Главная   А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Э  Ю  Я  Документы
Реклама:

АЛЬБЕРТ ААХЕНСКИЙ

ИЕРУСАЛИМСКАЯ ИСТОРИЯ

HISTORIA HIEROSOLIMYTANA

16. — Движение крестоносцев от Никеи к Антиохии. 27 июня — 21 октября 1097 г.

(Около 1120 г.).

Вторая книга.

Первые 37 глав второй книги (Первую книгу того же автора см. выше, в ст. 8.) автор посвящает на описание сбора крестоносцев первого похода в Константинополь, говорить о их переправе в Малую Азию и рассказывает осаду Никеи крестоносцами до взятия города, в конце июня 1097 года. Затем, с 38 главы и далее, он весьма подробно описывает последующее движение крестоносной армии от стен Никеи чрез всю Малую Азию и до Антиохии, к которой она прибыла 21 октября того же года, после четырехмесячного пути.

ХХХVIII. На следующий день (27 июня, 1097 г.), весь народ пришел в движение и, взяв с собою все необходимое, продолжал свой путь посредине Романии (т.е. Малой Азии), не опасаясь в будущем никаких бедствий. Пилигримы, идя два дня соединенною армиею по ущельям гор и узким проходам, решились потому подразделить свое многочисленное войско, с тем, чтобы иметь более простора для расположения лагеря и чтобы легче добывать съестные припасы для самих себя и корм для лошадей. Соединившись снова между двух высоких гор, они перешли по мосту какую-то реку, и Боэмунд с своего дружиною отделился вторично от герцога [180] Готфрида. Боэмунда сопровождали самые именитые вожди, Роберт, граф Нормандии, Стефан, князь Блоа, и все они вместе, взяв направо (у Вильгельма Тирского, налево), держались так, чтобы не отдаляться от прочих товарищей более как на одну милю. Сам же герцог и сопровождавшие его, епископ Пюи (т.е. Адемар) и граф Раймунд подвигались вперед, идя направо (выше ошибка). После такого разделения, Боэмунд и вся армия прибыли в девятом часу в долину Догоргана (н. Горгона), которая в новейшее время называется Озелли; пилигримы немедленно разошлись по лугам и поберегу ручейков, чтобы раскинуть свой лагерь, отдохнуть и подкрепиться пищею и прочим необходимым.

XXXIX. Но едва Боэмунд и другие отважные мужи сошли с лошадей, как Солиман, собравший, после своего бегства от стен Никеи, союзные силы в Антиохии, Тарсе, Алеппо и других городах Романии между турками, рассеянными по стране, быстро появился пред ними с огромною армиею. Немедленно и без малейшего отдыха он напал на войско христиан, и его люди, распространившись по всему лагерю, умерщвляли всех встречавшихся им на пути; одни погибали от стрел, другие от меча; многих же жестокий неприятель забирал в плен. Народ был объят ужасом и поднял крики; замужние и незамужние женщины погибали вместе с мужчинами и детьми. Роберт Парижский, стремясь на помощь несчастным, был поражен стрелою и немедленно умер. Боэмунд и другие вожди, озадаченные этим неожиданным поражением, вскочили на лошадей, поспешно надели панцири и, соединив остаток армии в одно целое, защищались мужественно, несмотря на неожиданность нападения, и долгое время выдерживали борьбу с неприятелем. Вильгельм, брат Танкреда, молодой человек необыкновенной красоты, полный отваги и только еще начинавший военное поприще, храбро сопротивлялся и часто наносил туркам удары копьем, но стрела опрокинула его на глазах Боэмунда. Танкред также отвалено защищался и с трудом спас жизнь, оставив за собою значок, который был привязан к копью, и тело убитого брата. Турки, предводительствуемые своим князем Солиманом взяв верх, устремились в лагерь, поражая своими роговыми луками и стрелами и избивая пеших людей, пилигримов, девиц, женщин, старцев и детей, не щадя никакого возраста. Придя в ужас от таких жестокостей и опасаясь для себя ужасной смерти, молодые девушки, и даже самые благородные, поспешили надеть на себя лучшие одежды и явились пред турками, в надежде, что они, укрощенные и вместе воспламененные их красотою, почувствуют жалость к своим пленницам.

XL. Пока стадо верующих оставалось в отчаянии, а сам Боэмунд, атакованный врасплох, вместе с своими людьми, начал сопротивляться с меньшим жаром, и уже около 4 тысяч человек христианской армии пали под ударами неприятеля, вестник, оседлав быстрого коня, летел над пропастями гор и прибыл печальный, задыхаясь, к герцогу. Готфрид, выйдя в ту минуту из палатки, шел навестить своих товарищей по оружию. Заметив [181] издалека вестника, летевшего изо всех сил с лицом бледным и искаженным, он спросил его о причине такой поспешности, чтобы передать о всем случившемся другим вождям. Неся важную и печальную новость, гонец отвечал ему: «Наши князья и сам Боэмунд выдерживают в эту минуту всю тяжесть утомительной битвы; над народом, следовавшим за ним, уже произнесен смертный приговор, который скоро обрушится и на голову всех князей, если вы не поспешите к ним на помощь. Турки ворвались в наш лагерь; спустившись с долины, называемой Озелли, т.е. Ужасною, в долину Догоргану, они без устали умерщвляют пилигримов; Роберт Парижский убит и ему отрублена голова; статный юноша Вильгельм, сын сестры Боэмунда, пораженный насмерть, заслуживает нашего сожаления. Вот почему все союзники приглашают вас на помощь; не медлите и ускорьте свои шаги».

XLI. Узнав о бедствии своих братьев и о дерзости турок, герцог приказал трубить во все стороны, созвать всех своих спутников, схватиться за оружие, поднять знамена и лететь на помощь пилигримам, не давая себе отдыха. Немедленно и как бы идя на веселое пиршество, христиане спешат взяться за оружие, надеть панцири, подпоясаться мечем, взнуздать и оседлать лошадей, захватить свои щиты, и 60 тысяч рыцарей выходят из лагеря, сопровождаемые толпами пехоты. День был уже в полном блеске, солнце сияло великолепно; его лучи отражались на золотых щитах и железных панцирях; знамена и привязанные к пикам пурпуровые значки, разукрашенные драгоценными каменьями, сверкали, развеваясь; всякий пришпоривал быстрого коня; никто не поджидал брата или товарища, и спешил, как мог, на помощь христианам, чтобы отомстить за них. Видя наших поспешавшими на помощь своим братьям и пылавшими жаждою битвы, притом в большом числе, покрытых железом и с распущенными по ветру знаменами, блестящими боевыми значками, турки обратились в бегство; пораженные ужасом и оставив убийство, одни спасались по полям, другие бросились по тропинкам, им известным. Но Солиман, предводительствуя сильным отрядом, отступил на вершину горы и, остановившись там, начал готовиться к новой схватке с христианами.

XLII. Герцог Готфрид, имея под собою быстрого коня, прибыл первым с 50 своих соратников, выстроил народ, следовавший по его стопам, и не медля двинулся на вершину горы, чтобы вступить в рукопашную с турками; а турки, собравшись на горе, стояли неподвижно и готовились к сопротивлению. Наконец, соединив всех своих, Готфрид бросился на выжидавшего неприятеля, направил на него все копья и громким голосом увещевал соратников нападать неустрашимо. Тогда турки и их предводитель Солиман, видя, что герцог Готфрид и его люди с мужеством настаивают на битве, опустили поводья лошадям и быстро побежали прочь с горы. Готфрид преследовал их на расстоянии 6 миль, поражая одних мечем, других забирая в плен, захватывая богатую добычу и вырывая из их рук девиц, юношей и все, что они старались унести и увести с собою. Герард из Керизи, [182] преследуя также неприятеля на прекрасном коне, завидел турка, остановившегося на вершине горы с уверенностью в собственные силы, и бросился отважно на него; но турок, пронзив стрелою его щит, поразил его между печенью и легкими и, опрокинув замертво на землю, увел с собою его лошадь. Балдуин, граф Геннегау (comes Hamaicorum, откуда нов. Hainaut), муж славный щедрою милостынею, и Роберт Фландрский обратили турок в бегство и, разъезжая во все стороны, ободряли беспрестанно своих, с тем, чтобы они били без устали и чтобы никто из них не останавливался в преследовании и не отказывался от резни. Балдуин Бургский, Фома из замка Ферия, Райнольд Бовезский, Вала Кальмонтский, Готард, сын Готфрида, Гаст из Беарна (Berdeiz) и Рудольф — все они трудились с одинаковым рвением и, как храбрые рыцари, беспрестанно преследовали турок и истребляли их под своими ударами. Бока лошадей поднимались от ускоренного дыхания, и пар от них выходил облаком из рядов. Время от времени, турки, в надежде на свою многочисленность, собрав силы, давали мужественный отпор и бросали в воздух стрелы, ниспадавшие частым градом. Но едва только эта туча стрел рассеивалась, как верные, сохраняя постоянно в руках копья, которыми они поражали неприятеля, бросались на него снова и, разнося смерть по его рядам, принудили, наконец, турок, побежденных и поставленных вне возможности защищаться, бежать над пропастями гор и спасаться по тропинкам, им одним известным.

XLIII. Победоносные христиане овладели всем, что турки везли за собою; в награду за это дело они захватили хлеб, множество вина, буйволов, быков, баранов, верблюдов, ослов, мулов, лошадей и, сверх того, драгоценное золото, неизмеримое количество серебра и палатки, покрытые украшениями и удивительною работой. Торжествуя счастливый успех битвы, Боэмунд и все другие князья, поименованные мною и бывшие вождями и опорою войска, соединились в величайшем согласии и держали совет, на котором постановили, начиная с этого дня, единодушно собирать съестные припасы и сложить их в одно место; и это было сделано сообразно с тем постановлением. Во время схватки и пока турки бежали, несколько рыцарей христианских погибло от стрел; турки, как рассказывают, потеряли три тысячи человек. После такой жестокой битвы витязи Христа отдыхали три дня на берегу реки, чтоб подкрепить свои утомленные члены, и питались добычей, которую им оставили в изобилии убитые турки. Находившиеся там епископы, священники и монахи предали земле тела умерших, читая молитвы, и, распевая псалмы, поручали души верных Господу Иисусу Христу. Солиман, побежденный и с трудом спасшийся, перешел горы Романии; он не мог более рассчитывать на город Никею, и горько оплакивал свою жену, детей и всех, кого он прежде потерял на никейских полях от меча галлов, а равно и тех, которых он недавно лишился в долине Горгоны и которые или попались в плен, или пали во время битвы. [183]

Книга третья.

I. В четвертый день по отступлении неприятеля, с рассветом дня, французы, лотаринги, швабы, бавары, фламандцы и весь немецкий народ вышли из лагеря и, захватив с собою все необходимое, равно как и добычу, отнятую у турок, расположились на вершине Черных-Гор, где и провели ночь. На следующее утро норманны, бургунды, бретоны, швабы, бавары, немцы, одним словом, вся армия, спустились в долину Малабиумас и оставались там несколько дней, как по затруднительности пути в узких горных проходах, так и по причине своей многочисленности и чрезмерных жаров месяца августа (1097 г.). В один из дней шабаша (sabbati) этого месяца оказался недостаток в воде более обыкновенного, так что в тот самый день, по словам присутствовавших при этом, около 500 человек обоего пола погибли в муках жажды. Лошади, ослы, верблюды, мулы, быки и другие животные пали от той же самой причины.

II. Мы узнали не только по слухам, но из достоверных рассказов лиц, которые сами пострадали от того бедствия, что мужчины и женщины претерпели в этом печальном положении такие муки, которые могут исполнить ужасом всякого и рассказ о которых поразил бы сердце чувством страха. Многие беременные женщины, с запекшимися губами и пылавшими внутренностями, с нервами, истомленными от невыносимого жара солнечных лучей и раскаленной почвы, разрешались при всех и на том же месте бросали новорожденных. Другие несчастные, оставаясь возле тех, кого они произвели на свет, валялись на дороге, забыв всякий стыд и не имея сил противиться ярости, возбуждаемой в них всепожирающими муками. Эти роды были преждевременны, ранее срока, назначенного природой; солнечный жар, томительность пути, мучение продолжительной жажды, отдаленность воды, были причиною таких несвоевременных родов; по дорогам валялись младенцы, мертвые или едва сохранившие дыхание. Мужчины, ослабевшие от чрезмерной испарины, бродили с открытым ртом, чтоб больше вдыхать в себя воздуха и уменьшить муки жажды, но все это не облегчало их. Потому, как я сказал, в этот день погибло много народу. Соколы и другие охотничьи птицы, составлявшие радость знатных и благородных господ, околевали от жажды и жары на руках тех, которые носили их, и собаки, приученные к охоте, падали у ног своих владетелей. В то время, когда все были мучимы таким страшным бедствием, показалась вода той реки, которую так искали и так страстно желали. Все бросились к тому месту, и в толпе; бежавшей вдруг, каждый старался опередить другого; никто не обнаружил умеренности, и множество людей и животных пострадало и, наконец, погибло от излишества в утолении жажды.

III. Выйдя, наконец, из этих скалистых ущелий, пилигримы, при своей многочисленности, решили с общего согласия разделить войско на несколько отрядов. Танкред и Балдуин, брать герцога [184] Готфрида, отделившись вместе с своими людьми, прошли посреди Озелли. Танкред, идя впереди с своим отрядом, приблизился к двум соседним городам, Гераклее и Иконию (Reclei и Stancona), где жили христиане под игом турецких подданных Солимана. Балдуин же, следуя по извилистым горным тропинкам, почувствовал вскоре ужасный недостаток в съестных припасах; лошади, лишенные корма, с трудом передвигали ноги и еще менее могли нести на себе всадников; герцог Готфрид, Боэмунд, Роберт, Раймунд шли вдалеке по королевской дороге и, направляясь к Малой Антиохии, соседней Гераклее, решились остановиться там около девятого часа дня. Наступил вечер; герцог Готфрид и главные вожди раскинули свои палатки по близости горы, на хорошем месте, среди лугов, изумляясь красоте и богатству страны, в которой они нашли превосходную охоту, любимую потеху и упражнение рыцарства. Утвердившись там, сложив свое оружие и добычу и видя пред собою лес, наполненный дичью, они взяли свои луки и колчаны, подпоясались мечем и отправились туда искать дичи при помощи чутья собак, чтоб погоняться и добыть чего-нибудь.

IV. Когда они углублялись таким образом в глубину лесов, каждый следуя своею дорогою, чтобы поместиться в засаде, герцог Готфрид заметил громадного медведя, наружность которого приводила в ужас. Зверь напал на бедного пилигрима, собиравшего лозняк, и преследовал его, чтобы пожрать, вертясь около дерева, на котором несчастный искал убежища; судя по рассказам тех, кто успевал спастись, этот медведь имел обычай гоняться таким образом за пастухами и за всеми, которые входили в лес. Герцог, привыкший и всегда готовый подать помощь христианам, своим братьям, в их несчастии, извлекает немедленно меч и, дав сильно шпоры коню, летит вырвать несчастного из когтей и зубов кровожадного зверя; испустив громкий крик, он устремился чрез густой кустарник и становится лицом к лицу с жестоким врагом. Медведь, заметив, что на него несется конь со всадником, уверенный в своей ярости и в раздирающей силе своих когтей, немедленно идет на встречу герцогу, раскрывает пасть, как бы желая разорвать его на части, поднимается на дыбы, чтобы защищаться или, скорее, чтобы напасть, выпускает свои когти, принимает меры для обороны головы и лап от ударов меча и постоянно увертывается от герцога, заносившего на него руку; в то же время рев зверя потрясает лес и горы, и слышавшие его не могли довольно надивиться тому. Герцог, видя, что злой и хитрый зверь сопротивляется с дерзостною отвагою, в волнении и с негодованием обращает на него острие меча, неосмотрительно наскакивает на зверя и в яростном ослеплении старается проколоть врага. К несчастью, зверь и на этот раз увернулся от удара и, запустив когти в тунику герцога, схватил его в лапы, стащил с лошади и, бросив на землю, был готов растерзать его своими зубами. В этой ужасной крайности, герцог, вспомнив свои многочисленные подвиги и опасности, от которых он до того дня благородно [185] избавлялся, и полный отчаяния в виду того, как ему предстояло быть раздавленным и постыдно умереть под зубами дикого зверя, собрал все силы и быстро стал на ноги. В минуту неожиданного падения с лошади, когда он боролся с разъяренным животным, меч его запутался между ног; хотя он успел схватить его за рукоятку и бросился, чтобы заколоть врага, но еще прежде того он нанес себе широкую рану в ляжку и нервы, которые там проходят. Кровь его полилась обильно и сокращала его силы; однако он не уступал зверю и оставался на ногах, защищаясь с отчаянием. Наконец, один из его свиты, по имени Гузекин, услышав пронзительный крик того бедняка, который был избавлен от смерти, и страшный рев медведя, разносившийся по лесу, быстро понесся на помощь герцогу; обнажив меч и вместе с герцогом напав на свирепое чудовище, он пронзил ему грудь и бок. Наконец, дикий зверь пал, и герцог, почувствовав тогда в первый раз боль от раны и ослабев от значительной потери крови, побледнел и потерял чувство. Все войско было встревожено этою печальною новостью. Всякий спешил к месту, откуда несли раненого могучего витязя, главу совета и вождя пилигримов. Князья войска, положив его на носилки, отправили тотчас в лагерь и прибыли, пораженные печалью, среди плача мужчин и стона женщин. Призвали лучших медиков позаботиться о его исцелении; мясо же зверя было разделено между князьями, и все единогласно признали, что им никогда еще не случалось видеть медведя такой величины.

V. Пока герцогу мешала его тяжелая рана, армия подвигалась весьма медленно. Танкред. опередя прочих, следовал по королевской дороге и, оставя позади Балдуина, брата герцога, направился к морскому берегу. Перейдя чрез скалы и долину Бутрент, он явился к вратам Иуды, и таким образом достиг города Тарса, называемого обыкновенно Турсольтом; этим городом и его башнями владели турки, поставленные Солиманом. Армянин, знавший Танкреда, по случаю пребывания у него, обещал ему склонить жителей города, страдавших под тягостным игом турок, выдать город Танкреду с осторожностью и тайно от неприятеля, если представится к тому удобный случай. Но жители, устрашенные присутствием и бдительностью турок, не торопились исполнить предложение армянина, и потому Танкред двинулся вперед, опустошил морской берег, соседний городу, приобрел много добычи для того, чтобы предпринять осаду, и, воротившись, раскинул палатки вокруг стен. Оттуда, угрожая беспрестанно туркам, занимавшим укрепления и башни, он дал им знать о прибытии Боэмунда с сильною армиею, следовавшею за ним, и объявил, что его войско до тех пор не прекратит своих нападений, пока не овладеет городом и всеми жителями, как то случилось в Никее; но если, напротив того, они покорятся и откроют ворота, то не только будут пощажены Боэмундом и сохранять свою жизнь, но еще получат много подарков и будут признаны достойными владеть этим городом и другими крепостями.

VI. Увлеченные этими обещаниями, может быть уже слишком [186] широкими, турки дали слово Танкреду выдать город, с условием, что они не подвергнутся ни малейшей опасности и не испытают никакого насилия от войск, которые могли бы явиться после него, прежде нежели город и крепость будут сданы Боэмунду. Танкред, не отвергая таких условий, заключил с ними договор, по которому его знамя должно было быть поставлено турками на самом высоком месте укрепления, как знак, который возвестит Боэмунду, при его появлении, что Танкред овладел городом, и таким образом они останутся в совершенной безопасности. Между тем Балдуин, брат герцога Готфрида, Петр, граф Стене (Stadeneis), Райнольд, граф Тула, человек весьма ловкий, и Балдуин Бургский, знаменитый юноша, будучи соединены дружбою, уклонились на другую дорогу и в течение трех дней не имели сообщения с армиею, блуждая по горам, в местах пустынных и совершенно неведомых, терпя при том недостаток в припасах. Сбившись таким образом с пути, они были наконец приведены случаем на вершину горы. Оттуда они завидели палатки Танкреда, раскинутые в долине пред стенами Тарса, и их объял ужас, так как они приняли своих за турок. С своей стороны, и Танкред почувствовал большой страх, заметив вдалеке людей на вершине горы, и полагал, в свою очередь, что то были турки, спешившие на помощь осажденным соотечественникам. Между тем, когда первые начали спускаться, трепеща за свою жизнь и почти умирая от голода, Танкред, как доблестный витязь, объявил своим, что дело идет о защите жизни. Турки, соединившись в числе 500 на укреплениях и в башнях, с целью обозреть долину и позаботиться о защите, также заметили Балдуина и его войско и также приняли его за своего союзника, а потому разразились в упреках и угрозах Танкреду, говоря: «Смотри, к нам идут на помощь; напрасно ты думал, что мы в твоих руках; напротив, ты и все твои будут истреблены нашею силой. А потому ты можешь считать недействительным договор, который мы напрасно заключили с тобою. Если мы оставляли тебя спокойным в лагере, то потому только, что у нас была надежда на помощь, и это войско, которое ты видишь, идет на твою погибель и на погибель твоих». Танкред, юноша непоколебимой храбрости, не обратил большого внимания на угрозы турок и отвечал им: «Если это ваши рыцари или князья, то, клянусь Богом, мы не боимся их и отважимся идти им навстречу; когда милостью божией мы победим их, ваше хвастовство и кичливость не останутся безнаказанными. Если же за свои грехи мы не устоим против них, то это не спасет вас от рук Боэмунда и его армии». С этими словами, Танкред, собрав своих спутников, покрытых блестящим оружием, панцирями, шлемами и сидевших на быстрых конях, идет навстречу Балдуину. Турки же с высоты своих стен громко трубят в рога и звучные трубы с намерением испугать Танкреда. Но вскоре обе стороны узнали христианские знамена, и, видя пред собою братьев и соотечественников, все залились слезами радости и поздравляли друг друга с избавлением божиею милостью от опасности, которая им угрожала. Оба [187] отряда немедленно соединились и, с общего согласия, раскинули свои палатки пред городскими стенами; быки и бараны — добыча, собранная христианами в горах этой страны, были зарезаны, изготовлены и поставлены на огонь; голод, мучивший их с давнего времени, научил их есть мясо без соли, и все одинаково были принуждены обойтись без хлеба. Город был укреплен со всех сторон; в нем считалось много жителей и он был расположен в плодоносной равнине, орошаемой красивыми ручейками и покрытой чудесными лугами; пилигримы изумлялись крепости стен, неодолимых для человека, если Бог не поможет их предприятию.

VIII. На следующий день, с рассветом, Балдуин и его дружина, встав, направились к стенам крепости и заметили хорошо им известное знамя Танкреда, развевавшееся на самой высокой башне укрепления, вследствие договора, который был им заключен с турками. Исполненные чрезмерного негодования и воспламененные гневом, они тотчас же разразились бранью и оскорблениями против Танкреда и его людей, обнаруживая при этом свое презрение к гордости и притязаниям Танкреда и Боэмунда и топча их в грязь. Такия речи и тому подобные довели бы до открытой борьбы, если бы люди более благоразумные не выразили намерения отправить с обеих сторон послов к армянским жителям с вопросом, кому они предпочитают подчиниться и кого они больше желают. Все заявили немедленно, что они доверяют Танкреду более, нежели какому-нибудь другому князю; но они говорили так не по убеждению, а по страху, который внушало им известие о скором прибытии Боэмунда: и не должно удивляться тому, ибо еще задолго до похода, Боэмунд составил себе громкую военную славу в Греции, Романии, Сирии, между тем как имя герцога Готфрида только, что начинало приобретать известность.

IX. Услышав такой ответ, пылкий Балдуин предался полному увлечению гнева против Танкреда, и в его присутствии произнес туркам и жителям города грозные слова, которые и были переведены толмачами: «Не воображайте себе, чтобы Боэмунд и этот Танкред, которых вы чтите и боитесь, были самые знатные и могущественные люди в христианской армии, и чтобы они могли сравняться с моим братом Готфридом, герцогом и князем воинства всей Галлии или с кем-нибудь другим в его фамилии. Мой брат герцог считается князем великого государства и вассалом августейшего императора римлян, в силу прав, наследованных им от благородных предков, и пользуется уважением всего войска, все, от мала до велика, повинуются его голосу и советам, ибо он всеми избран и поставлен главою и господином. Знайте, что вы и все, что вам принадлежит, будет разрушено и истреблено огнем и мечем по приказанию герцога, и ни Боэмунд, ни этот Танкред не выступят за вас и не явятся вашими защитниками. Сам Танкред, в пользу которого вы объявили себя, не уйдет сегодня от наших рук, если вы не свергнете знамени с своей башни, которое он воздвигнул на оскорбление нам и для своего возвеличения, и если вы не откроете нам ворот вашего города. Удовлетворите [188] нашему желанию, сбросив знамя и сдав крепость, тогда и вы будете поставлены нами над всеми жителями этой страны, получите почести в присутствии моего господина и брата герцога и подарки достойные вас». Увлеченные такими надеждами и сладкими речами, турки и граждане, без ведома Танкреда, заключили дружественный договор с Балдуином; вслед за этим знамя Танкреда было снято с высокой башни и постыдно брошено прочь от стен в болото, а на его месте немедленно водрузили знамя Балдуина.

X. Танкред, увидя, что его знамя исчезло и уступило место знамени Балдуина, был тем весьма опечален, но терпеливо перенес обиду. Поняв, что такое обстоятельство повлечет за собою раздор между их людьми и зная, что его войско уступает сопернику, и числом, и вооружением, он не желал продолжать несогласия и отправился в соседний город, называемый Азарою (Аден в Малой Армении), хорошо укрепленный и богатый. Найдя городские ворота запертыми, он не мог получить дозволения войти в город. Городом же этим владел некто Вельф, уроженец королевства Бургундского, знаменитый рыцарь, который, победив и изгнав турок, овладел этим местом, найдя в нем золото, серебро, драгоценные одежды, съестные припасы, быков, вина, масло, пшеницу, жито и все необходимое. Вельф выступил навстречу армии с отрядом. Танкред, найдя ворота запертыми и узнав, что город занят христианским предводителем, отправил к нему послов и просил чрез них настоятельно быть допущенным в город, с тем чтобы воспользоваться гостеприимством и закупить на выгодных условиях все, в чем они нуждались. Вельф, приняв это предложение, приказал открыть ворота, ввести в город предводителя и его спутников и доставить им все необходимое.

XI. По удалении Танкреда, Балдуин обратился снова к туркам с предложениями и обещал им, именем герцога, почести и великие награды, а именно поставить их не только над Тарсом, но и над многими другими городами, если они откроют городские ворота и впустят его с людьми, а он даст им клятву, протянув правую руку. Турки и армяне, видя, что Танкред удалился и Балдуин, удержал один за собою власть, приняли это предложение; дав и получив обоюдно клятву, они открыли ворота и впустили Балдуина с его людьми. Но в то же время они объявили, что намерены сохранить свой гарнизон во всех укреплениях до прихода герцога Готфрида и его армии, чтобы, сообразно обещаниям Балдуина. договориться с ним самим о подарках и других знаках милости герцога, равно о сдаче крепости и о других пунктах, пожелают ли они сами принять христианскую веру, или предпочтут остаться с обрядами язычества. Потому они сдали Балдуину только две главные башни, где он мог бы утвердиться и пребывать с полною безопасностью; остальная же его армия была размещена по домам и в различных частях города. Когда пилигримы и их вождь Балдуин вступили в город и расположились на покой, к вечеру, в следующий день после того, к городским стенам подошло 300 пилигримов из племени и свиты Боэмунда, отделившихся от армии и [189] шедших по следам Танкреда в шлемах и вооружении. По приказанию Балдуина и по совету его вельмож, ворота были заперты пред ними. Утомленные большим переходом и истощив все запасы, они умоляли о гостеприимстве и о дозволении купить все необходимое; простой народ (plebeji ordinis) из войска Балдуина просил о том же, говоря, что они братья и такие же христиане. Но Балдуин решительно отказал в этой просьбе, потому что пилигримы шли на помощь Танкреду, и сверх того он обязался в своем договоре с турками и армянами не допускать в город никакого войска до прибытия герцога Готфрида.

XII. Собратья и пилигримы дружины Балдуина, видя, что новые пришельцы не могут никаким образом получить право входа, сжалились над ними и решились бросить им за ворота и спустить по веревке хлеба и мяса для пищи. Подкрепив свои силы, они, подавленные усталостью, предались сну в ночной тишине; турки же, остававшиеся по договору в башнях, отчаявшись в своем спасении и не доверяя вполне Балдуину и его спутникам во Христе, держали между собою тайный совет и в числе трехсот, вместе с сокровищами и имуществом, перешли по известному им одним броду реку, протекавшую посредине города; они вышли в совершенной тишине, между тем как Балдуин и его люди крепко спали, и оставили за собою в башнях всего 200 человек единоплеменников из своего слабого отряда, чтобы не возбудить никакого подозрения в христианах. Едва они вышли, как напали неожиданно на пилигримов, которые расположились в равнине против города и искали в сне отдохновения от усталости; одним отрубив голову, других умертвив, иных проколов стрелами, они не оставили в живых ни одного, или почти ни одного, из тех, которые прибыли накануне.

XIII. Когда наступило утро, христиане, находившиеся в крепости, пробудились и отправились на стену посмотреть, там ли еще на равнине их братья, но они увидели всех их умерщвленными оружием турок, и кровь их еще текла по равнине. Так обнаружилось вероломство и коварство турок. Немедленно взволновался народ католический по всему городу; все побежали к оружию, чтобы отомстить за убитых изменниками братьев. Поспешно выламывают ворота башен и истребляют всех находившихся там; их крики и трубные звуки еще более возбуждают ярость нападавших. Удивленный странными криками и волнением раздраженного народа, Балдуин выходит из своей башни, садится на коня и несется по городу, приглашая военных людей окончить бой и разойтись по квартирам, чтобы не нарушать утвержденных обоюдно условий договора, пока он сам не разведает подробностей об избиении христиан. Но смятение продолжалось, увеличиваясь все более и более; народ был раздражен смертью пилигримов и в своих шумных восклицаниях называл Балдуина виновником всего за то несчастное распоряжение, которое он сделал; наконец, против него восстало такое множество народа и в него стали пускать столько стрел, что он был вынужден удалиться в башню и там искать убежища для [190] спасения своей жизни. Придя в себя и укротив свою ярость, он удовлетворил народ, извинившись и объявив, что он ничего не знал о жестокости турок, и что если он не допустил в город людей Бога живого, то только потому, что он обязался пред турками и армянами клятвенно принимать одних своих людей до прибытия герцога. Извинив себя таким образом и примирившись с народом, Балдуин напал на башни, в которых еще находились турки, остаток того слабого отряда; вместе с ним напали и его люди и, мстя за смерть своих братьев, отрубили голову, по крайней мере, двумстам человек. Многие знатные женщины в городе обвиняли этих самых турок и показывали свои урезанные уши и ноздри за отказ прелюбодействовать с ними. Такое бесславие и такие обвинения воспламенили еще более народ христов противу турок и побудили к большому кровопролитию.

XIV. Спустя несколько дней, люди Балдуина, рассеявшись по стенам, увидели вдалеке, около трех миль от морского берега, большое число кораблей различной формы; их громадные и вызолоченные мачты сияли под солнечными лучами. Люди, плававшие на этих кораблях, сошли на морской берег и делили между собою богатую добычу, которую они собрали в течение долгого времени, а именно около семи лет. Заметив их, пилигримы сначала подумали, что это были неприятели, призванные теми, которые бежали ночью, по избиении христиан. Бросившись к оружию и отправясь толпою на берег, одни верхом, другие пешком, они спрашивали их громким и твердым голосом, зачем они прибыли туда и какой они нации. Иностранцы отвечали, что они христианские рыцари из Фландрии, Антверпена, Фрисландии и других частей Галлии, и вот уже 8 лет до настоящего дня ведут жизнь пиратов. Потом они, в свою очередь, спросили пилигримов, что побудило их оставить римскую и немецкую землю и пойти в изгнание к варварским народам. На это те рассказали о предмете своего пилигримства и объявили, что они идут в Иерусалим на поклонение Господу. Узнав друг друга по языку и разговору, они, протянув руки, обязались взаимно сделать путешествие в Иерусалим. Начальником и вождем товарищества в этом морском ополчении был некто Винемар, родом из Булони, один из домочадцев графа Евстафия, богатого владетеля той земли. Соединившись друг с другом узами верности, пришельцы оставили корабли, унесли с собою свою богатую добычу и имущество и поднялись с Балдуином к городу Тарсу, где и оставались несколько дней, наслаждаясь всеми земными благами, предаваясь радости и пируя в изобилии. Потом, после совещания, для защиты города было оставлено 300 моряков, и сверх того Балдуин отделил для той же цели 200 из своих людей. Сделав такие распоряжения, Балдуин вышел из Тарса вместе с своими людьми и иностранцами, и все они, соединив свои силы, пошли по королевской дороге, при звуке труб и рогов.

В последующих четырех главах, XV, XVI, XVII и XVIII, автор, возвращаясь к оставленному им Танкреду, говорит, как он из Азары [191] двинулся к г. Мамистре и овладел ею; но вскоре туда прибыл и Балдуин. Между ними произошла битва, в которой Танкред был разбит; однако христиане, в виду главной своей цели, решились прекратить личные междоусобия. Далее, автор описывает подвиги Балдуина, который при Мамистре отделился от армии с 700 рыцарей, получив приглашение из Армении, где он овладел Турбайсселем и Равенелем, и вместе подчинил своей власти всю страну. Но в это время дружина Балдуина получила новое приглашение, отклонившее ее совершенно от главной цели, т. е. похода в Иерусалим, и имевшее своим последствием основание первого Латинского государства на Востоке.

XIX. Несколько дней спустя (по овладении Турбайсселем), когда слава Балдуина распространилась во все стороны и разнесла между неприятелями молву о его подвигах, владетель (dux) города Роас, иначе называемого Эдессою и лежащего в Месопотамии, отправил к Балдуину епископа этого города с двенадцатью его старейшинами, составлявшими совет, который заведовал всеми делами страны, и приглашал его явиться к ним вместе с галльскими рыцарями для защиты земли от вторжения турок, опустошавших ее беспрестанно, за что предлагалось ему участие в верховной власти и доходах и податях, которыми пользовался владетель. Балдуин, посоветовавшись, принял это предложение и отправился всего с 500 рыцарей, оставив другие свои силы в Турбайсселе, Равенеле и в других местах, подчинившихся его власти, по изгнании турок. Пока он поспешно шел к Евфрату и уже намеревался перейти эту большую реку, турки и другие враги, собравшиеся со всех сторон, приблизились в числе 20 тысяч человек с целью преградить переход. Узнав их силу и многочисленность кавалерии, Балдуин, не имея возможности одолеть столько тысяч неприятелей, пошел обратно дорогою в Турбайссель. Но лишь только турки разошлись и вернулись в свои укрепления, как Балдуин снова пустился в поход с 200 рыцарей и направился к Эдессе, имея путеводителями нескольких верных; он совершил свой путь, не встречая никаких препятствий, ни врагов, и весьма счастливо перешел чрез Евфрат.

XX. Едва только распространилось в городе известие о прибытии столь славного и знаменитого князя, как сенаторы и все узнавшие о том исполнились радостью: и малые, и большие вышли вместе навстречу ему с трубами и музыкою всякого рода и ввели его с торжеством в город, оказывая ему почести, какие подобают столь великому мужу. Вследствие такого славного приема, когда Балдуин и его люди вошли и расположились во внутренности города, владетель его, сам призвавший Балдуина, по совету своих 12 сенаторов, для лучшей защиты от неприятеля, будучи оскорблен похвалами и почестями, которые народ и сенаторы расточали пришельцам, почувствовал скоро в глубине своего сердца сильную зависть и никак не хотел, чтобы Балдуин управлял страною и городом и пользовался равною частью доходов и податей. Впрочем он объявил в то же время, что он дает ему золота, серебра, пурпура, [192] мулов, лошадей и оружия в изобилии, если тот пожелает защищать его, жителей и страну против козней и нападений турок, и отправится, как союзник, в назначенное место. Но Балдуин решительно отказался от всех подарков владетеля при таких унизительных условиях и ограничился просьбой препроводить его назад в полной безопасности, чтоб он мог вернуться здрав и невредим к своему брату герцогу Готфриду, не подвергаясь никаким опасностям и не боясь злобных козней. Двенадцать знатных сенаторов, первейшие граждане города и весь народ, узнав, что ни золото, ни серебро, ни другие многоценные подарки не могут склонить Балдуина остаться, отправились к владетелю и настоятельно просили его не отвергать такого благородного мужа, не допускать столь могущественного защитника удалиться, но, напротив того, пригласить его к участию во власти и управлении городом, чтобы, пользуясь покровительством и защитою такой могучей длани, город и вся страна были обеспечены, и чтобы Балдуин не был обманут в данных ему обещаниях.

XXI. Владетель Эдессы, видя то постоянство и величайшее расположение, которое оказывали Балдуину двенадцать сенаторов и все его сограждане, уступил против воли их просьбе и усыновил его с соблюдением обычаев, принятых в той стране и у того народа, а именно: прижал его к своей обнаженной груди, надел ему на голое тело свою собственную рубашку, и оба после того разменялись клятвою в верности. Когда таким образом между ними были установлены отношения отца к сыну, владетель пригласил однажды Балдуина, в качестве сына, созвать всех своих рыцарей, за известное жалованье, и вместе с гражданами Эдессы отправиться в укрепление Самосату (Samusart), расположенную на Евфрате, для изгнания Балдука, турецкого князя, который напал и несправедливо занял Самосату, зависевшую от Эдессы. Балдук причинял жителям этого укрепления невыносимое зло: он принудил угрозами выдать ему в заложники большое число сыновей знатных граждан для обеспечения уплаты налогов и податей византийскою монетою, которые были выплачиваемы жителями за их виноградники и жатвы. Балдуин не отклонил от себя этого первого требования со стороны владетеля и главнейших граждан; он взял с собою 200 из своей дружины и всех пеших и конных людей, каких только мог найти в городе, и пошел для нападения на Самосату, доверяясь храбрости своих, которой было достаточно для причинения зла неприятелю. Но Балдук и его люди выступили ему навстречу при трубном звуке и осыпали прибывших к ним градом стрел, которые остановили их первый порыв. Огромное число тех женоподобных армян, которые дрались трусливо и вяло, было поражено, а Балдуин потерял не более шести из своих храбрых и могучих рыцарей. Они были погребены по христианскому обряду, и смерть их возбудила плач и сожаление всех жителей города. Балдуин, видя, что ему будет невозможно овладеть крепостью Самосатою, занятою турками, неутомимыми и мужественными в бою, оставил своих людей, облеченных в панцири и шлемы, с их лошадьми, в [193] здании св. Иоанна, расположенном недалеко от крепости, чтобы они могли постоянно действовать против турок и утомлять их беспрестанно; сам же, сопровождаемый только 12 галлами, возвратился в Эдессу.

XXII. Несколько дней спустя, сенат и все граждане, видя мудрость и твердость, с которою Балдуин противился всем замыслам турок, и убежденные, что город и их укрепления будут безопасны, пока находятся в его руках, пригласили с гор Константина, человека весьма могущественного, для совета с ним, и вследствие того определили погубить своего владетеля, чтобы возвести на его место Балдуина и признать его своим вождем и господином. Прежний владетель был в постоянной борьбе с ними; он причинял им всякое зло и отнял у них неслыханное количество золота и серебра. Если кто-нибудь пытался противиться, то он не только возбуждал против такого злобу турок, подвергая его всяким опасностям, но, сверх того, побуждал их сожигать виноградники и жатву и уводить стада. Вследствие того определения, все жители города, и большие, и малые, бросились однажды к оружию и, надев панцири, пошли к Балдуину просить его содействовать погибели владетеля, и вместе объявили, что ими решено, с общего согласия, провозгласить его самого вождем и господином. Но Балдуин решительно отказался участвовать в таком преступлении, потому что владетель усыновил его, и он сам, не оскорбленный ничем, не может иметь повода согласиться или принять участие в низвержении его. «С моей стороны, говорил он, было бы непростительным преступлением пред Богом, если бы я без всякой причины поднял руку на того, кого я признал своим отцом и кому дал клятву в верности. Потому прошу вас позволить мне не марать себя его кровью и смертью и не унижать мое имя среди имен других князей христианской армии. Дайте мне право пойти переговорить с ним лично в той башне, где он живет до сего дня с того времени, когда вы его провозгласили». Балдуин получил согласие и, поднявшись на башню, говорил герцогу так: «Все граждане и начальники города замышляют на твою жизнь и, в своей ярости, бегут к этой башне, захватив с собою всякого рода оружие. Мне прискорбно видеть все это и я огорчен; но я употребил все меры, чтобы ты мог спастись или предупредить свою погибель, отказавшись от всего, что принадлежишь тебе». Едва владетель выслушал эти слова, как множество народу окружило башню, чтобы ею овладеть, и осаждающие решились овладеть стенами и воротами, осыпая их ударами стрел и камней. Владетель, доведенный до отчаяния, открыл Балдуину свои несметные сокровища, состоявшие в пурпуре, золотых и серебряных вазах и огромном количестве византийской монеты, умоляя его принять все это в награду за его защиту пред гражданами и просить их даровать ему жизнь и позволение удалиться из башни и уйти, отказавшись от всего. Балдуин, согласившись на его просьбы и тронутый состраданием к его отчаянному положению, отправился к начальникам города с настоятельными убеждениями пощадить владетеля, не наносить ему [194] смерти и согласиться разделить между собою огромные сокровища, которые он ему показал. Но сенаторы и все граждане не хотели слушать ни слов, ни обещаний Балдуина и кричали единогласно, что никакое предложение, никакое вознаграждение не спасут ему жизни, и он не уйдет от них цел; в то же время они приводили все оскорбления и бедствия, испытанные ими от него лично, или от турок по его наущению. Тогда владетель, отчаиваясь спасти жизнь и видя бесполезность просьб и предложения выдать свои сокровища, отпустил Балдуина из башни и вышел сам, спустившись сверху из окошка при помощи тонкой веревки; но его немедленно поразили тысячами стрел и бросили посреди площади; потом ему отрубили голову и на конце пики носили по всем улицам города, подвергая оскорблениям со стороны каждого.

XXIV. На следующий день Балдуин, не смотря на упорный отказ и сопротивление, был провозглашен герцогом и князем города; граждане вверили ему охранение той неприступной башни и всех сокровищ, которые в ней были заключены, и дали ему клятву, как верноподданные. Балдук, узнав о таком возвышении Балдуина, был объят ужасом и опасался, что он, во главе галлов, народа воинственного, снова нападет на него в замке Самосате и овладеет им. Потому он отправил к Балдуину послов с предложением продать крепость за 10 тысяч византийской монет, поступить к нему на службу и сражаться за него на условии известного жалованья. Но Балдуин не обратил внимания на такия предложения, потому что Балдук неправдою отнял у христиан ту крепость, которая незадолго пред тем принадлежала городу Эдессе. Балдук, видя непреклонную твердость герцога Балдуина в отношении его, объявил, что он предаст замок огню, отрубит голову многочисленным заложникам из граждан и начальников, которые находятся в его руках, и не перестанет, ни днем, ни ночью, строить козни Балдуину. Наконец, после большого промежутка времени, Балдуин, посоветовавшись с своими, дал Балдуку талант золота и серебра, драгоценных пурпуровых одежд, лошадей и мулов на значительную цену, и таким образом, выкупил Самосату из рук неприятеля. С этого дня и на будущее время Балдук сделался подданным Балдуина и был причислен к его дому, как свой (condomesticus et familiares), наряду с прочими галлами. Балдуин, овладев крепостью, вверил охранение ее своим вассалам и возвратил найденных там заложников начальникам и гражданам. Впоследствии, так как язычники и христиане не могли никак сойтись и постоянно не доверяли друг другу, Балдуин потребовал у Балдука в залог верности его жену и детей. Хотя Балдук и согласился на то, но каждый день придумывал новые предлоги, чтобы промедлить выдачею заложников.

В следующих десяти главах, от XXV до XXXIV, автор рассказывает мелкие войны Балдуина с владетелями окрестных крепостей; потом возвращается к описанию других отдельных набегов Танкреда и Роберта Фландрского, который завоевал город Артазию, лежащую в 10 милях от [195] Антиохии; но его осадили турки, поспешившие из Антиохии; между тем явилась и главная армия Готфрида; она отразила турок от Артазии и, соединив все свои рассеянные силы, за исключением дружины Балдуина Эдесского, двинулась наконец в полном составе на Антиохию; при р. Ферне (н. Оронт) турки, желавшие воспрепятствовать переходу, были разбиты, и крестоносцам очистился путь к Антиохии.

XXXVI. На следующий день (т. е. после битвы при р. Оронте) Готфрид, Боэмунд и другие вожди христианской армии поднялись с восходом солнца и, облекшись в панцири и шлемы, приказали всем двинуться вперед, чтобы подойти к Антиохии со всеми снадобьями, скотом всякого рода и повозками с съестными припасами, для продовольствия столь многочисленной армии. Когда все было изготовлено к походу, наместник (antistes, т. е. папский; это был Адемар, епископ города Пюи), в своей предусмотрительности, сказал им следующую речь: «Мужи, братья, возлюбленные сыны! выслушайте тщательно мое слово, и вы не будете сожалеть о внимании к моим советам. Город Антиохия вблизи нас, и мы отделяемся от нее не более, как четырьмя милями. Этот изумительный город, подобного которому мы не видали ничего, был построен царем Антиохом из громадных камней и снабжен башнями; их считают до 360. Мы знаем, что Антиохия управляется Сансадониею, сыном короля Дарсиана (у Вильг. Тир. называется Акциан), могущественным владетелем; и мы еще узнали, что, сверх того, там находятся четыре князя, столь благородных и сильных, что их можно принять за королей; они явились туда по приказанию Дарсиана; их принудил собраться там вместе с многочисленною армиею страх, внушенный нашим появлением. Их зовут: Адорсоний, Копатрикс, Росилеон и Каркорнут; говорят, что Дарсиан считается всех их королем, вождем и господином. Из тридцати городов, расположенных вдалеке и вблизи Антиохии и принадлежащих ей в качестве данников короля Дарсиана, те четыре предводителя владеют четырьмя самыми богатыми городами, как бенефициею, полученною в дар и в знак милости Дарсиана; притом каждый из них, кроме тех городов, имеет по сту замков. А потому приглашенные самим Дарсианом, королем Сирии и всей Армении, они явились с огромными силами для борьбы с нами и для защиты города, владеющего всеми прочими городами и государствами. Вследствие того нам необходимо подвигаться вперед с осмотрительностью и в добром порядке. Вы знаете, что мы вчера сражались весьма поздно, мы устали и силы наших лошадей истощены. Пусть, построив ряды, идут вперед во главе армии герцог Готфрид, Боэмунд, Райнольд из Тула, Петр из Стене, Эверард из Пюизе, Танкред, Вернер из Грэ, Гейнрих из Аша; если же наш совет будет одобрен, то сзади пусть следуют и начальствуют конницею и пехотою Роберт Фландрский, Роберт граф Нормандии, Стефан Блоа, граф Раймунд, Татин, придворный (familiaris) Константинопольского императора, Адам, сын Михаила, и Ротгер из Барневиля». [196]

XXXVII. Когда все было устроено но указанию наместника (папского) и сведущих людей, войско, следуя королевскою дорогою, направилось вместе к грозным стенам Антиохии; неся перед собою сияющие щиты, позолоченные, зеленые, красные и других различных цветов, с развернутыми золотыми и пурпуровыми знаменами с богатою вышивкой, на великолепных боевых конях, одетые в панцири и блестящие шлемы, они шли раскинуть свои палатки на месте, называемом Альталон. Расчистив топорами и лопатами место, заросшее кустарниками и деревьями, они скоро покрыли все это пространство своими палатками. Устроившись таким образом, войско предалось отдыху; оглашая воздух на далеком пространстве звуком тысяч рогов и отыскивая по всем сторонам добычу и корм для лошадей, они кричали так, что, по рассказам, их можно было слышать за милю. Впрочем это и не удивительно, ибо эта огромная армия, без всякого сомнения и по уверению всех, состояла из шестисот-тысяч человек, способных к бою, не считая женщин и детей, которые следовали за ними и которые составляли еще несколько тысяч. В этот день, когда христиане подходили, чтобы обложить город осадою, в городе царствовала такая тишина, что в нем не было слышно никакого шума, ни малейшего движения, и можно было подумать, что он остался совсем без защитников; между тем, напротив того, все башни и все укрепления были набиты языческим войском и всякого рода оружием.

XXXVIII. Был четвертый день недели (т.е. в среду. 21 окт. 1097 г.), когда христиане вступили на земли Антиохии и обложили ее стены. В этот самый день Танкред первый расположился при Альталоне; Ротгер из Барневиля стал по сторонам вместе с Адамом, сыном Михаила, и теми, кто следовал за ними, чтобы лишить турок возможности получать что-нибудь с этой стороны. Боэмунд с отрядом храбрых людей занял место против ворот, которые смотрят в Персию, и где кончается горная цепь; укрепив свою позицию, он находился в полной безопасности. Татин, придворный императора, имея в виду бегство, раскинул палатки в некотором отдалении от города, на поле, называемом Комбр. Перед Татином стоял Балдуин, граф Геннегау, вместе с своим отрядом. Далее следовали Роберт граф Нормандии и Роберт Фландрский с своими рыцарями. Рядом с ними расположился Стефан Блоа, опоясывая таким образом стены. При этой осаде находился и Гуго Великий, брат короля Франции, Филиппа, в сопровождении своих людей.

Последние главы третьей книги, от XXXIX до LXVI, и вся четвертая книга посвящены автором на описание осады Антиохии крестоносцами, взятии ее и осады самих крестоносцев в Антиохии Кербогою, сулганом Хорозана, до поражения последнего, которое спасло христиан от опасности и дало им возможность следовать далее к Иерусалиму.

Альберт Ахенский.

Chron. Hierosol. de bello sacro hist, libri XII. — Кн. II и III.


Альберт Ахенский (Albertns Aquensis), как видно из его собственных слов (см. выше в ст. 8, кн. I, гл. I, на стр.110), не был очевидцем описанных им событий, но, как современник первого крестового похода, излагал по показаниям людей, участвовавших в завоевании Иерусалима. Вот как характеризует Гизо историческое значение его Chronicon Hierusolymitanum de bello sacro: «Ни один историк не сохранил нам столько подробностей о первом крестовом походе, как Альберт или Альберик, каноник и страж, по мнению одних, кафедральной церкви в г. Э (Aux), в Провансе, а по другим — в г. Ахене (Aquae), и что мне кажется более вероятным (Автор, говоря в одном месте о Франции, называет ее страною, лежащею на западе, что можно сказать скорее жителю Ахена, нежели города Э (Aux).). Мы не имеем о нем никакого известия; не знают года ни его рождения, ни смерти; достоверно только то, что он еще жил в 1120 г., потому что на этом годе останавливается его произведение. В походе он не участвовал и никогда не бывал в Св. Земле; но, исполненный энтузиазма, вместе со всею Европою, к подвигам крестоносцев, он тщательно собрал все рассказы, беседовал с толпами пилигримов, возвращавшихся из Иерусалима, и воспроизвел их похождения и чувства, если не на хорошем языке, то по крайней мере с чрезвычайною любовью и живостью сильно потрясенного воображения. Другой, позднейший историк крестовых походов, Вильгельм Тирский (см. о нем у нас ниже, в примечании к ст. 41) был свидетелем уже падения королевства Иерусалимского; это зрелище, высокое общественное положение автора, просветили его относительно причин несчастия франков; он смотрел и судил их историю в ее целости, и потому рассказывал о первых подвигах франков под влиянием своей опытности. Напротив того, Альберт рисует события первого крестового похода, как человек, который не знает и не предвидит никакой превратности, отдавшись вполне впечатлениям восторга, доверия и радости. Потому его рассказ наивнее и даже оживленнее; в нем отразились идеи и воодушевление самих крестоносцев, сохраняя весь свой пыл. Нет никаких стремлений к обобщению, никакого следа ученых исследований и литературных сочетаний; автор разделяет вполне предрассудки, ненависть, невежество крестоносцев, и стремится превознести их славу, их век и их веру. Это обстоятельство сообщает труду Альберта высокий интерес и особенную прелесть; но он богат историческими и географическими ошибками, и не отличается литературными достоинствами. За то рассказ живой и обстоятельный; описания походов, битв, приключений блестящи и поэтичны; автор живописует не всегда с талантом, но с чрезвычайною любовью к истине. Читая его, можно подумать, что слышишь беседу возвратившихся пилигримов, рассказывающих своим друзьям о том, что они видели, выстрадали, и сообщающих без всякого умысла своим слушателям те впечатления, которые они испытали и которые им приятно вызывать снова в самих себе (Collect, des memoires rel. a l'hist. de France, t. XX)».

«Иерусалимская хроника о священной войне» состоит из XII книг и обнимает собою время от начала проповеди Петра Пустынника, в 1095 г., и до второго года правления третьего Иерусалимского короля Балдуина II Бургского, 1121 года. — Издания: у Bongars, Gesta Dei: I, p. 184-381. — Переводы: Guizot, Collect., t. XX и начало XXI (Par. 1824). — Критика: v. Sybel, Gesch. des ersten Kreuzzuges, стр. 72-107.

(пер. М. М. Стасюлевича)
Текст воспроизведен по изданию: История средних веков в ее писателях и исследованиях новейших ученых. Том III. СПб. 1887

© текст - Стасюлевич М. М. 1887
© сетевая версия - Тhietmar. 2011
© OCR - Рогожин А. 2011
© дизайн - Войтехович А. 2001