-

СЭМЮЕЛ В. БЕЙКЕР

ИЗМАИЛИЯ, РАССКАЗ ОБ ЭКСПЕДИЦИИ В ЦЕНТРАЛЬНУЮ АФРИКУ

ДЛЯ ПРЕКРАЩЕНИЯ РАБОТОРГОВЛИ,

ОРГАНИЗОВАННОЙ, ИЗМАИЛОМ, ХЕДИВОМ ЕГИПТА

БЭКЕР-ПАША И ЕГО ЭКСПЕДИЦИЯ В ЦЕНТРАЛЬНУЮ АФРИКУ.

(Ismailia, a narrative of the expedition to Central Africa for the suppression of the slave-trade organized by Ismail, Khedive of Egypt, by sir Samuel W. Baker, pacha, major general of the ottoman Empire, late governor-general of the Equatorial Nile basin, etc. (Измаилия, описание экспедиции в центральную Африку для уничтожения торговли невольниками, по приказанию Измаила, египетского хедива; соч. сэра Самюэля Бэкера, паши, генерал-маиора Отоманской империи, бывшего генерал-губернатора экваториального басейна Нила, и пр.). London, 1874. 2 vol.)

На древних медалях Африку обыкновенно изображали в виде чернокожей женщины с курчавыми волосами, державшей в правой руке рог изобилия, а в левой скорпиона. Это характеристичное изображение остается верным и теперь, особенно в отношении центральной Африки, которая только в последние годы стала известна образованному миру, благодаря целой плеяде смелых путешественников: Барта, Ливингстона, Спика, Бэкера, Швейнфурта и др. Эта громадная, почти беспредельная страна, лежащая по обе стороны экватора, возвышаясь средним числом на 4,000 футов над поверхностью моря, отличается здоровым климатом, роскошной, тропической природой, высокими горными кряжами, плодоносными равнинами, большими реками, обширными озерами и всеми необходимыми условиями для производства в изобилии сахарного тростника, хлопчатника, кофе, риса, пряностей и пр. Население ее, которое долгое время считали расой проклятой, таинственной, обитавшей на земле в доисторический период [82] мамонтов и мастодонтов, теперь признается всеми лучшими авторитетами вполне способным к развитию. Так, но словам величайшего из африканских пионеров, Ливингстона, «негры одарены всеми способностями, отличающими человеческий род, и хотя долгие века рабства унизили эту расу, но нельзя сомневаться ни в сердце негра, ни в его уме. Какое же проклятие тяготеет над Африкой и почему ее племена стоят ниже всех других народов?» «Причина несчастного положения африканского населения, бесспорно, заключается в адской торговле невольниками, говорит другой африканский путешественник, Бэкер, в одном из своих сочинений (The Albert Nianza, great basen of the Nile and Exploration of the Nile-sources, by sir Samuel W. Baker. London, 1870, 4-th Edition (Альберт Нианза, большой басейн Нила, и исследование источников его).), — торговля столь ужасная, что как рабы, так и их владельцы одинаково развращаются и становятся неспособными ни к какой деятельности. Естественная любовь к детям, которая одушевляет человека и дикого зверя, не согревает сердца несчастного невольника. Зачем матери любить своего ребенка, если он рожден для того только, чтоб сделаться собственностью другого, для того, чтоб быть проданным, как только перестанет нуждаться в ее попечениях? Зачем девушке быть скромной и целомудренной, когда она просто вещь, принадлежащая всякому, кто захочет ее купить? Рабство убивает святое чувство любви, украшающее судьбу самого бедного человека и связывающее его неразрывными узами с женою, детьми и домашним очагом. Любовь не может существовать вместе с рабством, под влиянием которого ум оскотинивается до такой степени, что все нежные чувства, отличающие человека от животного, уничтожаются, и разум, лишенный своих благородных стремлении, обращается в скотский инстинкт. Таким образом, Африка стала проклятой страной и не в состоянии будет возвыситься до первой ступени цивилизации прежде, чем в ней не будет уничтожено рабство. Первым шагом, необходимым для развития диких племен центральной Африки, должно быть уничтожение торга невольниками; до того времени никакие торговые сношения не могут быть установлены, никакие усилия миссионеров не увенчаются успехом, никакое усовершенствование немыслимо». [83]

Рабство входит как основное учреждение во всех государствах средней Африки, представляющих собою более или менее неограниченные деспотии, или патриархальные, аристократические общины, управляемые вождями, выбранными из среды знатных родов. С давних времен различные африканские племена, как вообще все дикари, обращали в рабство пленных во время войн с соседями и вели довольно значительный торг невольниками через посредство арабов на Гвинейском берегу. Но более широкое развитие этого постыдного торга началось только с XVI столетия, когда португальцы стали вывозить негров в Америку, где туземные индейцы оказались мало способными к земледелию л горному делу. Знаменитый Ласказас, епископ чиапский, благородный покровитель индейской расы, быстро вымиравшей от непривычного труда в копях, выпросил у императора Карла V разрешение заменить слабую индейскую расу более сильной африканской. Карл в 1517 году разрешил вывоз негров с Гвинейского берега. Сначала негров отправляли почти исключительно в Гаити на острове Сан-Доминго, а потом их стали перевозить и на американский континент. Мало-по-малу этой торговлей стали заниматься и другие нации, особенно Англия, которая с 1680 по 1700 год перевезла на Ямайку и в другие антильские колонии около милиона негров. Правительства давали значительные привилегии лицам и компаниям, посвящавшим свои капиталы на это похвальное дело. Франция, Испания и Португалия даже возводили в дворянское достоинство торговцев живым товаром. Этот постыдный для человеческого достоинства торг находился под покровительством международного права; так, в 1713 г. Англия особым трактатом выговорила себе исключительное право доставить колониям испанской Америки в течении тридцати лет 144,000 негров, а в 1744 году она вела войну для продления этой привилегии. Однако, несмотря на все выгоды и почести, приобретаемые торговцами живого товара, их ремесло обусловливалось такими ужасами и зверствами, что в половине восемнадцатого века благородные умы стали восставать против него. Романисты, драматурги и живописцы черпали вдохновение в мрачных сценах поимки негров, их продажи и переселения в Америку, при чем корабли, на которых их перевозили, были до того ими переполнены, что большинство из них умирало во время переезда. Наконец, в [84] Англия, которая всего более пользовалась плодами этого преступного торга, возникла впервые мысль об его уничтожении. Для этой дели в Лондоне в 1787 году образовалось особое общество. В следующем году знаменитый филантроп Вильберфорс предложил в палате общин образовать комисию для исследования этого важного вопроса, а Фокс произнес одну из своих красноречивейших филипик, в которой блестящим образом доказал, что немыслимо подчинить какому-нибудь регулированию торговлю невольниками, согласно желанию ториев, как невозможно регулировать воровство или убийство. Несмотря на сильную опозицию в парламенте и вне его, Вильберфорс в течении двадцати лет неутомимо преследовал свою цель, и, наконец, в 1806 году, по предложению Фокса, парламент признал в принципе абсолютное уничтожение торга невольниками. В следующем году был издан акт, признававший незаконной подобную торговлю, но английские подданные продолжали заниматься этим позорным ремеслом под прикрытием испанского и португальского флагов; суда, перевозившие невольников, нагружались еще более, чем прежде, живым товаром; в случае же преследования невольничьих судов английскими кораблями, несчастных негров бросали сотнями в воду. Закон, постановлявший только денежную кару за торговлю невольниками, оказался недостаточным для прекращения такого выгодного дела. Последующими парламентскими актами торговля невольниками признана уголовным преступлением, пиратством, караемым ссылкой и каторжной работой. Вместе с тем, под влиянием Англии, почти все европейские государства на венском конгресе приняли на себя обязательство уничтожить торговлю невольниками на африканских берегах и заключили отдельные трактаты с Англией по этому предмету, в силу которых главнейшие морские державы обязались посылать эскадры в африканские воды для преследования невольничьих судов и предоставили себе право обыска кораблей под взаимными флагами. Северо-американские Штаты и южно-американские республики с самого начала последовали примеру Англии; позже других присоединились к трактату о прекращения торговли невольниками Франция, Испания и Португалия. Однакож, и после заключения этих трактатов торговля невольниками не прекращалась. С одной стороны, громадные выгоды от нее побуждали вождей африканских [85] племен, а также арабских и даже европейских промышленников рисковать опасностью быть пойманными европейскими крейсерами; а с другой стороны, египетские, португальские и отчасти испанские власти почти открыто поощряли эту гнусную торговлю, как свидетельствуют Ливингстон и другие путешественники.

Вторая французская империя, официально поддерживая Англию в вопросе о торговле невольниками, однакожь, разрешила в 1857 году перевозку свободных негров в Гваделупу и Мартинику; но под именем свободных негров стали перевозить и невольников. Захватив два подобные судна под французским флагом, занимавшиеся перевозкой невольников, Англия настояла на прекращении подобного нарушения трактата.

После многих усилий гуманная политика Англии, скрывавшая, впрочем, под честной целью желание открыть новые рынки для своей промышленности, увенчалась полным успехом только на западном берегу, где эта преступная торговля действительно уничтожена. На восточном же берегу и в басейне Нила она до сих пор процветает.

В последние годы этот роковой бич Африки свирепствовал преимущественно в странах, прилегающих к Белому Нилу; Картум составлял центр так называемой торговли слоновой костью, которая в сущности ничто иное, как бесчеловечная торговля людьми. По свидетельству всех путешественников, результаты ее — самые плачевные; богатые, густо-населенные страны обращены в пустыню, селения сожжены, жатвы уничтожены, народонаселение частию перебито, а частию уведено в неволю на чужую сторону, — одним словом, везде признаки самого беспощадного разорения. Торговцы невольниками, причиняющие подобное опустошение, большею частью арабы, подданные египетского правительства, которые, вместо того, чтоб заниматься мирным земледельческим трудом в Судане, составляют шайки разбойников, живущие на жалованьи у картумских купцов. Этих разбойников считают свыше 15,000; они организованы по-военному, разделены на отряды, вооружены ружьями; ими командуют солдаты, бежавшие из египетских регулярных полков. Каждый промышленник имеет особый округ, разбитый на мелкие участки; в его районе он действует совершенно независимо, входит в союзы с туземными племенами для войны с их соседями, лучше [86] сказать — для добычи невольников. Кроме этих капиталистов, на Белом Ниле промышляют торгом невольников разные нищие искатели приключений. Вот как описывает их Бэкер в своей книге «Альберт Нианза»:

«Человек без всяких средств устраивает экспедицию, заняв деньги по 100% на том условии, что он уплатит кредитору слоновой костью, считая ее в половину рыночной цены. Получив необходимую сумму, этот промышленник нанимает суда и людей, от 100 до 800 арабов и беглых мошенников, сирийцев, коптов, туров и кавказцев, со всех сторон стекающихся в Картум. Он покупает ружья и одежду своим людям, а также несколько фунтов стеклянных бус. Когда все готово, он платит вперед жалованье людям своей команды за пять месяцев по 45 пиастров в месяц (около трех рублей) и обязуется выдать им впоследствии 80 пиастров за все время экспедиции сверх пяти месяцев. Это жалованье дается частью деньгами, частью же бумажными материями по необыкновенно высокой оценке. Каждый из нанятых людей имеет расчетный лист, на котором отмечается, сколько им забрано товарами и деньгами. Суда отправляются в путь в декабре. Прибыв в назначенную местность, шайка разбойников выходит на берег, отправляется во внутрь страны и отыскивает селение какого-нибудь туземного вождя, с которым вступает в близкие сношения. Увлеченный своими новыми друзьями, негритянский владетель заключает с ними союз для нападения на соседей. Отправляясь в путь ночью, под предводительством туземного вождя, разбойники окружают селение, зажигают со всех сторон шалаши и будят ружейными выстрелами спящих жителей. Пораженные паническим страхом, несчастные выбегают, как безумные, из своих пылающих жилищ, и тут-то, в общей суматохе, взрослых мужчин стреляют, как фазанов, а женщин и детей берут в плен. Потом отыскивают стада и гонят перед собою, как трофеи победы. На пленных женщин надевают особый инструмент, называемый «шеба», который состоит из раздвоенной жерди, захватывающей шею и скрепленной позади перекладиной; при этом кисти рук вытягиваются вперед и прикрепляются к жерди. Детей привязывают к женщинам за шею веревкой и таким образом составляется живая цепь. В [87] таком положении их гонят вместе с отбитыми стадами в главную квартиру разбойничьей шайки. Но это только еще начало дела. Если в шалашах, не уничтоженных огнем, находится слоновая кость, то ею тотчас овладевают, и начинается общий грабеж. Промышленники роют под полом в бедных жилищах, отыскивая железные мотыки, главные сокровища негров, переворачивают вверх дном житницы, предавая их бесполезному уничтожению; отрубают руки у несчастных убитых, чтоб захватить железные или медные браслеты, носимые обыкновенно неграми. С полученной добычей промышленники возвращаются в своему туземному союзнику, который торжествует погибель врагов, радуется подарку в тридцать или сорок штук скота и приходит в совершенный восторг, если ему дадут в придачу девочку лет четырнадцати. Но, как мы сказали, дело еще далеко не кончено. Негры падки на скот, а промышленники захватили около 2,000 голов, а иногда и более. Их можно променять на слоновую кость; за каждый клык промышленники дают по корове. Из полученной промышленниками добычи третья часть отдается шайке. Совершив раздел, промышленники начинают продавать с публичного торга невольников своим слугам, из которых каждый покупает, что ему нужно; цена живого товара вносится в расчетный лист покупщика, но, чтоб избегнуть опасности, если этот документ попадет в руки европейских консулов, цена выставляется не как за невольника, а как за товар, забранный покупателем. Таким образом, если невольник куплен за тысячу пиастров, то в расчетном листе пишут, например: мыло — 50 пиастров, шапка — 100 пиастров, арак — 500 пиастров, башмаки — 200 пиастров, бумажная материя - 150 пиастров; итого 1,000 пиастров.

«Невольники, проданные людям, составляющим экспедицию, постоянно перепродаются и промениваются; но если родственники захваченных женщин и детей изъявят желание купить их, промышленник берет их назад, списывает их цену со счетов и возвращает их родственникам за уговоренное количество клыков. В случае побега невольников и их поимки, несчастных или немилосердно секут, или просто вешают для примера другим. За дележом добычи почти всегда следует ссора с союзным туземным владетелем; обыкновенно его убивают, [88] все его имущество захватывают, а его жен и детей делают невольниками. В хороший год партия в полтораста человек может выручить около 200 кантаров (20,000 фун.) слоновой кости, за которую в Картуме получит около 4,000 фунтов стерлингов. Так как все служащие в экспедиции получают свою плату невольниками, то расход на жалованье равняется нулю; за всем тем в пользу промышленника остается еще 400 или 500 невольников, ценою около 5 или 6 фунт. стер. каждый. По окончании дележа и после получения выкупа суда нагружают живым товаром; часть людей шайки провожает их в Судан; остальные остаются в стране, ими покоренной. Расположившись лагерем, они грабят, убивают и берут в плен туземцев, пока на следующий сезон не возвратится снова их господин, к приезду которого они обязаны приготовить новый груз невольников и слоновой кости. Невольников высаживают на берег в различных местах, в расстоянии нескольких дней пути до Картума, где ждут их покупщики, большею частью арабы. Торговля эта обыкновенно производится на чистые деньги. Купленных невольников торговцы направляют во внутрь страны, в различные места, преимущественно в Сенаар, где их перепродают другим промышленникам, которые уже доставляют их арабам и туркам. Довольно значительное число невольников везут также в отдаленные порты Красного моря, в Суоким и Масову, откуда их отправляют на судах в Аравию и Персию. Наконец, некоторых посылают в Каир; одним словом, невольники развозятся по всему торгующему рабами Востоку. Счастливый промышленник, между тем, возвращается в Картум, отдает своему кредитору достаточное количество слоновой кости за занятые 1,000 фунт. стерл. и снова принимается за свою торговлю, но уже как независимый капиталист».

Невозможно, по недостатку точных сведений, определить, сколько именно ежегодно вывозилось негров из центральной Африки. По словам того же Бэкера, приблизительно можно считать, что 50,000 несчастных негров каждый год попадали в неволю и отсылались по Белому Нилу и сухопутным дорогам Дарфура и Кардажана. Конечно, подобный факт был бы немыслим, если б египетское правительство, официально уничтожившее [89] торговлю невольниками и с виду преследовавшее торговцев живым товаром, в сущности не оказывало им покровительства. В продолжении нескольких лет было воспрещено возить невольников по Белому Нилу, и, однакожь, по словам Швейнфурта, «египетские чиновники преспокойно пропускали невольничьи суда, взимая пошлину с каждого негра от двух до пяти доларов». Кроме того, все арабские промышленники платили определенную дань властям, так что египетское правительство некоторым образом разделяло добычу от позорного ремесла.

Вот в каком положении находилась торговля невольниками в центральной Африке и по Белому Нилу, когда египетский хедив Измаил, побуждаемый английским правительством, а также принцем Балийским при посещении им Египта, - наконец решился в 1869 г. снарядить экспедицию для уничтожения этого позорного торга и вместе с тем для присоединения к Египту богатых стран центральной Африки. Но зная, что эта мера не понравится его подданным, которые более или менее заинтересованы в торговле живым товаром, Измаил поручил командование над экспедицией чужестранцу, сэру Самуэлю Бэкеру, обязанности и права которого ясно выражены в следующем, выданном ему фирмане:

«Мы, Измаил, египетский хедив, имея в виду, что племена, обитающие в долинах нильского басейна, находятся в диком состоянии; что в тех странах не существует ни правительства, ни законов, ни безопасности; что чувство гуманности побуждает уничтожить торговцев невольниками, которые занимают эти страны в большом числе; что прямым последствием установления в этих странах правильной, законной торговли будет значительный шаг к цивилизации, возникновение парового сообщения с большими озерами центральной Африки и учреждение постоянного правительства, — постановили и постановляем: 1) организовать экспедицию для подчинения нашей власти стран, находящихся к югу от Гондокоро; 2) уничтожить торг невольниками и ввести правильную систему торговли; 3) открыть для навигации большие экваториальные озера; 4) учредить цепь военных станций и комерческих депо на расстоянии трехдневного пути друг от друга по центральной Африке, принимая Гондокоро за базис. Высшее начальство над этой экспедицией [90] поручаем сэру Самуэлю Вайту Бэкеру на четыре года, начиная с 1-го апреля 1869 года. Мы даем ему полную и верховную власть, даже право жизни и смерти над всеми лицами, которые войдут в состав экспедиции, и таковую же полную, верховную власть над всеми странами, принадлежащими к басейну Нила и к югу от Гондокоро».

Но кто же такой этот чужестранец, христианин, которому египетский хедив дал такую неограниченную власть над своими подданными-мусульманами? Сэр Самуэль Бэкер пользовался громкой славой, как путешественник и охотник. Родившись в 1821 году, он по своему воспитанию предназначался в инженеры, но большую часть своей жизни провел в путешествиях по Азии и Африке. В 1848 году он основал с своим братом обширную земледельческую колонию на острове Цейлоне и, проведя там восемь лет, издал два любопытные сочинения, в которых описал как край, так и свою в нем деятельность.

Возвратясь в Европу, он выстроил железную дорогу с Нижнего Дуная к Черному морю, но побуждаемый своей ненасытной жаждой к странствиям и охоте, предпринял в 1861 году, вместе с женою, путешествие в Африку с целью встретить Спика и Гранта, отправлявшихся из Занзибара на поиски источников Нила. Около года он посвятил на исследование абисинских притоков Нила и, наконец, добравшись до Гондокоро, застал там Спика, который объявил ему об открытии источника Нила, громадного экваториального озера Виктории-Нианзы, но не скрыл, что туземцы упоминали о другом источнике великой реки, также большом озере, находившемся к западу. Бэкер поставил себе задачею открыть это озеро. Одолев многочисленные опасности и лишения, сопровождаемый только женою и семнадцатью слугами, Бэкер ровно через год окончил с успехом свое смелое предприятие. Возвратясь в Европу, он разделил с Спиком славу открытия источников Нила, хотя в сущности до сих пор этот вековой вопрос еще не разрешен окончательно. Несмотря на последующие исследования Ливингстона, остается еще спорным, где именно берет начало эта величайшая на земле река. Впрочем, это обстоятельство нисколько не уменьшает славы Бэкера, возведенного королевой английской в звание баронета, а блестящее описание его африканских странствий [91] поставило его на ряду с лучшими путешественниками-рассказчиками. Соединяя в себе физическую храбрость с нравственным мужеством, Бэкер, по словам известного английского писателя Генри Кингсли, представляет почти идеальною путешественника, а его книга «Альберт Нианза», никогда не забудется теми, кто любит роман в его возвышенной, чистейшей форме, наравне с Гай-Манерингом, Робинсоном Крузое, Мартином Чозельвитом и другими любимейшими произведениями, с тою только разницею, что это не вымысел, а действительный дневник живого человека». Кроме научного значения и романического интереса, сочинение Бэкера замечательно еще по любопытному и основательному изучению на месте торга невольниками в центральной Африке и по Белому Нилу. Основываясь на близком знакомстве с этим вопросом, он в конце своей книги говорит: «Вовсе не трудно будет уничтожить этот постыдный торг, если захотят европейские державы. Следует только воспретить движение невольничьих судов из Картума на юг, даровать льготы европейской компания по Нилу и предоставить ей наблюдение над промышленниками. Кроме того, завести в Гондокоро и во владениях племени шилук военные посты и два парохода для постоянной крейсировки. Тогда невозможно будет провезти ни одного невольника по Нилу и затем откроется широкое поле для правильных торговых сношений с центральной Африкой».

Из этого краткого очерка предыдущей деятельности Бэкера ясно видно, что выбор его египетским хедивом в начальники военной и политической экспедиции в центральную Африку был как нельзя более удачен.

Получив звание паши, генерал-маиора турецкой службы и генерал-губернатора экваториального басейна Нила, Бэкер предпринял свою экспедицию с войском, флотом и пушками, скорее как завоеватель, чем как просветитель дикарей. Почти четыре года он пропадал без вести в центральной Африке; наконец, была получена в Европе знаменитая депеша, в которой он извещал, что торг невольниками уничтожен и владения хедива распространены до экватора. Прошел еще год; он вернулся в Англию, где был принят со всевозможными почестями, как великий апостол цивилизации, и напечатал описание своей экспедиции, которое теперь находится перед нами. К [92] величайшему изумлению всего образованного мира, оказывается, что попытка уничтожить презренный торг живым товаром, несмотря на ее минутный, видимый успех, ни к чему не повела; после удаления Бэкера с Белого Нила торговцы неграми с прежним успехом принялись за свое бесчеловечное ремесло. Все усилия, мужество, энергия и решимость Бэкера разбились о тайные интриги египетских властей и открытое противодействие торговцев невольниками и самих туземных племен. По словам Швейнфурта, путешествовавшего по западным притокам Нила во время экспедиции Бэкера, вмешательство чужестранца, т. е. Бэкера, в египетские дела возбуждало одинаковую ненависть между высшими сановниками и мелкими чиновниками, а в Картуме ему говорили, что всему виною были франки, без вмешательства которых вице-король никогда не вздумал бы принимать таких пагубных мер. Таким образом, Бэкеру пришлось на каждом шагу бороться с коварством египетского правительства гораздо более, чем с физическими преградами или недоброжелательством диких племен. Однакож, несмотря на свое горькое разочарование, Бэкер все-таки продолжает верить искренности намерений самого хедива, который, по его словам, один не может идти против своего правительства и общественного мнения в стране, одинаково расположенных в пользу торговли невольниками, составляющей вполне нормальное явление в верхнем Египте и Судане. Но самые факты говорят против веры Бэкера в хедива, который, как кажется, видел в предложении уничтожить торг невольниками только предлог для того, чтобы, пустив пыль в глаза Европе и воспользовавшись услугами опытного, мужественного европейца, распространить свои владения и усмирить диких, воинственных соседей. Поэтому нельзя не согласиться с одним английским критиком («Edinburgh Review», январь 1876 года.), что Бэкер, приняв на себя начальство в подобной экспедиции, выказал некоторого рода донкихотство. «Жизнь в Египте, как на базарах Каира, говорит этот критик, — так и на пустынном Ниле, убеждает на каждом шагу всякого туриста, что рабство составляет основное учреждение страны, признаваемое всеми ее жителями, вошедшее в их плоть и кровь; тем более [93] это должен был знать человек, проведший несколько лет в центральной Африке, где из двух людей один обыкновенно раб. Трудно поверить, чтобы такой человек принял за чистую монету филантропию хедива и решился на попытку, которая не могла по самой природе вещей увенчаться успехом».

Действительно, кроме противодействия правительства и всего народонаселения в Египте, пользующихся личными выгодами от торговли невольниками, военная экспедиция Бэкера-паши естественно должна была возбудить и недоверие тех самых негров, для пользы которых она была предпринята. Во имя свободы и равенства, европеец отправился спасать угнетенную расу от ее притеснителей, уничтожить зло, распространяющее везде разорение, гибель, смерть, и что же? — он является во главе отряда тех же притеснителей, вооруженных пушками и ружьями. Хотя он снимает оковы с невольников, находящихся уже в руках промышленников, и объявляет их свободными, но сам насильственно отнимает скот у туземцев, жжет их селения за малейшую непокорность, и свободные племена, даже целые независимые государства, подчиняет власти Египта, деспотическое правительство которого он сам горько уличает во всевозможных пороках. Удивительно ли после этого, что дикари не захотели признавать благодеяний подобного просветителя, смешивали его с своими постоянными врагами и всячески старались от него освободиться? Бэкер очень хорошо понимает, что с этой точки зрения его экспедиция не выдерживает никакой критики, а потому, с одной стороны, старается доказать, что единственным практическим путем для просвещения экваториальной Африки было установление над туземными племенами власти правильного правительства, каким мог служить только Египет; а с другой сваливает всю вину своих насильственных действий на вероломство и дикость туземных племен. «Первые шаги новой власти среди диких и неподатливых племен, говорит он, — по необходимости должны были сопровождаться военными действиями. Война неразлучна с присоединением новых стран; нам для самозащиты поневоле пришлось прибегнуть к силе оружия; надо было доказать превосходство той власти, которая должна была управлять страною. Цель оправдывала средства». Эту теорию, конечно, излишне опровергать; она сама себя бьет и ее непрактичность доказывается, [94] между прочим, и неудачей экспедиции Бэкера, в искреннем стремлении которого к уничтожению торга невольниками нельзя сомневаться. Цель его была хороша и преследовал он ее с изумительной энергией и непоколебимым мужеством, но средства его были дурны и неразумны, поэтому и все его усилия ни в чему не привели. После такого разительного примера, — если только требовался пример, — не подлежит никакому сомнению, что уничтожение торга невольниками и освобождение рабов в центральной Африке может быть только делом времени и образования, а не эмиграции китайцев, как предлагает германский ученый Швейнфурт, и не военной экспедиции, как полагал Бэкер.

Однако, несмотря на несостоятельность и неудачу экспедиции Бэкера, она составляет одно из самых замечательных политико-военных предприятий нашего времени, а рассказ обо всех его приключениях и опасностях отличается глубоким, романическим интересом. Кроме того, хотя новое сочинение Бэкера не имеет никакого научного значения, так как он на этот раз не сделал никаких географических открытий и действовал в пределах уже прежде посещенных им стран, но оно знакомить с интересными подробностями о жизни и обычаях туземных племен, а также с порядками, существующими в Египте и Судане. Поэтому мы считаем нелишним познакомить с ним наших читателей.

II.

«Успех всякой экспедиции зависит, главным образом, от ее организации; а благодаря прежним странствиям по центральной Африке, я основательно знал потребности туземцев и вообще все, в чем могло нуждаться мое предприятие...»

Так начинает Бэкер свой рассказ. Следует отдать ему справедливость, что все им было приготовлено для экспедиции своевременно; в его распоряжения были так практичны и предусмотрительны, что в продолжении четырехлетних странствований он никогда не чувствовал ни в чем недостатка, а люди его отряда, долго не получая жалованья, могли приобретать в богатых складах все необходимое, от иглы до заступа, от носового платка до паруса. Необходимые припасы были заготовлены на четыре года, конечно, только для европейского контингента экспедиции, [95] состоявшего, кроме самого Бэкера, из его жены, постоянной спутницы всех его путешествий; племянника, лейтенанта Бэкера; начальника штаба отряда, главного инженера Гигенботома; доктора Геджа и девяти других англичан, исполнявших обязанности секретаря, переводчика, инженеров, механиков, судостроителей и пр. Товары для мены с туземцами были выбраны самим Бэкером на сумму 9,000 ф. ст.; они состояли из бумажных материй, пестрых шерстяных одеял, ситцевых набивных платков, всякого рода орудий и инструментов, оловянной и глиняной посуды, дешевых часов, раскрашенных картинок, колец, бус и т. д. Кроме того, для забавы дикарей взято было несколько больших музыкальных ящиков с барабанами и колоколами, громадный волшебный фонарь, гальваническая батарея, колекция кукол, две больших жирандоли и несколько металических зеркальных шаров, которые более всего изумляли дикарей. Перевозочные средства экспедиции, по плану Бэкера, должны были состоять из 9 пароходов и 45 парусных судов в 50 тонн каждое. Военные силы экспедиции состояли из 1,445 человек пехоты, 200 ирегулярной кавалерии, 2 батарей нарезных 8 1/2-фунтовых орудий, 200 ракет Гэля, 50 штуцеров Снайдера, 50,000 снайдеровских зарядов, громадного количества верблюдов, лошадей и т. д. Армия эта должна была собраться в Картуме и ожидать там Бэкера. Поездка хедива в Европу, празднества, сопровождавшие открытие Суэцского канала, и неприбытие некоторых пароходов из Англии, где они были нарочно заказаны, задержали отплытие флотилии из Каира до той поры года, когда Нил так понижается, что невозможно судам переправляться через вторые пороги, и, таким образом, был потерял целый год. Бэкер с женою и штабом выехал из Суэца только 3-го декабря; проехав чрез Красное море, Суаким, Нубийскую пустыню и 200 миль по Нилу от Бербера, он через месяц прибыл в Картум.

Как известно, Картум находится под 16° с. д., при слиянии Белого и Голубого Нила, и служит правительственным средоточием южного или верхнего Египта. До этого города, отстоящего от Каира на 1,500 миль, Нил — прямая, открытая река; далее он принимает в себя столько притоков, что является вопрос: который из них составляет главную реку? [96] В продолжении долгого времени Голубой Нил, Бар-ель-Азрек, открытий Брюсом и текущий с востока, из Абисинии, — считался истинным Нилом, но с развитием географических знаний это достоинство отдано Белому Нилу, который до соединения с Собатом течет с юго-востока под названием Бар-ель-Гебаля и, согласно последним открытиям Спика и Бэкера, имеет своими источниками экваториальные озера. Басейн этого Белого Нила с его притоками и составляет область, в которой странствовал и воевал Бэкер-паша.

Картум и вся страна от Бербера чрезвычайно изменились со времени посещения их Бэкером в 1863-1865 годах. Богатые, плодоносные берега, покрытые несколько лет тому назад роскошными полями, теперь представляли пустыню, в которой только кое-где виднелись заброшенные плантации финиковых пальм; некогда многолюдные селения совершенно исчезли, орошение, играющее такую громадную роль на Востоке, прекращено, промышленность уничтожена, народонаселение обращено в бегство. Это страшное опустошение произведено генерал-губернатором Судана, который, как истый мусульманин, предоставив вверенную ему страну покровительству Провидения, вполне доверял своим чиновникам и заботился только об увеличении податей. В течении одного года он доставил хедиву золотой монетой 100,000 ф. ст., которые исторгнуты у несчастных поселян, конечно, потерявших столько же от грабежа лиц, собиравших подати. Поэтому народонаселение богатейшей части Судана бежало от притеснителей, бросив свои жилища и поля; многие тысячи людей предались торговле неграми на Белом Ниле, где они, в свою очередь, могли грабить других и пользоваться чужим, тяжело нажитым трудом. Что касается самого Картума, то по внешности он немного изменился, но его население, доходившее прежде до 6,000 человек, уменьшилось почти на половину и все европейцы исчезли за исключением австрийских мисионеров, австрийского консула Ганзаля и какого-то немецкого портного.

В Картуме Бэкер впервые убедился, что его экспедиция была не только не популярна в Судане, но что власти и вообще население будут делать ему всевозможные препятствия. Самые приказания хедива не исполнялись здесь, на юге, его подчиненными. Несмотря на все официальные распоряжения, не было [97] приготовлено ни судов, ни продовольствия, ни вьючного скота, а в то же время только что была отправлена на 11 судах экспедиция в Дарфур к медным рудникам под начальством одного из самых известных торговцев невольниками, Кучука-Али, нажившего себе громадное состояние этим постыдным ремеслом и заслужившего доверие губернатора, который очень хладнокровно объявил Бэкеру, что в этом году невозможно было отправиться далее за недостатком судов, а потому он приготовил ему дом, где он мог спокойно ожидать следующего сезона. Зная по опыту, что время еще не ушло для путешествия и понимая цель египетских властей - постоянными отсрочками уничтожить его экспедицию, английский паша с своей обычной энергией принялся за дело, не давал покоя губернатору, ловко пользовался алчностью правительственных агентов, не жалея денег, и, несмотря на все преграды, через месяц был готов флот в 33 судна, от 50 до 60 тонн каждое. Особенное затруднение представил наем матросов, так как все подходящие люди бежали из Картума по наущению торговцев невольниками, и Бэкеру пришлось обратиться за помощью к полиции, которая насильственно навербовала необходимое их число из подонков местного населения. Когда, таким образом, средства сообщения были найдены, Бэкер произвел смотр военному отряду, который был, действительно, собран в указанном количестве и вообще оказался в удовлетворительном состоянии, только кавалерия была чересчур ирегулярна, лошади никуда не годны, амуниция и оружие в беспорядке, а потому он отказался от нее и выбрал для своей экспедиции 10 пушек и 800 солдат из двух полков: суданского, состоявшего из негров, частью служивших в Мексике в армии Базэна, и египетского, который, главным образом, пополнялся арестантами, сосланными из Египта в Судан за различные преступления. Лучшие 48 человек в этом отряде, поровну белые и черные, были назначены телохранителями Бэкера и вооружены английскими штуцерами; сначала он прозвал их «сорок разбойников», в виду явной наклонности их в воровству, но впоследствии они стали образцами нравственности и преданности, а об их начальнике, полковнике Абдель-Кадере. Бэкер постоянно отзывается с величайшей похвалой, как о храбром, [98] энергическом и верном помощнике. Нагрузив суда шестимесячным продовольствием для всего отряда и частью своих вещей, Бэкер отправился в путь 8 февраля 1870 г., без вьючных животных и громоздких предметов, которые, вместе с остальными 850 солдатами и 4 орудиями, должен был доставить ему в Гондокоро Гигенботом. Последний в это время только что еще прибыл в Бербер, благополучно переправив через пустыню на тысячах верблюдов разобранные части пароходов и машин, так что дожидаться его не было никакой возможности.

В 103 часа и 10 м. флот Бекера, буксируемый двумя пароходами, достиг Фашоды в стране Шилук, в 618 милях от Картума. Это укрепленный город, обнесенный стеною, с турецким гарнизоном, и комендант его, Али-Бей, красивый старик из курдов, уверял Бэкера, что, согласно инструкциям хедива, он не дозволял ни одному судну с невольниками пройти мимо его поста, господствовавшего над всей рекою. Дальнейшее путешествие по Белому Нилу от соединения его с Бар-Жирафом, составляющим один из его рукавов, было невозможно. Египетские власти не обращали никакого внимания на образовавшиеся в продолжении пяти или шести лет громадные массы растительности, которые, мало-по-малу сплотившись, образовали крепкую плотину, и река совершенно исчезла, образовав беспредельное болото. Суда, идущие от Картума по широкой, быстрой реке, натыкались на твердый берег, пересекавший русло и покрытый тропической растительностью. Поэтому торговцы невольниками проложили себе другую дорогу, по Бар-Жирафу, и Бэкеру пришлось последовать их примеру. В продолжении недели экспедиция подвигалась, хотя и медленно, против быстрого течения, но потом река стала суживаться, разбиваться на множество мелких рукавов, и, наконец, путешественники очутились среди бесконечных масс плавучей растительности. Для дальнейшего путешествия пришлось с неимоверными усилиями вырывать канал. Трава, покрывавшая поверхность воды, походила на сахарный тростник, от 20 до 30 футов вышины, и корни ее так сплетались, что образовали непроходимую преграду. Во время сезона дождей сильным напором воды отрывались большие куски этой растительной [99] массы и нагромождались друг на друга в изгибах реки. Подражай природе, Бэкер приказывал солдатам бить саблями эти плавучие острова и, обвязав веревками обломки, тянуть их до тех пор, пока они не приходили в движение и не уносились течением. По устроенному таким образом каналу, на протяжении 150 и более футов, те же люди тащили суда на бичеве. Среди этих «суд», — так называются плавучие массы растительности, - Бэкер пробивался более месяца, и, по его словам, он никогда не испытывал такого несчастного путешествия. Окружающие болота были полны миазмов, трава кишела змеями и ядовитыми муравьями, в воздухе носились тучи комаров, «нападавших с остервенением бульдогов», так что мало-по-малу солдаты, проводившие в воде долгие часы, стали занемогать в большом количестве. Наконец, 1 апреля, когда число больных достигло 150 и умерло 12 человек, Бэкер, видя бесполезность всех своих усилий и невозможность идти далее, решил вернуться в Белый Нил, разбить на берегу лагерь и, дождавшись там остальной части своей экспедиции, уже предпринять вновь путешествие в ноябре, в более удобное для навигации время. Обратный путь был несколько легче и однообразие путешествия нарушалось великолепной охотой на антилоп, крокодилов и пр., при чем не только люди охотились за животными, но и животные за людьми; так бегемоты производили несколько нападений на суда, и удары их клыков были так сильны, что у одной диобии (палубное судно на Ниле) были пробиты два правильные отверстия в дне, покрытом железом. 9-го апреля экспедиция снова достигла главного русла Бар-Жирафа, которое теперь, ко всеобщему удивлению, представляло широкую площадь воды во 100 футов ширины на том самом месте, где за несколько дней перед тем виднелось болото, заросшее травою. Однако, это открытое пространство воды было только озеро и вообще Бэкер убедился тяжелым опытом, что «эта проклятая река состояла из ряда многочисленных озер, отделенных друг от друга массами растительности, которые, смотря по течению, постоянно изменяли ее вид, так что невозможно было ей доверяться, и баснословный Стикс, конечно, представлял нежно журчащий ручеек в сравнении с этим страшным явлением природы». После неимоверных трудов и усталости экспедиция [100] проложила себе путь далее и 13 апреля остановилась у селения Кучука-Али, торговца невольниками. Бэкер потребовал к себе жившего тут агента Кучука и объявил ему об уничтожении торга невольниками, чему агент никак не хотел верить, основываясь на почестях, оказанных правительством его господину, и на следующий же день продал нескольких невольников офицерам и солдатам отряда Бэкера, который немедленно велел отпустить невольников, а своим подчиненным сделал строжайший выговор. Тут же он воспользовался удобным случаем, чтоб поддержать дисциплину в своем отряде; захватив бежавшего дезертира, Бэкер приказал его расстрелять. Конечно, это был только, как он сам выражается, coup de theatre; когда все было готово и ружья прицелились, Бэкер помиловал преступника, заменив казнь телесным наказанием, до которого он, повидимому, большой охотник.

19-го апреля экспедиция снова вошла в Белый Нил и близь устья Бар-Жирафа Бэкер увидал три судна коменданта Фашоды Али-Бия, который производил рацию (набег) на племя шилуков. Берега реки кишели туземцами, спасавшимися бегством, так как турки напали на них без всякого повода с их стороны, ограбили их жилища, умертвили многих и увели в плен большое число жен и детей. «Мое прибытие, рассказывает Бэкер, — очевидно не было приятно Али-Бею, но он тотчас явился на мою диобию, палуба которой была украшена коврами и турецкими диванами. Я начал разговор с объяснения, что должен был возвратиться по причине несудоходности Бар-Жирафа в это время года. Он просто отвечал: «Бог велик и с божьею помощью вы одержите успех в будущем году». Потом я спросил его, сколько у него было войска; он отвечал, что собирал подати во главе пяти рот и отряда кавалерии. На мою просьбу объяснить мне его систему податей, именно какой налог он взимал, подушный или поземельный, он отвечал, что народ в этой стране очень сильно восставал против всяких налогов, и потому он раз в год объезжал вверенный ему край, собирая с жителей такую подать, какую он считал справедливой. Когда же я спросил, брал ли он у туземцев жен и детей, также как скот, то он отверг с отвращением [101] подобное предположение. Однако я тотчас послал Абдель-Кадера сделать осмотр его судов, пока он сидел у меня, покуривая длинную трубку. Через несколько минут я услыхал спор моего офицера с экипажем одного из судов, и мало-по-малу из кают стали выходить несчастные невольники, которых Абдель-Кадер пересчитывал по мере их появления. При виде этого Али-Бей выказал некоторое волнение, но я не сделал никакого замечания, но просто выразил желание осмотреть его лагерь. Вместе с ним я отправился на берег и нашел, что в лагере не было никакого военного порядка, а кишели толпы солдат, вместе с туземными союзниками под начальством отвратительного дикаря в красном, шерстяном плаще, при турецкой сабле и большой медной медали на груди. Этого человека комендант представил мне, как короля шилуков. Проникнув в дальний конец лагеря, пока Али-Бей отдавал какие-то приказания, я нашел там толпу невольников, окруженную чем-то в роде забора из палок, грязной одежды, копий, седел и т. д. Многие из женщин были привязаны друг к другу веревками за шею; а большинство толпы составляли дети. Этих несчастных сторожили солдаты, которые полагали, что я пришел только из любопытства. По поверке оказалось в судне 70 невольников, а в лагере 84, итого 154, из которых 64 женщин, 80 детей и 10 мужчин. Этот самый Али-Бей, которого я теперь обличил в захвате невольников, несколько недель тому назад уверял меня, что ни одно невольничье судно не может пройти мимо Фашоды, так как торговля живым товаром уничтожена. На поверку же оказалось, что этот образцовый суданский чиновник собирал в свою пользу дань с каждого невольника, провозимого промышленниками мимо его поста. Я тотчас потребовал освобождения несчастных, обещая обо всем донести хедиву. Сначала он отрицал мою компетентность, говоря, что он имел чин бея и был начальником этого округа. Я объявил ему, что если он не желает освободить невольников, то пусть даст мне письменный отказ. Он испугался и тотчас изменил тон, стараясь доказать, что это не рабы, а заложники, которые будут освобождены по уплате туземцами всех податей. В то же время он принужден был сознаться, что эти подати не были определены [102] законом. Я слышал, что он получил от одного туземца десять коров за выкуп похищенного сына, который, таким образом, был возвращен отцу за известную плату. Вот в чем состояла система податей в Судане. Если б несчастный отец был убит во время набега, то его ребенок был бы уведен и продан в неволю. Я выходил из себя от негодования, зная, что открытый мною факт был общим правилом в Судане. Конечно, страна шилуков не находилась в моей юрисдикции, но я решил вмешиваться в дела невольников, хотя удержался бы от всякого участия в управлении страною, а потому объявил Али-Бею, что он должен послать за каким-нибудь почтенным туземцем и отдать ему невольников для водворения в их жилища. Через два дня я повторил свое требование; после неудачной попытки вывернуться хитростью из своего затруднительного положения, он согласился, и я, с целью внушить туземцам к себе доверие, отправился лично освободить невольников. В сопровождении лейтенанта Бэкера, Гигенботома и других офицеров моего штаба я пришел в лагерь и приказал снять с несчастных оковы и веревки, символ рабства, объявив через переводчика, что хедив освободил всех рабов, и потому они могут идти домой. Сначала они не понимали, в чем дело, но когда я спросил, где их жилища, то они указали на длинный ряд селений, видневшихся вдали, и отвечали: «Вон наши жилища, но многие из наших убиты, а скот и хлеб похищены». Я мог только посоветовать им удалиться как можно скорее. Женщины немедленно взяли маленьких детей на руки (одна из них родила накануне ночью), а старших повели за собою. Я долго смотрел вслед га удалявшейся толпой, которая оглашала воздух монотонным воем, выражающим радость. Потом я холодно простился с комендантом и, проходя мимо его отряда, не мог удержаться от улыбки, — так комично было общее изумление, написанное на всех лицах».

Опустившись по Нилу до устья Собата, Бэкер выбрал место для своей стоянки в 65 милях от Фашюды, вблизи от большого леса, на возвышенном берегу, среди громадных пальм. Вскоре в пустынной местности был устроен лагерь в [103] несколько сот палаток, расположенных на пространстве 400 ярдов; Бэкер назвал его Тефикиа, в честь старшего сына хедива, Тефики-паши, и ни мало не походил на египетские станы. Он был разделен прямыми улицами и глубокими канавами, которые осушали местность. Вдоль берега устроена набережная на 500 ярдов, у которой могли останавливаться суда. Бэкер не выстроил для себя дома, предпочитая с женою оставаться на диобии, до возвел несколько больших зданий, конюшню да 20 лошадей, три железных кладовых для провианта, кузницу с большими мехами и судостроительную мастерскую с пильной машиной. На берегу было очищено земли около 2 акров и разведен сад, в котором вскоре стали произрастать дыни, арбузы, капуста, сельдерей, латук и прочие овощи. Далее устроена маленькая ферма на 30 акрах, засеянных маисом, пшеницей и пр., так как, по словам Бэкера, «земледелие имеет самое цивилизующее влияние и не может быть ничего отраднее, как вид зеленого поля среди пустыни». Лучшими земледельцами оказались матросы из Нубии и Судана, которые, несмотря на свою обычную лень, работали хотя немного, всего 6 часов в день, но очень исправно, благодаря тому, что они были разделены на отдельные отряды под начальством капитанов судов, которые отвечали за своих людей. Таким образом, маленькая колония совершенно процветала бы, если б миазмы окружающих болот и наступившие дожди не распространили значительной смертности от дизентерии и других недугов.

Соседняя страна, как обыкновенно на Ниле, была плоская, но живописная; леса росли только по берегу, не более, как на полмили во внутренность страды, а далее тянулась открытые равнины. Почва отличалась плодородием, но на левом берегу, где расположена была колония Бэкера, не находилось никаких селений. Тут в прежнее время обитало племя динка, которое почти совершенно уничтожено набегами прежних м теперешнего комендантов Фашоды, предпринимавших экспедиции на большую ногу, с несколькими тысячами солдат, не говоря уже о союзных торговцах невольниками. На противоположном берегу жили шилуки, которые вскоре стали друзьями Бэкера и [104] его отряда; несмотря на то, что им приходилось переправляться волоком через большой остров, находившийся среди реки, очень широкой в этом месте, они ежедневно посещали лагерь и, отличаясь, как все негры, страстью к торговле, приносили хлопчатку и различные припасы для мены на бумажные ткани и железо, которое в особенности ценится в этой богатой, но низменной стране. Хлопчатка здесь родится без всякого ухода, так как постоянные дожди в течении четырех месяцев уничтожают необходимость искуственного орошения. Кроме того шилуки, вообще очень промышленный народ, возделывают маис, табак и пр. Хотя сотни туземцев, в том числе и женщины, являлись в Тефикиа каждый день, но, по свидетельству Бэкера, почти никогда не было ссор между ними и солдатами, а когда и случалась распря, то оказывались виновными солдаты, забиравшие товар в кредит. Вообще их честность удивительна; так им солдаты из лени отдавали свои рационы, зерна для молотьбы, и туземцы, увозя зерно к себе на дом, на значительное расстояние, всегда возвращали соответствующее количество муки. «Я никогда не слыхал ни одной жалобы на бесчестность шилука, говорит Бэкер; — вообще этот народ подает большие надежды; нужно только обеспечить его безопасность, и он станет замечательной расой. Его будущее благоденствие тем вероятнее, что до Картума Нил судоходен круглый год и на северной границе этого племени находятся богатые леса «Acacia Arabica», единственного дерева, годящегося для постройки кораблей во всем Судане».

Сблизившись с шилуками, Бэкер узнал, что отвратительный дикарь, которого Али-Бей выдал ему за короля этого племени, был только ловкий искатель приключений, а настоящий король Кват-Кэр, которого египетские власти выдали за мертвого, скрывался между своими подданными. Бэкер пригласил его к себе и следующим образом описывает свое свидание с ним:

«Под тенистой мимозой я поставил на большом ковре диван и ожидал истинного короля шилуков. Он вскоре явился в сопровождении двух жен, четырех дочерей и значительной свиты. Как все шилуки, он высокого роста и очень худощав. Одежда его была до того ветхая и плохая, что я [105] немедленно подарил ему длинную синюю рубашку, которая доходила до щиколотки, длинный красный шарф в виде кушака и феску. Он принял все это хладнокровно, без малейшей улыбки или выражения благодарности, облекся в новый костюм с помощью солдата и молча сел на ковер, пригласив свое семейство последовать его примеру. Он, казалось, был совершенно немой и безмолвно смотрел на меня, мою жену и других офицеров. Долго длилась эта гробовая тишина, наконец я принужден был начать разговор с вопроса: был ли он действительно Кват-Кэр, старый король шилуков, о смерти которого я уже давно слышал? Вместо ответа он стал шептаться с одной из своих жен, старухой лет шестидесяти, которая, повидимому, была его первым министром и советником. Она тотчас вступила со мною в разговор и с замечательной ясностью и силой выражений рассказала историю интриг коменданта Фашоды, приведших в погибели ее мужа. Оказывалось, что Али-Бей не желал сохранить мир в вверенной ему стране. Шилуки были могущественное племя в милион душ и потому выгодно было уничтожить их единство и поселить в них раздоры. Кват-Кэр был сильный государь, царствовавший около 50 лет и происходивший от длинного рода королей, а потому его влияния следовало опасаться. Али-Бей решился уничтожить власть Кват-Кэра и стал расставлять ему сети; избегнув нескольких подобных опасностей, старый король искал спасения в бегстве, а Али-Бей, чрезвычайно ловкий интриган, немедленно известил генерал-губернатора Судана о смерти Кват-Кэра и о необходимости утвердить на престоле его наследника Ианги, для которого и просил выхлопотать фирман от хедива. С течением времени этот фирман был получен и Али-Бей провозгласил королем Ианги, дальнего родственника Кват-Кэра, неимевшего никакого права на престол. Эта интрига перевернула всю страну вверх дном. Новый король окружил себя шайкой приверженцев, готовых на все из-за личной выгоды. Эти туземцы, хорошо знавшие местности, в которых скрыты были стада соседей, брали на себя роль проводников коменданта, и преданные сторонники старого короля подверглись разорению, преследованию и обращению в неволю до того дня, когда я, по счастью, [106] явился в страну. Вот верная картина правительственной системы в Судане. В стране, одаренной плодородной почвой и хорошим климатом, с милионным народонаселением, египетское правительство, после семи лет господства, сделало только один шаг к деятельности — распространило всюду смерть и разорение. При хорошем правительстве эта благословенная страна производила бы в изобилии хлеб и хлопчатку, которые, в свою очередь, были бы источником громадного богатства, а вместо того длинный ряд интриг привел только к безнадежной анархии».

Обещав оказать содействие бедному старику и решившись довести до хедива это вопиющее дело, Бэкер прежде всего счел необходимым свести на очную ставку Кват-Кэра и Али-Бея, официально выдавшего его за мертвого. Это свидание было очень любопытное. Хитрый комендант хладнокровно курил трубку и не обращал никакого внимания на своего врага, точно он не находился перед ним. На вопрос Бэкера, знал ли он Кват-Кэра, он отвечал: «да». — «Так кто же я?» произнес король также очень хладнокровно. Комендант впервые устремил глаза на Кват-Кэра и после продолжительного молчания произнес среди облаков табачного дыма: «Если вы Кват-Кэр, так зачем же вы прятались? Отчего вы не явились ко мне в Фашоду? Я тогда бы знал, что вы живы». Кват-Кэр злобно взглянул на него и медленно отвечал: «Где весь мой скот, похищенный вами? Где женщины и дети, уведенные вами в неволю? Я полагал, что вы, похитив мой скот и сделав невольниками моих подданных, вздумаете взять и меня, потому не хотел дать вам для этого случая». Комендант ничего не отвечал, и так как снова водворилось долгое молчание, то Бэкер вмешался в дело и после подробного допроса обоих врагов вполне убедился, что комендант был большой мошенник, а король хитрый человек, хотя с ним было поступлено самым позорным образом. Разобрав все дело, Бэкер повторил свое обещание донести обо всем хедиву и посоветовал Кват-Кэру самому съездить в Картум в генерал-губернатору, который, без сомнения, за него заступится, а пока убеждал его помириться с комендантом и забыть прошлое. Но король, [107] нисколько не изменяясь в лице, спокойно отвечал: «Если я забуду о прошлом, то что же будет с моими стадами, похищенными комендантом? Он возвратит мне их или оставит у себя и забудет прошедшее? Нет, я не могу забыть свои стада». На этот практический вопрос было очень трудно ответить и комендант безмолвно удалился.

Посещение Тефикиа туземным королем ознаменовалось еще любопытной сценой, выставляющей в характеристическом свете обращение Бэкера с дикарями, которые, однакожь, по его словам, очень скоро начинали питать к нему доверие и уважение. «Накормив их говядиной и позабавив гальванической батареей, рассказывает английский паша, — я отправил их домой в большой радости. Меня очень потешало, с каким стоическим хладнокровием король выдерживал самый сильный удар гальванического тока. Хотя все мускулы его рук дрожали, он не изменялся в лице. Одна из его жен последовала такому похвальному примеру и после нескольких смелых попыток вытащила ожерелье из чашки воды, так сильно наэлектризованной, что ее рука была совершенно сведена и парализована». Удивительно ли, что после такой забавы гости рады были отправиться домой!

В течении лета два невольничьих судна, шедшие с юга, попались в руки Бэкера и он тотчас освободил всех невольников, а шкиперов и агентов-промышленников, сковав, отправил в Картум на суд в генерал-губернатору. Особенно замечательна была первая поимка, так как судно принадлежало тому самому агенту Кучука, которому Бэкер на Бар-Жирафе объявлял о прекращении торга невольниками; несчастные жертвы преступного ремесла были спрятаны в трюме под густым слоем зерна, а одна молодая женщина была даже зашита в старательно сложенный парус наверху мачты. Вся эта масса, около 150 женщин и детей, были набиты, как селедки, в самое незначительное пространство и все они были так напуганы, что хранили мертвое молчание до тех пор, пока адъютант Бэкера Абдель-Бадер, подозревая что-то неладное, стал железным прутом рыться в зерне. Тогда раздался глухой вопль и Абдель-Бадер вытащил из-под зерен курчавую [108] негритянку. Кроме невольников, на судне оказалась слоновая кость, которая была конфискована и вместе с судном отправлена в Картум. «На другой день, говорит Бэкер, — я осмотрел всех освобожденных невольников и объявил им, что они все свободны, и те из них, которые жили не далеко, будут доставлены в свои жилища, остальные же должны исполнять какую-либо работу, за что будут одеты и накормлены. Если женщины желали выдти замуж, то много молодцов в моем отряде могли быть прекрасными мужьями. Каждому рабу я выдавал свидетельство о свободе, за моею подписью, и эта бумага вкладывалась в кусок тростника, который привешивался на шее. Кроме того, в особую книгу вносились все освобожденные с обозначением пола, возраста и племени. Все это заняло у меня целое утро, и когда я, наконец, спросил у своих офицеров, кто из негритянок выразил желание выдти замуж, мне отвечали, что все и что выбор мужей уже состоялся. Действительно, по берегу расхаживали счастливые парочки. Только, по несчастью, чернокожие красавицы питали отвращение к более светлой коже и потому отказали всем солдатам египетского полка. Таким образом, женщины, получив свободу, тотчас выдвинули вопрос о женских правах. Однако, мне пришлось ограничить число браков, и те из негритянок, которые на время были обречены одинокой жизни, назначены мною для исполнения обязанностей кухарок, прачек и т. д. Мужчин почти вовсе не оказалось, так как они все были перебиты, а мальчиков я отдал в обучение к английским мастерам: столяру, кузнецу, портному и т. д. Самые же лучшие из них взяты в слуги, а маленькую трехлетнюю девочку приняла на свое попечение моя жена. Мастура, так звали ребенка, отличалась не особенно красивым лицом, но прекрасной фигурой и такими мускулами, каких я никогда не видывал у белых детей ее возраста, и таких замечательным умом, что она заткнула бы за пояс не только всех трехлетних, но и шестилетних детей. Вообще при освобождении невольников в большом количестве всегда является затруднение относительна их дальнейшей судьбы. Это чувствуется постоянно английскими кораблями при захвате арабских невольничьих судов у восточного берега. Обыкновенно, нет никакой возможности [109] возвращать их на родину и остается только научить их какому-нибудь полезному ремеслу, которое дало бы им средство пропитания. Юноши, если им предоставляют право выбора, всегда выражают желание вступить в военную службу, и я полагаю, что строгая военная дисциплина — лучшая школа для молодых дикарей. Что же касается девушек, то, подобно всем своим сестрам в остальном мире, они предпочитают брак всякому труду, но при добром обращении, не лишенном, однако, должной твердости, из них выходят отличные служанки».

До августа Бэкер жил, таким образом, спокойно в своей колонии, но когда вода в реке поднялась, он предпринял рекогносцировку по Бар-Газолю или главному Нилу, но после десятидневных бесполезных странствий по нескончаемому ряду мелких озер и болот он снова возвратился в Тефикиа. Ясно было, что Белый Нил также исчез и обратился в непроходимую трясину, как Бар-Жираф, но в виду ширины русла и быстроты течения, эту реку можно было очистить от всех преград и поддерживать судоходной при постоянных, ежегодных работах. Но для этой цели необходима была особая, специальная экспедиция, для успеха которой потребовалось бы много времени и трудов; теперь же не представлялось никакой возможности проникнуть на юг по Белому Нилу, а потому Бэкер решился снова попытать счастья на Бар-Жираф, где он надеялся, что его предыдущие труды хоть несколько очистили фарватер. Для этого следовало пуститься в путь никак не позже 1-го декабря, пока вода была на прибыли и ветер дул северный. Опасаясь, чтобы снова проволочки египетских властей не задержали его, Бэкер отправился обратно в Картум для окончательного устройства своей экспедиции.

Прибытие Бэкера привело в изумление власти и жителей Картума, которые никак не могли понять его возвращения. Несмотря на все обещания губернатора и старания Гигенботома, из 30 заказанных судов оказались на лицо только 7, и то не в порядке, а пароходы и большие суда все еще не прибыли из Каира; очевидно, все это делалось по секретному распоряжению властей, которые хотели проволочить время до той минуты, когда вода в реке снова спадет и путешествие будет [110] невозможно. Однако, Бэкер не унывал и энергично принялся за оснастку и нагрузку судов. Недели через три все было готово и он возвратился в Тефикиа 22 октября.

В продолжении этого вторичного пребывания в Картуме он узнал многое, что до тех пор египетские власти искусно скрывали от него. Между прочим, оказалось, что правительство заключило контракт с главнейшим промышленником на Белом Ниле, Ахметом-Шейхом-Агадом, и предоставило ему за 3,000 фунт. в год исключительное право торговли слоновой костью в стране (на протяжении 90,000 кв. миль), еще не принадлежавшей Египту и которую Бэкеру было поручено присоединять. Хотя в контракте было ясно сказано, что арендатор должен не торговать невольниками, но правительству было очень хорошо известно, что система торговли Агада, подобная всем другим нильским промышленникам, состояла в захвате скота и невольников у одного племени для промена их у соседей на слоновую кость. «Таким образом, говорит Бэкер, — мне стало ясно, почему мою экспедицию все считали роковой для интересов Судана. Я должен был уничтожить торг невольниками, когда известные промышленники живым товаром платили правительству аренду; я должен был открыть правильную торговлю с туземными племенами, когда монополия в этом отношении была отдана тем же пиратам, скрывавшимся под именем торговцев слоновой костью; я должен был ввести управление на справедливых основаниях в той стране, которая за известную плату была уступлена этим разбойникам. Очевидно, моя экспедиция имела целью уничтожить и разорить этих арендаторов египетского правительства. Я теперь понял, почему мое предложение подчинить мне, как генерал-губернатору экваториального басейна Нила, всю страну от 14° с. д. было не принято и северной границей»моей територии назначен 5°. Дело в том, что Картум находится под 15° 35' с. д., а Гондокоро под 4° 54', — следовательно, если моя юрисдикция начиналась только в Гондокоро, то обычная торговля на Белом Ниле могла продолжаться, пока я отлучался на юг, и заключенные контракты оставались бы в своей силе». Несмотря на это поразительное открытие, Бэкер красноречиво [111] распространяется об искренности хедива, назначившего против желания своих подданных ату экспедицию, и уверяет, что Измаилу, вероятно, не были известны действия генерал-губернатора Судана, в доказательство чего он ссылается на тот факт, что хедив, узнав о поведении коменданта Фашоды, тотчас лишил его места и почетных званий. Но как бы то ни было, с ведома хедива или без ведома, генерал-губернатор Судана отдал в аренду Агаду територию, находившуюся под юрисдикцией Бэкера, и последний должен был сознаться, что его экспедиция была явною несправедливостью в отношении человека, платившего деньги за монопольную торговлю слоновой костью, которую теперь правительство хотело взять в свои руки. В виду этого Бэкер вступил в соглашение с Агадом и обязался не покупать слоновой кости до срока первоначального контракта Агада, 9 апреля 1872 г., а арендная плата была переведена с денежной на взнос слоновой костью, именно 2/5 всего полученного Агадом количества. «Этой сделкой, прибавляет Бэкер, — я в некотором отношении был связан, но я решился, по истечении определенного срока, сосредоточить всю торговлю слоновой костью исключительно в руках правительства, на подобие монополии меховой торговли у гудсоновской компании, так как был твердо убежден, что картумские промышленники никогда не будут честно вести дело с туземцами».

Во время переговоров с Агадом Бэкер впервые встретился с его агентом и зятем Абу-Саудом, которому впоследствии он приписывал все претерпенные им опасности и конечную неудачу своей экспедиции. С самого начала пламенные уверения Абу-Сауда в преданности правительству, но чересчур смиренный вид и горячие протесты против всякого участия в торге невольниками возбудили подозрение Бэкера в его искренности; но все же, несмотря на уверенность, что он был такой же хищной птицей, как все нильские промышленники, английский паша заключил с ним условие на поставку для его экспедиции продовольствия и носильщиков, которых он обязался приготовить на различных пунктах Нила, а в случае войны с туземцами, он должен был представить контингент [112] ирегулярного войска, находившегося в его распоряжении, в количестве 1,800 человек.

По возвращении Бэкера в Тефикиа около двух месяцев прошло в подготовлении экспедиции и, наконец, нагрузив 59 судов 1,600 людьми и громадным количеством всевозможных предметов, уже упомянутых нами выше, он отправился 11 декабря в Гондокоро. Несмотря на высокую воду, Бар-Жираф представлял прежние преграды к плаванию, и Бэкер с понятной горечью называет эту реку «злобной насмешкой». Но теперь все же преграды были преодолимы. После трех месяцев самых тяжелых трудов и неприятных странствий, потеряв только одно судно и небольшое количество людей, Бэкер, наконец, вступил в Белый Нил, по которому благополучно достиг Гондокоро 15 апреля 1871 г.

Таким образом, Бэкер-паша очутился в пределах своего генерал-губернаторства, где должна была собственно начаться его политическая и военная деятельность, только по истечении половины четырехлетнего срока его власти.

В. Т.

(Продолжение будет.)

Текст воспроизведен по изданию: Бэкер-паша и его экспедиция в центральную Африку // Дело, № 2. 1875