Материалы по истории кочевых народов в Китае в III

ФАН СЮАНЬЛИН

ИСТОРИЯ ДИНАСТИИ ЦЗИНЬ

ЦЗИНЬ ШУ

ПРЕДИСЛОВИЕ

Собранные в настоящем выпуске материалы связаны с историей трех кочевых сяньбийских племен — мужун, цифу и туфа, создавших на территории Северного Китая в период, известный в китайской истории под названием «Шестнадцати государств пяти северных племен» (304-439), собственные государственные образования. В это время на севере Китая создавали свои государства представители и других четырех этнических групп — сюнну, цзе, ди и цяны, получившие вместе с сяньбийцами название «пяти северных племен», причем общее число образованных ими государств составляло, по традиционным подсчетам, 16.

Основные материалы, рассказывающие о жизни и деятельности перечисленных кочевых народов, содержатся в сочинении Фан Сюаньлина (578-648) Цзинь-шу («История династии Цзинь»), составление которого было завершено в 646 г. В один из четырех разделов, на которые Фан Сюаньлин делит «Историю династии Цзинь», автор ввел цзайцзи — «записки», «заметки» — под этим термином китайские историки имеют в виду записи о государственных образованиях, возникновение каковых, с их точки зрения, являлось незаконным. Историю формирования государств, созданных кочевыми племенами, Фан Сюаньлин излагает в хронологическом порядке, т е. в зависимости от времени их появления. Нам представляется более целесообразным объединить государства по этническому принципу, вне зависимости от времени их возникновения. Руководствуясь этой идеей, нами уже были опубликованы материалы, связанные с историей трех династий, созданных сюнну [9], несмотря на то, что первая из них возникла в 304 г., а последняя в 407 г. и между ними временной разрыв в 100 лет. В настоящее время мы обратились к истории государств, созданных сяньбийскими племенами мужун, цифу и туфа, с тем чтобы в дальнейшем дать перевод историй государств, созданных племенами ди и цян.

Общие сведения о труде Фан Сюаньлина «История династии Цзинь» и его научное значение уже давались в работе «Материалы по истории кочевых народов в Китае III-V вв. Вып. 1. Сюнну», поэтому, отсылая читателя к этой работе, переходим [6] непосредственно к истории трех сяньбийских племен, создавших в разное время на территории Северного Китая шесть династий.

Судя по предлагаемому нами материалу, Фан Сюаньлин относит сяньбийцев к этнической группе дунху и принимает их за потомков рода Ю-сюн, т. е. рода, к которому принадлежал китайский легендарный император Хуан-ди. Постепенно дунху усилились, у них появилось свыше 200 тыс. воинов; с сюнну они находились во враждебных отношениях. На стыке династий Цинь (221-207 гг. до н. э.) и Западная Хань (206 г. до н. э.— 7 г. н. э.) дунху, разбитые сюнну, бежали и осели у горы Сяньби, по названию которой они стали именоваться сяньбийцами.

В приведенном свидетельстве правда грубо смешана с вымыслом. Вряд ли можно серьезно относиться к утверждению, что родоначальником дунху был представитель рода легендарного императора Хуан-ди. Подобное утверждение, скорее всего, объясняется характерным для старых китайских историков стремлением связывать происхождение соседних народов с мифическими персонажами своей истории. Например, о сюнну говорится, что их родоначальником был отпрыск рода правителей династии Ся по имени Шунь-вэй [39, гл. 110, л. 1а]. Происхождение племени юйвэнь связывается с родом легендарного императора Шэнь-нуна [28, гл. 1, л. 1а] и т. д.

Однако, если отбросить версию о происхождении дунху от легендарных персонажей китайской истории, все остальное, по-видимому, близко к истине и подтверждается Сыма Цянем, свидетельствам которого вполне можно доверять. Хорошо известно, что этот выдающийся китайский историк впервые разделил народы, жившие к северу от Китая, на три большие этнические группы — сюнну, дунху и сушэнь, что совпадает с принятым в настоящее время в науке делением этих же народов на тюркоязычные, монголоязычные и тунгусоязычные.

Упоминание об этнической группе дунху появляется на страницах «Исторических записок» в период Чжань-го (403-221 гг. до н. э.), о чем свидетельствует следующая запись: «На севере царства Янь жили дунху и шаньжуны» [39, гл. 110, л. 5б]. Однако в 34-й главе, посвященной царству Янь, о дунху не говорится ни слова. По-видимому, первое упоминание о них относится к 307 г. до н. э., когда правитель владения Чжао, Улин-ван (326-299 гг. до н. э.), упомянул, что к востоку от его владения находятся дунху [39, гл. 43, л. 24б].

Вероятно, царство Янь, занимавшее центральную и восточную части пров. Хэбэй и южные части бывшей пров. Жэхэ и современной пров. Ляонин, страдало от набегов дунху, поэтому его правители и население относились к ним враждебно. Так продолжалось до тех пор, пока в царстве Янь не «появился мудрый военачальник Цинь Кай, который был послан заложником к ху, и ху стали доверять ему. Вернувшись [в Янь], он [7] внезапно напал на дунху, нанес им поражение и вынудил их отойти более чем на тысячу ли» [39, гл. 110, л. 6а].

Термином ху китайцы в рассматриваемое время обозначали сюнну, а возникновение термина дунху (букв. «восточные ху»), по мнению раннеханьского комментатора Фу Цяня, связано с тем, что дунху ждали к востоку от сюнну [39, гл. 110, л. 5а]. Вполне возможно, что под восточными ху имелись в виду не какое-то одно, а целый ряд этнически родственных племен, названия которых не сохранились в китайской истории.

Через длительное время дунху потерпели новое сокрушительное поражение от своего соседа, сюннуского правителя Маодуня, красочно описанного Сыма Цянем [39, гл. 110, л.8а—9а], в результате им пришлось покинуть монгольские степи. Одна часть бежавших дунху осела у горы Ухуань, а другая — у горы Сяньби, от которых и возникли племенные названия ухуань и сяньби.

Обе горы находились в верхнем течении Амура [12, с. 7-9], и только через 250 лет сяньбийцы снова обосновались на территории современной Монголии и вблизи границ Китая. Процесс переселения был постепенным и естественным. Уже в правление позднеханьского императора Гуан-у (25-58) они вместе с сюнну начинают совершать набеги на пограничные земли. В 49 г. сяньбийцы впервые прислали к ханьскому двору послов, установив таким образом отношения с Китаем [44, гл. 90, л. 9а].

Вначале переселению сяньбийских племен на юг мешали сюнну, господствовавшие в степных просторах, но с ослаблением сюнну их продвижение на юг стало принимать все более широкие масштабы. Новые пришельцы вступили в ожесточенную борьбу с прежними хозяевами бескрайних просторов Центральной Азии и постепенно вытеснили их.

При ханьском императоре Хуань-ди (147-168) среди сяньбийцев появился энергичный вождь Таньшихуай. Располагая сильными войсками, на юге он совершал смелые рейды на китайские земли вдоль укрепленной линии, на севере отразил нападение динлинов, на востоке заставил отступить владение Фуюй, на западе потеснил усуней и захватил все сюннуские земли, которые «тянулись с востока на запад более чем на 14 тысяч, а с севера на юг более чем на 7 тысяч ли и были пересечены горами, реками, пресноводными и солеными озерами» [44, гл. 90, л. 14а, 14б].

«Таньшихуай разделил (в 166 г.— В. Т.) свои земли на три части: среднюю, восточную ;и западную... Земли против округа Юбэйпин (совр. уезд Пинцюань в пров. Хэбэй.— В. Т.) на запад до округа Шангу (совр. уезд Хуайлай в пров. Хэбэй. —В. Т.) составляли среднюю часть: здесь находилось более десяти кочевий и их старейшины — Кэцзуй, Цюэцзюй и Мужун; они являлись крупными вождями» [55, Вэй-шу, гл. 30, л. 6а].

Из этого следует, что первоначально Мужун было именем [8] крупного сяньбийского вождя, которое затем стало служить названием всего кочевья. Именно со времени правления ханьского императора Хуань-ди племенное название мужун впервые появляется на страницах китайских источников.

Фан Сюаньлин приводит две версии происхождения названия мужун. Согласно первой, в начале династии Вэй (220-265), т. е. значительно позднее первого упоминания названия мужун на страницах китайских источников, Мохуба, прадед Мужун Гуйя, родоначальника правителей династии Ранняя Янь, переселился во главе своих кочевий в округ Ляоси. В это время многие молодые люди в землях Янь и Дай носили головной убор буяо (букв. «качающийся при ходьбе»). Мохуба понравился этот головной убор, и он стал носить его. В связи с этим кочевья стали называть Мохуба-Буяо. В дальнейшем из-за ошибки в произношении Буяо превратилось в Мужун, а затем Мужун — в родовое имя.

Согласно второй версии, отец Мужун Гуйя, Шэгуй, носивший титул сяньбийского шаньюйя, стал понемногу менять нравы варваров и перенимать китайские обычаи. Он якобы сказал: «Я преклоняюсь (му) перед добродетелями Неба и Земли, подражаю облику (жун) трех блестящих светил (т. е. солнцу, луне, звездам.— В. Т.)», после чего взял мужун в качестве фамилии.

Ху Саньсин (1230-1287), отвергая обе версии Фан Сюаньлина, считает первую «абсурдной», а вторую — придуманной сторонниками мужунов, после того как их правители приобрели китайские земли [38, гл. 81, с. 2576]. Аналогичной точки зрения придерживается и современный исследователь Яо Вэйюань [58, с. 172].

Переселение сяньбийцев из района верхнего течения Амура на юг происходило быстрыми темпами. Во всяком случае, под властью их вождя Таньшихуайя уже насчитывалось свыше 50 сяньбийских кочевий [55, Вэй-шу, гл. 30, л. 6а], и вполне вероятно, что в дальнейшем количество этих кочевий еще более возросло. Заняв в основном территорию современной Монголии, которой до этого владели сюнну, и приблизившись к границам Китая, сяньбийские кочевья вступили в непосредственные контакты как с кочевниками-сюнну, так и с земледельческим Китаем.

Контакты с сюнну привели к активному процессу сближения двух этнических групп — дунху я сюнну, о чем в китайских источниках можно найти немало свидетельств. В 91 г., когда шаньюй северных сюнну был окончательно разбит китайским военачальником Гэн Куйем и бежал в неизвестном направлении [44, гл. 89, л. 20а], «сяньбийцы, воспользовавшись этим, переселились и заняли его земли. Оставшиеся роды сюнну, которые все еще насчитывали свыше 100 тысяч юрт, стали называть себя сяньбийцами, и с этого времени началось постепенное усиление сяньбийцев» [44, гл. 90, л. 9б]. И тогда в ряды [9] сяньбийцев влилось не менее 500 тыс. сюннусцев. Они не только признали власть сяньбийцев, но и приняли активное участие в их дальнейшей судьбе — в источнике подчеркивается, что именно «с этого времени началось постепенное усиление сяньбийцев».

Сюнну не только смешанно жили с сяньбийцами и подчинялись им; имелись сяньбийские кочевья, которыми сюнну управляли. Фан Сюаньлин упоминает, например, юйвэньских сяньбийцев, относимых им к этнической группе дунху. При этом он имеет в виду сяньбийцев, находившихся под властью сюннуского рода юйвэнь, об этом свидетельствуют многочисленные источники. В частности, Вэй Шоу (505-672), автор династийной истории Вэй-шу («История династии Северная Вэй»), сообщает: «Юйвэнь Мохуай из сюнну происходил из застенных земель в Ляодуне. Его предки были дальними родственниками южного шаньюйя. Из поколения в поколение они являлись правителями восточных земель. Их язык сильно отличался от сяньбийского» [20, гл. 103, л. 22а].

Как уже говорилось, в 166 г. сяньбийский вождь Таньшихуай разделил принадлежавшие ему земли на три части: среднюю, восточную и западную, причем восточная часть находилась под управлением рода юйвэнь. Из этого следует, что родственный сюнну род юйвэнь управлял чуждыми ему сяньбийцами, которых китайские историки единодушно относят к дунху. Эта мысль четко прослеживается в Синь Тан-шу: «Род юйвэнь происходит от потомков шаньюйя южных сюнну. Среди них был Гэуту, сделавшийся правителем сяньбийцев, и этот титул передавался по наследству [в его роде] из поколения в поколение» [35, гл. 71, л. 48а].

Какие сяньбийские кочевья находились под властью сюннуского рода юйвэнь, в источниках не сообщается, но, основываясь на косвенных свидетельствах, допустимо предположить, что в их число входили кумоси и кидани.

В 344 г. император мужунов Мужун Хуан напал на вождя юйвэньских сяньбийцев Идоугуйя и нанес ему сокрушительное поражение. Идоугуй бежал на север от пустыни Гоби, где и умер, после чего род юйвэнь прекратил свое существование [38, гл. 97, с. 3058]. Хотя здесь ни слова не говорится о кумоси и киданях, но в сведениях, оставленных различными авторами, о кумоси сообщается: «Предки владения кумоси принадлежали к отдельной ветви восточных юйвэней. В прошлом они были разбиты Мужун Юаньчжэнем (Юаньчжэнь — прозвище Мужун Хуана.— В. Т.), после чего оставшиеся юрты (ло) бежали и укрылись в местности между Сун и Мо» [20, гл. 100, л. 14а]; «Си — так первоначально назывались кумоси. Они являются ветвью хусцев, живших на восточных землях. Были разбиты родом мужун, после чего оставшиеся юрты (ло) бежали и укрылись в местности между Сун и Мо» [19, гл. 84, л.19а]; «Кумоси являются отдельной ветвью сяньбийцев. Их предки были [10] разбиты Мужун Хуаном и укрылись в местности между Сун и Мо» [28, гл. 49, л. 21б].

О киданях говорится: «Владение киданей находится к востоку от [владения] кумоси, с которыми они одного корня, но разной ветви. Как те, так и другие бежали в [местность] между Сун и Мо» [20, гл. 100, л. 15а]; «Предки киданей одного корня, но разной ветви с кумоси. Как те, так и другие были разбиты родом мужун и бежали в [местность] между Сун и Мо» [19, гл. 84, л. 19б].

Таким образом, если Фан Сюаньлин рассказывает лишь о поражении вождя юйвэньских сяньбийцев, которое нанес ему Мужун Хуан, без упоминания названий сяньбийских кочевий, другие источники утверждают, что Мужун Хуан разбил кумоси и киданей, вынудив их бежать в местность между Сун и Мо. Сопоставление этих данных дает основание полагать, что в число кочевий юйвэньских сяньбийцев входили кумоси и кидане. Об этом же прямо говорит и Сыма Гуан: «Кумоси первоначально относились к юйвэньским кочевьям и были одного корня, но разной ветви с киданями. Предки как тех, так и других были разбиты Мужун Хуаном, носившим титул Янь-ван, после чего они переселились на земли между Сун и Мо» [38, гл. 107, с. 3384].

Включение в состав сяньбийцев значительного количества сюнну, численность которых превышала 100 тыс. юрт, длительное смешанное проживание на одной территории, власть сюнну над отдельными сяньбийскими кочевьями, наконец просто остатки славы об их могуществе, которой они пользовались на протяжении многих столетий,— все это не могло не оказать влияние на сяньбийцев и пройти бесследно. На наш взгляд, это выразилось прежде всего в принятии сяньбийцами сюннуских титулов и названий должностей. Все правители сяньбийских династий не только сами принимали сюннуский титул шаньюй, но его жаловали им и китайские императоры.

Шаньюй, титул верховных правителей сюнну, появляется в китайских источниках не позднее периода Чжань-го. Сыма Цянь, например, упоминает, что в середине III в. до н. э. Ли My, военачальник владения Чжао, разбил войска шаньюйя, вторгшиеся в окр. Яньмынь [39, гл. 81, л. 11б].

По объяснению Бань Гу (32-92), «Шаньюй означает “обширный" и показывает, что носитель этого титула обширен, подобно небу» [15, гл. 94а, л. 7а].

Иными словами, называя своего правителя шаньюйем, сюнну хотели сказать, что под его властью, словно под небом, находится вся земля. Исходя из смысла титула, можно говорить об огромной власти, принадлежавшей верховным правителям сюнну.

Важность занимаемого ими положения подчеркивалась формой официальных документов, принятых в переписке с ханьским двором. Письма шаньюйя обычно начинались высокопарными [11] словами: «Небом и Землей рожденный, Солнцем и Луной поставленный, великий шаньюй сюнну почтительно спрашивает о здоровье ханьского императора» [391, гл. 110, л. 16б]. Со своей стороны, ханьский двор соответственно обращался к шаньюйю: «Император почтительно спрашивает о здоровье великого шаньюйя сюнну» [39, гл. 110, л. 18б].

Этимология титула шаньюй до сих пор окончательно не выяснена. Как отмечает Г. Сухбаатар, Г. Ж. Рамстед и Г. Утида объясняют его происхождение от монг. dengui («широкий»), Е. Пуллиблэнк — от монг. dargan («титул»), Г. Клосон — от тюркск. явгу, А. А. Панов сближает с тюркск. тамган. Сам Г. Сухбаатар пытается отождествить шаньюй с монг. sayin («хороший», «лучший», «добрый») [9].

Сиратори, основываясь на словаре Кан-си цзыдянь, в котором для иероглифа шань дается значение «большой», «великий» [24, с. 129], а для юй — «обширный» [24, с. 14], считает шаньюй не сюннуским, а китайским словом, означающим «обширный», что совпадает с толкованием Бань Гу [37].

Хотя этимология рассматриваемого титула уже привлекала внимание многих ученых, хотелось бы высказать некоторые свои соображения. В первую очередь следует напомнить указание В. В. Бартольда, что к сюнну, по мнению большинства ученых, no-крайней мере западных, относятся тюркоязычные народы. Л. Л. Викторова пишет: «Тюркологи считают вопрос этнолингвистической дефиниции хуннов настолько решенным, что в основу классификации тюркских языков положено деление на восточнохунские и западнохунские языки, а наиболее древним родо-племенным объединением признается союз огузских племен, из которого состоял господствующий строй империи хуннов» [2, с. 122]. Таким образом, поскольку сюнну относились к тюркоязычным народам, вряд ли правомерно искать параллели для титула шаньюй в монгольских языках.

Возможно, что титул шаньюй образован путем соединения двух слов — шань и юй. Такое мнение подтверждается двумя фактами. В 15 г. н. э. Ван Ман изменил титул шаньюй. Не имевший значения иероглиф шань был заменен одинаковым по звучанию знаком, означавшим «добрый», «хороший» [15, гл. 94б, л. 27б]. После замены титул приобрел смысл — добрый, или хороший, юй. Второй факт связан с именем шаньюйя Учжулю. Случилось так, что в его правление умерло несколько левых сянь-ванов. Полагая, что этот титул приносит несчастья, Учжулю изменил титул левый сянь-ван на хуюй [39, гл. 110, л. 7б], (букв. «охраняющий юй»). В обоих случаях фигурирует один и тот же иероглиф юй, что дает право рассматривать его как самостоятельное слово.

Ду Ю (735-812), автор сочинения Тун-дянь, законченного в 801 г. в результате 30-летнего упорного труда, при перечислении должностных лиц у туцзюэсцев, которых он относит к этнической группе сюнну, пишет: «Имеются также каганы, [12] стоящие по положению ниже еху (jabgu), и имеются представители крупных фамилий, живущие дома, которые называют друг друга и кэхань (каган). Туцзюэсцы называют дом и, и это название означает “каган дома"» [54, т. 2, с. 529].

Для иероглифа и использовано общепринятое в настоящее время чтение, но этот же иероглиф имеет еще чтение юй [24, с. 1123], а в тюркских языках uj (юй) означает «дом» [5, с. 623]. Посему и кэхань надо читать юй кэхань, что означает «каган дома», т. е. повелитель только своего дома, или семьи. Становится ясным, что установленный Ван Маном титул шаньюй — «добрый», или «хороший юй», имеет значение «добрый» или «хороший дом», а установленный Учжулю титул хуюй — «охраняющий юй», означает — «охраняющий дом».

До того как Ван Ман изменил написание титула шаньюй, первый слог шань транскрибировался иероглифом, не несшим смысловой нагрузки, а лишь передававшим звучание какого-то сюннуского слова. Думается, этим словом являлось тюркское san — («почет», «уважение») [5, с. 483], и, таким образом, титул шаньюй означал «уважаемый» или «почитаемый дом». Под крышей этого «дома» находилось все окружающее, поэтому неудивительны слова Бань Гу: «Шаньюй означает “обширный" и показывает, что носитель этого титула обширен, подобно небу».

Между тем, хотя сяньбийцы пользовались для обозначения верховного вождя сюннуским титулом шаньюй, у них имелся собственный титул каган, и, как показал Сиратори, впервые он зарегистрирован у сяньбийского племени цифу, что подтверждается следующей легендой:

«Цифу Гожэнь — сяньбиец из округа Лунси. В прошлом три кочевья — Жуфусы, Чулянь и Чилу — шли из земель к северу от пустыни (Гоби.— В. Т.) на юг, к горам Да Иньшань. По дороге они встретили огромное, как холм, пресмыкающееся, похожее по виду на священную черепаху. Они закололи лошадь, принесли ее в жертву пресмыкающемуся и, читая молитву, произнесли: “Если ты добрый дух, открой путь, а если злой — закрой дорогу и сделай ее непроходимой". Неожиданно пресмыкающееся исчезло, и вместо него остался маленький мальчик.

В это время в кочевье Цифу жил старик, не имевший сыновей. Он попросил позволить ему воспитать мальчика как своего сына, и все поддержали его просьбу. Старик обрадовался и, считая, что у него появилась опора, дал мальчику прозвище Хэгань. На языке сясцев (китайцев.— В. Т.) хэгань означает “опора".

В возрасте 10 лет [Хэгань] отличался отвагой и смелостью, хорошо ездил верхом и стрелял из лука, натягивая тетиву, для растяжки которой требовалось усилие, равное 500 цзиням. Преклоняясь перед его мужеством и смелостью, четыре кочевья — [Цифу, Жуфусы, Чулянь и Чилу] — выдвинули [Хэганя] на пост [13] общего правителя, назвав его Цифу кэхань тодо мохэ. Тодо — слово, означающее “не дух и не человек".

В дальнейшем появился Юлинь, предок Гожэня в пятом поколении. В начале эры правления Тай-ши (265-274) он переселился во главе 5 тысяч дворов к границам Ся (Китая.— В. Т.), где его кочевье постепенно стало процветать» [42, гл. 125, л. 1а].

Поскольку деятельность Юлиня связывается по времени с эрой правления Тай-ши, его прародитель Хэгань, получивший титул каган, должен был жить либо в период Троецарствия (220-280), либо в конце династии Поздняя Хань (25-220), и, следовательно, в это время у сяньбийцев уже существовал рассматриваемый титул.

Приблизительно в это же время титул каган зарегистрирован и у туюйхуней, относимых китайскими историками к сяньбийцам. В Сун-шу рассказывается, что у сяньбийского вождя Илоханя было два сына — Туюйхунь и Жологуй [57, гл. 96, л. 1а, б].

Жологуй, брат Туюйхуня, умер в возрасте 65 лет на 8-м году эры правления Сяньхэ (333 г.) при восточноцзиньском императоре Чэн-ди [42, гл. 108, л. 6а]. Исходя из этих данных, Жологуй родился в 268 г., следовательно, в период 268-333 гг. сяньбийцам был известен титул каган. Однако вожди сяньбийцев официально не носили этого титула, а именовали себя, как и правители сюнну, шаньюйями. В частности, ни один из вождей цифусцев не носил титул каган. Гожэнь, создатель династии Западная Цинь (385-431) в 10-м году эры правления Тай-юань (385 г.) сам объявил себя великим шаньюйем [42, гл. 125, л.2а]. В 386 г. Фу Дэн, правитель династии Ранняя Цинь, прислал к Гожэню посла, пожаловав ему титул великого шаньюйя [42, гл. 125, л. 2б]. В 389 г. Фу Дэн снова пожаловал титул великого шаньюйя Ганьгуйю, младшему брату Гожэня, к которому по наследству перешла власть [42, гл. 125, л. 3а].

В 307 г. вождь мужунов Мужун Гуй объявил себя великим шаньюйем сяньбийцев [42, гл. 108, л. 2а], а в 317 г. титул великого шаньюйя был официально пожалован ему цзиньским императором Юань-ди [42, гл. 108, л. 2б]. Сын Мужун Гуйя, Мужун Хуан, наследовавший престол, получил в 9-м году эры правления Сянь-хэ (334 г.) от цзиньского императора Чэн-ди титул великого шаньюйя [42, гл. 109, л. 1б].

Об официальном использовании сюннуского титула шаньюй и одновременном существовании сяньбийского титула каган свидетельствует рассказ о туюйхуньском вожде Шулогане: «В возрасте девяти лет Шулогань остался сиротой. Его мать, урожденная Нянь, отличалась умом и красотой. Ухэти взял ее в жены, она завоевала его любовь и стала управлять делами владения. В возрасте 10 лет Шулогань объявил себя наследным сыном, а в 16 лет наследовал власть и во главе кочевья численностью в несколько тысяч семей бежал в Мохэчуань, где объявил себя великим главноуправляющим, великим [14] военачальником колесниц и конницы, великим шаньюйем и правителем туюйхуней (туюйхунь-ван). Здесь он оказывал благотворное влияние на кочевья, и народ, с радостью занимавшийся своими делами, называл его Уинь кэхань (каган)» [44, гл. 97, л. 7а]. Из приведенной цитаты ясно, что, хотя Шулогань именовал себя: великим шаньюйем, народ называл его каганом.

Судя по Сун-шу, Шулогань объявил себя военачальником колесниц и конницы в начале эры правления И-си [57, гл. 96, л. 3б], установленной восточноцзиньским императором Ань-ди, или в 405 г., и, следовательно, в это время правители туюйхуней еще не именовали себя каганами. Так продолжалось до правителя Куалюйя, который, придя к власти, «впервые присвоил титул каган» [27, гл. 96, л. 16а]. Куалюй вступил на престол после смерти Фуляньчоу, последовавшей не ранее 525 г. [27, гл. 96, л. 15б]; приблизительно в это же время правители туюйхуней начинают именовать себя каганами.

Однако впервые титул каган был официально принят не Куалюйем, а правителем жуаньжуаней Шэлунем, по крайней мере на столетие раньше [20, гл. 103, л. 3б]. Судя по тексту Вэй-шу, это произошло между 9-м годом эры правления Дэн-го (394 г.) и 5-м годом эры правления Тянь-син (402 г.); это подтверждает и Ду Ю, известный китайский историк, автор: знаменитого сочинения Тун-дянь [38, гл. 112, с. 3534].

Почему же вождь жуаньжуаней Шэлунь первый официально провозгласил себя каганом, отказавшись от употреблявшегося до этого титула шаньюй? По мнению Сиратори, это объясняется тем, что с течением времени титул шаньюй утратил реальное значение. Как уже говорилось, шаньюй означает «обширный» и показывает, что носитель этого титула «обширен», подобно Небу. Иными словами, называя своего правителя шаньюйем, сюнну хотели сказать, что под его властью, словно под небом, находится вся земля. Таким образом, шаньюйем мог быть только один человек. И действительно, когда в 105 г. до н. э. ханьский император в связи со смертью шаньюйя Увэй отправил к сюнну двух послов (одного, чтобы выразить соболезнование новому шаньюйю, а другого — правому сянь-вану), новый шаньюй, разгневанный посягательствами династии Хань на его права, задержал послов у себя [39, гл. 110, л. 29б].

Значение шаньюйя стало падать, как полагает Сиратори, с разделения сюнну в 48 г. н. э. на северных и южных, в связи с чем и появилось два шаньюйя. В результате дальнейшего ослабления сюнну, приблизительно в середине династии Поздняя Хань, были подавлены сяньбийцами, из среды которых выдвинулся талантливый вождь Таньшихуай, объединивший всю территорию, подвластную сюнну в период их наибольшего расцвета..

Какой титул носил Таньшихуай, в источниках не сообщается, но известно, что после его смерти все принадлежавшие ему земли оказались во власти многочисленных племенных объединений, вожди которых носили титулы либо вана, либо шаньюйя. [15]

Вот пример из истории ухуаней, подтверждающий сказанное: «В конце династии Хань ухуаньский старейшина в округе Ляоси Цюлицзюй, имевший более 5 тысяч юрт, и ухуаньский старейшина в округе Шангу Наньлоу, имевший более 9 тысяч юрт, объявили себя ванами. В это же время ухуаньский старейшина на территории зависимого владения в округе Ляодун Супуянь, имевший более 1000 юрт, объявил себя Цяо-ваном, а ухуаньский старейшина Уянь в округе Юбэйпин, имевший более 800 юрт, объявил себя Ханьлу-ваном... В дальнейшем Цюлицзюй умер. Его сын Лоубань был малолетним, поэтому его заменил племянник Цюлицзюйя Тадунь, обладавший военными способностями; он стал распоряжаться кочевьями трех ванов, и все повиновались его распоряжениям.

Когда между Юань Шао и Гунсунь Цзанем происходили непрерывные сражения, не приносившие успеха ни одной стороне, Тадунь отправил к Юань Шао посла, добиваясь установления дружественных отношений путем заключения брака, а затем помог Юань Шао в нападении на Гунсунь Цзаня и разбил последнего. [В благодарность] Юань Шао, подделав императорский указ, пожаловал Тадуню, Наньлоу, Цяо-вану и Ханьлу-вану печати со шнурами и объявил всех шаньюйями. В дальнейшем, когда Лоубань вырос, Цяо-ван вместе со своим кочевьем объявил Лоубаня шаньюйем, а Тадуня — ваном, однако Тадунь по-прежнему занимался разработкой планов» [55, Вэй-шу, гл. 30, л. 3б—4б].

Итак, титулы вана и шаньюйя не только присваивались вождями отдельных кочевий, но и могли быть пожалованы им китайским императором. Вожди мелких племен мирились с таким положением, однако оно не устраивало правителей таких крупных владений, как государство жуаньжуаней. Им нужен был титул, равный по значению титулу китайского императора, и они нашли его, объявив себя каганами.

На наш взгляд, появление титула каган связано не с падением значения титула шаньюй, как полагает Сиратори. Утверждение титула каган было закономерным итогом многовековой борьбы между тюркоязычными народами, закончившейся победой последних. В течение многих веков господство над бескрайними степями Центральной Азии принадлежало тюркоязычным сюнну, правители которых не только держали в повиновении все жившие здесь кочевые племена, но и представляли серьезную угрозу для земледельческого Китая. Расселившиеся на территории современной МНР, приблизительно в последнем столетии до нашей эры, монголоязычные племена в лице ухуаней и сяньбийцев вначале были еще слишком слабы и не могли вести успешную борьбу с могущественными сюнну. Они подчинялись им, и, естественно, их правители, в подражание сюнну, называли себя шаньюйями, хотя у сяньбийцев и имелся собственный титул каган. Постепенно господство перешло в руки монголоязычных племен, в связи с чем жуаньжуаньский правитель [16] Шэлунь первый официально принял существовавший задолго до него монгольский титул каган вместо тюркского шаньюйя.

Разбирая титул каган, В. В. Бартольд пишет: «Хакан — арабское написание тюркского царского титула каган. Этот титул носили уже государи древнего из народов, называвших себя “тюрк", он был заимствован ими у их предшественников “истиных аваров", или жуаньжуаней китайцев» [1, т. 5, с. 602]. Думается, что это определение нуждается в серьезной поправке — каган не тюркский, а монгольский титул.

Другими титулами, которые сяньбийцы заимствовали у сюнну, являются «правый сянь-ван» и «левый сянь-ван». Давая краткое описание политической структуры сюннуского общества, Сыма Цянь пишет: «Ставятся левый и правый сянь-ваны (букв. «мудрый ван».— В. Т.); левый и правый лули-ваны; левый и правый великие военачальники; левый и правый великие дувэи; левый и правый великие данху; левый и правый гудухоу. Сюнну называют мудрого “туци", поэтому старший сын [шаньюйя] всегда назначается левым туци-ваном» [39, гл. 110, л. 9б]. Как видим, туци-ван образовано от сюннуского слова туци — «мудрый» с добавлением китайского титула ван — «князь», который в эпоху Хань носили лица, получившие от императора право на управление отдельными владениями.

Сиратори объясняет туци как монг. sekege — «сознание» и тюркск. sagatsig — «мудрый»; Пуллиблэнк — как древнюю форму тюркск. tegin, tigin, а Сухбаатар связывает туци с монг. tu-sie-e — «опора». Нам представляется, что туци связано с древнетюркск. tui — «понимать», «прозревать», «проведать», с добавлением суффикса ci, образующего от именных основ слова, обозначающие лиц, обладающих соответствующими качествами или свойствами. Иначе говоря, если tui — «понимать», то tuici — «понимающий», что близко по значению к «мудрый». Следует, однако, заметить, что суффикс ci добавляется к именным, а не глагольным основам, но вполне возможно, чти tui имеет не только глагольные значения, это еще и «понимание», «прозрение».

Хотя сяньбийские племена мужун, цифу и туфа пользовались сюннускими титулами, около десятка слов из бытовой лексики, сохранившихся в источниках, с успехом могут быть отождествлены с соответствующими монгольскими словами. А ведь язык наиболее показательный этнический признак, и возможность отождествления говорит о том, что сяньбийцы относились к монголоязычным племенам. С большой долей вероятности могут быть отождествлены следующие слова:

1. Чу, кэхань! — «Ладно, правитель!» Первоначально сяньбийские племена мужун и туюйхунь относились к одному кочевью. У вождя этого кочевья Илоханя было два сына — Туюйхунь, родоначальник племени туюйхунь, и Жологуй — родоначальник племени мужун. При жизни Илохань выделил Туюйхуню 700 дворов, и братья жили рядом, занимаясь пастьбой [17] лошадей. Однажды их лошади подрались и покалечили друг друга. Жологуй стал упрекать за эту драку Туюйхуня, и тот решил откочевать на запад. Раскаявшийся Жологуй послал чиновника Иналоу, чтобы он вернул Туюйхуня. Туюйхунь, считая, что лошади подрались по воле Неба, предложил Иналоу попробовать повернуть лошадей на восток; а если они пойдут туда, заявил, Туюйхунь, то он последует за ними. Иналоу ответил: «Чу, кэхань!», что означает на китайском языке «Эр, гуаньцзя», причем эр — слово, выражающее согласие, а гуаньцзя соответствует понятию «правитель», «император» [57, гл. 96, л. 1a, б].

Сиратори обратил внимание на то, что чу как выражение согласия, одобрения [36, ч. 1, с. 77] употребляется в «Сокровенном сказании» в разговоре Бондончара со своим братом Бугу-Хадаги: «“Teridece aqa ino ukulerun: je teyin boesu Kerturiyen Korcu aqa-narden-ner Xeyetolduju, tede irken-i gauluya! Keelduji". “Ладно! — ответил старший брат.— Но только сначала съездим домой да посоветуемся со всеми братьями, а тогда и пойдем полонить тех людей". Так они беседовали» [6, с. 82]. Здесь монг. je переводится словом «ладно».

Кроме того, жуаньжуаньский правитель Тухэчжэнь принял прозвище Чу кэхань. Иероглиф чу имеет значение иероглифа вэй — «почтительно поддакивать», «соглашаться», «да» [20, гл. 103, л. 9а], поэтому рассматриваемое прозвище может быть переведено «соглашающийся [поддакивающий] каган». Таким образом, в языке трех народов — сяньбийцев, жуаньжуаней и средневековых монголов — для выражения согласия употреблялось одно и то же слово.

2. Агань — «старший брат». Вспоминая о Туюйхуне, Жологуй сочинил «Песнь старшего брата» (Агань чжу гэ) и в конце жизни с глубокой печалью часто пел ее. На языке сяньбийцев агань означало «старший брат» [42, гл. 97, л. 4б].

«Старший брат» в диалектах монгольского языка: хорчин — ах, ага; джалайт — ага; дурбет, горлос, арухорчин, шилин-гол, уланцаб, чахар — ах; барин, оннот — ах; харчин, тумут — ах, адж; ордос — аха; монг. — ада [13, с. 116].

Конечный нь служит грамматическим окончанием родительного падежа, образующим с предшествующим словом единое фонетическое целое. Для китайцев сочетание агань звучало как одно слово, и это естественно, поскольку китайский язык, являясь языком аморфным, не знает падежей и падежных окончаний, характерных для флективных и агглютинативных языков. Суффикс родительного падежа весьма характерен для монгольского языка.

3. Цифу кэхань тодо мохэ — прозвище первого правителя цифусцев, в котором кэхань соответствует монгольскому титулу каган, тодо означает «не дух и не человек» [42, гл. 125, л. 1а], а мохэ — «отец» [57, гл. 96, л. 36].

Для первого транскрипционного знака в слове тодо [18] принято чтение то, но этот же знак имеет еще чтение ча [24, с. 1077], что дает чадо. Б. Я. Владимирцов дает для слов «черт», «бес» следующие обозначения: монг.— письм. cidkur > халх. чодхур, Дерб.-астр. чоткр, баит, чодкр -чодкур, бурят. шотхор-шутхур, горлос. шутхур, удзум. чотхур [3, с. 182]. Б. X. Тодаева для слова «демон» дает значения: хорч., джал., дурб., горл, шутгер; архорч., бар. шутгер, чутгер; онн., найм., хеш., харч., тум. джутгер; шгол., чах., орд., джехер; уцаб. чэтгер; монг. cidkur. Вполне возможно, что транскрипция чадо связана с приведенными словами, а смысловое значение «не дух и не человек» совпадает с «черт», «бес», «демон».

Всего сяньбийскими племенами мужун, цифу и туфа в период «Шестнадцати государств пяти северных племен» было создано на территории Северного Китая шесть династий, из них четыре мужунами.

1. Ранняя Янь (337-370). Мужуны появились на территории Китая в начале династии Вэй (220-265), когда их вождь Мохуба переселился во главе кочевий в округ Ляоси. Вначале они признавали власть Китая, принимали участие в походах китайских войск против их врагов, получали от китайских императоров высокие титулы и должности. Положение мужунов меняется с приходом к власти Мужун Гуйя. В 294 г. Мужун Гуй переносит свою ставку в город Цзичэн (к северо-западу от современного уездного города Исянь в пров. Ляонин), где поощряет занятие земледелием и разведением тутового дерева, принимает такие же законы и систему управления, как в Китае. Это вызвало приток беженцев, спасавшихся от происходивших при династии Цзинь смут, которых было настолько много, что для их расселения были учреждены специальные округа. Быстрый рост могущества Мужун Гуйя позволяет ему объявить себя в 307 г. великим шаньюйем сяньбийцев, причем некоторые авторы считают 307 г. датой основания династии Ранняя Янь [4, с. 31].

Главными врагами Мужун Гуйя являлись юйвэньские сяньбийцы и сяньбийское кочевье Дуань, но в 319 г. он успешно отразил их совместное нападение и отправил к цзиньскому императору посла сообщить об одержанной победе. Прибыв к императору, посол рассказал ему о могуществе Мужун Гуйя, после чего китайский двор, считавший до этого Мужун Гуйя рядовым вождем одного из многочисленных кочевых племен, изменил к нему свое отношение. В результате, когда Мужун Гуй предложил династии Цзинь совместно выступить против Ши Лэ, основателя династии Поздняя Чжао (319-350), двор приступил к обсуждению вопроса о предоставлении ему титула Янь-вана, т. е. правителя владения Янь. Только смерть Мужун Гуйя, последовавшая в 333 г., не позволила принять окончательного решения.

В 337 г., не дожидаясь решения китайского двора, наследник Мужун Гуйя, Мужун Хуан, сам объявил себя Янь-ваном (этот [19] год обычно считается датой создания династии Ранняя Янь), а в 341 г. китайцы были вынуждены официально признать за ним этот титул; после этого Мужун Хуан перенес столицу в г. Лунчэн (совр. уезд Чаоян в пров. Ляонин).

В 348 г. Мужун Хуан скончался, и власть перешла к его сыну Мужун Цзюню, получившему в наследство хорошо организованное государство с сильной армией. В 352 г. Мужун Цзюнь напал на Жань Миня, основателя династии Вэй, и нанес ему сокрушительное поражение, вслед за чем объявил себя императором, дал государству название Великое Янь и перенес столицу еще дальше на юг в г. Е (к северу от совр. уездного г. Линьчжан в пров. Хэбэй). В это время под властью династии Ранняя Янь находились земли, входившие в состав современных провинций Ляонин, Хэбэй, Шаньдун, Хэнань и Шаньси, и она делила господство над Северным Китаем с династией Ранняя Цинь (351-394).

При Мужун Вэйе (360-370), преемнике Мужун Цзюня, династия Ранняя Янь подвергалась непрерывным нападениям то со стороны Фу Цзяня, то со стороны династии Цзинь, при ее дворе произошел раскол, и в конце концов она пала под ударами Фу Цзяня в 370 г.

2. Поздняя Янь (384-409). Во время раскола, происшедшего при дворе Ранней Янь, Мужун Чуй (326-396), пятый сын Мужун Хуана, бежал к Фу Цзяню, правителю династии Ранняя Цинь, который пожаловал ему звание военачальника, превосходящего всех в войсках, и титул Биньду-хоу. Мужун Чуй верно служил Фу Цзяню и принимал участие в его походе против династии Цзинь. После поражения Фу Цзяня на берегах р. Фэйшуй в целости сохранились лишь войска Мужун Чуйя, к которому и бежал Фу Цзянь. Мужун Чуй помог ему вернуться в Чанъань, но вскоре у него возникло желание восстановить династию Янь, в связи с чем, выступив против Фу Цзяня, он объявил себя в 384 г. сначала Янь-ваном, а в 386 г. вступил на императорский престол. Столица вновь созданной династии была учреждена в Чжуншане (совр. уездный г. Динсянь в пров. Хэбэй).

В 394 г. Мужун Чуй уничтожил династию Западная Янь, присоединив к себе принадлежавшие ей земли. В следующем году сын Мужун Чуйя, Мужун Бао, выступил против династии Северная Вэй, но потерпел сокрушительное поражение в уезде Цаньхэ. Стремясь отомстить за поражение, Мужун Чуй лично выступил в поход против более удачливого противника, но в пути заболел и умер. Власть перешла к его четвертому сыну Мужун Бао. Борьба Мужун Бао с Северной Вэй была для него неудачной. Северовэйские войска заняли столицу Чжуншань, среди приближенных Мужун Бао началось брожение и вскоре, в 399 г., он был убит начальником государственной канцелярии Лань Ханем.

После гибели Мужун Бао престол один за другим [20] наследовали Мужун Шэн (398-401), старший сын Мужун Бао, который затем погибнет во время мятежа, поднятого его приближенными, Мужун Си (401-407), младший сын Мужун Чуйя,— он погибнет от рук мятежных сановников — и Мужун Юнь (407-409) — будет убит своими слугами, после чего в 409 г. династия Поздняя Янь прекратила существование.

3. Западная Янь (384-394) не включается источниками в число шестнадцати государств, созданных пятью северными племенами. В 384 г. Мужун Чун, происходивший из рода правителей мужунов и занимавший должность правителя окр. Пинъян, выступил против Фу Цзяня, в следующем году объявил себя императором и вскоре в результате многочисленных сражений занял Чанъань. Опасаясь Мужун Чуйя, силы которого быстро возрастали, Мужун Чун решил обосноваться в Чанъани, где находилось много сяньбийцев, которых Фу Цзянь после поражения Мужун Вэйя переселил сюда в количестве свыше 40 тыс. дворов. Все они мечтали вернуться в родные земли, поэтому известие о желании Мужун Чуна поселиться в Чанъани вызвало общее недовольство. Воспользовавшись этим, военачальник Хань Янь убил Мужун Чуна и выдвинул на пост правителя Дуань Суйя. В свою очередь, сановники Мужун Хэн и Мужун Юн, договорившись между собой, убили Дуань Суйя и возвели на престол Мужун И, который выступил из Чанъаня на восток; с ним выступило более 40 тыс. сяньбийцев. Однако смуты не прекратились, и вскоре Мужун И был убит младшим братом Мужун Хэна. Это убийство привело к распрям между Мужун Хэном и Мужун Юном, причем первый посадил на престол Мужун Яо, сына ранее убитого Мужун Чуна. Мужун Юн убил Мужун Яо и объявил императором Мужун Чжуна. Продолжая двигаться на восток, Мужун Чжун прибыл в уезд Вэньси и, опасаясь Мужун Чуйя, остановился, а вскоре он, как и его предшественники, был убит. Власть перешла к Мужун Юну. В 386 г. Мужун Юн объявил себя императором, обосновавшись в Чанцзы (совр. уезд Чанцзы в пров. Шаньси). В 394 г. Мужун Чуй выступил против Мужун Юна и нанес ему поражение, после которого династия Западная Янь прекратила существование.

Подчинявшиеся Мужун Юну восемь округов, в которых проживало 76800 дворов, Мужун Чуй присоединил к себе.

4. Южная Янь (398-410). В 398 г., в год занятия мужунской столицы Чжуншань северовэйскими войсками, в Е находился младший брат Мужун Чуйя, Мужун Дэ. Узнав о падении столицы, он объявил себя Янь-ваном и переехал в Хуатай (к востоку от совр. уезда Хуасянь в пров. Хэнань). Хуатай располагался между владениями династий Цзинь, Северная Вэй и Ранняя Цинь, поэтому пребывание в нем было опасным. В связи с этим Мужун Дэ двинулся на восток, занял земли бывшего владения Ци, где в 400 г. вступил на императорский престол, основав столицу в Гуанъгу (совр. уезд Иду в пров. [21] Шаньдун). Вскоре под его властью оказалась почти вся территория совр. пров. Шаньдун.

В 405 г., после смерти Мужун Дэ, престол перешел к Мужун Чао, при котором династия Южная Янь погибла. Причиной же крушения династии послужил мелкий повод. Когда Мужун Чун, основатель династии Западная Янь, занял Чанъань, к нему попали музыканты, служившие при дворе династии Ранняя Цинь. Мужун Чуй, уничтоживший Западную Янь, перевез музыкантов в Чжуншань, потом Чжуншань заняли северовэйские войска, и музыканты бежали в Е, где находился Мужун Дэ, таким образом они оказались в его руках.

Яо Син (393-416), правитель династии Поздняя Цинь, потребовал отдать ему либо этих музыкантов, либо 1000 пленных цзиньцев в обмен на находившихся при нем мать и жену Мужун Чао. Мужун Чао отдал музыкантов, но вскоре стал корить себя за содеянное. Решив возместить потерю, он совершил набег на цзиньские земли, захватил пленных, отобрал среди них 2500 молодых мужчин и девушек и передал их старшему музыканту для обучения. В ответ династия Цзинь выслала войска под командованием Лю Юйя, который окружил Гуаньгу, столицу Мужун Чао, и занял ее после продолжительной осады. Так наступил конец династии Южная Янь.

5. Западная Цинь (385-431) владела землями, занимавшими юго-западную часть совр. пров. Ганьсу. Основатель династии Западная Цинь — Цифу Гожэнь, вождь сяньбийского племени цифу, первоначально служил Фу Цзяню, правителю династии Ранняя Цинь. В 385 г., после поражения Фу Цзяня на берегах р. Фэйшуй, объявил себя великим шаньюйем, и эта дата считается годом возникновения династии Западная Цинь. В 388 г. Гожэнь умер, однако за короткое время (всего четыре года пребывания у власти) он сумел подчинить соседние сяньбийские и цянские кочевья.

Преемники Гожэня, его младший брат Ганьгуй (388-412) и старший сын Ганьгуйя, Чипань (412-428), с переменным успехом вели непрерывные войны с соседями, но их деятельность имела лишь местное значение, не сказываясь на общем положении в Северном Китае. В 427 г., после смерти Чипаня, престол наследовал его сын Мумо, при котором династия Западная Цинь была уничтожена Хэлянь Дином, правителем сюннуской династии. Ся.

6. Южная Лян (397-414) располагалась на территории совр. пров. Цинхай. Основана Туфа Угу, вождем сяньбийского племени туфа, который в 397 г. объявил себя великим шаньюйем, принял титул Сипин-вана и сделал своей столицей г. Гуанъу. За 17-летнее существование династии Южная Лян сменилось три правителя: Туфа Угу (397-399), Туфа Лилугу (399-402) и Туфа Путань (402-414), при котором в 414г. династия пала под ударами Западной Цинь, не оставив заметного следа в истории. [22]

История каждой из шести перечисленных династий в отдельности на первый взгляд слишком скучна и неинтересна. Перечисленные выше события, выражавшиеся в непрерывных войнах, захватах, дворцовых переворотах, казнях, убийствах и т. д., вроде бы не дают оснований для широких выводов. Но это лишь на первый взгляд. Кочевые сяньбийские племена — мужун, цифу и туфа — сумели создать на территории Северного Китая, с оседлым земледельческим населением собственные государственные образования, а это позволяет поставить целый ряд важных теоретических вопросов, связанных с кочевым образом жизни: например, о сосуществовании в одном государстве кочевого и оседлого населения, о власти кочевников над побежденным оседлым населением, о процессах ассимиляции и роли кочевников в этнической истории Китая.

Оказавшись на территории Китая, сяньбийцы, по крайней мере большая их часть, продолжали вести кочевой образ жизни, что подтверждается многочисленными свидетельствами. Мужун Цзюнь говорил о себе: «Я родился в удаленной пустыне, где стреляют из луков, занимаясь охотой, где в обычае ходить с неуложенными волосами и запахивать полы одежды на левую сторону».

Предлагая вождю туфасцев Лилугу план действий, его военачальник Тоуулунь начал речь следующими словами: «В прошлом наши покойные правители впервые возвысились в землях Ю и Шо. Они ходили с неуложенными волосами и, запахивая полы одежды на левую сторону, не ведали, что [в зависимости от ранга] чиновники должны носить разные головные уборы, переезжали с места на место, не имея постоянного местожительства, не знали правил постройки городов и селений, но благодаря затраченным усилиям приобрели часть Поднебесной и своим могуществом потрясли чужие земли».

Несомненно, туфасцы не отказались (да и трудно им было быстро отказаться) от привычного кочевого образа жизни. Вот что об этом говорит сам Тоуулунь: «Следует поселить цзиньцев (т. е. китайцев.— В. Т.) в городах и поощрять их занятие земледелием и разведением тутового дерева, дабы они предоставляла средства для военных и гражданских нужд. Мы же должны упражняться в искусстве ведения войны, чтобы карать непокорных. Тогда при возникновении мятежей на востоке или на западе дальновидность моего плана будет очевидна, так как позволит держать живущих там на привязи. Если же противник окажется сильнее нас, мы переселимся на другое место и [таким образом] избежим его ударов. Разве это плохо?».

Предложение Тоуулуня научить туфасцев искусству ведения войны свидетельствует о том, что они были кочевниками, и вместе с тем о глубоком понимании им особенностей кочевого скотоводства. Кочевое хозяйство создает благоприятные условия для боевой подготовки воинов. Пасущийся в открытой степи скот всегда может стать легкой добычей соседних враждебных [23] племен, поэтому необходимо постоянно охранять его, в любую минуту быть готовым к отражению налетчиков. Из этого явствует, что кочевник не просто пастух, он еще и воин. Всегда находясь в седле и передвигаясь за пасущимся скотом, кочевники одновременно занимались охотой, как индивидуальной, так и коллективной, в виде облавной. Облавные охоты позволяли не только добывать большое количество дичи; они служили средством обучения воинов. В таких условиях кочевники становились отличными наездниками, не боящимися дальних переходов, хорошо владели оружием и приемами кавалерийского боя.

И слова Тоуулуня о кочевом образе жизни туфасцев — «Если же противник окажется сильнее нас, мы переселимся на другое место» — не нуждаются в дополнительных пояснениях.

Под властью трех кочевых племен — цифу, туфа и мужун,— создавших на территории Китая собственные государственные образования, проживало и кочевое и оседлое население. Кочевое население было представлено многочисленными сяньбийскими племенами — цянами, дисцами и остатками сюнну, оседлое — главным образом китайцами, но в государстве мужунов кроме них имелись фуюйцы и гаоцзюйлисцы. Столь пестрый этнический состав населения был связан с завоевательными походами, когда победители либо подчиняли себе своих врагов, либо захватывали их в плен и угоняли в свои земли. Насильно угнанные и подчиненные силой, естественно, не испытывали любви к угнетателям, что вызывало многочисленные мятежи и восстания.

В связи с этим характерно высказывание Фын Юйя, советника правителя мужунов Мужун Хуана: «Люди из [владений] Гаоли и Боцзи, юйвэньских и дуаньских кочевий переселены с помощью вашей силы. В отличие от жителей Срединного государства, которые явились, преклоняясь перед вашей справедливостью, все они мечтают вернуться обратно. Ныне их количество достигает 100 тысяч дворов, которые собраны вместе и тесно живут в столице. Боюсь, что в дальнейшем они могут причинить большой вред вашему государству, поэтому родичей, старших и младших братьев следует разделить, а затем переселить в города на западных границах [вашего владения], успокоить их милостями и следить за ними с помощью закона, не разрешая рассеянно жить среди находящихся там людей и не позволяя узнавать наши сильные и слабые стороны».

Не могли сяньбийцы рассчитывать и на китайцев, которые не пользовались их доверием. Во всяком случае, когда Цифу Чипань напал на столицу туфасцев Лэду, старший канцелярист Юй Су предложил оборонявшему г. Утайю: «Внешний город слишком большой, в нем трудно упорно обороняться. Следует собрать людей нашего владения (т. е. туфасцев.— В. Т.) во внутреннем городе, а я вместе с другими буду отражать противника и сражаться с ним во главе цзиньцев (т. е. [24] китайцев.— В. Т.) за его стенами». В ответ Утай, опасавшийся измены цзиньцев, собрал наиболее выдающихся из них и закрыл во внутреннем городе.

Необходимо, однако, заметить, что во владении мужунов отношение китайцев к завоевателям было несколько иным. Спасаясь от беспорядков, происходивших при династии Цзинь, китайцы массами переходили на сторону Мужун Гуйя начиная со времени его правления. Их привлекал царивший у него порядок, позволявший людям спокойно заниматься привычным делом, земледелием. Беглецов было настолько много, что для их расселения были учреждены специальные округа. Как говорил Фын Юй, сановник Мужун Хуана, к Мужун Гуйю устремлялись все, неся на плечах детей, точно так же как устремляются к милостивому отцу маленькие дети. Из-за большого количества беглецов численность народа в его землях возросла более чем в 10 раз. Можно предполагать, что при таком положении китайцы являлись главной опорой мужунов.

С точки зрения кочевников, господствовавших над оседлыми китайцами, главная обязанность последних состояла в «занятии земледелием и разведении тутового дерева, дабы они предоставляли средства для военных и гражданских нужд». Эти средства изымались в форме налогов, размер которых был очень высок. Сохранилось любопытное свидетельство, относящееся, правда, только к налогам, взимаемым с обрабатываемых казенных земель, предназначенных под заповедники для охоты. Мужун Хуан разрешил населению заниматься на них земледелием, причем не имеющим тягловой силы предоставлялись быки. За это получившие быков и землю должны были отдавать в казну 80% урожая. Те же, кто имел собственных быков, платили за землю урожаем в размере 70%. Столь высокие ставки вызвали у сановников-китайцев возражения, в результате чего было установлено, что получившие быков и обрабатывающие казенную землю отдавали 60% урожая, а получившие только землю делили урожай с властями поровну, т. е. отдавали 50%.

Помимо уплаты налогов китайцы должны были отбывать трудовые и военные повинности. Это отрывало людей от привычных занятий, подрывало сельское хозяйство, что, в свою очередь, вело к сокращению суммы взимаемых налогов. Отмечая вред, причиняемый повинностями, сановник Шэнь Шао говорил: «Когда они уходят [на отбывание повинностей], сокращаются поставки государству, а когда возвращаются, оказывается, что запущено разведение шелкопряда и сельское хозяйство». Он требовал сократить повинности и оставлять в каждой семье достаточное количество рабочих рук.

Имеющиеся свидетельства о количестве китайцев, отбывавших повинности, дают возможность, хотя бы приблизительно, определить общую численность китайского населения в отдельных государствах, созданных сяньбийцами. [25] В частности, в 358 г., когда Мужун Цзюнь готовился к нападению на династию Цзинь, он «приказал областям и округам проверить население для установления количества взрослых мужчин и выявления укрывающихся [от военной повинности]. Как правило, на один двор оставляли одного взрослого мужчину, а остальных отправляли на отбывание военной повинности. Мужун Цзюнь хотел довести число пехотинцев до полутора миллионов человек, назначив общий сбор на будущий год, чтобы затем пройти в Лоян и взять на себя управление тремя частями страны».

В кочевом обществе каждый взрослый мужчина считается воином, и, по-видимому, это правило Мужун Цзюнь распространил и на китайцев. Учитывая, что проверка населения проводилась на территории всего государства, а количество боеспособных мужчин составляет 20%, при наборе 1,5 млн. воинов общая численность китайского населения, находившегося под властью династии Ранняя Янь, равнялась примерно 7,5 млн. человек.

Относительная правильность этой цифры подтверждается источниками. В 370 г., после победы над Ранней Янь, Фу Цзянь захватил в императорском дворце в Е списки населения, в которых значилось 157 округов, 1579 уездов, 2458969 дворов и 9987935 душ [42, гл. 113, л. 76]. Здесь общая численность населения на 2,5 млн. выше определенной нами численности китайского населения. Но надо учитывать, что она относится, во-первых, к общему количеству населения, а мы говорим лишь о китайцах, и, во вторых, наши расчеты относятся к 358 г., а не к 370 г. Возможно, что численность населения могла возрасти как естественным путем, так и за счет захвата новых земель и угона пленных.

Численность китайцев намного превышала численность управлявших ими сяньбийцев, о чем опять-таки можно судить по количеству воинов. Например, Мужун Дэ, готовясь к борьбе с династией Цзинь, провел военные учения, в которых приняло участие 370 тыс. пехотинцев, 17 тыс. повозок и 53 тыс. одетых в железные латы всадников. Пехотинцы, несомненно, были китайцы, повозки предназначались для перевозки провианта и военного снаряжения и скорее всего также обслуживались китайцами, всадники в основном относились к кочевникам, среди которых могли быть не только мужуны, но и представители других сяньбийских племен и этнических групп. Если добавить, что у кочевников все взрослое мужское население являлось воинами, китайцы же собирались на отбывание военной повинности не все, а лишь по разверстке, то получается: по численности они превосходили мужунов по крайней мере в 10 раз.

Естественно, что при таком соотношении в численности населения сяньбийцы не могли не считаться с китайцами, предоставлявшими им средства для войны и служившими экономической основой государства. Управлять страной с оседлым [26] населением, прибегая только к вооруженному насилию нельзя. В прошлом кочевники-сюнну, как, по-видимому, и сменившие их сяньбийцы, были убеждены, что по своим обычаям сюнну выше всего ставят гордость и силу, а ниже всего — исполнение повинностей; они создают государство, сражаясь на коне, и поэтому пользуются влиянием и славятся среди всех народов. Смерть в бою — удел сильного воина. «Ныне между братьями происходит борьба за власть в государстве, и если она не достанется старшему брату, то перейдет к младшему. Пусть один из них будет даже убит, влияние и слава сохраняется, и наши сыновья и внуки будут вечно главенствовать над всеми владениями. Хотя Хань сильна, она не в состоянии поглотить сюнну. И разве можно в нарушение древних установлений служить Хань в качестве вассала, позорить имена покойных шаньюйев и подвергать себя осмеянию со стороны всех владений! И когда воцарится спокойствие, как мы будем главенствовать в будущем над всеми народами?» [15, гл. 94б, л. 3а].

Теперь же, установив власть над оседлым населением, сяньбийцы поняли, что управлять им, сидя на коне, нельзя. Это с давних пор было хорошо известно китайцам. Сыма Цянь, например, рассказывает о видном раннеханьском ученом и сановнике: Лу Цзя часто являлся к императору и восхвалял «Книгу песен» и Шан-шу. Однажды, браня за это Лу Цзя, Гао-ди в гневе воскликнул: «Я приобрел Поднебесную, сидя на коне. И разве я могу заниматься “Книгой песен" и Шан-шу?» Лу Цзя ответил: «Вы приобрели Поднебесную, сидя на коне. Но разве, сидя на коне, можно управлять Поднебесной?» [39, гл. 97, л. 7б]. Эта истина, по-видимому, была воспринята сяньбийцами от служивших им китайцев-чиновников. И они начинают поощрять земледелие, о котором Мужун Гуй сказал: «Сельское хозяйство — основа государства, им нельзя не заниматься».

Мужун Хуан заявил: «Правитель создает государство с помощью народа, а жизнь народа зависит от зерна и, если это так, земледелие — основа государства». Сказав так, он обязал чиновников убеждать народ заниматься земледелием, тех же, кто не будет делать этого, велел строго наказывать. Соответствующим ведомствам было приказано проводить тщательные проверки состояния земледелия, а результаты проверок докладывать императору. Были упразднены места, предназначенные для разведения диких животных и птиц, отведенные под них земли отданы населению для обработки, причем бедным, не имеющим тягловой силы, дали по одному быку. Для повышения урожаев было рекомендовано искусственное орошение и связанная с ним прокладка оросительных каналов.

Поощряя развитие земледелия, Мужун Хуан подал даже личный пример, создав поле, обрабатываемое для правителя силами народа (кит. цзетянь), и поставив чиновников для наблюдения за ним. В термине цзетянь иероглиф цзе соответствует другому иероглифу цзе — «занимать», «пользоваться» и [27] указывает, что правитель обрабатывал поле (тянь) не сам, а использовал для этого силы народа (цзе). Такое толкование совпадает с текстом Го юй [21, гл. 1, с. 5], в котором говорится, что правитель проводил торжественный обряд начала полевых работ и вспахивал только первую борозду, в то время как основная часть работ выполнялась простолюдинами. Существование подобных полей и участие правителя в их обработке было призвано показать важность занятия земледелием.

Столь пристальное внимание сяньбийских правителей к земледелию, несомненно, вызывалось объективными причинами, но нельзя отрицать и влияние служивших им китайских чиновников, которые, находясь постоянно при дворце, играли большую роль в распространении среди кочевников китайской культуры, более высокой, чем у сяньбийцев. Явление это наблюдалось с самого начала основания государства мужунов. Уже при Мужун Гуйе была открыта Восточная школа, во главе которой стоял китаец Лю Цзань, глубоко постигший суть конфуцианства. В этой школе обучались дети знати, причем сам Мужун Гуй, в свободное от государственных дел время, посещал школу и лично присутствовал на занятиях.

Все последующие правители мужунов не только сами восприняли китайскую культуру, но и прилагали усилия к ее распространению. О Мужун Хуане сообщается: «Мужун Хуан установил для обучающихся во дворце сыновей и младших братьев высших сановников звание “гаомыньшэн" (ученики из знатных домов.— В. Т.) и открыл в старом дворце Восточную школу — для проведения церемонии стрельбы из лука. Каждый месяц он приходил в школу и проводил экзамены, чтобы определить успевающих и отстающих. Мужун Хуан очень любил книги, внимательно следил за обучением, поэтому учеников было очень много и их количество превышало 1000 человек. Он лично написал книгу Тайшанчжан, которой заменил книгу Цзицзю. Кроме того, он составил “Основные правила" из 15 глав. Обе книги предназначались для обучения детей знати».

Следующий император, Мужун Цзюнь, открыл низшую школу в Сяньсяньли для обучения детей знати. Сам он «очень любил книги. С момента вступления на престол до последнего года жизни он без устали занимался их объяснениями и толкованиями. В свободное от государственных дел время, вместе с прислуживающими ему чиновниками, пытался выяснить скрытый в них смысл. Сам написал свыше 40 книг».

Император туфасцев Нутань поражал даже китайцев своими обширными знаниями. Во время встречи с Вэй Цзуном, послом Яо Сина, Нутань «говорил о сущности союзов по вертикали и горизонтали, заключавшихся шестью владениями, о военных планах, разрабатывавшихся тремя домами, вспоминая отдаленные времена, говорил о падении и возвышении династий, происходивших по воле Неба, касаясь близких времен, рассказывал об успехах и поражениях отдельных лиц. Его [28] находчивость в споре была беспредельной, а речь — ясной и доказательной. Выйдя от Нутаня, Вэй Цзун со вздохом сказал: “Великие таланты, возвышающиеся над современниками и занимающиеся широко известными учениями, не обязательно представлены создателями доктрин в Хуа и учеными из Ся. Успокаивающие волнения и ликвидирующие смуты, очищающие от зла и помогающие народу также не обязательно появляются только в стране, где существуют [книги] Басо и Цзюцю. За пределами земель, в которых распространено “Пятикнижие", а чиновники носят установленные [правилами] головные уборы, также имеются выдающиеся люди. Военачальник, командующий колесницами и конницей (Нутань.— В. Т.), может составлять гениальные планы, и он поистине великий человек нашего времени».

Восприняв китайскую культуру, сяньбийские правители не были связаны распространенными среди китайцев незыблемыми догмами, а поэтому позволяли себе критические высказывания, резко противоречащие существовавшим взглядам. Пожалуй, наиболее ярко это проявилось в споре Мужун Шэна с служившими ему китайскими сановниками о роли Чжоу-гуна, помощника чжоуского правителя Чэн-вана, и И-иня, помощника иньского императора Тай-цзя.

Чжоу-гун, младший брат У-вана, основателя династии Чжоу, сыграл значительную, роль в уничтожении династии Инь. За совершенные подвиги ему было пожаловано владение в Лу, но он не поехал туда, оставшись помогать У-вану. Чжоу-гун показан в источниках как преданный и мудрый сановник чжоуских правителей, способствовавший укреплению дома Чжоу. О преданности Чжоу-гуна рассказывается, что он, когда заболел У-ван, совершил жертвоприношения духам и, молясь об его выздоровлении, предлагал свою жизнь за жизнь брата. По окончании жертвоприношений, Чжоу-гун спрятал текст молитвы в ящик, запаял его и приказал хранителям ящика ничего не рассказывать о жертвоприношениях [39, гл. 33, л. 1б—2б]. Не менее преданно служил Чжоу-гун и малолетнему сыну У-вана, Чэн-вану, став при нем регентом. Младшие братья У-вана распустили слух о стремлении Чжоу-гуна захватить власть; они даже подняли мятеж, на усмирение которого Чжоу-гун затратил два года, всеми силами стремясь укрепить вновь возникшую династию. Когда Чэн-ван вырос, Чжоу-гун передал ему власть, а сам стал исполнять обязанности рядового чиновника. После смерти Чжоу-гуна налетела сильная буря, положившая хлеба и повалившая большие деревья.

Напуганный Чэн-ван вскрыл запаянный Чжоу-гуном ящик и обнаружил молитву Чжоу-гуна, в которой он предлагал свою жизнь за жизнь У-вана. Чэн-ван воскликнул: «В прошлом Чжоу-гун усердно помогал дому вана, но я, будучи ребенком, не знал об этом. Ныне Небо проявило величие, чтобы показать добродетели Чжоу-гуна, и я, недостойный, должен... [29] соблюдать правила поведения, предусмотренные для предков нашего государства!» Когда Чэн-ван выехал из столицы совершить жертвоприношение, пошел дождь, ветер подул в обратную сторону и хлеба поднялись [39, гл. 33, л. 6а, 6б].

Основываясь на приведенных случаях из жизни Чжоу-гуна, сановники-китайцы на разные лады превозносили его и считали самым замечательным из всех когда-либо живших людей. Ян Цю, например, говорил: «Высокие моральные принципы Чжоу-гуна вызвали к нему симпатии духов, проявленная им справедливость ярко сияет на протяжении многих веков, величие Чжоу-гуна восхваляется из поколения в поколение, а последующие ваны не могли найти в его действиях ничего, что позволяло бы лишить его прекрасной репутации». Поддерживая Ян Цю, Чан Чжун заявил: «В прошлом, когда У-ван тяжело заболел, Чжоу-гун, проявляя искренность, предложил за него свою жизнь. Когда распространились слухи, [что Чжоу-гун хочет захватить власть], Чжоу-гун проявил справедливость, способную растрогать и Небо и Землю. Он жестоко избил батогами Бо-циня, чтобы научить его добродетелям правителя. Примеров преданности, равных проявленным Чжоу-гуном, когда он был чиновником, и его необыкновенной мудрости не найти в книгах, начиная от Ши-цзин и Шан-шу».

Совершенно по-иному расценивал Чжоу-гуна Мужун Шэн, не связанный традиционными взглядами китайцев. Он, проявляя глубокие познания в литературе, усматривал в действиях Чжоу-гуна не преданность и мудрость, а лишь лукавство и вероломство, причем приводимые им доказательства не лишены логичности. Мужун Шэн ссылался на сочинение Ли-цзи, в котором рассказывается, что однажды Вэнь-ван, отец У-вана, заболел, но через двенадцать дней выздоровел. Поправившись, он спросил У-вана: «Что ты видел во сне [за время моей болезни]?» У-ван ответил: «Я видел, что Небо дало мне девять зубов (лин)». Вэнь-ван спросил: «Как ты думаешь, что это значит?» У-ван ответил: «На западе есть девять владений, которыми в конце концов вы будете владеть». Вэнь-ван возразил: «Это не так. В древности под лин (зубы.— В. Т.) имели в виду возраст, но зубы так же называют лин. Я должен прожить 100, а ты 90 лет, но я уступаю тебе три года». Вэнь-ван умер в возрасте 97, а У-ван в возрасте 93 лет [26, гл. 20, с. 934, 935].

Таким образом, Чжоу-гун должен был знать, сколько лег проживет У-ван, но, зная, что дни его жизни еще не подошли к концу, он попросил разрешение умереть за него. В этом Мужун Шэн усмотрел лукавство Чжоу-гуна. Нельзя Чжоу-гуна назвать и мудрым, поскольку он пренебрег волей Неба, даровавшего У-вану вещий сон.

У малолетнего Чэн-вана помимо Чжоу-гуна было много выдающихся учителей и наставников, которые вполне могли помочь в управлении государством. Несмотря на это, Чжоу-гун, занимавший должность одного из чиновников, стал регентом и [30] присвоил себе право самостоятельно решать все дела. Подобное нарушение долга чиновника, естественно, вызвало подозрение у братьев У-вана, которые стали выражать опасение, что Чжоу гун хочет захватить власть. Чжоу-гун должен был рассеять своими действиями возникшее подозрение, но вместо этого он взялся за оружие. Однако народ не поддержал Чжоу-гуна в конце концов ему пришлось вернуть власть Чэн-вану и эта вынужденная уступка власти считается проявлением преданности. Объясняется это тем, что в свое время не нашлось правдивых историков, поэтому и появилась лживая версия бездумно воспринятая последующими историками-конфуцианцами

Буря, которую ниспослало Небо после смерти Чжоу-гуна по мнению Мужун Шэна, была связана с желанием Неба помочь дому Чжоу, которое не забыло добродетелей Вэнь-вана и У-вана. Полегшие хлеба и поваленные деревья служили для Чэн-вана предупреждением, но когда он выехал совершить жертвоприношения, сразу же пошел дождь, а подувший в обратную сторону ветер поднял полегшие хлеба, что являлось счастливым предзнаменованием. Все происшедшее показывает милость Неба к дому Чжоу и не имеет никакого отношения к Чжоу-гуну.

Точно так же, пункт за пунктом, Мужун Шэн опровергал традиционные взгляды на иньского императора Тай-цзя и его помощника И-иня, а это доказывает критическое восприятие Мужун Шэном господствовавших в Китае взглядов

Одновременно с заимствованием духовной культуры сяньбийцами в их среду проникала и материальная. Начинается постройка дворцовых помещений, городов, окруженных стенами и храмов в честь покойных правителей и т. д. Объясняется это главным образом преобладающей численностью китайского населения, привыкшего жить в определенных условиях и чтобы создать эти условия, сяньбийцы оказались вынужденными производить подобные строительные работы

Сведения о собственном образе жизни сяньбийцев крайне скудны и представлены лишь незначительными деталями К этим деталям относится, например, сообщение, что при переправах через реки кочевники использовали бычьи шкуры из которых по-видимому, делали что-то вроде плотов, в то время как китайцы использовали для этой цели лодки. После смерти Мужун Дэ в ту же ночь было сделано свыше 10 гробов которые вынесли через четверо городских ворот и тайно зарыли в горных долинах, так что местонахождение его захоронения осталось неизвестным. Приведенное свидетельство можно рассматривать как существовавший среди сяньбийцев обычай скрывать место погребения, что отмечается также у монголов Этот чуждый китайцам обычай был связан как с желанием предохранить могилу от разграбления, так и со страхом перед душой умершего, с которым живые стремились порвать все связи. [31]

Почти полное отсутствие сведений об образе жизни сяньбийцев вовсе не означает, что они уже были полностью ассимилированы китайцами. Скорее всего это объясняется традиционным отношением китайских историков к соседним народам, рассматривавших историю как науку, призванную помогать Сыну Неба в делах управления государством. Неудивительно, что, исходя из этих чисто практических задач, китайские историки уделяли основное внимание военно-политическим и дипломатическим отношениям Китая с соседями, в то время как различные аспекты собственной жизни последних представлялись им как нечто второстепенное, не имеющее существенного значения. К тому же нельзя забывать, что с момента появления сяньбийцев на китайских землях до описываемых событий прошел слишком малый срок — всего около 150 лет. За такой короткий период сложный процесс ассимиляции не мог закончиться, свидетельством тому — пример ухуаней. Известно, что они были переселены к границам Китая в 119 г. до н. э., после того как ханьский военачальник Хо Цюйбин нанес поражение сюнну в их «левых» землях. Тем не менее в 399 г., во время переселения Мужун Дэ на территорию совр. пров. Шаньдун, Мужун Чжун разослал срочный указ, призывавший население к сдаче, в котором говорилось: «Я командую огромными войсками, насчитывающими 120 тысяч воинов, причем все они — либо отборные ухуаньские всадники, либо удальцы из района Саньхэ». Из этого явствует, что, несмотря на пролетевшие 500 лет, ухуани продолжали составлять самостоятельную этническую группу.

Наконец можно думать, что происходивший процесс ассимиляции задержался в связи с появлением династии Северная Вэй, созданной в 386 г. сяньбийским племенем тоба и под властью которой оказался весь Северный Китай. Тобасцы, как и мужуны, были кочевниками, поэтому, по крайней мере в первые годы существования новой династии, среди них сохранялся кочевой образ жизни, а это не могло пройти для мужунов бесследно.

Текст воспроизведен по изданию: Материалы по истории кочевых народов в Китае III-V вв. Вып. 3. Мужуны. М. Наука. 1992