СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
ВОСТОКА И ЗАПАДА

УЙГУРСКАЯ ВЕРСИЯ БИОГРАФИИ СЮАНЬ-ЦЗАНА

ПРЕДИСЛОВИЕ

Одно из наиболее значительных произведений раннесредневековой тюркоязычной литературы - уйгурская версия биографии Сюань-цзана - представлено в единственной рукописи ¹, разрозненные части которой в настоящее время хранятся в рукописных собраниях в Париже, Пекине, Ленинграде. Установлено, что все части рукописи, найденные в свое время, как и другие памятники раннесредневековой уйгурской письменности, в Восточном Туркестане, до обнаружения находились в одном месте (СЦ V, с. 154), были разъединены позднее и различными путями попали в рукописные собрания разных стран. В процессе работы над коллекцией древнеуйгурских письменных памятников мне посчастливилось обнаружить части этого произведения среди не-идентифицированного материала в рукописном собрании Института востоковедения АН СССР и отождествить их. В настоящем издании они представлены в полном составе. Фрагменты из рукописного собрания ИВАН СССР относятся к V, VI, VIII, X разделам сочинения и содержат описание обратного пути Сюань-цзана из Индии в Чанъань и событий, имевших место непосредственно после его возвращения и в последний период его жизни. За исключением небольших отрывков, опубликованных нами ранее ², они публикуются впервые и восполняют многие недостающие части памятника, особое значение которого как алфавитного (неиероглифического) варианта текста "Биографии Сюань-цзана" было отмечено уже первыми исследователями этого важнейшего источника для изучения истории и культуры народов Центральной Азии (см.: СЦ V, 1, с. 151).

* * *

Начиная с первых веков нашей эры китайские паломники неоднократно посещали страны, расположенные к западу от [4] Китая, для того чтобы ознакомиться со сравнительно недавно возникшей религией - буддизмом - на месте ее появления и доставить в Китай "священные" книги, излагающие ее принципы, и реликвии. Некоторые из этих паломников оставили письменные сообщения о своем путешествии, ставшие впоследствии ценными источниками для изучения истории стран, которые они посетили. Одними из наиболее ранних сообщений такого рода являются записки Фа-сяня, посетившего Индию в 399 г., и Сун-юна, относящиеся к 518 г. Но, по единодушному признанию исследователей, наибольший интерес представляет сообщение Сюань-цзана, который пробыл в "западных странах" 17 лет (с 629 по 645 г.), посетил более 120 стран и областей и оставил подробные "Записки" о своем продолжительном путешествии. Как установлено, копии с них были сняты еще при жизни автора и вошли в обращение в рукописном виде (Watters, I, с. 12-13).

Сюань-цзан родился в 603 г. в небольшом городе в провинции Хунань. В 13-летнем возрасте был определен в качестве послушника в один из монастырей в восточной столице страны - Лояне. В возрасте 20 лет он был утвержден в сане бхикшу (буддийского монаха) и обошел многие монастыри в Китае в поисках лучших наставников в буддизме, пока не оказался в Чанъани. В тот период город Чанъань в связи со сменой династии был вновь провозглашен столицей и стал центром литературного движения, оказавшего влияние на последующее развитие литературы в Китае, которое не могло не наложить отпечаток на литературные воззрения Сюань-цзана. В Чанъани, не без влияния сообщений предшественников, и прежде всего Фа-сяня, Сюань-цзан принимает решение пойти в Индию и продолжить изучение буддизма под руководством индийских наставников, так как, на его взгляд, те сведения, которые можно было почерпнуть об основах буддизма в Китае, были поверхностными и неудовлетворительными.

В соответствии со своим решением, в 629 г. в возрасте 26 лет он покинул Чанъань и, тайно выбравшись за "тройную стену", направился в "страну брахманов". Он начал свое путешествие, невзирая на официальный запрет и предупреждения опытных людей о поджидавших его в пути непреодолимых трудностях. От границ Китая в полном одиночестве, покинутый своим проводником, он направился в сторону Хами (Кумула) через пролегавшую здесь обширную пустыню, определяя направление по сторожевым башням, высившимся на расстоянии 100 ли ³ друг от друга. Не имея официального разрешения, он всякий раз, проходя мимо башен, рисковал быть задержанным охранниками, но обойти их не мог, так как лишь вблизи этих башен имелись источники воды, из которых можно было пополнить запасы, обеспечивающие возможность дальнейшего продвижения. Он двигался вперед мучимый жаждой, одолеваемый миражами, "определяя дорогу по встречавшимся на пути останкам людей и [5] животных", и проявленные им в пути упорство и настойчивость впоследствии были оценены столь же высоко, как и те сведения, которые он доставил. Для того чтобы в полной мере оценить их, Л. Кренмер-Бинг в предисловии к переводу "Биографии" на английский язык С. Била предлагает шаг за шагом пройти вместе с Сюань-цзаном его путь и говорит, обращаясь к читателям: "Наденьте изодранную одежду наставника, и пусть сквозь ваши рукава, пронизывая до костей, свищут гобийские ветры; сядьте верхом на его гнедую лошадку и обратите лицо на запад. По ночам, разбуженные демонами и духами, вы увидите лишь свет звезд, выступив в путь поутру, будете видеть "воинов, одетых в мех и войлок, фигуры верблюдов и верховых на конях, блеск пик и штандартов и все новые видения, меняющиеся на тысячу ладов, находясь то на огромном расстоянии, то у самой руки и затем исчезая в пустоте". Наступает момент, когда и старый гнедой конь оказывается бесполезным, и перед вами встают очертания громадных снеговых вершин, и вы ползете, подобно муравью, и цепляетесь, подобно мухе, за крышу мира, и на самой вершине, еще далеко от земли обетованной, осознаете две вещи: эфемерность человеческой жизни и величие неукротимого духа" (Beal S. The Life, с. VII).

От Хами Сюань-цзан следовал караванным путем, проходившим по северной стороне пустыни Такла-Макан через Турфан, Карашар, Кучу (здесь и далее в Предисловии даны современные названия географических пунктов). На расстоянии двух дней пути от Кучи произошла его первая, отмеченная в "Записках", встреча с тюрками - с отрядом из двух тысяч всадников. Далее от Аксу Сюань-цзан и его попутчики повернули на северо-запад и, преодолев Тянь-Шань по труднопроходимым и опасным снежным перевалам через хребты Какшаал и Терскей, вышли на южный берег Иссык-Куля. Вдоль берега озера Сюань-цзан прошел до Чуйской долины и, спустившись вниз по течению реки, прибыл во временную ставку тюркского хана, находившуюся, как высчитано по маршруту Сюань-цзана, приблизительно на месте современного города Токмак в Киргизской ССР. В "Биографии" содержится одно из наиболее ранних среди известных ныне описаний встречи с тюркским ханом и его окружением, отличающееся относительной точностью и беспристрастностью. Приводимые им сведения подтверждаются данными фольклора, этнографии и других, хотя и более поздних по времени составления, источников. Описывая в своем сочинении "порядки и обычаи" разных народов, Сюань-цзан нередко прибегает к сопоставлению их с "порядками и обычаями" тюрков, принимаемыми им в качестве мерила ввиду того, по-видимому, что они отражают не только особый, но и экстенсивный тип культуры. Встреча его с тюркским ханом в "Биографии" описана следующим образом: "(В ставке) встретился с тюркским ханом Шеху, который в это время собирался на охоту. Его воинское снаряжение было впечатляющим. Хан был облачен в одеяние из зеленого шелка. [6] Белый шелковый тюрбан около десяти футов длиной был обернут вокруг лба и свисал за спиной, оставляя волосы открытыми. Его окружали две тысячи человек с заплетенными в косу волосами; все они были одеты в расшитые шелковые одеяния. Воины носили войлочные одежды, сделанные из грубой шерсти, и в руках держали штандарты и луки. Верблюдов и лошадей было так много, что ряды их занимали все пространство, которое можно было охватить взглядом. Хан выразил удовольствие по поводу встречи с наставником и сказал: «Я должен вернуться через два или три дня, вам нужно переехать в мою главную ставку”. Затем он приказал одному из своих уполномоченных, по имени Та-мо-чи, сопроводить наставника в его официальную резиденцию, куда наставник был доставлен. Хан вернулся через три дня и пригласил наставника на прием. Хан жил в просторном шатре, орнаментированном сверкающими золотыми цветами. Его приближенные были одеты в великолепные расшитые одежды и сидели на циновках двумя длинными рядами перед ханом, внимая ему, в то время как вооруженная охрана стояла позади него. Хотя хан и жил в шатре, он обладал изысканными манерами, внушающими почтение. Когда наставник приблизился к шатру на расстояние около тридцати шагов, хан вышел ему навстречу, приветствовал, ввел в шатер и усадил. Тюрки поклоняются огню, поэтому у них не принято использовать деревянные ложа, так как дерево содержит элемент огня. Из-за поклонения они не садятся ни на что деревянное, а сидят на двойных тюфяках на полу. Наставнику для сидения было приготовлено ложе с тюфяком, имеющее железный остов. Следом за ним в шатер были препровождены посол из Китая и гонец из Гаочана. Они поднесли хану письма и верительные грамоты, и хан с видимым расположением попросил послов сесть и зачитать их. Затем он приказал подать вино и пригласить музыкантов и пил вместе с советниками и послами. Наставнику был предложен виноградный сок. Они подносили вино друг другу, и кубки наполнялись и опустошались с большим оживлением. Чуждая музыка, создававшая большой шум, была хотя и грубовата по звучанию, но полна очарования и приятна для слуха. Была подана еда, состоящая из вареной говядины и баранины, которая громоздилась в больших количествах. Для наставника была приготовлена специальная чистая еда, состоявшая из лепешек, риса, молока, масла, сахара, меда и винограда. После еды наставнику подали виноградный сок, и затем хан предложил ему приступить к проповеди учения. И тогда он изложил учение о десяти добрых деяниях, приносящих благо всем живым существам, и о парамита-добродетелях, являющихся путем к освобождению. Хан приветствовал учение и выразил свое согласие /с учением/ и одобрение. Когда наставник пробыл здесь несколько дней, хан посоветовал ему остаться в его стране, сказав: „Вам не следует идти в Индию. Это - жаркая страна. Погода там в течение десяти месяцев стоит такая, какой она является здесь в течение пяти месяцев. Судя по вашему [7] виду, я боюсь, вы пропадете в этом жарком климате. Народ там непросвещенный и не знает /учтивого/ обхождения, и идти туда нет смысла”. Наставник ответил: „Я намерен пойти туда лишь с целью посетить священные места и искать закон”.

И тогда хан распорядился найти среди его воинов кого-либо, кто умеет говорить по-китайски и на других чужеземных языках. Был найден и определен в качестве переводчика юноша, который провел несколько лет в Чанъани и мог говорить по-китайски. Ему было дано распоряжение написать рекомендательные письма в различные страны и сопровождать наставника до страны Каписа (совр. Кафиристан. - Л. Т.). Кроме того, хан преподнес наставнику религиозные одеяния из красного шелка и пятьдесят штук тонкого шелка. Он и его советники проводили его на расстояние более десяти ли пути» (Ли Юн-си, с. 43- 45).

Далее маршрут Сюань-цзана по Средней Азии проходил через Сайрам, Ташкент, Самарканд. Из Самарканда через горный проход Железные Ворота он проследовал в Кундуз. Знаменитый горный проход Железные Ворота (Temir qapiγ) на пути из Самарканда в Балх, упоминаемый также в древнетюркских рунических памятниках, в "Биографии" представлен следующим образом: "Вершины (здесь) были отвесны, и скалы богаты железной рудой. Проход, проложенный среди скал, был устлан плитами железняка, и множество куполов (породы) свисало над ним. Отсюда его название. Это был проход тюрков" (Ли Юн-си, с. 48). В Кундузе, куда прибыл Сюань-цзан, пройдя через Железные Ворота, в то время правил старший сын тюркского хана, являвшийся зятем гаочанского правителя. Из Кундуза Сюань-цзан проследовал в Балх и затем, пройдя по высокогорью и преодолев на больших высотах снежные перевалы Гиндукуша, вступил на территорию Индии. Он обошел все области Индии, в которых был распространен буддизм, за исключением Цейлона, оставаясь в некоторых подолгу и имея возможность подробно ознакомиться с культурой, экономикой и политической ситуацией. Его "Записки" признаны одним из важнейших источников для изучения состояния буддизма в Индии в ту эпоху.

Из Индии в Китай Сюань-цзан возвращался по "южному" караванному пути, проходящему через Памир по перевалам Барашль, Ташкурган, через Кашгар и по южной стороне пустыни Такла-Макан - через Хотан, Нию, Лобнор. Описание его обратного пути представлено в публикуемых разделах уйгурской версии.

* * *

По возвращении из Индии Сюань-цзан в свободное от переводов буддийских сочинений время составил свои "Записки о западных странах" - "Да Тан Сиюй цзи", изложив в них сведения о городах и странах, которые он посетил, [8] об их местоположении, территории, населении, сельском хозяйстве, ремеслах, о нравах и обычаях и т.п. Сочинение Сюань-цзана, как признано, отличают высокая точность и корректность, достойные, по выражению С. Жюльена, современного исследователя (Julien, c. XLY), благодаря чему на его основе можно "восстановить политическую карту VII в. по всему маршруту Сюань-цзана" (Julien, c. LVII).

Но не все из того, что мог сообщить Сюань-цзан, уместилось в одном сочинении, поэтому один из его учеников, по имени Хуэй-ли, решил в дополнение к "Запискам" составить биографию Сюань-цзана. Хуэй-ли умер, не успев завершить эту работу, и она была продолжена и доведена до конца другим учеником Сюань-цзана - Янь-цзуном.

Хуэй-ли и Янь-цзун были определены в качестве помощников Сюань-цзана в предпринятом им по возвращении из Индии переводе доставленных им буддийских сочинений с санскрита на китайский язык. Они удостоились этой чести благодаря тому, что были ранее известны как хорошие знатоки буддизма и первоклассные стилисты. Их мастерство в значительной мере определило стиль и композицию "Биографии". В окончательном виде "Биография" составила 10 разделов (цзюаней), из которых первые пять посвящены описанию путешествия Сюань-цзана, в последних пяти разделах говорится о последующем периоде его жизни. Полное название сочинения: "Да Тан Дацыэньсы Сан-цзан фаши чжуань" - "Жизнеописание наставника в законе при великой династии Тан, /хранителя/ трех сокровищ из обители Дацыэнь".

Первые сведения об этих сочинениях проникли в Европу в начале XIX в. Два выдающихся ориенталиста того времени - Г.-Ю. Клапрот и Абель-Ремюза - каждый в отдельности открыли для себя текст сочинения Сюань-цзана в 1816 г. и в 1831 г. Клапрот и Абель-Ремюза в полной мере оценили значение открытого ими памятника и стремились закрепить за собой приоритет этого открытия и перевести текст, но, как справедливо замечает С. Жюльен, в ту эпоху "многочисленные и серьезные обстоятельства препятствовали тому, чтобы дать его перевод" (Julien, с. X), и прежде всего - отсутствие полного текста произведения, которым ни Клапрот, ни Абель-Ремюза не располагали. Лишь в 40-х годах XIX в. С. Жюльен смог взяться за выполнение этой задачи. С. Жюльен имел в своем распоряжении полный текст "Записок", а впоследствии и "Биографии" и счел более целесообразным начать с перевода "Биографии". Прежде чем приступить к переводу, он четко определил степень сложности стоящей перед ним задачи, так как с первых шагов было очевидно, что в этом случае он имеет дело с текстом неординарным и сложным. "Биография" не была сочинением, написанным стандартным языком по устоявшимся трафаретам, и, как отмечено С. Жюльеном, "стиль автора на каждом шагу ставил непреодолимые трудности перед тем, кто не знал иного языка, кроме языка классического" (Julien, c. X). Сложность задачи определялась не только необычностью языка и стиля "Биографии", но и [9] наличием большого числа технических деталей: географических названий, названий сочинений и специальных терминов, транскрибированных с помощью иероглифов или переведенных на китайский язык по смыслу, идентификация и толкование которых в то время, при отсутствии соответствующих справочников, были сопряжены с необычайными трудностями. Для того чтобы преодолеть эти трудности, С. Жюльену пришлось проделать предварительную работу, занявшую много лет, и составить специальные словари - санскритско-китайский, китайско-санскритский и словарь индийских названий буддийских сочинений и их китайских соответствий. Только по проведении этих подготовительных работ можно было приступить непосредственно к переводу. Подготовленный С. Жюльеном перевод "Биографии" на французский язык был опубликован в 1853 г.; в 1857 г. вышел из печати его перевод "Записок о западных странах". Таким образом, благодаря его самоотверженному труду эти ценные памятники впервые стали достоянием мировой науки. Т. Уоттерс, заслуги которого в деле изучения и интерпретации сообщений древних китайских путешественников, и прежде всего Сюань-цзана, не менее велики, оценивает труд С. Жюльена следующим образом: "«Записки о западных странах” Жюльена являются работой высоких достоинств и показывают изумительное знание китайского языка» (Watters 1, с. 4). Большой вклад в дело изучения этих памятников был сделан также С. Билом, который подготовил и опубликовал перевод "Записок" и "Биографии" на английский язык (в 1884 и 1914 гг.). Новейший перевод "Биографии" на английский язык, выполненный Ли Юн-си, опубликован в Пекине в 1959 г.

Но, несмотря на все сказанное, обращаясь к сочинению Сюань-цзана, нельзя забывать о том, что он был сыном своей эпохи и характер его сочинения определен соответствующим мировоззрением. Проявляется это не только в том, что он "доверчиво" цитирует легенды и рассказы, содержащие факты сверхъестественные и мифологические (Beal. The Life, с. VIII), что послужило в свое время поводом для того, чтобы подвергнуть сомнению корректность сочинения Сюань-цзана и, более того, его подлинность. В действительности в передаче легенд и рассказов Сюань-цзан так же точен и пунктуален, как и в описании своего маршрута, но, по справедливому замечанию С. Жюльена, находясь "среди народа, воспитывавшегося на... рассказах о сверхъестественном, в ответ на свои расспросы он не мог услышать ничего, кроме легенд, на которых они были взращены с детства и которые заполняли все книги и хроники, где он мог навести справки" (Julien, с. LXXII). Легенды и рассказы в "Записках" и "Биографии", зарегистрированные в том виде и в том варианте, в каком они бытовали среди народов Индии и Центральной Азии в эпоху Сюань-цзана, составляют очень важный пласт и являются ценным материалом с точки зрения изучения мифологии этих народов. Сыном своей эпохи Сюань-цзан в большей мере предстает в тех частях [10] сочинения, где приведены диалоги, письма, обращения, диспуты, которые естественным образом основаны на поведенческих нормах той эпохи и наиболее ярко их отражают. Славословия в адрес правящей династии и ее политики, особенно щедро представленные в последних разделах "Биографии", являются данью ритуалу и должны рассматриваться под соответствующим углом зрения.

* * *

Задолго до С. Жюльена перевод "Биографии" на другой язык был сделан в уйгурском княжестве Кочо в Восточном Туркестане. Согласно колофону, "Биография" была переведена с "тавгачского (китайского) на тюркский язык ученым из города Бешбалыка Шынгко Шели Тутунгом" (см. V 87, 11-14). Нет сомнений в том, что Шынгко Шели Тутунг в своем предприятии столкнулся с не меньшими трудностями, чем те, которые встали перед переводчиками и интерпретаторами этого сочинения в новое время, тем более что в отличие от переводчиков нового времени Шынгко Шели Тутунг не ограничился переводом первых пяти разделов, а перевел все сочинение. Его работа подтверждает сказанное в колофоне и свидетельствует о его высоком образовании. Он владел китайским и тюркским языками в такой мере, чтобы во всей полноте, до тонкостей, отразить изысканную простоту, живость и образность стиля Хуэй-ли и Янь-цзуна, точно передавая все технические детали; он несомненно знал санскрит, так как встречающиеся в тексте индийские имена собственные, названия сочинений и термины он воспроизводит в санскритской форме независимо от того, даны ли они в оригинале в транскрипции с помощью иероглифических знаков или переведены по смыслу; о глубине его познаний в буддизме можно судить помимо этой работы также по дошедшим до наших дней его переводам сочинений "Суварнапрабхаса" и "Сахасракша". Но одной лишь образованностью, сколь бы высока она ни была, невозможно объяснить, каким образом в то время, не располагая соответствующими справочниками, он смог столь точно идентифицировать названия географических пунктов и восстановить их оригинальное звучание, так что по его труду можно сверять работу интерпретаторов и исследователей нового времени. Относительная точность идентификации географических пунктов, упоминаемых в сочинении Сюань-цзана, в новое время была достигнута лишь в результате кропотливой работы и поисков, не только кабинетных, но и прежде всего полевых изыскательских работ на древних трактах Центральной Азии. Поистине поразительное достижение Шынгко Шели Тутунга в этом отношении может иметь единственное объяснение: он был в тех местах, прошел через те страны, области, города и селения и воспроизвел их названия в соответствии с оригинальным звучанием. Такое допущение позволяет естественным образом объяснить то, что иноязычные топонимы, [11] которые в оригинале даны в переводе по значению (Железные Ворота, Горячее Озеро и т.п.), в тюркском тексте воспроизведены в их изначальной форме (temir qap'iγ, isig kol). В пользу этого предположения говорит также то, что Шынгко Шели Тутунг в своей версии сообщает некоторые сведения о более позднем состоянии святынь, упоминаемых в "Биографии", например, он отмечает, что корона на голове будды в одном из хотанских монастырей "находилась /там/ до того времени, когда Удун (Хотан) был разрушен" (V 72, 17-18). Если в какой-либо из хроник и могло быть сообщение о том, что Хотан был разрушен, то вряд ли при этом удостоился бы внимания тот малозначительный факт, что в каком-то из монастырей исчезла корона с головы будды. Столь детальная информация едва ли была доступна без того, чтобы добыть ее лично.

* * *

На основе сохранившихся материалов установлено, что Шынгко Шели Тутунг помимо "Биографии" перевел на уйгурский язык сутры "Суварнапрабхаса" и "Сахасракша". Судя по характеру его творчества, он был хорошо осведомлен о принципах перевода, выработанных ранее, в частности переводческой школой Сюань-цзана, относительно которой О. О. Розенберг пишет: "Переводы Сюань-цзана почти вполне заменяют оригиналы... точность передачи Сюань-цзана нужно признать поразительной, даже если бы его язык и стиль в целом оказался бы не выдерживающим критики строгого китайского стилиста... он создал такой китайский язык, на котором и сложнейшая аргументация индийского писателя передается ясно и отчетливо" (Розенберг, с. 42). Переводы Шынгко Шели Тутунга, который, по-видимому, придерживался принципов переводческой школы Сюань-цзана, также характеризуются точностью семантического отражения текста. Но это не исключает того, что переводчик допускает возможность включения в текст пояснений, которые он считает необходимыми. К тому же естественное несоответствие вторичных семантических признаков лексических эквивалентов оригинала и перевода, являющееся отражением того, что "действительная и объективная картина мира запечатлена в языках неодинаковым образом" ⁴, автоматически относит перевод к явлениям иного культурного круга, чем оригинал. Эти два обстоятельства являются достаточным основанием для того, чтобы назвать уйгурский вариант сочинения версией. Но вместе с тем в отношении отдельных частей произведения, характеризующихся детальной точностью воспроизведения оригинала, правомерно употребление термина "перевод". [12]

Особого внимания заслуживает язык уйгурской версии "Биографии". Раннесредневековая уйгурская литература, как и все средневековое искусство, основана на "эстетике тождества", и соответственно для нее характерны тематическая детерминированность, соблюдение традиционных правил литературного этикета, приверженность к стереотипным средствам выражения и т.п. Уйгурская версия "Биографии" строится на тех же принципах, и в ее основу положен "идеальный образец" - оригинал произведения. Оригинал - "Биография Сюань-цзана" - произведение в стилистическом отношении неоднородное. Части ее в зависимости от замысла авторов стилистически варьируются от лишенной внешних признаков оформления строгой, но выразительной простоты до изощренной вычурности, отразить которые, как можно судить по признанию Жюльена, было достаточно сложно и средствами высокоразвитого европейского языка XIX в.: "...труд составлен... в стиле, изящество и живость которого я, к сожалению, во многих случаях не смог воспроизвести" (Julien, с. LXXVI). Тем не менее в уйгурской версии с достаточным приближением отражены изысканная отточенность и выразительность стиля оригинала, соблюдены корректность в изложении фактов и событий, строгость в передаче технических деталей и специальных терминов. Шынгко Шели Тутунг тщательно воспроизводит формальные признаки оригинала. Стихи оригинала воспроизведены в стихотворной форме, тропы переданы с помощью эквивалентных тропов, отражены соответственно способы ритмической организации текста. Замечено, например, что ритмическим сегментам, состоящим из определенного числа иероглифических знаков, в переводе соответствуют сегменты, состоящие из адекватного числа лексических единиц ⁵. Столь педантичное следование форме оригинала, базирующейся на языке иного строя, чем перевод, тем не менее не нарушает единства формы и содержания уйгурской версии как произведения тюркоязычной литературы, основанной на иных традициях. Перевод несет в себе черты, отражающие глубинные семантические преобразования в тексте и вводящие его в иной по сравнению с оригиналом культурный круг. Одним из объективных факторов, ведущих к такого рода преобразованиям, является естественное несоответствие семантической структуры лексических эквивалентов в оригинале и переводе. "Слово... превращается в объект всегда с примесью собственного значения и, таким образом, привносит новое своеобразие" ⁶, Преобладающим, основным, синтагматически наименее обусловленным значением слова в том или ином языке является значение, которое сложилось благодаря опыту культурной общности, говорящей на данном языке. В семантике слов [13] отражена познавательная практика определенной культурной общности, и в силу этого семантическая структура лексем в разных языках различна. Соотносимые по одним семантическим признакам лексемы различаются по другим.

Например, в рассматриваемом случае в уйгурском тексте в качестве эквивалента китайского слова тин "двор" принята лексема yazi, которая может выступать в качестве такового в данном употреблении, но имеет иное первичное, синтагматически не обусловленное значение - "поляна". В таком же соотношении находятся китайское чуан "ложе" - тюркское kuyuz с основным, первичным значением "войлочная подстилка"; китайское да-фу "лекарь" - тюркское otci "знающий свойства трав"; китайское цао "трава, куст" - тюркское qamγaq "степной кустарник, перекати-поле"; китайское бо "князь" - тюркское bag "бек, правитель области" и т.п. Такого рода "фоновые" значения лексем находятся в контрасте с их значением в данном употреблении и являются существенными с точки зрения формирования семантики текста в целом. Их носителями в опосредованной форме могут выступать также грамматические, стилистические и суперсегментные языковые средства. Поэтому текст, независимо от его реального содержания (сюжета), несет отпечаток своеобразия опыта определенной культурной общности и семантически автономен.

Сохранившиеся до наших дней произведения Шынгко Шели Тутунга свидетельствуют о его неоспоримом творческом вкладе в дело развития тюркоязычной литературы. Но было бы ошибочно относить его к числу тех, кто впервые создавал язык, представленный в тюркоязычных произведениях буддийского содержания. Знакомство с языком произведений, относящихся к более раннему времени, в числе которых - одно из наиболее крупных и относительно полно сохранившихся сочинений - сутра "Майтрисимит" (VIII в.), дает достаточно оснований для утверждения, что основная фразеология и терминология, используемые в тюркском языке для изложения понятий и категорий буддизма, были выработаны ранее времени деятельности Шынгко Шели Тутунга. В источниках имеется упоминание о том, что в VI в., во время правления хана Таспара (572-581), было переведено на тюркский язык сочинение "Нирвана-сутра" ⁷, характеризующееся отвлеченным религиозно-философским содержанием, перевод которого не мог быть осуществлен без соответствующей базы в виде разработанного литературного языка. Этот язык, имевший статус официального литературного языка тюркских каганатов, как язык супрадиалектный получил распространение в тюркоязычной среде и был впоследствии принят уйгурами в Кочо, где был развит и разработан в соответствии с функцией литературы того периода. Преемственность, существовавшая между литературным языком, бывшим в употреблении в тюркских [14] каганатах, и языком уйгурского государства Кочо, находит подтверждение в том, что язык сочинений, относящихся ко времени существования государства Кочо, самими их авторами, как свидетельствуют колофоны, именуется "тюркский", Следовательно, тюркский литературный язык до времени деятельности Шынгко Шели Тутунга отрабатывался и шлифовался по меньшей мере четыре века. Мастерство Шынгко Шели Тутунга как литератора, особенно ярко проявившееся в уйгурской версии биографии Сюань-цзана, заключается не столько в создании, сколько в отборе и комбинации языковых средств, приводящих к достижению должной степени выразительности.

"Биография" - произведение сложное в структурном и композиционном отношении, состоящее из разнородных, отчетливо вычленяемых пластов, таких, как описание путешествия, легенды и мифы, изложение религиозно-философских положений буддизма, письма, дискуссии, которые в силу их жанровой разнородности естественным образом различаются также в стилистическом отношении. Это различие тонко отражено и в уйгурской версии. Наиболее нейтральными с точки зрения стиля в уйгурской версии "Биографии" являются части, относящиеся к буддийской тематике. Их отличает строго кодифицированный язык и обилие штампов и стереотипов. Такого рода приверженность к стереотипам нередко расценивается как явление негативного характера, свидетельствующее о консервативности автора. Но сопоставление разных по стилю частей произведения приводит к выводу, что в данном случае появление штампов объясняется не пристрастиями автора. Более правомерным представляется объяснение обращения к стереотипным средствам выражения теми же причинами, которыми оно вызвано в современных языках. Появление штампов в речи функционально обусловлено языковым стилем и типом речи. Штампы характерны для тех форм речи, в которых по условиям функционирования наблюдается тенденция к устранению помех, мешающих восприятию текста, так как для восприятия стереотипных средств выражения, как установлено, "требуется минимальное напряжение" ⁸. В рассматриваемом случае использование штампов, хорошо известных читателям по другим произведениям - в особенности в частях текста религиозно-философского содержания, - не только облегчало восприятие текста, но и в известной степени служило гарантией его правильного истолкования, так как варьирование средств выражения в этих случаях могло стать причиной расхождений в истолковании текста. Переводчик не тратит усилий на поиски "лучших" эквивалентов для перевода; эквиваленты установлены заранее, они известны аудитории.

Некоторое осложнение, возникающее в результате того, что в качестве специальных терминов могли быть [15] использованы слова и выражения, употребительные в общеязыковом значении (tap'iγ "служба, служение", будд. "поклонение"; saqinc "мысль, размышление", будд. "сосредоточение"; atqanγu "привязанность", будд. "чувственный образ, представление" и др.), легко преодолевалось благодаря тому, что различителем служил контекст, настраивающий читателя (слушателя) на восприятие элементов текста под определенным углом зрения.

Части "Биографии", заключающие письма, диалоги, обращения, местами отличаются вычурным, витиеватым стилем, являющимся, по всей видимости, отражением стилистических норм, присущих этим жанрам в эпоху Сюань-цзана. В переводе на уйгурский язык в этих частях произведения нередко наблюдаются случаи отступления от текста оригинала и его "упрощения" или буквального перевода без отражения многоплановости его семантической структуры. Например, фраза: "Обратив в лестницу красные складки гор, он взошел на север" (VI 27, 13-14) - в буквальном переводе едва ли воспринималась уйгурами в своем прямом значении, как сообщение о военной кампании одного из китайских правителей; скорее всего она воспринималась в этом виде как некое отвлеченное клише. В противоположность этому предложение: "Такое сокровенное не есть сокровенное по сути; через такое сокровенное забывают о сокровенном" - в уйгурском тексте имеет вид: "...глубокое (сокровенное) возвещается ошибочно ввиду его глубины" (VIII 21, 17-18) - и свидетельствует о стремлении к точности воспроизведения смысла оригинала в ущерб текстуальному соответствию.

Сопоставляя способы перевода в разных частях уйгурской версии, можно прийти к заключению, что отступления от текста оригинала в известной мере отражают отношение к тексту создателя уйгурской версии, определяемое, как можно предполагать, в немалой степени требованиями аудитории, с точки зрения которой были не актуальны некоторые черты стиля оригинала, мотивированные чуждой ей системой образов и понятий. Вообще говоря, моменты несоответствия оригинала и перевода заслуживают особого внимания. Они могут дать ответ на многие вопросы, как, например, к кому и с какой целью была обращена уйгурская версия.

"Нормативный" стиль, представленный в обращениях, письмах, диалогах и т.п., был сознательно преодолен Сюань-цзаном в частях, относящихся непосредственно к описанию путешествия, и в сочинении прямо сказано об этом: bitig toki /.../ odigi oni orun-ta "изыски /стиля/ и доклад размещены порознь" (VI 30, 6-7). Эти части произведения отличает сравнительная немногочисленность специальных формально выраженных стилистических приемов, эпитетов, тропов, описательных оборотов и т.п. В них преобладают простые по построению синтаксические структуры.

Эти черты стиля оригинала нашли отражение и в [16] уйгурской версии. Из формально выраженных стилистических приемов в частях произведения, касающихся описания путешествия, в уйгурской версии представлены главным образом синтаксический параллелизм и инверсия.

Синтаксический параллелизм придает повествованию ритмичность и "определенную тональность" ⁹, по большей части - торжественность: yili yilti/rar/ qumi aγilur ardi : yirinta suvsuz otsuz isig uz-a aγuqup ηnz-in uz-a adaqip "/в этой пустыне/ дуют ветры и движутся пески. На этой земле, лишенной воды и растительности, выжженной зноем, подвергаюсь бедствиям из-за злых духов" (V 84, 24-27). Инверсия служит одним из главных средств образования экспрессивных и стилистически окрашенных форм предложений: qorqmaz-lar burxan /qu/ti-liγ yol iraqiηa "не страшатся того, что путь к достижению благодати будды долог" (V 79, 16-17); m(a)n huintso bardim burxan toγmis kidin amatkak iliηa qalincu nomuγ oηdun tvγac ilinta yadyal'i "Я, Сюань-цзан, пошел на запад, в страну Индию, где родился Будда, для того чтобы распространить на востоке, в тавгачской стране, оставшееся [от него] учение" (V 79, 19-22).

Сведение к минимуму формально выраженных стилистических показателей в тексте ставило перед составителем уйгурской версии непростую задачу - создать литературное произведение, не прибегая к приемам, предусмотренным эстетическими нормами того времени и неразрывно связанным с представлением о тексте художественном. Несмотря на сложность, эта задача была решена в уйгурской версии успешно; об этом свидетельствует то, что части, посвященные описанию путешествия, отличаются в ней наибольшей выразительностью.

Текст "Биографии" характеризуется высоким уровнем информативности, который не снижается с течением времени в зависимости от изменения ситуативного контекста. Это свойство текста является одним из главных условий его непреходящей актуальности. Актуальности уйгурской версии помимо семантической плотности текста в немалой степени способствует подбор и расстановка собственно языковых средств выражения. Текст носит характер естественного и непринужденного повествования. Это впечатление в значительной мере достигается уровнем плотности употребления в тексте фразеологизмов и связанных конструкций. Например, синтаксические конструкции такого типа, как: udun ulus kisisiz quruγ arkan "/В то время/, когда эта страна Удун была необитаемой" (V 65, 2-3); kun ayda qolu yarasur-in korup /il/ oruniηa olqurtdi-lar "минули дни и месяцы, и они увидели, что он способен /управлять страной/, и посадили его на трон" (V 69, 18 - 20), формально построены в соответствии с принятыми схемами синтаксических конструкций, но семантически [17] осложнены путем включения связанных словосочетаний (фразеологизмов), значение которых не мотивировано значением их компонентов в свободном употреблении. В первой фразе компонент quruγ, имеющий в свободном употреблении значение "сухой", в сочетании с kisisiz получает значение "безлюдный, необитаемый"; во втором предложении словосочетание qolu yarasur несет не вытекающее из значения его компонентов значение "способный (к чему-либо)". Семантика такого рода фразеологизмов (или фразем) нерегулярна и непредсказуема и воссоздается лишь в данном языке в определенном сочетании элементов и поэтому глубоко специфична по способу выражения. Фразеологизмам функционально и генетически присущи метафоричность и экспрессивная насыщенность, являющиеся условием их существования в языке ¹⁰, и потому оснащенность фразеологизмами придает речи особую выразительность. Составляя уйгурскую версию, Шынгко Шели Тутунг не копирует слепо "священный образец", а творчески воссоздает его заново для иной аудитории, чем та, которой был адресован оригинал, и с этой целью использует самые разнообразные средства выражения, стремясь воспроизвести характер оригинала во всем его жанрово-стилистическом многообразии. Он показывает не только глубокое знание предмета, включая технические детали, но и виртуозное владение тюркским языком во всех его функциональных разновидностях. Обращение к выразительным средствам естественной речи, продиктованное жанрово-стилистическими особенностями памятника, явилось одним из немаловажных условий, определивших значение уйгурской версии "Биографии" как историко-культурного и языкового памятника, имеющего самостоятельную ценность.

Создание произведений, подобных уйгурской версии биографии Сюань-цзана, говорит о том, что культура тюрко-язычных народов развивалась не изолированно, а синхронно и в единстве с культурой других народов Евразийского континента.

* * *

Уйгурская версия биографии Сюань-цзана имеет самостоятельную ценность не только как памятник языка и памятник литературы, но и в аспекте фактологическом. Попытаемся проиллюстрировать это положение на примерах употребления в тексте уйгурской версии "Биографии" этнонима turk yocul bodun и топонима panzu.

В опубликованных до настоящего времени древнетюркских письменных памятниках словосочетание turk yocul bodun встречается один-единственный раз в произведении буддийского содержания "Maitrisimit nom bitig", переведенном на тюркский язык с тохарского предположительно в [18] VIII в. ¹¹. Это произведение, как известно, содержит жизнеописание будды Майтреи и составлено в стиле буддийских легенд. Словосочетание turk yocul bodun представлено в нем в следующем контексте: antran ozup /qurtu/lup burxanlar balgurmaduk odta tort turlug tirin quvraγ yoq odta turk yocul bodun buqun ar(a) alpin amgakin kisi azuninta toγar "освободившись оттуда, они возродятся во время, когда еще не явились будды и не было четырех видов общин, /возродятся/ в мире людей, /обреченных/ на тяготы и мучения, среди народа грубого (сурового) и низменного" ¹².

Как можно заключить по переводу и комментариям, Ш. Текин рассматривает словосочетание turk yocul bodun как словосочетание свободное, компоненты которого являются самостоятельными семантическими единицами. В соответствии с интерпретацией Ш. Текина, слово turk выступает в составе словосочетания носителем значения "сильный, крепкий; суровый", yocul - носителем значения "низменный, низкий, отсталый", устанавливаемого на основе сближения с глаголами ocul - "быть оставленным позади" и ocun - "пугаться" ¹³.

Но каково бы ни было общеязыковое содержание компонентов словосочетания, мифологический характер текста указывает в данном случае на то, что речь идет не об исторически определенном народе, а о народе легендарном. Непосредственное окружение, в котором представлено словосочетание, дает основание для вывода, что обозначаемый им народ обитал, с точки зрения составителей текста, вне пределов "комфортного", "цивилизованного" мира. На этом данные сутры "Maitrisimit nom bitig" в отношении значения словосочетания turk yocul bodun, по всей видимости, исчерпываются, но материал уйгурской версии "Биографии" позволяет внести в трактовку словосочетания существенные по сравнению со сказанным уточнения.

В публикуемых частях уйгурской версии "Биографии" в VI разделе словосочетание turk yocul bodun встречается дважды: ortun il ulus... basinc-liγ bolti: turk /y/ocul bodun artiηu ayam-lig /bo/lti : incu xan-din baru naη /o/lar-ni amirtqurγali konturgali bolmadi "срединные области были захвачены /все/ без остатка. Тюркский кочевой народ чрезмерно вознесся. Со времени /правления/ династий Инь и Чжоу не было никакой возможности их утихомирить и подчинить" (VI 43, 17-22); turk yocul bodun [19] artiηu kotrulti ustunki il ulus-lar torusin icqinti "тюркский кочевой народ необычайно возвысился. Он отверг законы вышестоящих государств" (VI 44, 25-27).

Примечательно, что в уйгурской версии "Биографии", составленной тремя веками позднее, чем "Maitrisimit nom bitig", словосочетание представлено в одной и той же форме, сохраняя порядок следования компонентов. Это обстоятельство свидетельствует о том, что словосочетание имело устойчивый характер. Как всякое устойчивое словосочетание оно должно было нести некоторое дополнительное значение, не выводимое из общеязыкового значения составных элементов, но закрепленное в языковом узусе. Некоторые данные для установления этого неочевидного, но существенного семантического элемента словосочетания можно почерпнуть из контекста и сопоставления с оригиналом текста. Первая из приведенных выше фраз включена в следующий контекст:

... kim bu tvqac
/i/li tumsuqluγ-qa soqturγali :
/ta/rmaqliγ-qa tartdurγal'i ur
/ki/c bolmis ardi bis ilig-lar
...γali umadi : uc xan-lar
...dγali kuci yitmadi : otru
/laγ/ki baliq qodi sacliγ-lar-niη
...qsi bolti : qutluγ cuu-nan
/t/agiri oq bas-liγ-lar-niη
/o/rtguni bolti : ortun il ulus
...ksiz basinc-liγ bolti : turk
/y/ocul bodun artiηu ayam-lig
/bo/lti : incu xan-din baru naη
/u/lar-ni amirtqurγal'i konturgali
bolmadi : qacan xan vudi atlγ
xan-qa tagdukda tolp suu
sin tabratip qamaγ kucin
/on/turup qatiγlanti antaγ qilti
/arsar/ yma tk baliq-nin
ulus-nuη cibiq-in yapiryaqin...

"длительное время тавгачское государство клевали имеющие клювы и терзали имеющие когти. Пять правителей оказались не в состоянии /их подчинить/, у трех императоров не хватило мощи для того, чтобы /их одолеть/. В результате город Лоцзинь стал /владением?/ длинноволосых; [20] окрестности благословенного города Чанъани стали полем (площадкой) для свистящих стрел (букв.: имеющих наконечники на стрелах); срединные области были захвачены /все/ без остатка. Тюркский кочевой народ чрезмерно вознесся. Со времени /правления/ династий Инь и Чжоу не было никакой возможности их утихомирить и подчинить. Когда дело дошло до правителя У-ди, то он, подняв все свое войско и приложив все силы, пытался... но, несмотря на это, лишь небольшое число (букв.: ветви и листья) городов и областей... /присоединил?/..." (VI 43, 8-27).

Из источников известно, что период правления династий Инь и Чжоу (1600-256 гг. до н.э.), к которому отнесены события, упоминаемые в тексте, точнее, период с XII по III в. до н.э. был временем становления и укрепления государства Хунну ¹⁴, ставшего впоследствии одним из главных и грозных противников Китая. Известно также, что во время правления /императора У-ди (140-87 гг. до н.э.) борьба с хуннами приняла особенно острый характер. У-ди многократно предпринимал военные действия против государства хуннов, но, несмотря на приложенные усилия и понесенные им в этой войне большие потери, оказался не в состоянии добиться подчинения, и признания со стороны хунну власти Китая и был вынужден согласиться на заключение мира. Сопоставление с данными других источников, таким образом, показывает, что в биографии Сюань-цзана кратко и точно изложена реальная история противостояния Китая и Хунну. В соответствии с историческими фактами, народ, о котором идет речь в приведенном выше отрывке, в биографии Сюань-цзана именуется сюнну//хунну. В уйгурской версии биографии Сюань-цзана в качестве эквивалента этнонима "хунну" в обоих случаях его употребления приводится словосочетание turk yocul bodun, на основе чего можно заключить, что это соответствие является не случайным, а регулярным.

Соответствует историческим фактам и то, что борьба между Китаем и Хунну шла с переменным успехом и были периоды, когда подступы к "благословенному городу Чанъани становились полем (площадкой) для свистящих стрел (~владением обладателей свистящих стрел)", являвшихся, как установлено, одной из характерных примет вооружения хунну ¹⁵.

Приведенные факты говорят о том, что в уйгурской версии биографии Сюань-цзана в отличие от "Maitrisimit nom bitig" словосочетание turk yocul bodun обозначает исторически определенный народ - народ хунну.

Особого внимания заслуживает наличие в составе словосочетания компонента "тюрк". В тюркоязычных письменных памятниках VIII-XI вв., как известно, слово "тюрк" [21] зафиксировано в нескольких значениях, среди которых можно выделить следующие: 1) сильный, могучий; 2) высшая точка, пик (какого-либо состояния, качества); 3) название народа; 4) название языка в составе словосочетания turk tili. Сочетание со словом bodun указывает на то, что в рассматриваемом случае реализуется третье значение слова, и, следовательно, оно не могло не соотноситься с широко употребительным в древнетюркских письменных памятниках названием "тюрк", служившим для обозначения союза тюркоязычных племен ¹⁶.

Выше было отмечено, что уйгурская версия "Биографии" характеризуется высокой степенью точности передачи терминов, топонимов, этнонимов и прочих технических деталей текста. С целью точного отражения семантики отдельных лексем и выражений Шынгко Шели Тутунг нередко прибегает к приему интерпретирующего перевода. Одним из примеров подобного рода является перевод выражения "свистящие стрелы" как "стрелы, снабженные наконечниками", что говорит о детальном знании переводчиком реалий из быта хунну. Как свидетельствуют данные археологии, своеобразный, "наводящий ужас на неприятеля" свист при полете стрелы возникал благодаря костяной муфте с отверстием, соединяющей острие стрелы со стержнем, изобретение которой приписывается хуннскому правителю Модэ.

Вообще говоря, в тексте уйгурской версии "Биографии" представлено множество примеров осведомленности ее составителя в фактах, касающихся истории тюркоязычных народов Центральной Азии. Так, например, в той части текста, где говорится о достижениях правителя из династии Тан в борьбе с кочевыми народами "по северную сторону гор" (VI 44, 11), в результате успешно проведенной военной операции захватившего большое число пленных, Шынгко Шели Тутунг допускает отступление от текста оригинала и вместо "шаньюйский народ и верховые лучники" ¹⁷ дает перевод: "...кыргызы и верховые лучники" (VI 44, 12-13), конкретно обозначив народ, о котором идет речь. Там, где говорится о захваченных в плен, Шынгко Шели Тутунг дополняет текст пояснением "чистые, как драгой ценный камень" (VI 45, 17-18) и считает необходимым отметить, что "было угнано мирное население" (VI 45, 15-16). В этих отступлениях от текста проявляется не только осведомленность, но и небеспристрастное отношение составителя уйгурской версии к излагаемым фактам.

Общий стиль переводов Шынгко Шели Тутунга, таким образом, не оставляет места для сомнений в обоснованности устанавливаемого им соответствия между этнонимом "сюнну" и названием turk yocul bodun, один из составных элементов которого - turk - прямо указывает на то, что [22] обозначаемый этим термином народ входил в конфедерацию тюркоязычных племен.

Конкретизирующее слово yocul в словосочетании является показателем того, что оно служило для обозначения не всей, а лишь некоторой части этнической общности, обозначаемой термином "тюрк". Конкретизатор yocul, судя по употреблению (см. выше), соотносил словосочетание с теми частями указанной этнической общности, для которых был характерен кочевой образ жизни, и соответственно выступал в этом словосочетании носителем семы "кочевой".

Подобный вывод о значении слова yocul позволяет предложить иную версию его происхождения. По своей форме слово yocul может быть отнесено к разряду глагольных имен, образуемых с помощью словообразовательного аффикса -l. На возможность существования глагольной основы yoc(u)-, от которой образован атрибутив yocul, указывают сохранившиеся в современных казахском и киргизском языках основы жос- "двигаться массой"; жосу "массовое переселение" (Казахско-русский ел., М., 1954, с. 178) и жош- "течь" (Юдахин К. К. Киргизско-русский сл., М., 1965, с. 263). Атрибутив, образованный от основы со значением "двигаться массой, переселяться, кочевать", естественным образом получает значение "движущийся, переселяющийся, кочевой". С точки зрения звуковых соответствий в тюркских языках фонетические переходы уос- >хош- > жос являются закономерными. Можно предполагать, что в этом случае, имел место двухступенчатый переход: I - С (огузск.) > S (кыпчакск.); II - S (кыпчакск.) > S (каз.).

На основе данных уйгурской версии биографии Сюань-цзана, таким образом, удается установить название, принятое в древних тюркских языках для обозначения народа хунну, которое содержит прямое указание на то, что хунну входили в состав тюркоязычных племен.

Данные уйгурской версии "Биографии" впервые позволили установить, что топоним, представленный в китайском оригинале в форме По-чжан-на и отождествляемый ранее с названием Бадахшан (Records, с. 42, примеч. 136; Watters II с. 277), соответствует в действительности названию Пянджу, которое является более древней формой индоиранского по происхождению топонима Пяндж (ср. Вахшу > Вахш), сохранившегося до наших дней как название одного из притоков Амударьи (см. примеч. V 53, 14). В тексте "Биографии" им обозначена область, расположенная на реке Пяндж.

Не существует прямых свидетельств того, в какой форме осуществлялась связь текст-аудитория в Уйгурии в рассматриваемый период и было ли нормой устное воспроизведение текста перед аудиторией. Анализ показывает, что тексты, относящиеся к указанному периоду, содержат признаки того, что они были ориентированы на устное, воспроизведение. В них представлены, к примеру, особые, контекстуально лишенные семантики на общеязыковом уровне, "пустые" элементы, выполняющие в тексте роль ритмических [23] организаторов ¹⁸. Эти элементы, регулируя протяженность речевых сегментов, служат распределению информации во времени, оптимальному с точки зрения его слухового восприятия, в основе которого лежит практика эпического сказания. О рассчитанности на устное воспроизведение говорят и некоторые другие особенности текста, как, например, смена ритма в экспрессивно выделенных частях. Предпочтение, часто оказываемое приемам, характерным для устных форм речи, во всяком случае, говорит об установке на эту форму коммуникации. Можно предполагать, что нередко наблюдаемая в уйгурской версии передача стилистически вычурных, сложных по построению частей текста в более упрощенной форме, которая при первом приближении может рассматриваться как недостаточная грамотность переводчика или ограниченность возможностей тюркского языка, в действительности продиктована прагматическими целями. "Упрощение" текста осуществляется не путем упрощения и примитивизации смысла текста, а путем его упрощения в отношении синтагматическом и отказа, где это необходимо, от чрезмерной осложненности формы, препятствующей донесению содержания текста до аудитории при устном воспроизведении. Знакомство с произведениями Шынгко Шели Тутунга страница за страницей раскрывает неисчерпаемую глубину и выразительную силу его языка, в равной мере точного и гибкого, идет ли речь о предельно абстрактных понятиях и категориях буддизма или о вполне земных приключениях путешественника, находящегося нередко на грани жизни и смерти.

Уйгурская версия "Биографии" - одно из редких произведений раннесредневековой тюркоязычной литературы, выходящее за рамки принятых в ту эпоху стандартов и отражающее реальные события и ситуации, изложенные в живой и изящной форме. Нестандартность содержания, ориентированного не на готовые штампы и трафареты, обусловила необходимость создания новых средств и открывала простор для творчества, которому благоприятствовали социально-исторические условия. Указанные факторы явились предпосылкой для создания произведения, которое по праву может расцениваться как одно из выдающихся достижений тюркоязычной письменной литературы в эпоху ее зарождения. В этом произведении в сравнении с другими уйгурскими сочинениями того же периода наиболее ярко отразилась двусторонность процесса поэтической трансформации языка, которая не только определяется существующей моделью культуры, но со своей стороны также способствует ее формированию; уйгурская версия "Биографии" создана литератором, творчество которого сыграло существенную [24] роль в становлении литературы тюркоязычных народов в раннее средневековье.

* * *

Первая публикация небольшого числа фрагментов из V раздела памятника была осуществлена А. фон Габен в 1935 г. ¹⁹. Позднее были опубликованы факсимиле фрагментов из пекинского собрания рукописей и серия работ, относящихся к IV, V, VII, X разделам сочинения ²⁰.

Рукопись не датирована. Сведения, приведенные в колофоне рукописи, позволяют заключить, что это - не автограф составителя произведения, а список, выполненный по заказу с целью "совершить благое деяние" (СЦ X 1, с. 10-11). О времени создания уйгурской версии существуют разные предположения. Одно из последних, в достаточной мере обоснованных суждений по этому вопросу принадлежит Дж. Р. Хамилтону, согласно мнению которого памятник был создан в первой половине XI в. ²¹. Детальное исследование памятника подтверждает эту точку зрения и не оставляет сомнений в том, что памятник создан в период расцвета уйгурской культуры в Восточном Туркестане, в государстве Кочо, время существования которого ограничено 850-1250 гг.

Сведения о внешних данных рукописи достаточно подробно представлены в предшествующих изданиях (см.: СЦ V 1, с. 154; СЦ V 2, с. 4). Рукопись написана строгим книжным почерком и имеет форму потхи с одним отверстием на листе (диаметр - 4,5 см), разрывающим три строки текста. Текст размещен на обеих сторонах листа - по 27 строк на каждой странице. Размер листа равен приблизительно 43*18 см, края листов сильно повреждены. Рамка и графление выполнены красной тушью; ширина рамки - 14 см; верже - 4 линии в 1 см. Необходимо отметить, что, судя по степени сохранности и характеру повреждений фрагментов из [25] рукописного собрания ЛО ИВАН СССР, рукопись вопреки предположению (СЦ V, 1, с. 154) до обнаружения хранилась не в двух связках, а в одной и листы ее в момент обнаружения, по-видимому, были расположены в должном порядке, который был нарушен впоследствии.

Публикация содержит транскрипцию текста, перевод, примечания, словарь, факсимиле и построена по утвердившейся в уйгуроведении схеме. Но необходимо обратить внимание на некоторые детали, отличающие данную публикацию Восстановленные слова и части слов не отмечены в словаре, за исключением частей стереотипных словосочетаний, утраченные элементы которых восстанавливаются уверенно (tapiγ uduγ, ictin tastin, samtso acari и т.п.). Грамматические образования с -liγ, -siz (эссив и абессив) выделены в отдельную статью в словаре лишь в случае их лексикализации или получения несвойственного для этих форм дополнительного значения. В отдельную статью выделены косвенные падежи некоторых местоимений, если чередование инициального согласного основы препятствует совмещению их фонетических вариантов в пределах одной статьи. Графема *** в транскрипции передается с помощью знака q ²² во всех позициях; графема Q в зависимости от фонологической интерпретации обозначается с помощью знака γ или х. Мягкорядные лабиальные гласные в непервых слогах, обозначаемые в тексте графемой U, в транскрипции передаются с помощью знаков o, u. Знакосочетанию uu, обозначающему мягкорядный лабиальный долгий гласный u, в транскрипции соответствует двойной знак uu. Графема К в зависимости от значения соответствующей ей фонологической единицы передается с помощью знаков k, g или h.

Разделение частей слова в тексте, обусловленное графическими правилами, в словаре не отражено.

В транскрипции и переводе текста римскими цифрами обозначены номера разделов сочинения, арабскими - номера страниц сохранившихся листов (фрагментов) рукописи. Нечетными цифрами обозначены лицевые стороны листов, четными - оборотные. Нулевые строки - строки, не входящие в основной текст сочинения.

В заключение считаю своим долгом выразить искреннюю признательность Л. Н. Меньшикову за оказанную мне большую помощь и консультации по китайской части. Значения целого ряда уйгурских слов и выражений были выявлены и уточнены при сверке текста с китайским оригиналом, выполненной с помощью Л. Н. Меньшикова.

В тексте:

/.../ - текст поврежден

/ / - текст восстановлен

( ) - графически не отраженный, восстанавливаемый звук

* - разрушенный, не поддающийся чтению знак

В переводе:

/ / - пояснительные дополнения

( ) - вариант перевода

Комментарии

1. Не считая нескольких небольших фрагментов из других рукописей, обнаруженных и опубликованных в последнее время П. Циме и К. Кудара (см.: Kudara K., Zieme P. Fragmente zweier unbekannter Handschriften der uigurischen Xuanzang-Biographie. - Altorientalische Forschungen. 1984, 11, 1, c.136-148).

2. Фрагменты уйгурской версии биографии Сюань-цзана. Транскрипция, пер., примеч., коммент. и указатели Л. Ю. Тугушевой. М., 1980.

3. 1 ли = 576 м.

4. Звегинцев В. А. Теоретико-лингвистические предпосылки гипотезы Сепира-Уорфа. - Новое в лингвистике. Вып. 1. М., 1960, с. 122.

5. Kudara K., Zieme P. Fragmente, с. 141.

6. Гумбольдт В. О различии человеческих языков и его влиянии на духовное развитие человеческого рода. - Хрестоматия по истории языкознания XIX-XX вв. М., 1956, с. 81.

7. Tekin S. Maytrisimit (Uygurca metinler II). Ankara, 1976.

8. Шмелев Д. Н. Русский язык в его функциональных разновидностях. М., 1977, с. 131.

9. Шмелев Д. Н. Русский язык, с. 153.

10. Телия В. Н. Что такое фразеология? М., 1966.

11. Tekin S. Maitrisimit nom bitig. - Schriften zur Geschichte und Kultur des alten Orients. В., 1980 (Berliner Turfantexte IX), c.8-9.

12. "Von dort erlost, werden sie zu einer Zeit, da keine Buddhas erscheinen und da keine vierfache Gemeinde gibt, unter gewalttatigen, unbedeutenden Volkerschaften mit Muhe und Anstrengung in einer Menschenexistenz wiedergeboren werden" (Tekin S. Maitrisimit nom bitig, c. 212, 85, 18-23).

13. Tekin S. Maitrisimit nom bitig, c. 212.

14. Гумилев Л. Н. Хунну. М., 1960, с. 30-37.

15. Kohalmi K. U. Uber die pfeifenden Pfeile der innerasiatischen Reiternomaden. - Acta Orientalia Hungaricae. Budapest, 1953, 3, c. 45-70.

16. ДТС, с. 599.

17. Шаньюями, как известно, в китайских источниках называют предводителей хунну (см.: Гумилев Л. Н. Хунну).

18. Тугушева Л. Ю. 01 в раннесредневековой уйгурском литературном языке. - Turcologica; Л., 1986, с. 277-283; Она же. Глаголы tagin-, yarl'iqa-, otun- в раннесредневековой уйгурском литературном языке. - Исследования по уйгурскому языку. А.-А., 1988, с. 36-46.

19. Gabain A. von. Die uigurische Ubersetzung der Biographie Huen-tsangs. - SPAW. 1935, 7, c.3-32 (151-180).

20. Gabain A. von. Briefe der uigurischen Huen-tsang-Biographie. - SPAW. 1938, c.371-415; Wang Chongmin, Ji Xianlin. Hui hu wen pu sa da tang san zang fa shi zhuan. Peking, 1951; Feng Jiaeheng. Hui hu wen xie ben "Pu sa da tang san zang fa shi zhuan" yan jiu bao gao. - Kao gu xue zhuan kan. 1953, II, 1, с. 1-35; Toalster J. P. C. Die uigurische Xuan-Zang-Biographie. 4. Kapitel mit Ubersetzung und Kommentar. Giesen, 1977. Tezean S. Eski uygurca Hsuan Tsang Biyografisi. Ankara, 1975; Geng Shimin. A Study of the Biography of Xuan Zhang (Vol. VII) in Uighur Script. - Minzu yuwen. 1979, 4, c.249-262; Тугушева Л. Ю. Фрагменты уйгурской версии биографии Сюань-цзана.

21. Hamilton J. Les titres sali et tutung en ouigour. - Journal Asiatique. 1984, t. 272, 3-4, c. 425-437.

22. Прописные буквы обозначают графемы, строчные - знаки транскрипции.