ПЕРВОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ АНГЛИЧАН В РОССИЮ В 1553 ГОДУ.

Предисловие переводчика.

Открытие Америки Испанцами возбудило в Англичанах желание отыскивать новые земли. Для этого, в 1553 году была отправлена экспедиция на север. В предлагаемом сочинении Климента Адама описаны ее приключения, прибытие Англичан к нашим берегам, путешествие в Москву, и представление великому князю Иоанну IV Васильевичу.

Это сочинение заслуживает внимание, как подробное объяснение начала сношений наших с Англичанами; отчасти в нем изображен и быт народа русского в XVI веке. [268]

Тон умеренности, с каким автор рассказывает происшествия, не выставляя своих соотечественников и не унижая Русских (что встречается у большей части иностранных писателей о России), ручается за добросовестность сказания.

Посвящение автора.

Филиппу, Божиею милостию королю английскому, французскому, неаполитанскому, иерусалимскому и ирландскому, защитнику веры, князю Испании и Сицилии, эрц-герцогу австрийскому: герцогу Медиоланскому, бургундскому и брабантскому, графу габсбургскому, фландрскому и тирольскому, Климент Адам, нижайший из слуг, усерднейше испрашивает от всеблагого Бога долгоденствия и преуспеяния во всех добродетелях.

Если каждому полезно знать состояния государств и нравы народов: то, без сомнения, и государям, которым благость Божия вверяет судьбу людей. Эта мысль побудила меня представить вашему величеству небольшое сочиненьице, из которого можно узнать о последнем плавании Англичан. Быть может, молва об этом уже достигла до вашего величества; но как по слухам можно знать только сущность, а не порядок происшествий, то я решился изложить весь ход дела от начала до конца. Не смотря на [269] то, что многие ученые мужи, обладающие даром витийства, выполнили бы это с успехом гораздо большим, я, человек самых ограниченных способностей, взялся за описание сказанного путешествия, как по дружбе с Ченселером (которого рассказы не раз имел удовольствие слушать), так и для того, чтобы умолять ваше священное величество, дабы то, что недавно начал великий государь, довершили вы, величайший из царей.

Сколько торговые сношения с Русскими принесут пользы, ваше величество лучше можете понять, нежели моя посредственность объяснить. Могу только сказать: как открытие западной Индии, сделанное несколько лет тому назад, увековечит славу ваших предков и принесет Англии несметные богатства; так и сношения с Московиею, если будут поддержаны, останутся вечным памятником ваших добродетелей.

Причины и обстоятельства плавания.

Когда наши негоцианты заметили, что товары отечественные, которые прежде купцы иностранные покупали на перерыв, не только понизилась в цене, но и будучи вывезены за границу едва имели покупщиков, а на изделия заграничные цена непомерно возвышалась: то в Лондоне несколько почтенных мужей, усердных к пользам государства, начали думать, как бы [270] пособить этому горю. Скоро представились к тому средства. Они видели, что богатства Испанцев и Португальцев значительно умножались после открытия новых земель, и решились, следуя их примеру, предпринять новое плавание. В это время прибыл в Лондон славный муж Севастиан Кабота; наши негоцианты обратились к нему, советовались, толковали и наконец положили отправить три корабля на север, для открытия пути в неизвестные страны. В сем трудном и сомнительном деле многое нужно было обсудить: составили совет из мужей, известных благоразумием, чтобы они общими силами рассмотрели дело во всей подробности. Этот совет признал нужным собрать сумму, на которую можно было бы снарядить корабли, дабы частное лице не потерпело разорительных убытков. Желающие участвовать в предприятии должны были взнести по 25 фунтов стерлингов. Таким образом собрали до шести тысяч фунтов, купили три корабля и стали отделывать их заново. Нельзя решительно сказать, покупщики ли при этом случае показали больше заботливости, или мастера больше тщания. Первые купили дерево самое крепкое и превосходно высушенное, последние с неутомимым трудом соединили величайшее искусство. Щели законопатили паклею, киль осмолили, и один корабль укрепили чрезвычайно осмотрительно. Известно, что в [271] некоторых частях океана бывает червь, протачивающий самое толстое дерево: для избежания этой опасности, всю подводную часть корабля обили тонкими свинцовыми листами. Окончивши отделку кораблей и оснастивши их, озаботились заготовлением съестных припасов, для продолжительного пути.

Цель путешествия состояла в том, чтобы узнать, есть ли путь чрез север в восточные страны.

Все, нужное на кораблях, заготовили на 18 месяцев, по следующим причинам: для плавания в страну чрезвычайно отдаленную и ужасную своим холодом, съестных припасов могло потребоваться на шесть месяцев; для пребывания там в зимнее время, неудобное к плаванию, также на шесть месяцев; и столько же для обратного пути. Наконец на корабли привезли всякого рода оружие. Оставалось избрать начальников для предприятия столь важного. Многие предлагали свои услуги - люди, незнакомые с опасностями. Над всеми ими возвышался Гуго Виллоби, человек испытанного мужества. Ему тем легче было преклонить на свою сторону мнение компании негоциантов, что он отличался богатырским видом и славился военным искусством. Его сделали начальником экспедиции, и назначили ему главный корабль, вверив верховное управление и над прочими. [272] Когда дело шло о назначении начальников на другие корабли, явилось также много охотников; но, по общему согласию, всем предпочтен Ричард Ченселер, не раз показавший свой ум на деле. На него-то и была вся надежда в успешном выполнении предприятия.

Собрание негоциантов желало узнать что-либо о северных странах. Для того призвали двух Татар. Через переводчика их спросили об их отечестве, но не добились ответа, потому что они, как там же кто-то остроумно заметил, привыкли осушать стаканы, а не изучать народные нравы.

После многих толков, увидели, что время уходит, и, если станут еще медлить, лед помешает плаванию. И так положили 20 мая сесть на суда и, при помощи Божией, поднять паруса в радлейфенском (Radlyfensi) порте. Путешественники простились, одни с супругами и детьми, другие с родственниками и знакомыми, и в назначенный день явились к месту своего назначения; при тихой погоде, снялись с якорей, и отправились в Гринвич (Grenovicum); между тем гребцы на легких судах верповали корабли. Щегольски одетые в новое платье темно-синего цвета, они ударили в весла, и вспенили море. Когда эскадра приблизилась к гринвичскому дворцу, то все придворные вышли на берег, народу собралось множество, королевский [273] сенат смотрел из окошек, а некоторые из любопытных взобрались даже на крыши башен. Загрохотал гром орудий; из их жерл заклубился дым; эхо откликнулось на вершинах гор, повторилось в долинах, пронеслось в лесу. Клики пловцов наполнили воздух. Иной стоял на корме, и издали прощался с друзьями; другие расхаживали на палубе, тот повис в веревчатой сети, иной посылал прощальные взоры с вершины мачты. К несчастию, тут не было добрейшего короля Эдуарда, от имени которого заимствовало весь свой блеск это путешествие. Он страдал на одре болезни, и чрез несколько дней был сражен смертию. При воспоминании, невольно текут слезы.

Достигнув Вовика (Wovicum), путешественники стали на якорь, в ожидании попутного ветра. Остановка была непродолжительна; корабли скоро вошли в порт гарвичский (Harovicensem). Здесь плавателей ждала скука, и терялось дорогое время. Наконец подул благоприятный ветер, и корабли понеслись на полных парусах. Тут-то наши соотчичи простились с родиной, не зная, увидят ли ее опять. Их печальные взгляды были прикованы к родным берегам; у некоторых текли слезы при мысли, в какие бросаются они опасности, подвергая судьбу свою прихотям непостоянной стихии. Ричарда Ченселера мучил страх, что на его корабле (Эдуард [274] Бонавентура) может случиться голод: в гарвичском порте оказалось, что часть съестных припасов сгнила, а бочки с вином не надежны. Кроме того, в нем страдал нежный отец, покидавший двух малолетних сынов — будущих сирот, еслиб его постигло несчастие; наконец он трепетал за судьбу несчастных своих спутников, которых опасение было соединено с его собственным.

Чрез несколько дней, плаватели завидели издалека землю, и направили к ней путь кораблей. Открытый остров назывался Росса (Rossa). Пробывши на нем несколько дней, путешественники отправились далее к северу. Опять показались острова, называемые «крест островов» (Crux insularum). Обогнув их, начальник эскадры Виллоби, человек самый осмотрительный, велел выкинуть флаг, в знак призыва командующих кораблями на совет. Рассуждая о дальнейшем плавании, они согласились, если случится буря и разлучит корабли, стараться всем войти в вардегузский (Wardhousium) порт в Норвегии; кто прибудет прежде, тот должен стать на якорь, и ожидать других. В тот же день, после обеда, около трех часов, нечаянно поднялась буря, и море забушевало с такою силою, что корабли не могли сохранить своего направления и полетели по стремлению волн. Виллоби изо всех сил кричал Ченселеру не [275] удаляться. Но Ченселер не хотел и не мог этого сделать, а только старался соразмерять бег своего корабля, который был легче других на ходу, с кораблем Виллоби. Последний, на полных парусах, не знаю почему, ринулся с такою быстротою, что в несколько часов совершенно исчез из виду; третий корабль также унесло; бригантину командирского корабля, в виду Эдуарда (корабля), залило волнами. Оставшиеся в целости ничего не знают о дальнейшей судьбе своих товарищей. Быть может они поглощены волнами, или страдают под бременем несчастия, скитаются на чуждой земле, и влачат тягостную жизнь среди зверей. Если они в живых, будем молиться о возвращении их в отечество; если же жестокая судьба поразила бедных смертию, то пожелаем им мирного упокоения (Они замерзли у берегов Лапландии; чрез год их нашли рыбаки. Мертвый Виллоби сидел за своим журналом.).

Ричард Ченселер, оставшись один с своими товарищами, мучимый неизвестностию о прочих спутниках, поплыл к назначенному порту, и ждал там семь дней. Наконец, видя, что всякое ожидание напрасно, готов был оставить порт, как случайно столкнулся с какими-то Шотландцами. Узнав намерение Ченселера, они старались поколебать его решимость, преувеличивая опасности. Но Ченселер думал, что [276] для мужа доблестного всего постыднее уклоняться опасностей, и решился или выполнить свои планы или подвергнуться явной смерти. Его товарищи, хотя и были поражены разлукою с своими спутниками, унесенными порывом бури, и смущены неизвестностию своего плавания, но имели так много доверия к Ченселеру, что не усомнились устремиться, под его предводительством, на все опасности, и презрели страх смерти. Такое доверие и преданность товарищей придали силы вождю, страдавшему от мысли, что, быть может, своею ошибкою он подвергает их гибели.

Потеряв надежду на прибытие кораблей, путешественники вверили судьбу свою морю, и, стремясь к пустыням природы, наконец достигли мест, не посещаемых мраком ночи, где море постоянно освещается лучами солнца. С помощию Божиею, они чрез несколько дней вошли в обширный залив, около ста тысяч футов в ширину, и стали на якорь (Это был Двинский залив. На берегу уединенно стоял монастырь св. Николая, где после основан Архангельск.). Осмотревшись кругом, увидели невдалеке рыбачье судно. Ченселер, взяв с собою несколько человек, отправился к нему, желая узнать от рыбаков, какая это страна и каким населена народом; но простые сыны природы, никогда не видавшие [277] кораблей, испугались и ударились в бегство; однакож Ченселер догнал их. Дрожа от страха, они обнимали его колена и целовали ноги; Ченселер поднимал их и старался ободрить движениями и знаками. Эта обходительность принесла большую пользу. Отпущенные рыбаки распространили слух о появлении новых людей добрых и ласковых. К кораблю стеклось множество народа; предлагали даром съестные припасы и готовы были вступать в торг, но без ведома своего князя не смели покупать иностранных товаров; наши тотчас узнали, что эта страна называется Русь или Московия, и что князь ее Иван Васильевич владеет многими народами. Туземцы, в свою очередь, спросили наших, откуда они и чего ищут в чужой земле. Им отвечали, что они Англичане, присланы от пресветлейшего короля Эдуарда VI, имеют к московскому князю письма (Грамота Эдуарда была написана на разных языках ко всем северным и восточным государям, следующая: «Эдуард VI, вам, цари, князья, властители, судии земли, во всех странах под солнцем, желает мира, спокойствия, чести, вам и странам вашим! Господь всемогущий даровал человеку сердце дружелюбное, да благотворит ближним и в особенности странникам, которые, приезжая к нам из мест отдаленных, ясно доказывают тем превосходную любовь свою к братскому общежитию. Так думали отцы наши, всегда гостеприимные, всегда ласковые к иноземцам, требующим покровительства. Все люди имеют право на гостеприимство, но еще более купцы, которые презирают опасности и труды, оставляют за собою моря, для того, чтобы благословенными плодами земли своей обогатить страны дальние, и взаимно обогатиться их произведениями: ибо Господь вселенные рассеял дары своей благости, чтобы народы имели нужду друг в друге, и чтобы взаимными услугами утверждалась приязнь между людьми. С сим намерением некоторые из наших подданных предприняли дальнее путешествие морем, и требовали от нас согласия. Исполняя их желание, мы позволили мужу достойному, Гугу Виллибею, и товарищам его, нашим верным слугам, ехать в страны доныне неизвестные и меняться с ними избытком — брать чего не имеем, и давать чем изобилуем, для обоюдной пользы и дружества. И так молим вас, цари, князья, властители, чтобы вы свободно пропустили сих людей чрез свои земли: ибо они не коснутся ничего без вашего дозволения. Не забудьте человечества: великодушно помогите им в нужде, и приимите от них, чем могут вознаградить вас. Поступите с ними, как хотите, чтобы мы поступили с вашими слугами, если они когда-нибудь к нам заедут. А мы клянемся Богом, Господом всего сущего на небесах, на земле и в море, клянемся жизнию и благом нашего царства, что всякого из ваших подданных встретим как единоплеменника и друга, из благодарности за любовь, которую окажете нашим. За сим молим Бога вседержителя, да сподобит вас земного долголетия и мира вечного. Дано в Лондоне, нашей столице, в лето от сотворения мира 5517, царствования нашего в 7».), и ничего не ищут, [278] кроме дружественных сношений с князем и торговли с его народом, от которой надеются величайшей пользы для обеих сторон. Русские [279] охотно слушали и обещали деятельное участие, чтобы столь почтенное желание короля было, как можно скорее, доведено до сведения князя. В числе любопытных были и старшины. Ченселер потребовал от них заложников, для безопасности корабля и своих товарищей; но получил в ответ, что им не известно, будет ли это угодно князю, и что они с своей стороны могут только способствовать путешествию гостей в столицу.

Когда происходили переговоры, уже был тайно отправлен к князю гонец с известием о прибытий нового народа. Эта весть так была приятна князю, что он приказал пригласить Англичан в Москву, а на случай, еслиб долгий путь показался им неприятным, объявил своим подданным свободу торговли. Сверх того обещал, если Англичанам будет угодно прибыть в Москву, взять на свой счет все путевые издержки. Между тем старшины, ожидавшие возвращения гонца, уклонялись от исполнения своего обещания, извиняясь то тем, то другим. Ченселер увидел, что его проводят, и стал настоятельно требовать, чтобы исполнили обещание, иначе он отправится далее. Русские, хотя и не знали еще воли своего князя, но, видя на корабле товары, которые им очень нравились, не хотели отпустить Англичан, и приготовили все для отъезда в Москву. Наши отправились [280] в продолжительный и неприятный путь на санях, которые в таком большом употреблении в Московии, что другие экипажи едва ли и известны. Причиною тому чрезмерный холод страны.

На последней половине пути явился гонец, тайно отправленный к князю, как сказано было выше. Он сбился с дороги, и держал путь к берегам моря, смежным с Татарами, думая, не знаю почему, найти там наш корабль; проблуждавши несколько дней, настиг путешественников, и вручил Ченселеру весьма вежливое письмо императора (Англичане обыкновенно называли Иоанна Васильевича императором, а королева Мария и король Филипп именовали его в письмах великим императором.). Он имел также и приказ давать Ченселеру и его спутникам лошадей бесплатно. Русские исполняли это приказание с таким усердием, что даже случались споры, кому запрягать своих лошадей. Так много было охотников!

Сделавши миллион пять сот тысяч футов самого неприятного пути, наконец приехали в столичный город Москву.

Московия, называемая и Белою Русью, есть обширнейшая страна. К востоку граничит с Татарами; на севере прилегает к скифскому океану; на западе ее населяют Лапландцы (Lapones), [281] живущие в лесах, и, по непонятности их языка, не имеющие сношений ни с каким народом; за ними к югу обитают Шведы, далее Ливонцы, а подле них Литва.

Московия прорезана величайшими реками, и во многих местах имеет болота. Знаменитейшие из рек: Ра, по туземному Волга; Танаис, называемый иначе Доном, и Борисфен или, по нынешнему, Днепр. Ра и Борисфен вытекают из одного озера и протекают огромнейшие пространства. Ра принимает в себя прекраснейшие реки, от истока имеет стремление прямо на восток, потом берет разные направления, и, сделавши несколько извилин, вливается многими устьями в Каспийское море.

Танаис, небольшая речка при истоке, тотчас увеличивается и разливается в широкое озеро, потом стесняет свои воды, съуживается, протекши несколько тысяч футов опять образует озеро (называемое Иван-озеро), и, извиваясь, приближается к Волге. Здесь, как бы уклоняясь от нее, переменяет несколько раз направление к югу, и стремится к меотисским (каспийским) топям.

Борисфен, вытекающий, как мы сказали, из того же источника, из которого и Ра, катит волны свои на юг, принимая в себя на пути разные реки, и впадает в эвксинский понт. [282]

Московия имеет также озера, изобилующие рыбою. Замечательнейшее из них Белое озеро, на котором построен крепкий замок, для хранения казны княжеской, во время ужасов войны.

Что касается до гор рифейских, где древние полагали русло Танаиса и искали чудовищ, созданных воображением Греков: то наши соотечественники их не видали, а только узнали по слухам, что там земля ровная, степная, и лишь изредка встречаются горы; по направлению к северу, простираются обширнейшие леса, преимущественно еловые, употребляемые на постройки. В лесах водятся буйволы, медведи, черные волки и неизвестная у нас порода зверей, называемая росомахою. Когда они пресытятся и обременят желудок пищею, то стараются увязнуть между двух дерев, чтобы облегчиться. Буйволов ловят во множестве охотники конные, а медведей пешие деревянными рогатинами. В местах, лежащих к северу, такой необыкновенный холод, что, если сырое дерево положить в камин, то капающая из него влага замерзает сосульками. На таком малом протяжении, с одного конца горящие угли, а с другого лед! С наступлением зимы, стужа беспрестанно усиливается, и не прежде проходит, как лучи солнца растопят ледяной череп, покрывающий землю. Случалось, что наши соотечественники, остававшиеся зимовать на корабле, [283] вышедши из каюты на палубу, были застигаемы таким холодом, что полуокоченевшие спешили назад. Вот до какой степени нестерпим холод на севере Московии; но в местах южных климат сноснее.

Остается сказать о столичном городе Москве и о великом князе, который обладает обширнейшим государством и несметными богатствами.

Пространство Москвы равняется, как наши уверяют, величине Лондона с предместьем. Строений хотя и много, но без всякого сравнения с нашими; улиц также много, но они не красивы и не имеют каменных мостовых; стены зданий деревянные; на крыши употребляется дрань. К городу примыкает замок красивый и хорошо укрепленный. С северной стороны он отделяется от города кирпичною стеною. Стены замка также кирпичные, толщиною в 18 футов; с другой стороны замка сухой ров, а с третьей стороны его омывает река, которая, по направлению к востоку, сливается с Окой. В замке 9 довольно красивых монастырей.

В Москве живет патриарх и другие священные власти, все почти в замке. Дворец князя имеет квадратную форму, здания низкие, далеко уступающие в пышности палатам наших королей; свет проходит чрез окошки узкие. Внутри совсем нет того великолепия, какое видим в чертогах наших государей. [284]

У стен везде лавки, не только во дворце князя, но и в домах частных людей.

На 13 день по приезде Ченселера в Москву, наши были приглашены к князю.

В одной из зал сидели сто почтенных придворных, в золотых одеждах до самых пят.

Вошедши в аудиенц-залу, Англичане были ослеплены великолепием, окружавшим императора. Он сидел на возвышенном троне, в золотой диадиме и богатейшей порфире, горевшей золотом; в правой руке у него был золотой скипетр, осыпанный драгоценными камнями; на лице сияло величие, достойное императора. По бокам стояли главный дьяк и ближний боярин (Silentiarius); за ними сто пятьдесят почтенных мужей в богатейших одеждах сидели на лавках. Такой блеск великолепия, такое почтенное собрание могли бы смутить хоть кого: но Ченселер, с видом совершенно спокойным, отдал честь царю, по нашему обычаю, и вручил ему грамоту короля. Прочитав грамоту, царь спросил о здоровье короля Эдуарда. Англичане отвечали (как думали), что он жив и здоров. В след за тем, поднесены были главным дьяком привезенные подарки (в это время дьяк снял шапку, а прежде стоял в шапке): князь московский пригласил Англичан к обеду, и отпустил. [285]

Чрез два часа позвали на пир. В так называемой золотой палате (хотя она и не очень красива), сидел русский император в серебряной одежде; на голове его сияла новая диадима. Англичане сели за стол против царя. По средине палаты стоял невысокий квадратный стол. На нем лежал шар, поддерживавший другие меньшие, так что из них образовалась пирамида, сужавшаяся к верху. Тут же было множество драгоценных вещей, ваз и кубков, большею частию из самого лучшего золота. Особенно отличались четыре большие сосуда, до 5 футов в высоту. Несколько серебряных кубков, похожих на наши небольшие стаканы, употреблялись для питья князю, когда он обедает без торжественного собрания.

Четыре стола, накрытые самыми чистыми скатертями, были поставлены отдельно у стен (к ним вели три ступени); за них сели почетнейшие сановники, в одеждах из дорогих мехов.

Принимаясь за нож или за хлеб, князь полагал на себя крестное знамение. Кто пользовался особенною его дружбою и участвовал в советах, тот сидел за столом вместе с ним, но поодаль. У прислуживавших князю ниспускалась с плеч самые тонкие полотенца, а в руках были бокалы, осыпанные жемчугом. Когда князь бывает в добром расположении духа [286] и намерен попировать, то обыкновенно выпивает бокал до дна, и предлагает другим.

В Московии исстари ведется, что пред обедом сам император посылает каждому хлеб. Подносящий говорит громко: «великий князь московский, государь русский Иван Васильевич жалует тебе (имя того, к кому относится) сен хлеб». При этом все встают и кланяются князю. Когда посылки кончатся, входит придворный в сопровождении прислужников, и, поклонившись князю, ставит на стол, на золотом блюде молодого лебедя (cignellum); чрез полминуты снимает со стола, и отдает кравчему с семью товарищами, чтобы нарезали кусками. Потом блюдо ставится на стол, и предлагается гостям с прежнею торжественностию. В это время и придворный получает хлеб от князя, и уходит. О дальнейшем порядке пира наши не могли сказать ничего замечательного, кроме того, что все блюда и кубки для ста обедавших человек были из лучшего золота; а столы так обременены драгоценными сосудами, что даже не доставало места.

Нельзя пройти молчанием и того, что сто сорок прислужников были все в золотой одежде, и во время обеда переменяли ее три раза. И они получили от царя хлеб и напитки. Обед кончился, когда были уже зажжены свечи, (потому, что наступила ночь), и царь простился с [287] обедавшими, назвав всех по именам. Царь посылает посылка и называет по именам для того, как говорят Русские, чтобы показать, что каждого хорошо знает, и чтобы тем обнаружить свою расположенность. Нельзя не подивиться, какую нужно иметь память, чтобы удержать столько различных названий.

Если обстоятельства требуют вести войну, то князь вооружает не менее девяти сот тысяч человек; из них триста тысяч ведет против неприятеля, а остальных размещает в удобных местах, для защиты государства. В Московии народа так много, что в войско не берут ни поселян, ни купцов. Все отправляющиеся в поход должны содержать себя на собственном иждивении (пехота на войну у Русских не ходит, а сражаются всегда конные). Оружие их составляют панцыри и шлемы; панцыри сверху покрыты золотом или шелком, даже у рядовых; употребляют также, по обычаю Турков, лук, стрелы и копья, и стремена подтягивают высоко.

Русский переносит холод выше всякого вероятия и довольствуется самым малым количеством пищи. Когда земля покрыта глубоким снегом и окостенела от сильного мороза, Русский развешивает свой плащ на кольях, с той стороны, с которой дует ветер и сыплется снег, разводит себе маленький огонек и ложится, спиною к ветру; один и тот же плащ [288] служит ему крышею, стеною и всем. Этот жилец снегов черпает воду из замерзшей реки, разводит в ней овсяную муку, и обед готов. Насытившись, он тут же располагается и отдыхать при огне Мерзлая земля служит ему пуховиком, а пень или камень подушкою. Неизменный его товарищ, конь, питается не лучше своего героя. Эта истинно боевая жизнь Русских под ледяным небом севера — какой сильный упрек женоподобной изнеженности наших князей, которые, в климате несравненно лучшем, употребляют теплые сапоги и шубы!

Впрочем я говорил только о рядовых. Занимающие высшие должности отправляются в поход несколько с большим запасом, а император даже с великолепием. Занавесы его палаток золотые, расшиты прекрасными узорами, и украшены драгоценными каменьями.

Когда нужно сражаться, Русские приближаются к неприятелю как попало и не строются в боевой порядок, как у нас, а сделавши засады, выжидают противников.

Двухдневный голод лошади их переносят легко, и в военное время, весьма часто, всю пищу их составляют древесная кора и молодые сучья. Иногда и двухмесячный недостаток переносят с бодростию и конь и всадник. — Кто отличится в битве храбростию, того князь награждает деньгами или жалует землею, которая [289] однакож, по смерти его, возвращается к императору, если не останется детей мужеского пола. Впрочем, если будет много дочерей, то им дается некоторая часть земли, до выхода за муж. Кто пользуется такою милостию, тот должен во время войны, если потребует необходимость, содержать столько воинов, сколько доходы с пожалованной ему земли могут, по мнению князя, прокормить людей. Не лучше и тем, которые получают земли по праву наследства: если они умирают, не оставив по себе сыновей, то все имущество тотчас берется на князя. Сверх того, если придворные донесут, что кто-либо к военной службе неспособен, а имеет большое богатство, которым могли бы содержаться люди доблестные и храбрые, то от него отбирается все достояние, нажитое в продолжение многих лет, трудами и потом, а ему оставляется только небольшая часть, для прокормления себя и домашних (Это могло случиться при Иоанне Васильевиче Грозном, а сочинитель думал, что и всегда так бывает.). К удивлению, Русские отдают императору свое имущество так охотно, что подумаешь, они возвращают чужое. Отобранное князь разделяет своим придворным.

Чем чаще кто отправляется на войну, тем большей ожидает себе милости от князя, и содержит себя, как сказано выше, на [290] собственном иждивении. Так велико повиновение Русских князю!

Послы русского императора к иностранным государям отправляются с великою пышностию. Когда наши были в Москве, то свиту двух послов, назначенных к королю польскому, составляли 1500 всадников, одетых большею частию в золотые и шелковые одежды; о дорогих уборах лошадей, блестящих золотом и серебром, расшитых весьма искусно шелком, и говорить нечего. У них было 100 превосходных запасных белых иноходцев. Теперь скажем нечто о русских городах и товарах.

После Москвы первое место занимает Новгород, и хотя уступает ей в великолепии, но за то превосходит обширностию, и составляет как бы рынок целой империи. Счастливое местоположение этого города у реки, вливающейся в сарматское море, привлекает множество купцов за кожами, медом и воском. Большое изобилие льна и конопли бесспорно доставляет Новугороду преимущество пред всеми русскими городами. Фландрские купцы (Flandri) учредили там свою торговую контору; употребляя с Русскими такое же вероломство, как и с нами, они недавно потеряли у них привиллегии, о возвращении которых сильно домогались у князя, когда Ченселер был в Москве. [291]

Услышав о приезде наших, они тотчас написали к князю, что прибывшие Англичане морские разбойники, и потому их нужно задержать и заключить в тюрьму. Это повергло наших в такое отчаяние, что совершенно потеряли надежду возвратиться в отечество: однакож князь, веря грамоте короля, презрел клеветников.

Ярославль отстоит от столицы на 200 миль; славится кожами, салом, обилием плодов, и ведет торговлю воском, стопленным в шары, хотя в других местах его и больше. Между Ярославлем и Москвою находится много богатых деревень, из которых в Москву привозят такое множество жизненных припасов, что иногда по утру видишь обоз из 700 или 800 саней. Сюда доставляют произведения земли и соленые припасы, иногда за 1000 миль, на санях, потому что в некоторых местах Московии такой холод, что ничего и не сеют, а если и сеют, то жатва не созревает: туземные жители торгуют солеными припасами, мехами и кожами. Вологда, в 550,000 футах от Москвы, ведет торг салом и льном, хотя последнего больше продается в Новегороде.

Во Псков купцы ездят за медом и воском.

Северная часть России доставляет редкие и драгоценные меха, в том числе и соболей, которых наши дамы так любят носить на шее, также белых, черных и бурых лисиц, меха [292] заячьи, бобровые и других животных, известных под разными скифскими именами. В море водится редкий зверь, называемый моржом, который, с помощию зубов, взбирается на скалы искать добычи. Его ловят, потому что зубы его у Русских в таком же употреблении, как у нас слоновые. Все эти товары привозятся на оленях в город Холмогоры, где зимою бывает многолюднейшая ярморка; отсюда доставляются в близкие места соль и разные соленые припасы. Из северной части Московии доставляется масло, называемое там траин, которое собирают в какой-то реке Уне, хотя оно находится и в других местах. Из морской воды прибрежные жители вываривают соль.

Сказавши о замечательнейших городах, нужно упомянуть и о форме судопроизводства у Русских, сколько о том дошло до сведения наших земляков.

Когда произойдет спор, то соперники обращаются к владельцам земель, и если посредством их не помирятся, то дело поступает в суд. Обвинитель просит позволения представить ответчика; ему тотчас дают проводника, и они отправляются за обвиняемым. Взявши его, секут розгами (?), пока не представит за себя поруку. Если же никто не хочет поручиться, то посланный, завязавши ему на спину руки, бьет (?), пока приведет в суд. Его спрашивают, - [293] если напр. обвиняемый должник, — должен ли он такому-то деньги? Он отпирается. Судья продолжает: чем можешь доказать? Он отвечает: клятвою. Тогда его перестают бить, пока дело будет приведено в известность.

У Русских нет величайшего из республиканских зол — законников, а каждый за себя адвокат, и жалоба обвинителя, равно как и опровержение противника в форме прошений, представляются князю, для разрешения. Император сам разбирает споры, особенно важнейшие, и, рассмотревши дело, произносит приговор. Нужно сказать, что русский князь решит тяжбы с необыкновенным беспристрастием: в верховном правительственном лице это заслуживает, по моему мнению, величайшую похвалу. Впрочем, как бы ни было свято намерение князя, подьячие удивительно умеют черное делать белым и белое черным; за то уж, если будут уличены, наказываются весьма строго.

Когда тяжущиеся стороны представят все свои доказательства, то судья спрашивает обвинителя, не имеет ли сказать еще что-либо в подтверждение своих показаний. Он отвечает, что справедливость слов своих готов защищать сам или вместо себя представить другого; за тем требует позволения вступить в бой, и с согласия ответчика начинается единоборство. Если один или оба к борьбе неспособны, то вместо [294] их публичные бойцы (у Русских есть целый класс людей, снискивающих себе пропитание этим ремеслом) выходят на назначенное место с булавами и рогатинами. Чей боец будет побежден, того тотчас заковывают в цепи, и томят до тех пор, пока кончится тяжба. Если оба противники знатного рода и согласны вступить в бой, то судья не может отказать им, и в таком случае посторонние бойцы не могут иметь места; еслиж один благородного происхождения, а другой низкого, то судья отказывает им в единоборстве.

Если должник не в состоянии заплатить долг свой, то кредитор берет его к себе или отдает другому, на отработку. Впрочем, некоторые бедняки так низко ценят свободу, что добровольно закабаливают богатым себя, жену и детей за небольшую сумму, которую берут вперед, а после получают от них пропитание.

Если кого поймают в воровстве, то заключают в тюрьму и секут розгами. За первую вину не вешают, как у нас, и это называют законом милосердия (И весьма справедливо. Наказанный может исправиться, быть полезным и наслаждаться жизнию, а повешенный никогда.).

Кто попадется в другой раз, тому отрезывают нос и клеймят лоб; за третью вину вешают. [295]

Вытаскивающих из карманов кошельки так много, что еслиб правосудие не преследовало их со всею строгостию, от них не было бы проходу.

Русские исповедуют учение восточной церкви. В храмах имеют много изображений святых, которым молятся, делают приношения и возжигают фимиам; но прежде нежели икону поставят в церкви, ее окропляют святою водою. По мнению Русских, изваянных изображений святых в храмах иметь не должно, потому что они покупаются у делающих кумиры.

Вошедши в комнату, Русский прежде всего отдает честь священным изображениям, кланяясь несколько раз.

Духовные и миряне ни мало не различаются одеждою. Брак никому не воспрещается; но, если у священника умрет жена, то во второй брак он не вступает, и потому вдовые священники делаются монахами, которым предписывается всегдашняя чистота. Богослужение отправляется на языке отечественном. Евхаристию совершают на квасном хлебе; во время литургии, переносят чашу на голове чрез храм, и желающим прикоснуться к ней не запрещается.

Ветхий и новый завет читают во храмах на своем языке, очень связно. Во время чтения можно перешептываться; но после наблюдается чрезвычайная скромность и благоговение. [296] Русские соблюдают четыре поста в году. Первый начинается вместе с нашею четыредесятницею, второй называется Петров пост, третий получил название от имени пресвятой Девы, четвертый от св. Филиппа. Как мы начинаем четыредесятницу с середы, так Русские с понедельника. За неделю до четыредесятницы, едят только молочное (от чего и называется масляный пост), знакомые навещают друг друга и целуются, в знак взаимной любви и христианского примирения, потому что все почти в этот пост приобщаются святых таин. На второй неделе поста (т. е. на первой после масляницы), несколько раз в день посещают храмы, или остаются в домах, и занимаются молитвою. В продолжение целой недели, ничего не едят, кроме овощей и соленых припасов. Каждую середу и пятницу постятся, а по субботам едят мясное.

Церкви строят обыкновенно деревянные; по средине зданий возвышается глава, крытая гонтом. На церковном дворе строются деревянные здания, в которых вешают колокола, по одному, по два и по три.

Нельзя пройти молчанием следующего обыкновения Русских: мертвому кладут в руки бумагу, на которой написано, что он Русский, [297] исповедал русскую веру и в ней скончался (Поводом к этой басне было то, что у нас кладут в гробь разрешительную грамоту.). Нас они почитают только полухристианами, а себя истинными.

В Московии весьма много иноческих обителей, у которых столько земли, что третья часть полей в империи принадлежит им; там совершенно запрещено употребление мясной пищи, а разрешены соленые припасы, молоко и сыр. Свежую рыбу употребляют, против устава; но в четыре вышеупомянутые поста рыбы совсем не едят, а только соленую капусту и огурцы. Питье употребляют самое слабое и нехмельное. Священнодействие в монастырях совершается каждый день. На утреннее молитвословие собираются очень рано, и оканчивают на рассвете; около девятого часу совершают литургию, потом обедают, после обеда опять молятся, равно как и после ужина. Во время обеда и ужина читается изъяснение Евангелия. Если умирает настоятель монастыря, то все имущество обители, стада, домашняя рухлядь, серебряные и золотые вещи, поступают в казну, или преемник покойного должен их выкупить (Ничего подобного в России никогда не бывало.).

В смежности с Татарами живут идолопоклонники. Славный идол их называется [298] золотого телицею. Если случится общественное бедствие, как то: голод, война или язва; то они вопрошают идола следующим образом: народ повергается пред ним на землю и молится; по средине ставится тимпан; вкруг него ложатся, кому выпадет жребий; на тимпан кладут серебряную жабу, и по тимпану ударяют палочкой. На кого упадет жаба, того на месте убивают; — не знаю каким волшебством, — он тотчас оживает (!) и открывает причину бедствия. Таким образом идола умилостивляют и бедствие проходит.

Дома в Московии строют из еловых бревен. В нижней перекладине вырубают жолобок, в который верхнее бревно входит так плотно, что ветер никак не продует; а для большей предосторожности между бревнами кладут слой мху. Форма зданий четвероугольная; свет входит чрез узкие окна, в которые вправляется прозрачная кожа. На стенах ставят стропила, и покрывают их древесною корою. В комнатах, к стенам прикрепляются широкие лавки, на которых обыкновенно спят, потому что постели не в употреблении. Печки затапливаются с самого утра, так что всегда можно теплоту увеличивать и уменьшать. Верхнее платье Русские носят шерстяное; шапки конусом вверх; по их форме различают состояние людей: чем шапка выше, тем лице почетнее. [299]

Вот, что рассказывают, государь, твои Англичане, недавно возвратившиеся из Московии. Если вашему величеству и пресветлейшей королеве угодно будет позволить им отправиться туда в другой раз, то они не сомневаются открыть весь восток, который был известен только Libero Patri и Александру Великому, дабы ваше величество проникли в ту страну света, которую некогда знали только два героя, не имевшие себе соперников от сотворения мира.

С Латинск. И. Тарнава-Боричевский.

(пер. И. Тарнавы-Боричевского)
Текст воспроизведен по изданию: Первое путешествие англичан в Россию в 1553 году // Журнал для чтения воспитанникам военно-учебных заведений, Том 21. № 83. 1839

© текст - Тарнава-Боричевский И. 1839
© сетевая версия - Тhietmar. 2017
©
OCR - Иванов А. 2017
© дизайн - Войтехович А. 2001
© ЖЧВВУЗ. 1839