-

ИАКИНФ БИЧУРИН.

11 мая 1853 года скончался в Александро-Невской лавре, на 76 году жизни, монах Иакинф Бичурин, известный китаист или синолог в России и за границею. Сын беднейшего сельского дьячка, проходит курс наук в семинарии, возводится на степень архимандрита монастыря и ректора семинарии, потом делается начальником Пекинской миссии, изучает Китай и наконец умирает простым монахом Александро-Невской лавры. Сколько переходов от ничтожества к почестям, от известности и власти к подчиненности и смирению. Все исчезло, кроме полезного для потомства.

О. Иакинф родился Казанской губернии, Чебоксарского уезда, в селе Бичурине, по-Чувашски Шинях, и при крещении назван Никитою. Отец его, дьячок Иаков, не имел даже фамилии всю жизнь провел в этом звании и крестьянских трудах. Сын его Никита поступил, на восьмом году возраста, в училище нотного пения города Свияжска. В 1785 году перешел в Казанскую семинарию, где и дано ему прозвание Бичурина, по селу, в котором родился. Понятливый и трудолюбивый мальчик обратил на себя внимание учителей.

В это время управлял Казанскою епархиею известный архиепископ, а потом и митрополит Амвросий Подобедов. Посещая семинарию, архиерей любил разговаривать с учениками; учители рекомендовали ему Бичурина, как мальчика острого и прилежного. Архиепископ предложил ему несколько вопросов и малютка отвечал ему удовлетворительно. На экзаменах [112] Бичурин был в числе первых. Амвросий полюбил юного семинариста и благотворил ему целую жизнь.

В 1799 году Бичурин кончил курс учения и определен учителем грамматики в той же семинарии, возведенной уже на степень духовной академии. Начальство не выпускает из вида людей даровитых. Молодому учителю было внушено, что в духовном звании предстоит более случаев достигнуть до высших степеней, нежели в светском, и Никита Яковлевич Бичурин, отказавшийся прежде от сана священника, надел клобук с именем Иакинфа в 1800 году; вслед за тем его сделали учителем высшего красноречия.

В 1802 году открылась вакансия архимандрита в Иркутском Вознесенском монастыре и ректора, семинарии. О. Иакинф занял ее и переселился в. Иркутск. Тамошняя семинария была тогда в бедственном состоянии. Епископ Вениамин Багрянский, при обширной учености, любил уединение и мало обращал внимания на епархию. Семинарская бурса, наполненная детьми беднейших церковнослужителей, содержалась ничтожными средствами. Воспитанники классов философии и богословия служили дьячками по приходам и тем поддерживали свое существование. При таком порядке, иные ходили в классы поздно, а другие — когда был досуг. О. Иакинф преподавал богословие. По утрам он находил в классах не многих и не хотел знать ничего. Выговоры и угрозы преподавателя оказались недействительными; надобно было употреблять средства более строгие, а ученикам было каждому за 20 лет. Они привыкли уже располагать поступками своими но произволу. Начались жалобы, ропот, дерзости, суд и все кончилось тем, что непокорные студенты выключены из духовного звания, ректору запрещено священнодействие и в то же время переведен он в Тобольск преподавателем риторики в семинарии.

В 1805 году прибыл в Иркутск посланник ко двору Пекинскому граф Юрий Александрович Головкин и с ним блестящая свита из камергеров, камер-юнкеров и других особ, лучших фамилий. Тут много было ученых и духовная миссия на смену старой, жившей в Пекине с девяностых годов. Начальником новой миссии был архимандрит Аполлос. В Иркутске он раздумал, почему-то, ехать в Пекин и остался [113] в Вознесенском монастыре. Правительствующий синод вспомнил об Иакинфе, сделал запрос Тобольскому архиерею, и, получив от него благоприятный для Иакинфа ответ, определил его начальником Пекинской духовной миссии и архимандритом тамошнего Сретенского монастыря.

17 сентября 1807 года о. Иакинф отправился из Кяхты за границу с миссиею и 14 января 1808 прибыл в Пекин. На пути чрез Монголию он вел записки и учился Монгольскому языку. Приехав в столицу Китая, на другой же день стал обучаться по-Китайски, но встретил неожиданные препятствия. Наши старинные миссионеры приняли за правило учиться книжному, мертвому языку, не обращая внимания на живой, разговорный. «Зачем нам учиться разговорному языку: возвратясь в Россию, мы должны его бросить!» — оправдывались они, вовсе не думая, что знаменитый Абель-Ремюза не понимал Китайцев, приехавших в Париж, а те не понимали его. В библиотеке Пекинского монастыря не было ни грамматики, ни словаря, ниже разговоров Китайских. Ученый Китаец, преподаватель языка, не знал ни слова по-Русски, старые же миссионеры плохо объяснялись по-Китайски, хотя прожили в Пекине более 10 лет. К счастию, в монастыре был служитель Китаец, изрядно говоривший по-Русски. Он сделался первым учителем Иакинфа разговорному языку. В это время жили еще в Пекине Римско-католические проповедники; о. Иакинф достал от них Китайский словарь Базиля де-Глемона, жалкий и неудовлетворительной; но в то время он был для него драгоценною находкою. По миновании двух мучительных годов, о. Иакинф понял грамматику Китайского языка и сам устыдился, что потерял много временя потому только, что приноровлял Китайского языка к Европейским грамматикам, тогда как язык этот шел к образованию совершенно другим путем.

Переписав словарь Базиля де-Глемона, о. Иакинф стал дополнять его. В Пекине большие улицы уставлены балаганами и ларями, где продаются разные вещи, а при больших кумирнях, в известные дни, бывают торжища, на которых продается все, что можно только придумать, напр. насекомые, гады, уроды и т. п. О. Иакинф посещал эти торжища, спрашивал название каждой вещи, просил написать ее начертание, а сам писал Русскими буквами [114] произношение, и, возвратясь домой, показывал учителю, а тот выправлял ошибки. Этим способом о. Иакинф составил в течение четырех лет словарь вещей с Русским произношением и переводом.

Изучив тысяч десять начертаний Китайских, о. Иакинф приступил к переводам с Китайского на Русский, но встретил затруднение в незнании слов исторических и географических. Началась опять работа неблагодарная и трудная. На седьмом году пребывания в Пекине, о. Иакинф стал переводить, по совету учителя, четырекнижие (Сы-шу) с объяснениями, и, к величайшей радости, узнал, что книги эти суть ключ к уразумению Китайской учености; тогда же открылась необходимость знать Китайскую историю, географию и статистику. Нужно было сделать извлечение из трех томов описания Китая Итхунь-цзи, а потом сокращение из 17 томов Китайской истории.

В продолжение работы этой были переведены на Русский язык: «Описание Тибета в нынешнем его состоянии», «Трактат о прививании оспы», «Судебная медицина» и «Описание западного края», т. е. Чжунгарии, восточного Туркестана и других стран.

Многим покажется невероятным, чтобы языку, каков бы он ни был, нельзя выучиться прежде семи лет, при таком трудолюбии, каким обладал о. Иакинф. Скажем в ответ: Китайский язык — язык совершенно своеобразный, а Китай есть государство, в котором то же, что и у всех, да не так.

Изучая в продолжение 14 лет Китайский язык, книжный и разговорный, о. Иакинф составил словарь с Русским переводом, содержащий в себе более 12,000 начертаний, с означением употребления их в книжном и разговорном языках. Словарь этот четыре раза был переписан, поверен со знаменитым Китайским словарем Кхан-си-цзы-дянь, расположен по Русскому алфавиту и состоит из девяти частей (Словарь этот не издан, и кому достался — неизвестно.).

В то же время переведен на Русский язык Маньчжуро-Китайский словарь, составленный по предметам, в четырех томах. О. Иакинф принимался и за Маньчжурский язык; но, [115] узнавши, что литература этого языка состоит из переводов с Китайского, прекратил свои занятия.

Во все время пребывания в Пекине о. Иакинф и вся миссия находились в неприятном положении: правительство отпустило им серебра только на пять лет, жалованье же за остальные пять лет присылалось после. Вдруг настал ужасный 1812 год: вся Европа обрушилась на Россию, и правительству нашему было не до Пекинской миссии: Китайское правительство производило нашим миссионерам содержание, но оно было далеко недостаточно. Миссионеры стали требовать у архимандрита жалованье, а он не мог удовлетворить их. Начались неудовольствия, ропот, жалобы друг на друга. Чтобы сколько-нибудь удовлетворить миссионеров, о. Иакинф должен был продавать излишнее, закладывать монастырские вещи, наконец дошла очередь и до вещей церковных. Миссионеры должны были обратиться к своим средствам. Один из них, изучивший разговорный язык и прославившийся необыкновенною силою, сделался адвокатом по частным делам. Он брал верх не столько силою красноречия, сколько страхом, наводимым на судей. Другой пустился в торговлю, а не столь предприимчивые сидели в монастыре и терпели нужду. Некоторые из студентов миссии навлекли на себя неудовольствие правительства, частию, по неуважению Китайских обычаев, частию по гордости. Палата внешних сношений, или другое место жаловалось на миссионеров Иркутскому губернатору; тот сообщил о том далее, и худое мнение о Пекинских миссионерах утвердилось.

После Венского конгресса, финансовые дела наши поправились, порядок восстановился; тогда министерство вспомнило о Пекинских страдальцах. Вт 1819 году решено было послать в Пекин миссию на смену старой. Архимандритом и начальником сделан Павел Иванович Каменский, названный при вступлении в монашество Петром, и бывший в Пекине студентом прежде Иакинфа, — человек добрый и простой, но с большими предрассудками. По приезде в Пекин, он прежде всего поражен был запустением церкви: богослужения не отправлялось несколько лет, церковная утварь была в закладе; часы, стоявшие на колокольне, проданы, а колокольня сломана. Что же могло быть хуже этого в глазах набожного человека! И вот пошло в Петербург [116] грозное донесение в подкрепление прежних от генерал-губернатора Пестеля и директора Кяхтинской таможни.

В 1821 году о. Иакинф возвратился в Петербург с богатым запасом сведений о Китае, огромными переводами, глубоким знанием Китайского языка и невыгодным о себе мнением. Он был принять холодно, сужден, лишен священства и послан на жительство в Валаамский монастырь. Говорили, будто бы он не хотел отвечать на предложенные вопросы и тем довершил свое падение. В монастыре о. Иакинф предался любимым занятиям: выправлял переводы, словарь, переводил вновь, оканчивал старое; в этих занятиях прошло четыре года.

В это время служил в министерстве иностранных дел барон Павел Леонтьевич Шиллинг фон-Канштадт, большой любитель восточных языков, но не знавший ни одного из них. Он познакомился в Петербурге с о. Иакинфом, увидел его труды, оценил их и пекся о нем более всех. Словарь, составленный отцом Иакинфом, казался барону погибнувшим в стенах монастырских. По прошествии четырех лет, барон Шиллинг решился действовать. Он доложил министру иностранных дел, что в Валаамском монастыре живет ученый китаист бесполезно, а между тем министерство нуждается в таком человеке. Министр выслушал благосклонно предложение бар. Шиллинга и поднес Его Величеству доклад. Государь Император высочайше повелеть соизволил: «причислить монаха Иакинфа Бичурина к Азиатскому департаменту». Это важное событие для Иакинфа случилось в 1826 году, и с тех пор началась его известность.

Исчислим все книги, изданные при жизни о. Иакинфа.

1) Записки о Монголии с картою и портретом автора в Китайской одежде. 4 части, в одной книге. С. Петербург, 1828 года. В первой части описан путь от Пекина до Кяхты по северному Китаю и поперег Монголии. Это дневник путешественника, занимательный для желающих иметь понятие о пути чрез Монголию. Во второй части изложено географическое и статистическое описание Монголии, единственное в Европе. О трудах г. Тимковского не говорим, потому что они происходят из того же источника. В третьей части заключается история Монголии, [117] выбранная из Китайских источников, сухих и кратких. История Монголии еще не написана: д’Оссон сделал только первый опыт, заимствовав сведения у Иакинфа. Четвертая часть содержит в себе уложение для управления Монголию. Статья важная только для юристов.

2) Описание Тибета в нынешнем его состоянии. 1 книга. С. Петербург, 1828. Книга эта переведена с Китайского целиком. Клапрот перевел ее на Французский язык, с выпусками и примечаниями. Подлинник писан Китайским чиновником, посланным на службу в Тибет.

3) Описание Чжунгарии и восточного Туркестана в древнем и нынешнем состоянии. 2 части, в одной книге. С. Петербург, 1826, перевод с Китайского. Первая часть есть извлечение из истории западного дома Хань, писанной в I веке по Р. Х. Вторая писана Китайским чиновником, посетившим разные места Чжунгарии и восточного Туркестана по службе. Первая часть драгоценна потому, что доставила нам сведения о народах, обитавших, около времен Р. Х., на пространстве от Монголии до Каспийского моря, и от Кашгара до Индостана и Персии; жаль, что имена этих народов искажены по обыкновению Китайцев. Вторая часть содержит в себе новейшие сведения о Чжунгарии, восточном Туркестане и других странах, лежащих далее к западу.

4) Сань-цзы-цзын или троесловие, с прекрасно литографированным текстом. 1 книга. С. Петербург, 1829. Это ручная Китайская энциклопедия, сочиненная в XII веке по Р. Х. Периоды в ней составлены из трех слов. О. Иакинф снабдил ее примечаниями.

5) План города Пекина, снятый по распоряжению правительства в 1817 году, с описанием. С. Петербург, 1829. План расположен на двух листах с Русскими и Французскими надписями. Описание Пекина переведено с Китайского на Русский и Французский языки.

6) История первых четырех ханов дома Чингис-Хана, с картою их завоеваний. 1 книга. С. Петербург, 1829. Это — извлечение из Китайской истории царствования дома Юань или Монгольского, с дополнениями из знаменитой истории Китая Ган-му. В конце книги находится алфавит Монгольских имен [118] восстановленных из имен, изуродованных Европейскими писателями. О. Иакинф перевел их на Русский язык; жаль, что история эта доведена только до царствования Хубалая, а не до времени изгнания их из Китая. Завоевания Монголов в отечестве нашем и водворение их на берегах Волги в Сарае едва выказываются в этой истории. Пропуск столь важного события произошел, вероятно, от того, что историк дома Юань не имел в виду актов о завоеваниях Бату в России, Польше и Венгрии. Д’Оссон в своей истории Монголов выписал из книги о. Иакинфа целые страницы, не выдавая однако ж чужого за свое.

7) История Тибета и Хухэнора с 2282 до Р. Х. по 1227 год по Р. Х. С картою. 2 части. С. Петербург, 1833. История эта извлечена из книг династий и дополнена из Ган-му. Тибетцы происходят от древних Китайцев, оставивших отечество за 2282 года до Р. Х. Однако ж они несколько раз нападали на метрополию свою и производили в ней опустошения. В строгом смысле, труд о. Иакинфа не история Тибета и Хухэнора, а материалы для истории.

8) Историческое обозрение Ойратов или Калмыков с XV столетия до настоящего времени. 1 книга. С. Петербург, 1834. Это уже собственность о. Иакинфа, заимствованная из источников Русских и Китайских. Академия наук наградила автора полною Демидовскою премиею.

9) Хань-вынь-цы-мын или Китайская грамматика. 1 книга, 2 части. С. Петербург, 1838. Грамматика эта написана по плану, который показался автору приличнее других. Китайский язык принадлежит к числу беднейших по звукам, а грамматика его не имеет подобной себе. Язык разделяется на книжный и разговорный; книжный делится на множество родов, напр. язык исторический, деловой, коммерческий, сказочный и т. д. В книжном языке слова изображаются без перемен но падежам, числам, временам и лицам. Все зависит от последовательности слов. В языке разговорном дополняется недостаток этот частицами. Хорошо постигнувшие Китайский язык утверждают, что при чтении смысл обнаруживается сам собою. Быть может. Математика, например, дается нам нескоро: чего не понимали прежде, то ясно теперь. Грамматика о. Иакинфа непонятна для [119] начинающего учиться Китайскому языку, потому что начинается как бы сзаду. Нужно бы снабдить ее введением, в котором описать механизм языка, разделение на письменный, разговорной, показать в чем состоит их различие. Одним словом, Китайская грамматика непонятна без учителя. В конце книги приложено объяснение тех Китайских слов, которые Европейцы исказили по бедности своих азбук, придерживаясь Кантонского произношения, напр. известный нам по балету император Киа-Кинг есть Цза-цин, а по-Кантонскн Кя-Кин. Город Гонг-Конг, о котором так часто пишут в газетах, есть Хон-Гон. Пекинцы называют свой город Бей-цзин, а Европейцы сделали из него Пекин. Грамматика о. Иакинфа удостоена полной Демидовской премии.

10) Китай, его жители, нравы, обычаи и просвещение. 1 книга. С. Петербург, 1840. Здесь помещены без связи разные статьи о Китае: о. Иакинф описал то, что сам видел и о чем знает из Китайских книг. В ней ощутителен недостаток в легкости рассказа и частных подробностях.

11) Статистическое описание Китайской империи с географическими картами. 2 части. С. Петербург, 1842. Здесь описаны все ханства, составляющие Китайскую империю, но коротко и сухо; а это произошло от того, что все описания извлечены, а не переведены из большой Китайской географии И-тхун-чжи. О. Иакинф, вероятно, сам чувствовал сухость извлечения, а потому дополнил его статьями о великой стене, чайном дереве, корне жинь-шене, ловле жемчужных раковин в реках Маньчжурии, описанием реки Амура и проч. Сочинение это удостоено полной Демидовской премии.

12) Земледелие в Китае, с чертежами земледельческих орудий. 1 книжка. С. Петербург, 1844. Здесь кратко описаны все роды хлебов, которые производит Китай, и способы земледелия, доведенного здесь до высочайшей степени развития. Жаль, что краткость и сухость много вредят этому сочинению.

13) Китай в гражданском и нравственном состоянии. 4 части. С. Петербург, 1849. Сочинение это составлено по вопросам, предложенным автору в Сибири одним публицистом. Оно коротко, словно ответы на экзамене. [120]

14) Истории о народах, обитавших в средней Азии в древние времена. 3 части, с картою. С. Петербург, 1851. Сочинение сие написано по программе Императорской Академии наук и автор трудился над ним в последние дни жизни своей. Он без всякой критики выбирал статьи из истории Китайских династий и летописи Ган-му, от чего вышли противоречия и запутанность. В истории династий помещены биографии знаменитых полководцев. Они бывали в походах, в посольствах, в ссылке далеко от своего царства и описывали, что видели. Из этих-то биографий можно бы извлечь много любопытного, но почему-то автор не обратил на них внимания. У Китайцев есть и особенная история народов подвластных империи, однако ж и эта книга обойдена почтенным ориенталистом нашим. Труд о. Иакинфа можно назвать сборником не весьма удовлетворительным, во-первых, потому, что в нем немало баснословных описаний, а во-вторых, потому, что Китайцы имели обыкновение давать каждому народу свои названия, которые даже переменяли несколько раз, так что трудно угадать, кто из нынешних народов ближе всех подходит под описание. К тому же, встречается ужасная сбивчивость в описаниях земель. В одном месте ясно видишь, что какой-нибудь народ обитал около Амура, а по другому выходит, что он жил во берегам Енисея. Зачем же приводить два противоречащие описания? Собственные выводы автора всегда невпопад. Не смотря однако ж на недостатки, этот труд о. Иакинфа имеет свои достоинства, и потому удостоен половинной Демидовской премии.

Сочинения о. Иакинфа изданы частию правительством, частию книгопродавцами при пособии Демидовских премий.

Следующие четыре сочинения о. Иакинфа остались неизданными:

1) Монголо-Китайский словарь с Русским переводом.

2) Полная система Китайского законодательства.

3) Описание религии ученых в Китае.

4) Словарь Китайского языка.

Франция и Англия давно имеют словари Китайского языка; мы же, ближайшие соседи срединного царства, имеем с ним [121] торговые и другие сношения, более ста лет посылаем в Пекин миссии, учимся Китайскому языку в С. Петербургском университете и в Кяхте, а словаря не имеем. Чем оправдать это?...

В конце двадцатых годов нынешнего столетия завязалась полемическая перебранка между о. Иакинфом и Парижским ориенталистом Клапротом. Г. Тимковский, ездивший в Пекин с миссиею в 1820-21 годах, издал свое путешествие. Оно переведено на Французский язык. Ученый Клапрот нашел в нем ошибки и показал их в одном журнале. О. Иакинф вступился за Русского. Надобно сказать, что Клапрот учился Китайскому языку самоучкою в Берлине, а потому и понимал иное превратно; укоризны между обоими ориенталистами превратились в личность. Противники знакомы были в молодости и знали кое-какие слабости друг за другом. Клапрот был в Иркутске с послом графом Головкиным, а о. Иакинф находился в тамошнем Вознесенском монастыре архимандритом. Наши ученые следовали за этою распрею, и, по слепому пристрастию ко всему иностранному, тайно желали победы Клапроту. Но дело кончилось взаимным истощением доказательств.

В 1830 году командирован был о. Иакинф с бароном Шиллингом за Байкал по разным поручениям Азиатского департамента. Они проехали вдоль Китайской границы, жили при Бурятских кумирнях и привезли в Петербург множество Тибетских и Монгольских книг с бурханами и другими принадлежностями Ламайского богослужения.

В 1835 году о. Иакинф ездил в Кяхту для открытия там училища Китайского языка. Для этого училища написал он грамматику Китайского языка, о которой мы уже говорили. Необходимость училища давно чувствовали, но исполнение откладывали до времени более удобного. Китайцы любознательнее Русских: все Май-Маченские купцы говорят по-Русски, между тем как в Кяхте нет ни одного человека, умеющего объясняться по-Китайски. Правда, что и Китайцы так изуродовали наш язык, что без переводчика нельзя обойтись; но все-таки мы должны уступить Китайцам в любознательности. Другое дело язык Монгольский: по всему протяжению Китайской границы трудно сыскать Русского, который бы не говорил по-Монгольски. [122]

Последним трудом о. Иакинфа была «История народов, обитавших в средней Азии»: Он употребил на нее четыре года постоянного труда и расстроил здоровье. Сперва мучили его сильные припадки геморроя, а потом обнаружилась слабость физических сил. Летом он жил по большей части в Мурине и мог бы поправить свое здоровье свежим воздухом и прогулкою; но привычка трудиться и сидеть за письменным столом сделалась его потребностию. Последние два года жизни он бродил, как автомат; пойдет бывало и не может остановиться. Целый год он не выходил из комнаты, худо ел и беспрестанно засыпал и пробуждался. Полгода не вставал с постели, но во все время слабости телесной не изменялись его душевные способности. Он хорошо помнил давно прошедшее, но вчерашнего дня не мог припомнить. Таков удел почти всех стариков. Судил здраво, но беспрестанно переходил от одного предмета к другому, поэтому и переходы от гнева к равнодушию были внезапны. В продолжение слабости четыре раза исповедался и приобщался св. тайн, помазался муром и тихо скончался 11 мая 1853 года в 5 часов утра. Во время расслабления посетил больного чиновник Азиатского департамента, бывший миссионер Пекинский. О. Иакинф не отвечал ему сначала ни на один вопрос. Посетитель заговорил с ним по-Китайски. Вдруг старец как бы выздоровел, — заблистали глаза, на лице появилась улыбка, ожил язык, — и безмолвный прежде говорил беспрерывно полчаса на любимом языке своем.

До о Иакинфа средняя Азия была для нас землею неведомою. Наши путешественники бывали в Хиве, Бухаре, Ташкенте и Кокане, сообщали нам сведения об этих самовластных ханствах; но о Тибете, восточном Туркестане, Зюнгарии и Маньчжурии ни мы, ни Европа не имели понятия. Прежде мы не знали, почему народ, обитавший в Монголии, назывался то Хунну, Сунну, то Уйгор, то Хойхор, то Татар и наконец Монгол. О. Иакинф объяснил, что народы средней Азии принимали названия по владетельному дому. Возникал новый дом, сильный и воинственный, народы покоренные принимали его имя. Так дом Татар повелевал всею Монголиею и был известен западным Азиатцам; но явился Темудзин из колена Монголов, [123] и все покоренные им народы стали называться Монголами. Будь переворот в Китае, Монголия сделается независимою, усилится какой-нибудь хан и все Монголы назовутся именем его колена.

Укоряют о. Иакинфа в краткости и бедности сведений о странах, им описанных. В самом деле, мы не имеем ни истории, ни географии Китая полных и удовлетворительных; не имеем даже обозрения Китайской литературы, богатой во всех родах и нам известной только по переводу г. Леонтьевским одного романа. Мог ли один о. Иакинф удовлетворить наши справедливые требования! С другой стороны, буквальный перевод с Китайского не возможен: их понятия о науке не сходятся с нашими. У них нет истории, а есть только летописи. Мы имеем драгоценное обозрение Маньчжурской истории, извлеченное из Китайских источников членом Пекинской миссии Горским. Труды его, напечатанные в первом томе записок Пекинской духовной миссии, обнаруживают, что автор понимал современные требования науки и взялся за дело по призванию. К сожалению, преждевременная смерть лишила нас будущего историка Китая.

О. Иакинф хорошо владел Русским языком и писал, как светский писатель; жаль, что он не имел образования сообразного трудолюбию своему. Воспитанник старинной семинарии, монах, проживший 14 лет в Китае, должен был отстать от современных идей. По возвращении в Россию, трудно было поравняться с веком, читая газеты и журналы. Поэтому в книгах о. Иакинфа встречаются провинциализмы, смешные переделки чинов Китайских в Русские. Иногда увлекался он ложными выводами о происхождении народов, старинных названий урочищ, городов и проч.; например: народ Уйгор, Киргизов щитал Монголами; пустыню Гоби, по-Китайски Хан-Хай, переделал в море Байкал, потому только, что слово Хан-Хай (песчаное море) пишется с ключом вода, собственное же название Байкала Бей-хай приписал северному Океану. От того народы, жившие между пустынею Гоби и Байкалом, перемещены за Байкал; Китайского посланника Су-ву, сосланного Хуннами на берега Байкала поместил на остров Ольхон.

Постоянным гонителем о. Иакинфа был журнал «Библиотека для чтения», иногда пристрастным, иногда обличавшим свое собственное незнание дела. Китай непохож на Турцию или Персию; [124] на него многие, смотрят у нас Европейскими глазами, и оттого многого решительно не понимают. От о. Иакинфа требовали столько, сколько может сделать разве целое ученое общество. Благодарность ему и за то, что он наполнил кое-как пустоту наших познаний о средней Азии. Укоряют одного за неудовлетворительность, а молчат о том, что наши миссионеры более ста лет живут в Пекине с целью изучения Китая, и все они вместе не сделали и четвертой доли того, что сделал один о. Иакинф; трудно сказать, превосходил ли кто из Европейцев о. Иакинфа знанием Китайского языка разговорного и книжного. Исторический, географический и домашний язык знал он совершенно; правда, что в разговорах сбивался на южное произношение, потому что в последнее время имел тесное знакомство с одним ученым уроженцем южных губерний. Китайский язык имеет бесчисленное множество наречий, так что северный Китаец с трудом понимает южного и наоборот. Провинциал, приехавший в Пекин, объясняется то на словах, то письменно, а письмена Китайские то же, что ноты: их пишет Италиянец, а читает вся Европа и Америка. Хорошо читал о. Иакинф Китайские книги, но переводить с Русского на Китайский не мог. До этой премудрости не достигал еще ни один Европеец. Надобно родиться в Китае. Хотя нам и говорят: я перевел на Китайской язык то и то, не верьте: перевод сделан учителем Китайцем. Ученик объяснял ему текст кое-как на простонародном языке, а учитель писал на книжном. Беда в том, что книжный Китайский язык не тот, которым говорит народ. Книжному языку можно выучиться в Европе по словарю, а разговорному надобно учиться у Китайца. Вот почему знаменитый Абель-Ремюза стал в тупик перед Китайцами, приехавшими в Париж. Во время нападения Англичан на берега Китая, за то, что не хотели покупать у них опиум, прислана была в Пекин нота, писанная по-Английски и по-Китайски. Двор требовал из кантона Китайцев, знающих по-Английски. Переводчик в Китае лицо весьма ответственное: за худой перевод отрубят ему голову. Кантон отвечал, что Китайцы знают один только разговорный язык рыжих варваров, о письменном же понятия не имеют. Китайского текста, писанного Англичанами, не понимали в Пекине, а [125] об Английском и поминать нечего. Вот как хорошо знают Англичане Китайский язык! Нота была переведена с Английского на разговорный Китайский язык нашими миссионерами, а Китайский дипломат переложил ее на письменный язык, и в этом виде, с черновым переводом, представлена она в совет князей и министров. Китайцы изумились наглому требованию Англичан. «Как, говорили они, рыжие варвары жгут наши города и селения, да с нас же требуют уплаты за военные издержки!»

О. Иакинф был роста выше среднего, сухощав; в лице у него было что-то Азиатское; борода редкая клином, волосы темно-русые, глаза карие, щеки впалые и скулы немного выдавшиеся. Говорил Казанским наречием на о; характер имел немного вспыльчивый и скрытный. Неприступен был во время занятий; беда тому, кто приходил к нему во то время, когда он располагал чем-нибудь заняться. Трудолюбие доходило в нем до такой степени, что беседу считал убитым временем. Лет 60-ти принялся он за Турецкий язык; но оставил потому, что сперва должно знать разговорный язык, а потом приниматься за письменный. Так по крайней мере он говорил. Любил общество и нередко ночи просиживал за картами, единственно потому, что игра занимала его. Долговременное пребывание за границею отучило его от соблюдения монастырских правил, да и монахом сделался он из видов, а не по призванию.

С о. Иакинфа снято четыре портрета, в разные времена его жизни. Первый писан в Иркутске масляными красками, живописцем Васильевым. Похож мало. Второй, литографированный, приложен к запискам о Монголии. Автор изображен в Китайском одеянии. Этот портрет имеет большое сходство. Третий литографирован Теребеневым неудачно. Четвертый писан масляными красками. Он имеет много сходства, да много и несходства.

Покойный не имел братьев. Сестра была замужем за сельским дьячком и давно овдовела. Брат посылал ей каждый год пособие.

Заупокойное служение у гроба о. Иакинфа, на кладбищенской церкви, совершал архимандрит Гурий, бывший миссионер, а теперь архимандрит Пекинского монастыря. Тело его погребено на старом Невском кладбище, войдя в ограду налево, почти в [126] углу близ стены. Один деревянный крест без надписи указывает бывшим при погребении могилу старца. Бумаги свои отослал он при жизни частию в Казанский университет, частию в Азиатский департамент.

Н. ЩУКИН.

Текст воспроизведен по изданию: Иакинф Бичурин // Журнал министерства народного просвещения, № 9. 1857