СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
ВОСТОКА И ЗАПАДА

Сельджук-намэ, как источник для истории Византии в XII и XIII веках.

В 1889 году известный французский ориенталист Шефер впервые познакомил ученый мир с отрывками из одного весьма важного источника по истории малоазийских сельджуков в статье под заглавием: Quelques chapitres de l’abrege du Seldjouq Namek compose par l’emir Nassir Eddin Sahia. M. Charles Schefer ¹. Г. Шефер пользовался однако не первоначальною редакций Сельджук-намэ, а анонимною обработкой его, время появления которой определить с точностью нельзя. Автор этой обработки или, как он ее называет, «сокращения» предпосылает своему труду некоторые сведения об авторе первоначальной редакции этого памятника. Последний известен на востоке не столько под своим настоящим именем «Насир Эд-Дин Яхъя ибн-Мохаммед», сколько под своим прозвищем «Ибн-аль-Биби». Прозвище это он получил по своей матери, которую в свою очередь прозвали «Биби-Мунаджджимэ», т. е. «женщина-астролог», так как она прославилась многими удачными астрологическими предсказаниями. Одно из таких предсказаний доставило ее мужу Неджм-ед-Дину согласно ее просьбе весьма значительное место при дворе Ала-эд-Дина Кейкобада. Сын «женщины-астролога», занимавший также весьма видный пост при Ала-эд-Дине и его преемниках, написал историю сельджуков за время от 1192 по 1280 г. Он намеренно ничего не говорит о более отдаленной эпохе, «за невозможностью получить достоверные [614] сведения». Как первоначальная редакция, так и позднейшее «сокращение» написаны на персидском языке. Первая часть сочинения Ибн-ал-Биби не может быть названа историческим памятником в строгом смысле этого слова: хронологических указаний в ней почти нет, нет в ней и полного последовательного перечня событий,— вся эта часть наполнена рассказами из жизни сельджукских государей, носящими несколько анекдотический характер. Иногда приводятся довольно длинные и маловероятные речи действующих лиц рассказа, такова напр. предсмертная речь Кылыдж Арслана — к своему сыну и наследнику Гияс-эд-Дину, состоящая из стереотипных рассуждений о бренности всего земного и т. п. Тем не менее и эта часть сочинения не лишена интереса, так как некоторые эпизоды, о которых рассказывает автор, весьма характерны и рисуют довольно живо нравы тогдашних турок и греков; таков напр. рассказ о пребывании сельджукида, Гияс-эд-дина, при дворе византийского императора и мн. др. Собственно «история» начинается по мнению г. Шефера, к которому присоединяемся и мы, с воцарения Ала-эд-Дина Кейкобада. В статье г. Шефера содержится рассказ (в тексте и переводе) о царствовании сельджукидов Гияс-эд-дина Кейхосрева и Рукн-эд-Дина Сулейман-шаха; рассказ оканчивается смертью Гияс-эд-дина. Весь отрывок составляет лишь весьма небольшую часть сочинения Ибн-аль-Биби.

Подлинное сочинение Ибн-аль-Биби до нас не дошло или по крайней мере до сих пор не найдено, но за то в библиотеках Лейденской и Парижской, равно как и во владении г. Шефера имеются рукописи ², содержащие перевод этого сочинения на турецкий язык. Изданием этого перевода занимается известный голландский ориенталист М. Т. Гоутсма, который и опубликовал в 1891 г. первый том Сельджук-намэ под заглавием: Recueil de textes relatifs a l’histoire de Seldjoucides par M. Th. Houtsma. Vol III, premiere partie. Histoire des Seldjoucides de l’Asie Mineure. В нем содержится история сельджукидов начиная с 1192 и кончая приблизительно 1225 годом. Имя переводчика осталось неизвестным, но время появления этого перевода может быть определено благодаря тому обстоятельству, что в конце главы, в которой рассказывается о взятии Гияс-эд-Дином города Анталии, переводчик призывает [615] благословение Божие на своего падишаха, «величайшего властителя, вождя воителей и борцов за веру, покорителя безбожников и язычников, тени Бога на земле, Мурада сына Мухаммеда, сына Баязид-хана ³» т. е. султана Мурада II, умершего, как известно, в 1451 году. В основу издания г. Гоутсма легла Лейденская рукопись, которую издатель сличал с Парижской и с Шеферовской; отмеченные им варианты по большой части не существенны для историка. Издание сделано очень тщательно, так что остается только пожелать, чтобы ничто не помешало автору исполнить свое обещание, окончив издание этого источника не только весьма важного для внутренней истории сельджуков, но и изобилующего данными относительно сношений их с соседними странами, с Византией, Арменией и т. п. Немалый интерес представить вероятно и обещанное г. Гоутсма рассуждение о различных вопросах относительно личности автора, рукописей, которыми пользовался издатель, и т. п.

Переходя теперь к рассмотрению содержания изданной г. Гоутсма части Сельджук-намэ, считаем нелишним сказать несколько слов о системе, которой мы намерены при этом держаться. Все отрывки, имеющие прямое отношение к Византии, мы поместим здесь в переводе, но не буквальном, так как буквальный перевод не представляется целесообразным в виду того, что слог разбираемого памятника чересчур цветист и напыщен для европейца, хотя с турецкой точки зрения он скорее написан «средним» нежели «высоким штилем» ⁴. Опуская таким образом по возможности все «цветы красноречия» и довольствуясь местами даже просто пересказом, мы конечно будем стараться сохранить все сообщаемые автором сведения со всеми подробностями, имеющими значение. О сношениях сельджукидов с другими христианскими государствами мы будем давать лишь краткий отчет. Наконец там, где это окажется желательным, будем также указывать на предшествовавшие события внутренней истории сельджуков, которыми были вызваны те или другие походы, посольства и пр. Такие указания будут нами делаться в возможно сжатой форме.

Сельджук-намэ начинается с маленькой главки «Рассказ о [616] царствовании султана Сулейман-шаха в Руме», которая составляет как бы введение ⁵ к дальнейшему повествованию. Вот она. «Когда султан Сулейман-шах был назначен для покорения Рума и для воцарения там, султан дал ему войско, состоявшее из 12000 туркменских семейств, пришедших из Туркестана, и он был отправлен в Рум. Когда он, будучи послан в Рум на царство, вступил в эту страну, то находившиеся в Руме огузские беки и их дружины, пришедшие для завоеваний и грабежа, встретили его в Эрзеруме и, проводив его с большим почетом в Конию, возвели там на трон. Император ⁶, устрашась, покорился и заключил мир, отправив из Стамбула с поздравлением различные румские диковинки, франкские камки, бархаты, сукна, золотую и серебряную утварь и кубки и сто тысяч золотых. Также и бек Ала-шегра и румские беки выказали свою покорность и миролюбивые намерения, а потом и все тюркские и румские беки выразили готовность покориться, поднесли подарки и вступили в подданство к нему (султану Сулейман-шаху) и его потомству. Поцарствовав некоторое время, он скончался, и царем сделался вместо него сын его, султан Махмуд. После его смерти на престол вступил сын его, султан Мас'уд: а после смерти последнего воцарился сын его, Кылыдж-Арслан. Он также скончался». Кылыдж-Арслан назначил своим преемником своего младшего сына, Гияс-эд-Дина ⁷. Вследствие этого произошла междоусобная война, и Рукн-эд-Дин свергнул брата своего Гияс-эд-дина с престола. Последний оставил свою страну и принялся искать помощи у соседних государей. Ш. Шефер говорит в примечании, что это случилось в 1200 году. Дату эту он берет у автора другой истории сельджуков, написанной для Ала-эд-Дина ибн-Сулейманшаха. Таким образом прибыл он в Армению (стр. 26) к «тегверу» ⁸ Лифуну ⁹. Лифун принял его с большим почетом, устроил для него целый ряд празднеств и пиров, и в заключение лично проводил его до границы своих владений. На прощанье султан наградил «тегвера» халатом и [617] конем. «Лифун, одев халат, поцеловал у султана руку и, распрощавшись, отправился в свою страну». После долгих скитаний Гияс-эд-дин был занесен бурею в Магриб, откуда эмир правоверных отправил его в Стамбул (стр. 38).

Следующие две главы приводим целиком.

«Рассказ о прибытии султана из Магриба в Стамбул».

Император, царствовавший в это время ¹⁰, счел прибытие султана весьма важным и крайне выгодным для себя событием, сделал все возможное, чтобы почтить и обласкать его в сказал: «Да предоставит падишах ислама ¹¹ это царство своим наместникам, и, уверясь вполне в дружественном расположении с моей стороны, пусть смотрит на всю мою казну и все мое имущество как на свою собственность»! Султан одобрил эту речь и сказал: «О сколькими царствами, подобными этому, приличествует обладать столь благородному монарху, как ты!» Император же каждый день устраивал роскошные пиры, причем сажал султана к себе на трон и дружески беседовал с ним, так что без султана не обходилось ни одно празднество. По прошествии некоторого времени с султаном случилось удивительное и странное происшествие, вследствие которого их компания расстроилась. Дело в том, что у императора на службе был некий франк, известный своим мужеством и храбростью по городам Френгистана и Рума, благодаря чему он получал ежегодно 10000 золотых жалованья, и, если члены совета несколько задерживали ему уплату денег, то он без всякого стеснения и соблюдения приличий грубо укорял императора и, нисколько не смущаясь, высказывал свои требования.

«Рассказ о поединке султана с франком на румской площади и о победе султана над ним».

Таким образом однажды франк, повздорив из-за жалованья с секретарями в диване, пришел к императору и принялся надоедать ему жалобами на них. Сколько ни говорил ему император по-франкски, что мол сегодня султан здесь находится, потерпи, завтра будет сделано распоряжение, которое удовлетворит тебя, франк своих грубых речей не прекращал. Когда его наглость вышла из границ, султан рассердился и спросил у императора: «Что говорит этот офицер»? Император ответил, что члены совета [618] сделали упущение в уплате ему жалованья, и он на это сердится. Султан сказал, что император распускает своих рабов, так что они забывают свое положение. Франк тогда грубо ответил самому султану; султан, еще больше рассердясь, обернул руку полотенцем и так ударил франка кулаком пониже уха, что он лишился сознания и упал со стула, на котором сидел. Франки и греки с шумом бросились на султана, чтобы убить его, но по приказанию императора были удержаны от этого его телохранителями, которые выгнали всех франков и греков из дворца. Император, оставшись наедине с султаном, стал стараться успокоить его всевозможными любезностями, но султан был так разгорячен, что гнев его не утихал,— по щекам его покатились слезы и он сказал императору: «Падишаху известно, что я сын Кылыдж-Арслана и происхожу из рода Меликшаха. Всему свету известно, что государства (всего) мира были завоеваны мечем моих предков и что всегда твои предки посылали в их казну золотые и серебряные сосуды, и всевозможные подарки, дани и выходы. Ты сам тоже посылал (все это) в мою казну. Как же ты теперь считаешь позволительным, чтобы я, занесенный волею неба в твою страну, сносил такого рода уничижение и посрамление из-за какого-то франка? Ведь каждый из моих братьев царствует над целым иклимом ¹²; услыхав об этом, они рассердятся, соберут войско, придут, возьмут и разорят твои города и крепости». Император был человек благоразумный; он понял, что султан раздражен в высшей степени и не торопился с ответом, а пустил в дело кротость и ласку, которые в таких случаях лучше всяких других уловок. Когда они наконец несколько успокоились, император кротко и сладкоречиво начал говорить, просил у султана извинения и сыпал словами приятными его сердцу. Между прочим он сказал, что всякое приказание, какое только даст султан ему, его войску или народу, будет исполнено, и подтвердил это клятвою. Султан сказал: «Я только тогда вполне уверюсь в этом, когда император не откажется исполнить все, чего бы я ни потребовал». Император в подтверждение еще раз поклялся и сказал: «Я ¹³ ни [619] в каком случае не нарушу клятвы». Тогда султан сказал: «Моя просьба вот какая: прикажи, чтобы принесли полное вооружение и панцирь, и привели бы хорошего боевого коня из числа твоих собственных лошадей. Затем вели привести сюда того франка также вооруженного и на коне, и прикажи нам сразиться с ним и померяться друг с другом. Если победа будет на моей стороне, то пусть император накажет его за его дерзость; если же франк меня опрокинет, то пусть убьет меня: по крайней мере освобожусь от горя, причиняемого мне невзгодами на чужбине и тоскою по царстве. Император ответил: «Упаси Боже, чтобы я дал согласие на такое дело. Если, Боже сохрани, падишаху придется потерпеть поражение от Франка, то я прослыву у (всех) государей за глупца: он де, так скажут, поставил наравне со столь почитаемым и великим государем какого-то франка из числа простых воинов. Да и как я в таком случае избавлюсь от страха пред твоими братьями? Пожалуйста оставь это намерение»! После этого султан так взволновался и разгневался, что в свою очередь поклялся своей верою прибегнуть к самоубийству в случае, если император в этом деле будет продолжать отговариваться и колебаться.

Когда император увидел, что султан продолжает упорствовать, то призвал смотрителя арсенала и главного конюшего и приказал первому принести из арсенала несколько доспехов, чтобы султан мог сделать выбор, а второму велел привести хорошего, высокорослого коня. Когда это приказание было исполнено, то султан вооружился и сел на коня. Также и ?ранку дали знать об этом, и сказали, чтобы он, сев на свою лошадь и надев все свое вооружение, показал бы всю свою удаль. Франк тоже вооружился, туго подтянул подпругу своей лошади и, по обычаю франков, привязал себя крепко к седлу своего коня. Выехав на площадь, назначенную для поединка, он принялся гарцевать и громко похваляться. Все жители той местности от мала до велика и турки, и греки, и приезжие купцы собрались вокруг площади и разделились на две партии: одни были на стороне султана, другие — на стороне франка. Поднялся страшный шум, раздался гром барабанов и звуки труб, правоверные, стоя возле султана громко восклицали: «Аллах экбэр» ¹⁴, султан же стоял с императором посредине подобно «железной горе». [620] Когда же, наконец, он стаи гарцевать вокруг площади во всем своем великолепии, то произнес в честь самого себя несколько стихов по обычаю витязей, (выезжающих на бой) ¹⁵.

Франк первый ударил султана копьем, но султан щитом отразил удар; франк повторил нападение, но султан опять отразил его. Всякий раз как франк нападал на султана, поднималось волнение и смятение среди державших сторону франка неверных. В третий раз уже султан напал на франка и с первого же раза сшиб его с коня палицей. Тот проклятый так завопил, что вопль его достиг до слуха обитателей преисподней. Испуганная ударом палицы султана лошадь франка пустилась бежать, а сам он, лишившись чувств, повис на лошади, так как крепко привязал себя к ней. Мусульмане, император, князья, вельможи и иностранные купцы, присутствовавшие при этом, приветствовали султана одобрительными возгласами, а потерпевшие неудачу франки попытались было даже произвести сумятицу, но по приказанию императора были усмирены войсками. Некоторых из них, особенно рьяных сторонников франка, император велел наказать, так что волны смятения наконец улеглись. Султана же, удовлетворенного своей победой, он пригласил к себе и щедро, по царски одарил его и его приближенных конями, тканями, кошельками с золотыми монетами, кипчацкими невольниками и невольницами и золотыми и серебряными кубками. Всю ночь они пропировали при звуках музыки. Когда султан со своими приближенными отправился домой на отдохновение, император приказал своему хранителю кладовых перенести к султану в залу, назначенную для пиршеств, все принадлежности для пира: золотые и серебряные чаши, вино смешанное с водою и другие вкусные и ароматные напитки и сладости.

Следующий день они пировали у султана, и император выказывал всевозможное внимание и благоволение по отношению к нему. Наконец, будучи сильно разгорячен вином, он сказал: «Любовь к главе ислама так глубоко запала мне в душу, что я не могу и помыслить о разлуке с ним и прекращении общения с ним, хотя бы на самое короткое время. Но так как я ставлю благополучие благословенной особы падишаха выше своего собственного, то нахожу, что, пока окончательно не успокоятся волнение и злоба среди франков, [621] Вам бы было полезно отправиться на время к Мафрузуму ¹⁶, одному из греческих вельмож, известному своим прекрасным характером и любезным обхождением. Я со своей стороны буду посылать Вам туда все, что будет возможно, и он также будет оказывать Вам всяческое внимание, так что вы проведете там некоторое время с приятностью, а потом может быть Господь Бог откроет врата блага ¹⁷. Эти слова полюбились султану, и, изготовившись, он отправился через несколько дней со своими слугами, детьми и женами на тот остров ¹⁸, подобный по красоте местоположения и приятности климата райскому саду. По дороге султан услаждался розоцветным вином, а, когда он стал на якорь у острова, Мафрузум встретил его со всевозможными почестями и отвел ему помещение, после чего они принялись за устройство пиров и увеселений. Султан окончательно поселился на этом острове, а сыновья его Изз-эд-Дин и Ала-эд-Дин, в свободное от занятий и ученья время, «развлекались охотою» ¹⁹.

Из следующего затем «Рассказа о царствовании Рукн эд-Дина Сулейманшаха и некоторых доблестях его» (стр. 45-56) мы остановимся на столкновении этого сельджукида с Тамарой ²⁰, царицей Грузии и Абхазии, которое случилось еще при жизни отца его, Кылыдж Арслана. Царица Тамара по своей женской природе отдала, по выражению нашего автора, повод своего сердца в руку похоти, так что, когда ей приходилось слышать о каком-нибудь красавце-царевиче, то она тотчас же заочно в него влюблялась и начинала употреблять все усилия, чтобы удовлетворить своим желаниям. Когда она услышала о двенадцати сыновьях Кылыдж-Арслана, обладавших всевозможными достоинствами и доблестями, она впала в тоску, так как никак не могла решиться сделать выбор. Наконец она поведала о своей тайной муке своей старой кормилице, которая посоветовала ей отправить в Рум искусного художника, который бы снял со всех румских царевичей портреты. Сама же кормилица [622] вызвалась сопровождать этого художника и собрать сведения о внутренних качествах царевичей. Когда план кормилицы был приведен в исполнение, выбор царицы пал на Рукн-эд-Дина Сулейман-шаха, в она отправила к Кылыдж-Арслану посольство с грамотой, в котором предлагала свою руку Рукн-эд-Дину. Рукн-эд-Дин однако счел это предложение настолько оскорбительным для себя, что вместо того, чтобы покинуть султанский дворец для удовлетворения низкой похоти нечестивой развратницы, он просил своего отца дозволить ему предпринять набег на Грузию. Осуществить свое намерение он мог однако лишь после смерти своего отца. Но поход был неудачен. По дороге в Грузию один из вассалов Рукн-эд-Дина, эрзерумский князь Ала-эд-Дин отказал ему в повиновении и был смещен ²¹. В происшедшем вскоре после этого сражении с грузинами турки были разбиты и обращены в бегство ²². Через несколько времени после этого султан заболел и умер. В персидском изводе, изданном Ш. Шефером, прибавлено, что умер он в 1204 году.

После смерти Рукн-эд-Дина на престол был возведен его несовершеннолетний сын, Изз-эд-Дин. В его царствование была присоединена к империи область Испарта и вообще завоевания шли довольно успешно, но нашлось несколько человек, втайне уже давно державших сторону Гияс-эд-Дина, которые задумали призвать ею обратно на царство.

«Музаффэр эд-Дин Махмуд, Загир эд-Дин Или и Синан эд-Дин Юсуф, сыновья Уджского бека Ягбасана ²³, идя путем лицемерия, свято хранили в своих сердцах верность и привязанность к Гияс-эд-дину, так как искони были его доброхотами. Эти три брата, будучи уджскими беками и начальниками уджских дружин, привлекли на свою сторону беков некоторых других областей. С каждым из них они заключили письменно отдельные клятвенные договоры. Чтобы идти и просить Гияс-эд-Дина (вернуться) на царство, они выбрали хаджиба Захарию, человека в высшей степени умного и знающего толк в делах, исполнявшего и прежде при [623] дворе султана должность камергера и церемониймейстера. Кроме того этот Захария говорил не только по-персидски и по-турецки, но еще на пяти языках, на которых говорит население в Анатолии и в Руме, и притом говорил в совершенстве. Чтобы не возбуждать ничьего подозрения, все договорные грамоты и письма были спрятаны в выдолбленном пастушьем посохе, а сам Захария нарядился в одежду христианского священника. Беки заключили и с ним условие, что, если ему удастся вернуть на престол Гияс-эд-Дина, то они дадут ему награду, какой он только пожелает. Взяв с них относительно этого письменное обещание, Захария отправился в дорогу. Султан же Гияс-эд-дин около этого времени оставлял ненадолго свою семью на острове, чтобы побывать у «аламанов» (?). Бек их предложил ему щедрые подарки, после чего султан возвратился на остров. Захария, прибыв на остров, спросил, где находится дворец султана. Ему указали; тогда он стал похаживать около дворца в надежде, что кто-нибудь попадется ему на встречу, кто бы мог довести до сведения султана о его прибытии. Весь день до вечера он проходил, но не нашел человека, которому можно бы было довериться, и вернулся в страхе, разочарованный. Переночевав в каких-то развалинах, он на утро воротился на прежнее место и, остановился в ожидании. Около полудня он увидел, как царевичи Изз-эд-Дин и Ала-эд-Дин со своими слугами отправились верхом на прогулку; однако он ничего не сказал. Они поехали и, прогулявшись, сошли с лошадей в одном прекрасном местечке, покрытом цветами, поросшем кустарником и кипарисами и орошенном журчащими ручьями и начали забавляться играми. Между прочим они стали устраивать в ручейке игрушечные мельницы, как это любят мальчики. Хаджиб Захария подошел к красавцу Мелик Изз-эд-Дину Кейкавусу и без дальних околичностей поцеловал его в щеку. Царевич сильно рассердился на эту дерзость и сел поспешно на лошадь; его слуги также, второпях не узнав, что это за Захария, поспешили вслед за ним. Царевич тотчас же отправился к отцу и объявил, что какой-то поп позволил себе такого рода дерзость. Султан послал двух хаджибов, которые, отыскав, привели Захарию. Когда он вошел, то султан без допроса приказал Мафрузуму казнить его. Хаджиб испугался и приподнял свой капюшон, так что открылись его лоб и брови. Султан тотчас же узнал его, попросил Мафрузума освободить его, и удержал его при себе, [624] чтобы подробно расспросить его об его деле. Затем султан обратился по-персидски к своим слугам и сказал, чтобы кто-нибудь взял его на время к себе и привел бы его во дворец, когда оттуда удалятся все посторонние люди. После этого он призвал к себе Захарию, чтобы побеседовать с ним наедине. Захария явился, поцеловал землю, и султан спросил его: «Как здоровье моего брата»? Захария отвечал, улыбаясь, что он достиг вершины могущества и завоевал Грузию. Тогда султан ²⁴ стал опять расспрашивать, желая узнать тайный смысл его речей. Наконец, Захария с разрешения султана изложил подробно, что на самом деле случилось. Потом он сказал: «Сыновья Ягбасана, Музаффэр эд-Дин Махмуд и его братья Загир эд-Дин и Бедр эд-Дин, а также и другие Уджские беки свидетельствуют тебе свою преданность и искренно желают, чтобы ты снова воцарился над ними. Также и остальные беки и военачальники твоего государства сочувствуют этому и заключили с ними клятвенный союз. Вот здесь их грамоты и клятвенные договоры. С этими словами он открыл посох и выложил грамоты перед султаном.

Когда султан просмотрел договорные грамоты, то, хоть и было ранено сердце его насилием со стороны его брата, он размягчился и заплакал, опечаленный его кончиной. Затем он призвал Мафрузума ²⁵ и сообщил ему об этом происшествии. В течение трех дней затем он исполнял обряды оплакивания. На четвертый день он сказал Мафрузуму: «Я возвращусь в мое наследственное царство». Мелик ответил: «Если в самом деле таково намерение падишаха, то я отдаю всю мою казну и имущество в его полное распоряжение, и сам, изготовившись, намерен его сопровождать». ? еще ранее этого он дал султану в жены свою дочь, а сына поместил в свиту султана. Султан обещаниями привлек на свою сторону всех родственников Мафрузума и одарил каждого из них по мере возможности. Затем они пустились в путь на кораблях и галерах. Когда они прибыли в Изник, то император не захотел пускать султана дальше, говоря, что я де с сыном Рукн-ад-Дина заключил крепкий договор, который ни в каком случае не может быть нарушен. Несколько дней ушло на переговоры, и наконец порешили на том, что все те города, которые были взяты [625] сельджуками в Руме вплоть до Конийской области, а именно города Хунас, Ладик и другие, будут переданы наместникам императора. Султан оставит обоих сыновей и Хаджиба Захарию в Изнике у императора, сам же может отправляться дальше. Когда он, прибыв в Конию, воссядет на престол и передаст уполномоченным императора вышеназванные города, тогда император отправит к султану его сыновей с Хаджибом Захарией. На таких условиях султан с Мафрузумом отправились дальше и достигли страны Уджей. По прошествии нескольких дней Хаджиб Захария пошел к императору и сказал: «Падишаху известно, что царевичи — люди нежного сложения и нежного воспитания. Если держать их постоянно на одном месте, они затоскуют, а через это может произойти вред для их здоровья». Император дал разрешение, сказав: «С этого дня пусть они каждые два дня раз или два утром и под вечер прогуливаются верхом по окрестностям Изника», и приставил к ним нескольких человек из своей свиты. Хаджиб Захария расположил сначала этих людей в свою пользу подарками, а потом и совершенно привлек их на свою сторону разными льстивыми любезностями, уловочками, присказками и обещаниями тимаров ²⁶ и поместий, так что они почувствовали отвращение и к своему прежнему роду-племени, и к службе у императора. Один из телохранителей императора, бывший начальником почетного караула при царевичах, сошелся как-то раз наедине с Хаджибом Захариею и, воспользовавшись этим удобным случаем, сказал: «Почему ты не освободишь царевичей из этой неволи, ради чего погибать им в оковах разлуки со своими?» Захария ответил: «О, об этом не следует и думать; ведь султан заключил с императором договор и оставил своих сыновей заложниками за города Хунас, Ладик и другие». Грек возразил на это: «Все, что ты говоришь,— это ветер, который дует по горам и долам; все это не больше, как отговорки, а на базаре умных людей какая пм цена? Все эти люди, которых приставил император, чтобы сопровождать и охранять царевичей,— мои родственники и единомышленники; я переманю их на свою сторону ловкими речами и так сумею им представить это дело, что со службы царевичам мы преспокойно перейдем на службу к султану и не допустим, чтобы [626] города, обещанные султаном императору, были действительно отданы его наместникам, а за эту двойную услугу нам в той стране будет воздана честь». Захария подумал, что грек хитрит с ним, желая заставить его высказать его затаенные мысли и донести о них императору. Итак он не захотел и слушать эти речи и не давал своего согласия. Тогда грек принес крест и евангелие и поклялся на них, что говорит сущую правду и не имеет намерения обмануть Захарию. Тот ответил: «Если все твои друзья и родственники соберутся и поклянутся крестом и евангелием, то я успокоюсь совершенно и поверю». Тогда грек стал призывать каждого из них отдельно к себе, выпытывал его образ мыслей, и, если замечал сочувствие своим планам, то каждого, смотря по его характеру, различными способами окончательно привлекал на свою сторону. Таким образом наконец все они согласились действовать дружно сообща. Однажды под вечер царевичи отправились на охоту верхом и приехали в местечко, покрытое богатой растительностью и изобиловавшее дичью. Они рыскали повсюду, поднимая дичь, как вдруг из леса показался кабан; они погнались за ним, а он побежал по направлению к стране мусульманской. Они сказали: «Это — добрый знак, предвещающий нам освобождение». Затеи они поскакали к лесу якобы для того, чтобы затравить кабана. Проехав всю ночь, они к рассвету достигли границы земли мусульманской и услыхали призыв муэззина на молитву. Султан в это время был еще в тех местах, располагал в свою пользу уджийцев, занимаясь рассмотрением дел и стремлений каждого. Хаджиб Захария тотчас же послал султану гонца с грамотой, в которой говорилось, чтобы султан не отдавал городов, так как царевичи с ним освободились и благополучно прибыли, а «стекло желания врага разбилось». Когда султан получил это известие, то в высшей степени обрадовался и воздал хвалу Богу за счастье, дарованное ему, и исполнение его желаний. После этого султан, устроив свои дела в стране уджийцев и одарив и обласкав всех беков и военачальников, исполнил желания каждого из них, а сам двинулся к Конии».

Стр. 70-80 посвящены описанию воцарения Гияс-эд-дина и внутренним делам его царствования.

В следующей главе рассказывается о завоевании Гияс-эд-Дином города Анталии. Поход на Анталию был вызван жалобами [627] мусульманских купцов на несправедливости, которые им приходилось терпеть со стороны правителей Анталии, «властвовавших там от лица франкских государей». Два месяца султан громил стены осажденной Анталии десятью стенобитными орудиями, и наконец город был взят штурмом. Весь день ²⁷ штурма продолжалась, по приказанию султана, резня. Затем в продолжение пяти дней войску было дозволено грабить город, не убивая жителей, и лишь на шестой день был дарован «аман». Султан пробыл в Анталию еще некоторое время, которое было посвящено исправлению укреплений, пополнению продовольственных магазинов и арсеналов, переделке христианских церквей в мечети и т. п. Наместником в Анталии был оставлен Мубариз эд-Дин Эр Токуш бек ²⁸, а султан возвратился в Копию и с лихвою вознаградил обиженных купцов за их потери. В персидской редакции Ш. Шефера прибавлено, что событие это произошло в марте 1207 г. По Ибн-ал-Асиру, Гияс-эд-Дин не мог в первый поход взять Анталию. Жители ее передались ему уже после того, как он, потеряв надежду взять город, отступил в Конию. См. Quelques chapitres de l'abrege etc. page 56. Находясь после завоевания Анталии на вершине своего могущества, Гияс эд-Дин задумал предпринять поход на Рум, а именно на «тегвера» Алашегра. Причиною этого похода было то обстоятельство, что «тегвер Лашкари еще ранее этого ²⁹ препятствовал султану вступить в страну ислама, а когда он, несмотря на это, вступил и завладел престолом, то тот со дня на день оттягивал отправку харача ³⁰ и изъявление верноподданейших чувств». Гияс эд-Дин собрал совет, на котором, изложив положение дел, высказал мнение, что следует смирить Лашкари, пока это возможно, ибо в противном случае его дурной пример заразит и «других неверных беков, обязанных платить харач». Приглашенные на совет беки предложили султану еще раз отправить к Лашкари посольство и уладить дело мирным образом, но султан объявил, что мирные средства здесь не помогут, и поход был решен. «Когда султан приблизился к Ала-Шегру ³¹, одному из [628] больших городов Рума, шпионы известили тегвера Лашкари о приближении неприятеля. Лашкари, растерявшись, разослал грамоты, в которых просил о помощи, различным «неверным» племенам и государям. Таким образом из греков, франков, болгар, венгров и немцев составилось многочисленное, благоустроенное войско, которое и двинулось на бой с мусульманами ³²... Сам султан, вооруженный палицей, луком и мечем, на великолепном арабском коне поместился в центре. В самый разгар сражения, султан лично бросился на неприятеля, прорвал его ряды, убил множество неверных и пробился к центру неприятельского войска, где встретился с самим тегвером Лашкари. Султан напал на него и с первого же раза ударом копья вышиб его из седла. Слуги и телохранители султана хотели уже спешиться и умертвить его, но султан не дозволил этого, а велел опять посадить его на лошадь и отпустить. Когда в войске Лашкари распространилась весть о его поражении (в схватке с султаном), то оно обратилось в бегство, объятое страхом, войско же султана принялось за грабеж. Случайно вышло так, что телохранители и оруженосцы султана оставили его одного, увлекшись грабежом. Вдруг какой-то франк случайно наткнулся на султана. Султан счел его за одного из принадлежавших к его свите, не обратил на него внимания и не приготовился к отпору. Франк же, проезжая мимо султана, вдруг повернул лошадь и ударом дротика переселил в рай прекрасную душу султана. Затем он забрал оружие и одежду султана и, присоединившись к одному из спасавшихся бегством греческих отрядов, явился к Лашкари. Лашкари, увидя доспехи (султана), понял, в чем дело, и спросил: «откуда ты взял это»? Тот ответил: «Я убил владельца (этих доспехов и этой одежды), все это платье я снял с убитого и явился к тебе с отрядом греков». Лашкари сказал: «можешь ли ты теперь найти этого убитого и принести его ко мне»? Когда тот дал утвердительный ответ, то его послал с несколькими отборными воинами; они пошли и, найдя тело султана, принесли его к Лашкари. Увидя тело, он сейчас же узнал султана, горько заплакал и в порыве гнева тут же приказал, чтобы с франка заживо содрали кожу. Известие о смерти султана произвело на всех беков и военачальников такое удручающее [629] впечатление, что все они «сочли удаление добычей» применив к своему положению изречение: «кто спас свою голову, уже (этим) остался в барышах». Таким образом они обратились в бегство, а войско Лашкари, ободрившись, погналось за ними, и множество народа было убито в тамошних теснинах и долинах, другие потонули, третьи завязли в болотах; несколько беков, в том числе чашнигир ³³ Айба и другие, попались в плен и были связаны и отведены к Лашкари. Когда Айба увидел тело султана, то испустил крик, заплакал и потерся лицом о ногу султана. Лашкари приказал развязать его и старался его утешить. Затем он велел привести нескольких живших в Алашегре мусульман и поручил им омыть тело султана розовой водою, надушить его мускусом и похоронить временно на мусульманском кладбище. Впоследствии, когда это дело было совершенно улажено, его перевезли в Конию и погребли в гробнице его предков» ³⁴.

По смерти Гияс эд-Дина на престол вступил по выбору беков старший сын его Изз-эд-Дин. Однако, один из его братьев, Ала эд-Дин, не захотел подчиниться ему и, заключив союз с несколькими соседними государями, в том числе с Лифуном Армянским, осадил Кесарию, в которой находился тогда Изз-эд-Дин, еще не успевший занять Конию. Однако, при посредстве некоего Джелаль эд-Дина Изз-эд-Дину удалось заключить отдельный мир с Лифуном тайком от Ала эд-Дина, так что последний вдруг увидел себя покинутым своим самым сильным союзником. Вскоре после отступления Лифуна от Кесарии и другие союзники Ала эд-Дина разбежались и он был принужден снять осаду и удалиться в Анкурию (стр. 97-105). Таким образом воцарился Изз-эд-Дин, царствование которого было необыкновенно счастливым и благополучным.

«Когда слава о справедливом правлении (Изз-эд-Дина) дошла до ушей императора Лашкари, то он очень испугался и пригласил умных мужей совета, чтобы обсудить с ними это важное дело и сказал: «Как бы нам завязать сношения с султаном Изз-эд-Дином и испросить у него прощение за тот проступок, которого мы [630] (и тогда) не одобряли» ³⁵. Некоторые (из призванных на совет) сказали: «хотя нет никакого сомнения в том, что император, приказав казнить убийцу, тем самым избавил себя от всякого подозрения, тем не менее будет благоразумным отпустить находящегося у него чашнигира Айбу, щедро одарив и обласкав его. Затем, снабдив его подарками, следует отправить его с одним из приближенных императора ко двору султана, чтобы он там, в качестве (бывшего) приближенного султана, постарался устранить пыль вражды и неприязни, не смущаясь тем, что в принесении извинения заключается и напоминание о самом проступке. Затем следует также усердно собирать людей на случай войны. Если (султан) выкажет склонность к примирению, то и прекрасно, если же они захотят воевать, то мы по крайней мере успеем приготовиться». Это мнение было признано справедливым императором и его советниками. Тогда были приготовлены многочисленные дорогие подарки — как-то: драгоценные камни, кошельки с золотом, золотые и серебряные сосуды, красная обувь, златотканые франкские ковры, различные сорта камки и атласа, и с ними в сопровождении Сейф эд-Дина, которого греки сумели расположить в пользу этого предприятия, был отправлен посол, славившийся своим красноречием. Когда они прибыли в страну ислама, Сейф-эд-Дин поспешил первый ко дворцу султана, был допущен к руке и, изложив сущность поручения, с которым прибыло посольство, расположил султана в его пользу, так что султан приписал несчастье, постигшее его отца, непреложной судьбе, предназначенной ему от Бога. На следующий день он назначил посольству публичную аудиенцию, на которой присутствовали все эмиры и сипаги. По его приказанию хаджибы привели послов пред султанский трон с соблюдением всех церемоний и заставили их в знак почтения поцеловать землю. Потом изложили их поручение и поднесли привезенные ими на поклон подарки, которые были затем отправлены на хранение в сокровищницу. После этого был устроен пир, на который были приглашены и послы. Султан милостиво и благосклонно разговаривал с ними и пожаловал им подарки. На следующий день была назначена частная аудиенция в приемной комнате селямлика ³⁶, на которой присутствовали только послы и знатные вельможи. [631] Разговор шел о делах государственных, и послы дали султану от лица византийского императора клятвенное обещание (сохранять мир). Затем были выбраны для императора подарки из сокровищницы и из конюшен султана и главою ответного посольства был назначен опять чашнигир Айба. Он должен был передать императору от лица султана и его советников клятвенное обещание сохранять мир, а тело убитого султана перевезти в столицу государства, Конию, где бы его похоронили рядом с его предками. Эмир Сейф эд-Дин Айба, взяв подарки, отправился в путь вместе с греческими послами. Когда они приблизились к своей стране, то послали к императору вперед гонца с извещением, что дело уладилось согласно их желанию, и что эмир Сейф эд-Дин вернулся в качестве ответного посла. Когда они были уже недалеко, император встретил их с большим почетом и одарил их самым щедрым образом. На следующий день был устроен великолепный пир, на котором при звуках музыки подавались кушанья турецкие и греческие, а вино лилось рекою. Император, обрадованный счастливым исходом дела, в свою очередь поклялся Евангелием и Христом не нарушать мира, который клятвенно обязался сохранять и султан. Затем он вдвое против прежнего наградил Сейф эд-Дина, и отдал ему тело султана; кроме того он дал ему для раздачи нищим в то время, когда тело опять будет погребено, 20000 золотых и приказал военному отряду сопровождать тело султана до границы. Таким образом Айба с посольством вернулись обратно. На другой день после погребения тела султанова в Конии в родовой усыпальнице, султан отправился поклониться праху его ³⁷. После этого греческие послы были награждены и отпущены на родину.

Затем заслуживает упоминания известие о возмущении Анталии. Несмотря однако на помощь в виде нескольких кораблей со стороны «франкских государей», возмутившийся город был взят после упорного сопротивления приступом, и жители его строго наказаны. Наместником Анталии был оставлен Мубариз-эд-Дин Токуш-бек.

Следующую главу, — «Рассказ об отправлении султана к Синопу» (стр. 129-139), приведем целиком. [632]

«Когда наступила весна, то пришло время войску собраться прийти ко дворцу султана. Со всех сторон собрались слуги султана с подарками в знак верноподданнических чувств, готовые привести в исполнение все, что найдет полезным султан. Сам султан со своими приближенными и с беками правого и левого крыла, раз в неделю выезжал на плац и усердно занимался игрою в мяч и джигитовкой, а также упражнениями копьем, палицей и другим оружием. В это время султан вознамерился отправиться в область Сиваса. Он прибыл туда и по заведенному обычаю велел раздать жителям знатным и незнатным богатые подарки. Однажды во время пира прибыли гонцы от воевод, которым было поручено охранять Синопскую область, и передали султану запечатанную грамоту, в которой значилось, что Кир-алк-си ³⁸, тегвер Джанита, перешел беззаконным образом границу своей области, овладел частью земель, принадлежащих султану и обманом захватил ³⁹ Синоп. Когда султан прочитал грамоту, то, хотя эти известия его и расстроили, он, не желая портить веселого настроения своих гостей, не показал вида. На следующий день, выехав на прогулку, он был очень задумчив. Беки и вельможи заметили следы расстройства на его лице, но не нашли возможным спросить, в чем дело. Вернувшись с прогулки, после обеда султан отправился во внутренние покои и, призвав беков, объявил им о положении дела. Все они, сильно разгневавшись, сказали: «О, этот злонравный неверный: бывший всегда данником Вашего Величества, дошел до того, что позволяет себе подобного рода дерзость и в своих властолюбивых стремлениях забывает свое место. Если повелитель мира дозволит нам пойти на этого неверного, то с помощью Божией мы прольем на землю кровь этого презренного, употребим посевы тех стран на корм коням нашего войска и накажем его таким образом за его дурные поступки». Султан обратился с расспросами к людям, видевшим Синоп и знакомых с его расположением; они ответили, что Синоп может быть взят только после более или менее продолжительной осады, когда его жители дойдут до крайности вследствие недостатка в съестных припасах, причем всякая помощь с моря или с суши должна быть отрезана; что они посоветовали бы в нынешнем году послать войско, чтобы оно [633] побило, сколько можно, жителей, увело бы их жен в неволю и в конец разорило бы страну Синопскую. Когда же самая область будет разорена, а также и с моря не придет помощи, то тогда завладеть Синопом будет уже весьма нетрудно. Все согласились с этим мнением, и на следующий день войско, изготовившись, двинулось на Синоп. Вперед были высланы шпионы, которые должны были, как следует, собрать сведения о Кир Алекси и Синопской области, и поспешно возвратиться с добытыми данными. Шпионы, возвратясь, сообщили, что тегвер Кир Алекси с пятьюстами всадников занимается охотою в этих местах, не соблюдая никаких мер предосторожности, что каждый день он устраивает с одним из своих друзей попойку на одной лужайке, нисколько не опасаясь какого-нибудь нападения с нашей стороны. Это известие весьма взволновало и обрадовало военачальников, которые однако решили со всяческою осторожностью подвигаться вперед. Как вдруг в одном удобном для охоты месте они наткнулись на самого тегвера, когда он пировал у какого-то источника, так что они захватили его на самом месте пиршества. Несмотря на храброе сопротивление он был взят в плен и доставлен в лагерь «Богом подкрепляемого войска» ⁴⁰. Часть войска его была избита, а оставшихся перевязали, заключили в султанской оружейной палате и приставили к ним караул. Затем тотчас же послали гонца к владыке стран света (т. е. к султану) и известили его об этом радостном событии. Султан по получении этого известия щедро одарил гонца и шумно отпраздновал посрамление своего врага, устроив публичный пир, на котором была прочитана грамота, присланная беками. Затем он послал сказать, чтобы пленника стерегли как можно лучше, что он сам отправляется вслед за гонцами, так что следует приготовиться его принять. На третий день после этого султан отправился по направлению к Синопу. Когда он благополучно прибыл к границам этой страны, то был встречен с подобающими почестями всем войском; беки и военачальники были допущены к целованию его руки. Султан каждого из них в отдельности обласкал и удостоил беседы. Поместившись в своей царской палатке, султан приказал привести к себе Кир Алекси, скованного по ногам. Последний, подойдя к трону, «поцеловал землю [634] смирения и унижения», султан же обошелся с ним ласково и сказал ему: «Не печалься и не горюй из-за приключившегося с тобой несчастья. Ведь до сих пор ты жив и здоров, так может быть достигнешь исполнения своих желаний». Спустя некоторое время султан опять отослал его под стражу. На следующий день султан приказал, чтобы войско, изготовившись, двинулось в поход и обложило бы крепость с суши; Кир Алекси же он велел сказать, что, если уже сам султан удостоил эту страну своим прибытием, то нельзя и думать, что он возвратится обратно, не достигнув цели. Поэтому следует Кир Алекси послать кого-нибудь из своих доверенных людей, чтобы он уговорил жителей города сдаться. Тегвер выбрал одного из бывших с ним в плену беков; по приказанию султана с него сняли ножные оковы и привели к тегверу. Тегвер отправил его в город с поручением сказать тамошним бекам и военачальникам, чтобы они сдали город султану. Но когда посол прибыл в город, «те тупоумные, дурные люди» начали говорить ему в ответ такие вздорные речи: «положим, что Кир Алекси попал в плен, но ведь у него есть взрослые, способные к управлению сыновья, находящиеся в Джаните и Трабезонде. Мы выберем одного из них себе в государи, и не отдадим страны туркам». Когда посол воротился и передал то, что услышал, то султан приказал ему еще раз пойти в город и попытаться переубедить их. Однако и второе увещание не принесло пользы и посол возвратился без успеха. Тогда султан сильно разгневался и приказал привести Кир Алекси в тяжелых оковах к городу, подвергнуть его там жестокой пытке и при этом сказать жителям: «Или сдавайте город, или мы умертвим Кир Алекси». Палачи согласно этому приказанию стали пытать его; он же стонал и кричал, а жители города смотрели на него со стены. Кир Алекси говорил им: «О, потерявшие веру, для кого вы охраняете город? Когда они убьют меня, то и вас истребят мечом насилия или заберут в плен. Что толку для вас и для меня в вашем упорстве»? Таким образом прошел этот день и наступил вечер. На другой день султан опять приказал привести Кир Алекси на то же место и пытать его, повесив его вниз головою. Его привели и до того мучили, что он потерял сознание. Когда жители города увидели отчаянное положение своего государя и убедились, что их упорство бесполезно, то стали кричать со стен: «пусть человек от Кир [635] Алекси опять придет к нам в город. Мы желаем вступить в переговоры»! Когда посол прибыл в город, то все собрались вокруг его и сказали: «Если султан даст клятвенное обещание не убивать тегвера, а отпустить его восвояси, а также пощадить нас и, не трогая ни нас самих, ни нашего имущества, дозволить нам удалиться, куда мы сами пожелаем ⁴¹, то мы согласны сдать город». Когда посол возвратился и сообщил о положении дела, то тегвер призвал одного из приближенных султана и передал ему решение жителей города. Когда весть эта дошла до сведения султана, он призвал беков и сообщил им в чем дело. Все обрадовались, а султан пригласил тегвера и в его присутствии дал следующее клятвенное обещание: «если нам сдадут город, то от нас не будет никакого вреда и ущерба ни душе, ни телу ⁴² тегвера Кир Алекси, равным образом мы не тронем ни жителей, ни их имущества, и дадим им соизволение поселиться, где они захотят. Далее, до тех пор, пока тегвер будет находиться у меня в подчинении и посылать в мою казну ежегодную дань, а также каждый год войска, сколько потребуется, я со своей стороны буду признавать принадлежащими ему область Джанитскую, за исключением Синопа, равно как и области Трабезондскую и Лазскую и пребывать к нему благосклонным. Если же они не исполнят договора и выкажут нерасположение к сдаче города, то я надеюсь с помощью Божией взять город силою и тогда уже не пощажу тегвера, а жителей этого города и страны, всех от мала до велика, уведу в плен». Когда послы привезли в город грамоту с клятвенным договором, горожане, почувствовав себя в безопасности, попросили, чтобы в город было доставлено султанское знамя. Тогда несколько беков — частью из свиты султана, частью из людей тегвера — внесли с большой торжественностью в город султанское знамя в субботу 26-го Джумадия Второго 611-го года и водрузили его на городской стене ⁴³. Всю эту ночь до утра они провели в ликовании. Султан, не вступивший еще в город, также устроил пир, на который пригласил тегвера и который продолжался всю ночь». [636]

«На следующий день войско, по приказанию султана, село на коней и построилось против города, а знатные и уважаемые лица из числа городских жителей вышли из города вместе с вступившими в город накануне беками и поцеловали землю перед султаном, причем увидели, что тегвер стоял перед султаном пеший. Затем в присутствии тегвера они передали ключи от города султану. Султан обласкал некоторых из них и пожаловал им халаты; они воротились в город и приготовили деньги для рассыпания их перед султаном при встрече. Астролог султана между тем выбирал время (для вступления султана в город), сообразуясь с гороскопом султана. Когда наступила благоприятная минута, султан с торжеством вступил в город и воссел на трон. Затем был устроен пир, и городские жители рассыпали перед султаном золотые и серебряные монеты, причем султан, чтобы почтить тегвера, простоял некоторое время на ногах. На последовавшем затем пире тегверу было указано султаном место выше всех беков; пир продолжался до утра. На другой день султан отправился верхом обозревать город. Возвратясь с прогулки, он призвал тегвера и потребовал, чтобы он со своей стороны, как следует, вступил с ним в договор. Тегвер подтвердил клятвенно договор, который был написан первоначально начерно в совете султана, и заключался в следующем: «если победоносный султан, Изз эд-Дин Кейкавус Ибн-Кейхосрев пощадит жизнь мне, Кир Алекси, и признает за мной и моими потомками право на владение царством Джанитским, за исключением Синопа, с принадлежащими к нему землями, то я обязуюсь посылать ежегодно в казну, кухню, конюшню и погреба султанские 12000 золотых, пятьсот лошадей, 2000 коров, 10000 баранов и пятьдесят вьюков различных подарков и драгоценностей, а также не буду отказывать в случае надобности в посылке вспомогательных войск по мере возможности». Все эти условия были засвидетельствованы всеми знатными лицами обеих договаривавшихся сторон. Когда договорная грамота была совершенно окончена и препровождена в казнохранилище, султан пожаловал тегверу дорогое платье, а именно шитый золотом халат, годный для ношения государям, и праздничную шапку, а также хорошую, богато убранную лошадь с золоченым седлом и уздечкой. В таком же роде подарки и халаты были пожалованы некоторым из его [637] приближенных, и из султанских конюшен были розданы вьючные и арабские лошади, вьючные муллы и т. п. Затем по приказанию султана Кир Алекси также должен был принять участие в верховой прогулке. Тегвер был умный малый и тотчас же помог султану поставить ногу в стремя; заиграли в рога и трубы, и раздались клики герольдов и возгласы дурбашей: «Раздайся». Тегвер взял чепрак из рук стремянного султана и шел некоторое время пешком перед лошадью его. Затем султан приказал ему возвратить чепрак стремянному и сесть верхом на лошадь. После этого он ехал уже рядом с султаном, беседуя с ним. Султан употребил час времени на прогулку по берегу. После этого он возвратился в город и устроил пир, на котором присутствовал и тегвер. Султан выказывал ему различными способами свою благосклонность и расположение и дал ему на другой день разрешение беспрепятственно отправиться в его страну, взяв с собой, кого захочет, из вельмож города. Для них снарядили корабли, на которых они и отправились в Джанит и Трабезонд».

«Затем султан издал указ, чтобы из каждого города переселили в Синоп по одному зажиточному, образованному, уважаемому человеку ⁴⁴; буде же они станут отговариваться тем, что у них на родине есть недвижимое имущество, то имение их отписать на султана, а стоимость его уплатить им сполна. Это приказание было исполнено. Кроме того наместники призвали обратно в Синоп всех сбежавших оттуда во время занятия Синопа франками и скитавшихся в бедности, отвели им земельные участки и оделили их волами и семенами, так что они опять принялись за хлебопашество. Церковь Синопская была обращена в соборную мечеть. Затем султан назначил кадия, хатиба и др. чиновников и должностных лиц в городе, велел исправить бреши, пробитые в стенах, и, оставив в Синопе гарнизон под начальством одного из своих беков, двинулся в Сивас».

Война с Арменией (стр. 141-149).

Зиму после взятия Синопа султан отдыхал, проводя время в различных увеселениях. Весною пришли сборщики «хараджа» из Сиса с жалобой на неисправность тегвера Лифуна. По совету беков поход для наказания непокорного был отложен до осени. Когда [638] Лифун услышал о выступлении султанского войска, то очень смутился, но тем не менее решился сопротивляться, так как не было возможности уладить дело «уловками ласковости». Султан между тем подступил к Джанджину ⁴⁵, самой сильной крепости Лифуна. После трехдневного боя в стены стенобитными орудиями, жители вступили в переговоры и предложили сдать город, если через три дня не будет подмоги от тегвера. Султан согласился подождать три дня, и, так как тегвер решительно отказался идти на выручку Джанджина, жители сдались султану с условием, чтобы турки не трогали ни их самих, ни их жен и детей, ни их имущества. После взятия этого города султан подступил к Канджину, который был взят приступом.

Затем произошла встреча с армией Лифуна. Накануне сражения «председатель совета» (эмир-и-меджлис) с несколькими воинами предпринял рекогносцировку, но был ночью окружен неприятелем и лишь с большим трудом продержался против превосходных неприятельских сил до утра. Когда же был выручен своими, то испросил у султана позволение атаковать армян только с находившимся под его командой отборным войском. Сражение длилось целый день, но к вечеру турки одолели ⁴⁶. Лифун бежал и скрылся в каком-то сильно укрепленном городе. Турецкое войско в продолжение недели рыскало по Армении, разыскивая тегвера и грабя страну, а затем решено было отступить в виду наступавшего дождливого времени года. Добыча была так велика, что красивый невольник или невольница из армян стоили в Кайсарии 50 акча (серебряная монета), корова — два акча, пять овец — одну акча. Султан распустил войско до весны, а сам остался зимовать в Кайсарии.

Когда султан повелел отступить из Армении, Лифун вышел из крепости, в которой скрывался, и порешил отправить к султану посольство с извинением за свою неисправность и предложением уплачивать впредь двойной харадж и выставлять ежегодно сверх положенного числа еще пятьсот воинов в полном вооружении. Заручившись посредничеством нескольких важных беков, Лифун примирился с султаном, который согласился признавать его тегвером Сиса с тем, чтобы он 1) уплатил сполна недоимку 2) [639] впредь неукоснительно выплачивал бы 20000 золотых хараджа ежегодно, не считая подарков. С таким решением султан отправил к Лифуну Зия-эд-Дина Кара Арслана. Лифун принял его с почетом, согласился на предложенные условия, и в свою очередь отправил посольство к султану, который одарил послов и выпустил также из тюрьмы пленных армянских беков, пожаловав им подарки (стр. 149-152).

По смерти Изз эд-Дина на престол вступил Ала-эд-Дин Кей кобад, который, благополучно процарствовав некоторое время, решил «что ему должно устремиться от услаждения сердца пирами к подвигам войны». По совету беков первый поход был предпринят против весьма сильной армянской крепости «Калубурус» ⁴⁷. Султан разделил свое войско на три отряда: один должен был занять горы, среди которых находилась крепость, другой должен был идти к ней, держась морского берега, а третий был посажен на корабли и галеры и должен был громить город с моря. Кикалыс (или «Кикалы»?) этой крепости, по имени Гир-Вард, решил попробовать «отсидеться». Осада продолжалась два месяца, в продолжение которых турки громили город сотнею стенобитных орудий. Наконец Г. В. принужден был сдаться ⁴⁸, причем сначала обратился с переговорами не к самому султану, а к Мубариз эд-Дину Эр Токуш-беку, одному из заслуженных вельмож. При его посредничестве переговоры увенчались успехом. Ала эд-Дин основал на скалах Калубуруса крепость, которую назвал Алаийя (стр, 227-247 ⁴⁹). Оттуда он направился к Анталии, и по дороге задумал завладеть городом «Алара», в котором княжил брат Гир-Варда, «отдернувший свою полу от мирских утех и выбравший для себя поверх атласа шерстяное одеяние» ⁵⁰. Получив от султана предложение покориться, он так испугался, что заболел коликами в животе и умер. Вельможи и знать, устрашенные его смертью, решились подчиниться, не делая попытки сопротивляться. [640]

Когда в точности произошло взятие этих двух городов, в Сельджук-намэ не говорится, но вероятно это случилось до 628 года гиджры (1230/31 г. по Р. X.). Дело в том, что события рассказываются обыкновенно в хронологическом порядке, а на стр. 251 (уже после рассказа о взятии Алары) говорится о возведения в 628 г. укреплений в Конии и Сивасе.

В заключение отметим еще краткое известие (на стр, 217) о походе турок на кипчацкую степь, Сугдак и Русов. Буквально там значится следующее: «Ему (т. е. султану Ала эд-Дину Кей-кобаду) платили дань и повиновались Рум, Армения, Рус, Венгрия, Курджистан и острова (?). Беклербек Хусам эд-Дин Чупан-бек» с войском, переправившись, в степь с суши проник и разбил кипчаков, завоевал Сугдак и взял дань (харадж) с Русов. После этого неверные были спокойны до «татарской смуты» (татар-фэтрети). Под «татарской смутой» автор разумеет вероятно походы Чингисхана и в частности время вскоре после 1231 года, когда после смерти последнего упорного противника Чингисхана, Джелаль эд-Дина Хорезмшаха, явилось опасение, что монголы двинутся немедленно далее на запад на халифат и сельджуцкое царство в Малой Азии ⁵¹. Приведенное выше краткое известие о походе на Русов находится в главе о «доблестных свойствах султана Ала эд-Дина Кейкобада ибн-Кейхосрева», в которой автор местами забегает вперед, давая общую характеристику этого государя и упоминая кстати о некоторых особенно важных событиях.

К этому походу на Сугдак автор возвращается еще раз на стр. 315-328, но мы узнаем только, что поход этот был вызван жалобами купцов на грабежи, которые им приходилось терпеть между прочим на Русском (т. е. Черном) море. Одновременно с экспедицией в Кипчацкую степь под начальством вышеназванного Хусам эд-Дина, было отправлено войско и в Армению ⁵². Подробный отчет об этих экспедициях составит вероятно начато второго тома издаваемого г. Гоутсма «Таварих-и-Ал-Сельджук».

Комментарии

1. Статья г. Шефера помещена в Pablications de l'Ecole des Langues Orientales Vivantes. III Serie, volume V, page 8-102.

2. К сожалению не совсем полные!

3. См. Histoire des Seldjoucides de l'Asie-Mineure page 87.

4. Прозаическое изложение даже кое-где прерывается отрывками в стихотворной форме.

5. Судя по рукописи Азиатского музея за № 590 ba, эта глава составляет заключение обширного введения, написанного переводчиком к сочинению Ибн-аль-Биби и заключающего историю турков и сельджуков с древнейших времен.

6. Византийский император везде называется «фас-лиус», т. е. basileuV.

7. По «сокращению» Ш. Шефера это произошло в 1192 г.

8. «Тегвер» буквально значит «венценосец».

9. По Шеферу это — Лев II (1185-1219 г.).

10. А именно Алексей III.

11. Т. е. глава мусульман.

12. Восточные географы разделяют всю землю на семь иклимов (поясов).

13. В тексте здесь стоит еще несколько испорченных греческих слов, а именно, по весьма вероятному предположению издателя: «EiV thn pistin meta cristou meta panagiaV».

14. Т. е. «Бог велик»! Далее автор в своем увлечении говорит, что даже с небес султан слышал ободряющие голоса.

15. Опускаем эти стихи.

16. В тексте: «М-ф-р-зум». Ш. Шефер предполагает, что это Мануил Мафрозомес, оспаривавший царство у Феодора Ласкариса.

17. Т. е. с помощью Божией дело уладится.

18. Названия его нигде не приводится.

19. По Ибн-ал-Асиру (ар. историку † в 1233 г.), Гияс-эд-дин просто бежал во время взятия Константинополя в 1203 году в замок одного из вельмож греческих, недалеко от города.

20. В тексте «Тамар».

21. По замечанию Ш. Шефера это было в 1201 году.

22. Ни названия местности, где произошло сражение, ни хронологической даты не приводится. Есть однако основание думать, что сражение произошло недалеко от Эрзерума, ибо именно туда спасся бегством султан со своей свитой.

23. «Удж» было очень сильное и многочисленное туркменское племя.

24. Которому улыбка Захарии показалась подозрительной.

25. Здесь Мафрузуму дается титул «мелик», т. е. «царь» (?)

26. «Тимар» — род ленного владения.

27. По персидской редакции, изданной г. Шефером, три дня.

28. А по Ш. Шеферу Мубариз эд-Дин Узункаш.

29. Т. е. во время возвращения Гияс-эд-дина из Византии.

30. Дань, которую должны платить христианские подданные султана.

31. Алашегр — древняя Филадельфия.

32. Опускаем высокопарное описание обоих войск.

33. Так назывался придворный, обязанностью которого было отведывать султанские блюда.

34. По словам автора другой цитированной выше истории Сельджуков, это сражение произошло 7 июня 1211 г. См. Abrege de Seldjouk Nameh etc. page 61. Этим оканчивается отрывок, изданный Ш. Шефером.

35. Разумеется конечно убиение Гияс-эд-Дина.

36. «Селямлик» — мужское отделение дома в отличие от «харем», куда посторонние мужчины не допускаются.

37. Пропускаем описание раздачи милостыни и пр. по этому случаю.

38. Т. е. Кир Алекси (Алексей I Комнин),

39. В тексте «удрал».

40. Т. е. в турецкий лагерь.

41. В тексте стоит «куда вы пожелаете», но, судя по дальнейшему ходу сказа, надо читать «куда мы пожелаем».

42. Т. е. ни жизни, ни здоровью.

43. Дата эта соответствует 1-му ноября 1214 года.

44. В тексте не совсем ясный оборот: «Сахиб-мектеб» — «окончивший начальное училище (?)».

45. В тексте «Дж-нджин».

46. С армянской стороны упоминаются витязи: Барон Василь, Барон Ошин, Барон Ношин и Барон Гундстапл.

47. Так читается это имя в кодексе, но г. Гоутсма доказал (См. Actes du VI congres international des Orientalistes, 2 partie p. 882), что следует читать Калопорос — kalon oroV, что в свою очередь было испорчено в Канделор или Сканделор.

48. В Сельджук-намэ говорится, что султан видел сон, предвещавший сдачу города, и по этому случаю устроил угощение для бедных, на которое пошло 100 коров и 1000 овец, причем велено было раздать 10000 серебряных монет.

49. Таким образом Алаийя стоит на месте древнего Канделора = kalon oroV = Калубурус.

50. Платье дервишей.

51. Ср. Actes du VI congres intern. des Orient. II partie p. 380 av., где г. Гоутсма высказывает предположение, что эта экспедиция была совершена около 1227 года.

52. Не лишено интереса брошенное вскользь на 322 стр. замечание, что на службе у Ала эд-Дина Кейкобада находился кроме Мафрузума (см. выше) еще какой-то «К-м-н-нус» (Комнин ?).