СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
ВОСТОКА И ЗАПАДА

АДАМ ОЛЕАРИЙ

ПОДРОБНОЕ ОПИСАНИЕ

ИЗВЕСТНОГО ПУТЕШЕСТВИЯ В МОСКОВИЮ И ПЕРСИЮ,

ПРОИЗОШЕДШЕГО ПО СЛУЧАЮ ГОЛЬШТЕЙНСКОГО ПОСОЛЬСТВА ИЗ ГОТТОРПА К МИХАИЛУ ФЕДОРОВИЧУ, ВЕЛИКОМУ ЦАРЮ МОСКОВИИ И ШАХУ СЕФИ, КОРОЛЮ ПЕРСИИ

AUSSFUERLICHE BESCHREIBUNG DER KUNDBAREN REISE NACH MUSCOW UND PERSIEN, SO DURCH GELEGENHEIT EINER HOLSTEINISCHEN GESANDSCHAFFT VON GOTTORFF AUSS AN MICHAEL FEDOROWITZ, DEN GROSSEN ZAAR IN MOSCOW UND SCHACH SEFI, KOENIG IN PERSIEN, GESCHEHEN

КНИГА ТРЕТЬЯ

О домашнем быте Русских, об обычной их жизни, пище их и содержании.

Хозяйство Русских устраивается каждым сообразно его состояние. Вообще они живут плохо, и на домашнее обзаведение их требуется весьма немного. Хотя в настоящее время большие Бояре и богатые купцы живут в богатых палатах, который, впрочем, начали строиться в России не более 30 лет назад, за то прежде они тоже довольствовались своими плохими домишками. Большая часть Русских, особенно из простонародья, расходует на свое житье-бытье весьма мало. Как жилища их, как сказано, плохи и бедны, точно так и запасы и домашняя утварь, находящаяся в этих жилищах, крайне ничтожны и не обильны, хотя и достаточны для них. У большей части хозяев найдется 3, 4 глиняных горшка и столько же глиняных, или деревянных, блюд; редко встретишь оловянную, а тем менее серебряную, посуду, и то разве одни чарки для водки, или меду. Русские не привыкли также прилагать труд держать чище свою посуду, или полировать ее. Даже и в Великокняжеской оловянной и серебряной посуде, на которой подавались кушанья Посланникам, попадалась почерневшая и помятая, точно посуда та и кружки принадлежали какой-нибудь ленивой хозяйке, которая целый год, а может быть и никогда, их не чистила. Поэтому-то ни в одном доме, ни у богатых, ни у бедных, людей посуда не расставляется как украшение, и видны одни голые стены, которые у знатных только обиваются плетеной рогожей, да пара живописных Святых (образов). Пуховики из перьев редко у кого бывают, большинство же не употребляет никаких перин и спит подушках, на соломе, рогоже, или на своей одежде. Места для спанья у них обыкновенно лавки, а зимою, как и у жителей Ливонии, печи; в этих печах они готовят себе кушанье, а вверху устраивают гладкие площадки, на которых и спять все повалкой: муж, жена, дети, слуги и девицы. Под печью [194] и лавками, по селениям видали мы в некоторых избах свиней и кур.

Русские не привыкли ни к каким изысканными кушаньям и сластям: ежедневная пища их состоит из каши, репы, капусты, свежих и соленых огурцов, а в Москве из крупной, большею частию соленой, рыбы, которая иногда, по причине малого ее соления, очень воняет, но которую тем не менее они охотно едят. Их рыбный рынок поэтому гораздо раньше почувствуешь носом, чем увидишь его, или войдешь в оный, Так как в России превосходны пастбища, то там много и хорошего мяса бараньего, крупного рогатого скота и свиного; но имея, но своей Вере, в году столько же почти постных дней, сколько и скоромных, в которые дозволяется есть мясное, Русские приобвыкли к грубой и дурной пище, и мясо употребляют сравнительно мало. Они умеют изготовлять из рыбы, из разного печенья, из овощей, или зелени, всякого рода кушанья, так что в мясном могут даже и не чувствовать особой надобности. Так, однажды, постом, по Царской милости, мы кушали такой обед, как я говорил выше, состоявший из 40 разных одних постных блюд. Между прочим, у них есть особый род печенья, нечто вроде пастетов, или еще более блинов, которое они называют пирогами, величиною вкруг масла, или с нашу сдобную булку, только несколько длиннее, и начиняют эти пироги мелко искрошенной рыбой, или говядиной с луком, затем поджаривают в масле, а в постные дни в оливе; такие печенья довольно вкусны и ими угощает каждый своего гостя, если хозяин расположен к нему и хочет хорошенько накормить гостя.

Довольно общеупотребительное кушанье у них есть еще икра (Іkari), добываемая из больших рыб, особенно из осетров и белорыбицы. Отделив ее от кожицы, в которой она лежит, они солят ее, и давши постоять так от шести до осьми дней, мешают ее с перцем и мелко изрубленным луком, некоторые же подбавляют еще уксусу и Прованского (деревянного) масла, и за тем едят. Это вовсе недурное кушанье, особенно если, вместо уксусу, надавить в него лимонного соку: оно придает [195] выть на пищу и возбуждает силы природы. Такая икра добывается и просаливается на Волге, большею частию близ Астрахани, часть ее просушивается на солнце и в количестве нескольких сотен тонн развозится в чужие страны, преимущественно в Италию, где она считается нежнейшим кушаньем и называется кавьяр (Caviaro). Некоторые купцы берут торговлю этим товаром на откуп у Великого Князя, за известное число денег. Есть еще у Русских род кушанья, которое обыкновенно едят они после попойки, с похмелья (pochmeli), или когда они вообще в дурном расположении духа; делается оно так: изжаренную, холодную баранину режут на мелкие кусочки, в виде кубиков, только продолговатее и шире, мешают ее тоже с мелко накрошенными огурцами, подбавляют перцу, разводят уксусом и огуречным рассолом по равной части, и за тем хлебают эту смесь ложками. Поевши ее, они снова принимаются за питье. Вообще кушанья Русских все почти приправляются чесноком, или луком, от чего все их комнаты и дома, даже пышные Великокняжеские покои и палаты в Кремле, сами Русские, наконец, когда разговаривают с кем, и места, где они только побывают хоть не много, издают сильный и для нас, Немцев, весьма неприятный запах.

Главным напитком у простого народа служит квас, похожий на наше тонкое пиво, также пиво, мед и водка. Водку все пьют перед тем, как садиться за стол, и за тем продолжают пить ее и во время стола, вместе с другими напитками. Знатнейшие Господа, кроме пива, пьют также Шампанское, Рейнское и Французские вина, всякого рода меда и двойную водку.

У Русских хорошее пиво, которое преимущественно Немцы умеют мастерски варить весною и сохранять на продолжительное время. Для этого в России изготовляются погреба, набиваемые снегом и льдом: на этот снег и лед кладется ряд бочек, которые засыпаются опять снегом и льдом, за тем кладется новый ряд бочек, которые также засыпаются снегом, и так далее. На верху поверх снега кладутся солома и доски, сверху же такие погреба имеют и вход. Таким образом сохраняемое пиво они пьют, осушая бочку за бочкой, при чем [196] самое пиво сохраняется свежим и приятным на вкус на целое лето, которое в России бывает довольно жарко. Вина получаются в России через Архангельск, но употребляют вина больше Немцы, чем Русские, которые предпочитают им хорошую водку.

Русские умеют варить превосходный и превкусный мед из малины, ежевики, вишен и других ягод, Из всех этих медов нам особенно нравился малиновый, по своему приятному запаху и вкусу. Я сам выучился приготовлять этот мед, который делается следующим образом: сперва совершенно спелую малину кладут в бочку, и наливают ее чистою водою и дают постоять так день, или два, пока вкус и цвет малины извлечется весь в воду. Такую воду сливают потом с малины и примешивают в нее чистого, или очищенного от воску, меду, а именно: на одну кружку меду по две и по три кружки сказанной настоянной воды, смотря по тому, покрепче, или послаще, желают иметь мед. Затем кладут туда кусочек поджаренной булки и небольшое количество дрожжей, и когда мед начнет бродить, булку вынимают (иначе мед получить ее вкус) и оставляют так бродить 4, или 5, дней. Желающие придать меду вкус и запах пряных кореньев, кладут в него мешочки с гвоздикой, кардамоном и корицей. Если так изготовленный мед стоит в теплом месте, то он не перестанет бродить в продолжение восьми дней, а по тому, после известного, потребного для надлежащего брожения, времени, бочки с медом выставляют на холод и дрожжи в нем оттягивают.

Некоторые наливают малину простою водкой, хорошенько взбалтывают ее в водке, и после суточного стояния, водку сливают с ягоды, разводят медом, и такой настой делается очень приятным напитком, так как водка, насыщенная малиной и смешанная с нею, почти совсем теряет свой настоящий вкус.

Русские задают иногда пиры, при ем все великолепие свое высказывают во множестве разного рода кушаньев и напитков. Если же знатные Вельможи затевают пир и [197] приглашают на него гостей низшего состояния, что делается, конечно, с иною целию, а не с тем, чтобы оказать этим людям свое доброе расположение, то тогда яства и хлеб на этом пиру составляют как бы приманку на удочке , которою хозяин приобретает более, чем издерживает; ибо у них уж такой обычай, что гости такому хозяину приносят с собою почетные подарки, или приношения. Поэтому, если, например, какого-нибудь Немецкого купца удостоят пригласить, он должен вперед знать, как дорого обойдется ему такая честь. Воеводы в городах, особенно в местах, где сосредоточивается наибольшая торговая и промышленная деятельность, по два и по три раза в году задают торжественные пиры, на которых являются любезными и радушными хозяевами и на которые обыкновенно приглашают всех богатых купцов.

Самая высокая честь и дружба, какую только может оказать хозяин своему гостю на таких пиршествах, или отдельных посещениях и проведках, в знак того, что гость очень люб и приятен хозяину, состоит у Русских в том, что, после всех угощений, выходит жена хозяина, разодетая и из собственных рук подносить гостю чару водки; иногда же, если гость особенно мил и любезен хозяину, ему позволяется и поцеловать хозяйку в губы. Такую великую честь оказал однажды и мне, в 1643 году, когда я был в последний раз в Москве, Граф Лев Александрович фон Шлаков (Leo Alexander von Sclackow) в своем доме (Он выехал, как свидетельствуют «Повседневные Дворцовые Записки» (М. 1769), в 1643 году из «Дацкия земли», представлялся, 1-го Декабря, Государю, и просился «на Государево имя служить», что и дозволено было ему, за тем крестился и получил имя: «Князь Лев Александрович Шляховской», вместо: «Граф Матфий (Mathias) Шлаков»; ему повелено «быть во Дворянах Московских.» О. Б.).

После богатейшего угощения Граф этот отозвал меня особо от других гостей, повел в другую комнату и сказал, что самая большая честь и благорасположение, какие только могут быть оказаны гостю в России, состоять в том, что жена хозяина, как домохозяйка, сама выходит к пирующим, и [198] также, как и хозяин, потчует гостя. А так как я, служа у Его Светлости, Герцога Голштинского , очень приятен ему, то в честь и во уважение Герцога, которого многими высокими милостями пользовался он во время своих странствований и гонений (о чем подробнее будет сказано ниже), он желает и мне оказать подобающую честь. Вслед за сим явилась супруга Графа, весьма красивая собою, хотя и подрумяненная, в подвенечном платье (о подвенечном платье подробнее будет сказано ниже, при описании свадьбы Русских), в сопровождении другой женщины, которая несла графин с водкою и чарку. Вступивши в комнату, хозяйка поклонилась сперва своему мужу, потом мне, за тем приказала налить чарку водки, поднесла ее к своим губам, и потом сама поднесла чарку мне и просила выпить меня, что повторила три раза. После этого Граф пожелал, чтобы я поцеловал хозяйку; но так как я не привычен был к такой чести, то и поцеловал только руку у Графини. Граф не удовольствовался этим, настаивал, чтобы я поцеловал Графиню в губы, и, из уважения к нему, я должен был исполнить, по их обычаю, его просьбу. В заключение Графиня подарила мне носовой платок из белой туфты, вышитый золотом и серебром и украшенный длинною бахромою. Такими платками жены и дочери знатных Господ дарят обыкновенно к свадьбе невест; так и на подаренном мне платке вышито было мелкими буквами имя Стрешнева (Stressnoff), которое принадлежало брату отца Великой Княгини.

Хотя Бояре и знатные Господа, по всей вероятности, издерживают весьма много, при желании вести себя достойно занимаемых им мест и при своих широких домохозяйствах, но для этого, кроме больших жалований, они имеют еще и богатые поместья и крестьян, ежегодно приносящих им громадные доходы. Купцы и ремесленники добывают себе пропитание и ежедневные заработки только своими промыслами, при чем купцы довольно хитры и ловки в извлечении барышей из своей торговли. Торгующие внутри страны торгуют предметами, составляющими необходимую жизненную потребность; те же, которые, с дозволения Его Царского Величества, ездят в соседственные земли, как, например, в Ливонию, Швецию, [199] Польшу и Персию, торгуют большею частию соболями и разными другими мехами, льном, коноплей и кожей (юфтью). Эти же Купцы, у Английских купцов, которые в Москве ведут большую торговлю, покупают иногда сукно по 4 талера за локоть, а сами продают его по 3 1/2, и даже по 3 талера, за тот же локоть, и получают при этом еще порядочный барыш. Это делается ими так: они берут одну, или несколько штук сукна за условленную цену, с уплатою всего количества через полгода, или даже через год, и за тем тотчас распродают это сукно мелким торговцам, в розницу по аршинам, на чистые деньги, и на эти вырученные чистые деньги они закупают другие товары, которые опять тотчас же продают, и таким образом в продолжении всего времени, которое имеют они до срока уплаты за купленное ими на веру сукно, они делают денежный оборот три и даже более раза, и от того получают наконец себе чистую прибыль.

Ремесленники, по простой жизни своей не требующие многого, добывают трудами рук своих весьма достаточно для того, чтобы иметь надлежащее неприхотливое содержание и чарку водки, чтобы без нужды прокормить себя и свои семейства. Люди эти очень способны к разным ремеслам, легко перенимают все, что увидят у Немцев, и в немного лет они научились и переняли у последних много такого, чего прежде совсем и не знали. Поэтому, в настоящее время они улучшенные изделия свои продают уже за гораздо высшую цену, в сравнении с прежними ценами. Особенно удивили меня Русские золотых дел мастера, которые делают теперь серебряную с разными украшениями посуду с таким искусством и изяществом, что не уступают в том ни сколько Немцам.

По этому, если кто в каком-нибудь ремесле обладает особенным знанием, или приемом, которым хотел бы пользоваться только он один, то он не должен показывать своего искусства ни какому Русскому. Так вначале и поступил знаменитый литейный мастер Ганс Фальк (Hans Falck), который требовал, чтобы во время отливки им и выделки значительнейших пушек и других предметов, Русские подмастерья его оставляли его одного и уходили прочь. Теперь, [200] впрочем, Русские уже сами умеют лить большие пушки и колокола: так, в прошлом еще году, в Кремле, близ колокольни Ивана Великого, выученики помянутого Ганса Фалька вылили огромный колокол, который, по совершенной очистке и отделке, весил 7700 пудов, т. е. 308,000 фунтов или 2080 центнеров, как сообщали мне это многие Немцы, бывшие в Москве, а также и сами Русские. Но этот колокол, когда его повесили на приготовленном для него месте и начали звонить, дал трещину, или раскололся, а пока не имел трещины, издавал приятный и чистый звон. В настоящее время его разбили снова, и Его Царское Величество приказал вылить на том же месте еще большой колокол, который бы на веки оставил память об его имени, и уже приступили к разного рода предварительным работам для отливки этого нового колокола, сопряженным с огромными издержками.

Русские все, как высшего, так и низшего, сословия имеют обыкновение отдыхать и спать в полдень, после обеда; по этому в это время и запирается большая часть лучших лавок, и самые лавочники, или мальчики их, снять просто перед дверьми. В это же время нельзя добиться до свидания, или переговоров с кем-либо из знатных Бояр, или купцов, по тому что они отдыхают, или спять, после обеда.

Имея ввиду этот обычай, Русские пришли к заключению, что «Лжедимитрий, о котором мы скоро будем говорить подробнее, не мог быть по рождению Русским и сыном Великого Князя, так как он не любил спать после обеда, подобно всем другим Русским. Так думали они о нем и по тому, что они не так часто, как это водится у Русских, ходил в баню, ибо Русские крепко держатся обычая мыться в бане, и особенно считают это необходимым делом после первой свадебной ночи. Поэтому-то во всех городах и селениях у них множество общественных и частных бань, в которых всегда почти найдешь множество моющихся.

Когда я был в Астрахани, то посетил там потихоньку баню, с намерением взглянуть, как моются там Русские. Бани самые разделения были на две половины дощатыми [201] перегородками, для того, чтобы мужчины и женщины могли мыться отдельно. Но те и другие входили и выходили в одну общую дверь, при чем ходили совершенно нагие, ни чем не прикрываясь, и только некоторые держали перед собою березовый веник, у остальных же и того не было. Иногда женщины без всякого стыда входили в мужское отделение и разговаривали там с своими мужьями.

Русские могут выносить чрезвычайно жар, и в бане, ложась на полках, велят себя бить и тереть свое тело разгоряченными березовыми вениками, чего я ни как не мог выносить; за тем, когда от такого жару они сделаются все красными и изнемогут до того, что уже не в состоянии оставаться в бане, они выбегают из нее голые, как мужчины, так и женщины, и обливаются холодною водою; зимою же, выскочив из бани, они валяются на снегу, трут им тело, будто мылом, и потом, остывши таким образом, снова входят в жаркую баню. Так как бани их обыкновенно устраиваются при реках, или ручьях, то моющиеся в них из жару прямо бросаются вхолодную воду. Случилось однажды, что один Немец забрался в купальню к женщинам, и оказалось, что они не были так стыдливы, как Диана, которая, разгневавшись за подобную выходку, на одного смельчака, дерзнувшего вмешаться в толпу ее спутниц в то время, когда она купалась, тотчас же, узнавши об этом, обрызгала виновного водою и обратила его оленя.

В Астрахани также случилось однажды, что 4 молодые женщины, вышедши из бани, бросились прохладиться в Волгу, которая около этого места протекала рукавом своим, и доставляла весьма приятное и прохладное купанье, в то же время пришел туда купаться и один из наш их солдат, также бросился вводу, а купающиеся его соседки начали из шутки брызгаться водою. Одна из сказанных женщин, заплыла незаметно на более глубокое место, запуталась там в тонкой тине и начала тонуть; тогда, остальные ее товарки, видя опасность, подняли крик, бросились к солдату, который плавал около, и умоляли его о помощи. Солдат не заставил просить себя долго, поспешил к утопающей, схватил ее поперек тела, [202] затем велел ей схватиться за него, и таким образом выплыл с нею на мелкое место и спас утопавшую. После этого женщины эти благодарили, хвалили Немца и говорили, что он был послан к ним в воду будто ангел спаситель.

Описанный выше способ мыться в банях мы видели не только в России, но и в Ливонии и Ижории, где простой народ, особенно же Чудь, в самый жестокий мороз, выбегают голые на улицу, трут себя снегом, и потом снова входят в жаркую баню, и такой резкий переход от жара к холоду ни сколько не вредит им, так как они привыкли к этому еще с детства. Поэтому-то Чудь, Латыши, также как и Русские, крепкий, сильный, выносимый народ, способный легко переносит и стужу и жар.

В Нарве я с удивлением смотрел на Русских и Чудских мальчиков, 8-ми, 9 и 10 лет, как они, в одних тонких полотняных кафтанах, босыми ногами, похожими на гусиные, целые полчаса ходили и стояли на снегу, не обращая ни малейшего внимания на нестерпимый мороз.

Вообще в России люди здоровые, доживающие глубокой старости и редко болеющие; если ж заболеет кто, то в простом народе самым лучшим лекарством, даже в горячке, считается водка и чеснок; знатные же Бояре начинают уже теперь обращаться за советами к Немецким Врачам и употреблять известные, прописываемые ими, лекарства.

Особенно хорошие бани нашли мы у Немцев и Ливонцев, живущих в Москве, при их домах. В этих банях устраивается печь со сводом, в которой, на особом возвышенном помещении, накладывается куча камней. Из печи делается одно отверстие в баню, которое закрывается заслонкою и навозом, или птичьим пометом. Другое отверстие в печи такое же, только меньше, выдается наружу и через него выходит дым. Когда камни достаточно нагреются, или накалятся, внутреннее отверстие открывают, а наружное прикрывают, и если захотят поддать пару, то льют на камни воду, в которой иногда настаивают пахучия травы. В самой бане, по стенам кругом, [203] поделаны лавки и полки для пропотения и обмывания, одна повыше другой, и на них полотняные, сеном набитые, мешки, или постилки, обсыпанные цветами и всякого рода благовонными травами, которыми утыканы и окна бани, а на полу набрасывается мелко нарубленный и измятый еловый кустарник, издающий приятный и усладительный запах. Для мытья дается женщина, или девушка. Если моется знакомый чужестранец в бане у своих соотечественников, и, следовательно, если он желанный гость, то его холят как нельзя лучше, заботятся о нем и всячески ублажают. В таких случаях хозяйка, или дочь ее, приносят сами, или посылают обыкновенно несколько ломтей редьки, посыпанных солью, и вкусно изготовленную пивную похлебку, гостю в баню. Если ж этого не сделают хозяева, то это считается за великое неуважение к гостю и служит ему знакомь, что он вовсе нежеланный гость. После бани гостя потчуют, по достоинству, опять всякого рода приличными делу, освежающими угощениями.

Такого почетного приема и чистоты не найдешь у спесивых, своекорыстных и грязных Русских, у которых все это неопрятно и противно.

Один из нас, видевший и наблюдавший образ жизни и обычаи Москвичей, вкратце описал их в следующем стихотворении:

Kirchen, Bilder, Creuze, Glocken,
Weiber, die geschminckt, als Docken,
Huren, Knoblauch, Brantewein,
Seynd in Muskow sehr gemein.
Auff dem Marckte muessig gehen,
Vor dem Bad entbloesset stehen,
Mittags schlaffen voellerey,
Rulzen, farzen ohne Scheu.
Zanken, peitschen, stehlen, morden,
Ist auch so Gemeine worden,
Dass sich niemand mehr dran kehrt,
Weil mans taeglich siht und hoert.

О брачном состоянии Русских и образе совершения свадеб их.

Хотя Русские весьма склонны к плотским наслаждениями, но у них нет открытых развратных домов, существующих, к сожалению, в Персии и в некоторых других странах, и составляющих известную статью дохода Правительства.

Русские имеют свой законный брак, и каждому дозволяется иметь только одну жену. В случае, если жена умрет, муж может жениться в другой и даже в 3-й раз, но в 4-й раз не дозволяется, и если Священник обвенчает кого в 4-й раз, то отрешается от должности. Священники Русские, служащие алтарю (белое духовенство), непременно должны быть люди женатые, и по смерти 1-й жены вторично вступить в брак не могут; для этого они должны оставить свой Священнический сан, сложить свою скуфью и причислиться в купечество, или в сословие ремесленников. При вступлении в брак, принимается у Русских во внимание arbor consaguinifatis, или родство, и брак между кровными родственниками, и даже свойственниками, не допускается, равно как не дозволяется двум братьям жениться на двух сестрах, или восприемникам одного дитяти брачиться друг на друге. Самое венчание совершается у них в общественных церквах с известного рода обрядами, и при свадьбах вообще соблюдаются следующие обычаи:

Молодым людям и девицам отнюдь не дозволяется какими-нибудь способами сходиться, тем более совещаться между собою о браке и обещать себя друг другу, но родители, имеющие сыновей взрослых, которых бы они хотели уже поженить, большею же частью родители дочерей, отправляются к тем, дети которых, по их мнению, могли бы составить приличный союз, заводят речь с самими этими молодыми людьми, или с их родителями, либо друзьями, и выказывая к ним свое доброе расположение, стараются разузнать их намерение и мнение относительно бракосочетания их детей. Если на такое предложение [205] изъявляется согласие, то выражается желание сперва видеть невесту дочь, и хотя обыкновенно в этом желании отказывается, но иногда, особенно когда невеста красива, дозволяется матери жениха, или его подруге, посмотреть невесту. Если осмотревшие невесту не найдут в ней ни какого видимого, или заметного, недостатка, увидят, что она ни слепа, ни хрома, то между родителями жениха и невесты и приятелями их начинаются переговоры о придаче, называемой у них приданым, а за тем, смотря по обстоятельствам, толкуют и решают уже о самом браке.

Вообще люди, хоть сколько ни будь знатные, воспитывают своих дочерей вне доступных ни кому покоях, держат их сокрытыми от сторонних людей, и жених не прежде может увидать свою невесту, как уже по совершении брака, в брачном своем покое. По этому иного обманывают, вместо красивой иной получает безобразную и уродливую жену, иногда даже, вместо дочери, дадут ему какую ни будь другую родственницу, даже просто служанку, чему бывали примеры даже между знатными Господами, по чему не удивительно, что новобрачные живут между собою, как кошки с собакою, и что побои жен у Русских так обыкновенны.

Свадьбы Русских и торжественное сопровождение невесты совершаются с особенною пышностью, а именно: свадьбы знатных Князей, Бояр и Детей Боярских справляются следующим образом:

К жениху и невесте приставляются две женщины, называемые у них свахами, вроде ключниц , которые в доме венчающихся должны все устроить и приготовить. Сваха невесты вдень свадьбы идет в дом жениха и приготовляет там брачную постель. С нею идет до 100 разодетых в кафтаны слуг, которые несут на головах каждый что-либо, принадлежащее к брачной постели, или к украшению брачного покоя. Брачная постель приготовляется на 40 ржаных снопах, положенных рядом и один на другом, и первые снопы кладет сам жених; за тем, в том же покое, ставится несколько кадок, или бочонков, с пшеницей, ячменем и овсом, что означает [206] и как бы способствует тому, чтобы вступающие в брак сожительстве своем имели всегда изобилие в пище и в средствах к жизни.

Проведши целый день в таких приготовлениях и устройстве должным порядком всего нужного, уже поздним вечером жених отправляется, со всеми своими друзьями и приятелями, предводимый Священником, долженствуют, им венчать его и едущим верхом на лошади, в дом невесты. Здесь, собравшиеся уже друзья и приятели невесты принимают жениха со всеми его сопутниками, и важнейшие из них, или ближайшие приятели жениха, приглашаются к столу, на котором поставлено уже три блюда, но к блюдам этим никто из гостей не прикасается. В верхнем конце стола оставляется место для жениха, который, по приходе, остается некоторое время на ногах и беседует с друзьями и дружками невесты; в это время на оставленное для жениха место сажают мальчика, которого жених, кончив свою беседу, должен почтительно снять со скамьи. Когда таким образом, снявши мальчика, жених сядет на свое место, приводят невесту, с закрытым лицом и великолепно разодетую, сажают ее рядом с женихом, и чтобы они не могли видеть друг друга, между ними протягивается кусок красивой тафты, который держат два мальчика. За тем приходит сваха невесты, чешет ей волосы, которые у нее распущены, заплетает их в две косы, надевает ей на голову венец и другие украшения, которые и оставляет так на ней открытыми. Венец делается из тонко кованного листового золота, или серебра, подбивается материей и по сторонам, около ушей, где венец несколько загибается к низу, привешиваются к нему 4, 6 и более ниток крупного жемчугу, которые ниспадают на грудь. Верхний кафтан невесты, спереди сверху донизу, около рукавов, которые бывают шириною аршина (arsin) в два, а также и на твердо стоячем воротник, бывающем пальца в три шириною и охватывающем шею будто собачий ошейник, плотно унизан крупным жемчугом, п такой кафтан стоит иногда далеко дороже 1000 талеров.

Сваха расчесывает также и жениха, а между тем несколько женщин, вскочивши на лавки, поют всякого рода срамные [207] песни. За тем приходят два молодых человека, весьма богато одетые, и приносят на носилках огромной величины сыр и несколько хлебов, со всех сторон обвешанных соболями. Такие же хлебы приносятся и со стороны невесты, и хлебы эти называются коровайниками (Krabeinicke). Поп благословляет принесенные сыр и хлебы, которые и относятся после этого в церковь. За тем приносят большое серебряное блюдо, кладут на него четвероугольные кусочки атласу и тафты, столько, чтобы из них можно было сшить небольшой кошель, также четвероугольные небольшие серебряные пластинки, хмель, ячмень и овес, все это перемешивается на блюде, и самое блюдо ставят на стол. Тогда опять появляется сваха, которая снова покрывает невесту и из блюда посыпает всех Бояр и прочих мужчин, которые, если хотят, подбирают разбросанные свахою кусочки атласу и серебра, а между тем во все это время поются песни. Наконец встают родители жениха и невесты, и заставляют последних обмениваться кольцами.

После всех этих обрядов сваха берет невесту, усаживает ее в сани, и все еще с закрытым лицом везет ее в церковь. Лошадь, которая везет невесту в церковь, вокруг шеи и под дугою обвешивается множеством лисьих хвостов. За невестой тотчас же отправляется жених, сопровождаемый своими дружками и Священником, при чем этого последнего иногда, готового уже от свадебных напитков, свалиться с лошади, нужно бывает поддерживать с обеих сторон, как во время его поезда в церковь верхом на ней, так и в церкви, при совершении им венчания. Подле саней едут некоторые хорошие друзья и множество прислуги (рабов), и в это время отпускаются при поезде самые грубые и непристойные шутки.

В церкви довольно большое пространство пола, где должен совершиться обряд венчания, покрывается красною тафтою, а на ней постилается еще особый кусок этой материи, на которую и становятся жених с невестой. Перед венчанием делаются Священнику, по его требованию, приношения, состоящие из пирогов и других печений; затем над головами жениха и невесты держат образа и благословляют брачующихся. Потом [208] Поп обеими своими руками берет правую руку жениха, левую невесты, и трижды спрашивает их: желают ли они иметь друг друга и жить неразлучно? Получив ответы, Священник обводить венчающихся кругом и поет 127 псалом, который жених и невеста, обходя круг, как бы приплясывая, повторяют по частям. После такого кругового хождения Священник возлагает на головы жениха и невесты довольно красивые короны или венцы; но если из брачующихся кто-либо вдовец, или вдова, то венцы возлагаются не на головы, а на плечи, при чем, во всяком случае, Поп произносит: «Растите и множитеся», а соединяя их, говорит далee: «Что Бог сочета, человек да не разлучает» и проч. Между тем, предстоящие в церкви свадебные гости зажигают маленькие восковые свечи и подают Попу деревянную, вызолоченную чашу, или просто стеклянную рюмку с красным вином, из которой Священник дает пить брачующимся, так, чтобы каждый из них мог пить по три раза, и за последним разом допить все вино. Тут жених бросает пустую рюмку об пол, разбивает ее и топчет кусочки ее ногами, вместе с невестою, с следующими словами: «да расточатся так, и да потребятся так нашими ногами все те, которые вознамерятся возбудить вражду и, ненависть между нами!» Тут предстоящие женщины обсыпают новобрачных льняным и конопляным семенем, желают им счастия, и некоторые дергают и тащат невесту, как бы желая отнять ее у жениха, но жених и невеста крепко держатся друг за друга. Наконец жених уводить невесту из церкви к саням, сажает ее, сам же опять едет за нею верхом. Около саней невесты несут шесть горящих восковых свечей, а провожающее гости и приятели опять начинают выделывать разные грубейшие шутки.

По прибытии в свадебный дом, т. е. в дом жениха, гости с женихом садятся за столы, едят, пьют и веселятся; невеста же тотчас уходит в брачный покой, раздевается до рубашки и ложится в постель. Едва только жених начнет есть, как его требуют к невесте. Ему предшествуют 6, или 8, мальчиков, с зажженными факелами. Услыхав приближении жениха, невеста встает с постели, накидывает на себя соболью шубку и с поклоном принимает своего [209] возлюбленного. Мальчики ставят свои зажженные факелы в выше помянутые бочонки с рожью и ячменем и удаляются. Тогда жених садится с невестой за приготовленный уже стол, и тут только в первый раз он видит ее с открыты м лицом. Приносятся кушанья и, между прочим, жареная курица, которую разрезывает сам жених, и первую отрезанную ножку, или крыло, он бросает позади себя, а другую ест сам. После такого стола, продолжающегося, впрочем, очень недолго, жених идет с невестой в постель, и при этом все удаляются, кроме одного старого служителя, который должен прохаживаться взад и вперед перед дверями спальни. В это время родители и приятели жениха и невесты скоморошничают и совершают разные чары на благополучное сожительство новобрачных. Слуга же, поставленный на часах у дверей брачной спальни, от времени до времени должен спрашивать: «Сталось ли дело?» Если жених ответит: «Да!» тотчас начинают трубить и бить в барабаны, заранее уже припасенные, все громче и веселее. За тем немедленно топится баня, в которую, спустя несколько часов, идут мыться, отдельно, впрочем, друг от друга новобрачные, где и моются и обдаются водою, медом и вином; после бани молодая жена дарит своего мужа рубашкою, у которой ворот вышить жемчугом и новым, весьма дорогим, полным платьем.

Следующие два дня проводятся в непомерном употреблении яств, напитков, в плясках и всякого рода увеселениях, какие только могут придумать. Тут же играет и разная музыка, между прочим на инструменте, называемом псалтирь (Psaltir), похожем на гусли, который, во время игры на нем, кладется на колени и играют на нем пальцами по струнам, как на арфе, что можно видеть на прилагаемом рисунке (На стр. 193-й подлинника. О. Б.).

Во время этих пиршеств замужние женщины позволяют себе разного рода шалости и проделки с своими знакомыми не женатыми людьми, а также и с мужьями других жен, так как их собственные мужья не могут наблюдать за ними, будучи [210] совершенно пьяными; они пользуются этим случаем сборищ, или собраний, для того, чтобы предаться своим удовольствиям, так как удовольствия эти наилучшим образом могут совершить они посредством таких общественных пиршеств. Все сказанное составляет правдивое повествование об обрядах и обычаях во время свадьбы теперешних больших Бояр в Москве.

Если же затеют свадьбу простолюдины, или горожане, то жених, обыкновенно, за день до свадьбы посылает своей невесте новое платье, шапочку и пару сапогов, а также ящичек с румянами, гребнем и зеркалом. На другой день, когда должна совершиться свадьба, приходить Поп с серебряными крестом, в сопровождении двух мальчиков, несущих зажженные восковые свечи; он благословляет прежде мальчиков, потом и гостей. За тем жених и невеста садятся за стол и между ними также протягивается кусок тафты. Когда сваха уберет невесту, она заставляет молодых приблизиться лицами друг к другу, смотреться в одно зеркало и любезно улыбаться друг другу. Между тем другие свахи обсыпаюсь молодых и гостей хмелем. После этого отправляются в церковь, где венчание совершается описанным уже выше образом.

После свадьбы молодые жены содержатся в своих покоях, редко выходят в люди и чаще посещаются своими хорошими знакомыми, чем сами посещают их.

О положении Русских женщин.

Так как дочери больших Бояр и купцов весьма мало, да и вовсе не приучаются к хозяйству, то и после в замужестве они также мало им занимаются, и только сидят себе дома, шьют и вышивают золотом и серебром красивые носовые платки из белой тафты, или чистого полотна, вяжут кошельки [211] для денег и тому подобное. Они никогда не решатся зарезать курицу, или другое какое животное, а тем более изготовить какое ни будь кушанье, из опасения оскверниться таким делом, и всякую подобную работу предоставляют своим слугам. Из ревности, мужья редко выпускают своих жен из дому, даже в самую церковь; но в простом ь народе это не так строго соблюдается.

Дома женщины одеваются обыкновенно очень дурно; если же, по приказанию мужей, они должны сделать гостю честь и попотчевать его чаркой водки, или, если они появляются на улицах, идучи в церковь, то надевают самые дорогие платья и крепко-накрепко толстым слоем белят себе лицо и шею.

Княжеские, Боярские и других Вельмож жены летом ездят в закрытых каретах, обтянутых красным сукном; кареты эти, поставленный на полозья, употребляют они я в зимнее время. В этих каретах или колымагах сидят они, во всем великолепии, как богини, а в ногах у них помещается крепостная девочка, служанка. Подле кареты бегут обыкновенно их холопы и крепостные люди в большом числе, иногда по 30 и по 40 человек. Лошадь, запряженная в такую карету, или сани, убирается подобно той, которая возит невесту, лисьими хвостами, что, впрочем, не в свадебное время встречается редко. Подобное убранство лошадей видели мы не только при выездах знатных Боярынь, но и в поездах знатных Бояр и самого Великого Князя, лошади которого увешиваются иногда, вместо лисьих, отличными черного соболя хвостами.

Так как молодые жены сидят больше праздно дома, редко показываются в люди, хозяйством почти не занимаются, то поэтому они мало имеют развлечений и от скуки сами придумывают себе разные забавы с своими девушками, а именно качели, до которых они страстные охотницы. Обыкновенный способ качания такой: кладут на колоду доску, две женщины становятся на концы этой доски и, перевешивая одна другую, высоко подкидывают друг друга на воздух. Иногда [212] употребляются также и веревочные качели, на которых они качаются страшно высоко. Простой народ, особенно в слободах и селах, потешается качелями открыто, на улицах. Эти общественные качели устраивают они наподобие виселицы, с перекладиною, к которой крестообразно приделываются, на особых брусьях, висячие места для сиденья, и на таких качелях разом могут качаться по 2, по 3 и более человек. Всего более потешается на качелях народ по праздникам; в праздники эти известные уже молодые парни заготовляют сказанный места для сиденья и все нужное для качелей, качают желающих за несколько копеек. Такую забаву мужья охотно дозволяют своим женам и иногда сами помогают качать их.

Несогласия между супругами и даже побои происходят у Русских или от того, что жены поносят мужей своих неприличными и бранными словами, на что они всегда бывают готовы, или от того, что жены пьянствуют чаще мужей, или же, наконец, от того, что жены своим ласковым и чересчур дружеским обращением с сторонним мужчиною возбуждают ревность в мужьях своих. Эти три причины очень часто встречаются в русских женщинах в одно время.

Жены не очень-то обижаются, если мужья порядком иной раз поучат их плеткой, или кнутом; ибо чувствуют, что сами виноваты, и при том видят, что и с соседками их и приятельницами, повинными в таких же проделках, случается то же самое; но чтобы Русские женщины думали, что чем больше бьют и секут плетками мужья их, тем больше будто бы они любимы своими мужьями, и что, наоборот, недостаток побоев от мужей они считают, будто бы, признаком нелюбящего и нерасположенного к ним сердца мужей их, как пишут это некоторые историки, основываясь на Русской Летописи Петрея, который, без сомнения, сам заимствовал это известие у Герберштейна и у Барклая из его «Icon animorum» (Francof. 1625), то этого я нигде не видал и не слыхал; да, признаюсь, и не могу себе представить, чтобы Русские женщины могли любить то, что обыкновенно устрашает природу и всякую тварь, и чтобы действия гнева и вражды они принимали за признаки любви. [213] Обыкновенная пословица: «Побои не радуют», но моему мнению, имеет свою силу и у Русских женщин. Никто, в здравом уме, без причины не возненавидит и не будет истязать плоть свою. Может быть, впрочем, что некоторые из Русских женщин и вели с своими мужьями, ради шутки, подобные речи, или же то была, должно быть, совсем глупая женщина, которая, прожив с мужем долгое время в мире и согласии, сказала ему, что она не видит, чтобы он действительно любил ее, потому что ни разу еще не получала от него побоев. Вследствие этого муж, желая доказать ей любовь свою желанным ею образом, не заставил долго просить себя и постегал ее плетью; так как это очень ей понравилось, то, спустя несколько времени, муж повторил побои, а за тем, чтоб доказать ей свою особенную любовь, поколотил ее и в 3-й раз и так сильно, что уходил ее до смерти: человек этот, по имени Иордан, должно быть, родом был Итальянец. Герберштейн называет его «Аlеmannum fa brum ferrarium», Немецким кузнецом, и говорит, что описанное происшествие случилось в Москве, в бытность его там. Случай этот, бывший с одною женщиной, не следует принимать за образец действий прочих женщин, и по нраву одной нельзя заключать о природе всех остальных.

За нарушение супружеской верности у Русских смертью не наказывают, и они не называют нарушением этой верности, если женатый будет иметь сожительство с другой сторонней женщиной, и считают это просто любодейством; нарушителем же супружеской верности называют они того мужа, который от живой жены женится на другой.

Если жена впадет в развратную жизнь, и на то поступит от мужа жалоба, и преступление будет доказано, то ее наказывают плетью и выдерживают несколько дней в монастыре на хлебе и на воде, за тем она возвращается в дом мужа, где получает новое наказание плетью за запущенное хозяйство.

Если супруги надоедят друг другу, не могут жить вместе и выносить один другого, то есть средство разойтись, [214] именно: один из супругов может пойти в монастырь; если это делает муж, оставляя, ради посвящения себя Богу, жену, жена эта выходит за другого мужа, то первый может, если пожелает, быть посвящен в Попы, хотя бы прежде этого он был башмачником, или портным. Муж имеет право, в случае бесплодия жены, заключить ее в монастырь и, спустя шесть недель, жениться на иной.

Такие примеры бывали с Великими Князьями, которые, не имея от жен своих наследников, или же имея только дочерей, заключали этих жен своих в монастырь и женились на другой. Так именно поступил тиран Иван Васильевич (Не Иван Васильевич, но отец его, Василий Иванович. О. Б.), заключивши силою в монастырь супругу свою, Соломонию, от которой, впродолжение 21 года брачной жизни, не имел детей, и женившийся потом на другой, именно на Елене, дочери Михаила Глинского (Linzki). В монастыре же прежняя его супруга в скором времени родила сына, как свидетельствуют об этом подробнее Герберштейн на 19-й и Тилеман (Tilemano) Bredenbachius (De Armeniorum moribos etc. Basil. 1577) на 251-й страницах. Также, если частный человек заметит, что жена неверна ему, и может это доказать, то она также постригается в монастырь, при чем часто муж действует более по произволу своему, нежели по справедливости. Так, если иногда по одному только подозрению, или по друг им каким ничтожным причинам, муж возненавидит свою жену, то он подкупает двух бедняков-негодяев, и идет с ними к судье обвинять и доказывать на жену, что она застигнута ими в том, или другом, нечестном деле, или в любодеянии, и дело доводится до того, особенно если помогают тут деньги, что добрую женщину, прежде чем она еще догадается в чем дело, одевают в монашеское платье и заключают в монастырь, где и должна провести остальные дна своей жизни; ибо у Русских, посвятивший себя однажды в монашество, и будучи пострижен уже не может выйти из него, а тем более вступить в новый брак. [215]

Подобное с прискорбием испытал, в наше время, один Поляк, который принял Русскую Веру и женился на одной прекрасной молодой Русской девице. Имея надобность, по делам своим, отлучиться от жены, он не мог возвратиться домой в продолжение целого года; жена же его, соскучившись жить в одиночестве, сошлась в это время с другим, и прижила с ним сына. Узнав о скором возвращении мужа, и видя, что не может дать ему честного ответа в своих домашних делах, она бежала в монастырь, и там постриглась. Когда же муж вернулся домой и узнал истину, то не столько скорбел об измене жены, сколько о том, что она сделалась монахиней; он охотно простил ее, хотел снова взять ее к себе, и сама жена также хотела пойти опять к мужу, но, не смотря на все их желание, они ни как не могли добиться того, чтобы им дозволили снова сойтись и жить вместе. Патриярх и монахи считали это за великий, никогда и ни чем не искупимый грех против Св. Духа.

Как ни склонны Русские к плотским наслаждениям, в брачном состоянии и вне оного, как ни греховны и ни грязны они в этом отношении, но в то же время они отнюдь не дозволяют себе, при совершении плотского греха, иметь на себе крест, надеваемый на них при крещении, но снимают его с себя на время греховного дела, а также, если оно совершается в комнате, где стоят иконы, то завешивают их на это время.

Имевший соитие не смеет также в тот день ходить в церковь, но должен прежде начисто вымыться и одеться в чистое белье, более совестливые и набожные не входят даже в церковь, и остаются перед нею, или в сенях церковных, и там совершают свое моленье. Если Священник имеет совокупление с женой, то обязан хорошенько вымыться над пупком и под пупком, и хотя после этого может идти в церковь, но входить в алтарь не должен. Женщины вообще у Русских считаются не столь чистыми, как мужчины; по этому они как бы не вполне допускаются в церковь, но помещаются в ней обыкновенно в местах, ближайших к дверям.[216]

О светской власти и полицейском управлении Русских.

Что касается до образа правления Русских, то, как это отчасти видно уже из предыдущих глав, оно монархическое неограниченное (Monarchia dominica et despoticа, как говорят политики), где Государь, именно Царь, или Великий Князь, достигая короны по наследству, один управляет всею страною, и все подданные его, как Дворяне и Князья, так и простой народ, граждане и крестьяне, суть его холопы и рабы, которыми он управляет и распоряжается, как глава семьи своими слугами. Этот образ правления весьма сходен с тем, который Аристотель описывает (Pol. 1. 3, с. 14), говоря: «Est alia species Monarchiae, qualia sunt apud quosdam barbaros regna vim habentia, proximam tyrannidi». Так как обыкновенное различие между правлением надлежащим или правомерным и тираническим полагают в том, что в первом имеется ввиду благо подданных, а во втором собственная польза Государя, то на этом основании образ правления Русских близко подходит с тираническому.

Большие Господа не считают постыдным для себя, с употреблением своего имени в уменьшительном виде, как выше сказано, называть сами себя рабами, равно не стыдятся и того, что с ними обращаются, как с рабами. В прежнее время гости или знатные купцы и большие Господа, долженствующие являться на службу, всякий раз при торжественных представлениях, в драгоценных одеждах, в случае неявки без уважительных причин, наказывались таким же образом, как наказывают рабов, именно, кнутом по обнаженной спине; теперь же за такой проступок подвергают их на два, либо на три, дня темничному заключению, если только при Дворе они имеют своих покровителей и заступников.

Своего Государя Русские называют Великим Князем (Welikoi Kness), Царским Величеством, Царем, и некоторые слово [217] Царь производят от Цезарь (Caesar). Подобно тому, как и у Его Величества, Римского Императора, у Русского Царя на Государственном гербе и печати изображен двуглавый орел, только с опущенными крыльями, и над главами орла, прежде две, а теперь три, короны, обозначающая, вместе с Русским, еще два Татарские Царства: Астраханское и Казанское. На груди орла висит щит, на котором изображен всадник, поражающий копьем дракона, как это значится на прилагаемом рисунке (Стр. 220 подлинника. Надпись кругом орла такова: божиею млостию великий государь царь и великии князь алексеи михаиловичь всеа русии самодержец владимерский московскии новгородцкии царь казанскии царь астроханскии царь сибирскии государь псковскии и великии князь тверскии югорскии пермскии вятцкии болгарскии и иные государь и великии князь новагорода низовские земли резанскии ростовскии ярославски белоозерски коудорскии обдорскии кондински и всея северныя страны повелитель и государь иверские земли карталински грузинских цареи и кабаръдинские земли черкаски и горьских князей и иных многих государьств государь и обладатель), в котором, вместе с титулом, можно видеть и величину печати. Такой орел впервые введен России тираном Иваном Васильевичем из честолюбия, который хвалился своим происхождением от Римских Императоров. Царские толмачи и некоторые из Немецких купцов, живущих в Москве, называют его также Императором. Но как Русские и Короля Давыда называют Царем, то слово Царь означает скорее Король и, может быть, происходить от Еврейского *** Zarah, обозначающая бальзам или миро, как это видно из 1-й книги Моисея гл. 37, ст. 25, и из Пророка Иеремии гл. 51, 8, в которых говорится, что Король должен называться помазанником, ибо в древности Короли помазывались миром (Быт.: «И седоща ясти хлеб, и, воззревше очима, видеша: и се путницы Исмаилтяне идяху от Галаада, и велблюды их полны фимиама, и ритины (тук маститый, из древа текущий) и стакти». В Русском переводе «Священных книг Ветхаго Завета», изданных, по благословению Святейшего Синода, в С.-Петербурге 1868 года: «И сели они есть хлеб, и, взглянув, увидели, вот, идет из Галаада караван Измаилтян, и верблюды их несут стираксу, бальзам, и ладон.» Прор. Иеремии: .«Внезапу паде Вавилон, и сокрушися: плачите по нем, возмите масти к болезни его, да исцелится». В Русском переводе Г. П. Павского : «Вдруг упал Вавилон и расшибся, рыдайте о нем, приложите бальзама к ране его, может быть, он уцелеет.» В Еврейском, по Polyglotten-Bibel (bearbeitet von К. Stier u. К. G. W. Theile. Bielefeld 1847) читается это слово так: *** в Греческом там же и по 70 толковников (Yetus Testam. Graece juxta LXX interpretes, ed. Const. Tischendorf. Lips. 1850): rhtinhV; в Латинском там же (Polygl. Bib.): resinam; в Немецком (по Лютерову перев.): Balsam. Иерем. *** rhtinhn resinam, Salben, но в Berlenburger Bibel и перевод. de Wette стоит тоже Balsam. О. Б.). [218]

Русские почитают своего Царя весьма высоко, произносят имя его в своих собраниях с величайшим уважением и боятся его даже больше Бога; о них то же можно сказать, что Саади в своей «Персидской Долине», раз сказал, обращаясь к одному робкому Царскому слуге: «Если б ты боялся и почитал Бога, как своего Государя, то, говорю тебе, ты был бы Ангелом еще при жизни».

Молодым людям с самого раннего детства Русские накрепко внушают, что они об Его Царском Величестве должны говорить и почитать его, как самого Бога; по этому они часто выражаются так: «Про то знает только Бог да Великий Князь». Отсюда происходят и другие обычные их выражения, как наприм., вместо того, чтобы сказать: «явиться пред Царя», они говорят: видеть светлые очи Его Царского Величества». Чтобы выразить свое глубокое смирение и покорность Царю, они говорят, что все, чем они владеют, принадлежит не столько им, сколько Богу и Великому Князю: («Все Божье да Государево»). К подобным покорным речам приучил Русских главным образом, не раз уже упомянутый, тиран Иван Васильевич своими насилиями; да иначе, сообразуясь с состоянием Русских, он и не мог поступать с ними и с их имуществом. Для того же, чтобы спокойно держать их в рабстве и страхе, он приказал, чтобы никто, под смертною казнию, не смел выезжать из Государства и знакомиться с свободою чуждых земель, а также, чтобы ни один купец, для торговли своей, не смел ездить за границу и торговать там без особого Царского дозволения. [219]

Лет 10 тому назад, один Немецкий толмач, Ганс Гельмс (Hanss Helms) (умерший в прошлом году на 97 году своей жизни), по особой милости и соизволению Великого Князя, послал своего сына, воспитанного в Москве, в Немецкую Академию, для изучения Медицины, с тем, чтобы потом поступить на службу к Великому Князю; в Германии молодой Гельмс оказал в Медицине такие успехи, что получил с великою славою степень Доктора и, отправившись за тем в Англию, прославился там в Оксфордском Университете, как некое чудо. Вырвавшись однажды из Московского рабства, этот молодой Гельмс и до сих пор не желает возвращаться, и не возвратился еще в Россию. Вследствие сего Новгородский купец Петр Миклаф (Miklaff), разумный и честный человек, бывший у нас в прошлом году Посланником и пожелавший было оставить мне своего сына, для обучения его Немецкому и Латинскому языкам, ни как не мог получить на то дозволения ни от Патриарха, ни от Великого Князя.

Что до настоящего теперешнего Великого Князя, то хотя он и имеет власть, подобно прежнему тирану, сказанным насильственным образом поступать с подданными и их имуществом, но он не поступает так, не смотря на то, впрочем, что некоторые писатели и теперь еще приписываюсь ему подобные поступки, может быть, заимствуя из старых, а именно: из Герберштейна, Иовия, Гваньино и других, писавших о прежнем бедственном состоянии России, которое они испытали под железным жезлом тирана. Многого из того, что писалось прежде о Русских, в настоящее время уже не существует, без сомнения, вследствие общего изменения во времени, в правлении и в самих людях. Нынешний Великий Князь, царствующий теперь, человек благочестивый, подобно отцу своему, не дозволит дойти до нищеты ни кому даже из крестьян своих. Если кто, по причине, неурожая, или иного какого случая и несчастия, впадет в бедность, Царский ли будет он, или Боярский крестьянин, ему делается вспоможение из Царского Приказа или Канцелярии, и вообще обращается внимание на его положение, с тем, чтобы обеднявший снова мог поправиться, уплатить свои долги и отправлять перед своим начальством подлежащие [220] повинности. Даже тем, которые за оскорбление Его Царского Величества, или за другие великие, доказанные, преступления, впадают в немилость и должны быть сосланы в Сибирь (что, впрочем, случается теперь уже не так часто), немилость эта, или наказание, смягчается таким образом, что, смотря по состоянию и достоинствам виновного лица, ему назначается сносное содержание, а большим Господам выдаются и деньги. Так писцам дается должность в Канцеляриях, в каком-нибудь из Сибирских городов, стрельцам и солдатам такие же и солдатские места, за что они получают свое готовое жалованье и подлежащее продовольствие. Для большинства Русских самое тяжкое наказание заключается в том, что за свои вины они удаляются от высокого лица Его Царского Величества и становятся недостойными видеть его светлые очи.

Были, впрочем, примеры, что некоторые из такой немилости извлекали для себя великую пользу; ибо находили, что в ссылке могли прибыльнее продолжать свое ремесло и торговлю, чем в Москве, и они наживали там такое хорошее состояние, что если б только были при них жена и дети, то они вовсе не желали бы возвращаться в Москву, хотя бы получили полную свободу.

Русский Царь заботливо старается поддерживать все высокое значение своего Величества и соблюдает свои jura Majestatis, подобно тому, как это делают другие Монархи и независимые Государи. Так, он не подчиняется ни какому закону, но сам, по своему усмотрению и воле, может давать и устанавливать разного рода законы и указы. Все эти законы и указы, каковы бы они ни были, должны быть принимаемы и соблюдаемы без всякого противоречия и с такою покорностию, как бы их дал сам Бог; и такая покорность Русских Царским постановлениям вытекает из того, что Русские полагают, как справедливо пишет о них Хитрей (Chytraeus, lib. 1 Saxoniae. Lips. 1599), что Великий Князь делает все по воле Божией. По этому, в доказательство непогрешимой правды и справедливости Царя, у них есть поговорка: «Слово Бога и Великого Князя должно быть неизменно и соблюдаемо непогрешительно (неупустительно)». [221]

Великий Князь поставляет и сменяет всяких начальников, ссылает и даже повелевает иногда казнить их, когда захочет, и по тому у Русских тот же обычай, какой, по выражению Пророка Даниила (гл. 5, 19) («И ихже хотяше убиваше, и ихже хотяше бияше, и ихже хотяше возвышаше, и ихже хотяше, той смиряше»), был входу вправление Царя Навуходоносора: он умерщвлял, когда хотел, бил, возвышал и низводил (унижал), когда хотел.

Во все области и города Великий Князь назначает своих Воевод (Weiwoden), Наместников и Правителей, которые, с Канцелярией, Дьяками или Писцами, должны производить суд и расправу. Что Воеводы присудят, то одобряется Двором, и на их суд жалобы не бывает. При таком управлении областями и городами Великий Князь держится того же образа действий и способа, какой у Барклая (1. 3, с. 6), Клеовул выхваляет и советует Королю Сицилийскому, а именно: чтобы ни какого Воеводу, или Правителя, не оставлять на Воеводстве в одном месте более двух, или трех, лет, по тем уважительным причинам, дабы, с одной стороны, в случае дурного управления, не отягощать страны на долгое время, а с другой, дабы, в случае большого уже дружества и расположения, которое может установиться между управителями и управляемыми, эти управители не усились и не отложились, или не сделались независимыми.

Великий Князь одному себе предоставляет право объявлять войну чужим народам и вести ее по своему усмотрению; если ж он и спрашивает совета о сем у своих Бояр и Думцев, то делает это точно также, как некогда Ксеркс, Царь Персидский, который повелел созвать всех Азиятских Князей для совета о войне, которую он хотел предпринять противГреков, и сделал это более для того, чтобы объявить этим Князьям, чего собственно он хочет, и доказать им, что он один есть неограниченный повелитель. Так, он объявил этим Князьям, что хотя он и созвал их для того, [222] чтобы не сказали, будто он все делает только по собственному своему усмотрению, но при этом они должны знать, что им приличнее повиноваться, нежели советовать (Herod. 1. 77; Valer. Max. 1. 2, с. 5).

Великий Князь заботится также о том, чтобы отличать высокими почестями людей, которые оказали какую ни будь услугу ему, или Государству, или по чему иному сделаются достойными его милости, и таких людей возводить в Князья. Некоторые из Великих Князей, услышав, что в Германии в владетельные особы пользуются правом возводить в звание Доктора, посредством особых дипломов, присвоили и себе это право, и как мы уже видели отчасти, некоторые из них возводили в это достоинство своих Врачей и даже простых цирюльников.

Царь имеет собственные свои деньги, которые он приказывает чеканить из чистого серебра, иногда из золота, в 4-х разных городах: Москве, Новегороде, Твери и Пскове; все эти деньги небольшие, такие же маленькие, как Датские Зекслинги, и поменьше Немецких Пфеннигов, частию круглые, частию же продолговатые. На одной стороне этих денег обыкновенно изображается всадник, поражающий копьем дракона, — герб, принадлежавший прежде только одному Новгороду; на другой стороне Русскими буквами означены имя Великого Князя и того города, в котором деньги вычеканены. Этот род денег называется деньгами (Denning) и копейками (Copeck), каждая равняется стоимостью Голландскому стюферу (Stueffer), почти вполовину Мишненского (Meissnischer) гроша, или в Голштинский шилдинг, так что 50 таких монет составляюсь один рейхсталер. У Русских есть еще более мелкий род денег, половина и 1/4 копейки, которые они называют полушками (Poluske) и Московскими (Московками? Musskofske); изображения их видны на прилагаемом рисунке (Подлинника стр. 224.). Все эти мелкия деньги, по своей мелкоте, весьма неудобны при обращении во время торга, и так как они легко падают из рук сквозь пальцы, то Русские, для [223] отвращения этого, сделали привычку, осматривая, или показывая, товар и отмеривая его, брать деньги в рот, копеек по 50 разом, при чем они продолжают разговаривать и торговаться так, что и не заметишь, что они изо рта поделали, так сказать, карманы себе. Они ведут счет на алтыны (Altin), гривны (Griffen) и рубли (Rubeln), хотя подобного рода денег в целых Моиетах не имеют, а считают их известным числом копеек; так алтын заключает в себе 3 копейки, гривна 10 и рубль 100 копеек. Наши рейхсталеры также входу у Русских; они называют их ефимками (от Иохимсталя, Jochimsthal) (По Чешскому городу Яхимову (Jachymov), Нем. Joachimsthal, первоначально Thal, дол, долина, в Хебском (Егерском) округе, на речке Быстрице (Нем. Weseritz), на север от Карловых Вар (Карлсбада), близ самых Рудных гор (Erzgebirge), составляющих границу со стороны Саксонии. в нем считается за 5000 жителей Немцев, занимающихся приготовлением в особенности сигар, перчаток и т. п. И теперь еще он имеет серебренные рудники, которые в XVI столетии очень славились. Рудники эти первоначально составляли собственность Графов Шликов, из коих Стефан, в 1519 году, выстроил монетный двор, на коем стали чеканить в первый раз Долары (по долу, так названные), Долские гроши (Dolske gros'e), у соседних Немцев обратившиеся в Талеры (Thaler), но у Шведов и Датчан Daler, у Англичан Dollar. О. Б.), охотно дают по 50 к. за рейхсталер, и тотчас же идут с ним на Монетный Двор и обменивают его там с выгодою для себя; ибо один рубль или 100 копеек весят на пол-лота меньше 2-х рейхсталеров. Золотых монет встречается там немного: Великий Князь приказывает чеканить их только по случаю какой-нибудь победы над врагом, чтобы награждать ими воинов (солдат), или если иного кого он захочет почтить этою своею милостию (В подлиннике находится 5-ть изображений. Первое: Poluski; на ней, с одной стороны, летящая птица, а с другой надпись государь (Государь). Второе: Denninski (денежки): всадник с поднятым обнаженным мечем, на обороте: князь велики иван. Третье: Kopeki (копейки): Георгий Победоносец, и надпись на обороте: царь и велики князь демитри ивановичь (Рострига). Четвертое: тоже копейка с таким же изображением и надписью: царь и князь михаил федоро(вич). Пятое: копейка с Георгием и надписью: царь и велики князь алекс(ей) михаилович. О. Б.). [224]

Он установляет также в разных местах довольно тяжелый пошлины, и в настоящее время все купцы, как Русские, так и иностранные, в Архангельске и Астрахани, должны платить пять процентов, что ежегодно приносит ему большой доход.

Царь часто отправляет и пышные посольства к Римскому Императору, Королям Датскому и Шведскому, в Персию и к другим владетельным особам. Важнейшие Посланники называются у них Великими Послами (Welikoi Posol), гонцы же и менее значительные Послы — Посланниками (Poslanik). Иногда с Посольством Царь шлет иноземным Государям богатые подарки, именно разными мехами. Между прочим замечателен подарок, который Великий Князь Федор Иванович сделал Императору, Рудольфу ІІ-му, в 1595 г., с своим почетным Посольством, состоявший, как я знаю это из верных рук, в следующем: 1003 сороков соболей, 519 сороков куниц, 120 черно-бурой лисицы, 337,000 простой лисицы, 3000 бобров, 1000 шкур волчьих, и 74 шкур лосиных.

Если Посланники, особенно же гонцы, не привозят с собою ни каких подарков от Великого Князя, то сами от себя привозят в дар несколько пар соболей, с тою целию, чтобы, взамен их, получить также подарки, и если находят, что полученные ими подарки незначительны, то стараются сами намекнуть об этом.

Великий Князь почти ежегодно отправляет к Персидскому Шаху Посланника или незначительного Посла по торговым делам, вообще ведущимся у них довольно плохо, хотя, кроме того, он посылает туда особо и простых купцов. Так как такие Посланники во все время своего пребывания в Персии содержатся на счет Шаха, то по этому они приобретают там еще большие выгоды от своих торговых дел. Отправляя довольно часто Посольства к иностранным Государям, Царь, в свою очередь, и принимаешь также часто чужеземные Посольства, так что нередко случается, что в Москве съезжается в одно время по два, по три и более этих Посольств, которых [225] прием и отпуск совершается обыкновенно в довольно продолжительное время. Некоторые иностранные Государи имеют в Москве своих Легатов и постоянных Консулов (Consules регpetuos) или Резидентов, которые и живут там в своих собственных дворах. В Москве повыстроены удобные дома и дворы, в которых помещаются приезжающие Посольства; только в них нет кроватей, и если кто не хочет спать на соломе, или на голой лавке, тот должен привозить собственную постель. У ворот Посольского Двора всегда приставляется сильная стража, и прежде с такою строгостью содержали Послов, что ни кого из принадлежащих Посольству не выпускали со двора, равно и к ним ни кого не впускали, и вообще содержали их, как пленников; в настоящее же время, после первого торжественного представления, каждый может свободно выходить, куда хочет, и Москвичи говорили нам, что в первое наше Посольство мы были первые, которым предоставлена была такая свобода выхода и входа.

Послы со всею своею прислугою весьма щедро продовольствуются во все время своего пребывания в России, и их очень часто посещают и прислуживают им два, приставленные к ним, Приставы (Pristaffen) и прикащики. Обычные вопросы этих Приставовк Посланникам заключаются в следующем: В чем состоит их дело к Великому Князю? Не знают ли они, что писано в грамоте к Царю? Привезли ли Послы подарки, и много ли, для вручения Его Царскому Величеству, и петь ли чего и на их, Приставов, долю? Когда же подарки будут уже переданы по назначению, то Великий Князь немедленно приказывает на другой же, или на третий, день известным людям оценить, как дорого стоят они.

В прежнее время Посланники, после торжественного представления, всегда обедывали в покоях Великого Князя, а иногда и за его столом; теперь же жалованный Царския кушанья и напитки приносятся обыкновенно к Посланникам на дом.

Посланники и прислуга их, при отъезде домой, также получают хорошие подарки соболями и другими мехами, если только [226] они привозили подарки от своих Государей, или сами от себя. Послы, которые привозят только дружественную грамоту от какого ни будь чужестранного Государя, получают сорок, или 20, пар соболей, стоящих в Москве около 100 талеров дороже.

Для скорейшей и безостановочной езды Посланников и гонцов заведены по дорогам хорошие порядки; так, в различных местах Государства содержатся известные крестьяне, которые в каком-нибудь селе должны ежедневно иметь наготове 40, 50 и более лошадей, чтобы, по получении Великокняжеского приказа, немедленно запрягать этих лошадей и везти Послов далее; при этом Пристав сам едет вперед, или посылает вперед кого ни будь другого, и приказывает ожидать Послов; когда же Послы приедут, днем ли то будет, или ночью, ямщики с своими лошадьми должны быть уже налицо. При таких порядках можно совершенно легко приехать из Новгорода в Москву, на расстоянии 120 Немецких миль, в 6, или 7, дней, а зимой, по санной дороге, еще скорее. За такую службу каждый крестьянин ежегодно получает по 30 рублей, или по 60 рейхсталеров; сверх того он имеет свою вольную землю, которою наделяет его Великий Князь, и освобождается от всех повинностей и налогов. Во время поездок Пристав обязан также каждому ямщику выдавать по одному, или по два алтына, смотря по обстоятельствам, каковые деньги они называют хлебом с маслом (Butterbrodt) (На водку? О. Б.). Так как положение этих крестьян, при такой службе», довольно обеспечено, то многие крестьяне домогаются попасть в эту должность ямщиков.