Статья первая.

Мы намерены познакомить питателей с одним важном материалом для истории России ХVII века.

Имя Макария, патриарха Антиохийского, известно занимающимся отечественною историею: он «приглашен был в Москву» царем Алексеем Михайловичем, вместе с Паисием, патриархом Александрии, для составления вселенского собора, который должен был осудить Никона. Но этот Сирийский святитель отправился в путь из своей иерархии совсем для другой цели, и получил приглашение царя Алексея к собору, когда уже находился в России. Необходимость собрать подаяния благочестивых для уплаты податей и долгов Антиохийской патриаршей церкви понудила его отправиться в отделенные христианские земли православной веры. Спутник его, архидиакон Павел, родом из Алеппа, вел дневник в продолжение всего путешествия, записывая все, что они встречали замечательного. Случайное положение этих двух Аравитян как свидетелей и участников одного из важнейших событий царствования Алексея Михайловича, и потом летописцев этого события, поставляет патриарха Макария на степень лица [2] исторического, a сочинение его архидиакона на ряду с источниками для истории эпохи. Оно доселе неизвестно Русским читателям, и еще недавно сделалось известным ученому свету. Дневник этот писан по-Арабски, и существует, по всей вероятности, в числе весьма не многих экземпляров. Один экземпляр, с которого Г. Бельфур предпринял в Лондоне свой перевод, куплен был, в 1824 году, в Алеппе, на родине автора, и Английский ориенталист не мог достать другого списка, сколько ни спрашивал об нем в библиотеках Константинополя, Смирны и Каира. Г. Сенковский видел другой экземпляр этого любопытного путешествия у покойного Арыды, в Айн-Туре, и читал большую часть его во время своего пребывания в доме этого знаменитого Арабского ученого. Неизвестно кому достался этот прекрасный список после смерти Арыды, который чрезвычайно дорожил им и с трудом давал его в руки лучшим своим приятелям. Экземпляр Арыды был писан грамотою Кершуни, употребительною у Маронитов, то есть, писан по-Арабски Сирийскими буквами. Лондонское Общество для Печатания Переводов с Восточных Языков, Oriental Found Translation Committee, напечатало теперь Бельфуров перевод путешествий Макария ¹. Чтобы поставить наших читателей в возможность оценить содержание этого сочинения, которого большая, и самая важная, половина посвящена пребыванию путешественников в нашем отечестве, мы сделаем подробный обзор всего, что только находится в нем о России, частию в близком переводе, частию в сокращении, так, чтоб это извлечение представляло все подробности, сообщаемые подлинником, об исторических происшествиях и лицах, и могло заменить полный перевод книга, которого она, вероятно, никогда у нас не дождется, будучи писана более для монастырских читателей чем для светских. Перевод Г. Бельфура еще не вышел [3] вполне и издается очень медленно. Мы будем возвращаться к нему по мере появления его книжек, которых будет по-крайней-мере еще три. Пять уже напечатаны, и мы изложим их содержание в двух статьях, из которых первая посвящена будет наблюдениям Сирийских путешественников в Молдавия и Валахии, а вторая их пребыванию в Земле Казаков и Царстве Московском.

Начнем выпискою большей части предисловия, написанного Алеппским архидиаконом, и в котором он простодушно излагает причины, побудившие патриарха отправиться в далекие страны, а его архидиакона описать похождения своего владыки в тех краях. Предисловие это имеет форму всех Арабских введений, принятую равно мусульманскими как и христианскими писателями, и хотя форма может показаться дивною Русским читателям, не следует однако заключать, чтобы в ней заключалось что-нибудь необычайного или странного. Напротив того, судя в духе Восточной эстетики, это предисловие чрезвычайно естественно и просто. ²

«Во имя единого, превечного Бога, безначального, бесконечного. На Него мое упование и в Нем моя надежда! Хвала Господу, который создал небеса и поставил их высоко без подпор; создал землю и отдал ее на жилище рабам Своим, так, что сыны отца нашего Адама сделались народами бессчетными, расплодились на ней, и построили селения, города, столицы во всех климатах и странах и во всех частях света, на юге и севере, на востоке и на западе. Его всевладычеству и божественности надлежит нам воздавать хвалы всегда и во всякое время, и ныне и присно, и во веки веков.

«Я, нищий раб Его, изо всех людей наиболее нуждающийся в милости Господа Бога моего, по имени Павел [4] (Булос) архидиакон (шаммас) православной Церкви, родом из Алеппа, духовный сын святейшего, возвышеннейшего и всемилостивейшего отца кир-кира, Макария, патриарха Антиохийского, сына покойного приходского священника (эль-хури) Павла, сына приходского священника Абд-эль -Месих-эль-Протоса, по месту своего рождения прозванного Бейт-эль-Зааими, — вступил в теснейший союз с моешь духовным отцом и пользовался единственно его дружбою с той поры, как был оторван от груди моей матери плачевною ее смертию. Он взял на свое попечение напутствовать меня, и никто кроме его не утешал меня в печали. Его животворные слова были моей постоянною пищею; его нежным и укрепительные наставления питьем моим. Я повиновался ему во всех его приказаниях, и где был он, там был и я, всегда неразлучный от его сообщества. После различных повышений, он сделался митрополитом Алеппским, и оставался в Алеппе двенадцать годов. Он взошел потом на престол патриархата Антиохийского, седалище апостола Петра и первое по своей важности, которое в настоящее время находится в Дамаске Сирийском. Здесь в течение долгого времени он посвящал неусыпные труды устроению дел своей патриархии и управлял ею с благими намерениями и самою прозорливою осторожностью, пока не был вызван, рукою Провидения, предпринять странствование в отдаленнейшие земли, города и острова, — не для отдохновения, не для удовольствий путешествия или по желанию видеть неизвестные страны, но по понуждению трудностей и тягостей времени: долги патриархата, накопившиеся при жизни покойного владыки, кира Евфимия, родом из Хиоса и пользовавшегося доброю славою, удвоились в это время, а доходы уменьшились от разных злоупотреблений, так, что откупщики десятины, как ни велико было изобилие и плодородие земель, не могли ими уплачивать подати. Удрученный горестью при виде этих несчастий, он тосковал о безнадежности от них избавиться. Он не мог ожидать от своей земли помощи злосчастию, не мог найти в ней никого, кто бы предложил средство к избавлению. Его святейшеству не осталось другого спасения, как засучить полы решимости, поднять [5] могу деятельности и закинуть ее на седло терпеливого коня трудов и странствований. Он вознамерился обратить лице и шаги свои на высокий путь государей, и, прошедши тяжелыми стопами через песчаную пустыню страданий, прибыть к фонтанам чистой воды, к обширным, приятным озерам и источникам высоких достоинств и драгоценных качеств, к убежищу умоляющих и покрову просящих, — к могущественным и победоносным монархам и благочестивым князьям и беям, которые славятся своим православием и искренней верою, — да продлит Господь их владычество и их династии! да укрепит их существование и увековечит в зените блеска созвездие их благополучия! — чтобы испросить, у их великодушие и редкой щедрости, чем бы выплатить долги свои и помочь православной религии. Я вызвался сопровождать его и разделять с ним труды и опасности путешествия, и, с Божия благословения, мы приготовились к нему, и обратили умы свои в дорогу.

«При этом, один из моих лучших и искренних друзей, почтенный, ученый и отличный брат, феникс своего века и удивление современников, дьякон Гавриил, сын покойного Константина Серебренника, муж весьма искусный, обходительный, опытный в науках и обладающий прекрасным языком, изъявил мне желание, чтоб я вел свой дневник и сохранил таким образом все обстоятельства и подробности нашего странствования и роспись пути на каждый день, во все время нашего отсутствия; чтоб я описывал, с точностью положение тех стран, через которые будем проходить, и то, что услышим об их истории и преданиях. Я извинялся перед ним, что не могу этого принять на себя, имея недостаток в необходимейших сведениях, — искусстве сочинять и соединять мысли, употреблять слова со всеми тонкостями Грамматики, и составлять красивые и изящные периоды по правилам этой матери наук. Я просил у него прощения моей неспособности, тем более, что мы будем путешествовать без всяких удобностей и наскоро. Но он отверг мои отговорки, повторил просьбу и настоял на ее исполнении». [6]

Патриарх отправился в путь из Алеппа в четверток, девятого числа месяца теммуза (июля), 7160 (1652 от Р. X.) года. Архидиакон и другие спутники оставили этот город несколькими днями позже. Они соединились в Антакии (Антиохии), и продолжали путь через Искендерун (Александретту), Баяс и Адану, в Конию. В местечке Бор, они праздновали первое сентября, или наступление нового года, 7161 от сотворения мира. Архидиакон прилежно записывал все подробности переездов, не пропуская ни малейшего обстоятельства, особенно по части церковных служеб и обрядов, которых был свидетелем или участником. Из Конии они отправилось через Брусу в Муданию; сели здесь на лодку, и вытерпели на море сильную бурю. Двадцатого числа тешрина — первого (октября), через три месяца после отбытия из Алеппа, они прибыли в Константинополь. Верный обещанию, которое дал дьякону Гавриилу, «фениксу своего времени и удивлению современников», архидиакон Павел не забыл внести в свой дневник того, как принял Макария патриарх Константинопольский, Паисий, какие служили обедни по случаю его при бытия, и как они осматривали все церкви и мечети «города Костантиние». Столица Мухаммеда IV, который тогда царствовал, представила вниманию Алеппского архидиакона только ряд церквей и мечетей, двух патриархов и Греческое духовенство. Его взгляд не обращался на другие предметы. Паисий воспользовался прибытием в Константинополь другого патриарха, чтобы торжественно отлучить от церкви одного из членов духовенства, который насильно овладел многими иерархиями и провозгласил себя патриархом. Его звали Кириллом, и он был родом Испанец. Архидиакон Павел видел его в Галате, где он тогда жил, и записал в своем дневнике, что «сеньор Кирилл носит белую чалму на голове». Два патриарха прокляли его, исчислив все его грехи и преступления. Через несколько времена, Макарию, вместе с другим Паисием, патриархом Александрийским, суждено было отлучить от церкви другое, более важное лице, знаменитого патриарха Русского.

Макарий отправился из Константинополя морем. Он намеревался доехать таким образом до устьев Дуная, но [7] противные ветры принудили его сойти на берег в город Кьостенджи и ехать сухим путем. Двенадцатого числа кенуна — второго (января) они были уже в Галаце, в Молдавии, и через две недели въехали в ее столицу, Яссы, где принуждены были оставаться около восьми месяцев. Долговременное пребывание в этом городе позволило архидиакону заняться и недуховными предметами: он описывает жилища, одежду и обычаи Молдаван, и простодушно дивится их странности, — особенно их домам, «на которых крыши не плоские, а остроугольные, как горб у верблюда». Он даже посвятил особую главу исчислению произведений растительного и животного царства Молдавии. Мы приведем описание аудиенции Антиохийского патриарха у тогдашнего господаря Василия Лупулы, не столько потому, чтоб оно было занимательнейшею главою книги, сколько для того чтобы показать наивность его рассказа и обычаи того времени: это необходимо, чтоб дать понятие о сочинении.

«Утром во вторник, осьмого шубата (февраля), его высочество бей (господарь) известил нашего владыку патриарха, чтоб он, приготовился на свидание с ним, и около полудни прибыл силнхдар (оруженосец) в какой-то телеге без колес, называемой на их языке санья (сани): тогда был мороз и много выпало снегу; телег с колесами не употребляли, а ездили на санья, потому что этого рода колесницы в такое время и скорее и безопаснее. Предшествуемые стражами, мы прибыли таким образом во дворец, где нашли бея одного в своем отделении. Патриарх представил ему письма, привезенные от Паисия, патриарха Константинопольского, от низложенного Эваникия, к от Иерусалимского патриарха. Лишь только логофет окончил чтение писем, бей встал с своего места и снял калпак. Тогда патриарх поднес ему бесценные дары, — нижнюю челюсть Св. Василия Великого, желтого цвета, крепкую, тяжелую и блестевшую как золото: запах ее был благовоннее амбры, и на ней оставались два зуба, большой и маленький; она досталась нам в Константинополе, где хранилась у родственников кира Григория, митрополита Кесарийского, и была куплена на вес золота. [8] Мы представили ему и другие подобные дары из разных мест, — несколько бесценных мощей двенадцати апостолов, Полученные также в Константинополе, матери городов. Между святыми редкостями, приобретенными там на золото, были еще частица крови Св. Георгия, несколько волос мученицы Анастасии, которые избавляют от порчи колдовства, палец матери Св. Евстафия Мученика, несколько кусков камня от Святого гроба, несколько кусков дерева от Креста Спасителя, темного цвета, как черное дерево, и весьма тяжелых. Мы испытывали класть их в огонь: они, казалось, горели; но вынутые из него, принимали прежние формы. Мы клали их в воду: они опускались на дно. Они хранились в круглом ящичке Индейской работы, прекрасно сделанном; лежали на хлопчатой бумаге и были покрыты куском парчи величиною в этот ящик, который влагался в чахол из розовой тафты с снурками из синего шелку. Когда бей увидел это сокровище, он пришел в восторг и изумление, и не мог удержать своей радости при словах патриарха — «Это все для тебя: да сохранит оно от всяких бед»! Мы представили еще пузырек с святым елеем: тогда бей почувствовал великую любовь к нашему владыке патриарху, и говорил ему о тех, которые правили здесь до него, и сколько печалилось сердце его при виде их поведения. После этого, он вышел с патриархом в диван, где накрыт был стол». Архидиакон описывает красоту тарелок, ножей и вилок, которые были все из чистого золота или серебра; наряды прислужников, отборность кушаньев и вин, и этикет придворного Молдаванского обеда. Отобедав у господаря, патриарх был отвезен в санях в монастырь, где он, было, остановился.

Вот, что говорит архидиакон о господаре Василии.

«Изображение высоких достоинств бея, его ума и познаний, превосходств его здравого смысла, его глубоких понятий о книжной мудрости древних и новых, язычников, христиан и Турков, его мужества и воинского искусства, превосходит силы человеческих способностей. То истинно, что он сравнялся с прежними императорами [9] Греция и, может быть, стал выше их. Его Совершенства прославляются в целом мире, и его обильные щедрости и знаменитые деяния известны не только патриархам и митрополитам, священникам, монахам и мирским людям, не только в церквах и монастырях, но даже аги, купцы, дервиши, ремесленники и другие из народа Оттоманского, имеют обыковение клясться его головою. Несмотря на то, он до-сих-пор предмет их ненависти, и невозможное дело, чтоб он удержал свою власть. Он известен, сказал я, всему свету: царь и вельможи Московские всегда радуются, получая от него письма, и обращаются с ними с великим почтением. Это происходит оттого, что они слышали об его характере — что он любит и почитает церкви и монастыри и раздаст милостыню всем людям. Король Ляхистана (Польши) и Польские вельможи так же уважают его; Ихмиль (Хмель), глава Казаков, взял за себя его дочь ³; хан и Татары любят его более всех; император Германский, король Венгерцев (Трансильванский бан) и Венецианцы также расположены к нему. Он напечатал большое количество книг, церковных, служебных, духовных, и объяснений на них. Для собственного народа. Молдавского, он печатал книги на Валашском языке. Прежде, народ читал молитвы на Сербском, который походит на Русский: начиная с Булгарии, в Сербии, Валахии, Молдавии, Земле Казаков и Мускобе (Московии), везде читают по-Сербски, на котором писаны их Книги. Но язык Валахов и Молдаван есть Римский (лимба руманяска, lingua romana, Волошский), и они не понимают того, что читают на Сербском. По этой причине, он выстроил близ монастыря каменное здание для училища, при котором и печатал книги на их природном наречии. Сербы, Булгары, Казаки и Мускобы (Московцы) говорят [10] одним языком, который изменяется только до местности; но Книги и письмена у них одни и общие всем».

Осыпав незаслуженными похвалами господаря, кровожадного и бестолкового изувера, но щедрого к своим Сирийским гостям, Павел столь же неумеренно порицает его подданных.

«Субботние заседания дивана назначены исключительно для суда преступников, — для приговорения к смерти убийц и освобождения невинных. Всемогущий Бог не создал на лице земном народа более преступного как Молдаване, потому что все они разбойники или воры. Сочтено, что с тех пор, как Василий сделался беем (господарем) двадцать три года тому назад, присуждено было к смертной казни более четырнадцати тысяч мошенников. Притом, он никогда не приговаривает к смерти за первое преступление: преступника только пытают, бьют кнутом и выставляют у позорного столба; после этого отпускают его на волю. За вторую вину отрезывают одно ухо, за третью другое; только за четвертое преступление казнят. Мы сами были свидетелями черты характера этого народа, которая поражает ужасом: именно, мы видели, как вели на казнь даже священников: Бей, при всей своей строгости, не в состояния был их исправить. Даже жены и дочери Молдаван лишены всякой скромности, и хотя бей режет им носы, ставит их к позорному столбу и топит, так, что их погибло уже несколько тысяч, но никак не может исправить их поведения».

Предчувствие архидиакона, хотя не далекого в политике, что «бею не удержать своей власти», сбылось вскоре перед его глазами. Мы приведем описание бунта в Яссах и междоусобной войны, потому что она имела следствием изгнание и погибель семейства Василия Лупулы и смерть Тимофея Хмельницкого, и пропустим то что путешественник говорит собственно о Молдавии. Подробности, которые рассказывает Арабский путешественник, составят важное прибавление к показаниям князя Кантемира и к тем, которыми пользовался Г. Бантыщ-Каменский при сочинении истории Малороссии. [11]

Патриарх долго не видал господаря. «Наконец, мы узнали, пишет архидиакон, о причине его отсутствия. Непосредственным поводом к тому было следующее обстоятельство. Он получил бумагу от одного священника о том, что вельможи его страны изменяют ему, и что они, с мегас-логоеетом (канцлером), составили заговор, чтоб его убить. Дней десять тому назад, логофет хитрым образом съездил к кралю Маджаров (королю Венгерцев, то есть, бану Трансильванскому) и к Матвею, бею Валлахии, чтоб иметь у них убежище в случае нужды; что он обвинял перед ними Василия в намерении покорить, при помощи Казаков, Венгрию и Молдавию. Оба владетеля вспылали гневом, услышав об этом, и поручили мегас-логофету значительную силу в тридцать тысяч воинов, чтоб он пошел с ними против Василия и умертвил его. Логофет умел с ними поладить и уверить, что он и они — одно и то же. Он условился с военачальниками Молдавской армии, чтоб они овладели Василием в вербное воскресенье, во время обеденной службы в монастыре, где он обыкновенно праздновал этот торжественный день; чтоб привели его в келью и там умертвили. Всеблагий Бог не допустил их до того: бумага, о которой я упомянул, известила бея о заговоре. Его щедрость и милосердие, которые он оказывал всякому, отвратили от него это несчастие.

«Лишь-только Василий узнал об умысле, он тотчас заперся, и, собрав казну и имущество, отправился с своим семейством в крепость Хотини (Хотин), на Польской границе. Он собрал здесь свои войска; но они все были вероломны и мятежны. Он удалился в крепость, и в светлую субботу переправился из нее через реку в Польские владения и явился в крепости, называемой Каманиджа (Каменец-Подольский). Отсюда он отправил письма в Константинополь, с объяснением того, что случилось, и послал просить помощи у Ихмиля (Хмеля), гетмана Казаков, и у его сына, зятя Васильева, Тимофея. Он послал также просить вспомогательного о войска у хана Татарского. [12]

«Прежде чем Василий выехал из Ясс, он казнил трех человек, начальников своей армии. Один из них был сердарь-эль-аскер, «главнокомандующий». Василий был его крестный отец, а домна (господарша) — крестная мать, и они любили его чрезвычайно. Бей не скрывал от него ни какой тайны, и питал к нему самую искреннюю привязанность. Он отправил его однажды послом к кралю Венгерцев, Ракоту (Ракочи II, бану Трансильванскому); тот заключил с кралем условия, чтоб согнать бея с престола, уверив его, что Василий подкупает Турков для того, чтобы они признали кралем его брата. Ракот поверил ему совершенно. Другой раз он отправил его послом к Матвею, воеводе Валлахии; тут изменил он таким же образом, лживо и вероломно уверил, что бей подкупает Турков и старается получить от них позволение овладеть престолом Валлахии для своего сына Стефана. И этот поверил ему, как поверил тот; вступил в сношения с кралем Венгерцев, и они заключили союз с логофетом, которого обещали сделать беем Молдавия всеми своими средствами и силами.

«Логофет не переставал отправлять просьбы, хитрить и употреблять всевозможные усилия до тех пор, пока не привлек на свою сторону значительнейших особ Молдавии у которые ужасно ненавидели Василия, его вельмож я всех Греков. Особенною причиною их ненависти былого, что племянник Василия, которого имени не могу теперь припомнить, обесчестил четыре тысячи девиц. Семейства их жаловались: невозможно было скрыть явности его преступлений, потому что он врывался в их домы в ночное время и похищал девиц. Он был виновен и во многих других преступлениях.

«Три года логофет продолжал питать свои замыслы, пока не достиг цели, и не получил из Константинополя согласия Турков на свои затеи. Василий, в последний раз, призвал его к себе, и дал ему на сохранение десять тысяч червонных. Тот выдумал новую хитрость: он отослал свою жену в дальнюю деревню, и через несколько дней представил бею письмо, в котором говорилось, что [13] она чрезвычайно нездорова. Бей позволил ему отправиться к жене. И прежде, смеясь над беем, он распускал мало-по-малу иноземные войска из уроженцев Греции, Сербии, Булгарии и других стран, которых бей содержал уже несколько лет на свой счет: логофет извинялся предлогом, что у бея нет неприятелей, против которых нужно было бы защищаться. Теперь, сыпля деньги, которые бей дал ему на сохранение, он в течение великого поста всякое воскресенье распускал их по нескольку отрядов, пока не уволил всех. Хитрость удалась; туземные войска все отказались от повиновения своему государю.

«Василий отправился из Ясс в четверток на вербной неделе. Если б он не послал своего племянника с войском уничтожить большой мост, бывший на пути неприятелей, они схватили бы его еще в своей стране. Этим он выиграл несколько дней, пока они успели восстановить мост, а тогда уж было поздно овладеть им. Посмотрели бы на страх и ужас, кокой распространился всюду после ухода льва с его горы! Все городские жители сделались бродягами и разбойниками. Купцы и достаточные граждане свезли свое имущество в монастыри и укрепились там, обставив их телегами и разными колесницами. Мы были в таком же страх как они, потому что не видали ничего подобного в своей жизни. Прекратились молитвы и обедни; церкви и часовни были наполнены съестными припасами и другими вещами.

«Накануне вербного воскресенья, мы служили вечерню в монастырской трапезе, а на другой день утреню без обедни. Около полудня вступил в Яссы логофет с своей огромной армией, и остановился в собственном доме. В понедельник утром, он вошел во дворец, и заблаговестили во все колокола, потому что он вступил на трон бея. Он три года приводил в действие свои замыслы, пока наконец дождался их выполнения. Он теперь принял титул «Иванов Георгич Стефанос Воевода». Таков обычай между беями Молдавии и Валлахии — ставить перед своими именами слово «Иванов», как куние, или прозвище у Аравитян. На печати у них голова теленка. Имя нового [14] бея было собственно Джирджс (Георгий), и его отцы и предки имели прежде княжеское достоинство; их общее название было Стефанос. Вельможи, войска и народ, покорились ему, потому что он был из их рода. Причиною ненависти их против Василия было то, что он родом Грек и имел придворных и приближенных из Греков, которые презирали Молдаван дотого, что ввергли их в величайшую бедность и несчастия. Оттого, два эти народа (Греки и Молдаване) питают один к другому величайшую ненависть.

«Накануне светлого воскресенья благовестили во все колокола, от наступления ночи до восхождения солнца. Мы встали, служили обедню и пели «Христос воскресе» в монастырской трапезе. Из Греков, все, духовные и миряне, в ужасе ожидали поминутно смерти от меча. Что до нас касается, то, лишь-только новый бей сел на престол, он прислал владыке патриарху дневные харчи и просил его о молитвах, обещая всякое добро, — что было чрезвычайно приятно его патриаршему сердцу. Новый бей знал нас и прежде.

«Не было обедни, начиная с Светлого понедельника до Фомина воскресенья, от страху и ужаса, которые господствовали. Получили известие, что Тимофей, сын Ихмиля и зять Василия, перешел реку Тур (Днестр), которая составляет границу между Молдавиею и Землею Казаков, с войском из своих земляков, чтобы воевать нового бея, и что он разбил его отряды, стоявшие на этой реке. По получении этого известия, новый бей приготовился встретить врага с своим войском, и, только-что отослав перед тем Венгерские и Валашские полки, снова послал опять требовать их помощи. В это время, приблизилось передовое войско Казаков, называемое на здешнем языке сатраджи (чахраджи, авангард), в числе только трех тысяч человек, и разбило отряды, которые бей выслал против него. Около самого бея собралось до сорока тысяч ратников из Молдаван, Венгерцев, Германцев, Валлахов, Сербов и других наций. Тогда было время священных празднований Господа, на котором лежит вся надежда [15] этого нижнего мира; но, средь страху и ужаса, все хранили молчание и не праздновали светлой недели.

«Бей вышел из Ясс со всем этим войском в среду на второй неделе после Пасхи; все Греческие купцы принуждены были итти с ним на войну. Они скоро встретили Казаков, и имели с ними дело от полудня этой среды до полудня следующего четверга, когда Казаки рассеяли войско бея и причинили ему большой урон.

«Сражение происходило следующим образом. Казаки стояли за палисадами, стенами и рвами, а перед этими поставлены были их телеги (араба, арбы) всех родов. Центр позиции занимали они сами и их лошади, храня совершенную тишину и молчание в своих укреплениях, так, что нельзя было заметить ни одного человека. Молдаване думали, что они мертвы, и послали отряд дарбанов (драбантов), в числе около восьми сот человек, для рекогносцировки. Когда Стефан Воевода выстрелил в них из шести пушек и дарбаны из своих ружей, Казаки мигом встали, выпалили из одиннадцати пушек, выступили вперед, и дали залп из ружей; тут, вынув сабли, разрезали всех дарбанов. Между-тем, тяжелые орудия стреляли во всех направлениях, и не осталось другого спасения кроме бегства. Тогда Тимофей бросился вперед, и неприятель был разбит на-голову.

«Казаки чрезвычайно деятельны на войне, и как они необыкновенной храбрости, то никогда не отступают и не обращаются в бегство. Они доказали это в два предшествовавшие года, во время войны с Поляками. Они защищаются в окопах, и чрезвычайно воздержны в походах; употребляют в пищу только черный хлеб да воду, и не имеют даже шатров, не то чтоб предметов роскоши. С предводителем этих Казаков, Тимофеем, заключил Василий торжественный союз. Казаки явились в окрестностях Ясс и тут происходило сражение. Мы видели битву с колоколен».

Казаки, по словам архидиакона, неутомимо преследовали разбитых. Тимофей Хмельницкий вступил в Яссы. [16] Город был предан на разграбление. Турки и Жиды были умерщвлены или высказали в пытках свои богатства. Колокола звонили во всем городе, и Антиохийский патриарх отслужил благодарственный молебен о здравии «благополучно царствующего Василия Воеводы, хатмана (гетмана) Зиновия и бея Тимофея и супруги его». Прежний господарь был призван из Каменца, и возвратился в свою столицу двадцать осьмого апреля. Казаки встретили его торжественно, выпалив из одиннадцати своих пушек и шести покоренных. Василий Лупула начал снова царствовать, но не надолго.

Он отправился вместе с Тимофеем против своих противников.

«После праздника Вознесения Христова получили известие, что Василий-Бей и его зять, Тимофей, были оба разбиты и обратились в бегство вместе с Казаками. Мы до тех пор были в безопасности, потому что слышали каждый день, что они четыре раза разбили на-голову Венгерцев и Валлахов. Теперь, напротив того, всякое новое известие погружало нас в беспокойство и ужас, и народ по-прежнему искал убежища в монастырях. Наконец возвратились в Яссы беглые и разбитые Казаки, бей и Тимофей, и тотчас послали к Ихмилю (Хмельницкому) известить его о приключении. Однако слухи о том, что они четыре раза разбили Венгерцев, Валлахов и Сербов, подтвердились. Никто не мог противустоять им. Они дошли-было на один день пути от города Дургаишта (Терговиста), столицы бея Валлахии. Матвей вышел им на встречу с огромным войском из Валлахов, Венгерцев, Сербов, Греков, Арнаутов, Булгар и Туроров. Воины Василия и Тимофея напали на них как львы, и очистили себе дорогу до киоска бея. Они ранили Матвея пулею в ногу и убили его лошадь. Он защищался саблею до наступления сумерек. Тогда он снял сапог с раненой ноги, и сел на другую лошадь, продолжая защищаться. Вся его армия готова была сдаться Василию-Бею и Казакам, но Всемогущий Изменитель погод вдруг послал бурю с громом и молниею, дождь и град, который падал подобно камням [17] на войско Василия и на казаков, потому что ветер был против них. Молдаване снова изменили и сдались неприятелю, а Казаки не могли стрелять из своих ружей в такой сильный дождь. Между-тем Валлахи приготовили свои большие пушки, и, открыв ужасный огонь из орудий и ружей, причинили расстройство. Молдаване первые убежали; Казаки бросились за ними, и были разбиты на дороге. Неприятель преследовал их с саблею в руке и истребил множество. Это было самое злосчастное для них время. Их гнали на пространстве трех дней пути; многие были взяты в плен; избегшие этой участи прибыли в Яссы. Это разбитие случилось во вторник вечером, перед Вознесением».

Господарь Василий с своим зятем прибыли в Яссы проселочными дорогами. Казаки оставались три дня в этом городе, и возвратились на родину. Тимофей Хмельницкий вскоре уехал за ними. Василий остался один, без надежды на спасение.

«Слышно было, что противник Василия, новый бей (господарь Стефан), прибыл с Венгерцами и Валлахами в одно селение близ Венгерской границы, лежащее в диком и гористом месте, и занимался там писанием прокламаций к народу, который в той стороне весь к нему привержен. Смятения в городе возобновились; Василий был совершенно без войска. Он послал просить помощи у Татар; но те не хотели помочь ему. В отчаянии, он начал набирать войско из жителей города и окрестностей, и назначать капитанов, то есть, юз-баши (сотников); суля им богатства и оклады. Вскоре пришли добрые вести: Ихмиль послал к нему несколько тысяч казаков, и они приближались. Бей раздал им деньги и одежду, отпустил харчи, и велел разбить для них палатки вокруг города.

«Бей выступил из Ясс во вторник, пятого теммуза (июля). С ним вышли все купцы и Греки, по большей части из привязанности к нему. Вместе с Казаками они составили отряд тысячи в четыре человек. Из Молдаван собралось около него до одиннадцати тысяч. С этим войском он двинулся против неприятеля, о котором [18] узнал через шпионов, что он не имеет более двух или трех тысяч человек.

«Когда обе армии сошлись и войска Василия могли побить неприятеля палками, не только саблями, — так незначительно было их число, — неприятель устоял мужественно, будучи уверен в измене Молдаван, которые в самом деле тотчас же оставили прежнего бея и перешли на сторону нового. Этим неприятельское войско усилилось, и разбило Казаков и Греков. Большая часть их погибли под мечем. Цвет армии Василия составляли Греческие купцы, стоявшие на правом крыле под начальством хатмана (гетмана), брата Васильева, и его сына. Увидев, что вместо победы, им прийдется погибнуть от неприятельского меча, они разорвали свои ряды и обратились в бегство. Это было шестого теммуза (июля), по полудни. Василий тоже убежал на быстрых конях с немногими спутниками, оставив неприятелю свои шатры и все вещи. Он перешел в Землю Казаков, где отдохнул от неприятеля и тягостей войны. Свои богатства он отослал в крепость Соджао (Сочаву), куда еще прежде отправил жену и детей, дав гарнизону повеление упорно защищаться до тех пор, пока он не придет на помощь с значительными силами; а сам остался в первом казацком городе, Рашко (Рашково, Подольской губернии, близ Днепра) ⁴, откуда известил Ихмиля о своем положении».

Патриарх и архидиакон искренно горевали о судьбе Василия. «Подарки, которые мы ему представили, и которые стоили нам несколько сот пиастров, были теперь брошены понапрасну и без пользы. Василий обещал-было владыке патриарху заплатить его долги и издержки. Он дал ему позволение ехать на север, и хотел отправить с ним своего посла к царю Московскому и снабдить всем нужным для путешествия, — телегами, лошадьми, и тому подобным. Это говорил он нам и частным [19] образом и публично. Мы также ожидали больших сумм от вельмож: теперь все было потеряно!»

Новый господарь тотчас вступил в Яссы, и предал город на разграбление своим воинам, которых мщение пало всею тяжестию на Греческое народонаселение. Он послал также часть войска на осаду крепости Сочавы, теперь незначительного города в Буковине, но где тогда находилось семейство и казна Василия Лупулы под защитою преданного и верного гарнизона.

«Казаки, под предводительством Тимофея, Ихмилева сына, перешли через Днестр (в конце июля), разбили тут Венгерские и Молдаванские отряды, оберегавшие границу, и направились к крепости Саджао (Сочаве), чтобы подать помощь гарнизону. Они сделали окопы кругом замка, и впустили речку, которая тут течет, в свои укрепления. Они имели с собой двадцать пушек.

«Лишь-только новый бей услышал об их приближении, он удалился от крепости. Они вошли в Сочаву. Тогда он снова возвратился, и обложил ее со всех сторон своими войсками, которых число простиралось в то время до сорока тысяч человек. У Казаков было только четырнадцать тысяч ⁵. Перепалка казаков из замка с войском нового бея продолжалась беспрерывно. Тимофей, сын Ихмиля, делал вылазки из замка всякий день, и истреблял по тысяче неприятелей. Никто не мог противустать ему, — так был он храб и такой отличный всадник! Действительно, он был самый храбрый человек в мире, и его мужеству и силе История не представляет ни одного подобного примера. Каждый день он выезжал из крепости на своем белом коне, которого особенно любил, с немногими спутниками, и убивал толпы неприятелей, наносил раны, обращал в бегство. Однажды он убил собственною рукою тысячу триста Немцев, как рассказывали нам [20] люди, достойные веры. Он стрелял из своего лука сперва правою рукою, потом левою; рубил и колол саблею; после того, стрелял из ружья: словом, он переберет все оружия, которыми всегда увешан, пока не истребит перед собою всех неприятелей. Ага казначейства и капыджи-баши, которые прибыли из Константинополя, чтобы преклонить дела на сторону султана, и находились при новом бее (Стефане), были свидетелями этих подвигов и изумлялись искусству в верховой езде и храбрости Тимофея. Никто не мог попасть в него из ружья или другим оружием, — так он был искусен в верховой езде, и с быстротою молнии вертелся вокруг туловища лошади.

«Однажды, когда Тимофей сидел в своей палатке, в окопах, и пил вино, он был поражен в ногу ядром, пущенным Поляками, которые пришли на помощь к Стефану, из ненависти к Ихмилю, его сыну и всему народу казацкому. Завидев его, они выбрали его целью и попали в него. Рана чрезвычайно его опечалила. Через несколько дней он скончался.

С той поры, дела казаков, внутри и вне замка, пришли в упадок, по причине смерти их начальника, их льва-хранителя, а обстоятельства Василия сделались совершенно безнадежными. Его домна и все ее приближенные переходили из горести в горесть, не видя утешения. Тело Тимофея набальсамировали и положили в гроб, обитый бархатом, внутри и снаружи. Грустное известие сообщено было его отцу и тестю Василию. Незадолго до смерти он узнал, что жена его родила двоих мальчиков».

«Тимофей разорил Армянский монастырь в Соджао (Сочаве), и умертвил всех его священников, монахов и Армян, которые искали там убежища, потому что они были чрезвычайно богаты. Он овладел их имуществом и сокровищами, золотом жемчугом и другими драгоценностями, которых было многое множество. Одним золотом наполнили два боченка. Слава ему и его храбростями обету, который он произнес перед нашим владыкою патриархом, когда в первый раз прибыл в Молдавию, [21] что он пришел возвратить престол своему тестю и освободить святую Церковь из рук ее неприятелей!»

«В замке настал сильный голод, так, что принуждены были употреблять в пищу мясо лошадей. Бедствия окружили верных, и не было помощи ни от Василия, ни от Ихмиля. Побуждаемые голодом, они просили у Стефана мира, который им и даровали под торжественною клятвою. Им позволено было возвратиться безопасно на родину. Они взяли с собою гроб с покойным начальником, свои сокровища и свои пушки, и удалились.

«Новый бей, Стефан, выгнал домну и ее детей, со всеми их боярами, из крепости, и в противность данной клятве не обходиться с ними дурно, умертвил многих из них. Домну с ее детьми он удержал пленниками в небольшом городе, приставил к ним стражу, чтобы воспрепятствовать сношениям с нею, и овладел бесчисленными богатствами своего предшественника.

«А вот, что происходило тогда между Васильем и Ихмилем. Как скоро они услышали о положении Казаков и всех осажденных в замке, Ихмиль, по просьбе Василия, снарядил сорок тысяч из собственных Казаков, к которым присоединилось двадцать восемь тысяч Татар. Один из Татарских султанов, везир-алхан (калган, наместник хана на время его отсутствия), которому имя Шериф-бей, был союзник Василию, потому что домна — Черкешенка а Шериф-бей женат на ее сестре. Он сам лично отправился на помощь Василию. В этом году, он заключил союз и с Ихмилем. Прошедши часть Молдавии до реки Прута, которая протекает на четырнадцать часов Cути от Ясс, они встретили Казаков, возвращавшихся из крепости и узнали о взятии ее. Они тотчас поворотили назад и поскакали в родные степи. — Василий обещал нам платить, сказали они: но его сокровища взяты: так в силах ли он дать нам что-нибудь!»

Так прекратилась междоусобная война в Молдавии и вмешательство в нее казаков. Василий Лупула навсегда лишился господарства; Стефан начал свое правление. [22]

Между-тем, как сын Хмельницкого погибал под Сочавою, патриарх Макарий с своим архидиаконом заболели в Яссах сильною горячкою, вследствие тамошнего климата. Еще в последние дни господарства Василия, патриарх просил у него позволения продолжать путь далее на север: гибельное положение Лупулы не дало ему времени отвечать Макарию. При вступлении нового господаря, патриарх повторил просьбу Стефану, но тот сказал, что не позволит его святейшеству выехать из своей столицы в такое бурное время; что он может подвергнуться на границе оскорблениям от Венгерцев, Казаков и Татар. Через несколько времени, патриарх возобновил свое ходатайство, и просил отпустить его в Валлахию. Стефан назначил ему аудиенцию, и позволил отправиться в дорогу, снабдив его письмами к господарю Матвею и деньгами на путевые издержки. Макарий наконец отправился из Ясс, в арбе, тринадцатого октября 1654 года. Через неделю он прибыл в город Фокшаны, на границе Валлахии, и двадцать второго ноября въехал в эту землю. Мы окончим описание Молдавских происшествий, последним замечанием, которое архидиакон написал в этом государстве.

Упоминая об одном святом Иоанне, он говорит: «Я узнал, что в земле Немсе, Немцев, есть большой город Иванополис, который находится во владении Иоанна Милосердого, Юханна эль-Рахум». Можно полагать, что архидиакон слышал о Нарве, которую тогда обыкновенно называли — Иван-город, и что его Иоанн Милосердый есть Иоанн III, король Шведский, который умер в 1592 году. Вообще он не очень жалует Немсе, и в одном месте, уверяет, что они состоят из лютеран и кельбин, но все заслуживают этого последнего прозвания». Кельбин, по-видимому напоминало православному Сирийцу Арабское слово кельб, «собака». Читатели легко узнают в этом каламбуре намек на последователей Кальвина.

Путешественники въехали в Теровист, тогдашнюю столицу Валлахии, двадцать девятого ноября. Престарелый господарь, Матвей, принял их с почтением, хотя немного [23] сердился, зачем они поехали сперва к его врагу, Василию, а не к нему. Он приставил к жилищу патриарха почетную стражу, и, как человек набожный, снабжал его всем необходимым. Начиная с вельмож до последнего мужика, все спешили получить благословение святейшего. Патриарх провел здесь месяцы, обильные праздниками. Это дало его историку богатый материал для любимых описаний церквей, монастырей, обрядов, церковных церемоний, церковных служб, которым он посвятил более половины своих страниц о Валлахии, забыв почти все мирские предметы, кроме того, что тамошние вельможи держать невольников негров и называют их «Арабами», думая, что они настоящие Аравитяне и что все Аравитяне черны. Это оскорбило самолюбие благородных Сирийцев, которые зато изумили Волохов своею образованностью, исчерпав всю свою ученость в беседе с ними, чтоб показать всем, что такое настоящий «Араб». Но, как-будто нарочно для занимательности их дневника, умер при них господарь Матвей. Архидиакон, по этому случаю, описывает его смерть, погребение, и восшествие на престол нового господаря.

Господарь Матвей был тогда преклонных лет, и заботы последних, бурных годов нанесли удар его слабому здоровью. Он правил двадцать три года, и был чрезвычайно набожен. Архидиакон, утверждает, что он построил в своей земле сто пятьдесят церквей и монастырей. Несмотря на свое благочестие, он был душевный обожатель Турков и непримиримый враг Казаков и Русских. Имя Турка было для него лучшею рекомендациею, как имя Казака или Московита самою дурною. Незадолго перед его смертью разнесся слух, что к нему едет посол от Русского Царя. Ему говорили, что он первый из господарей Валлахии, который будет иметь счастие видеть Московского посла. «Не хочу видеть лица его!» отвечал Матвей. Эта антипатия усилилась до такой степени именно после того, как он был аттакован и ранен Казаками Тимофея Хмельницкого.

Тело умершего господаря было погребено с большим великолепием. Патриарх Макарий участвовал в обряде, [24] и занимал первое место во всех церемониях, к которым подали повод смерть одного и вступление на престол другого владетеля. Имя его было — Константин Эфендикопуло. Он продолжал оказывать патриарху то же благорасположение, какое оказывал его предшественник.

«Губернатор Силистрийский, Сиявуш-Паша, который был прежде визирем, но низложен потому, что умертвил валиде (мать султана), бекташ-агу и других значительных особ, имел надзор над беями Молдавии и Валлахии, и они могли сноситься с Стамбульским двором не иначе как через него и с его согласия. По случаю вступления на престол, Константин-бей послал в Царьград несколько своих вельмож, чтобы привезть оттуда трон и, знамя, по обыкновению принятому издавна беями. Они взяли с собою граммату, подписанную рукой митрополита, епископа и начальников монастырей, вельмож и всего народа, и скрепленную их печатями, в которой было сказано: «Мы избрали Константина, сына Исрабана, воеводою, и признали своим беем». Когда они прибыли в Константинополь, государь наш, султан — да сохранит его Господь! — изъявил свое августейшее согласие, равно и Дервиш-Мухаммед-паша, его визирь, и другие министры. Они даровали ему наследие умершего Матвея, право собирать подати, и признали его новым беем, за тысячу пять сот мешков, то есть семьсот пятьдесят тысяч пиастров. Они дали ему трон и знамя, и послали с ними одного капыджи, для собрания суммы и поздравления бея. Бей должен был еще заплатить Силистрийскому паше и его свите, и Татарскому хану и его свите, около двух сот пятидесяти тысяч; всего до миллиона. Он выдал тройное жалование своему войску, и сложил на шесть месяцев все подати и налоги с своих подданных. Богатства, оставленные ему умершим беем, были так велики, что хранились в особых домах, набитых всяким добром от земли до крыши. Но ежегодные издержки Валлахин чрезвычайно велики, как говорил нам покойный бей, при жизни. «Они превышают количество сокровищ, получаемых от Египта, и равняются шести стам тысячам золотых [25] монет; они употребляются на плату Туркам и Татарам, на содержание армия, на подарки, дела богоугодные, и прочая».

В пятницу после Духова Дня, патриарх имел прощальную аудиенцию у господаря Константина и его домны, которые просили его не забывать их в своих молитвах и снабдили деньгами на путешествие. Двадцать второго мая, патриарх выехал из Терговиста, с свитою, состоявшею из пятнадцати человек: большая часть их были Казаки и Мускобы, которые оставались здесь пленными со времени последней войны и получили теперь позволение отправиться вместе с патриархом во-свояси. Макарий поехал через Фокшаны в Яссы, где снова представлялся господарю Стефану; шестого июня он оставил этот город, его сопровождал до реки Прута почетный эскорт, который Степан нарядил для защиты святейшего путешественника. Вся страна носила на себе следы недавних опустошений, и страх, наведенный казаками, был еще так велик, что, при малейшем смятении, жители в ужасе кричали — «Казаки! Казаки пришли, пришли разорять нас!» В субботу, десятого июня, 1654 года, патриарх «Богом хранимого города Антиохии и всего Востока» переправился в лодках через Днестр. Он был в полном облачении и, держа в руке крест, благословил им тысячи жителей города Рашкова, которые при первом известии об его прибытии, спешили встретить его на границе.

Таким образом Макарий вступил в Землю Казаков.

П. Савельев.

Комментарии

1. The Travels of Macarius, patriarch of Antioch, written by his attendant, archdeacon Paul of Aleppo, in arabic. Translated by F. C. Belfour, A. M. Oxon. LL. D., of the Greck university of Gorfu, member of tbe Royal Asiatic Society of Great-Britain and Ireland, and of the Oriental Translation Committee. London, 1829–1834. Five parts, 4-to.

2. Хотя перевод разных частей сочинения, который мы здесь предлагаем, сделан по Английскому переводу, надобно однако ж предупредить, что в нем допущены некоторые уклонения от смысла разных выражений, принятого Г. Бельфуром. Английский переводчик, кажется, не хорошо понимал значение многих Арабских слов, и О. И. Сснковский принял на себя труд сделать необходимые поправки.

3. Так называет архидиакон Хмельницкого. Ихмиль, — не что иное как Русское слово «Хмель», но его нельзя написать иначе по-Арабски. Архидиакон ошибается, говоря, что сам гетман женился на дочери господаря: она была за его сыном Тимофеем, и была взята насильно, вместе с двенадцатью тысячами червонных контрибуции, после опустошения Молдавии тридцатью шестью тысячами Казаков и Татар.

4. Бантыш-Каменский говорит, что господарь Василий оставайся долгое время в Чигирине и когда вспомогательные полки Казаков вступили уже в Молдавию, перебрался в Рашков.

5. По Русским известиям, отряд Тимофея Хмельницкого состоял только из осьми тысяч казаков. Василий нанял и Татар; но они вскоре отделились от Хмельницкого. Архидиакон не упоминает об этом обстоятельстве.

Текст воспроизведен по изданию: Странствование арабского патриарха Макария из Алеппа в Москву // Библиотека для чтения, Том 15. 1836