-

ПУТЕШЕСТВИЕ АНТИОХИЙСКОГО ПАТРИАРХА МАКАРИЯ

в Россию в половине XVII века, описанное его сыном, архидиаконом Павлом Алеппским. ¹

(Перевод с арабского по рукописи Главного Архива Министерства Иностранных Дел).

(Продолжение). ¹

КНИГА VII.

Москва.

ГЛАВА VI.

Москва. — Архиепископ сербский. Угощение патриарха Макария за царским столом.

По выходе нашего владыки патриарха от царя был приглашен архиепископ сербский, который называл себя также патриархом и о котором мы упоминали в рассказе о Путивле, что он прибыл из Валахии с большим триумфом и путивльский воевода отправил его внутрь страны.

После того, как этот важный господин был допущен к руке царя, он явился также к патриарху Никону, поклонился обоим патриархам, и они благословили его по обычаю. В это время царь прислал одного из своих придворных пригласить обоих патриархов вместе к его царскому столу, довершив этим меру великого почета, оказанного им в этот день нашему учителю, — да продлит Господь его царство во век! — ибо, обыкновенно, после допущения патриарха к руке и возвращения его к себе домой, царь посылает ему со своего [598] стола кушанье и напитки, но теперь он пригласил его сесть с ним за его трапезу: это большой почет и великая честь.

Оба патриарха вместе пришли в другую, большую деревянную палату, где были расставлены кругом столы. Благополучный царь сидел на переднем месте, и перед ним стоял большой стол, весь покрытый серебром. При входе их, он встал, снял свою корону и встретил их поклоном. Они благословили его и пропели «Достойно есть» перед иконами, которые были над его головой, сделав земной поклон вместе со всеми присутствовавшими. Слуги приняли от них посохи и, став в отдалении, держали их приподнятыми. Московский патриарх сел по левую руку царя и рядом с ним патриарх антиохийский. Стольники, т. е. служащие за столом, поставили перед царем и обоими патриархами серебряный тарелки с тремя такими же кубками. Министров и приближенных царя посадила за длинным столом, и каждый из них, прежде чем сесть, подходил, кланялся до земли царю, шел и садился. Все они находились с левой стороны нашего владыки патриарха. Архиепископа сербского, вместе с архиепископом рязанским, и архимандритов посадили направо от царя за дальним столом. Мы же, с прочими настоятелями монастырей, священниками и монахами, сели за столами, расставленными рядами посредине, и прежде чем сесть, кланялись царю издали. Затем оба патриарха встали, прочли молитву над трапезой и благословили царя и стол. Стольники стали подносить царю большие продолговатые хлебы, которые он рассылал для раздачи всем присутствовавшим: сначала патриархам, которые при этом кланялись ему, потом всем своим вельможам, из коих каждый вставал с своего места и кланялся ему издали, пока наконец не прислал и нам. Таков у него обычай за столом. Смысл его такой: «всякого, кто ест этот мой хлеб и изменит мне, оставит Бог». Первое, что все вкусили, был этот хлеб с икрой.

Затем царь встал и подал каждому из патриархов по три кубка вместе. Они поклонились ему и поставили, их перед собою. Он рассылал их также всем своим боярам. Стольник, который брал от него кубки, выкрикивал издали громким голосом имя того, кому хотел передать, говоря: «Борис Иванович!» — это, именно, главный министр царя — при чем называл его имя и имя его отца, ибо таков обычай в этой стране, что никого, ни мужчину, ни женщину, не называют [599] иначе как по имени с прибавлением имени отца, говоря, такой-то, сын такого-то, или такая-то, дочь такого-то. Столовый в этой стране, которые называют палатами, бывают четырехугольные, с одним только столбом посредине, будет ли строение из камня или строганного дерева. Вокруг столба имеются полки, в виде ступенек, одна над другой, покрытия материями. На каждую ступень ставят серебряные вызолоченные кубки разных видов и форм, большие и малые, и чаши восьмигранный, круглые и продолговатая, как корабль. При каждом обнесении присутствующих потчуют из новой посуды.

Стольники, т. е. чашнигиры ², и матарджи (?), т. е. шарабдары (виночерпии), числом двести, триста человек, все бояре и аги и носят красивую одежду, грудь которой убрана, по их обычаю, шнурами из крупного жемчуга, драгоценных каменьев и золота. Они хорошо заметны, ибо их верхнее суконное платье бываем, цвета голубой лилии, а колпаки светло-зеленого цвета яри или шелковицы. Они стоят, чтобы всем прислуживать. Каждая группа их назначена для одного рода услуг: одни подносят хлеб, другие — блюда с кушаньем, иные — кубки с напитками. Все подносили они сперва царю, а он рассылал с ними всем присутствующим, даже большие хлебы и блюда с кушаньем: сначала патриархам, потом своим вельможам, затем архиереям, архимандритам и прочим присутствующим. Все берегли то, что он присылал им, и отсылали домой, как великое благословение с трапезы царя и от его милости. Стольник, взяв блюдо для передачи кому-либо, выкрикивал: «такой-то, сын такого-то! осударь царь Алексей ³, т. е. наш господин царь Алексей, жалует тебя этим от своей милости». При этом тот вставал, кланялся царю издали и, принимая, целовал хлеб и пищу. Перед царем стояло обыкновенно только одно или два блюда: их меняли каждую минуту. Подаваемые кушанья были разнообразны и все рыбные: в этот день мясо вовсе не подавалось за столом царя, по монастырскому уставу, словно он был настоящий монах. Мы видели еще того удивительнее — вещь, приведшую нас в изумление. Это была неделя пред мясопустом; смотри же, что произошло теперь! после того как оба [600] патриарха прочли застольную молитву, явился один из маленьких дьяконов (анагностов) и, поставив посредине аналой с большою книгой, начал читать очень громким голосом житие св. Алексия, коего намять празднуется в этот день, и читал с начала трапезы до конца ее, по монастырскому уставу, так что мы были крайне удивлены; нам казалось, что мы в монастыре. Какие это порядки, коих мы были очевидцами! и какой это благословенный день, в который мы лицезрели сего святейшего царя, своим образом жизни и смирением превзошедшего подвижников! О, благополучный царь! Что это ты совершил сегодня и совершаешь всегда? Монах ты или подвижник? Сказать ли, из уважения к патриархам ты не велел подавать за своим столом мясных блюд на этой неделе пред мясопустом? Что это совершил ты, чего не делают и в монастырях? Чтец читает из Патерика, певчие время от времена поют перед тобою. Бог всевышний да хранить твое царство и твои дни! да покорит под нога твои врагов твоих за это смирение и прекрасное имя, которое ты приобрел в своей жизни! Какое сравнение с трапезой Василия и Матвея, кои не стоят быть твоими слугами, — трапезой с барабанами, флейтами, бубнами, рожками, песнями турок! какое сравнение с их обычаем сидеть на переднем месте на высоких креслах, а патриарха сажать ниже, направо от себя! За правосудие и справедливость Бог даровал тебе царство и приумножил, ибо, куда бы ты ни пошел, победа идет перед тобою и твоими воинами. Если Господь наш — да будет прославлено имя Его! — не дал бы победы тебе, то кому же Он дарует ее? тебе, превзошедшему отшельников-пустынножителей своим образом жизни и неизменным постоянством в бдениях. И не только это он сделал, но из уважения к патриархам оставался с непокрытою головой от начала трапезы до конца ее в такой сильный холод и трескучий мороз. Он ел мало, но был занять беседою с патриархом Никоном и неоднократно всматривался в нашего учителя, которому много услуживал яствами и питьем, ибо возымел к нему большую любовь, чему мы были теперь очевидцами.

Первое, что подавали нам пить виночерпии, было критское вино, чудесного красного цвета и отличного вкуса, затем вишневую воду и мед разных сортов. Что касается видов кушанья, то подавали приготовленные из рыбы блюда на [601] подобие начиненных барашков, ибо, по изобилию рыбы в этой стране, делают из нее разные сорта и виды кушаньев, как мы об этом слышали давно. Выбирают из нее все кости и бьют ее в ступках, пока она не сделается как тесто, потом начиняют луком и шафраном в изобилии, кладут в деревянные формы в виде барашков и гусей ⁴ и жарят в постном масле на очень глубоких, в роде колодцев, противнях, чтобы она прожарилась насквозь, подают и разрезают наподобие кусков курдюка. Вкус ее превосходный: кто не знает, примет за настоящее ягнячье мясо. Также есть у них много кушаньев из теста, начиненного сыром и жареного в масле, разных форм: продолговатые, круглые, как клецки, лепешки и пр. Еще есть у них обыкновенные короны из хлеба, начиненные маленькими, как червяки, рыбами и жарения.

Все эти кушанья подносили стольники: сорок, пятьдесят из них вместе бегом входили с блюдами разных видов кушанья, которые царь рассылал с ними присутствующим, (что продолжалось) от начала до конца трапезы, так что мы много печалились, видя их усталость, ибо они стояли на ногах с начала до конца; по еще больше мы жалели царя, который совсем ничего не ел. Переводчик и другие толмачи также стояли на ногах перед царем вдали; когда он желал спросить о чем-либо нашего владыку патриарха, они передавали его слова и сообщали ответ. У того стола, на котором было размещено множество кубков, стояли бояре, и один из них вместе со служителями наполнял беспрестанно сосуды, кои разносили присутствующими

Так продолжалось от послеполудня почти до полуночи, так что нам стало невмоготу. Затем царь встал и стольники начали подносить ему серебряные кубки с вином; сначала он подал их патриархам, которые выразили ему свои благопожелания, певчие же пропели ему многолетие; потом раздавал их всем присутствующим собственноручно, каждому по кубку, ибо эта круговая чаша за его здоровье и выпивают ее в знак любви к нему. Один из близких вельмож стоял подле него, поддерживая его правую руку. Всякий подходивший к царю сначала кланялся ему до земли издали, затем приближался, целовал его руку и, приняв чашу, возвращался назад и выпивал ее, потом кланялся ему вторично и [602] уходил. Так шло до последнего. Вместе с ними подходили и мы. Затем патриарх вторично выразил свои благожелания и певчие пропели многолетие царице и ее сыну Алексею. Царь опять раздавал собственноручно всем присутствующим до последнего другие кубки. Потом, по его приказанию, певчие пропели многолетие патриарху московскому кир Никону и царь, сначала выпив его здравицу, также раздавал вино всем присутствующим. Затем, по его приказанию, пропели многолетие патриарху антиохийскому и всем боярам, и была выпита четвертая круговая чаша, которую раздавал патриарх собственноручно, при чем архидиакон поддерживал его правую руку.

При первом обнесении подавали царю чудесную вызолоченную чашу, из которой сначала он пил сам, а потом давал пить обоим патриархам. Царь продолжал стоять до тех пор, пока не дал пить всем присутствующим. Если он хотел дать приказание служителю, то подходил сам и говорит ему, так что мы дивились его необычайному смирению. Да продлит Бог его царство во век!

Лишь около полуночи, по благости всевышнего Бога, царь встал из-за стола. Оба патриарха прочли молитву. Протопоп со своими товарищами священниками и протодиакон с товарищами вышли на средину, неся Панагию в чудесном серебряном вызолоченном сосуде с ангелами кругом, поддерживающими красивое блюдо, на котором лежала Панагия. Совершили над ней обычные молитвы и все получили от нее частицу, после того как архидиакон окадил присутствующих из венцеобразной кадильницы с ручкой.

По прочтении послеобеденной молитвы, принесли сосуды и собрали в них куски, по монастырскому обычаю. Затем царь простился с нашим владыкой патриархом, сделав ему поклон, а он его благословил. Царь назначил с ним своих бояр с большими свечами проводить до нашего монастыря; все же министры и вельможи провожали его за ворота. Бедные стрельцы, расставленные рядами по дороге, все еще стояли со знаменами в руках на таком холоде, на снегу, при сильном морозе, пока не проехал мимо них наш владыка патриарх; тогда они ушли. Мы едва верили, что прибыли в свой монастырь, ибо погибали от усталости, стояния и холода. Но каково было положение царя, который оставался на ногах непрерывно около четырех часов с непокрытою головой, пока не роздал всем присутствующим четыре круговые чаши! Да [603] продлит Бог его дни и да возвысит его знамена славой и победой! Не довольно было ему этого: в минуту нашего прибытия в монастырь ударили в колокола и царь и его бояре с патриархом пошли в собор, где слушали вечерню и утреню и вышли только на заре, ибо было совершено большое бдение. Какая твердость и какая выносливость! Наши умы были поражены изумлением при виде таких порядков, от которых поседели бы и младенцы.

О, ты, читающий это описание, мною составленное, помолись за меня, немощного раба Павла, по званию архидиакона, да простит мои согрешения Тот, Кто облегчил мне (труд) и открыл способности моего ума, так что разум мой расширился и я написал все это повествование, составление и изложение которого были бы многим не по силам! Я утруждал свои глаза, мысль и чувства, прилагал большие старания и много потрудился, пока не извлек его из черновых тетрадей по истечении года от написания их. Все мое желание в том состоит, чтобы при жизни соорудить себе памятник, дабы впоследствии нашелся кто-нибудь, кто бы сказал: «да помилует его Бог!» подобно тому, как мы всегда испрашивали милости Божией почившему митрополиту Иса (Иисусу), который сопутствовал патриарху Дау ⁵, когда тот приезжал в эти страны, — испрашивали всякий раз, как читали его поэму. Но могу сказать, что я, бедный, много превзошел его описание, ибо он составил едва одну тетрадь, а я написал большую книгу. Слава и благодарение всевышнему Богу! Молим Его, да откроет Он очи моего ума и да отдалит срок нашей кончины, чтобы мы могли возвратиться в свою страну и переписать книгу в другой раз. Хотя нам живется здесь как царям, но не сравнится эта жизнь с жизнью среди родных и друзей: пребывание на чужбине, затянувшись надолго, истерзало наши сердца. Боже, облегчи нам путь, чтобы возвратиться нам в свою страну и возносить Тебе хвалы и благодарения во всю свою жизнь!

Вот, что я написал с трудом, утомлением и изнурением, приводя в порядок отдельные листы, о свидании патриарха кар Макария антиохийского с Алексием, царем московским и всех стран русских. [604]

ГЛАВА VII.

Москва.— Подарки Макария патриарху Никону и московским боярам. Боярские палаты. Постройки в Москве. Обычаи бояр. Церковь московского богача.

Возвращаемся. На другой день после нашего представления царю, мы отправились с подарками для патриарха, в сопровождении своих служителей, которые их несли. Вот их описание: древняя икона, изображающая снятие Господа со креста, ибо в этой стране ничего так не ценят, как древние греческие иконы, к коим они имеют великую веру; затем, сосуд с древним миром и другой с новым, перст архидиакона Стефана, частица мощей св. Антония Великого и немного (источаемого им) мира, посох из черепахи и перламутра, который мы заказали в Константинополе, как советовали нашему учителю митрополиты и патриарх: «твоя святость занимаем» место апостола Петра, ты имеешь власть дать посох для пасения, кому пожелаешь»; далее, черная пальмовая ветвь с Синая, ствракса, восковые свечи, финики, ладан, мыло благовонное и алеппское, фисташки, леденцы, кассия, шафран, мастика, две банки с имбирным вареньем, шерстяная ангорская материя фиолетового цвета и пояс из черного шелка.

Когда мы вошли к нему, испросив разрешения чрез его бояр и привратников, он встретил нас, помолился на икону и приложился к ней, весьма ей обрадовавшись; под конец он роздал нам, по их обычаю, посеребренные иконы Владычицы вместе с милостыней, благословил всех нас, к мы вышли.

После того мы стали разносить подарка министрам и государственные сановникам, при чем нас сопровождал один из переводчиков. Мы подносили им подарки также на блюдах, покрытых шелковой материей: во-первых, частицу мощей какого-либо святого, затем: миро, яркие свечи, землю из Иерусалима, Вифлеема и с берегов Иордана, частицу от столпа св. Симеона Алеппского, стираксу, финики, ладан, пять, шесть кусков благовонного мыла и столько же алеппского — понемногу из всего, что у нас было, ибо они принимают это в виде благословения, но радуются только святыням и древним иконам и насилу брали от нас ангорскую материю, шелковые газские салфетки и мохнатые полотенца из Сарсарлийе (?), так как этого у них много. [605]

Мы могли видеть их только рано поутру. В доме каждого язь них есть чудесная, изящная церковь, и каждый тщеславится перед другими ее красотой и наружным и внутренним ее росписанием; при всякой церкви три или четыре священника, кои состоят исключительно при архонте и его семействе, получая от него содержание и одежду. Каждый вельможа ежедневно, в течение всего года, отправляется к царю не раньше, как священник прочтет положенный молитвы, от полунощницы до конца часов, вместе с канонами и девятым часом, а затем отслужить обедню в церкви. У всякого в доме имеется бесчисленное множество икон, украшенных золотом, серебром и драгоценными каменьями, и не только внутри домов, но и за всеми дверями, даже за воротами домов; и это бывает не у одних бояр, но и у крестьян в селах, ибо любовь и вера их к иконам весьма велики. Они зажигают перед каждой иконой по свечке утром и вечером; знатные же люди зажигают не только свечи, но имеют подсвечники с большими медными сосудами наверху, кои наполняют воском и вставляют в них фитили, которые горят ночью и днем в течение долгого времени.

Приходя к вельможам, мы дожидались, пока они не окончат свои моления, ибо службы вычитывают дома перед иконами, литургия же совершается в церкви. Войдя, мы молились, по их обычаю, на иконы; боярин подходил к архимандриту под благословение, затем кланялся нам, и мы ему. Мы говорили чрез переводчика так: «отец владыка патриарх кир Макарий, патриарх великого града Божия Антиохии и стран Киликии, Иверии, Сирии, Аравии и всего Востока, послал нас передать твоему благородству благословение, привет и молитву и узнать о твоем здоровья и благополучии». Выслушав это, он кланялся в землю, ударяя головой, и говорил: «челом бью государю, святейшему патриарху Макарию Антиохийскому ⁶, что значить: кланяюсь до земли господину моему, святому Макарию, патриарху Антиохийскому; затем принимал каждое блюдо и целовал его. По окончании (приема) мы молились на иконы вторично, архимандрит опять его благословлял, и мы кланялись ему. Он выходил провожать нас за двери, ибо таков у них обычай, если посетит их почетный иноземец: его [606] встречают за дверьми и пропускаюсь вперед во внутренние покои, в знак того, что он господин в доме; также и при уходе его опять выходят за ним. [Когда давали нам кубок с вином, боярин обыкновенно подавал его нам обеими руками — таков их обычай. Что касается водки, то лишь с трудом нас убеждали выпить ее, так как пить водку зазорно монахам] ⁷. Больше всего мы дивились их чрезвычайной скромности и смирению перед бедными и их частым молениям с раннего утра до вечера пред всякою встречною иконой. Каждый раз как они увидят издали блестящие кресты церкви, то, хотя бы было десять церквей одна близ другой, они обращаются к каждой и молятся на нее, делая три поклона. Так поступают не только мужчины, но еще более женщины.

Что касается их палат, находящихся в этом Городе, то большая часть их новые, из камня и кирпича, и построены по образцу немецких франков, у которых научились теперь строить московиты. Мы дивились на их красоту, украшения, прочность, архитектуру, изящество, множество окон и колонн с резьбой, кои по сторонам окон, на высоту их этажей, как будто они крепости, на их огромные башни, на обильную раскраску разноцветными красками снаружи и внутри: кажется, как будто это действительно куски разноцветного мрамора или тонкая мозаика. Кирпичи в этой стране превосходны, похожа на кирпичи антиохийские по твердости, вескости и красной, ибо делаются из песку. Московиты весьма искусны в изготовлении их. Кирпич очень дешев, ибо тысяча его стоит один пиастр, и потому большая часть построек возводится из кирпича. Каменщики высекают на нем железными инструментами неописуемо чудесные украшения, не отличающиеся от каменных. Известь у них хорошего качества, прочная, держит крепко, лучше извести алеппской. Окончив кирпичную кладку, белят ее известью, которая пристает к кирпичу весьма крепко и не отпадает в течение сотни лет. Поэтому кирпичное строение не отличается от каменного. Всего удивительнее вот что: вынув кирпич из обжигальной печи, складывание его под открытым небом и прикрывают досками; он остается под дождем и снегом четыре, пять лет, как мы сами видели, не подвергаясь порче и не изменяясь.

Все их постройки делаются с известковым раствором, [607] как в нашей стране древние возводили свои сооружения. Известь разводят с водой и кладут в нее просеянный песок, и только; смочив кирпич водой, погружают его в известковый раствор. Когда сложат обе стороны стены на некоторую высоту, заполняют (промежуток) битым кирпичем, на который наливают этот раствор, пока не наполнится; не проходит часа, как все сплочивается друг с другом и становится одним куском. Каменщики могут строить не более шести месяцев в году, с половины апреля, как растает лед, до конца октября.

Обыкновенно все строения в этом городе скреплены огромными железными связями внутри и снаружи; все двери и окна сделаны также из чистого железа — работа удивительная. Над верхнею площадкой каждой лестницы воздвигают купол на четырех столбах, с четырьмя арками; в средине каждой арки выступ ⁸ арочный, утвержденный прямо, с удивительным искусством: обтесывают камень в очень красивую форму и, просверлив его, пропускают сквозь него железный шест с двумя ветвями на концах, заклепывают их и заканчиваюсь стройку над этим камнем, который представляется великим чудом, ибо висит в средине, спускаясь прямо. Эти чудесные постройки, виденные нами в здешнем городе, приводили нас в сильное удивление.

Возвращаемся. Большинство вельмож имеют титул «князь», значение коего: бей, сын бея, от отцов и дедов. Женщины также называются «княгиня». У вельмож такое установление, что они, даже наиважнейший между ними, не могут иметь под своею властью у себя в доме более трехсот человек. Когда же царь посылает кого-либо из них в поход, то снаряжает с ним тысячи ратников, сколько пожелает, ибо все распоряжение войском в руках царя. По этой причине среди вельмож вовсе не бывает бунтовщиков. Смотри, какое прекрасное распоряжение! Оттого же, когда мы являлись в жилище кого-либо из министров, то находили при дверях лишь немного людей; также, когда они ходили ежедневно к царю, то за ними следовали лишь двое или трое слуг. Они никогда не собираются друг у друга для совещания, но всякий совет происходить у царя, и если бы он прослышал, что некоторые из [608] них собрались (для совещания), то рассеял бы их всех мечом.

В эту морозную пору вельможи ездили только на больших санях. Они очень тщеславятся шкурами медведей, белых и черных как ночь, которых в этой стране много и которые чрезвычайно велики; мы дивились на огромную величину шкур, часто большую, чем шкура буйвола. Белый мех очень красив, и только вельможи устилают им сани, при чем одна половина меха сзади саней, а другая — под седоком. Жены вельмож зимою тщеславятся санями, на которые поставлены кареты со стеклянными окнами, покрытия до земли алым или розовым сукном; летом же они величаются большими каретами. Всего больше они гордятся белыми лошадьми и множеством слуг и невольников, которые идут впереди и сзади. Когда мы, бывало, приходили с подарками к вдовым княгиням, мы также видали у дверей их множество невольников и слуг, привратников и киаией (управляющих).

У богатых вдов в этой стране такой обычай, что когда умирает муж, вдова одевается во все черное, даже колпак и платки ее черного цвета; мало того, обивка мебели и подушки, карета и ее покрывало — все из черного сукна, даже лошади бывают черные. Таков их обычай. Вдова остается в таком положении всю свою жизнь, не снимая с себя черного платья, разве только представится ей случай, и она выйдет замуж. Если она княгиня, то выходит только за князя; если же не случится этого, и она выйдет замуж за другого, то лишается титула княгини; впрочем, ежели у нее есть дети (от первого брака), то не теряет этого титула.

Мы удивлялись на обычаи их детей, на то, что они с малых лет ездят верхом на маленьких лошадках, что у них множество слуг, таких же детей как они; на их отличные познания, понятливость; на то, как они раскланиваются на обе стороны с прохожими, снимая свои колпаки; на то, как хорошо они совершают на себе крестное знамение. Принято, что такие дети, как они, сыновья князей, ходят ежедневно к царю и садятся на тех же местах, где и отцы их, пока не придут в совершенный возраст и не получат отцовской степени. Так мы видели и удостоверились в этом после многих расспросов.

[Знай, что мало есть таких бедняков, которые ходят по этому городу, прося милостыню, ибо царь распределил их [609] между вельможами по известному числу, для получения ежедневного пропитания по спискам; и каждый боярин содержит свое число бедняков. Существуете много домов для помещения их, и ежедневная выдача от царя и царицы; равно получают ее и заключенные] ⁹.

Знай, что вельможи царя не считают своих владений, как это принято у нас, по числу деревень, садов и виноградников, ибо в этой стране нет ни садов, ни виноградников; но считают по числу дворов, именно, говорят: такой-то князь имеет три тысячи мужиков ¹⁰, т. е. земледельцев, или десять или двадцать тысяч. В деревнях считают только дворы, каждый двор за одного мужчину, а сколько душ в нем, то известно Богу. С каждого мужчины берут оброка два, три пиастра в год и десятую долю овец, свиней, кур, гусей и т. п. Но крестьяне все равно что рабы, ибо для своих господ засевают землю, пашут ее на своих лошадях, перевозят ему хлеб на своих арбах, куда он пожелает, и (идут), куда бы он их ни позвал: для перевозки леса, дров, камней и для других подобных работ, для постройки, для службы при их домах и для всего, что ему нужно. Когда кто из бояр обеднеет или умрет, продают этих земледельцев за деньги тому, кто пожелает их купить. Таково у них установление. Угодья монастырские и церковные также бывают с крестьянами.

Когда потомство боярина прекратится и не останется ни одного наследника, то все его имущество переходить к царю, ибо царь наследник всех, как случилось ныне во время моровой язвы: все жилища, коих обитатели вымерли, поступили во владение царя со всем, что в них было. Большинство богачей перед смертью завещали все свое имущество царю, по великой любви своей к царям, коих они чуть не равняют со Христом. Так поступил и тот значительный купец, который раньше дал царю, пред отправлением его в поход, огромную сумму денег: (завещал ему) свои палаты, с которыми могут сравниться лишь немногие в этом городе, и свою церковь, подобной которой нет даже во дворце царском, как мы удостоверились в этом своими глазами. Войдешь в нее — и все огорчения изгнаны из сердца. Я, убогий, пишущий эта строки,

[610–611] — <…>

[612] у московитов. Другие патриархи, от времени до времени, посылают за милостыней, а антиохийский не посылал, ибо кто не ищет, не находит, как сказано в св. Евангелии, и потому они смотрели на нас, как на диво.

Возвращаемся. Обычная милостыня келарю архимандрита сорок куниц, стоимостью в десять рублей, и пять рублей деньгами ¹¹. Что касается белых священников из иностранцев, прибывших на далеких стран просить царскую милостыню, то им дали, как jilhma ceri, одинаково с келарем, по сороку куниц и по пяти рублей, а под конец дали, как милостыню, по сороку соболей, стоимостью в тридцать, сорок рублей. Вот что достается на их долю в начале (по приезде) и в конце (при отъезде), как мы видели это собственными глазами, ибо у московитов все это записывается в книги с давних времен, и они не делают никаких изменений, убавляют, но не прибавляют ¹². Всякий раз, по приезде к ним патриарха, митрополита, архимандрита, священников или бедняков, они записывают, что им дано, я отмечают дату; когда приезжают потом другие, они смотрят на прежнюю запись и поступают по ней. Так и ученикам антиохийского патриарха дали столько же, сколько ученикам иерусалимского. Беднякам, которые приехали с нами и с другими и имели при себе pantacou, т. е окружной статикон, адресованный царю от патриарха константинопольского или иерусалимского, в удостоверение, что на них тысячи динаров долгу из-за веры и что они достойные люди, давали каждому по двадцати или двадцати пяти рублей, не больше. Вот что мы видели и в чем удостоверились, и Бог свидетель, что мы говорим правду.

После расспросов и разысканий мы нашли, что большинство приезжающих за милостыней в Москву архимандритов и светских лиц, не рассчитывая только на милостыню, привозят с собою деньги для закупки товаров: соболей, белок, горностаев и проч., которые могут принести им большой барыш в турецкой стране. В этих видах большинство их и приезжает, ибо, со времени въезда в Путивль до возвращения и выезда своего оттуда, они ровно ничего не тратят: если у них есть с собой товар, то не платят ни пошлины, ни за [613] провоз на лошадях и не делают расходов на еду и питье, так как получают ежемесячно содержание, каждый но своему положению; очень бедные по четыре копейки в день и пиве на питье. Поэтому они выгадывают большую пользу, если имеют с собою товары или много денег; иначе, если бы кто полагался на милостыню, которую он рассчитывает получить, то это дело далекое: Богу известно, что иные не покрывают и своих трат. Что касается архиереев, то если архиерей — митрополит большой, известной кафедры, едва ли получит от царя в начале и в конце и от вельмож около двухсот, трехсот рублей, может быть, менее, но не больше. Это мы видели и слышали от нескольких митрополитов.

Да будет тебе известно, брат, что все, что я написал и начертал, есть истина и правда, без лжи, и Бог свидетель моим словам. Я изощрил свою мысль и просветлил свой ум, так что написал и начертал все, что видел сам и что услышал от правдивых людей на свои многочисленные вопросы. Я имел при этом целью, если Бог смилуется надо мною, и я возвращусь в свой город, не быть вынужденными отклонить хотя бы один вопрос из предложенных мне кем-либо, но чтобы все было начертано в этом моем сборнике, ибо я не оставил ни одного факта, не записав его.

(Продолжение следует).

Г. Муркос.

Комментарии

1. См. Русское Обозрение №№ 1, 2, 3, 4, 5, 6 и 7.

2. Пробующие кушанья. Автор, употребив русское слово «стольник», прибавляет пояснение его.

3. Слова эти написаны в тексте по-русски.

4. По Петербургской рукописи. По здешней: «и иных видов».

5. Антиохийский патриарх Иоакам Дау, родом араб, приезжал в Россию за милостыней в конце царствования Иоанна Грозного. (См. о нем в нашей статье «К истории антиохийских патриархов» в Сообщ. Имп. Правосл. Палест. Общ., дек. 1896 г.). — Английский переводчик, неправильно прочитав слово Дау (свет), называет этого патриарха Напо.

6. Слова эти написаны в тексте по-русски арабскими буквами и с большими искажениями.

7. Дополнено по английскому переводу.

8. В арабском тексте рижль, нога. Это архитектурное украшение называется теперь «пандантив».

9. Дополнено по английскому переводу.

10. Это слово написано в тексте по-русски.

11. В тексте: «копейками».

12. Так в наших рукописях. В английском переводе: «не убавляют и не прибавляют», что логичнее.

Текст воспроизведен по изданию: Путешествие антиохийского патриарха Макария в Россию в половине XVII столетия, описанное его сыном архидиаконом Павлом Алеппским // Русское обозрение, № 8. 1897