СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
ВОСТОКА И ЗАПАДА

КОКОВЦОВ М. Г.

ДОСТОВЕРНЫЕ ИЗВЕСТИЯ ОБ АЛЬЖИРЕ:

о нравах и обычаях тамошнего народа; о состоянии правительства и областных доходов; о положении варварийских берегов;о произрастаниях и о прочем; с верным чертежом

М. Г. Коковцов об Алжире и Тунисе

(1776-1777 гг.)

«Г. Коковцов, быв на каждом из описываемых им островов, может почесться вероятным (т. е. заслуживающим доверия, — Л. К.) писателем, яко свидетель очевидным». Так писал в 1786 г. Ф. О. Туманский, член-корреспондент Российской Академии наук, видный издатель и переводчик второй половины XVIII в., выпустивший в свет обе книги «флота капитана, что ныне бригадир и кавалер» Матвея Григорьевича Коковцова.

Туманский имел в виду прежде всего подробные описания греческих островов, сделанные Коковцовым, — это и понятно, если принять во внимание тот интерес к греческим делам, который испытывала читающая столичная публика в те годы. Но, несмотря на то, что Коковцов, конечно, располагал несравненно большими возможностями для непосредственного ознакомления с Архипелагом, нежели со странами североафриканского побережья Средиземного моря, его записки об Алжире и Тунисе заслуживают не менее высокой оценки.

Дневники плаваний Коковцова в Тунис и Алжир в 1776-1777 гг. и его книга «Достоверные известия об Альжире: о нравах и обычаях тамошнего народа; о состоянии правительства и областных доходов; о положении варварийских берегов; о произрастаниях и о прочем; с верным чертежом», написанная на основании этих дневников, — одно «из первых в русской литературе свидетельств очевидца о состоянии двух африканских стран Северной Африки в этот период. Не случайно статья М. О. Косвена о Коковцове была названа «Первый русский африканист М. Г. Коковцов»; точно так же рассматривал записки Коковцова и видный советский историк нашего востоковедения Б. М. Данциг в своей книге «Ближний Восток в русской науке и литературе». Высокую познавательную ценность записок Коковцова отмечал в «Очерках по [101] истории русской арабистики» И.Ю.. Крачковский, видевший в нем одного из первых представителей отечественной арабистики.

Эти труды нашего соотечественника отличают точность наблюдений и довольно редкие для авторов той поры, писавших о народах Востока, объективность и благожелательность. Заслуживает, наконец, внимания и стремление Коковцова непосредственно связать свои наблюдения с практическими потребностями русского мореплавания и торгового судоходства: практический подход к делу явно ощущается в обеих его книгах.

Выходец из старинной дворянской семьи, давшей России нескольких крупных администраторов и ученых, .Матвей Григорьевич Коковцов родился в 1745 г. В 1761 г. по окончании Морского корпуса началась его служба на Балтике. В 1765-1766 гг. мичман Коковцов «плавал волонтером на мальтийских галерах», а в 1769 г. уже лейтенантом снова .пришел на Средиземное море одной из балтийских эскадр, посланных против турок.

После победоносного окончания войны, завершившейся Кучук-Кайнарджийским миром, русское правительство строило широкие планы расширения торговли и мореходства в средиземноморском бассейне. Здесь, в Архипелаге и прилегающих к нему морях, оставались значительные силы флота. Международная обстановка благоприятствовала таким планам: турецкий флот был уничтожен, североафриканское пиратство, служившее одной из основ турецкого морского могущества, значительно ослаблено (хотя еще и являло собой серьезную угрозу для мореплавателей европейских государств).

Но расширение торговли и мореплавания требовало и хорошего знания торговых возможностей, портов, навигационной обстановки у берегов тех стран, с которыми собирались торговать. И если русские моряки к тому времени уже достаточно хорошо знали страны Южной Европы, особенно районы Апеннинского и Балканского полуостровов и Архипелаг, то о Северной Африке, а отчасти и о странах Пиренейского полуострова знали мало. Поэтому было совершенно естественно, что в 1776 г. капитан-лейтенант Коковцов, только что возвратившийся в Кронштадт со средиземноморской эскадры, получил задание посетить Испанию и ознакомиться с состоянием испанского флота, А по выполнении этого поручения Коковцов был командирован в Тунис и Алжир для ознакомления с портами этих стран.

По дипломатическим соображениям он не мог явиться туда на корабле под русским военно-морским флагом. Поэтому первое свое плавание в Тунис и Алжир в мае — сентябре 1776 г. капитан-лейтенант совершил на итальянском купеческом судне просто как «путешествующий российский дворянин» и в таком [102] качестве и был представлен тунисскому бею. А на следующий год Коковцову пришлось поступить помощником капитана на французское судно и на нем совершить плавание в Алжир.

В 1779 г. Коковцов возвратился в Петербург, но в 1780-1784 гг., командуя кораблями «Америка» и «Св. Януарин». еще дважды ходил и Средиземное морe. С Балтийского флота он и вышел в отставку в чине бригадира в 1765 г. В 1793 г., не достигнув пятидесятилетнего возраста, М. Г Коковцов умер.

Обе книги Коковцова появились в свет уже после его выхода в отставку — в 1786 и 1787 гг. Основой для них послужили значительно расширенные и дополненные служебные отчеты, которые десятью годами раньше автор направлял на имя тогдашнего президента Адмиралтейства коллегии графа И. Г Чернышева. Эти отчеты, хранящиеся в Центральном архиве военно-морского флота в Ленинграде, предельно кратки и носят в первую очередь характер навигационных и военно-морских справок.

Готовя для издания свои путевые дневники, а затем на их основе книгу «Достоверные известия об Альжире... Коковцов сохранил в неизменном виде все существенное, что содержали отчеты.

Это обстоятельство избавляет нас от необходимости включать последние в настоящий сборник и позволяет ограничиться лишь изданными Туманским текстами.

Следует, однако, сказать, что дополнения, которые были автором сделаны при этом, оказались настолько важны и расширяли дневниковые записи в таком направлении, что при ознакомлении с ними делается .понятным, почему Коковцов опубликовал свои дневники только спустя десять лет после путешествия и уже выйдя в отставку.

При чтении записок Коковцова сразу же обращает на себя внимание его подчеркнутое стремление понять реальные обстоятельства повседневной жизни коренного населения посещенных им стран, резко критическое отношение к тем предвзятым мнениям об этом населении и его способностях, которые широко распространены были среди европейцев, писавших тогда о странах Северной Африки. Он настойчиво подчеркивал: только отсталость форм правления служит причиной того, что Северная Африка дает известные основания к обвинению ее народов в варварстве, причем коренные жители этих стран менее всего причастны к тем явлениям, которые дают пищу подобным взглядам. Ведь одновременно, говорит он, в других отношениях Тунис и Алжир оказываются куда более цивилизованными, чем передовая Европа, — хотя бы в том, что в них господствует сравнительная веротерпимость. [103]

Бесспорно, что формы правления и нравы правящей верхушки Оттоманской империи и ее африканских владений должны были казаться даже людям весьма умеренных взглядов варварскими и безнадежно отсталыми. Но трезво мыслящий наблюдатель, каким был Коковцов, не мог не обратить внимания на то, что произвол, вымогательство и грабежи, которым подвергались наряду с местным населением и отдельные европейцы, поддерживаются не в последнюю очередь самими же европейскими державами, стремящимися таким способом чужими руками разделаться с конкурентами. По мнению Коковцова, и североафриканское пиратство, от которого жестоко страдало торговое мореплавание европейцев, своим процветанием обязано не только хищничеству правящей тунисской и алжирской янычарской верхушки, но и сознательному попустительству европейских правительств, в первую очередь британского.

В то же время весьма характерно, что Коковцов не скрывал 'своего сочувствия 'к жителям глубинных областей обеих стран, сумевшим отстоять свою относительную независимость от центральной власти.

Такого рода взгляды едва ли встретили бы сочувственное отношение со стороны флотского начальства, если бы их высказал офицер действительной службы. Да и вся внутриполитическая обстановка в России второй половины 80-х годов XVIII в. не слишком благоприятствовала открытому выражению подобного образа мыслей.

Конечно, не следует представлять себе М. Г. Коковцова сознательным демократом, модернизируя его общественно-политические воззрения. Он оставался дворянином, кадровым офицером российского императорского флота, и взгляды его сохраняли отпечаток сословной ограниченности. Это сказывается, например, в его суждениях о нравах жителей Алжира, когда он утверждает, что «невежество, смешанное с грубостью, есть общий порок жителей сен области», в его взглядах на еврейское население мусульманских стран Северной Африки и в некоторых других случаях.

Однако, будучи человеком широко образованным и, по-видимому, неплохо знакомым с современной ему европейской литературой (это довольно заметно во многих частях его труда), Коковцов не остался в стороне от тех гуманистических просветительских идей, которые в то время получили распространение в среде передовой дворянской интеллигенции России: как раз на 70-е и 80-е годы XVIII века приходится расцвет деятельности Новикова и Фонвизина. И в той или иной форме эти идеи нашли отражение в его сочинениях. Во всяком случае, для Коковцова совершенно [104] очевидно, что основной носитель общественного зла в Северной Африке — это олицетворенная в янычарах и их потомстве паразитическая и насквозь коррумпированная военно-феодальная верхушка.

Источником сведений Коковцова служили как личные наблюдения, так и рассказы европейских и североафриканских купцов — это в особенности относится к отрывочной информации о глубинных областях континента. Хорошо зная маршруты путешествий по собственным записям автора, мы можем без особых затруднений разграничить данные, полученные из одного или другого источника. Помимо этого Коковцов использовал и некоторые описания Северной Африки, к тому времени достаточно хорошо известные в Западной Европе: это, в частности, относится к книгам Льва Африканского и Мармоля, на которые он ссылается в первых главах «Достоверных известий об Альжире...

Записки Матвея Григорьевича Коковцова — не только первоклассный источник по истории Туниса и Алжира последней четверти XVIII в., но и ценный памятник русской культуры, свидетельствующий как о ее широких международных связях в то время, так и о распространении среди образованной части господствовавшего дворянского класса гуманистических идей, связанных с идеологией европейского Просвещения.

Приводимые здесь отрывки даны главным образом по тексту книги «Достоверные известия об Альжире...», опубликованной Туманским в 1787 г. Из выпущенной им же (годом раньше) книги Коковцова «Описание Архипелага и Варварийского берега... в настоящий сборник включены лишь те отрывки из дневника плавания в Тунис в 1776 г., которые не имеют соответствия в более поздней публикации, т. е. относящиеся непосредственно к Тунису. Более общие сюжеты, имеющие отношение как к Тунису, так и к Алжиру, изложены в книге «Достоверные известия об Альжире... гораздо подробнее, дневниковые же записи 1777 г. практически повторены в ней текстуально. Основываясь на этом, составители сочли возможным вообще не включать в предлагаемый текст отрывков из «Дневника второго», посвященного плаванию в Алжир, ограничившись воспроизведением по возможности обширных отрывков из книги, увидевшей свет в 1787 г. [105]

Дневник с разными примечаниями во время первой поездки, бывшей в 1776 году, из Ливорны в Тунис и в другие Варварийские пристани ¹ флота капитана, что ныне бригадир и кавалер, Матвея Григорьевича Коковцова.

Дневник первый. 1776 год.

Месяц май

<...> 24. Отправился я в Тунис на купеческом венециянском поляке ², именуемом Св. Иоанн, коим начальствовал славянец Микель Мунстер...

Месяц июнь

<.. .> 7. Остался я в городе Тунисе, в девяти милях на запад от крепостей Гулетских ³ отстоящем. Сия тунисского владетеля столица имеет семь миль в окружности, обнесена почти обвалившеюся уже каменной стеною, при входе которой лежит на правой стороне малоукрепленный замок, от времен Дона Жуана Австрийского ⁴ в шестом надесять столетии существующий. Город выстроен без всякого искусства и порядка; жилья очень низки, выключая одне консульские, которые повыше, по об одном ярусе; полы мощены на самой земле, и дверь с окошками разделить трудно; во всех домах есть водоемы, проведенные из колодезей. Лучшее украшение домов состоит в полах, разноцветными изразцами выложенных, жители на оных спят, сидят, обедают и ужинают. Внешние соответствуют внутреннему убору, ибо строены из необделанного камня, складенного с глиною, без всякой соразмерности и внимания. Начальнейшие в городе здания — мечеть и больница, однако ж и оне в отношении к строениям европейским ни малейшего не заслуживают внимания. Улицы узки и нечисты, и потому домы лежат окошками в сады, а с улиц токмо один остается вход.

8.В городе Тунисе считают около ста двадсяти тысяч жителей мавров ⁵, бедувинов ⁶, левантских турок, жидов и християн. Народ по большей части ремесленный, а особливо в художестве ткальном; имеют они также хорошие заводы колпачные, и с Левантом производят прибыльной торг; делают весьма хорошие шерстяные, бумажные и шелковые материи, которыми торгуют с [106] европейцами, Левантом и Египтом. Город построен на низком и ровном берегу при конце залива, в двенадсяти милях от развалин древние Карфагены к югу. Городу весьма много придают приятности разные плодовитые, изобильно растущие финиковые и оливковые дерева...

Сначала для управления сих областей определяемы были от Порты Паши, но сип, воспользовавшись неустройством Царьградским, усилились, сделались независимыми и, согласясь с воинскими чинами, основали воинскую аристократию и доныне продолжающуюся. Главный правитель или бей ⁷, избираемый воинскими начальниками, купно с ними господствует над народом деспотически. Правительство тунисское со времени последней перемены платит ежегодно альжирскому Дею ⁸ тридсять шесть тысяч червонцев, и сия подверженность происходит не от слабого тунисцев состояния, но от чрезмерной скупости нынешнего бея Али бен Гасана, который не хочет содержать довольного войска. Правда, что он и имеет причину не умножать оного: ибо, чем более янычар, тем короче владение его; поелику янычары весьма часто лишают жизни своих беев единственно токмо для того, чтобы преемник, наследуя богатство предшественника своего, разделял им чаще обыкновенные подарки.

У нынешнего бея 3 000 000 червонцев, а другие уверяют, что гораздо больше есть; я и не сомневаюсь: ибо он сверьх других доходов, обще с первоначальниками, откупает всякие земные плоды за самую малую им самым определенную цену, а от продажи оных европейцам пользуется один великим барышом.

Бедувинами называются деревенские жители, будучи невежды, живут они в крайней бедности по причине отнятия у них начальниками за самую малую цену собираемых ими плодов, чрез то земледелие у них в упадке и народ к снисканию богатства не ищет способов. Хотя Тунисская область и довольно изобильна пшеницею, разной овощью, деревянным маслом, шерстью, воском и другими произведениями, но народ оными не пользуется.

Нынешний бей сухопутного войска очень мало имеет, да и морского не более 12 000, в разных городах расположенного. Тунисские же янычаре состоят все из скопища самых бездельников, ушедших из Леванта [107] турок и самых злонравных отступников християнской веры. Флот их под начальством ренегата ⁹, Али Рейс именуемого (Али Рейс — двоюродный брат греку, служившему в Российском флоте в последнюю с Портою войну к. лейтенантом, ныне в Малте в делах поверенным кавалеру Псару), состоит из одного 20-пушечного фрегата, 2 двадсятипятивесельных галер, 4 маленьких полугалерок и одной шебеки и находится в пристани Фарино, от Туниса в 36 милях к северо-западу лежащей. Часть сего флота разъезжает против воюющих с ними християн около берегов Сардинии, Сицилии и Калабрии, опустошая часто набережные места, берут они в плен тамошних жителей и получают за их выкуп знатную сумму, а сим одним промыслом больший получают доход, нежели от торговли и художеств. Християнские же державы, вместо того, чтобы наказывать сию дерзость, стараются еще подкреплять их, особливо учащающие более других в их пристани и с ними выгодно торгующие французы. Купеческие и военные суда имеют весьма пространную и спокойную рейду при крепости Гулетте. Груз с торговых судов перевозят в Тунис на сандалах или плашкоутах, по причине мелкости Тунисского залива...

21 [-го] числа возвратился я в Тунис и, пользуясь дружбою великобританского консула, старался разведать о образе правительства, обычаях, художествах и торговле туиисцев.

Римляне как всех завоеванных народов, так и сей прозвали варварами, чему и до днесь следуют европейцы, хотя сии народы так подлого имени совсем не заслуживают. Правда, что они непросвещенны, но, как и все другие народы, имеют порядочное свое происхождение и обычаи. Имя варваров прилично народу злонравному, беззаконному и жестокосердому; а народы варварийские вообще казались мне добронравнее и странноприимчивее многих европейцов, особливо же сицилианцов, калабриссов и некоторых членов испанского народа. Упражнение их в морском разбойничестве ¹⁰ происходит не от злонравия, но от злоупотребления тиранского над ними правительства, которое от сего промысла великий имеет выигрыш. Но европейцы их за сие и не наказывают!

<...>Город Тунис имеет сообщение посредством караванов с берегом, Альжиром, Царьградом, [108] Триполем, и к югу с каденцами и другими аравийскими народами ¹¹, караваны их отходят под конвоем, однако случается, что рассеянные африканские жители грабят их, хотя сие бывает очень редко. Желающие переезжать из одного места в другое отправляются вместе с караванами, особливо предпринимающие путь в зимних месяцах; и в рассуждении трудного пути и недостатка корму употребляют к сему путешествию верблюдов, которые столько послушны, что и малый ребенок ими управлять может; когда вьючат на них клажу, они сами приседают и, почувствовав на себе бремя, больше которого уже поднять не в силах, разными телодвижениями дают о том знать. Арапы ¹² и бедувины ставят за грех обременять верблюдов более, нежели они снесть могут...

Здешний город своими произведениями наполняет ежегодно европейских, особливо французских, до ста пятидесяти судов; также отправляет с оными караваны в Салей и Кадемию ¹³ (белидулжерицкие африканские жители, обнтающие за горами Атлантическими ¹⁴), что составляет немалую ветвь торговли. Салейский караван отправляется один раз в год, нагруженный французскими уборами и зеркалами, на которые выменивают тот золотой песок. В Кадемию, Бамбук ¹⁵ и в другие южные области отправляют в год по два каравана с таковыми же товарами. Область Кадемицкая находится от Туниса к югу в 450 милях, и жители оныя европейцам неизвестны; некоторые из них мугамеданского закона, некоторые идолопоклонники, а другие никакого закона не знают и общества с иностранцами не имеют, и для того тунисцы торгующие туда поступают с ними следующим образом: расположив в назначенном месте свои товары порознь, скрываются; тогда кадемцы, приближаясь к оным, осматривают их и в заплату за оные кладут золотой песок или, оставя арапов, уходят; тунисцы же возвращаются к своим товарам, ежели найдут платеж сей стоющим их товаров, то, получа оной, оставляют сие место; когда же платеж сей покажется несходным (что, однако ж, бывает очень редко), тогда они откладывают его прочь и опять скрываются, а кадемцы или оставляют покупку, или прибавляют платеж. Сия безгласная ярмонка иногда целую неделю продолжается, и наконец сбыв свои товары без всякого обмана, разъезжаются ¹⁶. <...> [109]

Месяц июль

<...> 31. Поутру переехал я на судно, и, подняв якори, продолжали мы при западном ветре путь свой в Ливорну.

Достоверные известия об Альжире.
О нравах и обычаях тамошнего народа;
о состоянии правительства и областных доходов, о положении Варварийских берегов, о произрастаниях и о прочем

Недостаток в достоверных известиях о Варварийских берегах и портах, по оному лежащих, побудили меня по прибытии из Архипелага объездить и осмотреть оные, и, на то получа позволение, а наипаче будучи поощрен начальствующим морского департамента, сто сиятельством графом Иваном Григорьевичем Чернышевым, непрестанно пекущимся о приобретении полезных приращений для Российского водоходства, и с наставлением его, объездил я разные порты и города, Тунисскому правлению, а некоторые пристани альжирцам принадлежащие; примечая все то, что для мореплавателей полезно быть может, и притом разведывал повсюду о настоящем состоянии Варварийских областей, собрав к тому некоторые лучшие известия, присовокупил их к собственным моим примечаниям в отношении тамошних правлений, обычаев, торгов, разбойнических их промыслов и земных произведений, сочинил сие историческое начертание альжирского правительства, в котором если читатели не найдут довольного красноречия, то по крайней мере, как я ласкаюсь, останутся награждены справедливостью описания тех народов, коих мне случилось видеть.

Везде варварийцов почитают за народ жестокосердый, бесчеловечный, беззаконный и злонравием превосходящий самых диких американских жителей. Толь гнусные о варварийцах мнения вкоренились в европейцов подлинно от недостатка справедливых известий. Но ныне нетрудно истребить сие ложное мнение, читая примечания многих благоразумных европейцев, имевших свое пребывание в Варварийских областях, которые могут вывесть Европу из неправого ее о сих [110] народах мнения. Правда, что неограниченная вольность и злонравие турецких янычар в Варварии бывает причиною многих злоупотреблений и наглостей, а особливо во время перемен, кои там часто случаются; но коль скоро сии перемены преходят, правительство обращается к попечению о правосудии и общем покое.

Европейцы, понаслышке от некоторых легковерных путешественников, презирают варварийцов единственно по предрассуждению, которое еще и больше утверждается освобождающимися из неволи христианскими невольниками. Сии последние рассказывают повсюду о злонравии и дерзостях варварийцов, жалуются всякому о претерпенном ими лютом мучении и показывают свои раны для того, чтобы побудить народ к сожалению о себе. Но я думаю, что читатель найдет сему противное в 3 и 12 отделении сея книги, где подробно описаны поступки альжирцов с христианскими невольниками.

Некоторые европейцы думают еще и так, что, если кто в Варварии родился, тот не одарен разумом и чувствами. Также ложное мнение происходит от неведения их законов, правления и обычаев, ибо все те европейцы, кои видели сей народ и имели с ним порядочное обращение, единогласно утверждают тому противное. Несправедливо бы было осуждать целый народ потому только, что в нем носят на голове чалмы, но должно рассматривать его законы, обычаи, воспитание, климат, их правление и потому делать общее заключение.

Главы 3, 4, 5 выведут из заблуждения читателя в том, что касается до их правления и обычаев, и уверят его, что европейцы довольно имеют таких пороков, которых они в варварийцах не терпят.

Я не удивляюсь толь ложному в Европе о сих народах мнению, ибо много есть таких людей, которые презирают других потому только, что не их наблюдают обычаи. Мы находим более благорассуждения и беспристрастия в тех, кои с успехом путешествовали: они, обращаясь с иностранцами, познают добрые и худые их качества, и, сличая иные со своими, полагают пределы прежнему своему предрассуждению.

Что же касается до тех путешественников, которых развозят по свету, подобно как сундуки, то они стараются единственно о приобретении достойных посмеяния мод, дабы по возвращении в свое отечество оными похваляться. [111]

Сии объятые самолюбием и не имеющие ни малого сведения и о своей собственной земле люди смеются всему тому, что мимоездом усмотрят не в силу ограниченного их разума; и лишь только где-нибудь примерют разную одежду, пли разные нравы, то и заключают, что тут народ ни к чему [не] годной.

Описание Альжирского владения окончил я некоторыми примечаниями о их политическом правлении, а прочие Варварийские области не описывал я подробно для того, что правления и обычаи их те же самые, что и в Альжире, и я почел за излишнее делать повторение, однако я не опустил в журнале моего путешествия к Тунисским берегам объяснить и о других со всякою достоверностью важнейшие их перемены, также их коммерцию, рукоделия, морские и сухопутные силы.

Любители древностей могут почерпнуть подробное сведение в писаниях Эзербруарда, Шраварденье, Абдул-Алраквнк, арапских писателей. Да и европейские писатели могут подать сведение о сих народах, а особливо господа Мармаль, Даппер, Жиовани Леони, Диегодди (Гаедо) и господин Шав: сей последний сделал подробное географическое описание Варварийских областей ³⁷.

Правительство Альжирское названо по имени его столичного города, который от давних времен славен разбойническими поисками на море. Все европейцы почитают их за народ жестокосердый, беззаконный и бесчеловечный; и для того прозваны они все вообще варварами. Но как ныне многими разумными европейцами сообщены нам достоверные об них примечания, то уповательно сие довольно послужит ко истреблению толь несправедливого о них мнения и уверит читателей, что единое непросвещение сего народа есть причиною толь поносного народу сему порицания.

Господин Мармоль, французский писатель, доказывает, что Варвария на аравийском языке значит степи. Да и подлинно в древние времена низменные части сея области мало населены были, и малое число тогдашних жителей прозывались береберы, или степцы, степовые жители, но как и другие поколения там жительство имели, а прозывались иначе, то и сомнительно принять сие мнение за правду. Жиовани Леони, другой писатель, доводит, что будто бы аравы называли всех приморских жителей Варварии варварами, потому что [112] грубо произносили некоторые слова аравийского языка, однако сие доказательство еще меньше вероятным кажется. Но без сомнения, варварами прозваны они были от римлян обще с другими завоеванными от них народами из гордости только и презрения к их обычаям, которые им казались грубы. А как европейцы прнобыкли во всем подражать римлянам, то последуют и их погрешностям. <...>

Глава III

В Альжнрской области обитают аборигены, или природные здешние жители, аравы, жиды, левантские турки и христиане. Первые сначала были все белые, но по сообщению с нумидийскими народами ¹⁸ произошли белые аравы. Смешение с черными умножилось в сих областях наипаче в седьмом веке, когда аравы, опустошая сию страну, приводили мавританцов в мугамедову веру. Аборигенов именуют все европейцы маврами и белыми аравамн, кои разделяются на две части: первыми, кои живут в городах и упражняются в торговле, заводах и рукоделиях, управляет Дей или поставленные от него начальники, и платят указанную дань по количеству их стяжания и по состоянию их промыслов. Вторые, кои прозываются бедвинами, рассеяны по всей области и постоянных жилищ не имеют, но, переходя с одного места на другое, ночуют или под наметами, или под тенью лесов со всеми их семьями и со скотом. Сии последние составляют большую часть Варварийских селений, и некоторые из них находятся в подданстве у Альжирского правительства, а иные живут на горах и от оного не зависят.

Каждое поколение сего народа составляет особливую республику под ведением своих шеков ¹⁹, коих они из старших своего рода избирают. Сии-то скитающиеся республики берут на откуп на низменных местах земли и, от земледелия имея свое пропитание, платят восьмую часть земных плодов Альжирскому правительству. Они подвижные свои жилища, называемые адовары ²⁰, расставляют под предводительством помянутых шеков на выгодных местах, дабы в случае нападения от турецких янычар положением сих мест могли защищаться. Каждый шек ответствует за своих подчиненных и имеет право судить и наказывать их за преступления. [113] Иметь отделенное правление позволено сему народу от альжирского дивана для удержания дерзкой милиции, и для того же альжирскнй Дей старается быть в дружбе со многими неподданными правами, которым ныне недостает только просвещения в рассуждении того, чтоб истребить турецкую милицию, по справедливости ими ненавидимую.

Одежда городовых мавров подобна одеждам левантских турок с тою токмо разностью, что вместо кафтана надевают они на себя барнус, или епанчу, с большим капишоном и черною кистью. Одеяние бедвинов, или деревенских мавров, соответствует их бедности: оно состоит только из куска шерстяной материи, которым они с плеч до колен обвертываются, так что с нуждою закрывают наготу своего тела, а на голове вместо чалмы носят красные колпаки. Женщины у бедвинов живут откровенно ²¹ и приемлют участие во всех трудных работах своих мужей, одежда их состоит единственно из холстинной рубахи, подпоясываются они шерстяным поясом, волосы расплетают на разные косы, украшают их бисером и коральми, носят предлинные серьги, составленные из роговых колец, а у богатых из корали или слоновой кости, брови чернят, ногти красят, подобно как и в Леванте, и принимают растолченной суригов корень, который имеет свойство горячить кровь, дабы через то понравиться более своим мужьям ²².

Мавританцы говорят ныне спорченным аравийским языком, и каждый адовар имеет особливое наречие. Они исповедывают мугамеданскую веру, наполненную сумасбродными суевериями. Морабуты (Мугамеданские монахи ²³⁾, последуя общему монашескому правилу, внушали сему народу ложное о законе понятие и, непрестанно питая их невежество несправедливыми рассказами, заградили все стези к их просвещению. Таковы вредные поучения вкореняют в простом народе ненависть и презрение ко всем иноверцам и бывают причиною нарушения общего спокойства.

Деревенские мавры склонны к грабежам, которому промыслу научились они от аравов, их победителей и законодателей. Воровство не ставят в порок и почитают справедливым мнением кражу таких вещей, кои другими прежде у них были похищены. Путешественники, [114] опасаясь сего философического их правила, стараются завсегда отправляться в дорогу купно с караванами и с отрядом вооруженных янычар: в противном случае бывают ограблены, а иногда и жизнь теряют. А как есть между ними и такие вредные предрассуждения, что убить иноверца почитают за душеспасительное дело, то сне варварское суеверие поощряет еще более к злодеянию .тех, кои в пороках утопают. Однако среди их невежества и столь вредного суеверия видно в большей масти народа много добросердечия и человеколюбия, ибо проезжающие сию землю получают от обывателей во всем помощь и пользуются странноприпмством. Они пекутся о больных путешественниках, довольствуют их пищею и всеми нужными вещами, и притом безо всякой платы.

Образ жизни сего народа соответствует их невежеству. Их шатры разделены на две части, из которых в одной сами, а в другой домашние животные обитают; первая покрыта и устлана камышовою и соломенною плетенкою, на коей они спят и принимают пищу, состоящую из пшеничного с деревянным маслом теста и кускусу ²⁴, а те, кои богатые, прибавляют к сему несколько бараньего мяса.

При бракосочетаниях наблюдают следующий порядок: во-первых, жених с согласия невесты объявляет свое желание ее отцу, который, показывая взаимное удовольствие, хвалит добрые качества своей дочери, рассказывает ее прилежность к домостроительству и хвалится детородием ее матери, потом происходит договор о имении жениха, состоящем обыкновенно в количестве скота, с которым жених приходит к невестиной палатке, после чего с обеих сторон в присутствии сродников отправляется брачный обряд, и при сем случае пьет сперва жених, а потом и невеста приготовленный из молока напиток, а между тем присутствующие поют приличные сему торжеству песни и после просят обще бога о счастии и детородии вновь сочетавшихся, напоследок кончат свадьбу пированием и пляскою ближних сродников, а если женится богатый, то и весь адовар в праздновании участие примет. В сей области обыкновенно выдают замуж имеющих от 11 до 15 лет, и часто женщины, не достигшие тринадцати лет, детей рождают, что приписать должно отменному сложению сего народа и великим жарам тамошнего климата. [115]

Аравы составляют вторую часть варварийских селений. Они поселились в сей стране тогда, как нумидийцы оную покорили, потом в седьмом веке, во время проповеди мугамедова закона, размножились еще более: ибо многие аравийские орды, ограбив прежних жителей, основали постоянное в сей области для себя пребывание и жили под правлением своих шерифов (На аравийском языке значит император ²⁵) до того времени, как турецкая милиция, под предводительством Барбароссы низложа аравийских начальников, овладела альжирским правлением. Аравы от несносного отягощения злонравных янычар ушли на неприступные горы, где и поныне свою вольность сохраняют, некоторые упражняются в ловле зверей и птиц, а другие в непрестанных грабительствах и от того получают свое содержание.

Сей народ под разными именами разделяется на многие поколения, из коих каждое состоит под начальством своего шека, а сии обще с другими старейшинами составляют прямое демократическое правление. Они гордятся древностью своего рода и еще сохраняют наречие пунического языка ²⁶. Нагорные аравы презирают живущих в городах и под игом турок, называя их подлою тварью, и вменяют себе в бесчестие иметь с ними сообщение. При всяком случае стараются изъявлять свою ненависть к туркам, ибо часто нападают на проезжающие караваны для того единственно, чтоб лишить жизни провожающих янычар, кои, напротив того, попавших к ним в руки аравов отвозят в Левант и продают за большую цену в вечное невольничество.

Многие европейские писатели почитают аравов с маврами за один народ, но сие мнение опровергается различием их языка и обычаев, ибо первые, поселившись на Атлантических горах, сохранили с их вольностью древнее их правление и, будучи свободны от утеснения турецкой милиции, живут гораздо лучше последних и имеют некоторое просвещение в науках, а особенно в астрономии и стихотворстве ²⁷.

Одежда аравов означает некоторым образом их свободную жизнь. Достаточные носят тонкие полотняные рубашки и нижнее платье, красный барнус с золотою кистью и на шее и на коленах перевязки, украшенные золотыми или серебряными кольцами. [116] Бедного народа одежда состоит из шерстяной материи их рукомесла. Женщины одеваются в шелковые тонкие кисейные телогреи с широкими рукавами, носят вместо серег золотые или серебряные кольца, убирают волосы бисером, янтарем и коралью, а достаточнейшие украшаются дорогими камнями, также на шее и на руках носят подобные сим украшения.

Аравы, поселившиеся в проходах к Фецу и Тунису, живут гораздо достаточнее прочих, ибо кроме того, что они разбивают караваны, торгуют лучшими аравийскими лошадьми, которые известны в Европе под именем барба. Простой парод от земледелия и скотоводства имеет довольное содержание. Прочие же рассеянные по сей области занимаются ловлею диких зверей, львов, автруками ²⁸, кабанов, леопардов, камельянами и обезьянами, коих они продают приморским жителям для отвозу в иностранные земли.

Нагорные аравские жилища, именуемые кабилии ²⁹, по холодности воздуха построены из камней или из дерева и суть довольно пространные здания об одном ярусе, а те, кои пребывание свое имеют на низменных местах, живут в шатрах, подобно как и мавры, природные варварийские жители. Обыкновенная пища сих людей состоит из трав, молока, меду, баранья мяса и овощей. Проезжающие мимо их иностранцы пользуются всяким благоприятством и довольствуются через сутки пищею без всякой платы. Аравы почитают за преступление обидеть иностранца в пределах своих жилищ, но вне оных, ежели что-нибудь приметят излишнее у проезжих, отымают, извиняясь тем, что «излишние вещи отягощают путешествующих и препятствуют им прибыть скоро к желаемому месту».

У аравов часто бывают междоусобные брани, которые почти всегда пресекаются кровопролитными сражениями или потерями вольности целого поколения. Обыкновенное аравское оружие суть бердыши, сабли и копья, которыми они весьма проворно действуют, потому что с самого младенчества привыкают к управлению лошадьми и к действию их оружием. В военное время водят за собою свое семейство для того, чтобы присутствием своих жен и других ближних сродственинков более ободриться к сопротивлению неприятелям.

Шеки, начальники аравских орд, находятся в великом почтении у парода, которого они снискивают [117] любовь неусыпными их стараниями о соблюдении общего покоя и правосудия; они в битве с неприятелем первые жертвуют жизнью и почитают за долг потерять оную для спасения своего отечества.

Многие аравские орды для избежания от злонравных янычар рассеялись по разным Варварийского берега местам, живут в невежестве и упражняются в беспрестанных грабительствах, а особенно те, кои скитаются в Восточной части Альжирского правительства. Ибо когда они увидят разбитие какого-нибудь судна, то не только грабят утомленных бурею мореходцов, но часто и жизни лишают иных. Такие-то плоды обыкновенно рождают злоупотребления варварийских правителей, которых невежество и злонравие служит законом обитателям сих земель.

Жиды составляют третью часть варварийских селений. Некоторые писатели доказывают, будто бы они поселились тут после разорения Иерусалима от Тита, сына Веспасианова, Римского цесаря; другие справедливее объявляют, что они по изгнании их из Европы переехали на Варварийские берега. Да и подлинно выгнаны они были из Италии в 1342, из Нидерландов в 1350, из Франции в 1403, из Англии в 1422 годах и еще множайшее их число выехали из Испании и Португалии в 1462 году. Таким образом, родившееся от невежества суеверие и вражда к их закону лишили Европу немалой части жителей и населили оными африканские земли. Изгнанные жиды утвердили свое пребывание в разных приморских городах Варварийской области и находятся ныне в аравском подданстве Альжирского правительства, однако пользуются свободным отправлением богослужения по их закону. Правительство собирает с них определенную подать так, как и с мавров, природных жителей, и позволяет им выбирать из между себя судей для разбирательства дела, и в случае недовольства их приговорами прибегают жиды к турецкому начальнику.

Сей скитающийся народ по справедливости заслуживает себе от всех презрение: турки гнушаются ими за их обманы, лицемерства и за презорство их к прочим народам. С презрения к ним не позволяют им носить платья другого цвета, кроме черного, и прежде всего не принимали никого прямо из еврейского закона в мугамедову веру, но если и христиан в мусульманы [118] принимают, то без всякого насилия, ибо турки вообще гнушаются всеми вероломцами. Правительства Варварийские запрещают жидам выезжать оттуда без поруки в том, что они обратно приедут, и в противном случае поручившиеся платят назначенную сумму денег, а за неимением оной бывают публично сожигаемы: сею казнью только одних жидов здесь наказывают. Невзирая на столь великое порабощение, живут они в здешних областях довольно достаточно, упражняясь в торговле с христианскими державами ³⁰. Через них-то европейцы получают разные африканские произведения. Здесь находится еще немалое число ливорнских жидов, кои приемлют великое участие в варварийской торговле и пользуются равною вольностью, как франки (Христианские купцы, находящиеся для торговли в Варварии и в Леванте, этим именем называются), живущие там под покровительством французского консула, коему поручено от правительства иметь смотрение за всеми иностранцами своих консулов. Ливорнские жиды берут на откуп от правительства воск, деревянное масло, шерсть и другие произведения и от перепродажи оных европейцам получают немалый выигрыш, а притом они имеют прибыль от выкупа христианских невольников, поручаемого им от европейцов.

Живущие в подданстве жиды отличны от прочих своих одноверцов бедностью одеяния, раболепными поступками и невежеством. Они живут в особой части города и суть в презрении не только у турок, но и у европейских жидов, кои, выключая дело по купечеству, гнушаются иметь с ними сообщество. Находящиеся здесь ливорнские жиды одеваются и живут по европейскому обыкновению и для того прозваны от турок христианскими жидами; они, пользуясь доверенностью к ним здешних правительств, присвоили себе всю варварийскую торговлю.

Левантские турки со времени Барбароссы имеют неограниченную власть в Альжирской области. Сначала призваны они были для сопротивления испанцам, а наконец усилясь, присвоили себе полную мочь над тамошними народами. Не считая поселившихся в разных городах природных турок, находится в Альжире одних янычар около двенадцати тысяч, кои известны в Европе под именем милиции, составляющей [119] сухопутное и морское войско сего правительства. Из них-то выбирают деев и других военных и гражданских начальников. Самый последний солдат может достигнуть до степени Дея, лишь бы только он отличил себя каким-либо мужественным действием или мог подкупить деньгами своих товарищей.

Одни только военнослужащие турки на высшей степени правительства поставляются. А сими преимуществами гордясь, даже и самый презренный солдат считает себя самовластным и высокородным господином, и одно его имя заключает в себе всякое достоинство. Прочие жители ввержены в столь крайнее порабощение и боязнь, что один вид турецкого солдата устрашает множество тамошнего народа. В Альжирской области считают двести природных жителей против одного янычара, однако, невзирая на столь неравное количество, вкоренившийся в них ужас столь силен, что поныне не смеют они восстать на своих злонравных и жестокосердых начальников и освободиться от толико тяжкого ига.

Христианские ренегаты (Отступившие от веры христовой) пользуются в Альжире такими же правами, каковыми и природные турки, и, коль скоро вступят в мугамедову веру, получают и жалованье, право вступать во всякие должности и требовать чинов, однако с тем, чтобы не соединяться браком ни с мавританскими, ни с аравскими поколениями, в противном случае родившиеся от иноплеменниц дети не будут признаны за природных турок. Такие дети могут получать солдатский оклад, но не допустят их ни до каких чинов, ибо турки утверждают, что происхождение от мавританского или аравского поколения затмевает достоинство истинного мусульманина.

В Варварийских областях весьма мало находится левантских женщин, потому что они почитают альжирских турок сборищем бездельников и соединение с ними в бесчестие себе вменяют. Да и подлинно Альжир служит убежищем всякого рода злодеев, коих справедливо левантские турки презирают. Пример сему случился в Асаново правление, когда двое знатных турок, возвращаясь из Марселя в свое отечество и укрываясь от ветров, зашли в альжирскую пристань, тут во все время их пребывания жили они в доме [120] французского консула, несмотря на просьбу Асана Аги, приглашавшего их в приготовленные в его доме покои, они ответствовали ему, что не хотят иметь никакого сообщения с альжирскими турками. Сей грубый ответ довольно доказывает, сколь велико их презрение к альжирцам.

Альжирские турки, за неимением левантских жен, женятся на христианских невольницах, кои в таком случае обыкновенно принимают мугамеданскую веру. Родившиеся от таковых дети имеют законное право требовать за свои службы всякого достоинства и считаться природными турками. Наложницы их суть или природные мавританки или аравки, и прижитые с ними дети называются кулоли ³¹, которые выше солдатской степени достичь не могут.

Гнусный порок сократические любви есть главною причиною всеобщего к альжирским туркам презрения. Дей и другие знатнейшие начальники содержат ради сего молодых невольников, кои часто, противясь зверскому их неистовству, лишают себя жизни. Примеры сему часто случаются в сей стране. За несколько лет до сего времени один молодой португалец, будучи привезен в Альжир тамошним Капером, был продан некоторому богатому турке, по несчастию, ему понравился. Сколько Ибрагим (так назывался его хозяин) ни старался уговорить сего молодого невольника ко удовольствованию своего мерзского желания, однако он, гнушаясь того, елико мог, противился, наконец, видя непрестанное себе гонение, стал носить при себе сокровенный кинжал, и когда его злонравный хозяин хотел насильно преклонить его, то португалец, принужденный крайностью, заколол его. Альжирское правосудие осуждает на растерзание привязанием к лошадиному хвосту всех тех невольников, кои осмелятся поднять оружие на своих хозяев, следовательно, и он приговорен был к сей казни, коль ни старались иностранные консулы и христианские купцы, узнавшие о невинности сего несчастного, спасти его, однако все их просьбы тщетны были. Молодой португалец выведен был явно на площадь и претерпел мучительную казнь столь мужественно, что побудил к сожалению о себе не только христиан, но и жестокосердых своих начальников, которые, конечно, истребили бы столь гнусный порок, если бы и прочие последовали португальцову примеру. [121]

Хотя альжирские турки от торговли, а наипаче от разбойничества на море, довольно обогатились, однако не смеют пользоваться приобретенным ими имением, ибо при переменах бунтующая милиция грабит без разбору всех тех, которых она за богатых почитает, по сей-то причине они, скрывая свои сокровища, живут бедно. Одежда их во всем подобна одеянию левантских турок. Разность есть только в чалме или турбанте, который у них состоит из красного колпака, обверченного полотенцем, и в тонкой кисеи. Молодые люди чалм не носят и по обыкновению их оставляют на верху головы немного волос; они одеваются в короткое платье, доколе не имеют бороды, которая в сей земле в великом почтении, ибо, не имея оной, не можно ни в какую судебную должность вступить. Турчанки живут скрытно, равно как и в Леванте, и одеваются в богатые одежды, поелику никто их увидеть не может, и, следовательно, они не производят нималой зависти в необузданном солдатстве.

Находящиеся в Варварии европейские купцы и христианские невольники составляют последнюю часть селений сей области. Невольников там не меньше господ, однако они не смеют восстать на них, но, страдая, претерпевают горестную свою участь. Главный доход альжирцов зависит от выкупа христианских невольников, коим позволено от правительства писать в свое отечество и пещись о своем освобождении. В Альжнре не только не принуждают их вступать в мугамеданскую веру, но, напротив того, стараются их от того удерживать, для того, чтобы не лишиться прибытков от их выкупа. Вступившим в мугамеданскую веру христианам дается вольность и право достигать достоинств. Иногда приговоренные к смерти невольники (что там случается редко, ибо узаконения Альжирского правления не велят наказывать смертью невольников, дабы через то не лишиться прибытка от их выкупа, разве только в случае их возмущений против начальной власти) освобождаются от казни переменою закона, но сие снисхождение оказывается им весьма редко и только по просьбе или за деньги.

Европейские купцы, поселившиеся в сих краях, живут под покровительством своих консулов и совокупно с турками упражняются в торговле следующим образом: непросвещенные варварийские начальники берут [122] насильно у подвластного им народа разные произращения за малую цену и посредством европейских купцов или ливорнских жидов перевозят в иностранные земли с немалым для себя выигрышем, а потому европейцы пользуются большими выгодами и свободностью в торговле, хотя и не всегда безопасно их там пребывание, а особенно во время бунтов, в котором случае они нередко теряют все свое имение, а иногда и жизнь.

Глава V

Невежество, смешанное с грубостью, есть общий порок жителей сей области. Причиною их развратных нравов суть недостаточное воспитание, сумасбродное суеверие монахов и злоупотребление их непросвещенных и злонравных начальников.

Альжирцы обходятся с христианами весьма грубо, чтобы иметь христиан у себя в рабстве, заключают, что и все европейцы на то созданы единственно, чтобы быть рабами. Однако некоторые турки, объездив Европу ради торговли, оставляют по приезде в свое отечество сие предрассуждение и поступают весьма ласковее со всеми христианами, а особенно те, кои находились у христиан в неволе, они превосходят в человеколюбии прочих и воспоминанием их собственных несчастий побуждаются к сожалению о претерпевающих подобную участь.

Приезжающие в Альжир иностранцы по прошествии суток представляются Дею, у которого по обыкновению они целуют руку; чужестранцы породы знаменитой, титулуют его Превосходительным, прочие же называют Дея Светлейшим. Причем, спрашивает у них Дей на языке франко (Испорченный итальянский язык, коим говорят турки в Варварии и Леванте), «откуда и зачем приехали и долго ли в его области останутся?». После чего могут они взять на свое иждивение янычара, для безопасности их в городе пребывания. Одни иностранные консулы и знатного рода приезжие могут носить при себе шпагу, однако и те, по причине тесноты улиц, ее не употребляют. А когда на улице встречаются с янычарами, то для избежания наглости всегда им уступают место, в [123] противном же случае всякого иностранца дерзко обругают.

Обыкновенно молодые турки и мавры смеются тому, кого увидят в европейском одеянии, а иногда и ругают его поносными словами. В сем случае полезнее от иных удалиться и нимало им не противоречить. А если обижен кто, то просит начальников, которые строго за такие наглости наказывают, однако часто и самое правосудие обращается во вред просителю, ибо от наказания одного бездельника родятся ему многие неприятели, которые непременно за наказанного мстить будут, чему уже пример случился в 1716 году. Господни Томсон, великобританский консул, нечаянно сошелся с пьяным мавританцем, который был солдат милиции альжирской. Сей мавританец, не довольствуясь тем, что поносил его ругательными словами, но, повергнув его на землю, бил до тех пор, пока караульные, стоявшие у ворот, не пришли к нему на помощь и не освободили его от рук сего дерзкого янычара. Альжирский Дей, коль скоро узнал о показанной английскому консулу обиде, во удовольствие его немедленно приказал мавританца замучить палками, наказание альжирскнх янычар по узаконению их бывает обыкновенно в доме янычар Аги ³² и всегда скрыто от народа. Ни старание родственников, ниже просьба самого консула не могли избавить того янычара от такого мучительного наказания, ибо Дей наказанием сего бездельника хотел показать пример строгого своего правосудия. Однако после того пребывание великобританского консула в Альжире подвержено было опасности, почему он и принужден был в Европу уехать.

Христиане, зная дерзость янычар, убегают случаев иметь с ними дела.

Альжирское правление не только позволяет христианам торговать по всей области, но и отправлять свободно их богослужение, чего многие просвещенные в Европе народы и поныне делать не позволяют, а причиною сему кажется то, что в Варварийских областях духовенство нимало участия в правлении не имеет, следовательно, и не может оно утеснять своею ненавистию иноверцев, а напротив того, все зависит от светского управления.

Варварийцы в обхождении с христианами по невежеству своему любят слушать или рассказывать всякие [124] невероятные повести. Когда бы ни пришли варварийцы в дом к христианину, надобно их непременно потчевать, в рассуждении чего они думают, что делают великую честь хозяину. Сие обыкновение осталось у варварийцов от прежних аравских народов, которые, по описанию Абюльфеда ³³, странноприимство свято наблюдали. В сих местах жители не впускают христиан к себе в дом, но имеющие до них дело разговаривают с ними в кофейных домах и у входов их жилища.

Знатнейшие в Варварии особы отличают себя от подлого народа кроткими своими поступками, внешнею набожностью, воздержанием в питье и пище. Они живут весьма скупо и одеваются бедно, любят подарки, однако живущие там христиане редко их дарят, поскольку они, получа один подарок, после и сами просить не стыдятся и заключают, что уже должно им иные подносить.

Вообще все варварийские пароды живут весьма убого и скрывают свои сокровища в землю, ибо когда начальники узнают о богатстве какого-нибудь жителя, то и без всякой вины отнимают оное. Несчастные сии обитатели не могут ни богатством, ни самою своею жизнью наслаждаться спокойно по причине сребролюбия и злонравия их правителей, коих тиранские утеснения предполагают вечные препоны благополучию сего народа и суть причиною гнусного нарицания варварами.

Ни находящиеся в Альжире христиане, ни тамошние обыватели не могут после восьми часов пополудни выходить из своих домов. Сия предосторожность принята от правительства по недоверенности к обывателям, кои, будучи утеснены, ищут случая при помощи христианских невольников освободиться от ига бунтом.

Жены турецких начальников во всех Варварийских областях пребывают в столь великом невежестве, что нималого понятия о человеческом житье не имеют. Они, будучи с ребячества заключены в серали, ничему больше не учатся, как только некоторым любовным ухваткам ради угождения своим мужьям. Жених не прежде увидит свою невесту, как по совершении брачного обряда, который обыкновенно отправляется в присутствии кади (Первый гражданский судья). [125]

Женщины сих мест во время их взаимных посещений не могут видеть ни самых ближних своих сродников мужского пола, они выходят из домов под покрывалом и в провожании христианских невольников, с коими они имеют часто тайные свидания, ибо альжирцы, презирая рабское их состояние, жен своих к ним не подозревают.

В Альжире не бывает никаких публичных веселостей, тамошние жители большую часть времени проводят в кофейных домах и курении табаку, они ни с кем больше не обходятся, как только со своими женами, наложницами и невольницами. Играют они обыкновенно в шахматы, да и то всегда без денег, а прочие убыточные игры запрещены у них весьма строго. И так весь их проигрыш состоит в нескольких чашках кофе, сорбету (Сладкий напиток) или в некотором числе трубок табаку.

Рамазан, турецкий пост, бывает два раза в год, во время которого днем упражняются в непрестанных молитвах и воздержании от пищи, а по захождении солнца простой народ, собравшись на улицах, веселится игранием на тимбалах, цитрах и волынках и разными смешными телодвижениями продолжает свою пляску. Притом поют песни на аравском пли на турецком языке, которые содержат обыкновенно повести о прежних на море удачах. Байрам (турецкое разговенье) препровождают они все несколько дней в вышесказанных веселостях. Подлый парод, невзирая на строгое запрещение, употребляет крепкие напитки, которые они тайно покупают дорогою ценою на чужестранных судах, но, когда об оном правительство узнает, тогда винопродавцы подвергаются великому взысканию.

Тамошнее правительство определяет цену съестным припасам всякого роду и весьма строго наблюдает, чтобы продажа оных согласна была с положенным тарифом, который переменяется, смотря по количеству или недостатку в припасах.

Во всех варварийских портах, выключая Тунис, правительство ни малой предосторожности не приемлет от моровой язвы. Турки думают, что было бы грешно противиться божию определению, будучи уверены, что сия язва приходит по воле всевышнего для наказания за содеянные ими преступления, а по сему зараженные [126] оною отвергают помощь врачебного искусства. Однако варварийцы без всякого врачевания, одною умеренностью в пище и воздержанием от напитков спасают себя от заразы, которую они, за неимением карантина, получают с александрийскими товарами, но сие бывает весьма редко, да и заражаются они не столь сильно, как живущие в Леванте.

Я уломяну здесь о нынешнем Альжирском правлении. Турки обладают городом, они присвоили себе верховную власть. Из них-то выбирают деев и всех других начальников, а природные жители ни малого участия в правлении не имеют, выключая некоторых неподданных аравов, которые управляются своими шеками и с которыми альжирский Дей живет дружно, для того, чтобы во время бунта милиции за него вступились. Альжирский диван составляют избранные от турок начальники, в котором Дей имеет важнейший голос. Христианские ренегаты имеют великую от него к себе доверенность, и им вверено начальство над морскими силами. Гражданские, военные и духовные суды в Альжире обыкновенно производятся словесно. Неправо обвиненные прибегают с просьбою к дивану или верховному совету, а когда христиане имеют какие-либо с турками распри, тогда выбирают по равному числу с обеих сторон посредников, коих решению повинуются. В случае же междоусобных споров судят христиан их консулы, а когда они их судом бывают недовольны, тогда отзываются к турецкому правосудию, которое в таковых случаях наблюдает всячески беспристрастие и судит бескорыстно. Банкротов и должников в Варварии весьма строго наказывают, а именно турок вечною тюрьмою, мавров вешают, жидов жгут, а христиан, ежели какой иностранный консул за них не поручится, заключают навек в тюрьму. Сие причиною, что в Альжире банкроты и должники очень редко случаются.

Альжирская милиция состоит из всякого рода бездельников, по большей части из бежавших от наказания из Турецкой области, вместе с ренегатами, превосходящими всех прочих в злонравии. Первые составляют воинское аристократическое правление. В сей стране не один, но тысяча есть тиранов, которых грубое своенравие служит законом всему народу. По зверству и грубости альжирской милиции поистине достойна она данного ей от европейцов имени варваров, но сего [127] порицания нимало не заслуживают тамошние природные жители, кои все обще добронравны, трудолюбивы и странноприимство весьма свято, по крайней мере в пределах домов своих, наблюдают и коих одно только непросвещение делает так много униженными пред их тиранами, которых сребролюбивая зависть не только пресекает стези к обогащению жителей, но и лишает их свободы пользовать приобретенными от трудов земными плодами.

Некоторые аравские орды от жестокого утеснения янычар ушли в неприступные горы и, пребывая там в независимости, упражняются в непрестанных набегах на проезжих, а особенно когда турки из городов для сбирания подати выезжают. От сих-то горных народов Варварийские берега ждут своего освобождения, в чем они и не обманутся, ибо сии народы, будучи на свободе, приобрели их прежнее мужество и легко могут, соединясь с другими вольными народами, низложить турецкую милицию, которая ныне от больших добычей и начавшей вкореняться роскоши ослабевать стала. Многие из них, принимая участие в торговле, от упражнения в оной несколько просветились и, оставив разбойнический промысел, живут в городах спокойно. Тунисская милиция ныне более о купечестве, нежели о разбоях, помышляет, потому-то сии последние меньше наглостей и грубости оказывают, нежели альжирцы.

Глава VII

Город Альжир, столица Альжирского правительства и место пребывания тамошнего Дея и его дивана, главная квартира турецкой милиции, гавань и арсенал альжирского флота, лежит под 36 град. 30 минут северной широты, 21 град. 30 минут к востоку от острова Ферро.

Разные писатели истории за достоверное полагают, что сей город построен прежде рождества Христова Юбою, вторым королем Мавританским ³⁴, и назван Жюль-Цесариею в честь Юлия Цезаря. Юба — третий законный наследник — сохранил сие наименование из особливой благодарности к Августу Цезарю, его наследнику, от коего Юба возведен был на отеческий престол Мавританского государства. Еще и ныне находятся многие такие медали, которых одна сторона представляет римских царей, а другая — город с именем [128] Жюль-Цесария. Что может довольно удостоверить о справедливости сего мнения.

В восьмом веке аравы по завоевании Цесарские Мавритании переименовали его Альжезаиром, которое имя значит на аравском языке, что он стоит против острова, как и в самом деле находился прежде близ сего города небольшой островок, который ныне соединен с твердою землею каменною плотиною. Аравы и по сие время называют сей город Альжезаиром, чему последуя и европейцы Альжиром его прозвали.

Он построен на скате горы вниз до самого берега. Крыши домов, будучи все плоские, показуют его с морской стороны подобным амфитеатру. Они по большей части об одном ярусе. Улицы столь узки, что местами не иначе как с нуждою могут разъезжаться встречающиеся на верблюдах повозки. Есть там одна только улица несколько широковатая, которая служит вместо площади для продажи разных товаров и съестных припасов. Улицы делаются в варварийских городах узкие, во-первых для того, чтобы под тенью домов прохлаждаться от зноя, а во-вторых, чтобы в случающиеся там частые землетрясения можно было полагать деревянные перекладины с одной стороны улицы на другую, которых упорность препятствует падению зданий, однако, несмотря на сию нужную предосторожность, в 1717 году землетрясение продолжалось столь сильно, что большая часть города разрушена и несколько жителей погибло.

Альжирские укрепления неоспоримо могут назваться лучшими во всей Африке. Сей город окружен каменною стеною с кирпичным бруствером. Вышина стены с сухого пути берега 30 футов, а от моря — 40 футов. В юго-восточной стороне города находится четырехугольный древний замок, Алказабар называемый, который до прибытия турецкой милиции служил защитою сего города, он окружен одним рвом, имеющим широты 20 футов, а глубины 9 футов ³⁵. От земли построены недавно две крепости, из коих одна называется Императорский замок и стоит на пушечный выстрел от города к югу. Вторая нменуется Стелла и находится в ближайшем расстоянии от города к юго-западу. Две другие крепости, Бабазон и Бабалоиет именуемые, от городских стен не отделены, и стоит одна у южных ворот, а другая — у северных. [129]

При входе в альжирскую бухту от мыса Матифус находится немалая батарея с 16 пушками, которая не допускает приставать к берегу. От нее вдоль берега по всему заливу и до самого города построены в разных местах на высотах небольшие батареи, которые также могут препятствовать неприятелю сойти на берег; на западной стороне города, близ моря, есть две другие батареи, называемые Форт-Инглези (То есть английские крепостцы).

Важнейшие Альжирские укрепления стоят к морю, как-то: круглой замок, построенный на малом острове, присоединенном к городу каменною плотиною, которой ныне называется Форте-Фанале и снабжен 30 большими пушками, от него к юго-востоку по плотине расставлено более .восьмидесяти больших пушек, а при оконечности сей плотины находится крепкая батарея о двух ярусах, которая защищает вход в гавань, что видеть можно на приложенном изображении залива и крепостей альжирских.

Легко может статься, что Альжир с морской стороны неприступен, но с сухого пути взять его нетрудно, потому что внешние его укрепления не могут противостоять правильной осаде, а притом альжирцы получают воду [с] помощью только водяной трубы, которой уничтожение и поневоле принудит их к сдаче города.

Последняя неудача испанцов в предприятии на Альжир произошла не от сильной обороны, а от несогласия главнокомандующих, ибо альжирские жители находились в таком страхе при выходе испанцов на их берег, что начали было выбираться из города.

Лучшие в Альжире здания суть десять мечетей, три казармы для деевых невольников, пять казарм для янычар и дом Дея, в котором и диван собирается. Хотя и иные здания все об одном ярусе, однако же высотою и внешними их украшениями превосходят прочие.

В Альжире есть множество публичных бань, в кои турки часто ходят и не прежде отправляют обыкновенные свои молитвы, как после обмытая своего тела. Альжирские бани по большей части построены все из мрамора. Они столь пространны, что можно в них париться двумстам человекам свободно, также и для женщин построены там особенные бани, в кои они ходят, провождаемы невольницами, и, невзирая на [130] жестокие наказания, водят иногда с собою туда и своих полюбовников, одетых в женское платье.

Я упомяну здесь обыкновенное употребление оных бань, ибо, будучи в Тунисе, ходил я в иные по любопытству с английским вице-консулом. Сперва привели нас в прихожую комнату, в которой пол был покрыт плетенкою из камыша. В сей комнате мы разделись, и хозяин бани поручил меня двум аравам, которые, окутав меня в простыню, ввели в предлинный зал и посадили на поставленную среди оного мраморную скамейку. Тут я находился несколько минут в превеликом жару, после чего отвели меня мои вожатые в маленькую особенную каморку, в которой жар был гораздо умереннее первого. Сии два арава, кои незадолго до того привезены были из Белидулгеридской провинции, стали меня спрашивать на своем языке (что я уже после выразумел) о том, каким образом хочу я париться, но я, не зная, что и как ответствовать, положился на их волю, почему вдруг стали они на колена и начали они столь жестоко тереть дресвяным камнем мои пяты, что я едва не потерял терпения. Потом еще и того жесточе стали тереть весь мой стан и руки камлотным лоскутом и ежеминутно обливали меня теплою водою. Хотя я изъявлял им знаками мою нетерпеливость, однако они, несмотря на то, продолжали поворачивать меня с боку на бок и тереть столь сильно, что все мои кости трещали. Наконец, окатив меня водою, обтерли белою простынею и целовали у меня руки с великим почтением. Я думал, что сим окончились мои страдания, и хотел было одеваться, как вдруг один из помянутых аравов остановил меня, а между тем другой принес некоторого песку, и оба начали вновь меня тереть.

Песок сей имеет свойство едкое и снедает волоса, на теле находящиеся. Аравы после сего растягивали мои руки и ноги и отрясли всего меня так жестоко, что наконец, потеряв терпение, начал я кричать, что, услышав, хозяин избавил меня от немилостивых банщиков и извинялся в том, что аравы, не разумея языка, поступили со мною по мавританскому обычаю.

Вице-консул сказывал мне, что за неимением переводчика с ним так же поступлено было. И так за собственное наше страдание заплатили мы хозяину по половине пиастра, то есть втрое больше обыкновенной [131] платы, за что он много нас благодарил и просил посещать его чаще, но его первое угощение так не понравилось нам, что мы не захотели быть там в другой раз.

Прежде сего около города Альжира находились немалые поместья, но по отступлении Карла Пятого альжирцы, опасаясь вторичной от испанцов осады, те предместья разорили. Ныне видно только несколько дворов у ворот крепостей Бабазон и Бабалонет, которые дворы назначены для верблюдов. Неподалеку от ворот Бабалонетских находятся довольно великие гробницы деев с аравскими надписями на мраморных досках разного цвета. Между прочими видна гробница шести деев, в один день избранных и в тот же день от людей милиции умертвленных.

Вид альжирских окрестностей по справедливости можно назвать наипрекраснейшим из всех видов Варварийского берега, ибо во всякое время года бывают покрыты зеленью и разными плодоносными деревьями, а особенно много там горьких апельсиновых и кедровых деревьев. В разных местах находятся довольно порядочные дома и сады знатнейших альжирских жителей, лежащие на пятнадцать итальянских миль от города; земля вся вспахана и ничего другого не представляет. как только сады, дома или засеянные пшеницею поля.

Глава XII

Продажа христианских невольников составляет главный доход Альжирского правительства. От выкупа каждого невольника правительство получает 10 процентов, да сверх сего хозяева оных платят в таможню при отпуске их в Европу положенную пошлину.

По прибытии в Альжир всех пленных отводят на Батистан, или народную площадь, и там выбирают из них восьмого человека, принадлежащего правительству, а прочих продают с публичного торга. Цена на невольников полагается, смотря по их состоянию. Райе ³⁶ прежде своего в Альжир прибытия старается узнать, какой природы каждый невольник, имеет ли он богатых сродников или знает ли какое ремесло, и потому распределяет цену. Покупающие невольников турки или [132] мавры одевают их пристойным образом и надевают железное кольцо на одну их руку в знак невольничества, а притом позволяют им писать в свое отечество и стараться о своем освобождении. Христианские невольники всевозможно укрывают знатность своего рода или богатство сродников, ибо если о том сведают их хозяева, то непременно надобно будет заплатить за себя великое количество денег.

Невольники разделяются на два класса, и одни принадлежат альжирскому Дею или правительству, а другие тамошнему гражданству. Оба класса получают довольное содержание как в пище, так и в одежде, и во все время их невольничества альжирцы обходятся с ними гораздо человеколюбивее, нежели как европейцы со своими невольниками. Турки имеют к христианским невольникам более доверенности, нежели к природным варварийским жителям, определяют их к самым легким работам и не только позволяют им отдыхать после трудов, но и дают свободу работать на себя.

Все домашние служители альжирского Дея и других чиновных турок состоят из невольников, коих содержание бывает соразмерно богатству и добронравию их господ. Деевы невольники содержатся лучше прочих, они бывают одеты всегда весьма чисто и, пользуясь щедростью сего правителя или своим ремеслом, не только нажили за себя выкуп, но и, приобрев некоторые из них нарочитой достаток, об освобождении себя от неволи и о возврате в свое отечество более уже и не помышляют, а остаются там навсегда охотно.

Невольники, определенные от правительства для услуг янычарам в их квартирах, содержатся также порядочно. Они получают столько же съестных и других припасов, как и янычары, и ремесленные из них имеют довольно свободы упражняться в своих ремеслах. Янычары не могут их за проступки наказывать без позволения гвардиана паши ³⁷, которому в смотрение поручены невольники.

Прочих деевых невольников употребляют в публичные работы, как-то к строению судов, починке крепостей и дорог, сии также имеют не только в праздники, но и в работные дни довольно времени для отдохновения, которые роздыхи они употребляют в свою пользу. Альжирская политика сберегает христианских [133] невольников для того, чтобы наконец получить за них хороший выкуп.

Христианские невольники посылаются на судах для поисков, они гребут на галерах вместе с маврами, однако с той разностью, что турки с первыми поступают гораздо человеколюбивее и, испытав их верность на сражениях, освобождают их, дают им оружие и из получаемых добычей уделяют им часть в полы против рядового турка.

Невольники, принадлежащие тамошнему гражданству, содержатся также без всякого утеснения, некоторые из них отправляют домашнюю работу, а иные работают в садах и часто за оказанную ими ревность или за особенные услуги получают от своих хозяев не только простое награждение, но и освобождение от неволи.

Одни только те невольники, которые по несчастью попадаются в руки тагоринов (Потомки выгнанных из Испании мавров, кои составляют часть жителей Альжирской области и торгуют христианскими невольниками), претерпевают горькую участь. Сей жестокосердый народ непрестанно оказывает над ними свое злонравие, употребляя их в тягостные работы, питая суровою пищею и не давая им довольной одежды, для того, чтобы они, не возмогши пренесть своего состояния, писали к своим сродникам о выкупе и старались поскорее освободиться.

Некоторые европейские народы для выкупа христиан собирают милостыню и посылают оную в Альжир ежегодно с монахами де ла Редамсион ³⁸, или искупления, которые по прибытии туда выкупают некоторое число из неволи, другие посылают казенные деньги для освобождения их, иных невольников выкупают родственники, а иные откупаются снисканными ремеслом деньгами.

Христианские невольники по возвращении в отечество обыкновенно повествуют претерпенные ими во время неволи от злонравия и суровости альжирцов страдания, показывают мнимые в теле у себя раны и предлинную бороду, которую якобы никогда не брили, единственно для того, чтобы привесть народ в сожаление о них и побудить его к подаянию милостыни.

Комментарии

1. Варварийские пристани — вплоть до начала XIX в. Северную Африку обычно именовали в Западной Европе Барбарией, следуя античной традиции (греч. **** «чужеземцы»); в русской литературе это название имело форму «Варвария»

2. Поляк (ит. polacra) — торговое судно с прямым вооружением, до появления парового флота распространенное в центральной части Средиземноморского бассейна.

3. Крепости Гулетские, Гулетта — аванпорт города Туниса на канале, соединяющем последний с Тунисским заливом (ныне Хальк-эль-Уэд).

4. Дон Жуан (правильнее «Хуан») Австрийский (1547-1578) — внебрачный сын императора Карла V; командующий испанским флотом с 1568 г. В (1571 г. разгромил турецкий флот при Лепанто, в .1673 г.. взял Тунис.

5. Мавры — здесь и далее Коковцов обозначает этим словом арабов Северной Африки; это название было повсеместно распространено в Европе «примерно до середины XIX в.

6. Бедувины (<ар. бадави «житель пустыни») — как явствует из текста, Коковцов разумеет под бедуинами наряду с кочевниками также и оседлое земледельческое население Северной Африки; по существу, это слово имеет в его изложении скорее смысл «жители внутренних районов страны».

7. Бей (тур. бег «князь») — первоначально титул начальника административно-финансового ведомства, подчиненного турецкому паше Туниса; с 1705 г. его носили практически независимые правители страны.

8. Дей (тур. даи — букв, «дядя по матери») — первоначально чин командира янычарской роты; в 1600-1830 гг. — титул правителей Алжира, с 1710 г. независимых от Османской империи.

9. Ренегаты (исп. renegados) — бывшие христиане, обычно военнопленные, принявшие ислам и поступившие на службу мусульманского государя. Были довольно распространенным явлением в Средиземноморье начиная с завоевания арабами Испании в первой трети VIII в.

10. «Упражнения их в морском разбойничестве» — «а протяжении трех столетий, с XVI по начало XIX в., север о африканские пираты были грозой европейского торгового мореплавания на Средиземном море. Пиратство, поднятое в Алжире до уровня чуть ли не главного источника доходов казны, одновременно служило со времен Хайр ад-дина Барбароссы (ум. в 1546 г.), алжирского корсара, окончившего свои дни в звании капудан-паши (т. е. главнокомандующего османского флота), действенным стимулом к поддержанию -морского могущества. Не случайно даже в конце XVIII в., во время русско-турецких войн в правление Екатерины II, именно североафриканские эскадры составляли наиболее боеспособную часть турецкого военного флота.

11. Аравийские народы — Коковцов употребляет это название для обозначения большинства жителей территории Алжира и Туниса вне зависимости от того, идет ли речь о собственно арабах или о берберах, противопоставляя таким образом и тех и других туркам, бывшим здесь пришельцами и составлявшим прослойку населения, находившуюся в привилегированном положении.

12. «Арапы» — это слово употребляется Коковцовым в смысле, характерном для русского языка XVIII — начала XIX в., т. е. для обозначения чернокожих, африканцев, чаще всего чернокожих невольников (ор. в «Горе от ума»: «От скуки я взяла с собой арапку-девку, да «собачку»). Именно этот смысл явственно выступает на передний план дальше в тексте «Дневника», когда автор рассказывает о так .называемой «немой торговле в областях к югу от Сахары.

13. Салей — город и -порт Сале на атлантическом побережье Марокко; в настоящее время фактически слился со столицей страны — Рабатом. Кадемия — судя по расстоянию от Туниса, которое указывает Коковцов для места «немой торговли» (450 миль, т. е, около 830 км), под этим названием, казалось бы, скрыт Гадамес; однако там такой торг явно не мог иметь места. Но, если Коковцов исчисляет расстояние не в морских, а в русских милях (1 миля = 7 верстам = 7,47 км), то перед нами сведения, относящиеся к расположенным на другом [краю Сахары Канему или Кано, с которыми тунисские купцы торговали уже много веков.

14. «Белидулжерицкие африканские жители, обитающие за горами Атлантическими» — имеется в виду Билад ал-Джерид, область впадины Шотт-Джерид в центральной части Туниса. Горы Атлантические — здесь восточные отроги Атласа (Тунисский Высокий Телль).

15. Бамбук — область междуречья Верхнего Сенегала и Верхнего Нигера, один из главных районов золотодобычи в Западной Африке в средние века и в начале нового времени.

16. «Безгласная ярмонка» — немой торг с кадемийцами. Сообщения о «немой торговле», при которой участники не встречаются друг с другом, .восходят еще к Геродоту (V в. до н. э.) и затем регулярно повторяются у большинства арабоязычных авторов средневековья, писавших о Билад ас-судан «Стране черных», т. е. по преимуществу о Западной Африке. В результате довольно трудно судить, насколько широко этот способ торговли был распространен в действительности и какая часть сообщений о нем просто повторяет предшествующих авторов. Следует заметить, что рассказ Коковцова отличает достаточно многозначительная деталь, а именно упоминание «арапов», т. е. черных невольников, пригоняемых для продажи североафриканским купцам. Средневековые арабские авторы сообщали только о золоте, никогда не упоминая рабов в качестве предмета «немого торга». Видимо, в сообщении Коковцова можно усмотреть подтверждение хорошо известного факта интенсификации в конце XVIII в. западноафриканской работорговли, ориентированной не только на атлантическое побережье континента, но и на страны Северной Африки.

17. Идентификация перечисляемых Коковцовым «арапских писателей» весьма затруднительна. Арабского языка он не знал и знакомиться с сочинениями восточных авторов мог только по переводам, появившимся в Западной Европе на рубеже XVII и XVIII »вв., таким, как «Восточная библиотека» Б. д'Эрблю или «Примечательные речи жителей Востока» А. Галлана (кстати сказать, обе эти книги были переизданы соответственно в 1776 и 1780 гг.). Исходя из этого, можно с известной долей вероятности предположить, что под именем «Абдуль-Арраквик» скрывается тимуридский хронист Абд ар-Раззак ас-Самарканди (1413-1482), имя «Эзербруард» относится к марокканскому историку конца XIII в. Ибн аль-Изари аль-Марракуши, а «Шраварденье» должен обозначать историка Египта Абу-ль-Махасина Ибн Тагриберди (ум. в 1470 г.). Понятно, однако, что все это только предположения; однозначный же ответ на вопрос, чему соответствуют до неузнаваемости искаженные в передаче Коковцова имена, вообще едва ли возможен.

Мармаль — имеется в виду Луис дель Мармоль, испанский автор XVI в., опубликовавший в 1676-1599 гг. (в основном на базе труда Льва Африканского) «Общее описание Африки» в двух томах; книга Мармоля была более известна во французском переводе Н. Перро д'Абланкура, чем и объясняется ошибка Коковцова, именующего его далее «французским писателем».

Даппер — Ольферт Даппер, голландский врач и географ, выпустивший в 1668 г. книгу «Описание Африки», переведенную затем на французский и немецкий языки.

Жиовани Леони — имеется в виду аль-Хасан ибн Мухаммед аль-Ваззаз аз-Зайяти аль-Фаси, более известный по прозванию Лев Африканский, автор «Описания Африки, третьей части света» (первое издание — 1550 г.), на протяжении двух с половиной столетий служившего европейским читателям главным источником сведений о внутренних областях Африканского континента.

Диегодди, Гаедо — испанский монах Диего де Аэдо (Haеdo), автор «Общей истории и топографии Алжира», изданной в 1612 г.

Господин Шав — Томас Шоу, английский путешественник, издавший в 1738 г. книгу «Путешествия и наблюдения, относящиеся к некоторым частям Барбарии и к Леванту».

18. Нумидийские народы — Нумидия, восточная часть современного Алжира, на которой существовало Нумидийское царство, достигшее наивысшего могущества во II в. до н. э.

19. Шеки (ар. шейх «старец») — старейшины и вожди арабских племен, в особенности кочевых. Нетрудно видеть, что в данном случае этим арабским словом обозначаются и берберские старейшины в Алжире.

20. Адовары (ар. ад-дуар — букв, 'дома') — земледельческие поселения в странах Северной Африки.

21. «Женщины... живут откровенно» — т. е. открыто, не закрывая лица.

22. Сурингов корень — сообщения о растениях, стимулирующих половую активность и пользовавшихся большим спросом в транс-сахарской торговле, встречаются уже в «Книге путей и государств» Абу Убейда аль-Бекри (XI в.), в разделах, посвященных описанию стран Западной Африки и Южной Сахары.

23. Морабуты (правильнее — марабуты) — отнюдь не монахи, как определяет их Коковцов (один из основных принципов мусульманства гласит: нет монашества в исламе); это довольно многочисленная прослойка лиц, получивших традиционное мусульманское образование (уровень этого образования у большинства марабутов весьма низок) и выполняющих функции проповедников, правоведов, лекарей, учителей и т. п. во всех странах Северной и Западной Африки.

24. Кускус — традиционное блюдо североафриканской и западноафриканской народной кухни: густая каша, преимущественно просяная, с очень острой подливкой.

25. Шериф (ар. шариф «благородный») — так обозначают действительных или мнимых потомков пророка Мухаммеда (от брака его дочери Фатимы с Али, впоследствии — четвертым халифом). Строго говоря, к моменту турецкого завоевания Северной Африки шерифская династия Саадидов правила только в Марокко (с 1511 г.), но как раз Марокко сумело отстоять свою независимость от турок; таким образом, замечание Коковцова в применении к Алжиру не вполне точно.

26. Пунический язык — язык, на котором говорили карфагеняне, принадлежал к семитской группе языков. Коковцов в данном случае смешивает пунический и ливийский языки; последний стал родоначальником берберских языков, о которых идет речь в тексте и которые относятся к иной, нежели семитские языки, группе семитохамитской языковой семьи.

27. «Почитают аравов с маврами за один народ» — здесь Коковцов совершенно четко разграничивает -берберов, которых именует «аравами», и собственно арабов, обозначаемых им этнонимом «мавры». Таким образом, отмеченное выше (см. прим. 11) употребление общего понятия «аравийские народы» вовсе не означает, что автору не было очевидно различие между арабами и берберами.

28. Автруки (франц. autruches) — страусы.

29. «Нагорные аравские жилища, именуемые кабилии» — в этом случае хорошо видно употребление Коковцовым слова «аравы» для обозначения берберского населения Северной Африки: Большая и Малая Кабилии и сегодня основной район расселения берберов на территории Алжира.

30. Торговые связи еврейских колоний в Северной Африке с Южной Европой имели ко времени путешествий Коковцова давнюю историю; наибольшим влиянием в средиземноморской торговле еврейские купцы, как североафриканские, так и каталонские, пользовались в XIII — начале XV в.

31. Кулоли (тур. кул-оглы «сын раба») — низший разряд турецкого военного сословия в северо африканских владениях Османской империи.

32. Ага (тур. ага «господин») — титул высшего военного сановника в североафриканских провинциях Османской империи, командующего янычарским корпусом — «оджаком».

33. Абюльфеда, правильнее Абу-ль-Фида — Исмаил ибн Али аль-Айюби (1273-1331), арабский историк и географ, сочинения которого пользовались в Западной Европе большой известностью начиная с XVI в.

34. Юба II — нумидийский царь (25 до н. э. — 23 н. э.). Воспитывался в Риме, известен как автор многочисленных исторических и иных трудов, написанных по-гречески.

35. Алказабар (ар. ал-касаба «город») — цитадель в средневековых городах; позднее «каоба» — арабский район крупных североафриканских городов, сохранявший традиционный, восходивший еще к средним векам тип застройки в отличие от «европейских» кварталов, застраивавшихся с учетом современных градостроительных и санитарных требований.

36. Райе (ар. раис «начальник») — в данном случае капитан торгового судна; в другом контексте, например в имени упоминаемого в «Дневнике первом» командующего тунисским флотом Али Рейса, имеет значение «адмирал».

37. Гвардиан паши — вероятно, имеется в виду старший из слуг паши (в Западной Европе, например во францисканских монастырях, «гвардиаиом» .именуется старший братии).

38. Де ла Редамсион — имеется в виду основанный в 1740 г и тесно связанный с иезуитами монашеский орден редемптористов, ставивший своей задачей активную проповедь католицизма в нехристианских странах.