СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
ВОСТОКА И ЗАПАДА

СОВРЕМЕННИКИ О БАКИХАНОВЕ

В. Д. ВОЛЬХОВСКИЙ

(1798-1841 гг.)

В. Д. Вольховский — товарищ А. С. Пушкина по лицею, с котором в стихотворении «19 октября» говорится:

«Спартанскою душой пленяя нас,
Воспитанный суровою Минервой,
Пускай опять Вольховский сядет первый».

За связь с декабристами он (в чине капитана генерального штаба) был переведен на Кавказ, где принял участие сперва в русско-персидской войне, исполняя, главным образом, дипломатические поручения, а вскоре и в русско-турецкой войне — обер-квартирмейстром. Под конец кампании был вынужден покинуть службу из-за придирок Паскевича. С тех пор определилась между ними вражда, затянувшаяся на многие годы. Особенно сказалась она в правлении главнокомандующего на Кавказе барона Розена, у которого Вольховский исполнял ответственную должность начальника штаба армии, будучи уже генералом. Отсюда неприязненное его отношение и к Бакиханову, как приверженцу Паскевича. Настоящие письма Вольховского вызваны предстоящим тогда приездом на Кавказ Николая I.

Выдержки приводятся из книги Н. Гастфрейнда «Товарищи Пушкина по Царскосельскому лицею» (т. II, из главы «В. Д. Вольховский»).

Письмо из Тифлиса барону Розену от 19 сентября 1837 года.

«Здесь Корганов ¹, Арцруни ² и, как говорят, к сожалению Аббас Кули, продолжают возбуждать недовольство против начальства или, лучше сказать, против Вашего высокопревосходительства, но сколь знаю, они мало находят сообщников. Я [39] просил Гринфельда ³ наблюдать за ними. Аббас Кули огорчен предпочтением, которое имеет перед ним Мадатов ⁴ и тем, что теперь без него дела обойдутся; он и Корганов кажется надеются иметь доступ к ген. Адлербергу ⁵, коему оба они лично известны. Но вероятно его превосходительство знает и все достоинства их добрые и худые. Аббас Кули верен нам по расчету, но слывает за большого фанатика».

Письмо от 21 сентября 1837 года из Тифлиса барону Розену.

«Я говорил с Аббас-Кули, он клянется, что далек от каких-либо интриг, но что о личном недовольствии своем он откровенно некоторым говорил. Причина оного та, что он вызван сюда, как лицо подозрительное, унижен сим во мнении народа и потерпел большое расстройство в хозяйстве своем. Ему приписывают будто бы он подстрекает к неудовольствию Муштеида, он отвергает сие: с Муштеидом послезавтра я увижусь».

Письмо от 1 октября 1837 года.

«С Муштеидом я объяснился, он мне сказал, что точно некоторые лица приходили к нему с заявлением своих неудовольствий, но уверяет, что он им давал лишь добрые советы и сам кроме благодарности к Вам ничего не может иметь».

ЛАДА-ЗАБЛОЦКИЙ

(1809-1847 гг.)

Польский поэт Тадеуш Лада-Заблоцкий был сослан в 1837 году на Кавказ и отдан в солдаты за распространение «возмутительных стихов». Время пребывания его в Кубе относится к 1839 году, когда он восторгаясь природой Кавказа пишет свои лучшие стихотворения «В горах Кавказа», «Памяти Зенона М-ского», «Отпустите меня!». Тогда же он познакомился с Бакихановым. В последующие годы он побывал и в других местах Азербайджана. Его любовь к этой стране и симпатии к Бакиханову выразились в сделанном им переводе на русский язык «Истории восточной части Закавказского края» Аббаса Кули- хана Бакинского». Он намеревался сделать и польский перевод этого произведения, но не успел осуществить его.

Известие о его смерти было помещено в газете «Кавказ» (1847 г. № 33), где значилось: «В Кульпах умер от холеры управляющий Кульпинескими соляными промыслами Лада-Заблоцкий, обладавший замечательным творческим талантом».

В сообщении поэта Я. П. Полонскаго приводится интересный факт о переводе им одной песни, озаглавленной «Татарская песнь», которая «была поставлена покойным Аббас-Кули ханом одному польскому поэту Лада-Заблоцкому. Он перевел эту песнь по-польски прозой, я как умел русскими стихами». Когда в 1845 году вышел сборник стихотворений Лада-Заблоцкого под названием «Поэзия», среди подписчиков на эту книгу значился «поэт и историк Аббас-Кули хан Бакинский, известный более под именем Кудси».

Приводим эту песнь в переводе Я. П. Полонского ⁶.

Татарская песня

Посв. Г. П. Данилевскому

Он у каменной башни стоял под стеной:
И я помню, на нем был кафтан дорогой;
И мелькала под красным сукном
Голубая рубашка на нем... [41]

Презирайте за то, что его я люблю!
Злые люди, грозите судом —
Я суда не боюсь и вины не таю!

Не бросай в меня камнями!..
Я и так уже ранена...
Весь народ ходит в праздничных одеяниях;
Я одна только в трауре!

Золотая граната растет под стеной:
Всех плодов не достать никакою рукой;
    Всех красивых мужчин для чего
    Стала б я привораживать! Но
Приютила б я к сердцу, во мраке ночей
    Приголубила б только его .—
И уже больше любви мне не нужно ничьей!
    Не бросай в меня камнями!...
    Я и так уже ранена...
Разлучили, сгубили нас горы, холмы
Эриванские! Вечно холодной зимы
    Вечным снегом покрыты они!
    Говорят на чужой стороне
Девы Грузии блеском своей красоты,
    Увлекают сердца... Обо мне
В той стране, милый мой, не забудешь ли ты?
    Не бросай в меня камнями!
    Я и так уже ранена...
Говорят, злая весть к нам оттуда пришла!
За горами кровавая битва была!
    Там засада была… Говорят,
    Будто наших сарбазов ⁷ отряд
Истреблен ненавистной изменою... Чу!
    Кто-то скачет... копыта стучат...
Пыль столбом... Я дрожу и молитву шепчу...
    Не бросай в меня камнями!...
    Я и так уже ранена...[42]

ГРАФ СЮЗАННЭ

Граф Сюзаннэ — известный французский путешественник, один из описателей тогдашней действительности Кавказа. Он резко критиковал действия царских правопорядков, за что его книга « Souvenirs de voyages », изданная в Париже в 1846 году, долго находилась под запретом и так и не увидела русского перевода.

Выехав из Константинополя летом 1840 года граф Сюзаннэ совершил свое путешествие на Кавказ по Турецкой Армении, следуя на Тбилиси, далее через Кахетию в Дагестан. Он побывал в Дербенте и осмотрел достопримечательности этого города, оттуда через Кубу он направился в Баку, где подробно ознакомился с городом, и через Шемаху и Гянджу вернулся в Тбилиси. В Кубе Сюзанэ познакомился с Бакихановым. Обоюдное увлечение археологией сблизило их. Сюзаннэ приводит в своей книге знаменательный факт — присутствие в Кубе в его приезд ссыльных поляков, которые радушно его приветствовали.

«Я познакомился с Аббас Кули ханом — потомком старинных ханов Бакинских, который с неутомимым рвением отдался историческим изысканиям происхождения всех народов Кавказа, Он поделился со мной теми, почти непреодолимыми препятствиями, которые удерживают историка в его работах. Переселения народов следовали на Кавказе так нестройно, что просто невозможно проследить последовательность миграции, какого-либо народа или племени. Достоверное свидетельство подтверждает, что крестносцы в свое время заходили в провинции Кавказа; старинные доспехи рыцарей, клинки шашек с французскими надписями, кресты, еще почитаемые с святым благоговением, даже традиции черкесов — все говорит за проникновение (на Кавказ) крестносцев; но восстановить происхождение черкесов к временам старинного рыцарства — догадка скорее случая.

Аббас-Кули обнаружил большое количество укрепленных замков генуэзской или венецианской постройки, например, Чирак-кале («Освещенная крепость») по дороге из Кубы в Баку, [43] на самом краю Ша-дага, близ Каспийского побережья. Чирак-Кале когда-то служил местом, откуда подавались сигнальные огни, чтобы предостеречь в случае опасности жителей, подвергшихся угрозе от десанта татар или туркмен. В настоящее время он в развалинах и вся местность, которую он должен был защищать, — необитаема и покинута». [44]

И. Н. БЕРЕЗИН

(1818-1896 гг.)

Илья Николаевич Березин известный ориенталист, профессор Петербургского университета. По окончании Казанского университета (1837 г.) он получил степень кандидата по Восточному отделению историко-филологического факультета и как один из отличнейших воспитанников был оставлен пря Университете. Получив затем степень магистра восточной словестности, он и другой магистр того же Университета В. Диттель в 1842 году были отправлены в ученое путешествие по Персии и Турции на три года. План путешествия по поручению попечителя Казанского Учебного округа был составлен ординарным профессором Казанского Университета Казембеком. Отчет о своих занятиях на Востоке за это время Березин напечатал в 1845/46 гг. в «Ученых записках» Казанского Университета. По возвращении из путешествия И. Н. Березин был определен (в 1846 году) экстраординарным профессором Казанского Университета по кафедре турецкого языка. Большой запас впечатлений, большой фактический материал и соответствующая литература дали возможность молодому ученому описать свое путешествие по Востоку. Он написал две книги— «Путешествие по Дагестану и Закавказью» (1850 г.) и «Путешествие по Северной Персии» (1852 г.), изданные Казанским Университетом. В «Путешествии по Дагестану и Закавказью» приводится много интересных сведений исторического характера, много интересных наблюдений и соображений самого автора, указаны первоисточники.

Проезжая через Кубу, автор «Путешествия» познакомился с Аббас-Кули Бакихановым и, как видно, имел с ним продолжительные беседы относительно местных памятников старины, но к сожалению в книгах эти беседы приводятся только в отрывках. В Баку Диттель и Березин осмотрели богатую библиотеку Бакиханова в его бакинской квартире и прислали в Университет список находящихся в ней сочинений. В своей книге Березин приводит в виде приложения краткий каталог бакинской библиотеки Бакиханова. Сведения Березина о Бакиханове носят полемический характер, тем не менее они представляют определенный интерес. [45]

Переведенный в Петербург (в 1855/56 гг. отдел восточной словестности был преобразован в факультет восточных языков с девятью кафедрами) Березин получил там кафедру «турецко-татарского» языка. Он издал много книг, например: 1. Библиотека восточных историков, заключающая в себе историю монголов и турок на джагатайском и казанском наречии (1849-1853 гг.). 2. Грамматика персидского языка (1853 г.). 3) Булгаре на Волге (монография). 4. Турецкая хрестоматия. 5. В подлиннике с переводом и комментариями сочинение Рашд-эд-Дина — «Джами-эт-Таварих» в шести томах, где говорится много о Чингис-хане и др. (1858-1869 гг.).

В «Путешествии по Дагестану и Закавказью» И. Н. Березин, посетивший Кубу 13 августа 1842 года пишет: «Вскоре я отыскал туземного ученого, покойного Аббас-Кули-Ханова и провел у него два дня очень приятно: в первый раз мне довелось пользоваться восточным гостеприимством и дай бог, чтобы всякое другое гостеприимство походило на это! Аббас-Кули-Ханов занимался в это время составлением полной истории Дагестана по восточным авторам, книга высокого интереса, которая к сожалению осталась, за смертью автора, неизданной» (стр. 171).

Из сообщений Березина явствует, что будучи в Кубе, он познакомился с трудом А. Бакиханова по истории Азербайджана и Дагестана, ибо иначе он бы не мог судить о ней. Кроме того, Березин пишет: «Почтенный Аббас-Кули Ханов простирает свое пристрастие к Кубе до того, что считает западных кубинцев потомками древних Алгонов или Аланов, а последних —потомками Массагетов, основываясь, между прочим, на том, что некоторые кубинцы говорят непонятным языком, который должен быть Аланским. Это еще раз доказывает, что Березин и Бакиханов обменивались мнениями по поводу его труда. Березин пишет:

«Непонятные наречия Дагестана еще так мало известны, что нельзя утвердительно называть их аланскими, а Кубинское Ханство, или Табасаран, нельзя на этом основании считать Аланией» (стр. 180).

И. Н. Березин, покинув Кубу и направляясь в Баку, по пути вспоминает еще ряд высказываний А. Бакиханова. Он пишет: «Отъехав от Дивичи верст десять я вспомнил, что Кубинский мой знакомый Аббас Кули много говорил мне об Аланской стене, будто бы проходившей между Дивичем и Кизил-Буруном. И было уже время вспомнить это: я находился у речки Гильген, как раз на месте Аланской степи.

Несмотря на то, что во все время пребывания в Кубе я старался разуверить Аббас Кули и убедить его, что «Баб аль Алан» ворота Аланские и «Калья эль Алан» крепость Алан [46] были во внутренности гор, а не на берегу моря, как ясно видно из слов Табари и других писателей, кубинский ученый никак не хотел отказаться от своего предубеждения. Невольно потрясенный археологическим любопытством, я слез с тележки и отправился на поиски Аланской стены.

Действительно, по левому берегу Гильгена тянулись обводный ров и незначительная насыпь вправо от большой дороги; перейдя Гильген на правой руке, находится оставленный небольшой караван-сарай, а кверху в гору тянутся остатки стены со рвом, скрывающиеся в грудах земли, в отдалении же к морю налево от дороги виднеются какие-то развалины.

Кладка стены из мелкого кирпича уже ничтожностью своей постройки обнаруживает новейшую эпоху, а рассматривая ее внимательно находишь мало отличия от соседнего караван- сарая. Может быть на этом месте существовало какое-нибудь украшение во времени Сефевидов, но не ранее. Море здесь довольно близко от гор и поэтому образуется свой проход, который это укрепление и закрывало.

Аббас-Кули утверждает совсем не то, а вот что: «Аланская или Алгонская стена на правом берегу речки Гильгена в Шабронском магале построена Исфендиаром, возобновлена Нуширваном; она идет от моря на деревню Алыханлю, может быть Алган-лу, на «Чираг-каля» крепость-светильник, так названную оттого, что здесь зажигались сторожевые огни, потом подымается выше Кунакента и идет к «Баба-дагу» (горе-дедушке).

Я представляю решение этого вопроса будущим странствователям: я не имел времени побывать в горах и проверить известие Аббас-Кули, но все же думаю, что Аланские ворота и крепость Аланская не здесь» (стр. 203-204).

16 августа 1842 года И. Н. Березин прибыл в Баку. Разбирая историю Бакинского ханства Березин отмечает: «По смерти Мелик Мухаммед Хана наследовал юный сын его Мирза Мухаммед хан, у которого вскоре отнял престол дядя его Мухаммед Кули хан: Мирза Мухаммед бежал в Кубу, где и остался, хотя Шейх Али Хан дербентский старался о возвращении ему законного владения. Кубинский мой знакомый Аббас-Кули Ханов происходит от этого низложенного бакинского владетеля» (стр. 215-216).

Далее, говоря о потопленном городе «Шагри-юнан», Березин отмечает, что «по словам одного почтенного бакинца Хаджи-бабы (не того, который ездил из Персии в Лондон, а бакинского «Хаджи-бабы», Шагри-юнан простирается в море на целый фарсах или немецкую милю, в расстоянии сорока верст от берега, на пути из Баку в Сальяны между Нефтяной Банкой [47] и Погорелой плитой. Хаджи-баба очень ясно видел своими собственными... глазами целые улицы, при них дома и даже башню, очень похожую на ту, которая находится под водою в бакинской гавани.

Некоторые утверждают будто бы тут даже есть арабские надписи…» (стр. 234). Затем Березин заставляет:

«Покойный Аббас Кули Ханов просил главнокомандующего Грузией о розыскании потопленных остатков Шагри-юнана. По просьбе его два брига в 1840 году на пути из Сары в Астрахань обследовали прибрежное пространство, означенное Аббас Кули Хановым и ничего не нашли» ⁸ (стр. 234). [48]

К. Г. КОХ

1809-1879 гг.

Карл Генрик Кох — доктор медицины и ботаники, профессор естественной истории Йенского университета; он путешествовал по Кавказу преимущественно с целью изучения естественно-производительных сил страны два раза: в первый раз в 1836-1839 гг. через Россию, заручившись рекомендациями в Петербурге из императорского Ботанического сада. Это путешествие было описано им в 1842-1843 гг.

Результаты своего второго путешествия (1843-1844 гг.) по Малой Азии, Армении, Курдистану, восточному берегу Кавказа и Крыму он опубликовал в сочинении «Wanderungen in Orient».

Профессор Кох познакомился с Бакихановым в 1844 году проезжая Кубу. Настоящие выдержки приводятся из третьей части этого сочинения, озаглавленное «Reise in Crusian am Kaspischen Meere und in Kaukasus”.

«В Кубе я познакомился также с другим предводителем, который посвятил себя науке и пользовался славой крупного ученого. Это был Аббас Кули Ага, племянник — если я не ошибаюсь, последнего Бакинского хана, Гусейна Кули. Этот Аббас-Кули тот самый предводитель, который был известен также по сообщениям корреспондента всеобщей аугсбургской и немецкой лейпцигской газеты из Константинополя (в ноябре 1846 г.).

Но корреспондент последней газеты глубоко заблуждается, когда он пользуясь случаем пребывания Аббас-Кули Аги в Константинополе и принятием его султаном, называет его черкесом и даже связывает его с Шамилем, тогда как он принадлежит к верноподданным русского царя...

Аббас Кули Ага, которому я обязан множеством сведений, много занимается историей своей родины и написал на персидском языке специальную книгу об этом. Для того, чтобы ознакомить с ним также и запад, он послал несколько лет тому назад рукопись для печатания и перевода на русский язык в Петербургскую Академию наук. В настоящее время она находится там и ждет своего опубликования. Пусть Академия не медлит с опубликованием такого важного произведения, которое смогло бы объяснить во многих местах неполноценную, [49] вследствие недостатков, связанных с цензурой, истории Ширваншахов Дорна.

К сожалению, Аббас Кули Ага до сих пор еще не исполнил своего обещания и не прислал мне ни одного экземпляра этой рукописи, ибо в Германии не пришлось бы так долго ждать опубликования этого произведения.

Наряду с историей своего отечества Аббас Кули Ага интересовался в высшей степени астрономией и владея русским языком он перечитал все, что на этом языке напечатано.

Подобно тому, как у нас естествознанию понадобились века для того, чтобы отвоевать себе у человечества права как науки, так же обстоит, по-видимому, дело на Востоке и подобно тому, как раньше на Западе люди предпочитали предаваться размышлениям лишенным какого бы то ни было розумного основания вместо того, чтобы, разумеется, с большими усилиями просто наблюдать и, основываясь на наблюдении, делать дальнейшие выводы, также обстоит дело и в Азии и там будет так еще много веков. И Аббас Кули Ага охотнее погружается, в массу астрологических вычислений и сопоставлений, вместо того, чтобы просто наблюдать за движением светил. Таким образом он постепенно приходит к твердому убеждению, что земля, не помню уже когда, но во всяком случае в недалеком будущем столкнется с какой-то звездой и соответственно этому идет навстречу всеизменяющей революции (катастрофе) ». [50]

Ф. Р. БОДЕНШТЕДТ

(1819-1892 гг.)

Немецкий поэт и переводчик Фр. Боденштедт в конце 1843 года приехал в Тбилиси, где получил место преподавателя французского языка в гимназии. Там он познакомился с известным азербайджанским поэтом Мирзой Шафи, состоявшим тогда учителем азербайджанского языка в местном городском училище, и стал брать у него уроки персидского и азербайджанского языков.

Получив от Мирза Шафи его стихи, для перевода и издания их в Германии, Боденштедт впоследствии присвоил их, выдав за собственные (к тому времени автор уже умер). Обман этот разоблачен азербайджанскими литературоведами.

В своей книге «Тысяча и один день на Востоке» Боденштедт говорит и о Бакиханове, подчеркивая его ученость, расположение к русским и т. п.

Интересно сообщение о готовившемся в 1844 году переводе па русский язык труда Бакиханова «Гюлистан-Ирам». Ссылка автора, что это сочинение Бакиханова увидело свет в 1846 году не соответствует действительности, ибо в этом году в газете «Кавказ» и в «Русском инвалиде» появились лишь незначительные выдержки (в двух номерах газет) из всего обширного сочинения А. Бакиханова.

«Между многими учеными страны, с которыми я познакомился за время как я учился мудрости у Мирза Шафи, самым выдающимся по своему достоинству и знанию был Аббас-Кули хан, отпрыск старого царствующего дома Баку. Он значительно отличался от улемов своего племени наибольшим знанием нравов, обычаев и положения на Западе, а также определенной склонностью (расположением) к русским. Благодаря длительному пребыванию в Петербурге и Москве, он в совершенстве усвоил русский язык, был принят при дворе и обладал даже чином полковника русской армии. Среди улемов он пользовался большим уважением за глубокие знания восточных языков, за искусные стихотворения и за обширно написанную, с [50] большим знанием дела, но без критического отношения, историю народов Дагестана, в то же время простонародье почитало его из прирожденной верности к высокому влиятельному Бакинскому дому.

Аббас-Кули хан был одним из тех двусторонне одаренных натур, которым всюду удается вселять уважение, не внушая в то же время доверия, так как они держатся мудрого правила —ни с кем не ссориться, поэтому и случилось, что даже Мирза Шафи, подкупленный большой похвалой, которую Бакинский хан расточал ему, когда он однажды поразил нас своею мудростью, объявил его большим мудрецом. Взаимно, в изобилии расточаемые похвалы, привели обоих в веселое настроение. Каждый доказывал другому из Корана, Саади, Хафиза и Физули, что он является воплощением всей мудрости на земле. Между ними произошло форменное состязание в пении чужих и собственных песен, ибо каждая лесть (похвала) сопровождалась цитатой, в форме песни. К сожалению, беседа протекала так быстро, что я не смог связно ее записать, но чтобы продолжительное собеседование не прошло для меня без пользы, я попросил хана написать мне на память его искусные песни. Он обещал написать наилучшую песню, которую когда либо пели человеческие уста, песню, восхваляющую его Фатьму за игрой на струнном инструменте. В то время, как в глазах Мирза Шафи отразилось сомнение, когда он услышал такое самовосхваление, этот последний взял перо и написал: «Фатьма за игрою на струнном инструменте». Мирза Шафи громко прославил красоту песни и сказал, что она должна послужить стихотворцу вершиной его славы. Но Аббас Кули привстал, чтобы удалиться, обещая опять посетить меня на следующий день, и принести с собой составленную им фарсидскую грамматику.

Ученый хан приехал в Тифлис только на несколько недель, чтобы устроить дела с русским переводом истории Дагестана, написанной им по-фарсидски. Это произведение было напечатано и появилось 19 лет назад (1846 г.) и представляет богатый, но неразобранный материал для познания Прикаспийских стран».

«Едва Аббас Кули хан оставил комнату, как Мирза Шафи взял стоявшую на столе бутылку и поспешно осушил бокал вина.

Почему ты не пил в присутствии хана, Мирза, — спросил я.

Потому что он принадлежит к благочестивым и не пьет вина, во всяком случае при людях.

Как можешь ты воздерживаться от питья, хотя он и принадлежит к благочестивым? [51]

Он старше и могущественнее меня, моей выпивкой я бы оскорбил его, а я должен был, посколько он твой гость, уважать его» ⁹. [52]

СООБЩЕНИЕ ГАЗ. “КАВКАЗ" НА ТРУД БАКИХАНОВА “ГЮЛИСТАН-ИРАМ”

«Полковник Аббас-Кули Ага Бакиханов, один из образованнейших мусульман в наших владениях за Кавказом, составил Историю Восточной части Кавказа, которую имел счастие повергнуть на Высочайшее Государя Императора воззрение. Его Величество, изволил Всемилостивейше наградить Полковника Бакиханова драгоценным брилиантовым перстнем и вместе с тем повелел препроводить труд его на рассмотрение Российской Императорской Академии Наук. Академики гг. Дорн и Броссе, в отзыве своем, служащем верною оценкою книги Полковника Бакиханова, между прочим, говорят:

«На историю прежних шахов Ширвана, еще столько покрытую для нас мраком, мало пролито света; а равно и некоторые пункты позднейшей истории Ширвана, остались без дальнейшего пояснения. Но в замен того, сочинение Аббас-Кули Аги содержит в себе много сведений и сообщений из восточных источников, доселе недоступных европейским ученым и значительно дополняющих уже имеющиеся данные, представляет желаемые справки на счет разных географических местностей и дает столь поучительное обозрение истории Ширвана и Дагестана, начиная с древнейших до новейших времен, что мы в праве почесть его весьма полезным и важным дополнением истории и землеописания Кавказских стран, и не можем отказать усилиям автора в совершенном нашем признании» ¹⁰. [53]

ИЗВЕЩЕНИЕ О СМЕРТИ А. К. БАКИХАНОВА

Имея рекомендации от наместника Кавказа князя М. С. Воронцова, Бакиханов в 1846 году предпринял поездку на Восток. Выехал Бакиханов в апреле 1846 года, после Новруза, побывав предварительно в Кубе, хотя имел отпуск с августа прошлого года.

В начале апреля Бакиханов прибыл в Тавриз, откуда направился в Тегеран. Русский посланник в Персии князь Долгорукий 27 июня 1846 года сообщал М. С. Воронцову: «Считаю долгом довести до сведения вашего сиятельства, что сего 26 июня отправился из Тегерана полковник нашей службы Аббас-Кули Ага Бакиханов пробывший в персидской столице более двух месяцев и умевший приобрести здесь общее уважение, как ученностью своею, так и поведением достойным русского офицера» ¹¹.

Пробыв в Тегеране более двух месяцев, получив от персидского шаха награду — орден Льва и Солнца 2-й степени со звездой, Бакиханов, как пишет в том же письме кн. Долгорукий «... имел намерение прямо из Тегерана направить путь свой на Багдад, но я принимая в соображение что присутствие его в сем городе могло бы подавать повод к каким-либо неуместным заключениям по случаю недовершенного еще турецко-персидского дела отсоветовал ему в настоящее время ехать на берега Ефрата и полковник Бакиханов вняв моему совету отправился в Мекку через Тавриз, Требизонд и Константинополь» ¹².

Из Египта он запрашивает штаб армии о продлении отпуска еще на год и получает таковой.

Скончался Бакиханов в пути из Мекки в Дамаск в последних числах января 1847 года.

8 апреля 1847 года наместник Кавказа М. С. Воронцов получил из Константинополя от русской Миссии следующее извещение: [54]

«Милостивый государь, князь Михаил Семенович. Генеральный консул наш в Сирии, надворный советник Базили от 2 февраля донес Миссии, что он получил известие о смерти полковника Абас-Кули хана Бакинского, который прибыв сюда прошедшей осенью с рекомендательным письмом от Вашего Сиятельства, отправился вскоре после того через Египет на поклонение в Мекку. Совершив сие путешествие Абас-Кули хан возвращался с караваном в Дамаск когда в Аравийской пустыне был поражен холерою, которая в нынешнем году с необыкновенною силою свирепствовала между мусульманскими поклонниками.

Сообщая мне известие сие, Г. Базили в прилагаемом здесь в копии донесении присовокупил, что находившиеся в услужении у полковника Абас-Кули хана Бакинского люди прибыли в Дамаск с намерением возвратиться в Россию. Между тем они вручили агенту нашему в сем городе письмо, коим извещают родственников покойного о кончине его.

Зная благосклонность, которую Ваше сиятельство изволили принимать в путешествии покойного Абас-Кули Бакинского, я приемлю смелость препроводить при сем помянутое письмо с покорнейшею просьбою приказать доставить оное по назначению.

Честь имею быть с истинным почтением и совершенною преданностью Вашего сиятельства покорнейшим слугою Михаил Устинов» ¹³. [56]

ПЕРВОЕ АЗЕРБАЙДЖАНСКОЕ СРЕДНЕ-УЧЕБНОЕ ЗАВЕДЕНИЕ И УЧАСТИЕ В НЕМ А БАКИХАНОВА

В конце 1845 года наместник Кавказа кн. Воронцов обратился к тогдашнему Министру народного просвещения Уварову со следующим письмом: ¹⁴.

«Милостивый государь Сергей Семенович!

Собирая подробные сведения о положении вообще магометанского духовенства Закавказья, я увидел, что здесь до сих пор нет ни одного училища или заведения для образования детей магометанского исповедания. По положению о Закавказских училищах хотя определено преподавать в гимназии и уездных училищах туземные языки, но к этому воспитанники не приготовляются и из них почти нет ни одного магометанского исповедания. Это важное обстоятельство не могло не обратить особого моего внимания и я немедленно вошел в личные объяснения по этому предмету с Тифлисским Ахундом Алиевым секты и Шейх Аль Исламом. Он принял в этом деле живейшее участие, описывал неисчислимую пользу, которую принесет для края и правительства подобного рода заведение и мы убедились, что начало оного должно быть положено в Тифлисе, как центре управления и где можно будет следить за ходом и успехом этого училища». Далее шла просьба Воронцова о «принятии участия в этом общеполезном деле и оказать пособие из сумм вверенного вам министерства или из каких-нибудь других источников, около 750 рублей».

Упоминаемый в этом письме Шейх-уль-Ислам, исполнявший обязанности и Тифлисского ахунда, был Мамед-Али Сальяни. Это видимо о нем (упоминая и его племянника Молла Ахмета) так лестно отозвался Лермонтов в бытность свою в Тифлисе, в 1837 году, назвав его «ученым татар» [ином].

Прежде чем обратиться с письмом в Петербург, Воронцов имел уже разработанную Мамед Алием программу такового училища. Основные положения его сводились в подыскании помещения, в выработке программы обучения и решения [57] некоторых хозяйственных задач. Первый вопрос был разрешен быстро. Напротив мечети Шах-Аббаса помещался дом, принадлежавший той же мечети, в помещении которого (только что отремонтированном) можно было открыть заведение человек на 50. Предметы занятий, изложенные Шейх-уль-Исламом, сводились к изучению татарского (азербайджанского) и персидского языков («история, повести, предания, нравоучения, правила письмоводства, география») и вслед за тем арабского. «Предметы же оного, суть — грамматика, логика, риторика, арифметика, закон божий, толкование аль курана, богословие, физика, астрономия...». Русский язык преподавался особо. В первый год занятий преподавание вверялось одному учителю «известного ученостью и особенно нравственностью». Плата ему назначалась не менее 400 рублей. Прочие виды расходов выражались в сумме 250 рублей.

Положение об училище составленное Шейх-уль-Исламом было переведено М. Ф. Ахундовым. В таком виде оно служило основным документом в дальнейшей судьбе этого училища. Директор канцелярии наместника Сафонов тогда же направил его Бакиханову, имея в виду его «опытность и обширные сведения по этой части», с просьбой «рассмотреть в подробности это предположение и сообщить по оному ваши замечания».

На это письмо А. Бакиханов ответил следующим:

«Милостивый государь Степан Васильевич!

Почтеннейшее письмо вашего превосходительства от 31 июля за № 1160 и при нем предположение Шейх-уль-Ислама и Тифлисского ахунда насчет устройства училища, я имел честь получить. Оно для первоначального устройства такового заведения во всех пунктах своих весьма удобно. Вперед же судя по мере распространения этой части, можно будет применить к тому некоторые другие распоряжения. Вообще это предприятие должно иметь весьма полезное последствие. Относительно только суммы жалования учителя и училищного расхода видно, что Шейх-уль-Ислам придерживался к самой необходимости, в таком случае если прибавить к каждому из этих двух статей по 50 руб. сер., то представилось бы более удобства. Представляя при сем прилагаемое предположение с переводом оного, имею честь и с глубочайшим почтением и совершенной преданностью пребыть Вашего превосходительства милостивого государя покорнейший слуга Аббас Кули Бакиханов. 3 августа 184-5 г. Тифлис».

Имея такой отзыв, Воронцов уже не сомневался в пользе предпринимаемой им меры и тогда же приступил к ее осуществлению. Понадобилось порядочное время, чтобы преодолеть упорство, главным образом, Кавказского комитета, имевшего председателем всесильного тогда военного министра гр. [58] Чернышева, чтобы предположение это осуществилось. Бакиханову так и не пришлось дождаться открытия училища. Только 18 апреля 1847 года устав и штаты были утверждены самим Николаем I и заведение, имея первым попечителем ориенталиста Н. Ханыкова, открылось в декабре того же года. Обучение было рассчитано на шесть лет. Каждый курс проходили за два года. На первом занятия шли на азербайджанском языке, на втором изучался персидский и; на третьем — арабский языки. На этих языках проходились предметы. Училище привлекало с самого начала многих учеников. Первым учителем приглашен был известный поэт и ученый Фазиль-хан, с которым Пушкин познакомился по дороге в Тифлис. [59]

СПУТНИКИ БАКИХАНОВА

МИРЗА ГЕЙДАР

Известный путешественник по Востоку профессор И. П. Березин в бытность свою в Дербенте в 1842 году вынес такое впечатление от знакомства с дербентскими учеными: «Я посетил корреспондента Казанского университета Муллу Таги и Мирзу Хайдара. Эти два светила дербентской премудрости враждовали друг с другом во всех ученых вопросах и каждый из них имел свою толпу поклонников. Мулла Таги был болен и с трудом мог говорить, однако я заметил в нем гораздо больше критической учености, нежели в Мирзе Хайдаре. Есть еще здесь мусульманский археолог Арслан-бек».

Обнаруженное нами архивное «дело» ¹⁵ дает возможность несколько шире представить личность одного из них — Мирзы Гейдара. Судя по переписке, он очень крупный историк. Им описаны события в Азербайджане после смерти Надир-шаха, труд, к сожалению, оставшийся ненапечатанным, как и труд Бакиханова (в свое время) из-за чрезмерных требований, предъявленных к нам академиками.

Если бы была осуществлена широко задуманная им тема события в Азербайджане от смерти Надир-шаха до начала XIX века, труд Мирзы Гейдара, судя по рецензируемой академиком Френом первой его части, представлял бы незаменимый вклад в общую историю народов СССР.

В первой части имелись описания таких событий из жизни Фатали-хана Кубинского, в большинстве случаев сейчас нигде не известных, как помощь ему русской армии, действия хана в Дербенте, Ширване, Шеки; встреча его с Ираклием II царем грузинским и др. Не менее подробно говорилось в действиях Ага Магомед хана в Карабаге и Грузии.

Этот труд был направлен на рецензию и М. Ф. Ахундову, который дал о нем хвалебный отзыв. Участь первой части труда я последующих трех (если они были написаны) остается неизвестной. В «деле» упоминается только, что она после [60] просмотра в Петербурге вручена владельцу с пожеланием закончить остальные, после чего ему будет выдано вознаграждение.

Из предисловия историка выясняются кое-какие подробности из жизни автора. Именовался он — Мухамед Гайдар ибн Хаджи Мирза Агаси. Уроженец Дербента, 62 лет (т. е. год рождения — 1776). С раннего детства находился около «знаменитых ханов»; на службе у русского правительства в должности мирзы или секретаря. Описывает он большинство событий, свидетелем которых был сам.

С Бакихановым его связывала общность занятий. Характерная деталь: Бакиханов дал в своих газетных статьях из всей написанной им истории, перечень событий из жизни Надир-шаха, его походы в Дагестан. Он как бы увязывает эти статьи с событиями, изложенными Мирзой Гейдаром про того же шаха. И Бакиханов и Мирза Гейдар решаются представить свои труды, написанные по-фарсидски, на усмотрение Николая I.

В год, когда Мирза Гейдар представил свою рукопись на рассмотрение (1838), административным центром для Дагестана и Кубинской провинции был город Куба; там была резиденция окружного начальника, которому Мирза Гейдар вручил свой труд для представления выше. Бывая в Кубе, Мирза Гейдар, естественно, встречался с Бакихановым, таким же, как и он, поклонником Фатали-хана Кубинского.

Дальнейшие архивные находки должны установить их взаимоотношения, равно как и взаимоотношения Бакиханова с Мулла Таги, о котором в официальном отчете (за 1833 г.) сообщалось: «Молла Таги Молла Дадашев хорошо знает арабский и персидский языки; в уважении у жителей» ¹⁶.

Молла Таги передал рукописи Дербенд-намэ профессору Казем-беку, о чем сообщает М. Алиханов-Аварский в своей книге «Тарихи Дербенд-намэ».

Здесь мы приводим отзывы М. Ф. Ахундова и академика Френа на первую часть труда Мирзы Гейдара.

Отзыв М. Ф. Ахундова на труд Мирзы Гейдара

Дербентский житель Мамед Гейдар сын Гаджи Мирза, Агаси в предисловии своей Кавказской истории пишет, что он приступив к описанию разных событий случившихся в Кавказском крае по смерти персидского шаха Надира полагает поместить оные в четырех книгах. Теперь, представляя первую книгу на благорассмотрение правительства, ожидает его [61] одобрения и позволения о сочинении других следующих книг. Автор после хвалы богу и прославления великих качеств ныне царствующего государя императора, начинает свое повествование со времени кончины Надир шаха, то есть почти 90 лет тому назад, и описывает разные события сию эпоху сопровождавшие: описывает жизни разных владельцев друг от друга независившихся, междоусобные их войны, образ их правления, рождение, кончину и характер состояния народа, нашествие Ага Мамед хана в Карабаг и Грузию, и смерть сего хана, потом напоминает о нашествии графа Зубова с русским войском в Дербент, осаде сего города и покорении оного и некоторых других городов, и о возвращении графа в Россию. В следующих частях сей истории сказано будет о новом нашествии русских в Кавказский край и будут помещены все происшествия, случившиеся до настоящего времени и оконченные подробно и удовлетворительно.

История сия по своим сведениям, доселе еще никем е подробнюстию и порядком не сообщенным свету, довольно важна и полезна.

Мирза Фет Али Ахундов. ¹⁷ [62]

____________________________

В конференцию императорской академии наук Академика Френа

Донесение

Конференция поручила мне рассмотреть первую часть рукописной истории военных происшествий, случившихся в странах Кавказа со времени убиения шаха Надира, которые один старый Дербентский Мирза, по имени Мугаммед Гайдар предпринял описать на персидском языке.

Как старший сын мой, находясь у меня в отпуску, любит ученые занятия, то видя, что я занят другими трудами, он просил меня предоставить ему прочтение этой рукописи. Результат своего исследования он изложил в особом донесении, которое имею честь вручить при этом конференции. Молодой ориенталист довольно хорошо проник дух и содержание труда нашего Дербентского историографа. Справясь с самою рукописью и я также нашел, что заслуга автора, конечно, весьма второстепенна, но что из среди поэтических прикрас, которыми испещрено повествование и в которых как бы утопают события и нередко исчезает хронология, кое-где мелькают также сведения и подробности, немаловажные для истории Кавказа. И как подобное литературное стремление во всяком случае заслуживает похвалу и поощрение, то я полагаю, что автору можно бы было исходатайствовать какое-нибудь признание со стороны правительства ¹⁸.

Подпись. Академик X. Френ. [64]

АГА-МИР-ФЕТТА

Муштеид, о котором говорится в письме Вольховского, на протяжении многих лет приковывал к себе внимание широких кругов населения Кавказа и неоднократно упоминался в официальной переписке. Его имя впервые получило известность на Кавказе в конце 1827 года.

При занятии русскими войсками Тавриза, тамошнего муштеида — Ага-Мир-Фетта сеида, который почитался главою духовенства не только в Азербайджане, но и во всех кавказских мусульманских провинциях, русские власти сумели настолько расположить к себе, что уговорили его переместить свою резиденцию в Тифлис, откуда бы он руководил своею паствою, в желательном для России духе.

Отъезд Ага-Мир-Фетта сеида из Тавриза, как удостоверяют летописцы, был «сплошным несчастней для народа», который с плачем его не отпускал; понадобилось вмешательство русских войск, под прикрытием которых он смог выбраться из Тавриза. По прибытии в Тифлис муштеид действительно был отблагодарен: награды, почести, денежные подарки выдавались ему периодически; особенную же признательность русского правительства он заслужил, когда при его участии удалось сформировать четыре конных мусульманских полка, принявших участие в войне с Турцией. Ему был «пожалован» участок в предместье Тифлиса и все средства для приведения его в благоустроенный вид. Памятником его пребывания в Тифлисе остался и до настоящего времени устроенный им сад, известный под старым названием «муштеид».

Во время пребывания Николая I в Тифлисе в 1837 году муштеид подал ему жалобу на тогдашнего главнокомандующего барона Розена и просил за себя — «взять в Россию, или уволить в Мекку».

Из этого «прошения» можно узнать многое из его биографии. Полное его имя Ага-Мир-Фетта Таба-Табай сеид. ¹⁹ Он сын [65] влиятельного тавризского муштеида Мирзы Юсуфа, почитаемого там за «святого». По «заключению» генерала Паскевича «услуги муштеида во время последней персидской войны были чрезвычайно важны. Своим значительным влиянием на персиян он облегчил последний успех наших войск и умел до такой степени привязать к нам своих, единоверцев, что во все время пребывания нашего в Адербжане не было там ни одного бунта». Этим объясняется, почему он в свое время хлопотал о переезде муштеида на Кавказ. «Он может быть весьма полезен в наших мусульманских провинциях», — писал Паскевич. Когда же были сформированы конные полки из жителей закавказских провинций, «за оказанные услуги при наборе мусульманского ополчения» Паскевич представил его к ордену Анны 1 степени (от 3 июня 1829 г. д. № 185). Тогда же он получил этот орден.

Муштеид переехал в Тифлис вслед за подписанием Туркманчайского договора. В 1830 году он едет «по распоряжению Паскевича» в Петербург и «удостаивается высочайшего приема».

С назначением нового главноначальствующего на Кавказе барона Розена (с конца 1831 г.) муштеид явно в немилости у него. Уже в следующем году, недовольный распоряжением Розена и не спросив у него разрешения, он поехал в Варшаву к Паскевичу. Вернувшись на Кавказ, муштеид поселяется в Ширванской провинции в одном из 15 селений, «пожалованных» ему в Сардаринском магале. Туда он перевез значительную часть своего состояния — «приобретение многих веков», которое «истреблено пожаром, производимым неблагонадежными людьми». «Случай этот оставляется поныне без внимания местным начальством», заканчивал он свое прошение.

Как выясняется из «дел», пожар в имении муштеида произошел в 1835 году. «... В числе имуществ моих,— пишет он, — сгорели мои книги, оставшиеся мне от предков моих и разные грамоты и фирманы от персидских царей», «сгорела библиотека моя, известная в Персии, которая стоила 30000 червонцев, в которой находились редкие книги, коих нигде нельзя достать, разве в библиотеках государей. Вместе с сею библиотекой сгорели разные рукописи славных писателей и инструменты известных художников» ²⁰.

В 1838 году муштеид выезжает в Хорасан, скоро возвращается, спустя 3 года вновь едет в Персию, не испрашивая разрешения, что послужило обвинением его в «побеге». С тех пор Ага-Мир-Фетта не возвращался, а в 1843 году ему объявили. [66] что он «исключен из российского подданства» с запрещением «въезда в пределы России». Поселился Ага-Мир-Фетта в Тавризе.

О муштеиде упоминает в книге «Закавказский край» известный немецкий путешественник барон Гакстгаузен. Посетив в 1843 году его обширный сад в Тифлисе (который, тогда составлял окраину города), он был поражен его хорошим устройством, обилием воды, которая доставлялась по специальной канаве из Авчал, роскошью его особняка.

Не менее хорошее впечатление произвело хозяйство Ага-Мир-Фетта на английского путешественника Р. Вильбрехема (1837 г.) ²¹. «Инициатива по переводу Ага-Мир-Фетта в Тифлисе и использование его авторитета в правительственных целях, тогда всецело приписывались Грибоедову” ²². Лучше всего это подтверждается письмом самого муштеида в начале 1828 года на персидском языке, перевод с которого заверен «надворным советником Грибоедовым» ²³. Принимая во внимание что в то время Грибоедов и Бакиханов работали вместе, можно сделать предположение, что они принимали участие в привлечении муштеида на жительство в русские пределы.

Деятельность муштеида по набору «среди жителей мусульманских провинции Закавказского края в течение двух недель четырех полков ополчении» проводилась при непосредственном участии Бакихаиова. В 1832 году Бакиханов встречает к себе такое же отношение со стороны нового главноначальствующего барона Розена, как и муштеид. Это заставляет Ага-Мир-Фетта искать защиты у Паскевича, для чего он снаряжается в столь далекое путешествие. Не без того, что муштеид предложил Паскевичу иметь там личную охрану из закавказских мусульман, участников русско-турецкой воины и обещал свое содействие в формировании нового полка.

Поездка Бакихаиова на следующий год в Варшаву к тому же Паскевичу, быть может была вызвана теми же соображениями.

Как усматривается из «дела», муштеид, владея исключительной библиотекой, уже только па этой почве должен был привлечь к себе Бакланова, жадного к познанию и страстного любителя книг. [67]

По представленному муштеидом большому списку «восточных» книг с пожеланием их «приобрести» в Константинополе, можно судить о кругозоре муштеида ²⁴. Помимо книг духовного содержания и толкований на Коран, его интересуют произведения изящной литературы (Шах-намэ, Хамсэ, Хагапи. Физули, Джами и др.), история, география, а также учебники по всем отраслям наук, главным образом, по астрономии.

Несмотря па наличие тогда в канцелярии главноначальствующего (помимо Бакиханова) опытных и знающих переводчиков восточных языков, среди которых нужно отметить полковника Шамир-хаиа Мелик-Беглярова, полковника Мирза Аириама Ениколопова (скончался в 1850 г.), его сына майора Михаила Ениколопова, штабс-капитана Цилосани (составитель словаря), прапорщика Искандер-бека Ганджипского (автора очерка в газете «Кавказ» о Фатали хане Кубинском), прапорщика Мирза Фатали Ахундова, большая часть писем и жалоб муштеида переведена на русский язык последним. Лишь одно письмо из Тегерана (за 1833год) переведено дедом мазером Ениколоповым ²⁵, Это позволяет судить о расположении пожилого ученого к начинающему тогда свою плодотворную деятельность па культурном поприще М. О. Ахундова, а со стороны Ахундова — к восприятию богатых знаний от него. Когда муштеид представил список книг для приобретения взамен сгоревших в его библиотеке (перечень таковых составил он сам собственноручно), перевел его на русский язык опять-таки Мирза Фатали Ахундов.

Этот факт заставляет предполагать о наличии близкой дружбы муштеида и Бакиханова с М. Ф. Ахундовым.

Комментарии

1. Офицер для поручений при генерале Паскевиче; не раз исполнял его секретные поручения в русско-персидской войне.

2. Адьютант генерала Паскевича в бытность его на Кавказе, впоследствии генерал.

3. Майор Нижегородского драгунского полка. Ему первому было поручено дознание по кубинскому восстанию.

4. Майор кавалерии, более известен как поэт (псевдоним Мирза-Джан). Состоял на службе в качестве переводчика восточных языков.

5. Министр двора; сопровождал Николая I в его поездке на Кавказ в 1837 году.

6. Я. П. Полонский. «Стихотворения и поэмы», 1935, стр. 46.

7. Сарбазы — персидские солдати (прим. автора).

8. Академик Дорн в книге “Клепий” (СПБ. 1875 г.) подтверждает это “Говоря", — пишет он,—по дороге в Сальян находятся развалины греческого города (Шегр-юнан), которые в 1840 году тщетно отыскивал Аббас Кули тан”.

9. Fr. Bodenschtedt. Tausend und ein Tag im Urient. Берлин, 1891, стр. 93-96.

10. Газ. «Кавказ», №2, 1846, стр. 7.

11. ЦГИА Груз. ССР, ф. и, д. 1586, л. 1.

12. ЦГИА Груз. ССР, ф. и, д. 1586, лл. 1-1 об.

13. ЦГИА Груз. ССР, ф. и, д. 1586, лл. 11-12.

14. ЦГИА Груз. ССР. Об учреждении в Тифлисе училища для воспитания мусульманских детей Алиевой секты”, ф. 30, № 596.

15. ЦГИА Груз. ССР, ф. 2, №. 4753.

16. ЦГИА Груз. ССР, ф. 2, № 8207.

17. ЦГИА Груз. ССР, ф. 2/8, оп. I, д. 4753, л. 9.

18. ЦГИА Груз. ССР, ф. 2/8, он. I, д. 4753, л. 8.

19. Потомок Магомета.

20. ЦГИА Груз. ССР, ф. 2, № 7392, стр. 12.

21. Travels in the Transcaucasian Provinces of Russia, London. 1839.

22. И. К. Ениколопов, Грибоедов в Грузив и Персии. Тифлис 3929, стр. 188.

23. Щербатов. Генерал фельдмаршал И. Ф. Паскевич, т. 111, приложения, стр. 25.

24. ЦГИА Груз. ССР, ф, 11. № 134.

25. ЦГИА Груз. ССР, ф. 2, № 9243, стр. 62.