Главная   А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Э  Ю  Я  Документы
Реклама:

ПАМЯТНИК ОБЫЧНОГО ПРАВА БУРЯТ XVII ВЕКА

Публикуемые ниже документы, найденные среди дел Сибирского приказа, 1 хранящихся в Государственном архиве феодально-крепостнической эпохи (Москва), представляют большой интерес.

Наиболее интересен первый из этих документов — отписка енисейского воеводы Коробьина с изложением "скаски" балаганских бурят (булагатов) 1693 г. 2 Эта "скаска" представляет собой, повидимому, самую раннюю из сохранившихся записей обычного права бурят, — да и не только бурят: по другим народам Сибири до сих пор тоже не обнаружено подобного кодекса обычного права, восходящего к столь ранней эпохе, как XVII в.

Мы имеем в виду прежде всего центральную часть документа — те 11 статей, которые содержат в себе нормы бурятского обычного права. Правда, последнее изложено в нашем тексте более чем кратко. Здесь говорится лишь о взысканиях, полагающихся за некоторые наиболее типичные правонарушения: убийство, увечье, насилие, воровство. На целый ряд других естественно возникающих вопросов, касающихся обычного права, наш документ не дает ответа. Однако уже того, что в нем содержится, достаточно, чтобы оценить его как важный исторический источник.

Точность данной записи заслуживает доверия. За это ручаются обстоятельства ее происхождения, изложенные в самом тексте: мы имеем дело с записью, сделанной царскими властями со слов "лутчих балаганских братцких мужиков", — местной бурятской знати. Последняя была, конечно, заинтересована в том, чтобы при разборе в суде бурятских исков и конфликтов учитывались правовые традиции бурятского населения. Что [40] касается царской администрации, то она в своей судебной практике вообще, как известно, считалась с нормами местного обычного права, хотя, конечно, и не считала их для себя обязательными. Во всяком случае она находила полезным познакомиться с тем, как “преже сего” вершились судебные дела туземцев. Значит, ни с бурятской стороны, ни со стороны русской администрации нет основания предполагать существенных искажений бурятского обычного права при его письменной передаче.

Хотя запись сделана в самом конце XVII в. (1693 г.), более чем через полвека после появления русских в Приангарье, и через 40 лет после постройки Балаганского острога, — у нас нет причин подозревать наличие русского влияния в тех правовых формулировках, о которых идет речь. Против такого предположения говорит и самый текст документа (“изначалу по их иноземному извычаю бывало и по се время тако ж ведется”), и характер самих норм, не имеющих ничего общего с духом русского уголовного права XVII в.

В этом отношении очень интересно сравнить наш текст с другой, более поздней записью обычного права бурят как раз того же Балаганского района, — с "Приговором" балаганских бурят 1818 г., опубликованным М. Н. Хангаловым ("Юридические обычаи бурят": см. "Этнографическое Обозрение", 1894, № 2). При первом же сравнении бросаются в глаза те глубокие изменения, которые произошли в общественной жизни балаганских бурят за протекшие 125 лет. Фиксированные в документе 1818 г. юридические нормы бурят, с широким применением телесных наказаний, лишения свободы и пр., явно выдают очень сильное влияние полуторавековой практики царского суда. Да и самый круг дел, входящих в юрисдикцию местных органов власти (бурятских старшин), сильно сузился: им остались подсудны лишь мелкие дела — кражи, ссоры, незначительные тяжбы и пр., тогда как более серьезные преступления — убийства, грабежи и другие важные уголовные дела — уже давно перешли в ведение царского суда. Таким образом от самобытных бурятских правовых понятий и практики здесь осталось очень мало.

Тем большую ценность приобретает в наших глазах "скаска" бурят 1693 г., фиксирующая правовые нормы бурят в их нетронутом царской судебной практикой виде.[41]

Откладывая до другого случая более подробный разбор данного памятника, я ограничусь здесь только самыми общими замечаниями по поводу него. Как мне кажется, этот документ проливает свет на нерешенный до сих пор вопрос о том, что представлял собой общественный строй северных бурят в эпоху царского завоевания? "Скаска" бурятских нойонов 1693 г. рисует нам картину общества переходного типа, еще много сохранившего от старого родового устройства, но уже идущего по пути классового развития. О родовой мести за убийство и обиду речи уже нет, месть заменена материальным возмещением: "анза" 3 — историческая параллель древнерусской виры и головщины, древнегерманского вергельда. Но, с другой стороны, едва ли случайно отсутствие в "скаске" указаний на роль в судопроизводстве "князцов" (о которых мы кое-что знаем из других источников). Если они и участвовали в разборе судебных дел, то во всяком случае "анза" взыскивалась, по всей видимости, не в пользу "князца", а в пользу потерпевшей стороны, — и в этом сказывается чрезвычайно архаический характер данных правовых порядков.

Что касается классовой структуры общества, то единственная классовая градация, отраженная в нашем тексте, это деление на свободных и рабов, причем различие в правовом положении тех и других подчеркнуто чрезвычайно резко: если за убийство свободного, напр., платится "анза" в размере 66 голов скота (33 головы за убийство женщины), то за убийство "холопа" или "холопки" взимается только конь с седлом и уздой, или взыскивается покупная цена убитого. Ценность раба определяется его покупной ценой. За убийство или кражу, учиненную рабом, отвечает, собственно, не сам раб, а его хозяин, который должен "выдать головой" этого раба потерпевшему, но может и "окупить" его, уплатив следуемую "анзу".

Все это показывает, между прочим, что "холопи и холопки" нашего документа — это именно рабы, а отнюдь не крепостные крестьяне. Это важно отметить потому, что о рабстве у бурят XVII в. мы вообще до сих пор имели лишь единичные и сомнительные указания.

С другой стороны, внутри свободного населения никаких правовых (сословных) градаций наш памятник не устанавливает, [42] если только не считать неравноправия полов ("за женской пол вполы"). Нойонство и рядовые общинники еще имеют одинаковые права перед судом. Хотя этот наш вывод основан лишь на отрицательном свидетельстве ("silentium") источника, тем не менее он едва ли ошибочен: ведь наша "скаска" исходит именно от нойонов ("лутчих мужиков"), которые не преминули бы оговорить для себя привилегированное правовое положение, если бы только имели возможность опереться в этом на существовавшее обычное право. Если они этого не сделали, — очевидно, в правовой практике они не нашли для этого данных. То же самое относится, кстати сказать, и к отсутствию упоминаний о судебных правах "князцов", о чем выше говорилось.

Словом, хотя наш документ оставляет без ответа целый ряд существенных вопросов, касающихся общественного строя бурят XVII в., однако историки, изучающие последний, едва ли отныне смогут игнорировать "скаску" 1693 г.

Значение нашего памятника, впрочем, выходит отчасти и за пределы вопросов бурятской истории. Данный кодекс обычного права ангарских бурят XVII в., несмотря на его скромные размеры, представляет собой известного рода аналогию "Русской Правды" (и западных так называемых варварских "правд"). По архаичности же своей, по чистоте от влияний чуждой высокоразвитой государственности он превосходит даже все известные "leges" германских и славянских племен, носящие на себе в той или иной мере отпечаток наслоений западно- или восточно-римского права.

Более близкую географически и хронологически аналогию нашему памятнику представляет известный кодекс права монголо-ойратских племен — судебник Джунгарского Батур-хунтайчжи 1640 г. 4 Этот судебник, который сам составляет своего рода степную варварскую "правду", отражает, однако, более высокую ступень общественного развития, чем "leges" германских племен второй половины первого тысячелетия н. э., а значит и подавно более высокую, чем наша "бурятская правда" 1693 г.

* * *

Вместе с отпиской Степана Коробьина, в том же столбце (Сиб. прик., ст. № 1214) сохранились также: докладная выписка, сделанная в Сибирском приказе на основании этой отписки [43] (лл. 40—44); помета (резолюция) начальника приказа князя Репнина по этой выписке (л. 45); наконец, черновой отпуск грамоты, посланной енисейскому воеводе согласно этой помете и в ответ на его отписку (лл. 49—51). Основное содержание документа — "скаска" бурятских "лутчих мужиков" — повторяется дословно и в выписке и в грамоте. Поэтому мы печатаем текст выписки с пропуском части, совпадающей с содержанием отписки, и помету. Последняя характеризует отношение московских властей XVII в. к подобным юридическим казусам.

* * *

Остальные из публикуемых ниже документов интересны главным образом как дополнение к тому, что дает первый памятник. Показание иркутских служилых людей, сделанное в Москве в 1701 г., в связи с сыском об илимском воеводе Челищеве (см. Сиб. прик., кн. № 1292, л. 523), подтверждает господство среди бурятского населения принципа материального возмещения за всякого рода правонарушения. Здесь прямо подтверждается и то, что это возмещение шло в пользу потерпевшей стороны, — точнее, потерпевшего рода. Это означает, что подобные дела решались между заинтересованными сторонами — родами.

Челобитная Верхоленского шуленги Базигидая Ахагалова от 23 января 1701 г. (Сиб. прик., кн. № 1292, л. 75) 5 интересна тем, что она указывает на существование у верхоленских бурят (ихиритов) тех же правовых порядков, как и у соседних балаганских бурят (булагатов) 6. Но размеры установленной анзы, если доверяться приводимым в челобитной цифрам, здесь значительно выше. Можно, впрочем, подозревать здесь наличие известного преувеличения, допущенного из вполне понятных побуждений. Во всяком случае важно указание на то, что в состав выкупа за кровь могли входить рабы ("по два человека людей").

Интересен ход дела по челобитной Базигидая (там же, лл. 75—77). Челобитная была подана в Москве, куда шуленга [44] Базигидай со своим товарищем Борчиханом Муксановым приехали по своим делам. Нам неясно, что заставило обоих бурят, вслед за поданной одним из них этой челобитной, просить в Сибирском приказе об отмене вообще взимания головщины и об установлении жестоких телесных наказаний за убийство и воровство. Можно предполагать инспирацию со стороны царской администрации. Во всяком случае помета начальника приказа, думного дьяка Андрея Виниуса, чрезвычайно характерна, в особенности по сравнению с пометой Репнина по поводу бурятской "скаски" 1693 г. Если помета 1693 г. составлена целиком в духе консервативной и нерешительной политики московской бюрократии XVII в., то помета 1701 г. уже отражает, быть может, веяние петровского времени, — более решительное вторжение государства во внутреннюю жизнь покоренных племен. Эта политика, очевидно, совпадала с интересами местной знати. Резолюция дьяка Виниуса 1701 г. и соответствующая грамота, посланная в Иркутск ("поголовщины против прежних иноземских обыклостей отнюдь имать не велеть"), составляют для северных бурят начало тех перемен, которые вскоре привели к полному разрушению их старинного обычного права.


1а. —1693 г. Отписка Енисейского воеводы Степана Коробьина в Сибирский приказ.

Великим государем, царем и великим князем Иоанну Алексеевичу, Петру Алексеевичу (титул) холоп ваш Стенка Коробьин челом бьет.

В нынешнем, великие государи, в 201 году, апреля в... день, писал ко мне, холопу вашему, из Балаганского острогу приказной Енисейской сын боярской Борис Серебряников, а в отписке иво написано:

В нынешнем де в 201 году, с приезду ево в Балаганской явилось по розным челобитьям руских людей и иноземцов Балаганские ясачные люди в розных делех. И он де Борис взял у лутчих Балаганских братцких мужиков, у Сосы Багунова с товарищи, скаску о том: которые преж сего братцкие мужики и жонки кого до смерти братцких мужиков и женок побивали, или у кого что крадывали, и тем людем за убивства и за воровства какой ваш великих государей указ чинен, и как по их иноземскому преж обыклому делу о таких делех делано бывало, [45] и как у них изначала повелось? Также хто кого обесчестит или изувечит, и тем людем наказанья ль чинены или за бесчестья и за увечья что имано?

И они, лутчие братцкие мужики, посоветовав, подали ему Борису за своими знамены скаску, а в скаске де написано:

В прошлых де годех, как Балаганского острогу не было, и после того, как поставлен Балаганской острог, изначалу бывали де у них братцких мужиков меж собою смертные убийства и драки и розные кражи, и за то де им братцким людем никакой казни и наказанья не бывало.

А изначалу де по их иноземскому извычаю бывало и по се де время також ведетца:

Емлют де на виноватых, буде хто убьет кого до смерти, анзу, а по руски головщину, за мужской пол за человека по штидесят по шти скотин лошадми и рогатою животиною, болшими и малыми.

А за женской пол вполы, по тритцати по три скотины.

А за холопа и за холопку по коню доброму с седлом и с уздою, или что за него цены дано.

А будет холоп или холопка убьет кого до смерти ж, и их за убитых отдают головою, или хозяин их окупат [sic] головщиною.

А за драки де, хто чем изувечит, емлют де на лекарство и на ежу, смотря на увечью, скотом же.

А хто де украдет лошадь или какую иную рогатую животину, и за такие де кражи, за всякую скотину по 7 скотин.

И за иные де всякие кражи, опричь скота, за всякое де место по 5 скотин.

А буде хто кого чем обесчестит, и с них де емлют, на чем буде помирятца.

А буде хто у кого насилием своим обесчестит блудом жонку или девку, и у того де, на чем он приедет, и что на нем есть какого платья и ружья, и то де у него все емлют.

А буде холоп или холопка что у кого украдет, и их де за то емлют головою. А которой де хозяин холопа своего пожалеет, и он де миритца на чем может.

А буде де хто где найдет что чюжее и никому не объявит, а после де за то найденое поимаютца, а на них де емлют головщину потому ж, что и за краденой скот.[46]

А при прежних де Балаганских приказных людех за убийственные головы по их де приказных людей приказу имана головщина болшая, скотин по сту и болши, и искали де такие головщины лет за 10 и за 20 и болши. И оттого де им чинилось разоренье и тягость, потому что де ис той болшой головщины имали они приказные люди себе скотом же многое число.

Да генваря де в 25 день они ж братцкие лутчие люди Coca Багунов с товарищи подали ему Борису в приказной избе за своими знамены скаску, а в той их скаске написано:

Которые де по их иноземскому челобитью в Балаганску в приказной избе всякие исковые дела промеж собою у них у всех братцких людей бывали, и те де исковые дела в Балаганску в приказной избе записываны и по суду вершены, а иные не вершены, и им де братцким людем тех своих исковых прежних вершеных и невершеных судных дел чтоб не всчинать и вам, великим государем, не бить челом, и на исцах де и на ответчиках потомуж прежней взятой анцы [sic] по всяким делам назад не имать же.

А которые де воровства прежних годов взыщутца, а за те де воровства по совету и по приговору их, братцких мужиков, имать анзы по одной скотине за скотину, хто в чем на ком чего искать будет.

А хто де на кого будет в чем бить челом вам, великим государем, в каких своих исках, в нынешнем в 201 году и впредь при ево Борисове сиденье, и на виноватова бы де по суду имать анза по вашему, великих государей, указу и по прежнему их всех братцких людей приговору.

И впредь против вышеписанных иноземских сказок о таких людех против их ли иноземского извычаю, как у них было преж сего, о том что вы, великие государи, укажете?

На обороте 1-го листа: Великим государем, царем и великим князем Иоанну Алексеевичю, Петру Алексеевичю всея Великие и Малые и Белые России самодержцам.

202 г., сентября в 13 день подали Енисейские казаки Андрюшка Михайлов с товарищи.

Помета: Выписать и справитца с прежними делами, какие великих государей указы о иноземцах, и что об них в наказех воеводам пишут. [47]

1б. — 1693 г. сентябрь. Докладная выписка, сделанная в Сибирском приказе.

В нынешнем в 202 году, сентября в 16 день, писал к великим государем, царям и великим князьям Иоанну Алексеевичу, Петру Алексеевичу (титул) из Енисейского стольник и воевода Степан Коробьин, а в отписке иво написано.

Писал де к нему из Балаганского прикащик Борис Серебреников: с приезду де иво Борисова в Балаганской явилось по розным челобитьям руских людей и иноземцев и [sic] балаганские ясачные люди в розных делех. [Далее следует повторение содержания отписки Степана Коробьина.]

И как впредь о том против иноземского челобитья в розных их исках росправа и указ чинить или против их вышеписанных сказок, о ток бы великих государей указ учинить.

А по справке в Сибирском приказе Сибирских городов и Енисейским воеводам в указе великих государей и в наказех пишут, велено им промеж иноземцов во всяких их искех суд давать и росправа чинить по указу великих государей безволокитно, вправду.

А с судных дел пошлин с ясачных иноземцов имать не велено.

А какая росправа промеж иноземцы чинить и за какие их иски что на виноватых имать, того в наказех имянно не написано.

А ныне по указу великих государей велено быть в Енисейску воиводою стольнику Михаилу Римскому Карсакову.

И ему Михаилу в Енисейской наказ по челобитью ясачных иноземцов в розных их делех, что ему расправа чинить и как иски на виноватых имать, имянно писать ли, и буде писать, против ли их сказок, как о том выписано выше сего из отписки Степана Коробьина.

1в. Помета: 7202 года, декабря в 23 день, по указу великих государей царей и великих князей Иоанна Алексеевича, Петра. Алексеевича (титул), боярин князь Ив. Б. Репнин, слушав сей выписки, приказал в Сибирь в Енисейск послать великих государей грамоту, велеть в Енисейску в съезжей избе справитца: по иноземским челобитьям против их иноземских сказок, как написано в сей выписке, такие дела бывали ли, и те иноземские дела против тех ли их сказок вершены. А справясь, как [48] такие иноземские дела вершены, писать к великим государем к Москве подлинно. А в Сибирском приказе во всех столех справитца ж, бывали ль такие иноземские дела на Москве, и как они вершены. И выписать из государева указу и из Соборного Уложения, как о иноземских делах написано.

2. —1701 г. февраль. Из допроса в Сибирском приказе сибирских служилых людей об Илимском воеводе Челищеве и пр.

Иркуцкие сын боярский Остафей Перфильев, служилые люди Савка Золотых, Лучка Корчажинской, Титко Евсевьев, Мишка Миршень, таможенные головы Дмитрий Каменщиков, Симон Малыгин, сказали:

У иноземцов де, когда учинитца меж собою убойство, а за то де убойство на тех людех, которой такое убойство учинит, берут в тот род, коего убьют, поголовщины. И шаманов, и то де у них обыкновение изстари такое, как которой иноземец у них занеможет, и они де к тому больному приведут иноземца ж, которой шаманить умеет, и тот де больной после того его шаманства встанет, и того шамана сродники больного дарят, а буде тот больной умрет, и того шамана убьют. А чают, что де тот иноземец умер бутто от ево шаманства, и в том у них за того убитого род его берут у них поголовщины скотом и иным чем прилучится. А унять де от того их и в умирение приводить невозможно.

3а. —1701 г. 23 января. Челобитная Верхоленского шуленги Базигидая Ахагалова.

Великому государю царю и великому князю Петру Алексеевичу (титул) бьет челом сирота твой Верхоленской брацкой шуленга Базигидайко Ахагалов. В прошлых, государь, годех, тому назад лет з 10, отца моего сироты твоего, Ахагала Чидулгеева, убил до смерти наш брацкой мужик имянем Дагор на дворе брацкого мужика Бадана Жахаева, за то, что отец мой с ним з Дагором побранился, и в той брани отец мой ево Дагорову лошадь застрелил. А он Дагор взяв отца моего убил до смерти. А у нас, сирот твоих, изстари договор у всех брацких мужиков, по нашей вере: буде кто кого до смерти убьет, и тому за убойство дают по 2 человека людей, по 2 верблюда, по 3 куяка, по 3 котла с кубами, по 10 коней добрых, по 10 быков самых больших ужинных, по 300 скотин крупных больших, [49] опричь овец. А он Догор мне сироте твоему Базигидайку уплатил только 16 лошадей, 4 коровы, а достального обычного ничего не платит. А ныне он Дагор умер, а после ево остались з животы дети ево, 3 сына, Хабай, Абулай, Галбай. Милосердый великий государь, царь и великий князь Петр Алексеевич (титул), пожалуй меня, сироту своего, вели, государь, за убойство отца моего, за голову, чего он Догор не доплатил мне, сироте твоему, доплатить детем ево, Догоровым, и о том вели, государь, в Ыркуцкой к воеводе послать свою, великого государя, грамоту. Великий государь, смилуйся.

На подлинном: знамя Базигидайково в виде лука со стрелой.

3б. Помета: 1701 года генваря 23 дня, по указу великого государя, послать великого государя грамоту на Верхоленской к воеводе, велеть ему против сего челобития его великого государя указ учинить по наказу, до чего доведетца.

3в. Выписка и скаска. А по справке в Сибирском приказе в наказе Иркуцкому воеводе Ивану Николеву за убийство о головщинах ничего не написано.

И к вышеписанному челобитию Верхоленские ясачные брацкие люди, Борчиханко Муксанов, Бизигидайко Ахагалов, сказали: Которые де их братья наперед сего друг друга убивали, и за то убойство правили у них по их вере головщину большую, как о том в вышеписанном их челобитье написано имянно. И от того де платежу головщины многие их братья ясашные иноземцы разорились вконец, и ясаку платить стало им нечем. И великий государь пожаловал бы их, велел их братью иноземцов, которые впредь учнут друг друга убивать до смерти, и им бы чинить великого государя указ, чего доведутся, а поголовщины б не имать. А которые их братья крадут у своей братьи ружье, с которым оне ходят для звериного промыслу, также и лошади, на которых работают, за воровство резать носы, чтоб те воры перед своею братьею добрыми людми были знатны. А краденое б править на тех ворах, и отдавать тем, у кого оне что покрали.

На подлинном знамена: Борчиханово и Бизигидаево в виде луков со стрелами; подписал по их велению переводчик Федотко Мунгалов.[50]

3г. Помета: 1701 года генваря в 24 день, по указу великого государя, царя и великого князя Петра Алексеевича (титул), думной дьяк Андрей Андреевич Виниюс с товарищи, слушав вышеписанного челобитья и скаски, приказали: послать великого государя грамоту в Ыркуцкой к воеводе Юрью Шишкину, велеть ему, которые ясашные люди учнут меж собою друг друга побивать до смерти, и тем убойцом чинить великого государя указ по уложению, при многих людех повесить, а поголовщины против прежних иноземских обыклостей не имать, для того, что в том многим ясашным иноземцом чинитца разоренье и ясаку убавка. А которые ясашные люди у своей братьи учнут красть ружье, с которым оне ходят для звериного промыслу, также и лошади, на которых оне работают, и для промыслу ездят, и тех по явному свидетельству при многих людех бить на козле кнутом, да сверх того резать носы, чтоб те воры перед своею братьею были знатны. А покраденое сыскивать и отдавать, у кого покрадено. А которые иноземцы учинят иные небольшие какие воровства, и тем чинить наказанье, смотря по их винам, кто чего достоин. А поголовщины против прежних иноземских обыклостей отнюдь имать не велеть.


Комментарии

1. Сиб. прик., ст. № 1214, кн. № 1292.

2. Там же, лл. 181—185.

3. Ср. в монгольском письменном яз. anzu - взыскание, штраф.

4. См. К. Голстунский, Монголо-ойратские законы 1640 г., СПб., 1830.

5. Этот документ любезно указан мне В. П. Гирченко, за что считаю долгом выразить ему глубокую благодарность.

6. Разграничить эти две соседние племенные группы бурят XVII в. вообще трудно. Тот же князец Coca (Цоса) Богунов упоминается и в судебных документах Верхоленского острога.

Текст воспроизведен по изданию: Памятник обычного права бурят XVII в. // Исторический архив, Том II. М.-Л. 1939

© текст - Токарев С. 1939
© сетевая версия - Тhietmar. 2005
© OCR - Алексеев Б. 2005
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Исторический архив 1939