СКАЗАНИЕ ОБ ОСАДЕ ТРОИЦЕ-СЕРГИЕВА МОНАСТЫРЯ

ОБОРОНА ТРОИЦЕ-СЕРГИЕВА МОНАСТЫРЯ

События, развернувшиеся на Руси в начале XVII в., имели исключительное значение для дальнейших судеб русского народа. В этот период скреплялось здание централизованного государства, начиналась борьба закрепощаемого крестьянства против нараставшего крепостнического гнета... Враги русского народа — польские паны, воспользовавшись тем, что в народе кипело возмущение против насилий к притеснений со стороны царя, бояр и дворян, пытались прибрать к рукам обширные и богатые русские земли. Польскому ставленнику Лжедимитрию I удалось в 1605 г. низвергнуть новую московскую династию Годуновых. С Лжедимитрием появились в Москве и польские паны. Но русский народ сумел довольно легко справиться с первой польской интервенцией. Лжедимитрий был убит.

Видный член боярского олигархического круга Василий Шуйский, ставший царем, не внес успокоения в страну. Летом 1607 г. в Стародубе появился новый самозванец — Лжедимитрий II, который вместе с панами выступил во второй поход на Москву. Началась новая польская интервенция.

10-11 мая 1608 г. самозванец разбил под Болховым войска, посланные московским правительством, а в июне подошел к Москве. Он не смог взять столицу и расположился в подмосковном селе Тушине. Москва была блокирована.

Лжедимитрия II поддерживали самые разнообразные социальные элементы: оппозиционные Шуйскому бояре и дворяне, часть донских казаков, беглые крестьяне и холопы. Но главную роль играли польско-литовские отряды; здесь были крупные паны — Петр Сапега, Александр Зборовский и другие. Поляки в Тушине «царем играху яко детищем». Летом и осенью 1608 г. движение в пользу Лжедимитрия II быстро распространялось. На стороне Шуйского оставались пока крупнейшие центры страны да знаменитый Троице-Сергиев монастырь. Но русский народ не мог примириться с насилиями чужеземцев и предательством бояр и дворян. Начал борьбу с интервентами. Одним из наиболее ярких эпизодов этой борьбы является защита Троице-Сергиева монастыря, расположенного около 60 км к северу от Москвы ¹.

Троице-Сергиев монастырь, обнесенный каменными стенами, являлся первоклассной крепостью того времени; он был опорным пунктом на торговой дороге через Александровскую слободу, Переяславль Залесский, Ростов, Ярославль и дальше — на север к «Студеному морю». По описи в конце царствования Михаила Федоровича длина крепостной стены была 551 1/2 сажень (прибл. 1,13 км), толщина — 1 1/2 — 2 сажени (прибл. 3-4 м) и высота — 2 — 2 1/2 сажени (прибл. 4-5 м). Ограда имела до 12 башен; в крепости было большое количество орудий и огнестрельного оружия.

Троице-Сергиев монастырь был самым богатым из монастырей того времени; по словам англичанина Флетчера, хорошо знавшего Московское государство, в 80-х годах XVI в. монастырь располагал доходом до 100 тыс. рублей, владел приблизительна 16 тыс. крестьянских дворов и имел свои вооруженные силы из монастырских слуг.

Два крупных польских авантюриста, Петр Сапега и Александр Лисовский, двинулись в обход Москвы, осадили 23 сентября 1608 г. Троице-Сергиев монастырь и за исключением нескольких пунктов овладели всем Замосковьем. Под Троице-Сергиев монастырь поляки привели до 15 тыс. регулярного войска, число «русских изменников» едва ли было меньшим; защитники же монастыря насчитывали не более 2,5 тыс. человек. Лагерь Сапеги у монастыря стал операционной базой для действий тушинцев на Севере. [113]

Сапега сначала считал взятие монастыря нетрудной военной операцией, но жестоко ошибся. После первых неудач он решил блокировать крепость и повел осаду по всем правилам военного искусства того времени: кругом — огненная цепь из 63 пищалей, наведенных на важнейшие пункты в монастыре, подкопы, попытка уморить осажденных жаждой, засылка хитрых лазутчиков, три яростных штурма при помощи самых совершенных орудий того века. Монастырь во время осады получил лишь незначительную помощь из Москвы, защитники его перенесли жестокую цынгу, опустошившую ряды героев. И несмотря на это, Троице-Сергиев монастырь сумел продержаться до 12 января 1610 г.

Царь Василий Шуйский приказал астраханскому воеводе Ф. И. Шереметеву двигаться на выручку Москвы с «понизовской» (поволжской) ратью, а своему племяннику Михаилу Скопину-Шуйскому поручил в Новгороде просить помощи у шведского короля. По договору, заключенному в Выборге, Скопин-Шуйский получил в помощь пятнадцатитысячный отряд наемных войск под предводительством искусного полководца Якова Делагарди. После этого Скопин выступил по направлению к Москве. В мае 1609 г. он двигался по большой дороге из Новгорода в Москву; в июле занял Тверь; оттуда пошел к Калязину монастырю (на Волге), разбил там польских интервентов и русских изменников; в октябре овладел Переяславлем Залесским и Александровской слободой. В конце 1609 г. пришли войска Ф. И. Шереметева. Только тогда Скопин решил двинуться на освобождение Москвы. Когда пришла весть о приближении Скопина к Москве, Сапега и Лисовский прекратили осаду монастыря и убежали в Дмитров. Вслед за ними Лжедимитрий II бросил Тушино и убежал в Калугу. Но союз Василия Шуйского со шведами, врагами поляков в ту эпоху, вызвал новое усиление польской интервенции: сам польский король Сигизмунд III вступил в московские пределы и осадил сильнейшую русскую крепость — Смоленск — ключ к столице России Москве.

* * *

Ниже мы печатаем отрывки из «Сказания об осаде Троице-Сергиева монастыря», являющегося одним из интереснейших русских литературных памятников XVII в. Автор «Сказания» — Авраамий Палицын, «келарь» этого монастыря. Происходя из знатного дворянского рода, Палицын некогда был воеводой в Коле, затем как сторонник боярской партии, выступившей против Годунова, был пострижен в Соловецком монастыре — важнейшем военно-стратегическом пункте северо-западной Руси. Оттуда он попал в Троице-Сергиев монастырь. Как «келарь» он управлял сложным монастырским хозяйством, вотчинами, крестьянами, ведал бюджетом крупнейшего феодального комплекса Московской Руси, защищал монастырские интересы перед светскими властями. Во время осады монастыря Палицын жил в Москве, но фактически возглавлял борьбу. Он проявил усиленную деятельность во время второго ополчения, лично ездил к Пожарскому в Ярославль с просьбой ускорить движение к Москве; под Москвой выступал посредником между земским ополчением Пожарского и казачьими отрядами Трубецкого, добился успешного отражения атак польского гетмана Ходкевича, пришедшего с новым отрядом поляков на помощь интервентам, засевшим в Москве. Палицын принимал видное участие в земском избирательном соборе 1613 г. и входил в состав посольства — просить Михаила Романова занять московский престол. Умер в ссылке в Соловецком монастыре.

Палицын — активный деятель сложных, запутанных событий в Московском государстве в эпоху польско-шведской интервенции, опытный наблюдатель, искусный, вдумчивый писатель. Его «Сказание» было одним из популярных произведений XVII-XVIII вв. Оно было напечатано еще в 1784 — и 1822 гг. Но эти издания устарели для нашего времени. Только с появлением второго издания XIII тома Русской исторической библиотеки (изд. Археографической комиссии под редакцией С. Ф. Платонова) у нас в руках — полный и точный текст «Сказания», снабженный прекрасным научным аппаратом. Переводчик «Сказания» пользовался этим изданием.

Проф. В. ПАНОВ. [114]

СКАЗАНИЕ ОБ ОСАДЕ ТРОИЦЕ-СЕРГИЕВА МОНАСТЫРЯ

(Написано келарем монастыря АВРААМИЕМ ПАЛИЦЫНЫМ)

Лето 7117 ², в царствование царя и великого князя всей Руси Василия Ивановича при патриархе Гермогене ³, при архимандрите Иоасафе и келаре Авраамии Палицыне, сентября в 23-й день пришел к Троице-Сергиеву монастырю по московской дороге литовский гетман Петр Сапега и пан Александр Лисовский со многими польскими и литовскими людьми и с русскими изменниками.

Когда они были на Клементовском поле, осажденные люди вышли из города (крепости) ⁴, конные и пешие, и учинили с ними большой бой, многих литовских людей побили, а сами в город вернулись целы. Богоотступники, польские и литовские люди и русские изменники, увидав это, закричали непристойными голосами, с поспешностью и дерзостью обступили со всех сторон Троице-Сергиев монастырь; городские люди сломали вокруг обители слободы и предали огню всякие службы, чтобы не было у врагов пристанища; была у тех великая нужда.

Гетман Сапега и Лисовский осмотрели местность, где им стать со своими войсками, и, разделившись, начали строить себе лагери, поставили два частокола, сделали в них много укреплений и заняли пути к обители; никому нельзя было миновать их по пути в монастырь или из Монастыря.

Воеводы Князь Григорий Борисович Долгорукий и Алексей Голохвостов, стоявшие во главе осажденных, и дворяне постановили вместе с архимандритом Иоасафом и с советом старших монахов укрепить для осады, всех людей привести к крестному целованию, головами ⁵ быть старцам (старшим монахам) и дворянам, разделили между ними городские стены, башни и ворота, поставили орудия по башням и по бойницам в фундаменте, чтобы каждый из них ведал и охранял свою сторону и место, устраивал все, что нужно для боя, и бился бы со стены с наступающими людьми.

В ночь на 25 сентября ничего не было слышно от городских людей, кроме вздохов и рыданий; прибежали в монастырь многие из окрестных селений, думая, что скоро пройдет эта великая беда; наступила великая теснота в обители. Много людей и скотины были без крова; расхищали деревья и камни для постройки жилья, потому что наступила осень и приближалась зима, согревали друг друга брошенными вещами, не имели необходимого, и все изнемогали; женщины рожали детей перед всеми, и никому нельзя было укрыть свой стыд, пренебрегали всяким богатством, и воры его не крали; всякий со слезами просил себе смерти. Даже человек с каменным сердцем расплакался бы, увидав такую тесноту и погибель.

Собралось много народа и по совету начальников все целовали крест — сидеть в осаде без измены. Первыми целовали крест воевода Долгорукий и Голохвостов, также и дворяне, дети боярские, слуги монастырские, стрельцы — все войско и все христиане. С тех пор в городе было великое братолюбие, и все с усердием, без измены, билась с врагом.

Тогда же литовские люди поставили много сторожей около города, и не было прохода ни из города, ни в город.

В 29-й день того же месяца польские и литовские люди со своими первыми советниками, русскими богомерзкими отступниками, всячески раздумывали и тщетно совещались, каким образом взять Троицкий монастырь, или, пользуясь хитростью, овладеть им. Решают так: или взять приступом, потому что говорили: крепость — не сильна, а стены ее низки, или (как хотели другие) лаской и угрозой добыть монастырь у воевод и народа: «если не убедим их, то подведем подкоп под городскую стену и без крови сможем овладеть крепостью». [115]

Сапега и Лисовский утвердили решение, и 29 сентября прислали в крепость Троице-Сергиева монастыря сына боярского Безсона Ругощина — с листом, где были угрозы.

В 30-й день того же месяца Сапега и Лисовский получили лист с отказом и, уведав непокорность русских людей, пришли в ярость и приказали всему своему литовскому и русскому войску приступить со всех сторон к крепости и вступить в бой. Люди «з крепости сильно бились с ними.

Сапега и Лисовский приказали прикатить осадные башни и поставить орудия; в ту ночь прикатили много больших осадных башен и поставили артиллерийский «наряд»: первые башни — за прудом на горе Волкуше, другие за прудом подле Московской дороги, третьи — за прудом в Терентьевской роще, четвертые — на Крутой горе против мельницы, пятые на Красной горе против водяной башни, шестые — на Красной горе против погребов и пивного двора, седьмые — на Красной горе против палат келарских и казенных: восьмые — в роще на Красной горе против Плотницкой башни; девятые — на Красной горе около Глиняного оврага, против башни Конюшенных ворот; около башен, из рощи от Келарева пруда до Глиняного оврага выкопали глубокий ров и насыпали высокий вал; по нему ездили конные, ходили пешие люди.

Месяца октября в 3-й день враги начали бить из всех башен и били, не переставая, по городу шесть недель из орудия разожженными железными ядрами. Но не могли зажечь монастыря: огненные ядра падали на пустые места, в пруды, в ямы с навозом; без вреда вынимали из деревянных построек разожженные железные ядра, а если и не находили увязнувших в стенах ядер, те сами остывали.

Стоявшие на стенах города люди не могли там устоять, а укрывались за стенами; люди с пищалями, нацеленными из рвов и ям, стояли между зубцами и, не отступая, ждали приступа, и только таким образом оберегали себя; а тем, кто стоял у орудий на башнях, была большая беда: от стрельбы стены ограды тряслись, камни рассыпались, и все тяжело страдали. За время стрельбы плиты рассыпались, башни и стены сотрясались, потому что с утра до вечера враги стреляли все по одной мишени, но стены не разрушались. Об этом враги узнавали, потому что при стрельбе все время огонь исходил от стен, и дивились, что не от камня, а от глины сыплются искры...

Того же месяца в 6-й день повели ров из-под подошвы горы, от мельницы, возле ограды, на гору к Красным воротам, к ограде прислоняли доски и на них сыпали землю, также вывели ров на гору против Круглой башни.

Того же месяца в 12-й день из этого рва повели подкопы под угольную Круглую башню, против расположенного под горой монастыря.

Того же месяца в 13-й день Сапега устроил большой пир для всего своего войска и для русских изменников; весь день бесились, играли и стреляли; к вечеру много людей начало скакать на своих конях, со знаменами, по всем полям Клементовским и монастырским, вокруг всего монастыря.

После этого Сапега вышел из своего лагеря с большими вооруженными отрядами и стал у башен за земляным валом против погреба, Келарской и Плотницкой, до Глиняного оврага; полки Лисовского по Терентьевской роще, до Сазанова оврага, по Переяславской и Углицкой дорогам, по месту за валом до Мишутина оврага. Из орудий со всех башен, из множества пушек и пищалей враги, не переставая, били по крепости.

В эту ночь, в первом часу, много пеших и конных людей литовских и русских изменников со всех сторон устремились к монастырю с лестницами, осадными орудиями и тарасами (подкатными срубами на колесах) и с музыкой стали, подступать к городу.

Горожане бились с ними с городских стен, также из множества пушек и пищалей, и, сколько могли, много побили литовцев и русских изменников, не дали им подойти близко к городу и причинить ему какой-нибудь вред.

Враги, пьянством погубив много своих людей, отошли от города, побросали подкатные срубы, орудия и лестницы. Утром осажденные вышли из города, внесли все это туда и сожгли. Литовцы и русские изменники опять таким же образом приходили [116] и пугали горожан, нападали на город семь дней без отдыха: иногда подъезжали к городу с великими угрозами, иногда с лестью, требуя сдачи, показывая на множество воинов, чтобы напугать горожан; чем более враги пугали их, тем сильнее укреплялись мужеством русские люди, сидевшие в осаде. Таким-то образом проклятые литовцы и русские изменники напрасно трудились и ни в чем не успевали, но много своих людей погубили...

Того же месяца в 19-й день пришли литовские люди в огород капусту брать; из города увидали, что литовских людей — немного, и не по приказу воеводы, но по своей воле спустились со стен городских по канатам и побили одних литовских люден, а других поранили. Воеводы, князь Григорий Борисович и Алексей, устроили вылазку из монастыря против литовских людей двумя полками конных и пеших воинов: один полк пошел на Капустный огород по плотине Горного пруда к Служней слободе; другой полк пошел за токарню на Княжее поле и за Конюшенный двор. Пешие люди с конными двинулись на Красную гору за овраг к осадным башням. В то же время троицкий служка Оска Селевин убежал к литовскому войску. Литва и русские изменники увидали, что троицкое войско вышло из крепости, и опять упорно устремились против него: многие тогда с обеих сторон выпили смертную чашу. У осадных башен, у литовских орудий побили много стрельцов, казаков и даточных людей; ранили их голову, троицкого слугу Василия Брехова; еще живого внесли его в монастырь вместе с другими монастырскими людьми побитыми и ранеными.

В третьем часу ночи с воскресенья на понедельник, когда никто не ждал, загремело множество пушек, и многочисленное литовское войско с громким криком бросилось со всех сторон к городским стенам. Против пивного двора собрали много бревен, дров и хвороста, соломы, смолы с березовой коры, травы и подожгли острог у пивного двора. Из-за этого огня появились все вражеские полки.

Сидевшие в осаде со стен крепости и с пивного двора из Тарасов (подкатных срубов), из пушек и пищалей много побили литовцев, погасили их огонь и не позволили разрушить острог; также и с других стен крепости спускали козьи шкуры с огнем и побили много литовских людей, потому что те близко подошли к городу. Воеводы князь Григорий и Алексей со всем войском произвели вылазку на Княжее поле, в Мишутин овраг — на заставы ротмистра Брушевского и на Суму с товарищами; заставу побили, ротмистра пана Ивана Брушевского взяли в плен, а роту Сумы смяли и гнали до Благовещенского оврага.

Враги увидали, что терпят поражение, и скоро подошли со многими полками конными и пешими. Городские люди мало-по-малу отходили и вошли в город все здоровы и совершенно невредимы. Пан Брушевский на допросе под пыткой сказал, что действительно под городскую стену и башни ведутся подкопы, а под какие места ведутся (он сказал) не знает. «Хвалятся вражеские военачальники, что возьмут они крепость Троицкого монастыря, огнем сожгут, церкви разрушат до основания, монахов будут мучить разными пытками, а всех людей побьют; не взявши монастыря в другое место не уходить; стоять год и два и три, лишь бы взять монастырь и разорить его».

Неприятель пришел в сильную ярость; литовские люди стали угрожать горожанам, залегли по ямам и прудовым плотинам, не давали ни черпать воды городским людям, ни скота поить; были в городе стеснение, большая печаль и большое смятение среди людей, сидевших в осаде. Воеводы по совету с ратными людьми велели в крепости под башнями в стенных рамах копать землю и делать частые подкопы. За это взялся троицкий слуга Влас Корсаков, очень искусный в своем деле. А вне города велели копать очень глубокий ров от Служней слободы.

Когда литовцы увидели, что копают ров, то в начале первого часа дня прибежало ко рву множество литовских пеших людей, сильно вооруженных, и начали сильно побивать православных христиан. Из города было нацелено к тому месту много пушек и побили тут много литвы; сюда же из города поспешило множество воинов; многих врагов побили, многих живыми взяли и привели в город.

Литва, не любившая частых подарков из города, обратилась в бегство, и вернулась обратно.

Воеводы приказали подвергнуть допросам с пыткой вновь пойманных пленников о неприятельских намерениях, о численности их войска. Те сказали, что, действительно, их военачальники надеются овладеть городом при помощи подкопов и частых [117] приступов; подкопы уже подведены под башни и под городскую стену в 12-й день октября, а в какое место ведут, они того не знают.

Из военных начальников вместе с Сапегою были князь Константин Вишневецкий, четыре брата Тышкевича, пан Талинский, пан Велемоский, пан Козоновский, пан Костовский и других 20 панов, а из ротмистров — Сума, Будило, Стрела и других 30 ротмистров; из воинских людей с Сапегою — польские и литовские люди, жолнеры ⁶, гусары, люди русские, прусские, жмудские, мазовецкие ⁷, а с Лисовским — дворяне и дети боярские из многих разных городов, много татар, черкесы, запорожские казаки, донские, волжские, северские, астраханские; всего войска у Сапеги и Лисовского — до 30 тысяч, не считая простого народа и пленников. [118]

Месяца ноября в 1-й день, во втором часу из города устроили вылазку конными п пешими людьми против литовских людей. Враги с храбростью устремились на них и много городских людей побили и ранили. В том бою убили знаменитого слугу Коноса Лодыгина бомбой из пушки. Тогда же, во время вылазки, побили и поранили всяких троицких людей 190 человек, а в подкопном рву захватили пленника, священника Левкию, трех служек, московского стрельца и двух клементовских крестьянских детей.

Еретики и русские изменники еще сильнее прежнего бились против города. Во всем городе стояло тогда большое уныние: до всех дошел слух, что литовские люди ведут подкопы, но никак не могли узнать о том, под какую стену или башню их ведут: таким образом все видели перед своими глазами смерть.

Воины, находившиеся на городских стенах, крепко бились с врагами. Воеводы велели стрельцам и всем желающим людям ночью тайно выходить из города искать пленников по ямам и рвам, которые враги выкопали вблизи города. Русские воины брали много пленников и приводили в город, но никак не могли дознаться у них, где ведется подкоп; все говорили, что ведется подкоп, но никто не знал, под какое место его ведут.

Надменные и гордые литовские люди, не переставая, штурмовали Троицкий город, прикатили к городу много туров ⁸ и Тарасов. Из города ударили из множества пушек и пищалей по пушкам и тарасам их, побили много литовских людей.

Когда настал день, двинулись из города конные и пешие воины, отогнали от города литовских людей: они побежали, а горожане сожгли все их орудия, назначенные для приступа, а некоторые унесли в город.

В четвертый день того же месяца, ночью, литва снова начала заниматься своим делом, но издалека и не осмеливалась подходить близко ко рву и стенам. Вышли из города пешие люди против литовских людей к нагорному пруду за тын поблизости от подкопного рва. Литовцы и русские изменники выскочили из рвов и ям, напали на городских людей и начали сильный бой. На том месте убили троицкого слугу Бориса Рогачева, много слуг, стрельцов и казаков поранили. Тогда русские люди захватили в плен раненого казака Дедиловского; тот на допросе под пыткой показал, что, действительно, подкопы приходят к концу, а на Михайлов день (8 ноября) собираются поставить порох под стены и башни. Воеводы водили его по городской стене; он указал места, под какую башню и стену ведут подкопы, и, изнемогая от множества ран, стал умирать. Воеводы в городе против подкопов от нижней стороны и до святых ворот велели поставить частокол, устроить тарасы и поставить пушки. В ту же ночь пришел в Троицкий монастырь выходец из литовского лагеря казак Иван Рязанец из отряда атамана Пантелеймона Матерова и сказал, что подкопы уже подведены под нижнюю круглую башню.

Того же месяца в восьмой день, весь день шел плач и сетование о том, что прошло уже 30 дней и 30 ночей, как враги, не переставая били по городу со всех сторон, со всех туров, из 63 пищалей...

Воеводы выбрали лучших монахов и воинских людей, которым следовало итти на вылазку и в подкопные рвы, выстроили войско в порядке, привели к тайным воротам, велели выходить понемногу и укрываться во рву.

В то же время из пивного двора вышли головы (бывшие воеводами) туляне: Иван Есипов, Сила Марин, Юрий Редриков со своими сотнями и даточными ⁹ людьми на Луковый огород и на плотину Красного пруда. Также и из Конюшенных ворот вышли со многими знаменами дворянские головы: Иван Ходырев из Алексина, Иван Болоховский из Владимира, переяславцы Борис Зубов, Афанасий Редриков и другие сотники с сотнями, а с ними также монахи троицкие — во всех полках.

Когда ударили в осадные колокола три раза — таков был знак для ратных людей, — Иван Ходырев с товарищами, с громким кряком, с силой и мужеством напали на литовских людей. Те пришли в смятение и побежали.

В то же время от святых ворот голова Иван Внуков с товарищами и со всеми людьми пошел против подкопов на литовских людей, сбил литву и казаков под гору [119] на Нижний монастырь и за мельницу. Иван Есипов со своим товарищем бились с литвой по Московской дороге, по плотине Красного пруда и до Волкуши горы.

Таким образом, все осмелели и крепко бились... Тогда нашли отверстие подкопа; вскочили в глубину подкопа клемеитовские крестьяне, Никон по фамилии Шилов и Слота; зажгли в подкопе порох с грязью и смолу, заложили отверстие подкопа и взорвали его. Слота и Никон тут же сгорели в подкопе. Люди из города сильно наступали к горе Волкуше к пушкам литовским, а те стреляли из-за туров.

Тогда же ранили голову Ивана Есипова и троицких людей прогнали к Нижнему монастырю. Голова Иван Внуков повернулся со своими людьми от Нижнего монастыря по плотине и пруду и прогнал литву и казаков в Терентьевскую рощу и до горы Волкуши, без пощады избивая их.

Троицкий слуга Данило Селевин, которого поносили из-за измены его брата Оски Селевина, не желая носить имя изменника, сказал перед всеми людьми: «Хочу за измену брата переменить свою жизнь на смерть». Он пешком пришел с своей сотней к Сергиеву колодцу — против изменника атамана Чики с его казаками. Данило был очень силен и искусен владеть мечом и поразил много людей литовских; сверх этого, убил трех вооруженных людей на конях. Литвин ударил Данилу копьем в грудь. Данило бросился на того литвина и убил его мечом, но сам стал сильно изнемогать от раны. Взяли его, отвели в монастырь, и он умер.

Головы Иван Ходырев, Борис Зубов со своими сотнями прогнали литву и казаков за мельницу на луг. Иван Внуков остался в Нижнем монастыре. Атаман Чика убил Ивана Внукова из «самопала». И отнесли того в монастырь. Троицкие люди очень печалились об убитых дворянах и слугах, потому что те были храбры и искусны в воинском деле.

Троицкое войско, снова выстроившись, убило 2 полковников, королевских дворян: Юрия Мазовецкого и Степана Угорского, 4 жолнерских ротмистров и других панов; много всяких людей побили и ранили, а захваченных живьем пленников увели в город.

О ВЗЯТИИ ЛИТОВСКОГО «НАРЯДА»

В тот же день, когда многие из городских людей, после великого труда, вернулись в город, а другие еще боролись с литвой и русскими изменниками, некоторым монахам пришла добрая мысль: они пришли на пивной двор к чашнику Нифонту Змиеву, говоря: «Враги наши одолевают нас, но мы, несчастные, получили большую помощь — подкопы их нашли и разрушили; пришли мы к тебе вот для чего: поддержи нас советом — отнять еще, вдобавок, туры у литовских людей, подать помощь и отраду нашему войску».

Нифонт держал совет с другими монахами, взял с собою 200 человек воинов и 30 монахов; они пошли с пивного двора на вылазку, прошли болотистую полосу пруда и вошли на Красную гору к турам и пушкам литовским. По монастырю пошла весть, что троицкое войско пошло на литовские пушки.

Люди осадные скоро подошли к Конюшенным воротам, преодолели сопротивление воеводы Алексея Голохвостова и приставов у ворот ¹⁰, сами открыли городские ворота и быстро двинулись к турам. Литва и русские изменники из-за туров стреляли из множества пушек, пищалей и мелкого оружия и сбили троицких людей к пивному двору. Множество народа двинулось снова, во второй раз, вышло из подножия горы с великой силой и стало подступать к турам и пушкам литовским.

Неприятель стал стрелять из множества пушек с горы Волкуши поперек Троицкого войска и в тыл, с Терентьевской рощи, навел большое смятение и ужас на троицких людей. Враги увидали, что троицкое войско пришло в страх из-за их стрельбы, и снова литовские полки и все русские изменники, быстро выйдя из-за своих туров, прогнали под гору всех городских людей.

С городских стен стали стрелять по врагам и повернули их назад. Те возвращались с музыкой, потому что всех городских людей прогнали под гору.

Городские люди, после совета, отошли в овраги, Благовещенский, Косой и. Глиняный; некоторые троицкие воины еще бились с литвой за Круглым прудом и за Капустным огородом, вблизи Келарева пруда. [120]

Стали смотреть (со стен) и не видали городских людей на горе; ни одного человека не было и у пивного двора; ужаснулись, думая, что все они побиты литовскими людьми; только у святых ворот и у Нижнего монастыря видны были люди, которые первыми сделали вылазку: они еще бились с литвой и казаками.

Из городских людей, укрывшихся в оврагах Благовещенском, Косом и Глиняном, Иван Ходырев и троицкий слуга Анания Селевин с немногими воинами сели на коней и помчались полем позади туров и литовских орудий; отряд у них был маленький.

Троицкое войско скоро вышло из оврагов и подступило к первым турам. Литва и русские казаки побежали к другим турам; городские люди, с яростью избивая их, выгнали также из вторых и третьих туров. Но в четвертых и пятых турах литва и казаки укрепились и сильно бились. Тут под Борисом Зубовым убили коня. Много литовских людей вскочили и хотели захватить его живым. Мужественный троицкий слуга Анания Селевин с другими бойцами бросился на литовских людей и прогнал их за туры.

Скоро подоспело к городским людям на помощь много воинов. Иван Ходырев, дети боярские, слуги и все множество народа в четвертые и пятые туры к литовским пушкам. Прежде всех приспел к турам слуга Меркурий Айгустов; пушкарь-литвин убил Меркурия из пищали: этому пушкарю отрубили голову. Многих литовских людей побили и пленников, знаменитых панов, живыми взяли, с литаврами и трубами, со многими знаменами, и привели в город.

Тут же взяли 8 пищалей и всякого оружия литовского, самопалов и ручниц ¹¹, копий и мечей, палашей ¹² и сабель, бочки пороха, ядра, множество всяких запасов, — все это унесли в город. Остальное с турами и тарасами и оставшимся порохом сожгли. Людей троицких, побитых и раненых, подобрали и внесли в город. Пламя распространялось и пожирало неприятельские сооружения; гетман Сапега увидал, что загораются сильнейшие укрепления, убежал в свой лагерь, а также и злой еретик Лисовский.

Все это случилось в один день в среду, месяца ноября в 9-й день. Начали биться за 3 часа до рассвета, и до самого вечера лилась кровь. В один день и разрушили подкопы и захватили осадные орудия литовцев. Воеводы, дворяне и все войско вышли из города посмотреть на трупы литовцев и русских изменников: на Красной горе, у укрепления их, во рву и ямах у прудов Клементовского, Келарева, Конюшенного и Круглого, около церквей Нижнего монастыря, около мельницы, против Красных ворот у подкопного рва; насчитали побитых литвы и изменников до 1 500; пленники и перебежчики сказывали, что раненых было 500 человек.

Воеводы и войско вместе с архимандритом и монахами решили послать в Москву к государю с радостным известием сына боярского переяславца Ждана Скоробогатого.

Гетман Сапега и Лисовский снова учинили лукавый умысел относительно троицкого войска. Ночью они привели множество конных рот и скрыли их среди рыбных садков, в Сазанове и Мишутином оврагах, чтобы отвлечь от города троицкое войско. Подъезжая к палисадам, они стали выманивать людей из города. Городские люди, не зная про неприятельскую хитрость, сделали вылазку, конные и пешие. Литовцы притворно обратились в бегство от города, вслед за ними устремились троицкие люди. Стража, увидав с церкви вражеских людей, укрывавшихся в оврагах, стала бить в осадный колокол. Русские воины вернулись к городским стенам. Хитрые враги увидали, что не получат желаемого, выскочили из лесов и оврагов. Словно лютые львы из пещер и дубрав, устремились они на русских воинов и притиснули их к городским стенам. Городские люди тогда побили много литовских людей и живыми захватили 4 жолнеров.

Враги не любили частых подарков из города и не решались проходить поблизости от стен; из своих рвов и выкопанных ям они разошлись по своим лагерям.

Однажды (в городе тогда оставалось еще много воинов, храбро боровшихся с врагами), на рассвете воскресенья, среди густой зимней мглы, воеводы снова сделали вылазку на литовские заставы, в Благовещенский овраг, на Нагорную заставу, к Благовещенскому лесу, а других людей послали к пруду на горе за садами, на заставы русских изменников. Конные люди вышли и побили заставу в Мишутине [121] овраге, потом поспешили к Нагорной заставе и тут теснили врага вдоль по Красно?! горе до Клементовского пруда и многих побили.

Пришло много рот из лагеря Сапеги, и грянул большой бой. Из города вышло на помощь много людей, конных и пеших, и снова прогнали литву до Клементовского пруда.

Лисовский засвистал, словно змей, со своими аспидами, желая проглотить русское войско, бросился с пешими и конными людьми из Терентьевской рощи (против Красных ворот) на троицких людей_; сделавших вылазку.

Троицкое войско крепко билось с ним, но не смогло одолеть и отошло от неприятеля в городские рвы, а со стен городских много побили литовских людей.

Воеводы произвели из города в помощь конную вылазку, а головами над ними отпустили монахов Ферапонта Стогова, Малахию Левитина и других монахов 20 человек.

Они вышли и с мужеством бросились на литовских людей. К троицким людям подоспели с Красной горы воины, бившиеся там с литовцами и поляками, а остальные укрылись на Красной горе, в Глиняном овраге.

Лисовскому показалось, что из монастыря вышло многочисленное войско: его охватил страх, и он побежал со всем своим войском под гору, за мельницу, на луг и в Терентьевскую рощу. Троицкое войско мужественно било их. Тогда захватила живыми много панов с оружием и привели в город. Лисовский остановился в долине за горой Волкушей; скоро к нему пришли и конные роты Сапеги.

Сапега выступил против троицких людей на Красную гору по всему Клементовскому полю со всеми своими полками. Лисовский обрадовался приходу Сапеги, велел в своем полку играть в трубы и дудки, бить в барабаны и литавры. Лисовский скоро, вместе с Сапегой, снова устремился на Красную гору на троицких людей, желая в один час истребить всех их, и загнал всех пеших троицких воинов под гору, к пивному двору. Один из даточных людей, крестьянин села Молокова, по имени Суета, громадного роста и очень сильный, над которым всегда смеялись за неуменье биться, сказал: «Умру сегодня или получу от всех славу», в руках у него был бердыш. Бог укрепил этого Суету, дал ему бесстрашие и храбрость: он остановил бегство русских, говоря: «Не побоимся, братья, врагов, но крепко будем биться против них». Он стал бить своим бердышом врагов на обе стороны и удерживал полк Лисовского; никто не мог ему противостоять. Он бросался, словно рысь, и ранил тогда много вооруженных врагов в бронях. Много сильных воинов выступало против него, мстя за бесчестие, жестоко нападало на него. Суета бил в обе стороны; пешие люди, бежавшие от врага, остановились и, не выдавая его, укрепились за полисадом.

Беззаконный Лисовский метался в разные стороны, желая причинить зло. Он, окаянный, бросился к Косому и Глиняному оврагам против троицких людей, вышедших из города; эти люди вместе с слугой Пименом Теневым крепко стояли на пригорке у рва и бились с литвой и казаками.

Злонравный Лисовский увидал, что троицкое войско — не велико, и с яростью бросился на него; смешались оба войска литовское и троицкое, и произошел сильный бой поблизости от Глиняного оврага.

Враги, боясь засады, стали отбегать; троицкое войско понемногу отходило от литовских людей и укрывалось в Косом я Глиняном оврагах, Лисовский хотел Захватить живым слугу Пимена Тенева. Пимен бросился на Лисовского и выстрелил из лука ему в лицо, в левую щеку. Свирепый Александр свалился со своего коня. Литовские воины подхватили его и увезли в полк Сапеги.

Троицкое войско ударило на них со множеством оружия и побило тут много литвы и казаков. Литва после этого быстро обратилась в бегство в разные стороны по Клементовскому полю.

У врагов сердце закипело кровью за Лисовского, многие решили мстить за него; словно лютые волки, литовские воеводы, князь Юрий Горский. Иван Тишкевич и ротмистр Сума, со множеством гусаров и жолнеров, напали на сотника Силу Марина, на троицких слуг Михаила и Федора Павловых и на все троицкое войско.

Закипел сильный, лютый бон. Ломалось оружие, бились врукопашную, резались ножами. Это был отчаянный бон: в троицком войске было мало людей конных и закованных в броню, но они побивали многих вооруженных поляков и литовцев. Слуга [122] Михаило Павлов увидал князя Юрия Горского, перестал биться против других воинов, поймал самого воеводу, убил Юрия Горского и мертвого на его коне примчал к городу. Много поляков, которые желали отомстить за его смерть, погибло, но не могли они вырвать убитого из рук Михайловых. Поляки после такого несчастья — они лишились и князя Юрия и много других своих, которые легли побитыми, — побежали от троицкого войска.

Так разошлись все полки Сапеги и Лисовского. Троицкое войско вернулось в монастырь с великой победой.

ИЗМЕНА ДВУХ СЫНОВЕЙ БОЯРСКИХ

Прельстились дети боярские переяславцы, Петруша Ошушков и Степанко Лешуков, и во время обычной вылазки присоединились к врагам, к литве и изменникам; они скачали гетману Сапеге и Лисовскому: «Что мы получим если скажем вам, как можно поскорее взять монастырь без крови?» Военачальники вражеские обещали одарить их большим именем, сделать их первыми в чинах. Они сказали: «Раскопайте, паны, берег верхнего пруда и переймите от труб воду; скоро люди будут изнемогать от жажды и поневоле покорятся вашей храбрости».

Лукавые лисицы порадовали волков; борьба у стен прекратилась. Враги немедленно начинают готовиться к делу и отходят от города, чтобы горожане не видели того, что делается; они выполняют свое намерение. По приказу Лисовского разрыли плотину верхнего пруда и пустили воду в Служень овраг, в речку Коншору. Но немного вытекло воды из раскопанного места. Городские люди удивлялись тому, что прекратилась рать, а враги стояли неподвижно у своего места; злодеи вызнали обыкновение городских людей — во время засады часто забирать у них пленных, и, ради того, сильно остерегались, как бы не стало известным зло, которое они чинят. Несколько охотников тихо вышли из города, захватили литвина из сторожевого отряда и привели в город; все услыхали о замысле врагов. Тотчас всем народом докопались до труб, проведенных в монастырь, провертели их во многих местах, и тотчас вода из пруда потекла в город. Горожане снова вышли из города и в ту ночь побили всех, кто причинял такую беду, литву и русских изменников, выпускавших воду. Выкопанные в ту же ночь в монастыре пруды наполнились водой, и она стала протекать через монастырь в другую сторону.

Так не сбылся этот умысел литвы и изменников.

Утром злодеи увидали, что в пруде мало воды, а также своих убитых, и всплеснули руками.

МОР НА ЛЮДЕЙ

Ноября в 17-й день появился мор на людей и продолжался до прихода Давыда Жеребцова. Эта болезнь известна в трудных осадах: ее врачи называют цынгой. Она случается от тесноты и недостатков, больше всего от скверной воды, от неядения горячих трав и корений, люди распухали с ног до головы, выскакивали зубы, зловонный смрад выходил изо рта; в руках и ногах были корчи, тело покрывалось струпьями, непрестанный понос у изнемогающих до конца. Люди не могли передвинуться с места на место. Их тело гнило от извергаемого кала, болезнь проедала тело до костей, и там гнездились крупные черви. Некому было ухаживать: утолять жажду, кормить голодных, приложить пластырь к гнойным струпам, перевернуть на сторону, отмыть червей, ни вывести больных вон для освежения, ни поднять, чтобы немного посидеть, ни промыть губы, ни умыть лица и рук, ни стереть пыля с глаз, если у кого двигались руки, те пачкали нечистотами рот и глаза и еще раньше смерти многие от ветра были засыпаны землей и нельзя было признать их в лицо. Богатые отдавали серебро и другие вещи для покупки необходимой пищи и питья, отдавали сколько для необходимого, столько и за службу, но всякому было самому до себя, а остальными пренебрегали. И если бы не истощили всех житниц монастырских и не опорожнили всех погребов, то все мы померли бы во второй год, сидя в осаде.

Была тогда не одна беда и зло: извне — меч, внутри — смерть; не знали, что делать: хоронить ли мертвых или охранять городские стены, расставаться ли со своими родными или с врагами биться, целовать ли глаза родителей или отдавать [123] свои глаза. У кого не было родственников, те не сходили с городских стен, не ждали пощады от врагов, говорили: «Всюду — один путь к смерти». Утешались только одной смелой борьбой с врагами, побуждали друг друга на смерть, говоря: «Вот, господа и братья, не родственники ли и друзья наши предаются погребению, но и нам после них туда же итти; если не умрем теперь за правду и истину, все равно умрем потом без пользы». «Всех захватило бедствие: сначала по 20 и 30, потом по 50 и 100 умирало в один день; увеличивалась смертность среди людей; церковь каждый день наполнялась мертвыми; чтобы выкопать могилу, давали сначала по рублю, потом по 2 и 3, даже по 4 и 5, но некому было уже принимать и копать; в одну могилу и яму хоронили по 10, по 20, по 40 и больше умерших. 40 дней стоял мрак и сильный смрад; отовсюду выносили мертвых, а за ними ходили толпы плачущих; с утра до вечера хоронили мертвых; не было покоя и сна ни днем ни ночью не только больным, но и здоровым. Одни плакали над умирающими, другие — над выносимыми, третьи — над погребаемыми; целые толпы предавались плачу — в разных местах. От неспокойного сна все ходили словно шальные.

Умерло тогда из старых монахов в монастыре 297 человек, а из новопостриженных более 500. Начали изнемогать воины; немногие спаслись от смерти, и много осталось сирот — девиц, вдов и детей; умирали те, кто были пригодны ко всякому делу, а оставались бесполезные, но хлеба едоки. Стоял тогда сильный смрад не только в жилищах, но по всему монастырю от больных, от околевающей скотины; не брезговали никаким животным и раздирали его между собою. Водосточные трубы засорены до сих пор от дождя и грязи костями животных. Вывезли из монастыря больше 100 возов всякой одежды и выбросили в ров, давали за воз по 1 1/2 рубля, но немногие брались за это из-за вшей, червей и сильного смрада. Вывозя все это по крайней необходимости, сжигали вне монастыря. Всего в осаде померло монахов, ратных людей, побито и умерло своей смертью от болезней слуг, служебников, стрельцов, казаков, пушкарей, затинщиков, даточных и служных людей — 2 125 человек, кроме женщин, детей слабых и старых.

Воеводы не знали, что делать, потому что осада продолжалась без перерыва, враги не переставали воевать против города; в монастыре от прежнего множества оставалось мало ратных людей, и ниоткуда помощи не ждали, на долгое время перестали выходить из города против неприятелей. У врагов, литовских людей и русских изменников, стояла большая радость: они видели частые похороны и слышали из города громкий плач об умирающих, часто влезали на деревья в Терентьевской роще, смотрели на город, радовались о гибели христиан, веселились, скакали поблизости от городских стен, выкрикивали ругательные слова, словно камнями бросали в горожан.

Сидевшие в осаде не знали, что делать, стали совещаться с архимандритом Иоасафом и монахами и послали в Москву к келарю Авраамию. Тот ужаснулся писаниям из монастыря, уразумел, что все может окончиться недобром, представил царю и умолял его непрестанно, чтобы враги не одолели обитель. Царь давал слово, но не делал дела, потому что Москва была тогда в большой беде ¹³. Келарь умолял братьев царевых, но и от них не было никакой пользы; потом беспокоил патриарха и всю думу царскую, показывая им послание от обители, что через месяц монастырю будет конец от тягостных бедствий.

«Если, царь, будет захвачен монастырь, то погибнут все земли русские до моря-океана; крайнее утеснение и Москве будет». Царь едва склонился на слезы келаря, послал в помощь атамана Сухана Останкова и с ним казаков 60 человек и 20 пудов пороха, а келарь Авраамий отпустил 20 троицких слуг, Никифора Есипова с товарищами.

Спустя немного дней посланный царем Василием отряд, атаман Сухан с товарищами, а также слуги троицкие, прошли сквозь литовские полки совсем невредимые от противников и в полном здоровье пришли в монастырь. Только 4 казаков схватили; [124] Лисовский велел их казнить против города. Воеводы, князь Григорий и Алексей, решили, в отместку за тех 4 казаков, вывести литовских пленников и казнить 42 человека на горе старой токарни над оврагом, а 19 человек казаков — против лагеря Лисовского у верхнего пруда на горке. Ради этого литва и казаки хотели убить Лисовского, но Сапега спас его от смерти.

Многие из врагов не раз приезжали с хитростью, притворялись друзьями, много раз говорили про то, что у них делается и замышляется, вправду, без лжи; так и бывало, как они говорили. Больные от пьянства, они просили опохмелиться. Троицкое войско говорило об этом архимандриту и воеводам; по их приказанию, брали у чашника с погреба меду и выходили к панам с питьем для того, чтобы сколько-нибудь узнать от них. Они выпивали и уходили; иногда некоторые из них приносили вино и взамен просили меду. Но такая дружба не обходилась без беды; люди обманывали друг друга: или брали в плен или убивали. Проклятому Сапеге был очень предан трубач по имени Мартьяш; по приказанию Сапеги, его посылают с хмельными напитками к монастырю просить меду опохмелиться; он был схвачен и приведен в монастырь; сам враг готов был передаться. Его привели к воеводам; по наущению Сапеги, он говорил будто от себя хорошие слова, приятные для осажденных; ради этого его не убили. Проходили дни: все сбывалось по его словам; и вперед что скажет, все сбывалось. Говорил он про себя, что искусен в польской грамоте и может хорошо переводить всякое писание; этим он очень угодил воеводам. Со злобой ругал он пленников и как будто без лицемерия ругал свою веру. Входил и выходил от воевод, начал ходить на вылазки, служил нелицемерно, сильно бился; все его почитали и любили. Он ходил с воеводами по крепости и по башням, к пушкам и пищалям, смотрел на прицелы, правильнее устанавливал прицелы, и много бед было литовским людям и русским изменникам от него, много раз он противоречил воеводам, и его слова оправдывались; а если кто не слушался его советов, то случалась беда, Воевода князь Григорий почитал его словно отца, спал с ним в одной комнате, одевал в белые одежды; не было слышно о нем лукавого слова; многие уважали его за правду; о всем, что творилось неладного в воинском деле, он доносил князю, и снова лицемерил. Князь стал посылать его ночью смотреть за стражей, и никогда ни в чем он не солгал воеводе.

За ним передался и другой пан, немой и глухой; его паны называли Мартьяшем. Этот Мартьяш был очень гневлив и силен и послужил монастырю, как истинный христианин. Он настолько был известен среди поляков и изменников, что и храбрые не решались с ним бороться; некоторые пугали его именем и прогоняли нечестивых, а он, пеший, конного не боялся. Ради своей глухоты он во время боев вертелся и смотрел в разные стороны, чтобы не убили его откуда-нибудь. Во время приступов никто не в силах был так метать камни, как этот немой; если же бились оружием, то жилы на его руках искривлялись судорогой и едва расходились, и не мог он ничего держать в своей руке.

Неизвестно, почему он передался: или избегал смерти или просто случайно. Этот немой Мартьяш вместо слов разводил руками и пальцами, обозначая какую-нибудь вещь, дело, человека или животное, чертил пальцами; он находился вблизи воевод, и все разумели по указанию его, немого.

Этим двум литвинам случилось быть на обеде у слуги Пимена Тенева, а после обеда начали играть; во время игры немой пан отскочил от Мартьяша, начал скрежетать зубами и плевать на него. Тот литвин, почуяв недоброе, выскочил поскорее вон. Присутствовавшие не поняли, в чем тут дело. Немой быстро подбежал к воеводе Григорию Борисовичу, прискакал в слезах, по обычаю, бросился перед ним на землю и стал показывать. руками, приказывая схватить того пана. Воевода стал расспрашивать про его вину; немой бил кулаком по кулаку, хватался руками за стены келья, указывал на церкви, на монастырские службы, на городские стены и показывал пальцами, что все это взлетит на воздух, воеводы (показывал) будут побиты, а весь [125] монастырь сожжен. Все это воевода понял у него: того, другого Мартьяша, невредимым поймали и едва доведались от него при помощи сильных пыток и огня.

Этот проклятый Мартьяш поведал всю свою измену; он хотел забить затраву 4 пушек и сжечь порох; еще признался, что ночью часто разговаривал с приходящими под стену панами, при помощи одного слова давал им знать военные тайны, пускал вниз на стрелах грамоты. В эту ночь проклятый хотел впустить на стену немного поляков, вместе с ними нанести вред пушкам и сжечь порох, а остальным врагам назначил готовиться к приступу.

А вот немой пан, не знаем ради чего, снова изменил, ушел к литовским панам. Может быть потому, что в нижнем огороде его окружили пешие русские изменники; он увидал, что его собираются убить, забормотал, замахал шапкой и передался к ним. Они его ограбили: на нем была одежда трубача Мартьяша. Он пробыл несколько дней в литовском лагере и снова вернулся в монастырь, начал больше прежнего воевать за христиан против литвы и русских изменников.

Самым храбрым среди осажденных был слуга Анания Селении. Когда в монастыре пали храбрые и крепкие воины или от острия меча иноверных или померли в городе от цынги, этот Анания отличался большим мужеством: 16 пленников, искусных в осадном деле, привел в город, и никто из сильных поляков и русских изменников не посмел приблизиться к нему, но издалека старались убить его из оружия; все его знали и отмечали среди всех остальных воинов; многие узнавали его по коню. Такой быстротой отличался его конь, что убегал из средины литовских полков, и не могли его догнать. В боях, во время вылазок, он часто выходил вместе с немым паном; тот немой, всегда пеший, вместе с ним вступал в бой, и они вдвоем, с луками, роту поляков с копьями поворачивали обратно.

Лисовский когда-то видел, что Анания хочет биться с ним, и вышел против него, желая его убить. Анания сильно ударил по своему коню, выстрелил в Лисовского из лука в правый висок, прострелил ухо и опрокинул с коня: Анания был очень искусен в стрельбе из лука, как и из самопала.

Случалось этому Анании защищать простых людей среди леса; две вражеские роты отрезали его от своей дружины, и он бежал, стремясь спастись. Немой скрывался среди пней и видя, что у Анании — неладно, выскочил, словно рысь, стрелял на литвинов (у него был лук в руке и полный колчан стрел) и сильно бился. Литвины бросились на немого, и вот Анания прорвался к нему, и стали они биться вместе. Много поранили людей и коней, а сами отошли невредимы, только ранили коня под Ананией.

Поляки в один голос порешили убить коня под Ананией; все знали, что живым его не взять. Когда Акания выходил биться, все стреляли в коня. Так в течение многих вылазок его конь шесть раз был ранен и на седьмой — убит. Стал Анания хуже биться. Потом Ананию ранили из пищали в ногу, в большой палец, раздробили всю ступню; вся его нога опухла, но еще крепко он бился; спустя 7 дней он был ранен в ту же ногу в колено; этот сильный воин вернулся назад. Отекла его нога до пояса, и спустя немного дней он помер.

Месяца мая в 27-й день снова в лагерях Сапеги и Лисовского стоял большой шум, до полудня играла музыка. С полудня литовские люди начинали подъезжать к городу, осматривали стены и часто поглядывали на город. Начали также готовить места, где можно уставить свои пушки и пищали, скакали на конях, махали с угрозой мечами по направлению к городу. К вечеру по всем полям Клементовским стали скакать множество конных людей со знаменами. Потом Сапега вышел с многими вооруженными полками и снова скрылся в своем лагере.

Оставшееся троицкое войско видело, что враги осматривают город, уразумело их лютое решение пролить кровь, думало, что будет приступ. Русские люди стали готовиться к бою, а числом их было немного; они заготовили на стенах кипяток с калом, смолу, камни и другое, что подходило к тому времени, и перестали биться у подножья стен. [126]

Был уже вечер, когда проклятые литовские люди и русские изменники с лукавством хотели тайком подойти к городским стенам; ползли они молча, словно змеи по земле: везли орудия для приступа; щиты рубленые, лестницы, туры и стенобитные машины. Все городские люди, мужчины и женщины, вышли на городские стены и также скрытно ждали приступа. С Красной горы сверху загремели выстрелы из пушек, закричало все множество литовских людей и русских изменников и устремилось со всех сторон к городу с лестницами, щитами, тарасами и разными стенобитными орудиями.

Ударила музыка, враги начали наступать к городу со всеми силами; проклятые думали овладеть им в один час; они знали, что там осталось мало людей, да и те — больные, и ради этого крепко налегли на город. Но троицкое воинство билось с городских стен крепко и мужественно. Литовцы, стремясь поскорее взойти на стены, придвинули щиты на колесах, много лестниц, пытались силой приставить их и взойти на стены. Войско и городские люди не допускали их придвигать щиты и тарасы и прислонять лестницы, били из множества пушек и пищалей, кололи врагов через стенные окна, метали камни, выливали кипяток с калом, бросали зажженную серу, лили смолу, засыпали известкой глаза. Так бились всю ночь.

Когда наступил день, проклятые увидали, что ни в чем не имели успеха, а много своих погубили, и начали со стыдом отступать от города. Городские люди быстро отворили ворота, другие соскочили со стен и произвели вылазку на литовских людей, оставшихся у своих стенобитных орудий; остальные враги бродили по рвам и не могли выйти. Так многих побили, а живыми взяли панов и русских изменников 30 человек; приставили их работать на жерновах; так они работали на монахов и на все троицкое войско до ухода врагов от города. Побили много наступавших людей, тарасы их, щиты, лестницы и другие орудия взяли и унесли в город. Сами же ушла невредимы, одержав победу над врагами.

Сидящие в осаде в Троицком монастыре ожидали Михаила Васильевича Скопина. Стало известно всем людям, что много поляков и русских изменников собрались все вместе — от тушинского ложного царика ¹⁴, от Сапеги из-под Троицкого монастыря и других городов — и пошли против князя Михаила и немецких людей,

Поляки оружие к борьбе чистят, готовятся по-звериному пить кровь. Чтобы задержать князя Михаила, оставляют в городах надежных скороходов, изыскивают, кто им верен из русских изменников; принимают с ними крепкое решение: оставить остальные города и взять Троицкий монастырь: тем самым будут заняты все пути к Москве. Они не смущались, что много их погибло под Троицким монастырем. Русские дворяне из ближних городов прельстились и говорили: «Если вместе с поляками пойдем на Москву и Троицкий монастырь, то поместья наши не будут разорены».

Так соединились с Зборовским полком, с тушинскими литовскими людьми и с русскими изменниками дворяне и дети боярские из многих городов. Все пришли под Троицкий монастырь, показывали множество своих отборных сил, хвалились обилием своего богатства, посылали в монастырь простых людей с вестями, научая говорить, что они немцев и русских людей побили и воевод в плен взяли, а князь Михаил бил челом во всей воле панской.

Михайло Салтыков и Иван Грамотин ¹⁵ звали троицких людей из крепости для сговора, утверждали, что Москва уже покорилась, что царь Василий с боярами у них в руках; так и дворяне с клятвой лгали, в одно слово с поляками, и ни в чем не разногласили, говоря: «Не мы ли были с Федором Шереметевым и вот мы все — здесь; какая у вас надежда на силу Низовскую (Поволжскую)? ¹⁶. Мы узнали своего настоящего государя и ради этого верно служили ему. Царь Дмитрий Иванович послал нас впереди себя. Если ему не покоритесь, то сам он, вслед за нами, [127] придет со всеми польскими и литовскими людьми, с князем Михаилом, с Федором Шереметевым и со всеми русскими людьми. Тогда уже не примем вашего челобитья».

Не только умные, но и простые не внимали этому и в один голос отвечали: «Хорошо и красиво обманываете, но никто вам не верит; на что пришли, то и делайте; мы готовы биться с вами. Мы бы поверили вам, если бы вы сказали, что князь Михаил под Тверью уравнял берега вашими телами, а птицы и звери насыщаются вашими трупами. А теперь возьмем оружие, пронзим сердца друг другу, разрежем себя пополам, рассечем себя на части».

Злые враги увидали, что троицкие люди, сидящие в осаде, ищут не жизни, а пиршества смерти, стали готовиться к приступу на другой день. Пан Зборовский ¹⁷ ругал и поносил Сапегу и Лисовского и всех панов: «Что у вас за бездельное стояние перед лукошком? Почему бы не взять лукошка и не передавить ворон. Вы бьетесь с небрежением и хотите взять крепость с помощью черни, которую бьют». Они стали готовиться к приступу, отослали от себя простых людей, кроме казаков Лисовского; положили на совете напасть в эту ночь на сонных, как будто Зборовский пришел после боя с князем Михаилом, а с ним пришли Лев Плещеев и Федор Грыпунов.

Третий большой приступ был 31 июля. В монастыре здоровых было не больше 200 человек. Троицкое войско и все мужчины и женщины бились с врагами всю ночь, не переставая, как и во время прежних приступов... Все нападающие скоро бросились назад стремглав в беспорядке и решили больше не ходить на приступы; на городской стене убили одну только женщину и никого не ранили. Зборовский погубил много отборных бойцов. Сапега и Лисовский со своими войсками насмехались над ним, видя его в слезах: «Почему ты не одолел лукошка? Раз ты — такой смелый, попробуй еще раз, не осрами нас, разори это лукошко — доставишь вечную славу королевству польскому!».

БОЙ ПОЛЬСКИХ И ЛИТОВСКИХ ЛЮДЕЙ И РУССКИХ ИЗМЕННИКОВ С КНЯЗЕМ МИХАИЛОМ

Князь Михаил, уничтожитель войны, приближался к Калязину монастырю; враги, польские и литовские военачальники с полковниками и ротмистрами, каждый со своим полком, Александр Зборовский, Сапега, Лисовский, Иван Заруцкий, пошли против князя Михаила Васильевича Скопина-Шуйского и немцев по Переяславской дороге, месяца июля в 5-й день, во втором часу ночи. Пришли к Волге, под Калязин монастырь, в село Калязино-Пирогово.

Князь Михаил Васильевич с московским войском с Яковым Делагарди ¹⁸ и многими немецкими людьми ¹⁹ изготовились к бою на Волге против них. Князь Михаил послал воевод Семена Головина, Якова Барятинского, Григория Валуева, Давыда Жеребцова со многими людьми за Волгу в слободу на речку Жабку на перевоз, чтобы не пропустить через ту речку литовских людей, а эта речка была очень топкая. Литовские люди увидали московских людей и устремились на них, словно лютые звери на охоту. В том бою побили и поранили много польских и литовских людей; многие из них погибли, завязнув в грязи; остальные бросились бежать к главным отрядам, в село Пирогово. Воеводы послали об этом весть к князю Михаилу, чтобы скорее переходил реку: так и вышло.

Литовские военачальники и их полковники со всеми войсками устремились на русское войско. Сошлись оба войска, и была злая сеча: бились во многих местах целый день. Нельзя было услыхать, что говорят, от стука ружей, ломания копий, от голосов, воплей и криков бойцов того и другого войска; от дыма едва можно было видеть, кто с кем сражается. [128]

Словно звери с ревом н яростью они бились целый день во многих местах. Уже под вечер на врагов напал большой страх; в большом смятении они обратились в бегство. Русские полки гнали, поражая литовских людей, до Рябова монастыря, много литовских людей побили и поранили, много знаменитых панов живыми в плел взяли. С большой победой и одолением, с большой добычей, вернулись русские воины под Калязин монастырь. Польские и литовские люди и русские изменники как из-под Твери, так и из-под Калязина монастыря бежали, возвращаясь не в порядке. Они хотели под конец разорить Троицкий монастырь; с яростью повели борьбу; немногие, оставшиеся в монастыре, поддерживая друг друга, боролись с врагом.

Потом из лагеря Сапеги приехал в Троицкий. монастырь пан Ян, с ним 4 пахолка ²⁰ и двое русских людей, и сказали, что под Калязиным монастырем князь Михайло побил и взял в плен много литовских людей. В этот день воеводы устроила вылазку из Троицкого монастыря на речку Коншуру, на литовские бани, и побили у бань много черкесов и казаков, сожгли их бани, захватили в плен 6 человек. Пленники сказали, что подлинно князь Михаил под Калязиным побил литовских людей. Русские воины обрадовались, возымели надежду, ждали избавления и сильно бились с врагом.

Месяца января в 4-й день, в четвертом часу ночи, пришел из Александровской слободы от князя Михаила Васильевича в Троицкий монастырь воевода Григорий Валуев, а с ним отборного войска 500 мужей храбрых вооруженных. Эти пришли выведать о литовских людях и русских изменниках и войско их сосчитать. На рассвете, соединясь с Давыдом ²¹ и сидевшими в осаде троицкими людьми, храбрые воины выходят из города и дерзко нападают на польские и литовские отряды. Вогнали их в лагерь Сапеги и сожгли их палатки около лагеря, много людей побили и захватили пленников. Сапега и Лисовский со всеми своими полками вышли против них; был большой бой на Клементовском поле, на Келаревом пруде, на горе Волкуше и на Красной горе. Сильно бились, многие с обеих сторон испили чашу смерти; много погибло вражеского войска, и разошлись бойцы в разные стороны. Воеводы провели тот день в монастыре, исполнили все, что им было поручено, в вернулись к князю Михаилу Васильевичу.

Января в 12-й день ²² гетман Сапега и Лисовский со своими польскими и литовскими людьми и с русскими изменниками побежали к Дмитрову, никем не гонимые; убежали так быстро, что друг друга не поджидали, побросали свои запасы; после «их по дорогам находили большое богатство, — не плохие вещи, а золото и серебро, дорогую одежду и коней. Другие не могли убежать и возвращались назад, блуждали по лесам, приходили в монастырь просили себе милости. Удивлялись, что из монастыря за ними не было никакой погони. Отчаялись уже в приходе князя; из монастыря слали к нему просьбу за просьбой, но не получали ответа.

В монастыре был еще страх перед врагами, стали считать людей и хотели узнать, сколько остается запасов для их пропитания: нашли в хлебной еще десять четвертей муки и сухарей четвертей с 50.

Когда же князь Михаил, промедлив не мало времени, пришел из Александровской слободы в монастырь со всеми войсками русскими и немецкими, все войско довольствовалось этими малыми остатками. Также и весь свой скот кормили из монастырских житниц. Даже после ухода Скопина со всем войском для многих еще оставалось в монастыре пропитание.

Комментарии

1. Город Загорск. — Ред.

2. Сентября 23 дня 7117 г. — 23 сентября 1608 г.

3. Гермоген — ревностный защитник Московского государства от польских интервентов.

4. Город, собственно, означал укрепленное место, огороженное стенами.

5. Голова — начальник «сотни», отдельного отряда дворянского ополчения.

6. Наемные польско-литовские войска.

7. Воины из различных польско-литовских воеводств.

8. Башня, высотою приблизительно с городские стены, подкатывавшаяся к ним. чтобы удобнее обстреливать защитников крепости.

9. Воины, набиравшиеся особыми царскими указами с крестьянских и посадских дворов, в добавление к дворянскому ополчению.

10. Ходили слухи, что второй троицкий воевода, Алексей Голохвостов, собирался изменить русским и передать монастырь полякам, литовцам и русским изменникам.

11. Старинное название ружья, висевшего на ремне за спиною у воина.

12. Ручное оружие конного воина, подобное мечу, но почти вдвое длиннее его.

13. Москва была тогда осаждена вторым Самозванцем, сидевшим в подмосковном селе Тушине.

14. Речь идет о втором Самозванце.

15. Боярин Салтыков и дьяк Грамотин — русские изменники, передавшиеся сначала второму Самозванцу, а потом польскому королю Сигизмунду III

16. Ф. И. Шереметев — воевода астраханский, шедший на помощь к Москве, по приказу царя Василия Шуйского, с поволжской ратью.

17. Зборовский — один из крупнейших польских авантюристов той эпохи, служил Лжедимитрию I, потом занимал видное положение в Тушине у Лжедимитрия II и, наконец, примкнул к отряду польских интервентов гетмана Жолкевского, который под деревней Кдушино одержал победу над русским войском и затем оккупировал Москву.

18. Шведский полководец, присланный Карлом IX на помощь царю Василию Шуйскому против Лжедимитрия II.

19. Здесь идет речь о наемных войсках — шведах, немцах, французах и др., которые привел с собою Яков Делагарди.

20. Пахолок — слуга.

21. Давыд Жеребцов — воевода, посланный князем Михаилом на помощь осажденным с 600 воинами и 300 слугами в октябре 1609 г.

22. 1610 г., следовательно, осада Троицкого монастыря продолжалась с 23 сентября (ст. стиля) 1608 г. по 12 января 1610 г., т.е. почти 16 месяцев.

Текст воспроизведен по изданию: Оборона Троице-Сергиева монастыря // Военно-исторический журнал, № 3. 1940

© текст - Панов В. 1940
© сетевая версия - Тhietmar. 2021
© OCR - Николаева Е. В. 2021
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Военно-исторический журнал. 1940