СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
ВОСТОКА И ЗАПАДА

БАРОН СИГИЗМУНД ГЕРБЕРШТЕЙН

ЗАПИСКИ О МОСКОВИТСКИХ ДЕЛАХ

ВОЗВРАЩАЮСЬ К КНЯЖЕСТВАМ МОСКОВИИ.

Княжество Суздаль с одноименной крепостью и городом, в котором находится местопребывание Епископа, расположено между Ростовом и Владимиром. В то время, когда столицей державы Московского государя был Владимир, Суздаль считался среди главных княжеств и был столицею остальных прилегающих городов. Затем, когда власть Московского государя усилилась, и столица была перенесена в Москву, это княжество было назначено второрожденным детям Государей. Наконец, потомки их, в том числе Василий Шуйский с племянником его, сыном брата (которые еще были живы в нашу бытность в Московии), были лишены княжества Иоанном Васильевичем. В этом городе замечателен женский монастырь, в котором заключена была Соломея после развода с Василием. Среди всех княжеств и областей Московского Государя первое место по богатству почвы и изобилию во всем присвояет себе Рязань. За ней следуют Ярославль, Ростов, Переяслав, [134] Суздаль и Владимир, которые по плодородию земли ближе всего подходят к Рязани.

Город Кострома (Castroemovugorod) с крепостью, на берегу Волги, отстоит почти на двадцать миль от Ярославля в направления к летнему востоку, а от нижнего Новгорода приблизительно на сорок. Река, от которой город получил имя, там же впадает в Волгу.

Если отправиться из Москвы на Восток через Кострому, то попадется другое княжество Галич с городом и крепостью.

Вятская область за рекою Камою отстоит почти на сто пятьдесят миль от Москвы к летнему Востоку; до нее можно добраться, правда, более коротким, но за то и более трудным путем через Кострому и Галич. Ибо, помимо того, что путь затрудняется болотами и рощами, которые находятся ⁷¹⁰ между Галичем и Вяткой, там повсюду бродит и разбойничает народ Черемисы. От этого туда отправляются более длинным, но зато более легким и безопасным путем через Вологду и Устюг. А отстоит Вятка от Устюга на сто двадцать миль, от Казани на шестьдесят. Стране дала имя одноименная река, на берегу которой находятся Хлынов, Орлов и Слободской (Slovuoda). При этом Орлов находится в четырех милях ниже Хлынова, затем, спустившись на шесть миль к Западу, Слободской; Котельнич же находится в восьми милях от Хлынова на реке Речице ⁷¹¹, которая, вытекая с Востока, между Хлыновым и Орловым впадает в Вятку. Страна болотиста и бесплодна и служит как бы неким неприкосновенным убежищем для беглых рабов ⁷¹², изобилует медом, зверями, рыбами и белками. Некогда она составляла владение Татар, так что еще и поныне по ту и по сю сторону Вятки, в особенности при ее устьях, где она впадает в реку Каму, властвуют Татары. Дороги считаются там Чункасами (Czunckhas), а Чункас содержит пять верст ⁷¹³. Река Кама впадает в Волгу в двенадцати милях ниже Казани. К этой реке прилегает область Сибирь.

Великая и обширная ⁷¹⁴ область Пермия ⁷¹⁵ отстоит от Москвы прямо к Северо-востоку на двести пятьдесят (или, как утверждают некоторые, на триста) миль. В ней есть город того же имени на реке Вышере (Vischora), которая в десяти милях ниже изливается в Каму. По причине частых болот и рек, сухим путем туда можно добраться только зимою, [135] летом же этот путь совершить легче на судах через Вологду, Устюг и реку Вычегду (Vitzechda), которая в двенадцати милях от Устюга ⁷¹⁶ вливается в Двину. Тем, кто отправляется из Пермии в Устюг, надо плыть вверх по Вышере; проплыв по нескольким рекам и перетаскивая иногда в другие реки суда по земле, они достигают, наконец, Устюга, находящегося в трехстах милях расстояния от Перми. В этой области хлеб употребляется весьма редко; ежегодную дань Государю они выплачивают лошадьми и мехами. Они имеют особый язык и точно также особые письмена, которые впервые изобрел епископ Стефан, укрепивший жителей, колеблющихся в вере Христовой (ибо раньше они были еще очень слабы в вере и содрали кожу с одного епископа, покушавшегося на то же). Этот Стефан впоследствии, в правление Димитрия, сына Иоаннова, был причислен у Русских к лику богов ⁷¹⁷ (? deorum). И доселе еще повсюду в лесах очень многие из них остаются идолопоклонниками, и монахи и пустынники, отправляющиеся туда, непрестанно стараются отклонить их от заблуждения и лживой веры. Зимою они обыкновенно совершают путь на Артах ⁷¹⁸, как это делается в очень многих местностях Руссии. А Арты представляют из себя нечто в роде деревянных продолговатых башмаков ⁷¹⁹, длиною почти в шесть ладоней; надев их на ноги, они несутся и совершают пути с великою быстротою ⁷²⁰. В качестве вьючного скота у них служат собаки, которых с этою целью они держат крупных, и при их помощи перевозят на санях тяжести так же, как это будет ниже сказано про оленей. Говорят, что эта область смежна с Востока с областью Татар, называемой Тюменью.

Положение области Югры явствует из вышесказанного. Русские произносят ее название с придыханием Iuhra и народ называют Югричами. Это та Югария, из которой некогда вышли Венгры и заняли Паннонию, и, под предводительством Аттилы, покорили много областей Европы. Московиты сильно хвастаются этим именем [т. е. Югария], так как их подданные опустошили некогда большую часть Европы. Георгий, по прозвищу Малый, родом Грек ⁷²¹, желая среди переговоров во время первого моего посольства распространить право своего Государя на великое Княжество Литовское, королевство Польское и пр., излагал, что Югары были подданными великого Князя Московского и поселились при болотах Меотиды, затем [136] переселились в Паннонию на Дунае, которая от этого получила имя Венгрии (Hungariae), наконец заняли Моравию, названную так от реки, и Польшу, получившую имя от слова Поле, что значит равнина, и по имени брата Аттилы назвали город Буду. Я хотел только изложить то, что было мне изложено. Говорят, что Югары и до сего дня имеют общий с Венграми язык; правда ли это, не знаю. Ибо, несмотря на тщательный розыск, я не мог найти ни одного человека из той страны, с которым бы мог поговорить мой слуга, сведущий в Венгерском языке. И они выплачивают дань Государю мехами. Хотя оттуда привозятся в Москву Жемчуга и драгоценные камни, однако они собираются не в их Океане, а привозятся из другого места, в особенности же с берегов Океана, соседних с устьями Двины.

Область Сибирь соприкасается с Пермией и Вяткой; не знаю достоверно, имеет ли она какие-нибудь крепости и города. В ней начинается река Яик, которая впадает в Каспийское море ⁷²². Говорят, что эта страна пустынна вследствие соседства с Татарами, а если где она возделывается, то там занята Татарином Шихмамаем. Тамошние жители имеют особый язык; промышляют преимущественно беличьими мехами, которые превосходят белок других областей величиною и красотою; однако в нашу бытность в Московии мы не могли найти никакого запаса их ⁷²³.

Народ Черемисы живет в лесах под нижним Новгородом. Они имеют собственный язык и следуют учению Магомета. Ныне они повинуются Царю Казанскому, хотя наибольшая часть их некогда платила дань князю Московскому; отсюда они и доселе еще причисляются к подданным Москвы ⁷²⁴. Многих из них Государь привез оттуда в Москву по подозрению в преступлении измены; мы видели их там. Но когда они были посланы на границы в направлении к Литве, то в конце концов рассеялись в разные стороны. Этот народ обитает на далеком и широком пространстве от Вятки и Вологды до реки Камы, но без всяких жилищ. Все, как мужчины так и женщины, очень проворны в беге, затем все они весьма опытные стрелки, причем никогда не выпускают из рук лука; они находят в нем такое удовольствие, что даже не дают есть сыновьям, если те раньше не пронзят стрелою намеченную цель ⁷²⁵.

В двух милях от нижнего Новгорода было очень много домов, наподобие города или поселка, где вываривалась соль. [137] Несколько лет тому назад они были выжжены татарами и восстановлены по приказу Государя.

Народ Мордва живет у Волги, ниже нижнего Новгорода, на Южном берегу; они во всем похожи на Черемисов, за исключением того, что дома встречаются у них гораздо чаще. И здесь да будет конечный предел нашего отступления и Московской державы!

Теперь я прибавлю некоторые определенные сведения о соседних и смежных народах, сохраняя тот же порядок Восточного направления, в котором я вышел из Москвы. Первыми же в этой стороне попадутся нам Казанские Татары; прежде, чем перейти к описанию их особенностей, надлежит сказать нечто вообще о всем племени ⁷²⁶.

О ТАТАРАХ.

О Татарах и их происхождении, помимо того, что содержится в Польских Летописях и в двух книжках о Сарматиях, многие писали много и повсюду; повторять это в настоящем месте было бы скорее скучно, чем полезно. Но я счел необходимым написать вкратце о том, что я узнал сам в Русских летописях и из сообщения многих людей. Говорят, что Моавитские народы, которые впоследствии были [138] названы Татарами, люди, разнящиеся своим языком, обычаями и одеянием от веры и привычек остальных людей, пришли к реке Калке; при этом никому не было известно, кто они, откуда пришли, и какие у них правила веры. Впрочем, некоторые называли их Таврименами, другие — Печенегами, иные иным именем. Мефодий, епископ Патарский ⁷²⁷ (Patanczki), говорит, что они двинулись с Северо-востока, из пустынь Ейтрискии (Ieutriskie), и причину переселения приводит следующую. Некогда некий Гедеон, высокоименитый муж, внушил им страх, говоря, что предстоит близкий конец мира; побужденные его речью, они в бесчисленном количестве вышли для опустошения областей, не желая, чтобы обширнейшие богатства света погибли вместе с миром, и подвергли жестокому разграблению все, что находится от Востока до Евфрата и Персидского залива. И, опустошив таким образом повсюду области, они разбили, в 6533 году от сотворения мира, при реке Калке племена Половецкие, которые одни только дерзнули выступить им на встречу, присоединив к себе вспомогательные войска Русских. Ясно, что составитель книжки ⁷²⁸ о двух Сарматиях ошибся в этом месте насчет народов Половцов, название которых он объясняет, как охотники. Слово Половцы значит полевые (campestres) ⁷²⁹, ибо Поле то же, что латинское campus, а Ловец (Lovuatz) и Ловцы (Lovuatzi) — охотники. От присоединения же слога tzi (цы) или ksi значение не меняется, ибо значение надо выводить не из последних, а из первых слогов. А так как к подобным Русским речениям обычно присоединяется обобщающий слог ski, то это обстоятельство обмануло писателя, и таким образом слово Половцы следует переводить через полевые (campestres), а не через охотники (venatores). Русские утверждают, будто Половцы были Готы, но я не присоединяюсь к их мнению. Если кто желает описывать Татар, тому необходимо описать много племен ⁷³⁰. Ибо это имя носят они только по их вере, и это — различные племена, далеко отстоящие друг от друга ⁷³¹. Но я возвращаюсь к начатому ⁷³². Татарский царь Батый (Bathi), выступивший с большим отрядом с юга к Северу, занял Булгарию, которая находится на Волге ниже Казани. Затем в следующем году, а именно в 6745, вслед за победою он явился в Московию и после непродолжительной осады взял, наконец, Царственный ⁷³³ город путем сдачи; но при этом он не выполнил данного обязательства, а, перебив всех, пошел далее и выжег [139] соседние области, Владимир, Переяслав, Ростов, Суздаль и очень много крепостей и городов, причем жителей перебил или увел в рабство; разбил и убил великого Князя Георгия, вышедшего ему навстречу боевым строем; точно также Батый увел с собою в плен Василия Константиновича ⁷³⁴ и умертвил его. Все это, как сказано выше, свершилось в 6745 году от сотворения мира. С того времени735 почти все государи Руссии были поставляемы Татарами и повиновались им вплоть до Витольда, великого Князя Литовского, который храбро защитил от оружия Татар свои области и то, что занял в Руссии; он был грозою для всех соседей. Но великие Князья Владимирские и Московские, вплоть до нынешнего Князя Василия, всегда пребывали в верности и повиновении, однажды данных Татарским Государям. Как повествуют летописи, этот Батый был убит в Венгрии Влаславом (Vulaslavu), королем Венгерским, который после крещения получил имя Владислава и был причислен к лику святых. Именно, когда Батый увел с собою сестру короля, случайно доставшуюся ему при опустошении королевства, то король, движимый и любовью к сестре, и негодованием, пустился в погоню за Батыем; но во время нападения Владислава на Батыя, сестра схватила оружие и явилась на помощь прелюбодею против брата. Тогда король в гневе убил сестру вместе с прелюбодеем Батыем. Это свершилось в 6745 году от сотворения мира ⁷³⁶.

Этому Батыю наследовал во власти Узбек (Asbeck); он умер в 6834 году от сотворения мира. Место Узбека занял сын его Чанибек (Zanabeck), который, желая царствовать один и без всякого опасения ⁷³⁷, убил своих братьев. Чанибек умер в 6865 году ⁷³⁸. За ним последовал Бердибек (Вегdebeck), который также убил двенадцать братьев и сам скончался в 6867 г. После него властвовал не более месяца Кульпа (Alculpa), убитый, сряду по принятии власти, вместе с детьми неким царьком Наврусом (Naruss). Когда он владел уже царством, то все Князья Руссии собрались к нему и, получив каждый право властвовать в своей области, удалились обратно. Наврус был убит в 6868 году. Ему наследовал в царской власти Хидырь (Chidir) и был убит сыном Темирхожею (Themerhoscha). Этот последний, приобретя царство путем злодеяния, владел им почти только семь дней. Ибо он был прогнан Темником Мамаем и, убежав за [140] Волгу, был убит, в 6869 году, преследовавшими его солдатами. После них власть получил, в 6890 году от сотворения мира, Тохтамыш и, выступив с войском XXVI Августа, опустошил Москву огнем и мечом. Разбитый Темиркутлуем (Themirkutlu), он убежал к Витольду, великому князю Литовскому. Затем, в 6906 году от сотворения мира, Темиркутлуй стал во главе Сарайского царства, умер в 6909 году. Ему наследовал во власти сын его Шадибек (Schatibeck). После него Темирассак (Themirassack) повел для опустошения Московии очень большое войско в Рязань и внушил такой сильный страх государям Московии, что, отчаявшись в победе и бросив орудие, они прибегли только к божественной помощи. Тотчас посылают они во Владимир за неким образом пресвятой Девы Марии, который славился там многими явленными чудесами. Когда его везли в Москву, то навстречу ему, в знак почести, вышел Государь со всем населением; нижайше помолившись сперва об отвращении врага, Государь затем провожает образ в город с величайшим благоговением и почтением. Они говорят, что этой набожностью достигли того, что Татары не пошли дальше Рязани. На вечное воспоминание об этом событии на том месте, где ожидали образ, и где он был принят, выстроен был храм, и этот день, который Русские называют Стретение (Stretenne), то есть день встречи, ежегодно торжественно празднуется XXVI Августа. Это свершилось в 6903 году ⁷³⁹.

Русские рассказывают, что этот Темирассак, человек низкого происхождения, достиг такой высокой степени почета разбоями и был в юности выдающимся вором; отсюда он и приобрел свое имя. Именно он однажды украл овцу и был пойман хозяином овцы, причем от очень сильного удара камня ему переломили голень; он связал ее как-то железом, и вот от железа и хромания ему и было дано имя. Ибо слово Themir означает железо, a Assack — хромой. Во время тяжкой осады Константинополя Турками, он послал туда своего сына с вспомогательным войском. Тот разбил Турок, снял осаду и вернулся к отцу победителем в 6909 Году.

Татары разделяются на орды ⁷⁴⁰, первое место среди которых и по своей славе, и по многолюдству заняла Заволжская орда, ибо говорят ⁷⁴¹, что все остальные орды получили начало от нее. Орда же на их языке означает собрание или множество. [141] Впрочем, всякая орда имеет особое название, а именно: Заволжская, Перекопская, Нагайская и многие другие ⁷⁴², которые все принадлежать к Магометанской вере; но, если их называют Турками, они недовольны и считают это как бы бесчестьем. Название же Бесермены (Besermani) их радует, а этим именем любят называть себя и Турки. Как Татары занимают разнообразные и далеко и широко раскинувшиеся области, точно также они и не согласуются во всем по своим обычаям и самому образу жизни. Это люди ⁷⁴³ — среднего роста, с широким, жирным лицом, с косящими (intortis) и впалыми глазами; волоса отпускают только на бороде ⁷⁴⁴, а остальное бреют. Только более именитые мужи носят за ушами косы и притом очень черные; телом они сильны, духом смелы; падки на любострастие и притом извращенное; питаются с приятностью лошадями и другими животными, не разбирая рода их смерти, за исключением свиней, от которых воздерживаются по закону. Насчет голода и сна до такой степени выносливы, что иногда выдерживают это лишение целых четыре дня, предаваясь тем не менее необходимым трудам. И в свою очередь, получив что-нибудь на съедение, они пресыщаются выше меры и этим обжорством до известной степени вознаграждают себя за прежнюю голодовку, не оставляя после себя ничего. И таким образом, обремененные пищей и трудами, они спят по три или по четыре дня подряд. В то время, как они спят таким глубоким сном, Литовцы и Русские, в область которых они делают внезапные набеги и угоняют оттуда добычу, пускаются за ними в погоню и, откинув всякий страх, повсюду поражают их неосторожных ⁷⁴⁵, обремененных пищей и погруженных в глубокий сон без караулов, в беспорядке ⁷⁴⁶. Если их во время разъездов станут мучить голод и жажда, то они обычно подрезают жилы у тех лошадей, на которых сидят, и, выпив их крови, утоляют голод; кроме того, они думают, что это полезно и для животных. Так как они почти все кочуют без определенных жилищ, то обычно направляют свой путь по наблюдению звезд, главным же образом северного (arctici) полюса, который они называют на своем языке железный кол, то есть железный гвоздь. Особенное наслаждение получают они от кобыльего молока, веря, что люди делаются от него и храбрыми, и тучными. Питаются они и очень многими травами, в особенности растущими около Танаида ⁷⁴⁷; [142] соль употребляют весьма немногие. Всякий раз как их цари распределяют своим подданным продовольствие, они обычно дают на сорок человек одну корову или лошадь. Когда их заколют, то внутренности получают только более знатные и делят их между собою. Затем они пожирают их, разогрев на огне до такой степени, чтобы можно было стряхнуть и обтереть приставший навоз. Они с приятностью лижут и сосут не только пальцы, обмазанные жиром, но также и ножик или деревяшку, которой обтирали навоз. Лошадиные головы, как у нас кабаньи, считаются лакомством и подаются только более именитым мужам. У них водятся в изобилии лошади с приземистой шеей и низкорослые, но крепкие, которые могут одинаково хорошо выносить голод и труд и питаются ветками и корою деревьев, а также корнями трав, которые выбивают и вырывают из земли копытами ⁷⁴⁸. Приучив их таким образом к труду, Татары употребляют их с большою для себя выгодою ⁷⁴⁹. Московиты говорят, что эти лошади быстрее под Татарами, чем под другими. Эта порода лошадей называется Пахмат ⁷⁵⁰. Седла и стремена у них деревянные, за исключением тех, которые они отняли или купили у соседних Христиан. И, чтобы седла не натирали спину лошадей, они подкладывают под них траву или древесную листву. На лошадях они переплывают реки и, если случайно в бегстве устрашатся силы преследующих врагов, то бросают седла, платья и всякую другую поклажу и, сохранив только оружие, мчатся во весь опор. Оружие их — лук и стрелы; сабля у них редка. Сражение с врагами они начинают издали и притом весьма храбро, но долго его не выдерживают, а устрояют притворное бегство. Когда враги начинают их преследовать, то при первой возможности Татары пускают в них стрелы назад; затем, внезапно повернув лошадей, снова делают натиск на расстроенные ряды врагов. Когда им приходится сражаться на открытых равнинах, и они имеют врагов на расстоянии полета копья, то вступают в бой не стройными рядами, а изгибают войско в виде круга и разъезжают в таком направлении, желая открыть себе более надежный и свободный путь стрелять во врага. При их наступлении и отступлении наблюдается до известной степени удивительный порядок. Правда, для этого они имеют опытных в сих делах вожатых, за коими следуют; но если эти вожаки или падут от удара [143] вражеских копий, или случайно, под давлением страха, ошибутся в соблюдении своих распоряжений, то всем войском овладевает такое сильное замешательство, что они не могут более ни вернуться к порядку, ни метать копий против врага. Этот способ боя, по сходству предметов, они называют пляскою ⁷⁵¹. Если же случайно им надлежит бороться в узких местностях, то им не может быть никакой пользы от такой военной хитрости. И поэтому они пускаются в бегство, так как не защищены ни щитом, ни копьем, ни шлемом, чтобы иметь возможность выдержать нападение врага в непрерывной правильной битве. При езде они наблюдают такой обычай, что садятся на седло, поджав ноги, чтобы иметь возможность легче повертываться на тот и другой бок ⁷⁵²; и если случайно что упадет, и им нужно будет это поднять с земли, то, опершись на стремена, они поднимают вещь без всякого труда. К этому они до такой степени приучены, что выполняют это даже при быстром беге лошадей. Если в них пускают копье, то они внезапно опускаются на другой бок для отклонения удара противника и держатся на лошади только одной рукою и ногою. При набеге на соседние области, каждый ведет с собою, смотря по достатку, двух или трех лошадей, чтобы, понятно, когда устанет одна, иметь возможность пересесть на другую и третью; усталых же лошадей они меж тем ведут на поводу. Узды у них самые легкие, а вместо шпор они употребляют бичи. Лошадей они употребляют только холощеных, потому что таковые, по их мнению, более выносливы к труду и голодовке. Одежда у них одна и та же как для мужчин, так и для женщин, да и вообще эти последние нисколько не отличаются по убранству от мужчин за исключением того, что окутывают голову льняным покрывалом и точно также носят льняные штаны ⁷⁵³ (caligis), наподобие корабельных служителей на море. Царицы их, являясь пред народом, обыкновенно закрывают лицо. Остальной народ, живущий в рассеянии по полям ⁷⁵⁴, носит одежду, сшитую из овечьих шкур, и меняет ее только тогда, когда от долгого употребления она станет совершенно потертой и разорванной. Они не остаются долго на одном месте, считая за сильное несчастие долго пребывать на одном и том же месте. Поэтому иногда, рассердившись на детей и призывая на них тяжкое несчастие, они обычно говорят им: «Чтоб тебе, как Христианину, оставаться всегда на одном [144] месте и нюхать собственную вонь». Поэтому, стравив пастбища в одном месте, они переселяются в другое со стадами, женами и детьми, которых везут с собой на повозках. Впрочем, живущие в селениях и городах следуют другому образу жизни ⁷⁵⁵. Если они начинают какую-нибудь очень тяжелую войну, то помещают жен, детей и стариков в местности более безопасные. Правосудия у них нет никакого, ибо если кто будет нуждаться в какой-нибудь вещи, то может безнаказанно похитить ее у другого. Если же кто станет жаловаться пред судьей на насилие и причиненную ему обиду, то виновный не запирается, а говорить, что не мог обойтись без этой вещи. Тогда судья обычно произносить такого рода приговор: «Если ты в свою очередь будешь нуждаться в какой-нибудь вещи, то похищай у других». Некоторые говорят ⁷⁵⁶, будто Татары не воруют. Воруют ли они, или нет, об этом пусть судят другие, но во всяком случае это люди весьма хищные и, конечно, очень бедные, так как они всегда зарятся на чужое имущество, угоняют у других скот, грабят и увозят людей, которых или продают Туркам и другим, кому бы то ни было, или возвращают за выкуп, оставляя у себя только девушек. Они редко осаждают крепости и города, а сожигают селения и деревни и до такой степени довольны причиненным ими уроном, что, по их мнению, чем больше опустошать они областей, тем обширнее сделается их царство. И хотя они совершенно не выносят спокойного образа жизни, однако не губят друг друга взаимно, если только их цари не поссорятся между собою. Если при какой-либо ссоре кто-нибудь будет убит, и виновники злодеяния будут пойманы, то их отпускают, отняв у них только лошадей, оружие и платье. А человекоубийца, получив плохую лошадь и лук, отпускается судьей со следующими словами: «Ступай и занимайся своим делом». Золота и серебра они, кроме купцов, почти не употребляют, а в употреблении у них только обмен вещами. Поэтому если живущие вокруг них народы достанут сколько-нибудь денег от продажи их имущества, то покупают на них платье и другое необходимое для жизни. Границ друг с другом (я говорю о степных Татарах) у них нет никаких. Однажды Московиты ⁷⁵⁷ взяли в плен некоего жирного Татарина, и на вопрос Московита: «Откуда у тебя, собака, столько жиру, если тебе нечего есть?» Татарин ответил: «Почему мне нечего есть, если я владею [145] столь обширной землей с Востока и до Запада? неужели я не могу достаточно накормиться от нее? А я думаю, что нехватка в еде скорее должна быть у тебя, который владеешь такой маленькой частицей света, да и за ту ежедневно воюешь».

Царство Казанское, город и крепость того же имени, расположены на Волге, на дальнем берегу реки, почти в семидесяти Нем. милях ниже нижнего Новгорода; с Востока и Юга по Волге это царство граничит с пустынными степями; с летнего же Востока смежны с ним Татары, называемые Шейбанскими (Schibanski) и Кайсацкими (Kosatzki). Царь этой области может выставить войско в тридцать тысяч человек ⁷⁵⁸, преимущественно пехотинцев, среди которых Черемисы и Чуваши — весьма искусные стрелки ⁷⁵⁹. Чуваши же отличаются и знанием судоходства. Город Казань отстоит от весьма важной крепости Вятки на шестьдесят Нем. миль. Слово Казань у Татар значит — кипящий медный котел. Эти Татары — образованнее других, так как они и возделывают поля, и живут в домах, и занимаются разнообразною торговлею ⁷⁶⁰. Государь Московии, Василий, довел их до того, что они ему подчинились и стали принимать царей по его усмотрению; сделать это с ними было нетрудно отчасти вследствие удобства сообщений по рекам, впадающим из Московии в Волгу, отчасти по причине взаимной торговли, без которой Татары не могли обойтись ⁷⁶¹. У Казанцев некогда был царь Хелеалек, который умер бездетным, оставив жену Нурсултан ⁷⁶²; на вдове женился некий Ибрагим (Abrahemin) и завладел царством. От Нурсултан у Ибрагима родились двое сыновей: Махмет-Аминь (Machmedemin) и Абдыл-Летиф (Abdelativu). От первой же жены, по имени Батмассасолтан ⁷⁶³, у него был сын Алегам. По смерти отца, он, как первенец, наследовал ему в царстве. Но так как он не во всем повиновался распоряжениям Московского владыки, то советники Московского владыки, которых тот держал там для наблюдения за настроением царя, однажды на пиру напоили его и положили на повозку якобы с целью отвезти домой, а на самом деле в ту ночь он отправлен был в Москву. Продержав его там некоторое время, Государь, наконец, послал его в Вологду, где он и провел остальную часть жизни. Мать же его с братьями Абдыл-Летифом и Махмет-Аминем была выслана на Белоозеро. Один из братьев Алегама, Куйдакул ⁷⁶⁴, крестился и принял имя Петра; впоследствии нынешний государь Василий [146] выдал за него свою сестру. Другой же из братьев Алегама, Мениктаир, до конца жизни оставался в своей вере и имел многих детей, которые после кончины отца все крестились вместе с матерью и померли, за исключением одного Феодора, который в нашу бытность в Москве был еще жив. Когда Алегам был таким образом увезен в Москву, то его заменяют Абдыл-Летифом; а когда и он по той же причине, как и Алегам, был лишен царства, то Государь поставил на его место ⁷⁶⁵ Махмет-Аминя, выпущенного из Белоозера, Он стоял во главе царства до 1518 года по Рождестве Христове. Нурсултан, которая, как я сказал, была супругою царей Хелеалека и Ибрагима, вышла, после смерти Алегама, за Перекопского царя, Менгли-Гирея (Mendligero). Так как она не имела детей от Менгли-Гирея и тосковала по сыновьям от первого брака, то приехала в Москву к Абдыл-Летифу. Продолжая путь отсюда, она, в 1504 году по Рождестве Христове, отправилась к другому сыну, Махмет-Аминю, царствовавшему в Казани. Тогда же Казанцы отложились от Государя Московского. Так как за этим отложением последовали многие войны, и Государи, замешавшиеся в эту войну, сражались с той и другой стороны долго и с переменным счастьем, и конца войне нет еще и поныне, то я считаю необходимым глубже вникнуть в ход этой войны. Когда отпадение Казанцев стало известным Московскому Государю Василию, то он, под влиянием этого возмутительного поступка и жажды к мщению, послал против них огромное войско, присоединив к нему воинские орудия. Услышав про ужасные приготовления Государя против них, Казанцы, которым надлежало сражаться с Московитами за жизнь и свободу, увидели, что им не справиться с врагами в непрерывной и правильной битве, поэтому они сочли необходимым обойти их хитростью. Итак, раскинув для виду стан против врага и спрятав лучшую часть своих войск в удобных местах для засады, они, как будто пораженные страхом, внезапно покинули стан и пустились в бегство. Московиты, которые находились не в очень дальнем расстоянии, узнав про бегство Татар, нестройными рядами и со стремительным натиском врываются в стан врагов. В то время как они заняты были разграблением стана, нисколько не заботясь о своем положении, Татары выступили из засады с Черемисскими стрелками и устроили такое избиение, что Московиты вынуждены были бежать, [147] покинув пушки и воинские снаряды. При этом бегстве вместе с другими спаслись, покинув орудия, два заведующие снарядами. По возвращении их в Москву, Государь благосклонно принял их. Одного из них — Варфоломея, по происхождению Итальянца, который, по принятии впоследствии Русской веры, еще и в мою бытность в Московии пользовался большим влиянием и милостью у Государя, он щедро одарил ⁷⁶⁶. Третий пушкарь вернулся из этого поражения с вверенным ему орудием и надеялся заслужить у Государя великую и незыблемую милость за то, что тщательно сохранил и вернул орудие. Но Государь встретил его упреками, сказав: «Ты подвергал меня и себя огромной опасности, желая или бежать, или сдаться врагам с орудием; к чему такое неблаговременное старание о сохранении орудия? Я не ставлю ни во что потерю его, лишь бы у меня оставались люди, которые умеют лить и употреблять их ⁷⁶⁷». Когда умер царь Махмет-Аминь, при котором отложились Казанцы, то на вдове его женился Шиг-Алей (Scheale) и, с помощью Государя Московии и брата жены ⁷⁶⁸, получил царство; во главе его он стоял только четыре года, встречая в своих подданных сильную ненависть и отвращение к себе. Это усиливалось еще от безобразного и слабого телосложения, ибо он был человек с выдающимся брюхом, с редкой бородою и почти женским лицом ⁷⁶⁹; все это показывало, что он отнюдь не пригоден к войне. Вдобавок к тому же, он презрел и пренебрег расположением своих подданных, был более надлежащего предан Государю Московии и полагался на иноземцев более, чем на своих. Под влиянием этого, Казанцы вручают царство одному из царей Тавриды Саип-Гирею (Sapgirei), сыну Менгли-Гирея. С его прибытием Шиг-Алей получил повеление оставить царство; видя, что его силы более слабы, и что подданные враждебно к нему настроены, он счел за лучшее покориться судьбе и с женами, наложницами и со всем скарбом вернулся в Москву, откуда прибыл и ранее. Это свершилось в 1521 году по Рождестве Христове. Когда Шиг-Алей бежал таким образом из царства, царь Тавриды, Махмет-Гирей, с большим войском ввел в Казань брата Саип-Гирея. Упрочив расположение Казанцев к брату ⁷⁷⁰, он, на обратном пути в Тавриду, переправился через Танаид и устремился к Москве. В это время Василий был вполне уверен в своей безопасности и не боялся ничего подобного; услышав про прибытие Татар, [148] он собрал наскоро войско, вождем над которым поставил князя Димитрия Бельского, и послал его к реке Оке, чтобы помешать переправе Татар ⁷⁷¹. Махмет-Гирей, имевший более превосходные силы ⁷⁷², быстро переправился через Оку и раскинул стан у неких рыбных садков в тринадцати верстах от самой Москвы. Затем он устроил вылазку и наполнил все грабежами и пожарами. Около этого же времени Саип-Гирей, также с войском, выступил из Казани и опустошил Владимир и нижний Новгород. После этого братья Цари сходятся у города Коломны и соединяют свои силы. Василий, видя себя не в состоянии отразить столь сильного врага, оставил в крепости с гарнизоном своего шурина Петра, происходившего из Татарских царей ⁷⁷³, и некоторых других вельмож и бежал из Москвы; он был до такой степени поражен страхом, что, отчаявшись в своем положении, несколько времени прятался, как сообщают некоторые, под стогом сена. Двадцать девятого Июля ⁷⁷⁴ Татары двинулись далее, наполнив все окрестности на широком пространстве пожарами, и навели такой страх на Москвитян, что те не считали себя в достаточной безопасности в крепости и в городе. При этой суматохе, от стечения женщин, детей и других лиц непригодного к войне возраста, которые убегали в крепость с телегами, повозками и поклажей, в воротах возникло такое сильное смятение, что от чрезмерной торопливости они и мешали друг другу, и топтали друг друга. Это множество народа произвело в крепости такое зловоние, что, если бы враг остался под городом три или четыре дня, осажденным пришлось бы погибнуть и от заразы, ибо при таком стечении народа каждый вынужден был отдавать долг природе на том месте, которое занял. В то время в Москве были Литовские Послы, которые сели на лошадей и пустились в бегство; не видя ничего кругом по всем направлениям, кроме огней и дыма, и считая, что они окружены Татарами, они спешили до такой степени, что в один день достигли Твери, которая отстоит от Москвы на тридцать шесть Нем. Миль ⁷⁷⁵. Большую похвалу заслужили тогда Немецкие пушкари, в особенности ⁷⁷⁶ Николай, родившийся на Рейне невдалеке от Имперского Германского города Шпейера ⁷⁷⁷ (Spira). Наместник ⁷⁷⁸ и другие советники, почти уже растерявшиеся от чрезмерного страха, возлагают на него в самых лестных выражениях поручение защищать город, причем ⁷⁷⁹ они просили отвезти к воротам [149] крепости более крупные пушки ⁷⁸⁰, которыми обыкновенно ⁷⁸¹ разрушаются стены, и отражать оттуда Татар. А эти пушки были столь огромной величины, что перевезти их туда с трудом можно было в три дня. Но они не имели тогда наготове пушечного пороху в таком количестве, чтобы выстрелить хоть один раз из крупной пушки. Ибо у Московитов постоянно наблюдается такое обыкновение, что они держат все под сокрытием, не имея, однако, ничего в готовности, а если настигнет нужда, то только тогда стараются поспеть все сделать. Поэтому Николай решил немедленно перетащить на плечах людей на средину крепости более мелкие пушки, хранившиеся вдали от крепости. Во время этого занятия вдруг поднимается крик, что приближаются Татары; это обстоятельство внушило такой страх горожанам, что, бросив пушки по улицам, они отложили попечение даже защищать стены. И если бы тогда сто неприятельских всадников сделали нападение на город, то они без всякого труда совершенно истребили бы его огнем. При этом смятении наместник и бывшие с ним в карауле ⁷⁸² сочли за лучшее ублажить душу царя Махмет-Гирея ⁷⁸³, послав ему возможно больше подарков, в особенности же меду, и отвратить его от осады. Прияв дары, Махмет-Гирей ответил, что он снимает осаду и желает удалиться из страны, если только Василий, дав грамоту, обяжется быть вечным данником царя так же, как были его отец и предки. Когда эта грамота была написана согласно с желанием Махмет-Гирея и получена им, он отвел войско к Рязани, где предоставил Московитам возможность выкупа и обмена пленных, а остальную добычу продал с публичного торга. В то время в Татарском лагере был Евстахий ⁷⁸⁴, по прозвищу Дашкович (Taskovuitz), подданный Польского короля, пришедший на помощь Махмет-Гирею с вспомогательными войсками, ибо между королем Польским и князем Московским тогда не было никакого перемирия. Он часто выставлял некоторую часть добычи на продажу у крепости с тою целью, чтобы при удобном случае ворваться вместе с Русскими покупщиками в ворота крепости и занять ее, прогнав оттуда стражу. Царь хотел помочь его предприятию подобной же хитростью. Он посылает к начальнику крепости одного из своих приближенных, верного себе человека, с приказом Начальнику, как рабу его данника, доставить ему то, что он просил ⁷⁸⁵, и явиться к нему. Но Начальником был Иоанн Хобар ⁷⁸⁶ [150] (Kovuar), человек весьма сведущий в воинском деле и подобных уловках, а потому его ни под каким условием нельзя было побудить выйти из крепости, и он ответил просто, что еще не извещен о том, что его Государь данник и раб Татар; если же он будет о том извещен, то знает, что надлежит делать. Поэтому ему тотчас приносят и предъявляют грамоту его Государя, в которой тот дал обязательство пред царем. Меж тем как начальник, понятно, встревожился ⁷⁸⁷ по поводу показанной ему грамоты, Евстахий делал свое дело и все больше и больше приближался к крепости. А для того, чтобы лучше скрыть лживость умысла, знатный человек, Князь Феодор Лопата, и очень многие другие Русские, попавшие при опустошении Московии в руки врагов, были возвращены за выкуп в виде известной суммы денег. Сверх того, большинство из пленных, находившееся под очень слабым караулом и умышленно как бы отпущенное, убежало в крепость. Когда Татары огромной толпой приблизились к крепости, требуя их возвращения, то объятые страхом Русские снова вернули ⁷⁸⁸ перебежчиков, но, тем не менее, Татары не только не отступали от крепости, но число их все увеличивалось от неоднократно прибывавших многих лиц. Вследствие грозившей опасности Русские были в великом страхе, вполне отчаявшись в своем положении, и не могли хорошенько сообразить, что им надо делать. Тогда начальник над орудиями, Иоанн Иордан, по происхождению Немец, уроженец долины Инна ⁷⁸⁹, поняв ⁷⁹⁰ степень опасности гораздо больше, чем Московиты, выстрелил ⁷⁹¹ по своему усмотрению в Татар и Литовцев из поставленных в ряд орудий и навел на них такой ужас, что они все разбежались, оставив крепость. Царь чрез Евстахия, замыслившего эту хитрость, требует у начальника удовлетворения за причиненную ему обиду. Когда Хобар сказал, что пушкарь разрядил орудия без его ведома и распоряжения и сложил на него всю вину в этом деянии, то царь тотчас требует выдачи себе пушкаря, и, как обыкновенно бывает в отчаянном положении, преобладающее большинство, желая освободиться от вражеской грозы, решило отдать его, а воспротивился этому один только начальник Иоанн Хобар. Таким образом этот Немец спасся только благодаря его величайшему благодеянию. Ибо царь, или не вынося дальнейшего промедления, или видя, что его воины обременены добычей, и что его положение требует удаления, [151] внезапно снялся лагерем (оставив даже в крепости грамоту Государя Московского, которой тот обязывался быть его вечным данником) и ушел в Тавриду. Он увел с собою из Московии такое огромное множество пленников, что оно покажется вряд ли вероятным. Ибо говорят, что число их превосходило восемьсот тысяч; отчасти он продал их Туркам в Кафе, отчасти перебил, так как старики и немощные, которых нельзя продать за дорогую цену, и которые непригодны к перенесению труда, отдаются Татарами их молодежи, как зайцы щенкам, чтобы она училась на них первым опытам военной службы, или побивая их камнями, или бросая в море, или убивая их каким-либо другим способом смерти. Те же, которых продают, принуждены служить рабами шесть лет подряд, по истечении которых они делаются свободными, но не могут удаляться из страны. Царь Казанский, Саип-Гирей, продал всех уведенных им из Московии пленников Татарам на рынке в Астрахани, расположенной недалеко от устьев Волги. Когда таким образом Татарские цари вышли из Московии, то государь Василий снова вернулся в Москву. При въезде его, в самых воротах крепости, куда для встречи Государя стеклось огромное множество народа, стоял Немец Николай, ловкостью и старанием которого, как я сказал, была спасена крепость. Увидев его, Василий громким голосом сказал ему: «Твоя верность ко мне и старание, которое ты оказал при охране крепости, известны нам, и мы с избытком отблагодарим тебя за эту услугу». Когда также подошел другой Немец, Иоанн, который прогнал Татар от Рязанской крепости, выстрелив в них внезапно из орудий, Василий сказал ему: «Здоров ли ты? Бог дал нам жизнь, а ты снова сохранил ее нам; велика будет наша милость к тебе». Оба они надеялись, что Государь щедро одарит их, однако им ничего не было дано, хотя они часто утруждали об этом Государя и напоминали об обещаниях. Оскорбленные этой неблагодарностью Государя, они требуют отставки с целью посетить родину, из которой давно отбыли, и своих родных. Этим они добились того, что каждому к их прежнему Жалованью прибавлено было, по приказу Государя, по десяти флоринов. Между тем при дворе Государя возник спор, кто был виновником бегства Русских при Оке: Старейшие слагали всю вину на вождя войска, Князя Димитрия Бельского, молодого человека, который пренебрегал [152] их советами, и говорили, что Татары перешли Оку по его беспечности, а он, отклонив от себя вину, утверждал, что раньше всех начал бегство Андрей, младший брат Государя, и что прочие за ним последовали. Василий, не желая проявить большой строгости к брату, который явно был виновником бегства, лишил достоинства и княжества одного из начальников ⁷⁹², бежавшего вместе с братом, и заключил его в оковы ⁷⁹³. Затем в начале лета Василий, желая отомстить за полученное от Татар поражение и смыть бесчестье, принятое им, когда он в бегстве скрывался под сеном ⁷⁹⁴, собрал огромное войско, снабдил его большим количеством пушек и орудий, которых Русские никогда раньше не употребляли в войнах, двинулся из Москвы и расположился со всем войском при реке Оке и городе Коломне. Отсюда он отправил в Тавриду к Махмет-Гирею послов, вызывая его на состязание и указывая, что в прошлом году он, Василий, подвергся нападению без объявления войны, из засады, по обычаю воров и разбойников. Царь ответил на это, что для нападения на Московию ему открыто достаточное количество дорог, и что войны столько же зависят от оружия, как и от обстоятельств, поэтому он обычно ведет их скорее по своему усмотрению, чем по чужому. Рассерженный этим ответом, Василий, горевший к тому же жаждой мщения ⁷⁹⁵, снялся лагерем и в 1523 году по Рождестве Христове двинулся в Новгород, понятно в нижний, с целью опустошить оттуда и занять Казанское царство. Отсюда отправился он к реке Суре и воздвиг в пределах Казанских крепость, которую назвал своим именем, и тогда он не двигался далее, а отвел назад свое войско. На следующий же год он послал одного из своих главных советников, Михаила Георгиевича ⁷⁹⁶, с большими, чем прежде, полчищами для покорения царства Казанского. Царь Казанский, Саип-Гирей, устрашенный столь ужасными приготовлениями, призвал к себе племянника, сына брата, царя Тавридского, юношу тринадцати лет, чтобы он на время стал во главе царства, а сам убежал к Турецкому Императору с целью молить его о помощи и поддержке. Повинуясь увещаниям дяди, юноша пустился в путь. Когда он прибыл к Гостинову озеру ⁷⁹⁷, то есть острову, который называется островом купцов и расположен среди рукавов Волги недалеко от Казанской крепости, то его приняли старейшины царства с ласкою и почетом, ибо в этой свите был и Сеид, верховный жрец Татар [153] (он пользуется у них таким уважением и почетом, что при его приближении даже цари выходят ему навстречу; стоя, протягивают руку ему, сидящему на лошади, и, наклонив голову, прикасаются к ней; это предоставлено одним только царям, ибо Князья касаются не руки его, а колен, знатные лица — ног, а простой народ прикасается рукою только к платью его или к лошади). Этот Сеид тайно благоприятствовал Василию и держал его сторону, поэтому он имел в виду захватить юношу и отправить связанным в Москву, но был в этом уличен, захвачен и всенародно зарезан ножом. Меж тем предводитель войска, Михаил, собрал в нижнем Новгороде суда для доставки орудий и провианта; число этих судов было так велико, что река, в общем обширная, отовсюду казалась покрытой множеством плывущих. Он спешил с войском к Казани и, добравшись до острова купцов, Гостинова озера, и расположившись лагерем седьмого Июля, медлил там двадцать дней, поджидая конницу ⁷⁹⁸. Между тем некоторые Московские клевреты зажигают Казанскую крепость, выстроенную из дерева, и она совершенно сгорает на глазах Русского войска. По своему страху и малодушию, Воевода не только пренебрег столь удобным случаем для занятия крепости, но даже не вывел воинов для захвата крепостного холма и не воспрепятствовал Татарам снова строить ее; затем в двадцать восьмой день того же месяца он переправился через Волгу на ту сторону, где находится крепость, и расположился с войском при реке Казанке, двадцать дней ловя случай для удачных действий. Когда он там медлил, невдалеке от него расположился станом и Царевич Казанский и, выслав Черемисских пехотинцев, очень часто, но безуспешно, тревожил Русских. Царь Шиг-Алей, который также прибыл на судах на эту войну, увещевает его письмом удалиться из его наследственного царства. На это Царевич ответил кратко: «Если ты желаешь иметь настоящее мое царство, то давай оба решим дело оружием; пусть владеет им тот, кому это даст судьба». В то время как Русские предавались, таким образом, напрасному промедлению, они потратили продовольствие, которое привезли с собою, и начали страдать от голода, ибо достать ничего нельзя было, так как Черемисы опустошали все окрестности и тщательно наблюдали за движениями врагов. Дело дошло до того, что ни Государь не мог ничего узнать о нужде, от которой [154] страдало его войско, ни сами они не могли подать ему никакой вести. Для отвращения этого Василий назначил двоих: одного, Князя Иоанна Палецкого, чтобы он нагрузил в Новгороде суда продовольствием, двинулся оттуда вниз по реке к войску и, оставив там продовольствие и осмотрев также настоящее положение дел, возможно быстрее вернулся к нему. Другое лицо с тою же целью было послано с пятьюстами всадников сухим путем, но и он, и его войско были перебиты Черемисами, на которых наткнулись Московиты, и только девятерым удалось в сумятице спастись бегством. Тяжело раненый начальник умер на руках у врагов спустя на третий день. Когда молва об этом поражении дошла до войска, то в лагере настало сильное замешательство, увеличенное к тому же возникшим внезапно пустым слухом об полном истреблении всей конницы, так что никто не помышлял ни о чем, кроме бегства. Когда все согласились на него, то еще долго колебались над вопросом, возвращаться ли им вверх по реке, что было всего труднее, или спуститься вниз на столько, пока не доберутся до других рек, из которых потом можно будет вернуться сухим путем с длинным обходом. Когда они предавались подобным рассуждениям, будучи превыше меры мучимы голодом, являются случайно девять человек, которые, как я сказал, спаслись от поражения пятисот, и сообщают, что туда явится с припасами Иоанн Палецкий. Хотя он возможно ускорял свой путь, однако подвергся неблагоприятному стечению обстоятельств и, потеряв большую часть своих судов, явился в лагерь только с немногими. Именно, когда он, утомленный продолжительным трудом, высадился однажды ночью для отдыха на берег Волги, то немедленно подбежали Черемисы и с громким криком стали расспрашивать, кто это плывет мимо. Служители Палецкого, думая, что это — рабы служивших на судах, осыпают их бранью и грозят высечь батогами на следующий день за то, что те надоедливыми криками тревожат сон и покой их господина. Черемисы отвечают на это: «Завтра мы поступим с вами иначе, ибо мы отведем связанными всех вас в Казань». И вот, рано утром, когда солнце еще не поднималось, и весь берег окутан был самым густым туманом, Черемисы внезапно сделали нападение на корабли и навели такой ужас на Русских, что начальник флота Палецкий, оставив в руках врагов девяносто более значительных судов, на каждом [155] из которых было по тридцати человек, отвязал от берега свой корабль, поплыл по средине Волги и, под покровом тумана, почти голый добрался до войска. Вернувшись затем оттуда в сопровождении многих судов, он испытал такую же участь и вторично попал в засаду Черемисов. Именно, он потерял корабли, которые его сопровождали, и едва ушел целым сам с немногими людьми ⁷⁹⁹. В то время как Русские были таким образом отовсюду стеснены голодом и вражескою силою, посланная Василием конница, переправившись через реку Свиягу, которая впадает в Волгу, с Юга и отстоит на восемь миль от Казани, стала направляться к войску, но дважды встречена была Татарами и Черемисами. После столкновения с ними, в котором обе стороны понесли большие потери, Татары отступили, и конница соединилась с остальным войском. Когда конница таким образом усилила войско, пятнадцатого Августа начали осаждать Казанскую крепость. Узнав об этом, царевич также расположился станом с другой стороны города, на виду у врагов, и, часто высылая конницу, велел ей разъезжать кругом стана врагов и тревожить их; таким образом с обеих сторон происходили неоднократные конные разъезды. Участники этой войны, люди, достойные доверия, рассказывали нам, что однажды шесть Татар выехали на равнину к войску Московского владыки, и царь Шиг-Алей хотел напасть на них со ста пятидесятью Татарскими всадниками, но начальник войска воспретил ему это, и удобный случай отличиться был отнят у Шиг-Алея поставленными перед ним двумя тысячами всадников. Они хотели окружить Татар и, так сказать, замкнуть их, чтобы те не спаслись бегством, но Татары ускользали от их намерения при помощи следующей хитрости: при преследовании Московитов, они начинали мало-помалу отступать и, отъехав немного вперед, останавливались. Так как Московиты делали то же самое, то Татары заметили их трусость и, схватив тотчас луки, стали пускать в них стрелы; когда те обратились в бегство, они преследовали их и ранили очень многих. Когда же Московиты снова обратились против них, они стали понемногу отступать, снова останавливались и таким образом издевались над врагом в притворном бегстве. В это время две Татарские лошади пали от пушечного выстрела, но всадники не получили никакого поранения, и [156] остальные четверо вернули их своим целыми и невредимыми на глазах двух тысяч Московитов. Пока конница таким образом забавлялась взаимно друг с другом, к крепости меж тем придвинуты были пушки, и она подверглась сильной осаде. Но и осажденные защищались отнюдь не вяло, также поражая врага из пушек. При этой борьбе единственный находившийся в крепости пушкарь был поражен и убит пушечным ядром из Русской стоянки. Узнав об этом, наемные воины из Немцев и Литовцев возымели великую надежду занять крепость; если бы этому намерению соответствовало настроение духа начальника, то они, без сомнения, в тот же день овладели бы крепостью. Но воевода, видя, что его люди страдают от голодовки, которая со дня на день увеличивалась все более и более, уже раньше повел с Татарами тайные переговоры через вестников о заключении перемирия. Поэтому он не только не одобрил намерения воинов, но даже гневно порицал их и грозил побоями за то, что они дерзали осаждать крепость без его ведома и согласия. Он полагал, что при таком затруднительном положении соблюдет выгоду своего Государя, если заключит с врагом какое бы то ни было перемирие и вернет целыми войско и пушки. И Татары, узнав про желание начальника, возымели надежду на благополучное окончание войны, а потому охотно приняли условия, которые предлагал начальник, а именно, чтобы они отправили в Москву послов и договорились с Государем о мире. Когда это таким образом было устроено, начальник Палецкий снял осаду и вернулся с войском в Москву. Ходил слух, что начальник снял осаду вследствие подкупа дарами со стороны Татар. Вероятность этого слуха увеличил один уроженец Савои, который хотел передаться врагам с вверенною ему пушкою, но был пойман на пути и подвергнут очень суровому допросу, на котором признался в своем намерении передаться и говорил, что получил от врагов серебряную монету и Татарские кубки ⁸⁰⁰, чтобы склонять многих к таковой измене. Несмотря на то, что он уличен был в столь явном злодеянии, Начальник не наложил на него никакого особенно сурового наказания. Когда таким образом возвращено было войско, численность которого, как говорят, доходила до ста восьмидесяти тысяч, к Василию являются Послы Казанского царя для заключения мира. Они пребывали в Москве еще и в нашу бытность ⁸⁰¹ там, и тогда все еще не предвиделось никакой [157] надежды на заключение в будущем между ними мира. Ибо и ярмарку, которая обычно устраивалась около Казани на острове купцов, Василий, с целью обидеть Казанцев, перенес в [Нижний] Новгород, причем назначил тяжкое наказание всякому из своих подданных, кто отправится впоследствии для торговли на остров. Он надеялся, что это перенесение ярмарки принесет большой урон Казанцам, и что их можно даже принудить к сдаче, отняв у них возможность покупать соль (которую Татары получали в изобилии от Русских только на этой ярмарке ⁸⁰²). Но от подобного перенесения ярмарки Московия ощутила столько же невыгоды, как и сами Казанцы. Ибо следствием этого явились дороговизна и недостаток в весьма многих товарах, которые привозились по Волге с Каспийского моря, из торжища Астраханского, а также из Персии и Армении. Особенно же заметен был недостаток в отличнейших рыбах, к числу которых относится Белуга, и которые ловятся в Волге по сю и по ту сторону Казани ⁸⁰³.

На этом оканчиваю повествование о войне, бывшей у Государя Московского с Татарами Казанскими. Теперь возвращаюсь к прерванному рассказу о Татарах ⁸⁰⁴.

За Татарами Казанскими прежде всего встречаем Татар с прозвищем Ногаи ⁸⁰⁵ (Nagai), живущих за Волгою, около Каспийского моря, по реке Яику, вытекающей из области Сибирской. Они не имеют царей, а только князей. В наше время эти княжества занимали три брата, разделившие области поровну между собою: первый из них, Шидак ⁸⁰⁶, владел городом Сарайчиком (Scharaitzick, Saraitzick — нем. изд.), за рекою Ра, в направления к Востоку, и страною, прилегающею к реке Яику; другому, Коссуму, принадлежало все, что находится между реками Камой, Яиком и Ра; третий из братьев, Шихмамай, занимал часть области Сибирской и всю окрест лежащую страну. Слово Шихмамай значит святой или могущественный. Эти страны почти все богаты лесом, за исключением той, которая простирается у Сарайчика: она степная.

Между реками Волгой и Яиком, около Каспийского моря, жили некогда Заволжские цари ⁸⁰⁷, о которых будет сказано впоследствии ⁸⁰⁸. Димитрий Даниилович ⁸⁰⁹, муж важный и достойный особого доверия (насколько этого можно ожидать от Варваров ⁸¹⁰ рассказывал нам про изумительную и едва ли вероятную вещь, существующую у этих Татар. Именно, отец этого русского некогда послан был Московским Государем к Заволжскому [158] царю; во время этого посольства он видел на том острове некое семя, в общем очень похожее на семя дыни, только немного крупнее и круглее; если его зарыть в землю, то из него вырастает нечто очень похожее на ягненка, в пять пядей вышиною; оно называется на их языке Баранец ⁸¹¹ (Boranetz), что значит ягненочек, ибо оно имеет голову, глаза, уши и все прочее в виде недавно родившегося ягненка и, кроме того, снабжено тончайшей шкуркой, которую весьма многие в тех странах употребляют для подкладки шапок. Сверх того, он говорил, что это растение, если только позволительно называть его растением, имеет и кровь, но мяса у него нет, а вместо мяса есть какое то вещество, очень похожее на мясо раков. Затем копыта его не роговые, как у ягненка, а покрыты чем-то вроде волос, наподобие рога. Корень у него находится у пупка или посредине живота. Живет оно до тех пор, пока сам корень, истребив вокруг себя травы, не засохнет от недостатка корму. Это растение обладает изумительной сладостью, почему его с жадностью ищут волки и прочие хищные звери.

Хотя этот рассказ о семени и растении я считаю за вымысел, однако и прежде приводил его, так как слышал его от людей отнюдь не пустых, и ныне привожу тем охотнее, что многоученый муж, Вильгельм Постелл, передавал мне, что он слышал от некоего Михаила, государственного переводчика языков Турецкого и Арабского в Венецианской республике. Этот Михаил видел, как из пределов Татарского города Самарканда и прочих стран, которые прилегают с Северо-востока к Каспийскому морю до самой Халибонтиды, привозятся некие весьма нежные шкурки одного растения, растущего в тех странах; у некоторых из Мусульман есть обычай вкладывать его в середину шапок для согревания бритых голов, а также класть на голую грудь. Однако Михаил не видал растения и не знает его имени, кроме того, что оно зовется там Самаркандским и происходит от животного, посаженного в землю наподобие растения. «Так как это не разногласит с рассказами других, то я (говорил Постелл) почти убежден в том, чтобы считать это не очень баснословным во славу Творца, которому все возможно».

Подвигаясь от Государя Шидака на двадцать дней к Востоку, встретим народы, которых Московиты называют Юргенцы. Над ними властвует Барак-Солтан, брат [159] великого Хана, или царя Катайского. От властелина Барак-Солтана в десять дневных переходов достигают Бебеид-Хана. Это и есть великий Хан Катайский.

Астрахань, богатый город и великое Татарское торжище, от которого получила имя вся окрест лежащая страна, лежит на десять дней пути ниже Казани, на ближнем берегу Волги, почти у ее устьев. Некоторые говорят ⁸¹², что этот город расположен не при устьях Волги, а в нескольких днях пути оттуда. Я же полагаю, что Астрахань расположена в том месте, где река Волга разделяется на много рукавов, число которых, как говорят, равняется семидесяти, образует еще большее количество островов и почти столькими же устьями вливается в Каспийское море с таким обилием воды, что смотрящим издали она представляется морем. Иные именуют этот город Цитраханью.

За Вяткой и Казанью, в соседстве с Пермией, живут Татары, которые называются Тюменскими, Шейбанскими и Кайсацкими. Из них Тюменские, как говорят, живут в лесах, и число их не превышает десяти тысяч. Кроме того, другие Татары живут за рекою Ра; так как они одни только отращивают волоса, то их называют Калмыками (Kalmuchi); а у Каспийского моря находится город Шемахия (Schamachia), от которого получила имя и страна; также называются и люди, искусные ткачи шелковых одежд. Город их отстоит на шесть дней пути от Астрахани; (как говорят) не так давно Персидский царь занял его вместе с страною.

Город Азов лежит при Танаиде, о котором сказано выше, на расстоянии семи дней пути от Астрахани; от Азова же на пять дней пути отстоит Херсонес Таврический и прежде всего его город Перекоп. Между Казанью и Астраханью, на обширном пространстве вдоль по течению Волги до Борисфена, находятся степные поля, на которых живут Татары, не имея никаких постоянных поселений, кроме городов Азова и Ахаса, который лежит на Танаиде в двенадцати милях выше Азова. Точно также Татары, соседние с малым Доном, возделывают землю и имеют постоянные поселения. От Азова до Шемахии двенадцать дней пути.

Если повернуть с Востока к Югу, то около болот Меотиды и Понта, при реке Кубани, впадающей в болота, живет народ Афгазы ⁸¹³. В этом месте вплоть до реки Мерулы ⁸¹⁴, [160] вливающейся в Понт ⁸¹⁵, находятся горы, по которым живут Черкесы или Цики. В надежде на неприступность гор, они не повинуются ни Туркам, ни Татарам. Однако Русские свидетельствуют, что они Христиане, живут по своим законам, согласуются с Греками в вере и обрядах и совершают богослужение на Славянском языке (который у них в употреблении). Это — самые дерзкие морские разбойники, ибо по рекам, текущим с их гор, они спускаются на судах в море и грабят всех, кого могут, в особенности плывущих из Кафы в Константинополь. За рекою Кубанью находится Мингрелия, по которой течет река Ераклея ⁸¹⁶, потом Котатида, которую некоторые считают Колхидою. Затем встречается Фасид, который до впадения в море, недалеко от устьев, образует остров Затабелл ⁸¹⁷ (Satabellum), на котором, как гласит молва, стояли некогда корабли Ясона. За Фасидом Трапезунт.

Болота Херсонеса Таврического, имеющие, как говорят, триста Итальянских миль в длину от устьев Танаида, при мысе глава Св. Иоанна, где они суживаются, содержат только две Итальянские мили ⁸¹⁸. В Херсонесе находится город Крым ⁸¹⁹, некогда местопребывание царей Тавриды, отчего они именовались Крымскими. Затем ⁸²⁰, когда весь Перешеек был прорыт, наподобие острова, на расстоянии тысячи двухсот шагов, цари получили имя не Крымских, а Перекопских, приняв такое название, конечно, от этого прорытия, ибо Перекоп на Славянском языке означает прорытие. Отсюда явствует, как ошибся некий писатель ⁸²¹, который написал, что там царствовал ⁸²² некий Прокопий ⁸²³. Весь Херсонес пересекается посредине неким лесом, и та часть, которая обращена к Понту, и на которой находится знаменитый город Кафа, некогда называемый Феодосией, колония Генуэзцев, вся состоит во владении Турок. Отнял же Кафу у Генуэзцев Магомет, который, по завоевании Константинополя, разрушил Греческую империю. Другою частью полуострова владеют Татары. Все Татары, цари Тавриды, ведут свое происхождение от Заволжских царей, и некоторые из них, будучи, в силу внутренних раздоров, прогнаны из царства и не имея возможности получить надежное местопребывание где-либо по соседству, заняли эту часть Европы. Не забывая о старинной обиде, они долго боролись с Заволжцами, пока, в правление в Польше Александра, великого князя Литовского, на памяти наших [161] отцов, Заволжский царь, Шиг-Ахмет, не пришел в Литовские страны с тою целью, чтобы заключить союз с царем Александром и соединенными силами выгнать царя Тавриды, Махмет-Гирея ⁸²⁴. Оба государя согласились на это. Но когда Литовцы, согласно своему обыкновению ⁸²⁵, стали откладывать войну долее, чем это следовало бы, то супруга Заволжского царя и его войско, которое у него было в степях, не вынося ни промедления, ни стужи, настойчиво просили своего царя, пребывавшего в неких городах, чтобы он оставил Польского короля и заблаговременно позаботился о своих делах. Так как они не могли убедить его, то жена покинула мужа и с частью войска передалась царю Перекопскому, Махмет-Гирею. По ее внушению, Перекопский царь посылает войско для того, чтобы разбить остальные полчища Заволжского царя. Когда они были рассеяны, то Заволжский царь, Шиг-Ахмет, видя свое несчастие, убежал в сопровождении приблизительно шестисот всадников в Альбу ⁸²⁶, расположенную на реке Тирасе, в надежде вымолить помощь у царя Турецкого. Заметив, что в этом городе устроена засада, чтобы поймать его ⁸²⁷, он переменил направление пути и, взяв с собою едва половину всадников, прибыл в Киев. Здесь он был окружен и взят Литовцами, а затем, по повелению Польского короля, отвезен в Вильну. Там король вышел ему навстречу, с почетом принял его и повел с собою на Польский сейм; на этом сейме было решено вести войну против Менгли-Гирея. Но пока Поляки долее, чем следовало бы, тянули время с собиранием войска, Татарский царь, сильно оскорбившись, стал снова помышлять о бегстве, но при этом был пойман и отведен в крепость Троки, в четырех милях от Вильны; там я его видел и вместе с ним обедал ⁸²⁸. И это послужило концом владычеству Заволжских царей, вместе с которыми погибли и цари Астраханские, ведшие свое происхождение также от этих царей. Когда они таким образом были подавлены и уничтожены, могущество царей Тавриды усилилось в еще более значительной степени и стало грозою для соседних народов, так что они принудили и короля Польского платить им определенное жалованье, под тем условием, чтобы он пользовался их содействием в случае какого-нибудь особо затруднительного положения. Мало того, и Государь Московии часто посылал ему подарки и обыкновенно старался склонить его на свою сторону. Это [162] происходило от того, что, находясь в непрерывной взаимной войне, оба они надеялись на возможность с помощью и оружием Татар стеснить друг друга. Хорошо зная про это, Татарский царь, получив подарки, обольщал обоих тщетною надеждою. Это стало очевидным хотя бы в то время, когда я от имени Цесаря Максимилиана вел переговоры с Государем Московии о заключении мира с Польским королем. Именно, так как Государя Московии нельзя было склонить на справедливые условия мира, король Польский нанял за деньги Перекопского царя, чтобы тот вторгнулся с одной стороны с войском в Московию, обещая, что и сам он произведет с другой стороны, в направлении к Опочке, нападение на владения Государя Московского. Король Польский надеялся, что этою хитростью можно вынудить у Московского Государя согласие на сносные условия мира. Заметив это, Московский Государь также отправил Послов и в свою очередь устроил свое дело у Татарского царя, именно, чтобы тот обратил свои силы на Литву, которая, по словам Московского владыки, не имела в то время никакого опасения и была лишена охраны. Татарский царь, руководясь исключительно своею выгодой, последовал его совету. Когда он сделался таким образом более могущественным от раздоров между Государями, его охватило страстное желание увеличить свою державу; не будучи в состоянии успокоиться, он стал помышлять о большем и ⁸²⁹, взяв себе в союзники Мамая, князя Ногайского, в Январе месяце 1524 года по Рождестве Христове выступил с войском из Тавриды и напал на царя Астраханского. Тот в страхе покинул свой город и убежал из него; Татарский царь осадил и занял город и победоносно расположился под кровом тамошних жилищ. Между тем Агис, также князь Ногайский, стал укорять брата своего Мамая за то, что он помогает своим войском столь могущественному соседу. Кроме того, он советовал ему относиться подозрительно к со дня на день возраставшему могуществу царя Махмет-Гирея, ибо, при его безумном властолюбии, может статься, что тот обратит свое оружие против него и брата, прогонит обоих их из царства и либо умертвит, либо отведет в рабство. Убедясь этими доводами, Мамай сообщает и советует брату поспешить к нему с возможно большим войском, указывая, что теперь, когда Махмет-Гирей, опьяненный великим успехом в своих делах, держит себя слишком беспечно, им [163] обоим можно освободиться от этого страха. Повинуясь советам брата, Агис дал положительное обещание явиться к назначенному времени с войском, которое он собрал уже ранее для защиты пределов своего царства во время стольких войн. Узнав про это, Мамай немедленно подает совет Махмет-Гирею не держать воинов в домах и не развращать их ослаблением суровости воинских порядков, а лучше оставить город и жить по обычаю в степях. Согласясь с его советом, царь выводит воинов в лагерь. Быстро подходит с войском Агис и присоединяется к брату; немного спустя, они делают неожиданное нападение на не опасавшегося ничего подобного царя Махмет-Гирея с сыном его Батир-Солтаном, двадцати пяти лет от роду, во время их обеда, и разбивают большую часть войска, а остальных обращают в бегство; преследуя их за Танаид вплоть до Тавриды, они рубили и гнали их. Затем осаждают они город Перекоп, который, как я сказал, находится при входе в Херсонес ⁸³⁰. Испробовав все средства и не видя возможности овладеть им ни посредством силы, ни посредством сдачи, они снимают осаду и возвращаются домой. Таким образом, при их содействии, царь Астраханский вторично овладел своим царством, и сильное царство, Таврида, рухнуло вместе с весьма храбрым и счастливым царем Махмет-Гиреем, который некоторое время был могущественным властелином. После убийства Махмет-Гирея, Перекопское царство занял брат его ⁸³¹, Садах-Гирей, которому помогал император Турок (Садах-Гирей был у него ⁸³² на службе). Преданный Турецким обычаям, Садах-Гирей, вопреки обыкновению Татар, очень редко являлся в народе и не показывался своим подданным. Поэтому он был изгнан Татарами, которые не могли стерпеть такого нарушения обычаев их Государем; на его место поставлен был племянник, сын его брата. Попав в плен к племяннику, Садах-Гирей униженно просил, чтобы тот не убивал его со свирепостью, а воздержался от пролития родной крови, сжалился над его старостью и позволил ему, наконец, прожить остальное время в какой-нибудь крепости частным человеком и, отказавшись от всякого управления государством в пользу племянника, удержать только царское имя. Эти просьбы его были исполнены.

Обозначения людей с почетными званиями у Татар приблизительно следующие. Хан, как выше сказано, — царь, [164] Солтан — сын царя, Бей — князь, Мурза — сын князя, Олбоуд — знатный или советник, Олбоадулу — сын какого-нибудь знатного, Сеид — верховный жрец, частный же челове — Кси. Из Чиновников же второе по царю достоинство имеет Улан, ибо цари Татарские имеют четырех лиц, к совету которых они предпочтительнее всего прибегают в важных делах. Первый из них называется Ширни ⁸³³, второй Барни, третий Гаргни, четвертый — Ципцан (Tziptzan). О Татарах довольно; теперь надо повествовать о соседней с Московией Литве ⁸³⁴.

О ЛИТВЕ.

Ближе всего к Московии Литва. Я говорю теперь не об одной только области, но и о прилегающих к ней странах, которые разумеются под общим именем Литвы, Она тянется длинной полосою от города Черкас, который расположен у Борисфена, вплоть до Ливонии. Живущие по Борисфену Черкасы — Русские и отличаются от тех, про которых я сказал выше, что они живут в горах у Понта ⁸³⁵. В наше время над ними начальствовал Евстахий Дашкович (который, как я говорил выше, выступал в Московию вместе с царем Махмет-Гиреем), муж весьма опытный в военном деле и отличавшийся выдающейся хитростью. Хотя он имел неоднократный сношения с Татарами, однако еще чаще разбивал их; мало того, он часто подвергал сильным опасностям и самого Государя Московского, у которого был некогда пленником. В тот год, когда мы были в Москве, он разбил ⁸³⁶ Московитов посредством удивительной хитрости. Это обстоятельство, как мне кажется, достойно того, чтобы быть здесь записанными Он провел в Московию нескольких Татар, одетых в Литовское платье, зная, что Московиты бесстрашно ⁸³⁷ устремятся на них, словно на Литовцев ⁸³⁸. Сам он, устроив засаду в удобном месте, ждет мести Московитов ⁸³⁹. Опустошив часть Северской области, Татары устремляются в направлении к Литве. Когда Московиты узнали, что они переменили путь и заняли Литву, то подумали, что это Литовцы, и вскоре, горя жаждой мщения, со стремительным натиском вторгаются в Литву ⁸⁴⁰. Когда, опустошив ее, они возвращались обремененные добычей, то Евстахий окружил их из засады и перебил всех до одного. Узнав об этом, Московский владыка отправил Послов к Польскому королю пожаловаться на причиненную ⁸⁴¹ ему обиду. Король ответил Послам, [165] что его подданные не причиняли обиды, а только мстили за обиду. Таким образом Московский владыка подвергся осмеянию с обеих сторон и ⁸⁴² вынужден был претерпеть и урон, и бесчестье.

Ниже ⁸⁴³ Черкас нет никаких Христианских поселений. При устьях Борисфена находится, в сорока милях от Черкас, крепость и город Очаков ⁸⁴⁴, которым владел царь Тавриды, отняв его не так давно у Польского короля. Ныне владеет им Турецкий царь. От Очакова до Альбы ⁸⁴⁵, древнее название которой было Монкастро, около устьев Тираса, четырнадцать миль, от Очакова до Перекопа четырнадцать миль. От Черкас около Борисфена до Перекопа сорок миль. Если подняться по Борисфену на семь миль выше Черкас, то встретим город Канев (Cainovu), в восемнадцати милях от которого находится Киев, древняя столица Руссии. Великолепие и истинно царственное величие этого города доказывается самыми его развалинами и памятниками, которые видны в обломках. И поныне еще на соседних горах заметны следы разоренных церквей и монастырей; кроме того, там можно видеть много пещер, в которых видны весьма древние гробницы и в них тела, еще не подвергшиеся тлению. От людей, достойных доверия, я узнал, что девушки там редко сохраняют целомудрие после семилетнего возраста. Причины этого я слышал разные, но ни одна из них меня не удовлетворяет; купцам позволяется злоупотреблять девушками, но отнюдь нельзя увозить их. Если кто будет уличен в увозе девушки, то лишается и жизни, и имущества, если его не спасет милосердие Государя. Там также существует закон, по которому имущество иноземных купцов (которые там случайно умрут) переходит или к царю, или к его наместнику; то же соблюдается у Татар и Турок по отношению к умершим у них Киевлянам. У Киева есть одна горка, через которую купцам приходится переправляться по пути несколько затруднительному. Если при подъеме на нее случайно сломается какая-нибудь часть повозки, то имущество, которое было на повозке, присвояется Казне. Все это рассказывал мне Г. Альберт Гастоль ⁸⁴⁶, Палатин Виленский, наместник короля в Литве. Если от Киева подняться по Борисфену на тридцать миль, то встретим Мозырь ⁸⁴⁷ на реке Припяти (Prepetz), впадающей в Борисфен в двенадцати милях выше Киева. В Припять вливается рыбная река Тур ⁸⁴⁸. От Мозыря же до Бобруйска [166] (Bobranzko) тридцать миль. Поднимаясь далее, через двадцать пять миль, прибудем в Могилев, на шесть миль от которого отстоит Орша. Эти перечисленные уже города по Борисфену, которые все расположены на его Западном берегу, подвластны королю Польскому ⁸⁴⁹, лежащие же по Восточному берегу подвластны государю Московскому, кроме Дубровны и Мстиславля, состоящих во владении Литвы. Переправившись через Борисфен, через четыре мили попадем в Дубровну, а через двадцать миль оттуда в Смоленск. Из Орши нам лежал путь в Смоленск, а затем прямо в Москву ⁸⁵⁰.

Город Борисов отстоит на двадцать две мили от Орши к Западу; вдоль него протекает река Березина, которая впадает в Борисфен ниже Бобруйска. Насколько я мог заключить на глазомер, Березина несколько шире Борисфена при Смоленске. Я положительно думаю, что эту Березину древние считали за Борисфен, на что, по-видимому, указует даже и самое созвучие ее названия. Ибо, если мы всмотримся в описание Птолемея, то оно подойдет гораздо более к истокам Березины, чем Борисфена, называемого Днепром.

Кто были Государи в Литве, и когда она приняла Христианство, об этом достаточно сказано в начале ⁸⁵¹. Дела этого народа всегда процветали до времен Витольда. Если им грозит откуда-нибудь война, и они должны защищать свое достояние ⁸⁵² против вражеской силы, то они являются на призыв ⁸⁵³ с великою пышностью, готовые более к хвастовству, чем к войне, а по окончании набора быстро рассеиваются. Те же, которые останутся, отсылают домой лучших лошадей и платье, с чем они записывались, и следуют за вождем с немногим, как бы по принуждению. А магнаты, которые обязаны посылать на свой счет на войну определенное количество воинов ⁸⁵⁴, откупаются за деньги, данные вождю, и остаются дома; и это не только не считается бесчестием, но начальники и вожди войска заставляют всенародно объявлять в сеймах и лагере, что, если кто пожелает заплатить наличными деньгами, то может освободиться от службы и вернуться домой. Между ними наблюдается такое своеволие во всех поступках, что, по-видимому, они не только пользуются неумеренной свободой, но и злоупотребляют ею. Они владеют заложенным им имуществом Государей ⁸⁵⁵, так что, приезжая в Литву, Государи ⁸⁵⁶ не могут так жить на свои доходы, если не получат поддержки от жителей областей. Этот народ носит [167] длинное платье; они вооружены луками, наподобие Татар, и копьем и щитом, наподобие Венгров. Лошади у них в употреблении хорошие и притом холощеные, без железных подков; взнуздывают они их легко.

Столицей народа является Вильна ⁸⁵⁷; это — обширный город, расположенный в долине между холмами, при слиянии рек Вилии и Вильны. Река Вилия ⁸⁵⁸ в нескольких милях ниже Вильны впадает в Кронон ⁸⁵⁹. Кронон же течет вдоль города Гродно, название которого отчасти похоже на название реки, и отделяет некогда подвластные Тевтонскому ордену народы Прусские (Prutenos) (ныне они находятся в наследственном владении Маркграфа Бранденбургского, Альберта, с тех пор, как он подчинился Польскому королю, сложив с себя крест и Орден) от Самогитов в том месте, где впадает в Германское море. Там находится город Мемель, ибо Германцы называют Кронон Мемелем, а на отечественном языке он называется Неманом. Ныне Вильна опоясана стеною, и в ней строится много храмов и каменных домов; она служит также местопребыванием епископа, которым был тогда Иоанн, побочный сын короля Сигизмунда, муж отменно обходительный и ласково принявший нас при нашем возвращении. Кроме того, замечательны приходская церковь и несколько монастырей; преимущественным уважением между ними пользуется обитель Францисканская, постройка которой обошлась очень дорого. Но храмов Русских там гораздо больше, чем Римского исповедания. В Литовском княжестве три епископства, подчиненные Риму, а именно: Виленское, Самогитское и Киевское. Русские же епископства в королевстве Польском и в Литве, с входящими в состав их княжествами, суть следующие: Виленское (где ныне пребывает архиепископ), Полоцкое, Владимирское, Луцкое, Пинское, Холмское и Перемышльское. Главный промысел Литовцев составляют имеющиеся у них в изобилии мед, воск и зола. Все это в большом количестве вывозится от них в Данциг (Gedanum), а затем в Голландию ⁸⁶⁰. В изобилии также поставляет Литва смолу и лес для постройки судов, а также хлеб. Соли у нее нет, но она достает ее покупкою ⁸⁶¹ в Британии. Когда Христиерн был изгнан из Датского королевства, и море было недоступно по причине разбойников, то соль привозили не из Британии, а из Руссии; и теперь еще у Литовцев в употреблении таковая. В наше время у Литовцев особенно знамениты были воинскою [168] славою два мужа: Константин, Князь Острожский, и Князь Михаил Глинский. Константин главным образом разбивал Татар; он не ходил навстречу толпе грабителей, а преследовал их, обремененных добычею. И когда они возвращались к тому месту, на котором считали себя свободными от всякого страха и думали, что там для них настало время отдохнуть и успокоиться (это место было ему известно), он решал напасть на них и внушал своим воинам заготовить для себя пищу этой ночью, ибо на следующую он отнюдь не позволит им разводить огонь. Итак на следующий день, после непрерывного пути, когда Татары, не видя ночью никакого пламени или дыма и полагая, что враги или вернулись, или разошлись, отпускали лошадей на пастбища, а других закалывали и пожирали и затем предавались сну, Константин с первыми лучами рассвета нападал на них и причинял им большой урон ⁸⁶². Что же касается Князя Михаила Глинского, то он еще юношей прибыл в Германию, проявил свою храбрость на службе у Альберта, герцога Саксонского, который в то время вел войну в Фрисландии и, пройдя все степени воинской службы, стяжал себе славное имя. Воспитанный в обычаях Немцев, у которых он вырос ⁸⁶³, он вернулся на родину и снискал себе большое влияние и почетное положение у короля Александра ⁸⁶⁴, так что король решал все трудные дела по его мнению и усмотрению. Случилось, что у него вышла из-за короля ссора с Иоанном Заверзинским, Палатином Трокским. В конце концов дело это было улажено, и при жизни короля между ними все было спокойно, но, по смерти короля, у Иоанна все еще оставалась затаенная в глубине души ненависть, так как вследствие этого он лишен был Палатината. Тогда некие завистники обнесли пред наследовавшим Александру королем Сигизмундом как самого Глинского, так и его приверженцев и друзей, в преступном намерении присвоить власть и назвали его изменником отечества. Не вынося такой обиды, Князь Михаил часто обращался к королю с просьбой разобрать дело между ним и обвинителем Заверзинским на общем суде, который, по его словам, мог снять с него столь тяжкое преступление. Так как король не уважил его просьбы, то Глинский отправился в Венгрию к брату короля, Владиславу. Получив от него грамоту и Послов, которые советовали королю разобрать дело Глинского, и испробовав все средства, Михаил все же не мог добиться у короля разбора своего [169] дела. Возмущенный этим, он сказал королю, что предпримет такой поступок, который со временем причинит скорбь как лично ему, так и самому королю. А когда он в гневе вернулся домой, то послал одного из своих приближенных, верного ему человека, с письмом и поручением к Государю Московскому. Он писал, что, если Государь нарочитой грамотой, с присоединением клятвы, обещает ему, что он будет жить в Московии в полной безопасности и свободе, и если, это доставит ему выгоду и почет у Государя, то он желает передаться ему с крепостями, которыми он владеет в Литве, и другими, которые он займет силою или посредством сдачи. Московский владыка, достаточно знавший доблесть и искусство этого мужа, чрезвычайно обрадовался такому известию и ответил, что он исполнит все, что Михаил просил у него, то есть даст ему, как тот желал, грамоту с присоединением клятвы. Устроив таким образом по своему желанию дела с Московским владыкою, Михаил, пылая жаждой мщения, со всею силою устремляется против Иоанна Заверзинского, находившегося тогда в своем имении около Гродно (в этом имении мне впоследствии пришлось раз переночевать). Расположив кругом дома военные караулы, он послал в дом убийцу, одного Магометанина, который нападает на спящего Заверзинского в его постели и отрубает ему голову. Покончив с этим, Михаил двинулся с войском к крепости Минску и пытался занять его силою или путем сдачи, но, обманувшись относительно занятия Минска, он напал затем на другие крепости и города. Меж тем, узнав, что на него идут войска короля, и понимая, что его силы далеко не равны им, он оставил осаду крепостей и направился в Москву, где с почетом принят был Государем, ибо тот знал, что в Литве нет равного Глинскому. Поэтому Московский Государь возымел полную надежду, что он может занять всю Литву, пользуясь советом, содействием и искусством Михаила, и эта надежда его была не совсем обманчива. Сообщив Глинскому свои планы, он снова осадил Смоленск, знаменитое княжество Литовское, и взял его гораздо скорее при помощи искусства этого мужа, чем своею силою. Ибо присутствие одного Михаила отняло у воинов, которые служили для обороны крепости, всякую надежду защитить город, и он и страхом, и обещаниями склонил их сдать крепость. Михаил добивался этого с тем большей [170] смелостью и усердием, что Василий обещал ему, что, если Михаилу удастся какой бы то ни было уловкою овладеть Смоленском, то он уступит ему навсегда крепость с прилегающею областью. Но впоследствии он не исполнил этих обещаний, а только, когда Михаил напоминал ему об условии, ласкал его пустою надеждою и обманывал. Михаил был сильно оскорблен этим. Так как из сердца его еще не изгладилось воспоминание о короле Сигизмунде, и он надеялся, что может легко добиться его милости при содействии друзей, которых он имел в то время при его дворе, то он посылает к королю одного верного ему человека и обещает вернуться, если тот отпустит ему все слишком тяжкие его прегрешения. Это посольство было приятно королю, и он тотчас поручил дать вестнику просимую охранную грамоту. Но Михаил не вполне доверял королевской грамоте, а потому, желая вернуться с тем большею безопасностью, он потребовал подобных же грамот и получил их от Немецких рыцарей, Георгия Писбека и Иоанна фон Рехенберга, про которых он знал, что они пользуются у короля таким влиянием и состоят столь близкими к нему советниками, что могут принудить короля к исполнению обещания даже против его воли. Но посланный по этому делу наткнулся на Московитскую стражу и был взят в плен. Дело открылось и быстро сообщено было Государю; по приказу Государя, Михаил был схвачен. В то же время один молодой Польский дворянин из семейства Трепков был отправлен королем Сигизмундом к Михаилу в Москву. Желая удачнее исполнить королевские поручения, он притворялся перебежчиком. Но и его участь была не лучше: он также был схвачен Московитами. И хотя он выдавал себя за перебежчика, ему не было оказано доверия, но он до такой степени хранил вверенную ему тайну, что не выдал ее, несмотря даже на тяжкие мучения. Когда схваченный Михаил приведен был в Смоленск пред лицо Государя, тот сказал ему: «Вероломный ⁸⁶⁵, я учиню тебе достойное наказание по заслугам». Михаил ответил на это: «Не признаю взводимого тобой на меня обвинения в вероломстве, ибо если бы ты остался верен своим обещаниям, то имел бы во мне самого верного из всех служителя. Но раз ты ни во что не ставишь свои обещания, а, кроме того, я вижу, что ты надо мною насмехаешься, то мне особенно тяжело, что я не мог исполнить того, что замыслил против[171] тебя. Смерть я всегда презирал и охотно встречу ее хотя бы по той причине, чтобы не видеть более твоего лица, Тиран». Затем, по приказу Государя, он выведен был в Вязьме пред огромным множеством народа. Здесь главный Военачальник, бросив на глазах всех тяжелые цепи, в которые должно было заковать Князя, сказал ему: «Михаил, (как ты знаешь) Государь оказывал тебе величайшие милости, пока ты служил верно. А когда ты захотел быть сильным изменою, то он по заслугам твоим жалует тебе этот дар». Вместе с этими словами он велел наложить на него цепи. Когда его, таким образом, заковывали в цепи на глазах у толпы, он обратился к народу и сказал: «Чтобы у вас не распространялось ложной молвы о моем пленении, я разъясню в немногих словах, что я сделал и за что схвачен, дабы хоть по моему примеру вы поняли, какого имеете Государя, и чего каждый из вас должен или может от него ожидать». Начав так, он изложил по порядку все свое путешествие в Московию и о том, что обещал ему Государь грамотой с присоединением клятвы, и как он ни в каком отношении не исполнил обещанного. А когда, продолжал Михаил, он обманулся в своих ожиданиях от Государя, то хотел снова вернуться в отечество, за что и был схвачен. Раз это последнее оскорбление причинено ему не по заслугам, то он не особенно уклоняется от смерти в особенности потому, что знает, что по общему закону природы всем одинаково надлежит умереть. Он отличался крепким телосложением и изворотливым во всем умом, умел также подать надежный совет, был одинаково способен к серьезному делу и к шуткам и положительно (как говорится) был человек пригодный на всякий час. Этой изворотливостью ума он приобрел себе большое влияние и расположение у всех, особенно у Немцев, где он был воспитан. В правление царя Александра он нанес сильное поражение Татарам, да и никогда, после смерти Витольда, Литовцы не одерживали столь славной победы над Татарами. Немцы называли его на Богемском наречии: «Пан Михаил». Как Русский человек он сначала следовал вере по Греческому исповеданию, затем, оставив его, перешел в Римское, а когда он пребывал в темнице, то, желая смягчить и укротить гнев и негодование Государя, снова принял Русскую веру. В нашу бытность в Московии, многие выдающиеся лица, в особенности же супруга [172] Государева, которая была его племянницей, дочерью брата, хлопотали пред Государем об его освобождении. Ходатайствовал за него и Цесарь Максимилиан и, в первое мое посольство, посылал даже особую грамоту от своего имени к Государю. Но этим не только ничего не было достигнуто ⁸⁶⁶, а мне тогда и был запрещен доступ к нему, и даже не позволили и видеть его. Во время же другого моего посольства, когда случайно речь зашла об его освобождении ⁸⁶⁷, Московиты очень часто спрашивали меня, знаю ли я этого человека. Я отвечал им то, что, по моему мнению, должно было служить к его выгоде, а именно, что я когда-то слыхал только его имя. И тогда Михаил был освобожден и отпущен. Женившись на его племяннице еще при жизни первой супруги, Государь возлагал на него большие надежды и был уверен, что доблесть Михаила обезопасит царский престол его детям со стороны их дядей; поэтому, в конце концов, он назначил его в завещании опекуном ⁸⁶⁸ над своими сыновьями. Затем, по смерти Государя, Михаил неоднократно укорял его вдову в распутной жизни; за это она взвела на него обвинение в измене, и он, несчастный, умер в заключении. Немного спустя после этого, и сама она, среди своих жестокостей, погибла от яда, а любовник ее, по прозвищу Овчина, как говорят, был распластан на части и изрублен.

Среди прочих княжеств Литвы Волынь имеет наиболее воинственное население ⁸⁶⁹.

Литва довольно лесиста; в ней имеются огромные болота и много рек; одни из них, как Буг ⁸⁷⁰ (Bog), Припять, Тур и Березина, впадают в Борисфен с Востока, другие же, как Буг (Boh), Кронон ⁸⁷¹ и Нарев ⁸⁷², текут к Северу ⁸⁷³. Климат суров, животные всех пород малорослы; хлеба там изобилие, но посев редко достигает зрелости ⁸⁷⁴. Народ жалок и угнетен тяжелым рабством. Ибо если кто в сопровождении толпы слуг входит в жилище какого-нибудь поселянина, то ему можно безнаказанно творить, что угодно, грабить и забирать необходимые для житейского употребления вещи, и даже жестоко побить поселянина ⁸⁷⁵. Поселянам же, без подарков, прегражден доступ к господам, какое бы они ни имели до них дело. А если их и допустят, то все же отсылают к Чиновникам и Начальникам ⁸⁷⁶. И если те не получат даров, то не решат и не постановят ничего хорошего. Этот порядок существует не только для людей низкого звания, но и для дворян ⁸⁷⁷, если они хотят добиться чего-нибудь от вельмож. Я сам [173] слышал от одного первостепенного Чиновника при молодом Короле такое выражение: «Всякое слово в Литве — золото». Они платят Королю ежегодно определенную денежную подать за охранение пределов королевства ⁸⁷⁸. Помимо оброка, они работают на Господ шесть дней в неделю ⁸⁷⁹; наконец, при женитьбе, при смерти жены, равно как при рождении и кончине детей и во время исповеди, они обязаны заплатить известную сумму денег Приходскому Священнику ⁸⁸⁰. Со времени Витольда вплоть до наших дней они пребывают в настолько суровом рабстве, что, если кто из них будет случайно осужден на смерть, то он обязан, по приказу господина, казнить сам себя и собственноручно себя повесить. Если же он случайно откажется исполнить это, то его жестоко высекут, бесчеловечно истерзают и тем не менее повесят. Вследствие такой строгости, если Судья или назначенный для разбора настоящего дела Начальник пригрозит виновному, в случае его замедления, или только скажет ему: «Спеши, господин гневается», несчастный, опасаясь жесточайших ударов, оканчивает жизнь петлею.

О ЗВЕРЯХ.

Кроме тех, которые водятся в Германии, в Литве имеются следующие звери: Бизонты, Буйволы, Лоси, по другому названию онагры, то есть лесные лошади ⁸⁸¹. На родном языке Литовцев Бизонт называется Зубром; Германцы неправильно ⁸⁸² зовут его Aurox или Urox; это имя подобает буйволу, имеющему совершенно вид быка, тогда как бизонты совершенно не похожи на них по виду. Именно у бизонтов есть грива; шея и лопатки мохнаты, а с подбородка спускается нечто вроде бороды. Шерсть их пахнет мускусом, голова короткая, глаза большие и свирепые, как бы пламенные, лоб широкий, рога по большей части настолько отстоят друг от друга и так развесисты, что в промежутке между ними могут усесться три человека крепкого телосложения. Как говорят, такой опыт был сделан Польским королем Сигизмундом, отцом ныне правящего Сигизмунда Августа; а мы знаем, что покойный король был хорошего и крепкого телосложения, и в товарищи себе он взял двух других не меньше себя. На спине у них возвышается нечто в роде горба, а передняя и задняя части тела ниже спины ⁸⁸³. Желающим охотиться на бизонтов надлежит обладать большою силою, ловкостью и проворством ⁸⁸⁴. Пригодным местом для охоты является такое, [174] где деревья ⁸⁸⁵ были бы отделены одно от другого известными промежутками и имели бы стволы не слишком толстые, так чтобы их легко можно было обойти кругом, но и не маленькие, так чтобы за ними мог вполне скрыться человек. У этих деревьев располагаются охотники по одному, и когда поднятый преследующими его собаками бизонт выгоняется на это место, то он стремительно бросается на того из охотников, который подвернется ему первый. А тот укрывается под защитой дерева и, насколько может, поражает зверя рогатиной, но бизонт не падает даже и от неоднократных ударов, а все больше и больше воспламеняется яростью, Потрясая не только рогами, но и языком, который у него настолько шероховат и жесток, что захватывает и привлекает охотника одним только прикосновением к его платью, и тогда зверь не раньше оставит охотника, чем умертвит его. А если охотник случайно пожелает отдохнуть, устав бегать кругом дерева и поражать зверя, то бросает ему красную шапку, против которой тот свирепствует и ногами, и рогами. Если же зверь не прикончен, и другой охотник пожелает вступить в то же состязание, что бывает необходимо, если они хотят вернуться целыми, то он легко может вызвать против себя зверя, крикнув хоть раз варварский звук: Лю-лю-лю.

Буйволы водятся в одной только Мазовии, которая погранична с Литвою; на тамошнем языке называют их Турами, а у нас, Немцев, настоящее имя для них Urox. Это настоящие лесные быки, ничем не отличающиеся от домашних быков, за исключением того, что они совершенно черные и имеют вдоль спины белую полосу наподобие линии. Количество их невелико, и есть определенные деревни, на которых лежит уход за ними и охрана их, и таким образом за ними наблюдают почти не иначе, как в каких-нибудь зверинцах. Они случаются с домашними коровами, но с позором для себя ⁸⁸⁶. Ибо после этого прочие буйволы не допускают их в стадо, как обесчестивших себя, и родившиеся после подобной случки телята не живучи. Когда я был послом при дворе Сигизмунда Августа, то он подарил мне одного зверя, уже выпотрошенного, которого охотники добили полуживым, выгнав его из стада. Однако кожа, покрывающая лоб, была у него обрезана. Я полагал, что это сделано неспроста, хотя по какой-то рассеянности не спросил, почему это делают. Но известно, что[175] ценятся пояса, сделанные из буйволовой кожи, и общераспространенно убеждение, будто опоясывание ими ускоряет роды. И в этих видах королева Бона, мать Сигизмунда Августа, дала мне в дар два подобных пояса, один из которых милостиво приняла у меня пресветлейшая Госпожа моя, Королева Римская.

Тот зверь, которого Литовцы называют на своем языке Лосем (Loss), носит по-немецки имя Ellend, некоторые же называют его по-латыни Alce. Поляки утверждают, будто это — онагр, то есть лесной осел, но внешность его тому не соответствует. Ибо у него раздвоенные копыта; впрочем, находимы были и имеющие цельные копыта, но это очень редко. Это ;ивотное выше оленя, с выдающимися ушами и ноздрями; рога его несколько разнятся от оленьих, цвет шерсти также отличается большей белизной. На ходу они весьма быстры и бегают не так, как другие животные, но наподобие иноходца. Копыта их обычно носят, как предохранительное средство против падучей болезни ⁸⁸⁷.

На степных равнинах около Борисфена, Танаида и Ра, водится лесная овца, именуемая Поляками Солгак, а Московитами Сейгак ⁸⁸⁸, величиною с косулю (capreolae), но с более короткими ногами; рога у ней приподняты вверх и отмечены круглыми линиями, вроде кружков; Московиты делают из них прозрачные рукоятки ножей; эти животные весьма быстры на бегу и могут делать очень высокие скачки ⁸⁸⁹.

Ближайшая к Литве область ⁸⁹⁰ — Самогития ⁸⁹¹. Она лежит к Северу у Балтийского моря и на пространстве четырех Немецких миль отделяет Пруссию от Ливонии; Самогития не замечательна никакими городами или крепостями. Государь назначает туда из Литвы Начальника, которого они именуют на своем языке Старостой, что значит старейший ⁸⁹². С должности его удаляют не безрассудно, а только по каким-нибудь очень важным причинам, но обыкновенно он остается на своем месте все время, пока жив. Там есть Епископ, подвластный Римскому Первосвященнику ⁸⁹³. Вот что в Самогитии прежде всего заслуживает удивления: жители этой страны в огромном большинстве случаев высокого роста, а дети родятся у них обычно, как будто в силу какого-то чередования, одни выдающиеся большими размерами тела, а другие — прекрошечные и совершенные карлики. Самогиты носят плохую одежду и притом в огромном большинстве случаев [178] пепельного цвета. Жизнь свою проводят они в низких и притом очень длинных хижинах ⁸⁹⁴; посредине в них поддерживается огонь, у которого сидит отец семейства и видит скот и всю свою домашнюю утварь. Ибо у них в обычае держать скот, без всякой перегородки, под той же кровлей, под которой живут сами. Более знатные употребляют также рога буйволов в качестве кубков. Это — люди смелые и способные к войне. На войне они употребляют латы и весьма много другого оружия, в особенности же рогатину и притом очень короткую, наподобие охотников. Лошади у них так малы, что почти невероятно, как могут они ⁸⁹⁵ выполнять столько работ: они употребляются и на войне за границей, и дома для обработки полей. Землю взрывают они не железом, а деревом, и это тем более удивительно, что земля их жесткая, а не песчаная, и на ней никогда не вырастает сосны. Собираясь пахать, они обычно несут с собою очень много поленьев, которыми роют землю, и пользуются в качестве сошника, разумеется для того, чтобы, если сломается одно, иметь наготове еще и еще и таким образом работать без промедления. Один из начальников области, желая облегчить жителей от слишком тяжелого труда, велел доставить большое количество железных сошников. Но когда и в тот год и в несколько следующих жатва, по причине каких-то неблагоприятных действий климата, не соответствовала ожиданию земледельцев, то простой народ стал приписывать бесплодие своих полей железному сошнику и не признавал никакой другой причины. Тогда Начальник, боясь возмущения, удалил железо и предоставил им обрабатывать поля на свой лад. Эта область изобилует рощами и лесами, в которых иногда можно наблюдать страшные явления. Именно, там и поныне очень много идолопоклонников, которые кормят у себя дома, как бы пенатов ⁸⁹⁶, каких-то змей с четырьмя короткими ногами, наподобие ящериц, с черным и жирным телом, имеющих не более трех пядей в длину и называемых Гивоитами ⁸⁹⁷, именно в положенные дни они очищают свой дом и с каким-то страхом, со всем семейством благоговейно поклоняются им, выползающим к поставленной пище, до тех пор, пока те, насытившись, не вернутся на свое место. Если с ними случится какое-либо несчастье, то они приписывают это тому, что домашнее Божество змея была плохо принята и накормлена. Когда я, на обратном пути первой поездки в [180] Московию, приехал в Троки ⁸⁹⁸, то мой хозяин, у которого я случайно остановился, рассказывал мне, что в тот самый год, когда я там был, он купил у одного такого змеепоклонника несколько ульев пчел. Своими речами он склонил продавца к истинной вере Христовой и убедил убить змею, которую тот чтил. Спустя некоторое время он вернулся туда посмотреть своих пчел и нашел того человека с обезображенным лицом: рот его жалким образом раздвинут был до ушей. На вопрос о причине столь большого несчастия тот ответил, что за то, что он наложил свои нечестивые руки на свое божество змею, наказан он этим бедствием с целью искупления своего греха и очищения своей вины; а если он не вернется к своему прежнему закону, то ему надлежит испытать много еще более тяжкого. Хотя это случилось не в Самогитии, а в Литве, однако я привожу это в качестве примера. Говорят, что нигде, кроме Самогитии, нет меда лучше, вкуснее, белее и с меньшим количеством воску.

Море, омывающее Самогитию, одни называют Балтийским, другие Немецким, иные Прусским, а некоторые Венетским; Германцы же, намекая на слово Балтийское ⁸⁹⁹, именуют его Пельтс. Собственно это — Залив, ибо он протекает между Кимврским Херсонесом, который Германцы именуют ныне Юхтланд и Зундер-Юхтланд, а Латины — Юцией, заимствуя название оттуда же. Оно омывает и Германию, называемую Нижней, начиная от Гользации, которая соприкасается с Кимврским [Херсонесом], затем страну Любекскую, Также Висмар и Росток, города Герцогов Мекленбургских, и всю область Померании, на что указует и название этой местности. Именно Поморье на Славянском языке значит то же, что При море, или приморское. Затем омывает оно Пруссию, столица которой — Гдан, называемая также Гедан и Данциг (Dantiscum). Далее находится местопребывание Прусского Герцога, называемое Германцами Царственная гора [Кенигсберг]. В этой местности, в известное время года, ловят плавающий в море янтарь с большою опасностью для людей, по причине неожиданных иногда приливов и отливов моря ⁹⁰⁰. К Самогитии море прилегает едва на IIII мили. Далее на большом протяжении оно омывает Ливонию и ту страну, которую в просторечии именуют Курляндией, без сомнения, по имени народа Куретов, и земли, подвластные государю Московскому; наконец, оно обтекает Винландию, которая находится во владении [181] Шведов, и от которой, как полагают, получило свое начало название моря Венедским. С другой же стороны оно соприкасается с Швецией. Что же касается королевства Датского, то оно состоит главным образом из островов и все заключается в этом заливе, кроме Юции и Скандии, примыкающих к материку. В этом заливе находится и остров Готланд, подвластный королевству Датскому. Большинство полагало, что из этого острова вышли Готы, но он слишком узок ⁹⁰¹ для того, чтобы на нем могло поместиться столь огромное количество людей. Кроме того, если бы Готы вышли из Скандии, то из Готланда им надлежало бы вернуться в Швецию и опять повернуть и пройти через Скандию (а это отнюдь не согласуется с здравым смыслом). На острове Готии доселе еще существуют развалины города Висби, в котором разбирались и решались тяжбы и споры всех проплывавших мимо него; туда также переносили и представляли, для окончательного решения дела, и тяжбы даже из отдаленных приморских мест.

Область Ливония тянется в длину по берегу моря. Столица ее Рига, в которой начальствует магистр Тевтонского ордена. Кроме Рижского архиепископа, в этой области есть епископы Ревельский и Эзельский. В Ливонии большое множество городков, особенно замечателен между ними город Рига на реке Двине, недалеко от устьев, а также города Ревель и Дерпт. Русские называют Ревель Колыванью (Rolivuan), а Дерпт Юрьевым-городом. Рига же удерживает свое название на том и другом языке. Из тамошних рек судоходны Рубон ⁹⁰²и Нарва. Князь (Princeps) этой области, орденские братья, главные из которых именуются Командорами, а также вельможи и граждане — почти все Германцы. Простой народ говорит обычно на трех языках и, сообразно с этим, разделяется на три отдела или трибы. Из Германских княжеств Юлихского, Гельдернского и Мюнстерского ежегодно вывозятся в Ливонию новые служители и воины, часть которых заступает место умерших, а другие заменяют тех, которые отбыли годовую службу и возвращаются на родину, словно отпущенные на свободу. Они особенно изобилуют хорошими и крепкими лошадьми, благодаря чему доселе могли храбро выдерживать неоднократные вражеские вторжения в их земли как короля Польского, так и великого Князя Московского, и доблестно от них оборонялись. [182]

В Сентябре месяце 1502 года по Рождестве Христове Александр, король Польский и великий Князь Литовский, склонил на некоторых условиях Ливонского Магистра, Вальтера фон Плетенберг, к боевому нападению на области Князя Московского, причем обещал явиться и лично с большим войском, как только тот вступит во вражескую страну. Но Король не явился, как он обещал, к назначенному сроку ⁹⁰³, а Московиты, узнав про приближение врагов, выступили в огромном множестве навстречу магистру; видя себя таким образом покинутым и не имея возможности отступить назад иначе, как с великим позором и опасностью, он прежде всего, сообразно с обстоятельствами, в немногих словах ободрил своих, а затем с пушечными выстрелами храбро нападает на врага. При первом натиске ему удалось рассеять Русских и обратить их в бегство. Но так как победители были слишком немногочисленны, сообразно с количеством врагов, и к тому же, будучи обременены слишком тяжелым вооружением, не могли очень далеко преследовать врага, то Московиты, узнав про это и собравшись с духом, снова возвращаются в ряды и, сделав храбро нападение на пехоту Плетенберга, которая оказывала сопротивление врагу, выстроившись фалангою в количестве тысячи пятисот человек, подвергают ее сильному избиению. В этой битве погибли: Начальник Матвей Пернауэр, брат его Генрих и знаменосец Конрад Шварц. Памятен выдающейся подвиг этого знаменосца. Будучи засыпан стрелами врагов и придя в изнеможение, он не мог уже дольше держаться на ногах и прежде, чем упасть, громким голосом позвал какого-нибудь храброго мужа, чтобы тот принял от него знамя. На его голос тотчас подбежал Лука Гамерштетер, который хвастался своим происхождением, хотя и не от законного брака, от Брауншвейгских герцогов, и пытался взять знамя из рук умирающего. Но Конрад отказался передать знамя, или заподозрив верность Луки, или считая его недостойным столь великого почета. Не стерпев такой обиды, Лука извлек меч и отсек руку Конрада вместе с знаменем. Тем не менее Конрад крепко вцепился в знамя другою рукою и зубами, держал и разорвал его. Схватив клочки знамени, Лука предал пехотные войска и перешел на сторону Русских. Вследствие этого перехода почти четыреста пехотинцев были жалким образом перебиты врагами, а остальная [183] толпа с конницею, сохранив ряды, невредимо вернулась к своим. Виновник этого поражения Лука был впоследствии схвачен Московитами и отправлен в Москву, где он пользовался некоторое время почетным положением при дворе царя. Но, не стерпев обиды, причиненной ему Московитами, он впоследствии тайно убежал из Москвы к Христиерну, королю Датскому, который назначил его заведовать пушками. Но когда некоторые пехотинцы, уцелевшие от этого поражения и спасшиеся в Данию, открыли Королю его измену и не хотели служить вместе с ним, то король Христиерн отправил его в Стокгольм. При воспоследовавшем затем изменении в положении королевства, Иостерик, иначе Густав, король Шведский, вернул Стокгольм и, найдя там Луку, взял его в число близких к себе людей и сделал начальником города Выборга. Когда он увидел здесь, что его обвиняют в каком-то преступлении, то, опасаясь слишком тяжелого наказания, снова удалился в Москву, где я видел его в почетной одежде ⁹⁰⁴ среди иностранцев, состоявших на жаловании у Государя.

Швеция ⁹⁰⁵ смежна с державой Московского государя и соединена с Норвегией и Скандией точно так же, как Италия с королевством Неаполитанским и Пьемонтом. Она почти со всех сторон омывается кругом Балтийским морем, Океаном и тем морем, которое ныне называется у нас Ледовитым. Швеция, в которой столица — Гольмия, которую жители называют Стокгольмом, а Русские — Стекольной (Stecolna), — весьма обширное королевство и заключает в себе много различных народностей; среди них знамениты воинскою доблестью Готы, которые, сообразно с положением стран, ими заселенных, разделены на Остроготов, то есть восточных Готов, и Вестроготов, то есть западных Готов; выйдя оттуда, они, согласно сообщению большинства историков, служили грозою для целого мира.

Норвегия ⁹⁰⁶, которую некоторые называют Нортвагией, на большом протяжении прилегает к Швеции и омывается морем. И как последняя получила название от слова Sud, что значит Полдень, так первая от слова Nort, то есть Север, в каковом направлении она расположена. Ибо Германцы дали четырем странам света собственные наименования и отсюда наименовали области, к ним прилегающие. Именно Ost означает Восток, отсюда Австрия, которую Германцы собственно [184] называют Osterreich (восточное царство), Vuest — Запад, откуда Вестфалия. Таким же образом от слов Sud и Nort, как сказано выше, получили имя Швеция и Норвегия ⁹⁰⁷.

Что же касается Скандии, то это — не остров, а материк, часть королевства Швеции, которая на большом протяжении соприкасается с Готами, и значительной частью которой владеет ныне король Дании. Если же Писавшие по этим вопросам сделали ее больше самой Швеции и сообщили, что из нее вышли Готы и Лонгобарды, то, по моему, по крайней мере, мнению, эти три королевства, по-видимому составляли как бы единое нераздельное целое под именем одной Скандии, потому что тогда неизвестна была часть земли между Балтийским морем, которое омывает Финляндию, и Ледовитым морем; да и поныне еще она остается невозделанной и малоизвестной по причине стольких болот, бесчисленных рек и неблагоприятных явлений климата. Следствием этого было то, что большинство назвало этот неизмеримой величины остров одним общим именем Скандии.

О Кореле ⁹⁰⁸ сказано выше, что она является данницей и королю Швеции, и государю Московии, так как она лежит между владением того и другого Государя, почему каждый из них хвастается, что она — его собственность; пределы ее простираются вплоть до Ледовитого моря. А так как о Ледовитом море большинство писателей передает много разнообразных известий, то я счел нелишним присоединить в немногих словах описание плавания по этому морю ⁹⁰⁹.