МАЧЕЙ СТРЫЙКОВСКИЙ

ХРОНИКА

ПОЛЬСКАЯ, ЛИТОВСКАЯ, ЖМУДСКАЯ И ВСЕЙ РУСИ

МАЧЕЯ СТРЫЙКОВСКОГО

____________________________________________

По изданию 1582 года

ТОМ II

Варшава, 1846

____________________________________________

КНИГА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

Глава 1. Сигизмунд Первый, внук Ягеллы и пятый сын Казимира, князь Глоговский и Опавский, староста Силезский, в соответствии с наследственным [правом] и [своими] достоинствами с великого княжения Литовского коронован на королевство Польское после брата Александра.

Глава 2. О раздорах Глинского в Литве, о начале войны [князя] Московского с Сигизмундом, о выкупе прежних королевских имений и о поражении татар под Вроновым.

Глава 3. Об убийстве маршалка в[еликого] к[няжества] Литовского Яна Заберезинского Михаилом Глинским и о его разорениях около Слуцка, Киева и в других литовских краях, о бегстве в Москву и о разгроме московского войска под Оршей.

Глава 4. О валашской войне с воеводой Богданом и о взятии Пскова [князем] Московским.

Глава 5. О различных посольствах христианских и языческих государей к королю Сигизмунду.

Глава 6. О вторжении татар в Литву и Валахию и о первой женитьбе короля Сигизмунда.

Глава 7. О поражении 25 000 перекопских татар под Вишневцем от поляков и литовцев в 1512 году. О взятии Смоленска.

Вельможному князю
Александру Полубинскому
1,
державце Вилькийскому и прочее

Глава первая

Сигизмунд Первый, внук Ягеллы и пятый сын Казимира, князь Глоговский и Опавский, староста Силезский в соответствии с наследственным правом и своими достоинствами с великого княжения Литовского коронован на королевство Польское после брата Александра

в году 1507

Как только коронные паны и все рыцарство узнали, что 19 августа 1506 года Александр в Вильно заплатил смерти последний долг тела, [они] съехались в Петркув на сейм для избрания нового короля в восьмой день декабря или грудня (Grudnia) 2. Там же в день святого зачатия Девы Марии (8 декабря) провозгласили и избрали королем Польши Сигизмунда, пятого сына Казимира, великого князя Литовского, Русского, Силезского, Опавского, Глоговского и прочее.

Причины того, почему Сигизмунд так быстро был избран королем. Эта элекция так быстро произошла по трем важнейшим причинам. Прежде всего, его брат Владислав, король Чешский и Венгерский, добровольно уступил ему природное право на королевство Польское через своего посла Освальда Карлача. Вторая причина, которая этому помогла, [заключалась] в том, что Сигизмунд был уже возведен на великое княжение Литовское, Русское и Жмудское, и владения эти были бы наверняка оторваны от Польши, если бы польским королем был избран кто-нибудь другой. Третья, что коронные паны помнили блистательные правления Ягеллы и Казимира, то же сулили природная доблесть и честь его сына Сигизмунда, князя Литовского.

Коронные послы [отправлены] к Сигизмунду в Литву. Коронные паны сразу отправили в Литву послов, которые проводили бы Сигизмунда на отцово и дедово королевство Польское, а именно: Винцентия Пржеребского, [епископа] Куявского, Яна Любраньского, [епископа] Познанского и Мацея Држевицкого, [епископа] Перемышльского и коронного подканцлера; а при них Анджея из Шамотул, [воеводу] Познанского, Яна из Тарнова, [воеводу] Бельского, и Яна из Ласка, коронного канцлера 3. Сигизмунда они застали в Мельнике, сеймующего (sejmujacego) с литовскими панами, и там от [имени] всех сословий единодушно предложили ему королевство Польское, которое он с великой охотой и радостью принял. И с обычными церемониями отпраздновав в церквях триумф во славу Господа Бога и к радости посполитого люда, с литовскими панами и с коронными послами, не мешкая, приехал в Краков 20 января 1507 года. Большая часть господской свиты была там одета, как пишет Йост Деций, Lituanico ritu instructa (по литовскому обычаю), то есть на литовский либо козацкий манер, [причем] с немалыми расходами. Ибо и ныне после трех королей 4 мы и сами видим, что какой король из какой страны, такой же наряд и наши, simiae (как обезьяны), носят.

Вот так тогда к радости всего рыцарства и посполитого люда с несказанным триумфом в двадцать втором часу 5 он был препровожден в Краковский замок и после приготовления всего необходимого для коронации в костеле святого Вацлава и св. Станислава с обычными церемониями, приняв святое причастие, помазан и коронован на королевство Польское Анджеем Розой, архиепископом гнезненским, в присутствии львовского архиепископа Бернхарда Вилчека и епископов: Яна Конарского краковского, Мацея Држевицкого перемышльского, Яна Любраньского познанского, Винцентия Пржеребского куявского, Эразма Вителиуса 6 плоцкого, Лукаша из Торуни вармийского и Яна Амицинуса лаодикейского, краковского суфрагана 7, а также Стефана Телецкого, посла Владислава, короля венгерского и чешского. Кроме того, много было литовских панов и князей, но наибольшим почетом из всех [пользовался] князь Михаил Глинский. [Были там] также Ян Заберезинский, Ежи Радзивилл, Александр Ходкевич, Виршал Остикович (Wirszal Hoscikowic) и других очень много. Эта коронация Сигизмунда происходила 24 января года искупления нашего 1507. А на другой день после проведения этой церемонии [он] выехал из замка на краковский рынок, по королевскому обычаю одетый в королевские одежды, в короне и в окружении множества панов и рыцарей. И на сооруженном там престоле принимал присягу на верность и подданство от горожан, а также и весь простой народ давал ему там присягу на верность вознесением пальцев.

Осуществив коронацию, король вместе с литовскими и коронными панами сразу же начал тщательно обдумывать, как бы суметь поправить упадок речи посполитой 8, в те времена и впрямь значительно оскудевшей в [отношении] казны и в других делах.

Сейм в Кракове. Собрал тогда король в Кракове вальный сейм, на котором советовались о том, как бы в мирное время, заключив временное перемирие с неприятелем, возместить [образовавшийся] в государстве за прошлые годы ущерб от недосмотров (niedbalstwem) недавно умерших королей, а особенно из-за того злополучного похода в Валахию. А если с какой-либо стороны грозила война, то ее нельзя было бы нормально вести из-за истощения казны.

Налог. [Поэтому] одобрили новую общую подать, чтобы все селяне (sielscy) — подданные как короля, так и шляхты — по старому обычаю давали бы по 12 грошей с влоки, а горожане по 6 грошей. Шляхта, войты и прочие, которые получают деньги с аренды, на оборону государства должны платить четвертую часть своих доходов, а духовные [лица] и епископы — восьмую часть десятины, тоже по старому обычаю.

Монета. На том же сейме публичным декретом одобрена чеканка королем [новых] монет: грошей, полугрошиков и шелягов (szelagi) 9.

Посол к валахам. Стефан Телецкий, посол венгерского и чешского короля Владислава, с согласия короля Сигизмунда и всего Сената отъехал в Валахию, чтобы установить перемирие и [оговорить] условия окончательного мира между Богданом и обоими королями, Владиславом и Сигизмундом.

[Послы] в Венгрию. В Венгрию тоже были отправлены коронные послы: познанский епископ (Ян Любраньский), коронный маршалок (Станислав Ходецкий), канцлер Ян Лаский и Христоф (Christoff) из Шидловца, которые утвердили мир с королем Владиславом и его королевствами Венгерским и Чешским. А с Пруссией в то время был мир.

Глава вторая

О раздорах Глинского в Литве и о начале войны [князя] Московского с Сигизмундом, о выкупе прежних королевских имений и о поражении татар под Вороновым.

В том же 1507 году в Литве были великие раздоры между князем Михаилом Глинским и Яном Заберезинским. Ибо Глинский был мужем великой отваги и пытливого ума, во всем дельным и на все способным. (Он славно начинал еще в Германии, где более двенадцати лет [служил] у саксонского герцога Альбрехта 10, участвовал в войне во Фризии, прошел все ступени рыцарской службы и приобрел громкое и славное имя, как пишет Герберштейн 11 в Commentariis Moschoviticis на стр. 106. Служил также и в войсках императора Максимилиана, благодаря чему был хорошо известен и высоко ценился среди всех иноземных королей и князей). А когда вернулся в отчую Литву, то пользовался особым расположением Александра, великого князя Литовского и потом короля Польского, [с которым] был почти в дружеских отношениях. Имел множество друзей, которых привлекал к себе щедростью и бесчисленными подарками, равно как и своими имениями, сокровищами и воистину княжеским богатством. И от великого счастья впал в спесь, а потом и в амбицию или вожделение, явно обнаруживая излишне честолюбивые намерения завладеть великим княжеством Литовским. Но Сигизмунд их предупредил и на время как бы усмирил своим быстрым приездом в Вильно после смерти Александра. Тогда Глинский вместе с другими литовскими панами присягнул ему на верность и подданство при его возведении на великое княжение Литовское. Но вскоре после этого замыслы и затеи Глинского стали известны благодаря доводам, представленным Яном Заберезинским, маршалком великого княжества Литовского, и его дела начали явно клониться к упадку, eamque tunc mortalibus commune Glinscius expertus est, как пишет Йодок Деций, fortunam (и Глинского постигла общая участь всех смертных). Ибо Глинский на себе испытал столь частую участь простых людей: в счастливые времена он имел много друзей, а как только его счастье немного поколебалось, не осталось ни одного друга, ибо он уже не мог достать их за деньги, а прежде, когда правил Александр, [все они], будто под дудочку (dudkujac), бесплатно ходили великими ротами и за ним и перед ним. Dum fueris faelix multos numerabis amicos. (Пока вы счастливы, вы будете иметь много друзей).

Распря Глинского с Заберезинским. А когда Заберезинского выставили перед королем как клеветника в организации [Глинским] измены, король дал обоим целый год на доказательства и опровержения (dowod i odwod), но так как видел, что между двумя сильными противниками [возникло] великое дело, то тянул время — либо чтобы [те] как-нибудь помирились, либо чтобы как можно лучше и с верными доказательствами разузнать о действиях Глинского.

Глинский [едет] в Венгрию. Потом, 27 дня марта месяца Глинский за советом и помощью поехал в Буду (Budzyn) к Владиславу, королю Венгерскому и Чешскому, брату Сигизмунда, у которого прежде был в великой любви. Но видя, что ошибся в своих надеждах, воротился в Литву без утешения, однако, как свидетельствует Герберштейн 12, привез от венгерского короля письма и венгерских послов, чтобы эта волокита не вредила его имениям, славе и чести.

Требование Глинского восстановить справедливость. И Глинский просил короля, чтобы тот, наконец, разрешил спор между ним и литовскими панами, а особенно с Заберезинским. А когда увидел, что король по-прежнему тянет с этим делом или больше склоняется на противную сторону и, побуждаемый великим гневом, Глинский сказал королю: «Я решусь на такое дело, о котором и ты, король, и сам я потом пожалеем».

Письма Глинского к Московскому [князю]. И в гневе уехав домой, сразу же послал одного своего верного слугу к Московскому [князю] с письмами, в которых писал, что если Великий Князь Московский позволит ему добровольно к себе присоединиться, поклянется ему в этом и пришлет охранные грамоты, то он обещает примкнуть к нему со всеми замками, которыми владеет в Литве. Московский [князь], когда это услышал, возрадовался, [ибо он] знал о великой доблести Глинского. И сразу согласился на его предложение, присягнул в этом, пообещал срочно исполнить все, что тот от него потребовал, и тайно послал ему верительные грамоты.

Москва воюет Литву. И тут же упомянутый князь Московский Василий Иванович, минуя Смоленск, на тридцать миль 13 вторгся в литовскую землю. Поэтому король Сигизмунд, обезопасив Польское королевство от венгров, валахов и пруссов, двинулся к Вильно с войском польским, потом с литовским, жмудским и русским рыцарством, и к тому же перекопских татар призвал. И двинулся против Московского [князя], который, услышав, что приближается король с литовцами и татарами, и, не желая отведать битвы, со своим войском сразу же вернулся в Москву.

Литовцы взяли Кричев. После этого литва взяла у москвы замок Кричев (Gzykow) 14 и, разорив немало московских местечек и волостей, вывезла большую добычу вместе с полоном. Король Сигизмунд, видя, что неприятель сторонится битвы, а литовское войско страдает от недостатка продуктов и к тому же излишней спешки, воротился в Вильно. Перекопский царь, который, как гласит молва, имел в своем войске восемьдесят тысяч татар, ни в чем не преуспел и тоже воротился к Перекопу. Восемьдесят тысяч татар напрасно [приходили] на помощь литовцам.

Потом король Сигизмунд созвал в Кракове сейм, 24 января 1508 года из Литвы приехал в Краков, и на том сейме обсуждал коронные дела, которые Божьей милостью были спокойны в течение целого года. Но новый господин столкнулся с новыми проблемами и заботами, ибо, как и ныне, истощились и государственная и королевская казна, как и имевшееся в то время королевское имущество и [деньги] у панов. А что еще важнее, чешские, немецкие и польские жолнеры, служившие [еще] у королей Ольбрахта и Александра, упорно домогались выплаты жалованья.

Ян Бонер. Однако король с помощью Божьей и Яна Бонера (Bonara) 15, который был у него главным управляющим (sprawca) и старшим над финансами, очень быстро выправил упадок — и свой, и государства. Ибо первым делом начеканил монеты и выкупил королевское имущество, [заложенное] на огромные суммы.

Выкуплены замки, волости и другие королевские доходы. Сначала выкупил Спишскую (Spiska) землю, которая была [заложена] Яну Иордану из Закличина за 12 тысяч червоных злотых; Освенцим и русские жупы у краковского мещанина Павла Черного за 14 тысяч червоных злотых; Прошовице у Юрека Ланга за девять тысяч червоных злотых; у Станислава Косцелецкого Нешаву за девять тысяч. У краковских ратманов, участвоваших в управлении замковыми делами, за двенадцать тысяч [он выкупил] право на рыбную ловлю, мельницы, [торговлю] продуктами и другие доходы. Скупил многие долги обеих соляных краковских жуп, Окульскую шахту, то есть десятину от добытой руды, [выкупил] у краковского мещанина Северина Бетмана за пять тысяч злотых. Сераздз выкупил за 5 тысяч, Гостынин за две тысячи триста, Радом за три тысячи, Сохачов за семь тысяч, Петркув за тысячу двести, Дрогобыч за пять тысяч, Рабштын за полторы тысячи, замок Риттер за тысячу, люблинскую пошлину за тысячу четыреста, Члухов (Sluchow) за 4 тысячи, Тухолу за 11 тысяч, Садец за 4 тысячи, Иновладислав за 5 тысяч, торуньские мосты и подати за десять тысяч злотых.

200 000 червоных злотых на солдат. Заплатил и служивым жолнерам, которым задолжали его братья Ольбрахт и Александр, на что ушло более чем двести тысяч червоных злотых. Кроме того, с большими расходами отстроил (zmurowal) пришедший было в упадок краковский замок, особенно с западной стороны, и другие стены.

Богохульник еврей сожжен. В том же году, 5 апреля, в Кракове некий еврей со своими помощниками не почтил Причастия Господня, и усугубил это другими пустыми речами и богохульным злословием. Потом был схвачен и в костеле Девы Марии привязан к лестнице и растянут при большом скоплении ученых людей. И там, убедительно побежденный [Святым] Писанием, хотя со своей стороны наговорил много смелых [дерзостей], был передан светским властям и сожжен.

Мор. В том же году, вопреки предсказаниям наших астрологов, как пишет Деций, царило жестокое моровое поветрие, от которого поумирало множество посполитого люда.

Татары поражены. В том же году в Волынские земли украдкой вторглись две с половиной тысячи (pul trzecia tysiaca) татар. Ян Каменецкий, муж славной памяти, львовский каштелян и староста Бужский (Buski) был послан против них с пятью сотнями конных жолнеров. 23 июля прибыв в Меджибож и едва три часа дав передохнуть коням и утомленному рыцарству, двинулся на татар вместе с винницким и брацлавским старостами, а также с волынской и с подольской шляхтой. Спешно идя по черным дорогам 16, наши на третий день догнали их у городища Воронова, когда те уже гнали большие толпы пленников и [везли] добычу. И там отважно и смело ударили на них, поразили, разгромили, так что две тысячи поганых легли на поле. А всю добычу отбили и, в изобилии собрав, с победой вернулись в Меджибож.

В том же 1508 году князь Константин Острожский, славной памяти гетман великого княжества Литовского, ушел (wyszedl) из Москвы, где провел семь лет в строгом плену после того поражения на Ведроши при Александре в 1500 году.

Глава третья

Об убийстве маршалка в[еликого] к[няжества] Литовского Яна Заберезинского Михаилом Глинским и о его разорениях около Слуцка, Киева и в других литовских краях, о бегстве в Москву и о разгроме московского войска под Оршей в году 1508

Вскоре после отъезда короля Сигизмунда из Литвы в Краков князь Михаил Глинский, видя, что его замыслы не находят поддержки у короля, занялся зловредными кознями. Первым делом он взбунтовал своих старых товарищей и помощников, с семью сотнями вооруженных конников переправился через Неман у Лискова 17 и въехал прямо в Гродно. От шпионов он имел сведения, что его наиглавнейший враг, маршалок великого княжества Литовского Ян Заберезинский, в то время жил на своем дворе у Гродно. К его большому несчастью, той же ночью на дороге перед Гродно [Глинский] встретил ехавшую от него его любовницу. Схватив ее и стращая пытками, ее вынудили поведать обо всех тайнах Заберезинского, и от страха она все рассказала. Заберезинский окружен. Итак, Глинский, окружив двор [Заберезинского], не ждавшего таких гостей, приказал выбить двери в его покои. Немец Шляйниц. Вернейший друг и придворный [Глинского] Шляйниц, немецкий шляхтич из Мейсенской земли, ворвавшись вместе с другими, нашли Заберезинского лежащим в постели и видящим первые сны. Заберезинский зарублен. И приказали турчину 18 его зарубить и, воткнув его голову на саблю, преподнесли ее Глинскому, который велел насадить ее на копье и нести перед ним 4 мили до одного озерка по дороге к Вильно, а там приказал ее утопить. В бору близ этого озерка у постоялого двора еще и ныне стоит каменный столб.

Глинский истребляет шляхту в Новогрудке. Сразу после этого, имея две тысячи конных, [Глинский] часть их разослал по литовской земле разыскивать литовских панов, которых велел убивать и умерщвлять. А сам, собрав побольше людей, двинулся к Новогрудку и перебил (pomordowal) очень много тамошних шляхтичей, которых считал своими врагами.

Потом Глинский, видя, что этим жестоким поступком восстановил против себя и короля и всех литовцев в сто раз больше, чем прежде, и понимая, что из-за друзей Заберезинского королю не пристало спускать ему [это дело] с рук, усомнился в [королевской] милости и сразу cтал склоняться к большой войне, задумав противиться королю силой.

Глинский осадил Минск. Поэтому обещаниями, дарами и надеждой овладеть Великим княжеством Литовским он привлек на свою сторону нескольких литовских панов и русских шляхтичей, а особенно усилился вместе со своим родным братом Василием Глинским 19, который сразу же передал ему несколько замков, своих и королевских, над которыми [он] был поставлен [начальником]. [Глинские] осадили Минск, но, видя, что его хорошо защищают, двинулись с войском под Клецк. Глинский бунтует русскую шляхту. Оттуда его брат Василий повернул на киевские пригородки и добывал Житомир и Овруч, уговаривая русскую шляхту и бояр добровольно пристать к его брату, который вершит то, на что его сподобил сам Бог: чтобы великое княжение, как прежде и было, по-старому перенести из Литвы на Русь и обновить киевскую монархию. И этими обещаниями он уже было возбудил (zwiodl) много киевских бояр, так что некоторые ему присягали.

Глинский осадил Слуцк. А сам князь Михаил Глинский осадил Слуцкий замок, надеясь на помощь своих сторонников, [которые] либо со страху, либо по доброму уговору убедят выйти за него замуж княгиню Анастасию 20, бывшую в то время вдовой после князя Семена (только с одним сыном княжичем Юрием, дедом нынешних князей Слуцких). Он рассчитывал, что, взяв ее в жены (ибо не был женат), его силы немало умножатся за счет присоединения Слуцкого и Копыльского княжеств и их сокровищ. И тогда он либо по праву, либо войной сможет по жене справедливо добиваться киевского престола, как [владения] бывшего удельного князя Владимира Ольгердовича, предка князей Слуцких. Но, видя, что замок мужественно обороняют как со стен, так и [с помощью] частых вылазок, и, не добившись успеха (nie wskoral) никакими ласковыми уговорами и изменническими словами, разгневался и задумал спалить замок подметом. Жестокости Глинского около Слуцка. А когда у него перебили много людей, сразу распустил загоны по всем слуцким и копыльским волостям, огнем и мечом еще более жестоко, чем татары, опустошая села, имущество людей и все государство княгини Слуцкой, в отместку за ее упорство разоряя ее подданных.

Глинский взял Туров и Мозырь. Отступив от Слуцка и Копыля, двинулся к Турову, который сразу захватил, занял своими людьми и взял присягу от русских бояр. Потом осадил Мозырь, который взял частью силой, частью из-за сдачи его киевской шляхтой и тоже занял [его своими людьми]. Потом Василий, великий князь Московский, прислал ему на помощь славного казака Остафия Дашкевича (который было ему предался, как у него было в обычае) с двадцатью тысячами конных московских людей. С ними Глинский подступил под другие русские замки, и так к нему пристали князья Друцкие со своим Друцким замком и князь Михайло Лингвеньевич Мстиславский с замком Мстиславлем. К тому же ему поддались Орша, Кричев (Kryczow) 21 и Гомель, которые Глинский занял московскими [людьми]. А сам вернулся назад к Слуцку, надеясь, что княгиня Анастасия, движимая страхом и его успехами, сдастся ему вместе с замками Слуцким и Копыльским. Но эта надежда обманула его, как и прежде. От Слуцка же снова двинулся к Новогрудку, а оттуда распустил загоны до самого Вильно, ибо еще до него в то время предпринимались большие усилия в отношении Вильно.

Глинский с братом уехал в Москву. И, видя, что еще не располагает столь большими силами, чтобы быть способным противиться королю Сигизмунду, сразу укрепил гарнизонами все свои замки, а сам сначала послал к московскому великому князю Василию брата князя Василия Глинского с имуществом и с друзьями, [чтобы] съехаться с ним в соответствии с соглашением, которое до этого заключил через присланные письма. И там, будучи радушно принят князем московским, Михаил Глинский сразу же обсуждал с ним, как бы первым делом завладеть Смоленском, а затем уже будет легче осесть и в остальном княжестве Литовском. Из Руси и из Литвы было уже очень много таких, как пишет Йодок Деций, которые тому Глинскому помогали и готовы были стоять за него до конца, добиваясь того, чтобы его намерения осуществлялись как можно дольше. Но король Сигизмунд, избегая начала бедственной войны, сначала послал перед собой Миколая Фирлея с наемным рыцарством, а сам, разобравшись с коронными делами, спешно двинулся за ним в Литву 4 мая, в день Св[ятого] Флориана.

Глинский с москвой второй раз добывает Минск. А в это время Михаил Глинский, взяв помощь от московского [князя], с большим войском двинулся под Минск и добывал замок усиленным штурмом. Но, видя, что шляхта стойко и мужественно защищает Минск, и к тому же услышав, что король Сигизмунд движется с войском, как можно скорее послал к московскому [князю], прося его о значительной помощи. Крупная помощь Глинскому от Москвы. И тот сразу послал ему на помощь шестьдесят тысяч конного войска, над которым поставил своих собственных гетманов: Якова Захарьина и князя Щеню (Sczenie) 22. Услышав об этом в Бресте Литовском, король Сигизмунд тут же послал против Глинского пять тысяч жолнеров и своих дворян. А также у Новогрудка по посполитому рушению собрались литовские и русские войска и несколько татарских полков, соединившись с которыми, король с наемниками двинулся к Минску против Глинского. Король Сигизмунд с литвой [идет] на Глинского. Узнав об этом, Михаил Глинский, устрашенный особой короля и его прибытием с литовским войском, сразу же отступил от Минска и с московским людом двинулся прямиком под Борисов. Король же, заново выстроив у Минска все литовские полки и наемников, двинулся за ним и догнал его над Днепром у Орши, куда уже прибыло и второе шестидесятитысячное московское войско с Данилом Щеней и Яковом Захарьиным.

Москва и Глинский бегут. Потом, уразумев, что Михаил Глинский бежит, а король тем смелее гонится за ним с литовцами и наемниками, упомянутые московские воеводы (wodzowie) из-за внезапной тревоги, упавшей на их гордые сердца, сразу отвели свои войска, все свои надежды возложив на бегство. И с большими трудностями и бедами переправившись обратно через Днепр, сильно укрепили все берега, желая защититься от наших и помешать их переправе. А сами расположились в лесу на другом берегу Днепра, в миле [от реки].

День битвы. А в это время огромное войско наших подступило к Днепру — в сверкающих доспехах, со щитами (tarzami), копьями, прапорцами, в [шлемах] с перьями, в праздничных одеждах и прочее. И расположились лагерем на месте, где москва бежала через Днепр, а это был день, посвященный святой Маргарите (13 июля). И тут же несколько сотен, потом несколько тысяч, а потом несколько сотен конных и пеших добровольцев из литовского рыцарства и солдат вброд перешли Днепр в двух разных местах — одни ниже, другие выше [по течению].

Наши с одной стороны ударили на москву. Москва обороняла брод и препятствовала переправе наших в одном месте, где наши шли против них. Но другие, которые были ниже и выше, порознь переправились в двух местах и далеко друг от друга и неожиданно налетели на московский лагерь. И с веселым и громким криком храбро ударили и разгромили их во время трапезы, к которой те только приступили. И очень много перебив их в этой счастливой стычке, с добычей и с прекрасными (okwitymi) трофеями в целости прибыли к своим, перебиравшимся в то время через Днепр и бившимися с московской засадой, оборонявшей брод. И, соединившись, общими силами отбили и оттеснили москву от Днепра 23. И этой смелой победой железом устроили себе свободный брод, и там на днепровском берегу очень много москвы поразили.

Сам король Сигизмунд в доспехах [устремляется] через Днепр. Видя это, король Сигизмунд, который с другой стороны [реки] смотрел на затевавшуюся битву, в веселом настроении, в доспехах и на коне, сразу переправился через Днепр, где воодушевил сердца своих [людей], а москве смешал ряды, ибо все пешие и конные, крича и гикая, отовсюду кинулись вброд за королем столь охотно, будто на свадьбу 24. Но так как солнце уже садилось, король поступил мудро: избегая какой-нибудь предательской засады, он велел своим в доспехах и на конях стоять наготове, чтобы так было удобнее, если придется, в боевом строю ударить на стоявшее неподалеку огромное московское войско. И, как следует расставив стражу в своем войске, сам в третьем часу ночи вернулся в лагерь и только ночью пообедал.

Глинский хотел завязать с королем битву. А Михаил Глинский, который в последний раз решил попытать счастья и добыть себе победу в этой битве, уговаривал московских гетманов дать королю генеральное сражение, обещая им полную и довольно легкую победу, если только они послушают его совета. Но гетманы, может быть, потому, что великий князь Московский дал им иной приказ, а может быть, потому, что не до конца полагались на мужество своей москвы, не хотели слушать Глинского. Москва бежит. Наконец, движимые великим страхом, в полночь ударились в бегство, бросив тяжести, усталых коней и другое обременительное снаряжение и продукты, и через болотистые леса и непроходимые лужи уводили это огромное войско. А Михаил Глинский, обманувшись в своих гордых замыслах, должен был удирать с ними до самого Стародуба, опасаясь, как бы где-нибудь его не перехватили наши. Однако если бы наши гнались за ними, то без труда поразили бы зря перепуганную москву, бегавшую по лесам. Но паны радные запретили это королю из-за опасных дорог и других военных неожиданностей, поэтому прямо от Орши он двинулся к Смоленску и в его предместье расположился лагерем в первый день августа месяца.

Герберштейн в Commentariis rerum Moschoviticarum упоминает во время той войны и удивительное приключение некого Перстинского 25. Когда король с войском стоял между Дубровно и Смоленском, понукаемый (twardousty) конь вынес того на середину реки Днепр, а потом сбросил. А Перстинский до самых колен был в кирасе и в полных доспехах и быстро погрузился до дна глубокой реки. И был уже всеми оплакан, ибо думали, что утонул, чему свидетелями были сам король Сигизмунд и свыше 3 000 человек. В это время Перстинский, будучи одет в тяжелые доспехи и под водой идя по земле, перешел на другую сторону Днепра 26 и только два раза хлебнул воды, как там же и рассказывал. И был потом в [большой] милости у короля. Мне и самому случилось такое испытать, когда, будучи еще малым дитятей, я чуть не утонул в большом Стрыйковском пруду. А когда меня извлекли из воды, считая уже умершим, и под плач родных положили на носилках (marach) в церкви, то после долгих молитв посполитого люда и размахивания кадилом, я, как рассказывали мне родные, ожил на этих носилках и внезапно зарумянился. И я сам видел, что, когда меня, восставшего из мертвых, принесли из церкви, родные благодарили Господа Бога и угощали убогих и всех собравшихся.

Ссора двоих встревожила все войско. Потом король посоветовался с коронными и литовскими панами [и они] решили послать гетмана Великого Княжества Литовского князя Константина Острожского и гетмана польских солдат Миколая Фирлея из Дабровиц воевать московскую землю, а сам король в это время стоял бы в Смоленске. А когда этот поход, как у нас обычно бывает, откладывался дольше, чем это было необходимо, повздорили между собой два пана (которых историки не называют). И такую тревогу и несказанный невосполнимый ущерб народному делу учинили, что не только это решение не осуществилось, но и московское войско, которое там и сям в тревоге блуждало по лесам, ушло в целости.

Москва сама спалила Дорогобуж в 18 милях за Смоленском. А чтобы [помешать] нашим, которые собирались вслед за ними двигаться в их земли, подрубив большие деревья, загородили (pozarebowali) и завалили ими дороги. И сожгли замок Дорогобуж в 18 милях за Смоленском, видя, что его трудно будет оборонить. Вот так из-за злокозненной смуты двух сумасбродов (wartoglowow) князь Константин не смог тогда двигаться на Москву, однако солдаты и загоны литовских казаков частыми вторжениями причинили в московских волостях большие беды огнем, мечом и увозом добычи. Кишка разорил вяземские волости. Также под московский замок Вязьму (Wiazme) (а не Весну (Wiosne), как пишут Бельский и Деций), лежащий за Дорогобужем над Днепром, король послал польного литовского гетмана Кишку 27 с несколькими тысячами литовцев и поляков. И тот очень быстрыми набегами огнем и мечом вдоль и поперек разорил всю Вязьменскую волость. Видя это, московский князь, чтобы отбить эту жестокую опасность, сразу отправил против Кишки свое войско, о котором Кишка узнал через шпионов (przez spiegi). И понимая, что [его силы] далеко не равны неприятельским, как можно быстрее известил об этом короля. А король, чтобы спасти своих от этой опасности, послал тогда несколько полков польских наемников c коронным гетманом Миколаем Фирлеем на помощь Кишке. Но Фирлей, опасаясь идти по загороженным лесам, замешкался дольше, чем требовало это срочное дело, и обманул надежды Кишки на его помощь.

Кишка разгромил московские войска. Но тот, отбросив страх, частыми вылазками несколько раз поразил московскую стражу и их засады побил и погромил. Другие московиты, с позором убегая, заранее пораженные страхом, сообщили своим гетманам, что против них туда прибыло огромное литовское и польское войско. Услышав это, те, побросав обременявшие их тяжести, ночью и днем бежали до самой Москвы, а другие бегством спасали свои жизни по лесам и в густых теснинах (gestych szelinach). Вот так Кишка добился двух побед над москвой не решающим сражением, а лишь страхом перед польской и литовской мощью. Однако и сам, когда московские беглецы поведали о великом московском войске, выступившем против литвы, уподобился побежденному и бегущему, ибо, не желая испробовать сомнительного счастья небезопасной битвы с сильным неприятелем (не ведая, что тот уже бежит), отвел литовское войско на три мили 28. Однако прибыл с литовцами к королю в целости, с большой добычей и с полоном, с трофеями и с пленниками.

Московский [князь], усмирив пыл, просит перемирия. А великий князь Московский Василий Иванович, узнав о неудаче своего войска, многих побитых боярах и рыцарях, а также видя захваченных [в плен] простых людей и видя вдоль и поперек разоренные огнем и мечом волости Вязьменские, Можайские, Бельские и Ржевские (Rsowskie), послал к королю гонца, прося временного перемирия, а затем обещал прислать великих послов со всеми полномочиями для заключения вечного мира. Король же, вместе с советниками мудро заботясь о пользе государства и видя, что надвигается зима, неприятель избегает дать открытое сражение, а литовские и польские войска с великими расходами, малой прибылью и большими потерями напрасно мучаются по лесам и непроходимым болотам, к тому же тогдашние великие и важные дела Короны срочно требуют присутствия короля, согласился на просьбу московского [князя]. Это мало отличается от Великолукского похода 1580 года. И послал к нему по этому делу своего тайного писаря пана Ивана Сапегу, витебского наместника, который легко заключил это временное перемирие с боявшимся войны [князем] московским.

Условия перемирия с Московским [князем]. Главным условием перемирия было, чтобы все замки, которыми Михаил Глинский до этого издавна владел в Литве по наследственному праву и которые при своей измене захватил в этой войне и занял своими людьми, были возвращены королю и великому княжеству Литовскому. Глинский как беглец чтобы лишился всех своих владений в Литве и был выжит из них, а жил бы себе в Москве. Все пленные с обеих сторон чтобы были отпущены. В то время московский [князь] выпустил из плена и захваченных с князем Константином на Ведроши знатных литовских панов: Литавера Хрептовича, Грегора Бартошовича Остика и многих других.

Друзья Глинского из Литвы взяты в Москву. Потом из Москвы приехали послы, которые вернули и передали Литве замки, занятые [было людьми] князя Глинского, согласно условиям заключенного перемирия. А друзей Глинского с женами и со всем родом и с женой его брата Василия, плачущих и рыдающих (ибо не хотели уезжать из родной Литвы), послы забрали в Москву, ибо так было оговорено в перемирии. И вот так тогда Литва и Русь 29 были очищены от князей Глинских, так что ныне и следов их не найдешь, хотя в Литве и на Волыни некоторые лиходейские князья происходят из этого рода. Лиходейские князья из рода Глинского.

Сторонники Глинского из Москвы возвращаются в Литву. Но вскоре после этого, когда проживание в Москве, вопреки надеждам, стало казаться им строгим заключением, они бежали назад в Литву. Две сотни их пришли назад в Друцк, замок князя Константина, знатнейшими среди которых были Остафий Дашкович 30, казак и рыцарь, славный частыми победами над татарами, и Ульрих Шелендорф (Scelndorf), сборщик [податей] у Глинского. Остафий, взяв от короля охранную грамоту, поступил в литовское войско; другие, получив у короля прощение своей вины, [поступили] к князю Константину Острожскому, третьи разошлись к своим прежним панам. Иван Сапега, как следует исполнив посольство и [заключив] перемирие, тоже вернулся из Москвы к королю.

Король же, видя, что перемирие соответствует его воле, распустил войско, ибо наступала зима. Часть солдат с королем двинулась в Вильно, а другая часть с князем Константином Острожским — на Волынь, ибо в то время перекопские татары, думая, что король надолго занят с москвой, вторглись было в Литву.

Князь Константин и Полюш разгромили татар. Часть [татар] поразил и наголову побил князь Константин, а другую часть их загонов погромил Полюш (Polus), славный русский казак и рыцарь, и отбил награбленное.

Мораванин Лукаш побил татар над Случью. А моравец Лукаш, ротмистр с двумя сотнями пеших, наскочил на третий татарский загон и, увидев, что либо бежать, либо храбро защищаться — все равно придется погибать, решил, что более почетно смело вступить в неравный бой с погаными. И сразу над Случью рекой, которая течет под Слуцкий замок, как следует составив возы, вступил [в битву] с татарами и не столько силой, сколько хитростью и божественным промыслом одержал победу над великим множеством поганых. Татары бросили полоны и разбежались. А так как пешие не могли их догнать, конные бояре из Слуцкого замка, которых в то время имела при себе княгиня Анастасия, пришли им на помощь. И, догнав татар в болотистых местах, часть их побили и потопили, а часть поймали. Одни разбежались [и спрятались], других били и гнали более десяти (kilkonascie) миль, третьи спасли свои жизни бегством. Вот так Великое Княжество Литовское разом тогда было избавлено от набегов двух жестоких врагов: татарских и московских. Потом в 12 день ноября или листопада король приехал в Вильно, где, возблагодарив Господа Бога за счастливую победу над гордыми наездниками и вознаградив славных рыцарей за их заслуги в двух этих делах (potrzebach), отъехал в Польшу на сейм. Вот такие дела творились в этом 1508 году на Литве, на Руси и в Польше.

Глава четвертая

О валашской войне с воеводой Богданом и о взятии Пскова [князем] Московским

в году 1509

Вельможному князю
Михалу Воловичу
31,
старосте Слонимскому и прочее

Король Сигизмунд, приехав из Литвы после этой московской войны и перемирия, собрал в Петркуве сейм, на котором среди прочих дел коронные паны уговаривали короля вступить в брак ради надежды на потомство. Поэтому, как только король 19 апреля приехал из Петркува в Краков, он с согласия панов радных отправил послов к князю Мекленбургскому, желая взять в жены его дочь Анну.

Страдом сгорел. Незадолго до этого, 22 марта, до основания сгорел город Страдом 32 между Краковым и Казимежем. Остались только три костела: Святой Ядвиги, Святой Агнешки и бернардинский, да и Краков едва уберегся от этой опасности.

Напрасное посольство к к[нязю] Мекленбургскому. Польские послы: познанский епископ Ян Любранский, коронный канцлер Ян из Ласка и Кшиштоф Шиловецкий, как следует собравшись, в июне поехали к князю Мекленбурга свататься, но с дороги были возвращены обратно. Видимо, такова была воля Божья, ибо этот брак принес бы мало пользы Короне. Но главной причиной этой отмены была внезапная и неожиданная валашская война. Ибо валашский воевода Богдан 33, нарушив перемирие и [свое] послушание согласно присяге, в начале июля с большим войском вторгся было в валашские и русские земли, огнем и мечом разоряя окрестные волости.

Валашский воевода Богдан разоряет Подолию и Покутье. Потом [он] добывал Галицкий замок, без успеха предпринял несколько штурмов и отступил прямо на Львов. Расставив на горе орудия, издалека обстреливал город и замок. А когда увидел большие потери среди своих людей, побитых из города, на третий день снял осаду, ибо услышал, что против него на перехват двинулся король Сигизмунд. Однако взял большую добычу со львовских предместий, ибо обобрал серебряную и золотую утварь, ризы и колокола из костелов и русских церквей. Рогатин сожжен. Взял и спалил сдавшийся ему городок Рогатин в 7 милях за Львовым, а всех людей угнал в полон [вместе] с большой добычей.

Король с войском [идет] ко Львову. Когда король об этом узнал, расхотел свататься, так как первым делом надо было готовиться к войне против валахов. И, набрав наемных (za pieniadze) солдат, после дня святого Иакова 26 июля выступил из Кракова. И встал лагерем у Львова, где нему прибыло еще и очень много подгорской, русской, подольской и польской шляхты.

При этом чешский и венгерский король Владислав в своих письмах просил короля Сигизмунда прекратить эту валашскую войну и помириться с воеводой Богданом, напоминая ему о несчастном поражении [их] брата Ольбрахта на Буковине от Стефана, отца Богдана. Владислав беспокоился и о том, что если поляки повоюют и опустошат Валашскую землю, они потом наведут еще более жестокого врага, Турка, который, заселив пустую Валахию турками, сможет по-соседски досаждать (dogrzewac) как венгерскому, так и польскому королевству. Но король Сигизмунд ни запугиваниями, ни уговорами никоим образом не дал себя отговорить от своего намерения. И, собрав все коронное войско, вручил его под начало краковского воеводы и великого (nawyzszego) коронного гетмана Миколая Каменецкого, ибо, измученный лихорадкой, сам не мог идти с войском из-за расшатанного здоровья. И Миколай Каменецкий, с радостным сердцем и воодушевлением приняв эту славную должность, переправился через Днестр и око за око так же разорял Валашскую землю огнем и мечом. Наши в отместку [разоряют] Валахию.

Иноземные солдаты, чехи и немцы, бывшие под началом чеха Черного, тоже сожгли и обратили в пепел много сел, фольварков и местечек, таких как Черновцы, Дорохой (Dorohim), Ботошани, Щепановцы, Хотин и другие. И, вдоль и поперек разорив волости, прилежащие к этим городам, подступили под стольный замок Сучаву, но штурмовали без успеха. А вынудить врага вступить в решительное сражение [они] тоже не могли, ибо воевода укрывался в лесах. Поэтому гетман Каменецкий, более не имея что разорять (ибо беспрепятственно разорял Валахию целых двадцать дней, распустив загоны), польское войско в целости отвел к Днестру. И во время отступления посекли и перебили мужчин, женщин, стариков и детей, а также скотину, которые уже не могли пригодиться и гнать которых стоило великих трудов.

Послы к королю Освальд Карлач и Борнемисса. После этого разорения Валашской земли венгерский король Владислав к брату Сигизмунду второй раз прислал знатных венгерских панов Освальда Карлача и Бетлена Борнемиссу (Bornomisse) прося, чтобы поступал милостиво и помирился бы с валашским воеводой Богданом. Пока венгерские послы обсуждали с нашими относительно мира, почти вся польская шляхта уже переправилась через Днестр в Подолию, а на валашском берегу оставались только наемные солдаты и королевские дворяне, старшим над которыми был Творовский из Бучача, рыцарь и испытанный муж. И тут из засады выскочило войско валашского воеводы. А польские жолнеры и королевские дворяне нимало не испугались, а сразу же смело и с отважными сердцами построились для битвы, в которую охотно вступили и валахи.

Валахи погромлены. И когда оба войска с обеих сторон храбро и с равной смелостью завязали жестокий бой, [то] в конце концов валахи, которых было меньше, оплошали, были разгромлены, побиты и разогнаны. А другие пленены, среди которых были схвачены тридцать знатнейших валашских панов и знатных пыркэлабов (Burkolabow) 34.

Казнены 50 валашских шляхтичей. Гетман Каменецкий (Kamienski) велел зарубить канцлера или наместника Матвея Логофета (Legofet); двух великих спафариев (szafarze) 35 или придворных, Кержу и Гуменика; Патрика и Добростефа и других пятьдесят cхваченных валашских шляхтичей. А подобную жестокость он проявил потому, что отец этого Богдана, валашский воевода Стефан, когда-то приказал захваченных в Теребовле польских солдат в Подгаеце зарубить топором. Однажды Каменецкий (Kamieniecki) увидел высокую могилу или погребение, в котором все они вместе были похоронены. И с плачем поклялся, что когда-нибудь отомстит за их неповинную смерть, что в этот раз и исполнил (dokazal) 36.

День Святого Франциска — праздник у поляков. Эта битва над Днестром случилась 14 октября в день Святого Франциска — праздник, который поляки потом стали учтиво соблюдать. В валашском войске были виднейшие паны и шляхтичи, а также отборнейшие рыцари, к тому же две тысячи турок, конных делиюнаков (Delijunakow) 37, большая часть которых пала в бою. 2 000 турок с валахами.

Вот так наши со славной победой и с большой прибылью от всякой добычи из Валахии подошли ко Львову, где расположился король. Уже приближалась зима, а венгерский король Владислав просил о мире и союзе с Богданом, поэтому король распустил войско.

Мир с валахами. А венгерские послы Освальд Карлацкий (Кarlacki) и Бетлен Борнемисса (Betlem Bernomisa) договорились о мире и примирении между валашским воеводой Богданом и королем Сигизмундом на тех условиях, что Богдан возместит королю ущерб и вернет всю добычу, которую силой вывозил из русских земель, и король тоже должен вернуть пленников и добычу. Послы воеводы утвердили это решение. Таково было окончание тогдашней валашской войны, и король вернулся в Краков.

Ногайские татары поразили перекопских. Тогда же перекопский царь с большим войском напал на ногайских татар, а ногайцы, быстро собравшись, сошлись с ним в жестокой битве и все перекопское войско поразили наголову. И там два царька, внуки перекопского царя, на плацу полегли и сам [царь] едва убежал в малой дружине 38.

Сильное землетрясение. В том же году большое и страшное землетрясение было во Фракии (Traciej), в Греции, в Боснийском и Далматском королевстве и в Валахии. В Константинополе дрожали почти все строения, так что турецкий цесарь Баязет, прадед нынешнего Амурата 39, боясь жить в каменном [доме], выбрался в поле и долгое время жил там в шатрах. Очень много разрушений от этого трясения я видел в Константинополе собственными глазами в 1575 году. Тогда же упали несколько столпов, которые от старых греческих императоров зовутся триумфальными, и три башни, а также дворец Константина Великого, от которого получил имя Константинополь, и половина церкви Святой Софии, в которой ныне молятся уже турки — на свой манер.

Тогда же в Краков по прусским делам приехали послы от римского короля Максимилиана: Витус Фюрст и Ян Кухмейстер.

Московские послы в Краков. Также и великий московский князь Василий, соблюдая условия перемирия, которое с королевской стороны заключил было с ним Иван Сапега в 1508 году, послал в Литву своих великих послов, которые 18 января въехали в Вильно со свитой в три сотни конных. Обе стороны поклялись в вечном мире, утвердив его грамотами. Потом [послов] учтиво отправили [в обратный путь], всех пленников отпустили, а пятьдесят знатных особ московских пленных король даровал послам.

Схвачены литовские паны и шляхта, [сторонники] Глинского. Литовские паны и шляхта, державшие сторону Глинского, были схвачены. Виднейшими из них [были] Гаштольт (Gastolt), сборщик податей (poborca) Великого княжества Литовского, и конюший Михал, родной брат Гаштольтов (Kastoltow) и зять князя Глинского, а при них было много других литовских и русских дворян. Знатнейшие были взяты под стражу в шляхетских домах в Вильно, а других посадили в тюрьму в Трокском замке.

Московский князь завладел Псковом. В том же 1509 году, в октябре месяце, великий князь Московский Василий Иванович (а не Иван Васильевич, как ошибался Герберштейн, [ибо] тот уже давно умер) из-за измены некоторых русских попов взял Псков, город великий, людный и богатый. Ибо сначала он знатнейших горожан, попов и шляхту, а также наместника Великого княжества Литовского 40 вызвал к себе в лагерь и, задержав их, ласково уговаривал. А потом и простой народ, когда он лишил их совета (rade) 41, легко согласился, так же как в наши времена случилось и в Полоцке. А посреди Псковского рынка с давних времен был большой колокол, на звон которого все собирались на совет и при всякой беде. Этот колокол московский князь забрал в Москву, а сам завладел этим славным княжеством и богатым городом, развеяв (Wej) по ветру и причинив невосполнимый ущерб литовской казне.

Расположение Пскова. Псков расположен у большого озера, из которого через центр города протекает портовая река Пскова (Pskowska), в шести милях за Псковым впадающая в Чудское озеро 42 у Лифляндской земли. И во всей московской земле это едва ли не единственный город, [выстроенный] из камня и разделенный на четыре части. Он расположен в 60 милях от Риги, в 36 от Новгорода Великого, в 40 милях от портовых замков Нарвы и Ивангорода (Iwanowego horoda), а также во многих [милях] от Великих Лук 43. Издавна они имели своего собственного князя и республику (rzeczpospolita) 44 с обширными владениями в северных краях.

Глава пятая

О различных посольствах христианских и языческих государей к королю Сигизмунду

Посольство от папы. В новом 1510 году послы римского императора Максимилиана ожидали в Кракове решения [своих дел]. 6 января в Краков приехал и Якоб Пизо, легат от папы Юлия Второго. Смысл его посольства к королю Сигизмунду [состоял] в том, что папа Юлий, заботясь, как пастырь, о размножении овчарни Христовой, всех христианских панов, королей и князей приводил к согласию, желая и стремясь всеми полномочиями своего звания к тому, чтобы мечи, которые они доселе обращали друг против друга, все вместе единодушно обернули против Турка, врага С[вятого] Креста. Поэтому и короля Сигизмунда верой увещевал, чтобы он, успокоив Польшу миром с валахами, а Литву [успокоив] от войн c московским [князем] и взаимных разорительных набегов, объединил свои польские, литовские и русские войска с [войсками] брата Владислава, короля Венгерского и Чешского, чтобы этими объединенными силами они двинулись бы во Фракию против турок. Вот так и Владислава съели у Варны 45. Король Сигизмунд, выслушав с сенаторами посольства и видя, что это дело великое и важное, отложил его до ближайшего Петркувского сейма.

Императорский посол столкнул папского с более высокого места. И когда как-то в воскресенье послы пришли в костел Девы Марии на рынке, посол римского короля императора Максимилиана Витус де Фюрст (а не Пизо, как ошибочно написал Бельский, перепутав одного с другим) спихнул с первого места папского легата Пизо. А когда спор между ними [дошел] до короля, Пизо доказывал, что папе и его легатам полагается первое место, а Витус Фюрст отвечал, что в светских делах император более важен, и к тому же утверждал, что Пизо не имел никаких полномочий от папы, а сам это придумал, чтобы что-нибудь выманить (wyludzil i wymatal) у короля, как это в обычае у предателей итальянцев 46. Так что этот Якоб Пизо был не императорским, как дважды ошибочно пишет Бельский, а папским послом, что утверждает более сведущий Йодок Деций в «Деяниях Сигизмунда» на стр. 71.

Ответ императорским послам относительно Пруссии. Потом в Петркуве был сейм, на котором [выслушали] императорских послов, от имени прусского магистра и всей Германской империи домогавшихся Поморской и Прусской земли, и целых три месяца ожидавших ответа. Король Сигизмунд и коронные паны отвечали, что Прусскую и Поморскую землю прусский магистр требует напрасно, поскольку магистр и крестоносцы никогда не были там [законными] наследниками своих предков, а это польские и мазовецкие князья пригласили из Германии орденских братьев, как и прочих вассалов (jalmuznikow), дав им в Хелминской земле поселение и надлежащее содержание, чтобы те оказывали им помощь против прусских и литовских язычников, ибо такова была их профессия (professia).

Итак, императорские послы, учтиво приняв от короля подарки, поехали в Познань, где по постановлению Петркувского сейма король назначил им место компромисса и соглашения с прусским магистром Альбрехтом 47, а оттуда вернулись к императору Максимилиану.

Также отправили и папского посла Пизо с таким ответом, что о той войне с турками король Сигизмунд должен через послов договариваться с братом Владиславом, венгерским королем, а о их совместном решении обещает потом ознакомить папу через своих послов.

Послы в Венгрию. Поэтому с того же сейма к венгерскому и чешскому королю Владиславу были отправлены послы: коронный канцлер Ян Лаский и люблинский воевода Миколай Фирлей, которым [было поручено] договориться о совместном походе во Фракию против турок.

Датские послы. В том же 1510 году в Краков приехали послы от датского короля, желая просить у короля Сигизмунда сестру Елизавету замуж за своего короля 48. Но когда брат предоставил это на усмотрение своей сестры королевны, та ответила, что предпочитает сложить голову у могил своих предков, чем в столь далеком и опасном морском [путешествии] искать новых владений и трудов в чужом королевстве. Поэтому датских послов с большими почестями отправили [обратно], достаточно щедро одарив.

Турецкий посол. Потом, десятого марта, в Краков приехал посол турецкого цесаря (cesarza) Баязета. Передав королю Сигизмунду достойные подарки, от имени своего императора он пожелал ему, чтобы Господь Бог возвысил его на отцовском и дедовском престоле, от души желая ему, чтобы он долго правил в этих владениях и умножал свое государство к бессмертной славе имени своего, намереваясь утвердить с ним мир, который постоянно соблюдал с его отцом Казимиром и братьями, королями народа Польского.

Валашские послы. [Вслед] за турецкими послами 12 марта приехали послы валашского воеводы Богдана, и были выслушаны на четвертый день после приезда. Они отдали золото и серебро, которое в прошлой войне воевода Богдан набрал было в русских церквях, а все пленники с обеих сторон тоже были освобождены. Утвердив мир, вместе с послами венгерского короля Владислава через венгерскую землю они отъехали в Валахию.

Послы венгерский и валашский. А тринадцатого мая в посольстве от короля Владислава приехал Белградский пробст (proboscz Bialogrodski). Валашский воевода Богдан тоже прислал другого посла, который договаривался с королем и коронными панами относительно похода против турок во Фракию.

Московские послы. Вскоре после этого в Краков приехали послы от Василия, великого князя Московского, решать литовские и московские дела. Им всего давали вдоволь, однако им [вечно] не хватало лука и чеснока.

Перекопские послы. За ними прибыли послы от перекопского царя, желая возобновить и укрепить давнишний мир, [заключенный] с Казимиром, королем Польским и великим князем Литовским.

Архиепископ Лаский. В том же (1510) году 20 апреля умер гнезненский архиепископ Анджей Роза. 23 мая на его место заступил коронный канцлер Ян Лаский.

Императорские, чешские и венгерские послы. Потом в день Св. Иоанна (Jana) 49 был созван съезд в Познани, на который приехали послы императора Максимилиана аббат Фульдский и граф фон Мансфельд, посол венгерского и чешского короля Владислава вроцлавский епископ Ян Турзо, а от короля Сигизмунда и сената гнезненский архиепископ Ян Лаский, куявский [епископ] Винцентий Пржеребский, познанский [епископ] Любраньский и вармийский епископ Лукаш 50, познанский [воевода] Анджей Шамотульский и калишский воевода Гарджина, познанский [староста] Лукаш из Горки и мальборкский староста Памповский.

Условия, выдвинутые крестоносцами. А со стороны прусского магистра и от князя Фридриха Саксонского 51 и от Тевтонского ордена были епископ помезанский Хиоб (Jop) и другие орденские комтуры. И они, во-вторых 52, требовали, чтобы всю Прусскую и Поморскую земли возвратили Тевтонскому ордену и освободили от польской присяги и дани. В-третьих — не участвовать в совместных с поляками военных походах. В-четвертых, чтобы поляков не принимали в [Тевтонский] орден. После длительных обсуждений поляки легко согласились на это четвертое условие, а три других отвергли как неприемлемые, и те были окончательно отклонены также и польским сенатом. Напоследок [сенаторы] добивались, чтобы и новый их магистр в соответствии со своими обязанностями сразу же принес бы вассальную присягу. Перессорившись и так ничего и не учинив, послы императора, Германии и Пруссии разъехались прочь.

Папский посол. По этому делу от папы был послан легат Ахиллес де Грассис (de Grassis), но он замешкался из-за дальности пути. Однако, приехав в Краков, перед королем Сигизмундом и сенатом он исполнял другое посольство, по которому от папы прежде был прислан Яков Пизо. Он настойчиво убеждал короля вместе со своим братом Владиславом, королем венгерским, начать войну с турками, ибо в то время Баязет с водной армадой готовился [вторгнуться] в Италию. Однако король уже понял, что этот поход ему не только не нужен, но и невыгоден, ибо турецкий император до этого и сам по доброй воле предложил ему [скрепленный] обоюдными клятвами мир, и было бы против законов всех народов, если бы поляки нарушили клятву, данную правителю, пусть и языческому. Кроме того, его не менее беспокоила возросшая опасность вместо чужой войны оборотить турецкий меч на себя и заступаться за чужие беды, не разобравшись со своими. А император и папа с итальянскими князьями могут отдать поляков на съедение туркам, не придя им вовремя на помощь, как это было в 1444 году у Варны с Владиславом Ягелловичем, убитым к великому сожалению всей Речи Посполитой. Его папа тоже ласково уговаривал и освободил от [данной туркам] клятвы, вынудив к той несчастной войне.

Папе отказано в войне с турками. Поэтому король и сенат Короны решили сохранять с турецким императором мир, о котором тот сам просил. Однако когда папа, император и другие христианские владыки, согласно уговору, будут с войсками на турецкой границе, тогда король тоже сможет прибыть к ним с поляками и с литовцами.

Перекопский царь повоевал заволжских и ногайских татар. А в то же самое время перекопский царь, припомнив свое первое поражение от ногайских татар, собрался с большим войском и во второй раз двинулся против ногайского царя, которого наголову поразил. И все ногайские и заволжские орды, бывшие за рекой Волгой и Камой, так разорил, порушил и опустошил, и так много ногайского народа угнал в полон, что другие ногайцы и заволжцы, не имея с кем оставаться в своих опустошенных ордах, с женами, сыновьями, отцами и братьями добровольно пошли за неприятельским войском в Перекопскую орду 53. И когда все эти полоняне осели в Таврике и на Перекопе, Перекопская орда уже без труда так размножилась, расширилась и усилилась, что [с тех пор] перекопские татары стали страшны всем соседним народам.

Пожар в соляной копи в Величке. Тогда же в соляной копи в Величке какой-то мерзавец, подложив огонь, поджег строительные леса (staplowanie). И в подземной пещере, будто в пекле, много людей задушило этим дымом, а иные хотели вылезти и свернули себе шеи. Поскольку никто из гмины не осмеливался спуститься в шахту, Анджей Косцелецкий, бывший в то время жупником 54, сам спустился туда [вместе] с краковским бургомистром Северином Бетманом, которому было уже лет 90 55. Косцелецкий и Бетман погасили огонь. И эти двое, подвергнув свои жизни великой опасности, будто вторые римские Курции 56, с немалыми трудами погасили этот губительный огонь.

Валашский посол. Потом 7 ноября в Краков приехал посол от валашского воеводы Богдана просить у короля Сигизмунда помощи против перекопских татар. А также просил, чтобы валашского посла к великому московскому князю Василию пропустили через литовские владения, что король сразу же разрешил и посла отправил.

Турецкий посол. Едва отправили валашского посла, сразу же приехал турецкий посол Ибрагим для [заключения] годичного перемирия, которое король Сигизмунд клятвенно подтвердил перед тем же послом, как и турецкий император Баязет еще раньше тоже клятвенно подтвердил в Константинополе перед королевским послом Скаржевским.

Глава шестая

О вторжении татар в Литву и в Валахию и о первой женитьбе короля Сигизмунда.

Дела Великого княжества Литовского шли спокойно в течение целого года. Улучив момент, перекопские татары с царьком Бити-Гиреем (Bitikierejrem) 57 вторглись в русские земли 58. Татары разоряли до самого Вильно. Видя, что не встречают отпора, они разорили Литовское княжество до самого Вильно и на двенадцать миль за Вильно распустили в стороны загоны и, захватив множество людей и добра, в целости и без всяких помех ушли с добычей в орду.

Татары потонули в Днестре. Осмелев по этому счастливому поводу, с тем же царьком Бити-Гиреем они вторглись в Валашскую землю, разорили ее вдоль и поперек и, как говорят, взяли в полон свыше семидесяти тысяч людей и скот. А когда уже хотели переходить Днестр и возвращаться к Перекопу, ибо боялись гнавшегося за ними валашского войска, там царек Бити-Гирей вместе с несколькими тысячами татар и множеством пленников потонули в Днестре, ибо [перегруженные] паромы не могли выдержать их тяжести. А в это время гетман валашского воеводы Копач так быстро, как мог, собрал немало рыцарства, догнал татар у перевоза и завязал с ними бой, более упорный, чем осторожный, ибо, окруженный врагами, пал убитым, хотя и храбро оборонялся. На плацу осталось более семидесяти валахов, а до трехсот их спаслось бегством, однако пленников и полону 59 тогда отбили много. Вот так татары воротились в орду, от потопления в воде потерпев более тяжкое поражение, чем от врага.

В том же 1511 году папа Юлий Второй, [объявив] юбилей или год отпущения грехов, послал в Польшу [людей] с индульгенциями на пергаментных грамотах и буллами на строительство церкви Святого Петра в Риме, а при них железный сундук для денег. А также в Германию и в другие страны разослал эти сундуки, приставив к ним Фуггеров (Fogarow) 60, купцов из Аугсбурга. Фуггеры или Фокеры — славная купеческая фамилия из Аугсбурга. Этих индульгенций (odpustow) польский сенат и рыцарство не хотели принимать, и относительно юбилеев были долгие споры. Порешили, что две части денег, собранных за эти индульгенции, забирают поляки на оборону от язычников и защиту украины (ukrajny) 61, а папскую третью часть в железном сундуке (skrzynie) купцы Фуггеры заберут для папы 62. В Германии же, особенно в Саксонском княжестве и Гессенском (Heskim) ландграфстве, эти юбилеи приняли и [отпущения] покупали дорого, особенно простой люд, ибо итальянцы развозили их по кладбищам, как и любой другой товар.

Мартин Лютер начинает возмущаться. Но когда неизвестно каким духом побуждаемый Мартин Лютер, доктор теологии, доминиканский монах из Виттенберга, стал говорить, а потом писать против этих отпущений, насмехаясь над ними, тогда [тамошние немецкие] князья, особенно саксонские, запретили (zahamowaly) 63 эту железную скинию, а в ней уже была собрана довольно большая сумма денег. И с того времени Лютер стал благоденствовать со своей сектой 64. Об этом подробнее читай Слейдана 65, Иовия и других.

Князь Слуцкий поразил 8000 татар. В том же 1511 году Юрий Семенович, князь Слуцкий 66, будучи возраста младого, но с сердцем истинного мужа, татар, которые повоевали было много волостей около Киева, наголову поразил и разгромил так, что на плацу их восемь тысяч полегло. Ночью он хитростью настиг (pozyl) их в урочище Рутка в 20 милях за Киевом [вместе] с киевским воеводой Андреем Немировичем 67. Три старших мурзы — Ария Сеняг, Аджига и Токсор — едва ушли и, гонясь за ними в полях, поразили семьдесят человек их стражи.

Фальшивая монета Перуна. В том же году в феврале месяце в Петркуве был созван коронный сейм, на котором король установил сбор с доходов [лиц] рыцарского и духовного [звания] для пополнения государственной казны. И там же было объявлено, чтобы монеты более не чеканили, ибо в то время ее и так уже было много, [и притом] неполновесной. Золотые червонцы тогда вздорожали, а в фальшивомонетничестве был обвинен некий Перун 68, сенатор и коронный подскарбий. Когда по этому обвинению его вызвали на сейм, он не явился и поэтому был изгнан с земли. И, укрывшись в Австрии, жил в Вене, и там и умер. Его тело привезли в Санич, где и похоронили. Перунки. От этого Перуна эти старые польские полугрошики еще [и ныне] зовут Перунками (Piorunkami).

На тот же сейм в Петркув приехала мазовецкая княгиня Анна с двумя сыновьями: Станиславом и Янушем. И там с согласия короля и сената за двенадцать тысяч злотых выкупила у гнезненского архиепископа Яна Лаского, бывшего опекуном своего родича, некоего Глинки, прилегающую к Мазовии Визненскую землю.

Съезд во Вроцлаве. Когда король Сигизмунд жил в Петркуве, Владислав с сыном Людовиком 69, венгерский и чешский короли, 29 января приехали в силезский Вроцлав. И был там великий спор между венгерскими и чешскими панами, какому из королевств должны достаться Силезское княжество и [город] Вроцлав и какому королю им следует на верность присягать и подати платить: то ли чешскому, то ли венгерскому. Проспали Силезию. А Силезия издавна принадлежала королевству Польскому, но наши ее неосторожно проморгали. В то время Владислав, вероятно, не препятствовал бы Сигизмунду, если бы тот по родственному праву стал бы домогаться Силезии. Однако он от этого уклонился, чтобы и у него самого и у Сигизмунда не возникло потом трудностей с сыном Людовиком, который уже был коронован чешским королем, и пустил все на самотек. И, так ничего и не решив, 15 марта уехал с сыном из Вроцлава.

Спор поляков с вроцлавянами о купеческом складе. Тогда же вроцлавяне получили от короля Владислава и его сына Людовика привилей, учреждавший во Вроцлаве склад 70 всех купеческих товаров, как немецких, так и польских. И опубликовали грамоты, чтобы ни один купец из Польши и из Германии не смел с товарами миновать Вроцлава, а только там их продавать и покупать. Поэтому польский король Сигизмунд с панами радными, видя, что полякам грозят великая и чрезмерная опасность и поношение, запретил возить какие-либо товары из Польши во Вроцлав, но чтобы все купцы добровольно ездили торговать в Германию через Чешскую землю. Видя это, вроцлавяне старались о том, чтобы и другим перекрыть эту дорогу, но не смогли, ибо чешские паны ради собственного блага больше склонялись к полякам. Чтобы защитить и сохранить свою привилегию, вроцлавянам пришлось нести непомерные расходы, делая подарки и императору, и венгерскому и чешскому королю Владиславу (который при этом тоже забыл про любовь к своей отчизне, короне Польской), и немецким и чешским князьям, которых подкупали. Но сколько ни старались, ничего не добились, ибо поляки довели их до беды. Товары из польской земли заблокированы на четыре года. И эта блокада (zamknienie ziemie), длившаяся целых четыре года, вроцлавянам опостылела, ибо из-за своего упадка и невосполнимого ущерба они не могли долее вытерпеть без польских товаров. И вот так король Сигизмунд, сидя дома, тогда воистину победил их, ибо этот склад потом превратился просто в ничто на прешпоркском съезде с императором чешского, венгерского и польского королей, как о том будет ниже. Так же он мог бы поступить с гданьчанами и с другими.

Из заключения выпущены Гаштольты и другая русская и литовская шляхта. Потом с петркувского сейма король отъехал в Краков, а оттуда 2 мая двинулся в Брест Литовский, где по просьбе коронных и литовских панов освободил из заключения тех русских и литовских шляхтичей, особенно Гаштольтов, которые были схвачены из-за дружбы и союза с Михаилом Глинским, и вернул им свою прежнюю милость.

Приехали потом от перекопского царя Менгли-Гирея послы, через которых тот обещал дать королю Сигизмунду в заложники своего сына, а также внука в соответствии с соглашением, по которому ежегодно должен был выставлять тридцать тысяч татар против врагов Польши и Литвы. За 30 000 татар 15 000 золотых червоных дани. А король Сигизмунд ежегодно должен был давать перекопскому царю дань в пятнадцать тысяч золотых червоных 71. Половину этой суммы следовало платить из польской, а половину из литовской казны. Но Менгли-Гирей, взяв жалованье, потом нарушил свое слово и ни сына, ни внука в заложники не прислал. Мало того, с большим войском он вторгся в Валашское государство, вассальное [по отношению] к польскому королю, и там причинил великие беды. А потом двинулся на Москву, откуда вывел большой полон 72 людей и добычи.

А король Сигизмунд, урядив в Бресте литовские дела, вернулся в Польшу и 30 октября въехал в Краков.

Любечане разбили голландцев на море. В то время любечане (Любек — славный и богатый город на Балтийском море, построенный нашими предками поляками, названный, согласно немецким хроникам, Буковцем, и уже 700 лет как завоеванный Карлом Великим 73), как и наши гданьчане, возвысившиеся благодаря изобилию богатств, хорошей защищенности города и возможностям порта, воевали с датским королем и, часто нанося ему сильные поражения, одержали над ним победу и, наконец, сошлись с ним в морском бою. Случилось так, что голландцы, как обычно, на Святого Доминика 74 из порта датского короля приехали в Гданьск, а любечане хотели им воспрепятствовать. И, набрав на корабли польских товаров: меди, латуни, олова, пеньки (wanczosow), хлеба и прочего, хотели плыть обратно, но не было попутного ветра. Поэтому встали на якоря у Хеля (Hale) 75, городка польского короля, ожидая ветра и помощи датского короля. А тем временем двадцать пять любекских кораблей с пушками и к тому же с немалым числом каперов (Frejbiterow) 76 с попутным ветром приблизились и, внезапно ударив на беспечных голландцев, легко их разгромили. Сожгли и потопили сорок разбегавшихся голландских кораблей, а шестьдесят восемь 77 взяли целыми и триумфально препроводили их в Любек вместе с товарами. Иные на всех парусах понеслись к Гданьску, другие убежали в открытое море. Больше всего товаров тогда захватили у аугсбургских купцов Фуггеров (Fokarow), особенно меди и латуни, которые до этого из Польши были доставлены по Висле в Гданьск. Король Сигизмунд жаловался на любечан императору Максимилиану, писал и [самим] любечанам, но вернул купцам, а особенно Фуггерам, едва ли третью часть [товаров], и то только медь и латунь.

Ногайские татары повоевали перекопскую орду. Тогда же перекопские татары, хотя и не наезжали на русские земли благодаря заключенному в Бресте Литовском перемирию, однако, собрав более тридцати тысяч конного войска, вторглись в Валахию. Против них с валашским войском двинулся воевода Богдан. К нему на помощь прибыли также четыре тысячи поляков с гетманами Станиславом Ландскоронским 78 и Творовским 79 и более восьмисот венгров, болгар, а также сербов и турок — гусар, [которых] Богдан за деньги призвал из Фракии. Все христиане были построены как следует и имели полную надежду на победу. Но в это время ногайские татары, прослышав, что перекопские выступили в Валахию, сразу же вторглись в Перекопскую орду, которую жестоко повоевали вдоль и поперек. Перекопский царь, проведав об этом, тут же повернул из Валахии обратно — защищать свою орду, однако не догнал (niz przyciagnal), так как ногайцы, нахватав много добычи, убежали с ней за Волгу. И вот так из-за бед среди самих язычников Валашская земля на этот раз была спасена от великого разорения.

Междоусобицы в Турции. Тогда же в турецких землях была великая смута, ибо Салембег (Salembeg) или Селим, сын императора Баязета, покушаясь на жизнь своего отца и желая после него завладеть Турецкой империей, завладел отобранной у отца Кафой, знаменитым портовым городом, лежащим у Черного моря в Перекопе 80 (который дед его Магомет до этого отобрал у генуэзцев), а также взял Белгород и Килию, портовые города в Валахии. Сын Селим против отца Баязета. И, посадив в портах Черного моря своих янычар, вместе с перекопским царем бунтовал против отца Баязета, который тогда, утомленный старостью, и так имея достаточно бед от персидского короля Сефи (Sophiego) 81 и потеряв много войска, перебитого персами, уехал из Константинополя в Адрианополь, город, лежащий в пяти днях езды от Польши. Адрианополь над рекой Черноменом 82. А Адрианополь не так хорошо укреплен, как я сам видел, ибо стены развалены и разбросан на три мили по горам. Поэтому Селим, улучив момент, собрал войско из перекопских татар, сербов, болгар и турок из своих сторонников и двинулся против отца Баязета к Адрианополю. Баязет поразил сына Селима. Узнав об этом, бедный отец Баязет выступил против злого сына с войском и в завязавшейся битве поразил его так, что Селим едва удрал с сыном перекопского царя 83. В 1575 году нам случилось заночевать на месте этого поражения, в дне пути от Адрианополя, и я сам видел явные следы битвы, которые показывали мне болгары.

Однако вскоре после этого, в 1512 году, престарелый император Баязет уступил натиску своего сына (когда к тому переметнулись все янычары) и при жизни передал ему Турецкую империю, а сам получил на содержание город и провинцию Амасию в Сирии, где потом умер на второй день после приезда. Амасия — провинция в Сирии, куда турецкий император обычно посылает старшего сына [чтобы ею] управлять. После его смерти другой сын Ахмат Солтан, взяв в помощь персов, с большим войском выступил против брата Селима. И когда обе стороны сошлись попытать счастья в битве за престол императора, Ахмат с персами потерпел поражение 84. Схваченного брата Селим приказал обезглавить топором, и так окончательно овладел Турецкой империей после жестокого кровопролития, убив отца и брата 85. Сын убитого Ахмата бежал к персидскому королю, который выдал за него свою дочь 86. Потом, добиваясь наследства и мстя за смерть отца, он многократно поражал Селима и войной чинил ему неисчислимые беды.

Посол Ласковский, потурченный поляк. После этой победы Селим прислал к королю Сигизмунду своего посла Ласковского, потурченного (poturczonego) поляка, войтовича из местечка Мосциск (Moscisk). И тот на турецком языке через толмача исполнил свое посольство такими краткими словами: «Салембег, новый турецкий император, с тобой, король Сигизмунд, желает поддерживать тот мир, который сохраняли его дед и отец». А король Сигизмунд то же обещал турецкому императору и отослал посла в июле месяце 1512 года.

В том же году по совету брата Владислава, венгерского короля, король Сигизмунд с княгиней Ядвигой из Тренчина (Trzecina), вдовой семиградского воеводы Стефана, сговорился взять в жены ее дочь Барбару 87, за которой в 1512 году отправил познаньского епископа Яна Любраньского, сандомирского каштеляна Кшиштофа Шидловицкого и великопольского старосту Лукаша из Горки. И те с блестящей и представительной свитой выехав из Кракова, через Силезию и Моравию приехали в Тренчин. И, взяв с собой нареченную (nova obulbienice) короля Сигизмунда, воротились в Польшу. Ее провожали мать Ядвига, брат Янош, воевода Семиградский, а позднее венгерский король (женой которого была Изабелла Сигизмундовна), 88 и дядя Казимир, князь Цешинский 89, с восемью сотнями конных. А когда 5 февраля приехали к Моравице близ Кракова, там и заночевали. В пятницу утром король Сигизмунд с пышной свитой выехал к ней навстречу. Князь Бергенский с 700 конными [прибыл] на свадьбу. А приглашенный на эту свадьбу бергенский 90 князь Георг (Jerzy), приехал тогда с семью сотнями конных в сияющих доспехах, и вскоре король его приветливо принял. Затем на приготовленном и украшенном возке приехала невеста княжна Барбара с матерью и, когда сошла с возка, ступила на сукно и была приведена к королю. От имени короля и сената первым ее приветствовал гнезненский архиепископ Ян Лаский, потом латинской речью ее поздравил папский легат Ян Стафилеус и другие. Потом король Сигизмунд, взяв ее к себе на сани, поехал в Краковский замок, а в последнее воскресенье поста [она] была отдана королю в замужество и коронована гнезненским архиепископом Яном Ласким. На этих церемониях присутствовали львовский архиепископ Бернхард Вилчек и все епископы Польши и Пруссии, а также аббаты, коронные и литовские паны, послы от королей Владислава Венгерского и Людовика Чешского, от силезских князей и от прусского магистра, а также князья Ежи Бжегский и Бартоломей Силезский, вроцлавский епископ Ян Турзо, папский легат Стафилеус, вдовые княгини Мазовецкая и Рациборская, послы от венгерских и чешских епископов, от саксонского князя Георга (Jerzy) и бранденбургского маркграфа Фридриха, от валашского и семиградского воевод. И других литовских и русских князей и панят было очень много. После исполнения обычных церемоний и щедрого королевского обеда, как тогда требовал [обычай], долго устраивались ежедневные танцы, разнообразные развлечения, турниры, фехтования и другие рыцарские игрища. В турнирах с копьями первенствовали среди других и взяли приз доблести поляки Ян Тарло и Яроцкий и королевский дворянин силезец Рехенбергер. Отличившиеся бойцы: поляки Ян Тарло и Яроцкий и [силезец] Ян Рехенбергер.

Глава седьмая

О поражении 25 000 перекопских татар под Вишневцем от поляков и литовцев в 1512 году.

Царь Менгли-Гирей.
Когда король Сигизмунд в Кракове с новой королевой был
Он о перекопском царе Менгли-Гирее 91 весть получил,
Что тот голову поднял и в русские земли 92 с войском идет,
Узнав, что король с коронными панами празднует и пьет.

Pater patrias (отец отчизны).
Истинный отец отчизны, король, свою родину любить
Не забывал, и кровавый языческий меч хотел отбить.
Поскорей послал своих дворян на помощь солдатам,
Которые квартировали по подольским хатам.

Князь Константин Острожский, гетман Литовский.
Шляхта и русские рыцари по долгу своей чести
Против татарской жестокости выступили все вместе.
С другой стороны, из Литвы, прибыл, и не один,
А с литвой и с волынцами гетман князь Константин.

25 000 татар.
Татар двадцать пять тысяч и больше было,
Которые жестокой и зверской силой
Русский край до основания разорить хотели,
Ибо Менгли-Гирея царя при себе имели 93.

Станислав Ландскоронский, гетман польный.
А когда пустили загоны под Белки (Bielke) 94,
Польный гетман Ландскоронский 95 собрал полки,
С наемными солдатами семьсот их поразил,
Чем наших ободрил, а язычникам навредил,
Ибо ни одного живого из них не оставили,
А полон и всех пленников от неволи избавили.
С этой полной победой себя поздравляли,
Везде добровольцев на войну собирали.

3 000 литовских добровольцев.
Поляки и русские тоже собрали
Своих, и под Вишневцом лагерем встали.
Гетман князь Константин три тысячи литовцев
Привел: храбрых и рвущихся в бой добровольцев.

Князь Константин единогласно избран гетманом.
При нем был князь Михал Вишневецкий 96 с сынами
И князь Андрей Збаражский 97 — из них гетманами
Каждый мог быть, однако из них ни один
Не был так уважаем, как князь Константин.
Станислав Ландскоронский, рыцарь мужественный, славнейший,
После первой победы над татарами осмелевший,
С полком своих солдат все их войска разведал,
И точное число врагов отлично ведал.

Мудрые занятия князя Константина.
А князь Константин с коронными панами обсуждал,
Как бы он все наши полки против татар расставлял.
Против силы поганых всегда хитрость находил,
Ибо прежде с ними уже сто раз дела водил.
Об их обычаях и способах боя рассказал,
Но и другие мнения он слушал и уважал.
Как мудрый гетман, он все мог умом охватить,
Показывал, как встать в бою, как гнать и как бить.
Затем Ландскоронский приехал со стражи ночью,
Сообщив о войске язычников и их мощи.
Татары тогда стояли лагерем спокойно,
А беспечных можно бить очень даже пристойно.

Стремление наших.
Эта новость немедленно всех вдохновила
И сердца против язычников устремила,
Чтобы либо умереть, либо победить поскорей.
Похваляясь, каждый хотел впереди встать на челе.
Князь Константин, видя в них такое желание биться,
С своей литвой к полякам спешил присоединиться.
Вместе с волынцами их едва ли шесть тысяч было 98,
Хотя каждому с десятком поганых биться мило.
По дороге из Вишневца двинулись к татарам,
И во время движения вдруг случилась свара:
Гетманы поспорили, кому впереди всех в бой вступать.
И поляки, и литва хотели первыми начинать.

Мудрый совет Константина.
Князь Константин Острожский первенство оставлял за собою,
Говоря, что все знает об их строе и способах боя,
Что на это жизнь потратил и все дела их знает,
Знает все их хитрости, и кто как лагерь охраняет.
Поэтому (говорил) мне с литвой первым надо биться,
Ибо кто чего изведал, тот того не так боится.
А что полякам вперед протиснуться нужно,
Не зная татар, так это будет лишь хуже.
Ведь если с самого начала дело не так пойдет,
Все остальное войско смешается и пропадет.
Так мудро советовал Константин, а поляки
Твердили: мол, и у нас есть добрые юнаки,
Которые и в Германии, и в Италии, и во Франции бывали,
И в школах фехтования себя неплохо проявляли 99.

Отповедь князя Константина.
Князь Константин на это отвечал умно,
Что у нас сабля и сайдак — это одно,
А в Италии и Германии совсем иное
Оружие, враг другой и сражение другое.
И с татарами надобно иначе воевать,
Чем с итальянцами, а там уже Богу решать.
Пока князь Константин все это подробно объяснял,
Пришло известие, что кто-то уже татар видал,
Сюда идущих. Споры стихли, как по приказу,
Ибо те, кто рвались вперед, оробели сразу.

Построение наших.
Но построились быстро и вполне прилично.
А князь Константин, истинный Гектор обличьем,
Разъезжал с булавой и всех подбадривал весело,
А с правого фланга литовцев поставил на чело.
Краковский воевода Миколай Каменецкий, как
В древности Ганнибал, облачившись в чубатый штурмак 100,
Конных поляков строил на левом фланге войска,
А в средний полк люд самый надежный и геройский
Собрал. Там шляхтичи и паничи встали,

И у всех на битву аж сердца скакали.
Перед средним полком солдатские роты стояли
И свою врожденную храбрость показать желали.
Стояли, готовые к схватке великой,
Слыша издалека татарские крики.
А князь Константин, желая сам за всех постоять,
В сторону отвел литовцев и волынскую рать.
Поодаль от поляков свои полки поставить
Он решил, чтобы с горки вниз на татар ударить.

Внешний вид, убранство, конь и речь князя Константина.
Будто Геркулес, булаву тискал и вздымал,
Каждого братом звал и дух ему поднимал.
Конь резвый под ним, быстрый, вороной и белоногий,
Подковой землю рыл, любя военные тревоги.
В ладном бехтерце 101, голову штурмаком защитил,
Побуждая к битве, такие слова говорил.

Речь [князя Константина, обращенная] к рыцарству, правдиво пересказанная с русского 102 польскими виршами.
«О, товарищи мои, товарищи дорогие,
Великая нужда в эти минуты роковые
Велит мне не молчать и к вам обратиться,
Ибо вы видите, что у нас творится.
Ах! Ах! Как удручена и как потоптана
Чужими ногами и саблей покромсана
Ныне земля наша, которая и мила нам
Была, и надежд полна, а теперь поругана.
Услышьте, как несчастные пахари к нам взывают,
Которых из опустошенных домов изгоняют.
Взгляните, как толпы пленников в путах ведут,
Пани и панянок на их же возах везут
На стыд и позор, а мужей в тяжких цепях гонят в полон.
От такого горло перехватывают слезы и стон,
Ибо видим, как братья наши стенают
В путах, горьким плачем небеса пронзают
И только на нас возлагают все свои надежды
С женами и детками быть свободными, как прежде.
Но мы еще сумеем их жизни защитить,
Хотя домов и полей их успели лишить.
Поглядите, как неприятель близок: он спешит,
Пашни, урожай, селения — все подряд крушит.
Городки и фольварки, которые нашими были,
Уже порушили, в конские пастбища обратили.
Кто же такое снесет, кто же будет терпеть,
Можно ли в сердце столь подлый умысел иметь?
Вот и пришел горький час, мы уже видим его
Пред собой: татарина, поганца жестокого.
А потому надо оружие в руки брать
И светлые сабли храброй рукой извлекать.
Если замешкаемся из-за причин каких -
Под седло пойдем и оседлают нас самих.
Так что долго не ждите, оружие в руки берите
И как можно скорее на помощь собратьям спешите».

Схватка с татарами.
И лишь только это сказал, услышал крики вдали:
Несколько татарских полков на них от лагеря шли.
Крик Алла! Алла! рев и грохот ужасный,
А рассвет разгонял зарей Титан ясный.
На Константина татары обычным строем
Ударили, а он с войском своих героев
С ними охотно схватился. Сыпались стрелы, как град.

Смелость Константина.
Князь Константин литовцев своих приободрить был рад,
Кричал: «Ну, братцы, с вами вместе мы все сможем!
Я вас не брошу, пока головы не сложим!»
На измор рубились, аж ряды свои смешали,
Литва и волынцы мужеством одолевали,
Татары же числом своим побеждали,
Литве они в храбрости не уступали.

Призыв князя Константина.
Князь Константин все видит и подмечает,
Что сила татар литву одолевает.
И к польским полкам приказал гонцов отправить
С призывом к полякам татарам в бок ударить.
Ведь поляки стояли, пока литовцы сражались,
Кликнул Константин: «Гей, в ком мужские силы остались,
Милые братья, выручайте! Хватит ждать!
И мою, и вашу честь надобно спасать.
Счастье в бою всегда выпадает храбрецам,
Слава им, а позор нерешительным бойцам».

Смятение литовцев.
А татары литву начали так донимать,
Что уже некоторые собрались бежать.

Войцех Самполенский и Бернард Потоцкий.
Тут Войцех Самполенский и Бернард из Потока
Смело литовцев поддержали с левого бока.
Князь Константин снова всех впереди быть желал
С ротой своей, в середину литовцев въезжал,
Зовя их на бой, ибо те уже бежать хотели,
Но при добром гетмане они сразу осмелели,
Снова на татар ринулись могучим броском
И больше тысячи их положили рядком.
Сразу же счастье от поганых отвернулось,
Их полки смешались, в груди захолонуло.
А князь Константин с литвой, смелей напирая,
Взывал: «Гей, в ком есть любовь к отчизне святая,
Пускай ее проявит и славу свою
Каждый у всех на глазах подтвердит в бою».
Литовцы, распаленные гетманским словом таким,
Когда уже солнце пламенем расцвело золотым,
Несколько гуфов татарских побили наголову,
Другие бежали, имея лошадей здоровых.

Татарская сила на Константина.
Видя это, царьки, что у коша стояли,
Сразу на помощь своим татарам примчали
С главным войском ордынским, с мурзами, с уланами,
А в лагере с пленниками осталось мало их.
Но про силу князя Константина они знали,
Поэтому сразу все на него нажимали,
Зная, что если вынудят Константина бежать,
Польскому вальному гуфу татар не удержать.

Снова битва.
И по правому флангу с гиканьем весь татарский отряд
Ударил, но константиновцы 103 их отшвырнули назад.
Снова битва началась, стрелы страшно свистали,
Поднятой пылью солнце ясное затмевали.

Мужество поляков.
Как только поляки увидели, что татары наседают
На князя Константина, то сразу, сигнала не дожидаясь,
Четырьмя ротами 104 ему на помощь прибыли,
А поганые тех уж окружили и скрыли.
Но и польских рот уже не видать, ибо смело пробили
Строй татар они и по два-три язычника зарубили.
А князь Константин криками их воодушевляет,
С казаками своими танцы татар прерывает.
Потом польские роты одна за другой
Пошли в наступление, соблюдая строй.
Средний гуф вальный, в котором польская сила стояла,
Так по татарам ударил, аж вся земля задрожала.

В третий раз битва.
Бубны, трубы ревут, лязг доспехов, треск ружей, ржанье коней,
Алла! раздается с татарской стороны, а с нашей: гей, гей!
Язычники в третий раз с нами в битве сошлись.
Князь Константин кричит: «Гей, ну же, детки, взялись,
Победа уж наша, следует лишь поднажать
Да и пленных собратьев пора освобождать».

Рыцари из пленников.
Одна польская рота через центр татарский
Пробилась к пленникам — там, где был лагерь царский.
На татар, которые полон сторожили,
Ударив, всех до единого перебили,
Другие развязывали пленных, которые руки
К небу с плачем вздымали, пережив немалые муки.
Как только друг друга они, наконец, развязали,
Жалкие пленники храбрыми рыцарями стали.
Кто что мог: одни топоры, другие дубины взяли,
Оттолкнули спасителей, с тыла своих поддержали.

Татары поражены.
А поганые в страхе надежд не имели
Ни на ночь, ни на счастье, бежать лишь хотели.
По полям разбежались; наши их били и гнали,
Хлопы у рек переправляться татарам мешали.
Все поля были трупов поганских полны,
Мало кто уцелел и дошел до орды.
Сам царь с немногими ушел 105, однако перебили
Виднейших мурз, зятя царя и трех царьков убили.

Сто убитых поляков и литовцев.
Из двадцати пяти тысяч совсем мало их убежало,
А наших с литвой не более сотни убитыми пало 106.
Так через добрых гетманов Господь чудеса являл,
Не силой, но собственной властью победу даровал.

Добыча, [взятая] у татар.
Пленных мужей, жен с детьми шестнадцать тысяч
Освободили и весь полон с добычей:
Свыше десяти тысяч татарских коней отличных,
Шатров и верблюдов, одежд и доспехов различных.
На Лопушнянских полях, где эта битва велась,
Крови поганых земля так обильно напилась,
Что долго поле, без навоза плодородное,
Кормило пахарей в эти годы голодные.
И ныне крестьянин, когда с плугом трудится,
Сломанным длинным пикам все еще дивится,
Выкапывая сайдаки, стрелы, копья ржавые,
Находя там челбатки 107 и ермолки кровавые 108.

Лопушня. Случилась та славная битва и достопамятная победа 28 апреля 1512 года в день Святого Виталия под Лопушней 109. Константин Иванович Острожский, славной и святой памяти князь, Великого княжества Литовского гетман, одержал в ней величайшую победу (dank), когда под его началом и предводительством этот истинный триумф Господь Бог привел к счастливому концу.

Польские паны в битве с татарами. Из Польши там были следующие виднейшие в коронном и русском войске паны: коронный гетман Миколай Каменецкий, краковский воевода и староста 110, Ян Одроваж из Спровы 111, подольский воевода Отто из Ходча, коронный маршалок и староста львовский Станислав из Ходча, Мартин Каменецкий, Ян Амор из Тарнова, Станислав Ландскоронский, Ян Свирчовский, Ян и Миколай Пилецкие, Петр и Станислав Кмиты, доблестные и сведущие в рыцарском деле мужи, и много других панят и коронных шляхтичей, которые в тот час проявили необычайное стремление к обороне отчизны. А из литовских княжат и панят при князе Константине Острожском виднейшими были: князь Андрей из Збаража и князь Михал Вишневецкий с [сыновьями] князьями Иваном и Александром, князь Александр Чарторыйский, Юрий Радзивилл и [большой] список других княжат и панят. И в некоторых других местах в двенадцати упорных битвах поляки нанесли поражения татарским загонам, с Волыни и с Подолии доходившим в то время до Львовской, Бельской, Бужской, Люблинской [земель] и до Красного Става.

Когда об этой победе сообщили королю в Краков и привели множество пленников, с торжественными церемониями благодарили Господа Бога за столь великое и не заслуженное [ими] благодеяние.

Изменение обычаев у поляков. Говорили также, с чем согласны и все историки и старые люди, что с тех пор после этой победы поляки отказались от грубых обычаев: перестали носить длинную и тесную одежду с вознесенными над головой воротниками (которые теперь снова входят в моду) и стали коротко подстригать волосы, которые до этого носили заплетенными в длинные косы, надоевшие им еще после того поражения от валахов на Буковине. Отказались от

чрезмерного пьянства и обычной постоянной болтовни и начали подражать [своему] набожному королю в его трезвости и других достоинствах. И вот так с того времени поляки воистину будто бы заново кожу переменили, и их грубые обычаи переродились в утонченные.

Еще больше наказаны. И когда вот так татары были как следует наказаны нашими с помощью Бога, 13 мая в Краков приехал посол от перекопского царя Менгли-Гирея чтобы возобновить мир, заключенный в прошлом году в Бресте Литовском. А чтобы король дал этому полную веру, сказал, что царский внук Диял-ад-дин Солтан (Dialaldin Soltan) едет в Вильно в заложники. Когда это случилось, король заключил мир с татарами, но царек Диял-ад-дин, так и не повидав короля в Вильне, в феврале месяце 1513 года умер от лихорадки. А татары, как народ языческий и непостоянный, несмотря на перемирие, часто устраивали набеги на литовские и коронные земли.

Петркувский каменный замок. Король Сигизмунд из Кракова поехал с королевой на сейм в Петркув, а оттуда двинулся в Познань. Петркувский замок в это время начали отстраивать в камне (murowac), а закончили только в 1519 году.

Образ Святого Станислава. В том же году король приложил усилия для украшения Краковского замка, за большие деньги заказав в Нюрнберге искусный серебряный образ Святого Станислава, который видим за оградой в церкви С[вятого] Станислава в Краковском замке, и там же поставил перед большим алтарем латунную гробницу своему брату кардиналу Фридерику.

Ссора с императором Максимилианом. В том же году император Максимилиан сильно рассорился с королем Сигизмундом отчасти из-за того, что тот женился на Барбаре вместо его внучки, дочери испанского короля Филиппа, отца Карла Пятого, которую он сам ему сватал, а отчасти из-за того, что на Познанском съезде, на который он отправил было своих послов, как об этом говорилось выше, король не хотел возвращать Поморскую и Прусскую земли прусскому магистру. И поэтому [Максимилиан] подружился через своих послов с московским князем Василием, дружески обещая ему во всем помогать против Польши и Литвы. Понадеявшись на это, московский [князь] забыл о перемирии, [заключенном с ним] Яном Сапегой и потом подтвержденном его великими послами в Кракове и в Вильне, и частыми набегами Михаила Глинского чинил великие беды в литовских владениях и на Смоленск часто покушался, хотя и неудачно. Так шли дела в Польше и Литве в 1512 году.

Бранденбургский маркграф Альбрехт — прусский магистр. В том же 1512 году бранденбургский маркграф Альбрехт, рожденный от польской королевны Софии Казимировны, сестры Сигизмунда, был избран великим магистром Тевтонского ордена в Пруссии и с обычными церемониями был триумфально возведен на престол в Кёнигсберге 112. Cвоему дяде королю Сигизмунду [он] не хотел принести полагающейся присяги и признать себя вассалом польской короны, напротив, по наущению императора Максимилиана и других князей империи [он] усилил прусские замки кнехтами и рейтарами против Литвы и Польши и хотел противостоять польскому королю силой, как об этом опишем ниже.

А 25 марта 1513 года королева Барбара родила в Познани первую дочку, которой дали имя Ядвига (Edwiga).

Послы на собор. В том же году гнезненского архиепископа Яна Лаского с калишским каштеляном Станиславом Остророгом отправили на Латеранский собор, созванный папой Юлием, а когда папа Юлий умер, на его место вступил Лев Десятый. Потом Лаский с Остророгом исполняли посольство от короля у венецианцев (u Wenetow), а также у нового папы в Риме отстаивали интересы короны против прусских крестоносцев.

Посполитое рушение на Москву. А король Сигизмунд, живший в то время в Познани, получил известие, что великий князь московский Василий с помощью Михаила Глинского устраивает частые набеги на литовские края. И поэтому король Сигизмунд приказал литовцам готовить посполитое рушение 113 на войну с Москвой.

Умерла Елена. В том же 1513 году, 29 января, в Литве умерла королева Елена, дочь предшествующего московского [князя], оставшаяся вдовой после короля Александра. Деревянный Виленский замок сгорел. А потом, 21 февраля, сгорел и нижний Виленский замок, незадолго до этого построенный с большими расходами и разнообразными украшениями, хотя и из дерева.

Приготовления московского [князя] к войне с Литвой. Московский князь, узнав о смерти своей сестры Елены, тем более стал искать повода к войне с королем Сигизмудом и литовцами. Через Лифляндскую и Прусскую землю [он] отправил своих послов к императору Максимилиану, прося у него корону Королевства Московского и всей Руси. Также склонял его к соглашению, чтобы тот с Германской империей и с прусскими крестоносцами с одной стороны шел войной на Польшу, а он с лифляндским магистром с другой стороны [начнет войну] с Литвой. А Михаил Глинский послал в Силезию, Чехию и Германию немца Шляйница (Sсhleinica), который за деньги нанял очень много рейтаров и кнехтов и через Лифляндию привел их в Москву. Да и между нашими были некоторые, особенно холопского народа, которые тайно брали от Глинского деньги, а главным ротмистром у них был краковский мещанин чех Лата или Лада. Он был пойман на московской границе, отослан в Краков и казнен.

Сейм в Радоме. С другой стороны, взбунтовались пруссы и лифляндцы, и из-за этих злых начинаний король, временно избегая небезопасной войны, в июне месяце собрал в Радоме поляков на коронный сейм, на котором решили утвердить мир и союз, недавно заключенный с перекопским царем. Урядив дела Короны, [король] прямо с сейма уехал в Литву.

Мышковский убил к[нязя] Заторского. В то время опытный и сведущий в рыцарских делах муж Вавржинец Мышковский, неправедно обиженный (majac krzywde) Яном, князем Заторским, покорно просил короля о справедливости в Радоме. Король отложил это до своего приезда в Литву, однако написал князю Заторскому, чтобы Мышковского пока не обижал. Но князь не обратил на это внимания; мало того, узнав, что король выехал в Вильно, он перекрыл воду для его прудов (stawow). Тогда Мышковский, не в силах долее терпеть этой кривды, ради отцовой земли (gruntu) отважился рискнуть жизнью и сам поехал к князю, который был тогда на охоте. И как только они вдвоем отъехали далеко от слуг, Мышковский стал вежливо (pokornymi slowy) просить князя, чтобы более ему кривды не чинил. Но князь грозил ему еще большими бедами, и Мышковский, разгневанный этой отповедью, выхватил меч и насквозь пронзил князя между лопатками, сказав, что раз не может добиться справедливости, будет чинить ее войной. Князь тут же упал с коня и умер еще до того, как прибежали слуги, а Мышковский уехал знакомыми стежками (scieszkami), и его не смогли схватить.

Заторское княжество [отошло] к Польше. И вот так Заторское княжество с тех пор потом превращено в староство и в соответствии с давним соглашением с королем Казимиром присоединено к Королевству Польскому 114, ибо князь скончался без потомства. А бедняга Мышковский, будучи в великой опасности для своей жизни, долгое время различными способами искал милости у короля и у друзей убитого князя и, не найдя ее, уехал в Литву. И потом в 1514 году в той славной войне с Москвой под Оршей проявил великое мужество и доказал свою выдающуюся храбрость, громя неприятельские войска. И за эту доблесть, когда гетман произвел его в ротмистры, король вернул ему прежнюю милость. А потом [Мышковский] добился прощения и у друзей убитого князя. Но об этой битве будет ниже.

Московский [князь] не согласился на мир. Как только король Сигизмунд выехал в Литву, он сперва созвал сеймик в Мельнике, а вскоре после этого, договорившись в Вильне с литовскими панами радными, послал к московскому [князю] — любыми способами искать с ним мира. Но когда московский [князь], пренебрегая (zhardziawszy) лифляндской, императорской и прусской помощью, повоевал владения Литвы, не желая даже слушать про мир с литовцами, король Сигизмунд, видя, что на насилие следует отвечать насилием, послал подарок перекопскому царю.

Перекопский царь хорошо послужил Литве. И тот, в соответствии со своими обязательствами вторгнувшись в Московскую землю, вывел [оттуда] великое множество людей и добычи. И опустошил вдоль и поперек волости до самого Стародуба, поразив несколько московских заслонов (zastepow). И этими вторжениями перекопский царь отвадил (odwiodl) московского [великого князя] от воевания литовских земель в 1514 году. Вот и все (tylkoz) события 1513 года, достойные описания.

О взятии Смоленска.

Москва повоевала литву. На другой 1514 год Сигизмунд, будучи в Вильне, с литовскими панами радными установил сбор. За деньги, которые стараниями добрых налогоплательщиков быстро были полностью собраны, наняли конных и пеших солдат, а литовские паны тоже готовились к войне с [собственными] отрядами. Но пока наши готовились, московский князь Василий послал в Литву очень большое войско и повоевал литовские края вдоль и поперек.

Смоленск осажден. Также и Смоленский замок, лежащий над Днепром и хорошо защищенный самой природой и своим положением, стенами с зубцами (blankami) и срубленными из дуба избицами (izbicami), набитыми землей, с большими силами осадил 16 мая 1514 года. 300 орудий под Смоленском. И говорят, как пишет и Деций, что в то время [у московитов] под Смоленском было триста больших орудий, из которых замок постоянно обстреливали целых двенадцать недель. Москва отбита от Смоленска Сологубом. Но Сологуб, в то время бывший там наместником 115, хорошо и умело храбро оборонялся и отбил несколько московских штурмов. И тогда московский [князь] отступил от Смоленска.

Старания Сологуба по защите Смоленска. Тем временем [Василий] ходил там и сям с войском, чиня беды княжеству Литовскому, потом снова подступил к Смоленску и добывал его, измысливая всякие способы и постоянно устраивая штурмы. Но когда второй раз потерял несколько тысяч человек, уже думал было отступить в конце июля месяца, ибо и Сологуб мужественно оборонялся, и король Сигизмунд 22 июля выступил было из Вильно на помощь смолянам.

Но Михаил Глинский, когда московский [князь] пообещал ему Смоленское княжество со всеми прилегающими [землями], если он им завладеет, сразу же затеял тайные дела (praktiki) c солдатами и c другими смоленскими боярами. И того, чего московский [князь] не смог добиться силой, того Глинский добился хитрыми уговорами и предательскими обещаниями (которые потом подвели и его самого), постоянно сговариваясь с осажденными. Ибо московский [князь] обещал ему Смоленское княжество, если он захватит замок, но получил он за это путы и темницу. И в замке нашлось очень много изменников, а в конце концов все пожелали сдать замок. Сологуб их от этого отговаривал, обещая от короля скорую помощь, ибо тот уже подступил к Минску. Но когда все смоляне согласились сдаться, Сологуб более не мог противиться их несговорчивости. И вот так тогда славный и неприступный Смоленский замок, который, когда им завладел Витольт, лет сто принадлежал власти Литовского княжества и 12 лет противился московскому [князю], как пишет Йодок Деций, 30 июля по уговору был сдан Михаилу Глинскому. На следующий день сам Василий, великий князь Московский, въехал в замок, где по русскому обычаю отслужив молебен в самой главной церкви, обобрал (zlupil) все сокровища замка из золота, серебра, жемчугов и других драгоценностей, отослав в Москву огромную добычу. Но под Смоленском потерял так много людей и понес такие убытки, что легче было бы выстроить два новых таких замка.

Не раз этот Смоленский замок обливался московской и литовской кровью, ибо прежде Иван Васильевич, дед нынешнего московского князя, при королях Казимире, Ольбрахте и Александре добывал его в течение 12 лет у Глеба Вяжевича (Wiazowicem) и потом у его сына Юрия Глебовича Монтивидовича (Montiwidowicem), который был [назначен] Александром смоленским воеводой после своего отца Глеба Вяжевича. Глеб Вяжевич Монтивидович, воевода смоленский 116, и его сын Юрий Глебович 117 обороняли Смоленск 12 лет. А когда умер Иван Иванович 118 Московский, его сын Василий Иванович снова с великими силами осадил Смоленск, защищаемый тем же Глебовичем, но после нескольких неудачных штурмов сам отъехал в Москву, оставив за себя двух гетманов, северских князей Шемячичей (Siemiatczicow), которые перед этим переметнулись от Литвы к Москве. И когда те постоянной и ожесточенной стрельбой уже посбивали зубцы и, проделав в стене большую дыру, пошли на штурм, Миколай Глебович 119, сын того Юрия, лишь недавно отпущенный из Москвы после своего пленения на Ведроши, из-за пожилого возраста отца взял на себя командование замком и долгое время мужественно оборонялся. Но когда московиты усиленным обстрелом еще больше порушили стены и зубцы и опять пробили уже вторую дыру, Миколай Глебович вступил в переговоры с их гетманом, прося небольшой передышки, чтобы подумать о сдаче замка. Гетман московский дал ему на размышление одну ночь с условием, чтобы в замке не было слышно даже стука топора 120, а утром чтобы все сдавались. Хитрость Миколая Глебовича: пила вместо топора. Тем временем Глебович, соблюдая условия соглашения, приказал топорами не рубить. Но, решив защищаться до последнего (do gardla), вместе с верным себе литовским и русским смоленским рыцарством, с Сапегами, с Копцями, с Мелешками, с Грицинами (из которых Войновы), Масальскими и прочими (которые перешли к Литве, ибо московский [князь] отобрал их имения), работая пилами вместо топоров, сделали мощные деревянные баррикады (tarassy) и избицы (izbice) и за одну ночь залатали эти бреши. Когда московиты наутро это увидели, они упрекали Глебовича за [то, что он не сдержал своего] слова, а тот отвечал, что условия и клятву не нарушал и работал не топором, а пилой, от чего не зарекался. И он неповинен в том, что в нужде, которая учит, пилами починил замок. Москва отбита от Смоленска Глебовичем, а от Мстиславля — князем Соломирецким. Старший московский гетман, видя это, а к тому же и то, что в предыдущих штурмах убито очень много людей и все рвы полны трупов, обругав Глебовича по своему обычаю и плюнув, снял осаду и в 1501 году отступил с войском под другой литовский замок — Мстиславль (Mscislaw). Но и там не преуспел, отбитый старостой князя Соломирецкого. Вот так и у литвина можно научиться всяким таким хитростям, не ездя в Италию. Однако этот Миколай Глебович, правнук Монивидов, потом умер там же в Смоленске 121. А его отец Юрий из-за старости и скорби по сыну передал Смоленск королю Александру, взяв от него Волковыйск 122. Но вернемся к нашему рассказу.

80 000 московитов [идут] на Вильно. Осмелевший московский [князь] со всех своих московских замков собрал бояр и воинских людей, так что всего войска набиралось (zgromadzil) тысяч сто. Уверенный в своей силе, сам остался в Смоленске, а своих гетманов и восемьдесят тысяч конного войска направил на разорение Великого княжества Литовского. Те двинулись к Орше и к Друцку (Odrucku), а оттуда повернули прямо на Вильно.

Узнав об этом, король Сигизмунд двинулся из Минска к Борисову, имея с собой тридцать тысяч отборного конного и пешего люда. В то время король возлагал большие надежды на Михаила Глинского, который пытался [с ним] помириться и перебежать от московского [князя] к Литве. Ибо, как я писал об этом выше и как свидетельствует Герберштейн в Commentariis Moschoviticis 123, имел такой уговор с московским [князем], что, если он каким-нибудь способом добудет Смоленск, московский [князь] должен будет отдать [его ему] во владение [вместе] с замком и со всем княжеством.

Глинский мирится с королем. Но когда после взятия Смоленска Глинский напомнил об этом уговоре, московский [князь] только кормил его напрасными надеждами, чего Глинский не мог стерпеть. И, по совету короля Венгерского и Чешского Владислава, не сомневавшегося в милосердии короля Сигизмунда, послал в Борисов одного верного слугу, прося короля о милости. Мол, если тот соизволит отпустить ему прежние вины, то он хотел бы [уйти] от московского [князя] и вернуться в Литву.

Измена открылась. Королю Сигизмунду было очень приятно (wdzieczne) это посольство, ибо он понимал, что без советов Глинского [излишне] смелым московитам будет легче ошибиться в устроении своего войска. Но как только король поведал об этом трем панам, которым наиболее доверял, это [сразу же] стало известно и московскому [князю]. А также московская стража схватила первого посланца с королевскими письмами, который был послан к Глинскому с обещанием принять его в прежнюю милость. И когда его с письмами быстро препроводили к московскому князю, измена Глинского открылась. Глинский схвачен. И Великий Князь 124 приказал того также схватить и отправить в Москву в заключение.

Тогда же король послал было некоего польского шляхтича Трепку с другими письмами к Глинскому, уверяя того в своей милости и не ведая, что случилось с ним и с первым посланцем. Чудак (chudziec) Трепка, чтобы лучше послужить королю и Глинскому, решил прикинуться перебежчиком, а другие говорят, что папским легатом, что более вероятно, ибо в то время у короля в Вильне легатом от папы Льва был Пизо 125, человек известный, стремившийся помирить московского [князя] с королем, но король примирения не хотел и, поблагодарив легата, отправил его назад к папе.

Московиты пытают Трепку. Его верность и терпение. И этот Трепко [Trepko] решил тогда прикинуться папским легатом, ибо хорошо умел говорить и по-венгерски и по-итальянски, но с этой хитростью ошибся, ибо московиты его поймали. Его отдали на пытку и припекали огнем, привязав голого к большому железному вертелу и поворачивая, как жаркое (jako pieczenia). Кроме того, [прижигали] ему голову, ногти и голени выворачивали, и разные другие муки над ним измышляли. Однако он так крепко хранил королевскую тайну, что все повторял точно так же, как и в первый раз. И московский [князь], после долгих мук вылечив его и щедро одарив, отпустил в Литву. Славной памяти князь Юрий Слуцкий, как он сам мне говорил, потом как-то видел этого Трепку, уже старого, со следами этой пытки. Отсюда следует, что он выдавал себя за папского легата, а не за перебежчика, и Герберштейн ошибался. Ибо если бы он выдавал себя за перебежчика, его вряд ли отпустили бы назад. Но как папского посла его учтиво отпустили, ублажив за эти мучения и обиды, чего никогда бы не сделали с изменником.

Московский [князь] приветствует пойманного Глинского. А что касается Глинского, особы знатной и высокого звания, то его московский [князь] сразу же приказал привезти к себе в Смоленск, и приветствовал такими словами, как пишет Герберштейн: «Perfide! Изменник! Сейчас примешь достойную кару за свои заслуги» 126. Потом при множестве собравшегося народа по приказу великого князя он был отослан в замочек (do zameczku) Вязьму.

Глинский в оковах. Там наивысший гетман московских войск, швырнув перед ним тяжкие цепи, в которые он должен быть закован, сказал Глинскому: «Вот так, Михайло! Великий князь, как и сам знаешь, оказывал тебе великие милости, пока ты ему верно служил, но так как ты хотел учинить измену, за твои заслуги жалует тебе этот подарок». И, сказав это, велел тут же заковать его в цепи. И потом в оковах он был отослан из Вязьмы в Москву — в тюрьму.

Глинский — опекун московского к[нязя]. О его освобождении письменно и через своих послов заботились многие короли и император Максимилиан, которые хорошо его помнили. И внучка его 127 от брата Василия Глинского, на которой женился было великий князь 128, за него постоянно хлопотала. Потом он был выпущен из тюрьмы, и московский [князь], видя его достоинства и недюжинные способности во всех военных и гражданских делах, сделал его опекуном своих сыновей, надеясь на то, что под его присмотром его сыновья — нынешний Иван Васильевич и Димитрий — будут спокойно править на княжении московском.

Несчастный конец Глинского. Но как только великий князь Василий умер 129, сразу же его жена, племянница (sinowica) Глинского, начала распутничать и жить с Овчиной 130, за что Глинский ее упрекал и стыдил. И сговорились они с Овчиной покончить с дядей. И так как иначе не могла, обвинила его в измене, [будто бы он] говорил, что хочет снова в Литву сбежать. Его схватили и ослепили, а остаток жизни он провел в тяжком заключении 131.


Комментарии

1. Александр Иванович Полубинский (1525-1607) герба Ястребец — старший сын князя Ивана Андреевича Полубинского и Невиданны Михайловны Сангушко. В 1557 году женился на Софье Юрьевне Гольшанской. Державец сегевольдский (1565-1577) и вилькийский (1566-1577 и 1579), староста вольмарский (1565-1577) и трикатский (1568-1577), каштелян новогрудский (1586). Отличился во многих битвах Ливонской войны, побывал в русском плену (1577-1578). Перед Иваном Грозным Полубинский похвалялся своим происхождением от Палемона, что допускает прямое влияние самого Стрыйковского или же его трудов. Ответное послание Грозного от 9 июля 1577 года свидетельствует о том, что русский царь не только прекрасно разбирался в древних римлянах, но и сам проявлял интерес к модным тогда изысканиям античных предков. См.: Послания Ивана Грозного. М.-Л., 1951. Стр. 380.

2. Грудень по-польски декабрь, и здесь названия месяцев взаимозаменяемы. Однако листопад — это ноябрь, а не октябрь, так что такое же сопоставление при описании избрания Сигизмунда (последняя глава книги 22) вызывает недоумение. Скорее всего, там просто описка.

3. Смотри примечание 38 к книге двадцать второй.

4. Стрыйковский писал это при Стефане Батории (1575-1586), который был третьим польским королем после Сигизмунда I (1506-1548) и таким же иностранцем, как и его предшественник Генрих Валуа (1574).

5. С двадцатичетырехчасовой шкалой времени суток у Стрыйковского нам сталкиваться еще не приходилось, так что затруднительно это грамотно прокомментировать. Впрочем, о том, что коронация началась в 22 часа (o dwudziestej i wtorej godzinie), писал еще Мартин Бельский, так что пионером в этом деле Стрыйковский не был. Чуть ранее (книга 22, глава восьмая) наш автор сообщал, что церемония возведения Сигизмунда на великое княжение Литовское началась в шестнадцать часов. Если исходить из того, что отсчет времени начинался с полуночи, как и ныне, получается, что коронация Сигизмунда происходила ночью. Но если время отсчитывать от восхода солнца, тогда литовская церемония была в 23 часа (опять-таки слишком поздно), а польская — в 7 утра (слишком рано). Причем в любом случае одна из этих церемоний приходится на ночное время. См.: Kronika Marcina Bielskiego. Tom II. Sanok, 1864. Стр. 936.

6. Примечание Стрыйковского на полях: Witelius по-нашему Бычок (Ciolek). Правильно будет Vitellus.

7. Суфраган — викарный епископ, то есть епископ, фактически не имевший собственной епархии и считавшийся помощником одного из епархиальных епископов. Подобных епископов в Европе особенно много появилось после завоевания турками Византийской империи. При этом в своем титуле суфраганы сохраняли название прежней византийской епархии. Смотри примечание 52 к книге двадцать первой.

8. Смотри примечание 81 к книге восемнадцатой.

9. Шеляг — славянское наименование немецкого шиллинга или латинского солида. Это же слово в Древней Руси обозначало арабский дирхем и византийскую номисму. В тогдашней Польше первые шеляги начали чеканить именно при Сигизмунде I. Это была монета из сплава меди и серебра общим весом 1,24 г при содержании чистого серебра 0,23 г. Польский шеляг считается классическим примером билонной монеты, покупательная способность которой значительно превышала номинальную ценность содержавшегося в ней драгоценного металла.

10. Альбрехт Мужественный (der Beherzte) (1443-1500) — герцог Саксонии (1464) и маркграф Мейсена (1485), наместник Фризии (1498). Основатель альбертинской линии Веттинов, которая правила Саксонией до 1918 года. Женой Альбрехта и матерью Фридриха Саксонского, великого магистра Тевтонского ордена (1498-1510), была Сидония (Зденка), дочь чешского короля Иржи из Подебрад.

11.  См.: Сигизмунд Герберштейн. Записки о Московии. М.,1988. Стр. 188.

12. См.: Сигизмунд Герберштейн. Записки о Московии. М.,1988. Стр. 189.

13. То есть на 200-250 км.

14. Только у Бельского Кричев превратился в Гзиков (Gzykow), из чего следует, что в данном случае источником Стрыйковского была хроника Бельского. См.: Кром М. М. Меж Русью и Литвой. М., 2010. Стр. 211.

15. Ян (Иоганн, Ганс) Бонер (1463-1523) — польский купец и банкир немецкого происхождения, губернатор Кракова (1522), один из самых богатых людей Европы. В 1483 году он поселился в Кракове, был избран в городской совет (1498) и удостоился дворянского звания (1514). В 1515 году стал владельцем соляной шахты в Величке, одного из самых прибыльных предприятий того времени. Он разделил польскую казну на две части: государственную казну и королевскую сокровищницу, и это разделение сохранялось до самого раздела Польши.

16. Выражение «черная дорога» имеет тот же смысл, что и «черный ход» — второстепенная, не основная, проселочная и т.п.

17. Примечание Стрыйковского на полях: Этим Лисковым ныне владеют князья Слуцкие.

18. Все источники сходятся в том, что непосредственным убийцей Заберезинского был некий мусульманин, чье имя не называется. Убийство произошло 2 февраля 1508 года.

19. Василий Львович Глинский (1465-1515) по прозвищу Темный — отец Елены Глинской и дед Ивана Грозного. Наместник василишский (1501) и слонимский (1505-1506), староста брестский (1506-1507), подстолий великого княжества Литовского (1501-1507).

20. Смотри примечания 54 и 55 к книге двадцать второй.

21. Смотри примечание 14.

22. Смотри примечания 59 и 67 к книге двадцать первой.

23. Русский летописец так описывает события 1508 года. Тоя же весны князь великий Василий Иванович всея Руси послал воевод своих Якова Захарьина и иных многих ратию литовские земли воевати за королево неисправление. А из Новагорода из Великого велел князь великий пойти ратию же воеводе своему князю Данилу Васильевичу литовские же земли воевати. И начали воеводы Литовскую землю воевати и пленити и жещи и сечи и пришли близко Вильны. Слышав же то король Жихдимонт и пошел сам противу воевод князя великого к Орши, и от Орши к Смоленску. И князь великий Василий Иванович всея Руси велел воеводам своим отступити к Брянску, да с Москвы послал воеводу своего князя Василия Даниловича Холмского ко Брянску же ратию противу короля. Далее летописец сообщает о заключении мира. причем здесь ни слова не говорится ни о Глинском, ни о каком-либо сражении на Днепре. См.: ПСРЛ, том XX. М., 2005. Стр. 380.

24. Это описание невольно вызывает в памяти известную картину «Битва под Оршей», которая написана современником, хотя и изображает несколько более позднее событие. Стрыйковский вполне мог видеть эту картину, подогревшую его воображение.

25. См.: Сигизмунд Герберштейн. Записки о Московии. М.,1988. Стр. 241, 242.

26. Следует помнить, что под Оршей Днепр имеет совершенно другую ширину и глубину, чем, скажем, под Киевом.

27. В 1503-1507 годах Станислав Кишка занимал должность великого гетмана литовского, которую ему пришлось уступить вернувшемуся из плена Константину Острожскому (1507). Но только Стрыйковский пишет, что в 1508 году Кишка исполнял обязанности польного гетмана литовского, хотя такое известие очень правдоподобно. Смотри также примечание 29 к книге двадцать первой.

28. По другим источникам, в 1508 году князь Василий Холмский разгромил войско Кишки под Дорогобужем, после чего тот укрылся в Смоленске. То же пишут Карамзин и Соловьев. См.: Соловьев С.М. Сочинения в 18 книгах. Кн. III. М.,1989. Стр. 221.

29. Смотри примечание 26 к книге двадцать второй.

30. Остафий Дашкович или Евстафий Иванович Дашкевич (1470-1536) герба Лелива — староста кричевский (1502), черкасский и каневский (1509). Родился в Овруче. Православный. Считается внуком князя Дашка (Данила Борисовича Глинского), от которого и получил прозвище и свою фамилию. Участник битвы на Ведроши (1500). Один из первых кошевых атаманов (некоторые историки считают, что первый) Войска Запорожского. Троюродный брат Елены Глинской. См.: Эварницкий Д.И. История запорожских казаков. Том 2. СПб, 1895. Стр. 10, 11.

31. Михаил Волович герба Богорыя (1530-1585) был либо родным (Михаил Богданович), либо двоюродным (Михаил Михайлович) братом Остафия Воловича, о котором смотри примечание 1 к книге четвертой. О нем самом почти нет других сведений, кроме посвящения Стрыйковского, из которого следует, что Михаил был слонимским старостой и вероятным предшественником Льва Сапеги, занявшего эту должность в 1586 году. Лев Гунин пишет, что Михаил был вторым мужем Эльжбеты, дочери Яна Юрьевича Глебовича. Ее первым мужем был Андрей Одинцевич, а третьим — Станислав Нарбут.

32. Страдом — ныне район Кракова.

33. Богдан III Кривой (1479-1517) — господарь Молдавии в 1504-1517 годах. Сын Штефана Великого и Марии Войкицы. Смотри примечание 14 к книге двадцать первой.

34. Смотри примечание 62 к книге двадцать второй.

35. В польском языке слово szafarz означает ключник, эконом. Однако в Молдавии был боярский титул (восходящий к византийскому) спафарий, то есть меченосец, и велика вероятность того, что его-то и носили казненные бояре. См.: Мохов Н. А. Молдавия эпохи феодализма. Кишинев, 1964. Стр. 160.

36. Молдавские летописи (в том числе и написанные на польском языке) рассказывают о походе Богдана Кривого в Польшу и его нападении на Львов, однако ни слова не говорят об ответном походе Каменецкого. Поэтому толковый и обстоятельный рассказ Стрыйковского представляет особенный интерес. См.: Славяно-молдавские летописи XV-XVI вв. М., 1976. Стр. 111, 121.

37. Дели — тюркское слово, которое означает бешеный, сумасшедший. Юнак — сербское слово, означающее молодец, удалец. При соединении этих слов получается нечто вроде сорвиголова или делибаш.

38. Современные историки пишут прямо противоположное. Узнав о военных приготовлениях ногайцев, летом 1509 года калга Мехмед-Гирей повел свое огромное войско на восток. Когда ногайцы переправлялись через Волгу, крымцы как раз подошли к реке и без труда разгромили врага. Шествие пленных ногайцев через Перекоп продолжалось около 20 дней, причем всех их расселили в Крыму, пополнив его население. См.: Трепавлов В.В. История Ногайской орды. М., 2002. Стр. 147.

39. Баязид II Дервиш был турецким султаном в 1481-1512 годах, а Мурад III, правивший в 1574-1595 годах, действительно, был его правнуком.

40. Очень подробно описывающие все эти события псковские летописи ни о каких литовских наместниках не сообщают. А кои иноземцы жили в Пскове, те разошлись в свои земли, только одни псковичи остались. См.: Псковские летописи. Вып. 1. М.-Л., 1941. Стр. 92-97.

41. В украинском переводе забрали у него вече. Это верно по существу, но все-таки у нашего автора написано не вече, а совет (im rade otjal). См.: Мацей Стрийковський. Лiтопис Польский, Литовський, Жмудський и всiєї Руси. Львiв, 2011. Стр. 873.

42. Река Пскова у самого Пскова впадает в реку Великую, которая, в свою очередь, впадает в Псковское озеро, соединяющееся с Чудским. Но от Пскова до устья Великой не более 20 км (2-3 мили), а от Пскова до собственно Чудского озера — более 75 км (10 миль). Шесть миль (менее 50 км) никак не получается. Смотри также примечание 43.

43. Миля у Стрыйковского составляет около 8 км, однако если брать указанные расстояния по прямой, получится, что он завышает их раза в полтора. Таким образом, становится очевидным, что расстояния наш автор определяет по дорогам, которые те времена была еще более далеки от прямой, чем ныне.

44. Смотри примечание 158 к книге пятой.

45. Имеется в виду битва под Варной (1444), в которой войска польского и венгерского короля Владислава Ягелловича были наголову разгромлены турками, о чем смотри главу первую книги восемнадцатой.

46. Это была не просто ссора двух послов, а одно из проявлений конфликта меж их хозяевами: императором Максимилианом I и папой Юлием II. Максимилиан даже высказывал намерение самому сесть на папский престол. Напомним, что при дворе Юлия II работал Микеланджело, а при дворе Максимилиана — Альбрехт Дюрер. См.: Зигрид Грёссинг. Максимилиан I. М., 2005. Стр. 251, 257, 260, 261.

47. Альбрехт стал великим магистром Тевтонского ордена только в 1511 году.

48. Тогдашним датским королем был Ханс (1481-1513) — тот самый «король Ханс», во времена которого попал герой андерсеновской сказки «Калоши счастья».

49. Рождество святого Иоанна Крестителя (Иванов день, Ивана Купала) — 24 июня.

50. Вармийский епископ (1489-1512) Лукаш Ватценроде (1447-1512), дядя Коперника.

51. Предложение построено так, что можно подумать, что речь идет о двух разных людях, но на самом деле имелся в виду один и тот же человек — великий магистр Тевтонского ордена (1498-1510) князь Фридрих Саксонский. Смотри примечание 47.

52. Остается неясным, что же было во-первых. Вероятно, первым условием было возвращение земель, а вторым — отказ от вассальной присяги.

53. Все эти события произошли еще в 1509 году. Смотри примечание 38.

54. Жупник (zupnik) — управляющий жупой. В данном случае жупой именовалась сама соляная копь.

55. Ян Матейко изобразил эту сцену на одной из своих картин.

56. По преданию, в середине IV века до нашей эры в центре римского форума вдруг появилась огромная трещина. Прорицатель сказал, что Рим будет в величайшей опасности, пока пропасть не будет заполнена, а заполнить ее можно лишь лучшими благами Рима. Тогда римский юноша Марк Курций со словами: «Нет в Риме лучших благ, чем оружие и доблесть!», в доспехах и на коне смело бросился в пропасть, которая тут же сомкнулась. См.: Тит Ливий. История Рима от основания города. Том I. М., 1989. Стр. 327.

57. Cмотри примечание 52 к книге двадцать второй.

58. Cмотри примечание 26 к книге двадцать второй.

59. Как видим, Стрыйковский различает здесь пленников (wiezniow) и полон (polon), что отчасти объясняет, почему к «полону» он иногда причисляет и захваченный скот.

60. Фуггеры (Fugger) — в XV-XVII веках крупнейший купеческий и банкирский дом Германии, который вел дела по всей Европе. Наибольший размах их финансовые операции приобрели при Якобе Фуггере (1459-1525) по прозвищу Богатый, который в 1511 году удостоился дворянского звания.

61. Даже в украинском переводе это слово перевели совершенно верно: окраина. См.: Мацей Стрийковський. Лiтопис Польский, Литовський, Жмудський и всiєї Руси. Львiв, 2011. Стр. 879.

62. Этот рассказ Стрыйковского убеждает нас в том, что интенсивная продажа индульгенций в Западной Европе в известной степени может рассматриваться как банковская операция.

63. Здесь очень соблазнительно было бы перевести «забрали себе» (в украинском переводе так и сделали), однако польское слово zahamowaly означает остановили, обуздали, на худой конец прикрыли (лавочку). См.: Мацей Стрийковський. Лiтопис Польский, Литовський, Жмудський и всiєї Руси. Львiв, 2011. Стр. 879.

64. Не будем забывать, что все это пишет каноник, то есть представитель католической церкви в католической стране.

65. Иоганн Слейдан (1506-1556) — немецкий историк. Начинал как секретарь (1536) кардинала дю Белле — министра Франциска I и двоюродного брата поэта дю Белле. В 1541 году перешел в лютеранство и уехал в Страсбург, где гессенский ландграф Филипп поручил ему заниматься историографией Реформации. «Комментарии» Слейдана, завершенные в 1554 году и изданные в 1555 году, долго считались основным источником по истории Реформации и не утратили своего значения и до наших дней. См.: Ioannis Sleidani Commentariorum de statu religionis et reipublicae, Carolo V Caesare, libri XXVI. Francofvrti, MDCX.

66. В этом месте в украинском переводе допущена совершенно непонятная ошибка, так как там написано буквально следующее: "Того же 1511 року в молодому вiцi помер хоробрий слуцький князь Юрiй Семенович". В оригинале ничего подобного нет. Юрию Семеновичу Слуцкому (1492-1542) герба Погоня, сыну княгини Анастасии Слуцкой, в то время было всего девятнадцать лет, но князем он считался уже с десятилетнего возраста. Он прожил еще довольно долго и участвовал в битве под Оршей (1514) и битве на реке Ольшанице (1527). См.: Мацей Стрийковський. Лiтопис Польский, Литовський, Жмудський и всiєї Руси. Львiв, 2011. Стр. 879.

67. Андрей Немирович герба Ястребец (1462-1541) стал киевским воеводой только в 1514 году. А в 1511 году киевским воеводой был Юрий Радзивилл герба Трубы по прозвищу Геркулес. И считается, что именно Юрий Радзивилл вместе со своим тезкой Юрием Слуцким разбил татар в урочище Рутка.

68. Этого Перуна не стоит путать с воеводой виленским (1584) и великим гетманом литовским (1589) Кшиштофом Миколаем Радзивиллом (1547-1603), который тоже носил прозвище Перун.

69. Людовику, сыну Владислава, тогда еще не было и шести лет.

70. В то время получение права складирования иноземных товаров было важнейшей городской привилегией, которой удостаивались очень немногие европейские города.

71. Напомним, что за двенадцать тысяч злотых можно было купить Визненскую землю.

72. Смотри примечание 59.

73. 700 лет — время от эпохи Карла Великого до описываемых событий, то есть примерно с 800 по 1500 год. Однако Карл Великий не имел никакого отношения к самому Любеку. Нынешний Любек построен немцами в XII столетии. А вот Старый Любек, находившийся несколько ниже по течению реки Траве, был основан еще славянами Вагрии. Его «польское» название Буковец Гельмольд пишет как Буку. См.: Гельмольд. Славянская хроника. М., 1963. Стр. 32, 38-40, 77, 138, 269, 275.

74. 8 августа 1512 года.

75. Хель (нем. Hela)- польский городок на оконечности Хельской косы, напротив Гдыни.

76. Немецкое Freibeuter означает капер. Так именовались частные лица, с разрешения властей воюющего государства использовавшие вооруженные суда с целью захвата торговых кораблей неприятеля. Еще в 1288 году арагонский король Альфонс III издал указ, согласно которому каперам предписывалось брать патенты и вносить залог в обеспечение того, что они не будут грабить сограждан или нападать на неприятеля во время перемирия. Захваченные суда каперы обязывались приводить в порт, из которого они вышли.

77. Герман Бонн пишет, что было захвачено лишь 18 голландских кораблей, что выглядит более правдоподобно. См.: Форстен Г.В. Борьба из-за господства на Балтийском море в XV и XVI столетиях. СПб, 1884. Стр. 194.

78. Станислав Станиславович Ланцкоронский герба Задора (1465-1535) — маршалок надворный коронный (1503-1504), подскарбий (1504-1506) и подчаший (1505-1519) сандомирский, староста каменецкий (1508) и скальский (1515), коронный стражник (1517), генерал земель Подольских (1523), воевода подольский (1530) и сандомирский (1533). Брат Пржеслава Ланцкоронского (1467-1531), старосты хмельницкого (1521), которого иногда считают первым гетманом Войска Запорожского (1528).

79. Ян Творовский герба Пилява (1474-1547) — польный гетман коронный (1509-1520), подчаший (1514) и подстолий (1519) галицкий, каштелян каменецкий (1519), воевода подольский (1543). По неподтвержденным сведениям, был также старостой бучацким и теребовльским. Вторым браком женат на Катерине, дочери Якуба Бучацкого (1438-1501), воеводы русского (1499-1501), от которой имел трех сыновей: Анджея, Яна и Миколая.

80. Поскольку в оригинале написано именно так, это лишний раз доказывает, что Перекопом Стрыйковский именует весь Крымский полуостров.

81. Персидским шахом в 1501-1524 годах был Исмаил I Сефеви, основатель шахской династии Сефевидов, родоначальником которых считается шейх Сефи ад-Дин (1252-1334).

82. Адрианополь — ныне турецкий город Эдирне на реке Марица. Черномен (греч. Орменион) — название расположенного в двух километрах к югу от Марицы села, близ которого в 1371 году произошла знаменитая битва при Черномене. Хотя Марицу ныне никто не зовет Черноменом, Стрыйковский именует ее Strymonem. Если это не просто ошибка, то можно предположить, что и такое название реки Марицы в средние века было в ходу — например, в Греции.

83. Это сражение произошло в августе 1511 года.

84. Битва при Енишехире (около Бурсы) произошла 24 апреля 1513 года.

85. Стрыйковский намекает на то, что скоропостижная смерть Баязида не была естественной. Баязид II отрекся от престола 25 апреля 1512 года, а умер 26 мая 1512 года.

86. Сын Ахмета Мурад женился на дочери шаха Исмаила, который и сам был женат на дочери Ахмета и сестре Мурада. См.: Alderson A. D. The Structureof the Ottoman Dynasty. Oxford, 1956.

87. Барбара Запольяи (1490-1515), дочь Иштвана (Стефана) Запольяи, семиградского воеводы, жупана Тренчинского и палатина Венгрии (1492-1499).

88. Янош Запольяи (1487-1540), будущий венгерский король Янош I (1526-1540).

89. Казимир II Цешинский (1477-1528) был не родным, а двоюродным братом Ядвиги, и Барбаре он приходился двоюродным дядей.

90. Надо полагать, что имелся в виду не Берген в Норвегии, а Берген в Германии.

91. Примечание Стрыйковского на полях: Mendlikierej carz.

92. Смотри примечание 26 к книге двадцать второй.

93. Менгли-Гирей не только сам не участвовал в этом набеге, но и вообще от него открестился, впоследствии заявив, что поход был предпринят без его разрешения.

94. В Овручском районе Житомирской области Украины есть село Белка, однако сомнительно, что здесь речь идет о нем. Более вероятно, что имелся в виду древний город Бужск в Львовской области, где татары стояли лагерем с 7 апреля 1512 года.

95. Только Стрыйковский называет каменецкого старосту Станислава Ланцкоронского польным гетманом, причем уже не в первый раз. Но первым польным гетманом литовским (1521-1531) считается Юрий Радзивилл по прозвищу Геркулес, а коронным польным гетманом в 1512 году был Ян Творовский (1509-1520). Смотри примечания 27, 78 и 79.

96. Михаил Васильевич Вишневецкий (1450-1517) герба Корибут — первый князь Вишневецкий, наместник брацлавский (1500-1507). Сын князя Василия Васильевича Збаражского (ум. 1473) и дед Дмитрия Ивановича Вишневецкого. У Михаила было четыре сына: Иван, Федор Старший, Александр и Федор Младший. В битве под Вишневцом участвовали Иван и Александр.

97. Андрей Семенович Збаражский (1470-1528) герба Корибут — князь Збаражский, племянник Михаила Вишневецкого.

98. Примечание на полях: Cromerus in oratione funebr: Cum nostri sex milium equitum numerum non excederent. Jodokus autem Decius fol. 81 Lituanorum autem copiae Polonis adiunctae vix sex millia equitum fuisse perhibentur. (Кромер говорит, что вместе с нашими людьми их было не более шести тысяч конных, а Йодок Деций (стр. 81) [сообщает], что присоединившихся к полякам литовцев было едва шесть тысяч конных).

99. Примечание Стрыйковского на полях: Об этом несогласии и ссоре наших читай также Деция.

100. Штурмак (sturmak) или бургиньот — разновидность кавалерийского шлема с козырьком, наушами, гребнем и жестким назатыльником. На последнем часто устанавливалась гильза для султана или чуба из перьев, отсюда выражение «чубатый штурмак». См.: Вендален Бехайм. Энциклопедия оружия. СПб, 1995. Стр. 84-88.

101. Бехтерец — кольчато-пластинчатый доспех. См.: Шиндлер О.В. Классификация русских корпусных доспехов XVI века // История военного дела: исследования и источники. 2014. Т. V. Стр. 439.

102. Из этого следует, что Константин Острожский разговаривал со своими воинами на русском языке.

102. В оригинале: Siadla rzecz nasza, juz nas pohaniec osiedzie.

103. В оригинале именно так: Constantinowcy, то есть люди Константина.

104. Нынешняя пехотная рота обычно состоит из 120 человек, однако может быть больше или меньше: редко менее 60 или более 200 человек. Польская пехотная рота начала XVI столетия имела примерно такую же численность и в среднем насчитывала около 150 человек во главе с ротмистром. В кавалерии роте соответствует эскадрон. Кавалерийские эскадроны появились только при Карле V (1519-1556).

105. Смотри примечание 93.

106. Это соотношение татарских и польско-литовских потерь оставляем на совести автора.

107. Слово челбатка (sczalbatka), вероятно, означает то же самое, что и прилбица или мисюрка — разновидность шлема в виде наплешника с бармицей. Под мисюрку надевался подшлемник, который Стрыйковский и называет ермолкой.

108. Примечание Стрыйковского на полях: Это я сам видел в 1574 году, когда проезжал эти места, едучи от турок.

109. Нынешнее село Лопушное находится в Лановецком районе Тернопольской области. Это в 30 километрах к северо-востоку от Збаража и в 40 километрах к юго-востоку от Вишневца. Таким образом, называть это сражение битвой под Вишневцом, строго говоря, неверно. На Украине есть и село Лопушня (в Иваново-Франковском районе) так что не исключено, что в XVI веке Лопушное называлось так, как у Стрыйковского (Lopuszna).

110. Миколай Каменецкий герба Пилява (1460-1515) — первый известный в истории великий коронный гетман (1503-1515). Староста санокский (1493), воевода сандомирский (1505) и краковский (1507). Женат (1510) на Анне Тарновской из Мельштына. Старший брат польного коронного гетмана (1520-1528) Мартина Каменецкого.

111. Ян Одроваж Младший из Спровы герба Одроваж (1460-1513) — староста львовский (1485) и самборский, воевода белзский (1507-1511) и русский (1511-1513). Сын воеводы русского (1479-1485) Яна Одроважа Старшего (1430-1485).

112. Альбрехта Бранденбургского избрали великим магистром Тевтонского ордена в 1511 году, однако в Пруссию он приехал только в следующем 1512 году.

113. То есть объявил в Литве всеобщую мобилизацию.

114. Затор первоначально входил в состав Освенцимского княжества, которое в 1445 году было разделено между тремя братьями, старший из которых, Вацлав I, получил город Затор и основал Заторское княжество. В 1456 году он принес вассальную присягу польскому королю Казимиру Ягеллончику. В 1492 году Ян V Заторский, сын Вацлава, за 80 000 флоринов продал княжество королю Яну Ольбрахту, но сохранил за собой титул князя Заторского и земельные владения. После его смерти (1513) Заторское княжество окончательно отошло к Польше.

115. Юрий Андреевич Сологуб герба Правдзич сначала был наместником (1503-1507), а затем воеводой (1514) смоленским, сменившем на этом посту Юрия Глебовича (1508-1514), о котором смотри примечание 102. Смотри также: Иоасафовская летопись. М., 1957. Стр. 162.

116. Глеб Вяжевич герба Лелива считал себя потомком Вяжа, родича виленского воеводы (1413-1422) Войцеха Монивида, поэтому его дети от Анны Милохны Рачко (1424-1470) герба Заремба часто именовали себя Глебовичами-Монивидовичами. Известие Стрыйковского о том, что Глеб Вяжевич был смоленским воеводой, другими источниками не подтверждается. Он умер еще в XV столетии. Смотри примечание 49 к книге двадцать второй.

117. Юрий Глебович (1455-1524) герба Лелива — наместник смоленский (1492-1499), оршанский и оболецкий (1500-1501), витебский (1508-1514); воевода смоленский (1508-1514). Староста мерецкий (1514) и волковысский (1518). Сын Глеба Вяжевича и брат Станислава Глебовича, воеводы полоцкого (1502-1503 и 1504-1513).

118. Описка Стрыйковского или опечатка типографа, сделанная еще в издании 1582 года.

119. Миколай Юрьевич Глебович (1479-1514) герба Лелива — староста дорогичинский (1512) и слонимский. Участник битвы на Ведроши (1500), из русского плена отпущен лишь в 1511 году. Брат Яна Юрьевича (1480-1549), воеводы витебского (1528), полоцкого (1532) и виленского (1542), великого канцлера литовского (1547).

120. То есть требовал, чтобы в замке не строили новые укрепления и не ремонтировали старые.

121. Это произошло намного позже описываемых здесь событий (1501), причем как раз перед сдачей Смоленска (1514).

122. Юрий Глебович пережил своего сына лет на десять.

123. См.: Сигизмунд Герберштейн. Записки о Московии. М.,1988. Стр. 190.

124. Здесь Стрыйковский едва ли не впервые приводит правильный титул Василия III: великий князь.

125. Смотри главу пятую настоящей книги.

126. См.: Сигизмунд Герберштейн. Записки о Московии. М.,1988. Стр. 190.

127. Елена Васильевна Глинская (1508-1538), мать Ивана Грозного, была племянницей, а не внучкой Михаила Львовича Глинского.

128. Брак Василия III с Еленой Глинской состоялся значительно позже этих событий, в 1526 году. К тому времени Михаил Глинский уже давно сидел в тюрьме, откуда был выпущен только в 1527 году — по настоянию Елены и под поручительство многих бояр. В общей сложности он пробыл в заключении почти 14 лет — столько же, сколько Эдмон Дантес в замке Иф.

129. Василий III умер в ночь с 3 на 4 декабря 1533 года. См.: Филюшкин А.И. Василий III. М., 2010. Стр. 322.

130. Иван Федорович Овчина Телепнев-Оболенский (1485-1539) — князь, воевода, окольничий (1531), боярин (1532), конюший (1533). Фаворит Елены Глинской. После смерти Елены (1538) был брошен в тюрьму, где и умер (1539), предположительно, от голода.

131. Михаил Глинский умер в 1534 году.

Текст переведен по изданию: Kronika polska, litewska, zmodzka i wszystkiej Rusi Macieja Stryjkowskiego. Wydanie nowe, sedace dokladnem powtorzeniem wydania pierwotnego krolewskiego z roku 1582, poprzedzone wiadomoscia o zyciu i pismach Stryjkowskiego przez Mikolaja Malinowskiego, oraz rozprawa o latopiscach ruskich przez Danilowicza. Warszawa. 1846

© сетевая версия - Тhietmar. 2019
© перевод с польск., комментарии - Игнатьев А. 2019
© дизайн - Войтехович А. 2001