Главная   А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Э  Ю  Я  Документы
Реклама:

АДАМ ОЛЕАРИЙ

ПОДРОБНОЕ ОПИСАНИЕ

ИЗВЕСТНОГО ПУТЕШЕСТВИЯ В МОСКОВИЮ И ПЕРСИЮ,

ПРОИЗОШЕДШЕГО ПО СЛУЧАЮ ГОЛЬШТЕЙНСКОГО ПОСОЛЬСТВА ИЗ ГОТТОРПА К МИХАИЛУ ФЕДОРОВИЧУ, ВЕЛИКОМУ ЦАРЮ МОСКОВИИ И ШАХУ СЕФИ, КОРОЛЮ ПЕРСИИ

AUSSFUERLICHE BESCHREIBUNG DER KUNDBAREN REISE NACH MUSCOW UND PERSIEN, SO DURCH GELEGENHEIT EINER HOLSTEINISCHEN GESANDSCHAFFT VON GOTTORFF AUSS AN MICHAEL FEDOROWITZ, DEN GROSSEN ZAAR IN MOSCOW UND SCHACH SEFI, KOENIG IN PERSIEN, GESCHEHEN

КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ

ГЛАВА XXI.

Путешествие от Шемахи до Ардебиля.

Возвратимся опять к нашему путешествию. Отославши, как сказано, 27-го Марта, вечером, наши вещи вперед, Гг. Посланники, на следующее утро, за два часа до рассвета, и сами отправились за ними. Так как Хан и Калентер Шемахинские не так уступчиво заявили себя относительно вознаграждения издержанных нами на продовольствие денег, как мы надеялись, то Посланник Бругман не хотел, чтобы Калентер, [559] или какой-нибудь другой Персиянин, провожали нас из города; по этому Посланники, взяв свои пистолеты под мышки, вышли еще затемно из города, сели там на лошадей и поехали в путь с несколькими из прислуги; остальные также последовали потом за ними. Остановившись в двух милях от города покормить лошадей, нашли мы одного из солдат своих, именно Александра Чамерса (Schaumers), Шотландца, который хоть и был болен, но уже почти выздоровел, сидящим в повозке мертвым; мы похоронили его тут же, на веселом холме, поросшем множеством гиацинтов, налево от дороги, и после обеда проехали еще с полмили далее, до гробницы одного Персидского святого Мардехана (Ryr Mardechan), находящейся в крае Факерлу (Fakerlu), расположились там на голом поле под повозками и вообще имели пресквернейший ночлег, потому что целую ночь была чрезвычайно бурная погода, с сильным громом, молнией, ветром, дождем, снегом и морозом, и ко всему этому Посланник Бругман приказал еще стрелять из больших пушек. На следующий день Бругман жестоко рассердился на Персов, за то, что несколько металлических пушек оставлено было в Шемахе, по тяжести их для лошадей, не могших их везти на сделанных для того станках; укорял в том Мегемандаря, осыпая его бранными словами, плевал на Хана, Калентера и даже на самого Мегемандаря, говоря, что все, что они обещали сделать, была чистая ложь, и приказал сказать Хану, что или Хан поплатится за это головою, или он, Бругман, положит свою собственную. Сначала мы думали было остаться в этом месте и ждать, пока не привезут наши пушки, но увидавши и сообразивши неудобность места, в котором не было ни человека, ни скота, ни огня, ни дров, ни пищи, ни топлива, и имея притом ввиду, что и погода стояла чрезвычайно холодная, и мы почти все дрогли в своих мокрых одеждах, чего, конечно, не могли на долго вынести ни больные, ни молодые люди наши, мы порешили продолжать путь далее, и через две мили, миновав лежащий направо каравансерай Тахгши (Tachtschi), проехали еще две мили далее, до конца Шемахинского горного хребта. [560]

Вершина этого хребта идет низкими холмами и чрезвычайно плодородна; зимой же и весной здесь большею частию падают дожди, снег и вообще бывает сырая погода. С края этой горы открывался вниз восхитительный видь, по тому что страна, растилавшаяся внизу, в некоторых местах представляла на целые 10 миль, а в иных и более, совершенно гладкую равнину, всю в зелени и веселую под ясным небом и при солнечном освещении, тогда как наверху, напротив, мы окружены были дождем и снегом. На этой равнине, точно на разостланной карте, видны были также чрезвычайно красиво изливающиеся и сливающаяся вместе две, прославленный писателями реки, Аракс и Кур (Araizin, Cyrum).

Некоторые из нас, ехавшие впереди, проехав гору, которая хотя и была длиною в полмили, но удобопроходима и не крута, спустились вниз и вышли на прекрасный ясный воздух; оглянувшись назад на остальных, ехавших позади, они представлялись нам, как бы выходившими из облаков длинными рядами и спускавшимися вниз; ибо верхняя часть хребта одета была густым туманом и как бы укутана в облака. Мы остановились внизу, у подошвы горы, направо, в нескольких отаках (Ottak) или Тагарских лачужках, которые раскинули здесь пастухи, живя тут отдельными обба (Obba) или ордами, при своих стадах.

30-го Марта мы проехали равниною 4 мили до селения Казилю (Kasilu). Но дороге нам повстречались несколько пастухов, с своими стадами, домом, двором, женами, детьми и со всеми принадлежностями их хозяйства, ехавших на повозках и верхами на лошадях, на которых, равно как на быках, коровах и ослах, были нагружены их пожитки; встречи эти представляли довольно забавное зрелище. В этот день, равно как и после, во все время дальнейшего пути, мы большею частию имели чистое ясное небо и прекрасную погоду, и нигде, разве иногда только около и у вершин гор, не видали пасмурного неба.

Последнего Марта проехали мы две мили далее, по направлению к морскому берегу, до селения Джават (Tzawal), [561] лежащего при реке Куре (Kuer) и состоящего из тростниковых и камышовых хижин, обмазанных глиною. Четверть мили далее Аракс, называемый ныне Персами Арас (Аras), впадает в Кур (Суrum) или в Кюр (Kuer), под 39°, 64' высоты полоса; до соединения этих рек Аракс течет с юго-запада, а Кур с запада-северо-запада. Каждая из них, шириною в 140 шагов, катить свои темные, тихие и глубокие воды в довольно крутых берегах. По берегам их, также как и по всему Мокану (Mokan), в лугах, растет Glycyrrhiza или солодковый корень в большом изобилии и иногда толщиною с руку. Вываренный сок из него гораздо слаще и приятнее на вкус, чем у нас в Германии.

Река Кур составлять границу между Ширваном и Моканом; у селения Джават через нее перекинут фашинный из тростника мост, через который мы перебрались 2-го Апреля, и на другой сторон реки, в Мокане, встречены были новым Мегемандарем или проводником, которого прислал к нам Хан Ардебильский. Для дальнейшей езды нашей верхом и для возки клади, нам дали здесь 40 верблюдов до 300 лошадей; ибо по причине высоких гор и глубок их долин, через которые шла дорога, на повозках ехать было не возможно. Кроме обильных для возки средств, мы начали получать здесь и достаточное продовольствие, а именно: ежедневно по 10 овец, по 30 жбанов вина, рису, масла, яиц, миндаля, изюма, яблок и проч., сколько было угодно. Таким образом, в Воскресенье, отслушав проповедь, пустились мы далее, и дорога наша шла почти постоянно в миле от Аракса. Ночной привал имели мы в полумиле от берега, в роще, в круглых пастушьих шалашах, которые Мегемандарь нарочно велел устроить для нас.

3-го числа мы проехали в той же роще далее 4 ферзанга (fersang) или мили и ночевали опять в тех же шалашах, посланных в перед. В этот день мы видели несколько больших стад диких животных, которые по-турецки называются Джейран (Tzeirin), по-персидски — Агу (Ahu), и которые видом похожи на серну, но имеют красноватую шерсть, рога без [562] отростков, загнутые назад, как у дикой козы, и бегают весьма быстро. Этот род дичи водится только в Мокане, также около Шемахи, Карабаха и Мерраге (Karrabach, Merrage).

4-го числа проехали мы еще 6 миль далее и остановились у реки, называемой Балгару (Balharu); хотя расстояние это мы могли проехать по кратчайшей дороге, рощею, но, но причине бывшей здесь грязи, должны были сделать, такой обход к реке. Здесь мы нашли множество черепах. Животные эти на высоком берегу, а также и внутри страны на холмах, вырывают в песке норы, и кладут в эти норы свои яйца, в стороне, обращенной к полудню, для того, чтобы они наиболее пригревались солнцем. Увидев на другом берегу реки людей, живших там в хижинах, некоторые из нас, желая узнать, что это за народ, перебрались к ним и разговорились с ними. Дети этих людей бегали совершенно голыми; взрослые же люди были в грубых выбойчатых кафтанах; они обращались с нами ласково и добродушно и принесли нам напиться молока. Они думали, что мы были солдаты и пришли сюда для того, чтобы помочь их Шаху против Турок, по чему и желали нам, чтобы Бог помог нам прогнать неприятеля до самого Стамбула, как называли они Константинополь.

5-го Апреля мы проехали до конца Моканскую рощу (бор), к хребту и стране Беджирван (Betziruan), переправлялись через одну небольшую речку, по причине ее извилистого течеиия, 12 раз, и остановились на ночлег вселении Шехмурат (Schechmurat), отстоявшем в 5-ти милях от вчерашнего ночлега. Дома в этом селении были пристроены к горе и в горе, так что только передняя их часть сложена была из плит, а задняя входила в гору, и жилья эти покрыты были тростником. Все эти жилища были пусты. Причиною тому было то, что люди Ареб Хана, которых он послал прежде нас к Шаху с подарками к Новому Году, прошли здесь впереди нас и распустили о нас ложный слух, будто мы такой страшный и ненавистный народ, что куда ни придем — все разграбим, расхитим, а людей перебьем; по этому, поселяне здешние от страха все бежали отсюда и ушли в горы.[563] Здесь некоторые из нас всходили на чрезвычайно высокую и скалистую гору, поискать трав и обозреть страну; но мы не нашли там ни чего особенного, а вокруг лежащий горный хребет закрывал от нас все кругом. На вершине горы из одной расселины скалы бил чистый прекрасный ключ, в котором, в трещине одного камня, через которую бежала вода, мы нашли морского рака; для тех из нас, которые не видывали подобных животных, рак этот был чудом и животным ядовитым. В самом деле, удивительно, как мог зайти рак в это место, находящееся более чем в 2 милях от моря и на такой высокой горе; тем не менее это был действительно морской рак. Мы сели у ключа, с грустными мыслями вспомнили о любезном нашем Отечестве, сожалели о счастии и удовольствиях в Германии, которую мы должны были оставить и влачить жизнь нашу в таких диких местах, среди нехристианских народов, выпили водою здоровье добрых наших друзей в Германии и спустились опять вниз, не без опасности, так как гора была крайне крутая.

6-го числа проехали мы через горы и между гор всего только две мили, видели в разных местах фиговые деревья, росшие в диком состоянии, и заехали наконец в одно вымершее селение Дизле (Disle). Только что расположились было мы в этом селении на прескверное помещение, как известились, что в минувшую осень все дома опустели здесь т мора; поэтому Посланники, с большею частью сопутствовавших им, тот час же выехали из селения в открытое поле, где разбили 1 палатку для себя, около которой остальной народ расположился, сначала под открытым небом, а поздним вечером в нескольких круглых шалашах, которые, по приказанию Мегемандаря, привезены были на волах. Этот род шалашей делается из длинных жердей или рогуль, соединенных вверху в один кружок, так что они быстро могут быть раскинуты и опять собраны и сложены. Случилось, что благородный Доанн Христофор Фон Ухтериц, замешкавшись несколько в селении, пришел к Посланникам в палатку; Посланник Бругман сделал ему за это такой грубый выговор, говоря, что он пришел из домов, зараженных язвою, и заразит, пожалуй, и их, Посланников, что бедный Ухтериц сильно перепугался и от испугу впал в продолжительную лихорадку. Некоторые же из нас, видя, что воздух наполнялся густым вонючим туманом и стало холодно, собрались вместе в один дом, наносили себе дров, развели посреди дома большой огонь, уселись около него, повеселили себя добытым в прошлом ночлеге вином, бывшим у каждого в своей фляге и таким образом провели эту ночь, разгоняя страх язвы всякого рода веселыми разговорами и шутками. В этом селении Восточно-индийцы, торгующие в Шемахе, начали строить большой каравансерай, который был уже готов более половины.

Отсюда до каравансерая Аггис (Aggis) 5 миль; по дороге растет множество полыни, и путешественники никогда не дают есть травы по этой дороге своим верблюдам и лошадям; ибо они по опыту знают, что подножный корм здесь ядовит и скот от него околевает. Поэтому, 7-го числа выпало нам довольно трудное путешествие; ибо мы должны были сделать 10 миль, чрез довольно высокие горы, которые и проехали большею частью рысью и покормив всего только один раз. И так как и погода была предурная, с резким ветром и снегом, то не только прислуга наша, ехавшая целый день не евши, измучилась вся и заболела, но и верблюды одни стали, а другие просто пали под тяжестью клади. В полдень мы миновали помянутый сей час каравансерай Аггис, оставя его с правой стороны; он был довольно велик и построен отлично, так что подобного мы нигде еще не встречали. У этого каравансерая встретил нас хорошо разодетый Персиянин, с двумя слугами, который объявил, что он прислан Шахом нам на встречу, с приказанием быть нашим Мегемандарем и иметь доброе старание о том, чтобы Гг. Посланники были хорошо продовольствуемы и поскорее доставлены к Шаху. Вечером прибыли мы вселение Джанлю (Tzanlue), лежащее на одной горе. Хотя в нем были прекрасные большие сады из плодовых деревьев, но не было ни какого дерева для топки, но чему мы принуждены были жечь коровий, верблюжий и конский помет, чтобы обогреться. В эту ночь наш Квартирмейстер послан был вперед в Ардебиль, чтобы приготовить там помещения для нас. [565]

8-го числа, после завтрака, пустились мы далее, через гору Джицетлу (Tzizetlu), и проехали 3 добрых мили. Внизу, в конце горы, течет речка Карасу (Karasu), идущая из Гилянского хребта Бакру (Bakru) и впадающая в Арас; здесь, у селения Самьян (Samian), через эту речку довольно искусно устроен, на 6 сводах, каменный мост, длиною в 90 шагов, через который мы и переехали.

Полмили далее за этим мостом лежит селение Джабедар (Tzabedar), находящееся в 2-х небольших милях от Ардебиля; мы въехали в это селение, и остались в нем на следующий день, бывший праздником Пасхи. Здесь жители собирают коровий и конский помет в большие остроконечный кучи, частью складывают его по стенам, чтобы просушить на воздухе и солнце и сделать годным топливом. Дома и покои здесь полны были насекомыми, вшами и блохами, которые крепко осадили и помучили нас.

9-го Апреля мы праздновали наше Светлое Воскресение, с восходом солнца трижды стреляли из пушек и ружей, и затем отправили Богослужение с проповедью,

В полдень к нам пришел наш новый, присланный от Шаха, Мегемандарь, по имени Неджест-Бек (Netzestbek), умный и веселый господин, посетить Посланников и поздравить их с праздником; он принес с собою и подарки, именно: 5 вяленых рыб, блюдо полное хлеба, гранаты, яблока, особый род груш, похожих видом на лимоны, весьма сочных, с странным, но приятным, запахом и вкусом, также огурцы, соленый лук и Шираское вино, которое в Персии считается самым лучшим. [566]

ГЛАВА XXII.

Как встретили нас перед Ардебилем, как введи в него и угощали нас.

10-го Апреля, т. е. в Понедельник на Святой Неделе, мы были торжественно введены в Ардебиль, что совершилось еще с большим оживлением и с более странным поездом, нежели как это было в Шемахе. Так, когда в полдень мы медленно ехали в своем обычном порядке, нас встретили сначала несколько сильных отрядов отлично разодетых конников, которые, повидавшись с нами и сделав дружеское приветствие, вернулись и поехали впереди нас.

По сю сторону прекрасного большого селения Кельгеран (Kelheran), которое, по его красным пестрым башням, мы приняли было сначала за город, но которое лежит еще в полумили от него, подъехал Ардебильский Калентер, по имени Талеб Хан (Talebchan), худощавый старик, с сильным отрядом всадников, принял нас и поехал подле Посланников. Когда мы оставили селение уже позади себя, то увидали громадное множество народу, конного и пешего, который расступился по середине и дал нам свободный проезд. Вскоре за тем прибыл и Хан Кельбеле (Kelbele), небольшой, но приветливый, господин, в сопровождении отряда всадников в 1000 человек; он приехал со стороны поезда, принял и ласково приветствовал Посланников, по просьбе которых и поехал между обоими ими. За тем пошли разные забавы. Два мальчика в белых рубашках, покрытые выкрашенной овечьей шкурой, каждый с длинным шестом из Финикового дерева, на которых воткнуты были померанцы, шли перед Посланниками, читали и пели по развернутым книгам какие-то песни (Oden), сочиненные в честь Магомета, Алия и Ших Сафи. Мальчики эти были дети и ученики одного Абдаллы. За тем явились тут несколько мальчиков в совершенно белых одеждах, которые пели по птичьему и весьма искусно ртом подражали пенью соловья и других птиц. По сторонам шли барабанщики и [567] дудочники. Некоторые пели и плясали, схватившись друг с другом, водном кругу; на другом месте другие прыгали совсем иным образом, бросали вверх шапки и опять подхватывали их с радостными криками. Некоторые прыгали кругом с ковчежцами на головах (Sellen), точно также, как было это при поминках Алия. Ближе уже к городу, по обеим сторонами, стояло множество стрельцов из лука, одетых в кольчуги, в низких шапочках, наподобие купальных, которые называются Аракджин (Araktzin); шапочки эти утыканы были перьями. У некоторых перья эти были прямо на открытой голове и на лбу, воткнуты в кожу. Далее стояло несколько человек, с совершенно обнаженною верхнею частью тела, с кинжалами, воткнутыми в мясистые места рук и груди. Говорили, что делается это напущением чародеев, которых в Персии множество. Были тут и несколько человек Восточных Индийцев, которые, наклоняя головы и ударяя себя в грудь, дружески раскланивались нам. По страшной тесноте от множества народа, бывшего кругом и толпившегося перед нами, мы часто должны были приостанавливаться, пока не разгоняли народ кнутьями и прутьями. В самом городе народ толпами сидел на домах, стенах, башнях и деревьях, глядя на наше вшествие.

Хан провел нас по 10-ти ступенькам в прекрасную увеселительную беседку, находившуюся в большом саду, расположенном в городе, роскошно угощал нас плодами и яствами; но сначала сам подал каждому из нас, вошедших в дом, по золотой чаше вина, выпить ради счастливого прибытия. Низшие чины наши пировали особо внизу, в палатке. В продолжение пиршества гремела постоянно их музыка. Подле беседки плясала толпа Охджи (Ochtzi) или стрельцов из лука, которые держали луки свои вверх и как в балете, довольно искусно, под музыку и в такт, помахивали этими луками и опять оставляли их в прежнем положении. Сюда же пришли и помянутые выше два мальчика Абдаллы, с своими померанцами и с важными телодвижениями читали свои песни перед Посланниками.

Об этой беседке, так как она роскошно устроена, следует сказать подробнее. [568]

Построена она бывшим Ардебильским Ханом, Сульфагар-Ханом (Sulfagar chan), человеком очень богатым, на его собственный счет, который выписал образец для нее из Турции. Она представляла восьмиугольник, в котором три покоя возвышались один над другим, с изящными водометами, которых вода била в 3-й верхний покой, и даже выше самой беседки. Стены выложены были синими, красными и зелеными поливанными камнями (кахлями), весьма искусно особыми фигурами, пригнанными друг к другу, и полы в комнатах покрыты были дорогими коврами. Вокруг всей беседки шла широкая, мраморная галерея, украшенная цветниками. На галерее этой, водном из углов, было местечко, в4 квадратных Фута, покрытое вышитым ковром, на котором стоял мягкий стул, или подушка, шитая золотом и шелком. На этом месте сидел однажды Шах, проезжая через Ардебиль, и по тому оно содержится в великом почете: никто другой не смеет касаться до него, для чего оно и окружено небольшою решеткой. Тот же помянутый Сульфагар-хан имел также, по сю стороны города, подле каменного моста, особый большой сад, и в нем громадную, великолепную беседку, которая в наше время стояла большею частию брошенная и пустая. Когда Сульфагар-Хан, по проискам Шахского Главнокомандующего, Каджагар-Хана (Katzagar chan) был убит (о чем подробнее в другом месте), Шах отобрал себе оба описанные сады в беседки, и первый из этих садов отдал, для жительства в нем, Келбеле-Хану (Kulbele chan), в пожизненное владение.

По окончании стола и всякого рода забав, Хан приказал отвести и поместить Посланников, на прекрасном месте в городе, в отличный, просторный и удобный, дом, принадлежавшей прежде Шахскому Канцлеру, Сару Ходже (Saru Chotzae), сопутствовавших же им в лежащие подле дома, в которых, кроме добрых хозяев, мы нашли все хорошо и надлежащем порядке приготовленным.

На другой день нашего прибытия Посланникам принесли Таберик (Thaberik) из кухни Ших-Сефи. В Ардебиле есть многоценная великолепная гробница Ших-Сефи, основателя и [569] первого учредителя теперешней Персидской Веры, и другая гробница одного из последних Шахов; гробницы эти окружены и украшены площадкой и зданиями, как бы Царский двор или замок, описание которого будет ниже. Между прочими установлениями в Ардебиле существует и следующее: чтобы все чужестранные Послы, или другие знатные господа, приезжающие в Ардебиль, дважды, или трижды, кушали от стола из этого дворца. Такие поминальный кушанья Персы называют Таберик (Thaberik), что значит то же, что кушанья благословенные.

Нам принесены были 32 больших блюда, полные кушаний, которые большею частью состояли из разваренного и разноцветного рису, поверх уложенного вареным и жареным мясом и разными из яиц печеньями. Сказанный блюда принесены были на головах, и, по принесении их, накрыт был стол на полу, за который мы должны были усесться по-персидски, хотя это несколько и трудновато было для нас, и есть кушанья, по закону их, не пивши в то же время ни какого вина. Посланники приказали во время этого стола играть на трубах и выстрелить из нескольких пушек. Принесшие нам кушанья не хотели принять от нас никакого подарка, как мы их ни упрашивали о том; они говорили, что не смеют принять подарков, под страхом строжайшего наказания.

Остальное время наша стряпня и погреб изобильно снабжаемы были кушаньями и напитками. Ежедневная выдача продовольствия состояла из 16 овец, 200 яиц, 4 батмана масла (батман равняется 6 1/2 фунтам), два батмана изюму, 1 батман миндалю, 100 батманов винограду (или вина), 2 батмана душабу (Duschab) или сиропу, муки, рису, кур, и других вещей, кроме того, что присылал в подарок несколько раз Хан Посланникам, из собого к ним расположения. Таким образом во все время стоянки нашей здесь мы получили на продовольствие 1960 батманов хлеба, 6250 батманов винограду, 9300 яиц, 477 овец и 472 ягненка. [570]

ГЛАВА XXIII.

Что особого случилось в Ардебиле во время нашей там стоянки, и что мы там видели.

12-го числа Келбеле-Хан, с несколькими из своих придворных, посетил Посланников, и предлагал им, с своей стороны, всякую дружбу и услугу, что он исполнял и на самом деле. В этот же день он послал гонца к Шаху с извещением о нашем прибытии в Ардебиль, и выразил нам надежду, что скоро получит приказ отправить нас в дальнейший путь. Но за медленностию получения этого приказа мы должны были простоять здесь еще целые два месяца.

22-го числа того же месяца Послов Посетил Армянский Епископ, прибывший из пограничной крепости Ерван (Eruan); он весьма ласково разговорился с Посланниками, сообщил нам, что в двух милях от этой крепости у них есть монастырь, в котором 400 монахов, и что недавно Турки, во время схватки в этих местах, увели 1500 Армянских Христиан. Он выхвалял Персидского Шаха за то, что тот оставил им их преимущество, и не обременял их податями так тяжко, как Турки. Что, далее, Христианская община в Азии довольно велика; что они, водной своей местности, между двумя реками, Куром и Арасом, в горах, имеют до 1000 селений, а у городов Касвена и Тавриса, более 2000 домов и 500 церквей. Он просил, в заключение, чтобы Посланники замолвили об их общине Шаху доброе слово.

25-го Апреля или по Арабскому с численно 10-го Зильгодже (Silhotzae) Персы праздновали большой свой Байрам или праздник, который они называют Курбан (Kurban), т. е. жертва, установленная в память жертвоприношения Авраама, которое он хотел совершить над сыном своим, Измаилом (как Персы называют его сына, а не Исааком). В этот день все, кто только имел хоть какую-нибудь возможность, до восхода солнца, перед дверьми дома, или перед двором, убивал ягненка, или [571] овцу, разрубал ее на куски и оделял ими бедных, которые обыкновенно большими толпами стекаются и ходят всюду в это время. Из этой жертвы никто не смеет оставлять у себя и брать в дом ничего, ни даже шкуры; ибо, говорят они, Авраам также ни чего не взял домой от убитого им и принесенного, вместо сына, в жертву козла,

В это же время из Персии, также как и из других Магометанских стран, бывает громадное стечение богомольцев, идущих в Мекку, для жертвоприношений, о чем подробнее скажу ниже сего.

Кроме того, в тот же день, в Ардебиле, мы видели, перед восходом солнца, более 500 Персидских жен на кладбище, расхаживавших между могилами, или сидевших и оплакивавших своих покойников. Некоторые из этих Персиянок сидели на могилах и ели; подле других стояли мальчики, которые за деньги читали им одно, или два, изречения из Алкорана. Другие жены, познатнее, разбивали около могил палатки, чтобы никто сторонний не видал их. Такое оплакивание покойников бывает у них и во время их Оруджа (Orutz) или поста, о чем выше было уже упомянуто.

Посланники сегодня в другой раз угощаемы были с поварни Ших-Сефи: конфектами в 9-ти больших фарфоровых чашах и разными кушаньями в шести ленкерах (Lenker) или медных вылуженных сосудах.

На следующий день Хан давал большой пир, на который пригласил Посланников, со всеми сопутствовавшими, и великолепно в другой раз угостил нас в другой увеселительной беседке.

27-го числа вечером Келбеле-Хан сообщил Посланникам приятное известие, что ему писал Главный Военачальник, Рустам-Хан, будто великий Турок убит в Константинополе взбунтовавшимися Янычарами, и многие важные Турецкие начальники при этом захвачены в плен. По этому поводу у Персов было великое ликование. Хан приказал зажечь потешные огни, [572] пускать ракеты и играть на барабанах и флейтах. Некоторые играли в войну, нападали друг на друга с деревянными саблями, палками и другими оружиями, в каковом упражнении мы видели Персидскую молодежь не раз и вд ругое время в разных местах.

Наши Посланники, сочувствуя радости Персов, приказали выстрелить разом из 3-х пушек 6 раз, сами же взошли на крышу, с которой могли видеть всю эту потеху. Они велели также на этой крыше бить в барабаны и играть на трубах, что до того приятно было Хану, что он прислал нам две фляги Шираского вина (Schyrasser), любимейшего в Персии, и два больших стакана, полных сахарного леденцу.

1-го Мая справлялись рождение и имянины Посланника Крузе, с музыкой, пушечными выстрелами и другими приветствиями и пожеланиями счастия, а вечером был великолепный пир, на котором изобильно угощали всевозможным продовольствием. Бывший на этом пиру Шахов Мегемандарь, Неджест-Бек (Netzestbek), был с нами весьма любезен, весел и очень выхвалял наш способ приготовлять кушанья.

4-го числа пришел к нам сын Государственного Канцлера, Сару Таки (Saru Taki), в сопровождении нескольких лиц из Испагани, повидаться и посетить Гг. Посланников; он был очень любезен и ласков, говорил, что ему у нас все нравится, особенно же наша музыка. Выпито было много заздравных чаш, при чем всякий раз стреляли из больших пушек.

14-го Мая Персы начали отправлять свой праздник печали, который продолжается 10 дней, и который по этому они называют Арабским словом Ашур (Aschur), что означает десять. Праздник этот ежегодно празднуют одни только Персы и ни какой другой народ Магометанского Исповедания, и именно вначале месяца Магерама (Maheram). В этот Ашур Персы празднуют память Гуссейна, младшего сына Алия, которого они считают за великого Имама своего или святого. По сказаниям [573] Персов, во время войны с Калифом Езидом (Jesied), Гусейна прежде мучили жаждою, не давая ему воды, за тем ему нанесли раны 72-мя стрелами, а Сенан-бен-Анеси (Senan ben Anessi), пробил его насквозь, окончательно же убил его Шемр Сюльджузен (Schemr Sueltzausen).

10 дней празднуется у Персов праздник этот по тому, что неприятель преследовал Гусейна 10 дней, когда он ехал из Медины в Куфу, и в этом преследовании, наконец, добил его. Во все время поминок этих Гусейна Персы ходят в печальных одеждах, бывают мрачно настроены, не касаются головы бритвой, которую обыкновенно они употребляют каждый день, живут воздержно, не пьют ни какого вина, а довольствуются только водой.

В это время весь Ардебиль находился в постоянно неутомимом движении, совершая довольно странные обряды. Днем по разным улицам большими толпами собирались мальчики с длинными знаменами, на верхнем конце древка которых было изображение двух змей, перевившихся друг с другом; это украшение знамени называется у них Эшдер (Eschder). Мальчики эти сидели в дверях мечетей (Mestziden) и кричали друг перед другом: «О Гусейн!» Каждый вечер, особенно же в Последние 3 дня праздника, по захождении солнца, собирались в известных местах в палатки и старые люди, в большом числе, некоторые из них имели по сотне свечей и светильников; они держали также, подобно детям Абдаллы, на длинных, гибких палках померанцы, сходились, составляли из себя круг, выли и кричали все с широко разинутыми ртами и с важными телодвижениями, и так сильно, что совершенно изменялись в лице.

Некоторым из нас, пришедшим поглядеть на их празднование, Персы дали место и вручили нам также зажженные восковые свечи. Попевши и покричавши сказанным образом с добрый час времени, Персы пошли с своими знаменами и светильниками по главным улицам города. [574]

Последний день этого праздника Персы заключили до обеда открытыми поминками, а вечером многими странными обрядами. Поминки совершались также, как и описанные поминки Алия. Сборище было на переднем дворе Месара Ших-Сефи (Schicli Sefi Mesars). Там, у Канцелярии, держали длинное знамя, сделанное Фатимою, дочерью Магомета, а конец древка его выкован из железа, бывшего на подкове лошади, принадлежавшей отцу брата Магометова, и это-то знамя, переходя в разные руки, было, наконец, принесено из Медины в Ардебиль Шихом Седредином (Schicli Sedredin), сыном Шиха Софи. Знамя это, как рассказывали нам Персы, при произнесении, во время поминок, имени Гусей на, начинало, будто бы, сильно колыхаться; когда же в поминках читалось о том, что Гусейну нанесено было 72 раны, и что он упал с лошади, то оно, я ко бы, стало колыхаться до того крепко, что наконец оторвалось совсем от древка и упало наземь. Хотя сам я при этом не был, и по этому происшествия этого не видел, но Персы хотели уверить меня в справедливости такого рассказа их. Дьявол иногда сильно вмешивается в дела детей неверного.

В полдень Хан прислал известить Гг. Посланников, что они, Персы, нынешним вечером (т. е. 24 Мая), заканчивают свой Ашур, и что если им, Послам, угодно поглядеть с ним на их обряды, то он дружески приглашает их, но с уведомлением заранее, что, согласно Магометанскому закону, он не может предложить им при этом ни какого вина для питья, но только одну воду. По захождении солнца, Послы, вместе со всеми сопутствовавшими им, отправились по приглашению Хана. Хан встретил нас перед своим домом, дружески принял и пригласил сесть перед воротами, по левую их сторону (так как здесь же, на торговой площади, должно было совершаться самое зрелище), на уставленные по порядку и прекрасными коврами покрыты я стулья. Сам он, совершенно один, сел по правую сторону ворот, на земле. Перед нами, по Персидскому обычаю, на земле, приготовлен был длинный стол, уставленный множеством фарфоровых чаш, полных сладкой благоуханной водой. Перед столом стояли большие, вышиною в 4 фута, медные подсвечники, уставленные толстыми [575] восковыми свечами, также и лампы, в которых горели ветхие, пропитанные салом и нефтью, тряпочки. Перед нашими же простыми спутниками стояли большие деревянные подсвечники, и в каждом из них горели по 20 и по 30 восковых свечей. По стенам домов налеплено было несколько сотен ламп из извести, которые полны были сала и нефти и давали от себя высокое пламя. Поперек через площадь на длинных шнурах развешано было множество фонарей из цветной бумаги, через которую разными огнями красиво играли огнем горевшие в фонарях свечи.

Жители города в огромном числе толпились здесь, одни сидя на земле, другие держа в руках горевшие свечи и палки с померанцами, ходили, собирались в кружок и пели. Эти последние делали следующее: так как в Ардебиле 5 главных больших улиц, и каждая из них имеет свой особый цех (общину), то горожане разделяются отдельными толпами, поручают сочинить разным своим поэтам (которых у них множество) несколько песен в честь Алия и Гусейна, и те из горожан, у которых хорошие голоса, поют эге песни перед Ханом. Какая улица наиболее отличится лучшим сочинением и пеньем песен, ту прославляют и дарят сладкой водой. Поэтому-то отдельные толпы горожан приходили одна после другой, устанавливались перед Ханом и Посланниками в стройный кружок, пели, или, скорее, кричали изо всех своих сил, почти целые два часа. Наконец, по приказанию Хана, они заявили свои добрые пожелания к Посланникам, чтобы Бог помог им счастливо прибыть к Шаху их и удостоиться его милостивого приема. Между тем, в левой стороне, в особом кружке, плясали семеро молодых парней, совершенно нагих, которых Персы называли Джакджаку (Tzaklzaku). Все тело этих плясунов с головы до пять вымазано было нефтью с черною сажею, и все блестело, но срамные части тела были у них завешаны, и вообще они представляли довольно противный вид, точно размалеванные чертенята. Они постукивали камнями, которые держали в руках, и кричали: «О Гусейн! О Гусейн!» Они выражали собою великую печаль о безвинной смерти Гусейна, вследствие чего, по временам, ударяли себя камнями в грудь. [576] Бедняки эти, представляющие описанное зрелище, во все время Ашура бегают везде на базаре перед лавками, собирая подаяния во имя Гусейна; по ночам они не ходят даже и спать к себе домой, но, в знак своей печали, ложатся и спят в золе и пыли перед поварней харчевни.

Некоторые из подобных молодцов, вместо черной, мажут себя красной, краской, которая как бы обозначала кровь убитого Гусейна. Таких, впрочем, когда мы смотрели на зрелище, мы не видали.

ГЛАВА XXIV.

Об увеселительном огне в Ардебиле.

По окончании всех описанных зрелищ и обрядностей, Хан Кельбеле приказал пустить несколько увеселительных огней, для удовольствия Посланников, хотя и к неудовольствие никоторых Персиян, которые говорили, что неприлично в такой высокий печальный праздник пускать такие потешные огни, употребляемые только в дни веселия и радостей, особенно же пускать их ради Неверных, которые и без того не очень-то уважают их святых.

В потешных огнях мы видели всякого рода веселые выдумки, состоявшие в представлении маленьких крепостей, башен, огненных колес, висящих и бегающих кругом звезд, фонарей, лягушек, змеек, восходящих вверх, и других ракет. Крепость, которая представлена была прежде всего, окружена была стенами из разноцветной бумаги. Сперва зажглись в ней кругом небольшие свечечки, так что ясно были видны все изображения, искусно нарисованные на бумаге; за тем из крепости этой, в продолжении полутора часа, вылетало бесчисленное множество разных, но в порядке следовавших, ракет и взрывов, пока наконец вся она разом не исчезла в огне и с огнем. [577]

После этого началась другая штука, которую Персы называют Дебенде (Debende): это была круглая вещица, толщиною в полторы четверти локтя и длиною в три четверти, с двумя отверстиями, из которых извергались и сыпались большие искры. За тем вещица эта поднялась в виде небольшой змейки и бросилась в народ, между которым бегала всюду, не без вреда для его одежды, которая, как бумажная, легко загоралась. Между тем пущено было множество восходящих вверх ракет; ракеты эти, длиною с руку, заканчиваются вверху острием, в виде рога (или конусообразного свертка бумаги), и зажигают их, держа их в руках, на небольших палках; они взлетают быстро, как стрелы, и весьма высоко, но без удара, вместо которого наверху вспыхивает от них огонь, вроде молнии, и рассыпается мелкими звездочками, которые, словно горящие свечки, ниспадают на землю.

За тем был там еще большой шар, на котором стояла труба, будто маленькая башенка; весь этот снаряд прикреплен был цепями и длинными гвоздями к земле, и извергал из грубы огонь и крупные искры с такою силою и страшным шумом, что шум этот казался каким-то ревом. Этот потешный огонь называется у Персов Кумбара (Kumbara).

Несколько Персиян носили в руках на длинных гибких шестах фонари, сделанные из бумаги; фонари эти, во время бегания людей, которые их держали, воспламенялись, и когда горела бумага, из которой они были сделаны, издавали множество взрывов. За тем, из этих же фонарей выпадали тряпочки, на которых висело множество ракет и змеек, которые, стремясь в разные стороны и не отрываясь от шнура, на котором они держались, представляли таким образом довольно забавное зрелище. Подобно этому пускались висячие звезды и многие другие редкостные штуки из огня.

Между прочими недурна была и следующая потеха. Несколько человек были в передниках, в которые как бы нечаянно другой человек бросал огонь, и тогда из сказанных передников сыпалась на площадь бездна маленьких [578] огней, которые горели несколько времени, будто звезды. Огни эти делаются из хлопчатой бумаги, свернутой, или скатанной, в шарики и напитанной нефтью, и некоторые из этих шариков вкладываются в трехугольные бумажные домики.

Белая нефть составляет в Персидских потешных огнях лучший состав и украшение. Это не что иное, как Petroleum или каменное масло, подобное которому можно найти и в наших аптеках, хотя у нас оно не так богато газом. Вместо него я употреблял в самых мелких мерах Spiritum Terebenthini, и оно действовало также, и даже лучше еще.

Вдали виднелись также возникавшие вдруг в воздухе и пропадавшие опять огни, и мы догадывались, что огни эти были из Русского плауна (Plaun), который весьма годен для этого. Об этом плауне я нахожу нужным сказать здесь несколько слов. Это не что иное, как желтый порошок, выколачиваемый из земляного мха (musco terrestri). Этот мох, называемый в травниках медвежья лапа или чертов коготь (Beerlap, Teuffelsklawen), растет обыкновенно в лесах, где много елей и берез, а тоже и в сухих степях. Мы часто и во множестве встречали этот мох в Русских и часто в Ливонских лесах. Он пускает вверх два ростка, которые в Августе месяце, когда они созревают, Русские собирают в громадном количестве, просушивают их в печи, толкут их в порошок и в таком виде продают его фунтами; несколько бычачьих пузырей, полных таким порошком, я сам купил у Русских и вывез с собою домой. Кроме пользы, которую приносит этот порошок в свежих ранах, мокрых сыпях, подопрелых местах, или детских чесотках, в каковых случаях он сушит и излечивает, как ни какое другое средство, он употребляется еще Русскими в их Халдейских огнях, как это описано мною выше. Для этого они кладут порошок в жестяную, пирамидального вида, коробочку, длиною в пол-аршина и короче, берут ее в руку, и вверху у отверстия держать горящую свечу, или светильник; за тем встряхивают коробочку снизу вверх, чтобы часть плауна вылетела из ее отверстия, и тогда, улетая в воздух, те частицы его, которые [579] попадут на горящую свечу, вспыхивают и выходят пламенем. Если такое сотрясение и выпускание плауна продолжать известное время, так что вспыхивание его и пламя будут следовать одно за другим, или если такое пламя бросать вокруг себя, то представляется удивительно приятное зрелище. Плауном этим в веселой беседе можно проделывать также забавные штуки; можно, например, потихоньку наполнить им табачную трубку, потом поднести ее к свече и подуть и, к удивлению председящих, из трубки будет вылетать сильное пламя; для того же, чтобы при этом был и большой шум, в плаун примешивают истолченный в порошок березовый лист. Этот плаунный порошок имеет такое свойство, что воспламеняется только тогда, когда, носясь пылью в воздухе, попадет на пламя; иначе он не воспламеняется, хотя бы всунули в него огонь, или горящую свечу, или если б его сыпали на горячие уголья. За недостатком плаунного порошка, можно употребить для потешного огня мелко растолченный в порошок благоуханный гумми или смолу, и в таком случай, вместе с потехой, в комнате распространяется и благовоние. Плаун же не имеет ни какого запаха и не дает также и ни какого дыму.

Последняя забава Ардебильского потешного огня состояла в огненной башенке, которая с бесчисленным множеством ракет и взрывов, пущенных разом в одну минуту, взлетела на воздух и рассыпалась.

По окончании всего описанного веселого зрелища, продолжавшегося до полночи, отправились мы опять в свои гостиницы, Хотя в этот вечер мы и услаждали свое зрение всевозможного рода веселыми потехами, и в надежде, что Хан пригласит нас после откушать, не готовили себе дома ничего; но мы оттуда пошли не евши, и наши надежды на Ханское приглашение не оправдались, вследствие чего мы должны были лечь в постель на голодный желудок и каяться опять за полученное перед тем удовольствие.

На следующий день, перед солнечным восходом, Персы совершали по городу кругом погребальное шествие Гусейна, [580] несли обыкновенные свои эшедер и знамена, и вели верблюдов и лошадей, покрытых синими покрывалами или попонами. В покрывала эти воткнуты были стрелы таким образом, как будто ими стреляли, и они обозначали те стрелы, которыми неприятель стрелял в Гусейна. На верху, на лошадях и верблюдах, сидели мальчики, имевшие перед собою Пустые гробы, осыпанные соломой и сеном; мальчики эти обозначали в великой скорби сидевших детей Гусейна. На некоторых лошадях лежали прекрасные головные повязки (чалмы), сабля, лук и колчан, полный стрел, представляя как бы оружия Гусейна,

Когда солнце взошло, множество народа отправилось на передний двор Ших-Сефи, и там эти люди надрезали себе ланцетами, употребляемыми у них, руки повыше локтя, в мякоти, другие же пускали из ручной жилы кровь, и таких было так много, что к полудню весь двор был улит кровью, как будто там убито было бездна быков. Некоторые мальчики также надрезали себе руки, повыше локтя, ударяли и растирали себя по этим надрезанным ранам так, что вся рука окрашивалась кровью, и сами они были все ею обрызганы, и в таком виде они бегали по всем улицам. Делали они это в воспоминание невинно пролившего кровь Имама их, и при этом веруют, что такое их пролитие крови снимает с них многие грехи. Они веруют также, что кто умрет в продолжение описанных 10 дней, также как и во время поминок Алия, или в праздник Курбан (Kurban), или в пост их, и кто отпразднует сказанными образом эти праздники их, тот непременно будет блажен. [581]

ГЛАВА XXV.

О городе Ардебиле и его особенностях.

Ардебиль, Турками Ардевиль (Ardevil) и на картах, по ошибке, Ардониль (Ardonil) называемый, лежит в области Адирбеджан (Adirbetzan), в древния времена известной под названием Сатрапене (Satrapene), как это видно из Квинта Курция, в 5-й книге, § 2-й. К этой области принадлежат: Ардебиль, Табрис или Таврис (Tabris, Tauris), Меррага (Марака), Нахичевиань (Nacbtschuan), Меренд (Маранда), Румия (Rmniae), Хой (Choui) и Сельмас (Selmas). Ардебиль есть древний и славный у Персов город, частию потому, что там жили древние Цари и в особенности основатель их религии, Ших-Сефи. Полагают даже, что Александр Великий, в поход свой в Персию, держал там некоторое время свой двор, что до известной степени можно вывести и из помянутого сейчас места К. Курция. Частию же он славен у Персов и по тому, что в нем находятся гробницы их Царей, а на конец и по довольно значительной торговле, которую ведут в нем туземцы с иностранцами. Жители Ардебиля обыкновенно говорят на Турецком языке.

Высоту полюса, часто повторенными наблюдениями моими, я нашел здесь 38° 5', широту же 82° 30'.

Город лежит в совершенно гладкой круглой равнине, в 3 мили в поперечнике, которая кругом обставлена высокими горами. Самая высокая из этих гор лежит на запад, называется Себелан (Sebelahn) и всегда покрыта снегом; на юго-восток же тянется Гилянский хребет Бакру (Bakru). По причине этих горных хребтов кругом, в Ардебиле непостоянный, то жаркий, то холодный, и по тому нездоровый воздух, и часто, особенно в Августе и Сентябре месяцах, когда бывает особенно суровый осенний воздух, там бывает множество больных, и многие даже умирают в это время. Некоторые и из нас, именно: Посланник Бругман, и даже сам Гартман [582] Граман, заболели жестокой лихорадкой и были опасно больны, особенно Врач, так сильно, что отчаялись уже за жизнь его. Удивительно, что ежедневно, в полдень, когда солнце стояло на своей большой высоте, постоянно поднимался вихрь, производивший страшную пыль, и, продолжаясь около часу, стихал, а за тем остальную часть дня и ночь бывало опять совершенно тихо. По этой особенности Персы сложили здесь следующую, пословицу:

«Saba Ardebil, Nimrus Kardebil», т. е. По утру Ардебиль, а в полдень одна пыль.

По причине такого холодного воздуха в Ардебиле, в нем не разводят ни винограда, ни дынь, ни гранатов, ни лимонов, ни померанцев; но яблок и груш там вдоволь. Деревья начитают в первые распускаться только в исходе Апреля; впрочем, под горами, где вообще теплее и, воздух умереннее, растут и такие плоды, которые любят жар; так, под горою Бакру, в седении Алару (Alaru), поспевают превосходные дыни, а в Бару (Baru) лучшие огурцы. Вообще же здесь плодородные возделанные поля и прекрасные пастбища. Поэтому-то около Ардебиля, в зеленых полях насчитывается до 60 селений. Пастбища для скота та в тех местах ежегодно приносят Шаху огромный доход, ибо богатые Арабские и Турецкие обладатели стад, которые, ради прокормления своего скота переходят даже в Персидскую Веру, или только предаются под защиту и покровительство Шаха, стараются в этой стране пасти стада свои и вести торговлю скотом. Нам рассказывал один писец, приставленный для счета скота, что в продолжение 14 дней, через мост тамошний перешло до 100,000 овец. За пастьбу каждой овцы берегся пошлины один Казбеки (Kasbeki), или, на Голштинские деньги — 9 пфеннигов, а на Мишенские — 4 1/2 пфеннига деньгами, или скотом, и при продаже хозяином овцы берется столько же, и такая пошлина называется у них Джубанбеки (Tzanbanbeki); за право же пастьбы пошлина называется Ашур Елешур (Aschur Eleschur), т. е. за пользование водой и травой, что у Турок выговаривается одним словом Отбаш (Othbasch). [583]

Сам город несколько обширнее Шемахи, без стены кругом, при каждом доме есть плодовый сад, от чего издали он походит скорее на лес, чем на город. Строевых деревьев здесь нет, и добывают их тут из Гиляна, лежащего в 6-ти днях пути отсюда. Через город течет небольшая речка, называемая Балухлу (Baluchlu), через которую устроено несколько каменных мостов. Речка эта идет сюда из селения Шамасбю (Schamasbue), лежащего водной мили на от города. Перед городом она разделяется на два рукава, из коих один протекает через город, а другой, поворачивая влево, течет позади города и впадает за городом в реку Карасу (Karasu). В Апреле месяце, когда снег на горах и между горами растает, речка эта делается громадным потоком, так что если заблаговременно не сделать отвода ее перед городом, то самый город, как уверяли его жители, будет затоплен. Так случилось однажды во времена Шаха Абаса, когда; вода разлилась но городу; размыла и разрушила большею часть домов, сложенных из земли, глины и кирпичей, высушенных на солнце, увлекла собою детей в качалках; и вообще потопила бездну народа и скота. Поэтому-то в наше время, 12-го Апреля, тысячи людей, с кирками, заступами и лопатами, высланы были за город, для устройства, перед течением реки, плотины, чтобы отвести воду, мимо города, в открытые поля.

В городе, кроме множества малых, есть пять главных улиц, а именно: Дерване (Derwanae), Табар (Таеаг), Ниардовер (Niardoewer), Кумбалан (Kurabalan) и Касиркудже (Kasirkutze): все они довольно широки, усажены ясенями и ивами, которые в большие жары доставляют горожанам порядочную тень.

В городе есть довольно просторный и хороший Майдан (Maidan), место для прогулки, или площадь, длиною в 300 и шириною в 150 шагов, по обеим сторонам которого идут прекрасно и в известном порядке устроенные лавки, в которых работают ремесленники, каждого цеха особо. У входа на эту торговую площадь, к правой руке, позади гробницы Шиха-Сефи, стоит мечеть (Mestzid), в которой погребен один Имам Саде [564] (Imam Sadae): так называют Персы детей одного из 12-ти своих святых. Если какой-нибудь преступник укроется в эту мечеть, то на известное время он свободен от преследования; но отсюда он может перейти в гробницу Шиха-Сефи, которая доставляете ему большое Asylum (убежище), иди свободу. За Майданом приходишь на базар (Basar), и сперва четырехугольное со сводами здание, называемое у них Кайзерие (Kaiserie), в котором торгуют золотыми и серебряными вещами, драгоценными каменьями, лучшими шелковыми и другими дорогими товарами. Из этого здания, тремя воротами в разных местах выходишь в крытые улицы, в которых торгуют уже всякого рода простыми товарами. За тем, там и сям находится много каравансераев, в которых помещаются с своими товарами иностранные купцы, каковы, на пример: Турки, Татары, Восточные Индийцы; здесь, нам показывали двух купцов из Китая (Tzina), торговавших фарфором. По их особым одеждам тот же час было видно, что то были чужестранцы.

Есть также в городе много гамамов (Hamam) или бань, равно как мечетей и церквей, из которых наибольшая и самая красивая есть мечеть Адине (Adine), лежащая на холме, почти в средине города, с довольно высокою круглою башнею; мечеть эта посещается только в праздничный день, или в Пятницу, от чего она получила и свое имя. Перед мечетью находится колодезь, построенный по распоряжению бывшего Царского Канцлера, Сару-Ходжи (Saru-Ghotze), иначе Магометом Риза называвшаяся, и вода в этот колодезь проведена подземными трубами из одной горы, лежащей в миле с лишком на юго-запад от города. Из этого колодца умываются Персы, желающие идти и молиться в мечети. [585]

ГЛАВА XXVI.

О гробнице Ших-Сефи.

Не вдалеке от Майдана находится уже, несколько раз упомянутая, богатая Месар (Mesar) или гробница Ших-Сефи и новейших Шахов Персидских. Келбеле-Хан водил нас в нее однажды, именно на другой день Троицына дня, осмотреть ее. Но прежде он предуведомил нас, что если мы хотим идти к гробу святого, то вечером, когда принесут нам в 3-й раз угощение из Месара, мы должны будем, по обычаю их, воздержаться от употребления вина.

После обеденного стола Посланники, в сопровождении всех сопутствующих им и солдат, отправились в должном порядке к гробнице, Первые ворота, которые ведут на передний двор, были огромной величины и на верху украшены большою серебряною цепью, висевшею поперек, на которой другая цепь висела уже отвесно вниз; цепи эти были даром Хана Меррагского (Merraga), Ага-Хана (Aga chan), по особому его благочестию и благоговейно к здешней святыне, Персидский двор весьма просторен, выложен большими четырехугольными камнями; и по обеим сторонам его идут два высокие своды, под которыми находится несколько мелочных лавочек. В глубине же, двора большой открытый сад, в который может входить всякий прогуляться.

Приняв на переднем дворе, Хан повел нас через другие ворота, на которых вверху также висела крепкая серебряная цепь, в виде треугольника. Цепь эту повесил туда Магумед-Хан, Хан Кенджа. У этих ворот от нас отобрали наши оружия и шпаги; ибо ни кто в них не смеет входить с смертоносным оружием, и если запрещение это нарушит Персиянин, у которого найдут хоть нож, того казнят смертию. Порог в этих, равно как и в следующих, воротах высечен был из белого мрамора в виде круглого цилиндра, и, переступая через него, нам не дозволено было [586] касаться его ногами; ибо тысячи народа, приходящие сюда поклониться святому, целуют этот порог. Поэтому мы должны были перешагнуть через него и при том сперва правою ногой. Через эти вторые ворота вошли мы в широкий, но более длинный, двор, также выстланный большими плитами, и по обеим сторонам также украшенный сводами. В этом дворе, на правой стороне, есть прекрасный чистый источник, вода которого бежит из стены через большой медный кран, и проведена сюда также подземными трубами из одной горы, лежащей более мили от города; она доставляете питье тем, которые едят здесь. В конце этого двора, тоже на правой стороне, стоит изящный, большой и круглый, двор, снаружи обложенный зеленым и синим поливанным камнем (кахлями), а внутри коврами, и посреди этого свода стояли два больших медных подсвечника. Кругом по стенам сидели духовные, в белых одеждах, пели и кричали громкими голосами. Во время пения своего духовные покачивались и наклонялись все одновременно с одной стороны на другую, как будто их тянули шнуром, на котором они были навязаны, что представляло довольно странное зрелище; этими движениями они выражали свое особое религиозное настроение и благоговение. В этом покое Ших-Сефи ежегодно сиживал по 40 дней сряду, постился, евши вдень только по одной миндалинке с водою, и молился; от чего и самый покой этот, по этим 40 дням, назван Чилла-хане (Tschilla chane). Из этого двора пришли мы в 3-й; также через ворота, на которых опять висела серебряная цепь, подаренная Алли-Ханом, Ханом Капанским (Kappan).

В этом дворе, который хоть несколько менее, но разукрашен разноцветными изразцами лучше других, была гробница. Но вход в гробницу шел под довольно большим зданием и круглой башней; дверь входа этого обита была плотным листовым серебром, и толстые кольца в ней были тоже серебряные. Пол перед дверью устлан коврами, и мы должны были снять здесь нашу обувь, хотя Посланники наши сначала не хотели этого сделать, но должны были уступить, и в этом случае поступили согласно желанию Персов. Нам говорили, что когда Шах Абас ; приезжал в [587] Ардебиль, для посещения этого гроба, то часто, за полмили еще от города, снимал свои туфли и шел сюда в одних чулках, Но это делалось им из чувства благоговейной Веры и уважения к сему святому, чего Персы ожидать от нас не могли. Нас ввели в длинный, дорогими коврами устланный крытый ход, и за тем, направо, через дверь, обитую листовым золотом, в богатый со сводами склеп. Эта дверь, также как и другая, подобная ей, водной мечети в Хорасане, при гробнице Имама Ризы (Risa), приказал сделать Шах Абасу по случаю обета, данного им в то время, когда отправлялся на войну против Узбеков в Хорасан, а именно, он обещал, если эти святые помогут ему выгнать неприятеля из Хорасана, то каждому из них он принесет в дар по золотой двери. Так как победа была на стороне Шаха Абаса, го он с удовольствием исполнил обет свой.

Сказанный склеп длиною был восемь и шириною пять сажен, на верху увешан множеством золотых и серебряных лампад, из коих некоторые были до 3/4 локтя в поперечнике. По обеим сторонам склепа сидели 12 главных духовных, называемых Гафизанами (Hafisahn), перед которыми стояли маленькие, один за другим, столики, а на них большие пергаментные книги, в которых большими Арабскими буквами записано было несколько глав из Алкорана; духовные эти пели, как у нас поют хором монахи, сперва один Гафиз, за ним другие, с такими же движениями, какие делали и сидевшие в Чилла-хане духовные. Прошедши это помещение, нужно было идти в особый, отделенный длинной серебряной решеткой, покой, возвышавшийся перед прежним тремя серебряными же ступенями. Хан и наш Персидский толмачь, Русгам, о котором уже упоминалось выше, поцеловавши эти ступени, повели Посланников, с 4-мя лицами из сопутствовавших им, в сказанный покой. Он был убран весьма богато, и в глубине его опять было возвышение на одну ступеньку, снова обнесенное прочною решеткой, круглые решетины которой были из чистого золота. За этой-то решеткой и виден был, собственно, гроб Шиха-Сефи. Он был иссечен из прекрасного мрамора, а не золотой, как писали некоторые [588] из наших. Высота его от полу, как я полагаю, была в 3 фута, длина около 9 и ширина в 4 фута, и покрыт он был красным бархатным покрывалом. Над самым гробом висело несколько золотых лампад, а по сторонам стояли два большие высокие, золотые же подсвечника, которые, как и остальные лампады, горят всю ночь, уставленные свечами.

Дверца в золотой решетке была заперта и не отворяется, хотя Посланники и просили было отворить; ибо, как говорили Персы, из светских людей ни кто, даже сам Шах, туда не впускается. На левой стороне этого покоя, в котором мы теперь стояли, был особый со сводом склеп, в котором погребены Шах-Измаил (Schach Ismael), первый называвшийся этим, именем, и супруги Ших-Сефи и некоторых Персидских Шахов. Одну из этих гробниц видно было через дверь, завешанную только занавесью, и она было не особенно украшена. С нами постоянно ходил один старичок с золотою курильницей, который курил все время позади нас.

Осмотрев здесь все и побыв некоторое время, мы, упомянутым выше крытым ходом, прошли опять направо и вступили в очень просторный, со сводами и золотом расписанный покой, похожий на мечеть. Первое, что показалось нам здесь удивительным, это было искусно сведенные своды, со множеством длинных, ниспадающих вниз, уступов, именно удивительно было, как мог быть сведен этот громадный свод и как он мог держаться, ни имея ни одного столба. Зал этот назывался Дженечера (Tzenetsera), и в нем помещалась библиотека. Книги у них лежали запертые в нескольких шкафах, не в порядке, а одна на другой, большею частию на Арабском, но некоторые на Персидском и Турецком языках, частию на пергаменте, частию же на бумаге, писанные весьма чисто; историческая книги разрисованы картинами. Переплеты были из красного сафьяна, украшенные литыми из золота изображениями цветов и листьев. В углублениях свода этого же покоя видно было несколько сотен Фарфоровой посуды, из коей некоторые могли вместить в себе 10 кружек воды. Из этой посуды кушают только Шахи и другие знатны [589] люди, приезжающие сюда. Так как это место и эти учреждения считаются священными, то поэтому там не должны быть употребляемы ни серебряная, ни золотая, посуда; поэтому-то, при помянутом выше Таберике, также и во время празднования Гусейна, у Хана кушанья и напитки все подавались только в фарфоровой посуде и чашах, с длинными деревянными ложками. Нам говорили, что Ших-Сефи, по своей великой святости и благочестию, ел только на деревянных блюдах. Из сказанной сейчас Дженечера нас повели в дворцовую поварню, лежащую на главной площадке, и двери в нее иждивением Шаха Абаса тоже обиты были толстым серебром. В поварне все было расставлено и расположено в чрезвычайном порядке, весьма удобно и хорошо; большой котел, к верху суживающийся и закрывающийся крышей, вделан был в камень. Вода, проведенная везде кругом трубами в поварню, выпускалась, через большие медные краны, в горшки, которое стояли под этими кранами. Повара и прислужники их в разных местах занимались разными делами по своему стряпанию. Из этой поварни ежедневно кормится более тысячи человек, служащих при Месаре и бедных, по 3 раза в течение дня, сперва утром, рано в 6 часов, потом в 10, и после обеда в 3 часа. Первые два раза на счет Шиха-Сефи (на что ежедневно расходуется 150 абасов, или 3 тумена, что составляет 50 рейхсталеров). В 3-й же раз на счет Шахских доходов, Когда настает время кормления и оделения яствами, всякий раз начинают бить в два воинских барабана, которые употреблял Магомет, и которые Ших-Седреден, вместе с помянутым выше знаменем, перенес сюда из Медины. Чуть только послышатся звуки этих барабанов, всякий бежит к тому, или другому, раздавателю, которые оделяют всех супом, мясом, рисом, в их собственную посуду, и всякому выдается этих яств так много, что получатели сами не в силах бывают съесть всего и могут часть продавать другим, которые стыдятся сами получать милостыню.

Из поварни нас провели в большой прекрасный сад, в котором нам показывали могилы Султана Айдера (Aider), [590] Шаха Хамаса (Tamas) и других Шахов: могилы эти находятся здесь под открытым небом, без всяких украшений.

Важнейшие лица, тела которых погребены в этой Мешайхе (Meschaich), по разным местам, в нашу бытность там, были следующие:

1. Ших Сефи, сынп Сеида Джейбраиля (Seid Tzeilbrail).

2. Ших Седредин (Sedredin), сыи Сефи.

3. Ших Джинид (Tzinid), сып Седредииа, которого Европейские историки по ошибке называют Гвинедом (Guined),

4. Султан Айдер (Aider), с которого Турки содрали кожу, сын Джинида.

5. Ших Айдер, сын Султана Айдера.

6. Шах Измаил; сын Шиха Айдера.

7. Шах Тамас (Tamas), сын Шаха Измаила.

8. ПІах Измаил ІІ-й, сын Шаха Тамаса.

9. Шах Магумед Ходдабенде (Choddabcnde), сын Измаила.

10. Измаил Мирза

11. Гемза Мирза

12. Шах Абас.

(10, 11,12 — Все братья между собою и сыновья Царя Ходдабенда.)

Сказанную гробницу Шиха-Сефи, так богато построил сын его, Ших Седредин, по смерти отца, с помощью искусного зодчего, которого он пригласил из Медины. Персы говорят, что чертеж и образец этого здания дан быль самим Шихом Седредином, посредством одного чуда, которые он творил также будто бы, как и отец его. Так, он велел, будто бы, сказанному строителю закрыть глаза и в ту же минуту привел его в восторженное состояние и представил ему видение здания, по которому строитель заложил [591] и устроил гробницу . Ших-Джинид, далее, распространил двор, прибавил передний двор и повыстроил еще несколько домов там, так что теперь все эти строения составляют как бы широко раскинутый замок. И в нем ежедневно совершается столько же дел и движения, как бы в какой-либо знатной столице.

По множеству Царских вкладов, обычных доходов и ежедневных приношений, Месар этот имеет огромные богатства в несколько миллионов, и полагают, что вслучае войны он имеет гораздо большие средства и наличные деньги для снаряжения войска, чем сам Шах. Ибо, кроме громадных его сумм чистыми деньгами, ему принадлежат еще в разных местах многие дома, имения и люди, которые ежедневно увеличивают его казну; а именно: в Ардебиле 200 домов, 9 гамамов или бань, 8 каравансераев. Большое со сводами здание для лавок, Kaiserie (гостинный двор), целый майдань, со всеми выстроенными по сторонам подвалами и лавками, также 100 других лавок на базаре, скотный, хлебный, соляной и масляный рынки, афрабнишины (Afrabnischin), т. е. те, которые под открытым небом, а не в лавках, сидят и торгуют, и которые все должны платить известную пошлину в этот Месар, (у нас пошлины эти называются Licenten). Из множества селений, лежащих вокруг Ардебиля, этому Месару принадлежать 33 селения. В Серабе (Serab) 5 селений; в городе Таврисе 60 домов, 100 мелочных лавок и 2 селения, лежащие под городом. В городе Касвине также несколько каравансераев и бань, точно также и в краях Гиляне и Асторе. В Мокане Ашур (Asclinr) и Елешур (Eleschur). В областях: Хальхале (Chalclial), Кермеруте (Kenneruth) и Гашгеруте (Haschteruth), принадлежит этому Месару также половина, кроме владений Татар и Индийцев, в которых также некоторые места доставляюсь доход, именно исповедающие Персидскую Веру. Кроме того у Персов в большом употреблении обычай, когда они предпринимаюсь отдаленную поездку, или какое важное предприятие, также когда их постигнет болезнь, или другая какая беда, давать большие обеты Шиху-Сефи, и обеты эти, Когда желания их осуществляются, исполняют они точно и [592] добровольно, дорожа своим благополучием и блаженством и многие из них, приходя на богомолье, из особого благоговения, приносясь добровольные дары, иногда даже отказывают Месару свои имущества по завещанию. Поэтому-то туда ежедневно поступают в дар деньги, лошади, ослы, верблюды, овцы и другие товары.

Приносящим подарки дается полная горсть анису, в знак того, что души их должны быть исполнены особою сладостью. Для принятия подарков приставлены особые два присяжные человека, называемые Несюрджян (Nessssuertzizhn), от Арабского слова: Nesuer, означающего — обет. Приемщики эти ежедневно сидят в доме, лежащем в левой стороне против мечети Джилла-хане, и между ними стоит круглый денежный сундук, покрытый красным барханом, в который они бросают жертвуемые деньги сквозь отверстие на верху. Даримые же верблюды, лошади и ослы тотчас же продаются и обращаются в чистые деньги, а овцы и быки убиваются и раздаются бедным. Для богатого содержания сказанных приемщиков Ших Измаил пожертвовал большое селение Султанабат (Sultatiabath), лежащее в миле от города.

ГЛАВА XXVII.

Гробница Сеида-Джейбраля (Seid Tzeibrail) и других Сеидов в селении Кельгеране (Kelheran); что еще видели мы около Ардебиля.

Гробница Сеида Джейбраиля, отца Шиха-Сефи, находится в селении Кельгеране, в полумиле от Ардебиля, по эту его сторону. Джейбраиль в этом селении был обыкновенный и простоватый человек, и сперва был погребен здесь между другими крестьянами; но когда Седредин увидал, что во всей Персии не только отца его, но и его самого, считали за такого святого и высшим духом одаренного мужа, то пожелал, по смерти своего отца, и по сооружений ему гробницы, возвеличить и прах [593] своего деда перед простыми людьми, и потому приказал вырыть тело своего деда и похоронить его здесь, воздвигнув над ним великолепную гробницу и здание. Некоторые Персы говорили, что вместе с Джейбраилем здесь погребены и двое других из того же рода, а именно: Сеид Сала; (Sala), отец Джейбраила и Сеид Кудбедин (Kudbedin), дед его; но другие, желающие предоставить честь погребения здесь одному отцу Шиха-Сефи, отвергают это мнение. Может быть, в этой гробнице не находится ни одного из этих тел; ибо сомнительно, чтобы кости, так долго лежавшие в земле с костьми других простых крестьян и уже сгнившие, можно было распознать и отделить безошибочно.

Гробница эта выстроена, в большом саду, в виде круглого здания и с длинными кругом, пестро раскрашенными стеклянными окнами, обнесенная прочною железной изгородью, вверху заканчивающаяся круглою башнею, обложенною синими и зелеными изразцами (поливанными камнями). Основание этой гробницы было так высоко, что нужно было взойти на него по 10 ступенькам. Некоторые из нас, пришедшие осмотреть, были остановлены у двери: у них потребовали шпаги и палки, и просили, чтобы они сняли башмаки: и сапоги и чтобы шли туда без обуви. Свод в этом здании искусно сведен был прорезанными дугами (с просветами), разукрашен золотом и синей краской, а пол устлан прекрасными коврами. В стенах под сводами находились небольшая комнатки, в которых обучали юношей пению из Алкорана, и таким образом приготовляли из них Гафазанов или стражей гроба святого. Как и в гробнице Шиха-Сефи, на маленьких столиках разложены были прекрасно написанные Арабские книги, по которым совершалось пение от времени до времени. Посреди часовни этой стоял деревянный гроб, прекрасной резной работы, промеж связей которой виднелась листовая медь — желтая, длиною в рост человека и шириною в 3 локтя и покрыта везде кругом зеленым бархатом. Над гробом висели две серебряные и две золотые лампы, которые горят каждую ночь, и смотрение за тем, чтобы лампы эти горели, поручается двум Джирагчиганам (Tziragtschihan) или смотрителям за светильниками. Против этой [594] гробницы находилась еще небольшая часовенка, в которой погребены также несколько знатных людей из того же рода.

Так как в Ардебиле находится гробница такого святого, то Хан Ардебйльский пользуется таким же значением в духовном отношении, как и сам Шах, и кроме светского права, заведывает и духовным. Но он не может держать столько войска, как Хан Шемахинский; ибо Ардебиль не есть пограничный город, и потому не может опасаться быстрого и неожиданного нападения Турок. Всего на все он имеет только 50 человек, из которых он и устраивает свой придворный штат. Вообще вся придворная обстановка у него вовсе не так великолепна, как у Хана Ареба. Он вел даже скромную, трезвую жизнь; на пирушках, которых он сделал 3 ради нас, употреблял множество табаку, который, по обычаю Персов, он курил из деревянного, длиною в два локтя, чубука, сквозь воду в стеклянном сосуде, при чем пил также много Кагавы (Kahawae) или кофе; напиток этот весьма освежает и умиряет всякого рода страсти.

Все, что еще было замечательного около Ардебиля, состояло в нескольких теплых ваннах, находившихся в горах, и в источниках, которыми пользуются ради удовольствия и здоровья; Хан предлагал было нам свои услуги проводить нас и туда, но мы не поехали, по слабому еще здоровью Посланника Бругмана. Сведения, сообщенные нам Персами об этих водах, были следующие: внизу, у подошвы горы Себелань (Sebelan), есть источник, Сердебе (Serdebe), с тепловатою и чистою водой, в котором многие охотно купаются. Он проведен сюда трубою под сводами из СульФакархана (Sulfakarchan), о котором упоминалось выше. В трех милях от этого источника, на правой стороне горы еще теплый источник, издающий серный запах такой, что воздух во всей этой стране пахнет серой; он очень полезен против разных накожных болезней: парши, разных прыщей и проч., и по тому называется Abkotur, т. е. вода от шелудей или паршей. В другом месте этой же горы еще есть 3 источника, называемые: Меул, Даудау и Рандау (Meuel, Daeudau, Randau), и все 3 [595] имеют горячую до кипения воду: Меул вытекает из небольшого холма, у которого по обеим сторонам холодные и глубокие источники; Даудау, вчетверти мили от Меула; бьет двумя ключами, и подле него есть также холодный, источник. Перед обоими этеми источниками выкопан пруд, в который проведены они оба, т. е. теплый и холодный,- и таким образом воды эти умеряют друг друга и делаются годными для капанья. Рандау по временам оказывает сильное действие, а иногда не приносит ни какой пользы. Персы рассказывали, если больной должен выздороветь, то он видит в этом источнике змию, у которой на голове кольцеобразно свернувшаяся лежит другая, маленькая белая змейка, вроде коронки. Если же этого больной в источнике не увидит, то и купанье ему будет без пользы. В полумили по ту сторону от города, у дороги, на правой стороне, лежит пруд, или лужа, называемая Шеркёль (Scherkoel), покрытая твердыми слоями селитры и соли, будто льдом, или льдинами, как мы сами видели это, проезжая. Страдающие паршами с пользою моются водою из него. Что сообщали нам Персы замечательного о горе Бакру, будет сказано водном месте с теми баснями, которые они рассказывают о горе Ельвенде (Elwend);

ГЛАВА XXVIII.

Путешествие из Ардебиля в Султанию.

Когда мы прожили таким образом, как сказано, целых два месяца в Ардебиле, то 1-го Июня прибыл к нам новый Мегемайдарь, назначенный Шахом, по имени Абас-Кули-Бек (Abaes-Guli-Bek), с известием, что в течение 40 дней он должен доставить нас к Шаху который очень желает видеть нас поскорее. Так как сам он был уже старый человек, то, чтобы успешнее служить нам, он привез с собою своего сына, здорового взрослого малого. После этого прежний Мегемандар, Иеджеф-Бек, отошел от нас, и за свои труды и [596] службу при нас получил от нас в подарок: 4 соболя, 9 локтей серого сукна, 4 локтя синего Европейского атласу и 4 фляги водки.

Хотя Абас-Кули-Бек довольно важно настаивал на том, чтобы отправить нас поскорее, и приказал было уже привести к дверям нашим лошадей и верблюдов; но так как Посланник Бругман хотел непременно, для дальнейшего следования, поставить металлические пушки на лафеты ; и колеса, то чтобы изготовить все это, Абас-Кули-Бек принужден был подождать нас еще 8 дней. За недостатком лесу для этих доделок, Хан вынужден был приказать срубить несколько прекрасных дерев в городе. Не смотря на представление Мегемандаря, что не возможно будет везти на колесах такие тяжелые пушки, которые, при том, на безопасной дороге и совершенно бесполезны; ибо нам предстояла не такая дурная дорога, какую мы уже проехали, а иная, по горам, возвышающимся до небес и через глубочайшие бездны; тем не менее Бругман настоял на своем; для того же, чтобы работы, по крайней мере, пошли быстрее, Бругман приказал поставить на Посольском дворе 4 кузницы и привести несколько плотников.

Когда все было готово, послали мы Хану подарки, именно: три пары прекрасных соболей, которые Персы очень любят, часы с боем, ларец с флягами, полными сладкой водки, две большие картины, нарисованными нашим живописцем и изображавшие господина и госпожу, одетых во Французские платья; такие же картины нарисованы были и для Ареб-Хана, по его просьбе. Ответные же подарки Келбеле-Хана Посланникам были следующие: каждому особо по лошади, с седлом и уздечкой, обделанными серебром, по куску красного и синего атласу, кусок золотисто-желтой камки, кусок подкладочная атласу, на бумажной основе, кусок зеленой шелковой материй, вышитой золотыми цветами: все это; были товары Персидские.

Затем, 10-го Июня, Мегемандарь прислал нам для отъезда 170 лошадей и І2 верблюдов. Мы немедленно уложились с своей кладью, и на следующий же день послали всю кладь [597] вперед, вместе с 6 металлическими пушками и солдатами, а 12-го Июня и сами отправились в путь за ними. Но так как Посланник Бругман был еще несколько слаб и не мог ехать на лошади, то он приказал везти себя в носилках на мулах, и таким образом рано утром, в 5 часов, отправился вперед, в сопровождении 30 человек из нашего народу.

Несколько Персиян, не знавших ничего о нашем отъезде и никогда еще не видавших носилок, увидев теперь их завешанными сукном и выносимыми за город в сопровождении множества народа, говорили: «Немцы, должно быть, хотят справлять за городом какой-нибудь праздник и несут туда свою святыню». Посланник Крузе отправился позднее с своими спутниками, именно в 8 часов. Келбеле-Хан, поехав верхом еще прежде, тоже за город, в один сад, прислал сказать Гг. Посланникам, что он подождет их там и еще раз простится с ними; ибо у Персов не в обыкновении, принявши однажды кого-либо, выпроваживать еще его, и они говорят: «Неприлично гостей выводить из дому». Когда мы проехали с милю, к нам присоединился Хан, который пригласил Посланника Крузе в Татарские хижины или отаки (Otaken), стоявшие не далеко от дороги, где и угостил нас холодным кушаньем. При нем находился и Султан Тавриса (Tabris), обязанность которого во время войны та же, что и нашего главного Rumormeisters (блюстителя порядка и исполнителя). Слуги его все имели на плечах накинутые тигровые и рысьи шкуры, походили видом на прислужников палача и, вероятно, и в действиях своих были недалеки от них, если б только им это дозволили. Распростившись дружески с Ханом, мы продолжали наше путешествие по неровной, жесткой, скалистой дороге и к вечеру прибыли в большое селение, Бузюн (Busuen) называемое, лежащее налево, в долине, в 4 милях от города. Здесь мы нашли отправленные вперед наши пожитки и пушки, колеса которых почти все уже разбились. Мегемандарь очень сожалел, что решительно не имел здесь возможности распорядиться устройством новых колес, равно положительно не советовал везти пушки далее, чего и нельзя сделать без великих препятствий, и предложил, с своей стороны, что он [598] выхлопочет у Шаха повеление Хану Ардебильскому немедленно доставить пушки вслед за нами. Когда, наконец, мы и сами убедились в невозможности везти пушки с собою, то порешили оставить самые большие из них здесь; но прежде, по приказанию Посланника Бругмана и в присутствии Мегемандаря, измерили их длину и толщину и живописец наш снял с них рисунки; с собою же взяли только две самые малые пушки, весившие по 300 фунтов каждая, и 4 камениометницы, навьючив их на верблюдов, и 14-го числа пустились далее, почти постоянно через скалистые горы и между ними, по узкой, опасной дороге, так что в некоторых местах носилки принуждены были с великим трудом нести на себе более сильные люди. В долинах там и сям виднелись селения и жилья, около которых паслись прекрасные стада. К вечеру, проехавши 5 миль, мы прибыли в большое село Сенгоа (Sengoa), в котором живет Melik или областной управитель, собирающий доход с области Халхал (Chalchal), которая начинается здесь и простирается до реки Кизильозейн (Kisilosein). Управитель этот, по имени Байндур (Baindur), очень любимый Шахом Абасом, поставлен в эту должность на место своего отца, и женившись на одной из Шахских прислужниц, получил, и вместе с нею, в подарок и приданое многие поместья.

14-го числа мы опять ехали по высоким горам и проехаили через 3 селения, из которых Мегемандарь (по обычаю Персов) забирал по нескольку лошадей, как бы для нас, но затем опять отдавал их крестьянам за деньги, которыми они выкупали себе этих лошадей. Сделавши 4 ферзанга или мили, мы приехали в прекрасную долину, с чистым источником, и расположились в ней под нашими палатками. Мы нашли здесь огромных зеленых стрекоз или саранчу, длиною в 3 и толщиною в полтора дюйма. Так как мы простояли здесь до после обеда следующего дня, то я исследовал здесь высоту солнца, и нашел, что место это лежит в 37°, 28’ от равноденственника.

15-го числа, после обеденного стола, устроенного по случаю выздоровления Посланника Бругмана, севшогоуже здесь на [599] лошадь, мы отправились далее и подыхали к громадной горе Тавру (Taurus), которую Персы называюсь здесь Рerdelis. Сперва мы спустились в чрезвычайно глубокую долину, как бы в страшную бездну, которая с этой стороны почти целую милю шла вниз, а на другой стороне поднималась вверх мили полторы; высоты же обеих гор казалось стояли в полумили друг от друга. Место это — чистейшая воровская и разбойничья пропасть, в которой путешественникам, не имеющим достаточной силы для отпора, представляется не мало опасностей; ибо с одной стороны в точности можно наблюдать за людьми, входящими в эту пропасть. Разбойники, увидев, что будут иметь недостаточное сопротивление, выбирают местечко поудобнее для нападения, и бросаются на проезжающих.

В глубине долины течет река Кизильозейн (Kisiloesein), которая с страшным шумом и быстротою стрелы прорывается через скалы, несет беловатого цвета, по чему, в Гиляне, где она изливается в Каспийское море, ее и называют: «auf Talisch Isperuth». Через реку эту Шах Тамас построил довольно изрядный мост из обожженного кирпичу на 9 сводах. Подле дороги по горе росло множество горького миндалю, кипарису и Казацкого можжевельнику. По ту сторону реки дорога поднималась вверх очень круто и извилинами, словно змея, так что местами взбирались мы точно по ступенькам. Каким бы образом провезли мы здесь наши большие пушки на лафетах? На левой стороне у самой дороги, обрывистые и как бы расщепленные друг от друга скалы представляли огромные глубокие пропасти и бездны, в одну из которых; не много лет тому назад, мул одного Русского Посланника, навьюченный кладью, низвергся и исчез бесследно. Так как по такой дороге нельзя было без опасности ехать верхом, то мы принуждены были вести лошадей наших позади себя. Так взбирались мы до самой ночи. Взобравшись наконец с великим трудом на вершину, и не имея с собою ни Мегемандаря, ни проводника, отставших от нас, мы шли далее, блуждая в темноте через многие каменистые долины и холмы. Весьма холодный и резкий ветер дул нам напротив и был невыносимо тягостен для нас, изнеможенных уже от [600] восхождения по тому охотно бы севших на лошадь; но страх низринуться в бездну вынуждал нас продолжать путь пешком. Мы шли таким образом, или скорее карабкались, но каменистой дороге около 3 часов, пока наконец не добрели к полуночи до селения Кейндже (Keintze), отстоявшего в 4 милях от последнего нашего ночлега; в этом селении мы остановились, и остались в нем под нашими палатками и на следующий день, чтобы подождать отставшего Мегемандаря и дать отдохнуть себе и измученным лошадям нашим. Здесь мы вознаградили себя, за вынесенные вчера тягости, доброю выпивкой вина, с веселою музыкой, игрою на трубах, с пушечной пальбой и разными другими забавами. Когда мы завели речь с нашим Мегемандарем, находившимся также при нашей пирушке, о том, для чего он постоянно отделяется от нас, и от Ардебиля до сих пор так мало находился в сообществе с нами, то он объяснил, что делает это не из какого ни будь недоброго намерения, а просто из скромности, или робости; ибо он неохотно бывает там, где раздаются постоянная брань и ругательства, какия слышал он от Посланника Бругмана. А между тем он желал бы исполнить свое дело, по данному ему приказу, так, чтобы в исполнении этом не находили ни какого недостатка. Тем не менее Мегемандарь, видя, что нынешний день проводится в таком удовольствии, также присоединился к нам и порядком таки хлебнул винца.

17-го числа, когда после полудня самый сильный жар спал и воздух несколько освежился, Мегемандарь Абас-Кули-Бек провел нас далее на две мили, при чем, по своим рассчетам, именно с целию собрать подать с крестьян, как говорили нам эти последние, он свернул с прямой дороги и привел нас в селение Хаджимир (Hadzimir), лежащее на право от прямого пути, на каменистой почве. Здесь один Мелик (Melik) или сборщик податей прислал, в приветствие нашим Посланниками, несколько блюд, полных плодов, новинок того года, именно: абрикосов, полузрелого винограду, и один мех или кожаный мешок вина. Кроме этого мы в тот вечер не могли добыть здесь ничего ни из пищи, ни из питья, так как мы попали сюда неожиданно, и повар наш, с своею поварней, вследствие [601] объявления Абас-Кули-Бека, что мы должны будем проехать в этот день еще пять миль, далее уехал от нас вперед, по прямой дороге; таким образом мы должны были лечь спать голодные,

І8-го Июня, в Воскресенье, отправив наше Богослужение и пообедав, мы пустились далее; ехали почти все крупною рысью, между двумя холодными холмами, целые 6 миль, и к полуночи прибыли в селение Камаль (Kamahl), лежащее направо, в 2 милях от дороги. Дома в этом селении разбросаны на 3 отдельных холмах; для помещения нашего предоставили было нам самую низменную часть селения, где, перед самым селеиием, назначался для Посланников один большой пустой дом. Но как Гг. Послы наши, по причине неудобства такого помещены, занять его не захотели, то и отправились в другую часть селения, оставив на распутии одного воина, для того, чтобы он передал сведения остальному нашего народу, следовавшему еще на дороге за нами, о настоящем нашем ночлеге. Так как поселяне не были предуведомлены о нашем прибытии в их селение, и потому не могли немедленно же попрятать куда ни будь своих жен и дочерей, то они не хотели было принять нас в дома свои; вследствие этого мы, полуокоченелые от холода, не желая ночевать под открытым небом, вынуждены были силою сами разместить себя по домам поселян, у которых и нашли, хотя очень тесные и скверные покои, по крайней мере довольно теплые. Но только что улеглись было мы, в надежде провести небольшой остаток ночи в желанном спокойствии, как услышали тревогу наших трубачей, звавших к сбору. Так как тревога эта была делом необыкновенным, то мы тотчас поняли, что произошло что-нибудь новое, не совсем-то хорошее, и потому поднялись снова на ноги, поспешили на звук труб, приведший нас к помещению Посланников, и там узнали, что человек 20 Персов, собравшись верхами на лошадях, вооруженные ружьями, стрелами и саблями, напали на одного нашего воина, Ласке (Laske), отняли у него ружье, перевязь, шпагу и верхнее платье, крепко избили, истоптали ногами и убили бы, пожалуй, до смерти, как сам он рассказывал, если б, на его счастье, не подоспел к нему наш Гофмейстер с нашим Русским переводчиком, Гансом [602] Арненбеком, который, по болезни, отстал от нам и приехал с некоторыми из наших несколько, позднее. Увидев их, разбойники, опасаясь, что вслед за этими может прийти еще больший отряд, поспешили удалиться. Посланники снарядили одного Поручика с 20-ю воинами преследовать разбойников, остальным же приказали расположиться вокруг их жилья.

19-го Июня мы оставались вселении, разместившись под раскинутою в нем нашей палаткой. Здесь со мною случилась воспалительная болезнь, от которой я сильно ослабел и, не смотря на то, должен был продолжать путешествие. 20-го числа, рано утром, часа в два, мы пустились снова в дорогу, ехали почти весь день в страшную жару по ровной, красноватой, песчаной и выжженной, стране, и, проехавши 6 миль, в полдень прибыли в открытый городок Сенкаи (Senkan) (Сенджан. О. Б.). За полмили перед этим городком, Правитель Султании (Sultanie), Севиндюк-Султан (Sewinduek Sultan), находившийся тогда в Сенкапе, выслал на встречу Послам 4 блюда прекрасных больших абрикосов и огурцов, чтобы хоть несколько освежиться этими плодами в сильный жар. Перед самымм местечком или городком приняли нас, высланные навстречу нам Султаном 30 вооруженных всадников, между которыми один был без рук и без ног, имевший, вместо рук, остроконечные поручни с крючками; с помощью этих поручней он ловко управлял своею лошадью, которую, на удивление нам, беспрестанно гнал перед нами туда и сюда. Этому Персиянину Шах Абас (дед Шиха Сефи), за то, что он бегал по домам простолюдинов и насиловал в них молодых жен, приказал отрубить руки и ноги, и за тем обрубленными ногами поставить его в кипящее масло. Отец этого Персиянинаа, знатный и богатый житель Сенкана, очень полюбился Персидскому Шаху за свой отменный разум и стихотворные произведения, которыми он прославился; он написал несколько остроумных эпиграмм, направленных на случай, постигший его сына, и с помощию их снова выходил себе и сыну своему Шахову милость и, кроме того, получил еще и подарки. [603]

В Сенкане хозяин наш дружелюбно поместил нас в чистых покоях, убранных прекрасными коврами, и меня как больного уложил на шелковых подушках. Caм Султан, ловкий и смышленый человек, явился посетить Послове и извиниться перед ними, что лично не мог выехать к ним на встречу. При взятии крепости Эрвана (Eruan), он получил в плечо довольно тяжелую рану, которая хотя и зажила было, но в Последнее время снова открылась и помешала ему встретить нас. Когда же Посланники отправили к нему своего Лекаря и Фельдшера, для подания ему совета и лекарств, то это так понравилось ему, что, в благодарность, он приказал доставить нам, кроме множества дорогих плодов, и двойное продовольствие. Сенкант был некогда большой и богатый город, но стал ничтожный вследствие вторжений Тамерлана и Турок.

Вокруг города в той стране нет ничего, кроме ровного поля, жгучего песку, на котором изредка растут отдельные небольшие кустарники, вышиною с руку. В полумили от города, в правой сторон, простирается отрасль горы Тавра, с севера на юг, идущая в Курдистан (Kurdesthan) и называющаяся Кейдер Пейямбер (Keider Peijamber); на ней, как полагаюсь Персы, погребен древний пророк их, носивший это имя. Подошва горы вся усеяна зелеными полями и селениями.

21-го Июля, не решаясь продолжать путь в страшный дневной жар, мы только вечером, по захождении солнца, пустились снова в дорогу, проехали ночью, при месячном свете 6 миль по ровной стране, и перед восходом солнца прибыли в город Султанию (Sulthanie). От сильной ночной стужи люди наши до такой степени прозябли и окоченели, что насилу слезли с лошадей и едва ходили; но затем днем опять настал такой сильный жар, что почти не было возможности как ни будь укрыться от него. Вследствие такого резкого перехода в тот же день 15 человек из сопутников Посольства разом начали жаловаться на нездоровье и слегли в постель; с ними сделался сильный жар и расслабление, так что они могли продолжать; путешествие не иначе, как на лошадях, мулах и верблюдах; ехали же мы большею частью по ночам. Здесь же двое из [604] наших спутников поссорились между собою, и один из них, Томас Крайг (Craig), Шотландец, получил на поединке опасную рану в легкое, недалеко от сердца, так что мы принуждены были довольно долгое время носить его на носилках, хотя он и выздоровел под конец, после продолжительного лечения.

(пер. П. П. Барсова)
Текст воспроизведен по изданию: Подробное описание путешествия голштинского посольства в Московию и Персию в 1633, 1636 и 1638 годах, составленное секретарем посольства Адамом Олеарием // Чтения в императорском обществе истории и древностей российских, Книга 2. М. 1869

© текст - Барсов П. П. 1869
© сетевая версия - Тhietmar. 2014
© OCR - Андреев-Попович И. 2014
© дизайн - Войтехович А. 2001
© ЧОИДР. 1869