-

Описание второго посольства в Россию датского посланника Ганса Ольделанда 1659 г., составленное посольским секретарем А. Роде.

Желая спасти Польшу от полного разгрома после побед, одержанных Россией и Швецией в 1654 и 1655 гг., Австрия, как известно, в конце 1655 г. решила воспользоваться недоразумениями, возникшими между Россией и Швецией, чтобы посеять раздор между победоносными врагами Польши ¹.

Императорский посол Алегретти, прибывший в Москву 7-го октября 1655 г. ², не замедлил подействовать в этом направлении, и его старания увенчались успехом. Шведские послы, Густав Бьелке, Александр фон-Эссен и Филипп Крузиус, приехавшие в Москву 28-го октября для подтверждения Столбовского договора, встретили здесь большие затруднения. Переговоры с ними тормозились; с начала мая 1656 г. стали умышленно стеснять послов и их свиту, и шведское подворье подверглось сильному надзору. Царь Алексей Михайлович к этому времени уже решил назначить съезд для мирных переговоров с Польшею и воевать с Швецией. 15 мая государь, выехав из Москвы, выступил в поход и начал войну удачно в Ливонии. Вскоре русские войска заняли Динабург, который царь повелел переименовать в Борисоглебск, затем были взяты Кокенгузен и Дерпт. [356]

Желая для борьбы с Швецией заручиться поддержкою Дании, царь еще до начала похода, в марте, отправил к королю датскому, Фредерику III, стольника князя Даниила Мышецкого, чтобы предложить королю, соединить свои войска с русскими и идти войною против шведов ³. С ответом на это посольство Фредерик III отправил в июне, вместе с князем Мышецким, своего посланника; Германа Косса, который 10-го августа был представлен государю в лагере под Кокенгузеном. Косс имел поручение уверить царя, что король согласен выступить против шведов, но с тем, чтобы, без согласия короля, царь со шведами не заключал мира.

17-го августа датский посланник выехал из царского стана к королю, при чем вместе с ним был вторично отправлен в Данию князь Мышецкий с грамотою, в которой царь, извещая о своих победах над шведами и о том, что вскоре он приступит к осаде г. Риги, снова предлагал королю наступательный союз против Шведов. Мышецкий вручил эту грамоту королю 17-го сентября, но от заключения договора о союзе отказался, ссылаясь на то, что «без, царского указа сделать ему этого не уметь». Переговоры с Мышецким затянулись; он прожил в Копенгагене до лета 1657 г., и при нем еще Фредерик III начал войну со шведами, о чем и уведомил царя грамотою от 10 июня 1657 г. Чтобы закончить переговоры о наступательном союзе против Швеции, король затем отправил к царю своего посла Ганса Ольделанда, который вместе с Мышецким выехал из Копенгагена 20 сентября- и прибыл в Москву в январе 1658 г.

Между тем, к этому времени произошла перемена в политике Москвы относительно Швеции. Вследствие неудачи, которую Карл X потерпел в Польше после своих побед 1655 г., он теперь уже не являлся там опасным соперником; положение же дел на юге, в Малороссии, принуждало Москву возобновить войну с Польшей. Мирные переговоры, начатые между Россией и Швецией в апреле 1658 г., увенчались успехом к концу года, и уполномоченным царя удалось заключить 20 декабря 1658 г. в деревне Валиесар перемирие на три года ⁴.

Военные действия Дании против Швеции продолжались также не долго. В начале 1658 г., благодаря сильным морозам, Карл X, с неожиданною смелостью, перешел со своими [357] полками по льду на датские острова Фюнен и Зеландию и заставил Данию просить о мире, который и был заключен в Рошильде, в феврале 1658 г. ⁵.

Выгодными условиями этого договора Карл X; однако же, не удовлетворился. В августе он возобновил войну и приступил к осаде Копенгагена, но встретил на этот раз сильный отпор со стороны датчан, которые удачно вели защиту крепости. В ноябре Фредерик ІІI датский отправил в Россию вторично Ганса Ольделанда, чтобы предложить царю снова союз против Швеции и изложить причины, побудившие короля в феврале заключить мир с Карлом X.

Ольделанд приехал в Москву 23 марта 1659 г, и оставался там до 29 мая ⁶. О пребывании его в России сохранился дневник, веденный на немецком языке секретарем посольства Андреем Роде. Дневник этот носит следующее заглавие на датском языке: «Hans Oldelands sidste reyser and fart till. Muskoff dend 23 Marty 1659, beskreffuen aff Andreas Rhode, Sekretairen paa reysen», т.-е. Описание последнего посольства и путешествия Ганса Ольделанда в Москву, 23 марта 1659 г., составленное секретарем посольства Андреем Роде.

В дневнике говорится о секретаре посольства всегда в третьем лице; но что автором его действительно был секретарь посольства, как сказано в заглавии, подтверждается до известной степени заметкою, внесенной в дневник под 11-м апреля. В этом месте отмечено: «11 числа полковник Бауман пригласил к себе секретаря и толмача и показал им чертеж мортиры, а кроме того полковник показал нам чертеж орудия, изобретенного великим князем».

Копия, по которой нами здесь дается дневник Роде, была снята профессором Гельсингфорского университета С. В. Соловьевым в тридцатых годах прошлого столетия в одно из его археографических путешествий. Соловьев совершил, как известно, в 1837, 1838, 1839 и 1840 гг. поездки по Скандинавия, отыскивая в шведских и датских архивах источники для русской истории, и в донесении его, читанном в заседании [358] Археографической комиссии в Петербурге 27 апреля 1840 г., накануне четвертой поездки его в Скандинавию, мы находим указание на то, что подробный отчет об осмотре всех посещенных им библиотек и архивов он предполагал сообщить в «особом сочинении» ⁷. Это обещанное сочинение, однако же, им не было издано. Когда, затем, в 1849 г. археографическая комиссия приобрела у Соловьева всю коллекцию рукописей, собранную им в Швеции и Дании, то в собственность комиссии поступила и копия с описания путешествия Ольделанда 1659 г., и этим списком я пользовался. Соловьев, однако же, здесь, как и на многих других из его копий, не отметил, где находится подлинник, но мне удалось установить, что подлинная рукопись описания путешествия Ольделанда хранится в королевской библиотеке в Копенгагене, и по моей просьбе рукопись была выслана в Киев, за что выражаю самую искреннюю благодарность правлению вышеназванной библиотеки.

Таким образом, я имел возможность сличить копию Соловьева с подлинником и исправить некоторые допущенные там неточности. Подлинник дневника Роде составляет тетрадь в четвертую долю, размером в 21 х 16 см., и обнимает 57 листов или 114 страниц, из которых только две первых страницы чисты. Библиотечный значек: Ms. Gl. kongl. s. 4° 2688. Почерк мелкий, но довольно разборчивый; орфография весьма неправильная и, в особенности, употребление прописных букв и расстановка знаков препинания весьма произвольны.

В совокупности дневник Роде обнимает время с 23 марта 1659 г., т.-е. со дня приезда посольства в Москву, по 4 июня того же года, т.-е. по шестой день после выезда посольства из Москвы в Данию по Волоколамскому тракту. Что касается содержания дневника, то он представляет собою каждодневные наброски, в которых Роде описывает пребывание посольства в Москве и отмечает происшествия и события, в которых он здесь участвовал и о которых слыхал. К своей задаче автор отнесся в общем добросовестно и оставил нам записки, не отличающиеся широтой взгляда, но дающие нам пеструю и интересную картину нравов и жизни иноземного населения столицы и, преимущественно у иноземных офицеров, явившихся, и по описанию Роде, типичными представителями своего времени, т.-е. суровой эпохи тридцатилетней войны.

В. Кордт. [359]

Посольство Ольделанда.

24-го марта, после обеда, прибыл нарочный из Москвы и предложил нам собираться и продолжать путь к столице. Поэтому мы немедленно отправились дальше и, по милости Божьей, проехали последние три мили нашего путешествия так же благополучно, как и всю, совершонную нами, дорогу. За четверть мили до Москвы пристав повел нас в одну из слобод, т.-е. предместий, которых тут целый ряд, и задержал нас здесь, чтобы снова сообщить в Москву о прибытии г. посланника и получить оттуда дальнейшие предписания. Тем временем г. посланник переоделся и приготовился к въезду. Через час вернулся нарочный с приказанием, чтобы пристав с посланником двинулись в путь, и тогда мы, не спеша, последовали за приставом и скоро увидели посланного нам навстречу всадника, который быстро повернул назад, как только убедился, что посланник приближается. За ним вскоре появился другой всадник и сообщил нашему приставу, по какой дороге тот должен был везти посланника в город, а именно, через Москву реку по направлению к Тверским воротам. Когда мы подъезжали к этим воротам, прискакал третий всадник и приказал нам сделать круг, вследствие чего мы и продолжали свой путь, пока четвертый всадник не предложил нам остановиться и ожидать дальнейших распоряжений, которые привез, наконец, пятый гонец, объявивший, что мы должны двинуться дальше, так как уже приехали те лица, которым поручено встретить посланника от имени великого государя. После этого, подъезжая очень медленно к городу, мы заметили тридцать шесть всадников, которые направлялись нам навстречу, имея с собою, в поводу 3-х лошадей: двух с седлами и одну без седла; последняя была белая и ею потом в городе заменили ту лошадь, которая была впряжена в сани посланника. За этими всадниками следовало трое больших боярских саней, из которых одни, предназначенные для г. посланника, были обтянуты красной камкой и, кроме того, красиво убраны коврами. Двое остальных саней, покрытых только медвежьими шкурами, предназначались для обоих приставов, но так как они вдвоем поместились в одних санях, то вторые ехали за ними порожняком. Все трое саней были запряжены белыми лошадьми, при чем, по русскому обычаю, уши лошадей и дуга были густо обвешаны лисьими хвостами. Перед санями, на довольно большом расстоянии, ехал младший толмач, по имени Алексей, который попросил посланника, остановиться и сойти с саней, чтобы выслушать титул великого [360] князя, который он должен ему прочитать, что и было исполнено. Затем стали приближаться пристава, навстречу которым торжественно направлялся посланник на своих красиво убранных санях и, когда он находился уже близко от них, то свернул со своими санями на правую сторону дороги. Тут, однако же, вопрос о том, кому первому выйти из саней, вызвал длинные переговоры, так как один из приставов, человек преклонных лет, по имени Василий Васильевич Жидовинов ⁸, заявил, что г. посланнику следовало бы сойти первым, так как он приехал по поручению своего короля, чтобы оказать честь его царскому величеству. Посланник же на это не соглашался, возражая, что пристава были посланы великим князем, чтобы встретить его с подобающими почестями, как представителя своего всемилостивейшего короля, и, таким образом, оказать этому последнему честь. Наконец, решили, что те и другие выйдут из саней одновременно. Когда это было сделано, подошли к нам оба пристава, а именно: Василий Степанович Жидовинов и Яков Семенович ⁹; они были наряжены в персидские парчевые кафтаны и плащи из сукна лимонного цвета с шарфом, расшитым золотом и серебром, на головах же их были собольи шапки. Все это им было выдано из великокняжеской казны. Один из них прочел великокняжеский титул, приветствовал г. посланника от имени своего государя, великого князя, и спросил его о путешествии и здоровье. На это г. посланник ответил, произнеся титул короля Дании и Норвегии. Затем он сел в свои сани и, в сопровождении 36 всадников, ехавших впереди, и двух приставов, следовавших в своих санях по сторонам его саней, через Тверские ворота торжественно въехал со своей свитой в Москву.

Недалеко от Неглинного моста мы заметили г. полковника Баумана ¹⁰ с несколькими голландскими и германскими офицерами. Он велел оседлать всех своих лошадей; но его слишком поздно уведомили о приезде г. посланника и, вследствие этого, он не мог осуществить свое намерение и выехать навстречу [361] г. посланнику за город. Поэтому г. Бауман пришел пешком, чтобы хоть на улице приветствовать г. посланника. Однако и это г. полковнику не удалось, так как пристава запретили остановить сани г. посланника, и мы ехали без остановок до Персидского или большого Посольского двора, недалеко от Кремля, где нас и поместили. Этот двор весьма просторен и обширен, так что в нем могли бы поместиться 200 человек, но он лишен всяких удобств, необходимых в особенности в то время года, в какое мы приехали; ни в одной из комнат, не исключая и той, которую отвели посланнику, не имелось исправных окон, ни хороших печей. Поэтому мы все удивлялись, что нас привели в холодный и неприспособленный дом, между тем, как мы, порядком промерзнув в дороге, были бы рады удобному и теплому помещению. Когда мы об этом заявили приставам, они обвинили смотрителя дома и, обещав, что на следующий день все будет приведено в порядок, откланялись.

24-го марта утром явился к нам подьячий, по имени . . . ¹¹, человек низшего разряда, и привез посланнику грамоту из Приказа. Этот дьяк объяснил, что он прислан думным дьяком Алмазом Ивановым ¹², чтобы приветствовать от его имени посланника и чтобы, по исполнении этого, собрать сведения о положении дел в Дании, о мирном договоре, заключенном с Швецией, о землях, обещанных и уступленных Дании на основании этого договора, о причинах, так внезапно вызвавших эту недавнюю войну, об осаде Копенгагена, о морском сражении и, наконец, о том, кто одержал верх ¹³. На все эти пункты, мы ему подробно отвечали, и он все это велел записать своему писцу. Мы обещали, кроме того, дать ему книжечку с очерком образа действий Швеции за последнее время и вызванной ею несправедливой войны; посланник же поручил ему передать Алмазу Ивановичу, что ему очень хотелось бы возможно скорее иметь аудиенцию у его царского величества и что поэтому и просит думного дьяка о содействии. Под вечер тот же подьячий пришел вторично и сообщил, [362] что соизволением его царского величества аудиенция назначена на следующий день. Одновременно он принес два пакета с письмами полученными здесь для посланника; при этом он передал от имени великого князя, что в знак тесной дружбы и добрых отношений к его величеству королю датскому, великий князь повелел вручить посланнику эти письма в полной сохранности и невскрытыми, с просьбой известить его о сообщаемых в них вестях.

25-го числа утром явились оба пристава и просили, чтобы г. посланник к седьмому часу дня (т.-е. по нашему около двух часов после обеда) ¹⁴ был готов для аудиенции, так как они к этому времени, по повелению великого государя, должны заехать за ним. Кроме того, они спросили, прислал ли его величество король датский подарки великому государю; и когда мы на это ответили, что г. посланник на этот раз поднесет подарки только от себя лично, они пожелали их видеть, чтобы доложить об этом Алмазу Ивановичу. Их желание было исполнено.

В восьмом часу прибыли на подворье посланника 12 всадников на белых конях и привели красиво убранных лошадей такой же масти для должностных лиц посланника. Затем, были привезены для посланника запряженные прекрасной белой лошадью красивые и удобные сани, и за ними следовали оба пристава, наряженные в парадную одежду из царской казны, при чем каждый из них сидел в особых санях. Пристава нам объявили, что их великий государь уже восседает на престоле, готовый дать посланнику узреть свои ясные, светлые очи, и что поэтому пора двигаться в путь. Г. посланник тотчас собрался и быстро направился к выходу, пристава же поспешили за ним, чтобы сесть в свои сани, если и не первыми, то по крайней мере одновременно с посланником. Впереди нас ехали вышеупомянутые 12 всадников, за ними следовали прежде всего наш гофмейстер и затем наш секретарь с верительной грамотой его королевского величества. Перед самыми санями посланника несли подарки, именно: большое зеркало в раме из черного дерева, которое держали двое, далее два красивых серебряных позолоченных кувшина и, наконец, большой золоченый бокал. За подарками ехал посланник, а с ним его толмач, который стоял впереди в санях; по сторонам же следовали оба пристава. Проехав в таком [363] порядке через мост, мы прибыли в Кремль, где, окруженные тремя стенами, находятся дворец и целый ряд довольно обширных, принадлежащих знатным боярам, домов, большею частью деревянных. Мы увидели здесь, что по обеим сторонам пути были расставлены двойным строем стрельцы под ружьем, т.-е. с мушкетами; все они были в парадной одежде; большая часть из них — свежие, молодые люди.

Недалеко от дворца, по правую руку, стоит огромный колокол, единственный в своем роде на всю Европу. На него пошло 8750 с чем-то. пудов меди, т.-е. считая пуд в 40 фунтов, триста пятьдесят тысяч с чем-то фунтов, Затем, доехав до дворца, мы остановились у крыльца, которое ведет в палату, где была назначена аудиенция, и посланник вошел в сени, где кругом сидело очень много лиц, одетых в золотые кафтаны и высокие горлатные шапки из царской казны; эти люди при его входе встали. Затем, из приемной палаты вышли, для встречи от имени его царского величества, стольник князь Василий Богданович Волконский и дьяк Павел Гаврилович Симановский ¹⁵, оба в великолепном платье. Они произнесли титул великого князя, объявили посланнику, что великий государь его уже ожидает и повели его в приемную палату, которая оказалась довольно мрачной и скромной, так как украшением ее служили лишь красивые ковры, которыми были увешаны стены и покрыты пол и подоконники. Около дверей, по правую сторону, сидело 18 бояр в парадной одежде; кроме того стояло в палате больше 50-ти или 60-ти особ в золоченых кафтанах из великокняжеской казны, все с непокрытыми головами. Сам великий князь восседал по правую сторону палаты, на высоком серебряном троне, наверху которого был изображен двуглавый орел. На голове у царя была шапка из серебряной ткани, оточенная собольей камкой, шириною в четыре пальца и увенчанная маленькой коронкой. Верхняя одежда его была тоже из серебряной ткани, в руках же он держал серебряный жезл. Впереди царя по два с каждой стороны стояли молодые люди, наряженные в очень красивые одежды, с шапками на голове, державшие в руках топорики с широким лезвием, откинутые на плечо ¹⁶. По правую руку царя стоял его тесть, Илья Данилович Милославский, а по левую — Борис Иванович Морозов, женатый на сестре царицы. [364] Как только посланник вошел с своей свитой, ему и одному из приставов, а именно старику, который присутствовал при въезде, по имени Василий Васильевич Жидовинов, указали место против великого князя. Затем стали рядом должностные лица посланника по старшинству. Остальные лица свиты т.-е. служители, должны были стать немного позади. Между великим князем и посланником находился думный дьяк Алмаз Иванович, который ходил то к тому, то к другому и, казалось, получал указания великого князя о том, что он должен был объявить посланнику. В остальном здесь происходило лишь то, что обыкновенно происходит в подобных случаях и что описано Олеарием в его Персидском путешествии ¹⁷. Толкач думного дьяка стоял немного в стороне за посланником; обязанности эти исполнял на этот раз, по болезни г. фон-Дельдена ¹⁸, пленный и перекрещенный лифляндец, Василий Багус ¹⁹.

Когда, по предложению думного дьяка, посланник обратился к царю с речью от имени нашего всемилостивейшего короля и государя и передал прямо в царские руки свои верительные грамоты, думный дьяк от имени великого князя ответил ему, что по повелению великого государя (затем следовал его титул) грамоты его величества короля Дании и Норвегии будут распечатаны и переведены, а потом и объявлен ответ. После этого принесли для г. посланника скамейку и пригласили его сесть. Когда же г. посланник последовал этому приглашению, то пристав, полагая, что приглашение коснулось также и его, сел рядом с посланником, но скоро встал, заметив насмешливые взгляды присутствовавших. Вслед за тем, [365] посланнику были предложены вопросы о здоровье его величества короля Дании и о его собственном здоровье и о том, благополучно ли он ехал, на что посол давал подобающие ответы, присовокупляя к этому просьбу о секретной аудиенции.

После этого было объявлено, что великий государь и царь жалует посланника вечером того же дня кушаньями от своего стола, а теперь допускает его к своей руке. Когда посланник исполнил этот обряд, были удостоены этой же милости секретарь, толмач и гофмейстер, которые, последовав приглашению, целовали мягкую и пухлую руку царя. Но, во избежание того, чтобы они как-нибудь не дотронулись до руки великого князя, как это сделал толмач прежнего нашего посольства, сановники, стоявшие возле царя, следили за тем, чтобы никто не поднял своих рук. Затем, посланник откланялся и вернулся на свое подворье в том же порядке, как приехал. Немного погодя, явился к нему, как и при прежнем посольстве, князь Юрий. Иванович с царским угощением ²⁰. Впереди шел человек со скатертью и рядом с ним другой, который нес на золотом блюде пару больших ножей с черенками, золоченными и украшенными хрусталевой инкрустацией. За ними следовало более 56 человек, несших большею частью на серебряных и золоченых блюдах кушанья, состоявшие по случаю Великого поста исключительно из рыбы, при чем некоторые рыбы были очень вкусно приготовлены; другие же, а именно жареные, не возбуждали нашего аппетита, так как были приправлены чесноком, и постным маслом, поэтому для нас было достаточно и одного запаха. Затем, принесли напитки: вино, мед и водку в семи серебряных и позолоченных кувшинах разной величины и в пяти больших оловянных кувшинах; что же касается пива, то его привезли на санях. Когда стол был накрыт, то поставили на него столько блюд, сколько на нем поместилось, остальные же передали нашей прислуге; и затем пригласили посланника к обеду. По русскому обычаю прежде всего для возбуждения аппетита предложили ему выпить весьма крепкой водки из очень красивой чарки, оправленной золотом. Потом всем сидящим за столом налили по большому бокалу рейнвейна, но, в ожидании предстоящих здравиц, никто пока не решился прикоснуться до него. Как только мы начали есть, присланный к нам князь повелел подать стоявшие против нас серебряные и золоченые кувшины, затем вынул свиток, на котором были отмечены здравицы, которые он [366] должен был провозгласить, и пил прежде всего за здоровье великого князя, затем за его величество короля Дании, за молодого царевича и, наконец, за нашего королевского принца. Когда это было выпито, князь хотел снова взяться за свой свиток, но в виду поста и так как посланник просил извинения, указывая на то, что уже не в состоянии больше пить, он этим удовольствовался. По окончании этого угощения посланник повел князя Юрия в свою комнату, чтобы ему показать и, в случае его желания, поднести ему портреты его королевского величества, короля Дании, королевы и его королевского высочества, гравированные на меди. Но оказалось, что когда во время обеда говорили об этих портретах, наш толмач не слыхал, что посланник сам намерен их преподнести князю, почему и принес снизу один экземпляр, привезенный с собою в Москву, который он передал тут же князю. Это очень рассердило посланника, но толмач оправдывался тем, что он портрет передал не от себя, но от имени посланника. Для того, однакоже, чтобы князья привели в эту комнату не даром, ему показали два бокала и один кубок чеканной работы и попросили его выбрать один из этих трех предметов в благодарность за его сегодняшние хлопоты. Он вежливо отказывался от предложенного, но едва ли искренно, а скорее потому, что не знал, на чем остановиться, так как бокал ему нравился по весу, кубок же по отделке. Тем не менее, он отклонял все, объясняя, что он сделал лишь то, что ему было повелено его великим государем, так что исполнил только свой долг и не заслужил никаких подарков. Г. посланник же, хорошо поняв, чем вызваны эти деликатные слова, поднес ему не только кубок но и бокал, с просьбою принять все это. Теперь уж наш князь не отказывался, а принял охотно подарок и сказал, что он доложит об этой любезности посланника его царскому величеству и покажет ему еще сегодня вечером подарки. Вскоре после этого он простился, приказав двум своим служителям, Которые должны были стоять перед ним в санях, держать подарки, и таким образом поехал прямо наверх к великому князю.

Сегодня имел до нас аудиенцию бранденбургский посланник Петр Гофман ²¹, и так как толмач Василий Багус, который присутствовал на той аудиенции, исполнял свои обязанности и на нашей аудиенции, то он раза два ошибся, когда [367] произносил имя нашего всемилостивейшего короля, называв его Фридрихом Вильгельмом, вместо Фридриха.

26-го числа пришли оба пристава и сообщили от имени его царского величества, что, в случае желания, г. посланник сегодня же будет всемилостивейше принят на второй аудиенции. За это посланник выразил-искреннюю благодарность и полное согласие, выражая надежду, что аудиенция состоится только после полудня, чтобы, надеясь в таком случае, иметь возможность изложить не только устно, но и письменно свои предложения в тайной конференции. Пристава вернулись около 10-го часа (т.-е. по нашему времени около четырех) и обождали у нас, пока им сюда не принесли для аудиенции платье и шапки из великокняжеской казны, затем они переоделись и, когда из дворца были присланы лошади и сани, г. посланник поехал наверх в таком же порядке, как вчера. Здесь его встретили с таким же почетом, как первый раз. Он поблагодарил за вчерашнее милостивое угощение, так как пристава ему напомнили, чтобы он этого никоим образом не забыл, ненова просил о тайной конференции. Потом принесли для него скамейку и пригласили его сесть, при чем опять спросили о его здоровье и, наконец, ему было объявлено, что уже назначены уполномоченные лица для тайного совещания с ним. За это посланник поблагодарил подобающим образом, откланялся великому князю и затем, провожаемый толмачом Василием Багусом; отправился с думным дьяком и с теми двумя князьями, с которыми он вел переговоры уже при первом посольстве ²² в другую палату, стены которой были украшены плохой живописью. Из лиц его свиты при нем остался только его толмач; другие же, вместе с многими придворными, одетыми в золоченые кафтаны, остались в сенях, где стоял целый ряд скамеек, обитых частью красной, частью желтой камкой. Переговоры продолжались приблизительно полтора часа; предложения, изложенные сначала устно, посланник представил на бумаге и, затем, они разошлись. Предварительно, однако же, потребовали думного дьяка к великому князю, откуда он, впрочем, скоро вернулся. Затем, наш секретарь вручил русскому толмачу извлечение из новостей, полученных нами на-днях в наших письмах и ведомостях, и мы опять поехали домой. Около часа спустя пришел к [368] нам русский толмач Василий Багус и объявил по поручению думного дьяка от имени великого князя, что ходатайство г. посланника, представленное им в тайном совещании, о разрешении его свите выходит на улицу, ему же самому принимать у себя тех из иноземцев, которых он пожелает видеть, всемилостивейше уважено, с тем, однакоже, условием, чтобы свита не заходила в Кремль.

Посланнику и его свите, кроме того, были предложены на следующий день лошади и особое место на возвышении, чтобы он, при желании, на следующий день мог присутствовать при праздновании Вербного воскресения. За эту милость г. посланник поблагодарил подобающим образом и принял предложение. Толмач, уходя, передал еще по поручению думного дьяка, что царь изъявил согласие принять, невзирая на большой праздник, г-на посланника на следующий день в аудиенции, чтобы дать ему окончательный ответ на все его предложения и отпустить его, если он торопится домой и желает, чтобы его не задержали, при чем, однакоже, великому князю не будет неприятно, если посланник пожелал бы еще немного остаться. Тогда посланник выразил свою благодарность за эту большую благосклонность, оказываемую великим князем королю датскому, изложил причины, в силу которых ему при всем желании пока невозможно собраться в дорогу и просил уведомить об этом думного дьяка. Сегодня, кроме того, вместо старого Василия Васильевича Жидовинова, который, вследствие преклонных лет, не был в состоянии исполнять обязанности пристава, к нам был назначен Петр Иванович ²³, чему мы не особенно рады были, так как он, состоя приставом при прошлом посольстве, причинил г. посланнику много хлопот. Наконец, сегодня же мы послали Якову Семеновичу, нашему второму приставу, а равно младшему толмачу и домашней прислуге восемь блюд из кушаний от царского стола, которыми нас вчера угощали; это считается высшей честью, которую можно оказать этим людям.

27-го числа были приведены для г. посланника и его свиты пять белых, хорошо убранных лошадей, и затем прибыли оба пристава, чтобы провожать г. посланника на то место, откуда возможно было хорошо видеть совершение их праздничного обряда. Место это находилось недалеко от дворца, т.-е. Кремля, по левую сторону и было довольно возвышено, так что мы могли все видеть. Здесь же лежали две огромных пушки, [369] каждая в три сажени длины, или в рост высокого человека, взятый три раза, при чем жерло одной пушки в диаметре было в девять четвертей, другой же — шесть четвертей локтя. Так как мы прибыли сюда довольно рано, то видели, как приходили некоторые полки стрельцов и выстраивались около полков, прибывших раньше нас. Они были все хорошо одеты и заняли вплотную всю площадь перед Кремлем и храмом Входа Господня в Иерусалим; кроме того, стрельцы были еще расставлены по некоторым улицам в два ряда. Народу, т.-е. мужчин и женщин, собралось столько, что они не поместились на площади. Поэтому они заняли крыши ближайших домов и сараев, вследствие чего некоторые крыши от большой тяжести провалились. Здесь можно было видеть убранство русских женщин, которые большею частью красивы; но все они, как красивые, так и дурные, портят себя румянами, которыми они злоупотребляют. Они, как и мужчины, носят два кафтана: нижний в обтяжку, верхний же пошире, с длинными рукавами до земли. Кафтан этот, смотря по знатности особы, бывает наряднее или проще, при чем даже женщины скромного происхождения шьют его из тафты или дамаска и украшают его со всех сторон золотыми или серебряными кружевами. Богатые женщины носят спереди кафтана изготовляемые золотых дел мастерами большие серебряные или позолоченные пуговицы, величиной в довольно большое яблоко, которые при ходьбе или езде производят довольно сильный шум.

По совершении главного богослужения великий князь обратил свой взор к тому месту, где стоял г. посланник, и последний тотчас же, вместе со своей свитой, низко поклонился ему. Тогда великий князь слегка кивнул головой и повелел думному дьяку Алмазу Ивановичу справиться о здоровьи г. посланника и объявить ему, что он сегодня жалует его двойным количеством яств и напитков. Думный дьяк, не медля, прислал другого дьяка, чтобы сообщить об этом г. посланнику, который поблагодарил за оказанную ему честь и отвесил поклон великому князю.

Пение тем временем все продолжалось и, наконец, двое, изображавших апостолов, привели за повод коня в белой попоне, заменявшего осла и привязанного к обитым красным сукном саням, на которых было установлено дерево, увешанное яблоками. На этого коня положили поперечное седло и повели его к крыльцу. Тогда великий князь с митрополитом спустился вниз, окруженный громадной толпой народа, а митрополит затем сел на лошадь, изображавшую осла, и великий [370] князь вел ее до Кремля, поддерживаемый при этом под руки двумя ближними людьми, которые держали повод коня, так-что великий князь к нему почти не прикасался. Впереди ехали упомянутые выше сани с деревом и в них сидели трое детей: самых знатных бояр и раздавали народу яблоки. По пути, назначенные для этого мальчики, постилали пальмовые ветки, а монахи и народ, который провожал шествие, громко пели. Таким образом совершилось празднование Вербного воскресения, и если только митрополит заплатил за оказанную ему великим князем честь столько же, сколько обыкновенно платят патриархи ²⁴, то великий князь получил 95 руб. или червонцев за то, что он вел за повод осла. Однако этого узнать нам не удалось. Сегодня, а равно в течение всей следующей недели и на Пасху, почти непрерывно как днем, так и ночью, звонили в колокола.

Когда г. посланник отсюда возвращался верхом домой, к нему присоединился подполковник Шневинс, желавший поздравить его с благополучным приездом. Шневинс, полковник Бауман и другие офицеры совершили дорогу в Москву вместе с посланником, когда тот в первый раз был отправлен сюда ²⁵. Однако же, когда мы приехали на наше подворье, пристав Петр Иванович не хотел допустить, чтобы подполковник остался у г. посланника на обед. Тогда г. посланник сделал ему строгий выговор, так как пристав вздумал запретить ему то, что сам великий князь разрешил, и оставил у себя подполковника. Сегодня вечером толмачу было поручено доставить королевские письма Давиду Рютцу ²⁶; но так как вышеупомянутый пристав запретил стражникам, впредь до нового распоряжения, выпускать со двора кого-либо из людей посланника, то пришлось пока отложить это дело.

28-го числа была составлена записка с жалобой на пристава, [371] чтобы представить ее думному дьяку; но она не была отослана, так как пристав сам пришел и извинился перед г. посланником, заявляя, что он не виноват в том, что сделала стража. В полдень г. посланника посетили г. полковник Бауман с пастором Иоганесом Фокеродтом ²⁷, которого он привез с собой из Дании, и маиор Фридрих Мейер ²⁸, состоявший толмачом при князе Дмитрии (Мышецком) в Дании. Все они очень обрадовались нашей блестящей победе и поражению шведов под Копенгагеном и в Зунде. Так как мы уже долго не причащались, то обратились к пастору с просьбой читать у нас проповедь и дать нам причастие 31-го числа, предполагая к этому дню приготовиться подобающим образом.

29-го числа секретарь и толмач были посланы с кредитными письмами к Рютцу и Марселису ²⁹; но оказалось, что оба лежали в постели. Марселис заболел с горя, что его жена выкинула; вдобавок, его мучила подагра; у Рютца же появился Антонов огонь в ноге и причинял ему сильную боль. Марселис, впрочем, не скрывал, что он очень огорчен тем, что по поводу векселя в 1000 рейхсталеров писали также и Рютцу, как будто он сам не в состоянии достать эту сумму.

30-го числа у нас не было гостей, и мы готовились к великому святому делу, которое мы хотели исполнить на следующий день.

31-го числа утром г. Фокеродт говорил проповедь, после чего мы причащались; затем он остался у нас обедать. [372]

1-е апреля, т.-е. день страстной пятницы, мы проводили тихо и спокойно: пели псалмы, читали евангелие и молились.

2-го апреля толмач был послан в слободу, чтобы справиться о здоровье г. фон-Дельдена. Вся эта неделя у русских считалась до того святой, что даже служебными делами никто не занимался, и мы узнали, что по особому приказанию великого князя все занятия были прекращены и все присутствовали на богослужении; вследствие этого днем и ночью, не переставая, звонили в колокола. На этой неделе русские, кроме того, очень строго соблюдали пост, воздерживаясь от пищи, которая могла вызвать отрыжку, так что все, не исключая и самого великого князя, довольствовались хлебом и квасом.

3-го числа, т.-е. на первый день Пасхи, стрельцы, которые были у нас на карауле, поднесли нам несколько крашенных яиц со словами: «Христос воскресе». Принимая яйца нужно отвечать: «Воистину воскресе». Этот обычай соблюдается не только простыми людьми, которые даже на улице, целуясь, поздравляют друг друга, но и всеми сановниками и даже великим князем, который по своему благоусмотрению приглашает своих бояр, офицеров и других служилых людей, а равно и купцов, чтобы собственноручно одарить их красными яйцами. Немецкие купцы, однако же, не считают большим удовольствием узреть ясные очи великого князя по тому или другому торжественному случаю, так как им подобная милость обходится довольно дорого, в виду того, что без подарков они не встретили бы милостивого приема и убедились бы в том, что ясные очи великого князя омрачились. Оба пристава, которые всю прошлую неделю у нас не показывались, так как это мешало бы им говеть, теперь снова явились и поздравили нас с праздником, а один из них, именно Яков Семенович, поднес г. посланнику пасхальное яичко. На это г. посланник ответил подобающим образом и заявил, что он, желая присутствовать при пасхальном богослужении и предполагая поехать на следующий день верхом в слободу, в церковь, просит поэтому приставов уведомить об этом думного дьяка и позаботиться, согласно данному ими в свое время обещанию, о том, чтобы ему и его свите были предоставлены лошади из великокняжеской конюшни. В полдень зашел полковник Бауман со своей невестой, остался обедать у г. посланника, и, между прочим, предложил свои услуги, в случае надобности.

4-го утром была приведена для г. посланника белая верховая лошадь для поездки в слободу; свите же пришлось просить лошадей у полковника Баумана, который, согласно своему [373] обещанию, прислал нам необходимое их количество. Полковник Бауман проводил нас в церковь офицеров, которые, вследствие тесноты другой лютеранской церкви, отделились от купеческого прихода и имеют здесь своего собственного пастора, Иоганнеса Фокеродта. Выслушав проповедь, мы обедали у Михаила Тунова ³⁰, куда кроме пастора зашел и полковник Штрасбург, родом лифляндец ³¹, который, во время разговора, весьма, впрочем, вежливо, держался стороны шведов. Он участвовал при осаде Риги, при которой находился сам царь, и там от взрыва гранаты пострадал его слух. Вскоре после обеда г. посланник навестил г. фон-Дельдена, который настолько оправился от геморроидального приступа, что мог встать и выйти нам навстречу. Он сидел даже с нами целый час, после чего мы разошлись, чтобы не утомить его.

5-го числа были у нас в гостях полковник Бауман и оба пристава, и мы беседовали с Петром Ивановичем о бессмертии, при чем он с русской точки зрения давал очень удачные ответы. Потом полковник сообщил несколько эпизодов, характеризующих нравы русских и рисующих их выдающуюся способность обманывать и губить друг друга, чему немцы, долго там жившие, до такой степени у них научились, что превзошли даже своих учителей. Особенно отличались в этом отношении лифляндцы, которых полковник назвал, старонемцами, в том смысле, что они утратили старо-немецкую добродетель. В доказательство этого он приводил два примера, а именно: какой-то полковник, родом из Лифляндии, живший долго в Москве, хотел погубить своего собственного шурина, доброго и честного человека, состоявшего в чине подполковника, за то, что тот в присутствии двух русских отозвался довольно откровенно о великом князе. И полковник привел бы свое намерение в исполнение, но упомянутые два русских оказались честнее его: когда он по секрету заявил им, что им придется быть свидетелями относительно слышанных ими слов подполковника, в случае, если это потребуется от них, они предупредили последнего и просили его [374] повторить им еще раз свой отзыв о великом князе и объясниться, как следует, по этому поводу, так как им иначе в качестве свидетелей пришлось бы дать против него показания. Этому совету последовал подполковник и дал такие объяснения, что полковник уже не мог к нему придраться. Другой случай произошел с двумя капитанами, из которых один, тоже: старо-немец, родился и женился в Москве. Он из-за старшинства не мог ужиться с своим товарищем-капитаном и и в один прекрасный день, когда они вместе ездили по городу, приглашая знакомых на похороны умершего товарища, решил воспользоваться этим случаем, чтобы отомстить. С этой целью наш капитан, — старо-немец, привел своего товарища в дом своей тещи, предлагая ему пригласить прежде всего ее, и здесь, в комнате, стал его бить и колотить изо всех сил до такой степени, что тот едва оттуда мог выползти. Когда же пострадавший капитан хотел подать на это жалобу, то оказалось, что другой капитан уже подал заявление о том, что, когда он оставил своего товарища в комнате вдвоем со своей женой, выйдя, чтобы о чем-то распорядиться, тот вздумал воспользоваться этим и совершил над ней гнусное насилие, вследствие чего она кричала, пока он сам не явился и силой не вырвал ее из рук товарища. Принимая во внимание, что это подтвердили и свидетели, а именно: капитан, его жена и теща, то другой должен был примириться с побоями и пострадал бы, кроме того, еще жестоким образом, если б в числе сановников не нашлись некоторые, которые заступились за него. Мы просили также полковника Баумана, чтобы он при случае разузнал у князя Юрия Ивановича Ромодановского, у которого, как у своего начальника, он часто бывал, когда именно князь, согласно данному им обещанию, намерен быть с визитом у г-на посланника.

6-го числа толмач опять был послан к Давиду Рютцу, чтобы получить ответ на королевские к нему письма; но и на этот раз не было достигнуто никакого результата, потому что Рютц, мучимый сильной болью, никого не принимал, и из его домашних никто не решился беспокоить его вопросами. Вышедшая в свет печатная книжечка с достоверным повествованием о событиях, происшедших после мирного договора, заключенного нами с Швецией, была тоже сегодня, согласно обещанию, данному в прошлом тайном совещании, вручена приставам, для перевода ее на русский язык ³². [376]

7-го числа после обеда пришли к г. посланнику в нетрезвом виде подполковник Шневиц, маиор фон-Зален ³³ м капитан Бем ³⁴. Но когда они вздумали отозваться неодобрительно о действиях полковника Баумана и даже бранить его за то, что он в своем полку, состоящем из 3000 человек, назначил подполковником, кроме Шневица, еще г. Варборга ³⁵ и маиором, кроме фон-Залена, еще Фридриха Мейера — им «делали строгий выговор за пьянство, вследствие чего они сами скоро убрались.

7-го апреля пришли к г-ну посланнику полковник Бауман и маиор Мейер; последний хотел проститься, так как получил приказание выехать в Тулу, а оттуда выступить еще дальше с 1000 человек из полка Баумана, которые там были расквартированы в окрестностях. Полковник оставался у нас до поздней ночи и рассказывал нам, между прочим, о столкновении, которое произошло между шотландским генерал-маиором Друммондом и некиим купцом с острова Эзеля, Карлом Колем. Последнего генерал-маиор велел избить батогами, под предлогом, что тот де в присутствии Анны Юнгманс, дочери какого-то полковника ³⁶, любящей вести беседы со щедрыми людьми, выразился непочтительно о нем и о всех шотландцах. Экзекуция была произведена следующим образом: генерал ласково пригласил к себе в дом Коля, когда тот проходил мимо, затем запер двери и напал на него с целой компанией, при чем полковник Джонстон ³⁷, тоже родом из Шотландии, приставил ему к голове заряженный пистолет со взведенным курком, угрожая застрелить его, если он «кажет сопротивление или будет кричать о помощи. После того разрезали ему на спине его кожаный пиджак, заткнули ему рот и затем прислуга генерала била его усердно по спине палками, пока не прибежали посторонние, главным же образом, [376] торговцы. Они осыпали генерал-маиора упреками и довели дела до суда, который решил, что генерал-маиор должен просить у Коля прощения и дать ему 60 червонцев за его поругание. Деньгами этими, впрочем, Коль сам не воспользовался, а пожертвовал их бедным. И если бы в то время так сильно не нуждались бы в офицерах, то генерал-маиор, по царскому приговору, лишился бы даже правой руки и обоих ушей.

Полковник Бауман, далее, рассказывал про полковника Мейна ³⁸, тоже родом из Шотландии и вероисповедания реформатского, что тог ложно обвинил в измене своего законоучителя, который ушел от него, поссорившись с ним, и затем получил в слободе место преподавателя. Вследствие этого доноса несчастного человека посадили в тюрьму, и он погиб бы, если б купцы не заступились и не опровергли обвинения полковника. И тогда уже полковник едва ли не сам пострадал, так как Илья Данилович (Милославский) поставил ему на вид, какое наказание он заслужил за ложный донос; но его простили.

8-го числа был у г. посланника богатый русский торговец, чтобы выразить свою благодарность за то, что его человеку разрешили ехать в нашей свите от Кенигсберга до Москвы. Купец преподнес г. посланнику два блюда с яблоками, одно блюдо имбирного варенья и одну бутылку францвейна, и все это несли на руках перед ним четыре его служителя. Наш толмач получил тоже блюдо с яблоками и тарелку с имбирным вареньем и очень обрадовался оказанному ему вниманию. Сегодня же потребовали полковника Баумана и его офицеров к великому князю; он был допущен к царской руке и получил от царя три пасхальных яйца, другим же офицерам дали только по два.

9-го числа пришли оба пристава и заявили, что великий государь царь пожаловал г. посланника двойным количеством яств и питья. Сегодня, далее, Марселиум заявил, что он один уплатит по векселю на 1000 рейхсталеров; от Рютца же ответа не было получено, потому что его состояние с каждым [377] днем ухудшалось, и вследствие его жестоких болей с ним нельзя было говорить.

10-го числа зашел к нам полковник Бауман, когда мы уже окончили воскресную молитву, и остался на обед. Он сообщил, что князь Юрий ³⁹ намерен в самом непродолжительном времени быть у г. посланника с визитом и рассказал подробно, как патриарх после обедни, отслуженной в какой-то праздничный день, топтал ногами свое облачение и золотой крест, которым он благословлял народ, заявляя при этом что он считает себя недостойным высокого сана патриарха. Таким образом он отказался от своей должности и удалился сначала в монастырь, расположенный в городе, а затем в другой, за 10 миль от Москвы, чтобы здесь жить в уединении монахом ⁴⁰. По мнению полковника и других лиц это было вызвано тем, что патриарх хотел преобразовать церковь и уничтожить иконы, против которых он и проповедывал открыто, но боялся, что это ему не удастся, так как все сановники были против него. Несмотря на то, что великий князь несколько раз требовал от него, чтобы он вернулся, он тем не менее настоял на своем и продолжал жить в уединении, занимаясь постройкою монастыря, который он назвал Новым Иерусалимом ⁴¹; с этой целью он и заказал у купцов в слободе золоченной жести на 24000 рейхсталеров. И все это тем неприятней для московитян, что они не могут выбрать патриарха, пока этот жив, так как он увез с собой тот знак, который патриарх непременно должен иметь; но в чем заключается этот знак, мы не могли узнать наверное.

Сегодня переменилась погода и стала очень неприятной; шел снег и дождь, и это продолжалось несколько дней, так что дороги, которые уже начали подсыхать, сделались топкими и непроходимыми.

11-го числа полковник Бауман пригласил к себе секретаря и толмача, и показал им чертеж огромной мортиры, которую предполагалось отлить в Туле, на литейном заводе Марселиса, из 8750 с чем-то пудов металла (считая каждый пуд по 40 фунтов). Но для того, чтобы эта мортира была получше, [378] ее хотели отлить таким образом, чтобы пасть над камерой по желанию можно было разбирать на три части и складывать, и заделать винтами так, чтобы она опять была прочна и крепка, будто из одного куска. Модель гранаты к ней, которую предполагали отлить тоже в Туле из 14050 фунтов железа, была так высока, что она от земли доходила до подбородка довольно высокого человека. Для начинки этой гранаты требовалось 2000 ф. пороху и для заряда камеры, для воспламенения гранаты двести фунтов пороху. Полковник нам показал тоже чертеж пушки, которую изобрел сам великий князь.

12-го числа г. посланник отдал визит полковнику Бауману, который его принял очень любезно и показал ему чертеж большой мортиры, далее модель гранаты к ней и целый ряд чертежей пушек, которые предполагалось отлить. В числе последних были и изобретенные им полевые пушки, для передвижения которых было достаточно одной лошади, при чем для приведения их в действие требовалось всего два человека прислуги. В виду того, что эти пушки были вылиты с камерами и заряжались сзади, их можно было заряжать и производить из них выстрелы быстрее, чем это мог сделать самый ловкий солдат при стрельбе из своего мушкета. Полковник доказал это на опытах, предпринятых в присутствии великого князя, так как 12 подобных пушек уже были готовы. Полковник сообщил далее, что он, кроме того, составил проект укрепления из телег, в котором могли поместиться больше 1600 человек всадников и пеших, и которым можно было пользоваться на коротких и на дальних переходах при нападениях казаков и татар. Он попросил г. посланника и его свиту остаться у него и угощал нас очень хорошо, но во время обеда пришел наш пристав Петр Иванович и заявил, что он получил строгое замечание за то, что г. посланник выехал без сопровождения одного из приставов и что ему было приказано думным дьяком Алмазом Ивановичем отыскать г. посланника и остаться при нем. Он был, кажется, очень весел, потому что отыскал посланника и оставался при нем, пока тот не уехал от полковника. Затем он провожал посланника домой и просил его никогда не выезжать без ведома его или другого пристава, так как, во исполнение строгого предписания, всегда один из них должен находиться при нем и наблюдать за тем, чтобы пьяные люди, встречающиеся в это время часто на улицах, не причинили бы обид ему или кому-либо из его свиты. Сегодня под вечер умер Давид Рютц; он уже вчера лишился речи и лежал почти без памяти и всякого сознания. [379]

13-го посетили г. посланника два купца из слободы, а именно: Бахерах ⁴² и Герман фон-Троен ⁴³. Они весьма обстоятельно засвидетельствовали свое почтение и пожелали нашему всемилостивейшему королю и его государству счастия и победы над всеми врагами, уверяя, что они готовы ко всяким услугам. После этого они были приняты подобающим образом и, в виду обеденного времени, приглашены к обеду и угощены на славу.

14-го числа пришел г. фон-Дельден и пригласил г. посланника к себе в гости на следующее воскресение; он остался у нас обедать вместе с Петром Ивановичем и был в хорошем расположении духа, так как совершенно выздоровел от болезни. После обеда зашел г. полковник Бауман с другим приставом, и оба они присоединились к нашей компании. В этот же вечер в слободе произошло нечто неслыханное между супругой какого-то генерал-маиора и ее служанкой, а именно следующее: генеральша эта, родом англичанка, весьма распутная дама, с наглыми чертами лица, расправилась с своей служанкой, которая не хотела уступать своей хозяйке по части распутства или, по крайней мере, до известной степени подражала ей. Генеральша позвала четырех людей, приказала им повалить служанку на пол, отрезала ей лично половые органы, натерла ей нос отрезанными частями, отрезала ей затем и нос и выбросила, наконец, и то и другое в окно. После этого она велела перевернуть служанку на живот и разрезала ей ножем спину на подобие того, как обыкновенно режут рыбу.

15-го повели генеральшу в Приказ к Илье Даниловичу на допрос. Здесь она не только созналась в своем злодеянии, но даже выразила сожаление, что она с этой развратницей не поступила еще более жестоко. Отсюда ее отправили в какой-то монастырь и затем наводили справки в приказных делах о том, было ли совершено когда-либо в Москве подобное злодеяние. Когда же оказалось, что ничего подобного никогда не случалось, то великий князь, говорят, сам вынес ей приговор и, принимая во внимание, что потерпевшая женщина осталась в живых, повелел отрубить генеральше правую руку, отрезать ей нос и сослать ее в Сибирь. Теперешний муж ее, который имеет только чин полковника и находится в походе против казаков, был лишен командования полком и вызван в Москву, так как он тоже должен идти в ссылку в Сибирь. Исполнение приговора, однако же, было приостановлено и [380] полагают даже, что генеральша будет освобождена после внесения известной суммы денег, так как она имеет много хороших друзей, которые теперь, желая спасти ее, сделали подарки: влиятельным лицам; к тому еще Илья Данилович был ее крестным отцом. Она ведь в свое время бросила своего первого мужа и своих детей в Англии и сбежала с каким-то генерал-маиором в Москву, где она, вместе с ним перекрестилась, чтобы ее не выдали законному мужу, который поехал вслед за ней и охотно взял бы ее обратно к себе.

16-го числа секретарь был послан по поводу упомянутых выше тысячи рейхсталеров к г. Марселису. Он согласился внести эту сумму, и затем, когда его просили, рассказывал о разных замечательных вещах, напр. об одном жернове, в котором, когда он случайно сломался, нашли ветку елки и целую редьку; в другом же жернове нашли будто бы целые ветки. Далее он рассказывал про огромную щуку, которая появилась в озере, обнимающем несколько миль в окружности и находящемся по дороге в Архангельск; щука эта пожирала всех людей и животных, приближавшихся к берегу, пока ее, наконец, не поймали на маленький якорь, к которому был привязан теленок. Когда же Марселису возражали, что это сказка, то он усерднейше уверял, что в каком-то-монастыре монахи теперь еще пользуются стульями, сделанными: из хребта этой щуки. Он показал, далее, громадный клык какого-то великана, уверяя при этом, что за этот зуб шведский посланник предлагал ему 100 червонцев, но он не уступил его. Кроме того, он сообщил, что ему обещали еще один зуб, несравненно больше вышеупомянутого, выломанный каким-то дворянином около Казани из черепа таких огромных размеров, что четырнадцатилетний мальчик мог пролезть в одну орбиту и выйти в другую.

17-го числа г. посланник слушал проповедь в слободе и был затем в гостях у г. Дельдена, вместе с полковником Бауманом и некоторыми купцами, как то; Марселиус, Дидерих Геллинг, Гордерт Герц и Герман фон-Троен. Угощение было очень хорошее и довольно много было выпито.

18-го рано утром г. посланника пригласили на погребение г. Рютца через двух зватых, принесших латинское письмо, написанное реформатским пастором Иоганнесом Кравиикелем ⁴⁴. Сегодня же г. посланник, через приставов, обратился [381] к думному дьяку с заявлением, что он, желая, чтобы его дела были решены возможно скорее и предполагая, что это иначе невозможно, просит о разрешении ему прислать теперь же, по примеру прошлого посольства, своего секретаря и толмача в Посольский приказ, чтобы представить туда о всем, что, по его мнению, еще необходимо обсуждать.

19-го числа пристава принесли ответ, что вчерашняя просьба г. посланника не может быть уважена и что все его предположения должны быть доставлены по назначению через них, тем более, что они, между прочим, и с этой целью назначены состоять при нем. Они обещали, затем, выполнить все как следует, но нам было очень досадно, когда мы потом узнали, каким образом они исполнили свое обещание. Сегодня до обеда были у г. посланника с визитом г.г. фон-Дельден и Марселиус, и были приглашены к обеду. После обеда общество увеличилось так как еще зашли г. полковник Бауман и Герман фон-Троен, немецкий торговец, искренно симпатизирующий нашему государству.

20-го числа были похороны г. Рютца, на которые были посланы пятеро из нас, а именно: секретарь, толмач, гофмейстер, Петр Гуварт из Данцига и камердинер. Из них первые трое заехали сперва с полковником Бауманом в Слободу к Иогану фон-Дельдену и затем вместе с последним в дом Генриха Свелленгревера, т.-е. зятя покойного ⁴⁵, куда принесли гроб два дня тому назад. Все участники траурной церемонии уступали нам, как представителям посланника, почетное место не только здесь, ….. и за столом, так как нас два раза весьма хорошо угощали, но и в церкви. Когда мы вошли в дом, то увидели, что в той комнате, в которой обыкновенно собираются мужчины, были накрыты три довольно длинных стола, тесно уставленные вареньями и другими явствами, предназначенными для завтрака. Кроме того, нам подавали холодный пивной суп из очень больших серебряных чашек, в которых лежало по ложке, такой величины, что шесть подобных ложек наверное могли наполнить целый горшок, а затем пили согретое вино из маленьких серебряных кубков. После завтрака, около двух часов, нас пригласили на вынос; повесили тело, покрытое, по нашему обычаю, черным сукном, между двух лошадей и повезли его на кладбище при нашей церкви, где хоронят, без различия вероисповедания, всех [382] немцев. За телом следовали верхом все присутствовавшие без соблюдения особого порядка и затем с кладбища все опять поехали в кальвинскую церковь, где впереди были поставлены три мягкие кресла для секретаря, толмача и гофмейстера, и здесь они слушали проповедь, текст которой: «Да возлюбил Бог свет» был взят из третьей главы Иоанна. Выслушав проповедь, мы опять поехали на кладбище, где тело еще находилось над землей. Здесь снова было сказано слово о бренности людской, после чего опустили покойника в могилу. Затем пастор поблагодарил от имени всей родни всех, оказавших покойнику последнюю честь, и попросил пожаловать еще раз в упомянутый выше дом, чтобы принять участие в приготовленном там угощении. Когда мы снова приехали туда, столы уже были покрыты и уставлены прекрасными кушаньями; блюда сменялись три раза, и угощение было превосходно. Говорят, что у здешних иноземцев всегда предлагают такое роскошное угощение при похоронах, вследствие чего несостоятельным у них приходится расходовать деньги выше своих средств, так как они не желают уступать другим. Угощение продолжалось около трех часов, и затем все поехали опять домой, за исключением представителей посланника, которых вместе с полковником Бауманом и фон-Дельденом пригласили к Гордерту Герцу, где им предложили хорошее угощение.

21-го числа мы просили приставов ходатайствовать у думного дьяка от имени посланника о том, чтобы он возможно скорее представил на благовоззрение его царского величества статью, касающуюся зерна, и сообщил поскорее посланнику о последовавшем решении, чтобы тот мог уведомить о том своего короля, для своевременной присылки необходимых кораблей. Пристава обещали исполнить это.

Комментарии

1. См. С. Соловьев. История России. Т. X (Изд. 1860), стр. 397 и след. Н. Костомаров. Русская история в жизнеописаниях, т. II (изд. 1905 г.), стр. 129-131.

2. Н. Бантыш-Каменский. Обзор внешн. снош. России. Ч. I, стр. 20.

3. Соловьев. История России, т. X, стр. 409, 407. Форстен. Сношения Швеции и России во второй половине XVII в. Журн. М. Н. Пр. 1898, февр., стр. 238-263 и след.

4. Соловьев, т. X, 422. Щербачев. Датский арх., стр. 239-244. Бантыш-Каменский. I, 228, 229.

5. L. Carlblom, Karl X Gustav. Froen Weichsein till Balt 1657; taget oever Balt och freden i Roskilie, 1658. Stockholm, 1910.

6. О приезде его в Москву в 1659 г. имеется в Гл. Архиве Мин. иностр. дел в Москве следующее дело: «Приезд вторичный в Россию и отпуск датского посланника Ганса Ольделанда с жалобою на шведского короля, Нарушившего заключенный с датским королем мир. — См. также: Материалы для истории сношений России с иностранными-державами в XVII в. в «Вестнике археологии и истории», изд. Имп. Археолог. Инст. Вып. XX. Спб., 1911, стр. 160. — Ольделанд род. в 1628 г. ум. в 1692 г. См. о нем: Dansk biogr. lexikon, т. XII, стр. 394.

7. См. Протоколы заседаний Археографической Комиссии, 1835-1840 г. Вып. I, стр. 169, 319, 367, 382, 383, 537, 573.

8. Дворянин Василий Степанов сын Жидовинов. Дворцовые разряды. Дополн. к III т. Спб. 1854, стр. 178.

9. Подъячий Поместного приказа Яков Чернцов. Ibidem. Стр. 179.

10. Полковника Николая Баумана, датского подданного, пригласил в 1657 г. в Копенгаген на русскую службу князь Даниил Мышецкий. Впоследствии Бауман был произведен в полные генералы. 30 декабря 1670 г. государь отпустил его в Данию. См. Дм. Цветаев, Протестантство и протестанты в России. Москва. 1890, стр. 90-91 и 298-323. Fechner, Chronik der evangel. Gemeinden in Moskau. Moskau. 1876, т. I, стр. 28-366. Щербачев, Датский Архив. Москва. 1893, стр. 248, 251-253, 257.

11. В рукописи небольшой пробел, который автор, вероятно, предполагал заполнить именем подъячего.

12. Думный дьяк Алмаз Иванов. Дворц. Разряды, Дополн. к III т., стр. 179. См. тоже: Памятники диплом. снош. т. III; Белокуров, О посольском приказе. М., 1906, стр. 111, 117.

13. Речь идет, кажется, во-первых о Рошильдском мире, заключенном в февр. 1658 г. между Данией и Швецией, по которому первая потеряла несколько провинций; а во-вторых, о новой войне, которая возникла в августе того же года между вышеназванными государствами.

14. Русские часы того времени, как известно, делили сутки на часы денные и на часы ночные, следя за восхождением и течением солнца. См. И. Забелин, Быт Русских царей; ч. I. М., 1895, стр. 106.

15. А встреча была посланнику перед золотой (палатой) в сенях, стольник князь Василий княж Богданов сын Волконской да дьяк Павел Симановский. Дворц. Разр. Доп. к т. III, стр. 178.

16. По сторонам престола стояли рынды.

17. Автор ссылается здесь на известное сочинение Адама Олеария: Подробное описание путешествия Голштинского посольства в Московию и Персию в 1633, 1636 и 1638 гг. См. переводы: П. Барсова, в Чтениях М. Общ. ист. и древн. за 1868 г., кн. I, II, и А. М. Ловягина, Описание путешествия в Московию. Спб. 1906.

18. Это, кажется, тот самый Дельден, которого Олеарий называет Иоган Бекер фон-Дельден. Олеарий пишет о нем следующее: В числе царских переводчиков находится прекрасный человек по имени Иоган Бекер фон-Дельден, родом из Копенгагена, хорошо образованный, много путешествовавший и владеющий многими языками, так подобного переводчика в Москве прежде не было. См. Olearii Reise-Beschreibung. Hamburg 1696 г., стр. 128. В отечественных источниках фон-Дельден называется Иваном Адамовым. В 1654 г. его отправляли с посланником Иваном Баклановским и дьяком Иваном Михайловым в Вену. См. Памяти, диплом. сношений, т. III, стр. 98 и след. Аделунг. Барон Мейерберг и путешествие его по России. Спб. 1827, стр. 209. Бантыш-Каменский. Обзор. IV, 180, 183.

19. В отечественных источниках он называется: переводчик Василий Бауш. См. Пам. диплом. снош. т. III, стр. 419, 550, 702-705, 716, 717. Бантыш-Каменский. Обзор, ч. III, 9. Умер в 1668 г., ibid. IV, II.

20. «А с столом ездил к посланнику стольник князь Юрья княжь Иванов сын Шеховской». Дворц. Разр. Доп. к т. III., стр. 179.

21. См. издание: Urkunden u. Actenstuecke zur Geschichte des Grossen Kurfuersten Friedrich Wilh. v. Brandenburg. Bd. VIII, p. 70-71. Бантыш-Каменский. Обзор п. IV, стр. 10.

22. «А в ответе с посланником были: боярин и наместник Муромской князь Федор Федорович Волконской и околничей и наместник Кашинский Иван Офанасьевич Гавренев, да думной дьяк Алмаз Иванов». Дворц. Разр. Доп. к т. III, стр. 179.

23. Стряпчий Петр Иванов сын Протопопов, Дворц. Разр. Доп. к т. III, стр. 179.

24. В этом году, действительно, ехал на осляти не патриарх. Никон, как известно, в июле 1658 г. удалился в Воскресенский монастырь, и его на этот раз заменял в церемонии Крутицкий митрополит, который в это время управлял делами патриаршества. См. Соловьев, Ист, России, т. I, изд. 2-е; Костомаров, Русская история в жизнеописаниях. Т. II, ч. I, изд. 5-е. Спб., 1905, стр. 185.

25. Вместе с полковником Бауманом выехали из Дании в Россию в 1657 г. подполковник Альбрехт Шневиц, один маиор и 8 капитанов. Цветаев. Протестантство, стр. 91.

26. В отечественных источниках он называется «Галанские земли торговый немчин Давыд Николаев», фамилия его была Рутс. Он был родом нидерландец, вел в России крупные торговые дела, сначала на свой собственный счет, а впоследствии сделался агентом короля датского. См. о нем Цветаев. Протестантство, стр. 67, 166 и след. Щербачев. Датский архив, стр. 197 и след. Сборник И. Русск. ист. общ. т. 116; Белокуров. О пос. прик., стр. 73.

27. Иван Дитрих Фокеродт, родом из Мюльгаузена в Тюрингии, отправился, по предложению и на счет Баумана, вместе с ним в Москву, где и занял место умершего в 1658 г. пастора второй лютеранской общины. Цветаев, Прот., стр. 88-91. Fechner, Chronik, I, pag. 289-929.

28. Фридрих Мейер (московский иноземец Федор Меер) состоял в 1656 и 1657 гг. переводчиком при русском посланнике в Копенгагене; от него Бауман узнал, что пастор Якоби умер, что лютеранская община без пастора. Цветаев, стр. 91. Fechner, Chronik, I, стр. 328, 329, 335, 356, 388. Бантыш-Каменский, Обзор внешн. снош. I, 228, 229, III, 4.

29. Т.-е. Петр Марселис, сын гамбургского купца; торговавшего в России. Петру Марселису была дана в 1637 г. торговая жалованная грамота, возобновленная в 1638 г. В 1637 г. он и Ф. Акема были приняты в компанионы Андреем Виниусом, который поставил в 12 верстах от Тулы Городищевские чугунные заводы. Марселис, однако же, поссорился с основателем завода и в 1648 г. выхлопотал себе с Акемою монополию железнозаводского дела. В 1643 г. московское правительство посылало Марселиса в Данию для ведения переговоров о браке Вальдемара Датского. В 1665 г. он был опять отправлен в Данию в качестве посланника. После смерти Давида Рутса в 1659 г. он занял его место, как приказчик датского короля в Москве, где он и умер в 1674 г, Цветаев, Протестантство, стр. 395-403, 476-490, 712-713. Fechner. Chronik, I, стр. 222 и след. Бантыш-Каменский, Обзор внешн. снош. России, I, стр. 221-223, 230.

30. О Михаиле Тунау, который, вероятно, был иноземным торговцем в Москве, мне не удалось найти никаких сведений,

31. В 1654 г. выехал в Москву из Ливонии Джон Страсбург. О нем, вероятно, идет здесь речь. Родовое имение его находилось в окрестностях Ревеля. В дневнике Гордона отмечено, что в 1664 г. под Чигирином был убит полковник Страсбург; но был ли это именно вышеупомянутый Джон С. — установить трудно. Сын Джона С., полковник Рудольф С., женился в 1682 г. на дочери генерала Гордона. См. Tagebuch des Generals Patrick Gordon, т. I, стр. 345; II, стр. 364, 690; III, 285, 286.

32. Здесь, кажется, речь идет о следующей брошюре напечатанной на датском языке в 1658 г.: «Kaart och sandfaerdig beretning, anlangende huis som siden freden, der imellem hans Kongl. Maytt aff Danmark oc Norge, oc kongen af Sverig den 26 Februarii Anno 1658 i Roeskild blef sluttet. Kjebenhaffn». См. Samtida skrifter rorande Sveriges foerhaellanden till fremmande magter. Stockholm, 1881-83, pag. 151.

33. Упоминается в дневнике Гордона. См. Tagebuch т. II, стр. 367, 444.

34. Об этом иноземце сведений собрать не удалось.

35. О Варборге у нас данных не имеется.

36. Полковник Юнгман командовал в 1678 г. полком драгун. См. Дневник Гордона. Tagebuch, I, стр. 512. У Фехнера (Chronik I, стр. 293) упоминается под 1660 г. подполковник Иоган Юнгман.

37. 21 июля 1656 г. приехал в Москву генерал-поручик Томас Далиель с рекомендательною грамотою от короля английского Карла II и просил принять его с генерал-майором Друмонтом и полковником Джонстоном на русскую службу, «яко весьма искусных людей в знании военных дел». Бантыш-Каменский. Обзор, I, 115.

38. Английский посол граф Карлейль просил в 1664 г. в Москве, между прочим, чтобы полковник Яков Мейн, сосланный с женой и детьми в Сибирь, был бы помилован, если он виновен, или освобожден по справедливости, если не виновен. Послу ответили, что полковник Яков сослан за большое преступление и возвратить его из Сибири нельзя. La relation de trois ambassades, стр. 287. См. тоже Акты исторические, т. IV, стр. 260. У Бантыша-Каменского (Обзор, I, стр. 232) упоминается полковник Мейн, который 13 июня 1673 г. дрался на дуэли в Москве с датским министром-резидентом Гэ.

39. Князь Юрий Иванович Ромадановский.

40. Бауман передает здесь случай, который происходил с патриархом Никоном 10 июля 1658 г. в праздник Ризы Господней в Успенском соборе в Москве, когда патриарх удалился в Воскресенский монастырь.

41. Новый Иерусалим или Воскресенский монастырь Моск. губ., Звенигородского уезда, при городе Воскресенске, начат постройкою в 1656 г. стараниями Никона. См. Костомаров, Русск. ист. т. II, 1, изд. 5-е, стр. 180.

42. Fechner, Chronik, I, стр. 356.

43. Кильбургер называет Hermann von Troia именитым купцом в Москве. Bueschings Magazin, III, стр. 322.

44. См. о нем: Цветаев, Протестантство, стр. 67, 87; Fechner, Chronik, I, стр. 282 и след.

45. Упомянутый здесь голландский торговец Hendrik Swellengrebel жил еще в Москве в 1665 г. См. Scheltema, Rusland en de Nederlanden, I, стр. 272.

(пер. В. Кордта)
Текст воспроизведен по изданию: Описание второго посольства в Россию датского посланника Ганса Ольделанда 1659 г., составленное посольским секретарем А. Роде // Голос минувшего, № 7-8. 1916