-

АРХИВ ИСТОРИИ И ПОЛИТИКИ

Из Духа Журналов

1819 года.

===========================================================

Описание бунта, бывшего в Китае в 1813 году.

(Прислано из Пекина.)

(Дух Жур. 1819 года. Кн. 10. (527))

В 1812 году по некоторым причинам Правительство опасалось смятения народного. Засуха в местах гористых, саранча в низких и разлив рек в примории произвели всеместный недостаток в хлебе. К сему общему нещастию присоединилось четырехмесячное прохождение кометы, провозвестницы, по мнению Китайцев, какой либо важной в Государстве перемены. Еще в конце лета приняли там на всякой случай меры предосторожности. Кроме безвременной экзерциции войск, в столице строгость была чрезвычайная. Но народ равнодушно смотрел на сии меры, которые по видимому казались излишними. Селения, претерпевшие потерю в хлебе, получили от Правительства, смотря по вреду, инде пропитание или денежное вспоможение, инде отсрочку или прощение податей. Таким образом, противу всякого чаяния, год сей кончился благополучно. [88]

По правилам Конфуция, первосвященство или право приношения жертв духам неба, земли проч. предоставлено единому Государю и в лице его Градоначальникам. Почему при всяком каком либо общем нещастии народ думает, что Государь или не имеет нужных ему добродетелей, или мало печется о правлении Государством и потому Небо наказуя его, ниспосылает бедствия на его подданных. Мятежные умы нередко пользуются сим народным предубеждением к возбуждению ропота и ненависти к царствующему тогда дому. Между тем Государь с своей стороны, к уменьшению всеобщего негодования, должен держать частые посты и производить моление; должен обнародовать в манифесте покаяние или признание, которым всю вину общего бедствия возложить на себя единого и просить Небо, чтоб оно умилосердись над народом, невинно страдающим, наказало б его единого и проч. но совсем иначе думают Китайцы при настоящей династии восточных Мунгал.

В минувшем году весенняя засуха снова угрожала неурожаем, а особливо и Хэнаньском и Шаньтукском [89] наместничествах, которые по хлебородию своему почитаются житницами Империи. В самом деле в некоторых местах там голод был чрезвычайный. Губернаторы представляли Государю о вспоможении местам неурожайным с некоторою расчетливостию, к которой Е. В. присоединил свою бережливость. Смятение было ужасное: целые селения вымерли; народ толпами шел в определенные места искать пропитания, и дороги усеяны были трупами погибших от голода. Донесениями Губернаторов мало уважали: ибо не имели причин опасаться многого. В конце лета дожди были умеренные и осенние хлебы уродились очень хорошо. Тогда все успокоилось; но сия тишина подобна была той, каковая иногда в природе предшествует ужасной буре. В 9 луну открылся заговор, которому не могли найти примера в Истории Китайской. Но как сей заговор есть ничто иное, как продолжение бунта, назад тому около 8 лет успокоенного, то и нужно, описанием оного, подать понятие о смятениях или лучше усилиях Китайцев возвратить законным Цинской династии наследницам престол, которым восточные Мунгалы коварно овладели. [90]

В Китае собственно три религии приняты Правительством. Слова: Вера, Богослужение, закон известны там под одним наименованием Учение. — И так первое есть учение Конфуциево. Оно предписывает нравственные правила и некоторые обыкновения, от исполнения которых ни один человек не освобождается, начиная с Государя до последнего подданного. Вторая религия Хошанов, третья Таосов. Обе сии верят переселению душ и разнятся между собою более преданиями, нежели учением. Впрочем почти никакого не имеют влияния на народ, равно как и народ не имеет исключительной привязанности ни к той, ни к другой. С покорением Мунгалии Ламская религия вошла в Китай, но на том же основании, на каком оная была уже здесь при династии Юаньской. Шаманство есть природная вера восточных Мунгал, и ныне состоит более в поклонении или призывании духов или теней праотцев.

Капища Хошанов и Таосов весною в известные дни отворяются, и тогда народ в великом множестве стекается в оные для исполнения своих обетов. Для вспоможения богомольцам [91] в пути, а в последствии более для удовлетворения обыкновению, составлены клубы, называющиеся по именам капищ, к которым каждую весну имеют свои процессии. Клубы сии открываются с позволения Правительства, имеют своих старшин, свои уложения. Нет селения, которого богатые жители не участвовали бы в каком либо клубе. В больших городах каждой почти цех имеет свой торговой клуб. Многие из клубов сих почти на одном основании с нашими Масонскими ложами и имеют свои положительные правила.

В царствование Танского в Шаньтуне возникло учение белого Ненгофора, Таосы одного приморского капища сделали белый развертывающийся Ненгофор, утвердили оный в море, в некотором расстоянии от берега и посадили в нем своего собрата. Народ видя чудо такое, думал, что это один из небожителей является им в подобии человеческом и толпами стекался в приморское капище. Слава о сем скоро разнеслась в отдаленных местах. Правительство сведало об обмане; мнимый небожитель с прочими его собратами казнен, а капище срыто [92] до основания; но сим более ученым, нежели политическим поступком, только что усилили предубеждение легковерного народа. Составились клубы, учредили правила, обряды, и сие новое учение известно стало в публике под названием учение белого Ненгофора. В сих то клубах до селе сохраняют потомков минувшей династии, столь любимой народом и более 100 лет составляют заговоры противу царствующего ныне Цинского дома. Правительство называет учение белого Ненгофора ересью, а последователей оного еретиками и купно мятежниками, и строго повелевает изыскивать и сожигать книги их; сами же сии белые Ненюфорцы именуют себя патриотами, а повелителей Китая Мунгулами и коварными хищниками престола. Можно здесь привесть на память Поляков в Москве, и Пожарского с прочими за Отечество вооружившегося, и сравнить оные времена России с настоящим положением Китая.

Назад тому 8 лет, как кончился один бунт, в Хэнани возникший; Мятежники прошли 5 наместничеств: Хэнань, Хупэй, Хунань, Шаньси и [93] Сычуань. Войски Императорские частию сражались с ними, частию стояли по левую сторону Желтой реки и наблюдали, чтоб не допустить их переправиться на сию сторону. После многих сражений один Мунгальской Генерал уговорил возмутившийся народ, положив оружие, разойтись по своим селениям, уверив всех в безопасности от поисков Правительства. Таким образом кончились минувшие 8-летние междоусобия, стоившие Правительству, как из новейших справок видно, более 80 милионов унций серебра. Можно бы полагать, что война столь долговременная утомила и Правительство и народ, и обе стороны заставила желать мира. Но вышло совсем напротив. Правительство, сим кротким способом без кровопролития рассеяв скопища мятежников, тем удобнее надеялось перевесть и истребить начальников их, и чрез то на долгое время обезопасить престол от покушений Китайцев; а мятежники воспользовались перемешкою сею для того только, чтоб собраться с силами и положить новые планы к нападению. Таким образом лишь кончилась минувшая осьмилетняя война, [94] как в том же еще году один из начальников оной, сделавшись главою мятежников (в Указах так назван) предприял намерение, вновь покуситься открыть себе путь к престолу по сю сторону Желтой реки. Он избрал для главного сбора войск пространнейшие равнины на границах трех наместничеств: Чжили, Шаньтуни и Хенани. Целые 8 лет употребил он на образование армии, которую составил из вербованных крестьян, живших по своим деревням, где они скромно обучались военной экзерциции; разделил оную на корпусы, полки, роты, снабдил всяким оружием и знаменами, поставил им Генералов и Офицеров из главнейших сообщников, иных облек в достоинство Князей, других пожаловал Министрами, Правителями наместничеств и проч. Кроме сего отправил учителей (как Правительство называет их) в другие наместничества, даже за границу в восточную и северную Мунгалию и везде успел уговорит народ содействовать ему в замышляемом предприятии. Таким образом сверх ста тысяч в Чжили, Хэнани и Шаньшуни набранных, он сформировал [95] особенные корпусы в других наместничествах, даже и за границею, где торгующих Китайцев весьма не мало. Всю сию массу разделил на 8 главных корпусов, под именами 8 Куа. Сей великой мятежник был Ливенчен, слывший жителем Хэнаньского уездного города Хуасяня, но у мятежников известный под именем Шуньтьхана, Императора Тайминского. Предприятия его требовали величайших издержек; но из этого недоумения выведут ею Князья, Министры и прочие Генералы, которые все суть не иные кто, как богачи, подобные Мининым; да и сам Ливенчен имел как сказывают, бесчисленные богатства. Таким образом приготовился человек сей итти к Пекину для получения престола, на котором народ давно желает видеть потомков Минского дома. Но за два года пред сим, для большего в предприятии своем успеха, склонил он на свою сторону одного торгового подгородной слободы Пекинской, именем Линьцина, человека весьма предприимчивого и с обширными замыслами, и облек его в достоинство Канцлера. Сей Линьцин был старшиною клуба Славы. Учение клуба сего названо учением естественным; но правила оного столь [96] же безбожны, сколь и сумасбродны. Членам предписывали учить в продолжении трех лет сии правила: нет отца, матери родивших; домы и селения — совершенная мечта. Сими двумя правилами опровергаются все священные обязанности, все отношения человеческие; слова: Бог, добродетель, порок становятся словами пустыми.

По уговору с Ливэнченом, Линцын принялся с большею ревностию, распространять клуб свой и составил из оного особенный корпус войска цянь первого Куа, эмблемы неба. В сем корпусе находилось множество крестьян из разных губерний Чжилинского наместничества. В самой столице некоторые бедные Принцы крови, солдаты, купцы, торговые люди и евнухи придворные, столь ныне униженные, приняли особенное в сем деле участие. В прочем расположение клуба было так учреждено, что учители все знали старшину, а многие друг друга; но ученики, которых у одного учителя бывает от 5 до 15 человек, не знали никого, кроме своего учителя и сотоварищей. Подробный план нападения известен был только Ливэньчену и начальникам корпусов. По [97] чему, ни сего, ни чего другого писать не можно, кроме происшествий, помещенных в столичном Вестнике (имя Пекинских придворных ведомостей).

Девятой луны 15 числа (Сентября 26-го 1813 года) был день, в которой должно было Хенаньской армии Ливенчиновой собраться в назначенных местах и открыть военные действия взятием многих городов, что очень было не трудно, а потом скорым мартом поспешать к столице, расстоянием от сборного места не более шести дней пути. Между тем как 200 человек из клуба Славы в тот же самый день должны были взять дворец, а 16 (Сентября 27) 500 овладеть особою самого Государя на пути его из Жэхэ к восточному кладбищу. Дальние расположения остались в тайне. План обдуман весьма тонко и исполнение оного никаким не было подвержено трудностям, так что случайное разрушение кова сего всеми приписано чрезвычайному щастию царствующего ныне Цьзяцина.

Но 7-го девятой луны (Сентября 18) уездный Правитель Хуасянской, узнав о намерении Ливенчина, попросил его к себе в гости и стал уговаривать. [98] Слово за словом дело дошло до пыток, где Ливенчину изломили обе ноги и выкололи глаз. Люгомин, предводитель войск его, услышав об этом, приказал немедленно нескольким стам человекам взять город: что и исполнено. Ливенчин освобожден от заключения со всеми прочими преступниками, а чиновники со всеми семействами и людьми своими бесчеловечнейшим образом умерщвлены; а сие-то и расстроило весь план мятежников. Войскам отдан был приказ не ожиданно 15 числа собраться в назначенных местах; но сбор сей, по причине нечаянности, был медлителен; окрестные города по первым слухам взяли предосторожность, а между тем по донесению о смятении сем войска Чжилисские, Шаньшунские и Хенаньские по почте отправлены против мятежников. Сверх того из Лястуна призвано 2000 конницы Солонских, с которыми 3000 отборных мушкатеров из столицы в Хенань же отправлены; но сии 5000 не для сражения, а для наблюдения за войсками Китайскими назначены; ибо естьли бы Мунгалы осьми знамен сами лично вышли сражаться [99] с мятежниками, то первых бы и надвугодичную войну не достало.

И так не смотря на подоспевшие войска Императорские, мятежники действительно собрались; но вместо городов расположились по большим слободам и крепостцам, и таким образом должны были разделиться на многие небольшие корпусы. Чжилиской Генерал-Губернатор принял главную команду над армиею и удачно отрезал мятежникам путь к столице.

В Пекине еще не многие знали о бунте Хенаньском, как 15 числа мятежники произвели тревогу в самом дворце. В полдень, когда Офицеры и солдаты в карауле стоящие, расходятся или обедать, или пить чай, дан знак к нападению; но нападение сие худо было произведено в действие. Из 200 человек около 70 вошли в западные и до 10 в восточные ворота, и все обвернули головы свои белым полотном; прочие оробели. Сии 80 человек изрубили караульных солдат, им сопротивлявшихся, затворили двои ворота дворцовые и в след евнухов вошли во внутренность дворца. Государь тогда находился в Жэхе на звериной ловле. Около 2 часов [100] мятежники были во внутренности дворца, очистили Присутственные места, убив или разогнав чиновников; а наконец три человека явились у самых окон Императрицы; один из них вскочил на стену и развернул белое знамя, в знак прочим; но товарищей его не было. На знамени сем написаны четыре буквы: Шунь Хьхянь Кхай Тао, что так растолковали: споспешествуемый Небом пролагаю путь. Между тем Царевичи вооружась с людьми своими, пришли к комнатам Императрицы, матери своей, и из своих рук застрелили (во дворце стрелять из ружей, также входить мущинам в отделение Императрицы, запрещено под смертною казнию) трех оных мятежников. К щастию сих Царевичей и мятежники забыв затворить передние дворцовые ворота, бросились к оным, но опоздали: ибо там встречены были частию войск полицейских, вооруженных пиками, а они имели одни сабли. Почему и принуждены были, мало по малу отступая от них, наконец совсем скрыться и спрятаться в угольном сарае, а прочие бежать на стены. Между тем в городе сделалась [101] ужасная тревога. В три часа по полудни заперли все городские ворота, исключая прямо полуденные, в которые входили войска, в казармах купеческого города стоявшие. Дворец наполнился войсками, Князьями, Министрами и другими чинами, и все не знали, что предпринять. К вечеру удалось схватить нескольких мятежников и от них узнали, что Линцын послал их ворваться во дворец, запереться в оном и захватив в плен Царскую фамилию, удержать при себе для безопасности от нападения войск; что 6 человек евнухов служили им вожатыми во дворце, что чрез несколько дней должны прибыть к столице войска мятежников Хенаньских. В следствие сего показания, немедленно отправлен курьер с донесением к Его Величеству. Ночь прошла в перестрелке по мятежникам. 16-го уже не было по улицам народу; только во весь день шли войска в Кремль, везли артиллерию, порох, ядра, пули и тесаки. В 9 часу по полудни нашла сильная гроза и сделалась ужасная темнота. Мятежники, скрывшиеся в сарае, вышли было на свет, и в это самое время блеснула молния с сильным громовым над дворцом [102] ударом. Некоторые солдаты приметили мятежников и вскоре окружили сарай войсками; 17 человек убито, а прочие сдались живыми. Перестрелка в Кремле и во дворе продолжалась во всю ночь. Как скоро завидят выходящего оттуда человека, то и отдают приказ целой тысяче стрелять по нем. После сами солдаты признавались, что при виде одного мятежника, из 1000 мушкатеров, по крайней мере у 800 руки не могли поднесть фитиля к полке; 190 стреляло на удачу, и не более десяти имели смелость прицеливаться. Толикая робость овладела солдатами!

17 (Сентября 28) присланный от Государя один Князь Мунгальской обыскал дворец; но мятежников уже не было. Около 50 убито, а остальные схвачены живыми. Войски были отпущены, а во дворце оставили гвардию и 3000 отборных мушкетеров, из горных казарм призванных. Но только что смерклось, как у всех ворот городских закричали тревогу. Никому из жителей не велено быть на улице; но составляющие Российскую духовную Миссию, яко иностранцы, имели свободу, долее полуночи стоя у [103] ворот своих, смотреть на толь необыкновенное зрелище. Бунтовщики, стоявшие по улицам, не более как в 20 саженях один от другого, беспрестанно кричали: «Мушкетеры 8 знамен! идите к таким то воротам! Мятежники лезут уже на стены городские. Идите скорее с порохом и пулями; идите скорее! уже началось сражение». Этого не довольно. Как в Китае каждое знамя обязано стеречь назначенные ему ворота городские, то приказывали от своих ворот идти к другим или третьим, версты за три и четыре; а как скоро доходили, то их оборачивали назад к своим воротам; а спустя несколько времени паки требовали в другие места. Солдаты небольшими толпами беспрерывно бродили по улицам и утомились. Наконец в 11 часов, у полуденных ворот начали производить ружейную пальбу, сами не зная куда и в кого стреляют: тогда тревога еще более умножилась. Бутошные беспрестанно кричали: «Все войско 8 дивизии, выходите на сражение!» а в северной части города отдали приказ всем солдатам, вооружась чем либо, выходить на улицу и ожидать сражения. Повсюду вой и плачь, [104] но сие происходило только в домах солдатских. Китайцы уверены, что мятежники, естьли и действительно пришли, будут искать Манджур и Мунгал, ни мало касаясь жителей природных. Сообщники заговора, жившие в Пекине, в день всеобщего смятения должны были выставить на воротах своих белые значки. Таким образом целая ночь прошла в смятении и уже на другой день узнали, что тревога сия произведена мятежниками, которые переодевшись в платье военных, чиновников отдавали войску приказы. Но всего, удивительнее то, что ночь в то время была светлая, и никто не осмелился со стены городской заглянуть за город и посмотреть, кто к ним лезет. Государь, возвращаясь с ловли звериной, шествовал к восточному кладбищу, и 16 числа был уже не далеко от того места, где 500 мятежников должны были овладеть особою Его Величества, как прибыл курьер из столицы, и Государь немедленно переменив путь, обратился к столице. В последствии из оных 500 человек ни одного не могли найти.

За два дни пути от Пекина встретили Его Величество 2000 солдат [105] оттуда отправленные, и 19-го имел он въезд в столицу посреди вооруженных войск, от ворот юродских до самого дворца, во Фрунт по обеим сторонам дороги и поставленных. 20-го отворили город, бывший запертым пять дней, и в сие время съестные припасы чрезвычайно было вздорожали.

Линьцин, притворясь честным гражданином, не смотря на неудачное покушение, был дома и занимался дальнейшими распоряжениями, как 17-го пришли к нему 6 человек сыщиков; из 40 человек гвардии ни одного при нем не случилось, и он без всякой трудности взят и представлен в главную полицию, 25-го Государь самолично производил суд над Линцином, яко главой мятежников Пекинских и над одним евнухом. Линцин, представленный пред Его Величество, не хотел было стать на колени. Ответы его тем неприятнее были для слуха Монаршего, что справедливы. Можно отгадать, что сущность оных более касалась до настоящей династии, которую народ Китайской желает видеть за восточною границею. Он не показал ни одною сообщника по имяни, а сослался на всю нацию, присовокупив, что смерть [106] его не останется без отмщения. Государю осталось только приказать совершить над ним обряд допроса, то есть: размозжить в тисках щиполотки ножные, и потом бамбуковым ножом строгать мясо с ребер; после чего отведши на место казни, изрезать в киски. Таким образом казнили Линьцина с одним евнухом. Жен и детей его послали в ссылку. В прочем из Чжилиского корпуса мятежников по сие время Правительство отыскало не более 200 человек, включая в том числе и ворвавшихся во дворец. Из начальников же их не более 4 человек и с Линцином. Главнокомандующий корпуса сего, Лютиву, с прочими Генералами, при всех усилиях Правительства, еще и по сие время не отыскан.

Около полудня, первые движения войск Императорских начались разорением мятежничьих селений, или лучше сказать, грабежом. Почему прежний Главнокомандующий скоро сменен и место его заступил Наяньчэн, Генерал Губернатор наместничества Шаньси и Каньсу, внук известного полководца Акуия. В плане можно было отрезать мятежникам путь к столице, [107] и не допустить их устремиться прямо на полдень. В следствие чего войска Императорские сделали полукруг, более нежели в 150 верст. Таким образом принудили мятежников сосредоточиться. Более месяца прошло во взаимных мелких сшибках, на которых щастие по переменно служило. Войска Императорские со дня на день умножались, и мятежники решились переменить план войны. Часть заперлась в уездном городе Хуасяне. В нескольких верстах от сего города к западу лежит, Таокхэу, многолюднейшее местечко с пристанью. Здесь стоял Генерал с небольшим гарнизоном. Мятежники овладели местечком сим, тем более для них важным, что с Хуасянем беспрепятственное могли иметь сообщение и взаимное подкрепление. Они выкопали вокруг Таокхэу водяной ров и укрепили лагерем; ибо за неимением палаток, не могли стоять в поле.

Главнокомандующий получил известие, что мятежники, укрепившись в Таокхэу, намереваются идти далее к западу; почему и решился, как возможно скорее, вступить с ними в [108] генеральное сражение. 10 луны 25 и 26-го (Ноября 5 и 6) разбил он несколько небольших корпусов, в засаде поставленных, а 27-го (Ноября 7) на утренней заре седмью колоннами сделал приступ к Таокхэу и при сильной пушечной пальбе ворвался во внутренность сего местечка. Немедленно зажгли домы. Сражение продолжалось 12 часов; мятежники были разбиты и потеряв около 6000 убитыми и до 4000 в пламени погибшими, уже ночью отступили за Таокхэу. Войска Императорские взяли в плен 380 человек и получили в добычу множество лошадей, разного оружия и знамен.

Не известно, после сей победы Главнокомандующий не мог ли, или не хотел далее преследовать полупобежденных мятежников. Только не было около месяца никаких известий, а о потерях никогда и донесения не бывает. Наконец и луны 19 числа (Ноября 30-го) осадили крепостцу Сыджай, лежащую в горах уезда Хуасяня и окруженную рвом. Здесь заперся Ливэньчен с предводителем войск его, Люгомином, и другими Генералами, имея при себе 6000 отборных солдат. [109] Цель его была, подавшись далее к западу, с полуденной стороны войти в Чжили и соединившись с корпусами Шаньсискйх и Чжилиских мятежников, пробираться к столице. Наяньчен проникнул это, и решился, всеми силами разрушить сей столь опасный для него план мятежников. 20 (Ноября 31) на заре, войска Императорские перешед ров, полезли на стены; но два раза с великим уроном были отбиты камнями со стен. К полудню пощастливилось им разбить часть стены. Мятежники старались завалить пролом сей бревнами и кирпичами. Но войски бросились в оный густою колонною, и мятежники, по причине тесных улиц, не могли делать им сильного сопротивления. В сумерки схватили около 200 человек мятежников живых, и от них узнали, что Ливэньчен и Люгомин с прочими Генералами еще в крепости, и указали дом, в котором они находились. Войска Императорские приближились к Ливэнчиновой квартире; но сей не рассудил живым отдаться, приказал взорвать себя порохом, а Люгомин с прочими убит в сражении. Отрыли труп Ливэнчинов и [110] нашли главное знамя, на котором написано: Тайминского дома истинный Государь Шуньтьхянь. Из сего поняли, что настоящий смысл прежней надписи Шуньтьхянь Кхай Тао значит: Шуньтьхянь пролагает путь (к престолу).

Так-то кончил жизнь свою глава минувшего мятежа. Слух носится, что мятежники избрали преемника; но сей остается в неизвестности до будущей войны, которая, по уверению некоторых мятежников, чрез несколько времени неминуемо должна произойти. Наконец осталось взять у мятежников первое и последнее место Хуасянь. 40 дней держали в осаде город сей и подвели под стены два подкопа. 12 луны и числа (21 Декабря) дан знак к приступу и мятежники приготовились к отчаянной обороне. Подземный огонь взорвал часть стены около 200 футов длины, и войска приступили к пролому; так же бросились к оному и мятежники. — Между тем со всех четырех сторон приставили лестницы и набросали подле стены кучи мешков с песком, по которым без дальней трудности вошли на стены. Сражение было упорное; мятежники защищались отчаянно и потеряли до 10 [111] тысяч убитыми и до 5000 задохшимися в пламени домов; 3000 отдались живыми и все без изъятия изрублены; 2000 детей и женщин оставлены живыми и розданы в рабство. Таким образом кончились важнейшие действия заговора Хеняньского, стоившие мятежникам 40.000 погибших на сражениях, а Правительству 15 милионов унций серебра, употребленных на войну сию столь кратковременную.

Между тем в Шаньтуни первый нынешний Министр командовал особым противу мятежников корпусом, и без дальнего труда все привел в порядок. Но только что успели рассеять скопища Хеняньские, в Шаньси две партии Ливеньченовы открыли военные действия. Противу одной из них вышли войски из Шиньси, Каньсу и Сычуаня, под предводительством Сычуаньского Инспектора, а противу второй отделен корпус из армии, осаждавшей Хуасянь. Но как главная армия Хеняньская была уже совершенно разбита, то Шаньсиские мятежники без трудности были побеждены и рассеяны. Большая часть из них, побросав и знамена и багаж, разбежались в разные стороны и войска не преследовали [112] их. За сим последовало водворение народа по прежним их селениям, прощение податей и вспоможение в пропитании. Достойно замечания, что мятежники не коснулись ни жизни, ни имения жителей природных, но наблюдали строгую дисциплину; только забирали по деревням провиант, с обещанием в случае успеха за все заплатить. Напротив, войска Императорские оказывали всякого рода насильства — и это им из под руки позволено. Ибо здесь Китайцы дрались с Китайцами, а 5000 Манджур, кроме потери четырех человек, все в целости возвратились в столицу и притом победителями.

* * *

Меры, принятые Правительством, состояли в запрещении клубов и кования оружия, и в учинении поголовной переписи; но последняя здесь совершенно невозможна. Высшие чины вообще не расположены к царствующему ныне Цьзяцину, который будучи мало учен, собою сырой, но добродушной, часто в делах, особливо до интереса касающихся, следует первым [113] внушениям воли своей и почти ничего нигде не выигривает. В прошлом году одного первой степени Князя приговорили к штрафу 100 тысяч унций серебра, за то что в числе мятежников, напавших на дворец, был один управитель из деревни, по имени Чжусян, (по сие время еще не пойманный) служивший прежде при дворе Княжеском Офицером. — Но самый же помянутый Князь снова был судим и лишен на всегда Княжеского достоинства. Трое родственников Чжусяневых, еще за 6 дней до бунта, донесли Князю о предприятии мятежников в 15 число; но он не приказал говорить об этом и не задержал своего управителя. Полиция и Губернское начальство знали же о заговоре; но как приказные крючковатее Князей, то и умели вывернуться из опасности, не смотря на двукратный противу их протест двух первой степени Генералов, пред самим Государем учиненный.

Линьцин спрошенный Государем: «Для гего ты взбунтовался?» отвечал: Воля небес! — Кто твои сообщники? — Есть ли бы я успел, не было в Империи ни одного человека, кто бы не был моим [114] сообщником. — Не ужели ты думал взойти на престол? — Не я только, и Ваше Величество может сидеть на престоле: кого бы судьба ни возвела на оный, всякой может управлять вселенною. — Государь весьма оскорбился последними сливами. В это время в столице еще не знали, что Ливенчэн принял на себя титул Императорский, под именем Шуньтьхяня.

* * *

По случаю сего опасного бунта обнародован от имени Императора Китайского следующий Манифест: [115]

МАНИФЕСТ

Китайского Императора.

Еще не было в Истории примера такой революции, каковая случилась 9 луны 15 числа. В наказание за нашу беспечность и слабость в правлении последовало с нами столь великое нещастие. Но по особенному покровительству Неба и праотцев, восстала буря, ударил гром — и мы мгновенно поразили наивеличайших злодеев. Прочие един по единому истреблены. Если мы еще будем не радеть о делах и без должного внимания исправлять оные, то сами себе навлечем нещастие и погибель. Предпочитать всему собственность, а дела Государственные ставить за маловажное — есть совершенная безрассудность. Цел престол, и домы ваши будут невредимы. Если престол ниспровергнется, можете ли спасти домы ваши? Охранять трон, охранять собственность — есть непременный долг каждого. И так ныне следует нам: 1) предпринять деятельнейшие меры, чтоб [116] истребить источник мятежей; 2) успокоить верный народ, чтоб сим предупредить самые поводы к неудовольствиям. Тигры и волки поражают людей; но можно ли истребить род их? Если несколько из них, поджавши хвост, ищут прокрасться, то должно еще в одном углу сети дать им проход. Мы с кротостию и милосердием управляем подданными: но при всем том восстают мятежники. Что же последует, когда бы мы начали поступать с жестокостию? Тогда бы не укоснительно последовало падение наше и Небо оставило б нас без всякой помощи. Это ужасно! Отселе потщитесь со всею ревностию и всеми силами сохранять престол и собственность свою. Забудьте обыкновенные ваши любовь или ропот противу меня, и не мыслите, при настоящих смутных обстоятельствах, воздавать мне отмщением. В первых поставьте благо общее, а потом частность. Поспешим же успокоить верный народ. Сие восстание вольнодумцев не есть дело одного дня. Взять меч и вторгнуться во внутренность дворца — это предприятие обдумано несколькими [117] годами. Правители областей и уездов, опасаясь худых последствий терпели, терпели, смотрели сквозь пальцы, и таким образом оставляя прыщики, возрастили зло до толикой степени. Спросишь кою либо, высшего или низшего чиновника: какого Государства? отвечает: Тайминского. Какою правишь должностию? И сам не знаю! или какая мне нужда! Государь целит на 15 число 9 луны. Публика знала о заговоре, но не знала о нападении на дворец, и всякой говорил: какая нам нужда! Сердце мое леденеет. — Сверх сего есть вельможи без всяких способностей, бестолковые, согбенные летами. Есть и такие, которые нелицемерно служат престолу; но они не в силах противустать многим. Это глубоко трогает меня. Вельможи! приложите все усердие, употребите все силы к точнейшему исправлению дел, и вносите оные на мое рассмотрение. Таким образом поступая, достойны будем благости Небесной. От нас зависит, самое нещастие превратить в щастие. Приложите внимание к моим словам и в точности [118] сообразуйтесь с моими мыслями. Для сего единственно дан сей Манифест, который для сведения статским и военным чиновникам разослать по всей Империи.

ПРИМЕЧАНИЕ ИЗДАТЕЛЕЙ.

В Европе почти не слышно было о сем опасном бунте в Китае, угрожавшем погибелью царствующему ныне дому. Описание оного прислано сюда к одной знатной Особе прямо из Пекина. Оно есть самое достовернейшее и подробное. Мы получили оное от нашего почтенного Корреспондента, которому изъявляем за сие нашу истинную благодарность.

Текст воспроизведен по изданию: Описание бунта, бывшего в Китае в 1813 году. (Прислано из Пекина) // Дух журналов, Книга 10 (527). 1819