Главная   А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Э  Ю  Я  Документы
Реклама:
Ввиду большого объема комментариев их можно посмотреть здесь (открываются в новом окне)

АБДУРРАХМАН-И ТАЛИ`

ИСТОРИЯ АБУЛФЕЙЗ-ХАНА

О НАБЕГЕ УЗБЕКОВ

В течение трех месяцев эмиры пребывали у благодатного мазара [Ходжа Бахауддина], пока не прошел [праздник] красных цветов 100. После того Исмаил мирахур, явившись к [названному] мазару с двумя тысячами людей, присоединился к своему отцу 101. Разбойники совершили множество злодеяний [над народом]. Ибрагим-бий хотел получить высочайшую аудиенцию [у Абулфейз-хана], но это было отвергнуто, [следствием чего] явился мятеж [Ибрагим-бия]. Был вызван Ходжим Яр мирахур и стал дадхою. /94 а/ [Опять возникла распря, так что] вскоре кое-что послужило темою [нижеследующего] рассказа.

Украситель истории дал нам такой ответ в словах.

Стихи:

Оживитель сердец, Фердоуси Тусский,
Во вселенной зажег сердца словом.
Из древних известий одно, [как] великую реку,
Он навеки открыл ради моря [содержащихся] в ней идей (образов).
Тридцать лет он ни на миг не заснул спокойно,
Пока не произнес в похвалу [Султана] Махмуда «Шах-наме».
Теперь я сообщу некую красивую историю,
Придам [тому же] Махмуду любовь и Аяза.
Историю об этом могущественном государе
Я расскажу [такую], что содрогнется сердце твердой горы.
Рождение завоевателя мира, Темучина, [происходящего] от непорочной Аланкувы,
Рождение дщери пророка, невинной девы [Фатимы],
Не было столь ярко и благородно, чем это.
С того времени, как пришла очередь настоящему моменту,
Государь, подобный Абулфейзу, не появлялся.
/94 б/

Противоречивые рассказчики и остроумные, исполненные величия, повествователи так говорят. Это было в 1131/1719 г., в пятницу 4-го числа почитаемого месяца раджаба. В прекрасной Бухаре существовал обычай славных царей: в пятничный день [месяца] раджаба чтобы [46] знать и простонародье, царь и раб совершали пятничную молитву в соборной мечети столицы при наиболее полном стечении народа. Этот день народ почитает праздничным и все поздравляют друг друга с праздником; великолепный же государь времени с великими эмирами, с высокопоставленными везирами и почтенными учеными со всею пышностью приезжает в соборную мечеть, являющуюся сосредоточием молящихся, и совершает молитву. Этот обычай /95 а/ возник в первые годы царствования паломника к обоим священным городам Аравии, его величества Абдулазиз-хана 102. Причиною было следующее. Когда пришла очередь править [ханством] в 1055/1645 г. его величеству Абдулазиз-хану и Сейид Надир Мухаммед-хан поспешил в Балх, что можно видеть из нижеследующей хронограммы «убежища талантливости» Хаджи Бехрама: «Поднялся хан с престола и на его место воссел шах» 103, – действительно, прекрасно сказанная хронограмма и жемчуг [ее] пояснения отлично проверен кончиком вращающегося пера! – то после того, как в бозе почивший Надир Мухаммед-хан передал Балх чагатаям и чагатаи впоследствии /95 б/ ушли в Индостан с Ауренгзебом падишахом 104, его величество, блаженной памяти Сухбан Кули-хан, после убийства своего брата Кутлук-султана, выйдя из Кундуза, овладел Балхом. Его величество Надир Мухаммед-хан выразил желание отправиться в хаджж. В 1061/1651 г. он явился на зов голоса потустороннего мира, [говоря]: «Вот я перед тобою». Дату восшествия на престол в Балхе его величества, Сухбан Кули-хана, один из ученых нашел в выражении «зилл-и субхани» («божественная тень») 105, прекрасно закрутив локон слов. В Бастаме 106 до уха души его величества, Надир Мухаммед-хана, достиг голос, [взывающий]: «Вернись к своему господу удовлетворенною и угодною!» 107 и она,

[Стихи]:

Местом твоего обитания служит божественный престол, [и потому] не стыдно ли тебе,
Что ты живешь, как птица, в сфере земли?

взлетела на крыльях [к уготованному ей месту у божественного трона! /96 а/ и украсилась ветвью райского обиталища. Государь кызылбашей, шах Аббас II, прибыл в Бастам с тем, чтобы отвезти благородное тело и нежные составные части [умершего хана] к месту погребения 108. [47] Блаженной памяти хан, Абдулазиз-хан из Бухары, а великодушный государь Субхан Кули-хан – из Балха отправили послов [в Бастам для участия в церемонии перенесения тела Надир Мухаммед-хана]. М...р К...рии, как называли одного мужа, перевез чистое тело пребывающего на небе государя к месту погребения таким же образом, как объяснение сего события было дано выше. Следствием сего было то, что в Бухаре в пятницу месяца раджаба было; установлено прочитывать Коран от начала до конца во спасение души покойного отца [Абдулазиз-хана и Субхан Кули] и раздавать народу кушанья (абуаш) в успокоение духа его отмеченной справедливостью телесной оболочки. Все великие и благородные люди собирались [в этот день]; пока был жив его величество [Абдулазиз-хан], это распоряжение /96 б/ продолжало осуществляться. Точно также и при [преемниках Абдулазиза], при его величестве Субхан Кули-хане и при его величестве Убайдулла-хане ежегодно в пятницу раджаба совершались [торжественные выезды] на общественную молитву и прочитывался от начала до конца Коран. Когда пришло время царствовать пышному, как Джемшид, государю небовидного чертога, [Абулфейз-хану], этот обычай также сохранился и при нем. Теперь [только] он превратился в народный праздник, в который люди поздравляют друг друга и делают визиты 109. Есть надежда, что этот обычай и установление просуществуют в Бухаре до самого дня всеобщего воскресения. Истинно так, о владыка миров!

Сущность всего сводится к следующему. В вышеупомянутый [1131/1719 г.] в пятницу [4-го раджаба], в ночь на субботу, случилось некое любопытное происшествие в этом центре /97 а/ земного шара, [в г. Бухаре], от которого помутились очи разума и глаза остолбенели от удивления. Хвала Аллаху, с того времени, как опору царского трона вечный строитель вылил [и снабдил] блеском почета и возвысил до апогея небес зубцы айвана – обладателя Сатурна власти (т. е. царствующего монарха), ничего подобного этому происшествию и [этому] странному событию не произошло. Сам Рустем, сокрушитель семи столов Мазандерана и семи рядов государей, в таком сражении не участвовал, а Афрасиаб, вождь воинских сил Турана, такого случая не видел 110. Объяснение этому событию было такое.

Его величество государь, великолепием подобный Джемшиду, воссел на престол почета, подобно Солнцу и Луне, и стал «убежищем опоры» всего народа и эмиров; Ибрагим аталык, сын Рустем аталык /97 б/ кенегеса, Ходжа Кули-бий диванбеги, сын Хашхаль-бия диванбеги [48] катагана и прочие эмиры удостоились прочитать фатиху – первую суру Корана, заключающую семь стихов и считающуюся сущностью всей упомянутой священной книги. По обычаю Чингизханову они получили [ответную] фатиху, [напутствующую их в поход] на роды племени кипчак. Фархад-бий утарчи, зажегший в подобном раю Самарканде пламя несправедливости и сжегший гумно достояния мусульман, в течение двух месяцев, как страдавший ревматическими судорогами, оставался на светоносном мазаре великого ходжи, образца святых, [шейха Сайфуддина Бахарзи] 111, ничем себя не проявив.

Стихи:

Таков был корень объяснения [сего сказания, взятого]
Из прежних свитков и старинных слов.
[Был] один народ мятежный и мстительный,
Которого предки назвали кенегес
/98 а/
Большинство племени катаган было его друзьями
И соучастниками в его мятежах.
Два начальника [были] у того несправедливого [народа],
Один – мятежник, другой – смутьян,
Один – с глазами, лишенными света и незадачливый,
Ладонь которого бесплодна, как древесный лист,
Другой в мошенничестве промышляет разбоем;
Подобно лисице украдкой грабит на дороге, [где проходят] мужественные люди.
Они сказались при сборе войск друзьями и помощниками
И были отпущены победоносным государем.
Они проявили рассеянность в борьбе с кипчаками,
Авось мир всецело им останется.
От этих нерадивых людей того несправедливого народа
И мир проявляет другого рода образ действий.
Они отошли от города на одну станцию
И два месяца шаг за шагом шли путем коварства и хитростей.

Все время, всякое мгновение /98 б/ они убеждали его величество государя, чтобы он под государственным счастливым знаменем и победоносным мечом не отправлял войска в поход против врагов. «У нас нет силы и возможности, – говорили они, – воевать с кипчаками». Однако у этого народа другое вероломство было на сердце и коварные намерения вцепились в воротник [их] надежд; демон гордости положил яйцо злокозненности в их гнезде, так что глубоко запало в их сердце намерение причинить вред тому высокому кипарису [Абулфейз-хану], чтобы пилою возмездия срезать под корень его [царственные] обязанности. [49] Султан кушбеги, сын Рустема, был вхож в их среду и употреблял все усилия убедить государя в том, что, если он в благополучии воссядет на коня [с намерением выступить в поход против кипчаков], то невозможно ему будет осуществить это. /99 а/ Но его величество и все до тонкости знающие везири, проникнув в их тонкие замыслы, сослались на положение звезд, ибо, по словам влиятельных астрологов, нынешний год далек от положений, внушающих опасения, и украшен добрыми вестями и все в нем предвещает благополучие для высочайшего выступления в поход. И у астрологов муллы Я'куба и муллы Абдуллатифа в этом смысле были речи.

В это время со стороны Шахрисябза, подобно несчастью, насылаемому небесами, явился Исмаил мирахур, сын Ибрагим аталыка. с отрядом кенегесов, мангытов и джуютов в числе, приблизительно, двух тысяч человек. Ибрагим [аталык], узнав об этом, под влиянием прихода всех их высоко поднял голову коварства и ногами мошенничества пошел по пути неповиновения. А тот наглый /99 б/ сброд племен стал производить [разные] насилия и притеснения, посягая на имущество и достояние народа и на его семьи. И когда население стало жаловаться тому лишенному света зрения [Ибрагим аталыку], говоря, что их семьи терпят невероятные насилия [от шахрисябзцев], тот бесчестный человек не слушал их и нападал на народ, [говоря], что так как они все равно были голышами, то что же им делать? И такого рода обиды и притеснения [Ибрагим аталык] наносил и без того исстрадавшемуся народу. Хану же он посылал сказать, чтобы тот выступил против врагов, в противном случае он сам сделает это. В вышеуказанную пятницу [4-го раджаба] Султан кушбеги выехал из ворот города, [но] Авез Мухаммед, человек диван Ибрагима, подъехав к нему, что-то сказал ему на ухо и тот /100 а/ вернулся с дороги. На пути исполнители судьбы и предопределения скрутили поводья его воли и сбросили [их] в сеть его смерти.

Стихи:

Пришла большая шайка из города Кеша,
Выпустила жало жестокости и насилия.
Она извлекла из сердец народных ахи и [охи]
И мир сразу [людям] показался другим.
Короче говоря, настало время скитания;
Чтобы тебе, сердце, стать могучим, когда враг вышел на арену боя!
И приказал могущественный, как Джемшид, государь
[50]
Выступить войску со стороны Бухары.
Я не знаю, в какой мере тот народ нерешителен
И почему появились [столь] незрелые мысли!

Короче говоря, когда Султан кушбеги, вернувшись, отправился в высокий арк, около трехсот человек /100 б/ вместе с двумя сыновьями Исмаил мирахура и Мухаммед Назар мирахуром по приказанию Ибрагим [аталыка] отправились во внутренность высокого арка. Время приближалось к вечернему намазу 112, когда это сборище достигло небоподобного [ханского] чертога, одна часть его уселась на суфе против помещения для стремянных 113. Однако его величество государь и рискующие своею жизнью его рабы узнали о вероломном коварстве их, как это я слышал от великого мехтера Ибадуллы, бывшего Хатамом по щедрости, Мух'ием по одарению. Он говорил: «За три дня до сего события меня потребовал его величество хан и в своей личной комнате принял меня наедине, попросив сообщить ему сведения о каждом из эмиров. Я, сообразуясь со словами и мыслями государственного значения, осветил действительное положение вещей. /101 а/ Его величество, этот Рустем поля битвы и вершина горы Кафа почета, изволил сказать следующее: «Мы желаем очистить мир от бытия этих нечистых людей». Я почтительно склонился, целуя землю, и произнес: «Твоя власть и твое последнее приказание в отношении всего того, что ты хочешь!» Последовало высочайшее повеление, чтобы паломник к обоим священным городам Аравии, Хаджи Ашур тупчибаши 114 крепко запер ворота августейшего арка и на время, с вечера до утра, глашатай прислал бы мне ключи от всех замков внешних дверей арка. Каждую ночь упомянутый Хаджи исполнял это. Когда сын названного аталыка прибыл и расположился [со своим отрядом] на суфе [перед высоким арком], Хаджи в это время совершал вечернюю молитву; после нее он обратился /101 б/ к чертогу ни в чем не нуждающегося [Аллаха]: «Поистине, если эта банда в эту ночь овладеет воротами арка, дело будет весьма трудное!» И вдруг ключ к молитве открыл дверь [ее] принятия [Аллахом]. Ворота тирании 115... [и] сын того упомянутого вошли в высокий арк 116. Хаджи Ашур тотчас запер засовами двери дворца, сделав их подобно закрытым глазам сластолюбцев, и наложил на них тяжелые замки. Однако та шайка злоумышленников собралась вблизи, где было место стоянки лошадей, и стала обдумывать, [как ей поступить дальше]. [51]

Стихи:

Двести человек вошли внутрь арка,
Все вооруженные шашками и кинжалами.
Кушбеги, известного под именем Султана,
Орел смерти втянул в свою глотку.
Оба сына аталыка, каждый порознь,
/102 а/
[Нисколько] не подумали о признательности,
Как вдруг достигло известие до государя,
Что банда явилась на поле боя
С мрачными глазами, с злобным видом.

Рассказывают, что когда победоносный и счастливый государь, равный Александру, [получил] известие о приходе шайки насильников, все махрамы: глава, полная высоких планов, «любящий государя и министра», сердце чистое от всего прочего, Ходжа Инсаф, дальновидный, благочестивый махрам запретного места уважаемых людей, Ходжа Ульфет, «великий ходжа», остроумный, сокровищница идей, Баки кушбеги, добродетельный Хаким-бек, хранитель печати, твердый характером Багрин дастурханчи, Я'куб кутваль 117, стойкий нравом Таш Мухаммед шукурчи [зонтиконосец], Абулкасим-бек, Аллабирды дастурханчи, Тагма-бек, Фархад-бек, Шугай-бек и прочие рабы, /102 б/ [как и] отряд калмыков, – все расположились под деревом, подле которого был первый запертый проход из запретного гарема, так что махрамы ходили [во дворце] до этого [лишь] места 118. Они стали советоваться [о создавшемся положении] и сразу впали в сомнение и нерешительность, а так как (по арабскому выражению) «терпение есть ключ к избавлению от горя», – «То теперь посмотрим, – говорили они, – что будет делать эта шайка и какие намерения она имеет». Но Багрин-бий в тот день, проявив энергию и мужество, выступил вперед, сорвал со своей головы чалму, ударил ею о землю и сказал: «Неужели я действительно услышал [здесь такие слова]? Это сборище, сатанинским наваждением сорвавшись с места [и оказавшись здесь], возымело в сердце преступные намерения! Если вы не выкажете перед ними своего превосходства и будете медлить и проявлять нерешительность, то все вы завтра же выпьете напиток мученичества!» И действительно, благодаря усилию этого мужественного и неустрашимого, как лев, человека, его слова /103 а/ подействовали, а иначе, кто бы оказался [тем] другом, который смог бы этим тремстам жестоким кенегесам дать отпор и проявить [по отношению к ним] строгость? [52]

Стихи:

Когда услышал [это] его величество государь,
Что они (махрамы) имеют неправильное мнение,
Он загремел и загрохотал, как [грозовое] облако
И с силою запер могучей рукой двери.
По приказанию того добронравного государя
Судьба вписала в тетрадь жизни врагов предопределенное им.

Когда приблизилось время намаз-и хуфтана 119 и население совершило эти молитвы, Ибрагим аталык и Ходжа Кули диванбеги, несмотря на то, что они были отпущены его величеством из столицы, не соблюдая [в таких случаях] обычаев и традиций царей, вернулись без разрешения в город. Ходжа Кули диванбеги же был хитрец и фальшивый человек; в мыслях у него были [только] свои личные дела. /103 б/ Когда аталык прибыл на Регистан и приблизился к высочайшему дворцу, он крикнул: «Откройте счастливые ворота, потому что я прибыл по служебному делу его величества, посоветоваться о государственных делах!» Умный привратник 120, ученый Хаджи, крикнул ему из-за ворот: «Этот дворец очень крепко заперт, вроде сердца людей с достоинством, которые ни одному человеку не обнаружат свои тайны. Ключ от ворот в кармане его величества государя». Аталык выказал неудовольствие 121. /104 а/ Однако тупчибаши не двинулся с места и, не отступив от своего слова, не открыл ворота. Один из мятежных людей предложил подложить под ворота дрова и зажечь. Хаджи, услышав это, отдал приказ стрелять [по злоумышленникам] из драконоподобных ружей, пышущих огнем, подставив для сего фитили, подобные языкам [смертоносной] ехидны. И вместе с тем он послал дворцовых привратников [доложить Абулфейз-хану], что если последует его повеление, он сожжет этих подлых людей молнией ружей, как сухую солому. Посланные подошли к воротам [дворца], которые были заперты, и не могли через них войти к хану и получить ответ. Обратились к великому мехтеру, /104 б/ [как быть]. Умный [мехтер] ответил: «Это [все] дело нелегкое и я не могу [лично] от себя [по этому вопросу что-либо вам] ответить». Так как его смертный час еще не настал, то ему было предопределено судьбою то, что он не стал выявлять смятения, [царившего в арке]. Посланные за ружьями [ничего] не знавшие мулозимы услышали, что когда Ибрагим [аталык] узнал, что [во дворе] взялись за ружья, он поневоле вернулся [от арка] на суфу Паенде аталыка, которая была по соседству с высоким арком 122. В ту ночь его ханским [53] величеством было получено известие, что тот, лишенный света зрения, с помраченной головой [Ибрагим аталык], достигнув [высочайшего] двора, стремился открыть [ворота], что у этого злодея все сердце охвачено преступными мыслями. Султан кушбеги, выйдя из внутренней части [дворца], захотел, чтобы [перед ним] открыли ворота [для выхода ему в город], однако тупчибаши не согласился на это и, накинув на шею плащ, завернул руку в платье получения [благодатных даров] /105 а/ и, возложив упование на Аллаха, успокоился на этом.

Стихи:

В это время у того мятежных действий человека
Сердце стало, подобно его глазам, черным и мрачным.
Он пришел ко двору государя мира,
Не имея [на это] ни приказания, ни знака.
Он сказал хаджибу: «Открой ворота, [ибо]
Поступили из государства разные известия!»
Умный, полный доблести хаджиб
Не послушал ни слова и дверь не открыл.
Тот в тот же миг сошел с коня
123
. . .
Хан удостоверился, что он – враг, [что]
По коварству и хитрости он – разбойник.

Когда после неоднократных подтверждений его величеству государю стало известно, что аталык прибыл без разрешения, пламя гнева заклокотало в груди хана и, как море, от крайней горячности он начал шуметь /105 б/ и [за сим] последовал неотвратимый, как судьба, [высочайший] приказ, чтобы все по чувству признательности рискующие своею жизнью рабы, подобно бутону одного и того же сердца, схватили бы похожие на [остролистные] лилии блестящие мечи, как розы, поднесли бы к лицу круглые щиты, взяли бы в руки, как ужасные драконы, огнепышущие ружья и сбросили бы в пучину небытия сухой валежник существования этой банды. Все рабы [его величества] почтительно преклонили колени и открыли уста с пожеланием бесконечного бытия государю, [говоря]: «Государь, убежище мира, чист душою, мы же, несчастные, с высохшими телами сегодня просим пред чертогом этого государя: как милосердный [Аллах] опустошил мозг [гордой] головы Немврода и огонь его сделал для сына Азера /106 а/ приятным розовым цветником, а египетского фараона потопил в водах Нила, так, надеемся, его величество нас несчастных освободит от чар [теперешних] [54] приспешников [нового] фараона, порождение [безбожного народа] Магога». [Сейчас же] последовал [высочайший] приказ, чтобы Баки кушбеги со своим отрядом расположился для наблюдения за неприятелем и с целью его отражения со стороны монетного двора и конюшни 124, употребив для сего и острую стрелу и громоподобное ружье, чтобы низвергнуть врагов и уничтожить энергию их сердца. Хаким мирахур, Багрин бакаул, Я'куб кутваль, Таш Мухаммед шукурчи, Абулкасим курчи, Тагма-бек, «хранитель печати» (мухрдор), Фархад-бек афтабачи 125 и остальные калмыки, отправившиеся сначала против неблагодарного Султана кушбеги, /106 б/ [теперь получили распоряжение] вручить его в когти орла смерти, а детей коварных врагов сделать пленниками смерти. Получив высочайшее благословение [на это дело] и отпуск, они, полные решимости, [мысленно] покончив расчеты с жизнью, с сердцами, полными искренней любви [к хану], направились отражать врагов. Я, ничтожный бедняк, составил несколько следующих двустиший по этому случаю.

Стихи:

Все его рабы преклонили колени
И, изогнувшись, как бровь, в почтительном поклоне,
Сказали: «О государь высочайшего престола,
Прикажи сему покорному люду
Омыть головы ладонями, а ладони – губами,
И стать могучею стеною мужества.
Мы закричим, вскипим [гневом], как тигры, ибо
В море могущества плаванье [принадлежит] крокодилу.
/107 а/
Тот самый Ходжа Инсаф, достойный близости [к престолу],
Как кипарис, вытянулся столбом, незыблемо [поставив] ноги,
Чтобы сделаться из приказывающего исполнителем,
Храбрый, могучий и вместе с тем полный всяких талантов.

Относительно качеств Баки-бия кушбеги, высоко парящего царственного сокола, автор [также] пускает на взлет следующие стихи:

Второй лев, который с головы [героя] Пехлева
Похитил царственный венец, –
Его имя Баки мирахур (Баки-бий кушбеги?)
Он храбр от начала до конца,
[55]

[Теперь] стал пловцом крокодил двуязычного пера в [реке] Тигре [в отношении] пояснения качеств Багрин бакаула.

[Стихи:]

Он один из храбрых львов войны,
Первым вступающий в битву.
Если б его имя услышал Афрасиаб,
То он затрясся бы и стало бы его могущество водою.
В этом гнезде голубого неба
Отец дал ему имя Багрин
126.
От его старания в день всеобщего воскресения, [в день] битвы,
Становилось сильным сердце могучего, как лев, мужа.
/107 б/
Он разрывал кожу вражеских тел, подобных черным облакам,
И употреблял чрезмерные усилия рубить мечом.
Если бы не было такого старания у этого льва,
То кто бы увидел победу над врагами?
Все в это время хвалились мужеством,
Чтобы остался от них во вселенной [какой-либо] признак,
Но чистый господь знает, что такое
Усилия человека, в руке которого меч.
Мудрый человек знает, что честь и достоинство,
Которые он принес в битву, потом дадут [ему] почет.

Истечению дождей блестящих перлов, содержанию облака мыслей, сеющего драгоценности и разбрасывающего царственные жемчужины, высококачественному перлу, Хаким мирахуру [посвящаются мною следующие стихи]:

Хаким-бий мирахур, как храбрый Сухраб 127,
Извлек из потомков Рустема вопль [и]
Из могучих командующих войсками Турана,
Взимающих дань с земли Ирана.
Преодолев семь преград Бухары,
/108 а/
Он пускает коня в бой [и]
Похищает корону Афрасиаба.
Блестящий [его] меч – молния, [сверкающая] из облака.

В описании [доблестей] и в похвалу Я'куба кутваля [автор говорит такие стихи]:

Другой могучий герой – тигр,
Совершенный по силе, а щедростью подобный облаку,
[56]
Военачальник Я'куб по имени,
А по должности кутваль, близкий к хану.

В похвалу украшенному достоинством и царственным расположением Таш Мухаммеду шукурчи [автор написал такие слова]:

Шукурчи в ту ночь последовал в бой,
Вступил в водоворот тот храбрый лев,
Было его имя Таш Мухаммед.
Острие меча стало покорным ему;
Двести лап львиных он сокрушил;
Сердца врагов рассек мечом.

Успокоению страждущих в бою, Абулкасиму курчи, посвящены [автором] такие стихи: /108 б/

Абулкасим Мухаммед Салах,
Как ветер, влачил вражескую кровь.
По силе он лев, охотящийся за человеком,
По [производимому им] грохоту он подобен весеннему облаку.

В похвалу Тагма-бек мирахуру и Фархад-беку составлены [автором следующие] стихи:

От Тагма-бека и Фархад-бека
Останется во всем мире доброе имя.
Один – Рустем для мужества,
Отважный лев мудрости;
Другой – стечение храбрых рабов,
Отпускаемых в схватку.

После того государь, эта сфера храбрости и осведомленный об энергии властитель, приказал заведующим воинским снаряжением принести царское оружие /109 а/ и опахало. Подобно реке Нилу, натягивающему на себя из волн еменскую кольчугу, [его величество хан] надел узкоглазую кольчугу, на глаза которой он последовательно накладывал сурьму из крови врагов; возложил на голову золоченый шлем, так что все его существо казалось украшенным перлами неба, полного подвижных и неподвижных звезд, заканчиваясь высоким на шлеме пером. Так что ты сказал бы, что это был кипарис, поднявший вершину в саду храбрости, или феникс, парящий на просторах Кафа мужества. Он привязал целые заросли тростника колчана на пояс гор отваги, /109 б/ так что ты сказал бы, что лев залег в тех зарослях; [57] закинул за плечо энергии щит, блестящий как Солнце и Луна [вместе взятые]. И Марс, этот командующий воинством звезд, и Солнце, этот абсолютный монарх четвертого неба, [при виде столь блестяще вооруженного хана] открыли уста и [произнесли] в уважение к государю, сокрушавшему ряды врагов, панегирик, [сотканный] из лучей освещающего мир Солнца.

Панегирик:

К престолу [своему] потребовал государь [боевое] платье,
Чтобы принесли ему броню и шлем.
Он облекся в кольчугу, как волны Нила,
На голову свою надел позолоченный шлем.
Потребовал государь целую заросль тростника стрел
128
И так закричал величественный шах, [что]
Сокрушил [самое] небо и горы.
Затряслись
/110 а/ воинственные могучие рабы, [когда]
Взял он шашку, палицу и аркан.

Хвала Аллаху, что была ночь, которая, похитив из объятий Иакова, полных утра братьев дня, подобные Иосифу лучи, бросила из колодца мрака [тьму вместо] света, а глаза Ханаанского старца разлуки вырезала раскаленным стержнем и побелели очи его 129. Нет, нет [это была ночь], подобная глазам, подрисованным черной сурьмой, или подобная обесчещенному врагу, от которого отвернулось счастье! Темнота была чрезвычайная, подобная могильной тьме, совершенно лишенной благодательного света.

Стихи:

Была ночь, подобная злосчастному врагу,
Когда месяц почернел, как лицо негра.
Была ночь, похожая на затянувшийся день Страшного суда,
Более черная, чем часть локона Аяза
130.
Была ночь, черная как смола,
Подобная ресницам негра, завидевшего льва,
Подобная
131... неотличимому корню,
Подобная черным ласковым глазам газели.
В ту ночь славный государь героев
Приказал отряду храбрецов подобных Рустему:
«Сядьте
/110 б/ на Рахшей 132 отваги
И поспешите, подобно львам, на врагов!
[58]
Как Рустем в Мазандеран, войдите [в их страну],
Все [вместе] войдите, друзьями демонов и драконов,
И хитростью и жестокостью брюхо вражеского султана
Разорвите, подобно боку дива!»

Короче говоря, в ту ночь, напоминающую день Страшного суда, все исполненные мужества рабы, с сердцами, полными любви [к государю], и с головами, наполненными привязанностью [к нему], с душами [открытыми, как] на ладони, с ладонями, [раскрытыми] перед губами [для молитвы], уподобляясь сборищу любящих, ожидающих поражения их стрелою бедствия со стороны любимой, – готовые пожертвовать жизнью за свою преданность [его величеству] государю, отправились [на врагов]. Всем ружейным стрелкам приказано было стрелять изнутри Зеркальной залы 133 и начать поражать врагов, которые находились внизу стены. Все махрамы, подобно полному месяцу, поднялись на крышу и, как блестящими метеорами с неба [поражающие демонов], стали осыпать демонское отродье – врагов пулями, /111 а/ потому что [сами] они были народом чертога убежища мира. Султан кушбеги, услышав громкую пальбу, крайне встревоженный, вскочил с места и закричал: «О герои, заклинаю вас честью! О победоносные махрамы, если донесется хоть одно слово, противное высочайшему слуху, вы [сейчас же] берите меч для службы [его величеству], чтобы я подкрепил свое обещание [быть верным ему] исповеданием истинной веры, ибо у меня в разуме нет никакого волнения, кроме [волнения] за государство». Так как время тогда настало несчастливое, он закричал: Я'куб кутваль, что за причина этого волнения?». Упомянутый кутваль [в ответ ему] прокричал: «До слуха его величества дошло, что племя кенегес взбунтовалось и потому последовал неотвратимый, как судьба, [высочайший] приказ, чтобы /111 б/ в эту ночь поток небытия унес в водоворот смерти сухой хворост существования кенегесов». Названный кушбеги сказал на это: «Ну, я, кроме игры на бубне преданности [и кроме] битья в большой барабан самопожертвования, другой мелодии не знаю». Кутваль заметил: «Если бы было именно так, то тебя бы своевременно сильный ветер доставил к облобызанию [высочайших] ног и ты, подобно мотыльку, вращаясь вокруг свечи ханского лица, принес бы себя в жертву за августейшую голову». Упомянутый Султан кушбеги сказал: «Если это клятвенное обещание, подкрепленное исповеданием истинной веры, тебе кажется весьма неосновательным, то этим самым нарушается [мое] душевное спокойствие». Кутваль в соответствии с [искренне] благожелательным отношением [к его величеству] [59] хану, памятуя исповедание веры и не проявляя нерадения, выслушал этого безмозглого [человека] и, как будто поверив [ему], поднялся на верх стены. Один из нукеров [кушбеги] стал на колени, /112 а/ а тот поставил ноги ему на плечи и сделал попытку подняться на крышу небытия. Кутваль схватил его за руку, [чтобы помочь ему влезть, в это время] молодые люди [из числа махрамов] стали его последовательно бить по голове безжалостными шашками, отрубили кушбеги голову, бросив к ногам государя, и отрезали ему ноги. Эта расправа [с Султаном кушбеги] была ему возмездием за то, что он был причастен к гибели властителя войска, повелителя знати и простонародья, удаляющего ржавчину с зеркала человеческого рода, уники государей, хана-мученика [Убайдулла-хана].

Стихи:

Они (махрамы) вонзили ногти в дракона ружья [и]
Начали и продолжили [огневой] бой.
Злонамеренный [кушбеги] узнал о сражении,
И настигла его у края [стены] плавновходящая смерть.
Так сказал [этот] недостойный человек: «Я – раб
Короны и трона до самой смерти».
Кутваль
/112 б/ так ему ответил: «Если ты раб,
Пока жив, короны и престола,
То ищи убежища у государя
134,
[Ибо] нет прибежища, кроме как под тенью шаха!»
Его втащили на крышу
И прикончили основы его жизни.

После того как погасили злодейство его дерзости водою мечей, все рабы [его ханского величества] и рожденные ими проявили основы легкомыслия; каждый, как воробей, набрасывающийся на птенца-орленка, стал рубить шашкой [тело мертвеца], пока не изрубили его на куски. Говорят, что врагов было триста человек, все они были люди могучего сложения, грубые, физически сильные, тогда как всего рабов [высочайшего дворца] не было и сорока человек. [И], – хвала Аллаху! – по его всевышней милости было [им] даровано со дня на день увеличивающееся счастье и в сердца /113 а/ врагов они внесли страх и ужас. И это тем более было удивительно, что большинство махрамов еще не достигло зрелого возраста и было подобно Луне, еще не вступившей в фазу полнолуния, обычно бывающую на четырнадцатый день. И тем не менее, эти мальчики, в основном [озаренные] сиянием новолуния [своего возраста], разорвали на части, как холст, ужасные, как шашки, сердца яростных, [60] как Марс, кенегесов. Последние все были люди чиновные и служащие, из них около семидесяти – восьмидесяти человек имевших [свои] печати 135, вроде Султана кушбеги, Исмаила мирахура, Мухаммед Назара мирахура, двух сыновей Ибрагима, которые были в молодых летах.

Стих:

Змееныш тоже совершает дело змеи.

Одним словом, когда начал бушевать огонь войны и поднялась ружейная стрельба и гул битвы, пораженные кенегесы, оставив все свое военное снаряжение, скрылись по разным уединенным местам, [но] малые возрастом махрамы, [крепко] взяв их за шиворот, /113 б/ стали избивать во дворе помещения для ханских аудиенций (куриниш-хана). Неблагодарный Мухаммед Назар мирахур, забрав дастурхана из куриниш-хана и завязав его в платье, спустился через стену по направлению к мечети Паенде аталыка и пытался убежать.

В это время на Регистане собралось множество посторонних людей, привлеченных ружейной стрельбой, криками и общим смятением, напоминавшим Судный день, все потерявшие голову и пораженные тем, что происходит. Когда увидели [спускавшегося со стены] Мухаммед Назара и узнали, кто он, потому что он был властителем большого войска 136, то его прикончили на Регистане. Около десяти – двадцати человек из военачальников кенегесов также было убито народом на Регистане. Мухаммед Кул мирахура, бывшего близким родственником Ибрагима, [тоже] убили. А [сам] Исмаил мирахур, убежав, спрятался в высочайшей кладовой 137, в сундуке, подобно лучшему серебру скупцов, с целью опасения своей жизни от враждебных мечей [бухарских] героев, под утро он был найден и вытащен из своего убежища. Он стал громко кричать и вопить: «Отведите меня послужить государю!» Когда его вопли достигли до высочайшего слуха, [его величество хан] приказал ясаулу отправить его во след за братом. Словом, триста человек, с виду напоминавших демонов и страшных духов, те доблестные защитники, повергли в прах [своими] мечами возмездия. В ту ночь Багрин бакаул, подобно страшному льву, кипел [яростью], разил, как Рустем, сын Дастана, и без промаха /114 а/ дробил вражеские черепа. Всякого, кого он поражал своим мечом, рассекал до самого пояса, а кого рубил по талии, того, как огурец, сразу перерезал пополам. В ту ночь глаза отважных храбрецов светили, как светильники государства, а сердца [61] рисковали жизнью за безопасность государства. Хаким мирахур сжигал ружейным огнем гумна вражеских жизней; Таш Мухаммед шукурчи, кипя [отвагою], низвергал неприятелей; Абулкасим курчи, Аллабирды дастурханчи, Хуррам курчи, Хуррам бахла бардор (носящий кожаные охотничьи рукавицы), Тагма-бек, Фархад-бек, Сам'и ясаул, Мухаммед Салах ясаул, Хал-Мухаммед ясаул и отряд молодых калмыков, карчигаев, шахбазов, лачинов, барганчиев и др., имена которых было бы утомительно перечислять, – [все] проявляли необычайное мужество. Со стороны ханской конюшни стоял Баки кушбеги с группою мулазимов и вел бой.

Поистине это было страшное событие и случай /114 б/ величайшей важности, ни при одном государе не имевшие места, ни в каких исторических книгах не написанные. И я не слышал, чтобы во дворце какого-либо властителя было пережито такое время. И еще другое то, что со столь слабыми силами было сломлено сопротивление всех этих врагов, почему писали, что в бухарском арке не одержана победа над его государством, поскольку он находится под знаком Рыб и его [высокий] покровитель – счастливая планета Юпитер. А третье то, что никогда там (в арке) ни одного властителя не настиг смертный час, [ибо] всякий раз, как судьба посылала смерть государю этой страны, он оказывался в этот момент вне арка, исключая лишь его величества Суб-хан Кули-хана, который умер в арке.

Короче говоря, в ту ночь доброжелательные махрамы рисковали своею жизнью, подобно Рустему в Мазандеране, уничтожая врагов, и язык надвое расщепленного пера оказался слаб описать, а разум все до тонкости знающих /115 а/ недостаточен [представить происшедшее].

Стихи:

От грохота ружейных выстрелов
Сам крокодил задрожал [со страху] в реке.
От криков того сильного народа
Расселась гора Демавенд
138.
Один – с мечом в руке, опьяненный безумием [боя],
[Представлялся] крокодилом, плавающим в море крови,
Другой – с рекою пены, выступавшей [у него] на губах,
С телом, ринувшимся в жар и зной сечи.
Один, как Сухраб, зычно кричит,
И если враг – сам Рустем, то дрожит [перед ним].
Другой – силач с тяжелой булавой,
[62]
Сокрушающей головы и палицы туранцев.
Видел я много книг и исторических сочинений,
Много читал и много прослушал [их],
Но не видел и не слышал в мире
Историй и достопамятностей, подобных этой,
[Чтобы] триста демонов были уничтожены сорока человеками,
Став добычею их мечей.
Счастья, бывшего уделом сего государя Бузанжирова семени,
Мы не видели [и] в Тимуровом государстве.
Когда волнение народа достигло крайнего предела,
Мир стал объят смятением и криками.

Когда известие [о происшедшем] достигло до Ибрагим аталыка, от которого /115 б/ отвернулось счастье и беда обернулась к нему лицом, а Султана кушбеги похитил орел смерти, – он, [страшно] пораженный, поднялся с суфы мечети Паендебия и отправился в Джуйбар 139. Он в волнении приказал глашатаю ехать впереди и кричать: «Хан, этот самый хан, и аталык, этот самый аталык» 140... был отнесен, но условия братства и союз дружбы к Султану кушбеги [у него] всегда определенно были, так что, памятуя рассказ о Лейле и Меджнуне, они постоянно утром и вечером бывали, как за одною чашкою, так и за одним пиршеством. Некоторые люди в отношении этих двух так и говорили. И другое тоже было известно, /116 а/ что Ибрагим и Султан [кушбеги] устроили такое совещание, что если высокого кипариса, благородного государя, постигнет несчастье 141... при этих обстоятельствах оказался без средств. [Весьма] пораженный, он вскочил с места и отправился к неблагодарному Ибрагиму.

Короче говоря, в ту же ночь Ибрагим, забрав свою жену и детей, направился на свою летовку в Шахрисябэ. По выходе его из [городских] ворог к нему пристали все кенегесы и все они поехали вместе. Достигнув моста Али-Сулейман, они стали между собой говорить: «Все, что с нами случилось, всему этому причина – Ходжа». И они обнажили Ходжу, решив его убить 142, но Ходжа, пользуясь ночною темнотою, убежал и скрылся в посевах; потом добрался до дома отца, а оттуда бежал в Хорезм. Ибрагим, [как упомянуто], направился в Кеш. Ходжа Кули-бий диванбеги, будучи союзником Ибрагим аталыка, был хитрецом и рассудительным человеком: он в ту ночь прибыл к подножию [большого] минарета, к «убежищу войны», доброжелательному Хакиму парваначи, сыну Худаяр-бий аталыка 143, потому что упомянутый парваначи бил в барабан /116 б/ преданности [престолу]. Он известил его величество [63] [хана] об этом ужасном событии и проявил крайнюю лояльность. [Оба] они, Ходжа Кули-бий и Хаким парваначи, расположились на суфе медресе Мир-Араба. Диванбеги клялся, что он ничего не знает о вероломстве этого народа, но слуги его величества [хана] кричали с высоты арка: «Если ты мангыт или катаган, приходи с расположением [и преданностью престолу]! Народ, избивай племя кенегесов, которые наши и ваши враги!» [Тем временем] через стену арка на веревке спустили [в город] человека по имени Хаджи Бадр, из числа старших в доме Хаким мирахура. Он, явившись к диванбеги и парваначи и известив их о высочайшей милости, доставил обоих в небовидный дворец.

В течение нескольких дней по улицам города были устроены заграждения из тонких жердей 144, и узбеки, [боясь городского населения], дрожали от страха, как древесные листья, и никто из них не мог прямо смотреть в лицо горожан.

На другой день, когда занялась утренняя заря и свет звезд сменился светом дня, когда темнота исчезла из-под голубого купола неба, /117 а/ народ толпами устремился с четырех сторон на Регистан посмотреть [на следы происшедшего за ночь]. [Видя] везде валявшиеся на земле трупы врагов, население воссылало молитвы за государя, желая ему счастливых дней. В этот же день удостоились высочайшей аудиенции Ходжа Кули-бий диванбеги, Хаким-бий парваначи, Кутлук парваначи, Ходжим Яр дадха, Мухаммед Яр парваначи кераит, Ходжим Яр дадха дурман и все эмиры. [Все они] засвидетельствовали [его величеству хану] свои чувства преданности. Его величество изволил милостиво сказать: «Мятеж сего народа вышел из границ».

Все [присутствовавшие] вознесли молитву за его величество хана. Ходжа Кули-бий диванбеги потребовал себе звания и должность аталыка. А этот Ходжа Кули был человеком, который по богатству в узбекском государстве уподобился [библейскому] Каруну; он имел тот недостаток, что язык и сердце у него расходились между собой, и был он большой плут, вследствие чего народ не питал к нему [никакого] доверия. Когда /117 б/ он получил должность аталыка, то Баки мирахуру, одному из верных рабов его величества, в свое время заключившему с ним условие, перепоручили должность кушбеги. Этот Баки кушбеги был поклонником наслаждений и в общении с народом не находил [никакого] удовольствия. [Поэтому] он поручил [фактическое исполнение своей] славной должности Авез Баки хаджи раису 145, чтобы он [за него] общался с узбеками. «То, что будет, он мне скажет, а я доведу это до [64] благословенного слуха его величества», – [говорил этот кушбеги]. Говорят, что из племени катаган никто не достиг должности аталыка, кроме Ходжа Кули-бия, но аталычество его было не больше восьми дней. Ни'матулла диванбеги найман и Абдулла хаджи кушбеги 146, долгое время бывшие вдали от совершенной красоты его величества хана, проводили теперь свою жизнь в Карши. Услыхав [о вышеизложенном] событии (в столице], они поспешили туда облобызать [высочайшие] стопы ног. Так как Ходжа Кули-бий питал чрезвычайную неприязнь к Ни'матулле, то с ним и все население города, выйдя на войну против [подъезжавших диванбеги и кушбеги], остановилось в Фатхабаде 147 при пересечении дорог. Его величество, стремени которого сопутствует Луна, по своему благосклонному отношению /118 а/ к Ни'матулле и Абдулле кушбеги, тайно отправил им милостивое письмо, [в котором извещал, что] в данный момент они должны сделать, авось теперь настанет время им свидеться, пусть лишь несколько дней обождут. В соответствии с этим милостивым ханским письмом они немедля вернулись в Несеф (Карши). Однако группа объединившихся вместе лиц, вроде Багрин бакаула, Абулкасима курчи и других, которым нужно было свалить Ходжа Кули-бия, ибо ввиду его двуличия и его сговора с [мятежным] Ибрагимом они ему не доверяли, на тайной аудиенции сообщила [о всем этом] его величеству и было решено этого лицемера уничтожить. Для осуществления этого был избран такой план: [Ходжа Кули-бия] следует пригласить якобы на совещание в Зеркальный зал, где его будет ожидать группа вооруженных людей, которая его прикончит. И еще подвергли обсуждению поведение Ходжим Яр дадхи сарая, тоже бывшего другом Ибрагима; несколько раз посылая к нему человека, узнали, что он не прекратил дружбы с врагами; /118 б/ его также решили убить. Об этом совещании узнал Хаким-[бий] парваначи, мангыт и, объединившись с главарями махрамов, вроде Ходжа Инсафа, Ходжа Ульфета, Баки-бия кушбеги, и мехтером Ходжа Кули-бием, рассказал им [об этом тайном совете у хана]. Большинство выразило сожаление по поводу судьбы, [ожидающей] Ходжа Кули-бия, ибо поистине он был хорошим человеком, любившим порядок, служившим украшением [всего] города и блестяще содержавшим охотничьих птиц; его дары и милости были всеобщими.

Был понедельник 20-го числа почитаемого месяца раджаба, пятнадцать дней спустя после случая, [виновником которого] был Ибрагим, когда решились пресечь жизнь Ходжа Кули-бия. [За ним] отправили [65] Абулкасима курчи, чтобы аталык поспешил в небовидный дворец принять участие в совещании о государственных делах. Аталык, сев на коня, отправился в сопровождении своих братьев и друзей. Хаким-бий парваначи тоже выехал и присоединился к аталыку; они [вместе] выехали в высочайший арк. Несмотря на принятые меры, когда настал смертный час, все пришло в смятение. Когда [аталык] /119 а/ вошел в Зеркальную комнату на [высочайшую] аудиенцию, то, как было условлено, группа вооруженных махрамов, появившись в зале, бросилась с обнаженными мечами на аталыка. Его величество, стремени которого сопутствует Луна, тоже изволил приказать: «Бейте катагана!» и удалился в одну из дверей. Заперев двери Зеркальной комнаты, убийцы разбили камень существа катагана. Но аталык 148..., но один человек, предупредив его, поразил в бок ножом. Несмотря на тяжелую рану, аталык [храбро] защищался и ранил трех человек. Мухаммед Салах ясаул, зайдя сзади аталыка, обхватил его руками и бросил на землю. [Махрамы] изрубили его на куски. Ходжим Яр дадха сарая Багрин бакаул поверг на землю и убил. Упомянутый дадха был в возрасте тридцати двух лет, обладал хорошим поэтическим дарованием, его поэтический псевдоним был Зафар ( ). Это двустишие его:

Пока локон мой на лице того неверного красавца,
Злополучие является моей черной весной
149.

Так же был прикончен Мухаммед Назар ишик-ака-баши /119 б/ катаган, который, как и Ходжим Яр дадха, был из близких родственников Ходжа Кули-бия. Погибли также двое в должности туксаба – Hyp туксаба и Авез туксаба; Авез в безумии бросился с верха арка вниз и сломил себе хребет. В тот день было убито двадцать человек. Причиною их гибели был некий писец по имени Шахрияр; он донес, что катаганы составили заговор против его величества [хана]; правда ли это было или ложь – [трудно сказать], но его спрятали в доме, ибо этот писец был [сам] катаган; [затем] пришла группа других лиц и убила его. Столько народа было перебито, благодаря его подлости, но и сам он нашел свою долю в этом! Всех убитых сбросили со стен арка вниз, а их дома разграбили, все богатства Ходжа Кули-бия оказались уничтоженными, его земли и Ибрагимовы были конфискованы в фонд ханских земель.

В те дни узбеки настолько оробели перед таджиками, /120 а/ что не осмеливались никому и слова сказать. Нияз хаджи катаган, бывший [66] правителем Кермине, узнав о происшедшем, счел за благо бежать [из вверенной ему области] в Шахрисябз к Ибрагим аталыку. В Мианкаль к Фархад-бий кипчаку и Бек оглы багрину были посланы милостивые царские грамоты, также милостивые грамоты были отправлены Ни'матулла-бию и Абдулле кушбеги. В конце месяца раджаба упомянутые эмиры прибыли каждый из своей земли [в столицу]. Фархад-бия утвердили в должности аталыка; Хаким-бия [еще] до того сделали диванбеги, – в этой должности он и остался, Бек оглы-бия назначили правителем Кермине; Ни'матуллу – правителем Самарканда; Абдуллу кушбеги снова утвердили в должности кушбеги. Ни'матулла отправился в Самарканд через два месяца [после своего назначения], а через шесть месяцев он умер там от чахотки и был похоронен /120 б/ в Самарканде рядом со своим отцом Абдулкаримом, который был там убит в эпоху Суб-хан Кули-хана. Фархад-бий, Хаким[-бий] диванбеги и Бек оглы-бий выступили походом в Шахрисябз против Йбрагим-бия; дав одно сражение, они вернулись обратно. Два года прошло в таком положении, [за это время] произошли некоторые события, о которых было бы долго рассказывать, – вроде того, как группа катаганов ездила в Ургенч, вроде судьи Сам'и-йи Хисари, чрезвычайно ученого человека 150..., которые порешили на том, чтобы посадить [хивинского] Шир Гази-хана на бухарский престол. Его грабительский отряд, один раз придя [в бухарские пределы], разграбил Каракуль. Но здешние эмиры признали за благо посадить Шах Тимур-султана, сына хивинского Муса-хана, на престол его отца 151.

В 1133/1720 – 1721 г. [в Бухару] прибыла группа хивинцев, оскорбленных Шир Гази-ханом, вроде Ураз Али кушбеги [и других]. Им [и Шах Тимуру] дали необходимое снаряжение и запасы /121 а/ и послали в Арал. Теперь положение Шир Гази-хана чрезвычайно стесненное, но последний [зато] привез множество всякой добычи из набега на кызылбашей и на том 152... Шах Тимур несколько раз ходил походом на [Ургенч] и, потерпев поражение от Шир Гази-хана, уходил [обратно] в Арал. [Но, во всяком случае], он теперь служит причиною того, что Ургенчу, а не Бухаре причиняется вред.

Ях'я ходжа, проехав через Хорасан и Туркменские кочевья, направился в Шахрисябз, [там за него] выдал [свою] дочь Ибрагим [аталык]. Судья Сам'и тоже уехал в Шахрисябз. Со стороны Бека оглы [в Бухару] приезжало много народа и докладывало, что Фархад-бий, собрав войско, вместе с Бек оглы-бием пошел походом на туркмен. Когда Мирза-бек был в Наразме 153, он находился в приятельских отношениях [67] с Багрин бакаулом и последний не допускал, чтобы ему был причинен какой-либо вред. Перейдя через реку, [Бек оглы-бий] совершил набег на [владения] Ходжи-ходжа сейидатаи и вернулся обратно; от управления /121 б/ Кермине его уволили и отдали [управление этим вилайетом] племяннику Абдулкарима, который был у него за сына. Бек оглы, [обиженный этим], поднял в Мианкале восстание; к нему присоединился Нияз хаджи. Население города [Бухары] стало бояться Фархад-бия, потому что он был единоплеменником упомянутых лиц. Послали Абулкасима курчи к Абдулкариму [в Кермине]; послали также письма большинству начальников артиллерии Мианкаля, вроде Авез-бия туксабы, который после смерти Ни'матуллы стал правителем Самарканда, чтобы прикончили Фархад-бия; послали письмо и Баки-бий кипчаку, который был предан [престолу]; он, поскольку был непоколебим в своем доброжелательном отношении [к государю], проявил верность своему обязательству. Но те, которым послали письма об убийстве Фархад-бия, впоследствии превратились во врагов [власти] и для ниспровержения ее прибегли к каверзам.

Абулкасим курчи, вернувшись из Кермине, сообщил, что все согласны убить Фархад-бия. В 1134/1721 – 1722 гг. /122 а/ все эмиры согласились убить Фархад-бия. В течение двух лет он правил аталычество; на заре в субботу все пошли в его дом, находившийся у ворот Намаз-гаха, и там его убили. Фархад-бий был мусульманином из числа злых духов, так что в бытность свою правителем Самарканда он каждый день без причин требовал от народа деньги. И когда народ приходил [к нему, то всегда] вручал ему деньги. Он же выражал сожаление о народе; хотя и плакал [при этом], но не боялся того, что разрушает Самарканд, ибо все, что [в нем] находилось, его узбеки тащили [к себе]. А другое было то, что всякому, который шел к нему, он говорил: «Ты не имеешь денег в кармане, чтобы дать моим мальчикам, потому что утрами они мне надоедают?» Говорят, что он был человеком постоянно нуждающимся. Однажды он сам, взяв дабба 154, пошел за маслом к продавцу; дело было ночью, масленник, не узнав его, обругал. Словом, он в Самарканде поступал, как тиран Хаджжадж 155, но в Бухаре, где сидела /122 б/ на престоле царства высокая персона его величества, он не мог [делать подобного]. Последнее время [упомянутого года] было посвящено [правительственным совещаниям]. Хаким-бий достиг должности аталыка в возрасте 45 лет; Кутлук-бия, бывшего старым человеком, сделали диванбеги. В том же году Мухаммед Хаким мирахур туркмен, которого [68] хан назвал сыном, получил в управление Каракуль и воссел на седалище управления [им]. Багрин бакаул, питавший дружбу к Мирза-беку, посылал ему дружеские письма [в том смысле, что хорошо бы] повидаться. Мирза-бек был человеком доверчивым и, обманувшись, выехал на свидание к краю степи. Все бухарские эмиры тоже отправились к этому месту. Так как Мирза-бек прибыл с немногими из [своих] людей, то его [легко изолировали от них и], захватив в середину своей группы, привезли в город. Багрин бакаул, блюдя условия верности, воспрепятствовал его убийству и взял под свое покровительство. Хаким мирахур отправился к [крепости] Наразм. /123 а/ Так как между Багрин бакаулом и Хаким мирахуром не было взаимного уважения, то на этом основании Багрин бакаул оказал покровительство Мирза-беку, потому что последний был врагом Хаким мирахура. Но Хаким мирахур, поспешив и предупредив Мирза-бека, взял крепость Наразм ударами своей руки, а сыновей Мирза-бека отправил его величеству, стременем которого достойна быть Луна. Спустя несколько дней Хаким мирахур оставил свою должность [правителя Наразма] и возвратился в город [Бухару]. Испуганный Мирза-бек убежал в Кермине к Абдулкариму, с которым был в дружественных отношениях. Абдулкарим же был приятелем и Багрин бакаула, но в конце концов стал его врагом.

Ибрагим-бий [аталык] тоже в этом году прибыл в Мианкаль. В этом же году в Мианкале умер Бек оглы. Ибрагим-бий, услышав об убийстве Фархад-бия, обрадовался. Но со смертью Бек оглы среди племени [Мианкаля] получился разлад. /123 б/ Вместе с тем, Нияз хаджи убежал в Шахрисябз. Абдулкарим в Кермине предпринял насильственные действия по отношению к [своим] врагам и хотя не грабил население, но меньшего, чем грабеж, тоже не было. Авез туксаба и Каплан ишик-ака-баши с братьями в 1135/1722 – 1723 г. – да благословит его Аллах и его потомство и да приветствует! – отправились в Шахрисябз и стали говорить Ибрагиму: «Пока мы не взыщем кровь Фархад-бия, враги ханских слуг, чего доброго, еще больше обнаглеют и тебе нужно быть с нами [в этом деле] заодно!» Он же, имея в виду отомстить за кровь детей, родственников и брата, присоединился к ним, и все вместе прибыли в Самарканд и устроили обдумывание и совещание [в отношении дальнейших действий]. Абдулкарим, который в ханском государстве из праха ничтожества достиг апогея почета, [теперь] послал из Кермине к этим лицам сказать: «Я тоже примыкаю к вам». И они все вместе [остановили свой выбор] на Раджаб-султане, который происходил [69] из рода ургенчских царей. /124 а/ В свое время Абдулла-хан с заднею мыслью привел [из Ургенча] тамошних принцев и посадил их в Мианкале. Раджаб-султан был из города Чарбага, Самаркандского вилайета; его мать была из чарбагских ходжей и Ходжа-хан ходжа приходился ей дядей по матери. Он уехал в Шахрисябз, потому что в то время по распоряжению его величества хана /124 б/ произошло избиение кенегесов, и бывшие на верху арка [причастные к ним] принцы были ослеплены; их было пятеро. [Раджаб-султану удалось избежать этого страшного увечья и] он бежал в Шахрисябз, где попал к Ибрагим-бию 156. /43 а/

Когда настал 1135/1722 – 1723 г., то группа злосчастных и неблагодарных людей, бывших на несчастье скитальцами в пустыне невежества и оцепеневших в безводной равнине заблуждения, вроде Ибрагим аталыка, сына Рустем аталык кенегеса, Нияз хаджи катагана, Каплан кипчака с братьями, Авез туксаба и многих других из подонков общества, объединившись в Самарканде, напоминавшем собою райский сад, 14-го раби ул-эввеля (23 декабря) названного года избрала ханом Раджаб-хана, [как упомянуто], притязавшего на принадлежность к принцам крови и на происхождение от хивинских ханов 157. Они посадили его, как хана, на Серый камень 158, служивший местом сидения счастливых султанов и могущественных государей. Проведя по глазам стыда сурьмою бесстыдства и закрыв лицо размышления покровом нахальства, это кровожадное дерзкое сборище подняло его, по Чингизханову обычаю, на белом войлоке. /43 б/ И, насильно приведя всех великих и благородных людей, простой народ и ученых того владения, вроде Падшах-ходжи ахрари 159, [вместе с ними] принесли [Раджаб-хану] поздравление с восшествием на престол, завершив [этим самым] столь отвратительное дело.

Да, дорогой мой! Обычай мира и положение неустойчивой небесной сферы таковы, что они выводят [на арену истории] пророков, как пузыри на поверхность волнующейся жидкости, чтобы быстро им [исчезнуть], и благородных людей, подобных царственным жемчужинам, чтобы бросить их в грязь, как это говорит поэт.

Стихи:

Время [и судьба] придают блеск безмозглым людям,
[Как] море, выводящее пузыри на поверхность [своих] вод.

Когда это необычайное известие дошло до высочайшего слуха его величества, коему при стремени сопутствует Луна, то от того, что он был [70] украшен рудником благородного происхождения, копью благородства и перлами знатности и великодушия, он ударил руками надежды о полы даров предания себя божьей воле и, обратив лицо [своего] желания к сосредоточию милостей святейшего творца, заставил своего говорящего попугая /44 а/ произнести следующее: «Вот уже двести тридцать лет, как счастливая ветвь моих предков со времени появления Мухаммед Шейбани-хана до наших дней была плодоносною в потоке счастья и цветник престола миродержавия отцов наших был далек от губительного осеннего ветра несчастья. Их молниеносный меч был счастлив к завоеваниям, их смертельно разящее копье было [блестящим] метеором на небе удач, дым же огорчения от бесовской гордости и самомнения врагов, кои суть дьяволы чертога счастья, был недоступен им. Хвала и благодарение Аллаху, что сущность моего бытия есть некий драгоценный камень из рудника благородного происхождения, а мой стан является деревцем сада сейидского происхождения, мой блестящий меч – /44 б/ победитель на поле битвы, мое смертоносное копье – кипарис в цветнике боя. Я надеюсь на милосердие творца, что с одного нападения победоносных [наших] войск, как маковые зерна, рассеется союз тех злополучных, которые коварством собрались все вместе, как пустые раковины, и, став блуждающими в степи несчастья, они, изнемогая от жажды, уничтожатся в пустыне гибели от зноя Солнца [нашего] молниеносного и победоносного меча. Вот государство, которое пожаловал мне всепрославленный бог, он – истина, а я заслуживаю того, что достойно меня по его божественной милости, ибо, кроме высшей истины, [кто] окажет милосердие, [даровав] постороннему – начальство и несведущему – царство?!

Стих:

Власть принадлежит тебе и все, что ты захочешь, – осуществишь.

И когда это предуведомление, произнесенное языком, рассыпающим жемчуг и разбрасывающим сахар, было закончено счастливым и всемогущественным государем, /45 а/ сановники и министры счастливого монарха, вроде паломника к обоим священным городам Аравии, Абдуллы кушбеги, приближенного его величества Ходжа Инсафа, удовлетворяющего эмирской власти Ходжа Ульфета, «великого ходжи», 160 на редкость проницательного Баки Мухаммеда кушбеги, созидателя [71] начальствования Ходжа Авез Баки-бия, вместилища храбрости Багрин бакаула и перевязанного величием счастья Катиш Мухаммеда шукурчи, опустившись на колени и склонив головы на грудь порога величия, раскрыв уста для похвал и восхвалений государя, рассыпали жемчуг молитв и целые кусты роз похвал, изукрашенных наилучшим образом.

Стихи:

О сердце, да будут радостны уста при встрече с тобой,
И да будет у тебя счастье, благополучие и исполнение желания!
Ты – украшение вселенной и редкость эпохи;
Мы все – [только] тело, а ты – душа!
/45 б/
Жизнь твоя да будет вечна, как [жизнь] Хызра, 161
А государство твое – подобно государству Александра!

Бог даст, по бесконечной [его] милости и по божественному милосердию, [само] величественное, как Джемшид, Солнце станет в небе седлом для [высоко] авторитетной особы его величества и в пределах озаряемой Солнцем территории возвысится отмеченное счастьем [победное] знамя и сияющий стандарт света государя, а кровожадный Марс, вроде рабов [высочайшего] двора, заткнув за пояс кинжал победы, взяв в руки вращающееся копье и опоясавшись мечом, не преминет в рядах войск на поле битвы исторгнуть жизнь поверженных во прах врагов. Мы, рабы [высочайшего] двора, подобно [жестокому] Сатурну, превратив их в муку на мельнице небытия, вращаемого водою бесчестия, сделаем их в печи лишения испеченного хлеба пищею их современных /46 а/ собак, блестящее же лезвие меча, который продолжительное время был лишен пролития крови врагов, уподобившись высохшему полю, мы превратим в цветущий вид, оросив его потоками вражеской крови, а орлу стрелы, давно уже сидящему в гнезде колчана без воды и зерен и отвыкшему от охоты, мы дадим в пищу мозг врагов.

И каждый из самоотверженных рабов [и] славных махрамов с просьбою повергал [на высочайшее благовоззрение] подобные дары искренности и подношения самопожертвования, доводя об этом до [сведения] высочайшего слуха. И его величество, при стремени которого следует Луна, также обнадеживал великих эмиров и достопочтенных [своих] близких слуг упованием на его царственные дары и милости, извещая их об ожидающих их дарах, награждениях, должностях [72] и счастье. /46 б/ И последовал непреложный, как судьба, приказ, чтобы казначеи, сборщики податей и министры небовидного государства открыли ключом энергии двери казны и, подобно бутану розы, под дуновением утреннего зефира, сыплющего пригоршни золота на поверхность мечевидных линий, на острохвойные, как пики, кипарисы, на щитовидные цветы, на гремящие грозою облака, на боевые трубы нарциссов и готовых пожертвовать свою жизнь соловьев 162, – стали выдавать вознаграждение, чтобы все победоносные войска, соответственно их высоким поименным спискам и утвержденным реестровым ведомостям, стали бы участниками всеобщей выдачи подарков и всех милостей, подобно тому, как в сезон весны султан этого времени, усевшись на изумрудный /47 а/ трон, заставляет амиля – облако 163, которое есть казначей дождевых капель, дождить на розы и на шипы. По драгоценному приказанию [его величества] великий везир 164 Ходжа Ульфет, великий диван 165 Мирза Улуг, великий мехтер, мехтер Ибадулла и прочие государственные деятели, наполнив оросительный канал достоинства 166 наукарийя 167 водами волнующегося моря царственных милостей, сделали их цветущими. Несущее же ужасы Судного дня войско, изготовив копья способности к военным действиям и [все] славное и знаменитое военное снаряжение, приготовилось к битве со злонравным врагом.

В это время, в субботу 9-го раби ус-сани 1135/17 января 1723 г., произошло соединение трех планет 168, первое соединение в огненном треугольнике в двадцать шестом градусе знака зодиака Стрелец. Поистине это было последним соединением, которое случалось в огненном треугольнике; /47 б/ все три планеты – Сатурн, Юпитер и Марс – соединились в этом знаке зодиака. Трудолюбивые астрологи и подобные Меркурию [ловкие] счетоводы, мавлана Сайфуддин и Абдуррахман-ходжа, составили такое письменное решение: «Божественным предопределением и волею господа, [сказавшего] «таково предопределение сильного, знающего!» 169, это соединение означает крушение государства древних ханов, ибо Сатурн возвысился; что в действительности означает господство и победу врага». Под влиянием же этого соединения произошло то, что в том же году некто из кызылбашских начальников стал властителем в Исфагане, блокировав город в течение некоторого времени, он разбил войска Ирана. По необходимости Шах Хусейн, выйдя [из города], сдал ему Исфаган; наследник престола бежал в Казвин. /48 а/ [73]

Рассказчик упоминает о неблагодарном Абдулкариме. Когда весною растительная душа вселилась в [безжизненные] тела дерев, когда качество [по слову] – «оживится земля после ее смерти» 170 – влилось в чашу тюльпана и когда одетые в зелень суфии всех дерев под влиянием чистого вина веселья опьянели, отяжеленные плодами, в это время последовательно были получены известия, что Абдулкарим ишик-ака-баши багрин, бывший [хищным] коршуном, парившим в руинах [своего] времени, по неотступным просьбам к его величеству [хану], подобно орлу свив себе гнездо в богоспасаемом владении Кермине и действуя подлостью на море могущества, источающего привилегии царственных милостей, удостоился получить в управление Кермине, – теперь вышел из повиновения, и демон гордости снес яйцо в гнезде его разума. По дьявольскому наваждению /48 б/ он привязал веревкою дружбы и нитью братства к себе всю не имеющую средств чернь и врага [государства] Ибрагима, сына Рустема 171. Имеется опасение, что алтари и кафедры [мечетей], которые долгое время озарялись [провозглашаемыми с них] титулами отцов и дедов его величества, потемнели от мрака гнусного имени подлого Раджаба, этого вождя племен месяца ша'бана или рожденных в рамазане 172. Причиной вражды того злосчастного [Абдулкарима] было то, что у него были неприязненные отношения с «убежищем войны», Хаким-бий аталыком, который был Рустемом [своего времени], охранителем царского престола и львом в чаще миродержавия. Этот аталык написал письмо к Даулат Мухаммед-бий туркмену и Сарыг-бий буркуту [о том], что Абдулкарим имеет в голове [совершенно] неуместные бунтовщические замыслы (букв. неуместное волнение) /49 а/ [и потому] пусть они накажут мужественною рукою и геройскою отвагою этого слепого и потерявшего честь [человека], чтобы, он впредь не (выступал из пределов возможного и из сферы своего заблуждения. Это письмо на средине дороги было перехвачено людьми Абдулкарима и [доставлено ему]. Ознакомившись с его содержанием, он весь запылал огнем великого раздражения и злобы и заплетающимся [от гнева] языком, произнеся разные неподобные и бессмысленные слова, начал говорить вещи, [совершенно] недостойные его положения.

Когда эти речи достигли до высочайшего слуха его величества, Луна коему служит стременем, [он] изволил приказать следующее: «Хотя те несколько несчастных сбились с пути интересов государства и избрали кровопролитие и наглость, но принципы великих государей, [74] уважаемых шахов, древних великих хосроев /49 б/ и современных султанов таковы, что они свои дары и милости, подобно весеннему облаку, существующему для всех и одинаково орошающему розу и базилику, тернии и волцы, в такой же степени [всех] жалуют специально милостивым и благородным подарком. Если тот несчастный [Абдулкарим] хорошенько подумает о своей черной неблагодарности, подобно пылинке обратит свое лицо к Солнцу государства и низко склонит к счастливому [высочайшему] порогу [свою] голову, стирая пыль с него, то медь его существа, оказавшаяся в плену собственной окиси (букв. ржавчины), благодаря [нашему] чудодейственному милостивому вниманию, [опять] приобретает чистый вид». [Затем] последовал такой [высочайший] приказ: «Пусть блеск семьи достоинства накибов и центр круга сейидского звания Мухаммед Хашим-ходжа накиб сейид-атаи 173 и шествующий путем в Хиджаз министерской власти и к Земзему /50 а/ Ка'бы эмирского достоинства паломник к обоим священным городам Аравии, Авез Баки хаджи, аулия-и карахани, взяв милостивую [ханскую] грамоту и драгоценный халат, направятся в Кермине и [там] увещательными советами, повернув лик надежды того безнадежного [Абдулкарима] к сосредоточию государства [Абулфейз-хану], выведут его на большую царскую дорогу из пустыни заблуждения. Если же он считает свое действительное положение счастливым и не думает о признательности за [нашу] хлеб-соль, то [наша] благодеющая рука, извлекши из ножен мести меч могущества, сделает его красным, как заросли тюльпанов, от крови народа багри[н], обитающего в степи Кермине.

После такого напутствия упомянутые эмиры выехали с этой миссией в г. Кермине. Когда весть о выезде [этих] именитых /50 б/ эмиров дошла до слуха того незадачливого [Абдулкарима], он выслал их встретить к бухарским воротам Кавола 174. [В Кермине же] после соблюдения правил свидания он (Абдулкарим) каждому [из послов] воздал должное (букв. каждого определил на свое место), но того обхождения, которое свойственно людям [нашего] времени, он не проявил. Вследствие этого известие, которое послы слышали из рассыпающих жемчуг сладких уст государя, они преподали ему в виде совета и увещания, выполнив это в надлежащем виде. Однако этот несчастный Абдулкарим, которому по его происхождению чуждо было благородство, вытащил золотое кольцо увещания из слуха послушания, поднял голову гордости [своей] натуры и драгоценную, шапку, пожалованную [75] ему его величеством, отдал на глазах посланных [к нему] эмиров одному из [своих] низших служащих 175. И, заговорив нахальным и грубым тоном, /51 а/ начал заявлять бессмысленные притязания. Ворочая языком глупости во рту вознаграждения [ему], он сказал: «Вам нужно прислать мне [диплом] на должность того дивана, которую иначе называют «руководитель государства» (мадар ул-мулк) 176. Он не подумал, что [должность] «руководитель государства» нельзя возложить на слабые плечи и нельзя нести ношу царства человеку невежественному. Затем он сказал: «Да [еще] моего сына, который по способности все уничтожать и по жестокости – сущий огонь, должны возвести в должность туксабы» 177. Помимо этого он потребовал в виде подарка десять тысяч золотых для вспомоществования войску. Все эти фантастические мысли его указывали на то, что он хочет убрать [свои] подлые ноги с непосредственного пути повиновения [своему законному государю].

Стихи:

Представляя это, он говорит [себе]:
«О сердце, какое ты умное!»
[Но] увы, это ложное воображение!
Увы, это фантастические идеи!

Естественно, упомянутые эмиры наложили печать молчания /51 б/ на рубиновый ларчик [своих губ]. Лишь [один из них], Хашим-ходжа накиб, сказал ему смешанные со страхом назидательные слова, которые, однако, оказались бесполезны. Да, как хорошо сказал.

[Двустишие:]

Почему не входит железный гвоздь в камень?
Какое может произвести действие слово на сердце, которое твердо, как наковальня?

Рассказывают, что [Абдулкарим] приказал ночью группе лиц пойти вооруженными и вполне готовыми [к бою] и устрашить послов, «чтобы они, видя и слыша, как мы страшны, рассказали бы по возвращении [об этом] бухарским эмирам». Но послы не обратили никакого внимания на эту группу людей. Короче говоря, когда Хашим-ходжа накиб и Авез Баки хаджи увидели, что напильник советов не оказывает никакого влияния на железное сердце того злосчастного [Абдулкарима], они поневоле направили вожжи [своего] величия в направлении к обители [верховной] власти, /52 а/ к г. Бухаре. [По прибытии туда] они доложили [76] обо всем виденном и слышанном его величеству хану. Государь, равный величием Джемшиду, и монарх небовидного дворца изволил сказать следующее: «Мы хотели сего неудачливого [Абдулкарима] возвысить из праха ничтожества до апогея почета, но он не познал ни своей цены, ни того, сколь близко к нему была наша милость. Как хорошо сказали –

[Стихи:]

Не старайся воспитать дурного человека от рождения,
Как не давай похотливому глупцу хорошего вина!

Дурной человек еще больше кичится своим высоким положением, Как змей, который, становясь сильнее, превращается в дракона. Ходжа Абдулла Хатефи 178 тоже в этом отношении так говорит:

«Если черный ворон снесет яйцо,
А ты подложишь его под павлина райского сада,
То в то время, как он его высиживает,
Если даже ты будешь давать ему семена райской винной ягоды,
А [архангел] Гавриил станет дышать на то яйцо своим чудодейственным дыханием,
/52 б/
И ты будешь поливать его водою райского источника Сальсабиля, –
Оно в конце концов все же останется яйцом ворона
И напрасны останутся труды павлина [райского] сада».

ВОЗВРАЩЕНИЕ ПОСЛОВ

Ткачи дорогих шелковых материй 179 из человеческой мастерской и удивительные художники из чертога красноречия так передают. После возвращения послов по распоряжению Абдулкарима шайки багринов, подобно ужасному [сокрушительному] потоку, произвели набег на туманы прекрасной Бухары до самого Ваганзи и Гидждувана 180 и всякие тернии и валежник, которые им попадались на глаза, смели потоком бедствия. Открыв руки для грабежа и расхищения, они предавали потоку и разграблению движимое и недвижимое имущество народа. Когда ужасная весть об этом дошла до его величества государя, он вызвал во дворец всех великих эмиров /53 а/ и высокостепенных везиров согласно повелению [Аллаха]: «Советуйся с ними о делах» 181. И они последовательно совещались [по сему поводу]. «Убежище войны» и «сфера действия меча», Ходжим Яр дадха дурман, сын Аллаяр аталыка, преклонив колени почета на землю почтения и коснувшись челом расположения земли счастья, произнес в похвалу следующие слова. [77]

Стихи:

«Твой дед смыл с листа времени тиранию,
Справедливость твоего отца исправила сокрушения, [сделанные беззаконием].
О, на тебя как раз пришлась впору каба
182 царства,
И вот смотри, с тех пор как ты живешь, твоя очередь править государством!

Государь – убежище мира, властитель трона и высокого положения, кипарис в парках [всего] созданного, роза в садах провидения, – всепрославленная и всевышняя истина да сохранит /53 б/ и защитит [вас] от губительного самума времени, от [холодных] ветров осени и от [случайности] смены дней и ночей под покровом чистоты и под благополучием защиты пророка и его благородного семейства! Если некоторые, вроде Абдулкарима, похваляются на арене дерзости, бьют в барабан кичливости на открытой террасе гордости и заявляют притязание на божество в замке высокомерия, то – хвала Аллаху! – мы, рабы [ваши], тоже [своими] блестящими копьями, которые суть ехидны, высасывающие мозг из голов врагов, и как ресницы, выступающие над глазами неприятелей, поражали [последних], и свои сыплющие огонь мечи приручили свивать гнезда в черепах храбрых, а стрелы в колчане, которые суть фениксы, усевшиеся на вершине Кафа почета 183, на талиях [воинов], мы многократно, как /54 а/ воробьев, заставляли дерзко вспархивать с рук. Среди людей нашего времени есть пословица: «Его мать по разрешении от бремени кушала халилобу; разве наша мать тоже не ела халилобы?» 184

Когда высокостепенный дадха закончил это выступление, каждый из именитых эмиров и самоотверженных рабов, пришпорив скакуна доброжелательства на ристалище риска своею жизнью, заявил его величеству о своих молитвах за него и о благопожеланиях. Его величество, стремени которого сопутствует Луна, всемилостивейше соизволил сказать: «Да, я тоже надеюсь на [моих] добрых слуг и людей, что каждый из них, забив в барабан доброжелательности на террасе Сатурна расположения [к нам], заявит [об этом] во всеуслышание, ввергнув ударами этого барабана землетрясение в страну души врагов /54 б/ и смятение в город их жизни, – мы же обильно изольем из облака милости и благодеяния, что существует в небе [нашей] щедрости, драгоценные камни [наших] даров и благоволений на голову каждого доброжелательного раба, который есть море, полное перлов [78] храбрости, и нива, покрытая зеленью войны». Словом, упомянутый дадха вместе с [другими], из коих каждый был справедливым эмиром 185 и кои, будучи подстрекаемы арапником усердия, втащив цепь правосудия на арку храбрости, по Чингизханову обычаю сняли с голов чалмы и удостоились прочитать [за хана] первую суру Корана, семь стихов которой являются убедительными доказательствами [истинности] Корана. [Это были такие лица], как Абдулваси' дадха юз, Шах Мухаммед дадха, сын Оз Тимур-бия /55 а/ диванбеги катагана, Ир Назар дадха, сын Хушхаля парваначи катагана, Яр Мухаммед ишик-ака-баши минг и многие другие, имена которых было бы утомительно перечислять. Будучи отпущенными [с высочайшей аудиенции], они отправились в укрепление Гидждуван перехватить дорогу шайкам грабителей, надеясь отразить их. Через несколько дней 15-го хута 186, когда Солнце, появившись, в [пределах] своего знака зодиака [Рыбы] утвердилось в знаке Венеры, которая является увеселительницей в собраниях неба, и в пределах (в доме) Юпитера, являющегося владельцем обители небесных сил, в это время эмиры могущественного государя: «опора эмиров», лев из чащи храбрости, герой арены мужества Хаким-бий аталык /55 б/ и почитаемый великий везир, славнейший и совершенный садр 187, благочестивый человек обители аскетизма, гордость святилища подвижничества, соловей утренней зари того, что указует различие между добром и злом, оглашающий луга пением полных убедительных свидетельств стихов Корана, паломник к обоим священным городам Аравии Абдулла хаджи кушбеги, – поистине существо его было перлом в пределах [духовного] равновесия, а сердце – жемчужиною, состоящею из смеси совершенств и государственного руководительства, а [сам он], рассуждающий о науках повествуемых и попугай историй умопостигаемых; Кутлук-бий диванбеги сарай, Низамульмульк дервиш – природный храбрец, обладающий чистым сердцем, воин по убеждению, Мухаммед Яр парваначи дурман, лев из чащи арены боя, Рустем Сеистана, импозантный крокодил морей, меч и орел гнезда стрел, доброжелательный, /56 а/ благорасположенный махрам небовидного дворца, Багрин бакаул и другие эмиры, а равно и все рабы [его величества], удостоившись прочитать за его величество фатиху 188, поспешили выступить против невежественных врагов. Оставив при его величестве [хане] и в высоком арке Низамульмулька, Платона по своим природным качествам, Александра Македонского по деяниям, личного секретаря по своим наклонностям [79] и храбреца по поступкам, Авез-бия парваначи и Шакир мирахура сарая, они направились к крепости Гидждуван.

Что касается вышепоименованных дадха, то они захотели атаковать врагов, но в это время пришло потрясающее известие, что в силу коварства вероломного неба и вращения непостоянного времени – коих всегдашний обычай именно таков! – Ходжим Яр-бий дадха, Абдулваси' дадха со [своим] сыном, Яр Мухаммед ишик-ака-баши, сыном Бек Мухаммеда: дадха, Пулад курчибаши и многие другие от дурного глаза судьбы попали в плен к неприятелям. Да, /56 б/ действия судьбы всегда бывают столь двуличны, что она на потеху лисице низвергает льва в колодец обмана!

Стихи:

Когда судьба завлечет какого-либо льва в оковы,
То она крепко будет держать его в [своих] цепях,
Когда же небо освободит его от этого,
Оно назовет его свободным кипарисом.

Подробности пленения этих эмиров были таковы. Упомянутые эмиры со спокойным сердцем и душою расположились поблизости крепости Хазора 189, как вдруг совершенно неожиданно на них напал вражеский отряд. Когда доброжелательные эмиры увидели нападение неприятелей, каждый из них немедленно привел себя в боевую готовность, вскочил на своего быстрого скакуна, вылетел навстречу этой банде грабителей и все завязали с нею жаркий бой. Когда их войско рассеялось, подобно звездам Большой Медведицы, ожерелье же вражеских [сил] /57 а/ собралось вместе подобно Плеядам, тогда дурной глаз непостоянной судьбы, который не свободен от [принесения] злололучия и который называют Глазом Тельца (Айн ус-саур), посмотрел на доброжелательных возлагателей короны 190. Хотя эмиры и надеялись, что для устрашения этой беды коловратного неба, сжегши в курильнице огненного треугольника руту Сатурна 191, окажет содействие счастливая молитва обладателя обители [неба], Юпитера, но группа грабителей окружила Ходжим Яр дадху и направила на него исторгающие жизнь копья и блестящие шашки. Однако упомянутый дадха, подобно Рустему, сыну [Заля] Дастана, сверкнул своим блестящим копьем и, пришпорив своего коня, [бросился на врагов] и стал поражать их в печень, а временами брал рукою стрелу, как высоко парящего царственного сокола, и посылал ее из лука, как охотничью [80] птицу царей, пока этот орел стрелы, имея птичий полет, /57 б/ не опустошал гнезда земли от вороноподобных злостных послухов. Иногда он водою меча приводил в движение мельницу небытия и рассекал на части целого врага, временами громко восклицая «Аллах велик!» Аина Низамуддин, покоритель областей Китая, рвал на части барабанные перепонки ушей сердца врагов. Вдруг курчибаши, сын Бек Мухаммед-бия, подобно блестящей молнии, разгорячив коня, яркой падающей звездой из созвездия Стрельца стал прямо в цель разить стрелами тела врагов, кои прокляты в божественном чертоге, и исторгать из их мозгов дым горести. Один из вражеского дьявольского отродья бросился на него и молниеносно, на всем скаку, поразив его, сбросил на землю и ранил его в плечо до уха. Ходжим Яр дадха, ввиду той близости и дружбы, которая связывала его с курчибаши, повернув коня с целью нападения [на одолевшего его врага], хотел при помощи [своей] храброй руки /58 а/ извлечь курчибаши из опасного водоворота. Но враги веры, узнав его замысел, в числе около ста человек, окружив, начали поражать его ударами [шашек] и дадха поневоле выпустил ноги из стремян и выпрыгнул из седла на землю. Подобно яростному льву и гремящему дракону, он бросился на эту банду.

Стихи:

Как страшный лев, он своим нападением разжег битву;
Воротник славы и его бесчестье в [его] руке.
Пресекши жадность к весне жизни,
Его сердце исполнено опасности от осени смерти.
Пеший, [бросающийся] во все стороны, опьяненный боем,
Он – пловец-крокодил в море почета.

Наконец, один из врагов вскричал: «Сын бека, не ввергай себя в пропасть опасности и в водоворот небытия! Залей водою мира огонь вражды и брось из рук шашку, чтобы спасти себе жизнь, а не то ты не уйдешь живым из наших рук! /58 б/

[Двустишие:]

Если муравьи соберутся вместе,
То они заставят страшного льва лишиться шкуры».

Поневоле дадха бросил шашку, отшвырнул свое оружие и сдался в плен. Когда дадха попал в руки [врагов], Абдулваои' дадха, столь же [81] храбро сражавшийся, тоже попал в плен вместе со своим дорогим сыном Чагатай беги. Яр Мухаммед ишик-ака-баши минт таким же образом оказался захваченным. Шах Мухаммед дадха и Ир Назар дадха, повернув коней, спасли свою жизнь. Неприятели, пленив упомянутых эмиров, вернулись с ними в Кермине, где ввели их в дом почета и посадили на палас веселья. Поскольку же они наложили цепи на их ноги, постольку перетки дадха 192 отправили в Самарканд, к неблагодарному Раджабу, заявившему претензию на царственное происхождение, и к Ибрагиму, [этому] дьяволу по поступкам, явному слепцу. /59 а/ Этим Абдулкарим извещал [Раджаб-хана] об очередной своей победе, которую ему удалось одержать. Упомянутый Раджаб каждому из пленных эмиров послал по письму, обнадеживая их своими беспримерными милостями. Когда эти письма несчастного, сбившегося с пути [Раджаба] дошли до эмиров, они не обратили на них никакого внимания и не выказали [к ним] почтения по Чингизханскому установлению. Абдулкарим сказал: «Что же вы не оказали почет нашему Раджаб-хану?» Ходжим Яр дадха ответил: «О несчастный, людям, которые долгие годы и многие века, как красивой розой, покрывали головы постановлениями счастливых государей и могущественных султанов, из которых каждый – Джемшид трона миродержавия и Солнце небес царственного достоинства, не пристало продаваться, как горсти сухого валежника, что встречается в пустыне лишения или в солончаковой степи мира. Человек, который /59 б/ вкушал пищу от стола Сейид Абулфейз Мухаммед бахадур-хана, как может удовлетвориться блюдом с остатками пищи проклятых дьяволов? Если ты обрушишь со всею жестокостью на мою голову распоряжение того злосчастного [Раджаба], то не исключена возможность, что от огня своей горячности и от пламени [борьбы за] честь я стану горстью праха, как будто я сжал рукою горящий уголь. О проклятый Абдулкарим, не обольщайся этим призрачным миражем, который есть не больше, как только нечто кажущееся, и не ввергай себя в видимость невидимого [тобою] тщеславия, ведь в конце концов ты пойдешь от моря счастья с запекшимися от жажды губами.

Двустишие:

Бытие некультурных людей бывает безрезультатно,
Подобно зерну, ставшему зеленым внутри кучи обмолоченного хлеба.
[82]

Эти советы и увещевания не произвели, однако, впечатления на сего тирана [Абдулкарима]. Естественно, раз его жестокое сердце было смешано с ржавчиною низости, то он оказался невосприимчив к подобным наставлениям. Дадха же, [тем не менее], как только его видел, начинал его уговаривать, но тот, /60 а/ незадачливый, говорил [ему] о своей преданности Раджабу. Дадха в ответ читал ему следующее стихотворение Мовланы Абдуррахмана Джами 193.

[Стихи]:

Сделать ногтем щель в стали,
 Разгрызть зубами гранит,
Поставить на темя сотню груженых верблюдов,
 Бежать с Востока на Запад,
Идти босому к горам Каф,
 Принести оттуда камень весом в сотню менов
194,
Сесть с удовольствием на горячую жаровню,
 Глазами собирать куски огня, – Джами все кажется легко, [как] 
За одно ячменное зерно считать себя в долгу у людей низкого происхождения.

Составители деловых писем (мунши) и авторы исторических сочинений говорят, что так как Абдулкарим предпочел сборище разного сброда, то, укрепив города [округа] Кермине, он предпринял наступательные действия против таких [пунктов], как крепости Узулушкент и Хазора. В крепость Узулушкент 195 /60 б/ вошел Таши калмык, один из рабов Нияз хаджи катагана, и оказался [потом, как увидим], осажденным. В то время Таши калмык столь был славен своею храбростью, что не было подобного ему никого из вышеупоминавшихся знаменитых неприятельских воинов и ничье имя не называли в беседах на собраниях столь часто, как имя Таши калмыка. Великие [бухарские] эмиры решили с общего совета выступить сначала против крепости Узулушкент и взять ее, а потом отправиться в Хазора. Короче говоря, Хаким-[бий] аталык, Абдулла кушбеги и прочие эмиры, подойдя к крепости Узулушкент, осадили ее. Славная узбекская молодежь и молодежь из махрамов ежечасно совершали нападения на эту крепость, сверху которой [осажденные] открывали ружейный огонь; от него гибло много людей из победоносного войска. Яукашти мирахур, сын Гаиб Назар аталыка, и его брат Мухаммед Салах парваначи, /61 а/ Мухаммед Рахим ишик-ака-баши, внук Хуррам хаджи, а из махрамов – Абулкасим [83] курчи, сын Мухаммед Салаха курчи калмыка, и группа калмыков высочайшего двора 196 – Карчигай-бий, Лачин-и Хисари, Шахбаз и другие произвели отважное нападение на упомянутую крепость, но так как она была сильною крепостью, то взять ее [им] не удалось. На другой день, когда султан-солнце, освещающее вселенную, усевшись на белого коня неба, поднял кверху храбрую, сыплющую золотом круглую голову своего существа, в это время славный и совершенный министр, попугай зеркала громкого чтения Корана 197, соловей из луча чтения [той же священной книги], Юпитер в созвездии кельи ученого, сфера богомыслия, великий Са'д неба министерского поста –

Стихи:

В этой ханака голубого неба
От его пометок образуется знак поклонения божеству.
Его сердце – в покорности, его душа – в смирении,
Его голова склонена в молитве, а тело согнулось в поклонах.
Умный, ученый, достойный человек
198
Внешне он на деле, /61 б/ а сердцем идет по пути веры 199,
. . .
Все дела его и поступки пленительны,
Его имя Абдулла, а прозвище хаджи,
Он по должности счастливый [везир], достигший этого личными качествами.

[Этот Абдулла хаджи кушбеги], подобно волнующемуся морю, которое одело бы от нападения волн кольчугу [своего] бытия, натянул еменскую кольчугу, надел на перевязь египетскую шашку, заткнул за пояс, как лилию, кинжал; как цветок, вскинул на плечо круглый золоченый щит; [взял в руку], как вращающуюся ось земли, копье и подобный новолунию, исторгающий душу, лук; привязал к поясу колчан, похожий на ресницы красавиц 200, сел на дорогого гнедого скакуна, коему сопутствовала крайняя быстрота бега, и, распалившись, как молния, с крайней стремительностью, так что из-за страха перед его поводьями мысль отлетала вдаль, он, подобно блестящей, падающей звезде, испепеляющей печень, устремился к Узулушкенту. [Приблизившись] к этой небовидной крепости, он, достоинством равный [планете] Юпитер, во всем величии пребывающей в знаке зодиака, властно остановился против нее. /62 а/ Точно так же «опора эмиров» Хаким-бий аталык, из-за страха перед копьем которого сам Марс, главнокомандующий небес, прячется в свой шатер и под ударами которого, подобно [84] ударам Рустема, злые духи Мазандерана – Мианкаля 201, полные проявлений лжи, остановились на вершинах гор Каф, не отставая от великого везира, соединился [с ним], подобно соединению [в одном созвездии] Луны и Солнца. Сопутствовавшие им молодые заступники, из коих каждый уподоблялся планете или неподвижной звезде в своих остановках, тоже остановились справа и слева, или, выражаясь по-тюркски, онг ва сол. Защитники крепости, подобно флажкам сего лазурецветного замка, выстроились наверху крепостной стены, приготовившись стрелять из пышущих огнем, как драконы, ружей. Когда именитые эмиры увидели, что [их] воинственная молодежь медлит броситься на крепость, то пламя возбуждения и искры ярости охватили всю грудь /62 б/ кушбеги, заполнив ее, подобно разнообразным розам, подобно высоко взлетающему царственному соколу, когда он устремляется ввысь с руки славных султанов. [Абдулла кушбеги] спрыгнул со своего коня и, подобно Луне, когда она в апогее полнолуния временами окружается ореолом, показывая из него свое круглое блестящее лицо, он направился к крепостным воротам, зычным голосом возглашая такбир 202, подобно громоносному весеннему облаку, раскаты которого потрясают человеческий слух и сознание. Нет, нет это сам Рустем Сеистанский шел против крепостей Турана, стараясь забраться [по каменистым] ступеням на высоту гор! Враги, [видя это], открыли с крепостных стен сильный ружейный огонь и стали бросать тяжелые камни. Абдулла кушбеги, не обращая на это внимания, проявляя отвагу, обрушивался тяжелой палицей /63 а/ благожелательства [к отечеству] на стены крепости и тела врагов. От дыма ружейных выстрелов мир так омрачился, что блестящие лучи Солнца казались едва мерцающим светильником. Крики и вопли, свист стрел и гром ружейных выстрелов производил столь невероятный хаос звуков, что сотрясались опоры всех органических тел и содрогался вид самого неба.

Когда «опора эмиров» [Хаким-бий аталык] и другие воины увидели подобную отвагу [Абдуллы кушбеги], то они, [воодушевившись ею], бросились на приступ крепости. [Но] так как та крепость была очень сильною, то ее взятие оказалось делом весьма трудным. Старые воины и рассудительные [герои] тысячью, криков и воплей вернули обратно [Абдуллу] кушбеги и «опору эмиров» [Хаким-бий аталыка]. Когда все уселись в ставке эмиров, последовал приказ кушбеги мулозимам и наукарам, чтобы они открыли гостиницу милостей и доставили, прочим войскам вкусные и жирные кушанья вместе с кормом для лошадей. Хаджи Фаттах диванбеги и другие мулозимы во исполнение [85] этого приказания долю каждого причастного к [сему] столу милостей составили из гранатов, сластей, сладкого сиропа и шербета. /63 б/ Подобно весенним облакам, удовлетворяющим каплями дождя растения и листы дерев, они одаряли [военных] разноцветными парчовыми, раззолоченными халатами. И столько раздали подарков рядовым военным и начальствующим лицам, что когда вести об этом последовательно дошли до высочайшего слуха [Абулфейз-хана], он не пожалел своих царственных милостей для эмиров, а особенно для [Абдуллы] кушбеги. Действительно, в этом походе кушбеги проявил [огромную] преданность [престолу] и самоотверженность, и некоторые люди, которые по [своей] недоспелости вскипели, подобно котлу, [от зависти к нему] и подобно ложному позыву к еде заленились [в своей] недопеченности, теперь замолчали.

Известно, как хорошо сказали умудренные годами старцы и умные люди – [эта квинтэссенция человечества] –

[Двустишие:]

Тридцать-сорок лет надо трудиться сверх сил,
Чтобы сказали: «Он – умный человек!»

В то время, когда кушбеги находился при осаде [крепости] Узулушкент, [произошло следующее событие]. У него был сын, весьма совершенных качеств и необыкновенно красивый, как полная Луна. /64 а/ Ему едва исполнилось восемнадцать лет, и он только что вступил в девятнадцатую весну своей жизни. Он был [стройным] кипарисом в прекрасном цветнике и распустившеюся розою в саду молодости. И совершенно неожиданно под влиянием дурного глаза [жестокой] судьбы ему причинился вред в голову и туловище, плотник-судьба положила пилу небытия на ветвь его существования и он унес одежды сего преходящего мира на станцию мира вечности.

Стихи:

В горести по тебе [громко] зарыдало само [время],
Окрасив все тюльпаны кровью [своих] глаз.
Роза разорвала [свой] пурпурный воротник,
А Луна набросила на себя [в знак траура по тебе] черный войлок.

Пишущий эти строки, ничтожный автор, составил такую хронограмму на смерть этого юноши – [86]

Стихи:

Пришла весна цветущей молодости, и
Розовый цветник расцвел [своею] красотою.
У взволнованного соловья опьянело сердце от радости при взгляде на него.
Розовому цветнику еще не пристало быть во всей своей красе:
Чисто осенний ветер разобьет эмаль его удовольствия.
/64 б/
[Хотя] эмаль бутонов, полная вина, [была] в руке розового куста.
Вдруг по предопределению судьбы эмаль его жизни выскользнула из его рук,
Рука живительного утра открыла двери луга,
Но пришел суровый осенний ветер и запер двери удовольствия.
Земледелец мира возделывал поле, поливая его водою,
Как вдруг молния, сверкнувшая из облака горестной смерти, опалила его.
Она уничтожила на гумне цветника [его] краски и унесла розу [его] жизни.
Т. е. наш Бурхан-бек
203 освободился от [своего] двухдневного существования 204.
По каравану раздался крик: «О юноша,
Встань от крепкого сна, [ибо] паломники жизни связали свои дары, направляемые ими в Мекку и Медину.
Таково было определение вечности, [начертанное] в чертоге предвечного, [ибо]
Секретарь первого дня творения [записал] на свитках судьбу [всех] людей.
Да увеличит жизнь отца этот сын, лучший из рабов [Аллаха]!
Да увеличится счастье последнего (т. е. отца) на пиру почестей, пока он существует!»
Дату смерти этого мальчика выразил Тали' [своим] искусством,
/65 а/
Когда тот прекрасный кипарис через смерть разлучился с отцом.
[Когда] ушло [все] украшение сада, соловей и роза,
Он определил эту дату выражением: «Сердце – овлажненное страданием
205.

Однако известие о смерти сына не уменьшило преданности [престолу со стороны Абдуллы кушбеги]. Произнося коранский стих: «Подлинно мы принадлежим Аллаху и к нему возвратимся» 206, он горько заплакал, тем не менее сохранил твердость духа и стойкость. О Аллах, Аллах, никогда ни один человек не проявил такой самоотверженности и такого искреннего расположения [престолу], как кушбеги! По приказанию сопутствуемого Луною государя и по благожелательному мнению великого ходжи и великого мехтера были оказаны разные милости [войскам, бывшим под Узулушкентом], и осада крепости продолжалась. [87] Бухарские войска перерезали дорогу на Кермине, так что никто не мог добраться до осажденного в Узулушкенте Таши калмыка. Крепость эту осаждали уже двадцать пять дней. /65 б/ Когда положение Таши калмыка стало безвыходным, он в одну из ночей с 10 – 15 людьми бежал из крепости, перебрался вплавь через реку [Зарафшан] и направился в Кермине. Узулушкент был взят, и бухарцы предали все в нем потоку и разграблению, несмотря на приказание его величества, сопровождаемого при стремени Луною, чтобы никто не смел трогать тамошнее население. [Хаким-бий] аталык и [Абдулла] кушбеги тоже были недовольны [такими действиями войска], однако мародерам это не понравилось и потому они разграбили все вещи и все имущество населения. Через 15 – 20 дней после овладения крепостью великие эмиры и бухарские войска отправились против Хазора. Эта крепость была весьма сильною, так что ты, – хвала Аллаху! – сказал бы, что верх ее стен касался неба, а ее крепостные зубцы своими верхушками были наравне с короной двух звезд Малой Медведицы 207. /66 а/ Глаза звезд через бойницы крепости 208 были видны, как глаза сторожей. Население ее никогда не могло заснуть от грохота вращающихся [над нею] небес 209. До такой степени она была сильно укреплена, что превышала укрепление Харумана и стены Александра [Македонского] 210, которые перед нею казались крепостями солончаковыми и их укрепления перед ее твердынями были [просто] руинами.

[Перед этим] два сына Абдулкарима, Ходжа Джан, Ходжа-йи чахарбаги, дядя по матери Раджаб-хана, который сделал его своим накибом, вместе с сыном Фархад аталыка, Ходжим Яр мирахуром и группой других лиц, всего около 300 человек, подойдя к крепости [Хазора], вошли в нее. Когда благожелательное [бухарское] войско осадило эту крепость, то [оказалось], не было никакой возможности взять ее военными действиями. Говорят, что основание этой крепости положил Афрасиаб 211; действительно, она была [столь крепка], как будто ее сделали из семисплавного металла 212. На стене этой крепости были построены дома в семь рядов, /66 б/ что свидетельствует [о том], сколь она была обширна и широка. Бухарские молодцы, перехватив дорогу [между Кермине и Хазора], не пропускали из Кермине никакого провианта в Хазора. Однажды на заре они захватили несколько лошадей и постепенно пересели на них. Время было весеннее, погода была влажная, как глаза любовников, не было дня, чтобы не выпадали дожди, и поистине такой дождливой весны еще не бывало. Несмотря на это, люди днем [88] и ночью пребывали вокруг крепости. Отряд туркмен, юзов и буркутов из-за доброжелательства пришел на помощь к осаждающим, вроде сына Даулат Мухаммед туркмена и других. Словом, осада [крепости] затянулась. Около одного месяца и двадцати дней, окружив ее, [бухарцы] проводили правильную осаду; они со всех сторон /67 а/ устроили искусственные доминирующие высоты (саркубы) из досок, вроде домов из нескольких убежищ, возвышавшихся одно над другим. Несмотря на это, дело все же не двигалось. Хаким мирахур, призвав благословение Аллаха на его величество [хана], направился на Кермине с целью его захвата; его сопровождал Хаджи буркут. Когда они приблизились к Кермине, о его движении узнал неприятель, и упомянутый мирахур, вернувшись, прибыл под Хазора с отрядом туркмен. В день его прибытия крепость сдалась. Дело в том, что в ней не было воды, а в находившееся против крепости озеро бухарцы бросили убитую собаку, опоганив этим воду, чтобы враги не смогли ею пользоваться. Оттого, что положение неприятелей стало [крайне] стесненным, они по необходимости попросили мира, настаивая на том, чтобы им дали возможность оставить Хазора и свободно уйти в Кермине. Бухарские эмиры /67 б/ приняли это предложение. С обеих сторон начались переговоры. Кучик-ходжа, получивший в управление Мианкаль и отличавшийся красноречием, отправился в Хазора [от лица осаждающих] и [вместе с представителем защитников крепости] Ходжа Джан-ходжою оформил условия договора. Но гарнизон Хазора [бухарцам] сказал: «Отойдите в сторону и встаньте вдали, а мы выйдем из ворот и отправимся в Кермине». Отведя свои войска от Хазора на расстояние приблизительно одной станции пути, аталык и кушбеги с прочими эмирами остановились. Как только гарнизон вышел из крепости Хазора, все чунаки 213 и Хаджи Назар дадха хитай, которые [перед этим], отказавшись от [всего] своего имущества и поступив на службу к его величеству хану, оставили у себя лишь лошадь, бросились со всех сторон на гарнизон. Это было днем около намаз-и дигара. Оба сына Абдулкарима имели /68 а/ надежных лошадей и потому ушли подобру-поздорову. Сын Фархад аталыка пал от руки туркмен-юзов, Ходжа Джан-ходжа, принявший на себя звание накиба сбившегося с пути Раджаба, был убит, так что [всего] приблизительно пало двести человек. Хазора была взята. Из войск, бывших около трех месяцев на лошадях и в войне, некоторая часть вернулась в город [Бухару] при аталыке и кушбеги, [прочие] остались в ограниченном количестве [в Мианкале]. По необходимости с общего совета [эмиры] [89] решили, что кушбеги и Багрин бакаул отправятся [к его величеству Абулфейз-хану] и, взяв его благородную личность, /68 б/ заставят его выступить против врагов. Оба [вышеназванных] благожелательных махрама, явившись во дворец, довели до высочайшего внимания мнение эмиров. Его величество, божественная тень, найдя правильным мнение эмиров, решил сесть на коня, выступить [походом] на врагов и сокрушить их. Астрологи [высочайшего], подобного небу, дворца нашли [для сего] благоприятным днем понедельник 11-го ша'бана. Его величество [хан] отдал приказание отправить вперед все необходимое при его [личном] походе. Ввиду [сего] /69 а/ [так] и сочли этот поход решенным.

(пер. А. А. Семенова)
Текст воспроизведен по изданию: Абдуррахман-и Тали'. История Абулфейз-хана. Ташкент. Изд. АН УзССР. 1959

© текст - Семенов А. А. 1959
© сетевая версия - Тhietmar. 2003
© OCR - Alex. 2003
© корректура - Смирнова Н. 2008
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Изд. АН УзССР. 1959