ЖИЗНЕОПИСАНИЕ ДОСТОЙНЫХ МОНАХОВ
ГАО СЭН ЧЖУАНЬ
ЦЗЮАНЬ ТРЕТЬЯ
Династии Лян монастыря Цзясян, что в Гуйцзи, шрамана Хуэй-цзяо составил биографии переводчиков: 1) Ши Фа-сяня, 2) Ши Таньуцзе. 3) Буддхадживы, 4) Буддхавармана, 5) Ши Чжи-яня, 6) Ши Бао-юня, 7) Гунавармана, 8) Сангхавармана, 9) Дхармамитры, 10) Ши Чжи-мэна, 11) Калаяшаса, 12) Гунабхадры, 13) Гунавриддхи.
1. ШИ ФА-СЯНЬ
Ши Фа-сянь, наследственное имя Гун, был уроженцем Уян, что в округе Пинъян 1. У него было три старших брата, и все умерли в младенчестве. Из опасения, что та же участь постигнет и Фа-сяня, отец посвятил его в шраманера в трехлетнем возрасте. Несколько лет Фа-сянь жил с родителями, тяжко захворал и был при смерти. Отец отправил его в монастырь. По прошествии двух ночей ему полегчало, но Фа-сянь не захотел возвращаться домой. Мать, как ни настаивала на этом, ничего с ним не могла поделать. Она соорудила крохотный скит у врат монастыря в надежде хотя бы изредка видеться с сыном.
В десять лет Фа-сянь исполнил траур по отцу. Мать осталась одна, и дядя настаивал на том, чтобы Фа-сянь вернулся в мир. Тот отвечал: “Не по желанию отца ушел я в монахи, но по собственной воле ступил на стезю, сторонясь мирской суеты, избегая людского невежества!” Дядя изумился таким его словам и оставил Фа-сяня в покое. Вскоре умерла мать Фа-сяня, и он выказал исключительную сыновнюю почтительность. Но по завершению похорон он немедля вернулся в монастырь.
Как-то Фа-сянь и несколько десятков его сотоварищей собирали в поле рис. Вдруг нагрянули изголодавшиеся разбойники и стали отбирать рис. Шраманера все как один разбежались, остался один Фа-сянь. Он так сказал разбойникам: “Хотите взять зерно, так берите! /337в/ В прошлой жизни вы не совершали подношений, потому и ныне голодаете и бедствуете. Сейчас вот вы грабите и этим усугубляете свои несчастия в последующем перерождении. Я, бедный праведник, заранее скорблю о вас!” Сказав так, он удалился, а разбойники, позабыв о рисе, разбрелись кто куда. Несколько сот монахов общины прониклись к Фа-сяню уважением.
Приняв монашеские обеты, Фа-сянь вдохновил себя на подвиг,
[162] беспорочное поведение, исполнение обетов. Обнаружив пробелы в сутрах и виная, он вознамерился их восполнить. В третьем году правления династии Цзинь под девизом Лун-ань (399 г.) он вместе с сотоварищами Хуэй-цзином, Дао-чжэном, Хуэй-ином и Хуэй-вэем вышел из Чанъани на запад. Их путь лежал через Зыбучие пески. В небе не пролетала ни одна птица, по земле зверь не пробегал. Куда ни взглянешь, повсюду неоглядная даль без конца и края. Не на чем было остановить свой взор, и дорогу им указывали людские кости. Много раз налетал жаркий ветер и злые духи — им на погибель. Примеряясь к обстоятельствам и полагаясь на судьбу, Фа-сянь преодолел все препятствия и благополучно пришел в горы Памир, где зимой и летом глыбами лежит снег. Был там и злой дракон, вызывающий пагубные ветры, дожди, пески и камнепады. Горная дорога была трудна и опасна, отвесные скалы вздымались ввысь на тысячу жэнь. На их склонах они вырубали выступы, и таких мест было пройдено более семисот. Еще они в нескольких десятках мест переходили реки по переброшенному через пропасть канату. Были они там, куда при династии Хань не ходили ни Чжан Цянь 2, ни Гань Ин 3.Однажды, когда они совершали переход через небольшую снежную гору, налетел буран. Хуэй-цзин стал коченеть и не смог продолжить путь. Он сказал Фа-сяню: “Я умираю, а вы идите вперед. Иначе все погибнем”. Сказал так и умер. Фа-сянь погладил его и молвил сквозь слезы: “Его заветным помыслам не суждено было сбыться. Что поделаешь, это судьба!” Они побрели дальше и наконец прошли опасные горные перевалы.
Прежде чем достичь Индии, Фа-сянь миновал тридцать государств. Они остановились в монастыре в тридцати ли за градом Раджагриха. Ночью по неведению они прошли город стороной, а наутро собирались вернуться на гору Гридхракутапарвата. Настоятель монастыря его отговаривал: “Дорога очень трудна, да к тому же там водятся черные львы, поедающие людей. Что влечет вас туда?” Фа-сянь отвечал ему: “Я отшагал несколько десятков тысяч ли, исполняя клятву взойти на гору Чудо-Ястреба. Человеческий век непредсказуем, и нить жизни непрочна. Разве можно отказаться от того, к чему стремился долгие годы?! Как ни опасно, я не боюсь!” Его было не удержать, и настоятелю пришлось дать ему в провожатые двух монахов. Когда Фа-сянь пришел к горе, день клонился к закату. Он вознамерился провести здесь ночь. Монахи-проводники пришли в ужас, бросили его и ушли восвояси. Фа-сянь остался на горе один, воскурил /338а/ благовония и совершил ритуал поклонения. По древним следам воссоздал он образ Мудрейшего (Будды). Ночью появились три черных льва. Они подкрались к Фа-сяню, облизываясь, били хвостами. Фа-сянь начал беспрестанно читать сутру, истово поминая
[163] Будду. Львы тотчас опустили головы, поджали хвосты и легли у ног Фа-сяня. Фа-сянь гладил их и заклинал: “Если хотите меня погубить, ждите, когда я закончу читать сутру. Если же пришли просто испытать меня, то пойдите прочь!” Львы долго лежали, а потом ушли.Наутро Фа-сянь двинулся в обратный путь, но наткнулся на непроходимые заросли кустарника. Неожиданно в зарослях открылся проход. Не прошел он и одного ли, как ему повстречался праведник лет этак девяноста, простой наружности, в грубом одеянии, но вида величавого. Фа-сянь хотя и признал за ним превосходство, но не узрел, что перед ним святой. Потом он повстречал молодого монаха и спросил, кто был этот старец. Тот отвечал: “Это ученик Будды великий Дхута-Кашьяпа”. Фа-сяня охватил великий стыд. Он вернулся на гору, но вход в пещеру преграждал камень. Проникнуть туда не было возможности. Фа-сянь поплакал и ушел.
Фа-сянь пришел в царство Каши. В том царстве был дракон с белыми ушами. Он обещал монахам заботиться о плодородии земель и исправно исполнять обещанное. Шрамана возвели святилище и приносили жертвы, дабы умилостивить дракона. По окончании летнего затвора дракон превращался в маленькую змейку, и оба уха у нее были белые. И все монахи знали, что это был дракон. Наполняли кислым молоком медную вазу и опускали в нее дракона-змейку. При этом превращении присутствовали и святые отцы, и простые монахи. Дракон объявлялся каждый год, и однажды Фа-сянь увидел это своими глазами.
Затем Фа-сянь прибыл в Центральную Индию и в царства Магадха граде Паталипутра в монастыре Тяньвансы, что к югу от ступы царя Ашоки, добыл “Махасангхика-виная”, “Сарвастивада-виная”, также “Самьюктабхидхармахридая-шастру”, из сутр — “Вайпулья-паринирвана-сутру”. Фа-сянь оставался там три года. Он обучился индийской речи и языку настолько, что и сам мог писать. И тогда, взяв сутры и изваяния Будды, он сел на торговое судно, отправлявшееся в Царство Львов (Шри Ланка).
Фа-сянь начинал путь с десятью попутчиками. Одни отстали, другие умерли. Теперь его спутницей была лишь собственная тень, да еще горечь потерь он носил в себе. И вдруг купцы подносят ему белого шелка круглый китайский веер. Тут у него сами собой полились слезы.
Фа-сянь пробыл в Царстве Львов два года и там добыл рукописи “Махишасака-виная” и “Агама-сутр”: “Диргхагама-сутру” и “Самьюктагама-сутру”, а также “Кшудракапитака-сутру”. Этих сочинений прежде не было в землях Хань.
Возвращался Фа-сянь морем на большом торговом судне. В лодке было около двухсот человек. Поднялся ветер, лодку стало заливать, и всех обуял страх. Стали хватать все без
[164] разбору и бросать за борт. Фа-сянь испугался, как бы не выбросили его сутры и изваяния, и стал истово взывать к Гуаньшииню (Авалокитешваре), уповая на покровительство сангхи Китая. Ветер сменился, и опасность миновала. Поклажа Фа-сяня осталась невредима.Через десять с лишним дней они прибыли на Яву, где стояли пять /338б/месяцев. Затем Фа-сянь с торговцами последовал на восток в Гуанчжоу. Они шли под парусами уже более двадцати дней, как вдруг среди ночи поднялся сильный ветер. Все, кто были в лодке, затрепетали от страха. Стали думать, что делать, и говорили так: “Мы приняли на борт этого шрамана и попали в беду. Нельзя, чтобы из-за одного погибли все!” И они стали толкать Фа-сяня за борт. Но у Фа-сяня нашелся заступник, который с гневом обрушился на торговцев: “Если вы избавляетесь от этого человека, то избавьтесь также и от меня! Убейте меня вместо него! А ведь китайский император поклоняется Будде и чтит монахов! Когда я приеду в его страну и доложу обо всем, вас непременно казнят!” Торговцев обуял страх; они сникли и отказались от задуманного.
Вскоре вышла вся вода и пища. Лодка плыла, влекомая ветром. Но вот они приплыли к берегу, где произрастали только дикие травы. Они были уверены, что это китайские земли, но именно этих мест не знали. Судно пристало к берегу, и они отправились на поиски жилья. Им повстречались двое охотников. Фа-сянь спросил, что это за местность. Охотники отвечали, что это побережье к югу от гор Лаошань округа Чангуан области Цинчжоу. По возвращении охотники обо всем доложили правителю области Ли И. Ли И был привержен вере, и вдруг он узнает, что из дальних странствий прибыл шрамана. Чтобы отдать должное его заслугам, он лично прибыл встречать Фа-сяня. Не расставаясь с сутрами и изваяниями, Фа-сянь последовал за ним. Вскоре Фа-сянь пожелал отправиться на юг. Области Цинчжоу наместник Ли И просил Фа-сяня остаться на зиму, но тот отвечал: “Я, бедный праведник, терпел лишения в странах, откуда никто не возвращался. То, к чему я прилагал свое усердие — распространять Учение, — до сих пор не исполнено. Я не вправе здесь задерживаться!” И тотчас он отправился на юг, прибыл в столицу (Цзянькан).
Вскоре наставник в дхьяне чужестранец Буддхабхадра в монастыре Даочансы перевел и опубликовал тексты Мо хэ сэн ци люй, Фон дэн ни юань цзин и Цза а пи тань синь, что составило миллион слов. Фа-сянь опубликовал сутру Да ни юань цзин. Проповедуя Учение, Фа-сянь всецело полагался на то, что сам видел и слышал.
Была одна семья, имя которой утрачено. Она жила поблизости от ворот Чжуцяомэнь. Из поколения в поколение эта семья
[165] поклонялась Истинному закону. Они сами сделали список с одного из разделов “Махапаринирвана-сутры” (Да ни юань цзин), читали его по памяти. Подобающего места для сутры у них не было, и она хранилась вместе с другими свитками. Потом случился пожар, и огонь, раздуваемый ветром, охватил весь дом. Все имущество сгорело. Только “Нирвана-сутра” осталась невредимой. Пламя не одолело свитка, даже его цвет остался прежним. О том в столице передавали из уст в уста, и все дивились на это чудо.Остальные сутры и виная, доставленные Фа-сянем, не были переведены. Потом Фа-сянь отправился в Цзинчжоу, где и скончался в монастыре Синьсы в возрасте восьмидесяти шести лет. Сангха скорбела. О странствиях Фа-сяня существует отдельное большое повествование.
2. ШИ ТАНЬУЦЗЕ 4
Ши Таньуцзе, что означает “Мужество Закона”, наследственное имя Ли, был уроженцем Хуанлун, что в области Ючжоу. С юных лет стал шраманера, предавался строгому воздержанию, соблюдал обеты и читал наизусть сутры. Таньуцзе был в чести у наставников и монахов. Он узнал, что Фа-сянь и другие ходили в страну Будды, и в страстном порыве поклялся самозабвенно служить Закону.
В первый год правления династии Сун под девизом Юн-чу (420 г.) он собрал шрамана-единомышленников Сэн /338в/-мэна, Тань-лана и других числом двадцать пять человек. С запасом постной пищи, хоругвями, балдахинами и утварью, поднесенной им в дар, они вышли на север, а затем повернули на запад. Они пришли в удельное царство Хэнань 5, далее миновали округ Хайси
6 и, войдя в Зыбучие пески, достигли округа Турфан. Они оставили за собой царства Куча и Кашгар, поднялись на горы Памир, перевалили через Снеговые горы (Гималаи). Ядовитые пары давили на них с тысячной силой, наледи вздымались ввысь на десять тысяч ли, а под ними была большая река, которая неслась стрелой. Мостом с восточного на западный берег служила толстая веревка. Десять человек один за другим переправились на ту сторону и подали остальным знак дымом костра. Те увидели дым и поняли, что первые десятеро уже переправились и можно идти следом. Если бы дыма долго не было видно, они знали бы, что налетевший ветер сбросил спутников в реку. Они шли три дня и вновь поднялись на большие заснеженные горы. Отвесная скала стала перед ними стеной, была такой гладкой, что не упереться ногами. На этой каменной стене имелись отверстия для колышков, расположенные одно над другим. У каждого из спутников было по четыре [166] колышка. Они выдергивали нижние колья и карабкались на верхние, так попеременно взбираясь то на одни, то на другие. Только к концу дня они выбрались на ровное место. Здесь они подождали отставших и произвели счет потерям. Они потеряли двенадцать человек.Путники продолжили путь и вышли к царству Кашмир. Здесь они совершили ритуал поклонения патре Будды и оставались более года. Таньуцзе изучал индийские письмена и речь. Ему удалось добыть индийскую отдельную рукопись “Авалокитешваравьякарана-сутры”.
Они продолжили путь на запад и достигли реки Синдхунади, что в переводе на китайский означает “Пасть льва”. Следуя по реке на запад, они попали в царство Юэчжи. Здесь Таньуцзе совершил поклонение черепной кости-ушниша Будды, наблюдал большую лодку, которая сама собой возникла над водой.
Затем Таньуцзе пришел в монастырь Шилюсы, что на юге гор Дандака. При монастыре состояли три сотни и более монахов, сосуществовали школы Трех колесниц 7. Таньуцзе остановился при том монастыре и принял здесь большие монашеские обеты. Об индийском наставнике в дхьяне Буддхатрате, что означает “Способствующий просветлению”, в тех местах говорили как об обретшем плод святости. Таньуцзе просил его быть своим упадхьяя (закононаставником), а китайского шрамана Чжи-дина — ачарья (наставником в обетах). Он оставался там три месяца в продолжение летнего затвора, а затем вновь отправился в путь в сторону Центральной Индии. Дорога была пустынной, и не было ей конца. Пищей ему служили лишь сахарные леденцы 8. Путников оставалось тринадцать, и еще восемь из них умерли по дороге. Оставшиеся пять человек продолжили путь. Всякий раз подвергаясь опасности, Таньуцзе уповал на ту “Авалокитешвара-сутру”, что была при нем, и тотчас опасность отступала. На подходе к Шравасти он столкнулся в поле со стадом горных слонов. Таньуцзе стал взывать к Гуаньшииню (Авалокитешваре), вверив ему свою судьбу. Тут из леса вышел лев, и слоны в страхе разбежались. Потом, переправившись через Ганг, Таньуцзе очутился перед стадом диких буйволов. Они с ревом неслись навстречу и на погибель людям. Ганьуцзе, как и прежде, вверил свою судьбу Гуаньшииню. Тотчас налетел большущий ястреб. Буйволы в страхе разбежались, а Таньуцзе удалось спастись. Были и другие подобные случаи, когда Таньуцзе преданно взывал к Гуаньшииню, и тот избавлял его от большой опасности.
В Южной Индии Таньуцзе сел в лодку и морем дошел до Гуанчжоу. /339а/ О его странствиях существуют отдельные записи. Им переведенная и опубликованная сутра Гуань ши инь шоу цзи цзин поныне в ходу в столице. О последующем и его кончине ничего не известно.
[167]3. БУДДХАДЖИВА
Фотоши (Буддхаджива), что означает “Жизнь просветленного”, был уроженцем Кашмира. В младом возрасте он принял наставления от монаха школы махишасака, вдумчиво изучал раздел виная и попутно проникался духом, дхьяны. В седьмом месяце первого года правления династии Сун под девизом Цзин-пин (423 г.) Буддхаджива прибыл в Янчжоу.
Прежде шрамана Фа-сянь добыл в Царстве Львов индийскую рукопись “Махишасака-виная”, которая при его жизни так и не была переведена. Монахи столичного града прослышали о том, что Буддхаджива принадлежит к школе махишасака, и пригласили его опубликовать виная. В одиннадцатую луну зимой того же года был осуществлен перевод в тридцать четыре цзюани, получивший название У фэнь люй. Буддхаджива придерживался индийского текста, шрамана из Хотана Чжи-шэн переводил, Дао-шэн монастыря Лунгуансы и Хуэй-янь монастыря Дунъаньсы были писцами и сообща произвели сверку. Династии Сун императорской канцелярии глава Ван Лянь из Ланъе был их данапати (дарителем). Перевод был закончен только в четвертую луну следующего года. Буддхаджива сделал выдержки из этого крупного собрания и опубликовал Цзе синь и тексты карман (монашеских покаяний), которые в ходу поныне. О последующем и кончине Буддхадживы ничего не известно.
4. БУДДХАВАРМАН
Футобамо (Буддхаварман), что означает “Доспехи просветления”, был уроженцем западных краев. С детских лет безупречного поведения, светлый и искренний, умом и сообразительностью он превосходил сверстников. Буддхаварман совершенствовал свои познания в Трипитаке, особо преуспел в “Вибхаша-шастре”, неустанно декламировал ее, всегда имея ее при себе и полагая средоточием Учения. В годы правления династии Сун под девизом Юань-цзя (424—453) он прибыл в Силян.
Был тогда шрамана Дао-тай. Решительный и дерзновенный, он в молодые годы хаживал на запад от Памира, обошел многие государства и добыл индийскую рукопись “Вибхаша-шастры” в более чем сто тысяч гатх. По возвращении в Гуцан он, преисполнясь истинной скромностью, заранее уступил свое место более достойному, стал ждать прибытия сведущего мастера. Он Услышал, что Буддхаварман услаждается этой шастрой, и просил се перевести.
К тому времени скончался Мэнсунь, и на престоле воцарился его сын Моуцянь. В восьмой день восьмой луны пятого года правления Моуцяня под девизом Чэн-хэ, то есть в год [168] дин-чоу по циклическому календарю, что соответствует четырнадцатому году правления династии Сун под девизом Юань-цзя (437 г.), Буддхаварман был приглашен переводить во дворец Сяньюйгун города Лянчжоу. Дао-тай был при нем писцом. Шрамана Хуэй-сун, Дао-лан и с ним более трехсот монахов-толкователей правили перевод по смыслу и содержанию. По прошествии двух лет перевод шастры Пи по ша лунь был закончен и составил сто цзюаней. Шрамана Дао-янь написал к нему предисловие.
Вскоре династии Вэй варвар Тоба Дао покорил на западе Гуцан. В землях Лян (Лянчжоу) наступила разруха и смута. Сутры, книги, как и все прочее, подверглись огню и разорению. Тогда были утеряны сорок цзюаней, и только шестьдесят сохранились поныне. Спасаясь от смут, Буддхаварман вернулся на запад. О его кончине ничего не известно.
5. ШИ ЧЖИ-ЯНЬ
Ши Чжи-янь был уроженцем Западного Лянчжоу. Двадцати лет он ушел в монахи, истым радением стяжал /339б/ славу. В лоскутном монашеском одеянии он предавался самосозерцанию, все годы обходился растительной пищей. Из-за отдаленности и безлюдия родных мест Ши Чжи-янь истово желал встретиться со знаменитыми наставниками, отправиться на поиски священных текстов. За этим он и пошел в западные края, добрался до Кашмира. Он пришел в обитель чистоты Мотяньтоло, учился у бхикшу Буддхасены, принял от него Закон дхьяны. За три года углубленных занятий он добился таких успехов, какие не достигаются и за десять лет. Буддхасена убедился в том, сколь преуспел он в дхьяне, и особо его отметил. Праведники и непосвященные тех земель слышали об этом и восклицали: “В Китае появился шрамана, стремящийся к Учению!” Отныне они перестали презирать все китайское и почтительно встречали далеких странников. В то время в тех землях был еще один мастер дхьяны — бхикшу Буддхабхадра. По возвращении на восток Ши Чжи-янь пригласил его с собой насаждать Закон на китайской почве. Буддхабхадра с радостью откликнулся на его просьбу. Так вместе они и двинулись на восток. Оставив позади пески, они совершили опасные горные восхождения и вышли к Гуаньчжуну. Ши Чжи-янь сопровождал Буддхабхадру. Они остановились в Чанъани в монастыре Дасы. Вскоре Буддхабхадра был незаконно изгнан монахами династии Цинь. Ши Чжи-янь также разошелся с ним, схоронился в чистой обители в Шаньдуне. Там он сидел в позе самосозерцания, читал наизусть сутры, истово совершенствуя свои познания 9.
В тринадцатом году правления династии Цзинь под девизом [169] И-си (417 г.) династии Сун (будущий) император У-ди пошел в западный карательный поход на Чанъань. Возвращаясь с победой, он проходил Шаньдун. В свите Его Величества был шисинский гун Ван Хуэй. Ван Хуэй, совершая прогулку по окрестным горам и рекам, пришел в обитель Ши Чжи-яня. Он увидел там трех монахов, сидящих на циновках и предающихся самосозерцанию. Они сидели, погруженные в себя, и долго не замечали прихода Ван Хуэя. Только когда тот прищелкнул пальцами, они приоткрыли глаза, чтобы через миг закрыть их вновь. Ван Хуэй обратился к ним, но не получил ответа. Он почувствовал невольное уважение к их странному поведению и расспросил местных старожилов. Те рассказали: “Эти трое монахов — закононаставники, живущие в уединении и стремящиеся к возвышенному и чистому”. Ван Хуэй доложил о монахах династии Сун (будущему) императору У-ди. Его Величество пригласил их сопроводить его на обратном пути в столицу. Никто из монахов не соглашался отправиться в путь. Только после многократных и настойчивых высочайших просьб двое из них настояли, чтобы третий — Ши Чжи-янь сопроводил императора. Ван Хуэй искренне верил в Учение; он оказал Ши Чжи-яню высокие почести. Они прибыли в столицу. Ши Чжи-янь был склонен к уединению и покою, избегал мирской суеты. Ван Хуэй возвел для него в восточном предместье чистую обитель. Это и есть монастырь Чжиюаньсы.
Те индийские сутры, что Ши Чжи-янь добыл в западных краях, еще не были переведены и записаны по-китайски. В четвертом году под девизом правления Юань-цзя (427 г.) Ши Чжи-янь совместно с шрамана Бао-юнем перевел и опубликовал сутры Пу яо цзин, Гуан бо янь цзин цзин и Сы тянь ван цзин.
Ши Чжи-янь жил при монастыре и не принимал приглашений. Он просил подаяния только на собственное пропитание. Его преобразующее влияние на людей было то скрытым, то явным. Так, некто, видевший духа, рассказывал: “Я встретил духа у императорского жертвенника в Сичжоу 10, и он мне сказал: “Прибудет досточтимый Янь и нас, духов, разгонит””. Тот человек поначалу ничего не понял. Когда прибыл Ши Чжи-янь, человек спросил его имя, и тот назвался. Человек его узнал, но промолчал, чтил его втайне.
Жена уроженца Ланьлина 11 сановника Сяо Сы-хуа госпожа Лю занедужила. К ней часто приходили духи и своими вздохами /339в/ пугали ее. С проповедью Закона ее навестил Ши Чжи-янь. Когда он еще только подходил, госпожа Лю уже увидела, как скопище духов разбегается кто куда. А как только он вошел, чтобы истолковать ей сутру, недуг оставил ее. Госпожа тут же приняла пять обетов: вся ее семья стала поклоняться Учению. [170]
Ши Чжи-янь был целомудрен, прост и непритязателен: все, что ему подносили в дар, употреблял на пожертвования. В молодости, странствуя по свету, он не отвлекался на сочинительство. Скромный от природы, он не оставил собственных связных записей. Поэтому многие из его прекрасных деяний дошли до нас не в полном изложении.
До того как уйти в монахи, Ши Чжи-янь принял пять обетов, но у него были кое-какие прегрешения. Позднее, ступив на стезю, он принял полные монашеские обеты, но был обуреваем сомнениями и весьма обеспокоен тем, что они не во всем правильны. Долгие годы он погружался в самосозерцание, но так и не установил истины. Затем он вновь пересек море и добрался до Индии, дабы порасспросить местных светил. Он повстречался с архатом Бхикшу и обо всем у него справился. Архат не осмелился вынести собственный приговор, но ради Ши Чжи-яня, погрузившись в самосозерцание, отправился во дворец Тушита спросить Майтрею. Тот отвечал, что Ши Чжи-янь принял-таки обеты. Обрадованный Ши Чжи-янь пустился было в обратный путь, но по прибытии в Кашмир умер без каких-либо признаков болезни в возрасте восьмидесяти восьми лет.
По обычаю тех земель останкам рядовых монахов и останкам святых после сожжения отводятся различные места захоронения. Притом что благочестие Ши Чжи-яня было высоким и светлым, его деяния не были отмечены. Поначалу его останки хотели поместить в место погребения рядовых монахов. Однако они стали так тяжелы, что их было невозможно поднять. Когда останки перенесли в захоронение святых, то они были легки, как пылинка на ветру.
Ученики Ши Чжи-яня монахи Чжи-юй и Чжи-юань пришли потом с запада в Китай и донесли весть об этом необычайном происшествии. Оба затем вернулись в чужие страны.
Судя по всему, Ши Чжи-янь воистину обрел Путь, но неизвестно, какова была мера его святости.
6. ШИ БАО-ЮНЬ
Родословная Ши Бао-юня не уточнена, в отдельной биографии значится только, что он уроженец Лянчжоу. Ши Бао-юнь в молодые годы ушел в монахи, истово предавался ученым занятиям. Его устремления были чисты и непорочны как ни у кого из сверстников. Еще в молодости он прославился неколебимостью Духа и целомудрием. И в поисках Закона был он совершенно искренен, презрел себя ради Учения. Он возжелал увидеть воочию священные реликвии, дойти до самой сути священных текстов.
В первые годы под девизом правления Лун-ань (397—402) Ши Бао-юнь отправился в западные края, прошел путем, которым [171] до него следовали Фа-сянь и Чжи-янь. Он отмерил ногами Зыбучие пески, поднимался на снежные пики. Ши Бао-юнь перенес тяжкие муки, смертельная опасность была лишь помехой на его пути. Он миновал Хотан и царства Индии, повсюду обозревая диковинное, прошел страну, населенную ракшасами, слушал звуки небесного барабана. Так и следы Будды в великом множестве предстали его почтительному взору. Пребывая на чужбине, Ши Бао-юнь изучал индийские книги, стал понимать толк в звуковом письме и толковании письмен царств Индии. На обратном пути в Чанъань он сопровождал наставника в дхьяне Буддхабхадру, отправляя при нем дхьяну и совершенствуясь в Учении. Наставник в дхьяне был вскоре незаконно изгнан монахами династии Цинь. Подверглись изгнанию также и его последователи, среди которых был и Ши Бао-юнь. Случилось так, что Ши Хуэй-юань с гор Лушань уяснил себе обстоятельства этого изгнания. Все изгнанники нашли приют в столичном /340а/ монастыре Даочансы. Местная сангха знала неукротимый дух Ши Бао-юня и то, что он проповедовал Учение на краю света. Ши Бао-юня радушно принимали, с ним советовались, его чтили и любили.
Ши Бао-юнь перевел и опубликовал сутру Синь у лян шоу цзин. Многие из сутр, опубликованных в последующее время, прошли правку и были утверждены Ши Бао-юнем. Китайский и индийские тексты полностью сверялись им по звучанию и содержанию. Достоинства им утвержденных текстов признавались всеми.
Прежде в изложении и переводе преуспел шрамана из Гуаньчжуна Чжу Фо-нянь. В продолжение двух династий Фу и Яо он выпустил в свет многие тексты. В землях Цзянцзо среди собственно переводчиков с индийского никто не превзошел Ши Бао-юня. Потому на рубеже династий Цзинь и Сун здесь была широко возвещена сокровищница Закона Будды. Шрамана Хуэй-гуань и другие дружили с Ши Бао-юнем и его превозносили.
Ши Бао-юнь был от природы склонен к уединенной жизни, способствующей покою и созерцательности. Он перебрался в монастырь в горах Люхэшань 12 и там перевел и опубликовал сутру Фо бэнь син цзань цзин. В горах жили дикари, невежественные и занимавшиеся разбоем. Ши Бао-юнь втолковывал им Закон и вразумлял — большинство исправилось. Из десяти помещений монастыря девять были заполнены их подношениями.
Почувствовав приближение своей смерти, Хуэй-гуань из монастыря Даочансы призвал Ши Бао-юня вернуться в столицу и принять от него должность настоятеля монастыря. Ши Бао-юнь отказался от должности, но вернулся на жительство в монастырь Даочансы, где оставался около года. Затем он возвратился в горы Люхэшань. В год двадцать шестой под девизом правления Юань-цзя (449 г.) он скончался в горном монастыре в возрасте семидесяти четырех лет. О его странствиях на чужбине существует отдельная запись. [172]
7. ГУНАВАРМАН
Цюнабамо (Гунаварман), что означает “Доспехи благодеяния”, происходит из касты кшатриев. Предки Гунавармана были царского рода, правили Кашмиром. Его дед Харибхадра, что означает “Мудрец, подобный льву”, был предан изгнанию за строгость и прямоту. Его отец Сангхананда, что означает “Радость сангхи”, искал уединения в горах и у озер.
Четырнадцати лет Гунаварману представился случай выказать выдающуюся проницательность, глубочайшую прозорливость. Доброта и любовь его были всеобъемлющими; он был исполнен добродетели и служил благому. Как-то матери понадобилась дичь, и она послала за ней Гунавармана. Тот ей отвечал: “Среди всех сущих нет того, кого можно было бы лишить жизни. Губить чужую жизнь недостойно праведного человека!” Мать рассердилась и сказала: “Если это будет зачтено за грех, то я беру его на себя!” На следующий день Гунаварман что-то жарил и маслом случайно обжег себе палец. Он сказал матери: “Попробуй взять боль на себя!” Мать отвечала: “Несчастье приключилось с тобой. Что же я могу поделать?!” Гунаварман же сказал: “Если ты не способна ничего предпринять, когда несчастье у тебя перед глазами, то что же будет, когда я окажусь в Трех сквернах 13?!” Мать раскаялась и на всю жизнь зареклась убивать живое.
Когда Гунаварману было восемнадцать лет, его увидел гадатель-физиогномист и сказал: “В тридцать лет вы будете близки к обладанию великим царством. К вам в южной стороне станут обращаться как к государю и звать Высокочтимым. Если же вы не будете услаждаться мирскими доблестями, то обретете плод святости”.
Двадцати лет Гунаварман ушел в монахи и принял обеты. Он был сведущ в Девяти разделах 14 и всесторонне осведомлен в четырех “Агама-сутрах”, читал наизусть священные тексты в миллион и более слов. Он глубоко постиг виная во всех их частях, таинственно проник в суть дхьяны. Современники дали ему прозвание “Наставник в Трипитаке”.
В канун /340б/ тридцатилетия Гунавармана умер правитель Кашмира, не оставив наследников. Общее мнение было таково: “Гунаварман — потомок царствующего дома, к тому же умом и добродетелью наделен сполна. Нужно просить его вернуться в мир и наследовать пост государя!” Несколько сот сановников трижды обращались к Гунаварману с настоятельной просьбой, но он не соглашался. Простившись с наставником, он удалился от сангхи, скрываясь в лесах и таясь в горных ущельях. Он одиноко бродил по горам и долам, прячась от людей 15.
Затем Гунаварман отправился в Царство Львов наблюдать иные нравы и вселять в людей веру. Все, кто тогда доподлинно его знали, говорили, что он уже обрел первый плод. Одна его [173] наружность побуждала всех сущих, узревших его, открыться благодати.
Затем Гунаварман прибыл в царство Ява. Накануне его прибытия мать царя Явы видела во сне праведника на лодке, летящей в их страну. А наутро приплыл Гунаварман. Мать царя почтила его ритуалом святого и приняла от него пять обетов. Тут же она принялась уговаривать царя: “То, что мы с тобой мать и сын, обусловлено прошлым перерождением. Я уже приняла обеты, а ты так и не уверовал. Боюсь, что в последующем перерождении будет навсегда утеряно то, что приобретено в этой жизни!” Царь поддался материнскому велению, покорился судьбе и принял обеты. Он надолго подпал под благое влияние Гунавармана, и рвение его множилось.
Вскоре войска соседней страны перешли границу. Царь молвил Гунаварману так: “Внешние враги, опираясь на силу, хотят нас ограбить и над нами надругаться! Если принять сражение, то будет много раненых и убитых. Если же не дать отпора, моя гибель неминуема. Ныне я уповаю только на вас, учитель и Высокочтимый, но не знаю, что вы предпримете”. Гунаварман ему отвечал: “Злобный враг напал на нас и должен быть отражен. Однако вы, Ваше Величество, должны возвысить свое сердце до любви и скорби и не дать волю жестоким мыслям”. Царь во главе армии последовал его совету. Лишь только сошлись в битве знамена и барабаны, как разбойники разбежались кто куда. При переходе реки царь был ранен в ногу стрелой. Гунаварман прочел заклинание, омыл рану, и по прошествии двух дней ее как не бывало. Пиетет и вера царя умножились. Он пожелал уйти в монахи, совершенствоваться в Учении.
Царь обратился к своим министрам с такими словами: “Я по своей воле затворяю за собой врата Закона. Должно избрать среди вас другого просвещенного государя!” Министры все как один пали ниц и стали его уговаривать: “Если вы, Ваше Величество, отречетесь от царства, то у вашего народа-сына не станет опоры. К тому же враждебные нам государства, воинственные и могущественные, пользуясь положением, рискнут выступить против нас. Если мы лишимся покровительства вашей милости, то что будет с народом?! Как же вы, великий правитель, наделенный небесным милосердием, не сострадаете его судьбе?! Мы готовы принять смерть, дабы убедить вас в нашей искренности!” Царь не устоял перед столь решительными доводами. И тогда он представил министрам три своих желания. Он остается править, но при трех условиях. Если согласятся с его условиями, то они таковы: во-первых, в подвластных ему землях будут чтить упадхьяя (закононаставника); во-вторых, его подданным будет запрещено убивать всех сущих без исключения; [174] и в-третьих, все накопленные богатства будут пожертвованы в пользу больных и бедных. Министры обрадовались, и все до единого почтительно приняли его условия. И тогда все царство приняло обеты.
Впоследствии царь собственноручно строил для Гунавармана чистую обитель и при этом поранил палец ноги. Гунаварман и на этот раз произнес заклинание, и снова все прошло.
В далеких и близких краях пошла молва о благом влиянии Гунавармана. В соседних государствах, услыхав эту весть, снарядили послов /340в/ с настойчивыми приглашениями. Тогда-то у достославных столичных монахов Хуэй-гуаня и Хуэй-цуна зародился блестящий план, который они намеревались представить на высочайшее рассмотрение. В девятом месяце первого года под девизом правления Юань-цзя (424 г.) они подали императору Вэнь-ди прошение о разыскании и приглашении Гунавармана. Император приказал наместнику в Цзяочжоу предоставить в распоряжение Хуэй-гуаня морское судно. На чужбину были посланы шрамана Фа-чан, Фа-чун и Дао-цзюнь с полномочиями почтительно пригласить Гунавармана, а также вручить письма ему и царю Явы Потоцзя, в которых выражалась надежда на то, что Гунаварман вступит в пределы Сун и распространит праведное учение.
Гунаварман полагал, что мудрые наставления надлежит оглашать повсеместно, да и сам он был неутомим в странствиях. Немногим ранее он отплыл на лодке индийского купца Наньти с намерением прибыть в одно из малых государств. Случилось так, что ветер пригнал лодку прямо в Гуанчжоу. Фраза из завещания Гунавармана: “Влекомый ветром кармы, я прибыл в Сун пределы”, — говорит как раз об этом.
Вэнь-ди узнал, что Гунаварман уже в округе Наньхай 16 и отдал распоряжение по областям и округам обеспечить его прибытие в столицу. По дороге в столицу Гунаварман на год задержался в Шисине.
В Шисине есть гора Хушишань причудливых очертаний и с вершиной отвесной и высокой. Гунаварман сказал, что она напоминает ему гору Гридхракутапарвата; ее так и называли “Гора Чудо-ястреба”. В стороне от горного монастыря Гунаварман соорудил скит, где предавался самосозерцанию. Скит отстоял от монастыря на несколько ли, и звуки монастырского гонга здесь не были слышны. Но только ударят билом о гонг, а Гунаварман уже тут как тут. Еще Гунаварман ни под дождем не промокал, ни, ступая по грязи, ног не пачкал. И праведники, и непосвященные благоговели перед ним.
В монастыре была зала Баоюэ. На ее северной стене Гунаварман собственной рукой начертал лики Рахулы (сына и последователя Будды), также Дипанкары и юного школяра, [175] устлавшего перед ним по земле свои волосы 17. Лики светились в ночи, и свет их долго не угасал.
Округа Шисин правитель Дай Моу-чжи глубоко почитал Гунавармана. Когда Дай Моу-чжи был при смерти, Гунаварман пришел его проводить, прочитать проповедь за его упокой. А потом всей семье приснился сон о том, как Дай Моу-чжи в монастыре толкует сангхе Закон. Воистину сим была явлена путеводная и преобразующая сила Гунавармана.
В тех горах издавна свирепствовали тигры. Гунаварман проводил в горах дни и ночи, и когда встречался с тигром, то прикосновением посоха к голове смирял тигра, а затем уходил. С тех пор все, чей путь пролегал через горы и реки, ходили беспрепятственно. Семь или восемь человек из каждых десяти, кто общался с Гунаварманом, ощутили на себе меру его благочестия и вверили ему свою судьбу.
Как-то раз в отдельной зале Гунаварман на многие дни погрузился в самосозерцание. Настоятель монастыря послал шраманера его проведать. Тот увидел взбирающегося по колонне белого льва и наполнившие залу цветы голубого лотоса. Шраманера испугался и своим возгласом прогнал льва. Видение в тот же миг исчезло. Под стать тому были и другие бесподобные чудеса, явленные Гунаварманом.
Император Вэнь-ди вновь приказал Хуэй-гуаню передать Гунаварману свое радушное приглашение. Гунаварман на лодке отправился в столицу. В первый месяц восьмого года под девизом правления Юань-цзя он прибыл в Дзянькан.
/341а/ Император лично его принял, любезно с ним беседовал, а затем спросил: “Как и ваши последователи, я хотел бы придерживаться поста и не убивать. Однако, жертвуя собой ради подданных, я не в состоянии исполнять желания собственные. Вы, закононаставник, не убоявшись расстояния в десять тысяч ли, пришли обратить в веру наше государство. Так чему же вы будете нас учить?!”
Гунаварман отвечал: “Учение — в сердцах людей, но не в их делах. Закон берет начало в тебе самом, но не в других. Кроме того, совершенства августейшего государя отличны от совершенств рядового человека. Богатство и слава рядового человека скудны, его слова не обладают грозным величием. Что пользы в том, что он самоотречение истязает себя?! Августейший император полагает земли меж Четырех морей своим домом, а весь народ — своими сыновьями. Молвит он благое слово — радуются все мужи и жены, издаст добрый указ — люди и божества согласно ему внемлют. Он карает, но не лишает жизни, взимает налоги, но не изнурительные. Тогда ветер подует и дождь пойдет своим чередом, холод и жара наступят в свое время. Сотни сортов злаков дадут тучные всходы, тутовое дерево и [176] конопля будут в пышном цвету. Таким образом, соблюдайте пост, и это будет Великим постом. Так воздерживайтесь от убийства, и это будет Величайшей добродетелью. Не лучше ли примириться с полуденным постом, но сохранить жизнь животному и преподать всеобщий образец!”
Император похлопал легонько ладонью по столу и сказал восхищенно: “Непосвященные путаются в отдаленном, тогда как шрамана затрудняются в наставлениях о близком. Те, кто путаются в отдаленном, утверждают, что Высшее учение ложно; те, кто затрудняются в близком, привязаны к письменам. Что же касается ваших слов, закононаставник, то они воистину вразумляют и ведут к свету. Вы достойны говорить с тем, кто соединяет Небо и людей!”
Император определил Гунавармана на жительство в монастырь Циюаньсы и поднес щедрые дары. Высшая знать и даровитейшие ученые мужи оказывали ему почести. Вскоре Гунаварман стал читать проповеди по “Сутре цветка Закона” (“Саддхарма-пундарика-сутра”) и “Сутре десяти земель” (“Дашабхумика-сутра”). В отведенные для проповедей дни колесницы и экипажи с балдахинами заполняли перекрестки; слушатели и просто любопытные стояли, прижавшись плечом к плечу, ступней к ступне. Гунаварман был наделен от природы божественным талантом, одарен небесным красноречием. Лишь иногда он пользовался переводчиком, и после некоторых уточнений его речь вновь приобретала четкость и ясность.
Впоследствии по прошению монастыря Циюаньсы монаха Хуэй-и Гунаварман опубликовал текст Пу са шань цзе. Вначале у Гунавармана получилось сочинение в двадцать восемь частей, затем его ученики дополнили его двумя частями, что составило в общей сложности тридцать частей. Но прежде чем рукопись была закончена, утеряли части с предисловием и текстом обетов. Вот почему ныне существует два текста. Это сочинение называют также Пу са цзе ди.
В третий год под девизом правления Юань-цзя (423 г.) области Сюйчжоу 18 наместник Ван Чжун-дэ пригласил чужестранца Иеполо в Пэнчэн перевести и опубликовать “Самьюктабхидхармахридая-шастру”. Столкнувшись с трудностями в разделе “Правичая” (“Различение”), тот прервал свой труд. Тогда пригласили Гунавармана перевести и опубликовать оставшуюся часть текста, составившего в общей сложности тридцать цзюаней. Вместе с текстами, которые были переведены ранее: Сы фэнь цзе мо, Ю по сэй у цзе люэ лунь, Ю по сэй эр ши эр цзе и другими, это составило двадцать шесть цзюаней. Все они прошли тщательную проверку; индийский и китайский тексты ни по форме, ни по содержанию ничем друг от друга не отличались. [177]
Монастыря Инфусы монахини Хуэй-го, Цзин-инь и другие обратились к Гунаварману с такими словами: “Шесть лет назад в столицу из Царства Львов прибыли восемь монахинь /341б/ и сказали: “В землях Сун прежде не было монахинь. А ведь посвящают в монахини пред двумя общинами. Опасаемся, что ваши обеты не полны””.
Гунаварман отвечал: “Принято проходить посвящение в собрании Великой сангхи. Если же сие не соблюдали, это вовсе не помешало посвящению, как было в случае с Махапраджапати (теткой Будды)”.
Монахини боялись, однако, что возраст, в котором они прошли посвящение, был менее установленного, и настойчиво просили заново принять у них обеты. Гунаварман, все взвесив, сказал: “Извольте! Раз вы желаете внести полную ясность, я вам с радостью поспособствую. Монахини Запада приняли у вас посвящение в возрасте, действительно, слишком юном, да и присутствовали при этом числом менее десяти. Причем каждая из этих десяти должна была научиться китайскому языку”. Он попросил одного упасаку из западных краев пригласить чужеземных монахинь, чтобы было их в Китае никакие менее десяти.
Летом того года Гунаварман жил затворником в нижнем монастыре Динлинсы. Были тогда люди, верившие, что стоит Гунаварману присесть на циновку, как цветы, из которых она сплетена, оживают, расцветают вновь. Всем миром его чтили как святого.
По прошествии лета Гунаварман вернулся в монастырь Циюаньсы. Двадцать восьмого дня девятой луны того же года, не окончив дневной трапезы, Гунаварман поднялся первым и вернулся в свою келью. Когда ученики пришли к нему, он был уже мертв. Было ему шестьдесят пять лет.
Перед смертью Гунаварман приготовил завещание, состоящее из тридцати шести гатх. В нем он толкует собственную судьбу и говорит о том, как обрел второй плод. Гунаварман собственноручно запечатал завещание и вручил ученику Ашало со словами: “После моей смерти верните это завещание на родину и покажите индийским монахам. Можете также показать монахам этой страны”.
Сразу после смерти его останки поместили на плетеное ложе. Его обличье ничем не отличалось от того, какое у него бывало при погружении в самосозерцание. Тысяча и более монахов и непосвященных, присутствовавших при этом, ощутили дивный аромат, исходивший от тела, и увидели существо, похожее не то на дракона, не то на змею. Длина его была этак пи с лишним. Появившись из бока усопшего, оно поднялось прямо в небо. Имена очевидцев этого события не названы.
У помоста, где принимают обеты, в Наньлине 19 согласно чужестранным обычаям совершили ритуал джхапита. Собралась община [178] во всех ее четырех разрядах 20. Сложили кучу душистого хвороста, полили ароматным маслом, дабы дотла сгорела бренная плоть. Взметнулось пламя пяти цветов, наполнило и озарило все вокруг. Небо было светло, а монахи и непосвященные горестно стонали. На том месте возвели потом белую ступу. Монахини, желавшие заново принять от него обеты, рыдали и лили слезы, лишившись такого предводителя.
Как только Гунаварман пришел в столицу, император Вэнь-ди намерился принять от него обеты бодхисаттвы. Но случилось так, что разбойники-варвары нарушили границу, и императору принять обеты было недосуг. Гунаварман внезапно умер, не исполнив всех своих намерений. Печаль и скорбь императора были глубочайшими. Он повелел сангхе перевести и опубликовать завещание, которое гласит:
Пред тремя драгоценностями преклоню главу,
Перед чистыми заповедями и перед
старейшими в сангхе.
В грязном мире, увы, лицемерия много,
И в фальши нет искренней веры.
Постижение истины недоступно глупцам;
Добродетельных же презирает завистник.
Вот потому-то мудрейшие люди
В этом мире следов своих не являют.
/341в/ У меня, Гунавармана,
Жизни срок истекает.
И о всех добродетелях, накопленных мною,
Ныне следует все изложить по порядку.
Не стремлюсь с лицемерными помыслами
Добиваться славы и выгоды.
Лишь хочу подстегнуть лентяев
И упрочить Закон Будды.
Такова уж сила Закона.
Вам, добрейшие, истину я возвещаю.
В дни былые в широком поле
Я сидел, труп созерцая.
В брюхе разбухшем кишели черви.
Доносилось зловоние, кровь и гной сочились.
Устремил я на труп все свои мысли —
Такова же природа и моего тела.
Знал я всегда, что свойственно телу
К огню, словно бабочка, устремляться.
Вот почему бесчисленными способами
Я созерцал труп гниющий. [179]
Отбросил я все прочие мысли,
И, сидя в лесу средь деревьев,
Той ночью в напряженье предельном,
В созерцании правильном пребывал
непрерывно.
И весь мир предстал взору,
Будто в чистое зеркало я смотрелся,
И когда мы с миром слились воедино
Стало в сердце моем безмятежно-покойно.
Легкость в теле и чистота беспредельны,
Свежесть — только в этом и есть счастье.
Если радость с каждым днем возрастает,
То рождается непривязанность мыслей 21.
Когда изменяется костей сочлененье,
Белые кости предстают перед взором.
Когда, разрушаясь, разделяются суставы,
Те белые кости становятся прахом.
Незагрязненная мудрость испепеляет
И сокрушает образы дхарм...
Когда я достиг состоянья такого,
То сразу обрел покой и благость.
Метод такой всегда практикуя,
Я в нем преуспел чрезвычайно.
Частицы мельчайшие сразу исчезли, разрушились
формы
То правильной мысли закон 22.
И если тело в таком состоянии,
Откуда взяться могут желания?
Известно мне, что существа живые
Рыбам, алчущим приманки, подобны.
И подвергаясь бесчисленным
превращениям,
В единый миг всяк зрит разрушение.
Я знал, что им постоянной опорой
Служат мысли, схожие с обезьяной.
Карма и все плоды этой кармы
Имеют причину, гибнут в каждом мгновенье.
Все то, что мы познаем своим сердцем,
Признаки дхарм есть, и только.
Тогда и мысли, и мудрые думы
Постепенно вытеснили все остальное.
/342а/ И теперь в созерцании образов дхарм
Дух мой стал ясен и светел [180]
И вот я в пламени нирваны
Различил четыре приложения мысли 23.
Себя исчерпало заповедей соблюдение;
Я мысли направил в срединное состояние 24.
Если пылающий меч все отсекает,
То откуда приходит жажда желаний?
Желанья иссякнут, наступит нирвана,
И всюду увидишь три мира 25.
Сгорая в пламени смерти,
Я плоть свою истощил до предела.
И только радость, покой и счастье
Все больше тело мое заполняют.
Признак всех чудесных существ
Есть ушман. А еще терпеливость:
От нее возникают в сердце
Совершенные истины, верный метод.
Я все более приближался к пределам
этого мира:
Предвкушенье нирваны все возрастало.
Обретя первейший закон этого мира,
Единой мыслью объял я совершенную истину.
Постепенно рождается терпеливость.
Это и называют “непротеканием” 26.
Ложные мысли и внешние явления,
Имена и знаки — все от меня отдалилось.
Внешний мир стал воистину совершенен.
Устранив страсти и чистоту обретя,
Овладел я плодами самадхи,
Отделился от скверны, чистотой преисполнясь.
Непостижимо, но все есть ничто!
Чистый разум полной луне подобен.
Невозмутимость и полная безмятежность —
Вот признаки чистой и единственной нирваны.
И это все не я возвещаю.
Дано лишь Будде постигнуть это.
Цветущая Абхидхарма нам объясняет
Плоды пяти причин и следствий.
Нужно правильно знать пути созерцания,
Их можно назвать, но нельзя увидеть.
Все рассуждают, но нет единых суждений;
Принципы практики, меж тем, недуальны. [181]
Стоит чуть отклониться, “да” и “нет”
возникают;
Совершенства достигшие чисты в равной мере.
Чудесными признаками обладает подвижник,
Но об этом сейчас рассуждать я не буду.
Боюсь, у людей возникнет неясность,
И я весь мир введу в заблуждение.
О том, что за польза в моем совершенстве,
Я выше уже рассказал отдельно.
Только люди с ясным умом
Способны усвоить причинную связь.
В государстве Малава когда-то
Первой святости плод я обрел.
В горном храме отшельника-араньяка
Отстраненности я предавался,
А потом в Царстве Львов,
В деревне, именуемой Цзепали.
/342б/ Обрел, совершенствуясь
рьяно, я второй плод
Название которому сакридагамин.
Но затем повстречали преграды
Меня на пути отстранения.
Увидели люди мою отрешенность,
Прознали про то пустынное место.
На меня обратили свои упования,
Толпы ко мне приходили с дарами.
Мне казалось, все это как яд и огонь;
И в сердце родилось великое отвращение.
Я бежал от сумятиц и морем поплыл,
Побывал и на Яве, и в Тямпа.
Ветром кармы гонимый,
В Сун пределы я прибыл
И там во всех государствах
Будды Закон, как мог, прославлял.
Не осталось незаданных вопросов
Воистину, в истине истина воплотилась.
И сейчас это тело навсегда исчезнет;
Исчезну, как гаснет светильника пламя. [182]
8. САНГХАВАРМАН
Сэнцзябамо (Сангхаварман), что означает “Доспехи общины”, был уроженцем Индии. Он отринул суетный мир в юные годы. Благородного обличья, он был сполна наделен благочестием, превосходно разбирался в Трипитаке, особо преуспел в “Самьюктабхидхармасара-шастре”.
В десятом году под девизом правления Юань-цзя (434 г.) Сангхаварман пересек Зыбучие пески и вступил в столичный град. Праведники и непосвященные изумились его величественному и строгому обличию, стали служить ему как патриарху, величали “Наставник в Трипитаке”.
Задолго до того в первом году под девизом правления Цзя-пин (423 г.) города Пинлу 27 управитель Сю Сан отказал свой дом для устройства чайтьи (монастыря), который так и назвали — Пинлусы. Ввиду совершенного благочестия Сангхавармана монастыря Даочансы монах Хуэй-гуань пригласил его на жительство в сей монастырь. Сангхаварман удостаивался подношений соразмерно с его добродетелью. Он и Хуэй-гуань прирастили к ступе три ступени. Это и есть ныне монастырь Фэнчэнсы. Сангхаварман дни и ночи напролет совершал ритуальное хожение и декламировал. У него бывали монашеские сходки: праведное влияние Сангхавармана проникло повсюду. Наставник в Трипитаке был сведущ в монашеских заповедях, заново принял обеты от монастыря Инфусы бхикшуни Хуэй-го и других. К тому времени второй разряд сангхи (женский) был не полон, а Наставник в Трипитаке Гунаварман умер. Вскоре бхикшуни из Царства Львов Тесало и другие прибыли в столицу, а преемником наставника в Трипитаке сангха пригласила быть Сангхавармана.
В столице был в большой чести монастыря Циюаньсы монах Хуэй-и. Он утверждал, что Сангхаварман — шарлатан, упорствовал в своем непослушании. Хуэй-и обещал изменить свое мнение, только если проиграет в личном споре с Сангхаварманом. Сангхаварман вызвал Хуэй-и. Еще он пригласил патриархов своей школы и в их духе истолковал Закон. Его доводы были ясными и отчетливыми. По справедливости следовало отступить, и Хуэй-и, уклонившись от спора, тотчас покорно признал себя побежденным. Он велел своему ученику Хуэй-цзи и другим служить Сангхаварману со всей преданностью.
Монахов и монахинь, принявших обеты от Сангхавармана, насчитывалось сотня и более. Династии Сун пэнчэнский удельный царь Лю И-кан высоко ценил обеты и установления Сангхавармана, учреждал посты со щедрыми подношениями. Община четырех разрядов расцвела в столице пышным цветом.
Хуэй-гуань и другие знали, что Сангхаварман до тонкостей разбирается в “Самьюктабхидхармахридая-шастре”, свободно читает ее наизусть, извлекая из того великую пользу. Знали
[183] они также и то, что прежний наставник в Трипитаке Гунаварман хотя и перевел этот текст, но не записал перевод набело. /342в/ В девятую луну в монастырь Чанганьсы созвали ученых мужей и пригласили Сангхавармана заново опубликовать Цза синь. Бао-юнь переводил изустно, а Хуэй-гуань лично производил запись. Перевод тщательно выверялся и подробно исследовался: был завершен только через год. Далее Сангхаварман опубликовал тексты Мо дэ лэ цзя, Фэнь бе е бао люе, Цюань фа чжу ван яо цзе и Цин шэн сэн юй вэнь.Сангхаварман избрал для себя поприще странствующего проповедника, задерживаться на одном месте не входило в его намерения. По завершении переводческих дел он распрощался с сангхой и отбыл на родину. Сангха молила его остаться, но удержать его не было никакой возможности. В девятнадцатом году под девизом правления Юань-цзя (442 г.) с купцами из западных краев он на лодке отбыл в чужие страны. О его кончине ничего не сообщается.
9. ДХАРМАМИТРА
Таньмомидо (Дхармамитра), что означает “Прелесть Закона”, был уроженцем Кашмира. Семи лет его божественному разумению открылась истина. Он ликовал всякий раз, когда видел исполнение Закона. Его родители были удивлены и обрадованы; они позволили ему оставить семью. В Кашмире не было недостатка в мудрецах, и Дхармамитра без труда отыскал себе сведущего наставника. Он одну за другой обозрел все сутры, углубился в закон дхьяны, усвоив его наиболее гонкие и таинственные положения. Дхармамитра был человеком обстоятельного и проникновенного ума, в строгости исполнял обеты. У него от рождения были сросшиеся брови, и в миру его звали “Наставник в дхьяне со сросшимися бровями”. Дхармамитра с малолетства любил странствовать, поклялся, что будет возглашать Закон и обращать людей в веру.
Дхармамитра миновал многие царства и пришел в Куча. Накануне его прихода царю Куча приснилось божество и сказало так: “Человек величайшей добродетели прибудет завтра в вашу страну. Вы должны гостеприимно его встретить!” Наутро царь приказал своему советнику по внешним делам: “Если в наши пределы войдет чужестранец, непременно пришлите гонца с докладом!” Вскоре действительно объявился Дхармамитра. Царь собственной персоной вышел встречать его за городскую стену и пригласил во дворец. Он принял от Дхармамитры обеты и совершил ритуал четырех подношений. Дхармамитра благоденствовал в Куча, но не лишал себя возможности к перемене мест, ибо не был связан материальными выгодами. Пробыв в Куча несколько лет, он возымел желание уйти. Царю и теперь явилось во
[184] сне божество и сказало: “Человек благих деяний покидает вас, царь!” Царь проснулся в страхе и тревоге. И владыка и его сановники тут же принялись уговаривать Дхармамитру остаться, но так ничего и не добились.Дхармамитра пересек Зыбучие пески и вышел к Дуньхуану. В местности тихой и пустынной он соорудил скит, насадил тысячу яблонь, разбил парк в сто му. Все, что там было — кельи и беседки, пруд и роща, содержалось в образцовом порядке и чистоте.
Затем Дхармамитра добрался до Лянчжоу. В старом монастыре при правительственном дворце он обновил залы и кельи. Его последователи были многочисленны, и дхьяна процветала.
Считая земли Цзянцзо истинными императорскими владениями, Дхармамитра вознамерился поведать там Закон. В первый год правления династии Сун под девизом Юань-цзя (424 г.) он окольными путями пришел в Шу. Пройдя верховья Янцзы, Дхармамитра вышел к Цзинчжоу. В монастыре Чаншасы он возвел павильон дхьяны. Всю свою искренность он излил в скорбных молениях о ниспослании шарира. По прошествии десяти дней ему были явлены мощи. Помещенные в сосуд, они издавали звук и излучали сияние, наполнявшее залу. Последователи Дхармамитры — и праведники, и непосвященные — преисполнились отвагой, умножили свое рвение во сто крат.
Затем, следуя вниз по течению Янцзы на восток, Дхармамитра прибыл в столицу. Поначалу он остановился в монастыре Чжунсинсы, /343а/ а позже перебрался в монастырь Циюаньсы. Праведность Дхармамитры была давно известна, его благотворное влияние простиралось на все государство. Его прибытие торжественно приветствовала вся столица. Супруга династии Сун императора Вэнь-ди императрица Юань, старший наследник и великие княжны возвестили начало поста во дворце Гуйгун и просили Дхармамитру принять у них обеты в покоях императрицы. Прибывшие тогда с визитом послы десять дней ожидали приема. В монастыре Циюаньсы Дхармамитра перевел и опубликовал тексты Чань цзин, Чань фа яо, Пу сянь гуань, Сюй кун цзан гуань и другие.
Поскольку Дхармамитра преподавал учение дхьяны и сангха четырех разрядов близких и далеких краев за тысячу ли приходила к нему за наставлениями, его нарекли: “Великий наставник в дхьяне”.
Округа Гуйцзи правитель Мэн И из Пинчана 28 глубоко уверовал в Истинный закон и был в услужении у Трех драгоценностей. Он возлюбил прелести дхьяны и преисполнился истинным почтением к Дхармамитре. По прибытии Дхармамитры в Чжэю 29 он пригласил его отправиться с ним в странствия. В горах, что в уезде Маосянь (горы Маошань), они заложили
[185] ступу и монастырь. Простой люд с восточных окраин государства был исстари привержен колдовским культам, но посвященный в таинства Учения, весь он оборотился к Истинному закону. Теперь и запад и восток государства устремились к Закону, беспрекословно ему подчинились.В десятом году под девизом правления Юань-цзя (434 г.) Дхармамитра возвратился в столицу и остановился в монастыре Динлиньсы у подножия гор Чжуншань. Дхармамитра, будучи нрава безмятежного и спокойного, услаждался видами гор и рек. Он считал пик Чжуншань равным по красоте горам Суншань и Хуашань и сокрушался, что монастырь располагается у его подножия, в нижнем течении горного ручья. Он поднялся вверх по течению ручья и с помощью геомантии исследовал энергию горы. В двенадцатом году под девизом правления Юань-цзя (436 г.) Дхармамитра вытесал каменные плиты, срубил деревья и заложил монастырь. Простой люд, благоговевший перед ним, подносил несметные дары. Дхармамитра возвел залы для отправления дхьяны, многочисленные постройки и кельи в несколько ярусов. Сюда за десять тысяч ли стал стекаться покойный духом народ. Пребывая в величавом смирении, они декламировали сутры, и голоса их, уносимые ветром, преображали людей.
Монастыря Динлиньсы наставник в дхьяне Фа-да шел по божественным стопам Дхармамитры, проповедовал его учение. Слава Фа-да гремела среди праведников и непосвященных. В том, что Фа-да сумел очистить от скверны тех, кто так долго пребывал в заблуждении, и величие его всесокрушающих деяний не померкло, заслуга его предшественника Дхармамитры. Всюду от западных краев до южных земель, где побывал Дхармамитра, он возводил монастыри и проповедовал Закон.
Многими годами ранее, когда Дхармамитра отправился в путь из Кашмира, его сопровождал царь якшасов Капила. Так они дошли до царства Куча, а затем Капила решил вернуться. Он показался Дхармамитре в своем подлинном обличье и простился с ним со словами: “У тебя божественная сила и сноровка, сам преспокойно доберешься туда, куда пожелаешь. А я не пойду за тобой на юг”. Сказал он так и исчез, как будто его и не было. Проделав долгий путь, Дхармамитра прибыл в столицу. На стене верхнего монастыря Динлиньсы он начертал лик Капилы. До сего времени лик являет чудо-звуки и мерцает. Все, кто искренне молят его о ниспослании благ, будут услышаны.
Дхармамитра умер в шестой день седьмой луны девятнадцатого года под девизом правления Юань-цзя (443 г.) в верхнем монастыре Динлиньсы в возрасте восьмидесяти семи лет. Праведники и непосвященные четырех разрядов сангхи с плачем устремились к нему. Дхармамитра был похоронен в монастыре Сунсисы в горах Чжуншань.
[186]/343б/ 10. ШИ ЧЖИ-МЭН
Ши Чжи-мэн был уроженцем Синьфэн, что в округе Цзинчжао, области Юнчжоу. От природы благочестивый и разумный, он был безупречного поведения. Ши Чжи-мэн с малолетства облачился в одежды Закона, преисполнился величайшим рвением: дни и ночи напролет нараспев зачитывал сутры. Однажды чужеземный праведник рассказал ему, что в стране Индия есть реликвии Шакьямуни и Вайпулья-сутры. В Ши Чжи-мэне пробудилось неистовое желание умчать в чужие края. При этом расстояние в десять тысяч ли и тысячелетие, прошедшее после смерти Будды, были ему нипочем.
В шестом году правления лжединастии Цинь под девизом правления Хун-ши (404 г.), что соответствует году цзя-чэнь по циклическому календарю, он и пятнадцать призванных им в попутчики шрамана вышли из Чанъани. В тридцати шести местах им довелось переправиться через ущелья, прежде чем они достигли города Лянчжоу. Затем они оставили позади горный проход Янгуань и с запада вошли в Зыбучие пески. Во время этих переходов они столкнулись с теми же опасностями, подверглись такому же риску, что и их предшественники. Затем они прошли царства Шаньшань, Куча и Хотан, повсюду внимательно присматриваясь к местным нравам. Из Хотана они прошли на юго-запад две тысячи ли и только начали восхождение на Памир, как девятеро из них повернули обратно. Ши Чжи-мэн и те, кто остался с ним, прошли еще тысячу семьсот ли на пути в царство Болор. Здесь с ними не стало их товарища Чжу Дао-суна. Они собирались подвергнуть сожжению его останки, но вдруг потеряли место, где оставили покойного. Ши Чжи-мэн был опечален и удручен происшедшим. Обессилившие Ши Чжи-мэн и четверо его спутников продолжили путь. Они перевалили через Гималаи, переправились через реку Синдху и прибыли в Кашмир.
В том царстве были пятьсот архатов, ходивших к озеру Анаватапта 30. Один архат великой добродетели увидел Ши Чжи-мэна и очень ему обрадовался. Ши Чжи-мэн расспросил его, и тот рассказал о Четырех Сыновьях Неба 31. В биографии Ши Чжи-мэна этот рассказ приводится полностью.
В царстве Кашгар Ши Чжи-мэн видел украшенную орнаментом плевательницу Будды, а также патру Будды: она была фиолетового цвета, четыре грани четко различались. Ши Чжи-мэн сделал подношение, возложил в патру благовония и цветы, затем водрузил ее на голову и загадал желание: если патра отзовется, то станет легче или тяжелее. И сразу патра стала тяжелой, да такой, что невозможно удержать. Только он ее опустил, и тяжести в ней как не бывало. Так были услышаны его праведные устремления.
[187]И вновь Ши Чжи-мэн тронулся в путь, пройдя на юго-запад тысячу триста ли, пришел в Капилавасту. Здесь он узрел прядь Будды, зуб Будды и его черепную кость (ушниша). Тень Будды и его следы предстали перед ним во всей своей прекрасной яви. Ши Чжи-мэн обозрел также тиковую рощу — место вступления в нирвану и древо Бодхи, под которым Будда изгонял Мару. Ши Чжи-мэн, трепеща от восторга, весь день совершал подношения. К тому же он украсил статую победителя Мары драгоценным балдахином и одеянием. Где бы ни побывал Ши Чжи-мэн, он повсюду искал чудесные проявления; все его рассказы о небесных лестницах и драконовых озерах привести нет возможности.
Затем Ши Чжи-мэн пришел в царство Паталипутра, древнюю столицу царя Ашоки. Был там великой мудрости брахман по имени Лоюэ, у которого все в роду возглашали Закон. Лоюэ был особо почитаем правителем. Он возвел ступу высотой в три чжана из чистого серебра. При встрече с Ши Чжи-мэном он стал спрашивать, изучают ли в землях Цинь (Китай) Махаяну. Ши Чжи-мэн отвечал, что Махаяну там изучают всем миром. Лоюэ изумился и воскликнул: “Удивительно! /343в/ Просто удивительно! Не иначе бодхисаттва пришел и обратил вас!” От него Ши Чжи-мэн получил индийскую рукопись “Махапаринирвана-сутры”, а также “Махасангхика-виная”, другие индийские рукописи. Он поклялся повсеместно их огласить, сделать всеобщим достоянием и сразу отправился в обратный путь.
Ши Чжи-мэн покинул Индию в год цзя-цзы (424 г.) по циклическому календарю. По дороге не стало трех его товарищей. Только он и Тань-цзюань вернулись в Лянчжоу, где опубликовали сутру Ни юань в двадцать цзюаней. В четырнадцатый год под девизом правления Юань-цзя (438 г.) Ши Чжи-мэн пришел в Шу. В седьмом месяце шестнадцатого года под девизом правления Юань-цзя (440 г.) он представил записи о своих странствиях. В последние годы под девизом правления Юань-цзя Ши Чжи-мэн умер в Чэнду.
Я просмотрел записки шрамана-странников. Записки эти различно описывают путь следования, а также содержат много путаного в указаниях мест, где странники повидали патру Будды и его черепную кость. Сие означает, что странники отправлялись в Индию различными путями, а черепная кость и патра время от времени чудесным образом меняли свое местоположение. Вот почему трудно согласовать записи о том, что странники видели и слышали.
11. КАЛАЯШАС
Цзянлянешэ (Калаяшас), что означает “Прославленный на все времена”, был уроженцем западных краев. Он был от природы прост и непритязателен, наизусть читал Абхидхарму, был прекрасно осведомлен в виная. Что касается многих других сочинений, то и с ними
[188] Калаяшас был знаком накоротке. Притом что Калаяшасу открылась вся Трипитака, он был особо привержен дхьяне. Погрузится он, бывало, в самосозерцание и семь дней сидит не вставая. Калаяшас полагал посредством сосредоточения-самадхи обратить в веру многие государства.В первые годы под девизом правления Юань-цзя Калаяшас отправился в далекий путь, пройдя пустыни и реки, пришел в столичный град. Основатель династии Сун августейший император Вэнь-ди пришел от него в восторг. Вначале Калаяшас остановился в чистой обители Даолиньсы, что в горах Чжуншань. Шрамана Бао-чжи поклонился закону дхьяны, преподанному Калаяшасом. Шрамана Сэн-хань пригласил Калаяшаса перевести тексты Яо ван яо шан гуань и У лян шоу гуань. Он же был при Калаяшасе писцом. В одном сочинении излагается тайное искусство преодолевать кармическую преграду, а в другом — всеобщая обусловленность Чистой земли. Оба сочинения вызвали всеобщее восхищение и широко распространились в государстве Сун.
Мэн И из Пинчана стал приверженцем Калаяшаса, благоговел перед ним, щедро снабжал всем необходимым. Получив назначение на должность правителя округа Гуйцзи, он настойчиво приглашал Калаяшаса, но тот последовать за ним отказался.
Впоследствии Калаяшас перебрался в Цзянлин, а в девятнадцатом году под девизом правления Юань-цзя (443 г.) отправился на запад в Минь и Шу 32. Повсюду он возглашал Учение: его последователей в дхьяне стало множество. Калаяшас умер по возвращении в Цзянлин в возрасте шестидесяти лет.
Тогда же были шрамана из Индии Сангхадатта и Сангхатратар. И эти глубокие знатоки дхьяны пришли с визитом в земли Сун. Однажды Сангхадатта предавался в горах самосозерцанию и пополудни готовился к посту. Вдруг прилетели птицы, принесшие ему в клюве плоды. Сангхадатта поразмыслил: “Будда, когда обезьяна поднесла ему мед, принял его и вкусил. Теперь, когда птицы доставили еду, почему бы мне не поступить так же?” Он принял от птиц плоды и съел их. Летом в восемнадцатом году правления под девизом Юань-цзя (442 г.) Сангхадатта принял приглашение линьчуаньского удельного царя сиятельного Кана, провел затвор в Гуанлине 33. Впоследствии в Цзянье Сангхадатта скончался.
Сангхатратар, имя которого означает /344а/ “Спаситель сангхи”, пришел в столицу в последний год правления династии Сун под девизом Цзин-пин (424 г.). Он питался подаяниями и предавался самосозерцанию в тиши среди деревьев. Сангхатратар предпочитал жить в глуши, в полном затворе, сторонясь всего, что происходит в миру. В десятом году под девизом правления Юань-цзя (434 г.) он избрал своим пристанищем южные склоны гор Чжуншань. Выкорчевав терновник и заросли орешника, он возвел обитель чистоты. Это и есть монастырь Сунсисы.
[189]12. ГУНАБХАДРА
Цюнабатоло (Гунабхадра), что означает “Святой по заслугам”, был уроженцем Центральной Индии. Он был знатоком Большой колесницы, и потому в миру его так и прозвали “Махаяна”. Гунабхадра принадлежал к касте брахманов, в детстве изучил трактаты о Пяти познаниях, был изрядно осведомлен в астрономии, сочинительстве, математике и врачевании, а также в искусстве заклинаний. Потом он случайно увидел “Самьюктабхидхармахридая-шастру”, внимательно прочел и прозрел. Он стал глубоко поклоняться Закону Будды. Его семья из поколения в поколение исповедовала стороннее учение, затворяла двери перед шрамана. Гунабхадра оставил семью, тайно бежал. Он отправился в далекий путь на поиски братьев по духу. Оставив службу и приняв постриг, он истово предался ученым занятиям. Приняв посвящение, он всесторонне освоил Трипитаку. Был он милосерден и кроток, преданно служил своему наставнику. Затем он распрощался с наставником в Хинаяне и приступил к изучению Махаяны. Наставник в Махаяне, чтобы испытать Гунабхадру, велел ему на выбор взять сутру из ящика. Тот достал большую “Аватамсака-сутру”, Учитель обрадовался и воскликнул: “У вас особое предрасположение к Махаяне!” Действительно, ни в декламации, ни в проповеди учения сей сутры у Гунабхадры впоследствии не было соперников.
По принятии обетов бодхисаттвы Гунабхадра направил следующее послание своим родителям, убеждая их ввериться Истинному закону: “Если вы будете и впредь упорствовать в своем пристрастии к стороннему учению, то пусть я даже вернусь домой, никакой пользы от этого не ждите. Если же вы уверуете в Три драгоценности, я с вами навеки!” Отец внял его словам, отрекся от ложного и предался истине. Когда Гунабхадра вернулся из Царства Львов, он все преподнесенное ему в дар передал отцу.
Предопределение влекло Гунабхадру на Восток, и он вышел на лодке в море. В открытом море вдруг стих ветер. К тому же в лодке кончилась пресная вода. Все забеспокоились, перепугались, а Гунабхадра сказал так: “Единым духом все разом молите будд десяти сторон света и взывайте к Гуаньшииню (Авалокитешваре)! Кто и откуда ни призывал бы их на помощь, они непременно откликнутся!” Сам он втайне зачитал заклинание и принес чистосердечные покаяния. Вдруг подул попутный ветер, сгустились тучи и полился дождь. Люди были спасены. Так возымело отклик благочестие Гунабхадры.
В двенадцатый год под девизом правления Юань-цзя (436 г.) Гунабхадра прибыл в Гуанчжоу. Наместник Чэ Лан сделал о том представление трону. Основатель династии Сун направил ему навстречу своего посланника. По приказу императора знаменитые монахи Хуэй-янь и Хуэй-гуань устроили Гунабхадре торжественную встречу в Синьтин. Узрев светлый и чистый лик Гунабхадры во всем его блеске, никто не мог остаться равнодушным. И хотя они [190] общались через переводчика, это была живая беседа старых друзей.
Поначалу Гунабхадра остановился при монастыре Циюаньсы, но вскоре основатель династии пригласил его ко двору и осыпал почестями. Янь Янь-чжи из Ланъе, наделенный талантами и изрядно образованный, нанес Гунабхадре официальный визит в парадном облачении. Тогда в столицу стали прибывать знатные господа из краев близких и далеких, наезжать персоны, облеченные властью. Главнокомандующий и пэнчэнский удельный правитель Лю И-кан, первый министр и наньцяоский удельный правитель Лю И-сюань были у Гунабхадры в учениках.
/344б/ По просьбе всей сангхи Гунабхадра опубликовал сутры. В монастыре Циюаньсы в собрании монахов-толкователей он перевел и опубликовал сутру Цза а хань цзин, в монастыре Дунъаньсы опубликовал сутру Фа гу цзин. Затем в округе Даньян Гунабхадра перевел и опубликовал сутры Шэн мань цзин и Лэн цзя цзин; при нем были более семисот его последователей. Бао-юнь переводил с его слов, а Хуэй-гуань был писцом. Они то и дело прерывались для обсуждения спорных мест, дабы полнее передать смысл оригинала.
Наньцяоский удельный правитель (Лю И-сюань) по вступлении в должность правителя Цзинчжоу пригласил к себе Гунабхадру, определил его на жительство в монастырь Синьсы, к которому пристроил кельи и залы. В монастыре Синьсы Гунабхадра опубликовал следующие тексты: У ю ван, Го цю сянь цзай инь го цзин в одну цзюань, У лян шоу в одну цзюань, Ни юань, Ян цзюе мо ло, Сян сюй цзе то по ло ми ляо и, Сянь цзай фо мин цзин в три цзюани, Ди и и у сян люэ и Ба цзи сян. Эти и прежние переводы составили в общей сложности более ста цзюаней. Своему ученику Фа-юну Гунабхадра всегда поручал предварять свое изложение вступительным словом.
Наньцяоский удельный правитель желал, чтобы Гунабхадра читал проповеди по “Аватамсака-сутре” и другим сутрам, однако тот сознавал свое несовершенство в китайском языке и боялся опозориться. Дни и ночи напролет он чистосердечно молил бодхисаттву Гуаньшииня (Авалокитешвару) о тайном покровительстве. Во сне ему явился человек в белом облачении с мечом в одной и головой в другой руке. Он подошел к Гунабхадре и спросил: “Что тебя так беспокоит? Гунабхадра ему обо всем рассказал, и человек велел ему ни о чем не беспокоиться. Он мечом отсек Гунабхадре голову и сейчас же приделал новую. Он велел Гунабхадре повертеть головой и спросил: “Ну как, не больно?” Гунабхадра отвечал, что не больно. Тотчас Гунабхадра проснулся, и на душе у него было радостно. Наутро он встал и был в состоянии говорить об Учении по-китайски. Тогда-то Гунабхадра и стал читать проповеди.
В последние годы под девизом правления Юань-цзя (424—453) удельному царю Наньцяо стали видеться необычные сны. Гунабхадра сказал ему на это: “В столице будут бедствия и бунты”. Не прошло и года, как Юань Сюн замыслил измену, а по прошествии [191] годов Сяо-цзянь (454—456) удельный царь Наньцяо вступил в тайный сговор против трона. Гунабхадра хмурился, но не произносил ни слова. Удельный царь Наньцяо спросил, отчего он так печален, и Гунабхадра стал увещевать его, сам весь в слезах: “Вам, Ваше Величество, не на что надеяться. Я, бедный праведник, более не с вами!” Удельному царю Наньцяо передалась тревога Гунабхадры, и он бежал с ним вниз по Янцзы. В горах Ляншань 34 царь подвергся нападению, его корабль перевернулся и пошел ко дну. Крутой берег был далеко, и Гунабхадра решил, что ему не спастись. Он стал истово взывать к Гуаньшииню, схватил посох из цюнлайского бамбука 35 и бросился в реку. Вода доставала ему до колен, но когда он стал посохом пробовать глубину, течение оказалось глубоким и сильным. Сзади его придерживал руками какой-то мальчик. Гунабхадра обернулся и сказал ему: “Разве можешь ты, малое дитя, спасти меня?” У него помутилось сознание. Он сделал немногим более десяти шагов и был уже на берегу. Гунабхадра сбросил с себя накидку, желая одарить мальчика, но глядь — а тот исчез. У него волосы стали дыбом. Он понял, что ему была явлена божественная сила.
В то время Ван Сюань-мо командовал войсками /344в/ в горах Ляншань. По высочайшему указу он разыскал наставника-Махаяну, окружил его заботами и с нарочными известил двор. Согласно велению императора, Гунабхадра был на лодке доставлен в столицу. Император дал ему аудиенцию, во всех подробностях расспросил его о происшедшем и сказал так: “Я давно сгораю от нетерпения и сегодня наконец вижу вас!” Гунабхадра отвечал: “Я запятнал себя преступлением и был готов обратиться в пепел. Удостоиться такого приема у Вашего Величества для меня все равно, что заново родиться”. Император допросил его о смутьянах, и Гунабхадра отвечал: “Тот, кто ушел от мира, не участвует в военных действиях. Понятно, что Чжан Чан и Сун Лин-сю принуждали меня, бедного праведника, но тому не было предопределения в моем предшествующем перерождении”. Император сказал Гунабхадре: “Ничего не бойся”. В тот же день он определил Гунабхадру на жительство в задние покои дворца, поднес ему дары, предоставил слуг и экипаж.
Письма и доклады, за десять лет пребывания в Цзинчжоу поданные Гунабхадрой на имя удельного царя Наньцяо, сохранились в архивах. После того, как армия удельного царя Наньцяо потерпела поражение, все они были подвергнуты тщательной проверке. В них не было обнаружено ни единого намека на ведение боевых действий. Императору открылось, как чистосердечен и благоразумен Гунабхадра. Он удостоил его еще большими почестями.
Как-то в непринужденной беседе император в шутку спросил Гунабхадру: “Помните, как вы были первым министром при царе Наньцяо?” — “Я принимал от него подношения десять лет, — отвечал Гунабхадра, — как же я могу забыть его благодеяния? Ныне же я во власти Вашего Величества и по Высочайшей воле уже третий [192] год исполняю должность первого министра по воскурению фимиама”. Лик императора омрачился, но по здравому рассуждению он должен был признать правильность слов, сказанных Гунабхадрой.
Когда был возведен монастырь Чжунсинсы, император отвел три кельи в нем на жительство Гунабхадре. Однажды император приказал срочно доставить Гунабхадру во дворец Дунфу на торжественное пиршество, собравшее всю высшую знать. Гунабхадра не успел выбрить голову, и она была у него белым-бела. Император издали заметил его и предложил главе императорской канцелярии Се Чжуану: “Махаяна умен и сметлив, но уже вступил в преклонный возраст. Испытаем, способен ли он понять наши намерения”. Когда Гунабхадра поднялся по ступеням дворца, император встречал его такими словами: “Ты, Махаяна, не убоявшись дальней дороги, пришел сюда исполнять свое предназначение. Только одно в этой жизни ты еще не исполнил”. На слова императора Гунабхадра без промедления отвечал: “Я, бедный праведник, прибыл в стольный град Вашего Величества чуть не тридцать лет тому назад. Сын Неба принял меня милостиво, я же без меры виновен перед Его Величеством. Однако мне уже семьдесят: я стар и болен. Все, что мне остается, это умереть”. Император изумился его ловким речам и приказал занять место близ себя на виду у всего двора.
Впоследствии к западу от беседки Фэнхуанлоу, что во владениях Малин 36, возвели монастырь. Каждую полночь открывались монастырские ворога и раздавались крики. Людей при этом никто не видел. Монахов монастыря мучили ночные кошмары. Гунабхадра воскурил фимиам и стал заклинать духов: “Ваше нынешнее обличье происходит из предшествующих перерождений. Я возведу монастырь и буду совершать ритуальное хожение, принесу покаяния вам во благо. Если пожелаете остаться здесь, то будьте добрыми божествами — хранителями монастыря. Если же не сможете, то изберите пристанище на свое усмотрение”. Вскоре десять и более монахов и непосвященных видели во сне, как духи числом в тысячу с поклажей перебираются на новое место. Монастырская община с тех пор обрела покой. На том месте ныне находится монастырь Байтасы, что в Таохоучжу.
В шестой год под девизом правления Да-мин (462 г.) Поднебесную постигла засуха. Стали возносить молитвы горам и рекам, но многие /345а/ месяцы не было результата. Император приказал Гунабхадре вознести такие молитвы о дожде, которые были бы непременно услышаны. Иначе он не пожелает более видеть Гунабхадру. Гунабхадра сказал так: “Я вверяю себя Трем драгоценностям и небесному могуществу Вашего Величества. И да будут обильные воды! Если же не исполнится обещанное, не быть мне более с вами!” Он тотчас отправился на террасу Дяотай у северного озера и там воскурил свечи, предался молитвам. Он не притрагивался к питью и пище, читал про себя сутры, творил тайные заклинании. На [193] следующий день под вечер с северо-запада поднялась туча, подобная балдахину. Солнце клонилось к западу, когда подул ветер и ударил гром. Туча закрыла солнце, и полил дождь. На следующий день сановники пришли поздравить Гунабхадру. Император принял его и благодарил за труды. Дарам не было конца.
Гунабхадра с малолетства и до последних дней потреблял только растительную пищу. При нем была курительница с благовониями, которую он никогда на выпускал из рук. Всякий раз, приступая к трапезе, он делился пищей с птицами; те слетались стаями и клевали у него из рук.
При императоре-преемнике (Мин-ди) Гунабхадра принимал еще более щедрые подношения. В первый месяц четвертого года под девизом правления Тай-ши (468 г.) Гунабхадра почувствовал себя плохо и тотчас попрощался с императором и сановниками. В день смерти он пребывал в нетерпеливом ожидании. Пристально глядя в даль, он произнес: “Я вижу образ Святейшего среди небесных цветов”. Около полудни он скончался. Было ему семьдесят пять лет. Император был глубоко опечален и щедро пожертвовал на его похороны. При захоронении присутствовали все высшие сановники: их скорбь соответствовала заслугам покойного.
Тогда же жил шрамана Бао-и, индийское имя Ратнамати. Его родовое имя было Кан, и был он уроженцем Канцзюй (Согдианы). В последующих поколениях семья переселилась в Индию. В годы правления династии Сун под девизом Сяо-цзянь (454—456) Ратнамати прибыл в столицу, остановился в монастыре Вагуаньсы в зале для самосозерцания. Он неизменно пребывал под монастырским древом в позе самосозерцания. Ратнамати был осведомлен в сутрах и виная, и современники звали его “Наставник в Трипитаке”. Бывало, раскинет он сотню-другую раковин-каури и предсказывает дурной или благополучный исход событий. Ратнамати преуспел и в таинственных заклинаниях. Растерев в ладонях благовония, видел в них прошлые людские деяния. Император поднес ему бронзовую плевательницу этак с два чи. Она стояла близ ложа Ратнамати, но однажды ее украли. Тогда Ратнамати взял в руки циновку, свернул ее в трубку наподобие свитка и несколько раз произнес заклинание. По прошествии трех ночей плевательница оказалась в свитке. Никто не ждал такого от Ратнамати, и теперь праведники и непосвященные в близких и далеких краях стали его чтить и восхвалять. Династии Ци (479— 501) принцы Вэнь-хуэй и Вэнь-сюань, а также (будущий) основатель династии Лян (502—557) император У-ди чтили его как наставника. В последние годы под девизом правления Юн-мин (483—493) Ратнамати скончался в своей обители. [194]
13. ГУНАВРИДДХИ
Цюнапиди (Гунавриддхи), что означает “Вошедший с миром”, был уроженцем Центральной Индии. В детские годы он вступил на стезю, был учеником у индийского закононаставника в Махаяне Сангхасены. Разумный и памятливый, он прилежно декламировал сутры, знал наизусть творения Махаяны и Хинаяны в двести тысяч слов. Попутно он изучил основы сторонних учений, уяснил для себя учение об Инь и Ян. Когда же Гунавриддхи предсказывал события и время, когда они произойдут, все сбывалось, и было так не единожды.
В начале годов правления династии Ци (479—501) под девизом Цзянь-юань (479—482) Гунавриддхи прибыл в столицу и остановился в монастыре Вайшали. С посохом наставника в руках прокладывал он путь своим последователям, держался с достоинством и был строг. Высшая знать и благороднейшие мужи наперебой совершали подношения, приглашали Гунавриддхи.
Прежде в Индии Сангхасена /345б/ извлек из Сутрапитаки основные “уподобления” (авадана), сведя их затем воедино. Всего насчитывалось сто притч, и были они предназначены для новообращенных. Гунавриддхи знал все наизусть вместе с поучениями, поясняющими их смысл. Осенью десятого года под девизом правления Юн-мин (492 г.) он перевел это сочинение на язык Ци (китайский). Перевод составил десять цзюаней и носил название Бай юй цзин. Гунавриддхи опубликовал также тексты Ши эр инь юань цзин и Сюй да чан чжэ цзин, каждый в одну цзюань.
После годов под девизом правления Да-мин (457—464) переводческая деятельность прекратилась. Когда Гунавриддхи принялся возвещать Закон, его приветствовали всем миром. Гунавриддхи был человеком щедрой души. К нему стекались толпы народа за десять тысяч ли. Торговцы Южных морей почитали его своим наставником. Гунавриддхи принимал от них всевозможные подношения, употребляя их во благо Закону. В Цзянье на берегу реки Хуай он построил монастырь Чжэнгуаньсы и поселился в нем. Над вратами монастыря надстроили башню в несколько ярусов; залы монастыря были должным образом украшены. В зиму второго года под девизом правления Чжун-син (502 г.) Гунавриддхи скончался в своей обители.
В начале династии Лян был еще один ученый монах-чужестранец Сэнцзяполо (Сангхапала?). Внешне он был сдержан и строг, искушен в ученых спорах. По прибытии в столицу он также остановился в монастыре Чжэнгуаньсы. Нынешний Верховный правитель (У-ди) принял его с большими почестями, отдал приказ: в монастыре Чжэнгуаньсы, храме Шоугуантянь, подворье Чжаньюньгуань перевести сутру Да а юй ван цзин, шастру Цзе то дао лунь и другие. Писцами были шрамана Ши Бао-чан и Юань Тань-юнь. [195]
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Велики заслуги переводчиков! Так воздадим же им должное!
По вступлению Так пришедшего в нирвану отцы-старейшины Кашьяпа, Ананда, Мадхьянтика и другие преподали все восемьдесят тысяч статей Закона (дхармаскандха). Они распространяли Учение и спасали людей, тем самым умножая свои заслуги. Мудрость Святейшего изливалась подобно солнечным лучам, более не скрытая мраком. Впоследствии Катьяянипутра, Дхарматрата, Дхармашри и другие всесторонне изложили свои изыскания в шастрах. Каждый из них изложил собственное толкование Учения, но опираясь на авторитет четырех “Агама-сутр” и по образцам Трипитаки. Что касается Нагарджуны, Ашвагоши и Васубандху, то в глубинных Вайпулья-сутрах они запечатлели и свели воедино свои основополагающие идеи, открыли истоки Праджни, окропили Парные древеса 37. У них много общего, но есть и различия. Тем не менее все они всецело овладели сутью Учения. Благодаря им Три драгоценности переданы нам, и вращение колеса Закона не прекращается. Оттого в продолжение первых пятисот лет о буддизме стали говорить как об Истинном законе, пребывающем в миру.
Настало время, и таинственное влияние соединило далекое и близкое. Каждый глас Будды, каждый его отблеск будоражил чужие земли. Одна его беседка и один балдахин накрыли земли Ганга. Китай отделяют от Капилавасту горы Памир, река Инд и несколько десятков тысяч ли. Однако при чудесном содействии Совершенномудрого ныне расстояние это пройти, что шаг ступить. Будь сообщение сие сколь-либо затруднительным, стоило ли говорить о том, что время приспело? Когда условия благоприятствуют, славное Учение проявляет себя в полной мере. Тогда и величают Будду Владыкой ступ или же Великим божеством западных краев. Потому и династии Хань император Мин-ди повелел Лю Ину, удельному царю Чу: “Надлежит царю зачитывать проникновенное слово Желтого императора и Лао-цзы, предпочесть гуманные приношения жертв Будде иным жертвоприношениям”. /345в/ Когда же императору явился во сне золотой человек, он снарядил посольство в западные края. Послы повстречали Кашьяпа Матангу и Дхармаратну. Те пестовали Учение и пришли воплотить его среди нас. С посохом в руке они порознь отправились в странствия, в тяготах и лишениях оставаясь непреклонными в достижении цели. Обходя стороной горные кручи, они спускались в глубокие ущелья, ступая по парящему в вышине [196] канату, миновали пропасти. Жертвуя собой ради других, они справились со многими трудностями. Они были первыми, кто поведал Закон и возгласил сутры и так обратил в Учение земли Востока. Именно они открыли известную повсюду плеяду ученых мужей. Вслед за ними Ань Цин, Локакшема, Кан Сэн-хуэй и другие переводчики последующих поколений способствовали распространению Учения.
Но языки варваров и китайский не схожи, в особенности в том, что касается стихосложения. Если переводчик не владеет языками в совершенстве, то толкование текстов становится чрезвычайно затруднительным. Пришло время Чжи Цяня, Не Чэн-юаня, Чжу Фо-няня, Ши Бао-юня, Чжу Шу-ланя, Мокшалы и других, которые до тонкостей изучили индийскую и китайскую речь, а посему были в состоянии исчерпать содержание оригинала. Каждое слово у них выверено трижды, смысл фраз четко обозначен. С того времени стало возможным применять китайский музыкальный лад, дабы украсить переводы. В одном трактате говорится об этом так: “В просторечии можно только поучать истине, но излагать истинное значение следует только в правильной речи”.
Потом был Кумараджива с его величайшей образованностью и глубиной постижения, чудесной прозорливостью и величием. Он побывал повсюду в Срединных землях, освоил все их наречия. Не однажды он высказывал сожаление, что переводы, осуществленные переводчиками из стран Индия и Юэчжи, давно устарели и в своей простоте не доносят изысканной прелести оригинала. Тогда он обратился к текстам индийских оригиналов и произвел повторный перевод. Потому старые и новые переводы передают один и тот же смысл различно. Тогда же были Дао-шэн, Дао-жун, Тань-ин, Сэн-жуй, Хуэй-янь, Хуэй-гуань, Дао-хэн и Сэн-чжао, которые внимали речам Кумарадживы, ловили каждое его слово, подобное жемчужине или яшме. С кистью в руке они послушно исполняли его волю, все его предписания. Потому и переводы, в таком множестве произведенные в Чанъани, являются наиглавнейшими.
В то время Яо Син присвоил себе титул императора и императорские владения. Он проникся любовью к Трем драгоценностям, покровительствовал Закону, завещанному Буддой, созвал отовсюду и во множестве всех, кто почитает Учение. И поучения Трипитаки всегда были желанны для него. Явленный Закон, проникший на Восток, достиг своего расцвета. Перевод великого творения “Аватамсака-сутра”, осуществленный бхикшу Буддхабхадрой в Цзяндуне, перевод сокровенного учения “Махапаринирвана-сутры”, что произвел в Хэси Дхармакшема, а также четыре “Агама-сутры”, виная пяти школ, “Аштагрантхабхидхарма-шастра” и “Вибхаша-шастра”, переведенные другими наставниками, — все они излагают подлинное слово Будды, а их положения скреплены Тремя печатями 38.
Однако Вечно Юный согрешил с наложницами, а Буддхабхадра подвергся изгнанию. Исследуя записи этих событий, нелегко достичь [197] ясности. Вероятно, временами при неблагоприятном стечении обстоятельств Учение хиреет, а люди от него отворачиваются. Отсюда и происходят такие события. Однако если пристально рассмотреть все, что этим событиям предшествовало, то мы обнаружим изъяны в моральных достоинствах наставников. Также и Ши-гао, Дхармакшема, Фа-цзу и Фа-цзо, мысль которых проникала глубоко, а гуманность была всеобъятна, умерли не своей смертью. И все оттого что прошлые деяния неизбежно воздействуют на дела настоящие. Архат, устранившийся из потока перерождений, но навлекший на себя /346а/ беду, и Би-гань, преданный и честный, но павший под ударом меча 39, не примеры ли такого же рода?
Между тем некий Чжу Фа-ду сказался знатоком Хинаяны, хотя и не был в ладах с Трипитакой. Для приема пищи он пользовался бронзовой патрой, и это вопреки тому, что предписывают виная. Он ввел обыкновение простираться на земле, но и об этом также ничего нет в положениях о покаяниях. К тому же Фа-ду родился в Нанькане и никогда не бывал в Индии. Потом он повстречал Дхармаяшаса, но и тогда не стал мастером Хинаяны. Он стремился ублажить свою плоть и был неправеден. Мужи высшего достоинства сторонились его. Монахини же последовали за ним, стали первыми, кого он обратил в веру. Ведь женщинам учение в тягость. Они идут по следу и легко сбиваются. Услышат они про закон причин и следствий, и тут же отворачиваются, увидят искусство превращений, и подбегают в волнении. Когда говорят об обреченных на упадок, это к ним и относится.
От себя позволю заметить, что Истинный закон глубок и безмерен, включает восемьдесят тысяч статей; переводчикам же удалось добыть не более тысячи цзюаней. И сопряжено сие с трудностями переходов через пески, переправ через ужасные пропасти. Эти люди шли через ущелья на сигнальные огни, продвигались вверх по колышкам. Так что когда они собирались вместе и подсчитывали потери, то из десяти человек оставалось восемь или девять. Так было с Фа-сянем, Чжи-мэном, Чжи-янем и Мужественным в Законе. Когда они отправлялись в путь, за ними шла толпа, когда же они возвращались, их сопровождала только собственная тень. Как же прискорбно сие!
Известно, что обладание единственной священной рукописью означает большее, чем дарование долгих лет жизни. И вот теперешние последователи Учения только и помышляют, как бы разобраться в одном-единственном тексте, и говорят при этом, что многочтение множит заблуждения. Но есть сие ущербное знание взамен того, что принято считать всеобъемлющим изучением. Право же, проникнуться Духом Истинного учения и принять наставления Праведного закона способен только тот, кто стремится объять все священные тексты. Иначе останутся тщетными усилия переводчиков и писцов. Так и некому будет вкусить прелести поведанного Буддой слова! Наивысшая [198] драгоценность останется втуне и без употребления! Разве не достойно сие сожаления!
Но если можно будет нанизать на одну нить дхьяну и виная, упорядочить шастры и сутры, то вернутся времена, когда Джетавана 40 бросает свою тень, ветер таинства все еще веет, древо Шала 41 меняет листву и явлена природа Будды. Так будет сообщено вдаль милосердие Будды, а вблизи возвеличена добродетель переводчиков. Посвятить этому свою жизнь не будет ли наилучшим приложением усилий!
Славословие гласит:
Взошел диск солнца-бимба
И раскинул учений бесконечные ряды.
Пять колесниц 42 вокруг кружатся,
И восемьдесят тысяч статей Закона полнят мир.
При Чжоу звезд сияние померкло 43
И Хань династии Мин-ди явилось божество во сне.
Кашьяпа, Дхармаратна, Локакшема и Кумараджива,
Собою жертвуя, Ученье принесли в Китай.
Им милосердья облако свою дарило тень,
И в водах мудрости пред ними брод открылся.
Так пусть же в пору увяданья
Ученья древо зацветает вновь!
(пер. М. Е. Ермакова)
© текст - Ермаков М. Е. 1991