СЫМА ЦЯНЬ
ИСТОРИЧЕСКИЕ ЗАПИСКИ
ШИ ЦЗИ
ГЛАВА ВОСЕМЬДЕСЯТ ЧЕТВЕРТАЯ
Цюй Юань, Цзя-шэн ле чжуань-Жизнеописание Цюй Юаня и Цзя И 1
Цюй Юань по имени Пин 2 происходил из рода правителей царства Чу и являлся одним из приближенных чуского Хуай-вана 3. Цюй Юань был весьма начитан, обладал сильной волей, хорошо разбирался в делах управления и в том, что касалось всяческих смут, а также был искусен в составлении различных указов. Во дворце он обсуждал с ваном государственные дела и намечал планы, готовил распоряжения и указы; вне княжеских покоев встречал и принимал гостей и беседовал с чжухоу. Ван очень доверял ему. Он занимал видное место среди высших сановников, которые боролись с ним за доверие вана и завидовали его способностям.
Однажды Хуай-ван поручил Цюй Юаню составить государственный указ. Цюй Пин набросал его вчерне, но еще не закончил, когда один из высших сановников такого же, как и он, ранга увидел эти наброски и вознамерился забрать их. Но Цюй Пин их не отдал. Тогда этот сановник стал клеветать на него правителю: «Всем известно, что вы, ван, поручаете Цюй Пину готовить указы, но всякий раз, как появляется указ, Пин приписывает всю заслугу себе и даже заявляет: "Если бы не я, то ничего бы и не было"». Ван разгневался и удалил от себя Цюй Юаня.
Цюй Пин был глубоко огорчен тем, что ван не смог его правильно оценить, что клевета закрыла ему глаза на все хорошее, [сделанное им], что неправда погубила справедливость и для правителя оказались неприемлемыми прямота и искренность. В глубокой тоске и задумчивости он сочинил поэму Лисао («Скорбь отверженного»). Известно, что Небо-это начало людей, а отец и мать-корни человека. Ведь когда человек доходит до предела, он всегда возвращается к своим корням. Поэтому, когда человек страдает от тяжких трудов и устал до крайности, он не может не взывать к Небу, когда же он болен и страдает, скорбит и тоскует, он обязательно обращается к отцу или матери. Цюй Пин шел путем справедливости, действовал прямодушно и всю свою преданность, все знания отдал на службу своему правителю, но [282] клеветник [сумел] разъединить их, и можно сказать, что он дошел до предела. Быть верным, но попасть под подозрение, быть преданным, но стать жертвой клеветы,-разве этим можно не возмутиться? Тогда Цюй Пин и написал поэму Лисао, которую можно считать плодом его горьких раздумий о своей судьбе 4. В разделе Шицзина «Нравы царств» есть любовные мотивы, но нет разврата, в «Малых одах» встречаются возмущение и нападки, но нет [призыва] к бунту 5. Можно сказать, что в Лисао как бы соединились лучшие черты обоих разделов [Шицзина]. Цюй Юань начинает с времен императора Ку, доходя до времен циского Хуань-гуна, а между ними толкует о Чэн Тане и У-ване 6, чтобы обличить дела, свершавшиеся на свете. Он сделал понятными широту и возвышенность Дао и дэ, истинные способы управления страной и недопущения смут и все это изложил до конца и с ясностью. Его стиль лаконичен, слова сдержанны, его чувства чисты, поступки бескорыстны. Его стихи по размеру невелики, но говорят они о великом. Он приводит примеры, [нам] близкие, но их смысл-и далек и глубок. Так как устремления поэта чисты, то и все, о чем он говорит, благоухает. Так как деяния его были бескорыстны, то он предпочитал умереть, но не отходить [от чуских дел]. Когда мирская грязь затапливала его, он, подобно цикаде, вспархивал, освобождаясь от грязи, и уносился прочь от мирской пыли. Ничто низкое не могло пристать к нему. Он был настолько непорочен и светел, что никакая муть не пачкала его. Если понять полностью его думы и устремления, то их блеск можно, пожалуй, сопоставить со светом солнца и луны.
После того как Цюй Пин был снят со своих постов и изгнан, циньский правитель вознамерился напасть на Ци. Ци было связано родственными узами и союзом цзун с царством Чу. Циньского Хуэй-вана это беспокоило, и тогда он повелел Чжан И 7 для вида покинуть Цинь и с помощью богатых даров устроиться на службу к чускому правителю, которому следовало говорить так: «Циньский ван сильно ненавидит Ци, но Ци с Чу связаны родственными узами и союзом цзун. Если Чу действительно в состоянии порвать с Ци, то циньский правитель готов отдать вам земли в Шан и Юй 8 протяженностью в 600 ли». Чуский Хуай-ван был жадным человеком, он поверил в заверения Чжан И и сразу же порвал отношения с Ци, после чего послал своего человека в Цинь принять обещанные земли. Однако Чжан И притворно и лукаво сказал послу: «Я, И, договаривался с вашим ваном о 6 ли земли и не слыхал ни о каких 600 ли». Чуский посол рассердился и уехал. Вернувшись, доложил об этом Хуай-вану. Тот разгневался [283] и, подняв большое войско, напал на Цинь. Циньский ван тоже поднял свои войска и ударил по Чу, нанеся чусцам сильное поражение между реками Дань и Си (312 г.). Было обезглавлено 80 тысяч [чуских воинов] и взят в плен чуский военачальник Цюй Гай, а затем заняты чуские земли Ханьчжуна. Тогда Хуай-ван собрал все оставшиеся у него военные силы и, глубоко вторгшись [в пределы Цинь], ударил по циньцам. Сражение произошло под Ланьтянем. Правитель княжества Вэй, узнав про эти события, неожиданно ударил по чусцам и дошел [со своей армией] до Дэна 9. Это нападение так напугало чусцев, что они, покинув Цинь, вернулись обратно. Циский же правитель был в гневе и не пришел на помощь Чу, которое оказалось в тяжелом положении.
На следующий год (311 г.) циньский правитель решил в знак замирения возвратить чусцам земли Ханьчжуна, но чуский ван сказал: «Я не желаю получать земли, выдайте мне Чжан И-и я буду доволен». Чжан И, узнав об этом, сказал: «Если за одного меня нам уступают весь Ханьчжун, то я прошу разрешения отправиться в Чу». И он прибыл в Чу. Там он богатыми подношениями одарил сановника Цзинь Шана, который был придворным вана, и всякими хитростями вошел в доверие к Чжэн Сю-любимой наложнице Хуай-вана. Хуай-ван в конце концов послушался Чжэн Сю и снова отпустил Чжан И.
В то время Цюй Пин был отлучен от дел, лишен своих постов и отправлен в княжество Ци. Вернувшись в Чу, он стал укорять Хуай-вана: «Почему вы не расправились с Чжан И?» Хуан-ван пожалел о содеянном, выслал за Чжан И погоню, но догнать его не удалось 10.
После этого чжухоу вместе напали на Чу, нанесли ему сильное поражение и убили чуского военачальника Тан Мэя (310 г.).
В то время циньский Чжао-ван породнился браком с чуским правителем и пожелал встретиться с Хуай-ваном. Хуай-ван уже собирался поехать на эту встречу, когда Цюй Пин сказал ему: «Цинь -государство тигров и волков, верить ему нельзя, лучше туда не ездить». Однако младший сын Хуай-вана Цзы Лань посоветовал отцу поехать, сказав: «Как можно отказываться от радушного приглашения правителя Цинь?» И Хуай-ван в конце концов поехал. Но не успел он добраться до заставы Угуань, как устроенная циньскими воинами засада отрезала ему пути для возвращения. Затем [циньский правитель] задержал Хуай-вана и потребовал отдать ему чуские земли. Хуай-ван разгневался и не стал выполнять это требование. [Он] бежал в Чжао, но там его не [284] приняли, и он вынужден был вновь вернуться в Цинь, где и умер. Тело его было возвращено в Чу.
На престол в Чу вступил старший сын [Хуай-вана] Цин Сян-ван 11. Его младшего брата Цзы Ланя поставили линъинем. Чусцы не могли простить Цзы Ланю того, что он уговорил Хуай-вана отправиться в Цинь, откуда тот не вернулся.
Цюй Пин терпеть не мог Цзы Ланя. Будучи изгнанным из Чу, [он] тосковал о своей родной земле, да и сердцем был привязан к Хуай-вану. Он все время стремился вернуться домой и все еще надеялся, что, на его счастье, новый правитель прозреет и мнение [двора] о нем изменится. Он думал лишь о том, чтобы чуский владыка правил по-прежнему и его царство процветало. Ему хотелось вновь вернуться, и об этом стремлении он постоянно говорил в своих сочинениях. Однако что мог он поделать? Вернуться он так и не смог. Из хода событий видно, что Хуай-ван до самой своей кончины так и не прозрел. Среди правителей, какими бы они ни были-глупыми или умными, мудрыми или бесталанными,-каждый стремится найти себе для службы преданных людей и выдвинуть мудрых себе в помощники. Однако немало и таких, кто теряет свое государство, рушит свой дом; поколение проходит за поколением, но редко встречаются мудрые правители, которые бы умело управляли; тот, кого называют преданным, на самом деле не предан, а кого называют мудрым-не мудр. Хуай-ван не умел распознавать преданных ему слуг, а потому и был запутан Чжэн Сю, обманут Чжан И. Он прогнал Цюй Юаня и поверил старшему сановнику и линъиню Цзы Ланю. В результате войска его были разгромлены, земли отторгнуты, он потерял 6 областей и сам, оказавшись пленником, умер в Цинь, став посмешищем для всей Поднебесной. Вот к какой беде приводит незнание людей! В Ицзине сказано: «Колодец очищен, но из него не пьют. В этом скорбь моей души, ведь можно [было бы] черпать [из него. Если бы] царь [был] просвещен, [то] все обрели [бы] свое благополучие» 12. Но когда ван неразумен, разве он может принести благополучие [окружающим]!
Линъинь Цзы Лань, узнав [о нападках Цюй Юаня], сильно разгневался и велел старшему сановнику [Цзинь Шану] опорочить Цюй Юаня перед Цин Сян-ваном. [Это удалось, и] Цин Сян-ван в гневе приказал изгнать его.
Цюй Юань прибыл на берег [Янцзы]цзян. Он распустил волосы и со стонами разочарования и обиды бродил вдоль реки. Вид у него был страдальческий и изможденный. Один рыбак увидел его и спросил: «Вы не тот ли сановник, который ведал делами трех [285] знатных родов 13? Почему вы в таком положении?» Цюй Юань ответил: «Весь мир грязен и мутен, только я чист; все люди опьянели, только я трезв. Поэтому меня и изгнали». Рыбак на это сказал: «Мудрец не скован обстоятельствами и в состоянии меняться вместе с окружающим его миром. [Если] весь мир грязен и мутен, почему бы вам не последовать за его потоком жизни и не подняться в его волне; [если] все люди пьянствуют, почему бы вам не попробовать этого зелья, не пригубить их вина? Почему вы, обладая [талантами, подобными] яшме и самоцветам, изгнаны?» Цюй Юань ответил рыбаку: «Я слышал, что тот, кто вымыл голову, обязательно стряхнет пыль с головного убора, а тот, кто помылся, сразу же отряхнет свою одежду. Кто же из людей в состоянии принять своим чистым телом грязь окружающего мира?! Уж лучше броситься в вечный поток, найти себе могилу в рыбьем чреве. Могу ли я с моей ослепительной белизной позволить себе замараться мирской грязью?!»
И тогда Цюй Юань сочинил поэму Хуайша чжи-фу («С мужеством в сердце») 14. В ней говорилось:
Прекрасен день в начале лета,
Зеленеют травы и деревья,
[Лишь я один] скорблю без меры,
Я ухожу все дальше на юг.
Передо мною даль без края,
Здесь тишина и покой;
Обида меня терзает злая,
И горе сгибает порой.
Я сдерживая свои чувства и стремления,
Склоняясь с горечью, чтобы как-то пережить.
Когда бревно тешут и делают брусом,
То свойства дерева в нем не изменить.
Когда мужем совершенным пренебрегают,
Тот своих намерений не изменяет.
Он, как прежде, прям и честен,
И в этом величие большого человека.
Если бы искусный мастер не блистал своей работой,
Кто бы узнал о его талантах.
Когда в темном месте черный узор наносят,
Подслеповатые люди его не видят.
А когда Ли Лоу 15 прищуривал глаза,
Невежды считали, что он незряч.
Тот, кто белое считает черным, [286]
Низкое мешает с высоким;
Для того, кто думает, что феникс живет в клетке,
Куры и домашние утки летают в небесах;
Кто с яшмой путает простые камни,
Мерит все одной меркой;
Находящиеся у власти грубы и пристрастны,
Не знают, что таится во мне.
Я мог бы взять на себя многое и вести дело к процветанью,
Но затянут в трясину и не могу воспарить.
Обладая большими талантами,
Я не могу показать до конца, на что я способен.
Деревенские собаки хором лают,
Они облаивают то, что им чуждо.
Чернить талантливых, сомневаться в великодушных-
Вот подлое свойство заурядных люден.
Внешность и внутренние силы слились во мне воедино,
Но люди не знают моих способностей.
Во мне собрались многие таланты.
Но никто не знает, чем я обладаю.
Я ценю добродетель и держусь справедливости,
В основательности-мое богатство.
Мне не встретился [мудрый] Чун-хуа 16,
Кому понять, что скрывается за моим свободным поведением.
С далекой древности известно:
Никогда не жили одновременно два мудреца,-
И кто знает, в чем причина.
А Тан и Юй так далеки,
И я не могу передать им свою любовь.
Стараюсь сдерживать чувство разочарования,
Гасить обиды и быть сильным.
И хотя я столкнулся с грязью,
Но не сменил своих устремлений;
В надежде послужить примером людям
Я иду по дороге на север;
Солнце меркнет, и скоро закат,
Конец моей печали и грусти
Наступит только с концом моей жизни.
В заключении [поэмы] говорится:
Юань и Сян 17 раскинулись широко,
И катят бурлящие волны. [287]
Ночною мглой окутана дорога,
А путь, которым я иду, далек и смутен.
Несу в себе бесконечное страданье,
Горечью мои вздохи налились
В мире нет человека, который понял бы мена.
Нет такого сердца, к которому можно было воззвать.
Моим чувствам и характеру
Нет пары.
Бо Лэ 18 давно ушел из мира,
И кто в состоянии оценить редкостного скакуна?
Каждому с рожденья уготована своя судьба,
Есть то, что людям не дано перешагнуть.
Я душу укрепил и дал простор своим стремленьям,
Чего же мне еще бояться?
Все время я страдаю и скорблю,
Стенаю, тяжело вздыхаю.
Мир грязен, и никто меня не знает,
И некому открыть мне душу.
Я знаю, что смерти не избежишь,
И не хочу, чтобы меня жалели.
Хочу ясно заявить благородным мужам,
Что стремился быть им подобным 19.
После этого [Цюй Юань], положив за пазуху камень, бросился в воды реки Мило 20.
В царстве Чу после смерти Цюй Юаня жили его последователи-поэты Сун Юй, Тан Лэ, Цзин Ча, которые хорошо владели словом и прославились своими одами фу 21. Их творения восходили к свободному стиху Цюй Юаня, но никто из них не смел, подобно ему, открыто поучать [правителя]. В дальнейшем Чу день за днем слабело и через несколько десятков лет было окончательно завоевано Цинь.
Через 100 с лишним лет после гибели Цюй Юаня в водах реки Мило, жил [уже] при Хань ученый Цзя И 22. Он служил старшим наставником чаншаского вана. Как-то, переправляясь через Сяншуй, он бросил [в реку] свои стихи, в которых оплакивал Цюй Юаня.
Ученого Цзя звали И, он был уроженцем Лояна. [Уже] в 18-летнем возрасте он умело декламировал стихи и писал собственные сочинения, чем стал известен во всей округе. Управитель Хэнани тинвэй У, прослышав о его талантах, призвал его [288] в свою резиденцию. Он отнесся к нему благосклонно и высоко оценил его.
В то время начал править ханьский император Сяо Вэнь. Узнав о том, что управитель Хэнани У-гун-один из лучших мастеров наведения порядка, а к тому же земляк и ученик Ли Сы, император призвал [У-гуна] к себе и назначил тинвэем. А тинвэй, в свою очередь, рассказал императору о том, что Цзя И хотя и юн годами, но прекрасно разбирается в трудах философов «ста школ». Вэнь-ди призвал Цзя И ко двору и пожаловал ему звание боши.
В это время Цзя И было немногим более 20 лет, [среди придворных он] был самым молодым. Однако каждый раз, когда пожилые ученые мужи ничего не могли сказать по поводу предлагаемого указа или распоряжения, Цзя И всегда находил правильное и исчерпывающее решение, и всем казалось, что он высказал как раз то, что им хотелось сказать. Тогда все ученые мужи признали его способности и сочли невозможным сравняться с ним. Сяо Вэнь-ди был очень доволен Цзя И и стал выделять его среди остальных. В течение года тот поднялся до должности тайчжун-дафу.
Цзя И считал, что коль скоро ко времени царствования Сяо Вэнь-ди ханьский дом правит уже более 20 лет и в Поднебесной царит мир и покой, то несомненно настала пора перенести начало года, сменить цвета парадных одежд, упорядочить систему управления, утвердить перечень чиновничьих должностей и шире распространять этикет и музыку. Исходя из этого, он представил проект изменений, где предложил превыше всего поставить желтый цвет, главным числом признать «5», а в названиях чиновничьих должностей полностью отказаться от циньских установлений. Он предлагал объяснить проведение реформ не с самого начала правления тем, что в первые годы Сяо Вэнь-ди был скромен и уступчив и в решениях не хотел проявлять торопливость. Издав указы и законы об этих переменах, а также о том, чтобы все лехоу покинули столицу и вернулись жить в свои уделы, [император] заявил, что все это делается на основе предложений ученого Цзя. После этого Сын Неба предложил приближенным ввести Цзя И в число высших сановников. Однако такие люди, как цзянский хоу [Чжоу Бо], [инъиньский хоу] Гуань [Ин] 23, дунъянский хоу [Чжан Сян-жу], [главный цензор] Фэн Цзин, сделали все возможное, чтобы ему повредить, говоря о недостатках Цзя И так: «Лоянец молод годами и только начал учиться, а уже стремится прибрать всю власть к своим рукам и внести разброд во все [289] дела». После этого Сын Неба отстранил от себя Цзя И, перестал пользоваться его советами и назначил его старшим наставником чаншаского вана.
Попрощавшись [с друзьями], Цзя отправился в путь. Он знал, что Чанша-гиблое, болотистое место и долго ему там не протянуть. К тому же у него было тяжело на душе из-за того, что его [незаслуженно] сослали 24. Переправляясь через реку Сяншуй, он написал оду, оплакивающую Цюй Юаня. Ее текст гласит 25:
Я прежде был поближе к власти,
Теперь-в Чанша, тут жребий мой.
Я слышал, Цюй Юань путь свой
Окончил в глубине Мило речной.
Тебе, река Сяншуй, вверяю
Мой горестный, мой гневный стих.
Мудрец попал в коварства сети
И умер, задохнувшись в них.
Увы! Увы! О тех я плачу.
Кто радостных не знал часов.
Нет феникса и чудо-птицы,
И все под властью хищных сов.
Увы, глупец прославлен ныне,
Бесчестный властью наделен.
Вступивший в бой со злом и ложью
Мудрец на гибель обречен.
Бо И корыстным называют,
Безгрешным же -убийцу Чжи,
Свинцовый нож считают острым,
А дивный меч Мосе 26-тупым.
Бессмысленна жизнь человека.
Как не грустить, не плакать мне?
Нет больше золотых сосудов,
А глина грубая в цене.
Волов впрягают в колесницы,
Осел опередил коней,
Породистый скакун уныло
В повозке тащит груз камней.
Уборов иньских шелк не в моде,
Он в обуви подстилкой стал,
Но слишком тонок, чтобы долго протянуть.
О Цюй Юане я горюю-
Он в жизни это испытал.
Я говорю: [290]
Конец всему, никто меня не знает,
И я грущу и скорбью угнетен.
Крылами легкими взмахнув, умчался феникс,
И, устремляясь ввысь, все уменьшался он.
Чтобы сберечь себя, он прячется в глубинах
На дне с драконами, под влагой быстрых рек:
Чтоб стать невидимым, он стер свое сиянье,
Но с мелкотой речной не будет знаться ввек.
Все почитать должны мудрейших добродетель,
От мира грязного таиться нужно нам,
Тот вороной скакун, который терпит путы
И уши опустил, — подобен жалким псам.
И все же Цюй Юань виновен в том, что медлил
Расстаться с ваном Чу, от козней злых уйти, —
Покинуть бы ему любимую столицу
И, странником бродя, иной приют найти.
С высот заоблачных могучий феникс, видя
Всех добродетельных, слетает им помочь,
Но если зло и ложь сокроют добродетель,
Он вновь взмывает ввысь и улетает прочь.
Известно это всем: в запрудах мелководных
Большие осетры не могут долго жить,
А мелюзге, которая кишит в канаве узкой,
Огромной рыбы ход легко остановить.
В течение трех лет Цзя И служил чаншаскому вану в должности тайфу. Однажды в дом Цзя И влетела сова, которая уселась в углу комнаты; чусцы сову сяо зовут фу, [считая ее появление предзнаменованием беды]. Поскольку Цзя И было суждено жить в Чанша, а Чанша- сырое и болотистое место, Цзя И полагал, что здесь он долго не протянет, и был очень грустен. Тогда, чтобы излить свою печаль, он написал оду, в которой говорилось 27:
В году чаньянь, как началась
Четвертая луна, в права
Вступило лето, в день гэн-цзы 28
На склоне дня влетела в дом сова.
Эта зловещая птица
От лени двигалась едва...
Тому нежданному визиту
Я был, конечно, удивлен,
Открыл я книгу, стал по ней гадать [291]
И мрачный вычитал закон:
«С прилетом дикой птицы в дом-
Хозяина из дома вон» 29.
Я разрешил себе спросить
У гостьи: «Мне теперь куда?
Предстанет счастье и успех
Иль сторожит меня беда?
Быть может, скажешь, утоплюсь,
Иль впереди еще года?»
А птица, будто бы вздохнув
И голову подняв,
Взмахнула крыльями в ответ:
«Сам думай и по мне решай,
У птицы дара речи нет».
Все сущее меняется, течет
Безостановочно в мельканье лет,
Стремится времени поток
Вперед, и нет пути назад.
И форма и дух взаимопорождают друг друга,
Изменяясь, связаны навсегда;
Безграничны, глубоки таинства бытия,
Выразить их словами нельзя.
Опора счастия -беда,
И в счастье кроется она 30,
Горе и радость вместе всегда,
У счастья и несчастья нераздельны врата.
Могучим было царство У,
Фу Ча привел его к беде,
Юэсцы спасались на горе Гунцзи,
Но Гоу Цзянь стал гегемоном в стране 31.
Высокого поста добился в Цинь Ли Сы,
Но был жестоко казнен;
Простым колодником был Фу Юэ,
Но стал советником У-дина 32.
Беда и счастье -ком тугой,
Сплелись в один клубок.
Ну как судьбу судить?
Конец- неведом, замысел-глубок.
Вода, прорвавшись, зло творит;
Когда натянут слишком лук,
Стрела за цель перелетит 33.
Все сущее переплетено [292]
И сталкивается крутясь;
Тучи рвутся к небесам,
Спадают вниз дожди,
Сметалось все на их пути,
И глыбами раскинулась вокруг
Необозримая земля.
О Поднебесная! Твои дела предвидеть невозможно,
Великий Путь! Ведь рассчитать тебя нельзя!
Срок жизни нашей предопределен,
Как знать, когда наступит час?
К тому же небо и земля-
Плавильный горн, очаг труда:
В нем уголь- свет и тьма,
Все сущее- как медная руда.
Все собирается и вновь рассеивается,
И вечных правил тому нет.
Мириадам перемен нет ни начала, ни конца.
Нежданно появляется на свете человек,
И жизнь его не стоит ничего,
Он обратится во что-то все равно.
К чему грустить о том?
Люди малознающие своекорыстны,
Ценя себя, презирают других,
А для людей, мыслящих широко,
Ничего недоступного нет.
К богатству жадный устремлен,
Сражаться доблестный горазд,
Тщеславный все отдаст за власть,
А человек простой за жизнь что не отдаст?
Корыстолюбцы мечутся-
Кто на запад, кто на восток;
Только великие не склоняются,
Из вихря перемен извлекая урок.
Как пленник, взятый под стражу,
У нравов на цепи глупец.
Совершенный человек все готов отдать
И слиться с Дао наконец.
Человек из толпы колеблется,
Любовь и ненависть в себе храня,
Святой же муж бесстрастен,
Вверяя Дао свою судьбу 34,
Отрекшийся от знаний и собственного «я» [293]
Хоронит себя сам.
Пусть в бездонных просторах мрак,
Но Дао царствует и там.
Увлекаемый потоком пловец по реке спешит,
Но островок пустячный преграждает путь,
И, доверяясь судьбе,
Он забывает о себе.
Ведь жизнь подобна реке,
Лишь смерть- остановка.
Наступает покой, и ты над бездной
Плывешь, словно в неуправляемом челне.
Ты не ценил свою жизнь, пока был жив,
И несся, как тот челн пустой,
Добродетельный муж не скован суетой;
Если известна его судьба,
Тоска и печаль не застят глаза ему.
Его не тревожат мелочи бытия,
Не сомневается ни в чем его душа.
Через год с небольшим Цзя И вновь был призван на аудиенцию [ко двору]. Как раз в это время Сяо Вэнь-ди в главном зале своего дворца молил духов о ниспослании ему счастья. Император раздумывал о деяниях добрых и злых духов и спросил Цзя И об истинной природе этих духов. Цзя И подробно осветил все эти вопросы, и беседа шла до полуночи. [Наконец] Вэнь-ди встал со своей циновки и, заканчивая разговор, сказал: «Я давно не виделся с ученым мужем Цзя; я считал, что [своими знаниями] превосхожу его, а теперь понял, что не достигаю [уровня его знаний]».
Через некоторое время государь назначил Цзя И старшим наставником лянского Хуай-вана. Лянский Хуай-ван был младшим сыном Вэнь-ди. [Отец] испытывал к нему особое расположение, а так как Хуай-ван любил читать книги, Цзя И и был назначен к нему наставником. Вэнь-ди решил еще пожаловать княжеские владения и титулы лехоу четырем сыновьям хуайнаньского Ли-вана, но Цзя И убеждал императора не делать этого, так как считал, что это таит в себе беду. Он несколько раз обращался к государю, говоря, что, когда княжеский род владеет сразу несколькими областями, это не соответствует древним установлениям, и предлагал постепенно ликвидировать такое положение. Вэнь-ди не прислушался [к его совету].
Прошло несколько лет, и однажды лянский Хуай-ван, совершая прогулку верхом, упал с лошади и умер, не оставив [294] наследника (169 г.). Цзя И очень сокрушался, что недолго ему пришлось послужить наставником вана, он горевал и плакал о ване более года и тоже умер. Когда Цзя И умер, ему было 33 года.
Когда же скончался Сяо Вэнь-ди, престол занял Сяо У-ди 35. Он назначил двух внуков Цзя И на должности управителей областей. [Один из потомков поэта] Цзя Цзя был весьма прилежен в науках, продолжая традиции своего рода. Я лично переписывался с ним. Ко времени царствования императора Сяо Чжао он вошел в число девяти цинов 36.
Я, тайшигун, скажу так.
Когда я читал стихи Лисао, Тяньвэнь, Чжаохунь, Ай Ин («Скорблю по столице Ин»), я скорбел вместе с их автором. Когда же я посетил Чанша и увидел глубокий омут, в котором утонул Цюй Юань, я не смог удержаться от слез и по-настоящему понял, что это был за человек! А когда я прочел, как Цзя И оплакивал поэта, я еще более поразился талантами Цюй Юаня. Если бы он обратился к чжухоу, то в каком княжестве или царстве от него отказались бы? А он сам обрек себя на такую судьбу! Читая «Оду о сове», [я понял, что] жизнь и смерть равны, что надо легко относиться и к успеху, и к отставке; спокойно смотреть на потери и утраты.
Комментарии
1. Данная глава, посвященная крупнейшим поэтам античной поры в Китае, является уникальным источником сведений о древних авторах, а также содержит тексты их важнейших произведений. В советской литературе уже не раз высоко оценивалось творчество первых выдающихся индивидуальных поэтов Древнего Китая: Цюй Юаня, Сун Юя, Цзя И,-которые, развивая песенно-поэтическое народное творчество, наиболее ярко отраженное в песнях, одах и гимнах Шицзина, явились создателями нового жанра поэзии-ханьских од и элегий фу. Надо отметить, что на творчество этих поэтов, особенно Цзя И, оказывали сильнейшее влияние идеи раннего даосизма. В их стихах мы находим мысли (и целые строки!) из сочинений Лао-цзы и Чжуан-цзы и тот квиетизм, что характерен для проповедников «недеяния», «безучастности»-увэй. Говоря о поэме Цзя И «Плач о Цюй Юане», Л.Д.Позднеева верно подчеркивала: «И содержание, и форма этого произведения раскрывают восприятие его автором философской концепции древнего даосизма... Человек должен не обременять себя мелочами, не растрачивать силы и чувства в погоне за богатством, славой, наслаждениями, а скромно, с достоинством жить и спокойно умереть» [52, с. 398].
Существует много переводов главы на различные языки, а еще более-публикаций самих поэтических произведений, помещенных в различных литературных антологиях. На русский язык глава переведена В.А.Панасюком [84, с. 173-188], частично-акад. В.М.Алексеевым [33, с. 114-123]. На английский язык главу и поэмы переводили Дж. Легг [165, с. 77-92], Дж. Хайтауэр [151, с. 125-130], Б.Уотсон [204, vol. I, с. 499-516] и др. На французский язык-Л. Виже [206а, с. 211-213], Г. Маргулиес [173, с. 83-89]. На немецкий-В. Грубе [143а, с. 176-183], О. Хаузер [148а, с. 17-18], Т. Боннер [109, с. 31]. На байхуа главу перевел Шэнь Цюсюн [218, т. 2, с. 1181-1189]; на совр. японский язык-Отаке [252, кн. 2, с. 38-53]. Существует значительная научная литература, посвященная этой главе и в особенности Цюй Юаню. Имеется немало переводов стихов Цюй Юаня на русский язык: А.Ахматовой, А. Гитовича, А. Адалис и других поэтов (см., например, [91]).
2. Цюй Юань (320-278 гг.)-один из выдающихся поэтов Древнего Китая и наряду с этим крупный сановник чуского двора. В число его известных произведений входят поэмы Лисао («Скорбь отверженного»), Тяньвэнь («Вопросы к Небу»), цикл стихов Цзюгэ («Девять элегий» или «Девять напевов») и др., причем вопрос об авторстве некоторых из них остается открытым. Цюй Юань считается родоначальником поэзии чуских строф-Чуцы. С творчеством Цюй Юаня связывают начало лирической поэзии, в которой отразились новые грани действительности периода Чжаньго, идеалы и настроения человека тех бурных столетий. Появление жанра Чуцы, как отмечал Б.Б.Бахтин, «означало крупнейший сдвиг в структуре китайской литературы, приближавший ее к человеку, к эстетическому познанию его духовной сущности» [53, с. 178].
3. Чуский Хуай-ван правил в 328-299 гг.
4. Поэма Лисао занимает одно из центральных мест в творческом наследии Цюй Юаня, насчитывавшем, по данным Хань шу, до 25 произведений. Переводы названия на русский язык варьируются: «Скорбь» (В.А.Панасюк), «Как я впал в беду» (В.М.Алексеев). Б. Уотсон перевел как «Encountering Sorrow» («Встреча с печалью»). Существует перевод поэмы, сделанный А.Ахматовой (см. [91]).
5. «Нравы царств» (Гофэн) -первый большой раздел Шицзина (см. [93, с. 91-93, 197-325]). «Малые оды» (Сяо я)-следующий раздел того же Шицзина.
6. Ди Ку-один из пяти легендарных правителей Китая, правнук первого мифического правителя китайского народа Хуан-ди. Мифы относят время его правления ко II тысячелетию до н.э. (о нем см.: Истзап, т. I, гл. 1, с. 135). Циский Хуань-гун-один из первых ванов-гегемонов (ба-ванов), правил в 685-643 гг. (см.: Истзап, т. V, гл. 32, с. 44-51). Чэн Тан-один из первых легендарных правителей дома Инь, одержавший победу над предшествующей «династией» Ся (см.: Истзап, т. I, гл. 3, с. 167-170). У-ван-один из первых правителей дома Чжоу, традиционно считается правившим в 1027-1025 гг. (см.: Истзап, т. I, гл. 4).
7. О Чжан И см. гл. 70 в настоящем томе.
8. См. карту 3.
9. Ланьтянь — циньский город в 60 км к юго-востоку от Сяньяна. Дэн, или Дэн-чэн — чуский город в среднем течении р. Ханьшуй (см. карту 2).
10. Эти события, но с большими подробностями, Сыма Цянь уже излагал в гл. 40 «Наследственный дом княжества Чу» (Истзап, т. V, с. 204-207).
11. Чуский Цин Сян-ван правил в 298-263 гг. (см.: Истзап, т. III, гл. 15).
12. Цитата из 48-й гексаграммы Ицзина (см. [32, с. 272, 410]).
13. В тексте — сань люй дафу — сановник трех поселений, или наделов. Как поясняет Пэй Инь, такой сановник ведал поместьями трех знатных родов: Чжао, Цюй и Цзин [254, т. V, с. 2486].
14. Название Хуайша чжи-фу переводится по-разному: «С камнем в объятьях» (А. Гитович), «В тоске по речному песку» (В.М.Алексеев). Мы перевели «С мужеством в сердце», что представляется нам наиболее отвечающим смыслу поэмы.
15. Ли Лоу (он же Ли Чжу) считается современником мифического Хуан-ди. Ли Лоу якобы обладал таким острым зрением, что различал мелкие былинки за сто шагов. О распространенности этого предания говорит тот факт, что философ Мэн-цзы назвал именем Ли Лоу гл. 7 своего трактата (см.: ЧЦЦЧ, т. I, с. 378).
16. Чун-хуа (досл. «двойной блеск»)-прозвище одного из мифических правителей Китая-Шуня (см.: Истзап, т. I, гл. 1, с. 242, примеч. 93).
17. Юань и Сян — реки, протекающие по землям пров. Хунань, обе впадают в Янцзы.
18. Бо Лэ-современник циньского Му-гуна в период Чуньцю; был известен своим искусством управления лошадьми.
19. Мы взяли за основу выполненный достаточно профессионально перевод А. Гитовича, подготовленный, по-видимому, с подстрочника [5, с. 186]. Однако выверка перевода по китайскому оригиналу показала, что отдельные места переданы не совсем точно, а ряд строк не имеет китайского эквивалента в тексте. Это побудило нас попытаться дать пересмотренный вариант перевода поэмы Цюй Юаня, который и предлагается читателю.
20. Мило протекает в северо-восточной части пров. Хунань. На реке построена кумирня в честь Цюй Юаня, где ежегодно 5 мая (праздник Священного Дракона) отмечается день его памяти. В воду бросают рис, завернутый в листья лотоса. Так поддерживается 2000-летняя традиция поминовения духа великого поэта.
21. Сун Юй (290-223 гг.) жил в царстве Чу примерно через столетие после Цюй Юаня. Традиция приписывала ему немало поэтических произведений: «Ода о ветре», «Ода о святой фее», «Ответ чускому царю», «Горы высокие Тан» и др. Однако значительную часть этих произведений литературоведы относят к более позднему времени. Наиболее достоверным авторство Сун Юя признается за поэмой Чжао-хунь («Призывание души»); имеется ее перевод на русский язык А.Ахматовой. Большая часть этих произведений создана в жанре фу, появившемся еще в конце периода Чжаньго и получившем значительное развитие в начале эпохи Хань. Жанр фу был преемником поэзии Шицзина. Кроме Цюй Юаня и Сун Юя его виднейшими представителями были Сыма Сян-жу и Фэй Шэн. Ханьские одописцы были мастерами в описании природы, фантастического мира духов, всего богатства человеческих чувств. Их лирические сочинения иногда называют элегиями, а лирико-эпические, с большой долей пафоса-одами (см. [52, с. 389]).
Оды фу носят явно синкретический характер, соединяя в себе философскую лирику, дидактику, мифологию, реалистическое описание мира природы. Размер их непостоянен, чаше 6-8 знаков в строке, рифма носит нерегулярный характер, строфа обычно завершается словом си- эвфонической частицей на месте цезуры. Поэтому жанр фу нередко именуют «ритмической прозой» или «поэмами в прозе».
22. Цзя И (201-169 гг.) — поэт, государственный чиновник, автор ряда произведений в жанре фу: Дяо Цюй Юань («Плач о Цюй Юане»), Сяо фу («Ода о сове») и др. Его стихи были собраны в так называемой «Новой книге»-Синь шу.
23. Об инъиньском хоу Гуань Ине упоминалось в гл. 18 (Истзап, т. III, с. 468-469). При Вэнь-ди он был сначала главой военного приказа, а потом первым советником.
24. Как заметил Б.Уотсон, жители северных районов Китая, по-видимому, считали влажный и жаркий климат южных мест, в частности Чанша в Хунани, губительным для жизни, хотя Лоян, в котором родился Цзя И, находился не столь уж далеко от этих мест [204, т. I, с. 599]. Б. Шиндлер, характеризуя Цзя И, писал: «Как личность он меланхолик, что могло быть связано с его слабым здоровьем и усугублено сентиментальностью, которая во многом способствовала формированию его характера» [190, т. VII, с. 161].
25. С минимальными уточнениями мы воспроизводим здесь поэтический перевод Анны Ахматовой, который, очевидно, был написан по весьма квалифицированно выполненному подстрочнику (см. [5, с. 199-201]).
26. Мосе-по преданию, имя жены искусного оружейника Гань Цзяна, которому уский ван Хэ Люй приказал изготовить два меча. Однако плавка не получалась, и жена мастера, зная поверье, что для удачи нужна женская жертва, сама бросилась в печь. Мечи были изготовлены и стали известны исключительной крепостью. Их именовали Мосе. По мнению Ин Шао (140-206 гг.), Мосе — имя уского сановника [262, т. VIII, с. 3680]).
27. Предлагаемый перевод этой оды, которая называется «Поэма о сове», основан на уже имеющихся переводах А. Адалис («Ода о зловещей птице») [5, с. 202], Б.Уотсона [204, с. 512-515] и Дж. Хайтауэра [151, т. VII, с. 125-130]. «Поэма о сове» помещена Бань Гу в «Истории Хань» [219, кн. 8, гл. 48, с. 2226-2228], хотя и с некоторыми отличиями в отдельных знаках. В поэтический текст внесены необходимые, на наш взгляд, уточнения.
28. Год под знаками чаньянь соответствует второму году 12-летнего цикла Юпитера и, по данным китайской астрономии, связан с появлением Юпитера на участке небосвода сюань-сяо, где находятся созвездия Водолея и Пегаса. День гэн-цзы приходится на 28-й день 4-й луны. Этот случай относится, по разным данным, к пятому или шестому году правления Вэнь-ди, т.е. к 174 или 173 г. до н.э. По мнению Б.Уотсона, речь должна идти о 175 годе, но Дж. Хайтауэр показал, что в 4-й луне 175 года не было дня под знаками гэн-цзы [151, с. 129].
29. Гадание говорило о скорой смерти того, в чей дом влетела сова- «дикая птица».
30. Строфа: «Беда-это же и опора счастья, но и в счастье сокрыта беда»-заимствована поэтом из Даодэцзина (ЧЦЦЧ, т. III, с. 35, § 58). Эта же мысль встречается у Чжуан-цзы: «Покой и опасность друг друга сменяют, счастье и беда друг друга порождают» (ЧЦЦЧ, т. III, с. 394).
31. Примеры из истории борьбы княжеств У и Юэ призваны подтвердить предыдущую мысль о сменяемости удач и неудач. О победах и поражениях этих княжеств см. главы 31 и 41 Ши цзи (Истзап, т. V, VI).
32. Фу Юэ был каторжником и работал на строительстве в Фусяни. Иньский правитель У-дин как-то увидел во сне мудреца, а Фу Юэ оказался на него похож. В конце концов он стал сяном. Эта история изложена в гл. 3 (Истзап, т. I, с. 173).
33. Строки о бурной воде и натянутом луке заимствованы поэтом из сочинения философа Хуайнань-цзы (ЧЦЦЧ, т. VII, с. 263). Подобные строки встречаются в Люй-ши чунь-цю (ЧЦЦЧ, т. VI, с. 195). Очевидно, это выражение было достаточно распространенным.
34. В основе первой части этой строфы вновь лежат мысли Чжуан-цзы (ЧЦЦЧ, т. III, с. 102), как и в некоторых последующих строках поэмы.
35. С этого места по многим признакам начинается интерполяция. Во-первых, после Вэнь-ди царствовал Цзин-ди (156-141 гг.), а его имя вообще пропущено. Во-вторых, У-ди (140-87 гг.) является посмертным титулом императора, и Сыма Цяню, который ушел из жизни одновременно или даже раньше своего монарха, оно не могло быть известно. В подлинных местах текста У-ди именуется обычно «нынешний государь». На эту интерполяцию указывал Лян Юй-шэн [246, кн. 12, гл. 31, с. 5] и другие исследователи. Сыма Цянь относит кончину лянского Хуай-вана к 169 г. (Истзап, т. III, с. 393), т.е. Цзя И жил в 201-168 гг. Таким образом, карьера внуков поэта и переписка великого историка с одним из них представляются вполне реальными.
36. Весьма вероятное подтверждение испорченности текста: император Чжао-ди, или Сяо Чжао, царствовал в 86-73 гг., т.е. после смерти самого историка, который хотя и мог переписываться с Цзя Цзя, но знать о его служебной карьере при этом императоре никак не мог.