СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
ВОСТОКА И ЗАПАДА

АБУЛЬ-ГАЗИ

РОДОСЛОВНОЕ ДРЕВО ТЮРКОВ

История Бучаги-хана.

По смерти Суфияна Бучага-хан переведен был в Ургендж и возведен на ханский престол. У Суфияна было пять сынов: первый Юсуф, второй Юнус, третий Алий, четвертый Агиш, пятый Пеглеван-кули; всем им пятерым отдали Хиву. Во время Бучаги-хана в Бухаре был ханом Обейд-хан. Он в несколько походов на Хорасан овладел некоторыми городами его; в места, незанятые им, непрестанно отправляли экспедиции Узбеки и жителей их брали в плен. Узбеки, владевшие Эсюрдом, Нисаем, Даруном, также наездами опустошали Хорасан до Таиль-Кюпрука: если возвращалась одна партия, отправлялась туда другая. Между Хонджедом и Асфараином до Нися лежит большое пространство пустопорожней земли. Владетели тех двух мест не занимались ни возделыванием земли, ни скотоводством; зимою и летом они укрывались внутри курганов. Поэтому шах Тахмасп, быв много обеспокоиваем тем, отправил посла к Бучаге-хану с такими словами: [187] «я желаю быть сыном хану. Тимур взял за себя супругу из потомков Чингиз-хановых, и потому доселе его называют Тимур-Кюрекан; и мое сердце ищет также быть в родстве с потомками Чингиз-хана. Тогда самый сильный враг мой такой, каков был Хункар, скажет: шах Тагмасп женат на дочери Узьбекского государя; в хорошем родстве он». У Бучаги-хана не было дочери; у старшего брата его, Суфиян-хана, была дочь, пришедшая в полный возраст, по имени Аиша-бика; ее они согласились отдать за Тагмаспа. Мы говорили, что у этой девицы было пять родных братьев. Из числа из Агиш-султан был человек бедный, скудный и больной. Под начальством его хан отправил девять человек. С дарами от невесты они явились к шаху, который для встречи их выслал своих беков и, приняв их при многолюдном собрании, сделал им угощение и оказал почеты беспредельные. Агиш-султану он отдал город Хонджед, которым он после правил тридцать лет, до своей смерти, не выезжая из этого города ни в военные походы, ни в другие путешествия. Бучаг-хану шах послал девять кинжалов, оправленных золотом, девять шатров, у которых верхи были из парчи, а низ из полотна; постель и уборы приемной части шатра блестели золотом и серебром, девять коней с седлами и уздами, тысячу кусков шелковых тканей. Хан также отправил невесту с приличным ей приданым.

После того совершилось несколько кругов времени и Бучага-хан помер.

Царствование Аваниш-хана.

В Ургендже возвели Аваниш-хана на престол ханский. У Бучаги-хана было три сына: старший назывался Дост-Мохаммед, второй Иш-Мохаммед, третий Бурум, которого [188] также звали Иш-дост (По старшинству они были в таком порядке: 1-й Иш-М; 2-й Дост М, 3-й Бурум. В этом порядке они указываются ниже. Поэтому сделано (там же) и замечание о праве Иш-Мохаммеда на ханское достоинство, и требование им себе города Ургенджа. Прежний Русский перевод этой книги «Родословная История о Татарах» подтверждает это. В самом подлиннике допущена была, автором ли, или издателями и переписчиками, сбивчивость. И во втором месте печати подлинника. Дост М. назван (тоже что ныне) старшим братом, а Иш М. - младшим братом. Но считаю это ошибкой, и эти названия должно перенести с одного из этих братьев на другого. В прежнем переводе во втором месте Иш М. прямо назван старшим братом; хотя в этом месте их порядок такой же, какой и в нынешнем тексте. См. Родосл. История о Татарах, т. II, стр. 207-250. (Примечание переводчика): им обоим хан отдал Кат. У Аваниш-хана было три сына: старший по имени Дин-Мохаммед-хан, второго звали Махмуд, третьего Алий-султан. Дин-Мохаммедова мать была куплена у купца, привезшего ее из Манкытского поколения; она была лицем черная. Сама о себе сказывала, что была дочь такого-то Манкитского мирзы, родившаяся ему от наложницы; что когда разорен был Манкытский юрт, один человек взял ее в полон и продал купцу. Также мать двоих малолетних сынов его происходила от Манкытских князей. Дин-Мохаммед-хан, когда был отнят от груди, отдан под смотрение матери Али-султановой, Бииме. Государи всех своих жен, взятых из Манкытских княжен, зовут Биим. Биим очень слабо смотрела за воспитанием Дин-Мохаммед-хана. Дин-Мохаммед-хан, на шестом году своего возраста, играя с детьми, построил крепость, и некоторых из детей поставил в крепости, а других вне ее, сказал последним: «возьмите эту крепость; кто из вас войдет в нее, того и награжу; а тех, кто за трусостию отстанет, накажу смертью». Приходит Биим и говорит: «делал бы что тебе сродне, вместо городов и крепостей тебе камни и земля!» Дин-Мохаммед почтительно встал [189] и, сложив руки, представил себя в положении отдающего честь. Биим оскорбилась этим и говорила: «я его браню, а он мне отвечает важничаньем!» Дин-Мохаммед-хан сказал: «вы изволили сказать, что для меня есть камни и земля; ими наполнит Бог рот твой. Но в то же время из земли и камней строятся города и крепости». Соответственно такому настроению души, по воле Всевышнего Господа, была и его деятельность.

Дин-Мохаммед-хан, в зависимости от отца, достиг девятнадцатилетнего возраста. Отец не давал ему ничего. В то время пограничная часть Хорасана до Астрабада была в зависимости от Ургенджских государей: ее звали горною стороною, а Ургендж речною; обе эти части составляли юрт Ургенжчского государя. Предприимчивые из Ургенджских джигитов ходили в Хорасан, делали набеги на Кызылбашей и оттуда возвращались с добычею. Дин-Мохаммед-султан подговорил несколько джигитов пуститься с ним в Астрабад и Мазендеран; с десятками четырьмя отправился туда, не спросив позволения у отца. По берегу реки он пришел к Чикдалик-Тугаю, оттуда перешел к колодезю Динар. Когда он ехал отселе дальше, ему повстречался человек с шестью верблюдами и тридцатью овцами. «Куда едешь?» он спросил его. Этот отвечал: я слуга такого-то человека из придворных чиновников Мохаммед-гази-султана. Я ходил к Тюркменам за данью; взяв этот оброк, возвращаюсь теперь в Дарун. В это время правителем Даруна был сын Ильбарс-ханов, Мохаммед-гази-султан. В числе овец был желтый козленок. Дин-Мохаммед-султан сказал: отдай нам этого козленка. Если Бог благословит наш путь, то мы по возвращении отплатим с избытком. Тот не согласился. Султан осердился, велел связать и прибить его, а всех верблюдов и овец его взял, и поехал дальше. Когда я был в детстве, слышал от стариков слова: «не делай худого дела, думая: оно [190] небольшое, что из этого будет? Эта коза была поводом к пословице: «наш город разорен из-за желтого козленка». Теперь скажем об этом разорении.

Дин-Мохаммед-султан вступил в Астрабад, сделал три набега на Кызылбашей и с большой добычей возвратился к отцу. Между тем тот человек-сборщик подати, у которого он велел отнять овец, по приходе к своему господину рассказал случившееся с ним. Князь пересказал о том Мохаммед-гази-султану. Гази-султан сильно рассердился на поступок Дин-Мохаммед-султана, отрядил большое число людей на дороги, по которым должно было ему ехать назад, с тем, чтобы они его подстерегали. Таким образом, когда он возвращался, ничего не опасаясь, его схватили. Отняли у нукеров его добычу и все, что у них было, и сделавшим им много неприятностей, бросили их, а Дин-Мохаммед-султана взяли с собою и представили к Мохаммед-гази-султану. Он посадил его в один дом, велел запереть двери и, приставив стражу из нескольких человек, приказал неотходно стеречь его. А из нукеров его, оставшихся пешими, многие разошлись по своим домам, к которым шли они, то падая в изнурении, то снова вставая по отдохновении; некоторые из них, правдивые, не зная, что сказать по возвращении в свой юрт, когда султан их в неволе, разошлись по селениям, лежащим на большой дороге в Кюрдиш, и кормились, или выпрашивая милостыню, или нанимаясь в водоносцы. Нукеры, возвратившиеся в свои домы, рассказали все, от начала до конца, случившееся с ними. Эти вести донесли Аваниш-хану. Он ничего не сказал, потому что отец мало заботился о Дин-Мохаммед-султане, и особенно потому, что хану в это время было уже пятьдесят лет; а так как мать Али-султана была в одних годах с ханом, то он недавно взял за себя красивую младшую сестру Мохамед-гази-султанову. Мохаммед-гази-султан, несколько дней [191] продержав под стражею Дин-Мохаммед-султана, захотел возвратить его к отцу. У него был нукер из Уйгуров по имени Риша-Худай-бирди; ему он отдал его на руки, и, прикомандировав к нему человек шесть, сказал: «свяжи ему ноги под брюхом лошади, и, не останавливаясь нигде ни днем, ни ночью, скорее вези его к хану, передав ему от меня благожелание, скажи, что я слышал, будто бы это дитятко уезжало без позволения отца; скажи, что оно здесь наделало такие-то дела и за то я поучил его». Тогда Риша-Худай-бирди с человеками шестью, взяв султана, пустился в дорогу и поспешно ехал. Во время ночных переездов Дин-Мохаммед-султан в тех местах, где он предполагал жительства, распевал песни; цель этого была та: мои нукеры, этих жительствах меня дожидавшиеся, как скоро услышат мой голос, узнают по нему меня и ко мне явятся. Но всякий раз как султан пел, Худай-бирди говорил слово: риша. Это слово для султана было острее стрелы или сабли; а у Худая-бирди это слово было обыкновенным присловьем, за которого его и звали Ришаи-Худай-бирди. Дин-Мохаммед не знал его привычки к этому присловью и с досадою думал про себя, что он этим словом насмехается над ним. Они приехали в Кюрдиш на заре. Там было много людей. Из казаков султана в этом селении было человек до шести. На топот конский казаки встали. В это время султан запел, они услышали его голос, узнали и сбежались к нему. Худай-бирдию требовалось сделать остановку и он хотел остановиться: в жительстве, султан ему сказал: «мне стыдно здесь останавливаться, поедем дальше и остановился в другом месте». Худай-бирди согласился и поехал далее. Когда стала заниматься заря, он остановился и все с ним бывшие сошли с коней. Казаки султановы ехали следом за ними. Один из них, разорвав перевязку на ногах султана, освободил его. Султан схватил саблю Худай-бирдия и ей ссек ему голову; другие [192] убили его провожатых. Засыпали кровь песком, а трупы оттащили дальше от дороги и зарыли. Султан всех обязал клятвою нукеров своих никому не сказывать об этом деле. После того он приехал в Ургендж, явился к отцу, и на расспросы об его отсутствии сказал ему: Мохаммед-гази-султан, человек обязательный, удержал его у себя; подарил ему коня, одежду, и, хорошо угостив, отпустил его от себя. Отец поверил.

В тот же день Дин-Мохаммед призвал с рынка одного рещика, велел ему вырезать печать с именем жены отца, дочери Мохаммед-гази-хановой. От имени Аваниш-хана написал такое письмо: «После молитвы к Богу о здравии Мохаммед-гази-султана, мое слово к нему: сестра твоя больна; Богу одному известен конец ее жизни. У ней теперь только одно желание увидеться с тобою». От имени сестры написал письмо: «Свидетельствуя тебе, брат мой, мою полную покорность, извещаю тебя, что я с некоторого времени больна, и потеряла всю надежду оправиться от своей болезни. Теперь у меня остается единственное желание увидеться с тобой прежде моей смерти. Прошу, приезжай скорее, иначе мы увидимся только на том свете». Поручив оба свои письма одному из своих надежных нукеров, и внушив ему, что еще пересказал сверх написанного в них, он посла его на двух лошадях. Потом он призвал к себе тех джигитов, которые с ним были в его поездке и кроме их присоединил к себе человек до двадцати, и с ними каждый день делая пирушки, велел им внимательно делать осмотры на дороге Хорасанской. Посланный Дин-Мохаммед-султаном доставил письма Мохаммед-гази-султану. Прочитав письма, он поспешно отправился в Ургендж. Въехал в город Ургенджскими воротами, он вступил в дом хана. Сошедши с коня, побежал к сестре. В этот день должно было пролиться крови Мохаммед-гази-султана. Аваниш-хан в этот день с [193] утра отправился на ястребиную охоту. Дин-Мохаммед-хан, который ночь и день подстерегал, известясь от своих нукеров о приезде Гази-султана, поспешно собрал их к себе. Это было в средине между утром и полуднем в весенние дни. Мохаммед-гази-султан вошел в ее дом, в котором жила сестра его; она не знала о его приезде; увидев его, она встала и встретила его. Султан сказал: «Слава Богу, ты выздоровела! Прочитав в твоем письме, что мы едва ли увидимса до дня воскресения, я, не останавливаясь ни днем, ни ночью, спешил сюда». Сестра ему сказала: я не была больна, и к тебе не писала. Услышав это, он испугался, и, не останавливаясь, торопливо вышел. Он услышал топот, производимый Дин-Мохаммедом с товарищами, собравшимися толпою. Он наверно узнал о беде, ему грозящей; но, боясь войти в дом, он побежал в другую сторону. Ему попалась большая дверь, он побежал в нее, и увидел конюшню, в которой никого не было; осмотрев ее, он не нашел места, чтобы скрыться. Прислушиваясь, он слышал топот людей, которые бегали. Объятый сильным страхом, он искал места, где бы скрыться, но не находил. Не зная куда деться, он увидел большую кучу навоза из конского помета; разрыл ее и, покрыв себя корзиною, лег в нее. Дин-Мохаммед-султан с человеками пятьюдесятью нукеров вбежал в дом отца; все, рассеясь, искали Дин-Мохаммеда, но не находили; спрашивали прислужниц, но никоторая не знала, где он, одна из них сказала, что видела, как он пошел в ту сторону. Дин-Мохаммед-султан побежал туда, все нукеры обыскали дом; один из них вошел в ханскую конюшню. Осмотрев все стойла, он шел назад и увидел на навозе красный лоскут, и когда подошел, чтоб узнать, что это лежит, увидел, что это край одежды, и побежал сказать о том Дин-Мохаммед-султану, и он пришел, вытащил Гази-султана из-под корзины и отрубил ему голову. [194] Тотчас разнеслась в городе весть, что Мохаммед-гази-султан убит. Расстояние между Ургенджем и Везирем на пути шести агачей. Один из нукеров султана Гази-султана приезжал в Ургендж и в тот же день уехал к султану Гази-султану и рассказал ему о случившемся в Ургендже. Младшая жена султана была дочь Суфиян-хана, у которого также был сын Алий; он в это время приехал туда для свидания с сестрою. Султан Гази-султан, услышав о смерти своего младшего брата, не посоветовавшись ни с кем и не размыслив надлежащим образом, в гневе на своего родственника, схватил своего шурина Али-султана, лежавшего тогда в его доме, и убил его. Аваниш-хан возвратился с охоты, увидел убитого Мохаммед-гази-султана, спросил: где Дин-Мохаммед; ему сказали: убив Мохаммед-гази-султана, он тотчас с своими нукерами ускакал, страшась вас; куда скрылся - не знаем». Хан говорил: «в удовлетворение моим братьям и моим бекам я готов сделать все, что вы скажете к спасению моей державы». Тут приехал человек из Везиря с известием, что Султан-гази убил султана Алия. Услышав эту весть, хан, изумленный ею, не знал, что делать. Его младшие братья Кал-хан и Акатай-хан, дети его старших братьев, Суфиян-хана и Бучага-хана, узнав это, перешли в Ургендж, предполагая, что подданные султана Гази-султана начнут войну с Аваниш-ханом, также подданные Аваниш-хана пришли в Ургендж; дети Амнек-хана с своею дружиною собрались в Ургендж. Подданные детей Ильбарс-хановых собрались в Везир. Аваниш-хан, как ни желал помириться с ними, но его младшие братья, племянники - дети старших братьев - и все нукеры не согласились. Они пошли на Везир. Султан Гази-султан каждый день посылал человека к детям Биличиг-султана в Янга-шагр, с прошением, чтобы они скорее шли к нему. Они извещали, что идут, и все еще не приходили. Прежде [195] прибытия их, дети Аменк-хана, подошли к Везирю. На восточной стороне Везиря, в расстоянии от него на один фарсанг, на краю поля, на месте, называемом Кум-кенд, стояло селение, которое в то время было прекрасно устроено. Султан Гази-султан с своим войском выступил из Везиря и шел в Кум-кенд. Султан-гази-султан народу своему мало оказывал милостей, но много делал обид; много дел возлагал на свою дружину, но мало награждал ее, потому подданные крайне не любили его. Оба войска построились в боевой порядок. Когда Султан-гази расставлял к сражению свои полки, и, увидев, что в одном месте мало было людей, сказал: «тут надобно поставить больше войска»; тогда один из Узбеков, которых в войске его было много, вскричал: «если тут мало людей, то поставь в строй твоих лошадей и коров». Кто сказал это - за многолюдством осталось неизвестным. Султан не обратил на это внимания, и проехал, ни сказав ни слова. Оба войска вступили в битву. Аваниш-хан одолел врага, и, преследуя его, в тот же день вошел в Ургендж. Там он велел убить шестнадцать человек из взрослых и малолетних детей Ильбарс-хановых, начиная с султана Гази-султана. У султана Гази-султана много было жен: из них одна была дочь Тюркмена, Улуг-тубя-Зенбиль-бека, взятая им во время набега на Тюркменов, живших в Бурме - как звалось одно из Хорасанских мест. От нее было у него два сына и две дочери. Старшему сыну имя было Омар-гази-султан, младшему - Шир-гази-султан. Старшей дочери было имя Зюгра-ханым, младшей - Нунаш-ханым. Это семейство взято было нукерами Акатай-султана; Омар-гази-султану было пятнадцать лет; Шир-гази-султану было двенадцать лет. Другие из сынов Аменк-хановых, разграбив дом султанского семейства, убили сынов хана, доставшихся им в добычу, а дочерей и жен взяли в неволю; но Акатай-хан ничего не взял, и сохранил жизнь доставшихся ему детей; [196] жену султана Гази-султана, дочь Улоуг-тубя-Зенбиль-бекову, вместе с двумя дочерями и двумя сынами ее, отправил в Бухару, дав им коней и верблюдов и человек пять в провожатые. Дети Биличиг-султановы, по выступлении в поход из Янга-Шагра, когда приближались к Везирю, услышали, что султан Гази-султан вышел из него против неприятеля и перешел к Кум-кенду. Поспешно пошли туда; прибывши на место, видят, что тут была битва, видят трупы убитых; узнавши, чем кончилась битва, он не возвратились домой, а чрез верхния области Ургенджские ушли в Бухару. Из этого дома было много человек в Мавераннагре. Это было в девятьсот семьдесят четвертом году гиджры (1563-4 Р. Х.). Теперь этот род пресекся и от него никого не осталось. Горная и речная стороны достались детям Аменк-хановым. Аваниш-хан жил в Ургендже; они полюбовно разделили между собою другие области и Тюркменские земли жили спокойно. Дарун, владение Мохаммед-гази-султана, отдали Дин-Мохаммед-султану: «он, говорили ему, твоя добыча».

Взятие Ургенджа Обейд-ханом.

Омар-гази-султан, сын султана Гази-султана был юноша-боец. В Бухаре, когда он пришел туда, вступил на службу к Обейд-хану. Он неотступно просил себе у хана помощи. Обейд-хан слышал о разорении Ургенджа. «Если я туда поеду, то половина владений детей Аменк-хановых будет моею», говорил он. После сего все сыновья Абул-хаир-ханова, согласившись между собою, выступили в поход: из Ташкенда Берак-хан, из Самарканда Джеванмерд-хан, из Хисра внуки Хамзы и Мегдий-султана, из Бухары Обейд-хан; все они пришли к Ургенджу. Дети Аменк-хановы, жившие в Хиве и Гезараспе, не имея сил стоять против них, убежали к Аваниш-хану; но и [197] Аваниш-хан, не смея оставаться в Ургендже, со всеми поспешно ушел в степь. Обейд-хан, вступив в Ургендж, послал вслед за Аваниш-ханом войско которое настигло его на северной стороне Везиря, в местечке Бият-кыри и разбило их. Он отдал Аваниш-хана Омар-гази-султану, как поввинного мести за кровь, и Омар-гази-султан убил Аваниш-хана; но Акатай-хану Обейд-хан даровал жизнь; Кал-хана также спасли внуки Хамзы и Мегдиевы, правители Хисара. Обейд-хан отдал Ургендж своему сыну Абдул-Азизу и там оставил его. Он не потревожил ни Сартов, ни Тюркменов, ни других жителей; не переломил ноги ни у одной курицы их, ни одной вещи не передвинул со своего места. Но Узбекские роды рассчитал на четыре отдела: один отдел из них взял в свою власть Обейд-хан, другой - правители Хисара, третий - правители Самарканда, четвертый - начальники Ташкенда; каждый из них, доставшихся на его долю людей поручив человеку, велел перевести их в свою область.

Сыновья Аваниш-хановы, Махмуд и Алий-султан, спаслись от рук врага и убежали в Дарун к Дин-Мохаммед-хану. Алий-султан был тогда по седьмому году. Дети Суфиян-хана, Юсуф и Юнус, также не попались в руки врагу, ушли к Дин-Мохаммед-султану; так что все, как из ханских, так из частных домов, спасшиеся от неприятеля, собрались в Даруне, при Дин-Мохаммед-султане. Дети Акатай-хана, кроме старшего, Хаджим-хана, были малолетни: они вместе с отцем и материю перешли в Бухару. Хаджим-хану было тогда осьмнадцать лет. Когда неприятели во время нашествия напали на жителей, он не мог спасаться бегством. При отце его был добрый нукер, по имени Джан-сеид из поколения Дурбан, человек умный, заведывавший всем имением хана; Хаджим-хан ушел в его дом; оделся в старый изношенный чекмен, взял в руку укрюк и в таком виде пас лошадей Джан-Сеида. Самаркандские правители взяли в плен Дурбанцев, [198] перевели их на жительство в Кызыл-рабат. По прошествии трех месяцев, Ургенджцы, узнав его, начали говорить друг другу: «я видел Хаджим-султана, сына Акатай-ханова; он пасет лошадей Джан-сеитовых». Молва об этом увеличивалась со дня на день. Джан-сеид сказал султану: «Ургенджцы, здесь находящиеся, тебя узнали. Это сегодня или завтра дойдет до Обейд-хана: что ты об этом думаешь?» Хаджим-султан отвечал: ты сам, если можешь, проводи меня отселе; если тебе нельзя, дай мне лошадь; я уеду к Дин-Мохаммед-султану. Джан-сеид взял четыре лошади: две для себя и для Хаджим-султана, а на двух наложил дорожные запасы, и вместе с Хаджим-султаном отправились большою дорогою в Ургендж. Кимя в то время текла между Ургенджем и Везирем; переправясь чрез Кимю, они приехали в Дарун к Дин-Мохаммед-султану.

Битва Дин-Мохаммед-султана с Обейд-ханом.

По прибытии Хаджи-султана, все члены ханского дома на общем совете решили выступить в поход на Ургендж. По приходе в Кюрдиш, они призвали к себе начальников Адак-илийцев, из поколения Хизр, и сказали им: «мы идем добывать свой юрт, если всемогущий Бог поможет нам овладеть им, то мы вас пожалуем в тарханы, дадим вам высшее место при нас; лучших из вас сделаем нашими нукерами, каков при нас доблестный род Узьбеков, таковыми и вы будьте». Начальники заключили договор и выступили в поход. Из Адак-илийцев к ним присоединилась тысяча человек. С шестью тысячами человек, две тысячи человек было у них своих нукеров; в числе трех тысяч они пришли в Пишках. Здесь на общем совете они рассудили: «если нам идти на Ургендж, то там будет противодействовать нам Абдул-Азиз-султан, [199] сын Обейд-хана; притом переправа чрез реку Аму для нас опаснее врага, на дороге же в Хиву ни врага нет, ни реки нет», а потому они пошли в Хиву. Хивою правил даруга; его и с ним человек десять они захватили и убили. Даруга Гезараспа бежал. Абдул-Азиз-султан, услышав об этих происшествиях, бросил Ургендж и ушел к отцу. Обейд-хан сильно оскорбился этим делом, созвал войско и отправился в Ургендж. Прибыв к Тюю-буин, здесь он сам остановился, а все войско, отдав под его начальство одного знаменитого бека из рода Угланов, послал против Дин-Мохаммед-султана. Дин-Мохаммед-султан, узнав об этом, выступил с войском из Хивы. Все нукеры его говорили: «нас только десять тысяч, а неприятелей сорок: битва не будет для нас счастлива; воротимся в Дарун. Обейд-хан не останется в Ургендже, но уйдет назад; тогда мы в него вступим. Обейд-хану поход к Ургенджу и отступление трудны, а для нас удобны». Дин-Мохаммед не обратил внимания на слова их и шел вперед. Все князья, явясь пред лице Дин-Мохаммед-султана, сошли с коней в числе сот до трех человек, пали пред ним на колена и говорили: «умоляем тебя, воротись!» Но Дин-Мохаммед-султан, ничего не отвечая, проехал между ними, они во второй раз приступили к нему и говорили те же слова, но и в этот раз он не дал им ответа и проехал между ними. Они сделали то в третий раз: тогда хан ближе подъехал к ним, слез с лошади, взял в руку горсть земли, и, сказал: «Боже! Моя душа в твоей руке, а мое тело достояние земли», высыпал землю за пазуху своей рубахи, встал, и, взглянув на беков, сказал: «я обрек себя на смерть: если вы своею жизнию дорожите больше, нежели я, то удалитесь от битвы; если же вы, подобно мне, готовы жертвовать собою, не отставайте от меня!» Сел на коня и пустился в путь. В войске поднялся столь сильный вопль, [200] что земля и небо наполнились им: все со слезами ехали вслед за Дин-Мохаммед-султаном. Тогда получено известие, что неприятель в этот день, перешел Гезарасп, остановился на ночлег; также был слух, что переходы делают они ночью, а днем останавливаются. Дин-Мохаммед-султан в тот вечер пришел в Герден-Хаст: в сем месте есть овраг, окружающий озеро, которое со времени сражения, бывшего тут в описываемое нами время, называют Ишкет-кюли. По приходе в это место, он остановился на западной стороне озера и когда сошли с коней, поставил стражу. Была ночь; стража приходит и извещает, что приближается неприятель. Войско Дин-Мохаммеда село на коней и разделено было на два отряда. Одним предводительствовал Юсуф-султан, сын Суфиян-хана, другое было под начальством самого Дин-Мохаммед-Султана. При Дин-Мохаммед-султане был Хаджим-султан, сын Акатай-ханов. Сын Аваниш-хана, Алий-Султан, был восьми лет: его поручив надежным человекам шести, Мохаммед-Дин велел им быть с ним в стороне, сказав: «если наше дело примет оборот неудачный, вы скройтесь с сим дитятей, чтобы не погас светильник нашего рода». После того, поручивши себя Богу, они скрытно стали на обеих сторонах дороги. Неприятельское войско стало проходить: все беки, в главе которых были Угланы и Хафиз-Конкират, проходили в особливом отряде, которого путь освещался десятками четырьмя факелов. Когда отряд этот подошел близко, конница Дин-Мохаммеда ударила на него. Прежде нежели узнало об этом назади идущее войско, беки, составлявшие отряд с Угланами и Хафиз-Конкиратом, одни, для которых срок жизни исполнился, были убиты; другие, которым еще смерть не назначена судьбами неба, были перевязаны. Остальное войско обратилось в бегство. Проворные из джигитов положили на месте человек по сту. Сказывают, что Конкират Кюн [201] Тунгар-багадур заколол копьем шестьдесят человек. Хаджим-султан рассказывал: - с начала и до конца битвы я неотлучно был при Дин-Мохаммед-султане. С ним мы пробились в самую середину войска. В продолжение ратоборства у Дин-Мохаммед-хана пал улук; занятый битвою, он не заметил, что лук его уронен. Соскович с коня, я поднял лук и ему подал его. Он, обращаясь ко мне, сказал: «собрат, это пусть будет основанием вечной дружбы нашей!»Дин-Мохаммед-хан был старше меня двумя годами: в это время ему было двадцать лет, а мне осьмнадцать». По окончании битвы к Дин-Мохаммед-султану представили беков, оставшихся в живых, сказывая, этот -тот-то бек, этот - тот-то бек. Когда их проводили пред султаном, подвели на султанском коне одного бека: Этот кто? спросил Дин-Мухаммед-хан; тот, кто привел его, отвечал: Хафиз-Конкират. Султан сказал: «Ты, Хафиз, всегда говорил Обейд-хану, что Ургенджцы не мусульмане, а неверные: почему ты называешь нас неверными?» Хафиз стал на колена и сказал: «настоящее время покажет, мусульмане ли вы, или неверные». Султан не сказал на это ничего, но слова Хафиза-Конкирата с этого времени между Узьбеками вошли в присловие. Собрав вместе всех беков, он вел с ними переговор о том, как возвратить из Мавераннагра Кал-хана с Акатай-ханом и прочих людей, уведенных туда. Беки все клялись, что они вышлют сюда всех, уведенных из Ургенджа, и начальников, и народ; заклинаясь, уверяли, что, если и Обейд-хан не согласится на это, то они с своими семействами и людьми, перенося все трудности, возвратятся сюда. Бекам дали лошадей, одежду, и с почетом и ласкою отпустили их. На Хаджим-султан-хана возложили исполнение этого поручения: «ты - умный юноша», говорили ему, «ты один можешь перевести сюда отца своего и его людей; кроме тебя никто не в состоянии сделать это». [202] Приняв на себя это поручение, он взял с собою беков, отправился вслед за Обейд-ханом. Он явился к нему в Бухаре; Обейд-хан принял его почтительно и ласково, отдал ему отца и людей с ним бывших. Оттуда ездил он в Самарканд к Джеван-мерд-хану, который тоже сделал. От него отправился в Хисар; начальники его выдали ему Кал-хана со всеми людьми. Взяв Кал-хана и отца своего Акатай-хана и не оставив в Мавераннагре ни одного семейства, переселенного туда из Ургенджа, он всех привел в Ургендж. После того все они, по общему согласию, возвели на ханство в Ургендже Кал-хана.

О Кал-хане.

В его время Ургендж благоденствовал, подданные жили в мире. На все была крайняя дешевизна; говорили в пословице: «когда Кал-хан был государем, один хлеб покупали по одному пулу». Правив несколько лет, он перешел к милосердию Божию.

Об Акатай-хане.

Акатай-хана возвели в Ургендже на ханское достоинство. У Кал-хана было два сына: одному имя Шейх-Мохаммед, другому Шах-Назар; им двоим дали город Кат. Когда небо совершило несколько годовых оборотов, все внуки Аменк-хановы достигли юношеских лет: для них потребовались владения, подданные и имение. У старшего из братьев, Суфиян-хана, было пять сынов: один из его сыновей, Алий, был убит султаном Гази-султаном; другой сын его, Агиш, жили в Хорасанском городе Ходженде, который он получил как вено за своею сестрою. Третий сын, Юсуф, велел открыть себе из руки [203] кровь; она не останавливалась и он оттого умер. Оставались два сына: первый - Юнус, другой - Пеглеван-кули. Дети Бучага-хана, Аваниш-хана и Акатай-хана, все соединивши свои силы, изгнали в Бухару обоих сынов Суфиян-хановых, также изгнали в Бухару двух сынов Кал-хана, живших в Кате. После того Акатай-хан жил в Везире; Ургендж взял себе Алий-султан, а потом, отдав его негодному старшему своему брату Махмеду, себе взял Дарун. Баг-абад отдали Хаджим-хану, Нисай и Эсюрд Дин-Мохаммед-хану, Хиву и Гезарасп двум сынам Бучага-хановым, Ишу и Досту. После такого раздела они жили спокойно.

Небо еще совершило несколько годовых обращений. Сын Суфиян-хана, Юнус, женат был на дочери Исмаила, который в то время был Манкытским князем. Юнус, с четырьмя десятками человек, выехал из Бухары, предположив съездить к своему тестю в Манкытах и мимоездом побывать в Ургендже. Проехав с северной стороны Кат, он прибыл в крепость Тюк. В это время жители были около Ургенджа и при Везире, а в Тюке не было людей. Ту ночь он ночевал в Тюке. Поутру он взошел на Тюкскую крепость и, смотря с нее, увидел Ургенджскую крепость, и спросил своих казаков: какая это видна отселе крепость? Ему сказали, что Ургенджская. Юнус сказал: «ужелу я буду столько труслив, что тогда, как город Ургендж, юрт моего отца, у меня в глазах, пойду отселе к Манкытам? Казаки ему сказали: мы готовы исполнять, что захочешь. Решившись ехать в Ургендж, он в этот день пробыл в Тюке. По закате солнца он немедленно, в половине вечера, приблизился к Ургенджу с полуденной стороны; там слезли с коней, пешком подошли к городскому валу. В то время стража охраняла крепость Ургенджскую и день и ночью, во время ночи обходя ее с факелами. Когда Юнус-султан [204] спустился в ров; несколько стражей, встревоженных приходом казаков, явилось с факелами. Юнус-султан прилег грудью к земле и, когда они прошли, подошел к крепости, один из них приставил к стене шест, поднялся на крепость, втащил к себе туда каждого из своих товарищей, таким образом все они взобрались на крепость; потом пошли в дом Махмуд-султана, всех в нем жителей захватили в свои руки. Махмуд был известен своим легкомыслием; кроясь за спиною умного своего младшего брата Алий-султана, он жил в Ургендже, объедая его. У Юнуса не было с ним взаимных сделок и рассчетов, их не разделяла кровавая месть, потому он послал его в Везир к Акатай-хану, дав ему в спутники одного человека. Ургенджские Узбеки и Сарты, видя это, в тот же день поставили Юнуса в достоинство хана. Войско и народ хорошо понимали ход этих дел; зная изменчивость слов и поступков глупого Махмуда, они отчаялись в своей жизни. Юнус-хан был человек умный. Легкомысленный Махмуд, явившись к Акатай-хану, говорил ему: «что сидишь? Выступай в поход. С Юнусом только сорок человек, Ургенджские Узбеки мои нукеры; народ в одинаковом расположении к нему и ко мне. Что же ничего не предпринимаешь?» Хан советовался в этом с своими подданными; все они желали начать войну. Хан, человек кроткий, хотя не одобрял, но и не мог отвергнуть слов народа: отправился в поход и пришел к Ургенджу. Юнус выступил против него; вступили в битву на западной стороне могилы шейха Неджм-эд-дина-Кюбри - милость Божие над ним! - Дело было в полдень весеннего дня. Юнус-хан одержал победу, Акатай-хан обратился в бегство. Сын Юнус-хана, по имени Касим, родившийся ему от дочери Акатай-хана, с своими нукерами преследуя своего деда, когда настиг его, поздоровался с ним и сказал ему: «в такой знойный день куда вы зашли? Сядьте под [205] тень дерева. Сегодня побудьте здесь, а на утро отправляйтесь». Хан на это сказал: «сердце твоего отца чернее, чем дно у котла; если ты хочешь сделать мне добро, то не тревожь меня». Касим-султан раз до четырех говорил ему эти слова, и Акатай-хан давал ему один и тот же ответ. Видя, что хан не воротится, взял своего деда за пояс, воротил его и привел в город; поместил его в доме одного из чиновников с тем рассчетом, что, когда распространится слух, об убиении хана в доме одного сановника, дети Акатай-хановы за кровь будут мстить всем Ургенджским Сартам; а я в это не буду вмешан. Таков был его умысел. Сыновника того звали Сулейман. Сын Юнус-ханов стерег Акатай-хана в доме этого сановника, а в Везир к сыновьям его послал человека с такими словами: У хана, человека старого, от быстрой езды на коне при дневном жаре заболел живот; я хотел его проводить к вам, но он не захотел того. «Не отягощай меня переездом», говорил он, - «я не поеду; если я теперь не у сына, то нахожусь с моим внуком». Эта болезнь его продолжается уже около пятнадцати лет. - Касим стерег его и никого к нему не допускал. В одну из ночей он человекам четырем дал приказ: «свяжите хану руки и ноги; в задний проход всуньте палку и ворочайте ею дотоле, покуда умрет он; если так сделаете, то на теле у него нигде не останется ни синего, ни другого какого знака; из заднего прохода у него будет идти кровь, но подумают, что это оттого, что он действительно был нездоров животом». Люди те пошли и сделали так. На заре положили труп хана на телегу и отправили в Везир к сыновьям его.

У Акатай-хана было шесть сынов: старший Хаджий-Мохаммед, второй Махмуд, третий Булад, четвертый Тимур, пятый Алла-кули, шестой Сулейман. Когда Акатай-хан был убит, тогда Хаджий-Мохаммед и Махмуд [206] были в Баг-абаде в Хорасане, а четыре сына были при нем в Везире; они послали к двум братьям известие, что отец их убит. Услышав это, они выступили в поход и своим Везирским братьям послали сказать, чтобы и они с своим войском в такой-то день были под Ургенджем. Хаджим-хан, переправясь через реку Аму, переходил через оазиз Фатима-хатун, который на восточной стороне Ургенджа, а братья его выступили с войском из Везиря: Юнус-хан, узнав это, ночью вышел из Ургенджа и бежал в Бухару. Нукеры его не остались при нем; каждый из них ушел, куда вздумал. Сын Юнуса, Касим-султан, отправился вслед за отцем, но сбился с дороги; отец один приехал в Бухару, а сын его, проездив ночь, по утру попал в оброст (ченгель) одной реки, продравшись к нему по густому камышу. С этого времени этот оброст стали звать Хан-ченгель: он находится между Бурлу-кари и Куйгином. Там он пробыл весь тот день. При нем был один человек; Касим сказал ему: если мы не достанем откуда нибудь себе хлеба, то без пищи как нам дойти до Бухары? Нукер отвечал: «останься здесь, а я съезжу в жительство, где никто меня не знает, и привезу оттуда хлеба». Он сел на коня, уехал, поспешил в Ургендж к Хаджим-хану и рассказал ему, что видел. Хаджим-хан послал с Касимом людей; велел им взять его; когда Касим был приведен, Хаджим велел убить его.

Весь род Суфиян-хана погиб; от него не осталось потомства. Дети Кал-хана погибли, от них также не осталось потомства. Дети Аваниш-хана жили в Хорасане, дети Акатай-хана в Ургендже и Везире, дети Бучага-хана, Иш, Дост и Бурум, в Хиве, Гезараспе и Кате. Доста возвели на ханство. Дост был человек с качествами, пригодными факиру, дервишу; младший брат его, Иш, был храбр в битвах, не щадил своего имения для нукеров, [207] но был с посредственным умом, с холодностию к мусульманству, с дерзостию беспредельною; постоянным занятием его было волокитство за женщинами и девицами: у него вся забота была высматривать жен и девиц у хороших людей. Эти качества Иш-султана были причиною, что на ханский престол возвели младшего брата его Доста. Иш-султан просил себе Ургендж. «Хива принадлежит моему младшему брату - говорил он - а мне дайте Ургендж», но ему не дали его. Иш-султан, взяв войско из Хивы, отправился с ним в Ургендж; вблизи крепости Кум, на месте Джурбюк, Иш-султан расположился станом, и, как у Хаджима силы было много, а у него мало, то он ты своего войска примкнул к реке, а перед загородил телегами. В продолжение осьми дней происходили между ними битвы; победа не переходила ни на чью сторону.

Иш-султан Уйгуров и Найманов, взятых им в плен, предавал смерти с жестокими муками; но пленников из других поколений отпускал, наделяя их лошадьми, одеждой. Напоследок они заключили мир. Хаджим-хан возвратился в Ургендж; Иш-султан, по прибытии в Хиву, изгнал из своего войска Уйгуров и Найманов, а на место их поместил Дурбанов. Спустя несколько времени, он опять выступил для завоевания Ургенджа. Хаджим-хан с младшими своими братьями вышел против него: войска их расположились между крепостию Тюк и Ургенджем. Иш-султан так же, как и в прежний поход, защитил себя телегами, и сражался, не передвигая с собою свою ограду. В продолжение недели они вступали в битвы, но не могли преодолеть один другого. В одну ночь Иш-султан выступил с своим войском из стана, не дав заметить Хаджим-хану и вошел в Ургендж. В городе не было никого, кроме Сартов. Дети Акатай-хановы ушли в Везир. Иш-султан привел под свою [208] власть жителей Ургенджа; отнял имение у Уйгуров и Найманов, детей их выгнал в Везир. Оба враждующие хана оставались в занятых ими местах: тот и другой чрез послов звали к себе Алий-султана. Алий-султан жил тогда в Нисае. Отпустив послов, он выступил с войском и соединился с Хаджим-ханом. Тогда дети Акатай-хана, Алий-султан и Абул-султан, сын Дин-Мохаммед-хана, который в это время уже не был в живых, все вместе осадили Ургендж; после четырех-месячной осады, на рассвете дня, они, устремясь на крепость, взошли на ее стену. Иш-султан на коне, а нукеры его пешие пошли отбивать врага. При Иш-султане был долго служивший нукер из Дурбанского поколения, по имени Тин-Алий; у него была сестра девица. Эту девицу Иш-султан обесчестил, за то в душе Тин-Алия всегда крылась злоба на султана. Когда неприятель взошел на крепостную стену и Иш-сутан проезжал близ нее, Тин-Алий пустил стрелу в султана и попал ею в хребет коня его: конь взбесился и сбросил с себя султана: он ударился о бревно серединою голени и переломил ее у себя. Нукеры его все разбежались. При нем остался только Хакк-кули Пеглеван, один из Хивинских Сартов, храбрый и бойкий юноша; Иш-Султан воспитал его при себе и брал всегда с собою, куда ни отправлялся. Хакк-кули поднял султана, лежавшего на месте, где упал, посадил его и стал оправлять ему переломленную ногу, но тогда подошел неприятель. Хакк-кули встал на защиту султана и бился с ним на смерть. Напоследок число неприятелей увеличилось, они его убили, а после и Иш-султана убили на том же месте. Старший брат его, Дост-хан, был в Хиве; послали туда отряд воинов, которые там убили и его. У Иш-султана было два сына; старший назывался Шаг-кули, младший Тагир; их отослали в Бухару; по [209] переезде туда, они оба там померли. Также от троих сынов Бучаги-хана не осталось потомства.

После этих событий в девятьсот шестьдесят пятом году гиджры (1557-8 Р. Х.), в год коня, на ханский престол возвели Хаджим-хана, которому тогда было тридцать девять лет, и отдали ему Везир. Города: Ургендж, Гезарасп и Кат отдали Алий-султану. В то время уже не было в живых Алла-кулия и Сулеймана, двух сынов Акатай-хана; другие четыре его сына, остававшиеся в живых, были Хаджим-Мохаммед и Махмуд, рожденные оба от одной матери; Булад и Тимур также оба от одной матери. Махмуд-султан жил в Везире при своем брате Хаджим-хане. Буладу дали половину Хивы и из Тюркманов поколение Улуг-тубе-кюнаш; Тимуру дали другую половину Хивы и из Тюркменов поколение Кара-букаул. После того они жили с спокойным сердцем.

О Дин-Мохаммед-султане (старшем сыне Аваниш-хана).

Когда Кал-хана возвели на ханство, Дин-Мохаммед-хану отдали в удел Нисай и Эсюрд. Дин-Мохаммед-хан был человеком, который не мог жить спокойно на одном месте. Он непрестанно делал набеги на Кызылбашей. Это заставило Шах-Тахмаспа выслать против него войско. Оно, в то время как Дин-Мохаммед был в Нисае, взяло Эсюрд и, поставив там правителя, ушло назад. Дин-Мохаммед-хан, не имея тогда сил, отправился в Газнин к шаху Тахмаспу, и при нем пробыл шесть месяцев, надеясь, что он возвратит ему Эсюрд. Шах-Тахмасп не обратил на это внимания. Дин-Мохаммед, велел рещику вырезать печать с именем шаха Тахмаспа и написал указ на имя Эсюрдского правителя: «Мы пожаловали Эсюрд Дин-Мохаммед-султану: по [210] предъявлении сей граммоты этот город ему должен быть передан». Когда шах Тахмасп выехал на охоту, Дин-Мохаммед в одну ночь уехал от двора шахова. Шах Тахмасп на этот раз сказал: «самовольно приезжал, самовольно и уехал». Дин-Мохаммед-хан приехал к Эсюрду и передал ярлык правителю, который отворил ему городские ворота. Он въехал в город и остановился в доме. Переночевав, он поутру приставил к воротам стражу и велел убить всех Кызылбашей, не оставив в живых ни одного человека. После того он тревожась жил в Эсюрде. Шах Тахмасп, узнав об этих происшествиях, с многочисленным войском пошел на Дин-Мохаммеда. Дин-Мохаммед, услышав, что шах Тахмасп приближается, вышел с человеками пятьюдесятью на встречу его. Когда шах Тахмасп пришел к реке Кара-су, которая на северной стороне Мешхеда, стража его известила, что видела Дин-Мохаммед-Хана, шах не поверил этому. Приходит один из придворных и сказывает, что Дин-Мохаммед-хан явился у дверей его шатра. Шах вышел к овалу своего шатра. Дин-Мохаммед-хан подошел к нему и взял в руку полу одежды его. Шах, положив одну свою руку на плечо ему, другую приложил поверх рубашки к сердцу его, чтобы узнать, как бьется оно, и в его сердце не было трепета. Смотря на лицо хана, шах сказал: «твое сердце, Дин-Мохаммед, тверже камня». Шах в тот же день сделал большой пир, а на утро сделал ему подарки, и сказал ему: «прощаю тебе все твои проступки и отдаю тебе Эсюрд», отпустил его от себя, а сам отправился назад в Газвин.

Другое из замечательных дел Дин-Мохаммеда было следующее. Обейд-хан отдал город Мерв-Шах-джеган в управление Найману Юлум-бию. Чиновники, составлявшие стражу при двери (дворе) хана, наговорили ему много обвинений на [211] Юлум-бия, указывали на его худые замыслы. Юлум-бий, узнав это, стал бояться хана; хан несколько раз чрез посланных звал его к себе, но он не шел к нему. Увидев, что он не хочет к нему явиться, послал тридцать тысяч человек с приказом взять его и представить к нему. Когда войско хана шло к Мерву, Юлум-бий послал человека в Эсюрд к Мохаммед-хану с словами: «Мерв будет наградой тому, кто спасет меня от настоящей беды!». Дин-Мохаммед-хан, услышав такие слова, выступил с войском из Эсюрда. Когда он пришел к устью Мюргаба, то дал приказ, чтобы каждый всадник в лесу срубил себе по три ветви древесные, две и них привязал в тороках и одну у хвоста лошади; велел каждому ехать особым своим местом, а не одному за другим, чтобы на мягком грунте земли, каков в Мерве, оставалось больше следов. Страже своей он велел наблюдать за сторожевым отрядом неприятеля. Так как неприятель был еще далеко, он в этот день проехал небольшое пространство и остановился на ночлег. Его стража, заметив сторожевой отряд неприятельский, известила его. Поутру он двинулся дальше, и в этот день, опять сделав небольшой переход, остановился. Сторожевой полк неприятеля донес своему войску, что Дин-Мохаммед-хан идет с великими силами, и оттого идет медленно. Услышав это, неприятель послал людей для наблюдения. Они, увидевши стражу и огни среди войска Дин-Мохаммед-ханова, донесли, что он идет с большими ополчениями. Неприятель, на основании таких слухов, рассуждал: «За нами - Юлум-бий, пред нами Дин-Мохаммед-хан: как нам оставаться в середине двух врагов?» двинулся назад и, ушел в Бухару. Дин-Мохаммед вступил в Мерв и, сделавшись властителем его, в нем постоянно жил.

Главными чертами в характере Дин-Мохаммеда были храбрость в битвах с врагами и великодушие. Он никогда [212] не копил богатства; ласка его к своим нукерам была умеренна. По временам его поступки походили на поступки сумасшедшего. Сам я, не быв очевидцем его дел, не верю всем людским рассказам. Он умер в городе Мерве в девятьсот шестидесятом году (1553 Р. Х.), в год коровы, на четыредесятом году своей жизни.

У Дин-Мохаммед-хана было два сына, старший Баинда-Мохаммед, младший Абул-Султан (Абу-Мохаммед): его сделал он Кал-ханом; потому, когда еще жив был отец его, его звали Абул-ханом. Баинда-Мохаммед-султан был малоумен: однажды, когда отец его сидел в приемном отделении своего дома, он явился к нему и, став на колена, сказал: «я старше Абул-Мохаммеда; но его называют ханом, а меня только султаном: по твоему ли повелению, или сами от себя они так нас титулуют?» Хан не знал, что сказать ему. При хане находился один хороший бек, по имени Турумчий, из Тюркменского рода Лайна, человек весьма умный, известный по многим мудрым словам. Он сказал: «позвольте мне, государь, решить вопрос его». Говори! сказал хан. Турумчий, обратившись к Баинда-Мохаммед-султану, сказал: «когда Всемогущий Господь дал Вам жизнь, отец Ваш был султаном; а когда родился Ваш брат, Ваш отец был ханом. Чем был у кого отец, тем сделался и сын; родившегося от султана, называют султаном, а родившегося от хана называют ханом». Эти слова для него, неразумного, показались основательными, и он встал и вышел. Он умер вскоре после смерти отца своего. У Баинда-Мохаммед-хана был сын Турсун-Мохаммед; он был государем в Мерве; был очень деятельный, храбрый витязь. - На двадцать третьем году своей жизни, когда он ночью лежал в постели, некоторые из его нукеров зарезали его ножем. У него не было детей.

Абул-Мохаммед-хан по смерти отца своего был [213] ханом в Мерве. У него был один сын; с ним он, взяв войско, вступил в Хорасан, разделив на четыре отряда, вместе с своим сыном послал их для набегов, а сам оставался двадцать дней в Мешхеде. Хорасанские Кызылбаши собрались к Мешхеду; на северной стороне города, на берегу Кара-су, оба войска вступили в битву. Кызылбаши одержали победу; десять тысяч Узбеков под начальством Джелаль-хана потеряли жизнь. Тут убит был и единственный сын Абул-ханов. Абул-хан, лишившись сына, с печали заболел; никто не понимал причины его болезни; лекарь, взятый из Мешхеда, сказал: Хан страдает от того, что лишился сына; он выздоровеет, если у него будет сын, а без того не поправится в здоровье. Придворные сказали: сын не есть что нибудь такое, что можно добыть силою или богатством». В Мерве была одна женщина по имени Бибича; в кругу женщин ее делом были игра на тамбурине и раскрашиванье хиною. Она не выходила никогда за-муж. У ней был четырехлетний сын; она привела его к бекам и сказала: хан в одну ночь велел мне выкрасить его хиною, имел со мною сообщение; я сделалась беременною и родила этого сына; до настоящего времени, боясь супруги хана, я никому того не сказывала. Беки передали этого мальчика лекарю, а он отвел его к хану. Хан в это время не мог узнавать людей. Лекарь обнажил мальчика и хана, положил мальчика на грудь хану и, прикрыв их одеялом, громко кричал хану: Это ваш сын! Так делал он раза по три в день. Хан день ото дня стал поправляться и, выздоровев, усыновил себе этого мальчика, назвав его Нур-Мохаммедом. Когда он достиг юношеских лет, Абул-хан умер. По смерти Абул-хана возвели на ханство Нур-Мохаммеда. В течение нескольких лет его ханствования младшие братья Хаджим-хана и их дети из Ургенджа делали набеги на Мерв; много огорчая его попреками: «ты сын бесчестной женщины, [214] какой же ты мне брат?» У него не достало сил переносить это унижение; он пошел в Бухару к Обейд-хану, и рассудил предложить ему в дар Мерв. Обейд-хан, вместе с Нур-Мохаммедом, взял войско, вступил в Мерв. Нур-Мохаммед предполагал, что Абдуллах-хан, взяв Мерв, опять отдаст его ему, если он, управляя им, велит в хутбе возглашать его имя, и что тогда братья и сыновья Хаджим-хана не посмеют его тревожить. Но это чаяние его не сбылось. После того как Обейд-хан занял Мерв, он, боясь его, в одну ночь бежал и ушел в Ургендж к Хаджим-хану. Если благоволит Бог, мы об этом после расскажем. Он с Хаджим-ханом ушел в Персию. Через пять лет, которые они прожили у Кызылбашей, Обейд-хан умер. После него сделался ханом Бухары Абдуллах-хан. Тогда Нур-Мохаммед-хан опять овладел Мервом. В нем он истребил Узбеков, которые, бывши к нему нерасположены душею, причиняли ему много огорчений и беспокойств, а заменил их Сартами и Тюркменами. Узнав это, Персидский государь шах Аббас Мази пришел и осадил Мерв. После сорокадневной осады, Нур-Мохаммед, истощившись в силах к обороне, вышел из Мерва и предстал с покорностию пред шаха Аббаса. Шах поставил своих правителей в Мерве, Эсюрде, Нисае, Даруне и во всех областях, зависевших дотоле от Нур-Мохаммеда, и отправился назад; увел с собою Нур-Мохаммед-хана и в Ширазе заключил его в крепость; в ней Нур-Мохаммед и умер. От Дин-Мохаммеда не осталось потомства.

О других двух сыновьях Аваниш-хановых.

Старший сын Аваниш-ханов был Дин-Мохаммед; второй сын его был Махмуд; его прозвали Сари-Махмуд [215] султан. Он был человек весьма глупый, без мужества, без всяких достоинств, трус и скупой. Из хороших качеств Всевышний Господь не дал ему ни одного. Его звали Сари-Махмуд «Желтый Махмуд» потому, что в потомстве Аменк-хановом, как из мужского, так из женского пола до этого времени не было, кроме этого глупого потомка, ни одного человека, желтого или белого; все были черные. Однажды этот нечистый сидел в многолюдном собрании и пил бузу. Приходит человек и сказывает, что неприятели идут. Все бросились на коней, а он бросился с ножем ставить метки на кувшинах с бузой, приговаривая: на этом кувшие с бузой такая метка, а на этом кувшине с бузой такая метка, и отдал их под присмотР. Х.озяину твоего дома. По смерти его, детей от него не осталось.

Младший сын Авнаши-ханов был Алий-султан, он владел в нагорной стороне городами: Нисаем, Эсюрдом; в приречной стороне Ургенджем, Гезараспом и Катом. Действия начальников и правителей в обеих сих областях зависели от Али-султана. Каждогодно, в начале месяца февраля, он из Ургенджа отправлялся с конницею к пределам Хорасана и, делая на него набеги, там проводил все лето. Границами тех земель, которые он делал наезды, были Иль-Кюпрюк, Тиршиз, Тэрбат, Деджам и Харкерд. Занимаемые ими области были Джорчан, которого некоторую часть называют Кебуд-джама, Джачарам, Керайлу, Астрабад. Войско его простиралось до сорока тысяч. Осенью, в месяце октябре, он возвращался в Ургендж и в нем проводил зиму. Все Узбеки, составлявшие его многочисленное ополчение, поименно внесены были в список и получали жалованье. Нукерам, составлявшим его свиту, давалось каждому по шестнадцати овец: эти овцы, раздаваемые в жалованье, собирались от самих же Тюркменов; в случае недостачи их, давалась пятая часть из [216] овец, захватываемых во время наездов на Хорасан. Он в каждый год с небольшим отрядом людей отправлялся в Астрабад для сбора дани с племени Оклы-Гоклан, и сам распоряжался собиранием ее, рассылая своих нукеров. Теперь скажем о Кызылбашах.

Шаху-Тахмаспу каждый год приносили вести, что Алий-султан в наезде разорил такую-то область, но шах мало заботился об этом. Зимой одного года он дал повеление одному из своих беков, Бедер-хану: «возьми двенадцать тысяч Курджинов и отправься с ними в Хорасан. Как скоро придет туда Алий-султан, ты прямо напади на него; но об этом прежде никому не говори, чтобы это не услышал Алий-султан. Садись на коня и исполни так». Бедер-хан, выступил в поход и прибыл в Бичтам. Здесь ему донесли, что Али-султан с небольшим отрядом войска стоит в Астрабаде, собирая дань с Тюркменов, что его нукеры разошлись по домам Тюркменов и с султаном нет людей. Он поспешно вступил в Астрабад. Султана тотчас известили о приходе Кызылбашей, увидев передовой отряд их. Кызылбашей было двенадцать тысяч человек, а с султаном только три тысячи. Как скоро он получил известие о том, сели на коней и переехали на берег реки Гюргана. Я убогий видел эту реку: оба берега ее круты, в некоторых местах высота их есть в локтей сто. В прежнее время, когда производились набеги, избирали на ней переправы то в том, то в другом месте, предварительно осмотренном. Али-султан расположил свое войско на краю высокого, крутого берега; людей он не поставил на самом краю берега, а расположил палатки в четыре или в пять рядов, оставил между ними и берегом широкую дорогу и провел за палатками четыре перекопа, чтобы с внешней стороны нельзя было на них нападать коннице; лошадей же и верблюдов он велел привязать. Тут приблизились к ним Кызылбаши и сделали атаку. [217] Отряд, человек в тысячу, одною массою на всем скаку ударил на стан. Узбеки пешие бросились против них и приняли их в стрелы. Кызылбаши не могли перескакать через перекопы. Сколько раз Кызылбаши не возобновляли свои нападения, Узьбеки, выбегая на встречу им из стана, отражали их. Как скоро они начали стрелять в них из ружей, то Узьбеки уходили в палатки и прятались за верблюдов. Кызылбаши стали утомляться. Тут бек Оклий-цев, по имени Аба-бек, с другими десятью беками и с тремя стами человек захотел лично переговорить с султаном. Аба-бек, выступив с ними на ровное открытое место посреди войска, в то время как окружавшие его сели там и держали с собою лошадей, пошел к султану и сказал ему: «бой у нас идет ровно на обеих сторонах; у вас нет конницы; прогоняя Кызылбашей, мы не можем их преследовать и они остаются на своем месте. Позвольте мне с конными сделать нападение на них с которой-нибудь стороны». Султан позволил. Аба-бек с конницею выехал с тем местом, которое составляло ворота стана. Когда Аба-бек принял позволение от султана, выехал из стана, войско, оставшееся при нем, говорило: «для чего вы, государь, позволили это ему? Видя, что нас мало, он присоединится к Кызылбашам». Султан сказал: «Кызылбашей двенадцать тысяч; пусть же число их увеличится еще тремя сотнями. Только низкие люди способны делать зло своим: я судьбу свою поручаю Богу». Аба-бек, выступив с конницею, напал на Кызылбашей; и когда Кызылбаши начали их стеснять превосходством своих сил, Узьбеки дали тыл; но, удалившись от них, они опять воротились и сделали на них нападение. До шести раз они так делали. Такими действиями бой разгорелся сильно. Все Узьбеки, составлявшие фронт войска, устремились в бой; в то же время Аба-бек ударил с тыла на Кызылбашей; Узьбеки, быстро построясь в ряды, в то время как Аба-бек напал с тыла, с [218] фронта, с кликом: Алла, Алла, ударили на Кызылбашей: они не выдержали силы нападения, не устояли, побежали. Пехота, сев на верблюдов, какие были в стане, устремилась за неприятелем, напала на тыл его и преследовала его до заката солнца. Немного человек из Кызылбашей, под начальством Бедер-хана, спаслись. Конюший султана сказывал: я получил девятую часть из коней, доставшихся из добычи султану, и мне привелось получить 700 лошадей: поэтому судите, как велика была добыча.

По прошествии пятнадцати или шестнадцати лет после этого события Алий-султан, в начале осени выступил в поход из Ургенджа. Прибыв в долину Ходженда Хорасанского, он остановился там зимовать, намереваясь с наступлением весны сделать нападение на Ирак. Если придет, думал он, шах Тахмасп, я буду сражаться с ним. Но, когда наступили очень знойные дни, у него между крыльцами показался нарыв; он никому о том не сказывал. После того как он у него порвался, султан слег в постель. Придворные хотели осмотреть болезнь, хан не показывал, потому что стыдливость его была столь велика, что никто не видел его и в то время, когда он совершал омовения. Напоследок придворные говорили ему, чтобы он позволил разрезать у себя одежду и показать, но он и на это не согласился. Они против воли разорвали у него одежду и увидели, что сделалось сильное воспаление, и остановить его было нельзя. Сделали прижигание, но оно не принесло пользы; и султан отошел к милосердию Божию, в девятьсот семьдесят шестом году, в год коровы, на сороковом году жизни (1568 Р. Х.). Один стихотворец хронограмму его смерти означил в следующих стихах (мокаттаа):

«Али-султан есть тот знаменитый государь, которого имя известно в мире. [219]
Меч его из луча солнца, от которого шах Тахмасп кроется, как нетопырь.
Этот государь как скоро вышел из мира сего, то со всех сторон беды постигли его.
Год смерти его я означил словами:
Десять ханов равняются поражавшему Кызылбашей»

Доблести Али-султана.

Али-султан был прекрасный человек. Хаджим-хан говорил о нем: со времени Ядигер-хана до настоящей поры не родилось человека подобного Алию: деятелен, скромен на словах, храбр и мужествен в борьбе с врагами, изворотлив и настойчив в исполнении, внимателен к состоянию своей дружины, правосуден и строг, тверд волею. Стыдливость его была чрезвычайная и в такой высокой степени, что, когда он умирал и Аталык его, по имени Ата-бай, чтобы узнать, жив ли он еще, или нет, сунул свою руку под одеяло и тронул ногу его, он, находясь уже при смерти, открыл глаза и сказал: «ужели ты, прежде моей смерти, отнимешь у меня честь и стыдливость?» Правосудие его видно из следующих случаев: во время Хорасанского похода у одного знаменщика потерялась лошадь: когда переходило войско, младший брат знаменщика возвратился в юрт, чтобы отыскать лошадь: в одном шатре он увидел баранью голову, взял ее, привязал у себя с боку; когда возвратился к войску, другой из воинов узнал голову, принес жалобу султану и управшивал разобрать это. Тот говорил, что он нашел ее в юрте; хозяин барана утверждал, что он взял ее из дома и сюда привез. Султан унесшего голову велел казнить смертию, повесив его на шею верблюда. Также один раз султан во время похода проходил с войском по краю овощного поля: один молодой человек, спрыгнув с [220] лошади, сорвал две дыни. Хозяин дынь побежал к Султан и принес ему жалобу. Султан остановился на том месте, велел представить того молодого человека, приказал поставить в землю высокое бревно и на нем повесить похитителя; он уехал с того места уже тогда, как то отдал душу.

У Али-султана было два сына: старшего звали Искендер, младшего Санджар. Искендер умер через шесть месяцев после своего отца. Санджар был малоумный. Но не смотря на это Найман Кул-Мохаммед-бий поставил его государем в Нисае, уважая в нем сына своего несчастливого детьми государя. Он в продолжение осьми дней только раз выводил его в комнату, где принимались придворные, с тем, чтобы они не знали его недостатков. По времени он один ходил к султану и, по выходе от него, говорил: «султан дал такое то приказание, дал такое-то повеление». По временам он делал такие распоряжения чрез кого нибудь из приближенных к султану. Иногда Кул-Мохаммед-бий, посидев в своей гостиной, выходил оттуда и говорил: «Атабек! Государь сделал вам несколько таких-то поручений с приказом, чтобы вы исполнили это в скорейшем времени». «Вам султан жалует тысячу монет». «Худай-кулию пять тысяч монет». «Алла-кулию султан приказал отправиться послом к шаху». «Таким-то пяти человекам он поручает поверить всю казну; чего не достает, пусть представляет из других источников; оценка им пусть произведется в царском совете; такое-то дело пусть возложено будет на Худай-Назара». По этим распоряжениям, о которых мы сказали и которые Кул-Мохаммед-бий делал от имени Санджар-султана, судите и о прочих всех. Таким образом в продолжение двадцати пяти лет он поддерживал Санджара в сане государя. Санджар умер, не оставив после себя детей. [221]

Дети Акатай-хановы, из которых был главным Хаджий-Мохаммед-хан.

У Акатай-хана было шесть сынов: старший из них был Хаджий-Мохаммед-хан; второй Махмуд-султан, третий Булад-султан, четвертый Тимур-султан, пятый Алла-Кулий-султан, шестой Сулейман-султан. Алла-Кулий-султан умер двадцати двух лет. Сулейман-султан умер осьмнадцати лет, Махмуд-султан - сорока лет. После него осталось шесть сынов: первый Мохаммед, второй Амин, третий Алий-султан, четвертый Мохаммед-Амин, пятый Араб-султан, шестой Ак-баба. Амин и Мохаммед-Амин умерли после отца. Остальных четверых умертвил Абдуллах, хан Бухары. Абдуллах-хан убил также двух сынов Мохаммед-султановых, старшего Шах-Алия, который был женат, и младшего Шах-бехта, и всех сынов их, из коих один был тринадцати лет, а другие были по одному - по два года. Жена Али-султана и жена Араб-султана остались беременными: он к обеим им дал присмотрщика для наблюдения за ними: одна из них родила дочь, и он ей сохранил жизнь; другая родила сына и он в тот же день велел умертвить его. Тимур-султан умер сорока лет; у него было три сына: старший из них был Мохаммед-султан, второй Кадир-бирди-султан, третий Абул-хаир-султан: всех троих также умертвил Абдуллах-хан.

У Булад-султана было четыре сына: первый Баба-султан, второй Гамза-султан, третий Кулчи-султан, четвертый Пеглеван-Кули-султан. Булад-султана и трех сынов его Абдуллах-хан предал смерти. Пеглеван-Кули-султан умер своею смертию чрез пять лет после отца своего. [222]

Качества Булад-султана.

Булад-султан был человек без смысла, без мужества, сумасбродный. О нем, когда я был еще небольшой, слышал много рассказов. Расскажу о трех, четырех поступках его, дабы они не забылись между людьми. У Булад-султана было две привычки; первая: в разговоре он в конце своей речи приговаривал: шальф-ру! «распутница»; другая привычка: согнув два меньшие пальца, и большой палец положив на средний, быстро спускал его и производил звук: щелк: щелк! как делают это шуты и скоморохи. Так делал он обеими руками и за каждым разом приговаривал: «шальф-ру!» Однажды он спросил: «не отправляется ли какой караван в Хорасан? Ему сказали, что вчера отправился туда караван. Он одному из своих придворных дал приказ воротить всех, находившхся при караване, и представить к нему. Посланный настиг караван при колодезе Сагча, воротил его и привел в Хиву. Эти мусульмане подумали, что верно у султана есть война с Хорасаном; иначе для чего ему ворочать всех нас? Когда привели к султану всех людей из каравана, султан, взглянув на них, сделал рукою щелк-щелк, и сказал: мне семерку бритв-распутница! раз до пяти он повторил эти слова; караванные не могли понять. Нукеры султана им объяснили слова хана, который требовал, чтобы они привезли ему семь бритв; больше ему ничего не нужно; и вы отправляйтесь в свой путь. Вот еще один его поступок: Абдуллах-хан, желая отомстить Ургенджу, осадил этот город; но, не могши взять его, отступил назад простояв у Нового водопровода. Когда Абдуллах-хан стоял у Нового водопровода, тогда молодые джигиты, в числе пяти сот, выехали против неприятеля, говоря между собою: «что нам смотреть на неприятеля? подеремся с его сторожевыми! Булад-султан сказал: [223] и я еду, и также с ними отправился. Младший брат его, Тимур-султан, присоединившийся к молодцам, удерживал его и говорил: «ты куда едешь?» Все беки также останавливали его, но он не послушался и поехал. Сказывают, что он, в стычке с караулом, одолевал врагов: и когда бой сделался жарким, он не отставал от других. Но как к неприятелю пришло помощи, джигиты должны были бежать от него. Булад-султан обратился в бегство прежде всех. Приехав к Хиве, он слез с коня, взошел на порог городских ворот и, стоя на нем, махал руками и кричал: «поди сюда приятель, коли хочешь! попробуй теперь войти в город». У Булад-султана было три жены; старшая из них, Азиз-ханым, была внучка Ильбарс-хана. В ее дом он пошел в этот день и там, хвалясь перед своими женами, говорил: «сего дня я с неприятелем так и так бился, а завтра я ему то и то сделаю. Азиз-ханым, стыдясь за него пред посторонними женщинами, сидела спокойно, но на последок сказала: «перестань же!» Султан осердился и начал бранить ее; ханым начала противоречить ему. Он сказал ей: «полно тебе есть грязь, дикая синья!» - «Если жена свинья, то муж ее вепрь» отвечала она. Он схватил палку, и, когда хотел ее ударить, она встала и побежала от него, но запнувшись за порог, раздробила себе берцо. Но довольно говорить об этом.

Качества младшего его брата, Тимур-султана.

У Тимур-султана мало было ума; слова его были без соли. Но были у него и хорошие качества: он был храбр на войне, справедлив. Он до самой смерти своей ни к кому не ездил в гости, ни у кого не обедал. Однажды он ездил из Гезараспа в Хиву повидаться со своим [224] старшим братом Булад-султаном. Атабек Булад-султана, Уйгур, по имени Инди-бай, который правил и ртом и языком и волею Булад-султана, - этот Атабек в то время, как Тимур-султан после свидания с Буладом отправился назад домой, вышел к нему в одной тесной улице и, став на колена, звал его к себе в дом, приготовив для принятия султана богатый стол и большие подарки. Султан, сидя на лошади, ничего ему не говорил в ответ. Инди-бай говорил: «я - твой усерднейший старый слуга; знаю, что до настоящего времени ты не ходил ни к кому в дом. Надеюсь, что удостоишь меня милости больше, нежели кого либо; тогда и отдаленные и близкие будут говорить: Тимур-султан ни у кого не бывал в доме, но кушал в доме Инди-бая». Это было зимой; на султане была соболья шуба, крытая парчею и застегивавшаяся золотыми пуговицами; сняв ее с себя, он сделал знак своему стремянному, и этот, взяв шубу, положил ее на плеча Аталыка, а Тимур-султан, ударив плетью коня, уехал. Тимур-султан рассказывал о себе: когда мне уже было пятнадцать лет, в один день я с человеками десятью молодых людей выехал из Везиря середними его воротами для прогулки. Я приехал в один аул. Один зажиточный человек попросил меня заехать на несколько времени в его дом, я не желая отказом огорчить его, зашел к нему; он зарезал овцу и приготовил стол. От нее лопатку я привез домой. Отец мой спросил меня: что это за мясо? Со мною ездившие сказали, что султан ездил на прогулку, и что один богатый человек, пригласив его к себе, зарезал для него овцу, и что это бедро от нее. Когда они сказали, отец мой взял плеть и, подозвав меня к себе, сказал: «я дожил уже до пятидесяти лет, но до селе не ходил ни к кому в дом; а тебе только пятнадцать лет, и ты ходишь по чужим домам и ешь овец; когда тебе будет двадцать лет, ты станешь станешь есть у других лошадей, и твоя дружина, что увидит в твоих поступках, то и будет делать". Тут он велел человеку держать меня и из своих рук дал мне плетью тридцать ударов. У меня хлынула кровь; одежда на мне была белая, она краснела, облитая кровью. Когда я шел домой от хана, со мною встретился мой старший брат Хаджим-Мохаммед-султан. „Здоров ли ты, Тимур?" спросил он меня. „Что с тобою?" Я рассказал ему, чтосо мной было. „Отец твой, отвечал он - прекрасно поступил. Ты не смывай крови с своего лица, и не снимай с себя этой одежды; и завтра по утру поди и покажись отцу. Я так и сделал. Отец сначала сделал мне наставление, а потом, жалея о своем поступке, простил меня и подарил мне поколение Тюркменов Тююджи, сказав: они будут твоим владением. В то время этих Тюркменов было до шести тысяч семейств. Тогда я, призывая во свидетельство Бога всевышнего, поклялся, что до самой смерти не пойду ни в чей дом и моим нукерам не позволю ходить к кому либо.