СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
ВОСТОКА И ЗАПАДА

Кому и кем написано письмо «Зманчевича».

Письмо «Зманчевича» впервые было опубликовано в 1900 г. М. Попруженко ¹, а в 1957 г. перепечатано из его книги Николой Трайковым во втором томе «Архива Раковского» как спорное письмо к Раковскому неизвестного болгарина под псевдонимом «Зманчевич» ². «Для нас является загадкой не только имя автора письма, но и адрес письма»,— сообщает болгарский историк Никола Трайков в комментарии к письму ³. Разрешению этой задачи с двумя неизвестными и посвящается настоящая статья.

Переведенное на итальянский язык письмо «Зманчевича» было найдено валашской полицией на квартире у предводителя вооруженного выступления болгар в Браиле 10 февраля 1842 г. Георгия Македона (впоследствии Георгий Раковский, великий болгарский революционер). Там же было найдено переведенное на итальянский язык письмо болгарина Петровича из Одессы одному из руководителей заговора болгар в 1841-1842 гг. Георгию Димитрову Казаку. Оба письма валашский князь Гика пытался использовать как улику для обвинения России в поддержке заговорщиков. Эту мысль Гика высказал, в частности, в беседе с австрийским консулом Тимони. Но Тимони не поверил нелепой выдумке: «Я ответил господарю,— доносил он Меттерниху,— что из направленных молодыми болгарами, обучающимися в Одессе, писем кажется ясно, что находящийся в Молдавии корреспондент (Казак в Галаце.— В. Н.) должен остерегаться русского правительства и подписывать свой ответ только условным знаком, и что господин Дашков сам настаивает на расследовании» ⁴. [60]

Действительно, русский генеральный консул в Дунайских княжествах А. Я. Дашков требовал беспристрастного и полного расследования причин «браильского мятежа», обвиняя Гику в излишней жестокости при подавлении мятежа и в пристрастном ведении следствия. Стремясь доказать свою непричастность к «мятежу», русские дипломаты сами предприняли ряд мер для расследования связей заговорщиков. В частности, русский консул в столице Молдавии Коцебу потребовал от своего австрийского коллеги ареста Георгия Казака, принявшего австрийское подданство. Основанием для этих требований были «компрометирующие документы», в том числе письма Зманчевича и Петровича. Австрийское консульство арестовало Казака и просмотрело его бумаги, но ничего «каверзного» не обнаружило. Однако у Казака был отобран итальянский перевод письма Априлова и ряд других документов.

Что касается авторов обоих писем, то их розыск начался гораздо раньше. Еще 3 марта 1842 г. Дашков сообщал новороссийскому и бессарабскому генерал-губернатору Воронцову, что «арестован в истекшем феврале месяце за нарушение общественного спокойствия проживавший в Ибраиле под покровительством греческого консула учитель греческого и французского языков, болгарский уроженец Георгий Македон». Излагая далее донесение Дашкова, Воронцов сообщал Бенкендорфу, что при обыске Раковского найдены «препровожденные ко мне статским советником Дашковым в переводе на итальянский язык два письма, из коих одно от некоего болгара Хаджи Захария Петровича, находящегося в Одессе, а другое болгара К. В. Зманчевича, проживающего в Рени» ⁵.

В Одессе жандармами был «немедленно отыскан» ученик духовной семинарии болгарин Петрович. При обыске на его квартире они нашли «несколько прошлогодних писем частью из Бессарабии, а частью из Галац и Болгарии, заключающие простые известия о восстании в прошлом году в некоторых местах болгар (о Нишском восстании 1841 г. в Западной Болгарии.— В. Н.) и терпимых ими бедствиях» ⁶.

Петрович подтвердил, что присланный Дашковым итальянский перевод является переводом его письма на болгарском языке к «Георгию Дмитриевичу в Галацы», т. е. к Казаку. Относительно содержания его письма Петрович заявил, что оно «объясняет пламенное его желание усовершенствовать себя в науках и тем послужить своим соотечественникам, болгарам, к их образованию» ⁷. [61]

Судя по представленному Дашковым Нессельроде переводу с итальянского на русский язык ⁸ письмо Петровича написано с целью получения материальной помощи для продолжения обучения. Петрович жалуется на то, что ему не помогают одесские болгары, и благодарит Г. Димитрова Казака за обещанную помощь. Автор письма горячо говорит о своей любви к болгарскому народу и о готовности «стараться до смерти... восставить эту нацию». Вероятно, Петрович раньше жил в Галаце (он просил выслать ему его книги, оставленные там) и был хорошо знаком с рядом болгарских эмигрантов, которым он передает привет. Петрович мог принадлежать к числу рядовых заговорщиков, но прямых указаний на это в письме нет.

Собственно в письме Петровича царских чиновников настораживало только одно: титул князя. Не претендент ли это на болгарский престол? Но Петрович легко доказал, что итальянский перевод сделан неверно. Это не титул, а его фамилия «Князский», опущенная в русском паспорте. «При тщательном рассмотрении адресов на письмах Петровича оказалось, что он действительно именуется в них Захарием Петровичем Князским или Княжским»,— с облегчением доносил Бенкендорфу Воронцов ⁹.

Генерал-губернатор лично убедился, что письмо Петровича «не заключает в себе ничего особенного», а сам автор письма «при всем своем усердии к просвещению есть человек самых ограниченных способностей, крайне неимущ и совершенно безвредный» ¹⁰. На всякий случай он установил за ним полицейский надзор и этим ограничился.

Как перевод письма Петровича попал к Раковскому, осталось невыясненным. Петрович наотрез отрицал связь с Раковским: «Учителя в Ибраилове Македона он никогда не знавал,— доносил Воронцов,— с ним никакой переписки не имел и ему неизвестно, как означенное письмо его, Петровича, найдено у Македона» ¹¹. Нет оснований сомневаться в искренности этого утверждения Петровича: его письмо датировано 23 июлем 1841 г., значит оно было написано и отослано в Браилу более чем за месяц до прибытия туда Раковского ¹². Поэтому Петрович не мог быть знаком с Раковским.

Розыск Зманчевича Воронцов как генерал-губернатор края поручил бессарабскому губернатору Федорову: г. Рени находился в Бессарабской губ. ¹³ Воронцов предписал Федорову «распорядиться о сделании и у Зманчевича обыска и о рассмотрении его [62] бумаг, равно, чтобы сам он был подвергнут строгому полицейскому надзору, если обстоятельства того потребуют». Генерал- губернатор самонадеянно заверил Бенкендорфа, что о выполнении его приказания он «в свое время не преминет довести до сведения их сиятельства» ¹⁴.

После долгого молчания, почти через месяц, Воронцов сухо, скороговоркой доносил Бенкендорфу 20 апреля 1842 г.: «Имею честь сообщить в дополнение отношения моего к Вам, милостивый государь, от 23-го минувшего марта о болгарах Петровиче и Зманчевиче, что сего последнего, как доносит мне бессарабский военный губернатор, в г. Рени не оказалось» ¹⁵. Несмотря на «строгое расследование полиции», Зманчевича так и не удалось найти.

Зманчевич нигде и ничем больше не проявил себя: ни во время второго, ни во время третьего выступления в Браиле. Фамилия эта до сих пор известна болгарским исследователям только из письма Зманчевича. Этому есть только одно правдоподобное объяснение: Зманчевича не было. Болгарский исследователь Никола Трайков предполагает, что Зманчевич — это псевдоним какого-то неизвестного лица ¹⁶. Это предположение подтверждается следующим местом из письма Зманчевича. «Письма Ваши запечатанные пусть будут доставлены в верные руки, чтоб не были открыты правительством, не подписывайте их, но делайте только один знак» ¹⁷. Если Зманчевич советовал своему корреспонденту подписываться псевдонимом, то более чем вероятно, что и он сам взял для конспирации псевдоним.

Присланная Дашковым в отношении от 3 марта 1842 г. Воронцову копия с итальянского перевода болгарского текста письма Зманчевича была обнаружена Попруженко в фондах канцелярии новороссийского и бессарабского генерал-губернатора и Одессе. Попруженко для своей публикации перевел письмо с итальянского на русский язык. Тот же перевод на русский язык, сделанный Попруженко, был опубликован и Трайковым в «Архиве Раковского». Болгарский оригинал письма неизвестен, так как на квартире у Раковского был найден не оригинал, а перевод письма на итальянский язык.

Однако присланная Дашковым копия не является единственным вариантом текста письма Зманчевича. По приказанию Дашкова в консульстве был сделан тщательный перевод писем Зманчевича и Петровича с итальянского на русский. Переводы обоих писем были высланы Дашковым Нессельроде, который в свою очередь отослал копии с этих переводов Бенкендорфу и [63] Воронцову ¹⁸. Этот перевод не был известен исследователям. Таким образом, есть два перевода письма Зманчевича с одного и того же итальянского текста, найденного на квартире у Раковского. Мы имеем текст письма Зманчевича, переведенный с итальянского на русский и высланный Бенкендорфу ¹⁹. Сравним опубликованный Попруженко перевод с хранящимся в ЦГИАМ официальным переводом на русский язык письма Зманчевича, который мы условно будем называть переводом Дашкова.

Сравнение текстов обоих переводов позволяет сделать вывод, что Попруженко произвольно сократил текст, опустив два больших и важных места из письма. Поэтому мы считаем наиболее близким к оригиналу и во всяком случае с наибольшей полнотой отражающим содержание письма Зманчевича перевод Дашкова. Вероятно, Попруженко подверг текст литературной [65] обработке, в результате которой невольно был искажен в некоторых местах смысл написанного. Однако в перевод Дашкова вкралась одна описка: его переписчик по привычке поставил в конце дату «5 сентября 1842», тогда как отношение Нессельроде к Бенкендорфу, к которому приложен перевод письма Зманчевича, датировано 13 апреля 1842 г. ²⁰ Письмо никак не могло быть написанным после этого отношения. В перевод Дашкова следует внести поправку: письмо Зманчевича было написано 5 сентября 1841 г.

При дальнейшем анализе письма Зманчевича мы будем в основном опираться на перевод Дашкова, но это не означает, что перевод Попруженко следует совсем отбросить. Оба текста являются переводами, а при переводе всегда возможны разночтения. В ряде случаев мы будем ссылаться на оба текста одновременно.

Кому же было адресовано письмо Зманчевича?

Итальянский перевод письма Зманчевича найден на квартире Раковского, поэтому естественно предположить, что оно и написано Раковскому. Но это предположение вызывает большое сомнение при сравнении даты прибытия Раковского в Браилу с началом его предполагаемой переписки со Зманчевичем. Никола Трайков в своих комментариях к письму Зманчевича отмечает, что Раковский попал в Браилу из карантина 15 августа 1841 г., а Зманчевич отвечает на письмо своего корреспондента от 2 сентября 1841 г. «В короткий срок, в две недели, мог ли он связаться и вступить в переписку с лицом, живущим в пределах другой державы?»— высказывает справедливое сомнение Никола Трайков ²¹.

В переводе Попруженко, которым пользовался Трайков, пропущена следующая фраза: «Я писал к Вам 28» ²². Так как письмо датировано 5 сентября, то имеется в виду 28 число предыдущего месяца. Значит, «Зманчевич» писал своему корреспонденту через 13 дней после появления Раковского в Браиле, а Раковский должен был написать ему еще раньше. Из письма ясно видно, что «Зманчевич» хорошо знаком со своим корреспондентом: он получает через него деньги от общего знакомого Ильи Антоновича, просит его обратиться к другому общему знакомому — Ианице Хаджи Прокопиу и т. д. За семь-десять дней Раковский никак не смог бы так близко познакомиться с живущим в другом государстве человеком, а раньше он ни в Валахии, ни в России не был. Сокращение на основании перевода Дашкова отрезка времени между появлением в Браиле Раковского и установлением его связи со Зманчевичем подтверждает сомнение Трайкова в возможности установления этой связи. [66]

Но Трайков так аргументирует возможность того, что письмо написано Раковскому: «В данном письме упоминается имя Иванице Прокопиева, жителя г. Браила. Это обстоятельство является указанием на то, что письмо было адресовано не в Галац (Казаку.— В. Н.), а в Браилу, где жил Раковский» ²³. А как же быть с переводом письма Петровича? Ведь этот перевод тоже найден в Браиле, хотя адресован в Галац Казаку. Упоминание в письме браильского жителя никак не доказывает обязательность получения этого письма другим браильским жителем. Оба города расположены вблизи друг от друга, и хотя они принадлежали в то время разным государствам (Браила — Валахии, Галац — Молдавии), сообщение между их жителями было свободным. Характерно, что активный участник заговора Петр Ганчев считал организацию в Браиле и Галаце единой: он сообщал Априлову, что ему «пишут из Браилова и Галац» и что он написал письмо «в Галацы и Браилов» ²⁴, хотя ему писал Казак из Галаца, а он отвечал Казаку в Галац. Поэтому житель Галаца Казак вполне мог общаться с жителем Браилы Прокопиевым.

Более того, переговоры с браильским жителем Прокопиевым Зманчевич скорее всего поручил именно галацкому жителю Казаку, а не Раковскому. Автор письма просит сказать Прокопиеву, чтобы тот с ним рассчитался, причем в опущенном Попруженко постскриптуме просит на первых порах выплатить ему 627 р. 27 к. Мог ли богатый купец Прокопиев отдать в руки только что прибывшего в город и никому из состоятельных лиц не известному юноше Раковскому крупную по тем временам сумму денег? Еще раньше, 2 сентября 1841 г., Зманчевичу были высланы разменянные его корреспондентом деньги, полученные от некоего Ильи Антоновича. Мог ли Раковский пользоваться доверием и у второго браильского или галацкого купца, да еще разменять деньги на валюту другого государства (речь, конечно, идет не о размене крупных денежных единиц на мелкие). Эти финансовые операции могли быть совершены только Георгием Димитровым Казаком, который сам был купцом и распоряжался деньгами заговорщиков. На основании показаний Раковского русскому консулу в Галаце Карнееву царский чиновник доносил: «В Галацах находится кассир бунтовщиков, австрийский подданный Георгий Казак, у коего хранятся пожертвованные деньги» ²⁵. Раковский же не обладал капиталом, внушавшим доверие браильским купцам, у него даже не было необходимых средств. Карнееву Раковский показал, что получал денежное пособие от Казака ²⁶. [67]

В пользу того, что письмо Зманчевича было адресовано в Галац Казаку, можно привести еще следующее соображение. Переводы писем с болгарского на итальянский оказались не только на квартире у Раковского: при обыске у Казака молдавской полицией в присутствии австрийского консула был найден итальянский перевод письма Априлова Казаку от 27 ноября 1841 г. ²⁷ Всего у участников заговора было обнаружено три переведенных на итальянский язык письма: письмо Априлова Казаку, письмо Петровича Казаку и письмо Зманчевича. Следует предположить, что все три письма принадлежат одному лицу, которое и переводило их. Но два письма адресованы Казаку, значит и третье, письмо Зманчевича, адресовано ему же.

Обратим внимание на другое обстоятельство из известных нам сведений о Георгии Димитрове Казаке: письмо Априлова от 27 ноября 1841 г. адресовано «братьям Просе и Георгию Димитриеву» ²⁸. Нелепым было бы думать, что у болгарина Георгия Димитриева был брат с итальянским именем Просе (Просси). Если же «Просе» было бы именем брата Георгия, то почему тогда Априлов пишет фамилию братьев в единственном, а не во множественном числе? Надо бы писать тогда «Просе и Георгию Дмитриевым». Значит, письмо адресовано не Георгию Димитрову и его брату, а Георгию Димитрову и братьям Просси, не двум лицам, а нескольким.

В одном из своих донесений русский консул в Галаце назвал фамилию Просси в качестве второй фамилии Георгия Димитрова: «Георгий Проси, он же и Казак» ²⁹. Вероятно, Карнеев просто спутал Казака с его близким другом, носившим эту фамилию. Ни один другой документ не подтверждает, что у Казака была вторая, итальянская фамилия. Если бы это было так, то Априлов писал бы просто: братьям Просси, не выделяя Георгия Димитрова. О том, что Просси и Георгий Димитров Казак разные лица, можно заключить из письма Петровича. Оно адресовано в Галац Казаку, которого Петрович просит: «Поклонитесь всем вашим товарищам от меня... в особенности же Г. Просси, которого я целую» ³⁰. Не будет же Казак передавать привет самому себе? Возможно, одного из братьев действительно звали Георгий Просси, что и ввело в заблуждение Карнеева.

Следовательно, у Казака было два друга-итальянца, братья Просси, которые, вероятно, жили у него, а, может, даже были его компаньонами. По крайней мере один из них, Георгий Просси, принимал активное участие в заговоре, чем вызвал к себе [68] любовь болгарской молодежи и был популярен среди болгарских революционеров.

Из донесения итальянского консула о браильском мятеже известно, что в нем принимали участие три итальянца ³¹. Можно определенно сказать, кто они. Один — сицилийский революционер Александр Пандолфи, живший вместе с Раковским ³². Другие же два не кто иные, как братья Просси, жившие с Казаком.

Теперь становится ясным, зачем понадобилось переводить имеющие отношение к заговору письма на итальянский язык и почему одно было найдено у адресата, т. е. у Казака, а два других письма к Казаку — у Раковского. Письма явно были переведены одним из итальянцев, так как допущенные при переводе ошибки не сделал бы болгарин. Вот что писал о качестве перевода в объяснительной записке для генерал-губернатора автор одного из писем — Василий Априлов: «Предъявленный мне итальянский перевод моего письма сделан неправильно. Во многих отношениях он явно противоречит оригиналу. Например, в итальянском переводе сказано о 1014 экземплярах портретов болгарских князей, между тем, как в письме моем и слова нет о портретах, ибо там говорится о посланных мною 1014 книгах Болгарских книжников, а не портретов» ³³. В доказательство этого Априлов сравнивает болгарский текст письма, который он воспроизвел по черновику, с переводом на русский язык итальянского текста. Указание Априлова о неправильно сделанном переводе особенно ценно не только потому, что он автор оригинала, но и потому, что он сам был болгарским писателем и превосходно владел болгарским языком.

В пользу того, что перевод письма Априлова к Казаку на итальянский язык сделан не болгарином, говорит то обстоятельство, что понятное любому славянину выражение «книги» «Бол гарските Книжницы» переведено как «портреты болгарских князей». Однотипная ошибка сделана при переводе письма Петровича Казаку на итальянский язык, где фамилия Княжский была переведена как «желающий княжества» ³⁴.

В обоих случаях слово «князь» и производные от него были камнем преткновения для переводчика. Значит и письмо Априлова, и письмо Петровича переводились одним лицом. Оба письма адресованы одному лицу — Георгию Димитрову Казаку — и в [69] одно и то же место — г. Галац. Казалось бы, они должны находиться у своего адресата. Между тем, их обнаружили в разных местах: письмо Априлова найдено у Казака, а письмо Петровича на квартире у Раковского в Браиле. Поэтому нет ничего удивительного в том, что и перевод с адресованного Казаку письма «Зманчевича» был найден у Раковского: скорее всего, как и письмо Петровича, оно было переведено на итальянский язык одним из Просси у Казака и передано в Браилу для жившего вместе с Раковским итальянца Ал. Пандолфи.

Особенно следует подчеркнуть, что у Раковского были найдены не оригиналы писем, а их переводы на итальянский язык. Если бы письма предназначались для ознакомления Раковского с их содержанием, то незачем было переводить их на итальянский язык. Кстати, нет сведений о том, что Раковский знал в то время этот язык: он преподавал турецкий, греческий и французский. Оба переведенных письма, найденные на квартире у Раковского, принадлежали Пандолфи. (Это, конечно, не исключает возможности ознакомления Раковского с оригиналами писем или с их содержанием со слов Казака.)

У переводов писем Зманчевича и Петровича одна судьба: оба они сделаны в Галаце другом Казака итальянцем Просси для жившего у Раковского итальянца Пандолфи и переданы ему в Браилу, где они и были найдены валашской полицией. А оригиналы писем принадлежали Казаку, находились в Галаце и либо остались у него, либо были обнаружены молдавской полицией и находятся в румынских архивах. Они до сих пор не обнаружены.

Таким образом, письмо Зманчевича адресовано не в Браилу Ракопскому, где найден лишь принадлежавший Пандолфи итальянский перевод письма, а в Галац одному из ведущих организаторов заговора болгар в 1841 -1842 гг. Георгию Димитрову Казаку.

Но от кого это письмо? Кто из болгар, живших в 1841 г. в бессарабском пограничном г. Рени, скрывался под псевдонимом «Зманчевич»?

Известно, что Казак переписывался и был лично знаком с переводчиком таможни в г. Рени болгарином Петром Ганчевым. Но Ганчев не мог быть автором письма, так как он был далек от мысли скрываться от русского правительства под псевдонимом, и данные его биографии не сходятся с вытекающими из письма сведениями о биографии Зманчевича. Судя по письму, его автор сам действовал вместе «с одним из здешних чиновников» (Попруженко: «с одним из чиновников правительства»), которым в Рени мог быть только Ганчев.

Зманчевич незадолго до написания письма вел общее дело с браильским купцом Иванице Хаджи Прокопиу, которого просит «рассчитаться со мною» (Попруженко: «уплатить мне деньги по счету»). Значит, он жил в Браиле и был состоятельным человеком (только процентов «с настоящего капитала» Прокопиу [70] должен ему 627 р. 27 к.), а в Рени внезапно оказался «в бедности». Это можно объяснить только поспешным бегством из Валахии в Россию.

В Браиле Зманчевич принимал деятельное участие в заговоре: он спрашивает у Казака, «идет ли дело вперед, или все остается в прежнем положении» (перевод Дашкова). Не дела вообще, как в переводе Попруженко: а определенное, известное Казаку, дело: «Что делается против бесчестного оттомана?» Опять-таки, не «что думают о подлом турке», как у Попруженко, а что делают участники заговора дальше после неудачного выступления 13 июля 1841 г. в Браиле?

Причем, Зманчевич был не простым участником заговора и вооруженного выступления, а одним из его руководителей. Он отдает прямой приказ Казаку: «В нынешнюю зиму не можно ничего сделать. Народ должен ожидать и просить помощи от бога». (Пер. Дашкова, у Попруженко это место опущено). Речь идет о новой попытке переправиться с четой через Дунай и вызвать восстание в Болгарии. В другом месте письма он «поручает» (а не «рекомендует», как у Попруженко) Казаку сбор подписей под обращением к иностранным правительствам о помощи болгарскому народу.

Значит, в Рени под псевдонимом Зманчевич скрывался кто-то из руководителей заговора и первого вооруженного выступления болгар в Браиле.

Разыскивая Зманчевича, царская жандармерия установила, что «в 1841-м г. в числе 15-ти человек болгар, перешедших из-за границы в Россию через Рениский карантин от преследования турок по случаю возникших было в Боснии беспокойств, находится некто Василий Станчевич» ³⁵. Станчевич тоже не был найден жандармами и они не смогли установить, тот ли это Зманчевич, которого они искали. Однако факт прибытия в Рени в 1841 г. болгарского политического эмигранта Василия Станчевича с группой болгар был установлен.

Сомнительно чтобы Василий Станчевич с группой болгар прибыл «от преследования турок по случаю возникших было в Боснии беспокойств». Прежде всего в Боснии в 1841 г. никаких беспокойств не было: имелось в виду Нишское восстание в Западной Болгарии. Ганчев писал в 1842 г. о том, как Казак рассказывал ему, что «в Боснии весною прошлого года в окрестностях городов Ниш, Лясковец и других» произошло восстание болгар ³⁶. Очевидно, отнесение района Ниша к Боснии было распространенной географической ошибкой в то время. Но в многочисленных опубликованных документах о Нишском восстании 1841 г. нет ни слова о бегстве группы болгарских повстанцев в Россию. Беженцы из района восстания скрывались в соседней Сербии, а не в далекой южной [71] Бессарабии, куда нужно было проделать большой путь по занятой турками земле или по контролируемому ими же Дунаю. Возможность прибытия беженцев из района Нишского восстания в Рени исключена.

Зато есть определенные сведения о том, что в 1841 г. группа уцелевших болгар после расстрела валашскими войсками их четы в Браиле скрылась в России. Во время ночной трагедии 13 июля 1841 г. около сорока болгарских четников, в том числе и один из их руководителей Василий (Васил) Вылков, нашли убежище на стоявших в браильском порту иностранных кораблях ³⁷. По сведениям Романского, русский консул оказал покровительство Василию Вылкову и помог ему избежать ареста валашскими властями ³⁸. Это вполне вероятно, так как арест замешанного в антитурецком заговоре русского подданного Василия Вылкова валашскими властями мог вызвать большие неприятности для русской дипломатии и лично для консула в Галаце Карнеева. В дальнейшем, как сообщает в рапорте от 23 августа 1841 г. неаполитанский консул из Браилы, около 20 болгар из разгромленной четы на шхуне с русским флагом уплыли в Бессарабию ³⁹.

Именно прибытие этой группы болгар в Рени в 1841 г. и имел в виду Воронцов в своем донесении Бенкендорфу от 12 июля 1842 г. Чтобы не вызвать подозрений у местных властей, болгары могли говорить, что они бежали из Боснии. Количество людей как в донесении неаполитанского консула, так и у Воронцова совпадает: 15—20 человек. Время прибытия одно и то же: конец лета 1841 г.

С группой бежавших из Браилы был Василий Вылков. То, что он жил в г. Рени, вытекает из неизвестных до сих пор показаний Раковского русскому консулу в Галаце Карнееву: «К сему генеральный консул (в Дунайских княжествах, т. е. Дашков, которому был подчинен Карнеев.— В. Н.) присовокупляет,— доносил Воронцов Бенкендорфу,— что Македон в особенности именует приверженцем сказанного общества некоего капитана Василия, который был замешан в прошлогоднем Ибрагильском (Браильском.— В. Н.) происшествии, успел тогда скрыться и проживает теперь в Томирове» ⁴⁰. Несомненно, что «некий капитан Василий» и Василий Вылков одно лицо, так как факты из их биографий полностью совпадают: служба в прошлом в русской армии («капитан»), участие в вооруженном выступлении болгар в Браиле в 1841 г., избежание ареста валашскими властями. Среди болгар [72] Вылков был известен просто по имени, что нашло отражение в донесениях австрийских консулов: «ein gewisser Wassili» ⁴¹, «angefuhrten Vaszili» ⁴². Естественно, что и Раковский знал Вылкова просто как «капитана Василия». По словам Раковского, Василий Вылков жил в Томирове. В одном из своих донесений австрийский консул в Браиле после названия г. Рени ставит в скобках: «bulgarisch Tiomarowa» ⁴³. Значит Тиомаров, или в русской транскрипции Томиров, есть не что иное, как заимствованное болгарами у молдаван другое название г. Рени, где жил бежавший из Браилы Василий Вылков.

Стоян Романский выяснил, что в Браиле Василий Вылков работал «в торговом доме болгарина Ионица X. Прокопиева» ⁴⁴, т. е. у того самого «Ианице Хаджи Прокопиу», который должен был рассчитаться со Зманчевичем и выплатить ему 627 руб. 27 коп., «оставя в сторону другие кредиты» (пер. Дашкова). Отметим, что Вылков в Браиле был богатым человеком ⁴⁵. Вылков, как и Зманчевич, не только жил в Браиле и находился в определенных финансовых отношениях с купцом Прокопиу, или Прокопиевым, но и был одним из руководителей восстания 13 июля 1841 г. в Браиле, а после этого бежал оттуда в Рени.

Бежавшего в Рени в 1841 г. Станчевича тоже звали Василием, и обстоятельства его бегства в Россию сходны с обстоятельствами бегства Василия Вылкова из Браилы. Теперь обратим внимание на то, что после ареста Ганчева в Рени в январе 1842 г. и выступления болгар в Браиле в феврале предпринятый уже в марте розыск жандармами как Зманчевича, так и Станчевича не дал никаких результатов. Если в заговоре был замешан только Зманчевич, зачем тогда скрылся Станчевич? Скорее всего это измененные фамилии одного лица.

Фамилия Станчевич легко могла быть изменена на Зманчевич в результате переводов с болгарского на итальянский, а затем на русский, либо же преднамеренно искажена автором в целях конспирации, но так, чтобы Казак узнал, от кого именно получено письмо. Несомненно, что в письме от 5 сентября 1841 г. псевдоним был употреблен автором впервые, так как именно в нем он уславливается о применении псевдонимов. Поэтому изменить фамилию нужно было так, чтобы она была понятна адресату. Вполне вероятно, что Станчевич и Зманчевич одно лицо. [73]

Итак, мы выяснили, что автором письма к Казаку от 5 сентября 1841 г. мог быть только живший некогда в Браиле состоятельный человек, который был одним из руководящих участников заговора и недавно появился в Рени, где жил в бедности. Из рассмотренных нами документов видно, что таким человеком мог быть бежавший после разгрома болгарской четы 13 июля 1841 г. в Рени один из руководителей заговора — Василий Вылков.

У жившего в 1841-1842 г. в г. Рени Василия Вылкова имелись все основания для того, чтобы скрываться от местных властей под другой фамилией. Кроме участия в вооруженном «бунте» в Браиле, у него была и другая причина. Принявший в 1837 г. русское подданство и приписанный к числу граждан г. Кишинева, Василий Вылков (по русскому паспорту Волков) 19 апреля 1838 г. получил заграничный паспорт «на следование в Валахское княжество сроком на 11 месяцев», но остался там «на жительство далее законного срока» ⁴⁶. Выяснение полицией этого обстоятельства грозило Вылкову немалыми неприятностями. Поэтому в Рени Вылков назвался Станчевичем (от болгарского имени Станко). Имя же осталось прежним — Василий. Именно этой измененной из конспиративных соображений, или искаженной в результате последующих переводов фамилией Василий Вылков подписал свое письмо от 5 сентября 1841 г. Казаку в Галац.

Теперь мы можем определенно утверждать, что письмо Зманчевича написано в Галац Георгию Димитриеву Казаку одним из руководителей первого вооруженного выступления болгар в Браиле в 1841 г. и главой третьего выступления в 1843 г. болгарином Василием Вылковым. Разрешение вопроса о том, кому и кем написано письмо Зманчевича, позволяет нам сделать следующие выводы:

Во-первых, письмо Зманчевича адресовано Георгию Димитрову Казаку в Галац, поэтому нет смысла помещать его в сборник писем к Георгию Раковскому. Оно подтверждает руководящую роль Георгия Казака при подготовке вооруженного выступления болгарских заговорщиков.

Во-вторых, подписанное псевдонимом Зманчевич письмо Казаку написано из бессарабского г. Рени бежавшим туда из Браилы Василием Вылковым. Подтверждение этого факта дает возможность на основании текста письма сделать вывод, что Василий Вылков принимал деятельное участие в подготовке вооруженного выступления болгарских эмигрантов в 1842 г.: он собирал деньги среди бессарабских болгар на вооружение нового отряда, собирал подписи болгар под обращением к великим державам с просьбой о помощи для освобождения, находился в контакте «с одним из здешних чиновников», скорее всего с Петром Ганчевым, держал [74] постоянную связь с Казаком и поэтому мог принимать участие в составлении планов заговорщиков. В будущем вооруженном выступлении Василию Вылкову и его людям в Бессарабии, очевидно, отводилась немаловажная роль. Уже после ареста Раковский говорил Карнееву, что «есть в готовности один капитан с 30 вооруженными людьми» ⁴⁷. Раковский явно имел в виду «капитана Василия», т. е. Вылкова. Между тем, в существующей литературе, в том числе и в нашей статье о заговоре болгар в Дунайских княжествах и на юге России в 1841-1842 гг. ⁴⁸, факт участия Василия Вылкова в подготовке второго вооруженного выступления болгар в Браиле в 1842 г. не нашел отражения.

Комментарии

1. М. Попруженко. Материали из историята по възраждането на българския народ, – «Юбилееин сборник по случай 25-годишнината от първия випуск на Габровската Априловска гимназия». Пловдив, 1900, стр. 93–94.

2. «Архив на Г. С. Раковски», т. II, София, 1957, стр. 859-861.

3. Там же, стр. 861.

4. Стоян Романски. Заговорът на Г. С. Раковски (Георги Македон) а Браила през 1842 година. – «Сборник на Българската академия на науките», кн. XIV, София, 1821 (далее – С. БАН, кн. XIV), док. № 9, Тимони – Меттерниху, 18 марта 1842 г.

5. ЦГИАМ, ф, 109, 1 эксп., 1841 г., д. 297, л. 120 об., Воронцов – Бенкендорфу, 23 марта 1842 г.

6. Там же, л. 103 об.

7. Там же.

8. Там же, лл. 118–119 об.

9. Там же, л. 104.

10. Там же, л. 104 об.

11. Там же,. л. 104.

12. Раковский выпущен из Браильского карантина 15 августа 1841 г. (Сб.. БАН, кн. XIV, стр. 10).

13. Теперь районный центр Одесской области УССР.

14. ЦГИАМ, ф. 109, 1 эксп., 1841 г., д. 297, л. 105, Воронцов – Бенкендорфу, 23 марта 1842 г.

15. Там же, л. 127 об., Воронцов – Бенкендорфу, 20 апреля 1842 г.

16. «Архив на Г. С. Раковски», т. II, стр. 869.

17. ЦГИАМ, ф. 109, 1 эксп., 181 г., д. 297, л. 116.

18. Там же, л. 115, Нессельроде – Бенкендорфу, 13 апреля 1842 г.

19. Там же, лл. 116-117 об. (перевод с итальянского письма «Зманчевича»).

20. ЦГИАМ, ф. 109, 1 эксп., 1841 г., д. 297, л. 115,. Нессельроде – Бенкендорфу, 13 апреля 1842 г.

21. «Архив на Г. С. Раковски», т. II, стр. 861.

22. ЦГИАМ, ф, 109, 1 эксп., 1841 г., д. 297, л. 117.

23. «Архив на Г. С. Раковски», т. II, стр. 861.

24. ЦГИАМ, ф, 109, 1 эксп., 1841 г., д. 297, лл. 3 об., 6, Ганчев –Априлову, 4 декабря 1841 г.

25. Там же, л. 101, Нессельроде – Бенкендорфу, 28 марта 1842 г.

26. Там же.

27. М. Попруженко. Указ. соч., стр. 13.

28. Там же.

29. ЦГИАМ, ф, 109, 1 эксп., 1841 г., д. 297, л. 95, Карнеев – Дашкову, 6 февраля 1843 г.

30. Там же, л. 119 об., Петрович – Казаку (Димитрову), 23 июля 1841 г.

31. Ив. Стойчев. Нов принос за вълненията на българите във Влашко през 1840–1843 г. и участието на Раковски. – «Исторически преглед», 1945, № 3, стр. 367.

32. Сб. БАН, кн. XIV, стр. 25.

33. М Попруженко. Указ. соч., стр. 11, Априлов – Воронцову, 17 апреля 1842 г.

34. ЦГИАМ, ф, 109, 1 эксп., 1841 г., д. 297, лл. 103 об. –104, Воронцов – Бенкендорфу, 23 марта 1842 г.

35. ЦГИАМ, ф, 109, 1 эксп., 1841 г., д. 297, л. 138 об., Воронцов – Бенкендорфу, 12 июля 1842 г.

36. Там же, л. 47.

37. С. Романски. Браилски историйки. Българската възстаническа чета от 1841 г. – С. БАН, кн.. III, 1914, стр. 84, док. № 11, Тимони – Меттерниху, 2 августа 1841 г.

38. Стоян Романски. Възстанически заговор на Васил Х. Вълков в Браила през 1843 година. – «Голоишник на Софийския университет, историко-филологичен клон», кн. XVIII, София, 1922, стр. 6 (Далее: ГСУ, кн. XVIII).

39. Ив. Стойчев, Указ соч. стр. 366.

40. ЦГИАМ, ф, 109, 1 эксп., 1841 г., д. 297, лл. 102 об. – 103, Воронцов – Бенкендорфу, 23 марта 1842 г.

41. С. БАН, кн.. III, стр. 84, док. № 11, Тимони – Меттерниху, 2 августа 1841 г.

42. Стоян Романски. Австрийски документи по Нишкото българско въстание отт 1841 година. – «Сборник за народни умиротворения, наука и книжинина», кн. XXVI, София, 1910–1911, стр. 172, док № 72-В, Атанаскович – Гауэру, 18 августа 1841 г.

43. С. БАН, кн.. III, стр. 104, док. 24, Губер – Штюмеру, .29 июля 1841 г.

44. ГСУ, кн. XVIII, стр. 5.

45. Ив. Стойчев. Указ соч., стр. 367.

46. ЦГИАМ, ф, 109, 1 эксп., 1841 г., д. 297, л. 167 об., Федоров – Бенкендорфу, 3 декабря 1843 г.

47. ЦГИАМ, ф, 109, 1 эксп., 1841 г., д. 297, л. 101, Нессельроде – Бенкендорфу, 28 марта 1842 г.

48. «Научные доклады высшей школы» (Исторические науки), 1959, № 2, стр. 121–140.