РАЙМУНД АЖИЛЬСКИЙ
ИСТОРИЯ ФРАНКОВ, КОТОРЫЕ ВЗЯЛИ ИЕРУСАЛИМ
HISTORIA FRANCORUM QUI CEPERUNT IHERUSALEM
20. — Четырнадцатое и пятнадцатое июля 1099 г.
(В 1099 г.).
Когда наступил день (Извлечение и анализ предыдущего у того же автора см. выше, в ст. 17), назначенный для последней борьбы (т.е. 14 июля, четверг, под стенами Иерусалима), христиане начали [238] приступ. Но вот что должно заметить прежде всего: по мнению многих, которое разделяем и мы, внутри города (т.е. Иерусалима), находилось в то время до 60 тысяч человек, способных носить оружие, сверх малолетних и женщин, число которых было огромно. Наших же, сколько мы могли сообразить, было не более 12 тысяч, способных к бою, но мы имели много слабых и бедных; рыцарей же было в нашей армии 1200 или 1300, и не более, как я думаю. Говорю же я об этом, чтоб вы поняли, что и в важных, и в ничтожных делах, все, что предпринято во имя господне, никогда не остается втуне, и следующие страницы докажут справедливость того.
Едва наши начали угрожать башням и стенам, как со всех сторон полетели камни, пущенные из машин, и бесчисленная туча стрел. Но служители божии перенесли терпеливо это бедствие, решившись в своей твердой вере или пасть, или отомстить врагу за себя в этот день, и так сражались без малейших признаков победы. Когда наши приблизились к стенам с своими машинами, осажденные начали бросать не только камни и стрелы, но и зажженное дерево, и пуки соломы; потом они начали кидать в машины обрубками деревьев, густо намазанными смолой, воском, и серой и завернутыми и горящие хлопья и тряпки; сверх того, эти отрубки были унизаны со всех сторон гвоздями, так что, куда бы они ни упали, везде зацеплялись и зажигали. Осажденные бросали таким образом дерево и солому, с тем чтобы по крайней мере пламя остановило тех, кого не удерживали ни мечи, ни высокие стены, ни глубокие рвы. В этот день (14 июля) дрались от восхода до заката солнца, и дрались так изумительно, что едва ли, думаю, было когда-нибудь и что-нибудь более изумительного. Мы еще продолжали призывать всемогущего Бога, нашего руководителя, исполненные доверия к его милосердию, как наступила ночь и удвоила страх в обоих враждебных лагерях. Сарацины опасались, чтобы наши не овладели городом во время ночи, или, но крайней мере, чтобы они на следующий день, одолев преграды и засыпав рвы, не проникли тем легче на стены. Наши же, с своей стороны, боялись только одного, а именно, чтобы сарацины не нашли какого-нибудь средства поджечь придвинутые к ним машины и вследствие того взять верх. Вот потому с обеих сторон наблюдали друг за другом, трудились и были поглощены заботами, которые прогоняли всякий сон. Одни были исполнены положительной надежды, других волновал страх. Одни с охотою трудились над делом божиим, чтобы взять город; другие, сражаясь за закон Магомета (Bahumeth), против воли вынуждались к защите. Вы не поверите тем громадным усилиям всякого рода, которые были сделаны в эту ночь с обеих сторон. С наступлением утра (15 июля), нашими овладел такой жар, что они приблизились к самым стенам и пододвинули свои машины. С своей стороны, сарацины противопоставили на каждую нашу машину по девяти и но десяти, и тем таким образом наделали огромных препятствий нашему предприятию. Между тем это был именно девятый день, на который один священник указал, [239] как на день взятия города. Впрочем зачем останавливаться на этом. Наши машины были все уже переломаны от бесчисленных ударов каменьями, пущенных в них, и наши люди падали под бременем усталости. Но нам еще оставалось непреодолимое милосердие божие, которое не было никогда побеждено и которое всегда ниспосылается в свое время среди величайших бедствий.
Но вот один случай, который я не должен пройти молчанием. Когда две женщины старались заколдовать одну из наших каменеметательных машин, камень, пущенный с силою, попал в них и раздавил их вместе с тремя детьми; таким образом, этот удар, выпустив из них дух, предотвратил чары.
Около полудня наши пришли в совершенный беспорядок от усталости и отчаяния, которое ими овладело; у каждого из них было на руках по нескольку противников, стены же были крепки и высоки, а неприятель имел в свою пользу много средств и благоприятных обстоятельств, которые помогали ему защищаться и бороться с нами. В минуту такого изнеможении наших и возвышения противников проявилось посреди нас божеское милосердие, которое превратило нашу печаль в радость, и да не отвратится она от нас никогда! Когда некоторые из наших уже совещались об отводе машин, из которых одни были сожжены, другие переломаны, явился какой-то рыцарь со стороны Масличной горы (de monte Oliveti) со щитом на руке и, щитом махая тем, которые были с графом (Тулузским), и другим прочим, приглашал их войти в город. Кто это был за рыцарь, мы не могли разведать. При этом виде наши, уже совершенно истомленные, воодушевились и побежали к стенам, одни неся лестницы, другие набрасывая веревки. Несколько юношей зажгли стрелы и с огнем пустили их в мешки, которыми сарацины обложили укрепления, воздвигнутые против деревянной башни, принадлежавшей герцогу и двум графам. Были же эти мешки (culcitrae) набиты хлопкой (gambasio). Когда огонь принялся, защищавшие тот пункт обратились в бегство. После того, герцог и те, которые находились с ним, живо откинули щит, который прикрывал переднюю часть деревянной башни (Подробное описание подобных башен в средние века см. у монаха Рикера, во II томе, ст. 40, кн. 3, гл. 105 и 106) сверху до низу, и, употребив этот щит вместо моста бросились с мужественною отвагою, чтобы проникнуть в город. Танкред и герцог Лотарингский вошли первые, и количество крови, пролитой ими в этот день, превышает всякое вероятие. Все другие вторглись вслед за ними, и сарацины не могли больше ничего сделать.
Но вот что удивительно: когда французы считали город взятым, сарацины продолжали сопротивляться тем, которые были с графом, как будто бы они никогда не были побеждены. Между тем наши уже овладели башнями и укреплениями, и оттуда можно было видеть много изумительного. У сарацин одни были поражены на смерть, и участь таких была самая лучшая; другие, пронзенные [240] стрелами, вынуждены были броситься с высоты башен, а многие, настрадавшись, кидались в огонь и сгорали. По улицам и площадям валялись обрубленные головы, руки и ноги. Пешие и рыцари должны были на каждом шагу натыкаться на труп. Но все это еще ничего. Пойдем в храм Соломона, где сарацины имели обычай отправлять торжественно свое богослужение. Что там произошло! Если мы скажем только правду, то и тогда превзойдем всякое вероятие. Достаточно сказать одно, что в храме и портике Соломона ездили верхом в крови по колено всаднику и под устцы лошади. Справедливо и чудно божеское правосудие, которое желало, чтобы то место было облито кровью тех, которые столь долгое время оскверняли его богохульством. Когда город был наполнен трупами и кровью, несколько сарацин бросились в башню Давида и, прося графа Раймунда обеспечить им жизнь своею десницей, сдали ему это укрепление.
По взятии города, прекрасно было видеть, с каким благочестием пилигримы отправились ко Гробу господню, как они рукоплескали, предавались радостному восторгу и воспевали новый гимн Богу. Их сердце приносило Господу, победившему и восторжествовавшему, дань хвалений, которые невозможно описать. Новый день, новые чувства восторга, новая и непреходящая радость, наконец, заключение и исполнение предприятия и народных обетов, — все это внушало христианам и новые слова, и новые песнопения. В этот день, прославленный навсегда, на веки веков, все наше горе и наша усталость изменились в радость и восторг; этот день, говорю я, был утверждением христианства и погибелью язычества, возобновлением нашей веры, «днем, который сотворил Господь, восторжествуем и возвеселимся в оный» (Псал. 117, 24), ибо в этот день Господь прославил и благословил народ свой.
В этот день многие христиане видели Адемара, епископа Пюи, (умершего еще в Антиохии) в городе, а большое число свидетельствует, что он первый взошел на стены и пригласил своих спутников и народ следовать за ним. В этот же день апостолы, изгнанные из Иерусалима, рассеялись по всему миру; и в этот же день дети апостолов снова завоевали их город и их отечество для Бога и своих отцов. Этот день сделал знаменитыми июльские Иды (т. е. 15 число) на славу и хвалу имени Христа, который молитвами своей церкви отдал город, обещанный их отцам и ныне врученный детям с неизменным благословением. В этот день мы служили воскресную службу, потому что тот, кто могущественно воскрес из среды мертвых, воскресил и нас в тот день своею благодатью. Но сказанного об этом довольно!
Раймунд Агильский.
Hist. Franc, qui ceper. Hierusal. a. 1095-99. — Изд. Bongars, 1611. Стр. 177-179.
Раймунд Агильский (Raimondus de Agiles, canonicus Podiensis, жил в конце XI и в начале XII века) был каноником кафедральной церкви в [241] Пюи, что в Велэ (Pay en Velay), когда в 1095 г. западные христиане приняли крест на соборе в Клермонте; судя по его званию дьякона, он был тогда еще молод и сопровождал своего епископа, знаменитого Адемара, во время похода. На пути, его поставили священником, а после он сделался капелланом Раймунда, графа Тулузского. Во время осады Антиохии, в 1097, как объясняет сам автор (см. выше, на стр. 198), он решился вместе с Понтием из Баладуна, рыцарем из свиты графа, описать все виденное ими. Но вероятно Понтий был только рассказчиком, а писал сам Раймунд, как ему позволяло время при остановках на марше. Понтий умер в 1099 г., при осаде Арки, и Раймунд продолжал один свой труд. Рассказав взятие Иерусалима, Раймунд на двух страницах (издание Бонгара) излагает коротко историю избрания в короли Иерусалима Готфрида Лотарингского и ссору его с Раймундом Тулузским за башню Давида, которая окончилась тем, что Готфрид одержал верх, и Раймунд Тулузский вместе с нашим автором удалился в Иерихон для омовения в водах Иордана; этим событием, случившимся в конце июля, автор заключает свою «Историю франков, завоевавших Иерусалим, от 1095 до 1099 г.». Неизвестно, возвратился ли он в Европу, или умер в Палестине; какое-то неизвестное лицо продолжило его труд до битвы при Аскалоне, в августе месяце того же года.
Издание: единственное у Bongars Gesta Dei per Francos, 1611, стр. 139-183.—Переводы: у Guisot, Collection, XXI, стр. 227-397 (Par. 1824). — Критики: в Geschichte des ersten Kreuzzugs, von H. von Sybel. Dusseldorf, 1841 стр. 15 и след.
(пер. М. М. Стасюлевича)
Текст воспроизведен по изданию: История средних веков в ее писателях и исследованиях новейших ученых. Том III. СПб. 1887
© сетевая версия - Тhietmar. 2011
© OCR - Рогожин А. 2011
© дизайн - Войтехович А. 2001