№ 51

Рапорт № 28 в Академию наук

16 февраля 1771 г., Челябинск

Закончив составление последнего моего отчета от 2 декабря прошлого года, к которому были приложены выписки из счетов за 1769 и 1770 годы, а также полные перечни собранных в 1770 году естественно-научных коллекций ¹, я отправил все указанные в этих перечнях ящики и вещи 10 декабря. Из-за болезни же сержанта Кочетова присматривать за ними было поручено солдату Нефеду Кадошникову и татарину Якубу Сулейманову, который исправляет должность толмача в 3-м Оренбургском пограничном батальоне. Я направил их прямиком через Урал и Казань в Москву г. коллежскому советнику Миллеру и выделил солдатам для доставки коллекций прогоны на четырех лошадей туда и на одну обратно.

Затем, 14 декабря, я поехал в Тобольск по дороге через Шадринск, Мехонский [острог], Исетский острог и Тюмень, чтобы истребовать экспедиционное жалованье и осмотреть местность вдоль Исети. Оттуда 23-го я двинулся в обратный путь через Тюмень в Екатеринбург и, собрав в тамошней канцелярии Главного горного управления нужные мне сведения, направился дальше в Челябинск и прибыл туда 30 декабря. Сделанные на протяжении всего пути наблюдения не настолько важны, чтобы предварительно сообщать их Императорской Академии наук. По большей части они касаются лишь экономических вопросов либо таковы, что могут быть изложены подробно и по порядку только в виде дневниковой записи. На Исети я видел кое-где кости слонов и буйволов, [152] которые иногда попадаются по берегам реки, и, как говорят, такие останки весьма часто встречаются на Вагае и Ишиме.

В Тобольске я получил от г. капитана Исленьева и взял с собой в Челябинск конволют с сибирскими географическими картами, ящичек с тремя калмыцкими идолами из заброшенной пагоды Аблайкит на Иртыше и большой ящик с различными найденными на Иртыше костями слона и другими раритетами для Императорской Академии. Я прилагаю здесь их перечень в оригинале ². Карты вышлю со следующей почтой; с одной из этих карт я снимаю копию для будущего моего маршрута. Ящики же, в один из которых я запакую — благо осталось еще много места — различные минералы, будут мной переправлены оренбургскому господину губернатору для дальнейшей пересылки по почте.

С сегодняшней оказией я посылаю несколько растений ³ с удивительного кустарника, растущего на песчаных холмах у Каспийского моря. Еще в 1769 году его наблюдал г. доктор Лепехин, а в прошлом году — мой студент. Но поскольку до сих пор на кустарнике не могут найти ни цветов, ни семян, а это примечательное растение, по-видимому, представляет большой интерес для ботаников, то я решил проделать эксперимент и выяснить, нельзя ли выращивать его в Академическом ботаническом саду. Из Яицкой канцелярии я запросил несколько кустов с корнями, каковые и были посланы мне на прошлой неделе из Яицкого городка. Сейчас я их отправляю, хотя есть опасение, что они прибудут в Петербург весной с большим опозданием. Поэтому одновременно я посылаю еще несколько стволов г. доктору Риндеру в Москву, с тем чтобы они были посажены в тамошнем ботаническом саду.

По возвращении сюда я слышал от некоторых башкир-рудознатцев рассказы о различных новых редких горных минералах. Для осмотра оных в январе был послан к реке Юрюзани студент Соколов. Вот наиболее примечательные наблюдения, сделанные по ходу путешествия ⁴.

1) Недалеко от Чебаркуля, на южном берегу маленького озера, называемого Именкуль, обнаружена черная, или вернее, оливково-коричневая слюда, каковой до сих пор не встречалось в минералогии. Она залегает в зеленоватой скальной породе в виде вертикальной совершенно чистой, без примеси, жилы, состоящей из беспорядочно лежащих друг на друге больших пластов. Толщина жилы полтора аршина. [153]

2) На высокой, расположенной к западу от реки Ая горе Урангетау, на вершине Кальн-алган, башкиры нашли мощные кварцевые жилы, которые состоят из смеси колчедана, ярь-медянки, лазури и золотосодержащей охры. Безусловно, они заслуживают того, чтобы знатоки горного дела весной их осмотрели и по-настоящему исследовали.

3) У реки Юрюзани, примерно в пятнадцати верстах вверх от Юрюзанских железоделательных заводов асессора Твердышева, в разломе на высоком скалистом берегу, называемом башкирами Бустан-яр, обнаружены два рода квасцового сланца: жирный черный купоросный, пронизанный колчеданными и кварцевыми жилами, и пласт светлосерой, очень твердой сланцеватой породы с острыми гранями, без всяких признаков купоросных примесей; последняя, однако, рассыпается на воздухе в серую кислую пыль. Ничего подобного я не видел и нигде об этом не читал. Императорской Академии будут посланы соответствующие образцы всех этих минералов.

Что касается обработки моего путевого дневника за этот год, то я сделал чуть более половины и послал бы эту готовую часть уже сейчас, если бы были выполнены необходимые для этого рисунки. Однако мой рисовальщик Николай Дмитриев с некоторых пор весьма сильно запил и позволяет себе безобразные выходки ⁵. Не поддаваясь увещеваниям, он в результате дурного ведения хозяйства оказался в самом нищенском положении, а после моего возвращения из Тобольска впал в своего рода сумасшествие, так что его несколько раз приходилось связывать веревками, поскольку он причинял вред окружающим и усмирить его было невозможно. В таком состоянии он обнаруживал свою строптивость и не желал выполнять никакую вмененную ему в обязанность работу. И хотя слишком явные признаки говорили за то, что его безумие есть не что иное, как злое притворство, о причинах которого не трудно было догадаться, однако все уговоры, посулы и угрозы не возымели действия и не могли заставить его трудиться. Правда, иной раз под влиянием строгого внушения он проявлял достаточную разумность и начинал рисовать, однако через несколько дней снова впадал в прежнее свое безумство. При таком повороте дела я оказываюсь в крайнем затруднении, имея в виду возложенные на него обязанности, а также меры, которые следует к нему применить.

Если сюда приедет г. профессор Фальк (а я этого ожидаю со дня на день), то я велю его рисовальщику сделать [154] необходимые чистовые рисунки и тот же час вышлю дневник, ту его часть, которую сумею здесь обработать. Я слышал, что г. доктору Лепехину было приказано вернуться в С.-Петербург еще в этом году. Если это так, то я очень желал бы, чтобы Императорская Академия издала указ, обязывающий упомянутого господина доктора и адъюнкта взять с собой моего рисовальщика, который, кажется, жаждет возвратиться в С.-Петербург, а ко мне прислать своего на срок, остающийся до завершения экспедиции.

С начала года я с большим нетерпением ожидаю официального одобрения покорнейше представленного мною в прославленную Академию еще в октябре прошлого года плана моего будущего путешествия ⁶, а также плана путешествия, составленного капитаном фон Рычковым ⁷. Более того, я не вижу, какое еще занятие я мог бы найти для себя в Исетской провинции, чтобы весна не прошла даром. По [155] этому полагаю, что самое разумное — уехать отсюда раньше, чем вскроются реки и продвигаться вдоль Ишимской линии до Омской крепости. Если бы я упустил подходящее для санного путешествия время, то из-за половодья мне бы пришлось без видимой пользы просидеть весь апрель и май, и я не смог бы завершить намеченный на этот год дальний путь.

Таким образом, я решил переждать еще два почтовых дня, после чего отправиться отсюда в начале марта вышеописанным маршрутом, а также снарядить в поездку капитана фон Рычкова, согласно предложенному им плану, который я считаю для него наиболее подходящим. На это путешествие я передам ему под расписку столько денег, сколько примерно требуется на прогоны, а данный ему Императорской статс-конторой указ, касающийся жалованья, подпишу так, чтобы в пути он сам мог получать причитающуюся ему сумму. Поскольку одно только радение о возможно лучшем и скором исполнении возложенного на меня поручения понуждает меня к столь смелому шагу, то я пребываю в уверенности, что прославленная Академия наук, принимая в соображение двигавшие мной мотивы, соизволит одобрить и оправдать мои действия. Но очень хотелось бы все-таки получить в ближайшее время по почте одобрение самой Императорской Академии.

Будучи в Тобольске, я узнал, что город Березов является очень удобным местом для сбора природных раритетов, достойных Императорской Кунсткамеры; в частности, там можно добыть большое количество северных животных и птиц, которых больше нигде не встретишь, да и вообще, естественные достопримечательности реки Оби и ее северных гор заслуживают того, чтобы их хотя бы частично исследовали. Потому я решил еще в феврале отправить через Тобольск в Березов студента Василия Зуева, коего усердие обещает, по-моему, добрые плоды. Вместе с ним едет солдат — опытный стрелок и чучельник. Зуеву будет дана подробная инструкция и необходимые рекомендации для господ военачальников. Оттуда он по возможности обследует местность вдоль Оби и только в начале следующей зимы возвратится в отряд. Поскольку расходы на эту экспедицию, кроме аванса студенту и небольшой надбавки для солдата, едва ли превысят сто рублей, и в результате будет исследована столь мало известная, но многообещающая местность, то я нисколько не сомневаюсь, что Академия одобрит и благосклонно воспримет это новое доказательство [156] ревностного стремления всей моей экспедиции оказаться достойной ее одобрения и принести пользу науке.

П. С. Паллас

Ф. 3, оп. 32, д. 12, л. 96-99 об. Автограф.

Помета: Получен 24 марта 1771 г. и прочитан в Академии 4 апреля [1771 г.] ⁸.

Комментарии

1. См. док. 48.

2. В перечне указано 10 карт (карты берегов Северного Ледовитого океана, частей Якутского, Томского и Тарского уездов, рек Иртыша, Енисея, Колымы, карта Кузнецкой и Колыванской линии и др.), а также 10 наименований различных вещей, среди них: три калмыцких идола, куски штукатурки и кирпичи из заброшенного калмыцкого храма Аблайкит, образцы гипса, глины, зубы ископаемого животного и чучела птиц (Ф. 3. Оп. 32. Д. 12. Л. 236-236 об.).

3. Растения, по решению Конференции, были переданы академическому садовнику, который должен был посадить их в Ботаническом саду (Протоколы ... Т. 3. С. 11).

4. Опубликованы в Reise... Т. 2. S. 371-373.

5. Николай Дмитриев, работавший до отъезда в экспедицию «рисовальным учеником» при Кунсткамере, по ходатайству Палласа, еще будучи в Петербурге, неоднократно поощрялся за хорошую работу (Ф. 3. Оп. 1. Д. 537. Л. 322; там же: Д. 539. Л. 101 об.).

6. См. примеч. 9. к док. 43. Проект Палласа был обсужден на заседании Конференции 10 декабря 1770 г. и одобрен в той его части, которая касалась только его собственных планов. Поскольку Паллас намеревался объехать местности, где до него уже побывал И. Г. Гмелин, ему рекомендовали обратить внимание на опубликованные путевые дневники его предшественника и исследовать в первую очередь те края, которые Гмелин либо вообще не посещал, либо изучил недостаточно. Конференция выразила также большое сомнение в том, что Н. П. Соколов, которого Паллас собирался направить в Иркутск, справится с поставленной перед ним задачей. Академия считала, что для этого требуется «опытный естествоиспытатель, возможно, сам Паллас» (Протоколы ... Т. 2. С. 791).

7. См. примеч. 6. к док. 43. Судя по протоколам Конференции, план Н. П. Рычкова на 1771 г. утвержден не был (Протоколы ... Т. 2. С. 791).

8. См. Протоколы ... Т. 3. С. 11.