Комментарии

95. Подробности, переданные нам в следующей главе, показывают, что Шильтбергер под Великой Татариею разумел владения трех линий Джучидских, т. е. а) наследников старшего сына Джучи Орда-Ичен, или Белую орду b) потомков второго сына Батыя, или Золотую орду, и с) потомков пятого сына Шейбана, который, еще при жизни Орда-Ичена, в награду за храбрость свою в походе Батыя в Россию, получил в удел пятнадцать тысяч кочевых семей, которые и составляли Шейбанову орду; кочевья ее находились — летние при Яике, а зимние у Сыр-Дарьи, т. е. занимали нынешнюю Киргизскую степь оренбургского ведомства и отделяли Золотую орду от орды Иченовой, которая обнимала северную часть нынешнего Коканского ханства (Савельев, I, 161). Впоследствии Шейбаниды простерли свою власть к северу над частью Сибири. В этой же главе, как и в следующей, Шильтбергер говорит о Красных Татарах, но так как Татары подобного цвета никем не упоминаются, то я считал себя в праве заменить их в своем переводе обитателями Великой Татарии, при легкости, с которой слово rothen могло вкрасться в нашу рукопись вместо grossen.

96. Великая река, означенная здесь турецким названием Волги (edil, itil, река), могла только быть Аму-Дарья или Oxus, если город orden или Ordens (как читается у Пенцеля) был, как должно думать с Нейманом (пр. 170, 171), Ургендз, главный город Харезма, явно Шильтбергеров Horosamen. Впрочем, так как город Ургендз, обыкновенно, только означался наименованием края (напр. на монетах и Ибн Батутою), то спрашивается (если только Шильтбергер действительно писал орден, а не оргенс), не хотел ли он просто сказать, что Харезм был главный город Орды, когда после имени земли horosemen (стр. 105) прибавляет: So haist die Stat des landes orden. Во всяком случае, этот ордынский город (т. е. Харезм, или Ургендз) не мог совпадать с городом "origens", чрез который сам он проезжал во время своего путешествия из Дербенда в Джулад (см. выше). Однако так как и тот город Оригенс лежал, подобно Ургендзу, при Итиле, то может статься, что он по ошибке поместил его между Джуладом и Дербендом, вместо того, чтобы сказать, что Оригенс, (который, действительно, прннадлежал к улусу Джучидов, пока у них не был отнят Тамерланом в 1379-80 году), подобно Дербенду отделял Персию от Татарии. В этом случае, мое предположение (Гл. XXV, 2) о местоположении, если не Орнаса и Тенекса, то по крайней мере Арнача, на Тереке, сильно поколебалось бы и мне оставалось бы только сознаться, что я тогда все-таки предпочел бы мнение, что Арнач скорей мог совпадать с Ургендзом, чем с Азовом.

97. Город Тана (alathena, alla Tana) или Азак, занимавший место нынешнего Азова, был, как известно, в XIV и XV столетиях, весьма важен по своим торговым оборотам с Китаем. Хотя он в 1395 году в конец был разрушен Тамерланом, тем не менее вскоре снова стал привлекать к себе Венецианцев. Уже в 1404 году Клавихо (р. 78) видел в Константинополе шесть венецианских галер, пришедших туда, чтобы служить эскортою для "todas las sus naos que venian de la Tana". Даже после значительных потерь, претерпенных ими при новых нападениях на Тану со стороны Татар в 1410 году, Турок в 1415, и опять Татар в 1418 г., Венецианцы не переставали быть в сношениях с Таною, ибо, уже в 1421 году, бургундский рыцарь Гилльбер де Ланнуа (1. с. 43) видел в Каффе четыре галеры, шедшие из Таны и принадлежавшие им. Притом показание Шильтбергера, лично посетившего Тану вскоре после того, свидетельствует, что город этот, хотя и лишился прежнего своего значения в отношении к всемирной торговле, все еще славился рыбным промыслом, что впрочем также явствует из любопытных подробностей, переданных нам об этом предмете Иосафатом Барбаро.

Зато Шильтбергер первый Немец, посетивший или, по крайней мере, описавший Сибирь (гл. XXV), так что, по настоящему, заслуживал бы, чтобы его удостоили чести представиться своим товарищам в "Walhalla" с прозвищем Sa-uralsкі или Ssibirski. По крайней мере, он мог бы требовать это с подобным же правом, по какому прозвищем Sakuenlunski был недавно награжден Баварец Шлагинтвейт, с которым его земляк смело может быть сравниваем, если не по непосредственным результатам его исследований для науки, то по своей добросовестности и по мужеству, с которым переносил тяжести и лишения, сопряженные с его странствованиями.

98. Говоря, что Солкат или Сулхат, превращенный ошибкою в Vulhat, был главным городом в Кипчаке, Шильтбергер берет это наименование в смысле менее обширном обыкновенного, по которому оно означало южную Россию, со включением Крыма, где Солкат или Эски-Крым, действительно был главным городом. Эта ошибка с его стороны, если он тут действительно промахнулся, как полагает Нейман (пр. 179), могла произойти от того, что в его время, как выше было замечено (гл. XXVI), многие лица оспаривали одни у других сарайский престол, и что большая часть Кипчака могла признавать власть того или другого из ханов, избравших своей резиденциею город Эски-Крым, как это сделал "le viel empereur de Salhat", к которому отправился рыцарь де Ланнуа (ed Mone, 44), в 1421 году, с подарками Витольда и которого, так некстати, уже не застал там в живых. К сожалению, посланник литовского князя не передал нам имени своего "Солкатского" императора, в котором я подозревал (Зап. Одесс. Общ. III, р. 460) старого Едигея, так как Гаммер не представил доказательств в пользу своего мнения, что друг Витольда владел еще в 1423 году самостоятельным государством, прилежащим к Черному морю.

99. Все подробности касательно Каффы, помещенные в записках Шильтбергера, совершенно согласны с тем, что нам, по другим источникам, известно о важности и внутреннем устройстве этого предвестника Одессы, за исключением того, что он говорит о количестве домов в городе и его предместьях. Нельзя однако не благодарить его за то, что он нам оставил хотя приблизительное понятие о предмете, точное определение которого, в подобных случаях, не всегда удавалось даже нашим статистическим комитетам. Что дома в предместье принадлежали Евреям и что последние были двух родов, не требует объяснения. По понятиям тогдашнего времени, без сомнения, не допустили бы поселиться в городе не только талмудистов, но и караитов, которые, еще в X столетии, встречались бы в Каффе, подобно тому как в Керчи (Сефарад, припоминающий мне Сапорад, куда, по пророку Абдию, царь ассирийский переселил израильских пленных: Vivien de Saint Martin, Mem. hist. s. l. geogr. anc. du Caucase, 45) и в Эски-Крыме (Солхат и Унхат), если бы можно было признать, с Фюрстом (Gesch. d. Karaeerthums, Leipzig, 1862, I, 125), подлинность приписки на древней еврейской грамоте. Нельзя, впрочем, ныне более отрицать, что Евреи вообще обитали уже в Крыму в первых столетиях нашей эры, хотя это еще не доказывает, что эти Евреи были потомками десяти израильских колен, как нас хотят уверить, на основании найденных в Чуфут-Кале и в других местах, надгробных надписей, с означением эры пленения, слишком поспешно выдаваемого за ассирийское 690 года, как я старался показать (Notices sur les colonies ital. en Gazarie в Mem. de l’Ac. des Sc. de St.-P. X № 9 р. 82). Тут же я указал на тождество города Karckeri Шильтбергера с Киркиер, или Чуфут-Кале, населенном ныне полдюжиною караимских семейств, хотя во время Шильтбергера он еще был одной из резиденций крымских ханов. Наконец, я также успел доказать, что область, в которой находился этот город и которая ошибкою копииста превратилась в "Sudi", была непременно горная часть Тавриды, или Готфия, называемая Татарами Tams, потому что турецкие племена этим наименованием означают "покоренный народ". ІІоэтому я не остановлюсь на всех этих вопросах, уже разобранных; но не могу пройти молчанием странную ошибку, приписанную Нейманом, совершенно не впопад, нашему путешественнику. Сказавши (прим. 181), Бог знает почему, будто бы он под именем Karckeri разумел Херсон, его издатель не убоялся присовокупить, что он должен был иметь в виду Анкерман, когда говорит, что св. Климент был брошен в море возле одного города в Готфии и что этот город был называем Турками Сарукерманн. Но почему Шильтбергер не мог справиться, немного лучше Неймана, о местности, куда св. папа римский был сослан, так как, еще в 1333 году, католическое епископство существовало в "Херсоне в Готфии", и так как дажс "Абул-Феде", никогда не бывавшему в городе, названном еще Рубруквисом "Kersona, civitas Clementis", было не безъизвестно, что этот самый город у туземцев назывался Сарукерман.

100. Северо-восточный берег Черного моря Шильтбергером назван Starchas, по имени Черкесс или Черкасс, под которым этот народ уже является у Плано Карпини, Абул-Феды, Барбаро и других. В старину Черкесы более были известны под именем Казаков и Зихов, составлявших две ветви одного и того же народа. В пользу тождества Зихов с Казаками или Черкесами ссылаются, обыкновенно, на свидетельство Георгия Интенария, посетившего их край в 1502 году и выражающегося следующим образом: Zychi in lingua vulgare, graeca et latina, cosi chiamati et da Tartari et Turchi dimandati Circassi (Ramusio fol. 196 cf. Klaproth в Potocki, Voyage d. 1. steps d'Astrakhan I, 133 и D'Ohesson, 1. с. прим. XXI). Но гораздо прежде, чем итальянским путешественником, тождество Зихов и Черкесов признано Шильтбергером: в LVI гл. он говорит, что Турками "Sygun" были названы "tschercas". Во времена императора Константина Багрянородного (De adm. imp. с. 42), их область простиралась вдоль по берегу Черного моря, на протяжении 300 миль, от реки Укрух, отделявшей их от Таматархи, до реки Никопсис, где начиналась Абасгия, или земля Абхазов, обитавших также на протяжении 300 миль от сказанной реки и соименного ей города до Сотериополя.

Река Укрух — явно Кубань, образующая двумя рукавами своими остров Тамань, на котором лежала Таматарха или наша Тмуторокань. При северном рукаве лежал город, называемый Итальянцами Иосора, по имени самой реки, и едва ли не тождественный с городом Шакрак или Джакрак, который, по Абул-Феде (пер. Reinaud, II, 40), должен был занимать место нынешнего Темрюка, так как он помещался именно в том пункте; где берег Азовского моря, пролегающий сначала к востоку, круто поворачивает к северу. Что же касается города Сотериополя, то Мюллер (Geogr. gr. m. 1. 379) не должен был верить Маннерту (1. с. VI, 362), что он совпадал с Севастополем, так как мог читать у Кодина (I. с. 315), что Pythia, т. е. нынешняя Пицунда, прежде называлась Soteropolis. Вероятно, это было только прозвание, данное древнему городу Pytius, по восстановлении, разрушенных в войне с Персами, его стен главнокомандующим греческим на Кавказе, Сотириком, убитым вскоре спустя (556 г.) Мизимианами, обитавшеми к С.-В. от Апсилиев (Ag. III, 16, 17; IV, 12). Впрочем, трапезунтские Греки продолжали еще в XIV столетии означать Пицунду под наименованием Сотирополиса (ср. статью Куника о Калкской битве, в Уч. Зап. Имп. Ак. Наук III, 2, р. 740). В актах патриархата Константинопольского, под 1347 годом (ср. Зап. Од. Общ. VI, 447 припоминается о необходимости соединить митрополию Сотиропольскую с Аланийской. Митрополиты или архиепископы (Hier. ed. Parthey, р. 233) вичинские, о которых часто говорится в этом же сборнике, поэтому не могли быть "Бичвинтские", тем более, что один из них был в близких сношениях с унгро-валахским господарем Александром (3. Одес. Общ. VI, 455). Без сомнения, его кафедра находилась между Варною и мысом Кара-бурун, или Маврос, при устье Камчика, или Бичины, названной Дицина Константнном Багрянородным, Анною же Комниной правильнее — Вицина (Schafarik, II, 216).

На итальянских картах XIV и XV столетий тут отмечено имя laviza, или vica, в котором Примоде (Et. s. 1. commerce de la mer Noire, р. 212) узнавал нынешнее местечко "Vizeh", которое следует различать от лежащего гораздо более к югу городка "Viza" или Бизия, бывшего также резиденциею архиепископа (Parthey 1. с. 234), а во времена, гораздо более от нас отдаленные — столицею превращенного в удода фракийского царя Терея, гонителя Филомелы.

Во всяком случае, река Никопсис не могла совпадать, вопреки мнению Клапрота (1. с.), с fiume Nicofia или Nicolo морских карт XIV столетия, так как это имя, переделанное с греческого Анакопи (anakoph, зарубка, escarpement), в них отмечено не к северо-западу, но к юго-востоку от Пицунды (peconda, по-грузински Бичвинта), где, как известно, сохранилась прекрасная церковь, построенная при Юстиниане, т. е. между этим местом и Сухумом, древнего Диоскурий. По всей вероятности, нынешняя долина Шапсухская орошалась рекой Никопсисом Константина, тогда как соименный ей город мог находнться в пяти морских милях южнее, при нынешнем Негопсухе (Taitbout, Atlas de la mer Noire), где сохранились развалины. Здесь поэтому находился также лежащий между Абхазиею и Зихиею город Никофсия (Nicophsia), где, по грузинской летописи (Brosset, Hist. de la Georgie, I partie, S.-P. 1849 , р. 61), спутник Андрея Первозванного, апостол Симон скончался и был предан земле. По другому известию, приведенному Адрианом Баилье (Vie des Saints, III, 415), святой этот был замучен в городе Suanir, в котором Баилье узнал имя Суанов (souanes). Соглашаясь с ним, Броссе прибавляет от себя, что тело апостола, умерщвленного в Сванетии, легко затем могло быть переведено в Абхазию.

Но так как, по Арриану (ed. Muller, 1, 397), на абхазском берегу тогда обитали Саниги, то нет надобности думать, что летописец ошибся, когда говорит, что гробница св. Симона находилась в той самой местности, где он кончил жизнь. Нужно только допустить, что Никофсия также называлась городом Суанир, потому что принадлежала Санигам.

Что город этот, явно тождественный с лежащим на границе Зихим городом Никопсис, скорей совпадал с Негопсухою, чем с Анакопою, хотя мнение Клапрота разделяют Дюбуа (Voyage aut. du Caucase) и Броссе (1. с.), можно также заключить из грузинских летописей, неоднократно упоминающих о Никофсии. Так, напр., мы читаем во французском их переводе (стр. 648), что царь Георгий V (1318-1346) привел в порядок дела всей Грузии и что ему были подвластны все Кавказцы от Никофсии до Дербенда, а затем (стр. 649), что, по восшествии на престол его сына Давида VІІ, собрались католикос, епископы и вельможи со всех провинций от Никофсии до Дербенда. Если же положить, что Никофсия занимала место Анакопы, то следовало бы также допустить, что летописец отнес ошибочно лежащий к северу от Никофсии город Пицунда к земле Черкесов, и что тамошний епископ не участвовал в приведеннои съезде духовных и светских сановников Грузии и Абхазии, что невероятно.

По итальянским картам, та самая местность, где на нынешних отмечена Негопсуха, называлась p. de susaco (sussaco, zursaco), который Арриану был известен под странным названием "древней Ахаи", подобно тому, как изливавшаяся в ста верстах южнее и отделявшая Зильхов от Санигов река называлась Ахайем.

По Вивиен-де-Сен-Мартену (Georg. anc. du Caucase р. 28), оба эти имени, из коих первое приходится как раз в средину расстояния между Пицундою и Темрюком, переделаны на свой лад Еллинами из имени абхазского племени Шахи, впоследствии обитавшего в этих местах. Из донесения губернатора Каппадокии, впрочем, видно, что Санигн обитали вдоль по берегу до окрестностей Севастополя; за ними следовали Апсилии, а потом уже Abasgoi, жилища коих доходили до Фазиса. Итак Абхазы, кажется, тогда еще не занимали ту местность, где их находим в X столетии, и откуда они затем снова распространились более к югу, судя по пункту, где на часто мною приведенных картах отмечено имя Avogussia, или Avogassia. Это передвижение Абхазов к югу совершенно согласно с общим ходом событий на Кавказе и с показанием Шильтбергера, что в его время главным их городом был Сухум.

По Гюльденштедту (Reisen, I, 463), Абхазы и Черкесы говорят двумя диалектами одного и того же языка; первые приняли святое крещение около 550 года стараниями императора Юстиниана; Зихи же еще гораздо прежде обратились к христианству, коего следы до ныне между ними сохранились, так как онн впоследствии только, чтобы угодить Туркам, решились принять их учение (Taitbout, Voyage d. 1. pays des Therkesses, в Potocki, 1. с. II, 308). Известно, что онн до новейшего временн имели привычку продавать детей и даже своих собственных, как во время Шильтбергера, и, подобно сему последнему, Тетбу (289) удивляется, каким образом люди, почитавшие свободу первым из всех благ, могли решаться на такой гнусный поступок. Заметка Шильтбергера об уважении, питаемом этими горцами к грому, также согласна с следующими словами Тетбу (ibid. 309, 310): "Les Tcherkesses n’ont point de dieu de la foudre, mais on pourrait se tromper en assurant qu'ils n'en ont jamais eu: le tonnere et chez eux en graude veneration; ils disent que c'est un ange qui frappe ceux que la benediction de l’Eternel a distingues. Le corps d’une personne frappee par la foudre est enterre solennellement et tont en pleurant le defunt, ses parents se felicitent de la distinction dont leur famille vient d’etre honoree. Ces peuples sortent en foule de leurs habitations au bruit que fait cet ange, dans sa course aerienne et lorsqu’il passe quelque temps sans se faire entendre, ils font des prieres publiques pour l’engager a venir".

101. Принимая во внимание, что Шильтбергер и его переписчики мало заботились о том, чтобы передать нам собственные имена в таком виде, чтобы нельзя было усомниться в настоящем их значении, невозможно будет требовать, чтобы я угадал, кто такие были племена kayat и inbu, которые, вместе с Монголами, составляли население Великой Татарии. Во всяком случае, приведенные два имени не были им выдуманы, но о них он узнал от самих туземцев или же от татарских их владетелей. Последние могли различать от собственных своих соотечественников те именно племена, которые, под верховной властью потомков Чингисхана, долее других сохранили наследственных своих владетелей. Таковыми были пред прочими вышеупомянутые Кераиты или Унг, (гл. ХХV), коих Шильтбергер, подобно Грузинцам, легко мог назвать "Quiath" (Brosset 1. с. 488), и Уйгуры, начальники коих, именуемые Эдекутами (Erdmann, 1. с. р. 245), удержались до 1328 года, припоминая нам именем своим известного Эдеку или Едигея, которого Шильтбергер провожал в его походе в Сибирь. По Нейману (прим. 185 и 186), он, действительно, разумел эти два племени, т. е. Кераитов и Уйгуров, под своими kayat и inbu. Однако так как его комментатор ничего не говорит о причинах его мнения и так как доводы, только что мною приведенные, недостаточны для того, чтобы более нельзя было сомневаться в его справедливости, то может статься, что Шильтбергер вовсе не хотел говорить о Кераитах и Уйгурах, но о двух других племенах, с которыми ему пришлось лично познакомиться. Я хочу говорить о Кайтаках, и о племени Джамбулук.

Еще во время Масуди, Кайтаки, или Кайдаки, обитали на северной стороне Кавказа, возле Каспийского моря; туда же их помещает Абул-Феда и там они удержались до нынешнего дня. Мы уже видели, что они тщетно пытались остановить Тамерлана в последнем его походе против Тохтамыша и что между ними, спустя немного, находились католики и другие христиане (Гл. XXV пр. 2). Тем не менее они не переставали разбойничать, как это испытал в 1468 году наш купец Никитин, брошенный бурею к берегу около Тарку. Тщетно он надеялся возвратить свое имущество с помощью Ширван-шаха (Феррух Иессар: Dorn, Schirvanschache etc. 582), шурина царя кайтакского Адил-бека. Так как сей последний, подобно шурину своему, не мог не быть мусульманином, то ясно, что и большая часть его подданных были поклонниками лже-пророка. Притом народ этот долженствовал быть довольно многочислен, чтобы обратить на себя внимание Шильтбергера, когда он проезжал чрез эту страну в своем путешествии из Персии в Татарию.

В бытность его в последней стране, он, без сомнения, проводил более или менее времени среди Ногайев Джамбулукской или Иемболыкской орды, обязанной, по Тунману (Busching, Gr. Erdbeschr. Troppau, 1784, IV, 387), именем своим тому обстоятельству, что они долго кочевали при реке Ембе, изливающейся в Каспийское море. Уже, при конце XVIII столетия, они, по тому же автору, двинулись к эападному берегу Азовского моря, где, действительно, находились их кочевья во время присоединения сего края к империи. Однако, если припомнить беспокойный характер этих Татар и частые перевороты, случавшиеся между ними, то можно предполагать, что уже во время Шильтбергера они, по крайней мере отчасти, кочевали в этих местах. В этом случае объяснилось бы также, почему татарский князь, которого де Ланнуа (1. с. 40) застал, в 1421 году, близ Днепра "logie sur terre avec tous les siens", назывался Jambo. Так как преемники сего князя могли выбрать для себя помещение немного более приличное, то им мог принадлежать "Ябу-городок", уступленный ханом крымским, в 1517 году, польскому королю Сигизмунду, вместе с другими приднепровскими городами (Сборник кн. Оболенского, I, 88). Все эти обстоятельства дозволяют нам думать, что Шильтбергер именно разумел Татар Джамбулукской орды под своими inbu, или Iabu, как они названы в издании 1814 года.

102. Так я перевожу слово gewarach, которое у Пенцеля пропущено. Келер в приведенном выше списке погрешностей Неймана, считал нужным прибавить к этому слову, кроме вопросительного знака, еще следуюшую заметку (Germania, VII, 379): "Neumann erklaert es fuer Gestrauch, ohne Begruendung. Die beiden Drucke (т. е. ему доступные издания путешествия Шильтбергера: франкфуртское 1553 года и нюрнбергское Иоанна Берга и Ульриха Нейбера) haben nur Gras". Но из этого разве только следует, что прежние издатели столь же мало, как и г. Нейман, успели объяснить значение слова gewarach, напоминающее мне французское слово varech, употребляемое и теперь еще для означения всякого рода морских растений. Быть может, явно одинаковое с ним по происхождению слово gewarach означало здесь у Шильтбергера растущий в изобилии в наших плавнях и балках камыш, хотя, правда, он собственно по-немецки назывался и называется Raus, Ries, Rohr, Rohricht etc. По крайней мере, нужно только припомнитъ, какое важное значение и ныне еще камыш имеет в степном хозяйстве, чтобы представить себе, что Шильтбергер не мог не упомянуть о растении, без которого он неоднократно рисковал бы умереть от голода или стужи во время своих странствований по Великой Татарии. Заметка сия, впрочем, также относится к бурьяну (Heidekraut), который Шильтбергером мог быть назван "Wegerich".

103. Кажется, что Шильтбергер здесь, по рассеянности, писал Арабия вместо Египет, так как он тут же прибавляет, что главным городом упомянутого им края был missir, или miser, как этот же город им назван в главе XL, где прямо говорит, что христианами он был называем Cair, т. е. Каиро. Легко понять, почему он воображал, что туземное наименование Фостата (Мизр), неправильно Европейцами названного "старый Каиро" (S. de Sacy, Relat. de l'Egypte par Abd-Allatif, 424), также могло бытъ применено к городу Каиро, ибо в его время оба эти города до такой степени распространились во все стороны, что собственно слились в однн и тот же город, подобно Гамбургу и Альтоне, которые один из наших ветеранов 1812 года, без сомнения, смешал, когда хотел меня уверить, что из городов Германии, им посещенных, один только Альтона мог быть сравниваем с Парижем по шуму и движению на улицах своих. Де Ланнуа, превосходя ученостью нашего и баварского ратников, различает Каиро от Фостата или Misr (р. 80), который у него назван Вавилоном, т. е. именем, которое, действительно, перешло к Фостату от вавилонской колонии, переведенной в эту местность еще Камбизом (Норов, Пут. по Египту, I, 154).

Ныне еще часть Каиро и Фостата называется Коптами Боблион, т. е. Малым Вавилоном, превращенным в Новый Вавилон средневековыми писателями, которые посему самому считали ссбя в праве называть владетелей Египта Вавилонскими султанами, различая их резиденцию от древнего города Вавилона, как напр. автор географической поэмы XIII века в следующих стихах (Zingerle, Eine Geogr. aus dem XIII JH. Wien, 1865), к которым переходит после описания Александрии:

"in der lantmarke zil
einhalp ist in daz land gesat
Babilones, ein houbestat
niht diu Babilonia
diu da lit in Kaldea
von der ich vor han geseit".

Иногда, впрочем, смешивали эти два города и некоторые летописцы времен крестовых походов, напр. Арнольд Любекский (Die Geschichtschr. d. Vorzeit, XIII JH, III, р. 283), которые до того запутались, что смешали даже Евфрат с Нилом: d nu man muss wissen dass der Euphrat und der Nil ein und dasselbe Gewaesser sind.

Впрочем, упомянутая ошибка Шильтбергера нам объясняется уже следующими словами де Ланнуа: est a savoir que le Caire, Babillone et Boulacq (как еще ныне называется небольшой соседственный Каиро город, названный Норовым [р. 140] египетским Манчестером, по причине фабрик, устроенных в нем Мегеметом Али) furent jadis chacune une ville a par lui, mais a present (1422) s'est tellement edifiee que ce n'est qu'une mesme chose, et y a ancune maniere de fossez entre deux plas sans eaue, combien qu’il y a moult de maisons et de chemins entre deux et peut avoir du Kaire a Babillone trois mille et de Boulacq au Kaire trois mille. Большому пространству, занимаемому этими тремя слившимися в одну массу городами, соответствовало, нет сомнения, число их жителей, по крайней мере пока они не лишились значительной части своего населения, "et especialement", как говорил де Ланнуа (р. 80), "depuis environ vingt ans", перед собственным его там пребыванием. Действительно, мы узнаем от Абул-Магазина, приведенного Вейлом (11, 125), что, в царствование султана Фараджа (1399-1412), Египет и Сирия подвергались разного рода бедствиям. К нашествиям Монголов и к беспрестанным внутренним войнам присоединились разбои европейских моряков, голод и чума, так что население этих стран уменьшилось двумя третями. Число жителей, именно в городе Каиро, полагалось неимоверным. На него указывали, как на многолюднейший город в свете, и уверяли, что он заключал в себе более жителей, чем вся Италия, и что число бродяг, в нем проживавших, было значительнее, чем все население Венеции. Впрочем, Брейденбах (cf. Webb, A survey of Egipt and Syria, undertaken in the year 1422 by S. G. de Lannoy, в Archaeologia etc. XXI, Lond. 1827 р. 376), передавая эти известия, весьма кстати замечает: Audita refero — neque enim ipse numeravi. Шильтбергер, вероятно, не поступил иначе, когда наделяет город Мизр столькими улицами, сколько он же полагал домов в Каффе; может бытъ, даже он этими числами хотел только дать почувствовать своим читателям, сколь велико было различие между этими двумя городами, в отношении к их населенности. Можно, впрочем, взять в буквальном смысле то, что он говорит о 20.000 человек, составлявших дворню султана; нужно только допустить, что он имел тут в виду обитателей цитадели каирской, т. н. "Нагорной крепости, о которой де Ланнуа выражаетя следующим образом: "est le dit chastel moult grant comme une ville fermee et y habite dedens avec le soudan grant quantite de dens, en especial bien le nombre de deux mille esclaves de cheval qu'il paye a ses souldees comme ses meilleurs gens d'armes a garder son corps, femmes et enffans et autres dens grant nombre". В 1778 году, в замке этом полагалось даже до 30.000 человек, на половину воинов (Parsons, Travels p. 302; ap. Webb, 1. c. p. 380).

Говоря, что нельзя было сделаться султаном, не будучи предварительно проданным, Шильтбергер также совершенно прав, так как войско Мамелюков, состоящее, как уже видно из их имени, из прежних невольников, присвоило себе право располагать престолом, по смерти султана, для кого-либо из среды своей. Де Ланнуа, который не менее Шильтбергера был поражен этим злоупотреблением, отзывается о нем следующим образом (р. 83): "Item, ne se fait icelui soudan jamais naturellement de la nacion de nulz d'iceulx du pale, pour ce que les gens d’iceulx pais sont trop meschans et de trop foeble condicion a bien garder leur pais, comme ils dient, ainchois le font d'aucun admiral esclave qui par le sens, vaillance et grant gouvernement de lui se scaura tellement advanchier qu'il aura acquis puissance et amis du soudan et des autres amiraulx et esclaves, sy que, apres la mort du soudan, par les choses dessus dictes il sera seigneur. Et est ainsi que par puissance et par parties qui les soustiennent, et nonobstant cesy ect il toujours en doubte et peril d'estre boute dehors par aucun autre dit admiral qui sera puissant autour de luy, soit par trahison ou par autres bendes qui seront favorables a celui admiral contre luy".

104. Из числа лиц, царствовавших или домогавшихся престола в Египте, во время пребывания Шильтбергера на Востоке, он прежде прочих припоминает султана "marachloch", или "Warachloch", и сына его Иосифа или "Iusuphda", в коих мы узнали (Гл. XI прим. 1) Беркука и сына его Фараджа. Кроме этих двух султанов, он говорит о каком-то "Mathas", или "Matthas", царствовавшем между ними. Наконец, исчисляет еще трех преемников Иусуфды: Zechem, или Zachan, Schyachin, или Syachin, и malleckhchascharff или Mellekhostharf, которого немного ниже называет "Balmander", или даже "Salbmander", по изданию 1814 года.

Не трудно угадать, что оба эти имени могут быть отнесены только к султану Бурсбаю, царствовавшему от 1422 до 1438 года и принявшему, при восшествии своем на престол, по господствовавшему в крае обычаю, титул Аль-Мелик и почетные прозвища Аль-ашраф Сенф-Эддин Абуль-Насир (благороднейший меч веры и отец победы: Weil , II, 167). Столь же легко узнается в несчастном Матасе Шильтбергера губернатор Малатии Минташ или Манташ, который, успевши на время занять место Беркука, все-такн погиб впоследствии (1393 г.) столь же жестоким образом, как и Mathas, с тем только различием, что не был распилен, но колесован. Даже может статься, что, по ошибке арабского автора или его переводчика, последний род смерти поставлен вместо того, о котором говорит Шильтбергер. По крайней мере, последнее наказание с давних пор было в моде как в Египте, так и в других странах Востока. Так, напр., по Диону Кассию (LXVIII, 52), Евреи, возмутившиеся при Траяне в Киренайке и в Египте, перепилили Римлян и Греков, коих могли схватить, намазали себе лицо их кровью и надевали их кожу. В одном из дельных примечаний своих к переводу сочинения Макризи, Катрмер (1,1. р. 72 пр. 103) приводит много примеров, свидетельствующих, что этот род наказания был еще в употреблении во времена Шильтбергера не только в Египте, но и в Персии, и между Монголами, как между прочими жертвами это испытали, может быть, русские князья, взятые в плен после сражения при Калке (Карамзин, III, р. 145).

Что касается Цехема или Цакана Шильтбергера, то можно, не ошибаясь, видеть в нем губернатора Сирии Джакама, который, возмутившись против Фараджа, был признан султаном в Сирии, но затем погиб в войне против Кара Иелека в 807 году магометановой эры.

Труднее сказать, какого именно из преемников Фараджа Шильтбергер разумел под своим Шиахин. Если судить по одному только сходству имен, то казалось бы, что он говорил о Шейх-Махмуде, царствовавшем в Египте до 1421 года и вступившем на престол после калифа Аббаса Алмустайна, который, по убиении Фараджа в 1412 г., сам несколько месяцев соединял в своем лице светскую власть с духовной. Но так как Шейх-Махмуд скончался в глубокой старости естественною смертью, то не мог иметь ничего общего с Шиахином, о мученической смерти которого Шильтбергер передает нам подробности, обличающие в нем очевидца его пытки. Ни один из прочих предшественников Бурсбая (Ахмед, старший сын Махмуда; упомянутый иеродиаконом Зосимою "царь Тотар" (Thater) и Могаммед, младший сын Махмуда) не претерпел участи Шиахина; поэтому остается только признать его за одно и то же лицо с губернатором Сафада Ацахири. Действительно, последний, поднявший знамя бунта в самом начале царствования Бурсбая (Weil, II, 169), был затем оставлен своими приверженцами, должен был сдаться и предан пытке (1423 г.), а потому мог быть подвержен тому жестокому роду наказания, о котором говорит Шильтбергер.

105. По Нейману (пр. 193), это письмо, равно как и титулы, в нем присвоенные султану, были выдуманы Армянами, по рассказам коих Шильтбергер передает их нам. Но и в этом случае издателъ его записок должен был стараться отыскать настоящее значение этих странных титулатур, дабы не давать повода думать, что Шильтбергер, действительно, иногда сам не имел никакого понятия о том, что нам передает. Таким образом, нам придется здесь защищать его, не против его клеветников, но против неловкости его почитателей.

Что же, во-первых, касается факта, что Бурсбай обратился письменно к разным христианским государям по случаю свадьбы своей дочери, то я в подобном поступке не нахожу иичего удивительного со стороны монарха, который находился в коммерческих и дипломатических сношениях с морскими республиками Италии, с королями аррагонским и кипрским и греческим императором, к которому назначено было, может быть, письмо, адресованное в rom, так как Шильтбергер под этим словом мог разуметь Рум и так как это имя означало тогда Грецию и даже турецкие владения в Европе и Малой Азии. Во-вторых, касательно же титула Бурсбая, был ли он выдуман или нет, я считаю не лишним списать его здесь сполна, дабы читатель мог его сравнить с переводом, поставленным мною в тексте, равно как и с примечаниями, коими я стараюсь оправдать tant bien que mal этот перевод. Замечу только предварительно, что следует только припомнить пышные выражения, которыми наполнены титулы владетелей восточных стран, чтобы допустить, что Бурсбай мог назвать себя владетелем разных земель, которые ему не принадлежали и на которые ни ему, ни находившемуся под его покровительством калифу, никогда не приходило на мысль осуществить свои притязания.

Вот титул по обеим рукописям. Имена, поставленные в скобках, относятся к изданной Пенцелем:

"Wir Balmander (Salbmander) allmachtiger von karthago, ain Soldan der elden Saracien, ein herr zu zuspillen (Puspillen) aiu herr des obristen gots zu Iherusalem, zu capadocie (Kappadocia) ein her jordans, Ein herr im orientenland, da das siedent mer usz gat, ein herr zu bethlahen, da uwer frow geboren ward, unser nifftel und ir sun unser neff von nazareth, Ain herr zu synay, von Talapharum (Capernaum) und des tals ze josaphat, Ein herr zu germoni, (Sormoni) an dem berg sint gelegen zwen und subentzig turen all verpracht mit marbelsteinen. Ein herr des grossen forsts, vierhundert mil lang und wol besetzt mit zwein und subenzig sprachen. Ein herr des paradis und der wasser, die dorusz fliessent, gelegen in unserm land capadocie (Kappadocia), ein vogt der hellen (Holle), Ain gewaltiger kaiser zu Constantinoppel, amorach von kaylamer (Aroch von Keylamet), Ain gewaltiger keiser zu galgarien, Ain herr des durren boms (des Thirmbaues) ain herr, da die sunn und der mon uff gat und zugt vom hochsten zum letsten, ain herr da enoch und helyas begraben sint. Item ein beschirmer des ersten priesters johan in der verschlossenen rumany (Rimaney) und ein veramunder zu wadach, Ain bewarender zu Alexander (Alexandrien), Ain anheber der vesten Stat zu Babilonie, da die zwo und subentzig sprach inn gemacht wurden, kaiser kuenig aller kueng. Ain herr Cristen, Iuden und haiden, Ain maeg (Freund) der goetter).

106. Нужно сознаться, что, называя себя самодержцец Карфагена, Бурсбай впал бы в анахронизм, так как ему разве могли принадлежать одни только развалины города Дидоны. Однако, если взять во внимание, что город Тунис, на который султан мог иметь притязания или как преемник Фатимидов, или же как покровитель аббасидского халифа, обстроился на счет древнего соперника Рима в ближайшем его соседстве; если, кроме того, припомнить, что в Африке еще не было забыто прежнее величие Карфагена (Silv. de Sacy, Desc. de l'Egipte р. Abd-Allatif. p. 518 seqq. и Lee, The travels of Ibn Batuta; р. 4) , — то не было бы невозможным, что имя его поставлено в титул для означения Туниса. В противном случае, я спросил бы, не писал ли Шильтбергер, по какому-нибудь недоразумению, Карфаген вместо Каирван: как известно, одно из главных святилищ исламизма, почему и мог занимать первое место в титуле первого из мусульманских владетелей, тем, более, что, по Абул-Феде (II, 198), город "Cayroan" считался самым красивым городом в Магребе.

107. Сказанное только что о Каирване могло бы также быть применено к Сицилии, некогда принадлежавшсй Аглабитам, и еще удобнее к Севилле, названной Ишбилия Персами (D’Ohsson, 1. с. 265), так что Шильтбергер легко мог слышать, будто бы город этот назывался Цуспиллен.

108. Так, по крайней мере, тот же самый султан Бурсбай называет себя в письме своем, от 833 года геджры, к мирзе Шах-Роху, сыну Тамерлана (S. de Sacy, Chrestomathie arabe I, р. 324). Таков также мог быть смысл слов, худо переведенных Шильтбергером: des obristen gots etc. Это выражение, будучи заимствовано с еврейского, для него осталось загадочным.

109. В переводе своем я оставил слово Каппадокия, не зная, каким другим словом следовало бы его заменить. Ибо, вероятно, оно не находилось на этом месте, так как ниже еще раз упоминается Каппадокия, и невероятно, что Бурсбай или, пожалуй, изобретатели его титула, два раза записали бы в оный одну и ту же страну. В приведенном письме к Шах-Роху, Бурсбай называет Иерусалим "преподобным": может быть и тут стоял подобный эпитет, а не имя провинции, которой не было места между Иерусалимом и Иорданом. Также может статься, что провинция эта, по описке, попалась в титул вместо города Капернаум, ныне Тел-гум (Ranmer I. с. 131), где сохранились многие развалины, в том числе остатки здания, величием и великолепием своим превышавшего все, что Робинсон видел в Палестине.

110. Я не смел пропустить в своем переводе это место, хотя убежден, что его в оригинале не было, или что оно попало туда сполва по той причине, что Шильтбергер от самого титула не различал те объяснения, которые сообщивший ему копию титула считал нужным прибавить от себя. Но и в этом случае Шильтбергер, не будучи посвящен во все таинства ислама, вероятно, перетолковал по-своему смысл тех слов, которые действительно, могли встречаться в титуле. Так, напр., он мог себе вообразить, что султан, действительно, хотел выдать Спасителя за своего внука или племянника (neff), потому что ему при именах Вифлеема или Назарета (которые могли быть упомянуты в титуле) могли сделать замечание, что мусульмане считали Христа одним из главных пророков или неби, и даже могли его называтъ Neffs, дух, душа, потому что его считают "духом Божиим" (Mouradgea d'Ohsson, нем. пер. II, 117 cf. I,112).

Подобное недоразумение могло побудить Шильтбергера думать, что Бурсбай гордился своим родством с Матерью Божиею, что невероятно со стороны султана, при уважении, которым и она пользуется у магометан.

111. В средних веках немецкие авторы, в стихах и прозе, часто упоминают о семидесяти двух языках и народах, или потому, что таково было число учеников Спасителя, или по той причине, что это число основывалось на немецкой дуодецимальной системе (Germ. 1, 217 cf. Zingerle, Eine Geogr. aus dem XIII JH. Wien. 1865 р. 56).

Впрочем, не только у потомков Тевта, но и у Азиатцсв число 72 употребляется для означения большого количества, как я мог бы, в случае надобности, доказать многими примерами, кроме тех, которые встретим тотчас. Замечу только, что таково было как раз число колен сирийских, сект магометанских, мудетеидов персидских, башен Джезире-бен-Омара и проч. и проч.

Поэтому упомянутые в титуле семьдесят две башни горы "germoni" легко объясняются заметкою Робинсона (Raumer, 1. с. 33), что гора Гермон опоясана храмами (ist von Tempeln umgurtet), разумеется развалившимися. Подобно тому, как эта гора поименована Sormoni в издании 1814 года, в нем читается Capernaum вместо Talapharum, которое я охотно переменил бы в Tel-el-Faras по имени горы, которою оканчивается Джебель-ель-Шейх или Гермон.

112. Эта пуща могла находиться на одном только Кавказе, покрытом дремучими лесами и имеющем в протяжении, a vol d’oiseau, в самом узком месте перешейка, как раз столько миль, сколько Шильтбергер полагает для своего леса. ІІритом 72 языка, которыми в нем говорили, припоминают нам 72 народа, обитавшие по Истахри (Dorn, Geogr. cauc. 521), на Кавказе и говорившие, каждый, особенным языком, равно как и 72 народа, заключенные Адександром за воротами каспийскими (Lelewel, Geogr. du m. a. Epilogue, р. 109), тогда как, по другому преданию, Могаммед, на смертном одре своем завещал своим приверженцам покорение этой страны, которая ему была особенно дорога, почему и разные секты магометанские ставят ее, в отношении святости своей, выше Мекки и Медины (Mouradgea d’Ohsson, нем. пер. II, 182).

Поэтому не было бы удивительным, если бы владетель Египта, который мог считать себя законным преемником основателя Александрии и стены Дербендской, в титул свой вместил страну, которая была его родиною и по понятиям его единоверцев пользовалась особенным благословением.

113. Если султан египетский мог иметь притязания на леса Кавказа, то не должен был забыть Каппадокию, которая ему отчасти действительно принадлежала и куда он имел право поместить рай. Ибо, на подобие евреев и христиан, магометане полагали, что этот сад лежал в прекрасной стране (Адн), орошаемой рекой чудною, источником Евфрата, Тигра, Джихуна (Pyramus древних) и Сихуна (Sarus), которые все протекают или в Каппадокии или в ближайшем ее соседстве, так что Бурсбай мог столь же мало удалиться от действительности, и даже менее, чем наши ученые, которые полагали найти библейские реки Геон и Фисон или в Оксе и Яксарте (Гаммер), или в Араксе и Фазе (Бругш), или же, наконец, в Волге и Инде (Раумер).

114. Двенадцатый и последний имам, потомок Алия, Могаммед пропал без вести, двенадцати лет от роду (в 873 г. нашей эры), в одной пещере близ Серменрея, в 50 верстах от Багдада. Это событие подало повод к образованию разных религиозных мнений, более или менее эксцентрических, касательно его природы и воскресения. Шииты именно воображают, что этот Меди, или судья небесный, все еще живет в своей неизвестной пещере и ожидают его возвращения с такнм же нетерпением, с каким евреи ожидают появления Мессии. Сунниты довольствуются уверенностью, что он явится при конце мира, в сопровождении 300 небесных духов, и склонит все народы к принятию ислама (Mouradgea etc. I, 52).

Без сомнения, все это еще не доказывает, что я был прав, возлагая на султана египетского охранение этой пещеры, на том основании, что он у Шильтбергера именуется "ein vogt der hellen". Поэтому я охотно согласился бы, если бы это от меня потребовали, что здесь речь идет скорее о городе Helle (al-Halle, ныне Hilleh), занимающем отчасти местность древнего Вавилона и славном по находящимся в его окрестностях святилищам: Кербела и Мешед-Али, "campo santo" шиитов (Ritter, XI, 842, 869, 955).

Я даже мог бы допустить, что султан, вместо того, чтобы называться стражем гробниц Алия и Гуссейна, объявил себя покровителем Еллинов или какого-либо другого народа. Но никак уже не понимаю, каким образом Шильтбергер мог до такой степени забыться, чтобы выдавать султана за покровителя ада, "Beschutzer der Hoelle", как сказано в издании Пенцедя (104), по которому тем не менее Бурсбай гордился титулом приятеля всех богов, "aller Goetter Freund", на том основании, что у Шильтбергера он называет себя Ain mag der Goetter. Правда, что и тут Пенцель не понял, о чем идет речь. По крайней мере, монарх, который в другом месте (Chrest. arabe, 322) говорит, что в его руках находился факел истинной веры, почитал бы своею обязанностью, во исполнение правил своей религии, быть не приятелем богов, но их истребителем, т. е. Маги (Mahhi: Mouradgea d'Ohsson, I, 118), вместо чего Шильтбергер мог слышать mag.

Труднее будет дать себе отчет о том, почему султан египетский мог назвать себя императором константинопольским. Заметим однако, что в приведенном письме своем к сыну Тамерлана (Chrest. arabe, I, 324) он выражается, между прочим, следующим образом: Владыки зсмли явились со всех сторон, чтобы изъявить мне свою покорность: царь ормузский, султан гиснский (Hisn, в Месопотамии), сын Карамана; эти самодержавные вдадетели, султан почтенного города Мекки, султан иеменский, равно как и Магреба и Текрура и недавно умерший король кипрский, — все представились при моем дворе. Покойник, король кипрский, был Ianus (ум.1432), взятый в плен Египтянами в 1426 году, по случаю их похода в остров, и согласившийся, для возвращения свободы, признать над собою верховную власть султана и платить ему ежегодную дань в 20.000 динариев (Weil. II, 177). Тщетно византийский император (Иоанн II) старался предупредить это несчастие переговорами (ibid. 173) и, быть может, он при этом случае не устыдился унизиться пред султаном, подобно тому, как он несколько лет спустя даже решился целовать башмак папы. Также может статься, что он скрывается под именем Текрур, признанном Сильвестром де Саси страною, им впрочем не определенною, тогда как в этом Tekrour можно видеть худое чтение имени Tekfour, которым восточные народы означали греческого императора. По крайней мере, Шильтбергер мог себе вообразить, что Бурсбай упоминает о своих отношениях к этому монарху, так как до него не доходили известия об африканском народе Текрур, о котором и ныне еще ученые весьма мало знают достоверного (Peschel, Gesch. d. Erdkunde, Munchen. 1865, р. 116).

Не довольствуясь покорностью, изъявленной ему владыками земли, Бурсбай, как настоящий деспот, домогался, кажется, и владений на небе: по крайней мере, магометане переносят туда гробницы Эноха или Эдриса и патрона путешественников Илии, который, по мнению также Евреев, был перенесен на небо (Mouradgea d’Ohsson, I, 51 и 111).

Разные другие титулы, присвоенные Шильтбергером султану, хотя менее пышны, но зато еще более загадочны. К ним принадлежит: Aroh von Keylamet издания 1814 года, превращенный в Неймановом в amorach von Kaylamer.

Если будем держаться последнего чтения, то мы в праве спросить, не разумел ли Шильтбергер под своим Kaylamer остров Калимерос, мимо которого проезжал, около 1115 года, наш игумен Даниил в своем путешествии из Лаодикеи к мысу Хелидонии. Но так как г. Норов (Пут. игумена Даниила, С.-П. 1864, 154) показал, что остров Калимерос не мог не быть небольшой остров, ныне называемый Карадрос, то мы должны искать для нашего Kaylamer другое, более заслуживающее внимания, помещение. Подобным мог быть замок "Calamilla", куда прибыл, в 1221 г., другой путешественник Виллебранд Ольденбургский (Vivien de S. M., l’Asie Mineure I, 488) из Мамистры (Мимиста Византийцев, древняя Моцевеста, ныне Мисис, на правом берегу Джихуна) после значительного денного перехода. В пути своем Виллибранд оставил на правой стороне Черный замок королевский. Эти указания ведут нас, с Вивиен-де-Сен-Мартеном, к входу в ущелье, называемое древними авторами Pilae Armeniae, а иногда Pilae Ciliciae, тогда как Турки означают его под названием Демир или Темир-Капу, т. е. железных ворот.

Без сомнения, Марино Сануто (Secreta fidelium etc. р. 221 у Pauthier, 1. с. CXXXII, пр. 1) в следующем месте говорит о них: Tartari autem sequenti anno (1260) violenter irrumpentes, ceperunt Alapiam, Harem, Hamam "Calamelam" et Damascum. Так как замок Каламела, или Каламилла, поставлен в ряд с главными городами Сирии, то да позволено будет заключить, что важность его, в отношениях коммерческом или стратегическом, должна была возрастать в течение полувека, протекшего с тех пор, как он был посещен пиллигримом ольденбургским. Действительно, этот пункт не ускользнул от внимания итальянских моряков, ибо он отмечен на составленных для них картах XIV столетия, хотя в виде более или менее искаженном. Так, напр., на одной из карт атласа Каталанского мы встречаем на его месте приписку Caramela, явно тождественную с именем Cramela, отмеченным автором Secreta fidelium (cf. Vivien, I, 519) на своей карте около Исского залива, названного у него же golfo de Cramela.

В его время город сего имени означал границу между владениями египетского султана и Малой Арменией. Первый поэтому, по причине важностн сего передового пункта, мог считать для себя не унизительным называться аль-эмиром, т. е. князем каламильским, а название это могло быть превращено Шильтбергером в amorach von kaylamer.

Следующее затем имя "Galgarien", Галгария , могла означатъ Гевгарию, тем более, что эта албанская область, подобно прочим частям сего края, уже подвергалась тогда нашествиям Турок, и что в ней именно набиралась отчасти милиция египетских мамелюков. Однако, так как Гевгария слишком мала, чтобы могла быть удостоена названия империи, то я в Галгарии Шильтбергера предпочел бы видеть Болгарию, которая в его время уже входила в состав Турецкой империи. Впрочем, я даже согласился бы признать Галгарию за худое чтение вместо Газарии, т. е. генуэзских владений в Крыму, откуда вывозили в Александрию много товаров, в том числе и невольников, к коим принадлежали многие из тогдашних египетских сановников. Тем более султан сего края должен был считать себя в праве упоминать в своем титуле о Газарии, что она была подвластна хану кипчакскому или сгнившего дерева, так что Шильтбергер не слишком удалился бы от истины, если бы разумел эту самую страну под именем высохшего дерева (durren boms) которое у него следует немедленно после Галгарии. Что же касается ханов кипчакских или золотоордынских, то онн с давних пор были в дружественных отношениях с султанами египетскими и слишком усердные мусульмане, чтобы не признать первенства монарха, под покровительством которого находился наместник пророка.

Что это высокое значение не помешало султанам брать под свое покровительство и христианских монархов, явствует из дружеских отношений, в которых он, обыкновенно, находился с императорами или королями абиссинскими, к числу коих принадлежал, бесспорно, Шильтбергеров священник Иоанн.

Ныне уже нельзя усомниться в том, что Марко ІІоло (изд. Pauthier, I, 1. с.) сказал, как обыкновенно, совершенную правду, когда утверждает, что в его время потомок священника Иоанна, по имени Георгий, был начальником провинции в Китае, и что этот наместник исповедывал католическую веру, принятую прадедом его, начальником Кераитов Ованг-ханом, погибшим в борьбе с Чингисханом, или же, как старались недавно показать (Oppert, Der Presbyter Iohannes, Berlin, 1864 cf. Peschel, 1. с.) — Корханом каракитайским, о котором говорит Рубруквис (ed. D’Avezac, 260) и в котором узнали прадеда губернатора Георгия.

Как бы то ни было, по мере того, как сношения Европейцев с внутреннею Азиею становились менее тесными, и как, вместе с тем, распространялись сведения о существовании к югу от Египта христианского государства, на которое Армянин Гайтон уже обратил внимание папы De Tartaria, с. 57 ap. Webb, 1. с. р. 394 пр. f.), — в Европе начали превращать христианских вдадетелей Нубии и Абиссинии в священинка Иоанна. ІІодобно Шильтбергеру, де Ланнуа (ed. Mons, 93) другого не знает, с тем только различием, что он ничего не говорит о зависимости священника Иоанна от султана египетского, под покровительством которого он состоял, по Шильтбергеру. Даже странствующий рыцарь, внимательно исследовавший особенности края, хотя и не мечтал о плане Лессепса, но зато открыл, что владетель Египта находился некоторым образом в зависимостн от "христианнейшего" монарха, так как последний мог "detourner le cruchon du Nil", чего и не замедлил бы сделать, если бы не боялся уморить голодом обитавших в Египте в большом числе хрнстиан. В другой главе (ed. Webb. 388), где де Ланнуа говорит о тех же христианах, он их называет "Chretiens de la ceinture", по мнению английского толкователя его, вследствие указа, обнародованного еще калифом Мотуакекком в 856 году, и по которому христиане и евреи прннуждены были носить широкий кожаный пояс (ceinture). Кажется однако, что со временем это наименование перешло от египетских христиан к несторианам или якобитам вообще, и что, по сей именно причнне священник Иоанн царствовал, по Шильтбергеру: in der verschlossenen rumany. По крайней мере, если бы последнее слово могло означать Абиссинию, которую он, подобно Марко Поло и де Ланнуа (последний, говоря о первосвященнике Коптов, называет его патриархом Индии), причисляет к стране Брахманов, к Рахмании (cf. Срезневский, 1. с.), — то поставленное перед ним прилагательное слово (verschlossenen) означало бы, что в ней также обитали "опоясанные христиане". Доказательство, что их, действительно, помещали в Абиссинии, представляется нам в следующих стихах, извлеченных из описания путешествия в Иерусалим, составленного испанским поэтом Juan de la Encina (Noroff, Pelerinage en Terre Sainte de l’igoumene russe Daniel etc. St.-P. 1864, р. 129).

Hay muchas naciones alli de Christianos,
De Griegos, Latinos, y de Jacobitas,
Y de los Armenios, y mas Maronistas
Y de la cintura, que son Gorgianos:
Y de estos parecen los mas Indianos,
De habito y gesto mas feo, que pulcro.
Mas quanto al gozar del Santo Sepulcro
Son progimos todos en Christo, y hermanos.

Ясно, что автор смешивает Грузинцев с Абхазами, а последних с Абиссинцами, как это часто делалось другими прежде и после него. Так, напр., Карамзин (III пр. 282) приводит, в числе бумаг архива Кёнигсбергского, письмо великого магистра немецкого ордена Кондрата фон-Юнгинген, отъ 20 января 1407 г., на имя абассийского короля или священника Иоанна (Regi Abassiae sive Presbitero Iohanno). "Здесь" — прибавляет Карамзин — "Abassia означает не Абиссинию, но кавказскую Абазу или Авхазию". Подобным образом читается в хронике Альберика (cf. d’Avezac, Relat. des Mongols p. Duplan de Carpin 161), что легат Пелагий misit nuntios suos in Abyssiniam terram et Georgianorum, qui sunt catholici, тогда как, в свою очередь, вдова литовского вельможи Монивида, происхождения монгольского и родственница Тамерлана, подписывается, между прочим: Zofia .... kniahinia Mingrelii, Georgii, Czerkicsov Komanskich, hrabina Abissinii, Savstopola i brzegow morza Czarnego (Gaz. Warasz. 1856, 199 seqq. прив. у Bartoszewicz: Koran etc. Warsz. I, 282).

Достоверно то, что дружба между абиссинским "negus Christianissimus" и султаном египетским редко была прерываема, может быть, потому, что их удерживал взаимный страх. Не такого рода было чувство, питаемое Бурсбаем к кадифу, у которого он мог даже заимствовать его титул, узнаваемый мною в слове vormunder (опекун), которое стоит у Шильтбергера в связи с именем славной некогда резиденции калифов. Наконец, тогдашний покровитель или опекун их мог называться, как читается в мнимом или действительном их титуле, хранителем или комендантом Александрии и соорудителем крепости вавилонской, т. е. Нагорной крепости каирской, хотя она и прежде существовала, но к которой он разве сделал новые пристройки.

115. Кажется, что египетские дамы под конец слишком уже употребляли во зло вольности, которыми в то время, когда ІІІильтбергер был в их стране, пользовались в праздничные дни. Так, по крайней мере, можно себе объяснить чрезвычайно строгие меры, принятые султаном, при конце своего царствования (1432 г.) против прекрасного пола (Weil, II, 208). Между прочим, было запрещено женщинам без исключения выходить из дому, так что те из них, которые не имели мужей, были в опасности умереть с голода. Тем не менее, это строгое предписание было затем отменено для одних лишь старух, тогда как молодым женщинам дозволяемо было разве только ходить купаться, под тем однако условием, чтобы они из бани немедленно возвращались домой.

Другим указом султан (Weil, II, 168), еще в начале своего царствования, отменил старинный обычай, что те, которые ему представлялись, должны были целовать землю. Он довольствовался тем, что лица, являвшиеся пред ним, обязаны были, смотря по чину своему, целовать или руку его, или же край его халата. Вскоре однако же его уговорили восстановить прежний обычай, с тем лишь смягчением, что следовало целовать руку свою, положивши ее на землю, вместо того, чтобы целовать последнюю. Однако, так как в числе его царедворцев находились, вероятно, приверженцы du bon vieux temps, и как между ними не могло недоставать и льстецов, то Шильтбергер, быть может, и прав, уверяя, что в его время еще существовал обычай целовать землю, когда представлялись пред султаном. По крайней мере, было бы, по моему мнению, ошибочным выводить из его слов заключение, что он долженствовал быть в Египте до того времени, когда Бурсбай, в первом году своего царствования, приказал отменить обычай, столь же смешной, как и варварский.

То, что Шильтбергер говорит, в сей же главе, об обыкновении монархов Востока снабжать посланников, которыми взаимно пересылались, многочисленною свитой, равно как и о церемониях, связанных с принятием этих посланников, совершенно согласно с правилами этикета турецкого и монгольского, как это Россия неоднократно должна была испытывать. Известно, что она владычеству Монголов также обязана учреждением, гораздо более полезным, т. е. почтовым сообщениям, устроенным почти таким же образом, как в Сирии и Египте, судя по словам Шильтбергера, напоминающим нам колокольчик, и ныне еще заменяющий у нас рог почтальонов немецких и французских.

116. Еще в древности голуби служили в Азии средством для передачи известий. Этим средством дочь коменданта Атры (Hatra, al Hadr) помогла царю Сапору I овладеть этим городом (Ritter X, 133). Во врсмя крестовых походов, голубиная почта была устроена в Сирии и Египте и многие авторы сего времени, как восточные, так и европейские, упоминают о ней, между прочим епископ любекский Арнольд (І.с. 214), при описании похода римского императора Генриха VI в 1190 году. Объяснивши почти таким же образом, как Шильтбергер, какими средствами голуби были приучаемы к исполнению возлагаемого на них поручения, епископ приписывает изобретение этого дела язычникам, более хитрым, чем дети света (Лук. XVI, 8), которые потом уже, по его мнению, подражали примеру своих врагов. Действительно, мы узнаем от него же, что, по взятии Байрута в 1197 году, антиохийский князь Боемунд сообщил своим подданным известие об этом подвиге — посредством голубя.

Арабский автор того же времени Халил-Дагери (Quatremere , 1. с. I, 55, pr. 77) исчисляет следующие станции голубиной почты на пути в Сирию; Белбейс, Салегие, Катия и Варрада или Бариде, лежащая, по Макризи (ib. 56), в 18 милях от Алариша в Нижнем Египте, столь известного по несчастной для Французов капитуляции 1800 года. Действительно, мы узнаем от Абул-Магазина (ibid.), что Бир-алкади (колодезь кадия), лежащий между Ал-аришем и Бариде, должен был означать границу между Сириею и Египтом. Если имя сего города, названного Аларис арабским автором, приведенным Сильвестром де Саси (Abd-Allatif, 43) могло быть превращено епископом любекским, как полагает немецкий его переводчик, в Ahir, то да позволено будет думать, что и Шильтбергер разумел его под своим "Archey", откуда, по его словам, чаще всего голуби отправлялись в Дамаск. Но, с другой стороны, если припомнить каким изменениям подвергались собственные имена под его пером или по небрежности переписчиков его рукописи, то нельзя будет не согласиться с Нейманом (гл. XXXVII), который, вероятно, не ошибается, утверждая, что под имснем Arhey он здесь разумел Каиро, или Алкагира, хотя в другом месте говорит, что город Миср назывался Cair, или же Kayr, как он пишет это имя еще в другом месте, что впрочем ему не мешало называть тот же город Alkenier (гл. XLII) и alcheiterchei (гл. XIV). В пользу тождества Arhey и Каиро могло бы еще послужить то, что, по приведенному Халил-Дагери, сирийская голубиная почта, обыкновенно, была отправляема из "Нагорной крепости".

117. Лучшим доказательством, что лица, рассказавшие эту сказку Шильтбергеру, вовсе не имели намерения подшутить над ним, служит то обстоятельство, что ныне еще, по Гаммеру (пр. 196), на всем Востоке название Сака означает не только водовоза, но также пеликана.

118. Таково, говорит Фальмерайер, значение имени "Huchan daghi", которым Арабы называют гору Синай. Но едва ли это имя скрывается в Шильтбергеровом muntagi, весьма похожем на слово montagna, которым итальянские паломники могли означать Синай, преимущественно пред другими горами. Но, в этом случае, следовало бы допустить, что путешествие свое в Египет Шильтбергер предпринял в сообществе с Итальянцами. Так как, судя по тому, что выше было сказано, последние могли быть моряками, то мы имели бы некоторое право догадываться, что им он также обязан теми подробностями, которые он нам передает о Чермном море, хотя, правда, удваивает его ширину, когда говорит, что она доходила до двухсот сорока итальянских миль.

По сведениям, собранным у тех же моряков, он, быть может, также упоминает о пути, ведущем к горе Синай чрез Чермное море, тогда как де Ланнуа (46) только говорит о дороге, которою, обыкновенно, следовали из Египта к горе Синай: "en costiant la mer rouge". Лично предпринявший это путешествие, рыцарь, как очевидец, отчасти подтверждает и пополняет описание, которое оставил нам Шильтбергер. Впрочем, первый проходит молчанием то чудесное средство, которым монастырь св. Екатерины был снабжаем потребною для него провизиею оливкового масла; он также ничего не говорит и о прочих чудесах, там совершавшихся и записанных набожным Шильтбергером по рассказам возвратившихся оттуда благочестивых пиллигримов. Зато мы узнаем от посланника Карла VI, почему гора Синай также была посещаема язычниками: ибо он удостоверяет нас в том, что у подошвы сей горы находилась церковь св. Екатерины: "a maniere d'un chastel, forte et quarree, ou les trois loix de Jhesus Christ, de Moyse et de Mahommet etaient representees. Eu la notre", — говорит он, — "gisent les os de la plus grande partie du corps de S-te Katherine", тогда как следовало подниматься выше, чтобы видеть место, где "la ditte Sainte fut ensepvely par les angeles du paradis" (46, 47) etc.... равно как и — сад, где пророк Илия "fut sa penitence en Oreb — s'est a savoir au mont Synay" (р. 60).

Стало быть церковь, построеная на этом месте карталинским царем Давидом II (1089-1125), тогда уже не существовала (cf. архм. Порфирий Успенский, Первое Путешествие в Синаитский монастырь. С.-П. 1856, 190) и Шильтбергер только к ее развалинам применил название часовни Илии, тогда как от развалин или камней, принадлежавших к часовне на горе Екатерининской, ныне даже не сохранилось следов. Только немного ниже темени видны, на одной скале, какие-то круглые ямки и сохранилось предание, что эти ямки суть следы ангелов, принесших сюда из Александрии мощи св. Екатерины, которые затем уже перенесены были в монастырь, а именно в его собор, построенный при императоре Юстиниане, с 527-557 года (Порф. 1. с. 171). Против сего собора, но все еще внутри монастырской ограды, и теперь еще стоит небольшая мечеть, вероятно та самая, о когорой говорит де Ланнуа, так как она, как видно из арабских десписаний, хранящихся в монастыре, существовала еще в 1381 году.

119. Ниже, в главе XL, Шильтбергер возвращается к Хеврону, коего расстояние от Иерусалима он правильно определяет в семь льё (Raumer, Palaestina, 4-е изд. 201). Он также не ошибся, говоря, что Хеврон был главным городом Филистимлян, так как, по Иосифу Флавию (XII, 10), он был царским городом Хананитов. Иссохшее дерево, которое он застал в долине Мамврийской, близ Хеврона, названо у Неймана Corpe, а в издании 1814 года Sirpe, напоминающее Фальмерайеру (пр. 199) турецкое наименование кипариса: serw. Если же правильнее было бы держаться чтения carpe, то спрашивалось бы, не говорит ли Шильтбергер о рожковом дереве, которое могло быть так называемо по-турецки или арабски (ср. Die Charube von Kufin у Розена, Die Patriarchengruft zu Hebron, в Zeitschrift f. allg. Erdk. N. F. XIV, 426). Также могло статься, что он под иссохшим деревом разумел теребинф, находившийся, по Иосифу Флавию и другим авторам, в этих местах, где, впрочем, небольшая долина, ныне безлесная, все еще у туземцев означается, без сомнения не без причины, именем Шаллет-ель-Бутме, "место теребинфа". Мало-по-малу теребинф Иосифа был смешиваем с дубом Библии, который еще был обременен плодами, когда его видел наш игумен Даниил (изд. Норова, 87), и мог быть тождественный с огромным деревом той же породы, о котором говорит Робинсон (cf. Raumer, 201), догадываясь что еще пред ним другие путешественники видели в нем "теребинф Авраама". Само собою разумеется, что к числу их не мог принадлежать Шильтбергер, так как дерево, которое он имел в виду уже было иссохшим. Притом он не мог бы передать нам пророчества, которое столь же хорошо согласуется с нашими надеждами, как и с предчувствием неверных, что они раньше или позже будут изгнаны из святых мест. И ныне еще вход в мечеть, под которою покоятся патриархи, воспрещен для христиан (Raumer, 202); неудивительно поэтому, что их туда не пускали в XV столетии. Действительно, мы узнаем от Новайри и других авторов (Quatremere, II, 1, р. 249), что султан Бейбарс или Бибарс (1260-1277), узнав, по случаю путешествия своего в Хадид (Хеврон), что христианам и евреям дозволялось, за известную плату, посещать этот город, — формально запретил их туда пускать. С тех пор разве могли возвратиться к statu-quo, позволяя тем только из христиан войти в Хеврон, которым удавалось выхлопотать себе ad hoc фирман султанский. По Гаммеру (Gesch. der Ilchane, 1842, 1 р, 129), великое уважение, питаемое мусульманами к Хеврону, началось только с тех пор когда, в царствование калифа Мостершида (заколотого ассасином в 1120 году), в одной пещере были найдены трупы, которые были выдаваемы за смертные останки Авраама, Исаака и Иакова, которые, еще по Моисею, были похоронены в Хевроне, где гробницы их никогда не были забыты, по крайней мере христианами. Так, напр., бордосский паломник (Parthey et Pinder, Itiner. Ant. Aug. etc. Berol, 1858, р. 283), упомянувши о прекрасной церкви, построенной при Константине Великом возле теребинфа Авраама, продолжает: inde Terebintho Cebron mil. II, ubi est memoria per quadrum ex lapidibus mirae pulchritndinis, ubi positi sunt Abraham, Isaac, Iacob, Sara, Rebecca et Lea. Около 600 г. (во времена Антонина Плакентинского), греческая церковь находилась уже в этом quadrum, а спустя почти сто лет, епископ Аркульф видел там монолиты, сооруженные в виде гробниц трех патриархов, к которым еще был прибавлен Адам, равно как и такого же рода памятники, хотя не столь большие, для приведенных трех жен (Rosen 1. с. 390). В это время Хеврон уже принадлежал Арабам, гордившимся тем, что и они были потомками Авраама. Невероятно поэтому, чтобы они не пользовались случаем для превращения в мечеть той церкви, под которой почивал их родоначальник. Уже по взятии Иерусалима крестоносцами, это место было возвращено богослужению христианскому, как свидетельствуют Англо-Саксонец Зевульф (Saewulf: cf. Rec. de Voyages et de Mem. 1839, 817-854), бывший в Палестине в 1102 году, и также наш игумен Даниил (изд. Норова, 95), который видел в Хевроне (около 1115 года) прекрасное здание, под которым находилась пещера с гробницами патриархов, а над ними род круглой часовни. По Розену (1. с. 392), крестоносцы отличались на столько веротерпимостью, что не запрещали входа в это святилище даже евреям, хотя, кажется, посдедние этою милостью не пользовались даром, судя по тому, что говорят Веньямин Тудельский, бывший в Палестине в 1163 году, и его единоверец Петахия, из Регенсбурга, который прибыл туда несколько лет спустя (Rosen, 1. с. 417). Выше уже было замечено, что, еще до взятия Египтянами Птолемаиды, Хеврон снова подпал под их власть, и что с этого времени христианаи, желавшим добраться до него, в свою очередь, пришлось платить более или менее за это удовольствие. Из числа тех из них, которые посетили Хеврон прежде Шильтбергера, некоторые оставили нам описание ими там виденного и слышанного, а именно немецкий монах Brocardus, к концу XIII столетия, Англичанин sir John Maundeville в 1322 году и немецкий паломник Ladolph von Suchem, коего труд (Libellus de Itinere ad T. S.) считается, обыкновенно, лучшим путеводителем по святым местам для XIV столетия.

Де Ланнуа, бывший в Палестине в одно время с Шильтбергером, не говорит, что сам он посетил Хеврон; но он прибавил к описанию своего путешествия в Сирию и Египет список святым местам (р. 48-69 изд. Монского), составленный, по его словам, папою св. Сильвестром, по просьбе св. императора Константина и его матери "madame sainte Helaine". В этом списке, явно относящемся к гораздо позднейшему времени, упомянуты три города "de Ebron", т. е. Хеврон: "la neufve et la moienne, de laquelle est l’eglise ou sont ensepvelis Adam, Abraham, Isaac et Jacob et leure femmes"... "Item, Ebron, la vielle, en laquelle David regna sept ans et six mois". Мне казалось кстати привести здесь это место из книги, вышедшей только в ста экземплярах, так как в приведенных основательных трудах Норова, Раумера, Розена и других авторов, содержащих в себе много подробностей о Хевроне, говорится об одном только городе сего имени.

Риттер (XVI, 230) говорит впрочем не только о двух городах, но еще о находившихся в их соседстве развалинах города Luar или Iuel, бывшего, по преданию, резиденциею Давида в течение семи лет.

120. Легенда приписывает матери Константина построение церкви Благовещения, упомянутой Шильтбергером и которая в его время была уже в развалинах. На месте, ею занимаемом, стоит ныне, по Раумеру (р. 136), красивая католическая церковь, построенная в 1620 году; но столп, находящийся в пещере в семнадцати ступенях под хорами, указывает еще то место, где стояла пресвятая Богородица, когда увидела пред собою архангела Гавриила. Нельзя не согласиться, что этот столп есть тот самый, о котором говорит Шильтбергер. Касательно же самой церкви, от которой он видел одни только развалины, мы узнаем от паломника Даниила (изд. Норова, 132), что она была возобновлена Франками и отличалась своею величиной и красотою. По приказанию султана Бибарса, она была разрушена в 1263 году (Weil 1, 46; cf. Quatremere 1, 1 р. 200) и, без сомнения, не была снова построена в период, с тех пор протекший до той эпохи, когда Шильтбергер был в этих местах.

121. Толкователи нашего путешественника не угадали, кого или что он разумел под спутником своим, которого он называет "koldigen". Г. Кёлер также не объясняет этого слова, которое без всякой надобностн поместил в свой список (р. 379), так как он и тут опять довольствуется присовокуплением к нему вопросительного знака, хотя принужден сознаться, что оно встречается не только у Неймана, но и в приведенных им книгах: "Auch die beiden Drucke haben diess mir raethselhafte Wort".

Не льщу себя тем, что мне удалось открыть тут ларчик, так как не смею думать, чтобы читатели согласились со мною, если бы я хотел утверждать, что товарищ Шильтбергера, во время его странствования в Иерусалим, принадлежал к монашескому ордену Календер, коего учредитель случайно также назывался Иосиф и который, вероятно принадлежал к орденам второго класса, именуемым Колъ (Coll; Mouradgea d'Ohsson, нем. пер. II, 542), так что товарищу Шильтбергера шло бы название Колджи (подобио балтаджи, кафаджи и пр.), которое им могло быть превращено в колдиген. В ожидании, что мне сообщат лучшее объяснение сего слова, я пока позволил себе заменить его в тексте моим колджи

122. У Турок Иерусалим ныне называется Кудс Шериф. Нельзя не узнать первую половину сего наименования в Шильтбергеровом Kurtzitalil, или Kurtzitald, которым, по его мнению, мусульмане, в его время, означали главный город Палестины. Но так как он уже не мог до такой степени изувечить слово Шериф, чтобы оно превратилось в италиль или в италд, то я в своем переводе оставил одно только Кудс (святилище), не осмеливаясь, из опасения снова ошибиться, присовокупить к нему свою транскрипцию ничего не значущего italil или talil, хотя оно мне напоминает слово халил (друг), применяемое преимущественно к Аврааму, "другу Божию", почему и ныне еще ворота Иерусалимские, ведущие в Хеврон, называются Баб-ел-Халил (cf. Raumer, 201 прим. 192).

ІІодобно Шильтбергеру, де Ланнуа (р. 103) жалуется на недостаток воды в Иерусалиме: "car peu souvent y pleut, mais y a puich et sisternes assez pour avoir eane par habondance s’il pleuvait largement, et la meilleur eaue qui y soit ay est d’un puich sourdant qui est en l’eglise du Saint-Sepulcre". Интересно было бы справиться на месте о справедливости сего известия.

123. Во времена игумена Даниила, в мраморных досках были еще три "оконца крутла", чрез которые можно было видеть и целовать святой камень (р. 22). В настоящее время все они покрыты мрамором, потому что, как замечает г. Норов (26), поклонники нередко отламывали частицы от святого камня.

124. Касательно этого чуда, некоторыми приписанного посредничеству голубя, тогда как по другим оно было произведено молнией (Пут. Иерод. Зосимы, I. с. 47), только что приведенный игумен наш говорит очень хорошо, что трудно верить, в исхождении с неба огня, лицам, которые сами не были свидетелями сего торжества. Впрочем, он надеется, что истинно верующие люди поверят тому, что он им передает об этом священном обряде: "ибо" — говорит он —"верный бо в мале и в мнозе есть верен, а злу человеку истина крива есть" (изд. Норова, 144). Благочестивые христиане поэтому не будут порицать Шильтбергера за то, что он также говорит о священном огне и даже веритъ в чудесное его проявление, хотя, быть может, сам я не был в Иерусалиме в повечерие Пасхи.

125. Когда сойдешь, говорит Раумер, (1. с. 301), вниз по ступеням на восточной стороне Калвария, то встретишь, оставляя в стороне столп Improperii (injuria, derisio, Ducange s. v. Improperium), другую лестницу, у двадцать первой ступени которой находится часовня св. Елены; еще, одиннадцать ступеней ниже, показывают место, где были найдены кресты Христа и двух разбойников. Ныне там устроен латинский алтарь. Часовня, в которой, по Шильтбергеру, служили якобитские священники, должна была находиться выше, недалеко от часовни св. Иоанна, где находились гробницы "Защитника св. гроба" и брата его, первого короля иерусалимского. По Рихтеру (Wallfahrten im Morgenlande, 22), эти любопытные памятники были разорены не Турками, но Греками.

126. По Норову (1. с. 19), место побиения каменьями св. Стефана засвидетельствовано всеми преданиями; это то самое, которое показывают поклонникам против гробницы пресв. Богородицы, при спуске от ворот св. Стефана к Гефсимании. Нужно однако заметить, что, во время крестовых походов, именем сего святого означались другие ворота, находящиеся на северной стороне Иерусалима и называемые ныне Дамасскими. В недальнем от них расстоянии находилась также церковь, посвященная памяти первого христианского мученика; впрочем она, как замечает Норов (р. 18), была разрушена самими Франками, потому что препятствовала обороне городских стен, будучи слишком к ним приближена. Игумен Даниил видел ее еще в целости, и не сомневается, что "на том месте побиен бысть камением святый Стефан и архидиакон от Иудеи". Точно такого мнения Вильгельм, архиепископ тирский (к концу XII столетия), и доминиканец Брокард (к концу XIII). Тщетно Кваресмий (cf. Raumer, р. 312) старался привести их показание в согласие с вышеприведенными преданиями, по которым св. Стефан претерпел мученическую смерть на восточной стороне города в долине Кедронской. По крайней мере, во время Шильтбергера еще сохранилось мнение, что св. муж был побит каменьями на том месте, где затем была построена церковь, от которой, впрочем, в его время, вероятно, только существовали основания, найденные недавно при разработке местности, занятой в настоящее время русскими постройками (Норов, 18). В противоположность с Шильтбергером, де Ланнуа (ed. Mons 52), который ничего не говорит о церкви св. Стефана, знал, что он был замучен близ ворот, которые ныне означаются его именем, на восточной стороне города, ибо он ищет, согласно с иеродиаконом Зосимою (51), место его казни близ Кидрона и гробницы пресв. Богородицы.

127. Это — прежний дворец Госпиталитов или рыцарей ордена св. Иоанна Иерусалимского. Обширные развалины этого здавия ныне еще видны к югу от церкви Воскресения Господня. Еще в 1048 году, на этом месте были построены церковь с монастырем, посвященные пресв. Богородице (S. M. Latina); возле этих зданий возникла затем другая церковь с монастырем и госпиталем в честь св. Иоанна Крестителя; наконец, Жерар, заведывавший этим госпиталем, учредил в 1118 году славный орден Госпиталитов.

128. Это явно площадь, средину которой занимает мечеть Омарова, обращенная крестоносцами в церковь и названная Даниилом, как замечает его издатель, "Святая Святых", потому что построена на том самом месте, где находилась святая святых древнего храма Иерусалимского. "Епифаний, Фока и Безименный, в сборнике Аллация", прибавляет г. Норов (42), — "называют ее также: Ta Agia twn agiwn". Однако крестоносцы церковь эту также означали под наименованием "templum Domini" (Raumer, 296) и под этим именем она является также у Шильтбергера, хотя она, как видно из его слов, в его время снова принадлежала магометанам. Но посему самому "Святая Святых", где его современник Зосима слушал патриарха иерусалимского, отправлявшего обедню, должна была находиться в другом месте, хотя, судя по названию своему, в недальнем расстоянии от Омаровой мечети. Поэтому да позволено будет спросить, не была ли это та самая, которую Шильтбергер помещает в ближайшем соседстве "храма господня", называя ее Престолом Соломона. Церковь эта, в свою очередь, могла занимать место упомяиутого Даниилом (39) дома Соломонова, где он, впрочем, нашел одни только развалины мечети аль-Акса, бывшей прежде церковью Введения Божией Матери, построенной Юстинианом в 530 году. Церковь эта могла быть восстановлена, по возвращении нашего игумена на родину, и могла еще принадлежать христианам в бытность в Палестине Шильтбергера и Зосимы, когда "Святая Святых" Даниила уже давно была возвращена магометанам. Применение же этого названия в церкви, занимавшей место мечети аль-Акса, объяснилось бы тем, что тут именно находилась, по Даниилу же (29), ветхая святая святых храма, построенного Соломоном. Так как храмовые рыцари обитали (Raumer, 296) в недальнем расстоянии от мечети аль-Акса, то им, вероятно, принадлежал дворец, названный ПІильтбергером храмом Соломоновым и находившийся, по его словам, на левой руке от его же престола. Молчание Даниила, касательно этого дворца, объясняется тем, что орден Тамплиеров был учрежден только в 1119 году, стало быть через четыре или пять лет после посещения Палестнны нашим игуменом. Затем жилища Тамплиеров были разрушены Саладином в 1187 году, почему и должно думать, что Шильтбергер от упомянутого им дворца видел одни только развалины.

129. Шильтбергер говорит здесь об "Овчей купели", под которой однако, подобно, кажется, и Даниилу (Норов, р. 37, прим. 8), разумел не ту, которой теперь дается это название, но другую, находящуюся, по его словам, под церковью св. Анны, тогда как, по Даниилу (35), она помещалась в притворе Соломоновом, к западу от церкви Иоакима и Анны: "яко довержет муж каменем". Кажется впрочем, что Шильтбергер различает эту церковь от прежде им упомянутой церкви св. Анны и, вместе с тем, ошибкою писца или своего чичероне, превращает св. Иоакима в св. Иоанна Хрисостома. Де Ланнуа не говорит ни о том, ни о другом, хотя упоминает о церкви св. Анны (р. 51), - зато ему иввестно, что там родилась мать пресв. Богородицы.

Из упомянутых Шильтбергером в соседстве купели домов Пилата и Ирода, первый полагается, действительно, в недальнем расстоянии от притвора Соломонова (см. план Иерусалима у Норова), на том самом месте, где теперь обитает паша; дом же Ирода ищут немного далее к востоку и на правой стороне Страстного пути (Raumer, 299).

130. В настоящее время городская стена, построенная при султане Солимане Великолепном (с 1536 по 1539 г.), пересекает покатость горы. На внутренней стороне показывают дом первосвященника Анны возле армянской часовни, и недалеко оттуда находится главная церковь армянская же, посвященная св. апостолу Иакову старшему, замученному, как думают, на этом месте. На внешней стороне стены стоял дом Каифы, ныне замененный армянскою церковью Спасителя, где показывают камень от святого гроба. Итак, церковь эта тождественна с армянской же часовней, о которой говорит Шильтбергер, равно как с церковью Спасителя, как читается у де Ланнуа (54). Из его слов должно заключить, что она в его время принадлежала католикам или, по крайней мере, Армянам, признававшим первенство папы. В бытность в Палестине игумена Даниила, она еще не существовала, ибо он упоминает об одном только доме Каифы.

Недалеко оттуда, находится здание (coenaculum), где Христос вечерял с своими учениками; где было сошествие Святого Духа на святых апостолов в день пятидесятый; где преставилась пресв. Богородица и где Христос умыл ноги ученикам своим. Церковь Сионская, или Мариинская, возникшая потом в этом месте и описанная, между прочими, Даниилом, принадлежала впоследствии Францисканам, пока не была превращена в мечеть.

Еще Адамнан (I, 13), описывая базилику сионскую, прибавляет: hic petra monstratar supra quam Stephanus lapidatus extra civitatem obdormivit, и Вильгельм Тирский также говорит (Х?III, 750 cf. Raumer, 294) о гробнице св. Стефана, находившейся на горе Сионе, где ее, подобно Шильтбергеру, еще видели русский архидиакон Зосима (изд, 1837,11, 50) и французский рыцарь де Ланнуа (55), по которому св. Стефан был тут "ensepvely pour la seconde fois". Действительно, мощи святого были перенесены при императоре Гонорие из Кафар-Гамалы, в 20 милях от Иерусалима, на гору Сион. Впоследствии они были перенесены, при Феодосие Младшем, в Константинополь, а оттуда, при Пелаге I, в Рим, в церковь св. Лавревтия (Норов, I. с. р. 19).

131. По другим, эта цитадель, которая находится на западной стороне горы, была построена, во время крестовых походов, Пизанцами, хотя башня Давида, к ней принадлежащая, могла существовать гораздо раньше. По Даниилу (33) "столп Давидов", как он называет весь замок, был уже в его время "тверд ко взятию" и наполнен житом "много без числа".

132. В рукописи читается, явно по описке, "soldan", вместо Salomo, так как, по другим поклонникам, гробница Соломона, действительно, находилась возле Давидовой. Де Ланнуа помещает сюда (р. 55), кроме того, еще гробницы двенадцати других царей.

133. Река, упомянутая здесь, означает Кедрский поток, при котором, в недальнем расстоянии от сада Гефсимании, находится большое четырехугольное здание, построенное, по преданию, св. Еленою. Под этим зданием находится гробница пресв. Богородицы, на сорока семи ступенях под землею, по Тоблеру (Die Siloahquelle, р. 149 прив. Раумером), который взял на себя труд справляться о числе ступеней, показанных 38 путешественниками, ему самому предшествовавшими. Так как в этот список у него, вероятно, не входит Шильтбергер, то мы здесь укажем на него, как на сорокового в числе этих перипатетиков. Недалеко от приведенного здания, находится четыре памятника, упомянутые им в долине Иосафатовой. Названия их, как замечает Норов (51), часто изменялись, так что до сих пор о них ничего не известно положительного. Стиль их архитектуры отчасти греческий, отчасти египетский, так что они напоминают памятники Петры. Подробное описание этих любопытных гробниц можно найти у Крафта (Die Topogr. Ierusal. 198) и у Робинсона (нем. пер. под заглавием; Neue biblische Forschungen, II, 169).

134. Это название означает северную вершину горы Елеонской, на которой находилась некогда башня, именуемая "Viri galilei", потому что тут именно, во время вознесения, стояли два мужа в белых одеждах (Ист. апост. I, 10 cf. Raumer 310). Де Ланнуа, исчисляя "les pelerinages du mont de Olivet" (р. 52). имел в виду сию же местность, когда говорит: Item le lieu de Galilee ou Ihesu Christ s'appurut a ses onze appostres. Быть может, рыцарь, или переписывавшие его труд, смешали место, где стояли два (II) человека, с тем, которое было занято одиннадцатью (11).

135. Слова, поставленные в скобках, прибавлены мною по изданию 1814 года; в другом чего-то недостает, да кроме того есть описка; ибо в нем только читается, von Jherusalem an das rot (вместо tot, т. е. todte) mer. Und nit fern davon ist sant johannes Kirch.

Иосиф Флавий (Bell. Iud. IV, 8, 4), по которому Мертвое море имело 580 стадий в длину, определяет его ширину также в 150 стадий (3 3/4 мили); тогда как, по Зецену (Monatl. Corresp. XVIII, 440), она не превосходила трех миль, которые Робертсон даже заменяет двумя с половиною (II, 459), не скрывая впрочем, что море это едва ли не поднималось иногда на 10 или 15 шагов выше уровня, который он в нем застал в мае месяце, — и что даже, в подобных случаях, оно затопляло, на протяжении мили, соляное болото, находящееся на южной его стороне. Вероятно, Иосиф и Шильтбергер хотели указать нам ширину моря в это время года.

136. Еще во время Евсевия и Иеронима христиане надеялись спасти душу свою, выкупавшись в Иордане, и ныне еще тысячи поклонников для сей цели отправляются ежегодно в светлый понедельник из Иерусалима в Иерихон, отстоящий от первого в пяти часах ходьбы. Оттуда ходят вниз еще два часа до Иордана, которого достигают в недальнем расстоянии от церкви и монастыря, посвященных Иоанну предтече (Raumer 60). Церковь сего имени была уже в развалинах во время игумена Даниила (64), но небольшая часовня и монастырь видед он в двадцати саженях от горы Ермон. Само собою разумеется, что гора эта, как уже заметил Норов (59, пр. 3), ничего не имела общего, кроме имени, с горою Гермон, или Ермон, принадлежащей к цепи Ливанских гор, но была т. и "Малый Ермон", т. е. холм, прилежащий к Иордану, подле места крещения Спасителя. Не должно смешивать этот холм с другим, "Малым Гермоном", возвышающимся в равнине Иезреельской, к югу от горы Фавор (Buckingham, Travels in Palestine, I 455, прив. Раумером).

Де Ланнуа (56) говорит также о монастыре св. Иоанна, может быть тождественном с построенным, по Адамнану (cf. Raumer, 60), св. Еленою на том самом месте, где последовало крещение Спасителя. Покок (Travels of the east II, 49) вместо сего монастыря застал уже другой, на расстоянии английской мили от Иордана, и говорит, что православные и католики, споря между собою касательно места крещения Спасителя, виноваты те и другие, потому что оба ищут это место на западном берегу реки, тогда как Иоанн предтеча крестил "в Вифании, за Иорданом". Но г. Норов (60) убеждает нас в том, что тут сам Покок промахнулся, и что христиане, не заслуживают порицания, по крайней мере, за то, что ищут место крещения на правом берегу реки, — а именно против Бефабары (Bethabara), а не Вифании (Bethania), так как в этом имени можно видеть худое чтение.

137. Река Иордан образуется из трех притоков — Баниаса, Дана и Гасбени: тем не менее многие писатели, начиная от Иосифа Флавия до Бурхгарта, выводили имя Иордан от его притоков Дан и мнимого — Иор. Нельзя поэтому винить Шильтбергера за то, что он не сообщил нам настоящей этимологии реки, называемой собственно по еврейски Иарден, текущий вниз.

138. Прекрасная равнина, где находился лагерь турецкого войска, посланного Баязитом на помощь молодому султану Фарадж, была, вероятно, долина Иерихонская, которую орошает Иордан, прорвавшийся предварительно, по выходе своем из озера Тибериадского или Генезаретского, чрез два известковые холма, о коих Юстин (XXXVI, 3) выражется почти таким же образом, как Шильтбергер, когда говорит: Est namque vallis quae continuis montibus quasi muro quodam clauditur.

Ныне прекрасная долина Иерихонская, прославленная Иосифом Флавием. (Bell. ІV, 8,3), как настоящий рай, как жилище богов (qewn cwrion, tractum divinum), далеко не ааслуживает таких похвал; тем не менее нужно только припомнить большое количество полезных растений sponte sus, производимых втой плодородной страною, равво какъ и остатки водопроводовъ, встречающихся в ней в разных местах, чтобы согласиться с Риттером (Palaestina, 500 seqq), что во время крестовых походов страаа сия, благодаря трудолюбию нового христианского населения своего, стала опять одним из прекрасных садов Палестины. Только я не понииаю, каким образом Шильтбергер мог поместить в этой долине гробницу св. Иакова и о каком именно святом сего имени он тут хотел говорить. Апостол Иаков, прозванный Старшим, был, по преданию, казнен на горе Сионской в том самом месте, где была затем построена церковь его имени, о которой говорит затем де Ланнуа (55) и сам Шильтбергер. Армяне, которым эта церковь принадлежит, знают, что голова святого перевезева была в Испанию, тогда как, по Кваресмию (Elucidatio T. S. II, 77, прив. Раумером 294), не одна только голова, но все тело апостола хранится в Компостелле. Касательно же гробницы апостола Иакова Младшего, она, по Даниилу (46) и де Ланнуа (52), находилась в долине Иосафатовой, недалеко от гробницы пророка Захарии, возле которой находились, по Шильтбергеру (см. выше), и смертные останки пророка Иакова. Кажется однако, что он собственно хотел тут сказать: jacob und zacharyas, der prophet, а не die propheten, так что и он, вероятно, имел в виду здесь гробницу апостола Иакова Младшего, который, по другому преданию, в день заточения Христа, только скрылся в памятнике, находящемся возле гробницы Захарии (Raumer, 1. с ). Но так как, по Шильтбергеру, гробница св. Иакова также находилась в долине Иерихонской, то спрашивается: не говорит ли он о сыне Алфея (Матф. X, 3; Лук VI, 15), которого болландисты и другие богословы различают от Иакова, сына Клеопы, признавая трех святых Иаковов, из коих считают третьим последнего, брате Господня и епископа иерусалимского, который, хотя и не принадлежал к числу 12 апостолов, но так был назван Павлом, в его послании к Галатам (I. 19), потому что не уступал им своим усердием, занимал их должности и пользовался величайшим уважением церкви.

139. В период крестовых походов святые места неоднократно переходили из рук в руки, но уже не были снова взяты у Египтян с тех пор, как султан Контус и его эмир Бейбарс выгнали Монголов из Сирии в 1260 году, соответствующем 658 магометанской эры. Не подозревая, что магометанские годы короче наших, Шильтбергер эти 658 лет прибавил к 622, истекшим по нашему исчислению от рождества Спасителя до геждры. Так как сумма этих двух чисел (658 + 622) как раз составляет 1280, то он мог себе вообразить, что это последнее число означало 658 год магометанской эры, от которого мусульмане не могли не считать восстановления своего владычества в Сирии и в Палестине, где до тех пор христиане имели решительный перевес. Так, напр., находим у Макризи (пер. Quatremere 1, 1. р. 98), что "в том же 658 году христиане Дамаска, получившие от Гулагу грамоту для свободного отправления своей веры, пили вино публично в месяц Рамадан, разливая его по улицам на платье мусульман и на врата мечетей. Прохаживаясь с крестом, они заставляли лавочников вставать и худо обходились с теми, которые не хотели этого сделать; они расхаживали по улицам с крестом и отправлялись в Мариинскую церковь, где говорились проповеди, посвященные их религии, и говорили громко: истинная вера, вера Мессии ныне торжествует. Раздраженные мусульмане жаловались губернатору, нааначенному Монголами, но этот чиновник обходился с ними с презрением и приказал даже многих из них наделить бастонадою. Напротив того, он осыпал почестями христианских священников, посещал их церкви и открыто покровительствовал их религии".

До какой степени несчастный случай изменил положение христиан, можно видеть из другого места, где Макризи описывает впечатление, произведенное в Дамаске письмом, написанным Контусом в Тибериаде (Tabarieh), немедленно после победы, одержанной им над Татарами: "Лишь только это письмо было получено, как жители предались самым живейшим выражениям радости. Они бросались на дома христиан, разграбляли их и разрушали все, что им попадалось под руки. Онн разворили церковь якобитов и также Мариинскую, которая была сожжена до тла. Они зарезали большое число христиан, а других обратили в рабство. Так онн мстили христианам за то, что они, во время владычества Татар, неоднократно замышляли истребить мусульман и разрушили мечети и минареты, находившиеся в соседстве их церквей: они публично звонили в колокола, совершали крестные ходы, пили вино на улицах и разливали его на мусульман".

Без сомнения, победа над Татарами положила конец всем подобным выходкам не толъко в Дамаске, но и в Палестнне. Шильтбергер поэтому не ошибся бы. Если бы, действительно, хотел считать возвращение святых мест под власть неверных с 658 года их эры.

140. Многие путешественники, посетившие Египет прежде, во время и после крестовых походов, говорят о бальзаме, который добывался там в саду Матарея, или Натарея, близ Каиро. Сильвестр-де-Саси прибавил к своему переводу "Описание Египта" Абд-Аллатифа разные заметки о произраставшем в Египте бальзаме, извлеченные из сочинений других европейских и восточных писателей. Он мог бы еще присовокупить к ним подробности, в которые по сему предмету входят Арнольд Любекский (1. с. 286), Флорентинский путешественник Фрескобальди и де Ланнуа (изд. Mons, 46 и 53). Последний говорит, между прочим, что, в бытность его в Каире, патриарх Индии подарил ему "une fiole de fin balme de la vigne, ou il croist dont il est en partie seignour". Рыцарю также известно предание, упомянутое уже Брокардом (T. S. descriptio, ed. Grinaeus, 1532. р. 311), что "les vignes de balsme qui soulaient etre en la rue Engady" (на западном берегу Мертвого моря; Ritter, Palaestina, I, 650) были переведены оттуда египетскою царицею Клеопатрою "en Babylone", т. е. в Каиро.

Легко может статься, что Шильтбергер, который был в Египте и Сирии около того же времени, когда страны эти были посещены рыцарем де Ланнуа, знал также это предание. Еще более мне кажется вероятным, что и ему, подобно тому, как епископу любекскому, передавали легенду, по которой бальзамовые деревья с тех пор только вачали произрастать в саду Матарийском, когда пресв. Богородица, во время своего бегства от преследования Ирода, полоскала пеленки младенца Иисуса в ручье, орошавшем эту местность, которую можно назвать с Норовым (Путеш. по Египту и Нубии, 1, 232) мирным оазисом, осененным веселою рощею. Уже Макризи (Silv. de Sacy, 1. с.) применяет в Матарее тот же самый рассказ, прибавляя, что "с тех пор бальзамовое дерево вывелось из области Иорданской , где оно дотоле исключительно встречалось". Таково было, действительно, обыкновенное мнение в древности, как мы это узнаем от Страбона (XVI, 2, 41) и Плиния (H. N. XII, 54), по которому это растение разводилось в царском саду иерихонском. Менее достоверно, что это растение совершенно вывелось в Иудее после времен Клеопатры и Августа. По крайней мере св. Виллибальд (Hodoepor. S. Will. ap. Can. II, 1. р. 113 прив. С. де Саси, 91), посетивший святые места около 765 года, мог еще покупать в Иерусалиме бальзам, тогда как, по Буркгарту (Raisen, стр. 564), ныне еще в окрестностях Тибериады выжимают бальзамовое масло из растения, похожего на огурец и собираемого с такого же дерева, которое доставляет бальзам меккский. Достоверно только то, что ныне еще приготовляют в Палестине бальзам из другого растения (myrobalsamum), который продается суеверным поклонникам вместо настоящего (opobalsamum), хотя он не отличается качествами сего последнего. Мы узнаем от Шильтбергера, что тогдашние торговцы и аптекари похожи были на нынешних, и что он был осторожнее, чем бывают ныне еще многие из покупающих палестинский бальзам.

Но какого бы не был рода бальзам, там росший в его время, — настоящий или фальшивый, — в обоих случаях объяснилась бы ассоциация идей, побудившая Шильтбергера внезапно поговорить о Каире в статье, посвященной описанию Иудеи, которою я в своем переводе заменил слово "jndia" или "Judien", названную, в обоих изданиях родиною бальзама; тогда как, по моему мнению, оно только попало в рукописи по небрежности писцов.

Сказавши в этой главе, что султан получал большой доход от продажи бальэама, Шильтбергер извещает нас, в другой главе (LXV), что он был покупаем в большом количестве патриархом армянским. Г. архимандрит Айвазовский, напротив того, убежден в том (судя по одной из заметок, которые он имел благосклонность мне послать), что патриарх ннкогда не получил нн одной капли бальзама от султана. Между тем заметка Шильтбергера подтверждается свидетельством других писателей. Так, напр., Makrizi в своем "Описании Египта" (S. de Sacy, Abd-Allatif, 88) выражается следующим образом о бальзаме, если только французский переводчик не ошибся в передаче нам его слов: "On trouve en Egipte l’huile de baume qui est d’une grande utilite: tous les rois de la terre en font venir d’Egipte et ont un grand soin de s’en procurer. Les souverains chretiens la recherchent a l’envi les uns des autres et tous les chretiens en general l’ont en grande estime; ils ne croient point qu’on soit devenu un parfait chretien, ei l’on ne met un peu ’huile de baume dans l’eau baptismale quand on l’y plonge".

Почему же глава армянской церкви не мог получать бальзам подобным средством, которое все тогдашние христианские владыки не считали неприличным употреблять.

141. Хорошо знакомый с священным писанием, Шильтбергер не мог не знать, что Евфрат и Тигр принадлежали к числу четырех рек, истекавших, по Моисею, из рая. Но вместо двух других: Геона и Фисона, мы встречаем у него Нил и Ризон (Rison). Выше уже было замечено (гл. XXXVI пр. 8), что в период крестовых походов часто смешивали Нил с Евфратом, по причине названия части города Каиро. Впоследствии, когда замечали, что между ними не было ничего общего, стали заменять Евфрат Индом, частью, быть может, и по той причине, что приняли страну Куш (Эфиопию) за землю Косееев в Персии, заселенную, по древним классикам, Эфиоплинами, подобно тому, нак родину сих последних еще прежде отыскивали в Kussia ciura древних, называемой Евреями Эрц-Куш и лежащей к востоку от Вавилона (Furst, 1. с I, р. 102). Так, напр., Иоанн Мариньола, из Флоренции (Reise in das Morgenland, изд. Meinert Prag, 1820, р. 18), посетивший Китай и Индию незадолго после Марко Поло, узнавал Геон Библии в Инде и Ниле, или Сихоре Моисея. Де Ланнуа даже (р. 88) не решается оспаривать мнение о тождестве этих двух рек, но довольствуется замечанием, что вторая из них "vient devers les parties d’Inde et du Paradis terrestre comme on dist, et passe au long d’Egipte et vient devant Babillone passer a trois milles du Kaire etc. "

В свою очередь, Шильтбергер, в том предположении, что Нил был продолжением Инда, именем первого хотел обозначить обе реки, соответствующие, по его же взгляду, Геону или Сихону, быть может по причине сходства сего последнего имени с еврейским названием Нила.

После этого не подлежит уже сомнению, что под Ризоном Шильтбергера нельзя не разуметь Фисон Библии, и, действительно, так в издании Пенцеля назван Ризон Гейдельбергской рукописи. Понятно поэтому, почему попадались в Ризоне золото и драгоценные камни, подобно тому, как этими предметами отличалась область Евилах, орошаемая Фисоном. Но так как Шильтбергер прибавляет, что Ризон или Фисон протекал чрез Индию, хотя и признает тождество Нила с Индом, то очевидно, что четвертая из упомянутых им рек была Гангес, коего тождество с Пизоном или Фисоном было уже признано Моисеем Хоренским. так как, по его словам, река сия составляла границу между обоими полуостровами Индии, тогда как, по его соотечественнику Гайтону (Pauthier, I. с.) Фисон совпадал с Оксом, разделяя Персию на две части, из коих одна заключала в еебе города Самарканд и Бухару, а другая, южная — города Нишапур, Испаган и пр. Не довольствуясь соглашением противоположных мнений своих предшественников, заставляя Окс вместе с Гангом совпадать с Фисоном, Иоанн Мариньола прибавляет к ним еще Гоанго и даже Волгу (cf. Raumer, Palaestina, Beilage VII, der Pison): ибо, по его мнению, Фисон, оросивши область Евилах в Индии, не только переходит в Китай под именем Карамора (Кара-муран, черная река — монгольское название Желтой реки), но затем еще, теряясь в песках за Каффою, снова появляется и образует море "Vatuch", т. е. Баку (Каспийское) за "Chana", т. е. ва Таною. Нельзя не согласиться, что Шильтбергер, сознаваясь, что никогда не видал Фисона, ближе был к истине, чем епископ Бисиньянский, который узрел его в слишком большом числе рек разом.

142. Лесистая область lambe или Lambor должна быть Мелибар или Малабар, на берегу того же имени: ибо тут добывается перец, подобно тому, как это уже делалось до времен Шильтбергера, по свидетельству Касвини (ум. 1283), Абуль-Феды и Ибн-Батуты (Pauthier, 1. с. 650), равно как и Мариньолы (I. с. 67), который, посетивши лично эту область около 1348 года, описывает сбор перца почти таким же образом, как это затем делает Шильтбергер, и, подобно сему последнему, высказывается против мнения, что черный цвет перца был следствием дыма, которым прогоняли змей из садов. От него мы также узнаем, что, во врема пребывания его в приведенной области, там было много христиан из секты св. Фомы и даже латинская церковь св. Георгия в городе "Columbus" без сомнения тождественном с городом Коллам Арабов (Peschel Gesch. d. Erdkunde, 162 пр. 3), названном Китайцами Киудам, туземцами Кулем и в котором нельзя не уанать Coilum, как его называет Марко-Поло (Pauthier, II, 642), равно как и Oulam Веньямина из Туделы, Kaalan Армянина Гайтона и Palombo, Polumbran Мандевиля, или правильнее Одорино Порденоне (ок. 1320). Вероятно, город этот совпадал с городом Коланум Португальцев, которые овладели им в 1503 году. Он лежал на Малабарском берегу, в 24 милях от Кохина, считался одним из древнейших и богатейших городов Индии и был населен многими семействами древних христиан (Maffei, Hist. Ind. I, р.52 и XII р. 269, прив. у Мейнерта, 1. с. 60). Если я не ошибаюсь, то он один из двух городов, упомянутых Шильтбергером; другой был, вероятно, Каликут, куда пристал Васко де Гама в 1496 г. и где еще около 1470 г. гостил наш Тверич, который упоминает и о перце, в числе прекрасных товаров его базара, и восхищается умеренною их ценою: да все в неи дешево! К крайнему моему сожалению, мне только во время набора этого места доставлена была статья, хотя небольшая, но весьма поучительная, г. Срезневского (Хождение А. Никитина и пр.), выше мною приведенная, по памяти, без надлежащей точности. Я вижу, что г. академик (стр. 297 ) клонится к мнению, что Никитин вовсе не был в Каликуте, и что он, подобно Шильтбергеру, о южной Индии передает нам только известия, сообщенные ему хорасанскими торговцами.

Христианские общины, встреченные Португальцами при юго-западной оконечности Декана, существовали там с первых веков нашей эры. Известно, говорит Неандер (Allg. Gesch d. chr. Kirche, I. р. 112), что основание древнего прихода сирийско-персидского, на Малабарском берегу, приписывают св. Фоме, хотя первые следы существования этой общины встречаются не прежде VI века у Козьмы Индоплавателя. Впрочем, св. Григорий Назианский (ок. конца IV-го века, уже говорит (Orat. 25), что Евангелие было проповедуемо в Индии св. апостолом Фомою, умерщвленным, по Марко Поло (Pauthier, 1, 623), в небольшом городе области Maabar, т. е. Мелиапур, недалеко от Мадраса, на Коромандельском берегу, и легко узнаваемом в городе Miropolis, куда Мариньола помещает гробницу апостола.

Существование в его время христианских церквей в провинции Маабар, недостаточно, чтобы заставить вас искать тут лес Ламбор Шильтбергера, скорей чем в Мелибаре, или Малабаре, древней родине перца, по всем авторам.

143. Недавно вышла прекрасная статья г. Гейда о поселениях, основанных Итальянцами в Египте (Zeitschrift f. d. gesammte Staatwiss XX р. 54-138) Основательные исследования ученого библиотекаря штутгартского подтверждают заметку Шильтбергера, что в его время, в числе всех итальянских держав, республики Венецианская и Генуэзская принимали самое деятельное участие в александрийской торговле. Прежде их, в сем отношении отличались наиболее Пизанцы; в начале же, XV столетия, первые заменены были Флорентинцами и отчасти гражданами Анконы, Неаполя и Гаэты. Кроме Итальянцев, значительную торговлю с Александриею вели еще Каталанцы (Heyd. 1. с. 104).

144. Здесь говорится о взятии Александрии, 10 октябра 1365 года, кипрским королем Петром Лузиньянским и его союзниками: Генуэзцами, Венецианцами и родосскими рыцарями. По де Ланнуа (р. 70), союзники высадились в "старой гавани", с тех пор закрытой для христианских судов. При наступлении египетских войск, Франки возвратились на корабли, разграбивши город и взяв с собою до 5,000 пленных (Weil, I, 512). Предприятие это, в котором участвовали, кроме кипрских, 24 корабля венецианских, два генуэзских, десять родосских и пять французских, продолжалось всего не более недели, так что, если вычесть время, необходимое для десанта и для возвращения на корабли, занятие города не могло продолжаться более трех дней, показанных Шильтбергером.

145. Этою башней здесь означается хотя и не древний маяк Александрийский, на острове Фаросе, но, по крайней мере, другой, построенный позже на большем острове, соединенном с первым, в виде моста, водопроводом, но теперь уже наносимою Нилом землею и развалинами древней Александрии присоединенном к материку. И прежде он присоединялся к нему посредством молы, называемой Heptastadion, разделявшей обе гавани: Eunosti и portus magnus. Если бы это не было так, то де Ланнуа, оставивший нам подробное описание александрийского порта, непременно упомянул бы об острове, тогда как он только говорит о косе, шириною в одну милю, между обеими гаванями, т. е. "l’ancien et le nouveau venant tous les deux batre aux murs de la ville".

На сказанном острове стоит теперь дворец паши и часть города; плотина же, соединявшая остров с ним, также обстроена домами (Норов, Пут. по Египту и Нубии, I, 38). То что Шильтбергер говорит о зеркале, поставленном было на башне, но уже там не находившемся во время его пребывания в Египте, припоминает описание александрийского маяка у Макризи (S. de Sacy Chrestom. arabe, II, 189). На вершине маяка было поставлено зеркало, вокруг которого сидели сторожа. Когда они, с помощью зеркала, замечали неприятеля, приближающегося с морской стороны, то криками предостерегали находившихся в близости и выставляли флаги, дабы, видя их, находившиеся подальше также остерегались и дабы тревога распространялась по всему городу.

По С. де Саси (Abd-Allatif etc., 239), большие круги, назначенные для астрономических наблюдений, были начертаны в Александрии на высоких столбах и на башне маяка, и это обстоятельство могло, как думает французский академик, подать повод арабским писателям, всегда любившим чудеса, к рассказам о зеркале на маяке александрийском, с помощью которого можно было видеть корабли, отплывавшие из греческих портов. Во всяком случае, башня, о которой говорит Шильтбергер, имела подобное назначение. Ибо мы узнаем от арабского автора "Ijas", приведенного Вейлем (II, 358), что в 1478 году султан Кайтбей велел построить новый маяк возле старого. Маяк этот, соединенный с городом пшрокою плотниой, снабжен был часовнею, мельницей и печью, равно как и террасою, с которой можно было видеть, на расстояние дня плавания, франкские корабли, так что их можно было во-время остановить в ходу своем посредством пушек, поставленных на внешней стороне башни. Поэтому ничто не мешает допустить, что и на той башне, о которой говорит Шильтбергер, находился храм. Действительно, Abd-Allatif (пер. S. de Sacy, 184 и 245, пр. 58) пишет, что часовня, или, скорее, "мечеть", находилась на вершине фароса александрийского. Если же между служителями сего храма и не находился бы нзменник, то Египтяне с намерением могли распространить ложный о таковом рассказ, дабы как-ннбудь извинить оплошность, с которою дали христианам возможность овладеть Александриею.

146. Я не усомнился приписать эту исполинскую ногу македонскому герою, не только потому, что арабская форма его имени, т. е. Алискандер, напоминает мне Шильтбергерова исполина Allenkleiser, но еще и по той причине, что воспоминание быстроты, с которою основатель Александрии покорил Восток, должно было сохраниться в городе, который, благодаря его гению, соделался, более чем на тысячу лет, складочным местом всемирной торговли. Само собою разумеется, что, в течении веков, другие древние предания смешались с сказанием об Александре в особенностн в памяти Евреев, с коими он обходился так гуманно, что иыне еще владыкам земным не мешало бы подражать его примеру. Действнтельно, в "Истории завоевания Египта" Абдалгакама (рук пр. Катрмером, 1. с. I, 1, р. 218), сказано, что тело исполина, убитого Моисеем, упало поперек Нила и образовало мост, служивший для переезда. Сколь бы это предание, заверно весьма древнее, не казалось бессмыленным, тем ие менее оно находится в тесной связи с баснею, которую передавали Шильтбергеру о качестве моста Алленклейсера. Едва ли возможно осмеивать его легковерие в этом случае, если взять во внимание, что эта же басня до такой степени была в ходу еще в XIІІ столетии, что о ней даже доходили слухи до могущественного владетеля Золотой орды Берке-хана. Беседуя однажды с египетскими посланниками, отправленными к нему султаном Бибарсом в 1263 году. он спросил их, между прочим: правда ли, как ему было передано, что над Нилом была наведена нога исполина, служившая мостом. Посланники, избранные, вероятно, султаном из передовых людей своего края, отвечали, что они никогда ничего подобного не слыхали. Впрочем, этот ответ может также объясниться тем, что хан не спрашивал, как следует. По крайней мере, из слов Шильтбергера, который своими глазами видел этот престранный мост, должно заключить, что он находился не в Египте, но в Аравии. Он соединял две скалы, между коими пролегала глубокаа долина, орошаемая ручьем. Путешественники не могли миновать этот мост, так как чрез него проходила большая дорога, по которой следовали купцы. Эти топографические подробности, без сомнения, не выдуманные Шильтбергером, заставляют меня думать, что он говорит об окрестностях крепостей Карак и Шаубак, соделавшихся столь важными в период крестовых походов, по причине их чудесного положения, и которые легко узнаются в городах "Grach" и "Sebach", к коим переходит де-Ланнуа (р. 57) (говоривши перед тем о горах Аравии), чтобы сообщить чнтателям, что "la pierre du desert" находилась в первом из приведенных городов. тогда как гробница Аарона находилась в Себахе, откуда путешественники отправлялись чрез пустыню на гору Синай и в Мекку, "en laquelle cite est le corps du tres decepvable Mahommet." "Карак", говорит Катрмер (II, I, р. 249), — "был ключем пути в пустыне. Караваны, отправлявшиеся из Дамаска в Мекку или туда возвращавшиеся, все военные отряды и купцы, все армии, которые маршировали из столицы Сирии в египетскую, непременно должны были проходить мимо стен этой крепости, или же ее окрестностей."

Шаубак, названный mons regalis крестоносцами, в 36 милях от Карака, был не менее крепок. ІІо Буркгарту (пр. Раумером, 1. с. 281), ущелье в 300 футов глубины окружало цитадель, гораздо лучше сохранившуюся, чем каракская, также названная Petra deserti, по причине близости своей от древнего города сего имени, по которому часть Аравии была названа Arabia petraea, тогда как ее местоположение хорошо начертано следующею заметкою Плиния: oppidum circumdatum montibus inaccessis, amne interfluente. Действительно, долина, в которой лежал этот древний город, vallis Moysi крестоносцев, ныне Вади-Муза (Raumer, 1. с. 271-277), имеет глубину в 500 футов, орошена речкою и окружена недоступными скалами (L. de Laborde, Voyage de l’Arabie petree, 55).

По приведенному Катрмером (II, I, 245) арабскому автору. дорога в окрестностях этих двух городов была до такой степени затруднительна, что человек, который помещался бы в одном из этих проходов, мог бы преградить путь сотне всадников. Что над одним из этих проходов был наведен мост, виденный Шильтбергером, покажется тем более правдоподобным, что в числе святых местъ этой "древней" страны, тот же самый арабский автор помещает гробницу Искендера, сознаваясь, что не мог добиться "к какому именно Искендеру следует ее отнести."

В том предположении, что нога Алленклейсера лежала недалеко от этой гробннцы Искендера, мы могли бы знать, где пришлось бы отыскивать настоящий мост, построенный, по Шильтбергеру, около 1200 года нашей эры, в ближайшем соседстве исполинской ноги. В это время Саладин уже не был в живых диадохи же его спорили между собою о наследстве сего нового Александра, так что ни у кого из них не доставало ни времени, ни средств для сооружения приведенного моста. Итак, кажется, что и тут Шильтбергер опять не умел согласовать магометанское летоисчисление с нашим и что мост был построен до 589 года геджры (1193), т. е. до смерти Саладина, которому сооружение подобного средства сообщений могло показаться не лишним, по завоевании им Шаубака и Карака в 1189 году.

147. По Нейману (пр. 205), Шильтбергер своим molwa хотел означить муллу или магометанского священника. По моему же мнению, он только говорит о мулле Гассане, основателе секты ассасинов, называемых правоверными мусульманами Мелагиде (множ. число от мулгед, или молгед), еретики, потому что отвергают разные предписания Корана. Из этого же слова "mulhed" Потье (1. с. I. 97 ) производит также название области "Mulette", где, по Марко Поло, обитал "старец горы". Сознаюсь, впрочем, что предпочитаю мнение Форстера (cf. Buerck. Die Raisen des Ven. M. Polo, 120), что венецианский путешественник, под названием Мюлет, разумел окрестности замка Аламут, и что посему самому, говоря о резиденции "Шейха-эль-джебель", взятой Монголами после трехлетней осады, он имел в виду сию же крепость Аламут, а не какую-то из крепостей Куристана, как полагает г. Потье.

ІІравда, слово Мюлет, по Марко ІІоло, значило земной бог, тогда как слово Аламут обыкновенно переводят: орлиное гнездо. Но, если нет ничего общего между птицею, посвященною Зевесу, и собственным его представителем на земле, то еще менее будет связи между сим последним и мулгедн. т. е. еретиками. Притом Аламут был также именуем "замком доброго счастия" (Buerck, 1. с. 122 ) и это название легче всего могло превратиться в "Земной бог", в вольном переводе имени Мюлета у бывшего сановника поднебесного императора.

Как бы то ни было, секта ассасинов продолжала существовать после ударов, нанесенных ей Монголами — по крайней мере в Сирии. Еще в XIV столетии, султан Насир Могаммед Ибн Келавун взирал на них, как на стрел, коими достигал он неприятелей, которые, удалившись из его владений, считали себя в безопасности (Ibn Batuta прив. Вейлем, I, 92). Еще Сильвестр де Саси произвел название ассасинов от опьяняющего напитка хашиш и мнение это принял г. Потье, ничего не говоря о заметке Вейля (1, 101), по которому Ассасины или Ассисины именем своим обязаны ножу, снкким, так как, по Новайри (fol. 220), Измаелиты или Ассасины по-арабски назывались Ассикини, или, по крайней мере, Асаб-ассикин, magistri cutellorum.

148. Ниже Шильтбергер говорит, что Могаммед родился в 609 году нашей эры; стало быть путешествие, предпринятое им на тринадцатом году от роду, последовало бы в 622 году, т. е. в том самом году, в котором лже-пророк бежал из Мекки в Медину. Должно думать поэтому, что Шильтбергер смешал здесь это всемирно-историческое событие с поездкою юного Могаммеда в Египет, или, по крайней мере, в Сирию, где высокое его предназначение, действительно, было предсказано ему каким-то несторианским священником. В весьма любопытном жизнеописании Могаммеда, Вардана (стр. 52-55 рукописи, хранящейся в Румянцевском музее: Brosset, Additions etc., р. 49), сказано, что юный Могаммед, находясь в Египте, встретил там приверженца Ария, монаха Сергия (Sargis), без сомнения тождсственного с монахом того же имени или Богейра, с которым он, по Абуль-Фараджу (Hist. dyn. I, р. 129, ar. Quatremere, Hist. des Mamlouks, II, 1, р. 253), встретился уже не в Египте, но в сирийском городе Босре, и который, как говорят, много помогал ему при составлении Корана. Эти известия сходятся с такими же древней армянской хроники (Brosset 1. с) тогда как, по Азолику (11, с. 4), Могаммед явился в 68 году армянской эры, т. е. в 619 году по Р. X. Но так как Шилътбергер относит его рождение не к этому, но к 609 году, то также могло статься, что наш простодушный Баварец не понял тайного смысла могаметанского предания, по которому именно в 609 году, т. е. за 13 лет до геджры, высокое предназначение Могаммеда объявлено ему было ангелом, тогда как архангел Гавриил довольно странным образом знакомил его с грамотностью, так что к этому году относится рождение, хотя и не человека, но пророка Могаммеда. Недоумение, в которое Шильтбергер впал относительно сего события, тем более извинительно, что мусульмане толкуют о разных чудесах, совершенных их пророком еще в юности. Так, напр, они рассказывают, что он от рождения своего был окружен ярким светом, так что, когда он стоял на солнце, тенн его не было видно, что, впрочем, случилось бы также, если бы над ним висела та черная туча, о которой говорит Шильтбергер, ненавидевший в душе язычников, так что вместо света, он приписывал это чудо мраку.

149. Это первый из двух Байрамов, единственных религиозных празденств могаммедан, или магометан, как мы привыкли называть последователей учения Могаммеда или Мухаммеда. ІІервое названное Ид-Фитр, т. е. праздник превращения поста, падает на первый день месяца Шевал, тотчас после Рамазана. Второе празденство, названное Ид-Адга или Курбан-Байрам, праздник жертвоприношения, бывает семьдесят дней позже, 10 числа месяца Цилгидисе. Слово Ид означает ежегодное возвращение этих периодических праздников, которые, по очереди, падают на различные времена года в течение тридцати трех лет, по причине лунного года магометанского календаря. Хотя, по закону, на первый праздник положен один только день, но, по обычаю, он продолжается три дня. Второй праздник, установленный в память известного жертвоприношения Авраама, длится четыре дня. Для празднования сего события магометане отправляются на поклонение в Мекку, где находится Каба, или святилище, построенное по мусульманской легенде Авраамом и сыном его Измаилом, в виде шатра, который, в день сотворения мира, самими ангелами был поставлен на это место. Известно, что древнний обычай покрывать Кабу, в означенный день, новым покрывалом черного цвета, доныне сохранился и что старое кусками продается паломникам, которые почитают их драгоценнейшими реликвиями. Высказанное Шильтбергером в обеих главах о правилах и обрядах ислама совершенно верно, но слишком известно, чтобы мы имели надобность останавливаться на этой части его записок.

150. По рукописному сочинению Киракоса, армянского историка XIII столетия (Bross, et Additions et eclaircissements etc, 1851, р. 413), Могаммед или, скорее, один из его преемников, позволил Армянам свободное отправление своей веры, но под условием платить за каждый год четыре серебряных диргем, три модии пшеницы, мешок чтобы класть на лошадь, веревку из щетины и рукавицу.

151. "Если бы не знали мы" — говорит Нейман (пр. 213), — "что здесь разумеется "Ghasi", то никто не подозревал бы, что это слово скрывается в Шильтбергеровом they. Но дело в том, что Нейман не угадал мысли Шильтбергера, который тут отнюдь не хотел говорить о Гази, но о членах секты ассасинов или мелагиде, именуемых дай (вербовщики), которых он имел полное право называть тай, так как его соотечественники самих себя и ныне еще называют то Тейтшами, то Дейтшами.

152. Написав "la il lach illallach", Шильтбергер хотел нам передать турецкие слова, поставленные в переводе и значущие: Бог всемогущ. Немецкого перевода не достает в издании 1859 года, но он сохранился в Пенцелевом.

153. По Фальмерайеру (пр. 214), турецкие слова, к коим я прибавил, в скобках, испорченную форму, под которою они являются у Шильтбергера, значат: Бог единый, Мессия его служитель, Мария святая дева (ein Schwarzkopf, d. і. eine Nonne, eine heilige Jungfrau), Могаммед его вестник.

154. В седьмом примечании к первой главе я старался показать, что Шильтбергер под венедским языком мог только разуметь здесь кроатский, а затем уже убедился в том, что именно Кроация в старину называлась Венедскою Мархиею: "die Windische Mark (Cosmographey, etc. Basel, 1574). Но я согрешил пред Шильтбергером, обвиняя его слишком поспешно в смешении турецких форм имен Кроатов (horvat, kirvat) и Албанцев (Арнаутов). По известиям, обяэательно сообщенным мне г. профессором Григоровичем, я теперь убедился, что Шильтбергер был совершенно прав, когда говорит, что язык, который его соотечественниками считался венедским, Турками был называем арнаутским. Из списка равных географических имен, помещенных в книге Пианцолы (Grammatica, Dizionar. etc, Venezia, 1801, р. 113), мы усматриваем, что страна, названная Итальянцами "Ilirice", Греками же — Schlavonia, у Турок означалась под названием Arnaut. Не стану здесь разбирать вопроса, на каком основании Турки могли применить это имя, в одно и то же время, к двум народам, совершенно различным по своему происхождению, т. е. к далматским и кроатским Славянам и Шкипетарам, или Албанцам. Замечу только, что это обстоятельство может служить подпорою мнения, высказанного уже другими (Кепшен, Крымский Сборник, 226, пр. 329), что под именем Арнаутов разумели первоначально не особый народ, но подданных знатной фамилии Арианитов, отличившейся в борьбе с Отоманами и предводительствовавшей, без сомнения, не только Албанцами, но и Славянами. По крайней мере, биограф Скандербека (Barletius, Vita Scanderbegi etc. ap. Zinkeisen, 1. с. I, 776) о современном Шильтбергеру члене сей фамилии, Топии, отзывается следующим образом: Hic est ille Arianites qui apud Macedones et Epirotas cognomento Magnus et dictus et habitus etc etc.

155. Г. академик Броссе (Rapport s. un voyage archeologique dans la Georgie et dans l’Armenie, 1849-51, VII, р. 68) различает три элемента в языке мингрельском: чисто грузинский с его корнями и грамматическими формами; грузинский, изменившийся как в коренных буквах, гласных и согласных, так и в своих окончаниях; наконец, смесь иностранных слов, для объяснения коих изучение языков сванетского, абхазского и черкесского было бы необходимым. Хотя эти языки не были известны Шильтбергеру, тем не менее от его уха не ускользнуло различие между наречиями мингрельским и грузинским. Правда, что в его время последнее, вероятно, еще не преобладало в такой степени, как это бывает ныне между аристократами мингрельскими, и что Шильтбергер едва ли был удостоен чести с ними много беседовать, тогда как ничто ему не мешало прислушиваться к говору простого народа.

156. Еще при Комнинах Генуэзцы имели поселение в Константинополе, где занимали именно место, называемое Орну, может быть, совпадавшее с их же "embolum de Coparia", отыскиваемое Гилллием (Top. Cp. в ed. Elzev. р. 419; cf. Heyd, Die ital. H. colonien in Griechenland, 1. с. XVII, р. 449), в предместье Галата. В царствование "Ангелов", они обитали в самом городе и держались в нем, по крайней мере отчасти, в продолжение Латинской империи, хотя тогда уже не могли состязаться с Венецианцами. Уже по восстановлении Греческой империи Михаилом VIII, дела их приняли друтой оборот, благодаря большим льготам, дарованным им императором. Между прочим, он уступил им предместье Галату, соделавшееся вскоре центром их поселений в Греции, равно как по берегам морей Черного и Азовского. Быть может, по сей причине читается в списке новых имен у Кодина (Parthey et Pinder, 1. с. 313): Maeotis palus, nunc Galatia. Несмотря на соперничество Венецианцев (которые в 1296 году даже овладели Перою, как Галата обыкновенно называлась у Латинов: cf. Heyd. 1. с. 459) и на частые споры с Греками, генуэзское поселение более и более процветало в торговом отношении, так что, около половины XIV столетия, там взималось около 200.000 гиперперов таможенных пошлин, тогда как в Константинополе они не доходили до 30.000 (Nic. Greg. II, 842). Это государство в государстве не могло не прельщать алчности Турок, с тех пор, как они, утвердившись на Геллеспонте, перенесли столицу султана в Адрианополь. На время Генуэзцы успели отклонить грозившую опасность, всякого рода уничижениямит как явствует, между прочим, из договора, заключенного ими с Мурадом I, в 1387 году. Потом, когда его преемник Баязит, после сражения при Никополе, снова приступил к осаде Константинополя, город этот обязан был своим спасением необходимости султана идти на встречу Тамерлана. Наконец, падение империи и генуэзской колонии было отсрочено еще на несколько десятков лет столь пагубными для Порты следствиями сражения при Ангоре.

157. "Вопрос об образовании Воспора Фракийского", говорит Vіvіеn-de-Saint-Martin (Asie-Min, II, 2. 489), — "подал повод, как у древних, так и позднейших ученых, к разным смелым гипотезам, основанным на старинных преданиях о пер……. (текст книги неразборчив, пропущено 1-2 слова - Thietmar. 2012) Системы эти, относящиеся к эпохам менее точным, теперь уничтожены наблюдениями новейших геологов, доказавшими, что обе стороны пролива, при совершенно различном характере их почвы, никогда не были связаны, или, другими словами, что канал этот непременно существовал от сотворения мира". Но так как противное мнение и ныне еще имеет приверженцев, по крайней мере между немецкими филологами (Menn, Comm. Ponti spec. alt. в Jahresbreicht ueber d. Gimn. u. d. Realschule zu Neuss, 1854 р. 18), то не было бы удивительным, если бы оно, во времена Шильтбергера, было допускаемо византийскими учеными и что в Константинополе вообще приписывали Александру Македонскому открытие сообщения между морями Мраморным и Черным. По крайней мере, мы к этому подвигу могли бы отнести следующую заметку Фогельштейна касательно предания, по которому сооружение дербендской стены было также отнесено к царю македонскому (Adnotationes quaedam ex litteris orientalibus petitae ad fabulas quae de Alexandro magno circumferuntur. Bresl 1865 р. 41): Est enim fabulae proprium, heroem jam satis insignem denno exornare ejusque facta novis augere, eoque magis, si (ut in vallo Magog construendo) verus auctor, cui hujus facti debeatur gloria, ignoratur. Что же касается предания, по которому "железные врата" переведены были царем Давидом II из Дербенда в Грузию, то ныне доказано (Brosset, Hist. de la Georgie, Introd. р. LXIII), что они никогда не находились в Дербенде, но в Гандже, и что оттуда увезены были в Грузию не Давидом, но сыном его Димитрием.

158. Развалины города Приама давно уже етерты с лица земли, и едва ли они еще существовали во времена Шильтбергера. Но, при недостатке вещественных следов, отыскиваемых разными путешественниками, а пред прочими Лешевалье (cf. Vivien de Saint-Martin, 1. с. 102-132), дивные описания Гомера, точностью не уступающего лучшим географам, дали возможность восстановить карту троянской равнины. "Нужно только", — говорит Вивиен-де-С.-Мартен (1. с. 489) — "признать площадь Бунар-баши (местечка, обязанного названием своим двум источникам Скамандра) местом, где лежала Гомерова Троя, чтобы согласовать подробности, переданные нам поэтом об окрестностях ее, с действительностыо.

"Город основанный Эолянами", продолжает французский географ, — "и также именуемый Илион, вскоре, по разрушении Трои, возник в ее соседстве, на расстоянии французской мили к северу, уже не на левом, но на правом берегу Симоиса. Это — Илиум позднейших веков, Ilium Recens, и к этому городу, также впоследствии разрушенному, должны быть отнесены описания и заметки римских поэтов, относительно Энеева города, действительное местоположение которого тогда уже было забытым. Касательно же местности, в которой, по Шильтбергеру, еще видны были следы царского города, то он, вероятно, говорит о развалинах города Александрии в Троаде, верстах в двадцати пяти от мыса Сигейского и почти напротив острова Тенедоса, отделенного узким каналом от матернка. Сюда уже игумен наш Даниил помещает "великий город Троаду" (изд. Нор. р. 5) и здесь его развалины видели современники Шильтбергера — архидиакон Зосима (1. с. 45) и Руй Гонзалес де Клавихо (1. с. 46), подобно тону, нак сто лет позже еще французский путешественник Белон, пристававший к берегу, чтобы лучше познакомиться с мнимыми остатками Гомеровой Трои. Он тут еще нашел (Les observations de plusiers singularites trouvees en Grece, en Asie etc. Paris, сравн: Vivien de S. Martin, 1. с. II, 8) древние аркады у подошвы маленькой горы или мыса, два древних замка мраморных etc. Белон не распространяется об обстоятельстве, немного, впрочем, его смутившем, а именно, что не находил в местности, где предполагал город, о котором говорит Гомер — обеих рек "столько прославленных поэтами: Симоис и Ксант".

159. Русский паломник, Стефан Новгородский (Пут. русск. людей, II, 14), бывший в Константинополе ок. 1350 года, свидетельствует, что, в его время, император держал еще в руке упомянутые в записках Вильгельма de Baldensel, или Альвенслебен (1336) эмблемы, т. е. золотое яблоко, над которым был поставлен крест. Затем мы узнаем от Клавихо (р. 58), что, в 1403 году, "pella redonda dorada" была еще на своем месте, и должны думать, что и крест не был с него снят. Действительно, архидиакон Зосима (Пут. Русс. люд. II, 38) видел еще в 1420 году крест на яблоке и это последнее в руке императора. Кажется поэтому, что обе эмблемы были сняты в промежуток времени между годами 1420 и 1427, в который Шильтбергер провел несколько месяцев в Константинополе, после того, когда успел спастись из многолетнего своего пленения.

Не задолго до его прибытия в Царь-град, старый император Мануил скончался (1425), и сын и наследник его Иоанн был принужден заключить мир с Турками на условиях, столь тягостных, что из всех владений своих остался только при столице, вотчинах греческих царевичей в Морее и нескольких черноморских замках (Zinkeisen, 1. с. I, 533). Кроме того, он обязался платить султану ежегодно дань в 300.000 аспров, независимо от богатых даров, которые православный государь считал приличным посылать повелителю правоверных, в знак особенной своей к нему преданности.

При таких обстоятельствах несчастный кесарь, вероятно, не мог быть слишком разборчив, при взыскании потребного ему злата и Шильтбергер не напрасно острил над его положением, когда говорит: "Aber nun hat er des gewalts nit mer, so ist och der apffel fueder! "

Правда, эта эаметка, вызванная у Шильтбергера бедственным положением империи, читается также в латинском переводе записок английского рыцаря Маундевиля, или Мандевиля (ср. Срезневский, 1. с. 277), коего пребывание в Константинополе, если только современник нашего Новгородца посетил этот город (ср. Peschel, 1. с. 164), предшествовало бы утверждению могущества Турок в Европе завоеванием Каллиполиса в 1357 году. Должно думать поэтому, что приведенный bon-mot не находился в сочинении английского рыцаря, написанном им на Французском языке в 1356 году, по возвращении своем с Востока, где он, как полагают, своими глазами видел только Александрию и ІІалестину, описание же других стран заимствовал из записок монаха Одорико de Pardenone, который с 1316 года провел на Востоке почти 15 лет. Нужно однако сознаться, что Кунстман (Missionen in Indien, р. 518) в майнцской рукописи Одорико нашел следующее заглавие: incipit itinerarius fidelis fratris Odorici socii militis Mendavil per Indiam, licet hic prius et alter posterius peregrinationem suam descripsit.

Вероятно, позднейшие издатели записок Мандевиля прибавили к оригиналу более более оправдываемые обстоятельствами слова Шильтбергера, подобно столь многим другим вставкам, заимствованным ими у разных авторов (Halliwell, The Voyage and Travaile of Sir John Maundeville, Lond. 1839 и Schonborn, Bibliogr. Untersuchungen ueber J. Maundeville. Breslau, 1840).

На выстрел из лука от статуи Юстиниана Зосима ставит "Подорожье, урыстание конское", т. е. Гипподром, который также легко узнается в площади, где, по Шильтбергеру, праздновались публичные игры и к которой примыкал дворец "Квестора", построенный Константином Великим. Но дворец, удививший Шильтбергера великолепием внутренней обделки своей, скорее долженствовал быть Дафнийский, построенный против Азии и сбоку Гипподрома. В этом дворце, также воздвигнутом при Константине, но потом постепенно увеличиваемом и украшаемом другими императорами, производились приемы и блистательные угощения чужестранных посетителей (Constantiniade etc. Const, 1846 р. 55). В настоящее время мечеть Ахмеда помещается в части пространства, занимаемого этим огромным дворцом.

160. Подобно тому, как многие другие имена, начннающиеся гласною буквою, изменялись в устах западных Европейцев присоединением к ним члена, предшествовавшего им в говоре, остров Имброс превратился, еще во времена Латинской империи, в Лембро; имя это, которым ныне еще остров этот называется, столь же легко узнается в Шильтбергеровом "lemprie", как в имени острова Nembro у Кяавихо (р. 45) или Лимвры у Зосимы (р. 45). В XV столетии этот остров, покрытый высокими горами, входил в состав владений богатой генуэзской фамилии Гаттелузи, и ныне там еще сохранились развалины многих замков, покрытые надписями и гербами, свидетельствующими, кем они были построены. Не скажу, принадлежал ли остров уже Гаттелузам в эпоху, о которой говорит Шильтбергер (1427); в 1403 году Имброс состоял еще под верховной властью греческого императора (Clavijo, 1. с.).

161. После сражения при Никополе Баязит снова приступил к осаде Константинополя, к которому на помощь прибыл между тем отряд из 1200 человек, посланных французским королем Карлом VI с несколькими меньшими отрядами, прибывшими из Генуи, Венеции, Родоса и Лесбоса. С этими незначительными силами город был обороняем маршалом Бусико, а по его возвращении во Францию в 1399 году, Иваном Шатоморан, в отсутствии императора Мануила, отправившегося туда же для требования еще пособия. К счастию для Греков они хотели обойтись без этого пособия, с тех пор, хан Баязит принужден был перейтн в Азию на встречу Тамерлана, что, без сомнения, не помешало ни ему, ни его полководцам, взять с собою богатые подарки, полученные предварительно от осажденных, так напр. на долю визиря Али-паши досталось десять больших рыб, наполненных золотом и серебром (Sead-eddin, р. 190 у Zinkelsen, 1. с. 341). Может быть это золото было снято с тех досок, о которых говорит Шильтбергер и которыми Греки, без сомнения, менее дорожили, чем яблоком с крестом. По сему то и неудивительно, что последние не были тронуты с места своего во время междоусобий, терзавших турецкую империю, т. е. в период, продолжавшийся от эпохи прибытия в Константинополь Клавихо до выезда оттуда Зосимы.

162. Понятно, что здесь Шильтбергер намекает на то, что греческая церковь не признает первенства папы, ни католического учения, по которому св. Дух нисходит не от одного только Бога Отца, но и от Сына.

Считаю излишним разбирать в частности причины прочих недоумений и несообразностей, которые встречаются в этой главе. Воспитанный в односторонних правилах латинской церкви и проведши потом тридцать два года среди врагов христианства, Шильтбергер не мог себе составить точного и основательного понятия о догматах и обрядах православия. Но никак нельзя его обвинить в том, что он умышленно сообщает своим читателям ложные понятия о восточной церкви, как это, к сожалению, в позднейшее время, иногда делали последователи других исповеданий.

163. (Шильтбергер здесь явно имел в виду равнину Карабаг, лежащую между Куром и Араксом и в которой Шах-Рох провел зиму 823 (1420) года с своими вассалами, в числе коих находился шах ширванский Халил-Улла и брат его храбрый Минучер (Dorn, Schirvan-Schache, в Mem de l’Ac. de S. P. VI, 4, р. 579). Чтобы себе объяснить, каким образом Шильтбергер, так додго остававшийся в Армении и Грузии, мог скааать, что Кур назывался также Тигром, можно бы допустить с его стороны недоумение, происходившее от того, что Тигр орошает другую равнину карабагскую близ Баязита в азиатской Турции, а по сему самому и мог быть смешиваем с Араксом, берущим свое начало близ источников первого, а потом уже соединившимся с Куром. Но так как сия последняя река под именем Тигра является также у Барбаро (пер. Семенова, I, 65) и у Контарини (ibid. II, 67), то еще спрашивается, не имел ли Шильтбергер, подобно венецианским дипломатам, более основательные причины, чтобы применить к быстро текущему Куру название, которое, еще по Плинию (VI, 27) на индийском языке означало стрелу: (Qua tardior fluit Diglitto, unde concitatior a celeritate Tigris incipit vocari. Ita adpellant Medi sagittam. По Тифенталеру (ср.Forbiger 1. с. II, 66) стрела по персидски называется "Тир", а посему и река, по его мнению, собственно называлась не Тигрис, ио Тирис (Tiris), стало быть — именем, припоминающим нам, хотя подобозвучием наш Тирис (Tyris) "nullo tardior amne Tiras" Овидия (Ex Ponto, IV, 10, 47), т. е. Днестр. Если это сходство не чисто случайное, то оно служило бы подтверждением мнения, в пользу которого приведены были только что весьма уважительные доводы г Мюлленгофом (M. B. der Acad. zu Berlin, Aug. 1666 р 549 seqq), т. е. что Скифы Геродота принадлежали к иранскому племени.

Во всяком случае, ошибка наших путешественников была бы незначительна в сравнении с сделанной другими авторами, напр. Марко Поло (изд. Pauthier I, 7), который смешивает Тигр с Волгою, когда гсворит: "Et d’Oucaca (между Болгаром и Сараем) se partirent et passerent le gran flun de Tigeri et allerent par un desert qui est loin XVII jours". Та же ошибка встречается в донесении монаха Paschalis Victoriensis (Ann. min. VII, р. 256; cf Mosheim 1. с. р. 194): "Cum jam annum demoratus fuissem in praedicta Sarray civitate Sarracenorum imperii Tartarorum, in Vicaria Aquilonari, ubi ante annum tertium quidam frater noster Stepha nomine fuit passus venerabile martyrium per Sarracenos. Inde recedens in quoddam navigium cum Armenis per fluvium qui vocatur Tigris, per ripam maris Vatuc (Bakou) nomine usque Sarrachuk (Сарайчик, близ устья реки Урала) deveni per duodecim dietas".

164. Название это Армяне, подобно Туркам, явно заимствовали от Славян, которые искони так называли Германцев, или потому, как обыкновенно думают, что посление говорили языком непонятным, немым; или же, как допускает Шафарик (1. с. 1, 442, пр. 4), по примеру Кельтов, которыми поселившийся в Галлии германский народ назван был Неметами (Humboldt: Urbew. v. Hispanien, р. 103).

165. Город Сис окончательно был покорен Египтянами в 776 (1375) году геджры, хотя и прежде они неоднократно им овладевали, а именно в 1266, 1275 и 1298 годах (Weil, I, р. 55, 78, 213, 233). Кроме того, они часто проникали до его окрестностей, между прочим в 677 году геджры, т. е. в 1278 году (Weil, 1. е. 107; cf. Quatremere, I, 1 р. 166), соответствующем почти эпохе взятия Египтянами сего города, по Шильтбергеру, которому это известие могло быть передано его друзьями, Армянами, более чем какой-либо другой народ интересовавшимися в судьбе древней их столицы и резиденции их патриарха. Посему нет надобности думать, что и в этом случае Шильтбергер смешал магометанские годы с нашими, т. е. что он 655 год магометанской эры принял за 1277 нашего летоисчисления, тогда как по настоящему первый соответствовал 1257 году, в котором дела египетские были в таком расстройстве, что султан никак не мог думать о взятии Сиса.

Пусть армянские ученые решат, был ли город этот действительно покорен Египтянами в походе, предпринятом в 677 году под начальством известного Килавуна, который вскоре сам был возведен на престол мамелюками.

166. "Правда", говорит г. архимандрит Айвазовский, — "что св. Фаддей, один из 72 учеников Спасителя, и св. Варфоломей, один из 12 апостолов, первые проповедывали Евангелие в Армении; но обращение всех Армян в христианство последовало не ранее IV столетия стараниями св. Григория, прозванного за то Просветителем (Луссаворич), — в царствование Тиридата или Дртада. Но то, что Шильтбергер говорит в этой и следующих главах об этих двух личностях, содержит в себе такое множество басней, неточностей и ошибок, перемешанных с преданиями и историческими фактами, что всякий Армянин, хоть немного знакомый с историею своего края и своей церкви, почтет их не стоющими опровержения. "Quelques uns des details rapportes par Schiltberger sont d’une absurdite si frappante qu’on peut tres facilement conclure qu’il en etait enseigne par quelque pretre ou lais ignorant et superstitieux, ou meme par quelque catholique mal renseigne, a son tour, des traditions et des usages du pays, — je releverai cependant etc. "

Но сколь бы ни были бессмысленны по-видимому эти сказки, нельзя винить Шильтбергера в том, что он их выдумал или даже только переиначил. Так, напр., описанное им превращение Тиридата в кабана встречается уже в сочинении секретаря самого царя Агафанга и "кажется", как говорит г. Броссе (Hist de la Georgie, I, 97) "аллегорическим объяснением нравственного влияния, произведенного на Дртада угрызениями совести за преступление, совершенное им против святых женщин, которые, быв сначала предметами его сладострастия, сделались затем жертвами его ярости."

Вполне разделяя взгляд ученого академика, я, вместе с тем, слишком высоко ценю приговор, произнесенный достопочтенным г. архимандритом, чтобы не хлопотать о снисходительности столь компетентного судьи в пользу моего клиента за то, что он к добросовестному описанию того, что видел своими глазами, присовокупил столь много небылиц, по словам других лиц. Тем более мне казалось уместным заступиться за эту часть его эаписок потому, что она казалась лишнею и даже предосудительною самому издателю их, отзывающемуся о ней в предисловии своем (р. 25) следующим образом: Das ist die enzige Krankheit des sonst so kerngesunden bayerischen Reisewerks, der ihm anhaftende von Armeniern herruehrende Legendenkram.

Действительно, если даже к смешным подробностям, которые он передает своим современникам об обращении Армян и т. п., не применять известную фразу Прокла, что тем более глубокие истины скрываютcя в мифе, чем он кажется безрассуднее — я только замечу, что подобными баснями наш путешественник сообщает нам хорошее средство для пополнения наших сведений о нравственном и умственном состоянии народов, в среду коих он был брошен судьбою, ибо он этим заставляет нас следить за источниками их суеверных мнений, столь важными, как говорит Риттер (IX, 305), в отношении географическом: "und selbst so manche Quelle des thoerichtsten Aberglaubens ist in geographischer Hinsicht beachtungswerth".

Во всяком случае, Шильтбергер, в этой части своего труда, поступил не иначе как Геродот, и тем не менее никто, в наше время, уже не осмеливается ставить в упрек автору "Муз", что он повествование собственных наблюдений своих перемешал с рассказами, более или менее, по-видимому, бессмысленными, и что он даже был так простодушен, что не различал правдоподобного от того, что было совершенно невероятным. Тоже самое можно сказать о Марко Поло, который, хотя и убежден в том, что какой-то сапожник мог сдвинуть с места гору, тем не менее успел оказать такие услуги географии, что, в сем отношении, по мнению людей, основательно изучивших историю этой науки, императорский коммисар Кублей-хана не уступает Александру Македонскому и Христофору Колумбо (Walckenaer, Hist. gener. des voyages I, р. 52 cf Pauthier I, XCV).

167. "Св. Григорий", говорит г. архимандрит в другой заметке, — "был сын парфянского князя, убившего армянского царя Хозроёса, с которым он не был в родстве" Однако этот царь был из парфянского дому Архагуни или Арсакидов, между тем как предки св. Григория, т. е. Гарении, принадлежали к одной из ветвей сего же дома (Dict. hist. p. servir a l’h. de l'Armenie р. 91). Кажется поэтому, что Шильтбергер имел некоторое право выдавать св. Григория за родственника Хозроёса, отца Тиридата.

168. Заметки, на которую Шильтбергер указывает здесь, недостает в Гейдельбергской рукописи, и в Нюрнбергской она также не встречается. Но еще страннее, что ни в той, ни в друтой не сказано ни слова о Вифлееме в главе, в которой автор описывает св. места, тогда как, по свидетельству его современника Зосимы (1. с. 55) тамошняя церковь Рождества Христова не только принадлежала католикам, (ср. де-Ланнуа, 58) но великолепием своим превосходила все виденное им в Палестине. Должно заключить из этого, что Нюрнбергская рукопись списана с Гейдельбергской, или на оборот, и что ни одна из них не может быть оригинальным манускриптом самого Шильтбергера. Ученые, впрочем, расходятся в мнениях, касательно упомянутого Шильтбергером факта. Так, г. Айвазовский, заметив, что Тиридат, до восшествия своего на престол, не соорудил ни одной церкви, присовокупляет, что апокрифическое сочинение приписывает ему, по обращении его, постройку церкви в Иерусалиме. С своей стороны, г. Вайльан-де-Флориваль (Dict. hist. s. v. Dertad) говорит, что Тиридат, напротив того, по своем обращении, велел не только построить миого церквей, но именно одну — в Вифлееме, в честь Рождения Спасителя. Без сомнения, французский ученый узнал не от Шильтбергера об этом благочестивом поступке царя.

169. Заметив, что, по преданию, св. Григорий оставался в яме лет 14 или 15, а не 12, как говорит Шильтбергер, г. Айвазовский присовокупляет, что немецкий автор также ошибочно относнт к позднейшей святой женщине, по имени Сусанна подробности, касающиеся св. Рипсимы, которая, вместе с 33 сподвижницами, претерпела мученическую смерть 5 октября 301 года нашей эры. — Позволю себе однако заметить, что, по грузинским летописцам (Brosset, Hist. de la Georgie etc, 1, 95), княжна Рипсима приняла святое крещение из рук просветительницы всей Георгии св. Нины, дочери Забилона и Сусанны, и что армянские писатели, не без причины, ничего не говорят об этом факте. Бытъ может, в этом-то несогласии преданий обоих народов скрывается причина, по которой Шильтбергер смешал имена Рипсимы и матери св. Нины.

170. "Тиридат", говорит г. Айвазовский, — "никогда не был в Вавилоне и никакой языческий народ не был обращен им в христианство". Стоит однако взять во внимание то обстоятельство, что Халдеи или несториане курдистанские, резко различающиеся от Армян как по своему языку, так и по нравам, также питают глубокое уважение к св. Григорию Просветителю.

Последний был послан Тиридатом в Кесарею в Каппадокии, для посвящения в епископы св. Леонтием, митрополитом сего края. "Так должен был выразиться Шильтбергер, замечает г. Айвазовский, — "вместо того, чтобы сказать, что св. Григорий был избран главою армянской церкви самим королем".

171. К этому месту в сочинении Шильтбергера г. Айвазовский прибавляет следующие данные: Агафангелос, секретарь царя Тиридата, и Зиновий, ученик св. Григория, говорит о путешествии, предпринятом, будто бы, обоими (т. е. Григорием и Тиридатом) около 318 или 319 года, в Рим, чтобы видеться с императором Константином и папою св. Сильвестром, и чтобы с ними заключить какой-то дружественный договор. Проведши месяц в Риме, они возвратились бы оттуда в Армению, осыпанные почестями. Моисей Хоренский, католикос Иоанн, Стефан Ассолик и другие армянские историки, писавшие раньше XI века, повторяют только слова Агафангелоса. Уже впоследствии, т. е. во время первого и второго крестовых походов, к этому повествованию были прибавляемы разные подробности, исполненные преувеличений и небылиц в роде тех, какие встречаются у Шильтбергера; была даже выдумана и обнародована уродливая (по слогу и по смыслу) грамота, на подобие тех, которые входят в состав известных лже-декреталий. Грамоту эту, названную по армянски Тугт-ташанц ("tought-schantz convention"), выдавали за текст мирного договора, заклоченного между Константином и Тиридатом, Сильвестром и Григорием.

Из этой вымышленной грамоты армяно-католики и даже некоторые простодушные Армяне (quelques Armeniens de bonne foi) почерпали правила и подробности, отчасти приведенные Шильтбергером.

Не осмеливаясь нисколько усомниться в точности ученых замечаний г. архимандрита, я, вместе с тем, считаю уместным присовокупить к ним, что Шильтбергер нисколько не виноват, если не узнавал лжи в том, что чистосердечные туземцы, которые даже не были католиками, признавали за истину, и что тем более должно было казаться неоспоримым армяно-католикам, число и религиозное усердие коих тогда было значительнее, чем ныне.

171а. Избрание армянского патриарха никогда не зависело от кого бы то ни было, кроме самих Армян (Айвазовский).

172. По Кантемиру, слово Текфур, или Текьюр (Tekiour) есть ничто иное, как испорченное греческое tou kuriou; "хотя", прибавляет он, — "Турки, до взятия Константинополя, преимущественно применяли к византийским императорам название Текфур, т. е. владетель города". При всем том Шальтбергер едва ли ошибся, утверждая, что слово Такавор, которое он хотел передать нам своим Такхауер, на армянском языке значит царь, хотя Турки этим словом преимущественно означали владетелей Константинополя.

173. Армяне вполне убеждены в том, что они ничего не изменяли в догматах, полученых ими от св. Григория, и по сей именно причине различаются от армяно-католиков наименованием Григориан (Айвазовский).

174. Священник готовит несколько хлебов, но освящает лишь один из них и всегда непременно один, во время приготовления теста, читает псалмы и молитвы. Один только священник читает обедню, другие же участвуют лишь как диаконы, когда не достает последних.

Г. Айвазовский, со слов которого я перевел эти поправки ошибок Шильтбергера, присовокупляет: "On voit par la aussi, comme par ce qu’il dit immediatement apres, qu’il parle de la messe basse des armeniens-catholiqnes." Но это-то именно показывает, что последние составляли большинство в тех армянских общинах, среди коих по крайней мере Шильтбергеру случалось побывать.

175. В настоящее время все они стоят в большей или меньшей близости от алтаря.

176. Мною пропущен перевод следующих слов в издании Неймана: Sie machent vil gevartiezi unsere geloubes. Места этого недостает у Пенцеля, равно как в прежних изданиях, как мы узнаем от Кёлера, который, хотя и взялся исправить ошибки Неймана (р. 372), тем не менее довольствуется включить в число их приведенные слова (р. 374), с присовокуплением вопроса, чтобы они значили: Was ist gewartiezi? В невозможности решить этот вопрос, я принужден был оставить это слово непереведенным. Сколько мне кажется, Шильтбергер хотел им дать знать, что армянская церковь много заимствовала от католической, или, по крайней мере, сходствовала с ней по своим обрядам и символам (Wahrzeichen).

177. По изданию 1814 года, Шильтбергер здесь прибавляет, что Армяне наблюдают великий пост в течении пятидесяти дней.

178. Армяне, подобно православным и католикам, празднуют 13 декабря память св. мученика Авксентия, но не обязаны поститься неделю в честь его (Айвазовский).

179. Шильтбергер здесь смешивает св. апостола Иакова с святым Иаковом, епископом нисабиским, современником и близким родственником святого Григория просветителя. В честь пресвятой Богородицы, Армяне постятся в августе одну неделю, а не две (Айвазовский).

180. Св. Сергий, по-армянски Саркис, — мученик, коего память празднуется за две недели до великого поста. По православному служебнику, его праздник падает на 2 января, а по католическому — на 24 февраля (Айвазовский).

181. Память св. Сергия, равно и разных других святых, действительно, празднуется по субботам, но есть многие, которым празднуют по понедельникам, вторникам и средам (Айвазовский).

182. Это бывает единственно по той причине, что празднование величайших торжественных дней начинается с предыдущего дня, в особенности на востоке (Айвазовский).

183. У Армян нет поста для двенадцати апостолов; латинская же молитва Аvе Маrіа поется только Армянами-католиками. Та молитва, которая читается в армянских церквах раз в году, а именно в день Благовещения пресвятыя Богороднцы, есть гимн, в котором повторяются слова, сказанные ей ангелом (Айвазовский).

184. Можно сказать, на оборот, что нерасторгаемость таинства брака с давнейших времен была предписана Армянам и наблюдалась ими с гораздо большею строгостью, чем друтими христианскими народами (Айвазовский).

185. Это злоупотреблениие никогда не существовало в Армении (Айвазовский).

186. "Правда", говорит г. Айвазовский, — "что в течение недели отправляются ко гробу усопшего, чтобы молиться и бросать горсть земли на гробницу, согласно с церковным уставом; но все остальное, именно постепенное погребение, ложь, подобно языческому обычаю, о котором Шильтбергер говорит тотчас же вслед за этим".

187. Вероятно Шильтбергер хотел сказать, что не только одна икона ставится над алтарем, но несколько.

188. Недоумение, в которое тут впал Шильтбергер, происходит от того, что священник два раза благославляет прихожан: первый раз, когда сам еще находится при алтаре; а потом, сойдя с него, когда уже находится среди присутсутвующих, читая им последнее Евангелие.

189. Прихожане, целуя Библию, говорят тихим голосом: megna astoudzo (я грешен пред Богом), и священником отвечает: да простит тебя Господь. Таков смысл слов, помещенных мною, по исправлении г. Айвазовским Шильтбергеровых asswatz thogu thu miechk.

190. Обедня шопотом ("la messe basse") никогда не была в моде у Армян; но в XIV столетии принята была Армяно-католиками. Армяне молились первоначально за своих собственных царей и за всех христианских владетелей в совокупности; но никогда — в частности за римского императора (Айвазовский).

191. Явно, что и тут Шильтбергер говорит об Армяно-католиках, потому что, как замечает г. Айвазовский, чтение Евангелия никогда не запрещалось мирянам у Армяно-григориан, у коих существовал и существует также древне-христианский обычай у себя на дому молиться и курить ладаном, в особенностн накануне воскресных и праздничных дней, в случае невозможности идти самому в церковь.

192. Из сказанного Шильтбергером в XXXVI главе явствует, что он под этими шестью вероисповеданиями разумел четыре христианские и два еврейские. Стало быть он с намерением в число верующих не включил магометан, хотя и они в его время имели жительство свое, если не в самом городе, то в его предместьях, на основании права, дарованного им договором 1380 года (Зап. Одесс. Общ. V. 831). Впрочем они еще гораздо ранее пользовались этим правом и только во время частых войн между Итальянцами и Татарами, лишились его. По крайней мере Ибн-Батута застал в Каффе уже мечетъ с минаретом, хотя число его единоверцев было весьма невелико в городе, в гавани которого он насчитывал до 200 судов.

По уставу генуэзских колоний черноморских 1449 года (ibid. 763) обитавшие в городе Татары не состояли под ведомством Титана (Titanus seu Vicarius Canlucorum), т. е. Тудуна ханских подданных, как уже заметил г. Юргиевич. Быть может этот сановник занимал упомянутое еще в уставе 1316 года (De la Primaudaie, 1. с. 364) "palacium Sadoni", находившееся вне стен Каффы, подобно дому, принадлежавшему некогда, по мнению г. Юргиевича (Зап. Од. Общ. V, 712) некоему Викентию де Камалия. Замечу однако кстати, что загадочные слова в уставе 1449 года "a domo quondam viaisse de Camalia" могли также означать квартал, населенный простолюдинами. По крайней мере Иоанн Мариньола (I. с. 83) говорит, что в его время Евреи и мужики, а в особенности те из них, которые носили тяжести и носилки, назывались камаллами; что же касается упомянутых Шильтбергером (в приведенной главе) четырех зависевших от Каффы городов, то я забыл выше заметить, что он под ними мог разуметь Гурсуф, Партенит, Ялту и Алушту, так как консульства Gorzonii (вероятно описка вместо Gorzovii), Pertenice, Ialite и Lusce были подведомственны централъному правлению в Каффе.

Как по местоположению своему, так и по историческим воспоминаниям, все онн принадлежат к интереснейшим пунктам столь замечательного в обоих отношениях южного берега Тавриды. В Алуште и Гурзуфе ныне еще видны развалины крепостей Алустон и Гураивитов, построенных Юстинианом, равно как и, именно в Гурзуфе, хорошо сохранившаяся башня генуэзская. По Тунману (1. с. 355) место это, в последствии названное Урзова или Курзуф еше в VIII веке было торговым городом, тожденным, по Кёппену (1. с. 184) с городом Гарура, помещенным Эдризием между Бертабитою и Джалитою, т. е. Партенитом и Ялтою, подобно тому как упомянутый им же город Салуста совпадал с Алуштою.

В актах патриархата Константинопольского говорится о греческих приходах в Ялите, Алусте и Парфените, родине св. Иоанна, епископа готфского, имени которой недостает на морских картах итальянских, в коих за то около места ею занимаемого, отмечена гавань Пангрополи (pangropoli), о которой не упоминает устав 1449 года. Напротив того, Алушта постоянно на картах является под формою Iusta (austa, Iusto etc), тогда как Ялта и Гурзуф легко узнаются в именах galita (etalita) и gorcovi, отмеченных только в некоторых из них. О Гурсуфе еще припоминают Барбаро, у которого он назван Грузуй (Grusui) и — Никитин, когда говорит, что, на пути своем из Балыкаев в Каффу, был занесен к Ткързофу где стоял пять дней (Полн. Собр. Р. Л. VI, 354).

Впрочем, так как Генуэзцам принадлежали еще в Крыму поселения, гораздо замечательнее приведенным, и так как тамошние консулы также зависели более или менее от Каффинского, то могло статься, что Шильтбергер собственно хотел говорить о них. В этом случае под четырьмя городами он мог разуметь Солдаю (Судак), Чембало (Балаклава), Воспро (Керчь) и Ло-Коппа или Копарио, который доныне не отыскан, по всей вероятности должен был находиться в окрестностях Темрюка. Из устава 1449 года (Зап. Од. Общ. V 804) видно, что Генуэзцы оттуда, кроме соленой рыбы и икры (cavealia), вывозили невольников (capita), выменяемых ими у Черкесов на другие товары именно на рубахи (raubas seu bocassinos), которые по сему именно соделались у них мерилом ценности (De la Primaudaie, I. с. р. 236.

193. Под городом "sant masicia" Шильтбергер разумел древний Амастрис, ныне Амасера, коего стены и башни еще припоминают, характером их архитектуры, что они были построены Генуэзцами. Эпоха их водворения в этом месте нам неизвестна. В 1346 году Амастрис еще принадлежал Палеологам, а перед тем уже входил в состав Никейской империи. Во всяком случае, он был уступлен Генуэзцам до 1398 года, так как они тогда имели уже там своего консула (Heyd, Die ital. H. col. am Schw. M. 1. с. XVIII, 712); Клавихо (р. 80), который несколько лет позже был проездом в "Samastro'', называет его генуэзским городом и свидетельствует, что в его время там еще сохранилось много древних памятников, что не удивительно, если припомнить, что город этот, обязанный своим именем племяннице Дария Кодомана, в римском периоде до такой степени процветал, что заслужил название Ока Пафлагонии и даже — мира (Paphlagoniae, aut orbis potius ocellum; cf. Ritter, XVIII, 769).

Находившись долго под ведомством центрального генуэзского управления в Каффе, Самастри, уставом 1449 года, был подчинен Пере, под властью которой и первоначально состоял, но потом был отделен "propter inopiam et imbecilitatem ipsius Pere'' (Зап. Од. Общ. V, 810). Из этой заметки казалось бы, что водворение Генуэзцев в Самастре последовало раньше, чем думает Гейд, коего мнение только что было приведено. По Гаммеру (H. de l’emp. Oth. II), город был взят Турками в том же походе, в котором они овладели эмиратом Синопс и империею Трапезунтской.

194. Нельзя будет сказать, что Шильтбергер слишком преувеличивает, если приломним описание этих стен греческим автором Мануилом Хрисолором: "Не понимаю", говорит он (Cons. p. 8), — "в чем объем и окружность стен Константинополя не могла бы выдержать сравнения с вавилонскими. Она снабжена была бесчисленным множеством башен, столь больших и высоких, что одной из них было бы достаточно, чтобы удивить зрителя, так поразительны были ширина лестниц и громадность этих зданий". Что же касается до 1001 церкви, то понятно, что Шильтбергер этим числом хотел только дать знать, что их было весьма много, подобно тому, как это делает Клавихо, когда насчитывает их до 3000. Наконец, не надобно ставить в вину Шильтбергеру, что он, пораженный великолепием церкви св. Софии, не оставил нам более точного описания ее архитектуры и внутреннего устройства, тем более, что нетрудно будет пополнить известия, им сообщенные, подробностями записанными его современниками Клавихо, архидиаконом Зосимою и другими русскими паломниками, которые были в положении более выгодном для осмотра церкви amore.

195. Это город Аккерман, так называемый Турками, переводящими славянское имя Белгород, под которым город является в средних веках у русских и польских летописцев, тогда как Молдаване навывали его Четате-альба, Маджары же — Фериевар, а не Фериенар (Ferienar), как сказано, по описке у Длугоша (изд. 1712 XI. 324). Византийцы, наоборот, превратили белый город в черный, именуя его Маврокастрон (Безъимен. в боннс. изд. Льва Диакона, р. 258), исковерканный итальянскими моряками в Мокастро или Монкастро (Moncastro), какое название известно де Ланнуа, Барбаро и другим путешественникам.

Кажется однако, что и сами Греки прежде знали его под названием белого, а не черного города, потому что на его месте должен был находиться город Aspron, о котором говорит Константин Багрянородный (De adm. imp.), хотя и прибавляет, что город этот лежал при Днепре. По крайней мере, не подлежит сомнению, что по ошибке только здесь Днепр занимает место Днестра: ибо, с одной стороны, никакой другой автор не упоминает белого города при нижнем Днепре; а с другой — император присовокупляет, что город, который он имел в виду, лежал на стороне реки, обращенной к Болгарии. Древнее имя города даже не было совершенно забыто Византийцами, с тех пор как они обыкновенно называли его Маврокастрон. Ибо, к концу средних веков, он у некоторых из их писателей упоминается под именами Левкополихнион и Аспрокастрон, и едва ли не это самое имя нам хотел передать Шильтбергер своим "Asparseri". Правда, что у него город этот различается от белого города, "weisse Stadt" — но тут в нашу рукопись должна была вкрасться описка. Так я, по крайней мере, себе объясняю, почему туземное название белого города здесь пропущено, тогда как, по Нюрнбергской рукописи, Шильтбергер из белого города отправляется уже не в Аспарсарай, но прямо в Сучаву, которай тогда была столицею Молдавии или Малой Валахии, как ее называет Шильтбергер.

Еще в глубокой древности, местность, занимаемая ныне Аккерманом, привлекала эллинских переселенцев. Тут обитали Тириты времен Геродота, вероятно в городе Офиусе, который по свидетельству Страбона, в его уже время не существовал. Здесь затем возник город Тира или Тирас, вероятно тождественный с городом Турисом, уступленным Юстинианом, в 546 году, Антам, которыми он и был переименован в Белый город, едва ли не тождественный с команским городом Аклиба, который, по Эдризи (пер. Iaubert), лежал при устье Днестра и наименованием своим припоминает турецкие слова ак и лива (санджак, уезд), под которыми скрывается, быть может, половецкое название белого города Шильтбергера.

196. Под Белою Россиею Шильтбергер разумел явно восточвую часть Галиции, обыкновенно называемой, по городу Червену, Червенною Россиею, которую иностранцы обратили в Красную (Карамзин, I пр. 431). Не должно однако думать, что Шильтбергер смешал тут красный цвет с белым, поелику, кроме меньшей Белоруссии, ему должна была быть известною другая, большая. Под сей последней он только мог иметь в виду нынешнюю со включением всей при-Днепровской Руси, вошедшей в состав великого княжества Литовского, а не государство Московское, которое он просто называет русским царством (das kungrich zu revschen), прибавляя впрочем (стр. 107) что оно платило дань Татарам (das ist och zinsbar dem tartarischen kunig). Если даже допустить, вопреки Карамзину (II, пр. 262 и 384), что Татищев не от себя применил к владениям основателя Москвы и сына его Андрея, т. е. к Ростовской и Суздальской области, наименование Белой России, хотя и в значении великой или древней по смыслу сего слова в языках восточных — то их преемники под игом Монголов, без сомнения, отказались от этого титула, принятого затем снова только Иоанном III (Карамзин, VI пр. 598).

Подобно Русско-Литовскому княжеству, та часть западной Руси, которая была присоединена к Польше Казимиром Великим, т. е. восточная Галиция, во времена Шильтбергера, была совершенно независима от Татар, а потому к ней также приходилось бы наименование Белой-России; если же, кроме того, наш путешественник называет ее меньшею, вместо Малой, то он и тут совершенно прав. По крайней мере, еще в 1335 году, праправнук Даниила Романовича, Георгий, живший то во Владимире, то во Львове, в грамоте к великому магистру немецкого ордена, писался природным князем и государем всей Малоросии: totius Russiae Minoris (Карамзин IV, пр 276). Что и за границею Галиции тогда была почитаема частью Малороссии, видно из следующих слов Марино Санудо, в письме от 13 октября 1334 года к французскому королю Филиппу VI: Russia minor, quae confinat ab occidente cum Polonia, a meridie autem Ungaria etc. (Kunstmann, Studien ueber Marino Sanudo etc, Muenchen, 1855, p. 105).

Замечу кстати, что в этом же письме, в числе зависящих от Татар народов, упомянуты Готфы с небольшим числом Аланов (Gothi et aliqui Alani) в Галгарии, Galgaria, явно вместо Газарии, т. е. Хазарии, так что я не ошибся в своем предположении, что страна эта именно приводится в титуле Бурсбая, переданном нам Шильтбергером.

197. Сказав, что считал лишним прибавитъ к своему изданию армянское и турецкое "Отче наш" которым оканчивается рукопись Гейдельбергская, г. Нейман присовокупляет: Hingegen muss Schiltberger das Verdienst bleiben, dasz er es war, welcher zuerst auf den Gedanken kam, das Vaterunser als Sprachprobe auf und hinzustellen.

Я далек от мысли, что мне удалось раскрыть все прочие заслуги, оказанные Шильтбергером науке. Довольно с меня, если я успел убедить любителей истории вообще и нашего отечества в особенности в том, что им более чем прежде придется отныне удостоить овоего внимания правдивое, хотя и наивное, повествование, оставленное нам мужем, участвовавшим в столь многих походах Баязита, Тамерлана и Едигея, — о путевых впечатлениях и приключениях своих в странах, которые теперь по большей части входят в состав Российской Империи, или от нее более или менее зависят