Главная   А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Э  Ю  Я  Документы
Реклама:

ПАВЕЛ АЛЕППСКИЙ

ПУТЕШЕСТВИЕ АНТИОХИЙСКОГО ПАТРИАРХА МАКАРИЯ В РОССИЮ

в половине ХVІІ века,

описанное его сыном, архидиаконом Павлом Алеппским. 

КНИГА VI.

КОЛОМНА

ГЛАВА VII.

Коломна. — Рассказ о походе царя под Смоленск. Гетман Радзивил.

Возвращаемся к повествованию о богохранимом царе. Он со своим войском осаждал город Смоленск, крепко обложив его со всех сторон, в течение почти семидесяти дней, при чем не переставал упорно теснить его, пока он не был взят при помощи многочисленных больших пушек, коими разрушили до основания две башни и большой бастион, сделав огромные насыпи из куч земли, Тогда, от имени Радзивила, явился капитан и просил пощады. Царь даровал ее, и город сдался. Внутри его каменной стены находилась очень высокая земляная ограда, в средине которой была устроена высокая деревянная цитадель, весьма крепкая. Московиты подожгли ее извне большими зажигательными снарядами, ибо у царя есть пушки, похожие на банки, длиной каждая около аршина, при поперечнике жерла такого же размера; в них кладут шары из дегтя, смолы, пороха и пр. и стреляют; говорят, что эти шары, поднявшись к небу, низвергаются на город, производят в нем пожары и большие разрушения и даже вырывают землю.

Многие из ратников рассказывали нам об этом городе и его покорении: что это город очень большой и весьма крепкий, что по окружной стене его могут ехать две арбы рядом, т.е. она шириной со стену Антиохии, но постройка ее превосходна, ибо все ее камни — дикие, из скалы, и на них не действуют орудия. Город этот сооружен предками нынешнего царя. Число его башен 73; все они огромны и, как говорят, значительно выступают из стены. Пушки одной башни соответствуют пушкам другой и находятся с ними на одном уровне, дабы никак нельзя было подойти на близкое расстояние к промежуточной стене.

Царские пушкари непрестанно ухищрялись, производя пушками разрушения вокруг города, пока не нашли слабого места, на которое произвели действие пушки, и таким образом были разрушены до основания те две башни и бастионы, на прочие же места даже огромные пушки не могли подействовать. Такого великого завоевания никто не ожидал, в особенности потому, что с нескольких сторон город обтекается большою рекой [176] Днепром. Царь подтвердил клятвой условие, что кто пожелает, может оставаться в городе, а не желающим предоставил свободу уйти, куда хотят. По взятии города, царь нашел в нем много евреев, которые скрывали себя, переодевшись христианами, но московиты узнали их по неуменью делать крестное знамение. По приказанию царя, их всех собрали и истребовали, чтобы они крестились, если хотят спасти себе жизнь; кто уверовал и крестился, тот сохранил свою жизнь, а тех, кто не пожелал, приказано было посадить в деревянные дома, и всех их сожгли. Царь велел разрушить в городе все церкви ляхов и приступил к сооружению других с основания.

Проклятый Радзивил, зять Василия, господаря молдавского, корень всего зла и войны, услышав о выступлении царя на завоевание этого города, пошел с 30.000 войска, чтобы, достигнув города, войти в него и укрепить. Но многочисленная царская рать, неожиданно встретившись ему, окружила со всех сторон и разбила его войско, всех истребив. Он спасся хитростью лишь с немногими людьми, переодевшись в платье бедняка. Все его высшие офицеры со многими другими были захвачены в плен. Люди, достойные веры, говорили, что он большой колдун и спасся волшебною силой; его было догнали, но он скрылся от преследователей в грязной топи и густом тростнике.

Этот проклятый - самый важный из польских вельмож; он — великий гетман, правитель большой, известной области, называемой Мулитфа (Литва?), и этой Смоленской области, которую завоевал его отец. Его владение — лучшая часть страны ляхов, ибо все оно состоит из сильных каменных укреплений и занимает пространство на два месяца пути, именно, от города Киева почти до известного города Данска (Данцига), который служит портом всей страны ляхов. Его боялся даже краль, и лишь он один противился желанию царя, потому что он великий ненавистник всего рода православных, тиран и упрямец. Вера его, как нам говорили, лютеранская, ибо он постится один только день в году, думая, что таким образом он выполнит великий пост один раз во всю свою жизнь; молитву «Отче наш, иже еси на небесах» он совершает в своей комнате тайно, полагая, что это согласно со словами Господа Христа в его святом Евангелии. Василий ничего не выиграл, выдав свою дочь за этого кальбина (кальвиниста). Он надеялся иметь в нем опору и помощника. Этот же проклятый один был виновником смерти Тимофея, сына Хмеля, ибо между этими двумя свояками была сильная [177] вражда. Три года тому назад он отправился с большою силою на многочисленных судах по реке Днепру и захватил врасплох гор. Киев с его окрестностями, жег, разорял и перебил много народу. Когда дошло это до Хмеля, то он немедленно напал на него и перебил всех, с ним бывших. Ему удалось спастись лишь с немногими людьми. Хмель отобрал у него всех пленных, суда и богатства. Василий истощал все усилия примирить ляхов с казаками, но не мог, по причине злобы этого окаянного, и потому, что он презрительно отозвался о царе в присутствии послов, присланных к кралю, говоря: «он не краль московский и не царь, ступайте, скажите ему, что я иду на него сам лично». Все это от его гордыни и высокомерия; краль же того не желал. Услышав это, царь сильно разгневался и отправил в ляхам других послов во второй и в третий раз, требуя, чтобы они заключили мир: именовали бы его царем Великой и Малой России, оставили бы страну казаков и не причиняли ей никакого вреда, сдали бы ему Смоленск без войны и не возбуждали зла, которое еще покоится. Но тот окаянный не хотел, пока Господь не уничтожил хвастовства его гордыни, как об этом мы впоследствии расскажем.

ГЛАВА VIII.

Коломна. — Продолжение рассказа о походе. Богатый московский купец. Пожертвования на военные нужды. Численность царского войска. Результаты похода.

Рассказывают, что царь собрал тогда вельмож своего государства, всех купцов и богачей столицы, составив большой совет, сообщил им обо всех этих обстоятельствах и сказал: «я жертвую собою из любви к нашей вере ради моих братьев—христиан, казаков, и для избавления монастыря Печерского и иных от порабощения моим врагам, ляхам». Все были рады этому, особливо патриарх, который немало побуждал царя идти войной на ляхов. Главный из купцов отвечал царю: «мы просим тебя отнюдь не открывать своего казнохранилища на содержание войска и военные расходы: ради пользы веры нашей мы дадим тебе достаточно средств для войны с проклятыми ляхами». Тогда царь немедленно объявил поход. Говорят, что этот купец представил царю от избытка своего богатства 600 тысяч рублей. Стоимость рубля, имя которого на их языке то же, что динар, [178] составляет 2 реала. (Выше (кн.V гл.Х) автор упомянул, что реал стоит 50 коп.) Он сказал царю: «это я представляю в твое распоряжение из той доли, коей наделил меня Бог от своих щедрот во дни твоего славного царствования». Купец этот — важнейший из купцов столицы. Нам рассказывали о нем, что он вносит ежегодно в казну царя 100 тысяч динаров пошлины со своих товаров, получаемых из стран франкских, из страны кизилбашей и Индии, и со своих торговых оборотов: так велико богатство, которым он владеет и которое бессчетно! Здешние купцы, обыкновенно, считают свое состояние миллионами, по причине громадности своих богатств. Мы видели в Москве роскошное жилище этого купца, которое обширнее, чем палаты министров. Он выстроил у себя чудесную церковь, подобной которой мы не видели даже у царя. Говорят, что он израсходовал на нее более 50 тысяч динаров, по великой любви своей к вере и добрым делам.

Прочие купцы, знатные люди столицы и государственные сановники, видя, что он представил такие богатства, поревновали ему и все представали царю огромные суммы, которых хватило ему в этом году на содержание войска и на весь поход, а потому царь совсем не открывал своей казны. Говорят, что патриарх представил ему до ста сундуков, наполненных большими суммами денег, из своей собственной казны, в помощь ему, но царь их не принял и возвратил ему, говоря: «достаточно для меня и тех сумм, которые поднесли мне мои братья — христиане». Монастыри также представили царю громадные богатства: великий Троицкий монастырь поднес более ста тысяч динаров. Столько же представали ему архиереи и снарядили еще около 20 тысяч вооруженных ратников из служителей своих монастырей. Во главе их были ратники патриарха.

Рассказывают, что царь построил за городом большой киоск и сделал якылма, т.е. исчисление своего войска. Он пробыл тут долгое время. По исчислении его войска, получавшего провиант, оказалось, что оно достигало свыше 700 тысяч, как сообщил московский патриарх Пателярию, низложенному патриарху константинопольскому, когда тот спрашивал его об этом. Из этого числа 144 тысячи было пеших, остальные конные. Собственной гвардии царя было 300 тысяч, из коих 40 тысяч в панцирях окружают его. Гетману Хмелю царь послать царские кафтаны, меч, турецкую булаву и знамя, всем [179] его начальным людям также подарил кафтаны и назначил содержание 40 тысячам из казацкого войска, чрез что их положение много улучшилось. Царь отправился в поход, и Господь под конец даровал ему победу: он завоевал великий город Смоленск и победил главнейшего из своих врагов, Радзивила, а его военачальники покорили около 49 городов и крепостей силой меча и по добровольной сдаче и избили, одному всевышнему Богу ведомо сколько, евреев, армян и ляхов. Говорят, что их младенцев клали в бочки и бросали без милосердия в великую реку Днепр, ибо московиты до крайности ненавидят еретиков и язычников. Всех мужчин они избивали беспощадно, а женщин и детей брали в плен, опустошали страну и истребляли население. Страна ляхов, которая прежде была подобна гранату и приводилась в образец, была обращена в развалины и пустыню, где не встречалось деревень и людей на протяжении 15 дней пути в длину и ширину. В плен было взято более ста тысяч, так что, как нам рассказывали, семь, восемь мальчиков и девочек продавались за один динар (рубль) и дешевле, и мы сами видели многих из них. Что касается городов, сдавшихся добровольно, то тех из жителей, которые приняли крещение, оставляли, обеспечивая им безопасность, а кто не пожелать (креститься), тех изгоняли. Что же касается городов, взятых мечом, то, истребив в них население, московиты сами селились в них и укрепляли. В числе завоеванных городов был Могилев, известный у купцов под именем города богачей, ибо все его жители очень богатые купцы. Так как воевода, который был поставлен в нем Радзивилом, сдал его по договору, после продолжительной и упорной осады, и, подчинившись царю, согласился принять крещение, то царь, окрестив его, утвердил по-прежнему воеводой в Могилеве, вместе с одним из своих визирей, в разместил в городе около 20 тысяч войска. Все эти завоеванные царем города были из числа подвластных Радзивилу и составляли лучшее его владение. Тогда же царь приказал возобновить то, что было разрушено из башен, городских стен и укреплений Смоленска, назначил туда двух воевод в 30 тысячами войска и снабдил в изобилии продовольствием и военными припасами. Затем он прибыл в город, называемый Вязьма, который раньше был пограничным между его страной и ляшской, и здесь оставался до праздника Богоявления, ожидая прекращения моровой язвы. Со времени отправления в поход до сих пор, он послал охранять всю границу своих владений, дабы отнюдь [180] никто не выезжал из них; это было сделано из опасения, чтобы не распространилась весть о моровой язве. Под конец привезли на судах из Калуги в эту Коломну приближенных проклятого Радзивила, взятых в плен, чтобы отвести их в область Казанскую и там посадить в тюрьму. Было около 800 этих пленников; быв начальными и богатыми людьми, они впали в ничтожество и уничижение, так что наши сердца разрывались от скорби за них.

ГЛАВА IX.

Коломна. — Служения патриарха. Зимние холода. Перевозка припасов и их дешевизна. Собаки. Действие сильных морозов.

Возвращаемся. В сентябре месяце ночь и день сравнялись, а в конце его ночи стали прибавляться до времени около праздника св. Варвары, когда день сделался 7 часов, а ночь 17. В день праздника св. Димитрия наш владыка патриарх служил обедню в соборной церкви. Начинались холода. Также и в воскресенье мясопуста он служил в ней обедню и рукоположил иерея. Существует обыкновение, что архиерей, когда служит обедню, облачается на высоком помосте в три ступеньки, который ставят в нарфексе, а под ноги ему кладут, где бы он ни стоял, суконный кружок, прекрасно расшитый, с изображением в средине орла, и не одного, а нескольких. Его обыкновенно клали анагносты под ноги нашему учителю, где бы он ни стоял, мы же всегда поддерживали владыку под руки, а анагносты (соборной) церкви стояли вокруг него, при чем один держал позади его посох.

Перед обедней мы совершали царский молебен, после же чтения часов, как у них принято, начинают обедню, за которой Трисвятое пели в алтаре анагносты. Затем покрыли кафедру (горнее место) сукном, при чем мы стояли при владыке наверху. При чтении Апостола один из дьяконов окадил весь алтарь и иконы, в нем находящиеся, а также его двери и кругом него, по порядку, как у них принято; затем кадил на царские врата, патриарху и прочим присутствующим. При чтении Апостола дьякон и священник непременно говорят прокимен — псалом Давида — его гласом, а певчие поют. Мы поддерживали под руки нашего владыку патриарха от начала обедни до конца, переняв это от них. При великом входе оба дьякона возглашали одними устами «да помянет Господь Бог всех нас», также и священники — таков их обычай. [181]

Знай, что существует обычай у всех греков и здесь, что при рукоположении иерея или диакона не выводят его, делая над ним оглашение, как у нас, но два дьякона выходят с ним из царских врат и возвращаются с ним же, при чем возглашают: «повели, да повелит, повели, владыко святый!» а он три раза наклоняет голову, затем обводят его вокруг престола, и при каждом обхождении архиерей преподает ему благословение над его головой. После обхождения он кладет три поклона пред престолом и становится на колени, и архиерей снова благословляет его трижды. Вставая, он целует престол, и архиерей опять благословляет его трижды. После того как он наденет на него облачение, если он священник, то вручает ему служебник литургийный, если же дьякон, то рипиду, а ежели ее нет, то большой воздух.

Знай, что обедня в этой стране совершается с полным благоговением, страхом и уважением (к святыне). Священник произносит возглас или иное что, а дьякон ектению, не высоким голосом, как мы, но тихо, голосом низким и с полным благоговением. Точно так же поют и певчие. В особенности, когда архиерей рукополагал священника, голос его был очень понижен, так что мог быть слышан только бывшими в алтаре; точно так же говорил тогда и дьякон ектению. Таков их обычай. Это и мы переняли от них.

Да будет тебе известно, что дьякон, всякий раз как скажет ектению и войдет в алтарь, делает три поклона перед престолом, целует его и кланяется архиерею или священнику. Точно так же до и после входа он, положив Евангелие на престол, делал земной поклон и целовал престол и Евангелие. Также и священник в конце литургии, потребив остатки (Даров) и сняв облачение, подходил к престолу, делал перед ним три земных поклона, поднимал край его покрова и целовал его. У архиереев в этой стране такой обычай, что они сами, сойдя с горнего места, отдают Евангелие дьякону. После обедни священнослужители собираются вокруг престола, и архиерей кладет на него крест и Евангелие, которые всегда находятся на нем, потом покрывает его драгоценным покровом, и совершается отпуст.

Заметь, что в этой стране московитов принято отнюдь ничего не класть на престол, даже служебника священнического, — ничего, кроме Евангелия и креста. Мы были очень осторожны в этом: не клали ни трикирия, ни платка, не касались рукой и т. п. После того как наш владыка патриарх [182] снимал облачение и мы одевали его в мантию, диаконы-анагносты в стихарях шли перед ним, поя «Достойно есть», пока же вводили его в архиерейский дом; тогда они пели ему многолетие, он благословлял их, и они уходили. Таков их обычай по отношению к архиереям.

В первое воскресенье Рождественского поста наш владыка патриарх опять служил и рукоположил священника и диакона в верхней церкви, после того как истопили ее каптуры с вечера вследствие наступившего сильного холода. Оттого-то епископ и построил эту церковь, сделав для нее печь снизу, дабы, когда он будет служить в ней в холодное время, нагревали ее каптур с вечера большим количеством дров, а поутру открывали бы отдушники вверху и тепло входило бы в нее, так что в ней становилось словно в бане.

Знай, что погода в этой стране московитов такова, что от праздника Воздвижения до начала Рождественского поста бывают по ночам сильный ветер и дожди, а в начале этого поста идет обильный снег и не перестает идти до апреля месяца. Он замерзает слой за слоем, так что при большом морозе дороги от езды покрываются льдом и становятся похожими на глыбу мрамора. Что касается полей, то они стали непроходимы от обилия слега, который был в несколько раз выше человеческого роста. Сани, т.е. скользящие экипажи, передвигались в это время точно каики в изгибах Константинопольского моря. В течение зимы в этой стране бывает дешевизна и производится торговля зерновым хлебом. Нам случалось видать, что в одних санях сидело человек шесть со всеми своими вещами, и везла их одна только лошадь. Тяжести: зерновой хлеб, камни, которые нагружали на эти сани, удивительны, невероятны; мы приходили в изумление, ибо одна лошадь везла то, чего в наших странах не свезти и двадцати лошадям. В эту пору привозили в Коломну надгробные камни с резьбой, необычайно большие, какие не стащили бы и двадцать лошадей, - привозили по одному или по два в санях, на одной лошади, при чем тут еще сидел хозяин; это ужасно удивительно. Стоимость камней не более трех динаров (рублей). Эта (легкость перевозки) служит причиной благополучия здешней страны и жизненных удобств: в это холодное время продукты дешевы, так как привозятся в Москву и окружные города из отдаленных мест в течение рождественских праздников, в каковую пору из года в год продаются и покупаются их продукты. Сани, очень быстро несясь по льду, проходят около ста верст в этот короткий день. [183] Мы видали, что в эти дни мужчины, женщины или дети клали все закупаемое на рынке на маленькие санки и везли их руками за веревку без труда и усталости, но очень легким движением, идя и таща свои вещи за собою. Так и женщины возят своих маленьких детей.

Уличных собак в этой стране вовсе не видно: собак держат в домах, ибо у них в каждом доме, будет ли то дом начальника, богача или бедняка, крестьянина, бывает по одной и по две собаки, которые словно огонь. Они прикованы за шею на железной цепи и днем остаются в своих деревянных, плотно сбитых конурах, на ночь же их пускают [бегать кругом забора]. Как мы видали, кормят их всегда мясом, а поят молоком. Поэтому каждая собака в силах бороться с толпой и никого не подпустит к себе.

На первой неделе Рождественского поста река Москва, а также другие реки этой страны и даже пруды замерзли и оставались покрытыми льдом до половины апреля. Прежде мы переезжали Москву-реку на больших судах, а теперь стали переходить чрез нее пыльными ногами, т.е. не отличали ее от земли и узнавали место, где она находится, только по прорубям, кои пробивали, чтобы доставать воду при помощи веревок и ведер, сплетенных из липовой коры, которая, напитавшись водой, обыкновенно тотчас сплачивается и делается как бы цельным куском. Таковы все ведра у них в этой стране, удивительные, необыкновенные. Они ездили на санях по этим рекам с большею быстротою, чем ездят по земле, ибо на земле бывают подъемы и спуски, а на реках их нет: они как бы из одного куска полированного мрамора. При замерзании рек, замерзли и все соленья, бывшие в домах, амбарах и лавках; напр. деревянное масло, которое мы покупали, было в кусках, подобно манне или халве. Мед сделался как камень, трудно разбиваемый; также и все яйца замерзли и стали как камни не разбивающиеся. Что касается рыбы, то как только ее вытаскивали из реки, она тотчас замерзала и, подобно поленьям, издавала стук при ударе друг об друга. Она оставалась замерзшею до марта месяца, не подвергаясь никакой порче. Мы клали ее над каптуром, т.е. печью, чтобы лед с нее стаял, промывали и варили с большими хлопотами. Способ ее ловли в это время весьма удивителен; именно, рыбаки, придя к реке, разбивают на ней лед в виде глубокого колодца, рыба приходит к этому месту подышать воздухом; в это время уже опущенным раньше сети вытаскивают и добыча получается [184] обильнее, чем в летнюю пору. Оттого в это время рыба бывает очень дешева. В брюхе у всех рыб этой страны есть мешки с икрой, которая очень вкусна. В крещенские праздники дарили нашему владыке патриарху превосходную живую рыбу в сосудах в водой, похожую на рыбу в реке Алеппо, именуемую абу-шариб (усатый), что очень удивительно. Вместе с тем дарили ему мед с воском, замерзший, белый как снег, ибо его много в это время года; дарили также отличные яблоки.

Знай, что базар в этом городе Коломне бывает по понедельникам и четвергам. В нее собираются жители всех окрестных селений, причем у каждого товар, состоящий из всяких продуктов, находился в санях. Они привозили свиней больших и малых, зарезанных и ошпаренных, уже замерзших, которые стояли в санях как живые, что очень удивительно; они весьма дешевы. Точно так же гусей, уток, индеек продают ощипанными и готовыми.

Сила и лютость холодов неописуемы, ибо, пока везут в бочках воду из реки в дома, она замерзает и оттаивает только внутри натопленных помещений; даже когда ведро опускают в реку, то на нем образуется лед слоями; когда мыли тарелки, то они прилипали друг к другу и становились как бы одним куском, оттаивая только у огня; даже капустные листья замерзали внутри кочана. Капуста в этой стране прекрасная и продается только плотно покрытая листьями и очищении. Мы покупали сани со ста кочнами за пять, шесть копеек, не дороже. Капусту, морковь, редиску вытаскивают из земли до снега, складывают в погреба и привозят в эту пору на продажу по частям. От лютости и силы мороза дыхание, выходящее изо рта и ноздрей человека, замерзало постепенно на его бороде и усах, которые, быв черными, становились белыми; лед сходил с них только подле огня. Когда мы выходили из дому, то даже влага, находящаяся у нас в носу, замерзала, и нос закупоривался. Бывало, если кто мочился на стену или на землю, то моча тотчас же замерзала. Даже водосточные трубы, что наверху наших помещений, совершенно закупорились. Никто из нас не был в состоянии сиять с рук меховые рукавицы и отнять их от носа. Снег и лед проникали сквозь щели дверей и окон, несмотря на то, что они были плотно обиты войлоком и ветер не проникал сквозь них. Слюдяные оконницы вовсе не пропускали света: от покрывавшего их льда, который совсем не сходил с них, они стали похожи на кусок белого, непрозрачного мрамора. [185] Так как все дома в этой стране деревянные, то по ночам от сильного холода они издавали звуки, наподобие пушечных выстрелов, и трескались, так что наконец чрез них стал виден свет, тогда как раньше они были совершенно плотными. Признаком сильного мороза, если он должен наступить, служило то, что вечером замерзали изнутри дверные гвозди, при чем на них появлялись белые, блестящие кристаллики льда, несмотря на то, что мы нагревали каптуры большим количеством дров по утрам и вечерам, так что становилось тепло как в бане. По этой причине мы совершали утреннюю и вечернюю службу у себя в келье и только по необходимости, в канун воскресенья или праздника и к обедне, ходили в церковь, но совершенно не в силах были выносить стояния на ногах, а поднимали то одну ногу, то другую, хотя на нас было надето трое, четверо чулок из меха, сукна и толстой шерстяной ткани; но все это нисколько не помогало, и однако ж все двери церкви были затворены. Московиты же, к удивлению нашему, не переставали совершать службу постоянно с полуночи. Но они привычны; притом одеждой, как мужчин, так и женщин и детей, служат чекбаны (чекмени) с длинными, прямыми рукавами, из черного меха снаружи и изнутри, плотно облегающие тело. Они не снимают с рук больших, вязаных из шерсти перчаток с мехом, обтянутых кожей, согревающих, как огонь, зимою, в которых они исполняют все свои работы, даже достают воду и исправляют иные службы. Летом же носят перчатки из одной кожи и в них работают, чтобы не повредить рук. Заметь эту догадливость! Это делают бедные; богатые же носят перчатки из дорогого сукна с собольим и иным мехом. Они ничего не берут руками иначе, как в перчатках, даже вожжи лошадей держат в них.

Что касается полей и дорог, то они стали подобны куску мрамора, и по ним можно было ходить только с трудом, ибо человек тотчас же скользил. Поэтому подошвы их сапог имеют гвозди в виде шипов, выходящие наружу и втыкающиеся в землю; таковы же подковы у их лошадей, дабы они не скользили. Впрочем, все передвигаются в санях, хотя бы от дома до рынка, а также езда гонцов в это время совершается в санях, ибо на них быстрее ехать, чем верхом; притом всадник не в состоянии удержаться на лошади, но непременно искалечится, лишившись какого-либо члена, или замерзнет. Что касается лошадей и скота, то их держат в [186] домах и дают им обычный корм; утром и вечером, по обыкновению, их поили водой; а взамен чистки они всегда валялись по снегу и ели снег, который заменяет им воду.

ГЛАВА X.

Коломна. — Ставленники. Николин день.

Возвращаемся. В третье воскресенье Рождественского поста наш владыка патриарх служил в верхней церкви и рукоположил иерея и диакона для соборной церкви Успения Владычицы в городе Кашире, по той причине, что от действия теперешней моровой язвы умерло большинство священников, так что и из бывших при кафедральной церкви Коломны семи священников и семи диаконов ни одного не осталось: все перемерли, кроле двух диаконов. После того как в церквах, окружающих соборную, обедня прекратилась, в ней же она до сих пор ни на один день не прерывалась, теперь и в ней, как и в других, обедни прекратились совершенно, и церкви были оставлены за неимением священников, так что под конец стал приезжать один из сельских священников для служения в соборе лишь по воскресеньям. Поэтому они молили нашего владыку патриарха рукоположить для них священников взамен умерших. Когда моровая язва дошла и до Каширы и истребила (часть) ее жителей и ее священников, то (оставшиеся) устремились к нашему владыке патриарху, спеша на санях, запряженных лошадьми, по рекам Оке и Москве, по которым мы ехали на судах; они имели с собой двух диаконов, из коих у каждого в руках было прошение с подписями воеводы, стрельцов, пушкарей и портариев, т.е. привратников, охраняющих кремль, в удостоверение, что такой-то достоин (сана). Сделав нашему владыке земной поклон, они простерлись перед ним на землю, стукая головой по своему обычаю, и говорили: «осударь, помилуй! (Слова эти написаны в тексте по-русски (арабскими буквами).) т. е. владыка, смилуйся над нами! и рукоположи нам сих иереями, дабы они пеклись о наших нуждах и открыли для нас церкви». И он рукоположил для них обоих диаконов. Воззри на это смирение и эту веру! В понедельник, следовавший за третьим воскресеньем, [187] он опять служил в той же церкви и также рукоположил священника и дьякона.

Знай, что, когда наш владыка патриарх рукополагал иерея или диакона, один из священников входил в алтарь, надевал епитрахиль, поручи и учил нового священника совершать службу, давал ему наставления; а также кто-либо из диаконов надевал поручи и наставлял нового диакона, и когда этот выходил на ектению, тот выходил вместе с ним и учил его по порядку. Когда архиерей надевал на них присвоенное их сану облачение, те объясняли им значение текстов, относящихся к облачению, поодиночке, чтобы они ничего не пропускали из них. Обрати внимание на эту великую строгость в вере и пламенную любовь к ней!

Знай, что здешние архиереи имеют обычай, рукоположив священника или диакона, не дозволять ему уехать к себе домой, к своей церкви, без того чтобы он не отслужил пятнадцать раз в соборе, дабы священники могли обучить его наилучшим образом, и он уехал бы, только хорошо обучившись, так чтобы никто не мог посмеяться над ним. Обрати внимание на эту заботливость! Знай, что после рукоположения обыкновенно писали им ставленую грамоту на их языке от имени нашего владыки патриарха, что он рукоположил такого-то священника из такого-то города в такую-то церковь, согласно удостоверению жителей его города, ибо каждый из них приносил с собою засвидетельствованное удостоверение в том, что он достоин (сана) и женат первым браком. Наш владыка патриарх прикладывал к грамотам свою подпись и печать; они брали грамоту и уезжали. Это делалось из опасения, что архиерей будет объезжать свою епархию, при чем всякий, у кого нет свидетельства о его священстве от рукоположившего его, подвергается запрещению и наказанию.

Знай, что служилые люди епископии брали с каждого священника, вновь поставляемого, один динар (рубль) в епископскую казну — таков их обычай; также с каждого, кто хотел жениться, они брали один пиастр в казну и давали ему свидетельство, записывая у себя в книге его имя. Это строгий порядок, ибо никто во всей этой епископской епархии не смеет жениться без их дозволения. Они с большою строгостью наблюдают семь степеней родства, не так, как в Молдавии и Валахии, где поступают подобно животным. Эта строгость существует во всей стране московской.

Возвращаемся. Накануне праздника св. Николая мы слушали малое повечерие в церкви, что внизу соборной. Все [188] уцелевшие в этом городе и его окрестностях мужчины, женщины, мальчики и девочки пришли в эту церковь. Они всегда имеют обычай, приходя в церковь, всякий раз приносить с собою свечи; к каждой приклеивают копейку и ставят свечу пред иконой святого, во имя которого церковь, а также пред иконами, стоящими по окружности церкви.

Есть также обычай: ежели случится, что архиерей передает какую-либо вещь кому-нибудь из мирян, то делает поклон головой тому человеку при передаче, хотя бы то был мальчик или женщина. Также и воевода кланяется нищим, и даже священники кланяются женщинам и детям. Таков их обычай. Они делают поклоны головой друг другу постоянно; таким же образом приветствуют один другого на улице и здороваясь утром и вечером. Все это признак плодов смирения, ибо гордость им совершенно чужда, и гордецов они в высшей степени ненавидят. Так мы видели и наблюдали. Бог свидетель, что мы вели себя среди них как святые, как умершие (для мира), отказавшись от всяких радостей, веселья и шуток, в совершеннейшей нравственности, хотя по нужде, а не добровольно.

В полночь ударили в колокола ко всенощному бдению. Мы встали к службе и, войдя в упомянутую церковь, нашли там молодых женщин и девиц, которые раньше мужчин и мальчиков поспешили придти сюда, имея в руках свечи. Было совершено великое торжество, по любви их к св. Николаю, и так как церковь мала, то большая часть народа стояла вне ее, на сильном холоде, от полуночи до утра, с непокрытою головой, по их обыкновению. Певчие начали великую вечерню, после того как священник облачился и дьякон в стихаре вышел, говоря: «благослови, Владыко!», а священник сказал: «Благословен…» Затем чтец начал вечерний псалом, читая поочередно стих за стихом, и это же пели певчие на обоих клиросах. Потом вышел дьякон, сказал ектению и вошел (в алтарь), после чего вышел со свечой впереди священника, который стал кадить при «Господи воззвах». Затем они возвратились и вышли на литию в нарфекс. Поставили пять хлебов, пшеницу и вино, и дьякон прочел, по обыкновению, «Спаси, Господи, люди Твоя». Затем (следовали) прочие молитвы, по положению, и тропари; священник совершил отпуст, и начали утреню после звона в колокола, как это принято в начале службы. Вышел дьякон со свечой, а священник с кадильницей кадить по обычаю. После шестопсалмия дьякон вышел и сказал большую ектению, затем пропели [189] величание святому, потом читали псалтирь, при чем каждая кафизма сопровождалась чтением, затем следовал полиелей. При седьмой песне (В английском переводе: при девятой.) читали синаксарь. Мы вышли на заре, измученные до изнеможения и от усталости вследствие стояния на ногах и от сильного холода. После четвертого часа дня возвратились к обедне, по обычном звоне в колокола. Служил наш владыка патриарх, совершив сначала водосвятие и окропив церковь и народ, по обычаю. От сильного холода, тогда бывшего, вода в сосуде замерзла, и мы разбивали лед при погружении креста. Владыка рукоположил иерея, и мы вышли от обедни только около солнечного заката.

Нам рассказывали, что во всей стране московской очень торжественно справляют праздник святителя Николая и празднуют три дня с большим ликованием. В городе Москве совершают всенощное бдение в течение всей ночи и идут к обедне, только после того как пробьет 5 часов, (11 ч. утра.) а выходят лишь к вечеру, перед закатом. Таков их обычай. Таким образом, обед обращается в ужин, ибо в эти месяцы, в декабре и январе, день содержите 6 1/2 часов, а ночь 17 1/2. Солнце в это время восходило с юго-востока и заходило к западу. Все дни в эти два месяца бывают очень темны и мрачны: едва отличишь ночь от дня.

В день св. Спиридона чудотворца наш владыка патриарх также служил обедню в верхней церкви и рукоположил иерея и диакона. Причиною было то, что настоятель монастыря Себаси (Спаса), т.е. монастыря Преображения, находящегося среди улиц этого города, имел четырех сыновей — священников, но все они умерли со своими детьми и женами, и их дома и церкви опустели; он просил нашего владыку патриарха поставить для него священников на место них. Также в субботу Праотец наш владыка патриарх служил и рукоположил иерея и диакона; то же и в воскресенье. В день празднования памяти св. Игнатия было большое торжество. Этот день — пора, когда закалывают свиней для бастырма (вяленое мясо), которое они запасают на целый год. Они закалывали также овец и быков для стола в праздник (Рождества), ибо в течение этого праздника скот не режут. [190]

ГЛАВА XI.

Коломна. — История Петра митрополита. Рождественские праздники.

На другой день вечером было совершено еще большее торжество по случаю праздника св. Петра, архиепископа Киева, Малой России и всех стран московских, Великой России. Это тот самый святой, коего мозаичное изображение мы видели в алтаре св. Софии. Он был первым митрополитом, поставленным в Киеве, во дни царя Василия Македонянина, который прислал его к казакам, когда они уверовали вместе со своим царем; а был он родом из Константинополя, грек, как сказано в его жизнеописании. По прибытии своем, он стал проповедовать Христа. Они подвергли его испытаниям, сказав ему: «мы разведем большой огонь, и если ты пройдешь невредимо сквозь него в священном облачении, с Евангелием, мы уверуем в твоего Бога». Так и было. Он остался невредим, и все они уверовали. Окрестив их в Днепре и утвердив в вере, он построил для них церкви, как-то: св. Софию и иные. Он прибыл (потом) в эту страну московитов и совершил подобное тому чудо, и с того времени они уверовали чрез него во Христа. Он построил для них эти благолепные церкви, уцелевшие доселе, и сам воссел на престол как первый митрополит над городом Москвой и всеми областями Великой России. Его называют прототронос, (Первопрестольный. Странным образом название это отнесено автором не к кафедре, а к самому митрополиту. Жизнь митр. Петра настолько известна, что не находим нужным указывать на грубые ошибки автора.) то есть, первым из митрополитов. Над Киевом он поставил на свое место митрополита. Скончался он здесь, и его тело доселе пребывает в серебряном гробе, окруженном удивительно красивой серебряной решеткой. Мы впоследствии к нему прикладывались. Оно находится в третьем северном алтаре великой церкви, которая есть патриаршая кафедра. К нему имеют великую веру, и непрестанно толпами приходят на поклонение ему мужчины, дети, девицы, цари и князья. Он же построил вторую стену города, вне кремлевской стены, и она называется его именем.

В пятницу, в навечерие Рождества, зазвонили в колокола сначала к часам, (Если Рождество Христово случится в воскресенье или в понедельник (последнее именно и было в 1654 г.), то царские часы поются в предыдущую пятницу.) затем к обедне, от которой все [191] вышли только пред закатом солнца. В воскресенье св. Праотец наш владыка патриарх служил в соборе и посвятил иерея и диакона. В этот день был жестокий мороз, от которого мы леденели, руки у нас трескались внутри меховых рукавов, и мы были не в состоянии высунуть их наружу; ноги отнялись, и мы терпели великую муку. От сильного холода примерзла крышка серебряного кувшина, в то время когда диакон выливал из него воду. Точно так же вино в своем сосуде приняло вид кружка, как бы кусок камня, и растаяло только на огне. Даже Смешение, св. Дары, замерзло в потире и — о удивление! — стало как камень; когда же налили теплоту, которая была горяча как огонь, вино растаяло. У них принято всегда, что диакон, налив теплоту из кувшинчика в потир, покрывает его большим воздухом, и он остается покрытым. Божественное Тело и антидор также замерзли, стали как камень и не крошились.

При всем том мы стояли с непокрытою головой от начала обедни до конца, ибо у греков и здесь есть обычай, что священник и диакон постоянно остаются с открытою головой с начала обедни до конца. По этой причине и мы против воли им подражали и делали как они. Мы выходили от обедни не иначе как слепыми. Бог свидетель, что мы оставалась несколько дней лишенными слуха, и у нас в ушах гудело. Если бы мы не отпустили волосы подобно им, то наверно ослепли бы, но Бог помог нам. Труднее всего было то, что мы выходили от обедни только перед закатом, и когда еще мы сидели за столом, начинали уже звонить в вечерне, мы должны были вставать и идти в службе. Какая твердость и какие порядки! Эти люди не скучают, не устают, и им не надоедают беспрерывные службы и поклоны, при чем они стоят на ногах с непокрытою головой при таком сильном холоде, не ропща и не скучая продолжительностью служб, которые до крайности длинны.

В ночь праздника Рождества священники и диаконы приходили после службы к нашему владыке патриарху с образом Рождества и с крестами, при пении ирмоса Рождества и других, как это было в Молдавии и Валахии, потом пели многолетие царю и патриарху антиохийскому. Он давал им милостыню, и они уходили. То же делали на другой день, в утро понедельника, праздника Рождества.

В (день) начала нового 1655 года от Божественного Воплощения зазвонили в колокола в полночь и встали к службе. Мы не имели сил быть за службой в церкви по причине [192] жестокого мороза, но молились в своем помещении, зажегши свечи перед всеми образами, что внутри этих келий, и перед теми, что над дверьми, ибо у них такой обычай: если бы в доме у кого-нибудь из них было, хотя бы, сто икон, то зажигают утром и вечером по свечке перед каждой; каждая икона снабжена подсвечником в виде ветви, укрепленным в стене. При наступлении времени обедни, зазвонили в колокола после четвертого часа [и наш владыка патриарх сошел вниз к торжеству, устроенному (Слова в скобках взяты из английского перевода. Они необходимы для смысла, но почему-то пропущены в обеих наших рукописях.)] по любви к имени царя, и рукоположил иерея и диакона. Мы вышли только около солнечного заката, умирая от сильного холода и стужи. Не успели мы отобедать, как уже ударили в вечерне; мы встали, чтобы идти к службе.

Знай, что, начиная за неделю до праздника Рождества, вплоть до Богоявления бывает в Москве большая ярмарка, то есть продажа и купля всяких предметов. Это есть время дешевизны продуктов у них, ибо они направляются туда из отдаленнейших областей.

На второй день праздника наш владыка патриарх служил в верхней церкви, после того как натопили ее каптуры с вечера, и рукоположил иерея и диакона; в ней же служил на третий день и рукоположил иерея. Когда сделалось известно в стране московской, что патриарх антиохийский рукополагает священников, то поспешили к нему толпами из всех самых далеких, глухих мест и подносили ему подарки: рыбу, масло, мед и проч., вместе с челофита (челобитной), то есть прошением, где умоляли его смилостивиться над ними. Мы немало дивились на новопоставленных священников: только что надев священническое платье, которое составляет верхняя чуха (Верхнее платье из сукна или шерсти.) с широким отложным воротником, они выбривают себе на макушке большой кружок по циркулю, приглаживают волосы надо лбом и откидывают их за уши, как делают женщины, так как бреют только макушку; таким образом, они, казалось, были священниками уже много лет, ибо отличаются статностью.

Знай, что есть такой обычай в этой стране: когда кто из них имеет просьбу к царю, правителю, патриарху, архиерею, священнику или к кому другому, и после усердной мольбы [193] и многих поклонов просьба не принята, то он ударяет головой о землю и не поднимает ее, пока просьба его не будет исполнена. Русские переводчики называли это челобитьем.

ГЛАВА ХII.

Коломна. — Положение духовенства. Праздник Крещения и крестный ход на воду. Рассказ о крестном ходе в Москве.

Знай, что священник в этой стране пользуется большим почетом: правители боятся его и стоят пред ним, в то время как он сидит. Каждый священник и диакон получает постоянное содержание, полевые продукты и наделы свыше своих нужд, ибо они имеют рабов-крестьян. Нам говорили, что содержание протопопу от царя в год составляет 15 рублей и кусок дорогого сукна; прочие священники получают все меньше и меньше и сукно им идет дешевле; диаконы же получают половину. Помимо этого содержания, которое идет им от царя, крестьяне привозят также им на дом годовые припасы. Их наделы свободны от налогов. Здешний коломенский протопоп владеет деревней домов во сто, составляющей угодье церкви; произведения ее идут в его пользу; он имеет также большой дом для своего жительства, который, однако, не составляет его собственности, но всякий, кто делается протопопом, получает ту деревню и дом для жилья, ибо они царские.

Когда умер здешний протопоп, один из священников отправился к царю, взяв с собою прошение от общины, что он достоин сана, — отправился для того, чтобы царь назначил его на место покойного.

Когда бывает храмовой праздник собора, то перед обедней совершают освящение воды; протопоп берет часть ее в сосуд и вместе с протодиаконом отправляется к царю и подносит ее в дар ему, а он отдаривает их. Такой у них обычай.

В понедельник, праздник Обрезания, наш владыка патриарх служил в соборе и рукоположил иерея. Перед обедней он совершил водосвятие, при чем от сильного холода вода в сосуде замерзла, быв раньше как кипяток, ибо в эти дни, если совершают освящение воды, то прежде кипятят ее, чтобы она не так скоро замерзла. Когда наш владыка погрузил крест, положив его на пелену, он пристал к [194] ней. Окончив обедню, мы были не в состоянии сложить свои облачения, ибо пальцы у нас свело, и они трескались. При всем том мы стояли с открытой головой, так что сильно пострадали.

В пятницу, канун Крещения, звонили в колокола с утра до выхода нашего от службы вечером. Наш владыка патриарх сошел и прочел молитву над столиком (с чашей воды), по обычаю. Вода, быв кипятком, замерзла, и он с трудом мог разбить лед крестом, когда погружал его, ибо мороз был необычайно силен.

На утро субботы, праздника Крещения, зазвонили в колокола в третьем часу дня и собрались, по обычаю, все бывшие в городе священники и даже деревенские со своими паствами, пришли в собор и облачались. Затем мы облачили нашего владыку патриарха, и они пошли перед нами величественным крестным ходом попарно, неся большие и малые иконы, при чем большие несли двое; диаконы шли с большими крестами, рипидами и фонарями; мы же следовали за ними, пока, выйдя из городских ворот, не пришли к известной реке Москве. Уже вчера была пробита большая яма вроде бассейна — толщина льда в то время была в 5 пядей, — вокруг нее наложили помост из бревен и досок, поверх льда сделали кругом загородку, из предосторожности, чтобы от народной тесноты на льду он не провалился, как это случалось много раз, и положили мостки из досок от берега до ямы. Поперек ямы положили бревно вроде ступеньки, прочно укрепив его, дабы, когда наш владыка патриарх сойдет к воде для ее освящения, он мог опереться об него коленями. Деревенские жители выкопали на реке еще множество ям и стояли около со своими лошадьми. Священники стали в ряд кругом помоста. Для нашего владыки патриарха постлали ковер, на который он стал, и поставили на ковре кресло. Начали службу. Наш владыка прочел, по обычаю, большую молитву; при словах: «и ниспошли, Царю, Человеколюбче, Духа Твоего Святого и освяти воду сию», владыка вставал с кресла и освящал воду своими перстами трижды, так же и во второй раз. При поминовении царей он говорил трижды: «и сохрани, Боже, раба твоего, царя христолюбивого, князя Алексия Михайловича», и трижды благословил народ. Затем, взяв крест, погрузил его три раза в воду, которая замерзала после каждого погружения, так что приходилось разбивать лед медными кувшинами. Когда он погрузил крест в третий раз, все взяли воды в свои сосуды из пробитых ими ям и напоили [195] своих лошадей. Как мы уже упомянули, народ собрался тысячами из деревень, когда услышал, что антохийский патриарх намерен освятить воду. Затем наш владыка патриарх вышел к мосткам и окропил сначала священников, потом вельмож. О удивление! От сильного холода вода замерзала на щетинном кропиле, коим он окроплял, а также на рукавах саккоса и на их одеждах, принимая вид стекла. От чрезмерной стужи бороды и усы у всех мужчин в толпе побелели, ибо дыхание, от них выходившее, тотчас обращалось в лед, который нельзя было сорвать без того, чтобы не вырвать вместе с ним волос. Солнце в это время сияло. Мы не надеялись, что будем в состоянии выйти из дому в этот день, но Бог нам помог, хотя ноги, руки и носы у нас отнялись, несмотря на то, что мы были защищены двойными меховыми муфтами, надетыми на руки, на ногах имели ботики из бараньего меха, а одеты были в несколько меховых шуб. Всего удивительнее, что все московиты, даже священники, оставались с открытыми головами с утра до нашего выхода от обедни вечером. Потом мы пошли назад, при чем наш владыка патриарх окроплял мужчин и женщин направо и налево, пока не вошли в великую церковь. Колокола всех церквей гремели во все время, пока мы шли туда и обратно. Один из священников стоял внизу лестницы и кадил входящим священникам и диаконам, одному за другим, пока не вошел в собор наш владыка патриарх и мы вместе с ним. Священники стояли в ряд в нарфексе, пока наш владыка патриарх не помолился на иконы, которые несли (в ходу). Диакон, направляясь к служащим, говорил ектению: «помилуй нас, Боже, по велицей милости Твоей» и пр. Затем окончили службу. По причине сильной стужи мы не могли служить обедню в соборе, но поднялись в верхнюю церковь, которую натопили с вечера. Здесь мы совершили литургию, за которой наш владыка патриарх рукоположил иерея и диакона. Мы вышли не ранее заката, не помня себя от усталости и холода. В то время, когда мы сидели за столом, зазвонили к вечерне.

Нам рассказывали, что во всей стране московской особенно торжественно справляют только два праздника в году, именно: Богоявление и Вербное Воскресенье, как мы увидели впоследствии. В царственном граде делают огромный помост над этою рекой, ибо она течет подле стены царского дворца (Кремля). Царь и патриарх вместе с архиереями, настоятелями его (патриарха) монастырей и всеми священниками, кои [196] идут попарно в облачениях, выходят из великой церкви большим крестным ходом к Фодали фрата, т.е. Водяным воротам. Царь следует за ними вместе со всеми вельможами своего государства, идя пешком в короне. Когда начнется служба, он обнажает голову, оставаясь так до конца при здешнем сильном холоде. Нам сообщили, что при прежних царях обыкновенно держали над их головой высокий купол, который несли 30 человек, для защиты от холода и снега; но сей благополучный царь, по своей чрезвычайной набожности, не позволяет этого, а остается с открытою головой, говоря, что холод и снег — милость от Бога, может ли кто отвратить их от царя? При погружении патриархом креста в третий раз, бывает большое ликование. Уже раньше прорубается на этой реке множество отверстий, в коих священники тотчас же крестят младенцев и мужчин, ибо этого дня ждут от года до года. Когда патриарх окропит царя и вельмож, последний возвращается в царских санях, обитых красным бархатом внутри и снаружи, с серебряными и золотыми гвоздями, попона лошади из сорока соболей; она идет в подарок конюху. Потом патриарх окропляет священников и присутствующих вельмож и возвращается с крестным ходом в церковь в обедне.

В воскресенье, на второй день Боговления, наш владыка патриарх опять служил и рукоположил иерея и диакона. Они были дети одного священника, который был приходским, а потом сделался монахом в монастыре города, называемого Тула, епархии здешнего епископа. Монастырь — во имя св. Иоанна Крестителя. Этот священник явился к нашему владыке патриарху с прошением от настоятеля и монахов такого содержания, что он был белым священником, а по смерти жены пошел в монахи. Как мы упомянули выше, епископы этой страны имеют обычай не дозволять таком священникам совершать литургию, разве только по прошествии многих лет, дабы они забыла мир с его наслаждениями. Услыхав о прибытии нашего владыки патриарха, послали умолять его дать этому священнику дозволение служить, ибо бывшие у них в монастыре священники умерли в последнее время. Ом дал дозволение, и письмоводитель епархии написал священнику бумагу на их языке с разрешением от нашего владыки патриарха, дабы он взял ее с собою. Мы подписали бумагу и проложили печать. Он взял ее и уехал весьма обрадованный. [197]

ГЛАВА XIII.

Коломна. — Рассказ о Туле и тамошних железных заводах. Посещение патриарха архиепископом рязанским.

Нам рассказывал этот священник и другие из города Тулы, что он отстоит от Москвы на 180 верст, от Каширы на 120 в., и верст на 500 от рва, который в последнее время царь приказал выкопать на границе татар; по краям этого рва вбиты бревна, между собою перекрещивающиеся, представляя как бы городскую стену; на нем выстроены укрепления и непрерывная линия башен; для охранения его назначены царем тысячи ратников. От него далее до страны татар идут земли опустелые и заброшенные, непроходимые по обилию воды, множеству болот и узости дорог. Священник рассказывал, что эта Тула — город с каменною крепостью, больше и крепче Коломны и составляет проход в страну татар, как Путивль — проход в страну турецкую, что при нынешнем царе открыт превосходный железный рудник в виде нескольких холмов; раньше же в этой стране не было железа, а доставляли его франки на судах. Немецкие франки были первыми, открывшими рудники, и они разрабатывают его ночью и днем, взяв на откуп от царя на том условии, что из каждых десяти кусков им идет один, а царю девять. Они имеют удивительные печи, в кои кладут (руду) по вынутии ее из земли, затем разводят огни. В печи руда плавится, делается как вода и течет из отверстия со всей печи в желоба, выкопанные в земле, с формами для пушек, ядер и иных предметов; в каждом желобе 40, 50 ям (форм) с той и с другой стороны. Когда они наполнятся, вынимают (предмета), даже не употребляя молота, без труда и хлопот. Таким способом ежедневно выделывают тысячи предметов. Множество пушек вывозят зимою на санях и везут на расстояние 1700 верст, в течение около 40 дней, к пристани Архангельск, где море—океан, и продают франкам, которые увозят их в свою страну. Они из чистого железа. Это железо очень дешево, и потому все двери каменных домов, дворцов, церквей, складочных подвалов и створы лавок в городе Москве, равно и все окна, сделаны по большей части из чистого железа. Мы немало дивились на громадность церковных дверей, крепостных и дворцовых ворот. Когда каменный пол патриаршей церкви от времени вытерся, царь послал в Тулу (приказ), и вот наделали больших [198] четырехугольных плит, превосходных, блестящих, как серебро, и замостили ими весь пол церкви и алтарей, даже внизу за дверьми и пороги, как мы увидели впоследствии и опишем в своем месте.

Знай, что многие из умерших в моровую язву, оставляя после себя состояние, завещали его на построение церквей. По этой причине настоятели монастырей являлись к нашему владыке патриарху и брали у него разрешение, после чего настроили много церквей. Наш владыка надевал епитрахиль и омофор и читал молитвы, положенные на основание церкви; они брали от него грамоты на их языке за его подписью и печатью, дабы они служили для них удостоверением.

Когда мы жили в Коломне, к нашему владыке патриарху приехал кир Мисаил, архиепископ Рязани, называемый на их языке «рязанский». Проезжая в Москву, он свернул с дороги на расстояние 40 верст, чтобы посетить нашего владыку. Эта Рязань отстоит от Москвы на 90 верст и на столько же от Коломны. Он прислал заранее известие, и мы, по обыкновению, надели на нашего владыку патриарха мантию. Когда он вошел, имея с собою большую свиту, один из его слуг остался за дверьми держать его посох. Наш владыка, обратившись лицом к иконам, пропел тихим голосом (В арабском подлиннике здесь, как и в других аналогичных местах, сказано: «пропел втайне», но как видно из следующих слов, патриарх пел не про себя, а так, что его могли слышать.) «Достойно есть», по принятому в этой стране обычаю, когда один архиерей посещает другого; мы же пропели трижды «Господи помилуй» и «Благослови», после чего владыка, обернувшись, закончил молитву и благословил гостя, который при этом сделал несколько земных поклонов. Всякий раз, как наш владыка спрашивал его о нем и его обстоятельствах, он делал поклон и насилу согласился сесть. После того как наш владыка благословил его, а он поцеловал владыку в голову, они облобызались. Наш владыка расспрашивал его о многих предметах и о его кафедре и епархии. Тот рассказал, что под его властью состоит более тысячи церквей, что его кафедра — Рязань, город весьма большой, построенный из камня, имеющий деревянную крепость, что кафедральная церковь во имя Успения Владычицы. Далее он нам сообщил, что в последнее время, летом, он проповедовал христианство одному народу, не знающему Бога, перенес от него много бед, но убедил и сделал христианами. Он окрестил из них 4400 [199] человек, что было совершено так: он велел раздеться мужчинам и поставил их в реке в штанах, а женщин в рубашках, налил масла, по прочтении молитв крещения, всех их погрузил вместе, и они просветились и восприняли веру с большою любовью. Он соорудил для них церкви, и они стремились к службам ночью и днем.

Затем он встал и со многими поклонами попрощался с нашим владыкой патриархом, который, как вначале, пропел «Достойно есть» и благословил его; он вышел, а мы пошли его провожать. Дойдя до дверей соборной церкви, он отдал посох одному из своих диаконов, сам же пошел и сделал земной поклон на снегу в своей мантии перед иконой, что над дверьми. То же сделал у вторых дверей. Затем он улегся в сани и отправился, окруженный своими боярами, слугами и приближенными, в сопровождении 50 всадников. Верхняя его одежда под мантией была из зеленой узорчатой, рытой камки, с собольим мехом, с длинными узкими рукавами. Такова обычная их одежда. На голове у него был очень большой черный клобук, ниспадающий на глаза, а под ним суконная шапочка с черным мехом.

ГЛАВА XIV.

Коломна. — Неопределенность положения патриарха и просьбы его о дозволения ехать в Москву. Прибытие драгоманов. Отъезд из Коломны. Зимний путь. Остановка в Выхине. Приезд в Москву.

Возвращаемся. Что касается нашего положения, то мы сильно скорбели по той причине, что время тянулось без пользы. Мы надеялись, что царь возвратится из похода к празднику св. Николая, о чем прошли слухи, но он не приехал. Говорили также, что он прибудет к празднику Рождества, не прибыл, — к празднику Богоявления, но вести никакой. Поэтому мы находились в большом затруднении, недоумении и беспокойстве, а особливо в сильном огорчении от того, что никого не было, кто бы поведал нам об обстоятельствах царя: где он и в каком положении его дела, ибо московиты все, от больших до малых, имеют пятый темперамент, а именно коварство: ни одному чужеземцу ни о каком предмете ничего не сообщают, ни хорошего, ни дурного, так что, когда наш владыка патриарх спрашивал их, от вельмож и священников до простолюдинов, о делах царя, то никто из них ничего не говорил, кроме слова «не знаем», даже дети. С [200] известных, именитых греческих купцов, к нам приезжающих, они также брали клятву, что те не разнесут вестей о них и никогда не изменят государству. Какая это великая строгость! В устах у всех один язык. Как мы узнали, со всех берется клятва на кресте и евангелии и все находятся под страхом патриаршего отлучения, что своих дел не откроют чужеземцам, но если услышат какое-либо известие, возбуждающее подозрение, то донесут о том царю. В то время, когда царь вступает во власть и воссядет на престол, он посылает привести к присяге в том все области и подданных, как мы видели это при вступлении на престол господаря валашского. При таких обстоятельствах мы находились в полном недоумении. Раньше наш владыка патриарх посылал два, три раза письма к министрам, уполномоченным царя, такого содержания, что мы соскучились (ожиданием) и весьма желаем ехать в столицу. Письма пересылались к царю, но ответа на них мы не получали по той причине, что министры были очень заняты делами. Наконец он отправил к ним своего архимандрита с письмами, упрашивал их прислать за нами, чтобы нам жить в столице, пока не вернется царь. Они отправили эти письма в царю, а нас прислали успокоить тем, что мы скоро получим ответ. Главною причиной нашего долговременного пребывания здесь было то, что патриарх отсутствовал из своего кафедрального города, еще не вернувшись в того времени, как удалился от моровой язвы, иначе, если бы он находился там, то не оставил бы нас до сих пор (в Коломне), как бы ни был занят царь, ибо духовные дела зависят от него. Это было к нашему злополучию, так что жизнь нам надоела и душа с телом расставалась. Мы получали положенное нам и нашим спутникам содержание ежемесячно от сборщика налогов с водки, меда и пива. Драгоман, обыкновенно, отправлялся каждый месяц за получением 150 реалов. (Как выше замечает автор, реал стоил 50 коп.)

В воскресенье Хананеянки наш владыка патриарх служил также в верхней церкви и посвятил иерея и диакона, равно и на другой день и в воскресенье Закхея служил в ней и посвящал иерея и диакона. В то время как мы совершали литургию, пришла к нам радостная весть чрез двух назначенных для того драгоманов, которые привезли с собою царские сани для путешествия нашего владыки патриарха. То было для нас великою, неописуемою радостью и отрадой. Они [201] привезли с собой бочки меда, вишневой воды разных сортов, икры и разного рода рыбы. С ними пришел воевода города, имея в руках приказ царя отправить нас как можно скорее. По выходе нашего владыки патриарха из церкви, к нему явились оба драгомана и, поклонившись до земли, произнесли титул царя, который есть: «величайший царь и возвеличенный князь, тишайший, высочайший, царь казанский, царь астраханский, царь сибирский, царь новгородский, великий эфенди (господин) псковский и великий князь смоленский». Затем они перечислили все страны и области, которые прежде были независимыми, но покорены царями московскими, как обыкновенно они исчисляют их при всяком случае, о чем будет сказано подробно, пока не дошли до слов: «самодержец Великой и Малой России кланяется твоей святости, блаженнейший, и приглашает тебя в город Москву, дабы ты своим присутствием в нем благословил его престольный град». Тогда наш владыка патриарх, встав на ноги, как обыкновенно он делал из уважения к царю, всякий раз как кто-нибудь являлся к нему от царя или поминали имя царя, помолился Богу за него и сел; потом стал спрашивать их о царе и о его обстоятельствах. Они отвечали: «он намерен, ради твоей святости, приехать скоро в свою столицу, чтобы видеться с тобою, ибо ждет тебя давно, и по этой причине послал гетману Хмелю приказ отправить тебя поскорее». Они сообщили нам также, что он в настоящее время распустил ратников, поместив по всем областям, чтобы многочисленное войско вновь собралось в марте к Смоленску для похода против краля. Воевода приготовил для нас подводы, т.е. арбы, на кои мы нагрузили свои вещи.

Во вторник, 30 январи, наш владыка патриарх пошел, по обыкновению, в собор и совершил в нем царский молебен с водосвятием. Отстояв обедню, мы вышли. Воевода и епископские бояре, поддерживая под руки нашего владыку патриарха, посадили его в царские сани, запряженные четверней, которые конюхи устлали подушками из черной камки, и закрыли его до груди сукном; сукном же были обиты сани и внутри. Воевода и другой боярин, назначенный нам сопутствовать, встали сзади у углов саней, держась за них руками, а прочие бояре кругом, в знак почета и уважения. Посох держал один из вершников, ехавший, по обыкновению, впереди; перед нами шли также отряженные воеводой и боярами стрельцы. Воевода, его подчиненные и бояре проводили нас далеко за город. После того, до самой столицы, оба драгомана [202] и боярин сменялись у углов саней, как в знак почета, так и для того, чтобы сани не опрокидывались при подъемах и спусках.

Мы не переставали таким образом путешествовать с большою быстротою, ибо сани в эту пору несутся быстрее птицы по замерзшим дорогам. Селения следуют беспрестанно друг за другом. Так как дорога была весьма узка, то стрельцы заставляли проезжих отходить в сторону, при чем лошади их, по причине глубины снега, лежавшего на полях, увязали по брюхо. Мы дивились на снег, который покрывал ветви деревьев в лесах, ибо он, примерзая, загибался на ветвях в ту и другую сторону, подобно рубашкам и платкам, вымытым и растянутым для сушки. Мы несколько раз переезжали чрез Москву-реку и чрез многие другие реки, узнавая их только по прорубям, на них пробитым, откуда достают воду при помощи веревок и [бадей]. Наши глаза были ослеплены, ибо поля и деревья — все было бело.

Мы проехали в этот день до вечера около 25 верст и, прибыв в селение, по имени Кусаков (Косякова), ночевали тут, при чем конакджи опередил нас и приготовил помещение. Вставши в среду утром, мы сделали около 55 верст. Проезжая чрез какую-нибудь деревню, мы сходили и останавливались в одном из домов, чтобы дать отдых себе и лошадям. Вечером мы приехали в деревню, по имени Вишино (Выхино), которая отстоит от Москвы не дальше 10 верст. Тут мы остановились, ибо так приказали министры, и один из драгоманов отправился известить их. Мы чувствовали большое утомление, потому что здешние дороги весьма затруднительны по причине подъемов и спусков; сани, словно корабли на Черном море, качались направо и налево. Поэтому драгоманы в утра до вечера держались за сани (владыки), чтобы они не опрокинулись; наши же сани опрокидывались с нами неоднократно. Никто из нас не был в состоянии двигаться пешком, ибо земля была (скользка), как мыло. Мы переночевали в упомянутой деревне на четверг, 1-ое февраля, и на пятницу, праздник Входа (Сретения). Поутру в день Сретения, вставши, мы въехали в город Москву.

(пер. Г. А. Муркоса)
Текст воспроизведен по изданию: Путешествие антиохийского патриарха Макария в Россию в половине XVII века, описанное его сыном, архидиаконом Павлом Алеппским. Выпуск 2 (От Днестра до Москвы) // Чтения в обществе истории и древностей российских, Книга 4 (183). 1897

© текст - Муркос Г. А. 1897
© сетевая версия - Тhietmar. 2011
© OCR - Плетнева С. 2011
© дизайн - Войтехович А. 2001
© ЧОИДР. 1897