложил все усилия, чтобы спасти вас и отпустить с горы. Почему же сегодня вы хотите представить меня разбойником?

Эти слова привели жену Лю в ярость и, указывая на Сун Цзяна, она стала браниться:

— Этого закоренелого негодяя можно заставить говорить только палками.

— Правильно, — сказал Лю Гао и приказал принести расщепленный бамбук и избить Сун Цзяна.

Сун Цзяна принимались бить уже два раза. Кожа на нем свисала лохмотьями, и кровь лилась ручьем. Затем начальник приказал заковать его в цепи, а на следующий день отправить в область в повозке для преступников. Такова была судьба Сун Цзяна, именитого горожанина Юньчэна.

Между тем сопровождавшие Сун Цзяна люди доложили обо всем Хуа Юну. Волнуясь за участь друга, тот сейчас же написал письмо начальнику Лю Гао, которое направил в управление с толковым человеком, надеясь освободить Сун Цзяна. Посыльный поспешил к дому Лю Гао. Когда охрана доложила Лю Гао, что у ворот ожидает посыльный с письмом от начальника Хуа Юна, он сказал, чтобы этого человека провели в управление. Когда тот передал письмо, Лю Гао вскрыл его и прочитал следующее:

«Хуа Юн приветствует начальника Лю Гао. У меня есть родственник по имени Лю Вэнь, который прибыл на днях из Цзичжоу, и вот, любуясь праздником фонарей, он каким-то образом оскорбил вашу милость. Прошу вас во имя нашей дружбы освободить его, а я, конечно, принесу вам свою благодарность. Извините, что пишу наспех, не придерживаясь установленных форм, и надеюсь, что вы выполните мою просьбу без дальнейших объяснений».

Прочитав письмо, начальник Лю Гао пришел в ярость, изорвал его в клочки и принялся громко браниться:

— Да ты, Хуа Юн, совсем обнаглел. Ты назначен сюда по указу императорского двора, а сам связался с разбойниками и еще обманываешь меня! Этот бандит показал, что его зовут Чжан-сань и что он купец из города Юньчэн, а ты теперь пишешь, что он мой однофамилец Лю Вэнь из Цзичжоу. Может быть, в расчете на то, что я освобожу его? Но меня ты не проведешь!

И он приказал слугам выгнать посыльного. Посыльный быстро возвратился к Хуа Юну и доложил о случившемся. Выслушав его, Хуа Юн мог лишь воскликнуть:

— О, я навлек беду на моего брата., скорее седлайте мне коня! [493]

Наскоро натянув халат и привязав к поясу лук и стрелы, он взял копье и вскочил на лошадь. В сопровождении пятидесяти воинов, вооруженных пиками и палицами, он направился ко двору начальника Лю Гао. Охранники у ворот дома Лю Гао не посмели их задержать и разбежались кто куда, так как вид Хуа Юна не предвещал ничего доброго. Хуа Юн направился к парадному помещению и слез с лошади. Прибывшие с ним воины выстроились около дома.

— Позовите начальника Лю Гао, я хочу с ним говорить, — крикнул он.

У Лю Гао от страха душа ушла в пятки. Хуа Юн был боевым командиром, поэтому Лю Гао очень боялся его и не решался выйти.

Видя, что Лю Гао не выходит, Хуа Юн приказал своим подчиненным поискать, нет ли кого в других помещениях.

Люди тотчас же бросились выполнять его приказ и вскоре под балконом одного из боковых помещений обнаружили Сун Цзяна. Он был подвешен высоко к балке, и ноги его были скованы цепью. Все тело его было изувечено побоями.

Солдаты перерезали веревки, разбили цепи и освободили Сун Цзяна. Хуа Юн приказал сейчас же отвезти Сун Цзяна к себе домой, а сам сел на лошадь, поднял пику и громко произнес следующее:

— Господин Лю Гао! Вы здесь главный начальник, но как могли вы так поступить со мной? У кого же из нас нет родственников, и о чем думали вы, когда схватили моего названого брата и обошлись с ним как с разбойником? Только обманывать народ и любите! Но погодите, завтра я расправлюсь с вами!

И Хуа Юн в сопровождении своих людей поспешил в крепость, чтобы помочь Сун Цзяну и облегчить его положение.

Но продолжим наш рассказ. Когда Лю Гао увидел, что Хуа Юн освободил Сун Цзяна, он тут же собрал около двухсот человек, приказал им идти в крепость Хуа Юна и привести пленного обратно. Среди посланных им людей были два новых командира. Они неплохо владели оружием, но не были так искусны в военном деле, как Хуа Юн. Не смея ослушаться приказа Лю Гао, они вынуждены были вести людей к крепости Хуа Юна.

Еще не рассвело, когда охрана у ворот доложила Хуа Юну о прибытии отряда. Двести воинов столпились у ворот, но ни один не решался войти из страха перед Хуа Юном. Когда совсем рассвело, они увидели, что ворота открыты настежь, а военный начальник Хуа Юн сидит в парадном помещении. В левой руке у него был лук, а в правой — стрела.

— Воины, — громко крикнул Хуа Юн и поднял лук, — [494] знайте, что за обиды мстят так же, как уплачивают долги. Вас прислал сюда Лю Гао, но не старайтесь для него. А вы, — обратился он к начальникам, — еще не видели военного искусства Хуа Юна. Сперва я покажу вам, что умеет делать Хуа Юн с луком и стрелой. А потом, если у кого-нибудь из вас еще не пропадет охота выслужиться перед Лю Гао, пусть осмелится выступить против меня. Смотрите же, как я сейчас попаду в макушку бога-хранителя на левых воротах.

Он прицелился и натянул лук. «Дзинь», зазвенела стрела и угодила в самую макушку статуи бога. Все двести человек только рты разинули от изумления. Хуа Юн наложил на тетиву вторую стрелу и крикнул:

— А теперь я буду целиться в кисточку на головном уборе бога-хранителя на правых воротах.

Опять зазвенела стрела и точно попала в указанное место. Две стрелы так и остались торчать с правой и левой стороны ворот.

Приготовив третью стрелу, Хуа Юн крикнул:

— Смотрите все! Третья стрела попадет прямо в сердце вашего начальника в белой одежде.

«Ай-я!» — воскликнул тот и бросился бежать. Вслед за ним с криками обратились в бегство и все остальные.

Тогда Хуа Юн приказал закрыть ворота и отправился во внутренние комнаты проведать Сун Цзяна.

— Сколько страданий пришлось вам вынести из-за меня!

— Обо мне не беспокойтесь, — ответил Сун Цзян. — Боюсь только, что Лю Гао не оставит вас в покое. Мы должны принять какие-то меры.

— Я оставлю службу и расправлюсь с этим мерзавцем, — сказал Хуа Юн.

— Не думал я, что жена его так отплатит мне за добро, — сказал Сун Цзян. — Сначала я хотел было сказать им свое настоящее имя, но побоялся, что всплывет дело с Янь По-си, и потому решил назваться Чжан-санем — купцом из Юньчэна. Но оказалось, что этот бессовестный Лю Гао принял меня за одного из главарей Юньчэна, приказал посадить в повозку для преступников и отправить в областной город, как главаря разбойничьего стана на горе Цинфын. Там меня, конечно, немедленно бы обезглавили или четвертовали. И если бы вы, дорогой брат, не спасли меня, то будь у меня хоть губы из меди и язык из железа, все равно спорить с ним я бы никак не мог.

— А я решил, что раз он человек ученый, то, конечно, сочувственно отнесется к своему однофамильцу, поэтому и написал, что ваше имя Лю Вэнь, — сказал Хуа Юн. — Разве мог я предположить, что он окажется такой жестокой скотиной? Но вы в безопасности, и надо подумать, что делать дальше. [495]

— Вы ошибаетесь, дорогой брат, — сказал Сун Цзян. — Благодаря вашей доблести и силе мне удалось спастись, однако сейчас еще следует о многом подумать. «Бойся подавиться во время еды, а во время ходьбы остерегайся споткнуться», говорили еще в древности. Вы отбили меня у Лю Гао, а когда он послал людей, чтобы отобрать меня обратно, они в страхе разбежались. Но он, конечно, не оставит этого дела и пошлет сообщение о вас высшему начальству. Сегодня ночью я должен скрыться на горе Цинфын, тогда завтра вы сможете от всего отказаться. Из-за отсутствия доказательств дело будет сведено к ссоре между гражданским и военным начальниками и ему не придадут особого значения. Но если я снова попаду к нему в руки, вам уже нечем будет оправдаться.

— У меня нет такого дара предвидения и такой мудрости, как у вас, — ответил Хуа Юн. — Но я боюсь, что вы тяжело ранены и не сможете идти.

— Ничего не поделаешь, — сказал Сун Цзян. — Положение сейчас настолько серьезное, что медлить никак нельзя. Я как-нибудь постараюсь пробраться к горе.

Он наложил пластыри и лекарства на свои раны, поел мяса, попил вина, увязал вещи и оставил их у Хуа Юна. Но не будем распространяться о том, как вечером, едва смерклось, Сун Цзян, превозмогая боль, отправился в путь, а Хуа Юн отрядил двух солдат, которые вывели Сун Цзяна за крепостную стену. Вернемся к Лю Гао. Один за другим его солдаты прибегали к нему и говорили:

— Как могуч и храбр этот Хуа Юн! Кто же отважится подставлять себя под его стрелы?

— Если его стрела настигнет человека, то уж наверняка пробьет насквозь. Никто не осмелится идти против него, — говорили оба начальника.

Лю Гао всю жизнь провел на гражданской службе, был хитроумен и изворотлив. Он подумал:

«Раз Хуа Юн забрал этого человека к себе, то уж конечно поможет ему уйти на гору Цинфын и там скрыться. А сам завтра придет и скажет, что ничего не было. И если даже мы обратимся с тяжбой к высшему начальству, то там все дело сочтут лишь ссорой между нами, и тогда я ничего не смогу с ним поделать. Сегодня же ночью я пошлю человек тридцать моих солдат за несколько ли от крепости, пусть поджидают там этого человека. Если небо пошлет мне удачу и его схватят, я тайно спрячу его в своем доме и пошлю кого-нибудь в окружное управление с просьбой прислать за ним отряд. Его схватят, а вместе с ним арестуют и Хуа Юна и уж тогда им обоим конец. Я стану один управлять крепостью, и никто больше не будет мне досаждать».

В ту же ночь он отправил около тридцати вооруженных [496] солдат. Около второй стражи они приволокли связанного Сун Цзяна и посадили его под замок.

Это очень обрадовало Лю Гао, и он сказал:

— Все вышло по-моему. Заприте его во внутреннем дворе, и чтобы ни один человек не знал об этом.

В ту же ночь он написал донесение и тут же отрядил двух надежных людей, которые, словно на крыльях, понеслись в Цинчжоу.

Весь следующий день Хуа Юн все думал о том, дошел ли Сун Цзян до горы Цинфын. Он сидел дома и размышлял: «Хотелось бы мне знать, что с ним».

Хуа Юн держался так, будто ничего не произошло, а Лю Гао тоже делал вид, что ничего не знает. Оба молчали.

Теперь скажем несколько слов о начальнике области Цинчжоу. Это был старший брат любимой наложницы императора Хуэй-цзуна, имя которой было Му-юн. У него были двойная фамилия и двойное имя, и звали его Му-юн Янь-да. Пользуясь влиянием своей сестры, он потакал всякого рода бесчинствам и беззакониям в Цинчжоу, причинял зло мирному населению и притеснял равных с ним начальников-сослуживцев. В тот день он был в управлении и уже собирался домой завтракать, как вдруг его подчиненные подали ему бумагу, присланную начальником крепости Лю Гао. Ознакомившись с ее содержанием, начальник области сильно встревожился и сказал:

— Хуа Юн — сын почтенного сановника, как же мог он связаться с разбойниками с горы Цинфын? И если все это правда, то преступление его велико.

Начальник вызвал в управление командующего войском области по имени Хуан Синь и приказал ему отправиться в крепость Цинфын. Командующий был весьма одаренным военачальником. Он в короткий срок установил строгий контроль над всей областью Цинчжоу, и за это был прозван «Покорителем Трех гор», а надо вам сказать, что в области Цинчжоу были три горы, пользующихся дурной славой: первая — Цинфыншан — гора Чистых Ветров, вторая — Эрлуншань — гора Двух Драконов и третья — Таохуашань — гора Цветущих Персиков. Все эти три горы стали убежищами разбойников, и Хуан Синь хвастался, что может выловить их всех.

Выслушав приказ начальника, Хуан Синь вызвал к себе пятьдесят отборных молодцов, одел военные доспехи, захватил обоюдоострый меч и сразу же отправился в крепость Цинфын. Подъехав к дому Лю Гао, он спешился. Сам хозяин вышел ему навстречу и пригласил во внутренние помещения. После совершения церемонии приветствия, Лю Гао угостил гостя, а также приказал накормить и напоить прибывших с ним воинов.

Затем из внутреннего помещения привели Сун Цзяна, и, взглянув на него, Хуан Синь сказал: [497]

— Не стоит даже допрашивать его, и так видно, кто он такой. Сейчас же приготовьте клетку и посадите туда преступника. Голову его обмотайте красной материей и прикрепите бумажный флажок с надписью: «Вождь разбойников с горы Цинфын, Чжан-сань из Юньчэна».

Сун Цзян ничего не сказал. Ему оставалось лишь покориться.

— Знает ли Хуа Юн о том, что вы захватили Чжан-саня? — спросил Хуан Синь у Лю Гао.

— Его захватили ночью во время второй стражи, — ответил Лю Гао, — и я спрятал его у себя в доме. Хуа Юн уверен, что он ушел, и потому спокойно сидит у себя дома.

— Ну, тогда все очень легко устроить, — сказал Хуан Синь. — Завтра приготовьте вина и барана и ставьте угощение в большом зале крепости. Вокруг этого места мы спрячем человек пятьдесят воинов. Потом я сам пойду к Хуа Юну и приглашу его сюда. «Начальник Му-юн, — скажу я ему, — слышал, что гражданский и военный начальник в крепости Цинфын не ладят между собой, и специально прислал меня сюда устроить пир и помирить вас». Таким образом мы заманим его сюда. А затем вы следите: как только я брошу на пол чашу с вином, схватите его, и тогда мы отправим их обоих в Цинчжоу. Как вам нравится мой план?

— Вы очень дальновидны, господин командующий, — одобрительно воскликнул Лю Гао. — Выходит, как говорят, это так же просто, как достать черепаху из чана.

Договорившись обо всем, они на рассвете следующего дня спрятали вокруг главного помещения крепости своих солдат. В зале все было приготовлено как для пира. После завтрака Хуань Синь сел на коня и, взяв с собой трех солдат, поехал в крепость Хуа Юна. Когда охрана доложила Хуа Юну об их прибытии, он спросил:

— Зачем они приехали?

— Не знаю, — ответил солдат. — Они говорили, что командующий Хуан Синь прибыл со специальным поручением.

Услышав это, Хуа Юн вышел встретить гостя. Хуан Синь сошел с лошади, и Хуа Юн пригласил его в помещение. Когда были выполнены все церемонии вежливости, Хуа Юн спросил:

— Какое дело привело вас сюда, господин командующий?

— Я прибыл сюда с поручением начальника области. Он сказал мне: «Гражданский и военный начальники крепости Цинфын по какой-то причине не ладят друг с другом». Начальник области опасается, что эта ссора может нанести ущерб государственным делам. Поэтому он специально послал меня сюда и поручил устроить пир и помирить вас. Угощение приготовлено в большой крепости. Прошу вас поэтому, уважаемый начальник, сесть на коня и поехать туда со мной. [498]

— Разве я осмелился бы перечить Лю Гао, — сказал, смеясь, Хуа Юн. — Ведь он здесь главный начальник. Он, правда, постоянно придирается ко мне, но я никак не думал, что это обеспокоит начальника области, причинит хлопоты вам, господин командующий, и заставит вас приехать в мою скромную крепость. Чем смогу отплатить за такую милость?

Хуан Синь приложил свои губы к его уху и шепнул:

— Начальник прислал меня сюда, собственно говоря, только ради вас. Ведь в случае каких-нибудь военных действий от гражданского начальника пользы мало. Так что вы уж полагайтесь на меня.

— Я глубоко признателен вам, господин командующий, за честь, которой я недостоин.

Хуан Синь предложил Хуа Юну сесть на коня и отправиться вместе с ним, но Хуа Юн сказал:

— Выпейте, пожалуйста, со мной несколько чашек вина, а потом уж поедем.

— Давайте сначала доведем дело до конца, — ответил Хуан Синь, — а потом уже нам ничто не помешает пить и веселиться.

Тогда Хуа Юн приказал оседлать коня, и они отправились. Прибыв в крепость, они сошли с лошадей. Хуан Синь, поддерживая Хуа Юна под руку, прошел вместе с ним в центральный зал, Лю Гао находился уже там. Все трое приветствовали друг друга, и Хуан Синь приказал подать вина.

Слуги тем временем увели лошадь Хуа Юна и закрыли на засов ворота крепости. Хуа Юн и не подозревал, что попал в ловушку. Он думал, что Хуан Синь такой же военный начальник, как и он, и у него не может быть дурных намерений. Хуан Синь, подняв чашу с вином, сначала обратился к Лю Гао:

— Начальник области узнал, что здесь между гражданским и военным начальником возникло недоразумение, и это его сильно обеспокоило. Поэтому он специально послал меня сюда помирить вас. Я прошу вас помнить, что ваш первый долг — это служба императору, а остальные дела можно уладить.

— Хотя я человек невежественный, — ответил Лю Гао, — но все же законы я немного знаю. Я очень сожалею, что причинил беспокойство начальнику области. Но между нами здесь ничего и не произошло. Это все клевета недобрых людей.

— Ну вот и хорошо, — громко засмеявшись, сказал Хуан Синь, и когда Лю Гао выпил вино, поднял чашу и обратился к Хуа Юну:

— Начальник Лю прав. Несомненно, кто-то распространил эти слухи, и потому все сложилось таким образом. Но, несмотря на это, прошу и вас выпить чашу вина.

Хуа Юн взял чашу и выпил. Тогда Лю Гао принес кубок на подносе и, наполнив его вином, обратился к Хуан Синю со следующими словами: [499]

— Мы и вас обеспокоили, господин командующий, и заставили вас прибыть в наш скромный город. Прошу вас поэтому выпить эту чашу вина.

Хуан Синь, взяв чашу, оглянулся кругом и заметил, что в помещение вошло более десяти солдат. Хуан Синь бросил чашу на пол, и сразу же человек пятьдесят здоровенных солдат бросились прямо к Хуа Юну и сбили его с ног.

— Связать его! — крикнул Хуан Синь.

— В чем же я провинился? — воскликнул Хуа Юн.

— Ты смеешь еще отпираться! — расхохотавшись, воскликнул Хуан Синь. — Ты заодно с разбойниками с горы Цинфын и вместе с ними выступаешь против императора. Разве это, по-твоему, не преступление? Лишь принимая во внимание твои прежние заслуги, я не трону твоей семьи.

— Но ведь должны же быть какие-нибудь доказательства! — продолжал Хуа Юн.

— А доказательства есть, — сказал Хуан Синь. — Я покажу тебе настоящего разбойника. Я не стал бы тебя оскорблять. Люди, приведите его сюда!

Прошло немного времени, и в помещение вкатили повозку, на которой стояла клетка с бумажным флажком, обмотанным красной материей. Взглянув на повозку, Хуа Юн увидел, что там сидел не кто иной, как Сун Цзян. Он был поражен и стоял как окаменелый. Они смотрели друг на друга и не могли произнести ни слова.

— Я к этому делу не имею никакого отношения, — сказал Хуан Синь. — Жалобщиком является Лю Гао.

— Так в чем же дело! — сказал Хуа Юн. — Это мой родственник из города Юньчэн. Хоть вы и задержали его как разбойника, но в высшем суде, конечно, разберутся по справедливости.

— Во всяком случае я отправлю тебя в областной суд, — сказал Хуан Синь. — Поезжай туда сам, там разберутся.

И он приказал начальнику Лю Гао выделить сотню солдат для сопровождения арестованных.

— Вы, господин командующий, завлекли меня сюда обманным путем, — сказал Хуа Юн Хуан Синю, — и сейчас я в ваших руках. Но я предстану перед императорским судом и сумею доказать, кто прав. Теперь же прошу вас помнить, что я такой же военный начальник, как и вы, и разрешить мне остаться в военной одежде.

— Это нетрудно сделать, — ответил Хуан Синь, — пусть будет по-твоему.

Он приказал начальнику Лю Гао также ехать вместе с ними для выяснения этого дела в областном суде, чтобы никто не пострадал напрасно.

Хуан Синь и Лю Гао сели на коней и поехали за повозками, в которых были арестованные. Их сопровождало человек [500] пятьдесят солдат. Еще сотня солдат из охраны крепости окружила повозки. Так они двинулись по дороге к Цинчжоу.

Не случись этого, не сгорели бы сотни домов в бушующем море огня и в лесу не погибли бы от топора и кинжала тысячи человеческих жизней.

Поистине, как говорится:

Если ты в опасный бой вступил,
Но познал лишь бедствия и горе,
Уж не плачься о своей судьбе.
Если многим людям ты вредил,
То не обижайся, коли вскоре
И они вредить начнут тебе.

Как спасся Сун Цзян, читатель узнает из следующей главы.

(пер. А. Рогачева)
Текст воспроизведен по изданию: Ши Най-ань. Речные заводи. Том 1. Гос. изд. худ. лит. М. 1959