Главная   А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Э  Ю  Я  Документы
Реклама:

АДАМ ОЛЕАРИЙ

ПОДРОБНОЕ ОПИСАНИЕ

ИЗВЕСТНОГО ПУТЕШЕСТВИЯ В МОСКОВИЮ И ПЕРСИЮ,

ПРОИЗОШЕДШЕГО ПО СЛУЧАЮ ГОЛЬШТЕЙНСКОГО ПОСОЛЬСТВА ИЗ ГОТТОРПА К МИХАИЛУ ФЕДОРОВИЧУ, ВЕЛИКОМУ ЦАРЮ МОСКОВИИ И ШАХУ СЕФИ, КОРОЛЮ ПЕРСИИ

AUSSFUERLICHE BESCHREIBUNG DER KUNDBAREN REISE NACH MUSCOW UND PERSIEN, SO DURCH GELEGENHEIT EINER HOLSTEINISCHEN GESANDSCHAFFT VON GOTTORFF AUSS AN MICHAEL FEDOROWITZ, DEN GROSSEN ZAAR IN MOSCOW UND SCHACH SEFI, KOENIG IN PERSIEN, GESCHEHEN

КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ

ГЛАВА IX.

От Царицына до Астрахани.

Отсюда до Астрахани и вплоть до Каспийского моря идет страна пустынная, песчаная и для земледелия неспособная; поэтому города в этой местности, равно как и самая Астрахань, получают весь хлеб по Волге из мест плодородных, большею частию из Казани, и по обилию привозимого туда хлеба, он там гораздо дешевле, чем в Москве и даже чем в Голландии иногда.

Вскоре за Царицыным лежит остров Сарпинский (Serpinske), п., имеющий 12 верст протяжения (Между Царицыным и Сарептой, так названный по речке Сарпе, впадающей тут в Волгу ниже Сарепты. О. Б.). На этом острове стрельцы пасут коров своих и вообще скот. Не задолго до нашего прибытия сюда Казаки, заметив, что жены и дочери стрельцов ежедневно отправляются на остров доить коров, и часто без охраны, подстерегли их, поймали, сделали с ними то, что хотели, и затем невредимыми отослали домой к стрельцам.

Позади этого острова течет небольшая речка, вытекающая из Дона и впадающая здесь в Волгу; по ней могут [442] ходить только челны и вообще легкие суда, как сообщали нам это не только лоцман наш, но и несколько рабочих людей, которые незадолго до этого плавали там с Казаками. Речка эта на обыкновенных картах не обозначена ни у кого, кроме у Исаака Массы (Massa), и называется у него Камоус (Kamous) (Что это такое теперь? Не смешал ли Масса с рекой Каламусом, впадающей в Маныч? О. Б.).

Этот день, равно как и несколько следующих, стоял сильный жар, какой бывает у нас только во время собачьих дней, т. е. когда бесятся собаки, и в это время здесь бывает ежегодно такая же жара, как рассказывали нам Русские.

7-го Сентября погода была пасмурная и бурная, так что скоро плыть было нельзя. Проплыв 10 верст мы увидали на правом берегу, на высокой красно-песчаной горе виселицу, первую, какую только мы видели в этих странах, и на ней-то Воевода ближайшего города вешает пойманных разбойников Казаков. Тело повешенного не оставляют висеть долее 8-ми дней; ибо иначе товарищи Казаки непременно утащат его.

Здесь Посланник Бругман потребовал к себе Посольскую прислугу и объявил им, что на некоторых из них он имеет сильное подозрение в том, что они тайно составляют против него заговор, по чему он не может ожидать от них ни чего доброго в случае какой-нибудь беды или нужды; а этого он не ожидал от них, но, напротив, надеялся, что заслужил личное их расположение к нему, хотя бы за его тяжкую обязанность управления и заботы о них, которые он несет ежедневно. Вследствие этого, он изъявил желание, чтобы музыканты, телохранители и застольные слуги дали клятву в верности (juramenium fidelitatis), которую эти люди охотно и дали, объяснив, впрочем, что они отнюдь не считают себя заслужившими такое обвинение, и что без клятвы, уже по самым должностям своим, они обязаны быть, и были всегда, достаточно верны. Но, дав клятву, они, в свою очередь, [443] просили Бругмана, чтобы он не кричал на них без всякого к тому повода и без различия на всякого и не обзывал бы их разными, оскорбительными для чести и унижающими их достоинство словами, как это случалось часто до сих пор; что если же они увидят от него доброе обращение с ними, то не только пребудут верны ему и покорны, но из любви к нему, буде нужно будет, положат жизнь свою. Обещание исполнить просьбу эту было также дано, но исполнено не было.

В этот день мы встретили большое гребное плоскодонное судно (барку, шюту), с которой несколько человек, на небольшой лодке, подплыли к нам и, взошедши на корабль, объявили, что они отправились из Астрахани назад тому 3 недели и на пути встретили 30 Казаков, которые напали на них и отняли у них все их продовольственные припасы, так что теперь они уже 4 дня как ни чего не ели. Они просили у нас хоть немного хлеба, чтоб утолить голод до той поры, когда встретят кого-либо из своих, или доедут до города. Мы дали им мешок сухарей, за которые они кланялись нам в ноги и очень благодарили.

В 40-ка верстах за Царицыным, на правом берегу, идет ровная гора, а против нее, на Волге, остров, который, также как и гора, называется Насоновским (Nassonoffsko). Между горой и островом идет узкий и кривой водоворот, в который, немного лет тому назад, Казаки заманили несколько сотен стрельцов, разыскивавших и преследовавших их, и там всех их перебили.

Вечером один рыбак принес на корабль неизвестную рыбу, которую они называют Чиберика (Tziberika) (Чабань? О. Б.), величиною более 2 1/2 локтей, с широким и длинным, как у утки, носом, с черными и белыми пятнами на спине и боках, как у Польской пестрой собачки, но расположенными в известном порядке. Брюхо у ней совершенно белое. Вкусом она сладковатая [444] и приятная, также почти, как и семга. Рыбаки принесли нам еще рыбу вроде осетра, которую они называют стерлядью, величиною с локоть, не более, и на вкус чрезвычайно нужную. Рыбы этой бездна везде в Волге, и она здесь очень дешева.

8-го числа догнал нас оставленный нами в Царицыне караван у мыса правого берега Поповича Юрка (Popowitzka Jurka) (Где ныне селение Поповицкое или Райгородок, при речке малой Воложке (боковом протоке или рукаве Волги), прежде Поповицкая подстава или форпост, где жили Донские Казаки и содержали попеременно караулы по Царицынской Линии, для безопасности проезжающих из Царицына в Черный Яр. О. Б.). Называется так мыс этот потому, что несколько лет тому назад, сын одного Русского Священника, сделавшийся начальником и вождем Казаков, собирал обыкновенно в этом месте свою шайку. Мыс этот находится от последнего города в 70-ти верстах. От этого места, на протяжении 40 верст, до горы Каменный Яр (Kamna-gar) (Каменооярское село при Волге. О. Б.), п., встречается несколько островов и мелей, на которых мы иногда застревали, также как и некоторые суда Персов. В 20-ти верстах далее лежит высокий остров Вязовой (Wesowoi) (Против Вязовки или Вязовского села, при речке Вязовке, вытекающей из Волги. О. Б.), п., длиною в 4 версты, а за ним река того же имени. Еще далее, через 30 верст, ветер загнал нас в угол, на правом берегу, в который впадает река Володимирское Устье (Wolodimerski Ustga) (Или Володимировка. О. Б.). Так как в это время дул весьма благоприятный для дальнейшего плавания ветер, то мы не медля принялись все за работу, и с помощью 2-х якорей скоро-таки выбрались из залива. Затем на всех парусах мы быстро пронеслись мимо места Ступина (Stupin) (Ступино или Ступин Яр, при ерике (боковом протоке Волги), прежде Мазанская крепостца, на павом берегу, тоже Казацкая подстава. О. Б.), [445] лежащего в 30 верстах от следующего впереди города Чернонояра (Tzomogar) (Черный Яр, город на протоке большой Волги. О. Б.). В 12-ти верстах от этого Чернояра, не доезжая его, вытекает из Волги другая река — Ахтубеничное Устье (Achlobenisna Ustga), соединяющаяся с помянутой выше Ахтубской (Achtobska). За этой рекой мы стали на якорь в месте с караваном у острова Осина (Ossino), за 7-м верст до города, сделавши в этот день 135 верст иди 27 миль.

В этой стране, почти до самой Астрахани, по обоим берегам Волги, в кустарнике растет в изобилии солодковый корень (Glycyrrhiza) (Солодика, солодка или лакрица. О. Б.) или сладкое дерево, которое, здесь особенно рослое, дает ствол вышиною в полчеловека; семена ее лежат в чашечке вроде черного журавлиного боба. Такой же кустарник видели мы потом в Мидии, где она растет везде на лугах, особенно же при реке Араксе (Araxe)» Корни ее, толщиною в руку, дают более нежный сок, чем у нас.

9-го Сентября, в полдень, сильная буря пригнала нас к городку Чернояру, у которого мы и стали на якорь. Город этот, отстоящий в 300 верстах от Царицына, 9 лет тому назад Великий Князь велел было построить прежде на полмили дальше; но недавно еще высокий берег у этого места обвалился, и река Волга уклонилась несколько в своем течении от города, вследствие чего 2 месяца тому назад городок был перенесен сюда, и лежит он теперь на правом, высоком берегу, окруженный 8-ю башнями и крепким дощатым забором. Заселен он одними стрельцами, для охраны от рыщущих кругом Татар и Казаков. Против каждого угла городка, в четверть мили от него, стоят на 4-х высоких столбах караульни, из которых стрельцы, как из сторожек, могут далеко обозревать окрестную страну, которая здесь совершенно ровная и без кустарника. Поводом к постройке этого городка послужило страшное убийство и грабеж, [446] причиненные здесь тогда Казаками. 400 Казаков хитростию напали на Русский караван в 1500 человек, и перевили в нем половину народа. Для этого они прибегли к такой уловке: увидавши, что суда каравана идут не все вместе, но некоторые, и именно со стрельцами, плыли на ружейный выстрел впереди. Казаки спрятались и, карауля на высоком берегу, в том самом месте, где Волга имеет самое стремительное течение, и дав свободно проплыть передней лодке со стрельцами, на остальные затем напали и перебили в них людей. Стрельцы же, хотя и вернулись и всеми силами спешили назад, но быстрое течение Волги задержало их, и они поспели на помощь уже тогда, когда большая часть убийства и грабежа совершилась, и Казаки, достигши берега, ускакали на лошадях своих. Здесь за берегом, особенно по правой стороне, не видать уже ни одного деревца, и везде только сухая, погорелая почва и степь.

10-го Сентября, только что миновали мы город, как поднялся сильный, противный ветер, и во весь этот день, не смотря на все наши усилия, мы не могли сделать более 10 верст. Вечером несколько рыбаков принесли нам на корабль одного громадного, жирного карпа, весом в 30 фунтов, и 8 больших пескороев (Sandalen), каких во все путешествие мы не видали, и за всю рыбу эту они не хотели взять с нас денег, говоря, что они посланы сюда для рыболовства известным Московским купцом, держащим на откупе эту часть Волги, и если бы он узнал, что они продали хоть малейшую рыбушку, то подверг бы их тяжкому взысканию. Поэтому, вместо денег, им предложена была водка, которой они получили полкружки и отплыли от нас с большой благодарностью и веселые.

11-го Сентября, с благоприятным ветром и постоянно на парусах, мы сделали 120 верст всего дневного пути. В полдень миновали гору Половина (Polowon). Имя свое получила гора эта от того, что стоит на полпути от Царицы до Астрахани, именно в 250 верстах. Ночлег наш в этот день был позади острова Кисяра (Kisiar). [447]

Ночью, в очередь управления стражей Посланника, Бругмана, посреди реки явилось большое судно, тихо плывшее нашего корабля. Когда на оклик наш никто не отвечал и не пришел, по требованию нашему, к нам на корабль, то по плывшим выстрелили из 15-ти ружей, и пушкарю дано уже было приказание выстрелить по ним из одной пушки. В это время на небольшой лодочке подъехал к нам один из плывших людей и объяснил, что они вовсе не враги, но Русские, числом 7 человек, едущие на барке с солью; что их всех угостил водкою караван, стоящий позади нас на ружейный выстрел, и что он и его товарищи, напившись, заснули и пустили барку плыть саму по себе. Человека, сообщившего нам это сведение, признал за знакомого наш лоцман; так как оба они были из Нижнего; поэтому, давши ему несколько чарок водки, мы отпустили его. На следующее утро, в благодарность за это угощение, человек этот принес нам в подарок несколько стерлядей. Удивительно было, что выстрелами нашими никто из бывших на барке ранен не был.

Так как всю ночь дул самый благоприятный ветер, то мы не хотели упустить случая воспользоваться и ранним утром в 3 часа снялись с якоря, пустились далее и миновали на левой руке (Backbort) еще новый отпрыск (выход) Волги — реку Бухвостову (Buchwostowa), которая изливается в прежние ее рукава. За тем достигли до острова Копанова (Kopono), против которого, на правом берегу, возвышается гора Копонова гора (Kopono gar), отстоящая от Астрахани в 150 верстах. Через 26 верст далее Волга дает четвертый отпрыск или рукав, выпуская из себя реку Даниловское Устье (Danilofsko Ustga), л., которая течет отдельно от прежних рукавов и отдельно же впадает в Каспийское море. 15 верст ниже этого, почти среди Волги, лежит небольшой, красиво округлый и поросший прекрасными деревьями и кустарником, остров Катеринский (Katarinski).

Затем мы увидали издали, на песчаном бугре, большой затопленный струг, и как наши приняли его за укрепление, нарочно накиданное Казаками, которых несколько человек [448] заметили мы в кустарнике, то все люди наши вооружились, и дано было приказание сделать несколько выстрелов в кустарник. При этом у поварского прислужника нашего, Якова Ганзена, разорвало ружье, заряженное двойным зарядом, и оторвало большой палец на левой руке, которой он придерживал ствол и, кроме того, поранило ему в нескольких местах голову, грудь и руки.

Сделавши в этот день 100 верст, мы стали на якоре позади острова Пирушки (Pyruski), в 80-ти верстах от Астрахани (Где ныне казенное село Пироговское при Ахтубе? О. Б.).

13-го Сентября, рано утром, в одно время с тем, когда в наших молитвенных часах дошли мы по порядку до 13-й главы 4-й книги Моисея, в которой говорится об обетованной земле Ханаанской, об ее прекрасных плодах и громадных гроздьях винограда, мы и на пути своем увидели первые плоды. Из Астрахани в это время плыли две барки, с которых продали нам прекрасный крупный виноград, ягоды которого были с Грецкий орех, большие, превкусные персики и дыни.

Замечательный местности, которые мы в этот день миновали, были: река Митуска (Mituske), тоже отделившаяся от Волги, которая изливается частию во вчерашний рукав, частью же, через несколько верст далее, опять в Волгу. Здесь должно быть настоящее разбойничье гнездо. Так как мы видели на 2-х островах, лежавших перед сказанной рекой, нескольких Казаков, то Посланник приказал выстрелить по ним из большой пушки. Через 5 верст далее находится последняя до Астрахани мель, Кабанья мель (Kabanga meel), в 70 верстах от этого города; еще через 5 верст мыс Кабанья гора (Kabangen gar); наконец, через следующие за тем 5 верст достигли мы острова Ицибурского (Itziburski), в 50 верстах от Астрахани. За этим островом мы стали на якорь, на ночлег. [449]

В этой стране, равно как ниже до самого Каспийского моря, мы видели больших птиц, называемых Русскими бабами, иногда целыми стаями, штук во 100, сидели они у берегов; ниже я скажу о них подробнее.

14 Сентября, только что проплыли мы две версты, как поднялась сильная буря напротив нас с юго-востока, вследствие чего мы должны были простоять здесь до следующего утра. Глубина Волги в этом месте была 80 футов. Здесь Князь Мусал подарил Послам разные напитки — пиво, мед, водку, с предложением, если понравятся какие из этих напитков, получить их от него еще сколько угодно.

15-го Сентября утром, именно в 4 часа, с начавшимся попутным ветром, пустились мы в путь, и плыли на помянутой сейчас глубине и все на юг так счастливо, что еще утром же достигли острова Бузана (Busana) (Известный остров, образуемый Волгой и рекою Бузаном, при которой находится рыболовный завод. О. Б.), в 25 верстах от Астрахани; за тем миновали реку или опять рукав Волги Бальчик (Baltzik), отстоявший в 15 верстах от города, и наконец, в 8 часов утра, увидели, за 12 верст, давно желанную Астрахань (Astrachan), которая была видна отсюда вся, по причине ровной кругом местности и без кустарников. Здесь начинается рукав Гнилуша (Knilusse), который, отделившись от Волги, идет и позади Астрахани и изливается в Каспийское море несколькими отдельными устьями.

В полдень, с попутным же ветром и благоприятной погодой, мы достигли наконец до славного города Астрахани, и, при милостивой помощи Бога, сделали первый шаг из Европы, первой части света, в Азию; ибо Астрахань лежит по ту сторону Волги, реки, которая отделяет Европу от Азии.

Мы остановились перед городом, посреди реки, и в приветствие дали залп с нашего корабля изо всех пушек; такое приветствие очень удивило жителей, высыпавших на берег перед городом, в числе более 100 человек. [450]

ГЛАВА X.

О стране Нагаев и Астрахани, и о жителях их.

При первом вступлении в эту страну, я желаю прежде, чем идти далее, сделать небольшой обзор ее, равно как и главного ее города, нравов и свойств ее обитателей.

Древние миро- и землеописатели, каковы Птоломей, Страбон и другие, следовавшие за ними, о Нагайских, а равно и о соседних с ними Татарах частью вовсе не упоминают, частью же говорят о них мало, и сообщают неточные сведения, включая их большею частию в общие имена Скифов, Сарматов и Татар. Между тем они во многом различны друг от друга, как по жизни своей, нравам и обычаям, так по месту их нахождения и по имени. Матфей Меховский (Matthias a Michow), Поляк, писавший полтора века назад, говорит: in praefatione libri de duobus Sarmaliis, что древние писатели потому не могли сказать о них ни чего верного, что в древние времена они не были там исконными обитателями (как думают также и некоторые новые бытописатели), но новый народ, пришедший туда с востока не много более 300 лет тому назад. Когда, в Мае, 1211-го года по Р. Хр. (говорит тот же Матфей в другой главе) появилась большая комета, обращенная к Дону и России, с хвостом, простиравшимся на запад, то она предвещала прибытие этих Татар. Ибо, спустя год после того, эти хищнические народы, убив своего собственная Царя, удалились из Индии, соединились с некоторыми, подобными им, Северными обитателями и расположились на житье у Понта, где жили Геты, а потом по Дону и Волги, откуда делали частые вторжения в землю Русских, подобно тому, как делают это и в настоящие дни некоторые Татары, живущие разбоем.

В 8-й главе он говорит о них уже несколько определеннее, разделяет их на 4 орды или толпы и называет их: Заволжскими (Zawolhenses), Перекопскими (Precopenses), [451] Казанскими (Cosanenses) и Нагайскими (Nohacenses); в этом Матфею следует Гваньин, а Гваньину Иоанн Raw, в своей «Cosmographia». Гваньин, впрочем, считает 16 орд Татар. Татары, которых писатели эти называют Volhacenses (Волжскими), суть, не что иное, как живущие при Волге; ибо реку эту они называют Wolha. Это могут быть Черемисы, Казанские и другие Татары. Под именем же Nohayccases должно разуметь Нагаев. Я оставляю нерешенным вопрос о том, как помянутые и другие писатели называют этих Татар, как они разделяют их и какие места присваивают им. Ограничусь повествованием только того, что и как видел и узнал я сам на месте.

Нагаи, называемые также Нагайскими Татарами, суть народы, обладающие полосою земли между двумя реками, Волгою и Яиком, простирающеюся до Каспийского моря, и главный город в этой стране Астрахань, по которой некоторые писатели называют и всю эту страну. Полагают, что название Астрахани произошло от того, что Князь, построивший этот город и первый обладавший им, назывался Астра-Хан (Astra-Chan). Город лежит не в нескольких днях пути от Волги, внутри страны, как говорит Герберштейн и как думают некоторые, но при самом главном течении Волги, на острове Долгом (Dolgoi), образуемом там рукавом этой реки.

Высоту полюса в Астрахани, по неоднократно повторенным наблюдениям, я нашел в 46° 22'. Климат в ней довольно теплый. В Сентябре и Октябре месяцах там была такая теплая погода, какая бывает у нас в жаркое лето, особенно когда ветер дует с северо-востока и с Волги; южный же ветер и дующий с моря приносить обыкновенно холод, а иногда насыщенный запахом моря воздух. В Июне, Июле и Августе месяцах время, которое мы на обратном пути простояли в Астрахани, был хотя и сильный жар, но, по причине дувшего тогда постоянно ветра, он не был для нас тягостен. Зима хотя и не продолжается там более 2-х месяцев, но бывает такая холодная, что Волга, по мнению некоторых писателей, совершенно замерзает, так что по ней ездят на санях. [452]

Остров Долгой (Dolgoi), равно как и материк на правом берегу Волги, песчаны и бесплодны; на левом же берегу, на восток, до Яика лежат хорошие пастьбища. По сю сторону Волги, на запад, идет ровная, сухая степь, простирающаяся до Понта или до Черного моря на 70, а на юг до Каспийского моря на 80 Немецких миль, как мы измерили это достаточно верно девятью тягостными днями пути, о чем подробнее скажу ниже. Пустыня эта дает превосходнейшую соль, добываемую из множества ям, колодцев или стоячих озер, из которых важнейшие: Мачаковское (Mozakoffski) (Собственно озер три: первое в длину 750, в ширину 300 сажен; второе в длину 525, в ширину 40 сажен; а третье, по причине ила и песка, остается без употребления. О. Б.), в 10-ти верстах, Каинково (Kainkowa), в 15-ти, и Гвоздовское (Gwostoffski), в 30-ти верстах от Астрахани. Озера или соленные колодцы, лужи, имеют соленые жилы, через который рассол поднимается вверх и действием солнечного жара выделяется в чистый, как кристалл, толщиною в палец, слой, подобно льду; он имеет при этом весьма приятный запах фиалки. Всякий, кто только хочет, может добывать там соль, заплативши только Великому Князю пошлину по 1-й копейке или по 1-му шиллингу за каждые 2 пуда. Русские ведут громадную торговлю солью, свозят ее на берега Волги, ссыпают в большие кучи, развозят потом по всей России, но отнюдь не в Мидию, Персию и Армению, как рассказывает Петрей, в своей Московской Летописи; ибо в этих странах имеются свои превосходнейшие соленые ямы и горы, о чем скажу я еще в своем месте. Несправедливо также и то, что говорит он на 103 странице, будто в 2 милях от Астрахани находятся две соляные горы, называемые Бузин, которые неистощимы, и если бы 20, или 30, тысяч человек ежедневно рубили и кололи эти горы столько, сколько хотели и могли, то все-таки у них была бы работа, и они никогда бы не увидали, чтобы горы те хоть бы на малость от того уменьшились; ибо чем более бы кололи и обрубали их, тем более бы они росли и делались такими твердыми как скала. Таких гор нет в этой стране, и рассказ о них [453] можно отнести к утопиям. Что касается до соляных ям или колодцев, то справедливо, что чем более снимать с них соляных слоев, тем более их будет снова выделяться; ибо в богатых источниках рассола недостатка нет.

Волга в этом месте и до Каспийского моря, лежащего от Астрахани в 12-ти милях, доставляет чрезвычайно богатый лов всякого рода рыбы, которая здесь весьма дешева, так что за 1 грош можно купить 12 больших карпов, а 200 стерлядей, или небольших осетров (рыба чрезвычайно нежная на вкус), за 15 грошей. Водится здесь и бездна раков; но как ни Татары, ни Русские не едяти, то их ни во что не ставят и выбрасывают.

В этой же стране, поблизости моря и по множеству лежащих под Астраханью островов, поросших тростником н. кустарниками, водится множество всякого рода дичи, особенно диких гусей и больших красных уток, которых Татары мастерски скоро ловят с помощью приученных к тому соколов и ястребов, водящихся там тоже в большом количестве. Есть также здесь и бездна кабанов, за которыми Татары охотятся; но так как по закону их они в пищу их не употребляют, то продают Русским за ничтожные деньги.

Что касается до садовых плодов, то они здесь так хороши, что и в Персии мы не находили почти лучших. А именно: яблоки, айва, Грецкие орехи, большие желтые дыни, также водянистые дыни, которые Русские называют арбузами,; Татары и Турки — карпусами (Karpus), по причине их свежести, Персы — Гиндуанами (Hinduanae), потому что в Персию привезены они впервые Индейцами. Видом они походят на дыню или скорее еще на тыкву, имеют зеленоватую кожицу и телесного цвета и весьма сочное и сладко-сахарное мясо и черные семена. Таких арбузов и дынь Татары еженедельно привозят на базар в Астрахань по 10 и по 20 возов и продают их весьма дешево.

Недавно еще здесь не было ни одного виноградного растения. Персидские купцы привезли как-то первые виноградные лозы в Астрахань, которые один монах и посадил у себя [454] в монастыре, находящемся под городом. Когда же увидали, что лозы принялись и пошли расти хорошо, то в 1613 году, по приказанию Великого Князя, тем же монахом разведен был настоящий виноградный сад, который год от году расширяется и приносить превосходный крупный и сладкий виноград, который, как и другие, разведенные там, древесные, плоды, частию посылаются в Москву к Великому Князю, частию же продаются на месте Воеводам и другим знатным господами. Теперь и некоторые граждане Астраханские развели про своих домах виноградные сады, и хозяин наш говорил нам, что его виноградный сад в тот год доставил ему до 100 талеров. В нынешнем году меня извещали за верное, что теперь в Астрахани выделывается уже столько вина, что его ежегодно вывозится оттуда в Москву от 56 до 60 пип или больших бочек, и Астраханцы имеют у себя теперь садовника виноградного, Якова Ботмана (Jacob Bothman), который обучался в Готторфе, у Придворного садовника Его Княжеской Светлости, заведывающего и увеселительным садом.

Помянутый сейчас монах в нашу бытность был уже 105 лет, родом Австриец, во время войны пленным мальчиком был вывезен в Россию, перекрещен в Русскую Веру и прислан сюда на житье в монастырь. Тогда он управлял целым монастырем, мог еще говорить кой-что по-немецки, делал разные одолжения тем из нас, которые его посещали, сам также посещал Послов и приносил им в дар плоды, насажденные его собственною рукою, и вообще был нрава общительного и веселого. Когда он выпил две чарки водки, то начал показывать свою бодрость и плясать без палки, хотя уже и дрожащими ногами. Он говорил, что страна эта здорова и в ней много старых людей.

Обитатели этой страны Нагаи (Nagajae), или Астраханцы, были, как уже сказано, некогда чистые Татары, имели собственных своих Царей и состояли в такой дружбе и союзе с Казанскими и Крымскими Татарами, что кто имел неприятелем какой-нибудь один из сих народов, тот должен был воевать со всеми ими. Но Великий Князь Иван Васильевич, через два года [455] после завоевания Казани, пошел войною и на Царство Нагайское и покорил его своей власти. Так 1-го Августа, 1554 года (Собственно 2-го Июля 1554 г., а окончательно в 1557 г. О. Б.), и главный город Астрахань взят был приступом, Татары изгнаны из него и заселен он с той поры Русскими.

После этого Грозный укрепил город крепкой каменной стеной, а нынешний Великий Князь расширил его, приказав пристроить к нему стрелецкий город (Strelitza gorod) или часть города, в которой живут теперь стрельцы. Город снаружи, с Волги (которая здесь шириною в 2,260 футов), имеет довольно красивый вид по множеству башен и колоколен; внутри же большею частию состоит из деревянных строений. Он снабжен довольно сильной стражей и, как говорят Астраханцы, 500-ми металлическими пушками, между коими есть несколько полных и полуосадных коротких пушек (Gartaunen), которые мы сами видели. Теперь там 9 Приказов, и к каждому из них принадлежит по 500 стрельцов, которые состоят под начальством двух Воевод, одного Писаря и нескольких Капитанов, и которые всегда должны быть на службе и стороже и, таким образом, обуздывать Татар. В городе проживают, впрочем, не одни только Русские, но и Персияне и Индейцы, и все они имеют там свои собственные торговые площади. Также Бухарцы, Крымские и Нагайские Татары, Армяне Христиане, и все эти народы ведут всякого рода товарами значительную торговлю и промышленность, так что город этот доставляет Его Царскому Величеству ежегодно громадные суммы, принося одними пошлинами 12 тысяч рублей или 24 тысячи рейхсталеров.

Здешним Татарам, которые частью Нагайские, а частью Крымские, не дозволяется жить в самом городе, а вне города, на известных местах, которые они могут обносить только плетнями; и вообще во всей этой области Татары живут не в укрепленных городах и селениях, а в круглых, имеющих в разрезе обыкновенно 10 футов, шалашах, сплетенных из камыша или тростника, наподобие наших плетушек для птиц. Сверху они покрываются войлоками, по средине которых [456] делается отверстие для дыму, а над отверстием опять кусок войлока, который можно произвольно приподнимать и направлять, смотря по ветру. Когда топливо их, состоящее обыкновенно из соломы и сушеного коровьего помету, все прогорит, и дыма уже не будет, этот кусок войлока опускают, прикрывая отверстие и, если погода холодная, то шалаш окутывается войлоком, или камышом, и тогда жены и дети сидят себе вокруг углей и пепла, и тепло в шалаше может сохраниться долгое время.

Летом они не имеют определенных мест для своих постоянных жилищ, но переменяют места и переносят свои шалаши с места на место так часто, как только оказывается это нужным для приискания своему скоту свежего и хорошего пастбища. При таких переходах они ставят свои лачужки на высокие телеги, которые всегда бывают при них у жилья, и перетаскиваются таким образом с женами, детьми и всей домашней утварью, которых рассаживают и размещают на коровах, быках, лошадях и верблюдах. Русские называют их по этому Половцами (Polowtzki); ибо они бродят с места на место. Зимою же опять собираются к Астрахани и размещаются на отдельные орды (как в Германии гарды или станы) или роты, на таком расстоянии друг от друга, чтобы, в случае нужды, можно было прийти и тем и другим на помогу; ибо они часто подвергаются нападениям и грабежу от постоянных врагов своих — Калмыков, не только тех, которые рассеяны везде отсюда до Саратова и называются Булгарскими Татарами (Bulgarische Tartern), но также и тех (Калмыков же), которые живут за рекою Яиком и перебираются сюда в зимнее время везде по замерзшей реке. Для того же, чтобы они получше встретили этих врагов и могли защищаться против них, на это время им выдаются из Русской оружейной палаты орудия и вооружения, которые, с наступлением лета, они возвращают назад, и более этого они уже не смеют иметь при себе ни какого вооружения.

Хотя они не платят Великому Князю ни каких податей, но если он пожелает поставить их в поле против какого [457] ни есть неприятеля, то они обязаны явиться, и делают это охотно, в надежде на добычу, в которой состоит главное их богатство, как у Дагестанских Татар, о которых буду говорить еще на возвратном пути. Они наскоро могут собрать и поставить из себя несколько тысяч человек и храбро дерутся с неприятелем.

Хотя им дозволяется иметь собственных своих Князей, Начальников и Судей, но, чтобы вернее обеспечить себя от возможности возмущения с их стороны, несколько Мирз их или Князей должны постоянно находиться поочередно в Астраханской крепости, и содержаться там в качестве заложников.

Нагайские, равно как и Крымские, Татары телом тучны, коренасты, широколицы, имеют маленькие глаза и цвет кожи темно-желтоватый. У мужчин лице морщинистое, как у старых, волосы на бороде редкие, а на голове низко и гладко остриженные.

Все они носят длинные кафтаны, иные из серого сукна, другие, особенно Нагайцы, овчинные тулупы и шапки, мехом наружу. Женщины, обыкновенно непротивные лицом, носят кафтаны из белого полотна и круглые шапочки со складками, которые вверху сходятся в острый конец, наподобие шлема, и выложены и увешаны Русскими копейками, как бы пуговицами, или застежками. Перворожденные, равно как и те из дочерей их, которых родители посвятили Богу, или какому-нибудь Имаму и Святому, во время нахождения их еще в утробе матери, носят, в знак того, что они рабы их и преданы им, в правой ноздре кольцо с бирюзой, рубином, или кораллами, точно также как мальчики носят такие кольца в ушах. Подробнее я буду говорить об этом при описании Персов, у которых существует подобный же обычай. Дети ходят голые, без рубашек и все с претолстыми животами.

Пищу сих Татар составляет все то, что доставляет им скотоводство, рыболовство и птицеводство. Быки и коровы [458] их очень крупны и сильны, подобно Польским; овцы их, также как и Персидские, имеют толстые, большие хвосты, состоящие из одного жиру и весящие иногда от 30 до 30 фунтов, висячие, как у легавых собак, уши, и не прямые, с горбиной носы. Лошади их не видные, но сильные и выносливые. У них есть также и верблюды, но больше двугорбые, чем одногорбые, и первых называют они Боггур (Boggur), а вторых Тове (Towae).

Обыкновенные кушанья Татар составляют: высушенная на солнце рыба, употребляемая ими вместо хлеба; молотый рис и просо, из муки которых они делают род лепешек, и обмакивают их в масле, или в меду. Кроме прочих мяс они едят верблюжину, конину, пьют воду, молоко и особенно кобылье, которое считается лакомым и здоровым напитком. Поэтому, когда однажды Посланники отправились к Татарам посмотреть на их орды и палатки, то Татары нацедили им кобыльего молока из особого кожаного мешка и предложили им выпить его.

Вера их — Магометанская, но обрядность религиозная не Персидская, а Турецкая. Некоторые Татары приняли Русскую Веру и перекрестились. С нами они были чрезвычайно дружелюбны. Один Мирза или Князь их, желая доставить удовольствие Послам нашим, хотел было позабавить их соколиною охотою и сделал уже все распоряжения для ней, но Воевода не позволил ему.

ГЛАВА XI.

Что далее было с нами в Астрахани, как посещали нас некоторые лица и как угощали нас в гостях.

Во все время стоянки нашей у Астрахани, когда случалось, что нам нужно было что-нибудь сварить, спечь, убить скот и добыть что-либо из продовольствия для опустелой стряпни и [459] погреба нашего, все нужное для этого нам присылали Персидские и Татарские купцы, а также и другие лица, в подарок с кем ни есть, иногда же сами лично посещали Послов, а также и Послы, в свою очередь, посещали их.

Так, когда мы только что стали у Астрахани, как сказано выше, с нашим кораблем, и сделали приветствие выстрелами, купец Персидского Царя, а также и другие Персидские купцы, только что приехавшие туда же из Персии, прислали, в привет Послам нашим, несколько прекрасных больших арбузов, дынь, яблок, персиков, абрикосов и кисти крупного винограда с просьбою, чтобы Послы благосклонно приняли пока подарок этот от них, также чужестранцев в этом месте; если же Бог поможет прибыть в Персию, то там все, принадлежащее им, Персам, готово будет к услугам Гг. Послов. В свою очередь и Послы наши снарядили несколько человек и послали их к Персидскому купцу и Князю Мусулу с подарками, состоявшими из разных дорогих напитков (водиц), вина и конфект.

На другой день нашего прибытия несколько партий Персидских купцов пришли на наш корабль, осмотреть его и посетить Послов, при чем каждый принес с собою каких-нибудь плодов; ибо в Персии уже такой обычай, что никто не является к какому-либо знатному Господину без подарка, хотя бы самого ничтожного. Гости эти, по обычаю своей страны, обращались очень любезно и общительно, что показалось нам весьма странным после грубости Русских, и так как для нас они были люди новые и давно желанные, с которыми нам предстояло еще иметь ближайшее сношение, то тем более мы предоставили им свободы у нас; от того все они так подпили, что когда сходили с корабля, то некоторые из них попадали в воду, а один пожилой почетный купец заснул и целую ночь пробыл у нас на корабле. Этот старик во время попойки еще был так любезен, что когда Послы, предлагая ему стакан Французского вина, сказали: «Может вино нашей страны, после крепких напитков Персидских, не понравится вам и будет неприятно», он тотчас же взял [460] стакан и отвечал, что если б то был и яд, то из рук Послов он выпил бы и его.

17-го Сентября купец Персидского Царя вторично прислал в подарок Послам 2 мешка рису, не похожего на обыкновенный: прекрасного, белого, крупнозернистого, и кружку разваренного Персидского чесноку, на вкус весьма приятного; как изготовляется он, скажу ниже.

С прислугою купца пришли к нам и другие Персы, мореходцы, осматривали наш корабль, удивлялись его громадности и говорили, что он не может служить для плавания на Каспийском море, на котором обыкновенно бывают весьма высокие и обрывистые волны; или же, по крайней мере, надо будет укоротить мачту на нашем корабле, чтобы можно было плыть в нем. Что Kuelsuem (гак называли они Каспийское море) с тех пор, как по нем плавают суда, никогда еще не видал такого громадного корабля; ибо их корабли такие, как наши маленькие шюты (плоскодонные судна) и видом похожи на ванну для купанья, очень высоко стоят над водою, скрепляются множеством балок или перекладин, выходящих на обе стороны и сколачиваемых клиньями, и этими-то балками все судно сдерживается снизу до верху; в средине они совершенно открыты, не имеют насосов и накопившуюся воду просто вычерпывают. Плавают они на этих судах обыкновенно с одним большим парусом и реяться (laviren) не умеют. По этому во время бури они или отдаются на произвол ветра, хотя с великою опасностью, или же бросают якорь. Вообще же никто охотно не отваживается плыть в этом море на глубине более 10 сажен.

По отъезде Персов с корабля Посланники наши послали со своим Секретарем большой бокал к главнейшему Воеводе, Федору Васильевичу (Fedor Vasiliwitz), в подарок, с поручением при этом узнать его мнение и совет о дальнейшем путешествии нашем: не удобнее ли будет ехать далее сухим путем, чем морем? Для ответа Воевода просил отсрочки на несколько дней, чтобы справиться и переговорить с другими мореходцами. [461] По многим причинам потом принято за разумнейшее — ехать водою, а не сухим путем.

19 числа Татарский Князь Мусал известил нас, что он хочет приехать к нам на корабль посетить Послов; потому на встречу ему к берегу послана была наша шлюпка, обложенная ковром, с несколькими людьми из сопровождающих Послов. Он приехал тоже в сопровождении 40 человек и, кроме того, при нем находился другой Мирза и Великокняжеский Посланник, Алексей Савинович (Poslanik, Alexei Sawinowitz). Сам Мусал был одет в дорогое Русское платье, шитое золотом и жемчугом; с виду он был высокий, крепкий и внушающий почтение человек, с белым, приятным лицом, с длинными и черными как уголь волосами; лет около 28-ми, веселый и разговорчивый. Когда он вошел на корабль, то сперва приветствовали его на трубах, потом выстрелили из 3-х больших пушек, и затем, во время угощения в каюте Посланников, постоянно играла музыка. Телохранители, слуги и солдаты выстроились в своем порядке и вооружении, что все очень понравилось Татарину и весьма лестно было ему. После двухчасового приятного пребывания в каюте и везде на корабле, который водили его осматривать по его желанию, пригласили его вниз, в столовую, где просили его к столу, уставленному всякого рода конфектами, но он не сел и поспешил отправиться домой. При отъезде его опять стреляли из пушек и ружей.

20-го Сентября Послы наши отправили нашего Маршала ко купцу Персидского Шаха, поклониться ему от них и просить, чтобы он сделал им честь и пожаловал бы к ним на корабль, что и было па следующий же день. Купец этот, по имени Наурус (Naurus), прибыл с другим знатным Персидским купцом, называвшимся Нуреддин Магуммед (Naureddin Mahummed), и с Приставом, приставленным к нему Воеводою. Эти господа были приняты и угощены также, как и Татарский Князь. Когда они, между разными приятными разговорами и весельем, послушали немного нашу музыку, то попросили и им дозволить принести [462] их музыкальные инструменты, которые состояли из свирелей (дудок) и барабанов. Барабаны их сделаны были из обожженной горшечной глины, в виде продолговатого горшка; на этих барабанах Персы выбивали хотя и странные звуки, но довольно искусно и быстро выигрывали разные штуки. Под такую музыку отправились Персы и от нас на берег, где в разбитых палатках их еще долго слышалась она нам на корабле нашем.

22-го числа, рано утром, Воевода, в благодарность за подарки, прислал Послам: 20 окороков, 12 больших копченых рыб, кадочку икры (Cavijar), 1 бочонок пива и 1 бочонок меду.

В полдень Польский Посол, о котором сообщал нам купец (Cuptzi) Персидского Шаха еще 3-го Сентября, прислал, вместе с Послом Персидского Шаха к Королю Польскому, двух своих служителей к нашим Посланникам, на поклон, с подарком фляги шараба (Scharab) или Персидского вина. Польский Посол был монах и подписывался так: «Fr. Johnnem de Lucca indignum sacri ordinis praedicatorum». Посол же Персидский был Архиепископ из Армении, Августин Базеций (Augustinus Basecius). Двое прислужников, присланных к нам, были: один Итальянский Капуцин, а другой — Француз. Эти последние жаловались нам, что вот уже 5 месяцев, как они сидят, словно пленные, в Астрахани, и далее их не пускают.

В этот же день Посланники наши отправили к Воеводе сказать, что завтра они желали бы посетить Князя Мусала, по чему и просили Воеводу прислать верховых для поездки этой лошадей им и их прислуге. Нам с готовностью обещали, и на следующий же день Воеводский конюший привел просимых лошадей па берег. Посланники поехали верхом с важнейшими чинами из своих, сперва в дом, отведенный для помещения их за городом, откуда послали доложить надлежащим порядком Князю Мусалу о своем прибытии; к когда нас известили что Мусал давно ждет и желает [463] нас видеть, то мы поехали к нему на квартиру, которая была в городе. Князь, богато одетый, вышел на встречу Послам во дворе на лестницу, радушно принял нас и повел вверх в покой, увешанный коврами. У него был и Посланник Алексей, а потом пришел и Татарский Посол из Крыма, находившийся тоже в караване, надменный и суровый нравом человек. Мусал выставил для угощения в изобилии всякого рода садовые плоды, вместе с вином, пивом, медом и водкой. Приказал заиграть на регалии (Большая труба, звуки которой похожи на голос человека. — Перев.), и нескольких Русских трубачей, состоявших при Воеводе, просил поиграть веселые песни, сам же поднес нам в больших бокалах и серебряных чашах вина, предлагая его выпить, за доброе здоровье Его Царского Величества, Его Светлости, Герцога Голштинского и проч., и проч. Во все это время он стоял, со всеми своими, и сам собственною рукою подавал чашу с вином каждому из нас, даже нашим пажам и прислужникам и вообще со всеми был весьма любезен. Затем Алексей тоже начал торжественно и многоречиво восхвалять род, храбрость и прочие заслуги Мусала, говоря, что он не простой какой-нибудь Мирза, каких много у Татар, но сын брата великого и, пожалуй, важнейшего при Дворе Великого Князя Боярина, Князя Ивана Борисовича Черкаского (Knes Ivan Boriswitz Cyrkaski); что теперь, в знак великой к нему милости, он получил от Его Царского Величества поместье (die Lehn), дорогие одежды и много других подарков; что в настоящее время один из его братьев состоит при Дворе Его Царского Величества и получает там превосходное содержание; что, наконец, сестра его замужем за Персидским Шахом и проч., и проч.

На этой пирушке мы с высокородным Иоанном Альбрехтом Фон Мандельсло условились, что кто из нас переживет другого, тот, в память об умершем, должен написать похвальное слово, что я, переживши его, и исполнил, [464] как мог, и написанное слово мое можно видеть в его описании путешествия в Восточный Страны, которое я издаю особо.

Повеселившись несколько часов у Мусала всякого рода его любезностями и добрым расположением и расставшись с ним, Посланники наши пожелали проехать в места жительства Татар, посмотреть их. Поэтому мы направились к городским воротам, через которые шла ближайшая туда дорога. Но ворота эти, по приказанию Воеводы, не известно вследствие каких причин, заперли перед нами, почему мы и отправились на корабль свой.

24-го числа прибыл на корабль Посланник Алексей, посетить наших Послов, и он был нами принят и угощен, как следует, хорошо. Он был весел и предлагал нам свою заботливость о нас и дружбу в то время, когда мы будем с ним в Персии. Наши Посольские чины и прислуга, проводившие его обратно на его корабль, в числе 12 человек, все получили от него, в благодарность, подарки — по одному соболю.

Этот Русский, посланный Великим Князем Московским к Персидскому Шаху в качестве малого Посла, более для того, чтобы блюсти за нашим делом и нашими отношениями, был человек лет 30, со здравым умом и весьма ловкий, знал несколько Латинских изречений, против обыкновения Русских, имел большую охоту к свободным искусствам, особенно же к некоторым математическим наукам и к Латинскому языку; он просил, чтобы мы помогли ему в изучении этих предметов, и в Персии, где мы были вместе, а особенно на обратном пути, он, прилежными занятиями, постоянными разговорами и упражнением в продолжении 5-ти месяцев, сделал такие успехи в Латинском языке, что мог передавать на нем, хотя не совсем удовлетворительно, но весьма понятно для других, свои задушевный мысли. Он также быстро и с охотою уразумел употребление астролябии и все то, что относится до высоты солнца, часов и геометрии. Нашему часовщику он заказал сделать астролябию, и когда бывало останавливались мы [465] на ночлег в каком-нибудь городе, или селении, особенно же в Астрахани, он выходил с этой астролябией для упражнения на улицу и рассказывал людям высоту домов и других зданий, что чрезвычайно удивляло Русских, не привыкших видеть своих соотечественников за подобными занятиями.

25 числа Шахов купец (Cupizi) прислал с приглашением Гг. Послов, с их свитою, в следующий день на пир к нему, при чем просил сообщить имя и титул милостивейшего нашего Князя и Государя, а равно и имена самих Послов, объясняя, что он пошлет вперед гонца в Шамаху и Мидию, к тамошним Хану и Губернатору, для того, чтобы, достигши Персидских границ, мы тем скорее могли быть отправлены далее.

26-го Сентября сказанный купец (Cuptzi) прислал на берег 7 оседланных и прекрасно убранных верховых лошадей для Посланников и сопровождающих их.

Купец Наурус (Naurus) устроил и приготовил все великолепно и роскошно в отведенном ему Воеводою доме, в городе; на другом доме, бывшем напротив, снята была крыша, устроен театр, увешанный ниспадающими вниз Персидскими пестрыми покрывалами и украшенный двумя водруженными знаменами. На этом театре стояло 3 барабанщика и несколько человек дудочников, которые играли вместе, когда прибыли Посланники, а также и во все время пира.

Дом, в котором купец принимал гостей, внутри по всем стенам был увешан Персидскими и Турецкими коврами. Купец Наурус вышел навстречу Посланникам еще на дворе, принял их весьма дружески и повел их наверх, через две великолепные комнаты, обтянутые на потолке, на полу и по стенам дорогими коврами, в покой, увешанным золотою парчою. В каждой комнате, для большего удобства для нас и в противность даже обычаю Персов, которые обыкновенно все сидят и едят на полу, расставлены были столы и лавки, также покрытые дорогими коврами. Все столы были уставлены [466] садовыми плодами и конфектами: виноградом, яблоками, дынями, персиками, черешней, миндалем, изюмом двоякого рода, из которых один составлял маленькие, белые и весьма сладкие ягоды без зерен, лущеными большими Грецкими орехами, фисташками и всякого вида иностранными Индийскими плодами, вареными в сахаре и меду; все эти угощения покрыты были шелковыми платками.

Только что мы уселись, явились и духовный особы, а именно: Послы Шаха Персидского и Короля Польского; поверх духовной одежды на них были еще кафтаны из золотой парчи, подаренные им Персидским Шахом и, кроме того, у каждого па груди висело по золотому кресту. Они знали Латинский, Испанский, Итальянский и Французский языки, на которых и разговаривали с нашими Посланниками. Как только они уселись, тотчас конфекты открыли и начали потчевать ими, а также и напитками крепкими, водкой, медом и пивом. После двух часового такого угощения, по обыкновению Персов, конфекты были убраны, накрыли стол для обеда, и уставили его всевозможными кушаньями на серебряных и медных вылуженных блюдах. На всех блюдах, впрочем, сперва наложен был вареный рис различных цветов, и за тем на этом рисе лежали уже вареные и жареные куры, утки, говядина, баранина, рыба, и все эти кушанья изготовлены были хорошо и были довольно вкусны.

За столом Персы не употребляли ножа, учили нас разнимать (рушить) говядину руками и вообще есть ихним способом. Впрочем, куры и другие мяса разрезываются на удобные для еды куски еще поваром, при изготовлении им кушанья. Рис, который они едят вместо хлеба, берут они большими пальцами, иногда же и всею рукой с блюда, кладут на него кусочки мяса и за тем все вместе несут в рот. У каждого стола стояло по одному suffretzi или раздавателю, который берет кушанья маленькой серебряной лопаточкой и с помощью руки из больших сосудов, в которых кушанья приносятся, и кладет их на маленькие блюда; бывает, что на одно такое блюдо, на рис, кладется 4, или 5, кушаний; изготовляемое [467] таким образом блюдо подается одно на двоих, а иногда и на трех человек. В продолжение пирушки пили мало, но потом пили довольно крепкую круговую, наконец каждому подана была с предложением выпить особая фарфоровая чаша полная горячего черноватого напитка, который Персы называют Kahave и о котором в другом месте я скажу подробнее. Вообще, Персы были к нам так дружелюбны и услужливы, что их любезность и доброе расположение к Немецкому народу мы видели не только на словах, но и на деле.

При прощании, которое со стороны всех, как монахов, так и Персов, сопровождалось изъявлениями дружбы и глубокого уважения, барабаны и дудки весело забили и заиграли какую-то особую песню. Двое из важнейших Персов провожали Посланников до городских ворот, где и расстались с нами с выражением глубокой благодарности Послам за их радушие и оказанную ими Персам честь и с предложением им еще больших услуг. Когда Посланники взошли на шлюпку, то сделано было несколько выстрелов из каменных орудий, точно также, как это было и при высадке их из шлюпки. Таким образом, день этот проведен был в стараниях завязать дружественные отношения с чуждыми народами, и мы приобрели себе друзей между этими народами.

27 числа Послы с немногими из нас поехали верхами за милю от города Астрахани, посмотреть на жилища Татар. На дороги, в нескольких местах, мы видели, каким образом быки и лошади, привязанные к колу, бегали вокруг этого кола, и этим круговым беганием своим выбивали и молотили просо. У каждой лачужки Татарской видели мы либо сокола, либо орла, которых они употребляют для охоты. На возвратном пути мы встретили одного из Князей их, который ехал верхом в простом овчинном тулупе и с соколом. Он очень жалел, что не был дома, в своей орде, и потому не мог угостить Послов наших.

Того же числа Великокняжеский Посланник или малый Посланник, Алексей Савинович, отправился вперед в Персию, Каспийским морем. [468]

28 Сентября другой знатный купец, Нуреддин Магуммед, давал в честь наших Посланников пир, который был также великолепен и обставлен такими же обрядностями, как у Науруса. Театр для барабанщиков и дудочников на дворе, против стола, устроен был едва ли еще не богаче Наурусова. На пир этот приглашены были опять и монахи. Тут же находились и несколько Индейцев из Восточной Индии в двое Русских, отряженных сюда Воеводой и знавших Персидский язык; эти последние были здесь для того, чтобы Воевода мог знать, какой разговор будет на пире. Поэтому, когда Посланник Бругман в разговоре своем, направленном против Турок, которые были в то время неприятелями Персов, но с Русскими находились в мире, зашел уже далеко в своих оскорбительных отзывах о Турках, то Персы, видя такой разговор неловким и неприятным для себя, просили его оставить оный и говорить о чем-нибудь повеселее. Из этого обстоятельства и просьбы прекратить такой разговор можно было заключить только о добром расположении Персов к нам, которое они оказывают обыкновенно всякому, присланному Высокими Государями к их Шаху. Это было с их стороны только малым свидетельством или знаком того благорасположения, которое позднее мы нашли в их стране. Вскоре за тем, по распоряжению Воеводы, монахи должны были удалиться с пиршества.

29 числа к нам прибыл тот Нагайский Мирза, которого мы встретили третьего дня, осмотреть наш корабль. Он принес нам несколько диких гусей, которых он наловил соколом, и приглашал Посланников на помянутую выше соколиную охоту, которой, однако же, Воевода не дозволил.

30 Сентября Воевода прислал, в подарок Посланникам несколько Русских лакомств (конфект), а именно: большие и толстые пряники, сухое варенье из выжатой смородины и других ягод, похожее видом на большой Чешский сыр, частью же свернутое в куски или свертки наподобие нашего фунта, или свернутой подошвенной кожи. Такие свертки присылали нам еще в Москве Великий Князь и другие Бояре; на вкус они [469] кисловатые, довольно приятные, и Русские употребляют это варенье большею частью в других кушаньях.

1-го Октября я был послан, вместе с двумя другими из наших, в Канцелярию к Воеводе для устройства некоторых дел; но хотя я принят был в Канцелярии дружески и даже приглашен был сесть в присутствии Князя Мусала, который находился тоже там, тем не менее мне не дали ни какого решения по нашему делу, прежде чем я не выслушал жалобы бывшего Пристава нашего Родиона (Rodivan), на Посланника Бругмана, и последовавшего по этой жалобе замечания. Жалоба заключалась в том, что Посланник Бругман, будучи на Волге еще, весьма дурно обращался с ним, Приставом, часто обзывал его блядиным сыном (Bledin sin), собакой (Sabak), или сукиным сыном, и подобною бранью; а этого не следовало: ибо Пристав был Царский чиновник и дан был нам для почета. В случае, если б он в чем провинился, то Посланник не должен был сам, и при том таким образом, распоряжаться и ругаться, но обязан был принести на Пристава жалобу Начальству, везде поставленному Его Царским Величеством, и в особенности Начальству в Астрахани, которое сумело бы найти и учинить достойное за преступление и удовлетворительное для Послов наказание. Воевода полагал при этом, что если б так поступил кто с чиновником Его Княжеской Милости, Герцога Голштинского , в его землях, то, вероятно, это ему также мало было бы приятно, как это будет неприятно и Его Царскому Величеству, когда только он узнает об этом. Он заключил, что все это должен был высказать нам по долгу службы своей; после того, по нашему делу он дал уже нам желанное решение.

ГЛАВА XII.

О путешествии из Астрахани до города Терки.

В тот же день приказано было перенести пиво и хлеб, которые наварили и напекли там наши люди, а равно [470] и другие припасы. Купили у Татар 20 очень крупных и жирных быков, от 8 до 14 талеров за каждый. Также несколько бочек соленой рыбы и между прочим 200 судаков величиною почти в локоть за 3 гривны и 15 грошей, и таким образом приготовились к отправлению по Каспийскому морю.

Но так как море это было нам неизвестно, и мы слышали; что при входе него очень мелкое дно, простирающееся на несколько миль, то, кроме Русского лоцмана, мы взяли к еще нескольких Нагайских Татар с баркою (шютою), для облегчения нашего корабля на мелководье и для удобнейшей переправы через нее, и 10-го Октября снялись мы к Астрахани, а в полдень, в 12 часов, отправились в путь при чудесной тихой погоде. Направление от Астрахани до моря большею частью было на юг и юго-запад. Но едва проплыли мы милю, как поднялся такой сильный противный нам ветер, что мы должны блыи подойти к правому берегу и стал на якорь под берегом. По той же причине мы простояли и следующий день.

В это время прибыл к нам рослый, почтенный на вид один Нагайский Мирза, бывший начальником нескольких орд, находящихся в том месте, посетить нас, и в подарок принес нам овцу и бочонок молока.

В этом и в некоторых других местах при Волге за Астраханью мы находили травы необыкновенной величины, каковы: Esula или волчье молоко, в рост человека и выше; Angelica, коровник, купырь, у которой стебель толщиною с руку, не в толщину человека, как выдавал это в Голштинии один господин, встретившийся нам в Астрахани и уехавший от нас вперед.. Господин этот так далеко зашел в этом, что рассказывал, будто сам видел там Ангелику толщиною в человека.

12-го числа, когда ветер несколько стих, потащили мы корабль вперед якорями, но никаким способом в целый день не могли сделать более мили. Такое же плавание было и 13-го числа, и мы стали на якорь у круглой сухой горы, [471] лежащей на левой стороне, в 15-ти верстах от Астрахани. Гора эта Русскими называется Темная гора (Tomani gor), мы же назвали ее, по множеству змей на ней, Змеиной горой. Мы нашли здесь много каперсов (Caperstauden, Capparis) и различные виды дикого чесноку или подснежнику (Sempervivi). С вершины горы можно обозревать на целую милю вокруг страну, которая здесь везде представляет равнину. Вечером мы встретили стрельцов, отвезших Русского Посланника Алексея в Терки, и они сообщили нам, что дорога туда безопасна, и они день и ночь проплыли свой путь с попутным ветром.

14-го числа начался попутный ветер, именно северо-восточный, который погнал нас вперед довольно быстро. После обеда достигли мы часовни Иванчук (Ivantzuk), в 30 верстах от Астрахани. За этой часовней находится главное место рыболовства, называемое Учуг (Utschu) и принадлежащее Троицкому монастырю в Астрахани. Здесь Волга разделяется на множество рукавов и образует несколько островов, которые все, равно как и правый берег Каспийского моря, до реки Койсу (Koisu), покрыты высоким тростником или камышом и низким кустарником. Между островами этими есть один, называемый Перул (Perul) и лежащий в 15-ти верстах за Учугом. На нем стоял высокий деревянный дом, над которым, на длинном шесте, насажена была баранья голова. Нам рассказывали, что там погребен один Татарский святой, на могиле которого Татары и многие Персы, отправляющиеся в море, или счастливо уже переплывшие его, убивают овцу, часть ее приносят в жертву , а другую едят на жертвенной пирушке и с особенными обрядами, при том отправляют свои молитвы. Голова овцы остается воткнутою на шесте до тех пор, пока не будет принесена кем-нибудь новая жертва, или пока не свалится с шеста сама собою. Поэтому место это Русские называют Татарской молельней (Tatarski molobitza), т. е. Татарским жертвенником.

За этим островом, по левой стороне, простирается на твердой земле, в глубь страны, длинный голый холм, на котором мы видели множество Татарских жилищ. [472]

К вечеру мы приехали к другому месту рыбной ловли, считающемуся в 15 верстах от моря, где Волга заперта частоколом или тыном от вторжения рыщущих по морю Казаков и охраняется постоянно сотнею стрельцов. За этим местом мы имели свой ночлег, в проливе, между двумя островами. в этой местности мы видели бездну тюленей, колпиц, у которых нос похож на плоскую ложку, также множество зобовых гусей, которых Русские называют бабами (Baba), Персы — кутанами (Kuthan), Мавры в Гвинее — бумбу (Bumbu), Плиний, Альберт и Альдрованд — Onocrotalus (потому что птица эта иногда, запустив нос в воду, издает крик, подобный крику осла), а также пеликаном. Но это не тот Пеликан, какого изображают живописцы и на какого указывают некоторые древние, а также и из теперешних некоторые духовные писатели, ради уподобления пролитию крови Христа; таких здесь нет; да Альдрованд полагает, что такого пеликана и на свете нет.

Три года тому назад подобного зобового гуся в Голландии показывали за деньги и выдавали за настоящего пеликана. Птица эта во многом похожа на обыкновенного гуся, особенно лапами, короткими ногами, шеей и пером, но величиною она превосходит лебедя, имеет длинный, в 3/4 локтя и широкий в 2 пальца, красивый клюв с загнутым крючком напереди. На нижней половине клюва и у горла висит большой, из тонкой, вместе съежившейся кожи мешок, который так широко растягивается, что в него можно упрятать обутую в сапог ногу, или влить 5 штофов воды. В мешок этот птица собирает себе рыбу; горло у птицы широкое. В некоторых местах птицу эту приручают и употребляют для ловли рыбы; но в таком случае вокруг шеи птицы завязывают особый узел, чтобы пойманную рыбу она не в состоянии была проглотить, но так бы принесла ее в мешке хозяину. Персы мешок этот употребляют на бубны и в Гиляне им же обтягивают и особый род гудков; растянутый мешок этот также прозрачен, как бычачий пузырь. Удивительно, что пишет Франциск Санкций (Franciscus Sanctius), как говорит Альдрованд, будто одна такая птица, когда он охотился за нею, по тяжести своей не могла подняться, была поймана и [473] в ней найдено было дитя из Мавров, которое она якобы проглотила. Птица эта водится на Африканском морском берегу, особенно часто попадается в Гвинее, и там туземцы едят ее. Посланник Бругман убил из ружья одну такую птицу на берегу Каспийского моря, и концы распростертых крыльев ее имели до 5 локтей один от другого, а сама она, от шеи до подошвы ног, была величиною с человека. Голову этой птицы я сохранил и передал в Готторфскую Палату редкостей. Кто пожелает больше узнать об этой птице, пусть прочтет недавно вышедшую в Риме «Историю plantarum, animalium et mineralium Mexicanorum, Francisci Hernandez», Индийского Врача, страница 672 и следующие, где сказано, что в некоторых местностях, особенно в Мексике, у птицы этой клюв снабжен многими зубами, а также, что, как она находится во многих местах земли, то по тому может быть названа Мировой (Cosmopolitanus). В этой же книге встретите довольно пространное рассуждение о том, действительно ли, как думает Альдрованд, Аристотель, в 9-й книге своей «Hist. anim.», описывая пеликана, разумел и имел ввиду именно этого зобового гуся? При этом оспаривается мнение Альдрованда.

Кроме описанной, мы видели еще другой, не известный нам, род птицы, похожей на утку, но несколько больше ее, с длинной шеей, с круглым жестким клювом, также с крючком на конце; пером она вся черная, как ворон; перья, выдернутые нами из крыльев были весьма жестки, больше, чем такие же перья у ворона, и чрезвычайно удобны для черчения и рисования. Русские называли эту птицу бакланом (Baklan). Она появляется большею частью по ночам и на воде. Кажется, что это та самая птица, которую Альдрованд, в своей «Ornothologia», lib. 91, pag. 58, называет Avem Diouiedeani; ибо ей приписывается много свойств, находящихся в этой птице, кроме только того, что она как уголь черная, тогда как, по Альдрованду, она серая, или цвета пепельного.

15-го Октября прибыли мы к устью или входу в Каспийское море, в 12 милях от Астрахани, и здесь, там и сям, встречается множество маленьких, тростником поросших [474] холмов и островов, обтекая которые Волга впадает в море; поэтому некоторые полагают, что Волга вливается в море таким множеством отдельных рек, или рукавов. Целые шесть миль идет здесь чистая тина, на которой вода была везде не выше 4-х, 5-ти и самое большее 5 1/2 футов, вследствие чего мы часто садились на мель и вязли в тине, так что в 7 дней весьма утомительными туда и сюда поворотами корабля, гонимого ветром к морю, едва успели проплыть немного более 4-х миль.

Самые тяжелые дни для нс были 18-е м 19-е Октября, 18-го мы наехали на мель, на которой было только 5 футов воды. Провозившись целых 5 часов в неустанной работе и сдвинувшись с места, мы добились только того, что выбрались было на глубину 6 футов; но тут же сейчас оказалось, что это была только небольшая яма, на которой везде далее было едва 4 и самое большее 4 1/2 фута глубины, по этому мы должны были снова с таким же трудом тащить корабль назад, на прежнее место. Когда ночью стал дуть северо-западный ветер, то вода, видимо, упала, и мы очутились на глубине только 3-х футов, и засев глубоко в ил. И хотя мы, при помощи Татарского судна (шюты) и нашей шлюпки, облегчали корабль от тяжелой клади и якорей, а за тем хотя и весь экипаж не с человеческой, но с лошадиной; тяжкой работой трудился, не пивши и не евши целый день, усиливаясь сдвинуть корабль с места, однако он решительно не трогался, и мы терпеливо должны были поджидать счастия и благоприятного ветра, который бы подул с моря и поднял воду, что все навело на некоторых из нас немало тревоги и страха, со стороны Казаков, которые здесь могли считать нас пленниками своими. Вдобавок к тому спустился такой густой туман, что мы едва могли видеть что-либо на расстоянии длины корабля. В такую-то пасмурную погоду со стороны моря выплыла навстречу нам какая-то Русская барка, и как мы не знали, что за народ был на ней, то, по приказанию Бругмана, выстрелили по ним из пушки. Это взбесило Русских и они бранью встретили нас, говоря, что вода эта принадлежит Его Царскому Величеству, и что они могут плавать по ней также вольно, как [475] и мы; а что если уже нам припала такая охота стрелять, то стреляли бы уж по Казакам, которые поджидают нас в море. После этого нам попались еще 2 Русские барки, которые, когда мы их дружески окликнули, переслали Послам нашим в подарок несколько прекрасных Черкаских плодов, а именно: весьма крупных ягод, Грецких орехов и ирги или кизильнику (Mispeln).

21-го Октября, к вечеру, при тихой погоде, вода начала прибывать, так что мы опять имели глубину воды в 5 футов, и казалось, что скоро можно будет хоть несколько продвинуться в море. Во 22-го числа с моря поднялась буря, именно с юго-юго-востока, нагнавшая воду на 9 четвертей выше, и так как буря эта продолжалась целые 5 дней, то все это время мы и должны были простоять на якоре, водном месте.

23-го числа, пря ясном небе, во время солнечного восхождения, я нашел, что солнце взошло по компасу на 22 градуса на юг более, чем как обыкновенно предполагали это. По этому следует заключить, что уклонение магнитной стрелки в этом месте составляет 22 градуса от севера на запад.

27-го числа, когда ветер несколько унялся, перетащили мы опять нашу кладь на корабль, рассчитали Татарскую барку и поплыли на парусах; но едва успели сделать не более одной мили, как опять завязли в тине, по чему тотчас же послали нашу шлюпку назад нанять опять Татар. Рано утром 28 числа мы высвободили снова корабль и, увидевши 13 парусных судов, плывших с Волги по направлению к нам, мы догадались, что то был Татарский и Персидский караван, почему отпустили опять Татар и стали поджидать приближавшиеся к нам суда. Оказалось, что это были Князь Мусал, два Персидские купца и 500 стрельцов с одним начальником, на нескольких судах, которых Царь посылал крепостной стражей в город Терки. Так как мы видели, что Русский лоцман наш не знал дороги и не смыслил вообще в мореплавании, сами же мы, по обыкновенным картам суши и морей, оказавшимся совершенно неверными (как явствует это из тщательно составленной нами и ниже [476] прилагаемой карты (К Немецкому подлиннику. О. Б.), управлять своим плаванием не могли, то мы в решили попытаться, между нагнавшими нас Русскими, поискать надежного себе проводника. Поэтому вечером, когда сказанные суда нагнали уже нас и остановились, мы послали к начальнику стрельцов с поклоном и с просьбою, чтобы он пожаловал к нам на корабль. Принятый здесь нами отлично и угощенный разными дорогими напитками, начальник этот стал многоречиво и с живыми телодвижениями высказывать нам свое доброе к нам расположение и любовь и между прочим говорил, что у него изныло сердце и он не мог спокойно спать, пока не увидал нас теперь совершенно здоровыми, о каковом благополучном состоянии Гг. Послов он немедленно и пошлеть к Астраханскому Воеводе донесение. При этом он выражал радость, что ему представился теперь случай служить нам; говорил, что весь народ его готов будет к услугам нашим, и обещал сей же час прислать нам со своего судна лучшего лоцмана и проч., и проч. любезности, каковым обещаниям его и готовности мы были очень рады; ибо видели, что дело, казалось, устроится. Но только что воротился он на свой корабль, как приказал натянуть паруса и уплыл от нас, может быть потому, что при приеме его он не получил от нас порядочного посула (Poschul) или подарка, на которые вообще Русские очень падки.

Этот отдать был до такой степени бесстыден, что позднее, у г. Терки, как ни и чем ни бывало, опять явился к нам на корабль, вместе с другими почетными особами, посетить Послов, и когда эти последние упрекнули его за такой поступок с ними, он отвечал только: «Я виновато» (Ja winowat), и тем покончил.

Когда описанным образом мы были обмануты, то послали на иностранный Персидский корабль, с просьбою дать нам совет и помощь. Персиянин, бывший начальником своего корабля, и в то же время хозяином всего находящаяся на нем имущества, предложил нам свою готовность быть нашим лоцманом, поручил своим слугам свой корабль и добро, а [477] сам перешел к нам на корабль, — услуга, какой не легко найти и в любом Христианине. Этот Персиянин знал хороню море, разумел употребление компаса, хотя большинство Персов по компасу не плавают, но ходят или у берега, от которого далее 3, или 4 миль не удаляются, или же управляют и сообразуют свое плавание по северной звезде. Когда он пришел к нам на корабль в 11 часов ночи, и увидал, что погода была благоприятная и ночь месячная, то сейчас же велел поднять якорь, направил ход корабля к югу, и мы довольно бойко пустились далее при тихом восточном ветре. Год тому назад, в этот же самый день, мы также пустились на парусах из Травемюнда, по Балтийскому морю, и также благополучно. В эту ночь мы имели воду не глубже 10 футов, но позднее пошло глубже, до 3-х сажен и даже больше. С правой стороны у нас был материк, называвшийся Сухатер (Suchatcr), с 4-ми холмами; от этого материка выдавался глубоко в море угол или мыс, конец которого считается во 100 верстах от Астрахани и в 200 от города Терки, но версты эти неверны и невелики.

29-го числа, в прекрасную солнечную погоду, до обеда мы плыли с юго-восточным ветром, направляясь к югу, а после обеда к юго-западу, и постоянно имели глубину в3 1/2 сажени и дно из раковин, перемешанных с крупным песком; в этот день мы уже не видали земли, по причине залива, следовавшего за сказанным выше мысом, и вечером, в 8 часов, стали на якорь, на упомянутой же сейчас глубине. Здесь магнитная стрелка показывала уклонение на 20 градусов от севера к западу.

30-го Октября, с появлением утренней зари, мы опять пустились на парусах. С восходом солнца мы увидали материк Черкасию (Cyrcassia), который изгибом, наподобие полумесяца, от юго-запада к северо-востоку, далеко выдается в море, в котором и образует большую котловину или залив. Мы хотели направить путь наш к мысу, но как дул юго-восточный ветер, который начал гнать нас в котловину, то мы и стали в полдень на якорь, на глубине 3 1/2 сажен и на глинистом дне. [478]

Мыс этот считается в 6 милях от Терки (Terki). В заливе или котловине увидали мы 20 судов и сначала подумали, что то были Казаки, почему и выстрелили из одной пушки, чтобы дать им свое слово оклика (лозунг), но оказалось, что это были рыбаки из Черкаских Татар, из города Терки. Они принесли к нам на корабль несколько штук белуги, по 15 коп. за штуку. Желудки этих рыб полны были раков, из которых некоторые были даже еще живые.

Этот день начали мы торжественно, благодарственным молебном, так как год тому назад, в самый этот день, многомилостивый Бог спас нас от погибели у Эландских скал. В это же время наш Персидский лоцман отправился на лодке к своему кораблю, стоявшему около полумили, позади нас, чтобы дать своему народу дальнейшие приказания; мы подумали было, что он также сдержит свое слово, как и начальник Русских стрельцов, но на следующее утро, еще рано, он явился опять к нам на корабль, а своему судну приказал идти впереди нас.

Последнего Октября, рано утром, при густом тумане, была совершенно тихая погода. К полудню небо прояснилось, подул слабый северный ветер, и мы, реясь парусами и при помощи весел, выдвинулись из котловины и стали прямо против мыса или выдавшегося круто материка. В полночь пустились мы снова на парусах и с попутным ветром, рано утром 1-го Ноября, прибыли к городу Терки, где и стали на якорь, в расстоянии двух ружейных выстрелов от берега, у которого было большое мелководье.

В эту ночь несколько сотен Казаков на судах хотели было сделать на нас нападение, но, не попав на нас, натолкнулись на Князя Мусала и стрельцов; когда же они, по множеству окликов и криков стрельцов, увидали, что найдут достаточное сопротивление себе, то отплыли назад, извиняясь, что искали Немцев. Когда слух об этом, через нескольких, вперед уплывших Казаков утром достиг до города, то произвел там большое смятение. Горожане думали, что Мусал, [479] Князь их, находится еще в схватке с Казаками, и предположение это еще более усилилось в них от непривычных для них наших залпов из пушек, вследствие которых и мы сделались для них подозрительными; поэтому множество Русских и Татар, вооруженных — конных, пеших и на лодках, высыпало на берег. Когда же они увидели, что Князь Мусал с стрельцами приплыл вслед за нами и, проходя мимо нашего корабля, снял шапку, дружески раскланялся с нами, прося навестить его в доме его матери, и что, следовательно, мы были приятели с ним, то между горожанами тотчас жен великое ликование.

ГЛАВА XIII.

О городе Терки и о том, что там было с нами.

Город Терки (Terki) (Или, в старину, Кавказский Тюмень, по реке Тюменке, одной из протоков, на кои река Терек разделяется, впадающей в Каспийское море. О. Б.) лежит в доброй полумили от морского берега, на небольшой, весьма извилистой речке Тюменке (Timenki), вытекающей из большой реки Быстрой (Buestro), о которой будет сказано еще ниже, и протекающей здесь, до впадения своего в море. Так как берег здесь везде, на целую четверть мили, низмен, болотист и порос тростником, то из моря в город только и можно достигнуть через эту речку. Кругом везде, куда только может хватить глаз, ровное поле и не видно ни единого холмика, совершенно в противность тому, как значится это на карте Nic. Johan. Piscatoris (самой верной, между прочим, относительно этих стран), на которой Терки показан лежащим на горе; или же, на этой карте, может быть, смешан город Тарку (Tarku), находящийся в Дагестане, с Терки — находящийся в Черкасии. Высота полюса здесь равняется 40° 23'. От Астрахани до Терки водою считается 60, а сухим путем [480] 70 миль. Он есть последний город, находящийся в этой стране под властью Московского Царя; в длину простирается он на 2000 и в ширину на 800 футов, окружен деревянными стенами и башнями и снабжен множеством больших и малых пушек. На площади, перед Воеводским двором, между другими длинными пушками, мы видели и две половинные картауны (крепостные пушки).

В настоящее время Великий Князь поручил Инженеру, Корнелию Клаузену (Cornelius Clausen), ездившему с нами в Персию в качестве корабельщика (Schiffer), укрепить город Терки насыпными валами и больверками, по теперешнему способу. Постоянной охраны в нем 2000 человек, состоящих под наблюдением и управлением Воеводы и Полковника; так в городе — три Приказа или Канцелярии, и к каждому Приказу приставлено по 500 стрельцов; да Князь Мусал в своем придворном штате имеет 500 человек, которые, в случае надобности, должны присоединяться к прочим стрельцам и действовать с ними заодно. Эти Черкаские Татары живут по сей стороне речки Тюменки, в отдельном городе. Об их жизни, обычаях и странных вероисповедных обрядах, я скажу ниже, при описании возвратного пути, когда мы должны были простоять у них несколько недель и хорошо ознакомились с их образом жизни.

На другой день прибытия нашего к городу купец Персидского Шаха (Cupzi), равно как и другие купцы опять прислали Послам нашим разного рода плоды и приказали спросить у них: как намерены мы совершать дальнейшее путешествие свое: водою, или сухим путем? Что продолжать дорогу сухим путем теперь представляется весьма удобный случай; ибо в течение предстоящих 3 дней в город Терки ожидается Русский Посол, возвращающийся из Персии, при котором до границы идут 200 верблюдов и столько же мулов, на которых, если пожелаем, мы можем совершать наш путь и безопаснее пройти мимо Дагестанских Татар, которые с Шамхалом (Schemkal) своим, или главным начальником, были самые отъявленные разбойники; что наконец они сами в таком случае отправятся [481] с нами. Получив это известие, Посланники наши тотчас же поехали к Воеводе с просьбою дозволить им дальнейший проезд сухопутьем, а Персидского толмача нашего, Рустама (Ruetama), на Дагестанскую границу, отстоящую в 6-ти милях за Терки, справиться и устроиться насчет ожидаемых там верблюдов и мулов. Но прибывшие туда Персы ушли уже обратно с сказанными животными своими. Воевода же сначала наотрез было отказал нашей просьбе, но вскоре за тем, может быть, услыхав, что средств продолжать наш путь с Персами сухим путем уже налицо не имеется, прислал сказать нам через одного Полковника, что он не только соблаговоляет на наш дальнейший проезд сухим путем, хотя и не имеет на то никакого Царского приказа, но постарается даже, насколько может, ускорить и содействовать нашему такому отправлению, а также и в другом чем готов оказать нам свое дружеское расположение. Но эта готовность его не имела дальнейшего следствия по этому делу.

В эту ночь произошла большая ссора и смятение на корабле со стороны рабочих людей (экипажа), возмутившихся против корабельщика (шкипера), Михайла Кордеса, так что некоторых из них приказано было заковать в железо. Об этом происшествии на следующий же день происходил открытый суд. Жалобы помянутого шкипера или корабельщика и обвиняемых были выслушаны, строго рассмотрены и обсуждены, и парусный мастер Тис Мансон (Tiss Manson) присужден был, как зачинщик, к темничному заключению, которое он и должен был выдержать в г. Терках до обратного туда нашего возвращения. По просьбе Послов Воевода прислал одного Полковника (у которого под кафтаном были латы и на руках железные рукавицы) с одним Князем, одетым в красный бархатный кафтан, и люди эти взяли обвиненного под стражу.

4-го Ноября мать Князя Мусала прислала на корабль наш благодарить Послов за оказанное ими сыну ее дружество во время пути, и просить, чтобы до отъезда своего они пожаловали к ней, и чтобы она могла благословить их на дальнейшее путешествие. [482]

После обеда прибыл из города на поклон к Послам один знатный Персиянин с несколькими слугами. Это был евнух, присланный в Терки Персидским Царем, с поручением привести оттуда сестру Татарского Князя Мусала, которую Царь тот брал себе в жены. Персиянин этот предлагал Послам все возможные с его стороны услуги. Со своими спутниками он так ревностно отведывал наши напитки, что гости эти не знали, как сойти с корабля; а один из прислужников до того натянулся, что его, как мертвую скотину, совершенно бесчувственного, спустили с корабля на веревке в судно их.

5-го числа я был послан с Мандельсло и другими важнейшими чинами с подарками Воеводе, с большим бокалом, а главному Канцлеру и Подканцлеру с рубиновыми перстнями для каждого; в то же время мы имели поручение поклониться от Послов Князю Мусалу и его матери, с пожеланиями последней всякого счастья, ради благополучного возвращения ее сына. Во всех этих местах нас принимали очень хорошо и обильно угощали плодами, водкою, пивом, медом и вином. Воеводу мы видели окруженного тем же великолепием и пышностью, как и Воеводу в Нижнем. Между прочими разговорами он упомянул о природе и свойстве Персиян являться весьма любезными, и льстивыми на словах, чему едва ли наполовину можно верить; ибо действия их едва ли вполовину согласны бывают с их словами.

Князь Мусал принял нас дружески перед двором своим и повел нас к матери своей в просторный, выведенный из глины, покой (зал), в котором, по 4-м стенам, были особые со сводами отделения, или как бы комнатки, а в них прекрасно изготовленнын, покрытын шелковыми и выбойковыми одеялами, постели; где же не было постелей, разостланы были всякого рода пестрые, шелком и золотом вышитые, платки. По сторонам стояли ящики или сундуки, покрытые тою же материей, или завешенные коврами. В верхней части стен, под потолком, в два ряда висели пестро-разрисованные, деревянные и глиняные блюда. Столбы посреди [483] дома увешаны были множеством прекрасных сабель, луков и стрел. Старая Княгиня была высокая, почтенная с виду госпожа, от 45 до 50 лет, по имени Бике (Bikae), и сидела она на стуле, в длинном черном, подбитом соболями, кафтане или спольной шубе; на голове у нее, на затылке, лежал надутый бычачий пузырь, который, вместе с головою, обмотан был шелком и золотом, а вокруг шеи пестрый шелковый платок, концы которого, распущенные, спускались по плечам вниз. Позади стула ее стояла прислужница, с подобным же пузырем на голове. Пузырь этот был знаком вдовства. По правую руку Княгини стояли 3 ее сына, из которых младшие двое одеты были в простые крестьянские одежды, а посверх их бурки; за сыновьями стояло несколько слуг, которые, по причине смерти убитого самого старшего сына Княгини, расцарапали себе лица (лбы). По левую сторону от нее, длинным рядом, стояли старые Татарские мужи, составлявшее придворных офицеров и советников. Ответив ласково на наше приветствие, Княгиня Бике приказала принести и поставить подле себя несколько стульев, на которые пригласила нас сесть; за тем велела принесть нам маленький столик, на котором и расставлены были всякого рода плоды, мед и водка. Как ни упрашивали мы сыновей также сесть, они не сели, говоря, что у них не в обычае на сходбищах, или в присутствии иностранных гостей, сидеть при матери, но для соблюдения почета к ней они должны стоять и прислуживать.

Когда мы посидели немного и Княгиня, вместе с сыновьями своими и советниками, вдоволь налюбовалась и надивилась на наши одежды, ощупывая их сверху донизу, она сама поднесла каждому из нас по серебряной чаше крепкой водки, выгнанной из проса. То же самое за тем сделал и Князь Мусал, а за ним и братья его. Она просила нас позволить и слугам нашим выпить из ее рук, Между тем, находившаяся позади Княгини дверь отворилась, и через нее в соседнем покое мы увидели несколько девиц, впереди которых стояла дочь Княгини, невеста Персидского Царя, девушка лет 16-ти, прекрасивая, белая и чистая лицом, с черными, как смоль, волосами, распущенными в кольцы. Они рассматривали и [484] выглядывали на нас из своей комнаты, с таким же любопытством, как и Княгиня наши одежды, высовывались одна из-за другой и хотя, по знаку Княгини, притворяли по временам дверь, но вскоре опять отворяли ее. Наконец они заманили и затащили к себе за дверь одного из слуг наших, осматривали его платье и шпагу, которую он должен был даже обнажить для них, дивились ее полировке; когда же мы сами хотели было посмотреть их, то они спрятались от нас, а потом опять показались нам, подобно Галатее.

Наконец, когда, по своему обыкновению, вошел в покой к девицам Персидский евнух, то дверь в этот покой тотчас же затворилась, и мы не видали уже более ни одной девицы. Вскоре за тем мы распростились с хозяевами и пошли осматривать Татарский город, где мы повстречали несколько молодых красивых Татарских жен, одетых в разноцветные рубахи, которые безбоязненно останавливали нас и не прежде отпускали от себя, как наглядевшись и надивившись вдоволь на наши одежды.

6-го числа купец Шаха (Cuptzi) прислал Послам иашим для прочтения письмо, полученное от Дербентского Правителя, в ответ на посланное им еще из Астрахани, от 25-го Сентября; в письме этом говорилось, что Султан сердечно будет рад нашему прибытию, и чтобы купец (Cuptzi) иначе и не являлся к нему, как с нами, доставивши нас водою.

7-го числа возвратился с Дагестанской границы Персидский толмач наш, Рустам, с известием, что прибывшие в уехавшие уже назад Персы, позабрали с собою не только верблюдов и повозки, но и все сучья и кустарник, который употребляют они в дурной дороге. Поэтому было решено ехать далее водою.

8-го числа мать Мусала прислала нашим Посланникам свои подарки, а именно: 20 овец и 50 кур с разными овощами и напитками, а главный Дьяк Русский тоже прислал [485] в дар: 1 овцу, полкадки масла и бочонок меду. После обеда пришел проститься с Послами нашими Мусал и привел с собою одного Дагестанского Мирзу, брата владетельного Князя в Тарку. На этом Мирзе, посверх плохой его одежды, надета была бурка, какую носят все простые Татары. Он говорил, что пришел с намерением сопровождать нас до столицы брата, Тарку; но вообще был строптивого нрава человек, осерчал, что с Мусалом мы обращались приветливее, как с более знакомым нам, чем с ним, не хотел встать, чтобы стоя выпить здоровье Великого Князя, и когда Мусал настаивал на том, чтобы он встал, и при этом спросил его: «Разве не знает он, в чьей земле он теперь находятся?» Мирза дерзко отвечал: что еще сомневается, находится ли он в земле Великого Князя, или в своей собственной (ибо Терки и вся эта область недавно еще принадлежала Татарам). За тем он начал браниться с Мусалом и упрекать его, что хотя он щеголяет здесь в нарядной одежде, а все-таки только раб Великого Князя, он же, Мирза, хоть и в плохой одеже, но вольный Князь, никому не подвластен, кроме Бога, и наконец так осерчал, что совсем не захотел пить здоровье Великого Князя, встал и вышел вон. При этом слуги его стащили серебряную ложку и вилку нашего Пастора, по неосторожности оставленные на столе, а у меня, от камзола моего, лежавшего на моей постели под подушкой и другими вещами, которые крепко придерживали камзол, отрезали целый, свесившийся из под подушки, рукав, и унесли его с собою.

После этого Мусал опять развеселился с Посланниками и даже просил их за одного, содержавшегося в темнице нашего боцмана (матроса), чтобы его помиловали и выпустили оттуда, что Посланники и согласились исполнить. Вследствие этого, уже поздно вечером Посланники послали меня с одним Гоф-Юнкером к Воеводе с просьбою освободить заключенного, и с жалобою на одного негодного Русского матроса, бежавшего от нас 3-го дня. Но ночью же за нами прислали слугу с известием, что ветер начался попутный и чтобы мы поспешили скорее на корабль, хотя бы не кончивши нашего дела. Исполнивши все-таки свое поручение надлежащим образом, мы тотчас [486] отправились к морю; там корабль приготовился уже совсем к отплытию; но только что мы распустили было паруса, как поднялся противный ветер, и мы снова причалили на прежнее место. Таким образом мы стали опять та якорь. В это время Воевода прислал нам свои подарки, а именно:100 кусков копченого мяса (окороков), 4 бочки пива, по бочке Французского вина, меду, уксусу, 2 овцы, 4 больших пряника и несколько хлебов. Слуги принесшие эти подарки, получили по нескольку рублей деньгами и угощены были водкой; когда они вдоволь напились водки, то отправились домой, низко откланявшись с нами.

ГЛАВA XIV.

Дальнейшее плавание до кораблекрушения. Также о горах Кавказе, Тавре и Арарате.

10-го Ноября только что занялся день, пустились мы на парусах с юго-западным ветром, имея намерение направить путь наш на пограничный город Персидской области — Дербент. Около полудня еще издали приметили мы большое судно, плывшее навстречу нам, и сначала оно хотело было с правой стороны миновать нас, а потом пошло прямо на нас, то натягивая, то спуская паруса. Когда же судно приблизилось и мы заметили, что оно боится и как бы избегает нас, то Бругман приказал идти прямо на него, людям стать под оружие, и когда судно было уже под пушкой, то приказано было выстрелить из одной пушки, чтобы ядро пролетело близко мимо судна. Бедные люди, бывшие на судне, тотчас же в великом страхе спустили паруса. Подплыв к ним, мы увидели, что то были Персидские продавцы плодов с яблоками, грушами, айвой, орехами и проч., и проч. Оказалось, что на судне находился брат нашего Персидского лоцмана. Когда он услыхал строгое приказание взойти к нам на корабль, и при этом еще увидел у нас своего брата, то поднял жалобный крик [487] и сказал: «Ах, брат, тебя схватили эти чужестранцы. Как случилось с тобою такое несчастье. Помочь я тебе не могу, а потому берите уж и меня в плен!» Когда же брат его, бывший у нас, сказал ему по-турецки: «Korchma, duschman lar dekul! Не бойся, это не враги!», то он все-таки, испуганный неожиданным явлением и видом нас, чужестранцев, и пребыванием среди нас брата своего, которого он считал находящимся на собственном его судне, никак не мог прийти в себя, понять в чем дело, и полагал, что брат его говорит таким образом по принуждению; поэтому он все продолжал жалобы до тех пор, пока брат его не рассказал ему, по какой причине он находится у нас, и что его собственный корабль идет вслед за нами. Тогда он успокоился, взошел к нам на корабль и принес в подарок Послам разного рода плоды. Наши люди купили у него 5 больших яблок и сколько же груш за один зехлинг, и 50 Грецких орехов тоже за то же. Послы за подарок его дали ему также денег и водки и отпустили. Тем и кончилась эта яблочная схватка.

Вскоре за тем мы прибыли к острову, лежащему на лево, в 8-ми милях от Терек, и называемому Русскими Четам (Tzetlan) (Ныне Чечень. О. Б.), а Персами Ченцени (Tzenzeni); мы стали здесь на якорь, по обыкновению Персиян, которые здесь останавливаются и совершают свое Etmal; вода тут глубиною была в 3 1/2 сажени. Так как об острове этом упоминает в своем описании путешествия и Георг Дектандер (Dectander), ездивший в 1602 году в Персию с Послом Римского Императора Рудольфа, и один только и оставшийся в живых в этом путешествии, а именно, говорит, что на этом острове, по причине наступившего мороза, он принужден был есть лошадей, подаренных ему Персидским Шахом, и так как у нас в этот день оставалось еще довольно времени, то Посланники с некоторыми из нас сели в шлюпку и переправились на остров, осмотреть его; но мы ничего не нашли на острове, кроме чего-то в роде маяка, состоявшего из 4-х длинных, [488] связанных вместе, жердей или кольев, на которых лежало много корней и кустарнику, для указания плавателям на остров, который довольно низмен, да двух больших ям, в которых видны были следы огня; здесь, вероятно, пристают и держатся Казаки. Остров простирается почти на 3 мили от северо-запада к юго-востоку, имеет песчаную почву, по берегам местами поросшую тростником, а в других местах он весь белый от наносных раковин и издали кажущийся как бы известковою почвою. Лежит он под 43° 5’ высоты полюса; это единственный здесь остров, и другого никакого нет до самого Гиляна (Kilan); лежит же на запад от пути и оставляется моряками влеве.

Отсюда на юго-запад на материке видели мы чрезвычайно высокий хребет, который казался на небе как бы синими облаками, простирается от севера на юг и имеет такую форму, в какой он изображен на прилагаемом рисунке (В Немецком подлиннике. О. Б.). Наши называли эти горы Черкаскими горами, потому что они, казалось нам, высились за Черкасиею; Русские же и Черкасы называли их Салато (Salatto). Но это — известные горы Кавказ, лежащие в стране Колхиде (Colchis), известной по походу в нее Язона, для похищения там золотого руна, как повествует об этом Аполлон Родосский в своей «Argonautica». (Basiliae, 1550). Горы эти, по своей необычайной высоте (они гораздо выше облаков, которые носятся как бы у чела их), дали поэтам повод к басне, будто бы Прометей, взошедши на одни из них, похитил там у солнца огонь и принес его оттуда людям.

Басня эта, впрочем, содержите в себе (как говорит Сервий (Servius) следующее истинное событие: Прометей, как муж разумный, что показывает и самое имя его, с великим старанием изучил на этой горе Кавказ, воздымающейся далеко за облака, движение, восхождение и захождение планет и других звезд, и был первый, сообщивший [489] Ассириянам астрономическае сведения; он узнал также, от чего происходили молния и гром, мог солнечными лучами зажигать огонь и искусственно делал сам подобные опыты и показывал их людям. И так как легко представить себе, что на этих суровых горах он должен был вынести бездну беспокойств и лишений, то и придумали, якобы он был прикован к скале, а орел клевал там сердце его.

Об этой горе и басне весьма справедливо упоминает и описывает ее Квинт Курций.(Q. Curtius, lib. 7, с. 3, р. 598): «Agmen processit ad, Caucasum montem, cujus dorsum Asiam perpetuo jugo dividit: hinc simul mare, quod, Ciliciam subit, illinc Caspium fretum et amaem Araxem aliaque regionis Scythiae deserta spectat. Taurus secundae magnitudinis mons committitur Caucaso; a Cappadocia se attollens, Ciliciam praeterit Armeniaeque montibus jungitur. Sic inter se tot juga velut serie cohaerentia perpetuum habent dorsum, et quo Asiae omnia fere flumina, alia in Rubrum, alia in Caspium mare, alia in Hircanum et Ponticum decidunt. 17 dierum spatio Caucasum superavit exercitus. Rupes in eo 10 in circuitu stadia complectitur, quatuor in altitudinem excedit, in qua vinctum Promethea fuisse antiquitas tradit». Горы эти как бы висят одни над другими, появляются в Каппадокии, тянутся чрез всю Персию и простираются даже в Индию. В ширину, от Каспийского моря к Понту, горы эти считаются в 50 миль и в разных местах получают различные наименования. К Кавказским горам примыкают Арменския, между которыми находится и Арарат.

Гора Арарат, на которой, по сказанию 8-й главы 1-й книги Моисея, остановился Ноев ковчег, теперь жителями Армении называется Месиной (Messina), Персиянами — Агри (Agri), Арабами — Субелян (Suebeilahn), с виду еще выше, пожалуй, Кавказа, и самая почти высокая гора, какую только мы видели во время всего нашего путешествия; это совершенно черная неровная скала, вершина которой покрыта и летом и зимою снегом и высшая оконечность ее находится от 10 до 15 миль от Каспийского моря. Армяне и Персы совершенно уверены, что и теперь еще на горе этой лежит кусок Ноева ковчега, отвердевший будто [490] камень. Некоторые из наших, бывши в Мидти, в Шемахе выдели в одной Армянской церкви крест, величиною в пол-локтя, из темноватого дерева, который, как им говорили, показывая этот крест, был сделан из куска Ноева ковчега, и Армяне берегут его как великую святыню, завертывая его в шелковый платок. Но теперь на гору Арарат взойти нет возможности; ибо не только на несколько миль кругом, как это кажется с виду, воздымаются прямо высокие, обрывистые скалы, прерываемые глубокими долинами, но и самая вершина горы, вероятно, вследствие землетрясений, повсюду представляет расселины, разделяющие гору на отдельные друг от друга утесы, так что, по множеству широких и глубоких пропастей, туда, где находятся остатки ковчега, теперь решительно нет никакого пути.

Посол Имаи-Кули-Султан (Imam Culi Sultan), которого Персидский Шах присылал к Его Светлости, Герцогу Шлезвиг-Голштинскому, имел недалеко от этой горы Арарата, именно в области Карабах (Karabach), свой двор и жилище, и потому он многое сообщил мне об этой горе. По высоте этого горного хребта, видимого издалека, Каспийское море представляется весьма удобным для плавания; ибо различными вершинами своими и остриями он служит хорошим указателем пути.

11-го числа, после восхода солнца, мы снова пустились на парусах и держали ход наш подле острова на юг. Почти в конце острова с материка выдвигался в море угол, или мыс, с песчаной отмелью, и так как прямо против этого мыса и с острова также выдавалась длинная полоса мели, то проезд в этом месте был очень узок и опасен, тем более что в конце острова, слева, тянулась большая песчаная мель, лежавшая прямо на нашем пути. Когда мы дошли до этого, то стали на якорь и послали на лодке исследовать в узком месте глубину, которая сначала, с полмили, постоянно была две сажени, за последней же песчаной мелью тотчас глубина стала в 6, 7 и более сажен. Когда затем мы выбрались на эту глубину, и начался благоприятный нам ветер, мы взяли направление на Дербент и шли на [491] юго-юго-запад, так что с правой стороны мы постоянно имели в виду землю. В полночь ветер переменился и начал дуть с юга,. довольно сильно и прямо против нас, и мы боролись с ним целую ночь реялись, но не выиграли ничего, так что по утру, когда ветер постоянно крепчал, мы стали на якорь на глубине 12 сажен; дно здесь было тинистое.

(пер. П. П. Барсова)
Текст воспроизведен по изданию: Подробное описание путешествия голштинского посольства в Московию и Персию в 1633, 1636 и 1638 годах, составленное секретарем посольства Адамом Олеарием // Чтения в императорском обществе истории и древностей российских, Книга 1. М. 1869

© текст - Барсов П. П. 1869
© сетевая версия - Тhietmar. 2014
© OCR - Андреев-Попович И. 2014
© дизайн - Войтехович А. 2001
© ЧОИДР. 1869