МАЧЕЙ СТРЫЙКОВСКИЙ

ХРОНИКА

ПОЛЬСКАЯ, ЛИТОВСКАЯ, ЖМУДСКАЯ И ВСЕЙ РУСИ

МАЧЕЯ СТРЫЙКОВСКОГО

____________________________________________

По изданию 1582 года

ТОМ I

Варшава, 1846

____________________________________________

КНИГА ДЕВЯТАЯ

Глава 1. Литовские князья братья Ромунтовичи: Наримунт, Домант, Гольща, Гедрус и Тройден.

Глава 2. О поражении руссаков, литвы и татар от поляков. О внутренних и домашних конфликтах и войнах литовских князей.

Глава 3. Тройден Романович, князь ятвяжский, подляшский и дайнавский, возведен на великое княжение литовское, жмудское и русское.

О поражении литовцев и ятвягов от поляков.

Глава 4. Об убийстве князя Тройдена и Доманта и о смерти литовских князей Гольши и Гедруса.

Глава первая

Литовские князья Наримунт, Довмонт, Гольша, Гедрус, Тройден, братья Ромунтовичи.

Наримунт Ромунтович, будучи верховным монархом и великим князем Литовским по первородному праву и по доброму желанию подданных, а также по общей воле панов литовских, помимо младшей братии, как только освоился и осмотрелся в текущих государственных делах, перенес княжескую столицу из Новогрудка в Кернов, чтобы в центре земли Литовской, Жмудской и Русской для более мощной обороны и более удобного судопроизводства постоянно жил сам глава [государства] и писался потом великим князем Литовским, Жмудским и Новогрудским.

Довмонтов удел. А потом, когда другие братья: Довмонт, Гольша, Гедрус и Тройден потребовали обещанных им отцовых уделов, литовские и жмудские паны собрались в Кернове на съезд или сейм, на котором решили выделить Довмонту Утенскую землю; Довмонт потом построил там замок и писался князем Утенским ².

Удел Гольши. Гольше же от Вильны реки и вплоть до места, называемого Болотным кораблем (do Korabla blotnego), дали удел с селами, дворами и местечками. Там, в миле от устья Вильны, на красивой горе, со всех сторон окруженной пригорками и лесами, над рекой Вильной, напротив Раканчишек (Rakanczyszkam), [Гольша] сначала заложил и построил замок и поселение, которое от своего имени назвал Гольшанами, а себя князем Гольшанским. [Так звались] и сыновья его, а также потомки вплоть до виленского епископа Павла, последнего мужского потомка этого дома, при котором в княжестве и у князей Гольшанских прекратилось наследование по мужской [линии] (successiej). Это называется по мужской, но было еще и по женской (po kadzieli). Потомки князей Гольшанских женского пола [были] во многих домах литовских панов, таких как Пацы, Глебовичи, Сапеги и другие, причем в своих [новых] семьях, [членами которых] они стали в результате замужества ³, потомки князей Гольшанских по женской линии еще и сегодня носят герб Китаврас, вставленный в их родовые шляхетские гербы, как это пространнее увидишь в нашей недавно изданной таблице о генеалогии литовских князей.

А когда в удельных землях Довмонт уже заложил Утены и основал Утенское княжество, а Гольша Гольшанское, князь Гедрус тоже получил свой удел от старшего брата Наримунта, по плану (z wynalazku) литовских панов. Держава его, начинаясь в двух милях от реки Вилии на берегах Завилийской Литвы, простиралась аж до Двины и достигала границ Латвийской (Lotewskiej) или Лифляндской земли. Озеро Кемонт в шести милях от Вильно. А потом Гедрус или Гедрос, что на жмудском языке значит Солнце ⁴, желая утвердить престол своего удельного княжества, построил замок над озером, называемом Кемонт, за рекой Вилией, в шести милях от устья Вильны, который от своего имени назвал Гедроты и к которому приписали (przysluchaly) все окрестные волости, [жители] которых должны были служить и повиноваться. Накопившийся груз древних лет разрушил этот замок, и теперь едва известно разве что городище. Ибо во времена оны, как и ныне, в Литве был обычай замки и города строить из дерева, из-за чего мало что видим в тех полночных краях из памятников старины, которых я сам насмотрелся в Греции либо в Италии: этих древних стен, за полторы тысячи лет обросших мхом, либо колонн, вытесанных из мрамора.

И от того тогдашнего князя Гедруса из стародавних римских князей герба Китавраса, сына Ромунта, великого князя литовского, как видим, начался и широко размножился род князей Гедройцких, зародившийся в двух милях от Вилии и, будто плодовый виноград, пышно разросшийся вплоть до лифляндских границ.

Гинвил Гедрусович в 1283 году после убиения своего дяди Тройдена по наследственному праву должен был вступить на великое княжение литовское, но в этом ему воспрепятствовала молодость лет, и по совету чернеца Лаврыша, сына Тройдена, на литовский престол был возведен Витенес из Эйраголы. А Гинвил, выйдя из-под опеки при Гедимине в 1315 году, спокойно правил в тихом Гедройцком уделе, а потом породил (splodzil) трех сыновей: Гурду, Бинойну и Бубету (Hurde, Binojne i Bubete), назвав их языческими именами.

Гурда и Довмонт. Гурда Гинвилович, внук Гедрусов, в рыцарских делах прославился в 1362 году при Кейстуте, он же имел сына Довмонта ⁵, мужа великой удали, которую с Кейстутом превосходно и часто доказывал [в войнах] против крестоносцев. Река Цесарка (Sessarka). И построил крепость над рекой Цесаркой ⁶, на горе, самой природой [созданной] для обороны, с которой лифляндцев частыми вылазками донимал и бил, ибо в то время в литовских землях обосновались орденские рыцари: лифляндские до реки Швенты, а прусские до Ковно.

Потом, когда лифляндцы с немецким войском наехали на Литву, Довмонт вступил с ними в битву на дедовском Видзинишском поле, в двух милях от озера Киаменти, где всю лифляндскую силу наголову поразил. Видзинишки в 8 милях от Вильно. Поле Каулис. С тех пор то поле и ныне зовется по-литовски Каулис (Kaulis), то есть битва ⁷, а пахари и теперь вырывают на том урочище старинное железное оружие, обломки сабель, наконечники от копий и дротиков, стрелы, рогатины и т.п.

Потом, когда Витольд в 1392 году был возведен на великое княжение, [он] братьев родных и двоюродных одних перебил, других обобрал и согнал с отчих уделов, как Скиргайла из Троков, Свидригайла из Витебска и из Орши, Дмитрия Корибута, предка князей Зборовских и Вишневецких, из Северского княжества, Владимира, предка слуцких князей Ольгердовичей, из Киева в 1396 году и т.п. Тогда же в то время Довмонт Гурдович, князь Гедройцкий, живя себе вольно на удельном княжении и чувствуя себя князем из князей, не забегал к Витольду и не посещал его двор, а заботился о своих. Привлекая к себе щедростью, почти всю завилийскую шляхту он подчинил себе хлебом, ибо при нем всем хватало и еды и питья. Nam ubi fuerit cadaver, ibi congregabuntur et aquilae (ибо где будет труп, там соберутся орлы), а люди идут за хлебом. Матфей 24, Марк 13, Лука 21.

Заметив это, Витольд спросил у своих друзей, почему это Довмонт, князь Гедройцкий, у него не бывает, и тут же некоторые завистники, которых полно бывает при королевских и княжеских дворах, ответили, что Довмонт с Руси (ибо тот имел на Руси большие владения) получает много [хмельного] меда, который дома распивает, почти всю завилийскую литву при себе держит и прячет у себя множество изменников неизвестно для чего; к тому же с него надо бы получить оброк.

Довмонт согнан Витольдом с вотчины. Потомки Гедруса. Витольд похвалил этот совет, поскольку и сам давно так думал, и тут же Довмонта со всех русских и завилийских владений согнал и обобрал, оставив только уделы его дядей Бинойны и Бубеты, потомки которых и ныне живут на Писне и в других местах, это Гойтусовы, Гинвидовы, Мицкевичи, Ждановичи и другие.

Vana sinc viribus ira (бессмысленен неукротимый гнев). А Довмонт, будучи всего безвинно лишен, от великого и праведного гнева, в котором, однако, нет смысла, если нет сил отомстить, сорвавшись как Аякс, когда его несправедливо лишили оружия Ахиллеса, или как Orlandus Furibundus (Неистовый Орландо), вытесал себе дубовый кол, и, выйдя на упомянутое поле Каулис у Видзинишек (на котором он когда-то поразил лифляндцев), вбил его в землю и, поворачивая его, сказал: «Ты, кол, крутись и двигайся, как хочешь, однако сгниешь, а земля вечно будет землей». Этим намеком он упрекал Витольда, который, захватывая братские уделы, был подобен колу, вбитому в чужую землю, которому не вечно господствовать, хотя он был и смертельным.

Довмонт умер. Потом от великой печали (z frassunku) он умер, оставив двух молодых сыновей: Войткоса и Петраса, а им часть вотчины вернул Сигизмунд Кейстутович, убитый в Троках в 1440 году. При нем в совете заседали также и князья Гедройцкие Вагайло и Гагулис, как я сам это видел в привилеях преподобного пана Миколая Паца, епископа Киевского, а потом их потомки занимали места в кругу сенаторов вплоть до короля Сигизмунда, при котором и они, и князья Слуцкие утратили отцовские места из-за недоброжелательства некоторых.

Род Матушевичей. Войткос Довмонтович прославился в 1454 году при Казимире, короле польском и великом князе литовском. Он оставил после себя сына Бартоломея, в младых летах, в 1500 году, Бартоломей же [оставил сына] Матуша, королевского маршалка, у которого были сыновья Мельхер, милостью божьей нынешний епископ Жмудский, Каспер, Марцин и другие.

Песнь о Довмонте. А о вышеупомянутом Довмонте, который был мужем великой отваги, и ныне крестьяне литовской народности поют по-литовски: «Dowmantas, Dowmantas Gedrotos kunigos, labos Rajtos luguje» и т.д. Также и о Гурде Гинвиловиче, который сражался в битве с прусскими крестоносцами, когда разрушали Ковно, где в литовских песнях слезные сетования: «Не так жаль мне замка, как горящих в огне храбрых рыцарей». Тогда, в 1362 году, там сгорели 3 000 литовцев, а князь Войдат, сын Кейстута, был взят [в плен вместе] с тридцатью шестью виднейшими литовскими панами. О чем Длугош и Меховский (кн. 4, гл. 27, стр. 243).

Отчего князья Гедройцкие печатают розу. А отчего князья Гедройцы не ставят печать отчим гербом Китаврасом, а только Розой, то причина этому в ссоре между братьями Гедрусом и Гольшей. Гольша отнял на несколько миль Гедройцкой земли над озером Сессол (Sessol), от которого [некоторые] потомки Гольши и ныне называются Сессол, как княгини Дубровицкие.

Итак, в то время, в году господнем 1279, Наримунт в Кернове господствовал в Великом княжестве Литовском, Жмудском и Русском; Довмонт в Утенском, Гольша в Гольшанском, а Гедрус в Гедройцком удельных княжествах. Четверо родных братьев Ромунтовичей княжили (przestawali), а пятый брат, Тройден ⁸, жил при великом князе Наримунте и не имел удела, ибо не распоряжался (nie bawil) и в [собственном] доме, а только в придворных и военных делах, о чем и Меховский свидетельствует, когда еще в молодые годы, при жизни отца (имея под своим началом тридцать тысяч войска литовского и жмудского), [Тройден] разгромил пруссов и мазовшан.

Потом великий князь литовский Наримунт прослышал, что на Подляшье ятвяжские князья вымерли без потомства, как свидетельствуют летописцы, но более вероятно, что были перебиты поляками, когда польский монарх Болеслав Пудыка поразил их наголову в 1264 году (как о том выше показано из Кромера и Длугоша (кн. 9) и из Меховского (кн. 3, гл. 45)), когда погиб и их князь Комат с другими виднейшими ятвяжскими боярами. А остатки их подданных ятвягов, которые остались в живых после погрома, учиненного поляками, жили себе без господина.

Ятвяги на Подляшье становятся данниками Литвы. Собрав тогда литовское войско, Наримунт двинулся на Подляшье с братом Тройденом, а ятвяги, помня, что недавно в первой же стычке с поляками поплатились своими жизнями, не сопротивлялись, а сразу же приняли великого литовского князя Наримунта как [своего] господина. Потом Наримунт все княжество Ятвяжское и Подляшское отдал в удел брату Тройдену.

Тройден, упрочив и защитив свои границы от прусских орденских рыцарей и от мазур, на охоте случайно заехал в лесную чащу, и нашел над Беброй рекой роскошную гору, на которой, ибо понравилось ему это место, построил замок Райгард (Rajgrod) и писался князем Ятвяжским, Подляшским и Дайнавским.

Жестокость Тройденова. А будучи в соседстве с поляками, с мазурами, с русью и с прусскими орденскими рыцарями, постоянно затеивал и вел с ними великие войны, как свидетельствуют летописцы, и битвы выигрывал, часто одерживая победы; однако же обходился в них тиранским обычаем, творя в христианских землях великие жестокости. Так, все русские хроники и все летописцы единодушно свидетельствуют, что был более жесток, чем Антиох Сирийский, Ирод Иерусалимский и Нерон Римский, ибо свирепые военные жестокости он творил как с побежденными мечом, так и с [собственными] подданными, с которыми обращался как с пленными, из-за чего и сам не умер своей смертью, как увидишь ниже.

Глава вторая

О поражении руссаков, литвы и татар от поляков.

В году Господнем 1279, когда умер польский монарх Болеслав Пудыка или Стыдливый ⁹, на его место и на Краковское, Сандомирское и Люблинское княжения был избран серадзский князь Лешко Черный, против которого в самом начале нового царствования выступил верховный и наимощнейший между русскими князьями князь Лев, сын умершего русского короля Даниила, предок князей Острожских, который и великого литовского князя Войшелка Мендоговича убил по доброму умыслу ¹⁰ при беседе во Владимирском, или, как некоторые пишут, Угровском (Wrowskim) монастыре.

Русский князь Лев воюет Польшу. Этот князь Лев вскоре после смерти Болеслава с большим русским, татарским и литовским войском вторгся в Люблинскую землю, опустошив которую, потом Сандомирскую землю разорял огнем и мечом, но был отбит и от замка, и от города Сандомира. Со срамом отступив на две мили от Сандомира, [Лев] расположился лагерем у деревни Гослицы, где по приказу Лешека Черного против него выступили краковский каштелян Варсиус и двое воевод, Петр Краковский и Януш Сандомирский, собравшие в небольшой полк поляков, как солдат, так и набранную дружину. Третьего февраля в пятницу ¹¹, упорно и смело, но со счастливым концом и результатом, поляки стремительно ударили на русские войска. И когда первые их полки погромили и побили, на остальных напал такой великий страх, что [они], будто ошалев, побросали доспехи, оружие и все военное снаряжение и показали спины (tyl podali), а бегущие так перемешались со своими союзниками татарами, что перед горсткой поляков смешали все свои ряды. Татары все-таки обычно чаще сражались, чем бежали; привычные к битве, [они] остановились [сами] и немного приостановили поляков, но и татары, когда поляки добрались до них, оставили русских и уже по-настоящему обратились в бегство, а поляки, гоня бегущих, нанесли им великое поражение.

Руссаки и татары с литвой поражены. В той битве восемь тысяч руссаков с литвой и татарами полегли на поле, а две тысячи попали в плен; победившим полякам достались семь боевых знамен, остальные многие руссаки и язычники разбежались, побросав добычу и обозы. Случилось это в 1280 году, в феврале месяце. Сам князь Лев едва утек с небольшой дружиной.

Не успокаиваясь на этой победе, Лешко Черный за короткое время собрал еще большее войско, где было тридцать тысяч конных и две тысячи пеших, и с этим войском вторгся на Русь, чтобы мстить за свои неправды Льву, который после первого поражения спрятался в глубине русской земли. Поэтому Лешко без сопротивления разорив, обобрав и выжегши неприятельскую землю до Львова (этот замок и город были построены тем самым Львом), захватив и разрушив много сел, местечек и некоторых замков, вывел в Польшу большую добычу и полон; пленных около четырех тысяч, а побитых, говорят, было пять тысяч. Об этом Длугош и Кромер (кн. 9), Меховский (гл. 58, стр. 174).

Причина междоусобной войны между братьями, литовскими князьями, как единодушно сообщают все старые Летописцы ¹² была такая: великий князь Литовский Наримунт и Довмонт, князь Утенский, братья, взяли в жены по дочке у лифляндского магистра Фляндры ¹³: два родных брата и две родные сестры. Этот Фляндра ранее имел жену и детей; знатный немецкий князь, будучи вдовцом, был потом избран лифляндским магистром и породнился с литовцами. Далее летописец рассказывает так: жена князя Довмонта, дочь упомянутого лифляндского магистра Фляндры, прожив немалое время со своим мужем, занемогла и умерла. И великий князь Наримунт, услышав о смерти невестки, своей свояченницы (jatrwie), очень об этом сожалел, а будучи сам немощен, послал свою жену к Довмонту, князю Утенскому, чтобы горю его посочувствовала и оплакала, по обычаю, смерть своей родной сестры. Довмонт взял жену брата. А когда княгиня Наримунтова приехала к своему деверю (а точнее, к неверю (do niewierza)) утешать его в скорби от имени своего супруга, князь Довмонт, увидев свояченницу и невестку свою, княгиню Наримунтову, сразу же очень возрадовался и сказал: «Я хотел искать жену, а Господь Бог дал мне жену», и силой взял невестку себе в жены против права Божьего и людского ¹⁴.

Великий князь Наримунт, узнав, что столкнулся с такой предательской лживостью родного брата, о своей обиде и силой взятой супруге сразу известил своих братьев, князей Гедруса, Гольшу и Тройдена, и лифляндского магистра Фляндра, отца своей жены или тестя. И, собрав литовское войско с братией своей и с магистром Фляндром, двинулся против брата Довмонта и осадил его в замке Утене. Уразумев, что не сможет отбиться, Довмонт попросил утенских горожан, своих подданных, чтобы не сдавали замок и отсиживались, пока он не придет к ним с помощью. Довмонт бежал. А потом ночью спустился из замка, прокрался через наримунтово войско и бежал до самого Пскова. А псковичи, увидев в нем мужа подходящего и достойного (godnego i sprawnego), выбрали его себе правителем на псковское княжение. А Наримунт, взяв сдавшиеся ему Утены и отыскав жену, распустил войско и отослал братьев, поблагодарив их за оказание надлежащей военной помощи и достойно одарив. И спокойно правил в Кернове, Новогрудке и во всем Великом княжестве Литовском, Русском и Жмудском. А князья Гедрус Гедройцкий, Гольша Гольшанский и Тройден Ятвяжский и Подляшский, братья, изгнавшие пятого брата Довмонта за явную его вину, беспечно сидели на отчих уделах.

Довмонт на псковском княжении. Довмонт же, сев на псковском княжении, которое ему принесли его счастье и доблесть, вельможно правил вдали от братьев. А в те времена лифляндские крестоносцы совершали набеги на [земли] Великого Новгорода и Псковского княжества, и тогда упомянутый Довмонт восстановил и старательно укрепил пришедшие в упадок стены замка и города Пскова.

Довмонтова стена. И с того его правления есть и будет, пока Псков стоит, вечная память о стенах, поставленных упомянутым князем Довмонтом, которые Москва и ныне зовет Довмонтова стена; кого хочешь спроси о том у московитов, особенно у псковичей, либо у тех сведущих людей, которые бывали во Пскове.

В том же году пагубные язвы [поразили] братское единство польских и силезских князей; между [ними] начались внутренние распри, наезды и захваты.

Vesperae Siculanae (Сицилийская вечерня). Тогда же в пасхальную вечерню сицилийцы по предварительному сговору в одночасье перебили всех французов во всех местах Cицилийского королевства и отстали от французского короля Карла, переметнувшись к Петру Арагонскому и сменив французов на испанцев ¹⁵. Потом от этого произошли великие войны и кровопролития между этими двумя народами и итальянцами, и до нескольких миллионов христианских душ отправилось на тот свет. С тех пор у итальянцев и испанцев родилась поговорка, когда кто-то кого-то ругал: «О, чтоб тебе попасть на Сицилийскую вечерню!», ибо за один час той пасхальной вечерни сицилийцы перебили до шестидесяти тысяч французов. Французов побито 60 000. Также и жмудины потом по их примеру, сговорившись, тоже за один день быстро перебили орденских старост, должностных лиц (urzednikow) и всех немцев, и в память об этом еще и теперь в праздник Лиго целых две недели пьют и гуляют, обходя Всех Святых.

Литовцы с прусскими язычниками поразили немцев. Тогда же пруссы с язычниками жмудинами жестоко досаждали орденскому государству частыми наездами; далеко вширь и вглубь разорив христианские земли огнем и мечом, захватили и разрушили замки Христбург, Мариенвердер, Зантир, Племента (Plemenca) и Грауденц. О чем Длугош, Кромер (кн. 10), Меховский (кн. 3), Ваповский, русские летописцы и другие.

Тройден Романович, ятвяжский, подляшский и дайнавский князь, возведен на великое княжение литовское, жмудское и русское.

1281 году, как только паны и бояре литовские и жмудские воздали последние почести своему великому князю Наримунту и исполнили погребальные обряды на Вильнинских жеглищах, они съехались в Кернов, где, по обычаю, рядили, которого из трех братьев наследников Великого княжества Литовского избрать монархом. И после долгих совещаний все единогласно сошлись на Тройдене, князе ятвяжском и подляшском, младшем брате Гедруса, Гольши и умершего Наримунта, который еще в молодых летах, в правление отца Ромунта, и потом, будучи на своем удельном княжении ятвяжском, показал в себе явные признаки врожденной рыцарской доблести, когда вел непрерывные войны с русскими, с поляками, с мазурами и с прусскими орденскими рыцарями, частыми победами приумножая литовские границы.

А старшие братья, князья Гедрус и Гольша, были уже в пожилых (zeszli) летах и для домашних советов годились больше, чем для военной схватки, которую литовцы всегда любили. Тогда единодушно выбрали Тройдена и, после потверждения прав первородства, добровольно уступленных ему братьями Гедрусом и Гольшей, возвели его на великое княжение Литовское, Жмудское, Новогрудское, Подляшское и Ятвяжское с великой радостью и (по обычаю) с рукоплесканиями (klesktaniem) всего народа.

Довмонт (который сбежал из Утены во Псков, где был избран на псковское княжение), узнав, что его младший брат Тройден возглавил Великое княжество Литовское, не учитывая при этом его, старшего, собрал войско из Псковской и Новгородской Руси, желая войной добиться своего первородного права от младшего брата.

Довмонт взял Полоцк. Двинувшись из Пскова на Полоцк, [Довмонт] осадил его и взял замок и город Полоцк из-за доброжелательности руссаков, русского рыцарства и народа Полоцкого княжества, которые добровольно сдали ему эту твердыню и все [остальное]. Итак, широко распространив свою власть на Псков и на Полоцк, Довмонт распустил войско, задумав сгубить брата Тройдена не явной войной, но тайной уловкой, и потом ему было бы легче заполучить отчий литовский престол, уже имея под своей властью Полоцк.

О поражении литовцев и ятвягов от поляков в году 1282

Литва воюет Польшу. С началом нового правления в Литве Тройдена литовцы, собравшись с остатками ятвягов, стремительно и нагло вторглись [в Польшу], разделили войско на три загона и жестоко разорили Люблинскую землю. А в то время польский монарх Лешек Черный судил в Кракове земские дела, и узнал тогда о вторжении литовцев в польские края. И без какого-либо промедления, оставив все другие дела, [Лешек] сразу же приказал вооружиться всем, кто был около него, и тем, кого мог собрать по дороге, и велел им скакать за собой будто бы на пожар (jako na gwalt). И так двинулся в дальний путь на Люблин, собирая по дороге рыцарство. Но литовцы, отягощенные добычей, уже убежали было за Нарев. Огорчился тогда бедный Лешко, и защемило у него на сердце, что не может ни врагу отомстить, ни своих, плененных и уведенных в неволю, спасти, ибо с малым войском, которого было едва шесть тысяч, не смел далеко гнаться за намного большими полками неприятеля, которого было более четырнадцати тысяч, уходящего через незнакомые полякам, а им уже хорошо известные лесные тропинки и болотные топи.

Архангельское видение Лешека. Во время этих переживаний, когда от дорожных трудов и от недосыпания крепко заснул, явилось ему во сне видение ангельское, бывшее Михаилом Архангелом. Увещевая его, [видение] поведало, чтобы он отбросил все сомнения и промедления (zabawki) и гнался за своим неприятелем, обещая ему полную победу.

На следующее утро, весело вставши, Лешко созвал все рыцарство на общий сбор и рассказал о своем видении.

На следующее утро, весело вставши, Лешко созвал все рыцарство на общий сбор и, рассказав о своем видении, обратился к ним с краткой и яркой речью, отчего все прежде боязливые тут же воспламенились желанной храбростью. Побросав все мешавшее вооружение и взяв только легкие доспехи и провизии на несколько дней, со своим монархом Лешеком [они] погнались за врагами и настигли их тринадцатого октября между реками Наревом (Narwia) и Неманом ¹⁶. Литовцы не могли быстро двигаться, так как им мешала [обременительная] добыча, к тому же они не очень-то и спешили, ибо были уже, как говорится, на собственном дворе (na swoich smieciach). И хотя на своей земле они были гораздо смелее, однако встревожились, заметив поляков, настырно гнавшихся за ними и упорно напиравших. Тем не менее [они] быстро бросились к оружию, особенно ятвяги, бывшие [людьми] великой отваги.

Битва поляков с литовцами. И там ударили на них поляки одним просто построенным полком, ибо и место, окруженное лесами, было тесное, и войско, в котором было едва шесть тысяч поляков, было малое, так что формировать большее число полков и не требовалось. Литовцы, тоже смелые и сильные, без смущения выдержали первые наезды и стычки с поляками; и так с обеих сторон столкнулись с огромным криком, гиканьем, шумом и гамом.

Пленники [бросаются] на помощь полякам. Но когда литовцы слишком увлеклись битвой, пленные, видя значки, знамена и хоругви своих, прихватили подвернувшееся оружие, а иные и без оружия, и тут же ударили на литовцев с тыла. И женщины, весело крича и в откровенной радости вознося свои голоса до самого неба, прибавляли своим смелости и приумножали страх неприятеля.

Верные псы помогают полякам. Напоследок и псы (которых язычники вели с собой из Польши вместе с другой добычей ¹⁷, а иные увязались за своими хозяевами, думая, что бегут на обед, а не в неволю) показали свою свирепость врагу.

Литовцы и ятвяги, видя, что с тыла пленники, а спереди Лешко со своим рыцарством охватывают их со всех сторон, смешав ряды, отступили в ближние леса. В этой битве остатки ятвягов, отринувших принятую христианскую веру и упорно противившихся полякам, были окончательно стерты с лица земли; мало убежало также и литовцев, которых [сначала] было четырнадцать тысяч бойцов. Но и большинство из тех, которые было убежали, сами покончили с собой отчасти из-за стыда, отчасти боясь своих. А случилось это потому, что прежде в Литве великой и жестокой казни и позору подлежал тот, кто бежал из битвы (хотя бы и проигранной). Таких, которые вернулись домой, уцелев с помощью бегства вместо того, чтобы мужественно погибнуть на поле боя, дома карали жестокой смертью сами их господа. Поэтому немногие из тех, кто проиграл битву, возвращались домой, ибо иные с горя либо сами себя убивали, либо бились с врагом до упаду.

Костел святого Михала в Люблине. А Лешко, отыскав и отбив весь полон, щедро вознаградил убытки своих подданных добром побитых врагов и с победой вернулся в Польшу, а в Люблине в память своей победы выстроил каменный костел, который посвятил святому Михаилу (явившемуся ему во сне, обещая победу). А когда Лешко укрепил таким образом польские границы от внешних врагов, дома над его чаяниями тут же нависла внутренняя угроза, ибо стараниями каштеляна Кристина и краковского епископа Павла Сандомирская земля чуть было не перешла от него к князю Конраду Мазовецкому. Но Лешко мудро избежал этого и вовремя усмирил начавшуюся внутреннюю смуту.

Страшный голод в Польше и в Чехии. В том же году в Польше царил жестокий голод, и много людей с женами и детками бежали в Венгрию или на Русь, желая как-нибудь уберечь здоровье перед [лицом] этой несносной нужды; но на самом деле убежали из огня да в полымя, ибо русские отдали их татарам в неволю вместо дани, а венгры перепродали их в языческие страны. О чем Длугош и Меховский (кн. 3, гл. 58, стр. 175); Кромер (кн. 10) и другие. А в Чешской земле царствовал еще более жестокий голод; такой, что матери, утоляя голод, без всякого милосердия собственных своих детей резали и ели; а потом еще и свирепое моровое поветрие пришло на людей от [такого] корма: сорной травы и еще каких-нибудь сорняков.

Глава четвертая

Об убийстве князя Тройдена и Довмонта и о смерти литовских князей Гольши и Гедруса в году 1282

Довмонт Ромунтович, князь Псковский и Полоцкий, имея кровную обиду (zakrwawione serce) на младшего брата Тройдена, что обошел его в первородном праве в престолонаследии Великого княжества Литовского, всеми способами старался сжить его со свету. Но поскольку не мог этого добиться явной войной, подослал к нему шестерых холопов, которые, выбрав время, когда великий князь Тройден мылся в бане, стерегли, пока выйдет. И когда вместе с прислугой он выходил из бани после кровопускания (ибо в те времена князья не обращали особого внимания, сколько еще литовцев мылось в той же бане) холопы встали по трое в ряд с обеих сторон дорожки, якобы собираясь подать жалобу о своих обидах, и с поклоном низко били челом. И когда он вошел между ними, спрашивая о причинах их жалобы, тут же все шестеро приложили его дубинами и убили на месте, а сами убежали ¹⁸. Тройден убит холопами. В этом они следовали [примеру] тех двух пастухов, которые, как об этом пишет Ливий в книге 1 первой декады, по наущению сыновей Анкуса тем же способом убили римского царя Тарквиния, придумав [устроить] перед ним ссору, но эти негодяи Ливия не читали, а все же добились своего; злодейству учить не надо ¹⁹.

Тем же способом жалобы также и Клеарх, князь Гераклейский, убит за свое тиранство двумя юношами, Хилоном и Леонидом, мстителями за свободу, о чем Помпей Трог и Юстин (кн. 16) ²⁰. Также Галеацо Сфорца, князь Миланский, тремя своими приближенными (od komornikow) таким же образом заколот в церкви среди толпы людей и солдат. О чем Павел Иовий (кн. 3) Elogiorum etc. Ливий (кн. 1), Павел Иовий (кн. 3), Юстин (кн. 16) и другие.

Умерли Гольша и Гедрус. В то же самое время первым умер Гольша, князь Гольшанский, оставив править [своих сыновей] Альгимунта и Миндова; после него так же быстро расстался со светом брат Гедрус, первый князь Гедройцкий, оставив на Гедройцком княжении сына Гинвила.

Все это было наруку и способствовало замыслам Довмонта, когда он первым делом убил Тройдена, а два других брата поумирали. Сын же Тройдена Лавр (Lavras), а по-литовски Ромунт, ставший чернецом, жил в русском монастыре. А княжичи Гинвил и Альгимунт, сыновья Гедруса и Гольши и прямые наследники Великого княжества Литовского, из-за малолетства не были способны править и вступить на престол столь великого государства.

Довмонт [идет] на Литву с войском. Итак, видя, что нет ему соперника Aemulum imperii (pastore percusso et sublato), который мог бы воспрепятствовать в овладении отцовским Великим княжеством Литовским, [Довмонт] собрал большое войско из Псковской, Полоцкой и Витебской Руси и с огромными силами двинулся на Литву, намереваясь мечом и натиском овладеть отчими Литовской и Жмудской землями, если добровольно не подчинятся ²¹. Узнав об этом, чернец Ромунт или Лавр, сын Тройдена и мазовецкой княжны, движимый великой истинной скорбью и праведным гневом, сорвал с себя капюшон или клобук чернеца черноризца и, облачившись в доспехи и взяв в руки саблю, прибыл к литовским панам ²², которые вместе со всем народом были очень встревожены [появлением] Довмонта и его войска. Но чернец Лавр, законный наследник, из монаха ставший гетманом и князем, своим появлением и краткой достойной речью сразу же ободрил и укрепил их.

И собрав все войско литовское, жмудское и новогрудских русаков, двинулся против своего дядюшки Довмонта, намереваясь отомстить ему за предательское убийство своего отца Тройдена, и свою отчизну Великое княжество Литовское избавить от нежданной тревоги. А когда оба войска сошлись друг с другом над одним озером, построив полки для битвы, и запальчиво столкнулись, причем с равной с обеих сторон смелостью, тогда ни один не хотел уступить другому. И такой великий бой был между ними, что битва эта длилась с самого утра и до вечера, как согласно пишут и сообщают все летописцы.

Довмонт убит. В конце концов Господь Бог помог Лаврышу (Lawroszowi), все войско псковское и полоцкое [он] разгромил наголову и убил своего дядю князя Довмонта ²³, кровью которого, как и хотел, отомстил за смерть своего отца.

Лавр с литовцами взял Полоцк. Ночь прервала погоню за врагом, однако же Лавр, воспользовавшись победой, с литовским, жмудским и новогрудским рыцарством двинулся на Полоцк, которым легко овладел, [так как тамошние] руссаки были напуганы тем поражением и гибелью своего господина Довмонта. Оставив в [полоцком] замке своего наместника с рыцарским [гарнизоном] и возвратив Полоцкое княжество Литовскому государству, сам [Лавр] с победой приехал назад в Кернов.

От того Довмонта Романовича или Ромунтовича, князя Псковского и Полоцкого, изгнанного перед этим из Утены князем Наримунтом, а убитого Лавром, сыном Тройдена, хотели бы выводить свой род князья Свирские (если эта генеалогия не прерывалась), говоря, что князь Довмонт заложил и Свирский замок над озером, следы которого видны и ныне, хотя сам замок за давностью лет разрушился, ибо был деревянным.

А Лавр или Римунт (Rimunt) Тройденович, будучи в Кернове, послал за всеми панами и боярами литовскими и жмудскими, которые приехали с ним с той войны, собрал их и учинил сейм или рокош на Керновском поле. И там, сдавая (zdawajac) отчее панство и отрекаясь от всех наследственных прав в Великом княжестве Литовском, обратился ко всему рыцарству с речью.

Речь Лавра к литовцам, когда отказывался от власти. «Господь Бог дал мне отомстить безбожному дяде за кровь и лютую смерть моего отца, и решил мне в том своей дивной и всемогущей милостью помочь, а вражеские войска разгромить, отчего и вы избавлены от суровой неволи и освобождены от тяжкого ярма, которое уже нависло над вашими шеями, и ныне по милости Бога моего уже без опаски живете как свободные люди в свободной отчизне. Этому Богу я уже раз присягнул, и ради его святого закона отрекся от мира и радостей его, пустых и тленных, и принял эту черную ризу и клобук чернеца. Когда в этот час с Божьей помощью отчизна моя оборонена мечом и [остается] вам невредимая, вольная, цветущая, цельная, да еще с прибытком, присоединением Полоцкого княжества, я уступаю вам дедичные и первородные права, а сам возвращаюсь в мой монастырь, жизнь в котором я полюбил. Свободные люди, свободно и по своему разумению выберите себе господина, который был бы одинаково полезен всему вашему государству (rzeczypospolitej); ибо если бы я посоветовал вам избрать на престол кого-нибудь из моих двоюродных братьев, то это Миндов и Альгимунт, сыновья Гольши, и Гинвил, сын князя Гедруса, после меня истинные отчичи и дедичи (наследники) этого княжества; но еще малы, поэтому нет времени ждать, пока дорастут, это негоже при управлении столь великим государством, которое для порядочного управления потребует мужа, а не детей.

Литовский герб Погоня. Мой дядя Наримунт, когда сидел на великом княжении литовском, отказался от своего герба Китаврас, оставив его своим братьям, а себе учинил герб [в виде] мужа в доспехах на коне с обнаженным мечом, вознесенным над головой, гонящего врага. Этот герб означал, что государство, расширенное храбростью и мечом, потребует взрослого правителя и совершенного (zupelnego) мужа, который сумел бы мечом защитить свою отчизну, и чтобы не его гнали, а он бы гнал и бил бегущего неприятеля. Итак, мы видим, что на эту должность подходит Витенес или Витцень, который был маршалком у отца моего, ибо это муж, искусный во всем».

Витень или Витенес назначен на великое княжение. Тут литовские паны, выслушав эту речь князя Лавра или Римунта, своего природного господина, сразу же после победы возвращающегося в монастырь, с плачем просили его, чтобы лучше [он] сам, как наследник, изволил господствовать над ними. Однако когда он никоим образом на это не хотел согласиться, послушались его доброго совета и тут же при нем в Кернове единогласно избрали на великое княжение литовское, жмудское и новогрудское Витеня, прежнего маршалка Тройдена, мужа признанной отваги, родом из Эйраголы и, как свидетельствуют некоторые летописцы, из древнего рода римских князей герба Колюмнов, занесенных в те полночные жмудские края по морю на кораблях вместе с Палемоном, как об этом пространнее и подробнее рассказано выше.

Ибо Тройден, еще не будучи князем, а только гетманом у [своего] отца Ромунта, едучи с прусской войны через Эйраголу (местечко в Жмуди над рекой Дубиссой), увидел этого Витеня, играющего с детьми на песке, а тот был статным и красивым пахолком ²⁴, украшенным стройностью членов, и взял его к себе. А когда подрос, был старшим коморником при дворе великого князя Тройдена, в ложнице и в коморе, и всякую княжескую вещь честно и бережно хранил и соблюдал, а со временем за свои способности был потом верховным маршалком до тех самых пор, когда счастье вознесло его на [престол] Великого княжества Литовского.

Князь Лавр окончил жизнь в монастыре. Лавр же или Ромунт, сын Тройденов, счастливо (szczesliwie) скончался, будучи чернецом в заложенном им Лаврышевом монастыре над Неманом в Новогрудской земле. А сестра его, дочь Тройдена, как упоминают Длугош, Меховский и Кромер (кн. 10), была выдана замуж за князя Болеслава Мазовецкого (сына того князя Земовита, которого зарубил русский князь Шварн); а потом было и несколько мазовецких князей Тройденов, названных именем литовского князя Тройдена ²⁵. Ибо мазуры в те времена часто с помощью женитьбы роднились с литовцами, чтобы избавиться от их пограничных набегов.

И тут закончился род литовских князей герба Китавраса и остался [тот герб] только у удельных князей Гинвила Гедройцкого и у братьев Альгимунта и Миндова, наследников Гольшанских. Началась новая генеалогия и род великих князей литовских и жмудских от герба Колюмнов и от Погони, вооруженного мужа на коне с мечом, доставшихся от Наримунта и от короля Мендога. Витень и его потомки пользовались [этими гербами] вплоть до Казимировичей: Александра и Сигизмунда Первого, внуков Ягеллы; и ныне короли польские и великие князья литовские [используют их] наряду с коронным Орлом.

Комментарии

1. Литовский магнат Павел Пац (ок. 1530-1595), сын воеводы Подольского Миколая Паца и Александры Гольшанской, князь герба Гоздава, был воеводой мстиславским в 1578-1593 гг. Пацы владели имениями в Городенском (Гродненском) и Лидском повятах. В последнем было и имение Рожанка, по которому одна из ветвей рода Пацев титуловалась «графами на Рожанке».

2. В этой главе речь идет как бы о другом Довмонте, не о том, который убил Миндовга. Но и в этом рассказе некоторые моменты соответствуют фактам биографии исторического Довмонта: например, тот действительно был князем Утенским и, прежде чем бежать в Псков, именно в Утене упорно отбивался от отрядов Войшелка и Герденя.

История «двух Довмонтов» имеет некторую историческую подоплеку. В Лаврентьевской летописи под 1285 годом (ПСРЛ, т.1, вып.2, Л.,1927, стр. 483) содержится известие о гибели литовского князя Довмонта (Доманта) во время литовского набега на русские княжества. И хотя большинство историков считает, что это был какой-то «другой Довмонт», однако в биографии Довмонта Псковского существуют большие пробелы, и хронологически в ней есть место и для подобного эпизода. К тому же в некоторых летописях говорится, что в этом сражении Довмонт не был убит, а лишь ранен. Обоснованным кажется предположение, что после смерти Тройдена (1282) Довмонт мог принять активное участие в борьбе за власть над Литвой, в которой в итоге победили Пукувер и Будивид — отец и дядя Гедимина. Довмонт же вернулся в Псков, где был снова принят на княжение.

3. Павел Александрович Гольшанский был виленским епископом с 1536 года и умер в 1555 году. После смерти последнего в роду князя Семена Юрьевича (1556) владения Гольшанских перешли к шестерым сестрам Семена и в качестве их приданого разошлись между княжескими родами Сапег, Заславских, Полубенских, Кирдеев, Соломерецких и Вишневецких. В компании наследников Гольшанских оказался и Андрей Курбский, в 1571 году женившийцся на богатой вдове Козинской, урожденной Марии Юрьевне Гольшанской. Правда, уже в 1578 году супруги развелись.

4. По-литовски слово giedras означает ясный, светлый.

5. Довмонт, князь Гедройцкий — это уже третий Довмонт, упоминаемый Стрыйковским.

6. Цесарка — левый приток реки Швенты.

7. Происхождение названия kaulis не столь очевидно. По-литовски битва — это kautynes или musis; слово kautis означает биться, сражаться; слово kaulas означает кость.

8. Тройден, правивший в Литве в 1270-1282 гг., действительно, имел четырех братьев, однако волынский летописец называет совершенно другие имена: Борза, Серпутий, Лесий и Свелкений (ПСРЛ, т.2, СПб,1908, стр.869).

9. Болеслав Стыдливый умер 7 декабря 1279 года.

10. «Добрый умысел» в данном случае означает «хорошо задуманное» дело, т.е. убийство Войшелка было заранее обдумано и тщательно подготовлено.

11. В 1280 году 3 февраля приходилось на субботу, так что либо сражение было не в пятницу, либо оно состоялось 2 февраля. Пятница 3 февраля была в 1279 году, еще при жизни Болеслава Стыдливого.

12. Словом «Летописец» (Latopisiec) Стрыйковский обычно называет не человека (автора или составителя летописи), а саму летопись, то есть книгу.

13. Ливонского магистра с таким или похожим именем никогда не было, это вымышленное имя попросту произведено от слова «Лифляндия». Комментарий Стрыйковского по поводу того, откуда взялись дети у орденского рыцаря, давшего обет безбрачия — характерный пример его стремления давать летописным несуразицам убедительные объяснения.

14. Вся эта вымышленная история — классический пример хорошо известного фольклористам удвоения сюжета. Почти дословно повторяется уже знакомый нам рассказ о женах Миндовга и Довмонта, причем как бы в перевернутом виде: Довмонт номер два на сей раз выступает в роли Миндовга, а роль Довмонта номер один отведена Наримунту. Разница лишь в том, что Миндовг и Довмонт не были родными братьями. Очередной раз напоминаем, что автором этих басен был не Стрыйковский, пересказавший их как летописные, и, следовательно, заслуживающие доверия известия. Зато известие о строительстве Довмонтом городских стен Пскова (кстати, полностью соответствующее историческим фактам) принадлежит самому Стрыйковскому, а в белорусско-литовских летописях отсутствует.

15. Антифранцузское восстание на Сицилии, получившее название «Сицилийская вечерня», началось 30 марта 1282 года.

16. Битва произошла 13 октября 1282 года на территории ятвягов (волость Силия) где-то между Тыкоцином и Гродно.

17. Упоминание о собаках, уведенных «в плен» вместе с их хозяевами — известие редчайшее и едва ли ни единственное в своем роде.