-

ФИЛИППО ТОММАЗО МАРИНЕТТИ

БИТВА У ТРИПОЛИ

(26 октября 1911 г.)

ПЕРЕЖИТАЯ И ВОСПЕТАЯ Ф. Т. МАРИНЕТТИ

ПРЕДИСЛОВИЕ

Если самое имя Ф. Т. Маринетти ¹ и не вполне чуждо уху русского читателя, если оно и не совсем ново для него, то все-таки мы можем с полной уверенностью сказать, что произведения этого славного поэта современной Италии совершенно неизвестны читателю. В то время, как на Западе — во Франции, Италии и Англии — публика живо заинтересована этикой и философией Маринетти и, то восхищаясь, то негодуя, читает его идейный роман «Мафарка-футурист» ², памфлеты на д’Аннунцио и папу ³, лирические и драматические произведения, — русскому читателю мало знакомы те общественные, социальные и философские идеи, которые проводит Маринетти в своих поэмах и романах; проводит энергично и неуклонно, агрессивно и резко, так как он, по его собственным словам, «слишком страстно любит свои идеи, чтобы иметь возможность облекать их в дипломатические формы и элегантные маски». Русского перевода дождались пока только манифесты об искусстве ⁴ («Манифесты Маринетти и др.». М. 1914) и книга Le Futurisme ⁵ (Маринетти. Футуризм. К-во «Прометей». 1914).

«Битва у Триполи» представляет для русского читателя двойной интерес. Помимо чисто литературной, чисто художественной ценности, заключающейся в четком рисунке и точности, новизне образов, эта книга представляет еще интерес случайного, но важного характера: это книга о войне. Книга о войне с турками, с нашими сегодняшними явными и уже давно тайными врагами. Такая книга должна представлять несомненный интерес для тех, кто вчера проводил своих близких на театр военных действий.

Маринетти описывает войну и сражение не так, как описывали ее до сих пор. Мы, привыкшие к войне по романам и повестям Льва Толстого, по рассказам Гаршина, по стихам Пушкина и Лермонтова, будем несколько изумлены. Нам, привыкшим к словам об ужасе, о кошмаре, о пытках военной [7] жизни, будут странны эти хвалебные восторги войне, это восхищение, влюбление, преклонение по отношению к битве. Невольно у нас может сложиться мнение, что Ф. Т. Маринетти так пишет только потому, что он идеалист, поэт-фантазер, никогда не нюхавший войны.

Однако, такое мнение неверно: слова Маринетти обожжены подлинным пороховым дымом, действительно, «пальба пушек диктовала ему фразы».

Еще в итало-турецкую кампанию он отправился добровольцем к окопам Бумелианы ⁶ и Триполи, принимал участие в Триполийском бою, и эти-то самые впечатления он излагает в этой книге. Его увлечение войной не прошло. Ныне, когда снова перекраивается Европа, когда новый Герострат культуры и прогресса возомнил себя новым Наполеоном, когда затоплена водой и неметчиной Бельгия, когда локоны знамен и морщины окопов украсили Францию, когда рассыпается порошком «лоскутная» Австрия, когда доблестная Сербия и Черногория побеждают врага, когда Англия и Япония ампутировали у немецкого чудовища колониальные ноги, когда Турция как и Австрия, отступают, когда Россия приняла новую годину горести и славы, — Маринетти снова на войне.

После пламенных и горячих речей на площадях Милана и Рима, после прокламаций и листков, статей и брошюр, в которых поэт громил неправильность и несправедливость итальянского нейтралитета и громче, чем всегда, выкрикивал: «Долой Австрию!» ⁷, требуя активного вмешательства своего правительства и своей родины в войну, — Маринетти уехал волонтером в ряды французской армии ⁸, где и сражается с сентября месяца. Трудно сказать окончательно, где именно поэт и что с ним, но, по некоторым дошедшим до нас известиям, он был в Эльзасе, здоров и невредим. Будем надеяться, что и эта война окажется для него так же удачна, как и итало-турецкая.

Однако, кто же он, этот человек, одинаково хорошо владеющий пером и шпагой, «какие мрачные химеры в мозгу измученном живут»? [8]

Маринетти родился в Египте, итальянец по происхождению. Вскормленный черной грудью африканской кормилицы, о которой он позднее упоминает в своем манифесте об искусстве ⁹, поэт рано начал свою литературную деятельность. Так, уже в пятнадцатилетием возрасте, пройдя коллеж французских иезуитов, Маринетти основал в Александрии журнал «Папирус». К двадцати годам поэт окончил Сорбонну и поселился в Милане ¹⁰. Здесь он организовал журнал Poesia, роскошное издание, где почти все страны были представлены поэтами, печатавшимися в оригинале. Не забыта была и Россия ¹¹. Когда теории, провозглашенные в Poesia, стали достоянием всех, Маринетти создает, неутомимый деятель, новую школу; его новые идеи в области искусства облетели весь мир, под общей кличкой «футуризма».

Я не буду касаться литературных принципов Маринетти: о них говорили многие многое, оценивая их самым различным образом. Моей задачей явится выяснение отношения Маринетти к миру, к жизни и, в частности, к войне.

Конечно, Маринетти идеалист, но он и позитивист; конечно, он утопист, рисующий будущее мира по наброскам Спенсера ¹², увлеченный социальными грезами Уэллса и Беллами, но он и отрицатель социализма. Вот как рисуется жизнь в будущем этому поэту:

«... Посредством сети металлических канатов сила морей поднимается до гребня гор и концентрируется в огромных клетках из железа, грозных аккумуляторах, грозных нервных центрах, распределенных по спинному и горному хребту Италии. Энергия отдаленных ветров и волнений моря, превращенная человеком во многие миллионы килоуаттов, распространяется всюду, регулируемая клавишами, играющими под пальцами инженеров. У людей стальная мебель, они могут писать в никелевых книгах, толщина которых не превосходит трех сантиметров, которые стоят всего восемь франков и тем не менее содержат сто тысяч страниц. Плуги-автомобили непрерывно мчатся в луга электрически перекапывать, обрабатывать и орошать землю. Поезда-сеялки два или три раза в год разъезжают по равнинам для бешеных посевов. Электричество берет на себя заботу об [9] ускорении всхода семян. Земля целиком состоит из электризованных частиц и регулирована, как огромная Румкорфова катушка. Глаза и другие органы человека уже не просто чувствительные приемники, а настоящие аккумуляторы электрической энергии. Голод и нужда исчезли, горький социальный вопрос исчез. Вопрос о финансах сведен к простой отчетности о производстве. Интеллект царствует повсюду. Мускульный труд утрачивает рабский характер и служит только трем целям: «гигиене, удовольствию и борьбе»...

Кое-что из того, что говорит Маринетти, есть не что иное, как реставрированное ницшеанство, кое-что ново для Запада, но для нас старо после Базарова.

Но мне кажется новой исходная точка Маринетти. Не благо человечества, не социальные перспективы, не анархизм,

— печкой, от которой танцуют его идеи, является патриотизм.

— «Слово «Италия» должно быть выше слова свобода!»

— многократно заявляет Маринетти.

Любовь к родине, самый чистый и пламенный патриотизм увлекают поэта. Он жалеет эту «любовницу всех столетий», ныне обращенную в «климатическую станцию первого разряда».

В резкой, но справедливой речи, произнесенной в Триесте, Маринетти упрекает итальянцев:

«Да, могилы в ходу. Зловещее выступление кладбищ. Мертвые овладевают живыми. Следовало бы назвать Италию не землей покойников, а банком покойников. О, этот способ эксплуатации!»

Что привлекает в Италию туристов и иностранцев? Руины, остатки старины, словом, все то, что «покрыто страшной святостью веков». Значит: долой все это! Пусть моя родина встанет наравне с другими государствами, как собрат, как нечто мощное и самодовлеющее, а не как музейная редкость! Да здравствует экономический и торговый расцвет страны, и долой все, что мешает этому новому Ренессансу!

Долой Австрию и пангерманизм!

О, этот клич! Сколько раз им кончал Маринетти свои речи, свои конференции — и сколько раз из-за этой острой [10] вражды к Австрии поэту приходилось буквально вступать в кулачный бой с австрофилами и полицией!..

Боль за родину, которая должна выкарабкаться из под груды руин и развитию которой мешают австрийские тиски, боль за родину погибающую, — о, какая это величественная и жуткая боль!

«Наше великое движение интеллектуального развития могло родиться только в Италии, стране более жизненной, чем какая бы то ни было другая, но и более всех других раздавленной удивительным прошлым. Долой монархию и Ватикан! Долой антимилитаризм и позитивистический рационализм! Долой Австрию! Слово «Италия» должно сиять ярче слова «свобода»! Я жажду всех свобод, кроме свободы быть трусом и пацифистом, антипатриотом. Я мечтаю о величии интенсивно-земледельческой, промышленной и торговой Италии» — пишет Маринетти 11-го октября 1913 года.

Все способы, ведущие к возвеличению родины и индивидуального интеллекта, одинаково хороши. Если нужно убийство — убивай, насилие — насилуй! Все в жертву новому сверхчеловеку!..

Однако, поэт решительно отвергает влияние Ницше.

Ницше, по мнению Маринетти, пессимист, шествующий по вершинам Фессалийских гор, в путах древнегреческих текстов. Его сверхчеловек — продукт эллинского происхождения, суммированный из разлагающихся трупов Аполлона, Марса и Вакха. Этот сверхчеловек зачат в культуре трагедии, предполагает возврат к мифотворчеству и к язычеству.

Сверхчеловек Маринетти прямо противоположен. Он родился не в царстве книжной пыли, а на площади. Это человек, умноженный на самого себя, друг личного опыта, воспитанник и ученик машины.

«В тот день, когда человеку станет возможно экстериоризировать свою волю, так что она будет продолжаться вне его, как огромная невидимая рука, Мечтание и Желание, ныне пустые слова, приобретут верховную власть над укрощенными пространством и временем». [11]

Ницше ¹³, книжный и античный Ницше! Он не одобрил бы современных людей, то подрастающее столетие, которое Маринетти задушевно называет «первыми набросками человечества». Космополитизм, любовь к жизни, презрение к ее ценности, синдикалистический прилив, лет авиаторов — вот границы нового сверхчеловечества.

Теория Маринетти вся соткана из противоречий... Словно издеваясь над строгими, готическими зданиями логики прежних мыслителей, он, сын Гоббса и Макиавелли ¹⁴, строит из камней своей мысли самое чудовищное по своей непропорциональности здание.

Фундамент, как мы уже говорили, — любовь к Италии. «Я люблю Италию, как любит здоровый человек свою мать». И рядом: долой мать, долой всякую любовь, так как она сковывает нашу свободу, каждый шаг человека! Долой женщину и ее руки, которые тяжелее железных цепей, — а через две-три страницы, сравнение «очаровательной митральезы» ¹⁵ с женщиной. Позитивист и идеалистичнейший идеалист, космополит и националист, поэт и ученый, неотразимый в своей логичности, оратор, отрицающий логику, величественная унтер-офицерская вдова, которая все время сечет сама себя!

Но, как бы то ни было, в своем отрицании всех существующих и существовавших ценностей, Маринетти отнюдь не отрицает ценностей, как таковых. Он их только меняет, реставрирует. На место всех прежних ценностей выдвигаются две новые, упорно и неизменно восхваляемые поэтом: машина и движение.

В машине все; все для машины. Будущее рисуется, как царство машины и умноженного на самого себя механического человека. Маринетти открыто и определенно говорит, что надо подготовить близкое и неизбежное отожествление человека и мотора. Принимая трансформистскую гипотезу ¹⁶ Ламарка, он признается, что мечтает о создании нечеловеческого типа, у которого будут уничтожены, атрофированы моральные страдания, доброта и нежность, любовь и привязанность, эти единственные яды, отравы неистощимой [12] жизненной энергии, прерывающие наше могучее физиологическое электричество.

«Мы верим, — заявляет Маринетти, — в возможность беспредельного количества человеческих трансформаций и говорим без улыбки, что в человеческом теле дремлют крылья». О, новая путаница. Проклинающий античное, не к античным ли мифам возвратился он. И, возвратившись к старинному мифу о Дедале и Икаре, как резко оскорбляет поэт веру в божественное начало восхваленного человека, явно мечтая создать когда-нибудь механического сына ¹⁷, плод чистой воли, синтез всех законов, открытие которых будет ускорено машиной.

Динамизм — это, по мнению Маринетти, то единственное, на чем основан процесс и дальнейшее развитие человечества. Только в движении жизнь; оно не должно затихать ни на одну секунду. Если Галилей открыл, что земля вертится, то Маринетти мечтает: нельзя ли заставить ее вращаться быстрее и интенсивнее. Каждая речь, каждый памятник ораторского пыла, каждая книга и статья итальянского поэта направлены к восхвалению быстроты и движения.

Однако, человек боится перемен, боится движения. Он, по традиции, любит прирастать к своему насиженному месту, он покрывается грязью и пылью статического состояния.

«Двигайся!» — требует Маринетти. И громогласно утверждает:

«Я славлю войну, эту единственную гигиену мира!»

«Война разрушает, но война и встряхивает мир; значит, она хороша».

«Итальянцы! Не забывайте, что итальянский полуостров имеет форму дредноута ¹⁸, с его эскадрой островов-миноносцев».

«Триест ¹⁹! Ты багровое и гневное лицо Италии, обращенное к неприятелю. Ты — стиснутый кулак, протянутый против неприятеля, который подготовляется: не будем забывать этого! Триест, ты — наш единственный пороховой погреб!» [13]

«Патриотизм и любовь к войне — это принципы гигиены, без которой нет ничего, кроме упадка и смерти!»

«Мы питаем в нашей крови главную ненависть итальянцев XX века: ненависть к Австрии! Кто может отрицать, что теперь слова «боец» и «мужчина» — синонимы?»

«Несмотря на бурю перерывов и свистков я продекламировал от начала до конца оду в честь генерала Азинари де-Бернеццо ²⁰, который был несправедливо удален в отставку за то, что произнес перед войсками речь против Австрии».

Тот же патриотизм владеет душой Маринетти, когда он благословляет войну с ее ужасной кровопролитней, калеками и мертвецами, этим «слишком драгоценным сором войны».

Героизм, как проявление динамической души, заслуживает еще большего одобрения, когда он вспыхнул на войне. В своей «Битве у Триполи» поэт обращается к солдатам и говорит, что его восторг — это восторг сердца родины, сердца Италии.

Относясь к войне, как к благословенному дождю, Маринетти не может описывать ее так, как описывали войну до сих пор.

Писатели и поэты до сих пор видели в войне только ужас, кошмар (Л. Толстой, Гаршин), факт, необходимость (Лермонтов, Пушкин) или, наконец, ободряли воинов, говоря о высокой цели данной войны (Тютчев). Типичны строки:

«... Страшный год! Газетное витийство ²¹
И резня, проклятая резня!
Впечатленья крови и убийства,
Вы вконец измучили меня.
О, любовь! — где все твои усилья?
Разум! — где плоды твоих трудов?
Жадный пир злодейства и насилья,
Торжество картечи и штыков...»

(Некрасов) [14]

... «Она (война) идет... с бессмысленным кровавым приговором» ²²

(Голенищев-Кутузов)

... «Бывший человеческим и ставший зверским вид» ²³

(Бальмонт)

«Мне странно подумать, что трезвые люди Способны затеять войну» ²⁴

(Бальмонт)

Маринетти первый описывает войну как нечто прекрасное само по себе. Увлеченный митральезой, бомбардирующим аэропланом, героизмом солдат и лейтенантов, восторгнувшийся от колоссального движения и отступления многотысячной армии, Маринетти с упоением живописует битву, все перипетии ее, анализирует чувства наблюдателя и действующего. Он сам ежесекундно взрывается от пороха своего энтузиазма. Он поет гимны бомбам, взрывающим необработанные поля, пулям, сверлящим дерево, пушке, губы которой нагреваются от выплевываемых ядер, словом, всему тому, что действует и движется и что до сих пор казалось только печальной необходимостью.

Мастерски описав общее состояние отряда, бредущего под самумом по пустыне, подготовку к бою, поэт великолепно намечает и самый бой. Здесь нет и следа холодной рассудительности Льва Толстого или тянущихся переживаний героя «Четырех дней» ²⁵. Каждая строка дышет, движется, обнаруживает новые и новые прекрасные стороны битвы. Невероятный подъем духа, южный темперамент автора, его отрывистый, без подлежащих и еще чаще без сказуемых слог придает живость описываемому. Битва и окопы живут... Словно прожектором, своими образами нащупывает поэт битву. Образ за образом, образ за образом, почти полное отсутствие простого описания, снова атака образов. Эта [15] образность — общее свойство произведений Маринетти, но никогда это нагромождение образов, самых разнообразных, зачастую противоречащих друг другу, этот метод политематизма ²⁶ не были применены с большей удачностью.

Из хаотического слога рождается хаос битвы; темп и ритм образов и слога передают темп и ритм битвы. Некоторые образы так сжаты, что приходится их расшифровывать. Вообще, данное произведение ультракомпактно. Из него выжато и выброшено все не самое, самое главное.

В заключение, я думаю, что русскому читателю будет интересно узнать тот манифест, который был издан Маринетти, по поводу своего отъезда в армию, во время итало-турецкой войны, в октябре 1911 года. Привожу его целиком:

За войну, единственную гигиену мира и единственную воспитательную мораль.

Мы, футуристы, которые, в продолжение двух лет, пренебрегая свистками подагриков и паралитиков, прославляем любовь к опасности и насилию, милитаризм, патриотизм, войну, как «единственную гигиену мира ²⁷ и единственную воспитательную мораль», мы счастливы, наконец, от того, что живем в этот великий футуристический час для Италии, в то время, как в агонии кончается отвратительное племя пацифистов, отныне зарытое в глубоких подвалах смешного Гаагского дворца.

Еще недавно мы, ударами кулаков, на улицах и на митингах, сшибали наших наиболее яростных противников, изрыгая им в лицо следующие неуклонные принципы:

1. Слово «Италия» должно блистать ярче, чем слово «свобода».

2. Индивидуум и народ должны пользоваться всеми свободами, кроме свободы быть трусами.

3. Необходимо, чтобы назойливое воспоминание о римском величии было бы, наконец, стерто во сто крат большим величием итальянским.

Италия рисуется нам сегодня лишь в мощном виде прекрасного Дредноута, с его эскадрой островов-миноносцев... [16] Гордые от сознания, что воинственный порыв нации совпал, наконец, с тем, что всегда воодушевляло нас, мы призываем итальянское правительство довести до грандиозных размеров все национальные честолюбия, презирая нелепые обвинения в пиратстве, и провозгласить рождение Панитализма.

Футуристические поэты, художники, скульпторы и музыканты Италии! Бросьте стихи, кисти, резцы и оркестры до тех пор, пока не кончится война! Начались красные каникулы гения!.. Сегодня мы можем восхищаться только грозной симфонией шрапнели и скульптурным рельефом, высекаемым пушечными залпами нашей вдохновенной артиллерии в рядах неприятеля!»

После этого манифеста поэт отправляется в Африку, участвует в боях и, возвратившись назад, пишет свою «Битву у Триполи», которая печатается в L’Intransigeant с 25-го по 31-е декабря 1911 ²⁸.

Однако, этим дело не кончается.

В других газетах, особенно в немецких ²⁹, появляется ряд статей, истолковывающих битву у Триполи, как турецкую победу. Возмущенный этим обстоятельством, Маринетти возражает на «турецкие утки». Эти ответы мы прилагаем в конце книги, так как они представляют большой интерес. Помимо самого факта — давления на общество заведомо ложными сообщениями — Маринетти разоблачает роль Германии в и тало-турецких отношениях и рисует любопытные проделки немецких корреспондентов. Эти инсинуации, подтасовки, провокаторские выходки, натравливание одной страны на другую, фабрикация фальшивых фотографий, мнимое обличение в жестокости и прочие неблагопристойности немецкой прессы и газетчиков очень интересны.

Нелишним, полагаю я, явится мое сообщение о том, что антинемецкая книга Маринетти пользуется популярною известностью и сочувствием итальянского общества и быстро раскупается. Так, экземпляр, с которого сделан этот перевод, издан в 1912 году ³⁰ и уже относится к серии «пятидесятой тысячи».

Вадим Шершеневич

Комментарии

1. Шершеневнч несколько преувеличивает степень неизвестности Маринетти в России. В 1909-1915 г. о нем писали А. Луначарский, П. Буцци, М. Кузмнн, С. Алерамо, Г. Тастевен, М. Осоргин, М. Первухин и др., в российских изд. публиковались манифесты Маринетти и прочих итальянских футуристов (обзор этих публикаций см. в: Марков B. Ф. История русского футуризма. СПб., 2000. С. 129-142). Кроме того, в прессе широко освещался визит Маринетти в Москву и Петербург в январе-феврале 1914 г., причем газеты уделяли немалое внимание также позиции русских авангардистов по отношению к Маринетти, связанному с ним расколу в стане футуристов, печатали их заявления (см. Харджиев Н. «Веселый год» Маяковского. Статьи об авангарде. М., 1997. Т. 2. С. 14-29; Крусанов А. В. Русский авангард: 1907-1932. Исторический обзор. Т. 1. Боевое десятилетие. СПб., 1996. С. 164-178; он же. «Маринетти в России». Сумерки. 1995. № 16. С. 112-149; Алякринская Н. Р. «Маринетти в зеркале русской прессы». Вестник Московского университета. Серия ю. Журналистика. 2003. № 4. С. 77-89). Подробные воспоминания об визите Маринетти оставили Б. Лившиц (Лившиц Б. Полутораглазый стрелец. Воспоминания. М., 1991. C. 162-195) и сам Шершеневич, который был при Маринетти «официальным переводчиком» и состоял в переписке с итальянским футуристом (Шершеневич Вадим. «Великолепный очевидец. Поэтические воспоминания 1910-1925 гг.». Мой век, мои друзья и подруги. Воспоминания Мариенгофа, Шершеневича, Грузинова. М., 1990. С. 498-506). Необходимо отметить значительную роль Шершеневича в популяризации Маринетти в России: он являлся основным переводчиком манифестов и прозы Маринетти (см. ниже), переводил также стих, и пьесы (Шершеневич Вадим. Ibid., с. 499). Однако художественные произведения Маринетти, как справедливо замечает Шершеневич, переводились сравнительно редко и на русском языке до сих пор не существует сколько-нибудь показательного корпуса его поэтических и драматических сочинений.

2. Роман Маринетти, первое изд. на французском языке в Париже в 1910 г. с подзаголовком «Африканский роман». На русском в переводе Шершеневича вышел в свет в 1916 г. (Маринетти Ф. Футурист Мафарка. М., 1916). «Я выпустил <...> «Футуриста Мафарку», которого цензура конфисковала и вырезала ряд страниц» — вспоминает поэт (Шершеневич Вадим. Op. cit. С. 499).

3. Габриэле д’Аннуцио (1863-1938) — выдающийся итальянский поэт и писатель, националист, политический авантюрист и искатель приключений, наряду с Маринетти — один из идеологических и стилистических вдохновителей итальянского фашизма. Герой-авиатор Первой мировой войны, прославился захватом г. Фиуме (Риека в совр. Хорватии) и созданием там «республики» с собою в качестве «Дуче» (1919-1920). Для Маринетти д’Аннуцио был одновременно двойником, ролевой моделью и антиподом; пережив период глубокого влияния старшего поэта, уже в книге «Интимный Габриэле д’Аннуцио» (1903) Маринетти пытался избавиться от этого влияния путем своеобразной «деконструкции» образа д’Аннунцио, а в манифесте «Мы отвергаем наших маэстро символизма, последних любовников луны» («Футуризм», 1911) призвал к «войне с Габриэле д’Аннуцио всеми возможными средствами», обвинив мэтра в болезненности, одержимости роскошью и пагубной страсти к прошлому. Отношения притяжения-отталкивания продолжались годами, от определений типа «кретин с проблесками слабоумия» (Маринетти о д’Аннуцио) и «фосфоресцирующий кретин» (д’Аннунцио о Маринетти) до взаимных реверансов в связи с военными подвигами. В своих манифестах и выступлениях Маринетти неоднократно нападал на католическую церковь, к описываемому' времени издал резкий антикатоличесский «профетический роман в свободных стихах» под названием «Моноплан Папы» (1912, итал. изд. 1914).

4. См. Маринетти. Манифесты итальянского футуризма. М., 1914 (пер. Шершеневича).

5. Маринетти. Футуризм. Пг., 1914. «В предлагаемой книге Маринетти, инициатора, вдохновителя и вожака футуристического движения, читатель найдет футуризм во всей его широте и полноте, со всей его взъерошенностью и растрепанностью, со всеми его уродливыми, отталкивающими и грубиянскими сторонами, с проповедью национализма, милитаризма, войны, как «гигиены человечества», с восстанием против клерикализма и социализма, с прославлением демократических свобод, анархических дерзновений и всяческой разнузданности, с походом против любви, против синтаксиса, против традиций, с поклонением науке и с обоготворением машины <...> Я думаю, что читатель сам разберет, есть ли жизненные и серьезные элементы в этом новом нашествии вандалов и сумеет вынести ему приговор; но для этого нужно, чтобы он знал его в полном составе, без пропусков» — писал в предисловии переводчик этой книги М. Энгельгардт.

6. Это утверждение не соответствует действительности, поскольку Маринетти находился в Африке как военный корреспондент. Бумелиана — см. комм, к с. 18.

7. С 1882 г. Италия вместе с Германией и Австро-Венгрией являлась членом военного Тройственного союза, однако мечтала завладеть австрийскими территориями в Далмации, Тренто и Истрии и в том числе Триестом и в 1902 г. заключила секретное соглашение с Францией, фактически аннулировавшее союзный договор. После начала Первой мировой войны Италия отказалась от участия в боевых действиях, настаивая на оборонительном характере Тройственного союза, и официально соблюдала нейтралитет до 1915 г. Затем, заключив тайный «Лондонский договор» с Антантой и заручившись обещаниями территорий и военным займом, Италия 23 мая 1915 г. объявила войну Австро-Венгрии, а в конце августа 1916 г. и Германии.

8. Во время Первой мировой войны Маринетти служил в батальоне итальянских велосипедистов, затем в альпийских войсках, написал популярную среди солдат брошюрку «Как соблазнить женщину» и был тяжело ранен в пах; вернувшись на фронт, сел за руль броневика, участвовал в успешном наступлении на Витторио Венето в 1918 г. (см. об этом «пережитый» роман Маринетти «Стальной альков», 1921) и закончил войну с двумя медалями за доблесть.

9. «О, материнская канава, чуть ли не до краев заполненная грязной водой! Чудные отбросы фабрик! Я глотал твою возбуждающую жижу, которая напомнила мне священные черные груди моей суданской кормилицы» («Основание и манифест футуризма». Le Figaro. 1909. 20 февраля).

10. Ряд неточностей Шершеневича. «Le Papyrus» Маринетти основал в феврале 1894 г. в возрасте 17 лет; журнал просуществовал недолго, т.к. Маринетти отправился в Париж, где должен был сдать экзамены для подтверждения звания бакалавра. Осенью 1894 г. Маринетти поступил на юридический факультет университета Павии, затем перевелся в университет Генуи, который закончил летом 1899 г.

11. Журнал «Poesia» («Поэзия») издавался в 1905-1909 гг. В 1909 г. в журнале были напечатаны итальянские версии первых двух футуристических манифестов Маринетти. Из русских авторов [70] в «Poesia» печатался В. Брюсов (Марков В. Ф. История русского футуризма. С. 130).

12. Г. Спенсер (1820-1903) — английский философ, социолог, эволюционист, сторонник «естественных процессов» в обществе; Г. Дж. Уэллс (1866-1946) — британский писатель, великий фантаст, социалист, защищавший идею «всемирного государства»; Э. Беллами (1850-1898) — американский фантаст, социалист, автор популярнейшего утопического романа «Looking Backwards» («Взгляд в прошлое», 1888).

13. Ф. Ницше (1844-1900) — великий немецкий философ, чье учение о Сверхчеловеке («Так говорил Заратустра», 1885) было грубо извращено нацистами в Германии и итальянскими фашистами. Фессалия — регион в Греции, где находится гора Олимп, вотчина древнегреческих богов.

14. Т. Гоббс (1588-1679) — английский философ, основоположник западной политической философии, выдвинувший в книге «Левиафан» (1651) теорию общественного договора (здесь указывается как символ материализма); Н. Макиавелли (1469-1527) — итальянский политический деятель, мыслитель, сторонник сильного государства, чье имя стало синонимом политических козней.

15. Митральеза — многоствольное орудие, стрелявшее картечью (от франц. mitraille — картечь), у Маринетти — раннее название станкового пулемета.

16. Французский ученый-биолог Ж. Б. Ламарк (1744-1824) утверждал, что в природе господствует стремление к прогрессу и имеет место наследование приобретенных живыми существами в приспособлении к окружающей среде признаков.

17. В романе Маринетти «Футурист Мафарка» (1910) африканский властитель Мафарка, аллегория футуристического творца, порождает машинообразного сына Газурмаха, бессмертного гиганта с «несокрушимыми крыльями», воплощающего футуристический миф авиации и полета.

18. Дредноут — военный корабль класса линкор с мощной броней и большим количеством тяжелых пушек. Первым кораблем такого типа стал английский HMS Dreadnought, спущенный на воду в феврале 1906 г.; название его переводится как «Неустрашимый». Появление дредноутов привело к масштабной гонке вооружений в Европе. Военные суда, как и аэропланы, оказывали на футуристов, в том числе русских, гипнотическое воздействие: в ранних брошюрах «Подвиг «Новика» (1904). «Потопление «Севастополя» (1905) и «Бой при Чемульпо» (1905) Игорь Северянин воспевал военно-морские подвиги, В. Маяковский в шуточном стих. «Военно-морская любовь» (1915) рисовал вольные игры на волнах миноносца и «миноносицы» и т.д.

19. См. комм, к с. 8.

20. Генерал-майор Витторио Азинари де-Бернеццо (1876-1943), командующий третьим корпусом итальянской армии со штабом в Милане, был смещен в 1910 г. за антиавстрийские выступления перед офицерами. «Мы завершили второй футуристический вечер (Милан, «Театро лирико», 15 февраля 1910) криками: «Да здравствует война, единственная гигиена мира! Да здравствует Азинари де-Бернеццо! Долой Австрию!». Эти призывы, кинутые в лицо четырем тысячам зрителей и повторенные толпами студентов, подарили нам свистки, оскорбления и презрительные замечания здравомыслящих этого века пацифизма» — писал Маринетти в «Манифесте футуристической политики» (1915).

21. Цитата из стих. Н. Некрасова «Страшный год» (ок. 1872-74).

22. Цитата из стих. А. Голенищева-Кутузова «Шествие войны» (ок. 1877).

23. Искаженная цитата их стих. К. Бальмонта «Война», вошедшего в сб. «Литургия красоты. Стихийные гимны» (1905); в оригинале: «Бывший человеческим и ставший зверским взгляд».

24. Цитата из стих. К. Бальмонта «Война, не вражда» из сб. «Литургия красоты. Стихийные гимны» (1905).

25. «Четыре дня» (1877) — антивоенный рассказ участника русско-турецкой войны писателя В. Гаршина, написанный им в госпитале после ранения. Отметим, что в отличие от ряда русских футуристов, уклонявшихся от призыва и чуждых военному пафосу Маринетти, Шершеневич в 1915 г. зачислился вольноопределяющимся в автомобильную часть и провел некоторое время на фронтах Первой мировой войны.

26. В «Техническом манифесте футуристической литературы» (1912) Маринетти писал среди прочего о принципах «цепочек аналогий» и «сеток образов», примененных им в «Битве у Триполи», о равноценности аналогий, ломке синтаксиса и пр. Принципы поэтики Маринетти, по существу, стали основополагающими [73] принципами имажинизма Шершеневича. Впервые излагая в печати имажинистскую теорию (Гаер Г. <В. Шершеневич>. «У края «прелестной бездны». Без муз. Художественное периодическое издание. Н. Новгород, 1918. С. 39-41)» Шершеневич дословно цитировал Маринетти: «Образ прежде всего. Первый возвестил эту магию образа самый пламенный декадент футуризма, ученый мальчик, небрежный отец футуризма, столько раз ударявший своего сына тем ударом, который был приготовлен для врага, Ф. Т. Маринетти: «Образы не цветы, которые можно срывать и выбирать с мелочной бережливостью: они составляют самую сущность поэзии. Поэзия должна быть непрерывающимся рядом новых образов, иначе она только анемия и бледная немочь». Ибо образы — это безграничная любовь к отдаленным, часто враждующим вещам; ибо образы — это ощупывание мира! Образы воспринимаются... чем?., лиризмом слушателя, а у интуиции нет умысла и предпочитаний; для нее нет образов высоких и низменных, правильных и не точных, есть только убедительные и старые. Лиризм требует беспрерывья аналогий, эпитетов, «каков». Сетями образов выловить из мира всю его сущность. Понять — определить». Сходные положения были повторены в «Декларации» имажинистов, опубликованной в январе-феврале 1919 г. в «Советской стране» и воронежской «Сирене». Как справедливо отмечал еще В. Львов-Рогачевский, «в сущности теория бывшего футуриста Шершеневича является грубым заимствованием и пересказом манифестов Маринетти, его рас-суждений о беспроволочном воображении и словах на свободе, словах без синтаксиса» (Львов-Рогачевский В. «Имажинизм». Литературная энциклопедия. Словарь литературных терминов. М.-Л., 1925). В то же время, уже в кн. «Футуризм без маски» (М., 1914) Шершеневич упрекал итальянского футуриста в проповедничестве и замечал, что «в творчестве Маринетти удалось подметить процесс растворения, а вот процесс индивидуализации пропущен» (ibid., с. 27). Подробнее о взаимоотношениях имижанизма Шершеневича и футуризма Маринетти см. в изд.: Nilsson Nils Ake. The Russian Imaginists (Stockholm, 1970); Lawton Anna. Vadim Shershenevich: From Futurism to Imaginism (Ann Arbor, 1981); Русский имажинизм: история, теория, практика (М., 2003) и др. работах.

27. Цитируется манифест Маринетти, датированный 11 октября 1911 г.; полностью включен в «Футуристическое политическое движение» (сб. манифестов Маринетти «Война, единственная гигиена мира», 1915).

28. L’Intransigeant («Непримиримый») — влиятельная французская газета правого направления (1880-1940). В период дела Дрейфуса занимала антисемитские позиции. С 1906 г. под руководством Л. Бальби начала расширяться, постепенно стала ведущей ежедневной вечерней газетой Франции с тиражом в 400,000 экз., тираж резко сократился к концу 1930-х гг. Публикация «Битвы у Триполи» была начата 26 декабря 1911 г. в № 11486 газеты. В газетной публикации текст Маринетти назывался «Современная битва (Триполи, 26 октября). Впечатления участника боевых действий».

29. Тот пассаж Шершеневича, безусловно, продиктован не столько сочувствием по отношению к итальянской колониальной политике, сколько патриотическими соображениями и ненавистью к Турции и Германии как противникам в Первой мировой войне.

30. Имеется в виду отдельное расширенное изд.: Marinetti К. Т. La Bataille de Tripoli. Milan, Edizioni Kuturiste di «Poesia», 1912.

Текст воспроизведен по изданию: Филиппо Томмазо Маринетти. Битва у Триполи (26 октября 1911 г.) пережитая и воспетая Ф. Т. Маринелли. Salamandra P.V.V. 2010