В. В. Григорьева

ВВЕДЕНИЕ.

Отыскивая записки всякого рода об Оренбургском Крае, я получил случайно, в числе таковых, от Полковника Уральского Казачьего войска, Е. М. Матвеева, рукопись под заглавием: «Записка Греческого Митрополита Хрисанфа Новопатрасского, поданная им в 1795 году Князю Зубову, для соображения Графа Валериана Зубова, при походе его в Персию». Небольшая рукопись эта, по видимому, переведенная с Греческого, оказалась заключающею в себе довольно любопытные и весьма верные известия о положении Середней Азии в последних годах прошедшего столетия. Человек, не бывший на месте, явно не мог бы составить подобной записки. Между тем доселе не было известно, чтобы Средняя Азия посещена была в означенное время кем либо из Европейцев, кроме Маиора Бланкеннагеля, который в 1793-94 годах ездил в Хиву из Оренбурга и возвратился оттуда через Астрахань (См. напечатанные мною, с объяснениями, в «Вестнике И. Р. Геогр. Общества» на 1858 год, «Замечания Маиора Бланкеннагеля в последствие поездки его из Оренбурга в Хиву в 1793-94 годах».), да горных чиновников, т. е. Бурнашова и А. С. Безносикова, ездивших в 1794-95 годах в Бухару из Омска и возвратившихся оттуда через Орск (Описание этой поездки, составленное Бурнашовым, напечатано в «Сибирском Вестнике» на 1818 год.). Любопытство мое было заинтересовано личностию этого [II] неизвестного доселе путешественника, и я стал розыскивать, нет ли каких известий о Хрисанфе, Митрополите Новопатрасском, и поводах к посещению им Средней Азии и сношениям с Князем Зубовым. Долгое время все старания мои об этом оставались бесплодны. Я знал из конца прошедшего столетия только одного Хрисанфа, автора напечатанного в 1787 году в Вене ?Proskhnhtarion thV agiaV Ierousalhm kai pashV PalaisinhV; но этот явно был не тем, кого я отыскивал. Наконец, расспрашивая всех, кто, по соображениям моим, мог навести меня на какой либо след интересовавшего меня путешественника, я обратился с вопросами моими и к известному, ученому нашему, П. И. Савваитову, который был так добр, что взялся навести справки об этом в Синодском Архиве. Результатом были следующие сведения, им мне доставленные.

Хрисанф, титуловавший себя Митрополитом Новопарасским, прибыл в Астрахань 13 Мая 1795 года, и на предложенные ему от Астраханской Консистории вопросы, объяснил, что «природою он Грек, из Венецианских дворян, именем Хрисанф, Митрополит бывый Новых Патр, что близ Афин, по фамилии Контарини. Хиротонисан в Митрополиты в Константинополе, в 1774 году, Святейшим Патриархом Самуилом, от которого и грамоту имеет. На Епархии жил десять лет, а с 1784 года, по притеснению тамошнего Паши, из оной выбыл в Константинополь. Потом Святейшим Патриархом Гавриилом будучи от Епархии уволен вовсе, отправился в Ливанские монастыри, что в Сирии, для любопытства; оттуда, из любопытства же, в город Алепп, из коего, со случившимися там Английскими купцами, по реке Евфрату, через Персидской морской залив, в Маскату, что в Счастливой Аравии; оттуда в Сурат, Индию и другие оной места; из оной, через Кашемир, Кабул, Балх, Бухарию в Хиву, где задержан был [III] около года; оттуда, через Манкишлак и Каспийское море, на купеческом судне, в Астрахань. От Российского, в Константинополе находящегося, Министра пашпорта не имеет, потому что не было ему резона и просить оного, поелику сначала не имел намерения видеть Россию, а имеет только, кроме грамот Святейших Патриярхов, Самуила и Гавриила, данные ему к Алеппе от консулов, Английского, Михаеля Девезина, и Венециянского, Салезия Рицина, за их руками и печатьми, свидетельства. В России оставаться ни на время, ни на всегда, намерения его нет, а желает, из любопытства, паче же из благоговения к Православной Грековосточного исповедания державе, проехав чрез Москву и Санктпетербург, возвратиться в свое отечество».

Получив об этом донесение Платона, Епископа Астраханского, Св. Синод, руководствуясь именными указами 1785 и 1794 годов, определил: «Объявляемое помянутым Греческим Митрополитом Хрисанфом любопытство его к обозрению здешних столиц, яко к рассмотрению духовному не относящееся, и об нем самом, Хрисанфе, предоставить к надлежащему рассмотрению Кавказского Наместнического Правления».

В следствие сего, из Астрахани путешественник ваш отправился, для испрошения паспорта, к Рязанскому, Тамбовскому и Кавказскому Генерал-Губернатору, Графу Гудовичу, в Георгиевск, где объявлял, что «прежнее свое намерение путешествовать по России уже оставляет». Но Граф Гудович, по Высочайшему повелению, отправил его, в самом начале 1793 года, в Петербург, с приказанием, данному ему в провожатые, корнету Тантисову, представить его, по прибытии в С. Петербург, прямо в Невский монастырь, к Митрополиту Гавриилу. Сему последнему, указом Св. Синода от 19 Января 1797 года, объявлено о Высочайшем соизволении, чтобы Митрополит Хрисанф, согласно с прошением [IV] его, имел пребывание в Екатеринославской епархии, где пожелает, и о всемилостивейшем пожаловании ему пенсии по пяти сот рублей в год. Мая 20-го 1798 года Хрисанф отправился в Феодосию, и за тем о дальнейшей судьбе его опять ничего неизвестно.

Соображая обстоятельства, должно думать, что путешественник наш вызван был в С. Петербург в начале 1796 года, в тех видах, чтобы воспользоваться сведениями его об Азии, по поводу предпринимавшегося тогда похода в Персию под начальством Графа Валерияна Зубова, и что этому обстоятельству обязана существованием своим и записка его, о которой упомянуто выше. Печатаем этот любопытный во многих отношениях документ, снабдив его, относительно обстоятельств, которые, по мнению нашему, требовали того, объяснительным комментарием; при чем не излишним считаем обратить внимание и на тот замечательный факт, что из Венециян, из знаменитого дома Контарини, был православный еще не далее, как в конце прошлого века. [5]

ХРИСАНФА, МИТРОПОЛИТА НОВОПАТРАССКОГО, О СТРАНАХ СРЕДНЕЙ АЗИИ.

О ПОЛЬЗЕ СОЮЗА С ПЕРСИЕЮ И О ДАЛЬНЕЙШИХ ОТ ТОГО ВЫГОДАХ.

Мнение мое, которое осмелился я донести Вашей Светлости ¹, что весьма полезно было бы заключить союз с Персиею, основывается на следующем. Персияне притеснены от Афганов и Азбеков (Узбеков): Афганы завладели многими их местами, а именно Хератом, Кандагаром и почти всем Систаном ²; Бухария же заняла все пространство, лежащее до самого Машеда (Мешгеда), и хотя Машед не состоит еще под властию Евнуха ³, но коль скоро другой кто сделается Шахом, то оный город должен будет ему покориться. Астрабад весьма выгодное для России пристанище: из оного города Российское войско пройдет до Хивы дней в восемь, или девять, в зимнее, однако же, время, для того, что зимою удобно доставать воду из выпавшего снегу, летом же земля сия вся почти безводна ⁴. Хива плодородна и имеет горы, в которых находятся золотые и серсбряные руды ⁵. От Хивы открывается путь в Бухарию рекою, называемою Аму-Дарья. В Хиве находится более 4,000 Русских пленников и до 6,000 таковых же из Персиян, которые ожидают только случая восстать прошв своих хозяев. Жители тамошние разделены промеж собою в рассуждении междоусобной их злобы со времени умерщвления визиря, бывшего из поколения, так называемых, Киндитов (Таджиков?). Сие поколение состоит не более как из 5,000 семейств, и люди чрезмерно злопамятны ⁶. Другое же поколение, Конгратами зовомое, не есть происхождения настоящих тамошних жителей, а зашедшеее туда из других стран ⁷. Вообще же готового войска они у себя не имеют, а дают токмо некоторым по червонцу, другим же по рублю в месяц. [6] Впрочем, сказывают, сила их состоит из 20,000 человек, но сие несправедливо: прошлого года, в моей бытности тамо, по приказанию начальника их, Инака Эйваз-Бека ⁸ с прочими, делано было исчисление всему народу, и найдено не более 3,000 семей, но в угодность начальнику объявлено было до 20,000 ⁹. Конграты также весьма злобного свойства; многие из начальников их весьма богаты в наличных деньгах, а народ вообще беден. Богатство сего последнего состоит в земле, от произрастений которой он и питается. Многие из Хивинцев производят также торговлю с Астраханью и Бухарией. Катиды (Таджики?) охотно бы желали сделать союз с Россиею, дабы выгнать пришельцев, своих неприятелей, но опасаются, чтобы рассеявшийся о сем слух не причинил им крайней опасности. Того же самого желают и Туркоманы Мангышлацкие, быв притеснены от Киргиз-Кайсаков.

О ТУРКОМАНАХ.

У сих Туркоманов, называемых Абдалидами ¹⁰, Русских пленников ни одного не имеется. Они их не покупают; буде же прибежит таковой к ним из Хивы, то возвращают его обратно к хозяину, получая некоторую за то плату. И у них близь Мангышлака есть горы, в которых, думают, находятся серебряные и золотые руды. Горы сии отстоят от Каспийского моря верст за 150, имеется там вода, и место весьма способное к заведению поселения ¹¹; по Туркоманы, будучи теперь слабы, не смеют там селиться, боясь Киргиз-Кайсаков. Расстояние же от Мангышлака до Хивы такое, какое от сей последней до Астрабата. В степях сих обитают два поколения: одно именуется Каракалпаки, а иными Канраты ¹², нравов самых зверских, производит хлебопашество и имеет достаточное скотоводство; другое же Туркоманы, именуемые особенно Понмутами (Яумудами), злой и жестокой народ. Узбеки, по общему согласию, не дозволяют им производить хлебопашества, а потому и живут они в пустой степи к северу. Чтобы удержать их от грабежа, проезжающим чинимого, некоторым из них дается от Хивинцев жалованье по червонному, по большей же части 10 рублю в месяц, как выше о сем упомянуто. С Понмутами (Яумудами) Мангышлацкие жители имеют тесную дружбу и соединены сродством. Они часто делают набеги и в самую внутренность Персии, откуда похищают в плен людей и продают их в Хиву от 40 [7] до 60 червонных за каждого. Впрочем, весьма удобно склонить сих Памутов (Яумудов) на Российскую сторону, соделать их не так зверскими и напротив к войне весьма способными. Число их полагают до 50 тысяч, а может быть и более ¹³. К южной стороне граничит Хива на 20 дней расстояния с пустынею, называемою Кале ¹⁴. Там жительствуют многие Туркоманы, которые богатее первых, и с коими, т. е., с Мангышлацкими, имеют всегдашнюю и непримиримую вражду, похищая у сих последних много скота и разграбляя их караваны; но в отмщение таковых поступков, Мангышлацкие, соединясь с Памутами (Яумудами), нападали на тех своих неприятелей и великие причиняли им разорения увлечением многих из них в плен к себе. Персия может покорить Калезскуго степь.

ОБ ОБРАЩЕНИИ ПЕРСИЯН ПРОТИБУ БУХАРЦЕВ.

Кратчайший и удобнейший путь до Хивы через Астрабат, нежели через Мангышлак, или чрез другие какие либо места; при том в сем месте и для флотилии безопасное пристанище; есть также тамо некоторое число беглецов из поколения Кадитов (Таджиков), которые могли бы тотчас присоединиться. Сей способ, по моему мнению, есть найлучший к завоеванию современен и самой Бухарии, а равно и к распространению в тамошних краях мало по налу дальнейших успехов, могущих доставить Российской Империи весьма важные и знатные выгоды, тем паче, что чем далее распространяема будет тамо власть, тем бессильнее и в грубейшем невежестве погруженные встречаться будут народы, владеющие, по истине можно сказать, землею обетованною, недра коей преисполнены злата, сребра и других драгоценностей, и при том такие, кои не носят на голове Европейских шляп, следственно и огнестрельных орудий, сими последними употребляемых, то есть, артиллерии, совсем не имеют ¹⁵.

О БУХАРИИ.

Бухария уподобляется саду удивительной красоты ¹⁶, но, к сожалению, наслаждаются сею частию Света варвары. Из сопредельных или ближайших к оной государств, ни которое покорить ее не в состоянии, окроме России, при помощи Божией, но не прежде, однако же, как заняв Хиву и отправя оттуда отряд войск на легких судах, могущих дойти по реке Аму-Дарья до [8] самой Бухарии, поелику сухим путем в рассуждении лежащей между сими местами пустой степи и недостатка в дровах и воде, проходить нет почти возможности ¹⁷ Бухарии почти превосходит самую Индию в богатстве и изобилии во всех жизненных потребностях. Река Аму-Дарья именуется иначе Ферейдук (Джей-Хун?), а к стороне Калмукии, где думают, что имеет она свое начало, называется она Ле ¹⁸; а может быть, что исток ее выходит из Малого Тибета, что против Кашемирии, откуда и река Инд соединяется с другою, текущею из Малого же Тибета, рекою, от чего делается толь сильною, что ее полагают второю рекою по Гангесе. В Бухарии весьма много купцов и другого звания людей, которые несметные имеют богатства, состоящие по большей части в серебре и золоте, в жемчугах и драгоценных каменьях ¹⁹. Наип тамошний или главный правитель Бухарии, именуемый Вели-Хан, есть не что иное, как лицемернейший мулла, который, со всем своим набожеством, имеет там весьма великую силу и власть, так что никто ему противиться не в состоянии ²⁰; коль же скоро заметит кого либо противным, то тотчас объявляет народу, чтобы был в готовности итти на неприятеля и, собрав достаточные силы, оного поражает. Сим способом часто делает он нападения то на Балх, имея с собою не более как 5, или 6, тысяч войска, иногда и меньшее число, то на Машед, сопредельную Бухарии Персидскую провинцию. По усмотрении же противников и по разграблении жилищ их и имущества, всю полученную добычу разделяет он между войском своим, потом возвращается во свояси, дожидая опять такового же удобного времени. В случае же, когда встретит со стороны неприятелей своих сопротивление, которого силы его одолеть не в состоянии, разглашает в войске своем свойственные Туркам предлоги, что видел яко бы сон, по которому необходимо нужно возвратиться вспять ²¹. И таким образом воинство с верою ему повинуется и возвращается в Бухарию. Таковые и сим подобные суеверные разглашения бесконечны. Сражаются варвары сии, не смотря на неискуство их, довольно запальчиво, ибо конница сближается иногда с одной и с другой стороны, выезжают отряды фланкеров и делают эволюцию на конях до тех пор, пока или обратят в бегство всех противников, или убьют кого либо из них, или снимут с коня; но в сем последнем случае попавшемуся в плен жизнь [9] всегда даруется. Азбеки сражаются гораздо храбрее, нежели Афганцы. В Бухарии есть и из Русских многие пленники, а из Персиян до 60 тысяч человек. Туркестан отстоит от Бухарии почти на 10 дней расстояния; в оном заключается и Балх ²². На 24 часа от Бухарии лежит место, называемое Корей. По истине можно назвать оное изящнейшим вертоградом, изобилующим всеми потребностями для жизни человеческой ²³. Вкратце сказать, весь Туркестан есть земля, каковою описывает нам Священное Писание землю обетованную. Между Балха и Бухарии есть одна гора превысокая, в которой имеется соль, цветом подобная красному мармору ²⁴; есть такожде другие горы, содержащие в себе руды всех металлов, на коих жительствуют Азбеки Конкраты ²⁵: сии горы простираются к стороне севера до Самарканды, а к востоку до Бедакшана. Весь народ, населяющий Туркестан, не более как до 150 тыс. душ простирается ²⁶. Малолюдство сие есть следствие междоусобных их браней, на коих не малое число ежедневно почти лишается жизни. За грех бы себе поставил я, если бы умолчал здесь о Балхской области. К удовольствию любопытства, назову оную такожде прекрасным вертоградом и могущею быть наизобильнейшею житницею, если б коварный Бухарский Наип частыми своими нападениями не опустошал сей области и не истребил почти всех жителей ее, из коих некоторые погибли от его меча, другие переведены им в Бухарию, а прочие разбежались кто куда мог. Балх, со времени смерти Надир-Шаха до сих пор, находится под властию Афганского Государя, но большая крепость, носящая сие же имя, Балх, лежит на холме, окруженном со всех сторон водою; она доселе сохраняет свою вольность, потому что никто из тамошних, кроме Ахмет-Шаха, преемника Надырова, не мог завладеть оною, не смотря на то, что стены оной составлены из несженого кирпича без всяких внешних укреплений и без пушек; но неприятели, желающие овладеть оною, по неимению пушек, не находят довольных способов разбить стены ее, и так, подержав в осаде месяц, или два, и удовольствуясь одним только разграблением принадлежащих сей крепости окрестных деревень, уходят. Афганцев, охраняющих оную, не более 800 человек. Мелкою флотилиею, из Хивы можно войти в Бухарию весьма легко а еще легче в [10] Балх тою же рекою. Сия самая река протекает и через Бедакшан. Во многих местах оной находится золото, смешанное с песком. Часто случалось мне видеть, каким образом оное отделяют ²⁷. Наполнив таким образом сосуд, доливают его водою и кладут в оный некоторую пропорцию ртути; потом, перемешав все сие довольное время, выливают воду в другой сосуд, а остальную смесь ввергают в огонь, из коего, по излетении испарением ртути, вынимают чистое золото ²⁸. В случае же большого наводнения, идет и чистое золото без песку. Сия область есть богатейшая всех прочих, как в рассуждении сего драгоценного металла, рекою доставляемого, так и находящегося в горах оной довольного количества бирюзы и другого рода камней, имеющих вид аметиста, и других отличных и превосходных даров, от самой природы земле сей присвоенных. По обитатели тамошние в бедствии проводят жизнь свою, по причине чинимых на них частых отовсюду нападений. Не более как на 8, или на 10, дней расстояния оттуда лежит Кашкар. Жители тамошние исповедания Алиева.

О КОЕСТАНЕ.

За всеми сими местами начинаются, примечания достойные, высокие, богатые и множеством народа населенные, горы Хазаристов Татаров, или Коестан ²⁹. Часть из них принадлежит к Кабулу под властию Афганского Государя, а прочие ни во что ставят власть его. Все оные горы преизобильны рудами, но обработывать оные некому; скотоводство у них разного рода несчетное. Из гор вытекают ручьи прохладных и удивительных вод; на вершинах многих из них находятся никогда не истаеваемые снега; у подошв гор и там, где оные как бы разделяются, представляются зрению целые рощи, насажденные от природы разных плодоносными деревьями. Горы сами по себе неудобопроходимы; жители разных вера., а некоторые последуют Алию. Теперь спешу обратиться к Кабулу, ибо устал, как бы сказать, с досады, взирая, что столь изящными странами наслаждаются люди толь грубые и в совершенном невежестве погруженные.

О КАБУЛЕ, ВЛАДЕНИИ АФГАНСКОГО ГОСУДАРЯ.

В Кабуле воздвигнут свой престол Афганский Государь, за пятьдесят лет, по смерти Надыр-Шаха ³⁰. О крепости сего [11] имени, яко не заслуживающей уважения, не могу ничего сказать, поелику простая женщина овладеть оною может, бросив туда несколько яиц (?). Государь сего владения чрезмерно богат дорогими каменьями и жемчугами, денег же не имеет, едва может содержать тебя своими доходами, но войска всегда имеет в готовности до 20 тысяч и более. Вкратце сказать, все драгоценные каменья и жемчуги Монгольского Государства ныне хранятся у него. Министры его, однако же, весьма богаты, как в деньгах, так и в драгоценностях. Когда выступает он на войну, они снабжают его людьми, войском и всем нужным, ибо власть их в правлении далеко распространяется. В случае нужды, войска их может быть собрано до 50 тысяч человек; но 5 тысяч Россиян через два часа сражения истребят оное и возьмут самого Государя с женами и имуществом его. Ружья их с фитилями, некоторая же часть войска вооружена копьями, а другие действуют стрелами, имеют с собою и пушек несколько, которые, однако же, по истине, вовсе неупотребительные, по чрезвычайной их тяжести и по неискуству канониров. Главнейшая сила их состоит во многих верблюдах, из коих на каждом прикреплен род фалконета, который сидящий на верблюде всадник оборачивает на все стороны, и в действии сем они довольно искусны: сия часть воинства есть важнейшая у Афганского Государя. Войско его вообще состоит из одной конницы, и все нужное имеет каждый навьюченное на лошади; то же войско, которое содержится всегда в готовности, состоит из пленников, кои суть остатки от Надыр-Шаха, после смерти коего Ахмет-Шах, покорив их, похитил государство и все сокровища Надыровы. Сии пленники состоят из Грузинцев, Армян, Персиян, Аравитян и Хашбегов ³¹; Дураниды же ³², о коих говорят, что они также Афганцы, служат при войске волонтерами, и как они довольно обогатились, то, дорожа жизнию своею, держатся всегда арриергарда. Индейские купцы, находящиеся в Кабуле, столь чрезвычайно богаты, что многие из них имеют по два, по три, но пяти и до десяти миллионов капитала. Есть также и из Афганских начальников многие богатые. Вся торговля тамошних краев находится в руках Индейцев, кои в промыслах своих имеют всевозможную защиту и охранение от Афганских начальников и от самого Государя их. Кабул преизобилует [12] натуральными продуктами и скотом. Народ тамошний большею частию кочует в аулах со стадами своими, по подобию Киргиз-Кайсаков.

О КАШЕМИРИИ.

Кашемирия иногда покоряется Кабульскому обладателю, иногда поддается самовольно под власть Индейцев, приходящих из Малого Тибета, а иногда вторгаются в оную другие той же области Индейцы, именуемые Сикады (Сейки?). В 1793 году, во время моего там пребывания, познакомился я там с одним Англичанном, по имени Капитан Ротн, человеком обширных сведений в истории и в других науках. Он, между прочими рассуждениями о пленительной красоте, изобилии и богатстве области Кашемировой, говаривал мне иногда: «Если бы было у меня 5,000 только Английского войска, то через 10, или 20, лет составил бы я целую здесь империю, с востока дошел бы до самой внутренности Индии, со стороны запада до Херата, а с севера до Бухарии, покорил бы Малый Тибет, а далее покусился бы и на Великий», ибо платя жалованья каждому воину в месяц по четыре рубля, можно собрать тамо пехотного войска сколько угодно. Народы тамошние непросвещены и не имеют в себе отличного мужества, а кольми паче храбрости, следовательно, весьма сбыточное дело, что он, местер Ротн, совершил бы со временем свое предположение. Пошлинный сбор в Кашемирии простирается по наружности до 3 т. рублей (?), а в самом деле может быть и гораздо более, ибо многие в том пользуются тайно, и тем паче, что Индейцы тамошние стараются всячески скрывать свои коммерческие обороты. Если бы Кашемирии не было описаний от Английских путешественников и других в свет изданных, то бы, может быть, осмелился и я сделать свое об оной описание; но обширность сведений и ученость тех мужей удерживает меня от столь дерзостного, а, может быть, и напрасного предприятия: донесу токмо Вашей Светлости, что обозревая Кашемирию и сопредельные ей места, неоднократно вздыхал я от глубины моего сердца, говоря сии слова: «Ты, щедрая и неподражаемая, природа, почто так несправедлива, что толь преизящными дарами своими попускаешь обладать народам грубым, а не озаренным лучом просвещения, которые бы, познавая истинную цену даров твоих, благословляли [13] щедрость твою с достодолжным чувствовавшем!» Одним словом сказать, с Кашемирскою областию не может равняться с сей стороны ни какая другая в целом свете. Живущие тамо Индейцы, большею частию зашедшие из Монгольского владения ³³; богатство их и сокровища превосходят наверно всякого богатого государства. Чернь же вообще в самом бедном состоянии. Горы сей области покрыты по большей части приятными рощами, а многие скрывают в недрах своих, незнаемые жителями, богатые металлические руды.

О САМАРКАНДЕ.

Самарканда ныне почти вся пуста; покоривший оную коварный Великам ³⁴, Наип Бухарский, всячески старается, однако ж, населить ее по прежнему, но кажется, что тщетен труд его. Есть и там горы, содержащие в себе руды, так как слышал я; она одарена также изящными дарами от природы в рассуждении плодородных мест. Окрестности ее населены Азбеками.

Вот слабого ума моего замечания, кои, в подъятом мною многотрудном и дальнем по разным странам сем путешествии, мог я собрать, и кои, во исполнение воли Вашей, Светлейший Князь, повергаю к высокому и прозорливому Вашему рассмотрению. Да сохранятся они, по переводе на Российский язык, в памяти Вашей, яко залог моего усердия к пользе службы Империи Всероссийской и преданности моей к Вашей Светлости. Впрочем, для вящего удостоверения и подробнейших во всех частях к сведению Вашему нужных замечаний, можно отправить в те краи людей, Вами избранных, с наблюдением, однако же, той осторожности, чтобы не походили они на Русских, имея короткие волосы, и странствовали бы под видом врачей, путешествующих для собрания произрастений, имея при себе по одному верному служителю, с тем, чтобы или господин, или слуга, знал по Турецки, или по Персидски, ибо врачи в тамошних местах уважаются наравне почти с законоучителем Алием ³⁵. Образ жизни вести им надобно без малейшей пышности, или даже бедный; надобно также иметь им при себе по нескольку лекарств, и не худо, если бы хотя и небольшое знание имели в медицине. Именоваться Эмчимом ³⁶ или, по тамошнему, Имбин Иунансын, т. е., потомком Александра ³⁷, а при том нужно называть себя Турецким [14] подданным, быть во всем лицемерным, а особливо в отношении закона их. Соблюдать в высоком градусе ласковость в обращении, как с большими, так и с малыми. Награды за лечение не требовать, но сколько дадут, столько пусть и берут. И все внимание обращать им на снискание покровительства у начальников. Тогда и жизнь их будет в совершенном обеспечении и от всех любимы будут.

О ВЛАДЕНИЯХ АНГЛИЙСКИХ, В ВОСТОЧНОЙ ИНДИИ.

Англичане владеют в Индии от Сурата до Коцина ³⁸, что противу острова Цейлона; Коцин же и Цейлон состоят под властию Голландцев. В настоящих обстоятельствах неизвестно мне, в каком точно положении восточные владения Англичан, но в бытность мою распространялись они от Пондишерии до Калькута, а оттуда с одной стороны достигла власть их до границ Китая и Калмыкии ³⁹, с другой до Аграна ⁴⁰. Войска во всем пространстве национального Английского содержится не более как до 20-ти, а некоторые полагают до 25 тыс. человек, и, сверх того, тамошних Индейских до 50-ти тысяч.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ.

Вот каким числом воинства удерживает Англия власть в тамошних обширнейших областях своих! Какое же сравнение сил Английских с Российскими, Вашей Светлости более может быть известно. Непросвещенные народы всегда так легко покоряются и содержатся в повиновении. Ныне наибольшую силу имеют в Индии Англичане. Впрочем, не смею далее распространяться, опасаясь, чтобы не навести скуки таковым моим повызыванием, и чрез то не лишиться лестного мне высокого Вашего, Светлейший Князь, покровительства. А заключаю все сие искренним моим желанием, да благословит Всевышний все предначинания Всемилостивешей нашей Государыни, и да утвердится при жизни ее знамение победоносного воинства хотя во внутренности Бухарии, по примеру всегдашних успехов сильного ее оружия! ⁴¹

Комментарии

1. То есть, Князю Платову Александровичу Зубову. Значит, настоящая записка составлена в подкрепление мнений автора, изложенных им предварительно на словах, и составлена не ранее Июня 1796 года, ибо только 2 Июня этого года Граф П. А. Зубов получил Княжеское достоинство Римской Империи с титулом Светлости.

2. Автор разумеет завоевания Ахмед-Шаха Афганского, который, по смерти знаменитого Надира, вступил в 1747 году на престол в Кандагаре, и завоеваниями своими образовал огромную Афганскую монархию, при преемниках его, впрочем, скоро распавшуюся, но при нем заключавшую в себе, кроме собственного Афганистана, Северо-Западную Индию, Балх и другие области вверх по левому берегу Аму, а из Персидских областей часть Хорасана (Герат он взял, но отдал потом внуку Надирову, Шах-Руху), Седжестана и Персидского Ирана. Систаном автор называет Персидскую область, известную более под именем Седжестана.

3. Евнух — это Ага-Могаммед-Хан Персидский, властвовавший с 1773 по 1797 год, и бывший действительно евнухом, а потому у соседей и врагов своих не обозначавшийся иначе, как этим прозвищем. Мешгедом овладел он в 1796 году; до этого властвовали там внук Надиров, Шах-Рух, и сын сего последнего, Надир-Мирза. Когда Хрисанф Митрополит писал свою записку, он не знал еще о завоевании Мешгеда Ага-Могаммед-Ханом.

4. Автор наш ошибается; в 8-9 дней никакой военный отряд не дойдет из Астрабата до Хивы, расстояние между коими, даже по прямой линии, будет более 600 верст. Караванных же дорог от Астрабата до Хивы четыре, и в первой из них считается 37 переходов, во второй 31, в третьей, самой удобной, тоже 31, в четвертой 23 Но третьей дороге можно проехать в 15 дней. Подробности обо всех этих путях смотри в книге Барона Боде: «Очерки Туркменской земли и юго-восточного прибрежья Каспийского моря», стр. 81-85.

5. В то время, когда жил Митрополит Хрисанф, золотые и серебряные руды считались еще главным источником богатства страны, и ничто так не привлекало завоевателей, как эти подземные сокровища. Указывая на существование их в Хивинском Ханстве, наш автор думал этим, скорее всего, возбудить Россию к овладению низовьями Аму-Дарьи. Впрочем, тогда и в самой Хиве думали, думают и теперь, что в горах Шейх-Джейли, окаймляющих в Хивинском оазисе правый берег Аму-Дарьи, действительно находится золото и серебро, и находятся в страшном обилии. Бланкеннагель так уверовал в местные рассказы об этом, что готов был считать Хиву за новое Перу. Смотри изданные мною «Замечания» его, стр. 14-16.

6. Об умерщвлении какого визиря из поколения Кидитов идет здесь речь, я не знаю. Под Кидитами же (в других местах Записки: Кадиты, Катиды) разумеет наш автор, должно быть, древнее туземное население Хивинского Ханства — Таджиков, иначе Сартов; но отзыв его о численности этого племени неверен: число Хивинских Таджиков, в 1840-х годах, по соображениям г. Данилевского, простиралось до 20,000 а по Базинеру даже до 26,000 семейств, а нет причин думать, чтобы за пятьдесят лет перед тем они были малочисленнее.

7. Конгратами называет, по видимому, наш автор не один Узбецкий род этого имени, впрочем многолюднейший в Хиве, а всех Хивинских Узбеков.

8. Так называет Хрисанф Митрополит, и называет правильно, того же самого Инака, который правил Хивою и во время пребывания там Бланкеннагеля; Русские того времени звали этого Инака Авязь-Бек. Но Эйваз-Бек не был Ханом Хивинским. Ханским достоинством облечен был в его время Абуль-Гази, сын Каипов, из рода Киргиз-Кайсацких, или, как их называли тогда, Каракалпацких Ханов. В примечаниях к Бланкеннагелевой записке о Хиве (прим. 27), я объяснял отношения, существовавшие в Хиве между Ханами по имени и действительными ее правителями, Узбецкими Инаками, и причины этих отношений. Здесь не лишним считаю привести, в подтверждение и дальнейшее разъяснение этих отношений, извлечение из любопытного рассказа Оренбургского мещанина, Якова Петрова, который около 1787 года захвачен был Кайсаками, продан ими в Бухарию и оттуда попал в Хиву. Здесь, по словам Петрова, всеми делами Ханства заправлял, в его время, Авязь-Инак, а Ханом считался между тем какой-то Каракалпак. «Каракалпак этот», рассказывает Петров, — только имя Ханское носит, делами же его заниматься не допускают. Только на смертные приговоры нужно его утверждение В таких случаях Авязь-Инак докладывает ему дело почтительным манером и называет его Царским Величеством, а Каракалпак только махнет рукой и говорит: «Как вы там себе хотите, братцы». Живет он за городом, в особом, для него назначенном, доме, из которого он не смеет выходить, и к нему определен караул Человек он молодой и, не имея ни какого дела, играет у себя на дворе с ребятишками. Он имел жену одну, но пожелал иметь другую: ему и дали. Даны ему также два аргамака, и к ним определен человек, который их кормит. Когда случается богатая свадьба, то и его приглашают. Его одевают тогда в парчовое богатое платье, сажают на лошадь и водят с церемониею по городу. Два человека едут впереди его, два человека ведут лошадь его за повода, двое стремена держат. А как побудет на пиру с полчаса, отправляют его обратно, и опять запирают» Показание Якова Петрова, отобранное от него, по возвращении из Хивы в Оренбург, в 1820-х годах, нигде еще напечатано не было.

9. Тут опять, со стороны нашего автора, или его Русского переводчика, ошибка, или обмолвка: из 3,000 семейств не могло состоять все народонаселение Ханства, когда выше одних Таджиков (Кидитов) показал он 5,000 семей. Цифра 20,000 семей, объявленная Эйваз-Беком, или 3.000, по утверждению Митроп. Хрисанфа, должна относиться или к общему числу Узбеков в Ханстве, или к одному Конгратскому роду.

10. Абдалиды — это Туркменское колено Абдал, принимавшее не раз, кажется, подданство России, но, как водится, у кочевников, на словах только; численность его в 1830-х годах, по показанию известного Туркменца, Кият-Бека, отобранному И. Ф. Бларамбергом, простиралась до 5,000 кибиток. См. Записки Имп. Геогр. Общества, кн. IV, стр. 113.

11. Хрисанф Митрополит разумеет здесь Каратовские и Актавские горы на Мангышлацком полуострове, около которых проезжал он, вероятно, на пути из Хивы в Астрахань; но, сколько известно из геогностических разведок, произведенных в этих горах в 1852 году, там ни золота, ни серебра не оказалось, и местность вообще крайне бесплодная, ни сколько к заселению не удобная.

12. Здесь автор смешивает два различные народа: Каракалпаков и Узбеков, которых, как мы видели, он выше называет и Конгратами. Это весьма ему извинительно, потому что оба народа эти одного и того же Тюркского племени и языка.

13. Попмутами и Памутами несомненно называет Хр. М. Туркменское колено Яумуд или Юмут, одно из сильнейших в этом народе. Численность Яумудов полагалась, в 1830-х годах, по Кият-Беку (у Бларамберга), в 40,000 кибиток: по Боде, они, в случае нужды, могут выставить от 6000, до 7000, иррегулярной конницы, но из этого числа не более 1,000 или 1,200 человек, вооруженных огнестрельным оружием и на хороших лошадях. У Бларамберга же число всадников, которых могут выставить Яумуды, полагается до 20,000 См. Записки И. Р. Геогр. Общества, т. II. стр. 217-229, и т. IV, стр. 113.

14. Под Кале и Калезскою Степью разумеет наш автор степь, простирающуюся между Хивинским оазисом и подошвою Эльбурзских гор, и называемую ныне то Хивинскою, то Туркменскою степью. Название Кале, или Калезской, дал он ей, быть может, по слуху о Гоур-Кале, древней крепости на окраине этой степи с Персидской стороны.

15. Странная логика: не носят Европейских шляп, ergo и артиллерии не имеют, но эта логика, быть может, заимствована автором у Азиятцев, которые иногда и не такие еще силлогизмы строят. Что же касается до мысли Хр. М., что лучшим опорным базисом со стороны России для действий противу Хивы, Бухары и так далее в глубь Средней Азии, был бы Астрабад, то мысль эта совершенно верна.

16. Вообще автор чересчур уже расхваливает природу Средней Азии. Относительно Кашмира или Бедехшана, с ним, конечно, никто в этом спорить не будет; но Бухария, а тем более Хивинский оазис, далеко не так очаровательны, как представлялись ему из Петербурга. Впрочем, в прежнее время, лет за тысячу, Мавераннагр действительно пользовался славою одной из самых цветущих стран в свете. Перс Эль-Истахри восхищался им в X веке не менее, чем Хрисанф-Митрополит в конце XVIII-го. «Мавераннагр», говорит он, «одна из плодороднейших, приятнейших и богатейших стран Мусульманских, и в целом Мусульманском мире не удавалось мне ни видеть, ни слышать о местности, краснейшей нежели Бухара: как взберешься в высокий кремль этого города, так все окрестности в самую даль представляются сплошным ковром зелени, яркой, как цвет небес. Прекрасны берега реки Оболлы и долина Дамаска, прекрасны Сибур и Джур в области Фарс: но Согд и Самарканд очаровательнее всего этого, потому что от самой Бухары вверх по течению Согда видишь справа и слева, в продолжение осьми дней пути, непрерывный ряд зеленых лугов и садов, покрытых сетью бесчисленных потоков речной воды. В Осрушне розы цветут до самой глубокой осени». См. Das Buch der Lander vors Ean-Ishak el Farsi el Isztachri. Aus dem arabischen ueberselzt von A D. Nordtrnann. Hamburg. 1845, S 124-125.

17. Конечно, удобнейший путь из Хивы до Бухары водою по Аму-Дарье. Этим путем двигалось и войско Надир-Шаха; но нельзя сказать, чтобы и песчаная степь между этими пунктами была непроходима; ею ходят и караваны, и военные отряды: ею, не далее как в 1858 году, прошло, с конвоем своим, и Русское посольство под начальством Полковника Игнатьева.

18. Ферейдук есть явная описка вместо Джейхун — Арабского названия Аму-Дарьи. Калмукией называет Хр. М. Китайский Туркестан (у пределов которого Аму-Дарья действительно имеет свой исток в озере Сары-Куль), потому что Калмыки (Джунгары) властвовали там еще весьма незадолго до конца XVIII столетия. Но Ле ни на каком протяжении своего течения Аму-Дарья не называется: здесь Хр. Митр. перемешал истоки этой реки с истоками Инда в Малом Тибете; один из верхних притоков Инда действительно носит имя Ле (Leh).

19. Когда Хр. М. путешествовал по Азии, Бухарские купцы могли действительно обладать большими сокровищами в драгоценных камнях, жемчугах и звонкой монете: все это перешло к ним из Индии, разграбленной войсками Надир-Шаха, которые сбывали не редко добычу свою, не зная в ней толку, за бесценок. Часть этой добычи перешла, через Бухарию, и к нам в Россию: в прошлом столетии, на оборот тому, что ныне происходит, Бухарцы не от нас вывозили, а к нам привозили, звонкую монету, а вместе с нею и разные драгоценности. Это видно из таможенных отчетов по Азиатской торговле за вторую половину XVIII столетия. Нынешних Бухарских торговцев ни как нельзя назвать ни богачами, ни капиталистами.

20. Правитель Бухарии, во время посещения ее Митрополитом Хрисанфом, действительно не носил титула Хана, и довольствовался скромным титулом Ханского Наиба, т. е., «Наместника», держа то лицо, которое носило титул Хана, взаперти, под караулом. Это обстоятельство весьма обыкновенное в Средней Азии. Относительно Хивы, оно объяснено выше (в примечании 8-м): относительно Бухарии, оно подтверждается, между прочим, и свидетельством Русского чиновника, бывшего в Бухаре в 1795 году, т. е. Бурнашова. При нем, Хан Абуль-Гази «не вступался уже ни в какие дела», говорит он, «и, оставя трон жил в кругу своего семейства, в одной деревне близь Бухары, Многие уверяют, продолжает г. Бурнашов, что он принужден был против воли удалиться в сие место, где приставлен к нему караул, которому строго приказано не выпускать Хана ни куда из замка, в коем он заключен, а на содержание его определена небольшая денежная сумма» (см. Сибирский Вестник на 1818 год, часть II, стр. 58). Мирза-Шемс, записки которого о событиях в Бухаре, Конане и Кашгаре, будут изданы мною в непродолжительном времени, о Хане этом Абуль-Гази рассказывал мне: «Держали его с семьей в городе Уафкент, не подалеку от Бухары, под караулом! и только по пятницам, надев на него чалму, привозили в Бухару, в мечеть, а как служба отходила, отвозили обратно». По словам муллы Ахмед-Саида, Абуль-Гази этот приходился двоюродным племянником Хану Бухарскому, Абуль-Фейзу, властвовавшему действительно с 1705 по 1747 год. «Его», рассказывает этот мулла, «хорошо кормили и одевали, но власти он ни какой не имел. Можно было ходить к нему пить чай, или с поклоном, но принести ему жалобу, или просьбу подать о чем либо, никто не отваживался, зная, что за это сильно досталось бы от Шах-Мурада». Этот Шах-Мурад-Би, сын Аталыка Данияль Би, первый богослов и знаменитейший святоша своего времени, и управлял Бухариею под именем подставного Абуль-Гази-Хана. Отец Шах-Мурадов. Данияль-Би, был в свое время, как известно, таким же полновластным распорядителем ею. Шах Мурад приобрел влияние на народ, и в следствие того забрал в руки свои верховную власть в стране, преимущественно перед братьями своими, благодаря учености и благочестивой жизни, напоминавшей первых Халифов; для упрочения же прав своих на верховную власть, женился на старухе, дочери бывшего Хана Абуль-Фейза и вдове родственника своего, Рахим-Бека, тоже довольно долго властвовавшего в Бухарии, в качестве Ханского наместника, сажая на престол и низвергая с него эфемерных Ханов. Личность Шах-Мурада, одного из замечательнейших людей Азии в XVIII веке, так интересна и так неизвестна у нас, что для ознакомления с нею, и в виде комментария на слова Митрополита Хрисанфа, мне кажется не неуместным привести здесь следующий рассказ о ней одного Персидского чиновника, находившегося на службе у Мамиш-Хана, незначительного владетеля Чинаранского в Хорасане. Мамиш-Хан вел приязнь с Ишан-Накибом, одним из Узбецких сановников, пользовавшихся большою милостию Шах-Мурада; потому в один из набегов, которые последний предпринимал на Хорасан ежегодно, Мамиш-Хан, чтобы отвратить от себя грозу, послал означенного чиновника с письмом к Ишан-Накибу с подарками ему и его повелителю, в лагерь сего последнего. «Я был введен», пишет чиновник, «к Ишан-Накибу, который сидел в глубине великолепного шатра. Это был человек замечательно красивой наружности, но с редкою бородою. Он спросил меня о здоровье, потом о здоровье Мамиш-Хана, и прибавил: «Да за чем сам он не приехал?» Я пустился было в извинения, но он перебил меня, сказавши: «А, понимаю. Кабы я был один, он бы известил меня а теперь боится Шах-Мурада». За тем встал и вышел, пригласивши меня отдохнуть в той же палатке. Мне принесли богатое ночное платье, и все присутствовавшие удалились. Но только что я лег, как меня позвали к Ишан-Накибу, который благосклонно пригласил меня отобедать с собою. Обед был великолепен. После обеда подали чай, и хозяин мой пил его из золотой чаши, осыпанной драгоценными каменьями. Мне подали чашу серебряную с золотою насечкою. В три часа по полудни он повел меня в большую палатку о пяти столбах, где мы нашли много народу на молитве. Сотворив то же, мы возвратились в его шатер, и только что успели войти, как служитель доложил об Эльхур-Суфи. С прибытием этой духовной особы, Ишан-Накиб занялся ею исключительно, оказывая в обращении с нею глубочайшее уважение: когда подали чай и кофе, он сам держал чашу, пока пил из нее Эльхур-Суфи. Не долго мы просидели таким образом, как вошел чиновник и объявил Ишан-Накибу, что Шах-Мурад желает видеть у себя его и его гостя. Мы тотчас встали, сели на лошадей и последовали за чиновником. Проехавши несколько, мы остановились около палатки об одном столбе, которую, по малому объему ее и дурному виду, принял я за помещение каких нибудь кашеваров, или водоносов. Под тенью ее сидел на траве человек пожилых лет. Мы все спешились и пошли к этому человеку, на котором была зеленая, но очень засаленная, одежда. Приблизившись, все сложили руки на груди и приветствовали его почтительнейшим образом. Он каждому из нас отдал привет, и пригласил сесть насупротив его. С Ишан Накибом обходился он весьма ласково, но речь обращал преимущественно к Эльхур-Суфию, разговаривая то с важностию, то шутливо».

«Через несколько минут зашла речь и о предмете моего посольства. И подал письмо Мамиш-Хана Ишан-Накибу, а он передал его человеку в зеленом платье. Тут только догадался я, что замарашка этот сам Шах-Мурад. Он раскрыл письмо, прочел его, сунул в карман, и, помолчавши с минуту, сказал: «Должно быть, доброго коня прислал мне Мамиш-Хан», и тотчас же велел привести лошадь. Осмотревши внимательно животное, он заговорил с окружающими шепотом и смеясь; потом обратился ко мне: «За чем господин твой не прислал мне своего карагеза? мне бы хотелось его иметь». — «Карагез с пороками, отвечал я: иначе он был бы непременно прислан к Вашему Величеству». — «Со всеми своими пороками, он во сто раз лучше этой лошади, что ты привел», заметил Шах-Мурад».

«Пока мы разговаривали, приехало много разных чиновников. Я не мог не любоваться чрезвычайным богатством и великолепием их одежды и оружия. Шах-Мурад, на приветствие каждого из них, отвечал кротко и ласково, и приказал им садиться; но, по малости его палатки, тень ее не могла защитить от лучей солнца и половины присутствовавших. Вскоре, по прибытии их, Государь погрузился в раздумье, и до самой вечерней молитвы был, казалось, совершенно поглощен внутренним созерцанием. Наступило время молитвы, он встал и удалился. Я ночевал в шатре у Ишан-Пакиба. С рассветом войско двинулось в путь, и прошло в нескольких фарсахах от Чинарана. Прибывши на место, где располагал стать лагерем, Шах-Мурад позвал меня, удостоил аудиенции и был чрезвычайно ласков. «Сказывали мне», начал он, «что господин твой, Мамиш-Хан, все продолжает пьянствовать». — «Я не видал, чтоб он пил вино, и ничего не могу сказать об этом Вашему Величеству». — «И хорошо делаешь, что не болтаешь о том, чего не видал своими глазами. Скажи Мамиш-Хану, что я весьма расположен к нему; что касается до Надир-Мирзы (владетеля Мешгедского), это сумасброд. Передай еще Мамиш-Хану, чтобы он написал Джафер-Хану Нишабурскому, посоветовал ему тоже искать моей дружбы, если хочет сохранить земли свои от разорения». За сим принесли для меня богатое одеяние и денежный подарок. Все части одежды были очень хороши, за исключением чалмы, которая никуда не годилась. Увидав это, Шах-Мурад взял ее себе, а мне дал в замен свою, которая была еще хуже. Я распрощался тогда с ним, и возвратившись в шатер к Ишан-Накибу, рассказал ему о происшедшем. Тот посмеялся от души и дал мне хороший подарок Я уж собирался уехать, как прискакали во весь дух два человека с письмом ко мне от Мамиш-Хана: он писал, что, не смотря на обещанное ему покровительство, несколько человек его подданных захвачены были в плен Узбеками. Ишан-Накиб опять повел меня к Шах-Мураду, которого застали мы сидящим в его маленькой палатке на козлиной шкуре. Он велел привести пленников и передал их мне. У него было уже написано письмо к Мамиш-Хану; он распечатал его, чтобы прибавить о том, что сделал относительно пленников, и отдал его мне обратно. Когда он кончал письмо, вошел в палатку его повар, низенькой, подслеповатый человечек. «Что же ты не подумаешь об обеде», обратился к нему Шах-Мурад, «ведь уж скоро час молитвы». Повар тотчас же притащил большой закопченой горшок, сделал очаг из нескольких камней, положил в горшок разных, сортов четырех, пяти, зерен и немного вяленого мяса, налил это водою и оставил кипятиться, пока приготовлял посуду — деревянные блюда, какие употребляет самый простой народ. Принеся три таких блюда, он поставил их на землю, и снял с огня свое варево. Шах-Мурад посматривал на него тем временем, и видно было, что повар, по глазам господина, понимал, сколько надо положить на каждое блюдо. Когда все было готово, он постлал на землю какую-то грязную тряпицу и принес кусок засохшего ячменного хлеба, который, Аллаху известно, в каком году гиджры был испечен. Шах-Мурад чтобы размягчить его, обмакнул в воду. Первое блюдо подано было владыке Узбеков, второе поставлено между Ишан-Накибом и мною третье взял себе повар, и уселся с ним насупротив своего господина. Я уж был пообедавши, я потому только отведал с блюда: ужас что это такое было — говядина почти со всем прогнившая. Со всем тем, несколько сановников, пошедших в палатку, пока мы таким образом обедали, съели все, что оставили мы на блюде, показывая вид, что находят кушанье превосходным. Может быть, оно и действительно казалось им таким от удовольствия обедать вместе с своим благочестивым владыкою».

«После обеда мне дано было позволение уехать. По возвращении моем в Чинаран. Мамиш Хан пришел в восторг от успешности моего посольства, но потом сказывал мне, что, не смотря на обещания Шах-Мурада, Узбеки его все таки утащили в этом году в плен восемьдесят два человека из подданных его, Мамиша».

Приведенный рассказ, дающий хорошее понятие о блеске Шах-Мурадова двора и собственной его отшельнической жизни, заимствован из Малькольмовой; «History of Persia», vol II. Xp. Митр. называет Шах-Мурада Велихан, думая, что это собственное его имя; он ошибается: это один из титулов Шах-Мурада, который, по словам известного путешественника, Иззет-Уллаха, дан был правителю Бухарии Константинопольским Султаном после того, как Шах-Мурад принудил Хана Абуль-Гази отказаться совершенно от управления и как мы видели, засадил его на житье в Вафкент (см. Клапротов «Magasin Asiatique», II, 184).

21. Так, подступив к Мешгеду, и видя, что трудно взять его, Шах-Мурад объявил и жителям этого города, и собственному войску, что Имам-Риза (патрон Мешгеда) явился ему во сне и приказал пощадить этот священный город и ближайшие его окрестности. В следствие этого, предместия и ближайшие деревни он воспретил трогать, но зато разграбил без милосердия остальные округа, и всех жителей их увлек в неволю. (Малькольм, l. c.).

22. Из этих и дальнейших слов видно, что под Туркестаном Хрис. Митроп. разумеет не город Туркестан в нынешнем [25] Коканском владении, бывшую столицу Кайсацких Ханов, и не Китайский или Восточный Туркестан, а страны в бассейне Аму-Дарьи, к юго-востоку от Бухарии.

23. Корей — это Карши, плодородный оазис и город на пути из Балха в Бухару и Самарканд, показавшийся земным раем не одному путешественнику, добравшемуся до него через песчаную пустыню по правому берегу Аму.

24. Существование в Бухарии такой соли красного цвета неизвестно, кажется, из других письменных источников, но по рассказам Бухарцев, она весьма обыкновенна в Средней Азии, и добывается: в пределах Бухарии в Шар-абадском округе Каршийской провинции, а за Аму-Дарьей — в Таш-Кургане и Гулабе.

25. Бухарские Узбеки Конгратского колена или живут оседло в Карши, или кочуют между Карши и горами Шегри-Себзскими. См. Н. В. Ханыкова: «Описание Бухарского Ханства». Спб. 1843, стр. 64.

26. Странно видеть, какое малое народонаселение дает Митр. Хр. всем странам Средней Азии. Как ни опустошаются они междоусобиями владельцев, в какой силе ни господствует у последних система переселения жителей из покоренных и бунтовавших округов в другие, система распродажи людей из завоеванных стран в рабство, все же это не уменьшает народонаселения в такой мере, как казалось нашему путешественнику. Шестьдесят пять лет с тех пор Средняя Азия продолжает постоянно испытывать ту же судьбу. Мурад-Бек Кундузский довел даже в 1830-х годах систему опустошения соседних владений до ужасов, неслыханных со времен Чингиз-Хана, и все таки число жителей в верхних долинах, по притокам Аму, без сомнения, в десять раз превышает показанное Митрополитом Хрисанфом.

27. Тут в рукописи должен быть пропуск.

28. Мне не случалось ни читать, ни слышать, чтобы Бедехшанцы очищали таким способом песочное золото, да и способ-то что-то уж очень хитер для таких простаков, как они. Флорио Беневени, посыланный Петром Великим в Бухарию с специальною целью проведывать о песочном золоте, относительно образа добывания оного в Бедехшане, писал, в донесении своем из Бухары, от 10 Марта 1722 года: «Река Аму из золотых руд начало свое не имеет, но между иными реками, которые в нее [26] впадают, река Гиокча заподлинно из самых богатых руд начало имеет, а именно близко Бедехшану. При том начале, крупное в горах золото сыскивают тамошние жители, а наипаче во время овец стригут, шерсти их в воду кладут и засыпают грязью и песком, а потом на берег вытаскивают и как шерсть высохнет, вытряхивают золото самое чистое». Камердинер Беневени, Минер, которого он посылал для разведок о золоте в самый Бедехшан, относительно добывания его здесь, показал в Государственной Коллегии Иностранных Дел (15 Апреля 1724 года), что «золото и серебро получают в Балхе из Бадаксана, а в Бадаксане берут из реки Дарьи в летнее время, а именно в Июне, в Июле, в Августе и Сентябре, когда бывают жары, и вода в той реке мала. Оное золото натуральное, а не руда, и берут из песку, который берут из Дарьи, и моют в котлах, а потом, высуша на кожах, бьют прутками, и тако оное золото меж песком означивается, и вывевается от ветру песок, а остается самое чистое золото; и хотя и бывает некоторая малая часть песку, то оная в сплавке выгорает; и берут то золото под самым Бадаксэном». См. Записки Имп. Русского Географического Общества, т. XI, стр. 378 и 388.

29. Косетан есть явно «Кугестан», горная страна, как и зовется у Бедехшанцев. Кундузцев и Балхинцев гористый край, отделяющий их с юга от Кабулистана и Кашмира. Иначе край этот называется Каферистаном, «страною неверных», потому что жители его не исповедуют И саама. Под Татарами-Хозаристами разумеет Хр. М. сильное племя Гезаре, занимающее северные покатости Парапомийских гор, к северо-западу от Кабула, и простирающееся до Гиндукуша, и даже за этими горами до Кундуза. См. Бларамберга «Статистическое Обозрение Персии», в «Записках» И. Р. Геогр. Общества, т. VII, стр. 284.

30. «За пятьдесят лет», то есть за 50 лет перед сим, а не через 50 лет по смерти Надир-Шаха См. выше примечание 2-е.

31. Под Хашбегами Хр. М. разумеет вероятно, Абиссинцев, называющихся у Азиятцев Хабеши.

32. Дурани сильный Афганский клан, численность которого, по Эльфинстону, простирается до 100,000 семейств. См. An account of the Kingdom of Caubul. London. 1839, vol. II, p. 84-136.

33. «Из Монгольского владения», не значит здесь «из Монголии», где ни каких Индейцев нет, а «из владений Великого Могола», то есть, из Империи, основанной в Индии Бабером, в которой, впрочем, ничего Монгольского не было. Le grand Mogol, как и le grand Turc — изобретение Европейцев, не имеющее ничего соответственного на Восточных языках. Как Константинопольский Государь, так и Деглийский, оба назывались, или называются, у подданных своих Падишахами, титулом, который соответствует Европейскому Император. Я сказал: «Деглийский», а не «Делийский», как пишут у нас обыкновенно, не зная, где произносить букву h, когда она встречается в Латинской транскрипции Восточных слов. Столица Баберидов называется по Персидски и по Индустански Дегли, а не Дели. И вообще где h встречается в середине слов после гласной буквы, там надо его произносить как г (Малороссийское), а где на конце слова, там оно большею частию не произносится. Потому Hamah, Denderah, Mansourah надо писать по Русски Гама, Дендера, Мансура, а не Гамах, Дендерах, Мансурах, и, напротив того, Dehli, Kouhestan, Brahmapootra надо писать Дегли, Кугестан, Брахмапутра, а не Дели, Куестан, Брамапутра.

34. Самарканд, с областию своею, всегда зависел от Бухарских Ханов, и Шах-Мурад не покорял его, а только старался заселить.

35. То есть, с Али, зятем Магомета, которого Шииты чтут наравне с самим Магометом, если еще не выше.

36. Эмчимом, т. е., врачом; но странно, что Хр. М. употребляет здесь Монгольское слово, вместо общеупотребительного в Средней Азии Арабского Хаким.

37. Потомком Александра, т. е., Александра Македонского, который до сих пор не забыт народами Азии, преимущественно Средней, где все владельцы в верховьях Аму, в Читрале, Гильгите, Искардо, производят род свой от этого завоевателя, где даже и простой народ считает себя потомством Македонян. См. Борнса Travels in to Bokhara (во Французском переводе, том III, стр. 169-173). Что же касается до фразы Имбин-Иумансын, то это исковерканная самим путешественником нашим, или его переводчиком, Тюркская фраза, в которой ясны только слово Иунан, т. е., Юнан, «Греция», и сын «еси», второе лицо [28] настоящего времени глагола «быть». Бени-Юнан-сын значит по Тюркски: «ты из Греков», или, вопросительно: «не Грек ли ты?» Александр Великий был для Азиятцев Юнани, «Греком».

38. Здесь М. Хр. должен был бы прибавить для ясности: «На Западном побережье Декканского Полуострова».

39. Так далеко еще не простирались владения Англичан в Индии в 1790-х годах. Под Калмыкиею, как уже замечено выше (прим. 18), М. Хр. разумел Китайский Туркестан.

40. Агран — это Агра, на р. Джемне, бывшая столица «Великих Моголов»; но в то время, когда путешествовал и писал Хр. М., она находилась в руках Маграттов, Англичанами же взята лишь в 1803 году.

41. Крепко желалось нашему путешественнику, чтобы Русская власть распространилась на Среднюю Азию, и основательно рассуждал он, что это дело не трудное, если взяться за него толком, с уменьем, с знанием местных средств и отношений. Если бы правительство наше желало только, то Средняя Азия до Гиндукуша давно бы уже могла быть в наших руках. Для местного народонаселения, живущего под управлением самым варварским, в беспрерывном опасении лишиться имущества и головы или свободы, — это было бы, бесспорно, благодеянием. Мусульманский фанатизм Бухары вовсе не важен, если уметь с ним обращаться. Находились же Магометанские страны под управлением языческих Монгольских династий и пикнуть не смели. Но нам-то, спрашивается, какая была бы польза от того, что мы завладели бы Среднею Азиею? Можно наверное сказать, что содержание там управления, гарнизонов и подвижных войск стоило бы нам в трое, в четверо более того, сколько получали бы мы местных доходов, и передержка эта всею тяжестию своею падала бы опять таки на ответчика за всякую нашу Европейскую и Азиатскую филантропию — на Русского мужика.

Текст воспроизведен по изданию: Хрисанфа, митрополита Новопатрасского, о странах Средней Азии, посещенных им  1790 годах // Чтения в императорском Обществе истории и древностей российских при Московском университете, Книга 1. 1861