СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
ВОСТОКА И ЗАПАДА

ПАВЕЛ АЛЕППСКИЙ

ПУТЕШЕСТВИЕ АНТИОХИЙСКОГО ПАТРИАРХА МАКАРИЯ В РОССИЮ

в половине ХVІІ века,

описанное его сыном, архидиаконом Павлом Алеппским.

ВАЛАХИЯ

ГЛАВА I.

Тырговишт. — Заметка о погоде. Свадьба господаря.

В конце октября наступили большие холода, выпало много снегу, и стояли сильные морозы в продолжение десяти дней. Затем это прошло, и наступила вторая весна: солнце, тепло, цветы и свежая зелень, после того как (в конце лета) все было выжжено. Пастухи лошадей, вьючных животных и домашнего скота вернулись с ними на пастбища вторично, тогда как перед этим пригнали их домой. При первых холодах погибло множество овец, рогатого и прочего скота вследствие неожиданного наступления морозов. Мы стали было топить печи ночью и днем, а теперь наступили сильные жары.

Полезная заметка. Мы нашли у валахов хорошую примету, по которой они узнают, будет ли зима суровая, или мягкая, а именно: 18 ноября у них бывает память св. Платона, которому они празднуют весьма торжественно, со множеством приношений и обеден, и ждут этого дня от года до года: что будет в этот день, то и служит предзнаменованием и признаком верным и несомненным: если в этот день будет снег и холод, говорят, что в этом году холода будут чрезвычайные, а если дождь и солнце, говорят, что в этом году не будет сильных холодов, но мягкая погода.

Вплоть до 9-го декабря шли дожди и светило солнце, а затем начались холода и пошел снег.

Возвращаемся (к рассказу). 8-го ноября наш владыка патриарх обвенчал Константина воеводу с невольницей-черкешенкой, которую при крещении назвали Неделей, т. е. Кириаки (воскресенье). Венчание происходило внутри дворца на женской половине, наверху. Наш владыка был посаженным отцом, а митрополит совершил венчание, но благословлял их в положенное время наш владыка патриарх. Для них были сделаны два золотых венца, и когда они ходили в них кругом аналоя, на котором лежали икона, Евангелие и крест, на головы им бросали, по здешнему обычаю, орехи, конфеты, монеты бика и динары (Серебряные и золотые монеты.). По совершении венчания, посадили их на двух тронах в царских одеждах; на домне были великолепные украшения: золотые цепочки, жемчуг, солнца из драгоценных каменьев и пр. Вошли с поздравлением бояре: сначала поздравили наш владыка патриарх и митрополит столицы, затем прочие присутствующие и мы с ними. Подходили (и поздравляли) также жены вельмож. Потом новобрачных повели во внутренние покои, а мы вышли и сели за великолепную трапезу, данную в этот день. Было выпито много кубков при пушечных выстрелах, по их обычаю, что продолжалось до вечера. Давала представление плясунья но канату, индианка, отличавшаяся дьявольской ловкостью, — такой мы еще не видывали: она ходила по канату на голове, вверх ногами; потом воткнула обнаженные мечи в круглую доску, взошла на нее и, став на голове, начала кружиться, — ибо доска была устроена так, что могла вертеться на железном стержне; несмотря на такое кружение, плясунья встала без вреда, так что мы были изумлены этой отчаянной ловкостью и прочими необычайными, дьявольскими штуками ее представления.

В день праздника св. Николая господарь отправился провести его в принадлежащий ему и выстроенный его предками монастырь, во имя этого святого, называемый Кобие, близ Тырговишта (Монастырь Кобие (рум. Cobie) в округе Дымбовица (рум. Dambovita) на речке с тем же названием, основан господарем Щербаном Кантакузеном в 1605-м году. Ныне упразднен.). В праздник Рождества был совершен весь обряд, по обычаю, как бывает ежегодно; равным образом в день Богоявления.

ГЛАВА II.

Тырговишт. — Низложение господаря Константина и причина этого. Прибытие аги казначейства и отправление дани в Константинополь. Непомерные требования великого визиря.

В этот вечер пришло из Константинополя известие, что господарь низложен — случай небывалый со времен Матвея воеводы. Это сделалось причиной разорения и разграбления страны валахов, [69] ее обнищания, а вместе с тем причиною и наших злоключений. Дело было так. В прошлом году, когда его величество султан Мохаммед — да хранит его Бог! — и великий визирь Мехмед-паша, известный под именем Кёпрюли, родом арнаут, вели войну с франкскими кораблями в проливе Белого моря (Архипелага), то упомянутый визирь послал требовать от господарей Молдавии и Валахии по тысяче кошельков с каждого, что составляет 500.000 пиастров, говоря им, чтобы они, всякий раз когда государь идет на войну, присылали ему подношение, подарок. Сверх того он потребовал от каждого по 5000 овец и по 300 лошадей для воинской службы. Услышав это, они встревожились и, по взаимному соглашению и с совета всех (знатных) жителей страны, собранных во дворце, послали по этому делу прошение его величеству султану, и он — да хранит его Бог! — принял их извинение и выбранил визиря, крича на него и говоря: «мы еще не избавились от войны с франками, а ты хочешь навлечь на нас новую войну». Визирь испугался и больше ничего не требовал от господарей. Каждому из них пришлось истратить втайне (т.е. на подкупы.) до 5.000 пиастров, чтобы дело так устроилось и их прошение попало в руки государя. Они думали, что этот визирь так же быстро сойдет со сцены, как и другие, — бедные! они не знали, что он пробудет визирем целых пять лет, как мы об этом скажем. Визирь до времени затаил в душе злобу и отмстил господарям и стране их, как мы это подробно расскажем теперь, если Богу будет угодно.

Затем к ним прибыл ага казначейства, который ежегодно является за получением казны; при нем бывает 70—80 человек. Ему назначают содержание, как определено у них в книгах по закону, — ибо здесь не делают ничего иначе как по закону, — и, обыкновенно, он остается у них дней двадцать или больше. Эта казна, составляющая харач (Так называется в Турции подать с подданных-немусульман.), собирается со всех вельмож страны, значительных людей и капитанов, соразмерно с их владениями и десятинным сбором, а простой народ ничего не платит, за исключением (арендующих) государственные земли, кои вносят и харач, и (арендные) деньги. Когда подать собрана, посылают за агой карету, обитую дорогим красным сукном и запряженную четырьмя лошадьми одной масти, и при этом лошадь юрга (иноходца); а в карету кладут девять кошельков, т. е. 4.500 пиастров, кусок тонкого сукна [70] и атласа; это — подношение аге. Чиновникам же его и людям подносят один кошелек в 500 реалов и каждому по куску сукна, смотря по степени, от тонкого до грубого. Все это им раздает господарь, при чем существует такой обычай, что ничего не прибавляют и ничего не убавляют. Господарь, обыкновенно, несколько раз посещает агу. Рано утром его пригласили во дворец. Он собрался и, сев в экипаж, прибыл со всеми своими людьми во дворец. Здесь он поместился с господарем на возвышенном месте, выходящем на дворцовую площадку, чтобы видеть собственными глазами, как будут укладывать казну. Возчики привели девять крытых арб; каждая арба в 8, 10 или 12 лошадей. Музыканты начали играть на барабанах, флейтах и трубах. Толпа народа глазела. Подвели первую арбу, на которой стоял железный сундук, и солдаты начали таскать на плечах мешки из комнаты камараша, т.е. казначея, каждый по два мешка, и великий вестиарий (Министр финансов.) шел впереди них, поднимался на арбу и укладывал мешки рядами в упомянутый сундук. В один сундук он положил 33 мешка, а в остальные по 32. Поверх мешков он клал рядами наилучшие сукна и атлас, пока не наполнялся сундук, и тогда запирал и запечатывал его своей печатью. Эту арбу отвозили и подводили другую, и так до последней. Сукно и атлас предназначались для подарков на месте (Т.е. в Константинополе.). Все это делалось по установленным правилам и по расписанию. Великий вестиарий, обыкновенно, отправляется с казной и сам сдает ее султану. Эта подать исключительно назначена на содержание янычар в Константинополе и получается ими за два дня до праздника Рамазана. На арбах не было ничего кроме упомянутых нами сундуков, но есть обыкновение отдавать (остающееся свободное место) внаймы купцам, которые нагружают его товаром, сколько можно свезти, ибо в этом случае никто не может воспрепятствовать им при переправе чрез Дунай, ни где-либо в ином месте. Из этого извлекают пользу возчики. Мы отправили в Константинополь много вещей со священником Саввой, игуменом монастыря Белеменд. О, если бы Бог — да будет прославлено имя Его! — не довел его благополучно до места! так как после стольких оказанных ему милостей за эти пять лет до дня разлуки, когда мы подарили ему сто пиастров на дорогу, он, [71] однако, оказался сыном прелюбодеяния (Ругательное выражение.). Да отплатит ему Бог и да будет Он судьей между нами и им!

Обыкновенно, когда казна приходит в Рущук, вестиарий отправляется с агой в судебную палату и там передает ему казну с законным документом, дабы, если окажется убыль из нее в Турции, был бы ответствен за это ага. Таков обычай.

Возвращаемся (к рассказу). Они отправились, и господарь с отрядом войска поехал провожать агу на далекое расстояние с барабанным боем и флейтами, после чего вернулся. В это время визирь находился при защите пролива Белого моря, и они поехали к нему туда. Визирь разгневался на упомянутого вестиария и прочих людей господаря, грозил им, по злобе, которую таил в сердце своем, и стал требовать от них овец, которых требовал раньше. Они послали донесение об этом господарю, и последний собрал вельмож своей страны и спрашивал их совета. После долгих споров, решили послать визирю стоимость овец, двадцать кошельков. Получив их, визирь потребовал еще лошадей, — и все это только для того, чтобы иметь случай к ним придраться. Поневоле они и на это согласились и собрали с отставных архонтов (Т.е. бывших сановников, так называемых мазилей.) 300 голов лошадей, которых и отправили визирю.

Тогда визирь послал в Константинополь сказать его величеству султану: «встань и отправляйся в Адрианополь и оставайся там, пока я не приду к тебе; тогда я наполню твой мешок и все твои сосуды золотом и пиастрами». Султан отправился и прибыл в Адрианополь, где и остался.

Как скоро это дошло до наших неудачников, т. е. господарей и краля мадьярского, они сильно перепугались. Визирь же приехал в Адрианополь и присоединился к государю, и они, согласившись, послали требовать от господарей по 1500 кошельков с каждого и столько же от краля мадьярского, — это было лишь предлогом, ибо визирь хорошо знал, что они не дадут и пяти кошельков, не желая вводить нового обычая, — если же не захотят дать, то пусть явятся к султану облобызать его руку, по обычаю прежних господарей. Как мы сказали раньше, эти два господаря достигли престола силою своего меча и чрез свои богатства и не являлись в Константинополь: как же возможно было им теперь чувствовать себя настолько в безопасности, чтобы отправиться, по желанию визиря, в [72] Адрианополь, и как им было не бояться вероломства турок? Все эти требования от них имели целью найти предлог к их низложению, чего именно и желал визирь достигнуть каким бы то ни было способом, лишь бы им отомстить.

Между тем визирь отправил в страну мадьяр капиджи с хатти-шерифом к вельможам той страны и к саксам, кои суть главари страны и держат в своих руках семь больших крепостей, твердыни страны мадьярской, как мы сказали раньше (Автор разумеет Семиградию, часть которой населена немецкими выходцами, так называемыми саксами.). Содержание хатти-шерифа было следующее: если они желают покоя и мира и не хотят, чтобы турки пошли на них войной, то прежде всего должны низложить своего краля Ракочи и поставить другого, кого хотят; во-вторых, они должны отдать туркам две крепости, находящиеся в теснине близ города Буды, дабы турки держали в своей власти путь для похода сухим путем на Зару и Венецию; в противном же случае они навлекут на себя тяжкую войну. Тогда все вельможи составили сфат (Сфат (sfatu) первоначально в значении совет, совещание, затем – обмен мыслей на совете, возражения, ссора. В последнем значении в болгарском языке свада – ссора.), т.е. совет и диван и, согласившись, низложили упомянутого краля и поставили на его место другого, по совету турок. Но он не смог долго удержаться, ибо прежний краль пошел на него войной и, прогнав его, сел, вопреки всем, на его место.

Когда дошло это до визиря, он сильно разгневался и сначала послал низложить Константина, господаря Валахии, — как мы уже сказали, известие о его низложении пришло в канун Богоявления – и отдал господарство одному человеку из царского дома, по имени Михня, т. е. Михаил, сыну Радула воеводы (Михня III (1658-1569), родом грек. Он был сыном слесаря, и настоящее имя его было Франца. Убежав от своих родителей, он прибыл в Константинополь и обратился к Синан-паше, выдавая себя за сына Раду Х и за внука Михни II. Говорят, что он сорок лет служил туркам, узнал все извороты турецкой политики и, покровительствуемый Портою, достиг наконец господарского достоинства (Палаузов, Румынские господарства, стр.48.)). Удостоверившись в этом, жители сильно встревожились, а господарь пришел в ярость. Стало известно наверное, что визирь послал хатти-шериф к хану и татарам, повелевая им идти войной на Молдавию и Валахию. Тогда господарь немедленно разослал каларашей дать знать по всей [73] стране, чтобы люди поднимались, очищали (свои жилища) и уходили в горы от татар. Так и было: вся страна пришла в волнение по этой причине, и селения опустели. Бедные жители! (они должны были бежать) в такой сильный голод и снег. Их положение было достойно слез и рыданий.

ГЛАВА III.

Тырговишт. — Приближение турок и нового господаря. Тревога и бегство жителей. Приготовления к войне.

Все вельможи страны, с общего совета, решили послать прошение визирю, умоляя его простить их, не вводить у них нового обычая и не требовать у них того, что свыше сил их, (обещая) не выходить из повиновения узаконениям прежних султанов, полученным от них в виде стольких указов и хатти-шерифов. Но и эти речи не принесли им пользы: визирь упорно стоял на своем и посылал к ним одного капиджи за другим, чтобы знать, как обстоит у них дело. Бывало, когда капиджи являлся в диван, вельможи, в отсутствие господаря, обступив его, упрашивали ходатайствовать за них, дабы не смещали их воеводу, потому что вся страна им довольна; и даже на улицах простолюдины кричали и вопили ему в лицо, что не желают никого кроме него, — так подучил людей господарь. Но и эти речи пользы им не принесли. Наконец, поняв, что все это ни к чему не ведет, порешили не уступать и вести войну с турками, и тогда господарь начал набирать людей за жалованье: невыносимы сделались валахам притеснения турок и нарушения ими древних установлений, ибо, всякий раз как назначается новый визирь, он требует от них сверх положенного по закону, и таким образом вводится у них новый порядок. Господарь освободил всех жителей страны от поголовной подати, которую они, обыкновенно, платят ежемесячно, при чем с бедных взимается не более трех динаров в год, а с состоятельных не более шести, — освободил с условием, чтобы они готовились идти с ним в поход, когда он того потребует. Народ стремился к нему толпами; он раздавал им знамена и значки [для их капитанов и полковников, и все государственные сановники занимались записыванием их имен и числа. Митрополит города с утра до ночи оставался в церкви, приводя их к присяге на святом Евангелии и Кресте, что они не изменят своему воеводе, но будут все единодушно стоять за его дело. После того как они дали [74] эту клятву, им были розданы ружья, (прочее) оружие и припасы. Было набрано более 10.000 солдат на жалованье. Также был произведен новый набор драбантов и сейменов, которые прежде подпали гневу господаря (В начале правления Константина произошло восстание этих ратников, и они были почти все истреблены.), и продолжалось это до тех пор, пока не было принято полное число]. Когда их сосчитали, то оказалось, как сообщили нам достоверные люди, что число их достигает 110.000. Краль мадьярский прислал господарю на помощь много войска и свои пушки, потому что все, постигшее господаря, случилось из-за, него. Господарь послал также просить помощи у Хмеля и казаков и в настоящее время ожидал ее. Затем послал капитанов на дунайскую границу для ее охраны.

Получилось несомненное известие, что Кадыри-ага, который впоследствии был пашой в Дамаске, уже прибыл в Рушук в качестве сеймен чауша, т.е. аги для возведения на трон нового господаря, и прислал к господарю своих людей сказать ему, чтобы он уходил немедля, так как (иначе) новый господарь опасается вступить (в столицу). Господарь растерялся, и вся страна встревожилась; однако, не обнаруживая вражды и ненависти к противной стороне, они стали затягивать дело, посылая просьбы с обещанием кошельков, к султану, визирю, паше Силистрийскому Фазли-паше, женатому на дочери султана Ибрагима, а равно и к вышеупомянутому аге, ибо здесь очень боятся войны с турками, зная, что она бесконечна, как это им известно по примерам бывшего ранее похода турок на Багдад, который продолжался 18 лет, причем турки не прекращали войны, пока не взяли этот город, и равным образом теперешнего морского похода на Крит, продолжающегося 13 лет. Распространилась большая тревога, и сильный страх напал на всех жителей страны: положение многих стало трудным, в особенности, по причине сильных холодов, снегов и стужи, — бедные! куда им было бежать? Между тем турки переправлялись днем на этот берег Дуная, а ночью, под влиянием сильного страха, возвращались назад, и обе стороны готовились начать войну. Жители бежали на вершины гор; особливо же купцы и вельможи страны убегали в горные округа Кымполунга и монастырей Арджиш и Козия, находящиеся близ мадьярских гор. Большинство горных жителей этой местности занимается перевозкой на арбах, и когда случится тревога в стране, они тотчас являются в столицу и нанимаются [75] перевозить вещи, кои потом складывают на хранение в известные им и купцам безопасные места. Берут они очень высокую плату, по пословице: «несчастие одного народа приносит пользу другому». Что касается нас, то мы оставались в Тырговиште до конца января.

ГЛАВА IV.

Валахия. — Отъезд патриарха в Кымполунг. Вступление татар и турок в Валахию. Нерешительность господаря Константина. Он покидает Тырговишт. Занятие и сожжение Тырговишта татарами. Монастырь Сталия. Отступление господаря в Венгрию.

В начале февраля мы простились с господарем и переехали в Кымполунг, заранее отослав туда весь свой багаж и вещи, а также и съестные припасы, ибо все беглецы, куда бы они ни направлялись и ни бежали, брали с собою как съестные припасы, так и ячменя для своих лошадей. Мы остановились в знаменитом монастыре Кымполунга (Монастырь в Кымполунге (рум. Campul-Lung), в древности Долгополье, основан Раду-Негру в XIII веке, возобновлен в 1633 году Матвеем Басарабом и в 1832 году на средства правительства. Ныне упразднен.).

В это время распространилась весть о появлении в Браилове татар под начальством двух султанов. Прежде всего, обе стороны захватывают друг у друга языка, т.е. одни у других захватывают человека с целью узнать о числе неприятелей. Первоначально говорили, что татар 60.000, но, по словам большинства, их было 16.000. Они двинулись на страну и заняли ее, убеждая тех, которые бежали перед ними, безбоязненно оставаться в своих жилищах, ибо они подданные, покорные велениям своего государя. Однако, это была хитрость и обман: татары, при вступлении в неприятельскую страну, обыкновенно, не грабят и не берут в плен, а только захватывают лошадей и берут для себя припасы. Турки двинулись под начальством Фазли-паши, переправились чрез Дунай и пришли в Журжево, город страны валахов. Господарь же начал делать окопы на дороги в Кымполунг, с тем чтобы, в случае если постигнет его несчастие и он будет разбит, бежать туда и укрепиться там, а оттуда бежать в Венгрию. Домну вместе с женами вельмож и все свои богатства и сокровища, лошадей и все тяжести он отправил в селение, лежащее выше Кымполунга, на дороге в Венгрию, [76] называемое Рукар (Рукар (рум. Rucaru) – селение в округе Мущел (рум. Muscelu) возле горного прохода в Трансильванию с таким же названием. В древности – римская крепость Ruconium.). Там она остановилась. Намеревался он и нас отправить вместе с нею, но мы не пожелали по той причине, что место, где будет находиться домна, станет целью, местом опасным, куда будут направлены все взоры, привлекаемые тем, что при ней было. Господарь решил не покидать Тырговишта, но сразиться здесь с неприятелем, — то было решение злополучное. Получив известие о приближении турок к Букарешту, он приказал войскам, там находившимся, сжечь весь город и дворец; при сем сгорели монастыри и церковь. И это было решение злополучное. Он думал, что когда придет новый господарь, то не найдет столицы, где бы мог поселиться и куда бы явились толпы народа из областей и войско для признания его и изъявления ему покорности. Причиной такого решения было сильное опасение, как бы народ не изменил ему, что потом и случилось. Затем он переменил решение и пошел назад в Букарешт, чтобы сразиться здесь с турками. Подойдя к хелештеу (пруду), им устроенному, он сел обедать. Tут пришла весть, что спатарь (Главнокомандующий.), которого он послал сражаться с турками в Букарешт, бежал и вернулся без битвы, потому что капитаны отказались сражаться. Потом получилось еще известие, что сеймены и драбанты, бежавшие от господаря в Турцию (т.е. те бунтовавшие ратники, которые уцелели при усмирении их восстания.), идут впереди татар со стороны Бузео по горам, что близ Тырговишта, по дороге к монастырю Маржинень (Монастырь Маржинень (рум. Margineni) в округе Прахова основан фамилией Кантакузенов.), второму монастырю постельника, и к его селению и что они спешат к Тырговишту с целью, спустившись (с гор), напасть на господаря с тыла, в то время как турки нападут спереди. Это было Божьим попущением. Тогда господарь вернулся в Тырговишт и устроил снаружи его окопы, чтобы укрепиться здесь, но потом, по причинам, одному Богу известным, и попущением Божиим на него и его страну, он, не давши сражения, ушел в окопы, называемые на их языке шанцами, которые он устроил на пути в Кымполунг, и здесь остановился, оставив в Тырговиште спатаря с более чем [77] 12.000 солдат. Это было в воскресенье Сыропуста. Смотри же, какое опять случилось злополучие! Господарь дал солдатам дозволение разграбить все, что оставалось в Тырговиште съестных припасов, вина и других напитков, чтобы ничего не осталось неприятелям, но в то время как они были заняты грабежом и пьянствовали, вдруг явилось около 800 татар, которые опередили главное войско, чтобы разведать о положении Константина. Они напали на валахов, которые при этом совершенно растерялись, и спатарь бежал со своим войском от татар, кои не переставали его преследовать до того места, где были шанцы господаря; еще немного, — и они бы захватили спатаря живым и взяли бы упомянутое укрепление, если бы сеймены не отстояли его, открыв ружейный огонь. Дивно определение Божие! Те, кого они боялись, то есть татары, сами боялись валахов, считая хитростью с их стороны, что они бежали от них и очистили страну, дабы, когда татары проникнут внутрь ее, возвратившись, напасть на них спереди и сзади. Однако валахи в самом деле бежали от татар, несмотря на свою многочисленность. Татары возвратились в Тырговишт, перебив всех пехотинцев, которых встретили на дороге и в городе; большинство их были пьяны и несли на спине награбленные вещи. Татары всех их перебили, в числе около 1.300, разграбили город и зажгли. В нем еще оставалась большая часть жителей, запершись в домах, ибо никто не думал, что Константин бежит, — напротив, полагали, что он будет победителем. Татары захватили здесь множество пленных. Когда известие об этом дошло до паши, начальствовавшего турками, он поспешил прибыть туда вместе с новым господарем.

Пожар начался в городе накануне великого поста. Монастырь Сталия упорно оборонялся, потому что в нем находилось несколько казаков с женами; они вступили в бой и до наступления ночи убили немало турок и татар, но видя, что неприятели подожгли монастырь, все, кто мог, бежали от пожара, под покровом ночи, в горы, где и рассеялись. Неприятели вошли в монастырь и избили более ста человек монахов, стариков, бедных и беспомощных, которые были не в силах убежать; кроме того, множество народа захватили в плен. Церковь была загромождена сундуками и вещами жителей; ее подожгли, и она обгорела вся изнутри и снаружи, стены и крыша; при этом — о горе! — сгорел и великолепный иконостас. У нас, в верхних монастырских тайниках, что под нашими кельями, сгорели два сундука с оловянными крандилями, наполненными миром, которое мы сварили в Молдавии, некоторое количество ртути и [78] большие часы с боем, кое-какое платье и утварь, — чего мы не были в состоянии увезти, — все погорело вместе с вещами, которые были оставлены другими. Татары разрыли могилы и обнажили покойников, сожгли митрополию и ее церковь вместе с дворцовою, открыли гробницу Матвея воеводы, который завещал похоронить его в описанном нами монастыре Арнота, но Константин воевода этого не пожелал; разрыли могилы его жены и сына и домны Константина, обнажили их, взяв одежды, а их бросили и разбили их надгробные камни. Такие же неописуемые злодейства они совершили в городе. Пожар продолжался, пока не сгорела бoльшая часть города.

Тогда татары поспешили в горы, чтобы захватить тех жителей, которые бежали, и много народа забрали в плен, особливо в цветущих округах на известной реке Яломице, которая течет выше Тырговишта до города Флоч, что близ Дуная. Эти города и селения подобны раю и, по изобилию садов и всяких земных благ, походят на плодородную долину Дамаска. Татары вконец разорили их, ибо жители считали себя в безопасности и тем более были в этом уверены, что татары вначале говорили им: «не бойтесь! вы подданные султана, вам нечего опасаться».

Паша вместе с господарем вступил в Тырговишт во вторник (первой недели) поста. Говорят, что за неимением припасов они, то есть новый господарь и его войско, питались одним мясом, потому что не было хлеба, ни людей, (которые бы приготовляли его). Потом они вернулись в Букарешт; а Тырговишт и стены его — все вместе — паша приказал зажечь в отместку Константину за то, что он сжег древнюю столицу Букарешт. Что же касается господаря Константина, то он испугался и ушел из шанца, где был его лагерь, потому что его враги, служившие проводниками татарам, повели их к горным вершинам, чтобы, спустившись оттуда, занять дорогу у него в тылу, ибо дорога от Тырговишта до Рукара представляет узкий горный проход, идущий до самой страны мадьярской. И так, Константин ушел и прибыл к мосту, называемому Соколи, на знаменитой реке Дымбовице, текущей из Венгрии к Рукару, где находилась домна. Когда он вступил на дорогу, ведущую к Рукару, — дорогу, которая представляет собою очень трудный путь между двух гор, где может проходить только один всадник, то лишь с большими усилиями и затруднениями могли протащить пушки на колесах. Господарь пробыл в Рукаре несколько дней, устроив вне его другой шанец из деревьев, пока отправлял домну со всеми женами вельмож в страну венгров, [79] а вслед за ними и сам отправился внутрь Венгрии, согласно приказанию краля. Они прибыли в принадлежащую кралю крепость Фогараш, что за городом Брашовым (Кронштатом), и здесь поселились со всеми своими людьми. Положение господаря было весьма позорное и постыдное — да не даст Бог насладиться ему миром за содеянное им! Краль сильно гневался на него за то, что он убежал, не сразившись. [Потом он купил для него замок, по соседству с страною немцев, за 20.000 динаров, и туда господарь отправился на житье. Однако краль, до тех пор пока не обобрал у него и его спутников всех лошадей, оружие, деньги и все имущество, которое было получено им в наследство от Стефана воеводы, не давал покоя ни ему, ни им, говоря: «все, что случилось с нами или случится, — все должно быть приписано вашему пребыванию среди нас».

Между тем татары приблизились к Кымполунгу, по потом удалились, производя грабежи, пожары и захватывая пленников. Большая часть войска ушла от Константина, пока он был в Рукаре, и рассеялась, а многих он взял с собою против их желания, но все они теперь раскаивались, ибо их отправление оттуда было для них горестным и бедственным, как мы поясним потом].

ГЛАВА V.

Валахия. — Патриарх скрывает свое имущество в горных тайниках и уезжает далее в горы. Положение беглецов. Горцы. Мнение великого ворника.

Что касается нас, (то вот что с нами было). У епископа, живущего в монастыре, были люди, назначенные для наблюдения издали за дорогами, и они, узнав об этих происшествиях, дали весть. Мы уже раньше отправили в горы все свои вещи чрез этого епископа, который каждой партии из богобоязненных крестьян, живущих в тех горах, вручал один, два или три тюка за плату, чтобы их сберечь, скрыв в пещерах и тайниках, им известных, на вершинах гор. Как нам рассказывали, у них есть пропасти, наподобие бездонных колодцев, а в средине их род пещер: туда спускают на веревках тюк и с ним человека, чтобы спрятать тюк в пещеру. Каждое семейство и род имеют подобный тайник, неизвестный другим. За каждый тюк они получают по валашскому динару, то есть 1 1/2 пиастр-реала; тюк не должен быть велик, иначе не пройдет в отверстие тайника. Принимая вещи с ручательством и под свой надзор, они возвращают их в том виде, [80] как приняли. Теперь мы были спокойны, потому что при себе оставили лишь немного денег на расходы, одежду и постели, а все, даже ящик с облачениями и с митрой, отправили. То же сделал епископ с монастырскими вещами и купцы, которые бежали вместе с нами.

Убедившись в верности известия о бегстве Константина из шанца, что на дороге в Кымполунг, мы поспешили выехать в воскресенье Сыропуста, рано поутру, и вечером прибыли в селение, по имени Корби Пиетра, то есть «каменный ворон», потому что тут есть огромная каменная гора, поднимающаяся стеной с восточной стороны. Внутри ее выдолблена древняя, маленькая, прекрасная церковь. Говорят, что она была заделана, но что ее отыскал один святой отшельник, по явленному ему откровению, пришел туда и открыл ее. В церкви доселе целы древние изображения. В ней совершают обедни. В селении большая река. В то время, когда мы здесь находились, прибыл к нам митрополит столицы, который также бежал. Во вторник, рано поутру, мы выехали отсюда и поднялись на высокую гору не без большого труда. На ней лежит древний, малый монастырь, называемый Гарадас. В нем мы остановились. При этом все остававшиеся у нас вещи, кладь и постели мы поручили крестьянам этого монастыря, так же чрез его настоятеля: так нам посоветовали, чтобы быть совсем налегке, готовыми к дальнейшему бегству, — Бог да избавит нас от нечаянного нападения! Мы отдали им также карету, и ее спрятали в лесу, дабы, если случится то, что может случиться, не напали на ее след и не узнали, что мы здесь были. Наши лошади оставались под седлом ночью и днем, и мы были готовы бежать на горные вершины, ибо опасались нечаянного нападения татар, особливо ввиду нашего громкого имени. Нам приготовили скрытое, недоступное место в лесу, неизвестное никому, кроме крестьян, чтобы, в случае тревоги, нам убежать туда одним. Мы и все беглецы испытывали большие бедствия и находились в сильном страхе: несмотря на обилие снега и сильную стужу и холод, никто не осмеливался зажечь огня, даже те, которые бежали вглубь лесов, — как они говорили, по той причине, что татары, заметив издали огонь, могут к нему направиться. Каково было положение этих несчастных и бедных людей, которые не имели с собой даже собак, из опасения, что они будут лаять! От страха мы не спали по ночам. Вся страна, до горных вершин, была потрясена. Когда татары дошли до Кымполунга, Творец — да будет прославлено [81] имя Его! — поистине, помрачил их очи, так что они вернулись назад.

Упомянутый монастырь находится на самом краю гор, соседних с Венгрией, и за ним нет обитаемых мест, ни дорог. Близ монастыря есть еще селение, по имени Никшура (По всей вероятности, Нукушора (рум. Nucusoara), селение в округе Мущел (рум. Muscelu) на границе Трансильвании, возле горного прохода и пограничного пикета с тем же названием.), т.е. «деревня орехов», ибо здесь много ореховых деревьев. Селение лежит на вершине горы, и потому от него открывается вид на всю низменную часть Валахии, быть может, до самого Дуная. Здесь находилась большая часть жен вельмож этой страны. Да помилует Бог того, кто построил его, на самом высоком месте! ибо для нас оно было благодеянием, потому что мы имели кров, хотя помещались тесно, в маленькой келье, тогда как все прочие, не исключая и вельмож, оставались под открытым небом. Хвала Богу за все эти события и ужасы, коих мы были свидетелями до сих пор! ибо нам выпало на долю посетить и этот монастырь и узреть эти благословенные горы и земли. Как счастливы их обитатели, что живут в спокойствии и безопасности! Но так как у них нет равнин, где бы им можно было сеять хлеб, то они отправляются на своих арбах, нагруженных фруктами, которые растут у них в этих горах, ежегодно, в известное время, в низменные округа, близкие к Дунаю, и обменивают фрукты на зерновой хлеб для своего годового запаса.

[Заметка составителя этих записок. — Однажды я был в доме великого ворника этой страны, и он попросил меня сообщить ему кое-что о моей родной стране. Я исполнил его просьбу и сказал ему, что строения там каменные и есть укрепленные замки и что поэтому нам неизвестны ни страх (нападения), ни пожары, ни что-либо иное подобное. На это он отвечал: «ты сказал правду; но, тем не менее, мы благодарим всемогущего Бога, что не имеем в своей стране замков. Вместо замков и крепостей мы имеем эти горы и леса, против которых бессильны все враги. Если бы было иначе, если бы мы имели в своей стране замки, турки давно бы вытеснили нас отсюда». Без сомнения, именно по этой причине турки никогда не были в состоянии овладеть Валахией или утвердиться в ней, и, говоря это, ворник, конечно, был прав. [82]

ГЛАВА VI.

Валахия — Новый господарь и Букарешт. Его первые действия. Архидиакон на разведках. Постепенное возвращение жителей. Обмен письмами между патриархом и господарем. Набожность господаря. Возвращение патриарха в Букарешт.

Возвращаемся к рассказу о делах Константина. — Удаляясь в Венгрию, он, как мы уже упомянули, взял с собою внутрь этой страны большую часть бояр и сановников государства и значительную часть своего войска, несмотря на их неохоту и нерасположение; впоследствии они тайно, глухими дорогами, бежали от него, и при этом мадьяры многих из них перебили].

Михня воевода, новый господарь, поселился в Букареште в монастыре своего отца, т.е. в Троицком, и стал укреплять его, строя кругом него деревянную двойную стену, промежуток которой засыпали землей, — стал укреплять, чтобы в нем утвердиться. Жители и войска начали сходиться к нему и признавали его власть, представляя в свое оправдание, что все случившееся произошло против их желания, из боязни их пред Константином. Господарь простил их. Потом он отпустил Фазли-пашу, а по его отъезде, дал сеймен-чаушу за услугу более сорока кошельков, а капиджи-баши более двадцати и отпустил их. Затем по всем областям разослал послания, возвещая жителям безопасность и спокойствие и приглашая беглецов вернуться в свои жилища.

До нас постоянно доходили известия об этих происшествиях. Я, нижайший, ездил верхом, вместе с некоторыми из бывших с нами купцов, собирать вести в Нукушоре и Корби Пиетра; мы дошли даже до Кымполунга, после чего вернулись. Когда получились здесь послания нового господаря (с обещанием) безопасности и спокойствия, все ободрились, а когда убедились в справедливости этих известий и в том, что татары ушли с пленниками, которых, как говорят, было до 70—80 тысяч, а по другим, около 150.000, — многих из них выкупил новый господарь, а туркам он не дозволил взять ни одного пленника, кроме разве захваченных ими тайком, — тогда мы, вместе с другими беглецами, в понедельник третьей недели поста, возвратились в Кымполунг и остановились в монастыре. Большую же часть своих вещей мы оставили у крестьян и только около Пасхи взяли их обратно. Нам пришлось сделать немало расходов и трат, с включением платы за провоз, потому [83] что во все это время мы ели и пили из собственного кошелька. Мы возносили к Богу хвалы и благодарения за то, что не увлеклись легкомысленно (предложением) ехать с домной Константина в Венгрию, ибо оттуда были бы не в состоянии выбраться: многие купцы и иные бежали с Константином в Брашов (Кронштат), и саксы не пустили их назад в Валахию, — вероломство и гнусность с их стороны! [Жестоко раскаивались те, которые не оставили своего имущества в Валахии.] Под конец, с великим трудом и большими потерями, им удались уйти оттуда. Было так же милостью Божией, что мы не отослали на хранение в Брашов часть своих вещей, как сделали это другие, ибо они испытали большие неприятности, когда добывали их оттуда обратно. Бедные (православные) жители Брашова и всей страны венгерской, как мы узнали, горели желанием, чтобы наш владыка патриарх к ним приехал, но это был вопрос трудноразрешимый. Все эти жители — земледельцы, православные; у них два епископа, подчиненные митрополиту Валахии, и, как мы сказали выше, более 1500 священников.

Затем новый господарь послал к венграм и их кралю (требование, подкрепленное) сильными угрозами, чтобы они отпустили бояр, которых взял с собою насильно Константин вместе с их женами, а равно и всем бежавшим с ним валахам дозволили возвратиться домой, — ибо мадьяры заперли для них пути в теснинах и не пускали их: как мы уже говорили, все дороги, ведущие в землю мадьяр суть узкие теснины, над коими высятся крепости и башни, заграждающие вход и выход. Услышав угрозы господаря, мадьяры стали отпускать валахов маленькими партиями. [Сколько раз я, отправляясь в Рукар, видал целые толпы ратников и других беглецов, спасшихся из Венгрии глухими тропинками, причем между ними и мадьярскими солдатами завязывался жестокий бой!] Все возвращавшиеся выражали покорность новому господарю, который принимал их наилучшим образом и восстановлял в прежних степенях. [Господарь удержал при себе три или четыре конных татарских отряда и теперь послал их держать стражу в Рукаре по двум причинам: во-первых, чтобы мадьяр держать в страхе, а во-вторых, чтобы не было измены со стороны валашской стражи, которая, пожалуй, позволит Константину спуститься из Венгрии в Валахию и попытаться нечаянно захватить его, господаря, — ибо о таких намерениях ходила молва.] Тогда я сел на коня и отправился с несколькими люди в Тырговишт, видел убитых, рассеянных по дорогам, — несчастные! Потом, по приказанию господаря, выкопали [84] для них огромную яму и зарыли в ней, насыпав большой холм, дабы он служил для вечного воспоминания. Мы плакали при виде того, что случилось с Тырговиштом, в каком он был положении: в нем не нашлось нам места для ночлега, кроме монастырского и других подвалов, а что касается строений, возвышавшихся над землею, то и следы их стерлись. То было, несомненно, гневом Божиим.

Наш владыка патриарх послал новому господарю поздравительное письмо, которое тот принял наилучшим образом и прислал ответ, коего содержание было то, что он, господарь, жаждет видеть его святость, имев к тому постоянное желание, но просит его оставаться на месте, в монастыре Кымполунга, пока он не отделается от турок и не настанет спокойное время, чтобы с ним свидеться.

Обрати внимание на события, случившиеся в то время, когда мы находились в этой стране: происшествие с Василием, господарем молдавским, и его низложение, а впоследствии и низложение Стефана; затем, кончина Матвея воеводы, низложение в настоящее время Константина и воцарение нового господаря, каковое событие было последним.

Возвращаемся (к рассказу). [У жителей Кымполунга существует обычай в праздник Вербного воскресенья совершать крестный ход вокруг города; то же делают они в праздник Благовещения, в Великий четверг, в воскресенье, понедельник и вторник Светлой недели; все они собираются толпою в монастырь, где совершается молебен с водосвятием, после чего расходятся по домам. В первый из упомянутых дней наш владыка патриарх не служил обедни; но в Светлое воскресенье он, по обычаю, совершил пред обедней крестный ход (Разумеется крестный ход в начале пасхальной утрени.). При этом случае нам сообщили о новом господаре, что в Вербное воскресенье он, с великим тщанием и благоговением, в точности исполнил все обряды, наблюдаемые при этом торжестве в Москве, и что к этому подвигли его великая вера, любовь к порядку и религиозное рвение. Более 25 лет прожил он в султанском дворце, среди турок, и однако никто не мог склонить его к отступлению от веры. Обыкновенно, в начале каждого месяца, — так рассказывали нам — приглашал он к себе священника, чтобы тот совершил для него водосвятие, выслушал его исповедь и причастил его святых таин. Кроме того, он [85] постоянно ходил по церквам и никогда не нарушал заведенного порядка молитвы, ни утром, ни вечером. И таким образом, путем долгой привычки, он сделался строгим ревнителем веры, и поэтому он не был дружелюбно настроен к наводнившим страну врагам веры. И хотя Вербное воскресенье совпало с таким трудным временем, господарь, сознавая, сколь пристойно, что царь московский принимает участие в торжестве этого дня, сам исполнил то же самое, хотя до него ни один господарь этого не делал. Итак, он собрал все христианское войско и, надев богатейшее платье, вышел с большою свитой. Митрополит этого города ехал на муле, в полном облачении, с евангелием и крестом в правой руке, а господарь вел мула под уздцы; с правой и с левой стороны, впереди господаря, выступали его служители, ведшие его верховых лошадей, а позади него следовали государственные сановники, ведшие каждый свою лошадь. И в таком порядке шествовали они, не обращая внимания на проливной дождь и глубокую грязь, пока не обошли вокруг всего города Букарешта; и тогда возвратились в монастырь, и здесь митрополит докончил обедню.

В праздник св. Георгия, по ежегодному обыкновению, в Кымполунге был крестный ход; наш владыка патриарх отправился вместе с жителями на окраину города в старинную церковь во имя св. Георгия, где совершил для них водосвятие, после чего возвратились к обедне.

Теперь мы стали собираться в дорогу, чтобы присоединиться к господарю, и чрез два дня выехали из Кымполунга и прибыли в Питешти, а 28 апреля приехали в Букарешт и поместились в монастыре св. Саввы.]