ИБН БАТТУТА->ПУТЕШЕСТВИЯ ПО ЗОЛОТОЙ ОРДЕ И СРЕДНЕЙ АЗИИ->ПУБЛИКАЦИЯ 1884 Г.->ТЕКСТ

ИБН БАТТУТА

ПОДАРОК НАБЛЮДАЮЩИМ ДИКОВИНКИ ГОРОДОВ И ЧУДЕСА ПУТЕШЕСТВИЙ

ТУХФАТ АН-НУЗЗАР ФИ ГАРА'ИБ АЛ-АМСАР ВА 'АДЖА'ИБ АЛ-АСФАР

ХV. Из описания путешествий Ибнбатуты.

Описание путешествий Абуабдаллаха Мухаммеда Ибнбатуты, записанное со слов его Мухаммедом Ибнджозан и озаглавленное им: ***, т. е. «Подарок наблюдателям по части диковин стран и чудес путешествий», вполне издано Парижским Азиатским Обществом: Voyages d’ibn Batoutah, texte arabe. accompagne d'une traduction, par C. Defremery et B. R. Sanguinetti. Paris, 1853-1858, 4 vol. 8°, с указат. Перепечатка арабского текста этого издания вышла в Каире, в 2 томах, в 1287-1288 г. гиджры (= 1870-1872). В предисловии к 1-му тому Парижского издания сообщены краткий очерк странствований этого знаменитого путешественника, родившегося в Тандже (Tanger), в 703 году (= 1304), и скончавшегося в Фесе в 779 году (= 1377), перечень прежних отрывочных изданий его путешествий и список рукописей, на основании которых сделано Парижское издание. См. также Reinaud, Geogr. d'Aboulfeda, Т. I, pag. CLVI-CLXI; Kenan, Melanges d'histoire et de voyages, pag. 291-303. Pertsch, Die arab. Hdschr. zu Gotha, III, pag. 169-172. Существует также краткая редакция этого путешествия, составленная Мухаммедом Эльбайлуни и переведенная в 1829 году Сам. Ли (Lee) на английский язык. Арабский литографированный текст ее издан в Каире в 1278 (= 1861-1862) г. Сведения Ибнбатуты о Золотой Орде заключаются отчасти во 2-м, отчасти в 3-м томе Парижского издания (II, 355-419; 444-451. III, 1-19), по которым и сделан мною прилагаемый перевод. Собранный им на месте, во время посещения, в 734 г. гиджры, южной России, Булгара и Харезма, известия эти представляют чрезвычайно любопытную и по-видимому верную, хотя, к сожалению, далеко не полную, картину бытовых порядков, существовавших в Орде в период цветущего состояния ее при хане Узбеке. Текст этого рассказа, касающийся юга России и Булгара, напечатан также в «Арабской Хрестоматии», изданной проф. В. Ф. Гиргасом и бар. В. Р. Розеном, стр. ***-***, а французский перевод его, исполненный Ш. Дефремри, со множеством примечаний, помещен еще в Journal asiatique за 1850 год, т. XVI, pag. 50-75 и 153-201 (= Fragments de geogr. et d'histor. arabes et persans, inedits, relatifs aux anciens peuples du [279] Caucase et de la Russie meridionale, pag. 137-208). Его же перевод известий Ибнбатуты о Харезме напечатан в Nouvelles Annales des voyages за 1848 г См. отдельный оттиск под заглавием: Voyages d'Ibn-Batoutah dans la Persiet dans l'Asie Centrale (Paris. 1848, 8°) стр. 86-104.

(II, 355-361). Мы добрались (морем из Синопа) до гавани, называемой Керчью, и хотели войти в нее, но люди, находившиеся на горе, дали нам знак, чтобы мы не входили. Мы побоялись за себя, подумали, что тут суда неприятельские, и вернулись (в море), не смотря на (близость) суши. Когда мы (снова) подошли к ней, я сказал хозяину судна: «я хочу сойти здесь». Он спустил меня на берег. Я увидел церковь, направился к ней, застал в ней монаха, и на одной из стен церкви увидел изображение мужчины арабского в чалме, опоясанного мечом и с копьем в руке. Перед ним горела лампада. Я сказал монаху: «что это за изображение?» Он ответил: «это изображение пророка Али», и я удивился ответу его. Мы переночевали эту ночь в церкви и сварили себе кур, которых привезли с собою на корабле, но не могли есть их, потому что запах морской одолел (т. е. пропитал) все, что находилось на нем. Местность эта, в которой мы остановились, принадлежит к степи, известной под именем Дешт-Кипчака. Дешт — (пишется это слово) через ш и т — на тюркском языке значит степь. Степь эта зеленая, цветущая, (но) нет на ней ни дерева, ни горы, ни холма, ни подъема. Нет на ней и дров, а жгут они (жители ее) только (сухой) помет, который называют тезек — пишется через з (= кизик, кизяк). Видишь, как (даже) старейшины их подбирают его и кладут в полы одежды своей. Ездят по этой степи не иначе как на телегах, а расстилается она на шесть месяцев пути; из них три (едешь) по землям султана Мухаммеда Узбека, а три по другим владениям. На заутрие дня нашего прибытия в эту гавань один из купцов, наших товарищей, отправился к тем в этой степи, которые принадлежат к народу, известному под именем Кипчаков — они христианской веры — и нанял у них телегу, которую тащил конь. Мы сели в нее и прибыли в город Кафу; имя ее (пишется) через к и ф. Это большой [280] город, который тянется вдоль берега морского. Населяют его христиане, большая часть которых Генуэзцы. У них эмир, по имени Эльдемедир. Мы остановились в ней (в Кафе), в мечети мусульман.

Рассказ. Остановившись в этой мечети, мы пробыли в ней с час. Потом услышали со всех сторон звуки колоколов. Никогда еще не слыхав их и перепугавшись этого, я приказал товарищам моим взойти на башню, прочитать Коран, помянуть Аллаха и совершить призыв к молитве. Они так и сделали. Вдруг к нам вошел человек, на котором были латы и оружие. Он приветствовал нас и на наш вопрос, кто он такой, сообщил нам, что он кади здешних мусульман. «Услышав», сказал он, «чтение (Корана) и призыв к молитве, я испугался за вас и пришел (к вам), как вы видите». Потом он ушел от нас, и мы не видели (там) ничего, кроме добра. На следующий день пришел к нам эмир и устроил угощение. Мы поели у него, прошлись кругом по городу и увидели в нем прекрасные базары. Все они (жители) неверные. Спустились мы в гавань ее (Кафы) и увидели чудную гавань: в ней (было) до 200 судов военных и грузовых, малых и больших. Это одна из известных гаваней мира. Затем мы наняли телегу и поехали в город Кирам (т. е. Крым = Солгат) — пишется через ки и ра — город большой и красивый, из владений султана великого Мухаммеда Узбекхана. С его стороны (поставлен) над ним эмир, имя которого Тулуктумур — пишется оно через ту, лук, ту и мур. Один из служителей этого эмира сопровождал нас на пути нашем и известил его о прибытии нашем. Он (Тулуктумур) прислал мне с имамом своим Саадеддином коня. Мы остановились в ските, старшиною которого (шейх-) заде Эльхорасани. Шейх этот обласкал нас, приветствовал нас и оказал нам радушный прием. Он пользуется у них большим почетом. Я видел приходивших к нему на поклон людей: кадиев, хатыбов, правоведов и др. Этот шейх-заде сообщил мне, что за чертою этого города (живет) монах христианский в монастыре, служа в нем Богу да усердно постясь, и что он дошел до того, что (пост его) длится 40 дней сряду, что потом он розгавливается одною бобовинкою и что он ведает (сокровенные) дела. Он (шейх) очень желал от меня, чтобы [281] я сопутствовал ему при посещении его (монаха), но я отказался. Потом я раскаивался, что не видел его и не разузнал сути его дела. Встретил я в этом городе старшего кадия, Шемседдина Эссаили, кадия ханефийского, встретил в нем (также) кадия шафийского, имя которого Хыдр; правоведа-наставника Алаэддина Эласи; проповедника шафийского Абубекра, который проповедовал в соборной мечети, построенной в этом городе Эльмелик-Эннасыром — да будет над ним милосердие Аллаха! — шейха мудрого и благочестивого Музаффареддина — он был из Греков, но обратился в правоверие и был искренним мусульманином,— шейха благочестивого и религиозного, Музхиреддина, одного из правоведов, пользовавшихся почетом. Эмир Тулуктумур был болен; мы вошли к нему; он принял нас с почетом и обласкал нас. Он собирался ехать в город Сарай, столицу султана Мухаммеда Узбека; я снарядился в путь в сообществе его и с этою целью купил телеги.

О телегах, на которых ездят в этой стране (II, 361 — 381). Телегу называют они араба (= арба) — пишется через а, ра и ба. У каждой из телег 4 больших колеса; есть между ними такие (арбы), которые везут (только) две лошади, но есть и такие, в которые впрягают больше этого. Возят их также волы и верблюды, смотря по тяжести или легкости арбы. Тот, который заправляет арбой, садится верхом на одну из везущих ее лошадей, на которой (находится) седло. В руке его плеть, которую он приводит в движение для погонки, и большой шест, которым он направляете ее (арбу), когда она сворачиваете с пути. На арбу ставится нечто в роде свода (сделанного) из прутьев дерева, привязанных один к другому тонкими кожаными ремнями. Это легкая ноша; ее обтягивают войлоком или попоной; в ней бывают окна решетчатые и тот, кто (сидит) в ней, видит людей, они же его не видят; он поворачивается в ней, как угодно, спит и ест, читает и пишет во время езды. На тех из таких арб, на которых возят тяжести дорожные и съестные припасы, находится подобная же кибитка, о какой мы говорили, но с замком. Когда я задумал ехать, я изготовил для своей езды покрытую войлоком арбу, в которой со мною (поместилась) моя [282] девушка, для товарища моего Афифеддина Эттузери — маленькую арбу, а для остальных спутников — большую телегу, везомую тремя верблюдами, на одного из которых сел верхом возница арбы. Поехали мы в сообществе эмира Тулуктумура, брата его, Исы, и двух сыновей его Кутлудимура и Сарубека. Отправились с ним еще в этой поездке имам его, Саадеддин, проповедник Абубекр, кади Шемседдин, правовед Шерефеддин Муса и муарриф (т. е. докладчик) Алаэддин. Обязанность этого докладчика (заключается) в том, что он находится при эмире в его приемной; когда приходит кади, то этот докладчик встает пред ним и говорит громким голосом: во имя Аллаха, господин наш, владыка наш, кади (всех) кадиев и судей, истолкователь приговоров и решений, во имя Аллаха! — а когда приходит правовед, пользующийся почетом, или человек знатный, то он (докладчик) говорит: во имя Аллаха, господин наш такой-то эддин, во имя Аллаха! Присутствующие приготовляются к принятию входящего, встают перед ним и дают ему место в собрании (См. также II, стр. 346, где Ибнбатута отождествляет должность муарриифа с должностью мудзаккира (буквально: оповестителя)). Тюрки имеют обыкновение путешествовать по этим степям точно так же, как путешествуют паломники по дороге Хиджазской, т. е. они отправляются в путь после заревой молитвы, делают привал утром, выезжают после полудня и (снова) останавливаются вечером. Сделав привал, они выпрягают лошадей, верблюдов и волов из арб и пускают их на волю пастись ночью и днем. Никто не отпускает (особого) корму скотине, ни султан, ни другие. Особенность этой степи (заключается в том), что растения ее заступают скоту место ячменя; такой особенности нет у других стран. Вот почему в ней много скота; притом у скотины их (Кипчаков) нет ни пастухов, ни сторожей, вследствие строгости постановлений их (Кипчаков) за воровство. Постановление же их по этой части такое, что тот, у кого найдут украденного коня, обязан возвратить его хозяину его, и вместе с тем дать ему девять таких же (коней), а если он не в состоянии сделать это, то отбирают у него за это детей его, если же у него нет детей, то его [283] зарезывают, как зарезывается овца. Тюрки эти не едят ни хлеба, ни плотной пищи, а приготовляют еду из какого-то (водящегося) у них (проса), похожего на анли и называемого ими дуки — пишется через долгое ду и ки. Они ставят на огонь воду и, когда она вскипит, сыплют в нее частицу этого дуки, а если у них есть мясо, то разрезают его на мелкие куски и варят его вместе с ним. Потом кладут каждому человеку порцию его на блюдо, поливают ее кислым молоком да хлебают ее, и затем запивают это кобыльим молоком, которое они называют кимизз — пишется через ки, ми и два з. Они (Кипчаки) народ крепкий, сильный и здоровенный. В иное время они приготовляют (еще) пищу, которую называют бурхани. Это — тесто, которое режут на мелкие кусочки, просверливая их посредине, и кладут в котел, а когда они (куски) сварились, то льют на них кислое молоко и хлебают их. Есть у них напиток, приготовляемый ими из зерен дуки, о котором была речь выше. Едение сластей они считают пороком. Однажды я был у султана Узбека во время рамазана; принесли конину, которую они едят больше всякого (другого) мясного, да баранину и ришту, а эта (последняя) нечто в роде лапши; она варится и кушается с молоком. В ту же ночь я принес ему блюдо со сластями, которые изготовил один из моих спутников, и поставил его перед ним. Он засунул в него палец свой, положил его в рот и больше этого (уже) не делал. Эмир Тулуктумур сообщил мне, что один из старших невольников этого султана, у которого (т. е. невольника) было около 40 детей и внуков, и которому султан однажды сказал: «поешь халвы и я всех вас отпущу на волю», отказался (от этого) и ответил: «если бы ты (даже) убил меня (за неисполнение твоей воли), я (все-таки) не съел бы его». Выступив из города Крыма, мы остановились в келье эмира Тулуктумура в местности, называемой Седджан, и он прислал ко мне (сказать), чтобы я пришел к нему. Я отправился к нему верхом на коне, приготовленном для езды моей, которым (обыкновенно) правил возница арбы и на которого, когда я хотел (сам) ездить на нем, садился верхом. Приехал я в келью и нашел эмира, изготовившего в нем уже множество кушаньев, в том числе и хлеб. Потом принесли белую жидкость на маленьких [284] блюдцах и люди пили ее. В собрании (этом) шейх Музаффареддин находился рядом с эмиром, а за ним я, и сказал я ему: «что это такое?» Он ответил: «это жировая вода (maouddohni)», но я не понял того, что он сказал, отведал ее, нашел, что она кисла на вкус и оставил ее. Когда же я вышел, то я расспросил про нее. Сказали, что это напиток, который приготовляют из зерен дуки. Они (Кипчаки) ханефийского толку и опьяняющий напиток у них дозволен. Напиток этот, приготовляемый из дуки, они называют бузой — пишется через долгое бу и за. Должно быть, шейх Музаффареддин хотел сказать мне: «вода просовая» (maoud dokhni), но так как у него было произношение нечистое, иноземное, то мне показалось, что он сказал: жировая вода (maoud dohni). Проехав от города Крыма 18 станций, мы прибыли к обширной реке, через которую переправлялись целый день. Чем больше скот и арбы погружались в эту воду, тем сильнее становилась грязь ее и увеличивалась трудность (переправы). Эмир, хлопоча о моем покое, отправил меня перед собою с одним из своих слуг и написал для меня письмо к эмиру Азакскому (= Азовскому), извещая его, что я хочу ехать к царю, и предлагая ему оказать мне почет. Так мы ехали до тех пор, пока добрались до другой реки, через которую переправлялись полдня. После этого мы проехали еще три дня и прибыли к городу Азаку (= Азову) — имя его пишется через а, з и к, — который (лежит) на берегу моря и отличается красивой постройкой. Приезжают туда Генуэзцы и др. с товарами и (живет) в нем брат-странноприимец (Об этом странноприимном братстве, заботившемся о путешественниках и др. см. Париж, изд. Ибнбатуты, т. II, стр. 260, и Journ. Asiat. 1850, juillet, p. 68—70.) Бичакджи, один из вельмож (тамошних), который кормит приезжающих и уезжающих. Когда письмо эмира Тулуктумура прибыло к эмиру Азовскому, Мухаммедходже Эльхаризми, то он вышел ко мне на встречу, вместе с кадием и талибами (= студентами), и предложить (нам) угощение. Приветствовав его, мы остановились вместе, где поели; (потом) прибыли к городу и расположились вне его, по близости от тамошнего монастыря Хыдра и Ильи, да будет [285] над ними мир (Божий)! Вышел (к нам) шейх из народа Азовского, по имени Геджеб (прозывавшийся) Эннехрмелики вследствие происхождения своего из Иракской деревни (этого имени) и устроил нам в своей келье прекрасное угощение. Через два дня после нашего приезда, прибыл эмир Тулуктумур. На встречу его вышел эмир (Азовский) Мухаммед с кадием и талибами. Они приготовили ему угощения и разбили три палатки рядом одну возле другой, одну дивную из разноцветного шелка, а две из полотна. Все это они окружили серачою (т. е. полотняною оградою), которая у нас называется афраджем; снаружи ее преддверие на манер нашего борджа (башни). Когда эмир слез (с арбы), то перед ним разостлали куски шелковой материи, по которым он шел. К числу его любезностей и услуг относится и то, что он отправил меня ранее себя, чтобы показать этому эмиру, в каком почете я у него (Тулуктумура). Затем мы прибыли к первой палатке, которая была приготовлена для восседания его (Тулуктумура). На главном месте ее (стояла) большая резная деревянная скамья для его сиденья и на ней (лежал) красивый тюфяк. Эмир дал пройти сперва мне, потом шейху Музаффареддину и (затем) взобрался сам и уселся между нами, так что мы все (сидели рядом) на тюфяке. Его кади и проповедник да кади этого города со своими талибами сели по правую сторону скамьи на роскошные ковры, а оба сына эмира Тулуктумура, брат его, да эмир Мухаммед с сыновьями своими, стояли (готовые) к услугам. Потом принесли кушанья (состоявшие) из конины и др., да подали кобылье молоко, а за ним бузу. По окончании еды чтецы прекрасными голосами стали читать (Коран); затем устроен был амвон, на который взошел проповедник. Перед ним уселись чтецы, и он произнес красноречивую проповедь, молясь за султана, за эмира и за присутствующих. Говорил он эту речь (сперва) по-арабски, а потом переводил им по-тюркски. В это время чтецы на удивительный лад повторяли стихи из Корана и за тем принялись за пение. Пели они (сначала) по-арабски — это они называют кауль, — а потом по-персидски и по-тюркски — это называется у них моламма. За тем подали другое кушанье. Не прекращали они (угощение) до самого вечера. Всякий раз, когда я хотел уходить, меня удерживал эмир. Потом [286] принесли платье для эмира и платья для двух сыновей его, для брата его, для шейха Музаффареддина и для меня, и привели 10 лошадей для эмира, по 6 лошадей для брата его и для двух сыновей его, и по одной лошади для каждого старшего из его спутников, да одну лошадь для меня. Лошадей в этой земле чрезвычайно много и стоят они безделицу. Так отличному коню цена 50 или 60 дирхемов тамошних, равняющихся одному нашему динару или около того. Это те лошади, которые в Египте известны под именем акадиш. Ими они (Тюрки) питаются; в их крае они (столь же обильны) как в нашей земле овцы, пожалуй и больше. Бывает их у одного Тюрка по (нескольку) тысяч. Один из обычаев Тюрков коневодов, населяющих этот край, (заключается в том), что на арбах, в которых ездят жены их, помещают кусок войлока, длиною в пядень, привязанный к тонкому шесту, длиною в локоть, в углу арбы; на каждую тысячу коней полагается один (такой) кусок. Видел я, что у некоторых из них бывает по 10 кусков, а у иных и больше этого. Лошади эти развозятся в страны Индийские, и бывает их в караване по шести тысяч, а иногда и более или менее, так что на каждого торговца (приходится) по 100 и по 200 (коней), (иногда же) и меньше или больше. Купец нанимает для каждых 50 из них (лошадей) по пастуху, который приставлен к ним и пасет их, как овец; он называется у них улакши. На одну из них он садится верхом, держа в руке длинную палку, на которой (висит) веревка. Когда он захочет схватить одного из (пасущихся) коней, то он помещается насупротив его на той лошади, на которой сидит верхом, бросает ему веревку на шею, притягивает его (к себе), садится на него верхом и отпускает другого (коня) на пастбище. Прибыв с ними в землю Синдскую, они дают им корм, потому что травы Синдские не заменяют ячменя. Многие из них околевают у них и крадутся. В Синдской земле, в местности, называемой Шашнакар, за (каждую) лошадь взносят по 7 динаров серебром. Делают за них взнос (также) в Мултане, столице Синдской земли. В прежнее время взимали четверть того, что привозили. Царь Индии, султан Мухаммед, отменил это и приказал, чтобы с торговцев мусульманских взимался зекат (= узаконенный [287] налог в пользу бедных), а с торговцев иноверных десятина. При всем том торговцам по этой части остается большой барыш, потому что они продают в Индии дешевого (коня) за сто динаров серебром, что составляет на золото Магребское 25 динаров. Нередко они продают его вдвое и втрое дороже. Отличный конь стоит 500 динаров и больше этого. Жители Индии не покупают их для скорой езды и скачек, потому что на войне облекаются в броню и ею покрывают (также) лошадей, а только хлопочут о крепости лошади и ширине шагов ее. Лошади же, которых они отыскивают для бега, привозятся к ним из Йемена, Омана и Персии. Такая лошадь покупается за 1000 — 4000 динаров. Когда эмир Тулуктумур уехал из этого города (Азова), то я пробыл (там) после него (еще) 3 дня, пока эмир Мухаммедходжа приготовил для меня дорожные принадлежности. Поехал я в город Маджар — (пишется) через ма, джа и р, — город большой, (один) из лучших тюркских городов, на большой реке, с садами и обильными плодами. Мы остановились там в ските благочестивого, религиозного, престарелого шейха Мухаммеда Эльбатаихи, (родом) из Батаиха Иракского. Он был преемником шейха Ахмеда Эррефаи, да будет над ним благоволение Аллаха! В ските его около 70 факиров арабских, персидских, тюркских и румских, женатых и холостых. Живут они подаяниями. Жители этой страны питают большое доверие к факирам и каждую ночь приводят в скит лошадей, коров и овец. Султан и хатуни ходят посещать шейха и получать от него благословения; они расточают милостыни и раздают большие подарки, в особенности женщины, которые делают большие подаяния и творят добрые дела. В городе Маджаре мы совершили соборную молитву, по окончании которой взошел на амвон проповедник Иззеддин (или Медждеддин), один из правоведов и знаменитостей Бухары, у которого было множество учеников и чтецов, читавших перед ним. Он произнес проповедь и увещания, при чем присутствовали начальник города и старейшины его. Шейх Мухаммед Эльбатаихи встал и сказал: «правовед-проповедник хочет отправиться в путь, и мы хотим (собрать) для него дорожные припасы». Потом он снял шерстяную ферязь, которая была на нем, и сказал: «это от меня для [288] него». Из присутствовавших кто снял с себя одежду, кто подарил коня, кто дал денег. Из всего этого набралось для него много. На базаре этого города я увидел Еврея, который приветствовал меня и заговорил со мною по-арабски. Я спросил его, из какой он страны, и он сообщил, что он из земли Андалусской (Испании), что он прибыл оттуда сушей, а не ездил морем, и приехал через Константинополь Великий, через Румские земли и страну Черкесов. Он упомянул (также), что с тех пор, как он был в Андалусе, (прошло) 4 месяца. Торговцы странствующие, которые знакомы с этим делом, подтвердили правильность его слов. В этом крае я увидел чудеса по части великого почета, в каком у них женщины. Они пользуются большим уважением, чем мужчины. Что касается жен эмиров, то в первый раз мне привелось увидеть их при выезде из Крыма; я увидел (тогда) хатунь, жену эмира Салтыя, в арбе ее. Вся она (арба) была обтянута хорошим синим сукном; окна и двери кибитки были раскрыты; перед нею (хатунью) находились четыре девушки, чудеса красоты и диковинки по одежде. За нею следовало еще несколько арб, в которых (сидели) девушки, сопровождавшие ее. Приблизившись к месту привала эмира, она сошла с арбы на землю; вместе с нею слезло около 30 девушек, которые приподымали полы ее одежды. На платьях ее были петли; каждая девушка бралась за петлю, приподнимая от земли полы со всех сторон, и она (хатунь) шла таким образом, важно покачиваясь. Когда она дошла до эмира, то он встал перед ней, поклонился ей и усадил ее возле себя, а девушки ее окружили ее. Принесли меха с кумысом. Она налила его себе в чашу, присела на оба колена перед эмиром и подала ему чашу. Он напился. Потом она дала напиться брату его, а эмир дал напиться ей. Подано было кушанье, и она поела вместе с ним (эмиром). Он подарил ей платье, и она возвратилась. Вот каким образом обходятся с женами эмиров, а ниже мы расскажем о женах царя. Что касается жен торговцев и простых людей, то я видел и их. Одна из них была в арбе, которую вез конь, перед нею три или четыре девушки, приподнимавшие полы ее. На голове ее бугтак, т. е. шапочка, украшенная драгоценными камнями, с павлиньими перьями наверху. Окна [289] кибитки были растворены; лицо ее открыто, потому что тюркские женщины не завешиваются. Иная из них, таким же образом, со слугами, везет овец и молоко, которые продает народу за благовонные товары. Иногда с женою едет муж ее; если кто увидит его, то примет его за одного из слуг ее. На нем нет (другой) одежды, кроме шубы из овечьей шкуры, а на голове соответствующая этому шапка, которую они называют кула. Из города Маджара мы собрались ехать в ставку султана, (находившуюся) в четырех днях (пути) от Маджара, в местности, называемой Бишдаг (= Бештау). Баш — (пишется) через би и ги—значить у них пять, а даг значит гора — (пишется) через да и г. На этом Пятигорье (находится) ключ горячей воды, в котором Тюрки купаются. Они полагают, что кто выкупается в нем, того не постигнет кручина болезни. Отправились мы к месту ставки и прибыли к нему в первый день рамазана (= 6 мая 1334 г.), но нашли, что ставка уже откочевала. Тогда мы вернулись в то место, из которого уехали, потому что ставка расположилась поблизости от него. Я разбил свою палатку там, на холме, водрузил значок перед палаткой, а лошадей и арбы поставил позади ее. Подошла ставка, которую они называют Урду — с у — (= Орда) и мы увидели большой город, движущийся с своими жителями; в нем мечети и базары да дым от кухонь, взвивающийся по воздуху: они варят (пищу) во время самой езды своей и лошади везут арбы с ними. Когда достигают места привала, то палатки снимают с арб и ставят на землю, так как они легко переносятся. Таким же образом они устраивают мечети и лавки. Мимо нас проехали жены султана, каждая из них со своими людьми отдельно. Когда проехала четвертая из них, дочь эмира Исабека, о которой мы еще будем говорить (ниже), то она увидела палатку на вершине холма и значок перед нею, означавший (вновь) прибывшего. Она отрядила отроков и девушек, которые приветствовали меня и передали мне привет от нее, а сама она остановилась, чтобы дождаться их. Я послал ей подарок с одним из моих спутников и с докладчиком эмира Тулуктумура. Она приняла его, как доброе предзнаменование, приказала, чтобы я остановился в ее соседстве, и отправилась далее. Подъехал султан и расположился в своей ставке отдельно. [290]

О великом султане Мухаммеде Узбекхане (II, стр. 381 — 387). Имя его Мухаммед Узбек — (пишется оно) через у, з и б; слово хан у них значит султан. Этот султан (обладатель) огромного царства, силен могуществом, велик саном, высок достоинством, сокрушитель врагов Аллаха, жителей Константинополя Великого, и (усердный) борец за веру в войне с ними. Владения его обширны и города велики. В числе их: Кафа, Крым, Маджар, Азов, Судак, Харезм и столица его (султана), Сарай. Он один из тех семи царей, которые величайшие и могущественнейшие цари мира, а это (суть): владыка наш (Т. е. государь Мароккский Абуиная Фарис.), повелитель правоверных, тень Аллаха на земле его, представитель победоносной рати, которая не перестанет вступаться за истину до наступления (рокового) часа, да подкрепит Аллах дело его и возвеличит победу его; султан Египта и Сирии; султан обоих Ираков; этот султан Узбек; султан земель Туркестана и Мавераннехра; султан Индии и султан Китая. Когда этот султан (Узбек) в пути, то он (живет) отдельно в ставке своей, и при нем (только) его невольники и сановники его, а каждая из его хатуней находится отдельно в своей ставке; если же он хочет побывать у одной из них, то посылает к ней, чтобы известить ее об этом, и она приготовляется для него. И в пребывании его на месте, и в путешествии его, и в делах его порядок удивительный, чудесный. Одна из привычек его (та), что в пятницу, после молитвы, он садится в шатер, называемый золотым шатром, разукрашенный и диковинный. Он (состоит) из деревянных прутьев, обтянутых золотыми листками. Посредине его деревянный престол, обложенный серебряными позолоченными листками; ножки его из чистого серебра, а верх его усыпан драгоценными камнями. Султан садится на (этот) престол; с правой его стороны хатунь Тайтуглы и рядом с нею хатунь Кабак, а с левой стороны — хатунь Баялунь и возле нее хатунь Урдуджи. У подножия трона стоит справа (старший) сын султана, Тинабек, а слева второй сын его, Джанибек. Перед ним сидит дочь его Иткуджуджюк. Когда приходит одна из них (хатуней), то султан встает перед [291] нею и держит ее за руку, пока она всходит на престол. Что касается Тайтуглы, то она царица и самая любимая из них (жена) у него. Он идет к ней на встречу до двери шатра, приветствует ее и берет ее за руку, а когда она взойдет на престол и усядется, тогда только садится (сам) султан. Все это происходит на глазах людей, без прикрытия. Затем приходят старшие эмиры, для которых поставлены скамьи справа и слева. Со всяким человеком их, когда он приходит в собрание султана, приходит слуга со скамьей. Перед султаном стоят царевичи: сыновья дяди его, братья его и родственники его, а насупротив их, у дверей шатра, стоят дети старших эмиров, и позади их стоят начальники войск, справа и слева. Потом входят на поклон люди по разрядам, каждый разряд в три (человека), кланяются, отходят и садятся в отдалении. По окончании полуденной молитвы, царица между хатунями уходит; затем уходят и прочие из них и провожают ее до ее ставки, а по входе ее в нее, каждая на арбе своей уезжает в свою ставку. При всякой (из них) около 50 девушек, верхами на конях. Перед арбой до 20 старых женщин, верхами на конях, между отроками и арбою, а позади всех около 100 невольников из молодежи. Перед отроками около 100 старших невольников верховых и столько же пеших, с палками в руках своих и с мечами, прикрепленными к поясам их; они (идут) между конными и отроками. Таков порядок (следования) каждой хатуни их при уходе ее и приходе ее. Моя стоянка находилась в лагере по соседству от сына султана, Джанибека, о котором еще будет сказано после. На заутрие дня прибытия своего я зашел к султану после полуденной молитвы. Он уже собрал шейхов, кадиев, правоведов, шерифов, факиров и устроил (им) большой пир. Мы разговелись в присутствии его. Почтенный сейид, глава шерифов, Ибнабдельхамид, и кади Хамза отозвались обо мне с похвалою и советовали султану почтить меня. Эти Тюрки не знают ни (обычая) отвода помещения приезжему, ни отпуска (ему) продовольствия, а только посылают ему овец и лошадей для заклания и меха с кумысом. Вот их (способ) оказывания почета. После этого, однажды, по совершении с султаном полуденной молитвы, когда я хотел уйти, он приказал мне сесть. Принесли кушанья (состоявшие из) похлебок, которые [292] готовятся из дуки, потом вареное мясо баранье и лошадиное. В эту-то ночь я принес султану блюдо со сластями (См. выше стр. 283.); он всунул палец в него, положил его в рот, и более не повторял этого.

О хатунях и порядке их. (II, стр. 387-389). Каждая хатунь их ездит в арбе; в кибитке, в которой она находится, навес из позолоченного серебра, либо из разукрашенного дерева. Лошади, которые везут арбу ее, убраны шелковыми позолоченными покровами. Возница арбы, который сидит верхом на одном из коней, молодой парень, называемый улакши. Хатунь сидит в своей арбе; на право от нее женщина из старух, называемая улухатунь — пишется через у и л — что значит визирша (= помощница), а слева также женщина из старух, называемая куджукхатунь — пишется через ку и дж — что значить хаджиба (= камерфрау). Перед нею (хатунью) шесть маленьких девушек, которые называются бенат (дочери), отменной красоты и крайнего совершенства, а позади ее две такие же (девушки), на которых она опирается. На голове хатуни — бугтак, т. е. нечто в роде маленькой короны, украшенной драгоценными камнями, с павлиньими перьями на верху (См. выше стр. 288.). На ней (хатуни) шелковая одежда, усыпанная драгоценными камнями, в роде мантии, какую одевают Византийцы. На голове визирши и хаджибы шелковое покрывало, убранное по краям золотом и драгоценными камнями. У каждой из «дочерей» на голове шапочка, похожая на колпак, с золотым венчиком поверху, который украшен драгоценными камнями, и с павлиньими перьями над ним. Затем на каждой шелковая с золотом одежда, называемая нах. При хатуни (находятся еще) 10 или 15 византийских и индийских отроков, одетых в шелковую, шитую золотом одежду, убранную драгоценными камнями. У каждого из них в руке жезл либо из золота или серебра, либо из дерева, покрытого ими (золотом и серебром). Позади арбы хатуни (следует) около 100 (других) арб. В каждой арбе три или четыре прислужницы, большие и малые, в шелковых одеждах и с шапочками на головах. За этими арбами (едут) до 300 арб, в [293] которые впряжены верблюды и волы. Они везут казну хатуни, ее имущество, одежды, пожитки и съестные припасы. При каждой арбе присматривающий за нею прислужник, женатый на одной из упомянутых девушек. У них есть (такое) обыкновение, что из (этих) прислужников имеет доступ к (тем) прислужницам только тот, у которого есть жена между ними. Всякая хатунь (живет) на этот лад. Мы (теперь) поговорим о них поодиночке.

О старшей хатуни (II, 389-392). Старшая хатунь это царица, мать двух сыновей султана, Джанибека и Тинабека, о которых мы будем говорить (ниже), но она не мать дочери его, Иткуджуджук, мать которой была царицей прежде той. Имя этой хатуни Тайтуглы (пишется) через тай, ту, г, ли. Из жен этого султана она у него самая любимая, и у нее он ночует большую часть ночей своих. Почитает ее и народ по причине великого уважения его (султана) к ней, и, несмотря на то, что она самая скупая из хатуней. Сообщил мне (один) из заслуживающих доверия (людей), знакомых с рассказами об этой царице, что султан любит ее за одну свойственную ей особенность, которая (состоит) в том, что каждую ночь он находит ее как бы девственницей. Другой рассказывал мне, что она из потомства (той) женщины, из-за которой, как говорят, царство отошло от Саломона — да будет над ним мир — и которую он, когда царство опять вернулось к нему, приказал оставить в безлюдной степи; что она была брошена в степи Кипчацкой, и что матка этой хатуни видом похожа на кольцо, как это бывает у всякой, кто происходит от упомянутой женщины. Но ни в Кипчацкой степи, ни в другом месте, я не видел (никого), кто бы рассказывал, что он встречал такого рода женщину, или слышал про нее, кроме этой хатуни; только один из жителей Китая рассказывал мне, что в Китае есть род женщин такого вида. Мне под руки не попадалась такая и (потому) я не знаю, действительно ли это так. На другой день после побывки моей у султана, я зашел к этой хатуни. Она сидела среди десятка старых женщин, как бы ее прислужниц; перед нею (находилось) около 50 маленьких девушек, называемых дочками, перед которыми (стояли) золотые и серебряные блюда, наполненные вишнями, и они чистили их. Перед хатунью (стояло) золотое блюдо, [294] наполненное ими же (вишнями), и она (также) чистила их. Мы поклонились ей. В числе моих спутников находился чтец, читавший Коран на египетский лад, прекрасным образом и приятным голосом; он и прочел. Затем она приказала принести кумысу. Его принесли в красивых, легких деревянных чашах. Она собственноручно взяла чашу и подала мне ее. Это у них крайняя любезность. Прежде этого я (никогда) не пивал кумысу, но мне нельзя было иначе (поступить), как взять его. Отведал я его, но в нем нет (ничего) хорошего, и я отодвинул его к одному из моих спутников. Она расспрашивала меня относительно многих обстоятельств нашего путешествия и мы отвечали ей; затем мы ушли от нее. Начали мы с нее ради великого почета ее у царя.

О второй хатуни, следующей за царицей (II, стр. 392-393). Имя ее Кабакхатунь (пишется) через ка и ба и значит по-тюркски отруби (т. е. остатки просеянной муки). Она дочь эмира Нагатай, имя которого (пишется) через на, га и тай. Отец ее жив, (но) поражен подагрой; я видел его. На другой день после посещения царицы, мы зашли к этой хатуни и застали ее на тюфяке читающею «достославную книгу» (= Коран). Перед нею (было) около десятка женщин-старух и до двадцати «дочек», которые шили золотом одежды. Мы поклонились ей, и она прекрасно ответила приветствием и речью. Чтец прочел нам (из Корана); она милостиво обошлась с ним и приказала (принести) кумысу. Его принесли, и она собственноручно подала мне чашу, подобно тому, как это сделала царица. Затем мы ушли от нее.

О третьей хатуни (II, стр. 393-394). Имя ее Баялунь (пишется) через ба, я, лу и н. Она дочь владыки Константинополя Великого, султана-такфура. Мы зашли к этой хатуни. Она сидела на резном троне с серебряными ножками; перед нею (было) до 100 византийских, тюркских и нубийских девушек, стоявших и сидевших; во главе ее (находились) отроки. Были перед нею (еще) дворецкие из Византийцев. Она расспросила о нашем положении, о нашем приезде, о дальности нашей родины, плакала и находившимся в руках ее платком утирала лицо свое вследствие своей жалости и сострадательности. Она приказала (подать) угощение, которое и было принесено. Мы поели в ее присутствии, и она [295] глядела на нас. Когда мы захотели уйти, она сказала: «не уходите от нас совсем, а возвратитесь к нам (еще раз) и поведайте нам ваши нужды». Она выказала благородные черты характера и послала нам вслед кушанья, много хлеба, масла, баранов, дирхемов, прекрасную одежду, трех коней отборных и десяток других (обыкновенных). С этою хатунью я совершил путешествие свое в Константинополь Великий, как мы расскажем о том после.

О четвертой хатуни (II, стр. 395). Имя ее Урдуджа (пишется) через у, р, ду и джа. Урду на языке их значит ставка. Названа была она (хатунь) так вследствие рождения своего в ставке. Она дочь старшого эмира, Исабека, начальника улуса — (пишется это слово) через у и лу — что значит начальник эмиров. Я застал его живым; он был женат на дочери султана, Иткуджуджуке. Эта хатунь (одна) из лучших, добрейших нравом и сострадательнейших хатуней. Это та, которая прислала ко мне, когда увидела палатку мою на холме, при проходе ставки, как мы сообщили выше. Мы зашли к ней и увидели (встретили) по части доброты ее нрава и благородства души ее то, больше чего нельзя (найти). Она приказала (подать) кушанья и мы поели в ее присутствии. Затем она угостила кумысом и спутники мои пили его. Она расспрашивала нас о наших делах и мы ответили ей. Потом мы зашли еще к сестре ее, жене эмира Али, сына Арзака.

О дочери великого султана Узбека (II, стр. 396-397). Имя ее Иткуджуджук (пишется) через ит, ку и два джу. Значит имя это маленькая собака, потому что ит значит собака, а куджуджук (собств. куджук или кучук) — маленький. Мы уже сказали выше, что Тюрки получают свои имена по случаю ¹², как (это) делают Арабы. Мы отправились к этой хатуни, царской дочери, (жившей) в отдельной ставке на расстоянии около шести миль от ставки отца своего. Она приказала позвать к ней правоведов, [296] кадиев, сейида шерифа Ибнабдельхамида и общество талибов, шейхов и факиров. Явился (также) муж ее, эмир Иса, дочь которого замужем за султаном, и сел с нею на один ковер. Он страдал подагрой и не мог ни ходить на своих ногах, ни сидеть верхом на коне, а только ездил на арбе. Когда он хотел зайти к султану, то слуги снимали его (с арбы) и вводили его в собрание, неся (его). В таком положении я видел также эмира Нагатая, т. е. отца второй хатуни. Эта болезнь распространена между этими Тюрками. Со стороны этой хатуни мы увидели милости и доброту характера, каких не видели (ни у кого), кроме нее. Она осыпала нас щедротами и облагодетельствовала. Да воздает ей Аллах добром!

О двух сыновьях султана (II, стр. 397-398). Они одноутробные братья и мать обоих царица Тайтуглы, о которой мы говорили выше. Имя старшого из них Тинабек (пишется) через ти и на (?). Бек значить эмир, а тин — тело, так что имя его значить как бы эмир тела. Имя брата его Джанибек (пишется) через джа и ни. Джан значит душа, так что он назывался как бы эмиром души. У каждого из обоих отдельная ставка. Тинабек наружностью был одним из красивейших созданий Аллаха. Отец назначил его преемником царства, и он пользовался у него влиянием и почетом. Но Аллах не захотел этого. По смерти отца своего, он правил короткое время, но потом был убит за постыдные дела, которые с ним приключились, и воцарился брат его Джанибек, который был лучше и превосходнее его. Сейид шериф Ибнабдельхамид это тот, который занимался воспитанием Джанибека. В пору приезда моего, он, кади Хамза, имам Бедреддин Элькавами, имам и преподаватель чтения (Корана) Хусамеддин Эльбохари и др. посоветовали мне остановиться в ставке упомянутого Джанибека, вследствие благородства его. Я так и сделал.

О моем путешествии в город Булгар (II, стр. 398-399). Я наслышался о городе Булгаре и захотел отправиться туда, чтобы взглянуть на то, что говорится про чрезвычайную краткость ночи в нем, а также про кратковременность дня в противоположное время года. Между ним и ставкою султана был десяток (дней) пути. Я попросил у него (у султана) проводника туда и он отправил со мною такого, который довез меня туда и привез меня [297] обратно к нему. Прибыл я туда в рамазан и, помолившись на закате солнца, мы разговелись. Сделан был призыв к вечерней молитве во время нашего розговенья. Мы совершили ее (вечернюю молитву), да молитвы теравих, шаф и витр, а вслед за тем (уже) занялась и заря. Также короток день в нем (Булгаре) в период краткости его (зимой). Пробыл я там три дня.

О стране мрака (II, стр. 399-402). Захотелось мне пробраться в страну мрака. Вход в нее через Булгар и между ними 40 дней пути. Потом я отказался от этого вследствие больших хлопот (потребных) на это и малой пользы, (от такой поездки). Путешествие туда совершается не иначе, как на маленьких повозках, которые возят большие собаки, ибо в этой пустыне (везде) лед, на котором не держатся ни ноги человеческие, ни копыта скотины; у собак же когти и ноги их держатся на льду. Проникают туда только богатые купцы, из которых у иного по 100 повозок или около того, нагруженных его съестным, напитками и дровами, так как там нет ни дерева, ни камня, ни мазанки. Путеводитель в этой земле — собака, которая побывала в ней уже много раз; цена ее доходит до 1000 динаров и около того. Повозка прикрепляется к ее шее; вместе с нею припрягаются (еще) три собаки. Это авангард, за которым следуют прочие собаки с повозками. Остановится он, и они останавливаются. Такую собаку хозяин ее ни бьет, ни ругает. Когда подается корм, то он кормит собак раньше людей, в противном же случае собака злится, убегает и оставляет хозяина своего на погибель. Совершив по этой пустыни 40 станций, путешественники делают привал у «мрака». Каждый из них оставляет там те товары, с которыми приехал, и возвращается в свою обычную стоянку. На следующий день они приходят снова для осмотра своего товара, и находят насупротив него (известное количество) соболей, белок и горностаев. Если хозяин товара доволен тем, что нашел насупротив своего товара, то он берет его, если же не доволен им, то оставляет его. Те, т. е. жители «мрака», набавляют его (своего товара), часто же убирают свой товар, оставляя (на месте) товар купцов. Так (происходит) купля и продажа их. Те, которые ездят сюда, не знают, кто покупает у них и кто продает им, джинны (= духи) [298] ли это или люди, и не видят никого. Горностай — лучший сорт мехов. В Индийских землях шуба из него стоит 1000 динаров, т. е. по размену на наше золото 250 (динаров). Он чрезвычайно бел (и происходит) от шкуры маленького животного, длиною в пядень. Хвост у него длинный и его оставляют на шубе в своем виде. Соболь ниже его; шуба из него стоит 400 динаров и меньше того. Одна из особенностей этих шкур та, что в них не забираются вши. Эмиры и вельможи Китайские сплошь покрывают свои шубы вокруг шеи одною шкурою его (соболя). Также (поступают) купцы Персии и обоих Ираков. Вернулся я из города Булгара с эмиром, которого султан отрядил вместе со мною, и застал я ставку султана в местности, известной под именем Бишдаг (см. стр. 289). Это было 28 рамазана. Я присутствовал с ним при праздничном богослужении. Пришелся день праздника в пятницу.

О порядке празднования ими праздника (II, стр. 402-412). Когда настало утро дня праздника, султан выехал верхом с большим войском. Каждая хатунь села в свою арбу, и с нею (поехали) отряды ее. Поехала (также) дочь султана, с короною на голове, так как она настоящая царица, унаследовавшая царское достоинство от матери своей. Сыновья султана ехали каждый верхом при своем войске. Уже (ранее их) двинулся, для присутствования при празднике, главный кади Шихабеддин Эссаили и с ним множество правоведов и шейхов, верхами. Верхом ехали (также) кади Хамза, имам Бедреддин Элькавами и шериф Ибнабдельхамид. Ехали эти правоведы с Тинабеком, наследником султана. При них были литавры и знамена. Кади Шихабеддин помолился с ними и произнес прекрасную проповедь. Выехал султан, остановился у деревянной башни, которая у них называется кушк (киоск), и уселся в ней с хатунями своими. Возле нее была устроена вторая башня, в которой уселись наследник его и дочь его, обладательница короны, Кроме этих двух были устроены еще две башни, справа и слева; в них (находились) сыновья султана и родственники его. Поставлены были (также) сидения, называемый сандалиями, для эмиров и царевичей, направо и налево от (главной) башни, и каждый сидел на своем (особом) сидении. Потом поставлены были щиты для стрельбы, каждому начальнику томана [299] (= темнику) особый щит. Начальником томана у них (называется) тот, у которого 10,000 всадников. Присутствовало (таких) темников 17, предводительствовавших 170 тысячами; (впрочем) войско его (султана) больше этого. Для каждого эмира поставлено было нечто в роде амвона, на котором он сидел, пока люди его забавлялись перед ним. Так они провели час. Потом принесли халаты и на каждого эмира был надет халат. Одев его, он подходит к подножию султанской башни и кланяется. Поклон его (заключается) в том, что правым коленом он прикасается к земле и вытягивает под ним ногу свою, а другую выпрямляет. Потом приводится оседланный и занузданный конь, приподнимается копыто его, эмир целует его и отводит его (коня) с собою к своему сиденью, там садится на него верхом и остается при своем войске. Это проделывает каждый из эмиров. За тем султан сходит с башни и садится верхом на коня. С правой его стороны (находится) сын его, наследник престола, и возле него дочь его, царица Иткуджуджук, с левой стороны — второй сын его, а перед ним (султаном) четыре хатуни на арбах, покрытых шелковыми, шитыми золотом, покрывалами. Лошади, которые везут их, убраны (также) позолоченным шелком. Спешиваются все эмиры, старшие и младшие, царевичи, визири, придворные и вельможи и пешком проходят перед султаном, пока дойдут до вытака — (пишется) через вы — т. е. до шатра. Там уже была устроена большая «барака» (перс. баргах). Барака у них большая палатка на четырех деревянных стойках, покрытых листами позолоченного серебра. На каждой стойке сверху серебряная позолоченная капитель, которая блестит и сверкает. Издали эта барака кажется точно горкой. С правой и с левой стороны ее кладутся половики из бумажной материи и холста, и все это покрывается шелковыми коврами. Посредине бараки поставлен большой трон, который они называют тахт. Он (сделан) из резного дерева; столбики его покрыты листами позолоченного серебра, а ножки (сделаны) из чистого серебра с позолотой; поверх его (постлан) большой ковер. Посреди этого большого трона (лежит) тюфяк, на котором сидят султан и старшая хатунь. С правой стороны его — тюфяк, на котором сидит дочь его Иткуджуджук вместе с [300] хатунью Урдуджей, а с левой тюфяк, на котором сидит хатунь Баялунь с хатунью Кабак. Направо от трона поставлено сидение, на котором сидит Тинабек, (старший) сын султана, а налево сидение, на котором сидит Джанибек, второй его сын. Поставлены справа и слева (еще другие) сиденья, на которых сидят царевичи, эмиры старшие, а потом эмиры младшие, напр. тысячники, т. е. командующие тысячью человек. Затем подали кушанья на золотых и серебряных столах. Каждый стол несли четыре человека и более того. Кушанья их — куски вареной конины и баранины. Перед каждым эмиром ставится стол и приходит баверджи, т. е. разрезыватель мяса (= форшнейдер). На нем шелковая одежда, поверх которой прикреплена шелковая салфетка, а на поясе его несколько ножей в ножнах. У каждого эмира свой баверджи; когда поставлен стол, то он садится перед своим эмиром. Приносят маленькое блюдо из золота или серебра, на котором соль, разведенная в воде, и баверджи разрезает мясо на мелкие куски. У них (особое) искусство разрезать мясо вперемешку с костями, ибо они едят его не иначе, как в связи с костями. Потом приносят золотые и серебряные сосуды для питья; большею частью они пьют медовое вино. Они ханефийского толка и считают вино дозволенным. Когда султан захочет пить, то дочь его берет кувшин в руку, приседает и потом подает ему кувшин. Он пьет, а затем она берет другой кувшин и подает его старшей хатуни, которая пьет из него. Потом она подает (его) остальным хатуням по старшинству их. Затем наследник престола берет кувшин, кланяется и подает его отцу, который пьет (из него), потом подает хатуням и (наконец) сестре, кланяясь всем им. Тогда встает второй сын, берет кувшин, угощает брата своего и кланяется ему. Затем встают старшие эмиры; каждый из них подает пить наследнику престола и кланяется ему. Потом встают царевичи, и каждый из них подает пить этому второму сыну и кланяется ему. Затем встают младшие эмиры и подают пить царевичам. В это время поются песни. Был поставлен еще большой шатер насупротив мечети для кадия, для хатыба, для шерифа да прочих правоведов и шейхов. Я был с ними. Нам принесли золотые и серебряные столы; каждый несли четыре старших Тюрка, [301] (потому что) в этот день перед султаном вращаются только старшие; им он приказывает подавать какой кто захочет из столов, (ибо) между правоведами были (одни), которые ели и (другие) которые отказывались от еды на серебряных и золотых столах. Я видел, на сколько простирался взор, на право и на лево, арбы, на которых (лежали) меха с кумысом. Султан приказал раздать их народу. Подвезли и ко мне арбу с ним (кумысом), но я подарил его моим соседям Тюркам. Потом мы пришли в мечеть, выжидать соборной молитвы. Султан запоздал. Кто говорил, что он не придет, потому что его одолел хмель, а кто говорил, что он не пропустит пятницы. По прошествии долгого времени, он прибыл, пошатываясь, приветствуя сейида-шерифа и улыбаясь ему. Он называл его ата, что на тюркском языке значит отец. Потом мы помолились соборно и народ вернулся в свои жилища. Султан возвратился в бараку и оставался в ней так до вечерней молитвы. Затем разбрелся весь народ и при царе остались эту ночь хатуни его и дочь его. Когда праздник кончился, то мы отправились в путь с султаном и со ставкою и прибыли к городу Хаджитархану (= Астрахани). Тархан значит у них место, изъятое от податей; пишется через та, р, ха и н. Город этот получил название свое от тюркского хаджи (паломника), одного из благочестивцев, поселившегося в этом месте. Султан отдал ему это место беспошлинно, и оно стало деревней; потом оно увеличилось и сделалось городом. Это один из лучших городов, с большими базарами, построенный на реке Итиле, которая одна из больших рек мира. Султан остается здесь до тех пор, пока усиливается стужа и эта река замерзает. Замерзают и соединенные с нею воды. Потом он приказывает жителям этого края привезти (несколько) тысяч возов соломы, которые они кладут на лед, сплотившийся на реке. Скот не ест тамошней соломы, потому что она причиняет ему вред, как это бывает и в Индии, а питается только зеленой травой, благодаря плодородию страны. По этой реке и соединенным с нею водам ездят в арбах на расстоянии 3 дней пути. Часто по ней проходят караваны, не смотря на конец зимней поры, но (при этом) тонут и погибают. Когда мы прибыли в город Хаджитархан, то хатунь Баялунь, дочь царя Византийского, просила султана [302] позволить ей посетить отца своего, чтобы у него разрешиться от бремени, а (потом) возвратиться к нему (султану). Он дал ей позволение. Затем она попросила его позволить мне отправиться в сообществе ее, для осмотра Константинополя Великого. Он (сначала) отказал мне, опасаясь за меня, но я стал упрашивать его и сказал ему: «я отправлюсь туда под твоим покровительством и твоим заступничеством и не боюсь никого». Тогда он дал мне позволение, и мы распростились с ним. Он подарил мне 1500 динаров, халат и множество лошадей. Из хатуней каждая подарила мне серебряные слитки, которые они называют саумами — (пишется) через са; в единственном числе саума. Дочь его одарила меня больше (всех) их, одела меня и дала мне верхового коня. Я набрал множество лошадей, одежды, да беличьих и собольих мехов.

О моем путешествии в Константинополь (II, стр. 412-426 (Из этой главы мною извлечено только то, что относится к Золотой Орде.). Мы отправились 10-го шевваля (= 14 июня 1334 г.) в сообществе хатуни Баялунь и под ее покровительством. Султан проехал для проводов ее одну станцию; (затем) вернулись он, царица и наследник его; остальные хатуни проехали в сообществе ее (еще) вторую станцию, и потом (также) вернулись. Поехал с нею (дальше) эмир Байдара с 5000 своего войска. Отряд хатуни (составляли) около 500 всадников, в том числе до 200 слуг из невольников и византийцев; остальные из тюрков. Было при ней (также) до 200 девушек, по большей части византийских. Арб было у нее до 400, около 1000 лошадей, для возки их и для верховой езды, до 300 волов и 200 верблюдов для возки их (арб). Было с нею (еще) десять византийских отроков и столько же индийских. Старший начальник последних назывался Сунбулем Индийцем, а начальник византийских — Михаилом, Тюрки же называют его Лулу (= жемчужина); он был один из великих храбрецов. Она (хатунь) оставила большую часть своих девушек и своего багажа в ставке султана, так как ехала с целью навестить (отца) и разрешиться от бремени. Мы направились к городу Укаку — (пишется) через у и ка — городу средней величины, [303] но красивой постройки, с обильными благами и сильной стужей. Между ним и между Сараем, столицей султана, 10 дней пути, а на один день пути от этого города (находятся) горы Русских. Последние — христиане, красноволосые, голубоглазые, безобразной наружности, народ плутовской. У них серебряные рудники и из страны их привозятся саумы, т. е. серебряные слитки, на которые продается и покупается (товар) в этом крае. Вес такой саумы пять унций. Через десять дней мы из этого города прибыли в город Сурдак (Судак, Сурож) имя которого пишется через су, р, да и к. Это один из городов Кипчацкой степи, на берегу моря. Гавань его одна из самых больших и самых лучших гаваней. Вокруг него сады и воды; населяют его Тюрки и, под их покровительством, несколько Византийцев, которые занимаются ремеслами. Большая часть домов его деревянные. Город этот (прежде) был велик, но большая часть его была разрушена по причине раздора, который произошел между Византийцами и Тюрками и в котором победа осталась за Византийцами. Тогда Тюркам помогли их сообщники, (которые) перебили Византийцев страшнейшим образом и выгнали большую часть их. Часть же их остается (там) под покровительством (Тюрков) до сего времени. Угощение, которое подносилось хатуни на каждом привале в этом крае, состояло из конины, баранины, воловины, дуки, кумыса, коровьего и овечьего молока. Путешествуют в этой земле утром и вечером. Каждый эмир в этом крае сопровождал хатунь с войском своим до крайнего предела своего участка, из уважения к ней, а не из опасения за нее, потому что этот край безопасен. Потом мы прибыли к городу, известному под именем Бабасалтук. Баба имеет у них такое же значение, как у Берберов (т. е. отец); они только резче произносят (букву) б. Салтук — (пишется это имя) через сал, ту и к — был, говорят, прорицатель, но про него рассказывают (такие) вещи, которые закон запрещает. Этот город самый крайний из тюркских городов; между ним и между первыми владениями Византийцев 18 дней (пути) степью, без всякой оседлости, в том числе 8 дней без воды в ней. Запасается для них вода и везется в мехах и бурдюках на арбах. Вступили мы в нее (в эту степь) во время холода и не нуждались в большом [304] количестве воды. Тюрки вливают молоко в меха, мешают его с вареным дуки, пьют его и не чувствуют жажды. С этого города мы принялись за приготовление всего необходимого для степи. Понадобилось мне большое количество лошадей и (потому) я пошел к хатуни и сообщил ей об этом. Я ходил к ней на поклон утром и вечером; всякий раз, как ей подавалось угощение, она присылала мне двух или трех лошадей и баранов. Я оставлял лошадей, не резал их. Бывшие со мною рабы и слуги ели с нашими спутниками Тюрками. Так я набрал себе около 50 коней. Хатунь назначила мне (еще) 15 лошадей и приказала своему поверенному, Византийцу Сарудже, чтобы он выбирал жирных кухонных лошадей. Она сказала: «не бойся; если тебе понадобятся еще другие, то мы добавим тебе». В половине дзулькаады (= июль 1334 г.) мы вступили в степь; с того дня, когда нас покинул султан, до начала степи мы ехали 19 дней, останавливались 5. По этой степи мы ехали 18 дней, утром и вечером, и, хвала Аллаху, не видели ничего, кроме хорошего. После этого мы прибыли в крепость Махтули; это первые владения Византийцев — (пишется) имя ее через ма, х, ту и ли. Так как Византийцы уже слышали о приезде этой хатуни в их край, то в эту крепость прибыл Кефали (= голова, начальник) Никула Византиец, с большим войском и большим угощением, а из дворца отца ее, царя Константинопольского, приехали хатуни и повитухи. Между Махтули и Константинополем 22 дня пути; из них 16 дней до пролива, и 6 дней до Константинополя. От этой крепости ездят не иначе, как на лошадях и на мулах; арбы оставляются там вследствие неровной местности и гор. Упомянутый Кефали прибыл со множеством мулов; 6 из них хатунь прислала мне. Начальнику этой крепости она поручила моих спутников и слуг, которых я оставил (там) при арбах и обозах. Он отвел им дом. Эмир Байдара вернулся с своим войском, а с хатунью поехали лишь ее люди. Мечеть свою она оставила в этой крепости, и распоряжение о призыве к молитве было отменено. В числе угощения ей (хатуни) приносили вина, которые она пила, да свиней, которых, (как) рассказал мне один из ее приближенных, она ела. Из лиц, совершавших (мусульманскую) молитву, при ней остался только один Тюрк, [305] который и молился с нами. Вследствие вступления нашего во владения неверных изменились внутренние чувства (хатуни к нам), но хатунь поручила эмиру Кефали оказывать мне почет, и однажды он поколотил одного из своих невольников за то, что он смеялся над нашей молитвой...

О моем возвращении из Константинополя (II, стр. 444-450). Когда находившимся в свите хатуни Тюркам стало ясно, что она (снова обратилась) к вере отцовской и желает остаться при нем (отце), то они попросили у нее позволения вернуться в свою землю. Она дала им позволение, одарила их богатыми подарками и отправила с ними, для препровождения их восвояси, эмира, называвшегося Саруджа Малый, с 500 всадниками. Она послала за мною, подарила мне 300 динаров золотом их, которые они называют эльбербера и которые не хороши, да 2000 венецианских серебряных монет, кусок сукна, изделия (так называемых) «дочек», — это лучший сорт его, -10 одежд шелковых, полотняных и шерстяных, да двух коней, которые были подарком отца ее, и препоручила меня Сарудже. Я простился с нею и поехал назад. Пребывание мое у них (Византийцев) продолжалось месяц и 6 дней. Отправились мы в сообществе Саруджи, который оказывал мне почет, пока добрались до крайнего предела их страны, где мы оставили своих спутников и свои арбы. Мы сели (опять) на арбы и вступили в степь. Саруджа доехал с нами до города Бабасалтука, провел там три дня в гостях и вернулся восвояси. Было это во время сильной стужи. Я одел три шубы и две пары шаровар, из которых одна была с подбоем. На ногах у меня были шерстяная обувь, поверх ее обувь, подбитая холщевой материей, и сверх этого обувь из бургали, т. е. из лошадиной кожи, подбитой волчьей шкурой. Омывался я теплой водой, поблизости от огня, но (несмотря на то) не падало (ни одной) капли воды, которая не замерзала бы тотчас же. Когда я умывал лицо свое, то вода прикасалась к бороде моей и замерзала; я дотрагивался до нее, и с нее падало нечто вроде снега. Вода, которая текла из носу, замерзала на усах. Вследствие множества платья, которое было на мне, я не был в состоянии взлезать (на арбу), так что меня подсаживали мои спутники. За тем я прибыл в город Хаджитархан, где мы [306] покинули султана Узбека. Оказалось, что он уже уехал и поселился в столице своего царства. Мы ехали по реке Итиль и соединенным с нею водам три дня; она была замерзшею. Когда мы нуждались в воде, то отламывали кусок льду, клали его в котел, где он (опять) становился водой, пили ее и употребляли на варку. Приехали мы (наконец) в город Сарай — имя его (пишется) через са и рай. Известен он под именем Сарая Берке. Это столица султана Узбека. Зашли мы к султану и он расспросил нас о том, как мы съездили, о царе Византийском и о городе его. Мы сообщили ему (обо всем этом) и он приказал дать нам пропитание и помещение. Город Сарай (один) из красивейших городов, достигшей чрезвычайной величины, на ровной земле, переполненный людьми, с красивыми базарами и широкими улицами. Однажды мы поехали верхом с одним из старейшин его, намереваясь объехать его кругом и узнать объем его. Жили мы в одном конце его и выехали оттуда утром, а доехали до другого конца его только после полудня, совершили (там) молитву полуденную, поели и добрались до (нашего) жилища не раньше, как при закате. Однажды мы прошли его в ширину; пошли и вернулись через полдня, и (все) это сплошной ряд домов, где нет ни пустопорожних мест, ни садов. В нем 13 мечетей для соборной службы; одна из них шафийская. Кроме того еще чрезвычайно много (других) мечетей. В нем (живут) разные народы, как то Монголы — это (настоящие) жители страны и владыки (ее); некоторые из них мусульмане; Асы, которые мусульмане; Кипчаки; Черкесы; Русские и Византийцы, которые христиане. Каждый народ живет в своем участке отдельно; там и базары их. Купцы же и чужеземцы из обоих Ираков, из Египта, Сирии и др. мест живут в (особом) участке, где стена ограждает имущество купцов. Тамошний дворец султана называется Алтунташ. Алтун (пишется) через а, л, тун и значит золото, а таш (пишется) через та и ш и значит голова. Кади этой столицы, Бедреддин Эларадж, один из лучших кадиев. Между наставниками шафиитов есть там правовед, достойный имам Садреддин Сулейман Эльлекзи, один из отличнейших людей, а между малекитами — Шемседдин Эльмысри, один из тех, которые подвергаются нареканиям по религиозной части. [307] Там находится келья благочестивого паломника Низамеддина, который угостил нас в ней и оказал нам почет. Есть там (также) келья правоведа, ученого имама Номанеддина Эльхарезми. Я видел его; это один из отличнейших шейхов, прекрасного нрава, благородной души, чрезвычайно скромный и чрезвычайно строгий к обладателям благ мирских. Султан Узбек каждую пятницу приходит навещать его, но он (имам) не выходит к нему на встречу и не встает перед ним. Султан садится перед ним, говорит с ним самым ласковым образом и смиряется перед ним, шейх же (поступает) противоположно этому. Обхождение его с факирами, нищими и странниками было иное, чем обхождение его с султаном: он относился к ним снисходительно, говорил с ними ласково и оказывал им почет. Он почтил и меня — да воздаст Аллах ему добром! — и прислал мне тюркского невольника. Я был личным свидетелем (одной) его благодати.

Благодать (приключившаяся) ему (II, стр. 450-451). Хотел я из Сарая поехать в Харезм, но он удерживал меня от этого и сказал мне: «останься (еще) несколько дней, а потом поезжай!» Меня увлекло (однако же) желание и, отыскав большой караван, собиравшийся ехать, в том числе и купцов, которых я знал, я уговорился с ними ехать в их сообществе. Заявил я ему об этом, и он сказал мне: «тебе необходимо остаться», но я (все-таки) решился ехать. Тогда сбежал у меня слуга; по этой причине я остался. Это одно из явных чудес. По прошествии трех дней один из моих спутников нашел этого сбежавшего слугу в городе Хаджитархане и привез его ко мне. Тогда (уже) я отправился в Харезм. Между последним и столицею Сараем степь в 40 дней пути. По ней не ездят на лошадях вследствие недостатка корма; арбы возят там только верблюды.

(III, стр. 1-9). Из Сарая мы ехали 10 дней и прибыли в город Сарайджук (= Сарайчик). Джук (пишется) через джу и к и значит маленький, так что Сарайджук значит Сарай Малый. Он лежит на берегу большой и быстрой реки, которая называется Улусу — (пишется) через у, лу и су, — что значит «великая вода». На ней мост из судов, как мост Багдадский. У этого города кончилась наша езда на лошадях, везущих арбы. Мы продали их [308] там, считая по 4 динара серебром за лошадь и дешевле этого, вследствие их слабосилия и дешевизны их в этом городе. Для возки арб мы наняли верблюдов. В этом городе келья благочестивого пожилого человека из Тюрков; имя ему Ата — (пишется) через а и та — что значить «родитель». Он угостил нас в ней и помолился за нас. Угостил нас также кади его (города), но я не знаю имени его. Оттуда мы ехали 30 дней быстрой ездой, останавливаясь только по 2 часа: один раз поздним утром, а другой на закате солнца. Остановка была соразмерна с тем, чтобы сварить дуки и выпить его; сваривается же он, будучи вскипячен (лишь) один раз. Они (Тюрки) возят с собою вяленое мясо (баранье), которое кладут в него (навар дуки) и затем поливают молоком. Всякий человек спит или ест только в своей арбе во время езды. У меня в моей арбе были три девушки. У едущих по этой степи в обычае быстрота (езды) вследствие недостатка свежей травы. Верблюды, которые пересекают ее (степь), большею частью погибают; теми из них, которые остаются (в живых), пользуются только на другой год, после того, как они потучнеют. Вода в этой степи (встречается) в известных водопоях через два-три дня; это вода дождевая и скопляющаяся в песчаной почве. Пройдя эту степь и пересекши ее, как нами сказано, мы прибыли в Харезм. Это один из самых больших, значительных и красивых Тюркских городов, богатый славными базарами, просторными улицами, многочисленными постройками, отборными красотами. Он (точно) колеблется от множества своих жителей и волнуется от них, как волна морская. Однажды я поехал по нему верхом и заехал на рынок. Забравшись в средину его и доехав до крайнего предела давки на место, которое называется шаур, я не был в состоянии пробраться через это место, вследствие чрезвычайной толкотни; хотел я вернуться, но (также) не мог вследствие множества народа. Я растерялся и возвратился (лишь) после больших усилий. Один из народа сказал мне, что в пятницу на этом рынке (бывает) меньше давки, потому что они (Харезмцы) запружают (в этот день) Кайсарийский базар и другие рынки. Поехал я в пятницу и отправился в соборную мечеть да в училище. Этот город под властью султана Узбека, у которого в нем старший эмир, по имени [309] Кутлудумур, построивший это училище с принадлежащими к нему помещениями. Мечеть же построила жена его, благочестивая хатунь Турабек (Об этой Турабек и эмире Кутлудумуре упоминает Ибнбатута уже раньше (II, 73), описывая свое путешествие по Персии и говоря о подарке, который Турабек послала царю Индийскому.) — (пишется) через ту, ра, бе и к. В Харезме (есть) больница, при которой сирийский врач, называемый Эссахиуни, вследствие происхождения (его) из Сахиуна, (одного) из Сирийских городов. Не видал я в (других) странах мира (людей), ни лучших характером, чем жители Харезма, ни благороднее душой, ни ласковее к чужеземцам. Есть у них по части молитвы прекрасный обычай, какого я не видел ни у кого, кроме них; он состоит в том, что из муэддзинов при мечетях их каждый обходит дома живущих близь мечети, оповещая их о наступлении времени молитвы. Кто не является на молитву вместе со всеми, тот наказывается имамом в присутствии общины — с этою целью в каждой мечети повешена плеть — и платит пять динаров, которые употребляются на потребности мечети или раздаются нищим и бедным. Они (Харезмцы) говорят, что этот обычай существует у них с давних времен. За чертою Харезма — река Джейхун, одна из четырех рек, которые (текут) из рая. Во время стужи она замерзает, как река Итиль; люди ходят по ней, и она остается замерзшей 5 месяцев. Иногда ходили по ней в то время, когда она начинала распускаться, и погибали. В летнее время ездят по ней в судах до Термедза и привозят оттуда пшеницу и ячмень. Для спускающегося вниз (по реке), это переезд в 10 (дней). За Харезмом (находится) скит, построенный над могилою шейха Неджмеддина Элькубра, (одного) из великих праведников. Там (подается) еда для приезжающих и уезжающих. Шейхом его (скита) преподаватель Сейфеддин, сын Асабы, одного из знатнейших жителей Харезма. Есть там так же (другой) скит, шейхом которого благочестивый, добродетельный Джелаледдин Эссамарканди, (один) из великих праведников. Он угостил нас в нем. За чертою его (города) — могила имама премудрого Абулькасима Махмуда, сына Омара, Эззамахшари; над нею (устроен) купол. Замахшар деревня в 4-х [310] милях расстояния от Харезма. Приехав в этот город (Харезм), я остановился за чертою его. Один из моих спутников отправился к кадию-старшине Абухафсу Омару Эльбекри, который послал ко мне своего помощника, Нурелислама. Он приветствовал меня и затем вернулся к нему. Потом пришел ко мне (сам) кади с несколькими из своих приверженцев и приветствовал меня. Это по летам юноша, по делам (своим) старик. У него (были) два помощника: один из них — упомянутый Нурелислам, другой Нуреддин Элькермани, (один) из великих правоведов. Он тверд в своих приговорах, силен в делах Божиих (т. е. в благочестии). Когда (мне) удалось сойтись с кадием, он сказал мне: этот город велик (своею) давкою; пробраться вам днем не удастся; к вам придет Нурелислам, чтобы вы с ним пробрались (туда) в конце ночи. Так мы и сделали и расположились в новом училище, в котором никого не было. После утренней молитвы пришли к нам упомянутый кади и вместе с ним несколько старейшин города, в том числе почтеннейшие Хумамеддин, Зейнеддин Эльмукаддеси, Радиэддин Яхъя, Фадлаллах Эррыдави, Джелаледдин Элимади и Шемседдин Эссинджари, имам эмира его (Харезмского). Это мужи доблестей и благородств. В учении их преобладает итизаль (= уклонение от существующих догматов, раскол), но они не выказывают его, потому что султан Узбек и начальник этого города, Кутлудумур, сунниты. Во время моего пребывания там, я молился по пятницам с упомянутым кадием Абухафсом Омаром, в его мечети. По совершении молитвы я уходил с ним в его дом, находившийся близь мечети, и входил с ним в его приемную, (одну) из чудеснейших зал, в которой (разостланы) роскошные ковры, стены обиты сукном и со множеством углублений, а в каждом углублении серебряные позолоченные сосуды и Иракские кувшины. Таков обычай у жителей этой страны убирать свои дома. Потом подавались обильные яства; он один из людей неги, больших средств и приволья. Он (кади) свояк эмира Кутлудумура, женившийся на сестре жены его, по имени Джиджаага. В этом городе несколько проповедников и оповестителей (см. стр. 282); из них главнейшие: почтенный Зейнеддин Эльмукаддеси и хатыб Хусамеддин Эльмешати, красноречивый [311] оратор и один из четырех проповедников, лучше которых я не слыхал на свете.

Начальник Харезма (стр. 9-12). Это великий эмир Кутлудумур — имя его (пишется) через ку, т, лу, ду, му и р и означает «благословенное железо», так как кутлу значит благословенный, а думур железо. Этот эмир сын тетки великого султана Мухаммеда Узбека, старший из его эмиров и его правитель Хорасана. Сын его, Харунбек, женат на дочери упомянутого султана, мать которой упомянутая выше царица Тайтуглы. Жена его (Кутлудумура), хатунь Турабек. женщина знаменитая благородством. Когда ко мне пришел кади, как я упомянул, приветствуя меня, то он сказал мне: «эмир уже узнал о твоем прибытии, но в нем еще остаток болезни, мешающей ему придти к тебе». Я поехал с кадием навестить его. Мы приехали в дом его, вошли в обширную приемную — большая часть его дома деревянная — потом в малую приемную, с деревянным, разукрашенным куполом, в которой стены обиты разноцветным сукном, а потолок раззолоченным шелком. Эмир (сидел) на своем шелковом ковре, прикрыв ноги свои, потому что они были поражены подагрой. Это болезнь, распространенная между Тюрками. Я поклонился ему, и он усадил меня возле себя; сели (также) кади и правоведы. Он спросил меня про султана своего, царя Мухаммеда Узбека, про хатунь Баялунь, про отца ее да про город Константинополь, и я сообщил ему обо всем этом. Потом поданы были столы с яствами (состоявшими) из жареных кур, журавлей, молодых голубей, хлеба растворенного на масле, который они называют куличом, сухарей и халвы. Потом принесли другие столы с фруктами (состоявшими) из гранат с (неочищенными) зернами, (частью) в золотых и серебряных сосудах, с золотыми ложками, частью в стеклянных Иранских сосудах, с деревянными ложками, да из винограда и удивительных дынь. Одна из привычек этого эмира та, что каждый день кади приходит в его приемную и садится на отведенное ему сидение; вместе с ним (являются) правоведы и писцы. Насупротив его садится один из старших эмиров, при котором 8 (других) старших эмиров и шейхов тюркских, называемых аргуджи (= яргучи); к ним люди приходят судиться. Что относится к делам [312] религиозным, то решает кади, другие же (дела) решают эти эмиры. Решения их основательны (и) справедливы, потому что они (судьи) не заподозриваются в пристрастии и не берут взяток. Когда мы вернулись в училище, после заседания у эмира, то он прислал нам рису, муки, овес, масла, (разные) приправы и вязанки дров. Во всем этом крае незнакомы с (древесным) углем, также как в Индии, Хорасане и Персии. Что касается Китая, то там жгут камни, в которых загорается огонь так же, как загорается в угле. Потом, когда он станет золой, его мешают с водой, сушат на солнце и варят на нем вторично до тех пор, пока он совсем уничтожается.

О великодушии этого кадия и (этого) эмира (III, стр.12-15). В одну из пятниц я, по обыкновению своему, помолился в мечети кадия Абухафса. Тогда он сказал мне: «эмир назначил тебе 500 дирхемов и приказал устроить тебе угощение, употребив на это (другие) 500 дирхемов и пригласив на него шейхов, правоведов и знатнейших лиц, (но) когда он приказал это, то я сказал ему: послушай, эмир, ты (лучше) устрой пир, на котором присутствующие съедят (всего) глоток или два. Если ты назначишь все (те) деньги ему, то это будет для него гораздо полезнее. Он ответил: я так и сделаю, и назначил тебе тысячу (дирхемов) сполна». За тем эмир прислал ее со своим имамом Шемседдином Эссинджари в мешке, который принес слуга его. При размене на Магребское золото это (составляет) 300 динаров. В этот день я купил себе коня черного цвета за 35 динаров серебром и сел на него при отправлении в мечеть; заплатил я стоимость его лишь из этой тысячи. После этого прибавилось у меня столько коней, что они дошли до такого числа, которого я не привожу из опасения, что меня заподозрят во лжи. Положение мое не переставало улучшаться до тех пор, пока я вступил в землю Индийскую. У меня было множество лошадей, но я особенно полюбил этого коня, предпочитал его (другим) и привязывал его впереди (всех) коней. Он оставался у меня целых 3 года и когда он погиб, то мое положение изменилось. Хатунь Джиджаага, жена кадия, прислала мне 100 динаров серебром, а сестра ее, Турабек, жена эмира, устроила для меня пир, на который собрались правоведы и знатнейшие лица города, в ските, который она построила и в которой, (раздаются) [313] яства приезжающим и уезжающим. Она прислала мне соболью шубу и прекрасного коня. Это одна из отличнейших и благочестивейших женщин; да воздаст ей Аллах добром. Когда я уходил с пира, устроенного мне этою хатунью, и выходил из скита, то у ворот мне встретилась женщина, на которой была грязная одежда, а на голове покрывало; с нею были женщины, числа которых не припомню. Она приветствовала меня, и я отдал ей поклон, не останавливаясь с нею и не обращая внимания на нее. Когда я вышел, то меня догнал один из (бывших при этом) людей и сказал мне: «женщина, приветствовавшая тебя, хатунь». Я смутился при этом и хотел вернуться к ней, но нашел, что она уже ушла. Я передал ей поклон с одним из ее слуг и извинился в своем поступке тем, что не знал ее.

О Харезмской дыне (III, стр. 15-16). Подобия Харезмской дыне нет на свете, ни на востоке, ни на западе, за исключением бухарской дыни, за которой следует испаханская дыня. Кожа ее зеленая, внутренность красная. Она (дыня) чрезвычайно сладка; при этом она тверда. Удивительные свойства ее (заключаются) в том, что она разрезывается, сушится на солнце, укладывается в корзины — как у нас делается с сушеными винными ягодами и малагской смоквой — и везется из Харезма в самые крайние земли Индии и Китая. Между всеми сушеными фруктами нет лучше их (этих дынь). Бывало, во время моего пребывания в Дехли, в Индийской земле, как приедут путешественники, так я посылал кого-нибудь купить для меня у них ломтики дыни. Когда царю Индийскому приносили что-нибудь по этой части, то он посылал это мне, узнав мое пристрастие к ним. Один из обычаев его такой, что он наделяет иностранцев плодами их стран и этим оказывает им свое внимание (Следующий затем рассказ о добродетельном поступке одного из спутников Ибнбатуты (III, стр. 16-19) я пропускаю, как не относящейся к делу.).

(III, 19-20). Когда я захотел уехать из Харезма, то я нанял верблюдов и купил двойные носилки. Противовесом моим в них был Афифеддин Эттузери. На некоторых лошадей сели [314] верхом мои слуги, остальных мы прикрыли ради холода. (Так) мы въехали в степь, которая (находится) между Харезмом и Бухарой. Это (составляет) путешествие в 18 дней по пескам, где нет ни села, ни города единого. Я простился с эмиром Кутлудумуром, который подарил мне халат; кади наделил меня другим (халатом) и вышел с правоведами (за город), чтобы проститься со мною. Мы ехали 4 дня и прибыли в город Кат. Кроме его, по этой дороге нет (другого) поселения...

О существующем у них (т. е. жителей Индии) обычае угощать людей на пирушках (III, стр. 435-436). В землях Индийских и странах Сарайских (существует) такой обычай. Когда на пирушке еда кушаний окончена, то перед каждым человеком из (числа) шерифов, факихов, шейхов и кадиев ставится похожий на колыбель прибор на 4 ножках, верх которого (составляет) циновка из листьев финиковой пальмы. На него кладут пирожки, голову жареного барана, четыре, растворенные на масле, лепешки, начиненные сластями сабуние и прикрытые четырьмя кусками халвы, похожими на кирпичи (Такая халва называлась хишти. См. Ibn Batoutah, III, стр. 123.), маленький поднос, сделанный из кожи, и на нем сласти и самусек (В том же томе, на стр. 123, Ибнбатута говорит, что это пирожное состояло из слоеного теста и начинки из рубленого мяса, вареного с миндалем, с орехами, фисташками, луком и (разными) приправами.). Прибор этот покрывается новою бумажною тканью. Кто пониже упомянутых нами (лиц), перед тем ставится пол головы бараньей, что называется залла, и половинная доля (всего) того, что нами было упомянуто, а перед тем, кто еще ниже их, ставится четверть этого. Люди (слуги) каждого (из этих лиц) уносят то, что ставится перед ним. Первых, которые делали это, я увидел в городе Сарае, столице султана Узбека. Я запретил моим людям уносить это (поданное мне), так как мне не был знаком (этот обычай). Точно также они посылают кушанья (со своих) пиров на дом знатных лиц.

12. Ибнбатута говорит об этом (II, 115)следующее: «Татары называют родившегося (ребенка своего) по имени первого входящего в палатку при его рождении. Когда родился султан Ходабенде, то первый вошедший был погонщик мулов, которого они (по своему) называют Харбенде. Этим именем они и назвали его. Брат Харбенде — Газан, которого народ называет Казаном или Казганом, т. е. козлом. Говорят, что он был назван так, потому что при рождении его вошла девушка с козлом.

Дополнения и поправки

К главе ХV-й, стр. 297, Неизвестный автор заметок, заключающихся в рукописи Готской Герц. Библ. № 1560 (Pertsch. Die arab. Handschr. III, p. 191) и относящихся к 677—693 годам гиджры, со слов какого-то прибывшего в 680 году (в Дамаск?) Бурханеддина Ибрахима *** 10 лет ездившего по землям Тюркским, сообщает (fol. 20, r.) следующее известие: *** «У жителей этих стран есть собаки, которых они вскармливают. Каждая из таких собак возит примерно 40 фунтов дамасских; они похожи на волков. Особенность этих собак состоит в том, что кто заставляет их возить свои товары и пожитки, тот, желая накормить их, ставит каждой из них поровну корм в большой чашке и берет себе столько же; если же он одной из них даст меньше, чем товаркам ее, то на другой день она не повезет того, что он взвалите на нее, хоть убей ее» (При этом считаю не лишним заметить, что Ибнтагрнбирди упоминает о шейхе Аминеддине Мухаммеде Эннасафи Эльхарезми, ездившем к Булгарам и возвратившемся оттуда в Египет в 780 году (= 1378— 1379 г.). См. Quatremere, Hist. des Mong. p. 405.).

Тот же Бурханеддин рассказал автору упомянутых заметок еще следующее (fol. 20, v.): ***, т. е. «Вот что я видел в городе Сарае, в степи Кипчацкой, в землях Тюрков. Случилось, что они (Сарайцы) страдали от засухи, и что у них не выпадало дождя; вследствие этого они пришли в отчаяние и мудрецы их потеряли всякую надежду. Вдруг к ним пришла женщина чародейка и сказала им: «если вы хотите, чтобы к вам пришел дождь, то дайте мне денег». Тогда она уговорилась с жителями города, чтобы они собрали для нее с каждых 3 лиц 2 дирхема и чтобы эти деньги были оставлены у кадия, что если к ним (жителям) придет дождь (вследствие ее чар), то она возьмет деньги, если же нет, то деньги будут возвращены тем, кому они принадлежат. Когда деньги были собраны, то они были оставлены у кадия, она же назначила им (людям) свидание на завтра. На другой день все из города отправились за черту его, к тамошней горе, на которой старуха уже успела разбить палатку. Когда время стало подходить к полудню, старуха вышла из палатки; перед нею была одна коза (или козел), с которой была содрана кожа до головы. В руке ее (старухи) находился прут, который она устремляла по направлению к западу. Когда она сделала это, то Аллах всевышний заставил появиться тучу и повелел полить дождю. И задождило по воле Аллаха всевышнего; солнце (в это время) действовало (пекло) очень сильно, а народ вошел (т. е. вернулся в город), утопая в воде (?). Я был в числе их (пришедших посмотреть на это) и из тех, которые отвесили (ей) по 2 дирхема с каждых 3 лиц. Старуха забрала эти деньги, и оказалось их свыше 50,000 дирхемов».

(пер. В. Г. Тизенгаузена)
Текст воспроизведен по изданию: Сборник материалов, относящихся к истории Золотой Орды, том I. Извлечения из сочинений арабских. СПб. 1884

СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
ВОСТОКА И ЗАПАДА

ИБН БАТТУТА

ПОДАРОК НАБЛЮДАЮЩИМ ДИКОВИНКИ ГОРОДОВ И ЧУДЕСА ПУТЕШЕСТВИЙ

Комментарии

Дополнения и поправки

СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИВОСТОКА И ЗАПАДА

ИБН БАТТУТА

ПОДАРОК НАБЛЮДАЮЩИМ ДИКОВИНКИ ГОРОДОВ И ЧУДЕСА ПУТЕШЕСТВИЙ

Комментарии

Дополнения и поправки

СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
ВОСТОКА И ЗАПАДА