Главная   А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Э  Ю  Я  Документы
Реклама:

ФУЛЬХЕРИЙ ШАРТРСКИЙ

ИЕРУСАЛИМСКАЯ ИСТОРИЯ

(«Деяния франков, совершивших паломничество в Иерусалим»)

HISTORIA HIEROSOLIMYTANA (GESTA FRANCORUM HIERUSALEM PEREGRINANTIUM)

24.— Вступление на престол Балдуина I, короля Иерусалимского, и первый год его правления: 17 Июля 1100 - апр. 1101 г.

(В 1127 г.).

XXII (Содержание предыдущих глав и извлечение из них см. выше, в ст. 13). В то время, когда Балдуин (князь Эдессы и брат короля Иерусалимского Готфрида) наслаждался своим счастьем, прибыл посол с известием, что его брат, Готфрид, кончил свои дни в Иерусалиме, 17 июля (1100 г.), во второй год по взятии [283] св. города, и что весь народ ждет его, чтобы поставить во главе государства, как преемника и наследника умершего брата. Опечаленный несколько потерею брата, но за то весьма обрадованный по случаю приобретаемого наследства, Балдуин, узнав о том, совещался с своими друзьями, поручил свою землю родственнику Балдуину (Буржскому), собрал небольшую дружину, человек в 700 тяжеловооруженных, и столько же легкой пехоты, и отправился в Иерусалим, 2 октября. Некоторые удивлялись, что он осмеливается пройти по земле, переполненной неприятелями, с таким небольшим отрядом; а потому многие в страхе и ужасе оставили нас тайно, так что мы о том ничего и не знали. Турки и сарацины, узнав о нашей малочисленности, соединились во множестве и вздумали пересечь нам дорогу в том месте, где надеялись с большею выгодою напасть на нас. Мы прошли Антиохию и продолжали путь через Лаодикею, Габель, Мераклею, Тортозу, крепость Архос и город Триполь. Когда Балдуин расположился в своей палатке, владетель этого последнего города послал ему хлеба, вина, дикого меду, баранов и дал знать письмом, что Дукан, владетель Дамаска, и эмир Гинагальдоль, князь Алеппо, поджидают нас вместе с турками, сарацинами и арабами на дороге, по которой, они знали, мы должны проходить, и намерены сделать нападение. Мы сначала не поверили этому известию, но потом убедились в его справедливости. Недалеко от Байрута, милях в пяти, дорога шла вдоль самого морского берега; она была неизбежна для всех, кто шел по этому направлению, и слишком узка для прохода армии. Если бы неприятель утвердился в этом проходе заранее, то 100 тысяч человек не могли бы им овладеть; между тем достаточно было сотни или 70 человек хорошо вооруженных для охранения этого прохода. В этом-то месте и надеялись неверные остановить нас и перерезать всех. Когда лазутчики, шедшие впереди, приблизились к этому проходу, они заметили большое число турок, отделившихся от своих; последние выступили на нас и поджидали нашего прибытия. Видя это, лазутчики, заметившие, что позади этих язычников скрывается гораздо более многочисленное войско, отправили вестника дать знать Балдуину о всем происшедшем. Балдуин, узнав о том, построил отряд в боевой порядок, по всем правилам искусства, разделил его на несколько линий, и мы двинулись на неприятеля с распущенными знаменами, но тихим шагом. Видя, что скоро начнется битва, мы, не переставая идти, с умилением сердца и благоговейно просили помощи Всевышнего. Передовой отряд неверных немедленно завязал бой с нашею первою линией; многие пали с их стороны, и у нас было убито четверо. Битва скоро прекратилась; мы совещались и определили расположиться лагерем, как можно ближе к неприятелю, чтобы он не подумал, что мы струсили или готовимся к бегству. Так мы говорили это, но думали иначе; мы показывали вид, что не боимся, но на деле опасались смерти. Отступить было трудно; идти вперед еще труднее; неприятель обступал нас со всех сторон: и с кораблей, и с вершины гор. В этот день у нас ни люди, ни животные не видели ни пищи, ни покоя. [284] Что касается меня, то я предпочел бы в это время быть в Шартре или Орлеане, нежели в том месте. Всю ночь мы не смыкали глаз и оставались вне палаток, удрученные печалью. На рассвете, когда заря начала разгонять мрак, мы держали совет, чтобы решить, заботиться ли нам еще о жизни, или прямо умереть. Положено было снять палатки и идти назад, пустив перед собою вьючных животных с нашей поклажей и погонщиков; вооруженные люди должны были следовать за ними и защищать их от нападения сарацин. Действительно, сарацины, заметив с утра, что мы отступаем, спустились поспешно, думая преследовать нас, как обращенных в бегство: одни тревожили нас с кораблей; другие преследовали по пятам; а третьи, как конные, так и пешие, теснили к горам, как баранов, которых загоняют в овчарню. Их намерение состояло в том, чтобы, при выходе из долины, где гора подходит к самому морю, истребить нас без всякого труда. Но так не случилось, как они ожидали. Наши вожди согласились наперед в плане и говорили между собою: «Если нам удастся остановить неприятеля в равнине, то может быть, что, обратившись на них и сражаясь мужественно, мы успеем с божиею помощью вырваться из их рук». Между тем язычники бросились с своих кораблей и успели отрезать голову тем из наших, которые шли неосторожно близ моря; они обрушились на наш тыл в долине, о которой мы говорили, осыпали нас стрелами и разразились бранью, крича, как лающие собаки или завывающие волки. Что сказать далее? Мы не имели убежища нигде; не было дороги, чтобы уйти от смерти, никакого исхода для бегства и, если бы остались на месте, никакой надежды на спасение. Сам Соломон не знал бы, что делать, и Самсон не мог бы одержать победы. Но милосердный и всемогущий Бог, удостоив взглянуть с высоты неба на землю и видя наше смирение, отчаяние и опасность, в которую мы впали, служа ему и любя его, был тронут тем сожалением, с которым он всегда спешит на помощь своим людям. В своем милосердии он внезапно внушил нашим воинам такую храбрость, что они, обратившись назад, принуждают к бегству по дороге, расходившейся в три стороны, тех самых, которые еще недавно преследовали их, а теперь не хотят даже и защищаться. Одни из варваров бросаются с утесов; другие ищут убежища в безопасных местах; третьи, быв настигнуты, погибают под ударами меча. Вы увидели бы, как их корабли летели по волнам, как будто мы могли схватить их руками; другие же в страхе поспешно лезли по горам и возвышениям. Славясь такою победою, наши возвратились полные радости, чтобы соединиться с погонщиками, которые во время схватки сторожили на дороге животных, навьюченных багажом; и все мы воздали хвалу Богу за могущественную помощь, которую он нам оказал в минуту крайней опасности. О, как дивны дела божии! Как велико было его чудо, и как оно достойно быть начертано в нашей памяти! Мы были побеждены, и побежденные победили. Победили не мы; и как же мы могли победить? Тот, кто победил, тот один всемогущ. «Если Бог за нас, то [285] кто против нас (к Римл. VIII, 31)?», и он был за нас и с нами, исполнив на нас то, что пророк сказал израильтянам: «Если вы последуете моим правилам, если вы сохраните и соблюдете мои предписания то я дам вам следующий дар: пятеро вас будут преследовать сто, а сто погонять пред собою десять тысяч (Лев. XXVI, 3 и 8)». Так как мы днем и ночью переносили труд на службе Господу, то он в своем правосудии сломил гордыню неверных. Между тем было приказано расставить палатки и собрать тела и оружие убитых. Те, которые успели поймать лошадей с седлами и золочеными уздечками, привели их также в лагерь. По прошествии ночи, рано утром, мы, сообразно благоразумному распоряжению, отступили к одному разоренному замку; там был произведен беспристрастный дележ между воинами лошадей и других предметов, отнятых у турок; потом, когда наступила ночь, мы расположились отдохнуть под оливами и кустарниками. С рассветом следующего дня, Балдуин, по своей обычной отваге, взяв столько людей, сколько ему казалось нужным, пустился вперед на своем бегуне и быстро подскакал к тому проходу, где нас так дурно встретили; он хотел убедиться, занято ли то место сарацинами. Прибыв туда, он не нашел там никого из неверных; все они, быв рассеяны нашим оружием, обратились в бегство: он воздал хвалу Богу и повелел развести огни на вершине гор, чтобы тем дать знак к скорейшему следованию за ним других, которые оставались в лагере. Едва мы заметили огни, как возблагодарили Господа; потом, следуя за лазутчиками к тому знаку, мы нашли милостью божией просторную дорогу и потянулись по ней. В этот же день мы достигли города Байрута; его эмир, узнав о том, отправил на судах Балдуину, но более из страха, чем по любви, съестные припасы, в количестве на несколько дней. Жители других городов, мимо которых мы шли, как-то: Сидон, Тир и Аккон или Птолемаида, сделали то же; все они хотя и питали злобу в сердце, но притворялись дружелюбными. В то время Танкред владел замком Каифой, который был взять приступом в один год с завоеванием Иерусалима; но так как Танкред был еще тогда дурно расположен к Балдуину, то мы и не зашли туда. Впрочем Танкреда не было в замке; но его люди, считавшие нас за братьев и желавшие видеться с нами, продавали нам и хлеб, и вино. Потом мы прошли Палестинскую Цезарею и крепость Арзут, который иные по невежеству принимают за Азот, один из пяти филистимлянских городов, лежащий между Иоппе и Аскалоном и обращенный ныне в развалины. Наконец мы достигли Иоппе, где наши франки встретили радостно Балдуина, как короля. Оттуда, не останавливаясь, мы поспешили к Иерусалиму. Когда мы приблизились к св. городу, все, и духовные, и миряне, вышли навстречу Балдуину; греки и сирияне сбежались также, неся кресты и свечи; все громко хвалили Господа, принимали нового короля с почетом и торжеством и провожали его до самого Храма Гроба господня. Но патриарха Даимберта не было при этом блестящем приеме; его обвиняли пред Балдуином, к которому он [286] был нерасположен; впрочем его самого не любили в большей части народа. Потому, лишенный своего престола, он проживал на горе Сионе и там оставался до тех пор, пока не получил прощения за свои преступные замыслы.

XXIII. Отдохнув в Иерусалиме дней шесть, что было для нас так необходимо, и когда король успел несколько устроить свои дела, мы пустились в новый поход. «Все те, которые имеют врага — я говорю это языком мирским — должны беспрестанно преследовать его всеми мерами, пока он не будет вынужден утомлением брани, или силою, к прочному миру». Балдуин, став во главе своей армии и пройдя Азот, отправился к Аскалону, расположенному на берегу моря, между тем городом и Ямиией. Прибыв к Аскалону, он загнал сарацин, осмелившихся на него напасть, в городские стены; но, не найдя благоприятного случая для дальнейшей попытки, он отступил от города и возвратился в палатки. На следующий день, мы отправились в более обширную местность, где могли хорошо содержать себя и наших вьючных животных, разоряя страну неприятеля. На дороге нам встретилось много хижин; сарацины, жившие там, при нашем приближении, скрылись вместе с своими стадами и имуществом в пещеры. Едва только некоторых из них нам удалось убить, потому мы развели большой огонь при входе в пещеры; действительно, жар и дым принудили этих людей выйти и сдаться нам. Между ними нашлось несколько разбойников, которые ничем другим не занимались, как только делали засады христианам между Рамлою и Иерусалимом и умерщвляли их. Сирияне, христиане, как и они, жившие в таких же хижинах и спрятавшиеся вместе с ними в подземельях, выдали их преступления; признав их виновными, мы рубили им головы по мере того, как они выходили из пещер. Но сирияне и их жены были пощажены; сарацин же мы перебили до сотни. После того король Балдуин приказал отправить всех сириян в Аскалон, опасаясь, что их могут перерезать. Когда все, что производит эта страна, и хлебом, и животными, было съедено нами, и мы не могли надеяться более извлечь еще какую-нибудь выгоду из этой, местности, уже издавна разоренной, Балдуин совещался с сарацинами, родившимися и выросшими в этой стране, но обращенными в христианство и которые хорошо знали на большом пространстве всю эту страну. Было решено идти в Аравию. Перейдя горы с гробницами патриархов, где погребены Авраам, Исаак, Иаков, их сын, правдолюбивый Иосиф, Сара и Ревекка, в расстоянии около 40 миль от Иерусалима, мы прибыли в долину, где на месте преступных городов Содома и Гоморры, разрушенных и поглощенных, по справедливому приговору Господа, образовалось большое Асфальтово озеро, или так называемое Мертвое море. Длина этого озера, начиная от соседних мест с Содомом и до Зооры в Аравии, простирается на 580 стадий, а ширина доходит до 150; воды его солоны до того, что ни четвероногие, ни птицы не могут ее пить; я сам, Фулькерий Шартрский, убедился в том собственным опытом; сойдя с мула, я спустился к берегу озера, попробовал [287] воду и нашел ее более горькою, чем ревень. Вот почему никакое существо не может жить в этом озере, даже рыба не держится в нем, почему его и называют Мертвым. Близ этого озера или Мертвого моря находится гора также соленая, но не вся, а местами, где она тверда как камень, и бела как снег; соль, из которой она сформирована, часто отрывается кусками и летит сверху вниз. Я полагаю, что это озеро сделалось соленым от двух причин: оно поглощает в себе беспрерывно горную соль, омывая ту гору непосредственно своими водами, и кроме того в него стекает дождевая вода, которая скатывается с горы. Возможно также и то, что, при необыкновенной глубине озера, море подземными путями вливает в него свою воду. Замечательно также и то, что опуститься на дно и утонуть, даже с намерением, в этом озере весьма трудно. Мы объехали северный берег и нашли там небольшой городок, по имени Сегор, в приятном местоположении и весьма богатый тем родом пальмы, которая дает сладкий плод, служивший нам пищею, и мы не могли достать ничего другого. При первом слухе о нашем приближении, арабы, населявшие страну, обратились все в бегство, за исключением нескольких оборванцев, черных как мыло, и которых мы оставили в покое, как никуда не годную морскую траву. В этом же месте я видел на многих деревьях нечто в роде плода; разбив его кору, я не нашел внутри ничего, кроме черной пыли. Оттуда мы вступили в гористую местность Аравии и провели ночь в пещерах, которыми она богата. На следующее утро, когда мы переходили горы, нам встретилось много хижин, но в них не было никаких съестных припасов, а жители их, услышав о нашем появлении, бежали и спрятались вместе со всем имуществом в подземелья. Не имея никакой выгоды оставаться в том месте, мы направились в другую сторону, следуя постоянно за путеводителями, которые предшествовали нам. Пред нами открылась долина, богатая всякого рода плодами, та самая, где Моисей, просвещенный Богом, ударил два раза своим посохом по скале, и тотчас, как сказано о том в св. Писании, излился из нее ручей живой воды в количестве достаточном, чтобы напоить весь народ израилев и его стадо. Этот ключ бьет и теперь с тем же изобилием и образует небольшой поток, но весьма быстрый, так что он приводит в движение мукомольные мельницы. Я сам, Фулькерий Шартрский, напоил там своих лошадей. На вершине горы стоял монастырь, известный под именем монастыря св. Аарона и построенный на том самом месте, где Моисей и Аарон беседовали обыкновенно с Богом. Для нас было большою радостью видеть это святое место, бывшее нам неизвестным до тех пор. Так как за этою долиною страна была необработанна и пустынна до самого Вавилона (Каир), то и мы не решились идти дальше. Эта долина, сказать правду, изобиловала произведениями всякого рода; но во время нашего пребывания в ее хижинах жители их, унеся с собою имущество и уведя скот, разбежались и скрылись в самых отдаленных убежищах и в углублениях между скалами, защищаясь отважно всякий раз, когда мы пытались приблизиться к ним. [288] Отдохнув три дня и подкрепив пищею себя и животных, мы навьючили их всякого рода провизией, и во втором часу дня (т. е. по восходе солнца), в хорошую погоду, по данному знаку королевской трубой, двинулись в обратный путь. Пройдя мимо упомянутого моря и гробниц патриархов, о которых говорилось выше, мы оставили за собою Вифлеем и место погребения Рахили и благополучно прибыли в Иерусалим в самый день зимнего равноденствия. Вслед затем были сделаны должные приготовления к коронованию Балдуина. В то же время патриарх Даимберт примирился с Балдуином и некоторыми из каноников своей церкви.

XXIV. В день рождества господня 1101 года Балдуин был торжественно помазан и венчан королем, в церкви блаженной Марии, в Ви?лееме, руками того же самого патриарха. в присутствии епископов, духовенства и народа. Готфрид, брат и предшественник Балдуина, не делал того, потому что некоторые выражали свое, неодобрение, и он сам не желал. Но, обдумав более зрело этот вопрос, все согласились, что коронование необходимо для Балдуина. Именно, говорили: Какой смысл имеет то возражение, что Христос, наш Господь, как самый последний преступнику был увенчан тернием руками вероломных евреев, и перенес между прочими и это оскорбление в своем милосердии, ради нашего спасения? В глазах евреев терновый венец, конечно, не был почетным отличием и знаком царственной власти, а скорее бесчестием и позором; только милостью божиею нанесенное этими палачами оскорбление Господу обратилось к нашей славе и нашему спасению. То же должно сказать и о короле: он делается королем по воле Всевышнего; по правильном избрании, его должно посвятить и благословить. Тот, кто облекается в звание короля и получает золотую корону, налагает на себя почетное бремя, осуждающее его творить правду, которой требуют от него. Если Бог поручает ему свой народ, то с тем, чтобы он заботился о нем и ограждал его от врагов. Конечно, о короле можно хорошо сказать тоже, что в Писании (I к Тимоф. III, 1) сказано всем епископам о их звании: «Если кто епископства желает, доброго дела желает». И если король правит не как следует, то он не король.

В начале своего управления Балдуин, владевший только несколькими городами с населением малочисленным, могущественно защищал, даже и зимою, свое государство от нападения неприятелей, окружавших его со всех сторон. Сарацины, зная его за воина испытанной храбрости, не осмеливались нападать на него, хотя его армия была весьма слаба. Если бы у него было больше силы, то он охотно выступил бы против неприятеля. В то время дорога в Палестину сухим путем (т. е. чрез Венгрию и Грецию) была невозможна для странников; но морем, как франки, так итальянцы или венециане, успевали пробиваться чрез неприятельских пиратов и проходили под стенами городов неверных с одним, двумя, даже тремя, четырьмя кораблями, и если Бог помогал, то они, хотя и с величайшим страхом, достигали Иоппе, единственной гавани, принадлежавшей нам. Узнавая о их прибытии из западных [289] стран, мы немедленно и с радостным сердцем шли им на встречу и приветствовали друг друга; мы принимали их на самом морском берегу, как братьев, и каждый из нас ждал вестей с родины о домашних; они рассказывали нам все, что знали, и, сообразно с тем, мы или радовались благополучию, или сетовали о несчастии дорогих нашему сердцу. Новоприбывшие отправлялись в Иерусалим и посещали св. места; некоторые из них утверждались в св. земле, другие же возвращались домой и даже во Францию. Вследствие того Иерусалим оставался всегда без населения и не имел довольно сил защищаться от сарацин, если они осмеливались нападать. Но почему они не осмеливались? Каким образом такое множество народов и могущественных государств опасалось обрушиться на наше бедное государство и на наш малочисленный народ? Почему в Египте, Персии, Месопотамии и Сирии не соединятся несколько сот из их сотен тысяч, чтобы идти на нас, их врагов? Отчего эти люди, многочисленные, как саранча, пожирающая жатвы полей, не явятся поглотить нас и истребить до конца, так чтобы больше не было и речи о христианах в той стране, которая некогда принадлежала им? Действительно, у нас в то время было не более трехсот рыцарей и столько же пеших людей для охранения Иерусалима, Иоппе, Рамлы и замка Каифы. Мы едва осмеливались по временам собирать и это войско вместе, чтобы устроить засаду врагу, опасаясь оставить на это время беззащитными те города. Для всякого очевидно, что только одним чудом мы, окруженные тысячами тысяч врагов, могли властвовать над ними, брать с них дань и разорять их грабежом и убийством. Откуда же в нас эта сила, откуда мы почерпаем свою мощь? Нам дал все это тот, кому имя: Всемогущий. Не забывая своего народа, преодолевшего все затруднения для славы его имени и возложившего все упование на него, Он служил ему опорою в годину бедствий. Это — Бог, утешавший свой народ временною наградою за его труды и обещавший ему в будущем вечную славу. О, такое время достойно жить в нашей памяти! Часто мы приходили в отчаяние, видя, что из западных стран не являются к нам ни родственники, ни друзья; мы трепетали при мысли, что наши враги, заметив нашу малочисленность, нападут на нас неожиданно, когда только один Бог будет в состоянии подать нам помощь. Впрочем мы ни в чем не имели бы недостатка, если бы у нас были люди и лошади; но именно по этой причине мы не решались предпринимать никакого похода; если мы иногда и выезжали, то на небольшие расстояния, к Аскалону и Арсуту. Прибывавшие в Иерусалим морем не могли никаким образом брать с собой лошадей, а сухим путем никто не приходил к нам. Антиохийцы не могли нам помочь, и мы с своей стороны не были в состоянии помогать им.

Следует отступление о том, как Танкред передал Каифу и Тивериаду Балдуину, быв сам призван править Антиохиею, по случаю плена ее князя Боэмунда. [290]

В это время в Лаодикее провел всю зиму флот итальянцев и генуэзцев, состоявший из шпорных кораблей. Когда эти люди увидели, что весна обещает благоприятное плавание, они пустились в море и при попутном ветре приплыли к Иоппе; король встретил их прибытие с радостью. Так как приближалось время Пасхи, то они не хотели оставаться в этом городе, и, вытащив корабли на берег, отправились с Балдуином в Иерусалим. Все мы находились тогда в большом горе, ибо огонь, который обыкновенно сходит с неба в св. субботу на Гроб господень, нынешний раз не являлся. Относительно этого события ходит много рассказов, но их следует приводить с осторожностью (См. рассказ о том же чуде у русского пилигрима,. современного нашему автору, ниже, в ст. 25).

Так как Бог допускает ежегодно, чтобы, накануне Пасхи сходил огонь с неба на Гроб Спасителя и зажигал висящие над ним лампады, то обыкновенно в этот день все находящиеся в монастыре проводить канун Пасхи в молитве и песнопении, ожидая благоговейно, когда небесный огонь будет ниспослан Всевышним. В этом году (1101) и в этот день (т.е. в субботу), когда весь храм наполнился народом, патриарх приказал каноникам начать дневную службу около третьего часу дня. Чтение производилось , поочередно: сначала читал латин по-латыни, а потом грек по-гречески, повторяя с возвышения то, что читал латин. Вдруг, в то время, когда каноники служили таким образом службу, незадолго до девятого часа, один из греков, по древнему обычаю, громогласно запел, в одном из углов монастыря: «Господи помилуй!» Все присутствовавшие повторили то же самое и тем же голосом; я, Фулькерий; не слыхавший никогда подобного пения, и многие другие, для которых все то было также новостью, обратив глаза к небу, поднялись с земли с трепетным ожиданием в сердце. Полагая, что небесный огонь уже зажег лампады в храме, мы смотрели по всем сторонам, вверх и вниз, с большим умилением души, но не заметили никакого огня, который бы показался. Между тем грек в третий раз запел громко: «Господи помилуй»; все отвечали ему с ужасными криками, повторяя те же слова; потом и он, и другие смолкли, и каноники возобновили прерванную службу. Мы продолжали все ждать появления священного огня, который показывается обыкновенно около девятого часа. Немного спустя, «Господи помилуй» повторилось тем же способом, как и в первый раз, и все мы, увлеченные этим голосом, отвечали громко теми же словами. Желая от всей души появления огня и не видя того, мы умолкли, а каноники продолжали чтение. Прошел и девятый час; в третий раз пропели: «Господи помилуй»; тогда патриарх, взяв ключи от Гроба господня, открыл дверь и вошел; не найдя огня, которого они так ожидали, он распростерся в слезах пред гробом и уничижено просил Всемогущего, чтобы Господь Иисус Христос удостоил свой народ небесного огня, который сходил обыкновенно в его присутствии. А мы, крича из всех сил: [291] «Господи помилуй», молили Бога, в ожидании, что патриарх выйдет из пещеры и покажет нам свет, ниспосланный Богом и найденный им, как мы льстили себя, в св. Гробе. Но после долгой и слезной молитвы, не получив желаемого, он вышел, стал пред нами с печальным ликом и объявил, что не нашел небесного огня.

Следует длинное описание народного отчаяния, новых пений, процессий, несмотря на которые огонь не появлялся ни в субботу, ни в ночь на воскресенье. Рано утром, в самый день Пасхи, совершена была снова процессия к главному храму и от него обратно к храму Гроба.

Когда наши, окончив моление в храме Господа, возвращались к храму св. Гроба, прежде нежели они переступили двери, к патриарху явились с известием, что желаемый огонь снизошел с неба, что одна из лампад над гробницею загорелась, и что стоявшие ближе к тому месту заметили огонь сквозь окно. Едва патриарх услышал эту новость, как радостно ускорил шаги, открыл ключом, который был у него в руках, дверь божественной гробницы и увидел на одной из ламп огонь. Придя в восторг и возблагодарив Бога, он распростерся смиренно у св. Гроба, потом, зажегши у лампады свечку, он вошел в церковь и показал всем священный огонь. При виде этого, мы, присутствующие, запели со слезами: «Господи помилуй»; проникнутые радостью, мы испытали тем больший восторг, чем сильнее было прежде наше горе. В ту минуту крики торжества и славословия раздавались по всему св. городу. Трубы звучали, народ рукоплескал; духовенство, ликуя, воспевало псалмы; и сладкое пение их сливалось с звуками припевов после каждого стиха. У всякого была свеча, заготовленная вперед для небесного огня; на расстоянии мили виднелись тысячи свеч, зажженных в церкви у самого св. огня, который передавался от одних другим. «Сей день, говорили мы, его же сотворил Господь; возрадуемся и возвеселимся сегодня» (Пс 117, 24). И действительно, в этот день Пасха, этот праздник праздников, был так блестящ, что я не могу того и выразить. Обедня в св. воскресенье была отправлена с подобающим торжеством; по окончании ее, король Балдуин, который, по королевскому обычаю, присутствовал в церемонии с короною на голове, восседал на великолепном пиршестве в храме Соломона. Едва кончился обед, как пришли дать знать Балдуину и всем нам, находившимся при нем, что священный огонь, появившись снова, чудесным образом возжег две другие лампады, висевшие над сводом церкви св. Гроба. При этом известии мы снова воздали хвалу Богу, и под влиянием восторга бросились посмотреть на это чудо. Король и другие следовали, за нами; мы вошли в церковь, смотрим на огонь, о котором сказали нам и который горел в лампадах, и видим, что народ толпится около каждой из них с зажженными свечами или приготовленными к тому, восхваляя при этом Бога и выражая свой восторг. Один показывал соседу на чудо и говорил: «Смотри [292] лампада начинает зажигаться». Другой отвечал: «Вон, другая уже загорелась; я лучше от нее зажгу свечу, а ты — зажигай там». Третий прибавлял: «Останемся возле этой лампады, и подождем, когда огонь загорится; разве вы не видите, что другие лампады уже теплятся? Посмотрите, дым начинает образовывать облако, а вот показывается и пламя». Таким-то образом, клянусь, Господь исполнил свой народ радости, и воспоминание об этом преславном чуде, повторяющемся беспрестанно, сделает тот день знаменитым и приснопамятным из века в век.

В последующих главах, от XXV до LXXXII, автор замечает различные происшествия, важные и второстепенные, случившиеся в царствование Балдуина I и его преемника, Балдуина II, до 1127 г., под которым он успел только заметить одно событие, а именно, что в Палестине развилось такое множество крыс, что они напали на быка и пожрали его вместе с семью баранами. Этим и оканчивается летопись.

Капеллан Фулькерий Шартрский.

Gesta peregrinantium Francorum cum armis Hierusalem pergentium. — Гл. XXII-XXIV


Фулькерий Шартрский (Fulcherius Carnotensis, regum Balduini I et II capellanus) капеллан, т. е. секретарь королей Иерусалимских Балдуина I и II, родился в г. Шартре (Carnutum) 1059 г., и, вместе с Робертом Нормандским и Стефаном Блоа, предпринял первый крестовый поход. На дороге из Никеи в Антиохию он оставил главную армию Готфрида и своих графов и удалился в Эдессу, приняв звание капеллана при лице Балдуина сделавшегося князем Эдесским. Вследствие того он не видал взятия ни Антиохии, ни Иерусалима. Но по смерти Готфрида Фулькерий перешел вместе с новым королем Балдунном I в Иерусалим и сохранял свое звание капеллана как при Балдуине I, так и при его преемнике, Балдуине II Буржском. Потому с этой эпохи его хроника приобретает снова важное значение. Вот каким образом оценивает Мишо (Bibl. des Crois. I, 82 стр.) достоинство труда Фулькерия: «Этот историк писал не простую хронику; он умел вставлять в свои рассказы подробности и курьезные наблюдения над природой; изложение у него просто; повсюду видна наивность, составляющая всю прелесть его рассказов. Фулькерий (Foucher) не рассказывает ни одного события, которого он был очевидцем, без того, чтобы в то же время не сообщить тех впечатлений, которые оно производило на его дух; и радость, и боязнь, и печаль, даже мечты — все это он высказывает с откровенностью, которая заставляет иногда улыбнуться, но зато служит ручательством истинности рассказа. Фулькерий редко обращается к прошедшему времени; занятый своими мыслями и окружающими предметами, он, по-видимому, не имеет времени заняться чем-нибудь другим: впечатления действительности поглощают, так сказать, все способности его ума; если в нем остаются какие-нибудь воспоминания, то это из одного священного писания и священных преданий, на которые ему указывали [293] беспрестанно различные события и места, которые он предпрннял описать». — Издания: первый, кто издал его манускрипт, был Bongars (Gesta Dei per Francos, I, 381-440) в начале XVII века; но этот манускрипт был неполный и останавливался уже на 1124 году; Duchesne нашел лучший манускрипт, продолжавшийся до 1127 года, и издал его в своем сборнике (Historiae Francorum scriptores coaetanei etc. Par. 1636-49. Т. IV, 816-839). Наконец, Martenc открыл в Сен-Жермене третий манускрипт, в котором находился и пролог, и издал полный текст хроники Фулькерия под заглавием: «Деяния франкских пилигримов, отправившихся на завоевание Иерусалима», в своем сборнике Thesaurus anecdotorum novus etc. Par. 1717. Т. I, 364 стр. — Переводы: франц. у Guisot, Collect, des mem. etc. Par. 1825. Т. XXIV.

(пер. М. М. Стасюлевича)
Текст воспроизведен по изданию: История средних веков в ее писателях и исследованиях новейших ученых. Том III. СПб. 1887

© текст - Стасюлевич М. М. 1887
© сетевая версия - Тhietmar. 2011
© OCR - Рогожин А. 2011
© дизайн - Войтехович А. 2001