У-ЦЗЫ

ТРАКТАТ О ВОЕННОМ ИСКУССТВЕ

ПРЕДИСЛОВИЕ

«Был человек, который имел 70 тысяч воинов, и в Поднебесной не было никого, кто мог бы ему противостоять. Кто это? У-цзы». Так пишет Вэй Ляо-цзы — стратег IV в. до н. э. — о другом стратеге древнего Китая — знаменитом полководце и теоретике военного искусства, жившем, как можно думать, в первой половине IV в. до н. э.

В истории военного искусства наследство, оставленное древним Китаем, занимает одно из почетных мест и представляет значительный интерес для советского читателя.

История военной мысли в Китае имеет своих классиков, учение которых составляет известное на всем Дальнем Востоке «Семикнижие». Во главе «Семикнижия» стоят два трактата, носящие имена прославленных стратегов древнего Китая — Сунь-цзы и У-цзы.

Трактат Сунь-цзы, занимающий первое место как по времени своего возникновения (вероятнее всего, в конце VI — начале V в. до н. э.), так и по своему содержанию и историческому значению, представлен мною советскому читателю в русском переводе 1. Но на Дальнем Востоке с того самого момента, как впервые была установлена специальная область военной науки, говорили и говорят о «военной науке Сунь—У», соединяя вместе имена знаменитых стратегов. Поэтому для истории дальневосточной военной мысли трактат У-цзы представляет не меньший интерес, чем Сунь-цзы.

Значение трактата У-цзы, как. и его великого предшественника, отнюдь не ограничивается рамками древней истории Китая. Они стали первыми, а строго говоря, и единственными настоящими классиками дальневосточной стратегии и тактики, так как остальные пять трактатов «Семикнижия» никак не могут сравняться по своему значению с этими двумя. На трактатах Сунь-цзы и У-цзы была построена вся философия и теория войны, вся практика военной стратегии и тактики в феодальном Китае, Корее и Японии. Более того, Сунь-цзы и У-цзы пережили и феодальный период в истории этих стран. Оба трактата переиздаются и изучаются в Китае и Японии и в новейшее время, причем не только в плане историческом: многое из них вошло в новую военно-научную теорию в этих странах. Особенно это относится к Японии, где трактаты Сунь-цзы и У-цзы известны каждому образованному военному, а в какой-то мере и каждому образованному человеку. Недаром «Тюо корон» — издательство одного из самых распространенных в Японии общественно-политических ежемесячников — предприняло в 1935 г. новое издание этих классиков, предназначенное для самого широкого читателя. [308]

* * *

Перевод всякого древнего памятника неизбежно должен сопровождаться комментарием. Тем более требует комментария перевод памятника военной мысли, созданного в древнем Китае, в рамках исторической действительности того времени, на почве культуры своей эпохи и написанного языком, отражающим уклад мышления и речевой стиль своего времени. Перевод с китайского языка IV в. до н. э. на русский язык XX в.— если он претендует на то, чтобы быть переводом, а не распространенным пересказом,— требует комментария, поясняющего мысль оригинала. И именно в этом — в разъяснении мысли У-цзы — переводчик видел свою главную задачу, составляя комментарий.

Само собой разумеется, что главным пособием для понимания содержания трактата У-цзы служит сам трактат. Действительное содержание какого-нибудь места трактата лучше всего вскрывается при сопоставлении этого места с другими, либо близкими, либо противоположными по смыслу. Кроме того, подлинное содержание и значение каждой мысли открывается при оценке ее в общей системе взглядов автора. Эти два пути и явились основным приемом толкования текстов.

Но, конечно, очень многое дали китайские комментаторы трактата. Наиболее авторитетным из них считается Лю Инь, известный знаток военной науки, живший во второй половине XIV в. и прославившийся большой работой по комментированному изданию всего «Семикнижия». Комментарий Лю Иня служил переводчику материалом для выяснения того, как понимали У-цзы военные теоретики старого Китая.

Большую помощь оказали другие трактаты «Семикнижия». Переводчик считал, что мысль У-цзы во многом можно понять только через прочую военно-теоретическую литературу древнего Китая, особенно ту, которая ближе к эпохе У-цзы. Многие положения У-цзы в том или ином виде повторяются и в других трактатах, и, наоборот, истинное значение некоторых мест этого сочинения становится ясным по контрасту с положениями других авторов.

Из всех трактатов особенно был полезен при составлении комментария трактат Сунь-цзы. На втором месте стоит Вэй Ляо-цзы — очень близкий к У-цзы по времени. В комментарии переводчика приводится немало цитат из этих сочинений, которые помогли осветить то или иное место У-цзы. Прочие трактаты «Семикнижия» — Законы Сыма (IV в. до н. э.), Лю тао (III-IV вв.), Сань люэ (VI-VII вв.), «Диалоги» Ли Вэй-гуна (VII в.) — привлекались в гораздо меньшей степени.

Переводчик — не военный специалист, и он не мог дать оценку учения У-цзы с точки зрения истории мировой военно-теоретической мысли. Переводчик является филологом-востоковедом и писал свою работу как филолог. Если советские ученые — специалисты по истории военной мысли — заинтересуются этим классиком военной науки на Дальнем Востоке, это будет все, чего желает переводчик и для чего он трудился.

Трактат У-цзы заслуживает внимания не только потому, что он пополняет историю мировой военной науки новым, имеющим большое значение материалом, но и потому, что в некоторой степени поможет изучить особенности военной стратегии и тактики стран современного Дальнего Востока. [309]

БИОГРАФИЯ У-ЦЗЫ И ЕГО ТРАКТАТ

Сведения об У-цзы, имеющиеся в нашем распоряжении, очень скудны. Строго говоря, они ограничиваются тем, что сообщается в биографии У-цзы, помещенной в «Истории» Сыма Цяня 2. В других источниках, как, например, у Вэй Ляо-цзы, в «Диалогах» Ли Вэй-гуна, встречаются лишь отдельные упоминания об У-цзы, характеризующие его как полководца.

От Сыма Цяня мы узнаем, что У-цзы происходил из царства Вэй, в котором проживал весь его, по-видимому, многочисленный род.

Один его поступок свидетельствует, что он уже в молодости отличался неукротимым нравом. Семья У-цзы разорилась, и он не смог помочь ей. Односельчане стали насмехаться над ним. Тогда У-цзы, не задумываясь, перебил всех, кто осмелился это делать. Разумеется, после этого ему пришлось покинуть родные места. Прощаясь с матерью, он дал ей торжественную клятву, что никогда не вернется домой, если не достигнет где-нибудь поста министра.

Покинув вэйское царство, У-цзы, исполненный честолюбивых замыслов, решил испробовать путь, который в те времена считался самым надежным для политической карьеры: он стал искать учителя, у которого смог бы получить нужную политическую мудрость.

Учитель политической мудрости был типичной фигурой Китая времен Чуньцю (722-481 гг. до н. э.) и особенно Чжаньго (403-221 гг. до н. э.). Этих учителей можно было найти в любом царстве, при любом дворе. Здесь они играли роль не то придворных ученых, не то советников по вопросам управления; многие из них занимали административные должности, некоторые, подчинив своему влиянию князей, становились даже полновластными министрами и не только руководили всей политикой, но и пытались проводить реформы в духе провозглашенных ими принципов. Другие создавали нечто вроде академий, где ученики черпали знания из бесед и лекций учителя. Третьи странствовали из царства в царство, от двора ко двору, поучая своей мудрости тех, кто желал их слушать. Все эти учителя проповедовали различные доктрины: среди них были политики-государственники, развивавшие свое учение о государстве и методах управления им; были политики-дипломаты, пропагандировавшие свои принципы внешней политики; были и экономисты со своими теориями обогащения государства и его населения. Многие из них были социологами, владеющими, как они думали, тайной наилучшего устройства общества: одни видели секрет «правильного» управления страной и народом в морали; другие искали его в материальном богатстве страны; третьи — в полноте военной силы. Были среди них и учителя логики и эвристики, т. е. искусства [310] красноречия и ведения полемики; были, наконец, и специалисты по военному искусству.

Историческая обстановка того времени как нельзя лучше способствовала появлению таких учителей. Как известно, в эпоху, которая вошла в историю Китая как период «Борющихся царств» (Чжаньго, 403-221 гг. до н. э.), на территории Китая существовали отдельные владения, крупные и мелкие. Власть верховного правителя — чжоуского вана (царя) была чисто номинальной. Князья вели войны, заключали союзы, многие из них даже стали присваивать себе титул ван (царь). В этой борьбе одни царства гибли, другие расширялись за их счет.

В такой пестрой и сложной обстановке замечался, однако, один определенный процесс: крепла тенденция к объединению всего Китая, к прекращению непрерывных войн, разорявших страну. Этого требовало все население Китая: земледельцы, страдавшие от рекрутской повинности, военных поборов и разрушения оросительной системы; торговцы, чьей деятельности препятствовали раздробленность страны и произвол отдельных правителей; этого хотели и наиболее дальновидные и умные представители чиновничества, чья служба зависела от всевозможных случайностей и каприза местных тиранов. Это проповедовали и упомянутые выше учителя — писатели и философы: только прочная, хорошо налаженная государственная машина могла предоставить им обширную арену деятельности.

Многие князья, чувствуя эти стремления и пытаясь использовать их в своих интересах, выступали инициаторами такого объединения. Пути к нему у них были разные — и политико-дипломатические, и военные. Мечтой такого князя-объединителя было стать «гегемоном» (ба), т. е. главой нескольких царств. В VII-V вв. до н. э. уже успели выдвинуться пять князей, ставших на время «гегемонами»: циский Хуань-гун, циньский Му-гун, чуский Чжуан-гун, цзиньский Вэнь-гун, юэский Гоу Цзянь-ван.

В результате этого процесса мелкие царства понемногу исчезали, поглощаемые более крупными. К концу периода Чуньцю осталось двенадцать царств, а к концу V в., т. е. ко времени У-цзы, их было уже только семь.

Обстановка как нельзя лучше способствовала возникновению и развитию идейных течений, по-разному осмысливавших эпоху и намечавших различные способы устройства общества и государства. Носителями этих идей являлись писатели, публицисты и философы, т. е. те учителя, о которых шла речь. Естественно, что они были желанными гостями князей. Советы этих мудрецов нередко способствовали лучшей организации внутреннего управления, дипломатическим успехам и т. д. Поэтому спрос на таких советников был велик. В конце концов стало, вероятно, просто хорошим тоном для князей иметь у себя при дворе мудреца, с которым можно было бы вести глубокомысленные беседы и которым можно было бы кичиться перед соседом. Понятно, что всякий, желавший сделать политическую карьеру, стремился пройти науку у какого-нибудь мудреца, подобно тому как в древней Греции всякий гражданин, желавший заняться политической деятельностью, должен был пройти курс риторики у софиста.

У-цзы решил пойти этим путем и выбрал одного из самых знаменитых учителей того времени, выдающегося ученика Конфуция — Цзэн-цзы. Если доверять конфуцианской традиции, утверждающей, что [311] Цзэн-цзы — автор трактата «Большая наука» (Да сюэ), вошедшего в состав «Четверокнижия», то он пошел значительно дальше своего учителя в развитии мировоззрения, впоследствии получившего название конфуцианства. Кроме того, Цзэн-цзы был известен и как выдающийся политический деятель. Более авторитетного учителя, пожалуй, трудно было бы выбрать. Однако, как свидетельствует Сыма Цянь, У-цзы недолго оставался у Цзэн-цзы. Один поступок У-цзы навлек на него недовольство и порицание учителя: узнав о смерти матери, У-цзы, верный своей клятве не возвращаться на родину иначе как став министром, не поехал отдать свой последний долг. По китайским обычаям это было нарушением самой священной обязанности сына. Конфуций и его ученики с особой энергией проповедовали принцип «сыновнего служения», возводя его едва ли не в основное начало всего общественного бытия. Поэтому поступок У-цзы вызвал самое суровое осуждение учителя и привел к разрыву их отношений.

После этого У-цзы решил переменить сферу своей деятельности. По складу характера он не мог заниматься изучением морально-политических сентенций таких учителей, как Цзэн-цзы; его влекло к себе военное дело. Поэтому он переехал в царство Лу и стал там изучать военную науку.

Сыма Цянь не говорит, у кого он учился и как он сумел выдвинуться. Мы узнаем только, что, когда на царство Лу напал сильный враг — царство Ци — и надо было найти полководца, У-цзы был главным претендентом на эту должность. Однако одно обстоятельство служило в глазах многих препятствием к назначению У-цзы: его жена была родом из царства Ци. Естественно, советники луского князя сомневались, можно ли будет ему доверять. У-цзы поступил в этом случае решительно. Узнав о таких сомнениях, он без колебаний умертвил свою собственную жену, чем и доказал, что не может быть заподозрен в тайном сочувствии к Ци. Сыма Цянь объясняет поступок У-цзы его горячим стремлением к славе: он не мог упустить удобный случай показать свои таланты и выдвинуться.

Своим поступком он достиг желаемого: князь поручил ему командование войсками, отправляемыми против царства Ци. У-цзы блестяще оправдал оказанное доверие: результатом его операций явился полный разгром циской армии.

Однако У-цзы не удалось удержаться на службе у луского князя. Луские жители, как говорит Сыма Цянь (очевидно, приближенные князя), возненавидели его и приложили все усилия, чтобы его удалить. Официальным мотивом послужили будто бы моральные качества У-цзы. Его обвинили в жестокости. Вспомнили и его поведение на родине, где он убил 30 человек, и его отношение к смерти матери, и его недавний поступок с женой. Князю внушили, что держать такого человека возле себя слишком опасно. Князь послушался этих советов и действительно удалил У-цзы.

Трудно судить о действительных причинах изгнания У-цзы. Сыма Цянь дает, однако, один многозначительный намек. Он замечает, что в те времена Лу и Вэй были так называемыми «братскими царствами», т. е. царствами, владетели которых были связаны родственными узами. Обычно такая связь соединялась с известного рода политическим и военным союзом. Для такого же маленького царства, как Лу, было крайне важно иметь дружески расположенного соседа, тем более такого могущественного, как царство Вэй. Поэтому князь или его [312] советники боялись, как бы нахождение на службе в Лу, да еще в качестве полководца, беглеца из вэйского царства не отразилось на дружественных отношениях с Вэй. Возможно, что князю и пришлось поэтому расстаться с У-цзы.

Весьма вероятно, что Сыма Цянь указывает правильный путь для толкования поступка князя. Кроме того, слава и влияние удачливого полководца в соединении с крутым и решительным нравом вызывали опасение знати, которая постаралась употребить все средства, чтобы удалить У-цзы.

У-цзы принужден был искать новое место для применения своих талантов. В это время он услышал, как замечает Сыма Цянь, что вэйский князь Вэнь-хоу — мудрый правитель. Поэтому он стал искать службу у него. К этому времени У-цзы имел уже, по-видимому, громкую репутацию искусного стратега. По крайней мере Сыма Цянь передает, что, когда Вэнь-хоу обратился к своему советнику Ли Кэ с вопросом, что за человек этот У-цзы, Ли Кэ очень плохо отозвался о личных качествах последнего, обвинив его в корыстолюбии и распутстве, но зато очень высоко оценил его искусство как полководца. «В военном деле даже Сыма Жан-цзюй не мог бы превзойти его»,— сказал Ли Кэ, упомянув знаменитого полководца VI в. до н. э., чьи «Законы войны» запечатлены в известном труде Сыма фа.

Как видно из трактата У-цзы, вэйский князь, по-видимому, решил сам посмотреть, что это за человек. Вводная глава трактата красноречиво описывает это первое свидание. У-цзы своими мудрыми речами, выдававшими не только талант полководца, но и крупный государственный ум, так пленил князя, что тот сразу же решил вопрос: У-цзы со всем почетом, достойным победителя циского царства, был приглашен на службу и поставлен во главе вэйских войск.

Такое решение Вэнь-хоу было, по-видимому, обусловлено положением в царстве Вэй, которому грозила война с сильнейшим царством Цинь. Вэнь-хоу задолго до приглашения У-цзы самым интенсивным образом готовился к этой войне: усиленно строил боевые колесницы, изготовлял оружие и т. д. Ему недоставало только хорошего полководца, и, когда дошла до него слава У-цзы, он, не задумываясь, решил доверить ему ведение войны.

Расчет князя оправдался. Как повествует трактат, У-цзы, имея всего 50 тысяч пехоты, 500 боевых колесниц и 3 тысячи всадников, разгромил пятисоттысячную армию Цинь.

О стиле его командования ярко свидетельствует приказ по армии, данный им накануне битвы. Этот приказ приводится в трактате:

«Командиры и солдаты! Каждому из вас предстоит встретиться — кому с боевыми колесницами противника, кому с его конницей, кому с его пехотой. Помните, что, если каждая колесница не захватит его колесницу, если каждый всадник не захватит его всадника, если каждый пехотинец не захватит его пехотинца, пусть мы и разобьем его армию, все равно заслуг не будет ни у кого» (VI, 11).

Трактат добавляет, что впечатление, произведенное на солдат этим приказом, было таково, что «в день битвы боевые распоряжения У-цзы были кратки и просты, но его мощь потрясла всю Поднебесную» (VI, 12).

Сыма Цянь передает ряд подробностей, рисующих У-цзы как руководителя армии. Находясь в походе, он одевался, как простой солдат, ел ту же пищу, что и солдаты; во время ночлега спал на голой земле; [313] во время переходов шел пешком наравне с простыми солдатами, носил с собой такой же походный паек, как у солдат, делил со своими солдатами все труды и лишения. К солдатам он относился как к «любимым детям», как того требовал его великий предшественник Сунь-цзы. Сыма Цянь приводит даже один эпизод, характеризующий, насколько близко к сердцу принимал У-цзы все, что касалось его воинов. У одного его солдата образовался фурункул, никак не вскрывавшийся и причинявший большие мучения. У-цзы, узнав об этом, сам сделал разрез фурункула и высосал весь гной.

Сыма Цянь с добросовестностью историка, а может быть и не без скрытой иронии, сообщает о том своеобразном эффекте, который произвела на мать солдата весть о такой заботливости вождя. Мать заплакала, и, когда ее удивленно спросили, почему она плачет, она объяснила свои слезы следующим образом. Ее муж, будучи солдатом, однажды заболел той же болезнью, и его военачальник проделал с ним ту же операцию, что У-цзы с ее сыном. Отец был так тронут заботливостью полководца, что с тех пор только и горел желанием засвидетельствовать свою признательность каким-нибудь геройским подвигом. В бою он стремился в самые опасные места, в результате чего был убит. Мать объяснила, что, потеряв мужа, боится теперь потерять и сына.

Заботясь о своих солдатах, У-цзы в то же время умел быть крайне суровым в отношении дисциплины, считая, как это видно из его трактата, что дисциплина — первое условие боеспособности армии. Поэтому он беспощадно карал за малейшее нарушение ее. Вэй Ляо-цзы приводит следующий рассказ, рисующий У-цзы с этой стороны:

«У-цзы воевал с Цинь. Еще до сражения один солдат, не будучи в силах сдержать свою храбрость, пошел вперед и вернулся, отрубив две головы. У-цзы немедленно казнил его. Военачальники стали упрекать полководца: “Это был способный воин, не надо было его казнить". У-цзы на это ответил: “Да, он способный воин. Но раз он действовал не по моему приказу, я его казнил"» (Вэй Ляо-цзы, гл. VIII, стр. 31).

После победы над Цинь князь Вэнь-хоу поручил У-цзы охрану района Сихэ от возможных нападений со стороны княжеств Цинь и Хань и, по-видимому, очень доверял своему полководцу. Однако Вэнь-хоу скоро умер (в 387 г. до н. э.). По свидетельству Сыма Цяня, У-цзы продолжал служить и при его сыне и наследнике — князе У-хоу (386-371 гг. до н. э.). Судя по трактату, молодой князь относился к полководцу своего отца с величайшим почтением, постоянно беседовал с ним по вопросам военного дела. Сам трактат по форме представляет ряд бесед князя с его военачальником. В этих беседах князь обычно задает какой-либо вопрос, а У-цзы на него отвечает, развивая таким образом свое учение о войне.

Один эпизод, сообщаемый Сыма Цянем, рисует У-цзы и как политика. Князь катался по реке в районе, порученном охране У-цзы, и, восхищаясь окружающими местами, заметил: «Как красивы эти твердыни гор и реки! Это — сокровище вэйского царства». На это У-цзы ответил: «Дело не в горах, а в добродетели правителя», и развил пространную аргументацию для вразумления своего собеседника. Он сослался на пример ряда древних правителей, которые полагались именно на естественные укрепления своих владений, на неприступность их и забывали о важности добродетели. И какова же была их судьба? Правитель Саньмяо забыл о добродетели и долге и был свергнут Юем, [314] положившим начало династии Ся. Однако Цзе-ван, последний государь династии Ся, правил государством не на основе гуманности. И что же? Чэн Тан восстал против него и сверг его. Но и новая династия, основанная Чэн Таном, также пала по аналогичным причинам. Последний государь этой династии, Чжоу-ван, правил государством не на основе добродетели, и восставший против него У-ван убил его, положив начало династии Чжоу. В трактате упоминается о двух последних случаях, причем У-цзы объясняет успех Чэн Тана и У-вана следующим образом:

«Когда Чэн Тан убил Цзе-вана, народ Ся возликовал; когда У-ван поразил Чжоу-вана, жители Инь не порицали его. В своих поступках те следовали велениям Неба и желаниям людей» (I, 2, 5).

Он заканчивает свое увещание молодому князю такими словами: «На этом основании можно видеть, что дело не в горных укреплениях, а в добродетельности. Если Вы, государь, не будете соблюдать добродетель, люди на этом корабле все превратятся в ваших врагов».

Молодой князь мог ответить на это только словами одобрения и назначил полководца правителем района Сихэ.

Слава У-цзы гремела по всему княжеству, и, по-видимому, это подействовало на него самого, вообще весьма чувствительного к славе, как это явствует из всей его биографии. Однако Сыма Цянь передает такой рассказ, который, с одной стороны, рисует размеры самомнения У-цзы, с другой — его умение склоняться перед истиной, если она очевидна, хотя бы это и было невыгодно для его самолюбия.

В вэйском царстве предстояло назначение главного министра. Выбор князя остановился на сановнике по имени Тянь Вэнь. У-цзы, еще с молодых лет мечтавший о посте министра, считал, что он сам является наилучшим кандидатом на этот пост, и был очень недоволен. Обратившись к Тянь Вэню, он сказал: «Давайте поговорим о наших заслугах, хорошо?» — «Хорошо»,— ответил Тянь Вэнь. У-цзы тогда спросил: «У кого из полководцев в его армии солдаты и офицеры с радостью идут на смерть, а враждебное государство не смеет даже и помыслить что-нибудь, у вас или у меня?» — «У вас»,— отвечал Тянь Вэнь. «Кто умеет управлять чиновниками, быть близким к народу, наполнять сокровищницу государства, я или вы?» — спросил далее У-цзы. «Вы»,— ответил Тянь Вэнь. «Кто защищает Сихэ так, что циньская армия не смеет обратиться на восток и послушна так же, как Хань и Чжао? Вы или я?» — продолжал У-цзы. «Вы»,— ответил Тянь Вэнь. «В таком случае, если во всех этих отношениях я выше вас, почему же по положению вы выше меня?» — спросил тогда У-цзы. Тянь Вэнь на это ответил: «Когда государь малолетний, а государство неустойчиво, когда сановники не поддерживают его, а народ еще не доверяет ему, кому в таком случае доверить государство — вам или мне?» У-цзы некоторое время молчал, потом сказал: «Вам».— «Вот поэтому-то я и нахожусь выше вас»,—сказал Тянь Вэнь. «У-цзы сам понял, что ему далеко до Тянь Вэня»,— заканчивает свое изложение Сыма Цянь.

Служба У-цзы в вэйском царстве закончилась, однако, неудачей. На этот раз У-цзы пришлось не просто уйти, как из царства Лу, а бежать, спасая свою жизнь. У-цзы держался, по-видимому, доверием юного князя и признанием своих заслуг со стороны премьер-министра и фактического правителя — Тянь Вэня. Среди прочих же сановников княжества У-цзы своим неукротимым нравом и надменностью снискал, [315] надо думать, немало врагов, которые и постарались свалить его, как только умер его покровитель Тянь Вэнь. Пост премьер-министра занял Гун Шу, враждебно настроенный к У-цзы. Чтобы удалить У-цзы, Гун Шу старался внушить князю, что верность У-цзы ненадежна, что он слишком «мудрый человек» для такого маленького государства, как Вэй. А поскольку рядам находится такое могучее государство, как Цинь, естественно, что У-цзы может помышлять о том, что в Цинь он может совершить более крупные дела, чем на службе в царстве Вэй. Искусно подстроенным маневром врагам У-цзы удалось достигнуть цели: князь перестал доверять У-цзы 3. У-цзы заметил это и, зная, что может повлечь за собою в дальнейшем такое положение, «боясь,— как говорит Сыма Цянь,— что его обвинят в каком-нибудь преступлении, в конце концов бежал» из вэйского царства.

После этого мы застаем его в царстве Чу. Здесь исполнилась юношеская мечта У-цзы: «Чуский князь Дао-ван давно уже слышал о мудрости У-цзы и, когда тот пришел к нему, сделал его министром Чу»,— пишет Сыма Цянь.

В царстве Чу У-цзы во всем блеске развернул свои способности полководца и государственного деятеля. По сообщению Сыма Цяня, он провел ряд важнейших мероприятий по внутреннему управлению: улучшил законодательство, уничтожил лишние чиновничьи должности, удалил от двора многочисленную родню князя, всячески заботился о воинах, видя в армии главную силу государства. Как полководец он провел ряд победоносных кампаний против соседей. «На юге усмирил Боюэ; на севере присоединил Чэнь и Цай и отбил нападение Трех Цзинь; на западе разбил Цинь, так что все князья стали опасаться могущества Чу»,— пишет Сыма Цянь.

Эти подвиги еще более прославили его имя, но в то же время он как министр возбудил своими решительными действиями против сановников и знати сильнейшую ненависть к себе. Поэтому, когда его покровитель Дао-ван умер (в 381 г. до н. э.), эта знать немедленно подняла возмущение против министра и напала на него. У-цзы пришлось бежать. Сыма Цянь рисует драматическую картину последних минут его жизни. Спасаясь от напавших на него, У-цзы прибежал в зал, где лежало тело умершего князя, и укрылся за ним. Он надеялся, что это остановит преследователей. Но подданные князя не постеснялись того, что копья, направляемые в ненавистного У-цзы, попадают в тело их господина. В конце концов эта защита не спасла У-цзы, и он был убит. Ненависть врагов была настолько сильна, что они не пощадили и весь род У-цзы. Сыма Цянь сообщает, что после его смерти было перебито свыше семидесяти семи семейств, принадлежавших к его роду.

Таким образом, деятельность У-цзы и в царстве Лу, и в царствах Вэй и Чу закончилась печально. Но зато она прославила его как полководца. Она дала возможность трактату, излагающему его учение о войне, сказать о нем: «У Ци защитил Сихэ. Больших сражений с князьями он имел семьдесят шесть, одержал полную победу в шестидесяти четырех из них; в остальных случаях сражения окончились вничью. Он расширил территорию во все четыре стороны, занял земли на тысячи ли. Таковы подвиги У Ци». Таков полководец, почти всю свою жизнь проведший в походах и не знавший ни одного поражения. [316]

* * *

Биография У-цзы, сообщаемая Сыма Цянем, ничего не говорит о трактате, соединенном с именем знаменитого полководца. В Ши-цзи упоминается только о том, что во времена Сыма Цяня ходило много руководств по военному искусству, установленных У-цзы. Таким образом, следы какого-то трактата, связанного с именем У-цзы, усматриваются еще в эпоху Сыма Цяня.

В «Истории династии Хань» уже есть упоминание об этом трактате, причем указывается, что он состоял из сорока восьми глав. Как известно, трактат в том виде, в котором он дошел до нас, состоит из «Введения» и шести глав. Значит ли это, что трактат в своем первоначальном виде был больше или же в число этих сорока восьми глав входят комментарии и дополнения позднейших авторов, сказать трудно.

В известной военной библиографии Чао-гуна 4 сообщается о трех частях трактата, состоящих из шести глав. Если исключить деление на три части, отсутствующие в ныне известном тексте, то описание трактата, приводимое Чао-гуном, и по количеству глав, и по их порядку полностью совпадает с трактатом У-цзы, дошедшим до нас. Очень небольшие отличия имеются только в названиях глав. Как видно из самого трактата, в нем содержатся беседы У-цзы с вэйским князем Вэнь-хоу, а затем с его сыном У-хоу. Кроме этих бесед в нем содержится ряд рассказов о самом У-цзы и о некоторых событиях того времени (введение и гл. VI). Все это в соединении со сведениями об У-цзы, содержащимися в других источниках, свидетельствует о том, что трактат, названный по имени древнего стратега, появился после его смерти. В нем нашли свое отражение поучения У-цзы, записанные кем-либо из его учеников. По всей вероятности, трактат возник в вэйском царстве, так как в нем приводится лишь материал, связанный с вэйским периодом в жизни У-цзы. Таким образом, у нас есть все основания считать, что, хотя трактат и не является произведением самого У-цзы, он содержит учение знаменитого полководца.

(введена сквозная нумерация постраничных примечаний, в печатном тексте обозначенных * . – расп.)


Комментарии

1. Н. И. Конрад, Сунь-цзы. Трактат о военном искусстве, М.-Л., 1950.

2. См.: Сыма Цянь. Избранное, пер. с китайского В. Панасюка, М., 1956, стр. 70-79.

3. См.: Сыма Цянь, Избранное, стр. 78.

4. ***.

Текст воспроизведен по изданию: Н. И. Конрад. Избранные труды. Синология. М. Наука. 1977

© текст - Конрад Н. И. 1977
© сетевая версия - Thietmar. 2012
© OCR - Karaiskender. 2012
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Наука. 1977